Наши дти.
Разсказы Густава Янсона.
Наши дти.
Разсказы Густава Янсона.
Снжокъ.
Снжокъ.
Кристоферъ.
Кристоферъ.
Поэзія и проза.
Поэзія и проза.
Наши дети, Янсон Густав, Год: 1913
Время на прочтение: 23 минут(ы)
— Что это такое глухая?— спрашиваетъ маленькій Карлъ-Филипъ у своей мамы утромъ, во время одванія.
Произведя цлое дознаніе по поводу возникновенія этого вопроса у Карла-Филипа и такъ ничего и не добившись отъ него, мама начала длинное описаніе разныхъ увчій и несчастій. Мать, сознающая всю лежащую на ней отвтственность, должна думать о будущемъ и, слдовательно, сообщить своему сыну какъ можно больше полезныхъ знаній. Такимъ образомъ, Карлъ-Филипъ узналъ, что такое слпой и глухой. И только посл этого, мама перешла къ описанію глухоты. Но къ этому моменту одваніе Карла-Филипа пришло къ концу, и онъ горлъ отъ нетерпнія скоре вырваться на волю. Да къ тому же онъ уже усплъ позабыть свой вопросъ и ломалъ себ голову надъ тмъ, какъ это можно не видть. Онъ прищуриваетъ одинъ глазъ, но тмъ не мене продолжаетъ прекрасно видть все. Тогда онъ приходитъ къ утшительному выводу, что слпымъ бываешь только тогда, когда спишь, а это такъ и должно быть, потому что иначе невозможно заснуть.
Вслдъ за этимъ онъ выбгаетъ изъ дтской и заглядываетъ къ пап, но папа ушелъ на свою обычную утреннюю прогулку. Тогда Карлъ-Филипъ идетъ отыскивать горничную. И какъ только онъ ее увидалъ, ему въ голову приходитъ фраза, которую вчера произнесла его мама: ‘Можно подумать, что она глухая!’ — Это она сказала какъ разъ по адресу Лины, и теперь Карлъ-Филипъ снова вспоминаетъ свой вопросъ.
— Лина,— спрашиваетъ онъ озабоченно,— что такое глухая?
— Это когда не слышишь.
— Совсмъ не слышишь?— Карла-Филипа вдругъ осняетъ блестящая мысль, и онъ смотритъ на горничную.— Какъ иногда ты, Лина?
— Помилуй Богъ, я, кажется, не глухая!
Карлъ-Филипъ хитро улыбается. Онъ понимаетъ, что Лина шутитъ. А онъ очень любитъ ея шутки. Въ эту минуту изъ спальной раздается: ‘Лина!’ Онъ это ясно слышитъ и наклоняетъ голову набокъ, чтобы удобне было наблюдать.
Лина продолжаетъ вытирать пыль, какъ ни въ чемъ не бывало.
Карлъ-Филипъ вопросительно смотритъ на нее. Какое-то смутное чувство подсказываетъ ему, что она отлично слышала, но не хочетъ идти.
Изъ спальной во второй разъ раздается: ‘Лина!’, но и это не производить ни малйшаго впечатлнія на нее.
Карлъ-Филипъ нсколько разъ киваетъ головой. Теперь онъ знаетъ, въ чемъ выражается глухота. И онъ говоритъ:
— Лина глухая.
— Вовсе нтъ.
— Мама два раза звала Лину.
— Ахъ, ты, Господи… да неужели!— Лина швыряетъ пыльную тряпку на столъ и мчится къ двери.
Карлъ-Филипъ задумчиво идетъ въ дтскую. Въ его мозгу происходитъ усиленная работа, и онъ старается разобраться въ этомъ хаос мыслей, и связать ихъ въ нчто цлое. Но на полу лежать его новые кубики, и онъ скоро забываетъ только что мучившую его проблему. Въ его воображеніи встаетъ картина великолпнаго сказочнаго замка съ башенками и зубцами, и онъ начинаетъ ставить кубики другъ на друга
— Карлъ-Филипъ!— кричитъ изъ сосдней комнаты папа.
Мальчикъ вздрагиваетъ, но все же кладетъ еще одинъ кубикъ на стну почти достроеннаго замка. Онъ чувствуетъ, что долженъ послушаться и пойти къ отцу, это его зовутъ завтракать. Но замокъ еще не конченъ, а кром того, онъ сегодня кое-чему научился. Карлъ-Филипъ нехотя поднимается и сейчасъ же снова садится на полъ. А потомъ онъ забываетъ о томъ, что его звали.
— Иди же, Карлъ-Филипъ, папа и мама ждутъ тебя!
Карлъ-Филипъ не трогается съ мста. Лина еще разъ зоветъ его и съ тмъ же результатомъ. Тогда она приводитъ на помощь кухарку.
— Карлъ-Филипъ, сейчасъ же иди, какъ теб не стыдно.
Карлъ-Филипъ спокойно продолжаетъ строить. Онъ твердъ и непоколебимъ.
Мама замчаетъ, что въ дтской что-то неладно, и спшитъ туда — Карлъ-Филипъ!
Ни слова въ отвтъ.
— Вотъ видите, барыня, какой онъ упрямый, — говоритъ кухарка.
Для мамы теперь становится дломъ чести отвлечь Карла-Филипа отъ поглотившихъ его мыслей. Она повторяетъ его имя значительно строже, но съ тмъ же результатомъ. Тогда приходитъ папа.
— Карлъ-Филипъ!
— Я не слышу, я глухой.
Папа беретъ своего маленькаго мальчика на руки и уноситъ въ столовую. За завтракомъ родители хранятъ почти торжественное молчаніе, и Карлъ-Филипъ видитъ по ихъ лицамъ, что они недовольны. Но его совсть чиста. Лина не слышала, когда мама звала ее. А Карлъ-Филипъ увренъ: мама знаетъ, что Лина слышала. И онъ съ аппетитомъ сть. Но необычное молчаніе начинаетъ дйствовать на него, и ему длается не по себ. Онъ неувренно смотритъ на отца, потомъ на мать. Они избгаютъ его взгляда, значить они сердятся. Карлъ-Филипъ понять не можетъ, что онъ сдлалъ, но врно это что-нибудь ужасное. Ему стыдно, и онъ мечтаетъ о томъ, чтобы скоре выйти изъ-за стола. Онъ благодаритъ родителей и спшитъ въ дтскую къ своимъ кубикамъ.
— Да, онъ упрямъ,— говоритъ мама.
— Гм!— Папа еще не составилъ себ на этотъ счетъ опредлннаго мннія, но озабоченность мамы отражается на его лиц. Затмъ у родителей начинается разговоръ, въ которомъ они дтскія чувства и переживанія мрятъ на свой собственный аршинъ. И чмъ больше они говорятъ, тмъ серьезне звучатъ ихъ голоса.
Маленькій Карлъ-Филипъ видитъ ихъ въ открытую дверь. Про его совсть и говорить нечего, она у него молчитъ. Но онъ слышитъ заглушенные голоса родителей, и у него екаетъ сердце. Онъ смотритъ на свою постройку, и тутъ онъ вдругъ замчаетъ, что это самые обыкновенные деревянные кубики. Сказочнаго замка нтъ… Глаза Карла-Филипа наполняются слезами.
На двор большими блыми хлопьями идетъ снтъ.
Карлу-Филипу хочется, чтобы выглянуло солнце. На мам сегодня надто красивое пушистое платье. Карлъ-Филипъ любитъ тереться щекой объ эту мягкую ткань, но теперь мама на него сердится, и онъ не сметъ подойти жъ ней. Онъ задумчиво смотритъ въ окно. Какіе большіе хлопья, онъ никогда не видалъ такихъ. Онъ слдитъ за ихъ полетомъ, и въ голубыхъ дтскихъ глазахъ появляется мечтательное выраженіе. Потомъ онъ встаетъ и идетъ къ двери.
Въ столовой родители все еще продолжаютъ разговаривать. Маленькое сердечко Карла-Филипа больно сжимается. Въ эту минуту онъ хочетъ только одного — какъ-нибудь развеселить маму, сдлать такъ, чтобы она засмялась, взяла его къ себ на колни и крпко обняла. Но какъ это сдлать?…
Онъ безшумно отворяетъ дверь и выходить на крыльцо. Его манятъ къ себ небольшіе блые хлопья — онъ весь горитъ желаніемъ доставить своей мам радость. Вотъ почему онъ сдлалъ то, что меньше всего долженъ былъ длать. Карлъ-Филипъ это самъ сознаетъ и уже собирается шмыгнуть обратно въ дверь, какъ вдругъ взглядъ это падаетъ на блую мягкую пелену снга, лежащую у самаго основанія виллы.
— Ахъ, какъ красиво!— думаетъ Карлъ-Филипъ. Такой блый и мягкій! Нсколько секундъ онъ стоитъ, не двигаясь, весь поглощенный созерцаніемъ. Глаза его блестятъ. Ему въ голову приходитъ внезапная мысль. Мама любитъ снгъ, она это сказала тогда… когда… онъ забылъ, когда именно, но онъ нашелъ способъ развеселить ее.
На ципочкахъ онъ сходить съ лстницы во дворъ, быстро наклоняется и соскребываетъ ручонками снгъ. Ему холодно, больно щиплетъ пальцы, но онъ не обращаетъ на это вниманія и длаетъ небольшой снжокъ. Онъ понесетъ его мам. Она такъ любитъ снгъ.— Вотъ то она обрадуется, когда увидитъ этотъ снжокъ!
Крпко прижавъ снжокъ къ себ, онъ спшитъ обратно домой. Никто не замтилъ его отсутствія и, успокоенный, онъ ршительно идетъ черезъ переднюю. Онъ весь такъ и сіяетъ, сейчасъ онъ войдетъ къ мам и дастъ ей снжокъ. Но вдругъ онъ останавливается, на его личик появляется хитрое выраженіе. А что, если онъ сдлаетъ ей сюрпризъ? Мама часто длаетъ ему сюрпризы, а Карлъ-Филипъ находитъ, что нтъ ничего веселе сюрпризовъ. Онъ спрячетъ снжокъ, и мама неожиданно найдетъ его.
Карлъ-Филипъ прокрадывается въ гардеробную мамы. Съ трудомъ отпираетъ дверь. Карлъ-Филипъ стоить въ полумрак и ищетъ глазами подходящее мсто. Вонъ тамъ на полк кардонка отъ маминой шляпы. Онъ взбирается на сундукъ и приподнимаетъ крышку кардонки. Въ ней лежитъ мамина лтняя шляпа, украшенная красивыми нарядными цвтами.— Ахъ, какъ красиво, думаетъ Карлъ-Филипъ, онъ опускаетъ снжокъ въ цвты и любуется. Вотъ онъ лежитъ тамъ среди пестрыхъ цвтовъ, этотъ (маленькій блый — комочекъ снга.— Какъ красиво!— повторяетъ въ восторг Карлъ-Филипъ. Потомъ онъ осторожно спускается съ сундука и выходить изъ гардеробной,— Ахъ, какъ мама обрадуется, когда найдетъ въ цвтахъ этотъ снжокъ!
Весь этотъ день Карлъ-Филипъ ходитъ съ таинственной, многообщающей улыбкой на лиц. Онъ наслаждается. Въ ушахъ у него уже раздается радостное восклицаніе матери и довольный смхъ отца. Что за плутишка, этотъ Карлъ-Филипъ.
Но какъ ужасно трудно молчать. У него такъ и чешется языкъ открыть свою тайну, и онъ нсколько разъ готовъ спросить маму, не нужно ли ей пойти за чмъ-нибудь въ гардеробную. Но Карлъ-Филипъ геройски владетъ собой. Онъ возвращается къ постройк своихъ замковъ, и на время забываетъ снжокъ. Но вечеромъ онъ вспоминаетъ о немъ и…
— Мама!
— Будь умникомъ и спи.
— Да, но…
— Ты долженъ слушаться.
Карлъ-Филипъ слушается. Не оттого, что онъ это считаетъ своей обязанностью, но больше потому, что сонъ слипаетъ ему глаза. Однако, прежде, чмъ заснуть, онъ замчаетъ, что голосъ мамы звучитъ строже обыкновеннаго. Онъ немного озадаченъ и сейчасъ же засыпаетъ.
На слдующій день Карлъ-Филипъ окончательно забылъ о томъ сюрприз, который онъ приготовилъ мам. А черезъ нсколько дней Лина вдругъ заявляетъ:
— Барыня, въ гардеробной показалась сырость.
— Неужели?..— Оказывается, что съ одной стны течетъ. Посл тщательныхъ розысковъ открываютъ причину.
Карлъ-Филипъ вспоминаетъ все и радостный, спшитъ въ гардеробную. Тутъ онъ вдругъ видитъ маму, которая, покраснвъ отъ досады, разсматриваетъ свою испорченную шляпу. Карлъ-Филипъ тоже краснетъ, потомъ разражается плачемъ.
— Теб жаль маминой шляпы?
<так в журнале>преступленіе, и вмст съ тмъ, чувствуетъ, что никогда не будетъ въ силахъ разобраться во все-мъ этомъ. Цлый сказочный замокъ, одинъ изъ самыхъ прекрасныхъ, которые когда-либо воздвигала его фантазія, разрушился, и на его развалинахъ стоялъ самъ смотритель, убитый и уничтоженный. Онъ хотлъ доставить радость, сюрпризъ и… ууу… ууу… ууу!.. Смутный страхъ передъ трудностями бытія заставляетъ его проливать горькія слезы.
— Я хотлъ, чтобы ты развеселилась, мама.— Вотъ все, что отъ него удалось добиться.
Мама окончательно не понимаетъ Карла-Филипа. Она пожимаетъ плечами и разсянно проводитъ рукой по волосамъ.
— Какой ты непослушный! Ну, на этотъ разъ ничего. Шляпа вышла изъ моды, и мама во всякомъ случа собиралась купить себ новую.
Карлъ-Филипъ стоитъ растерянный и недоумвающе смотритъ передъ собой большими удивленными глазами. Потомъ онъ уепокиваегся. Сегодня онъ еще разъ убдился въ томъ, какъ безнадежно трудно маленькому мальчику понять взрослыхъ, и тотъ міръ, въ которомъ онъ живетъ.
А отецъ и мать, сознающіе всю лежащую на нихъ отвтственность, долго сидятъ въ этотъ вечеръ и серьезно обсуждаютъ ту сложную проблему, которая называется воспитаніемъ. Въ конц-концовъ, они приходятъ къ тому выводу, что строгость это единственный способъ воздйствованія на Карла-Филипа. И, скрпя сердце, они ршаются прибгнуть къ этой мр.
Шелъ проливной дождь. Я думалъ, что онъ пойдетъ днемъ, и никакъ не ожидалъ, что онъ разразится такъ рано. Мн пришлось повернуть домой, не окончивъ своей утренней прогулки. Быстрыми шагами я пошелъ по пустыннымъ улицамъ небольшого городка. Кругомъ не видно было ни одной кошки. Тогда то я и познакомился съ нимъ.
Онъ, не двигаясь, стоялъ подъ открытымъ небомъ на горк и спокойно наблюдалъ за потоками воды, которые лили съ него. Меня удивило, что этотъ маленькій пятилтній мальчикъ одинъ стоитъ подъ проливнымъ дождемъ. Я остановился.
— Что ты тутъ длаешь?— началъ я разговоръ.
— Я гуляю,— отвтилъ онъ съ достоинствомъ.
— Не довольно ли съ тебя, вдь ты промокнешь.
— Нтъ. Мн позволили,— отвтилъ онъ, не мняя выраженія своего маленькаго, смшного личика.
— А ты кто такой?
— Я Кристоферъ,— отвтилъ онъ.
Сомнваться въ его правдивости не было никакого основанія. Я попробовалъ порыться въ своей памяти, но не могъ вспомнить ни одного Кристофера.
— На твоемъ мст я все-таки пошелъ бы домой,— посовтовалъ я ему.
— Нтъ,— отвтилъ онъ ршительно.— Я всегда гуляю въ это время.
— Твоя мама это знаетъ?
— Нтъ,— снова послдовалъ отвтъ.— Но она узнаетъ, когда я вернусь домой.
Пришлось поврить ему на слово, и такъ какъ мн здсь больше нечего было длать, то я попрощался съ нимъ, и еще разъ посовтовалъ ему идти домой.
— Нтъ,— отвтилъ Кристоферъ и недоврчиво покосился на меня.
Два раза я обернулся. Кристоферъ все продолжалъ стоять на горк. Вода текла у него съ бровей, капала съ носа, уже не говоря о плать. Но это нисколько не смущало его. Потомъ я повернулъ за уголъ и больше его въ тотъ день не видалъ.
Придя домой, я разсказалъ о своемъ новомъ знакомств. Мальчики, оказалось, знали его.
— Кристоферъ это кремень,— сказали они,— онъ на все говоритъ нтъ.
— А если ему предложить карамелекъ?
На это мальчики не могли сказать ничего опредленнаго. Но я сдлалъ заключеніе, что Кристоферъ, несмотря на свою молодость, представляетъ изъ себя характеръ.
Потомъ я забылъ его, но вотъ мы съ нимъ снова какъ-то встртились.
На этотъ разъ онъ не былъ такъ мокръ, какъ тогда, но сосредоточенность у него осталась та же.
— Ты тотъ разъ не промокъ, Кристоферъ?
— Нтъ,— отвтилъ онъ, и сейчасъ же прибавилъ:— Только снаружи, потому что кожа не пропускаетъ.
— И ты не простудился?
— Нтъ. Но вечеромъ я кашлялъ.
— Видишь, какъ жалко.
— Нтъ, потому что мн дали нательныхъ карамелекъ.
— Ты, врно, очень былъ радъ?
— Нтъ, мн ихъ всегда даютъ, когда я кашляю.
По всему видно было, что Кристофера не переубдить и поэтому я только ограничился тмъ, что кротко замтилъ:
— А теб, видно, хорошо живется на свт.
На этотъ разъ онъ ничего не отвтилъ мн. Онъ поднялъ голову и уставился на любопытнаго дядю. Насмотрвшись вволю, онъ сталъ продолжать свое прерванное занятіе — постройку плотины поперекъ дороги.
— Ты что обыкновенно длаешь по утрамъ?
— Я жду мальчиковъ, они возвращаются изъ школы.
— Разв теб не скучно… такъ долго ждать?
— Нтъ, они потомъ приходятъ. Мы играемъ въ индйцевъ, и въ другія игры. А вчера мы вздули одну двчонку.
— Какъ нехорошо, Кристоферъ. Вдь двочекъ…
— Нтъ, такъ ей и надо. На прошлой недл она отодрала меня за волосы.— И онъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ перевелъ свой взглядъ съ кучки песка на меня.
— Но пойми…
— Нтъ,— ршительно прервалъ онъ меня.
Да, я отгадалъ: Кристоферъ это былъ характеръ. И, такъ какъ не стоило тратить напрасно силы на то, чтобы переубдить его, я собрался идти.
— Прощай!
Онъ потянулся грязной ручонкой къ своей вязаной шапк, но сейчасъ же опустилъ ее. Я нашелъ, что очень разумно съ его стороны не пачкать себ головы, и пошелъ дальше.
Посл этого прошло нсколько недль, прежде чмъ Кристоферъ снова появился на моемъ пути. Какъ то рано утромъ я подходилъ къ той самой горк, гд мы съ нимъ встртились въ первый разъ, и уже издалека услыхалъ крики и возню. По дорог бжала долговязая двочка и орала во все горло. За спиной у нея что-то болталось, и я долго не могъ понять, что это такое. Когда двочка подошла немного ближе, я увидалъ, что это Кристоферъ. Обими руками онъ вцпился ей въ косу и крпко держался за нее. Когда эта странная группа, пом нкоторыхъ усилій съ обихъ сторонъ, распалась, я хотлъ вмшаться на правахъ старшаго, но мн это не удалось. Оба противника стали обмниваться любезностями.
— Здорово теб попало?— торжествующе спросилъ Кристоферъ, едва переводя духъ.
— Ничуть не больше, чмъ теб въ послдній разъ, противный мальчишка!
— Сама не лучше!
— Дрянь!
Затмъ послдовалъ обмнъ ругательствъ, который ярко свидтельствовалъ объ ихъ находчивости и способностяхъ, но который вмст съ тмъ наводилъ слушателей на печальныя размышленія. Иногда казалось, что они начинаютъ уставать. Но нтъ, они были неутомимы. Если бы у нихъ было время, они, вроятно, продолжали бы весь день. Въ конц-концовъ двочка ушла, высказавъ свое презрніе по адресу мужчинъ. Кристоферъ побдоносно смотрлъ ей вслдъ. Потомъ онъ покосился на меня, ожидая похвалы. А такъ какъ похвалы не послдовало, то онъ сказалъ:
— Сегодня мое рожденье.
— Ну, что же, очень пріятно.
— Нтъ, чего же тутъ пріятнаго,— замтилъ Кристоферъ разочарованно,— вчера мн было четыре года, а сегодня пять, вотъ и все.
Пришлось и на этотъ разъ согласиться съ нимъ. И такъ какъ Кристоферъ теперь былъ въ нкоторомъ род мой знакомый, то я ршилъ какъ слдуетъ разсмотрть его. На немъ была надта широкая, ярко красная шерстяная фуфайка и такой же колпачокъ. Между этими двумя принадлежностями туалета, хватавшими по крайней мр на двухъ такихъ мальчиковъ, какъ онъ, виднлась пара серьезныхъ и живыхъ глазъ и маленькій вздернутый носикъ. Кром этого, голова Кристофера была снабжена двумя ушами, которыя торчали въ разныя стороны. Собственно говоря, ихъ прямымъ назначеніемъ было поддерживать колпачокъ, который, не будь ихъ, наврное съхалъ бы внизъ на плечи мальчику. Изъ-подъ фуфайки виднлись тонкія, претонкія ноги. Но Кристоферъ былъ молодчина и отлично справлялся съ ними.
Кристоферъ милостиво посмотрлъ на меня. Онъ безъ всякаго сомннія нашелъ, что я недурной товарищъ для него. Но у него было много старыхъ друзей, и поэтому онъ повернулъ мн спину и, не попрощавшись, ушелъ.
— Послушай, Кристоферъ,— крикнулъ я ему вдогонку,— знакомымъ обыкновенно кланяются.
Онъ обернулся и смрилъ меня взглядомъ съ ногъ до головы.
— Нтъ,— отвтилъ онъ упрямо.
Да, на этотъ счетъ у него, конечно, было свое особое мнніе. Я ничего не возразилъ ему на это. Вдь, въ ныншнее время мальчиковъ воспитываютъ по какой то совсмъ другой метод, чмъ прежде. И они сами это отлично знаютъ. Я улыбнулся, и на Кристофера моя улыбка, повидимому, произвела хорошее впечатлніе. То обстоятельство, что я не вмшиваюсь въ его воспитаніе и не читаю ему длинныхъ нравоучительныхъ лекцій, сильно подняло меня въ его глазахъ.
Посл этого мы съ нимъ встрчались еще нсколько разъ. Въ теченіе зимы красная фуфайка Кристофера появлялась всюду самымъ неожиданнымъ образомъ. Одно время онъ чувствовалъ особенною тяготніе къ желзнодорожной станціи. Онъ раздобылъ себ откуда то свистокъ и то и дло подавалъ сигналы къ отходу позда. Разъ какъ то ему удалось обмануть машиниста, и поздъ тронулся въ путь раньше времени. И Кристоферъ и его фуфайка буквально сіяли отъ восторга.
Пока лежалъ снгъ, Кристоферъ почти никуда не появлялся безъ старыхъ истрепанныхъ сапокъ. Онъ или тянулъ санки за собой, или же самъ тянулся за санками. Въ обоихъ случаяхъ онъ бывалъ слишкомъ занятъ, чтобы вступать въ разговоры со встрчными, и мы проходили мимо, обмниваясь значительными взглядами.
Но вотъ въ одинъ прекрасный день снгъ растаялъ, обнажились камни, и по всмъ дорогамъ и тропинкамъ потекли ручьи. Въ одинъ изъ такихъ дней я вдругъ увидалъ его красную фуфайку. Кристоферъ стоялъ посреди глубокой лужи, которая была достаточно велика для того, чтобы привлечь на себя его вниманіе. Тутъ же на дорог стояла старая дама и вслухъ выражала свое недовольство жизнью вообще и, въ частности, маленькими дтьми. Кристоферъ съ нескрываемымъ интересомъ слушалъ ее, но по всему видно было, что это не производитъ на него ни малйшаго впечатлнія.
Когда Кристоферъ увидалъ меня, онъ громко и серьезно сказалъ.
— Намъ за нее дорого дадутъ, а? Не продать ли?
Старая дама посмотрла сначала на меня, потомъ на Кристофера, и, передернувъ плечами, повернулась и пошла дальше.
— Послушай, Кристоферъ, теб не стыдно?— спросилъ я строго.
— Нтъ,— отвтилъ Кристоферъ, принимая въ луж оборонительную позу.— Она первая ползла ко мн.
Да, конечно, съ ея стороны это было въ высшей степени неосторожно. И такъ какъ я уже зналъ, что съ дтьми въ настоящее время надо быть какъ можно снисходительне, то я и не затрагивалъ больше этого вопроса. Вмсто этого, я спросилъ его, почему онъ стоитъ въ вод, и гд его шапка.
На первый мой вопросъ онъ просто не обратилъ вниманія и, проведя грязной рукой по волосамъ, сдлалъ открытіе, что онъ дйствительно безъ шапки.
— Шапка?— спросилъ онъ невозмутимо спокойно.— Она, врно, гд-нибудь лежитъ.
— А ты не наднешь ее?
— Нтъ, все равно потеряю.
Тогда я повернулся и пошелъ своей дорогой.
А вскор посл этого произошла исторія съ паровымъ каткомъ.
Лто обыкновенно начинается съ того, что всюду появляются особые катки для укатыванія дорогъ. Такимъ образомъ, и у насъ появился такой паровой катокъ, и Кристоферъ сейчасъ же облюбовалъ его. Онъ находилъ, что это презабавная игрушка. Машинистъ. повидимому, очень любилъ дтей, потому что онъ охотно бралъ къ себ Кристофера и позволялъ ему вертть разныя рукоятки, колеса.
— Хорошій локомотивъ,— сказалъ мн Кристоферъ, когда я проходилъ мимо. Я посмотрлъ на него. Онъ имлъ гордый видъ и былъ какъ то торжественно настроенъ.
Но однажды, когда машинистъ ушелъ обдать, Кристоферъ ршилъ поработать безъ него.
Онъ повернулъ какой-то кранъ, повертлъ рулевое колесо.
— ‘Впередъ!’ — Машина, дйствительно, пошла впередъ, и шла она скоре, чмъ обыкновенію. Кристоферъ закричалъ отъ восторга. А машина пыхтла, громыхала и стонала. И минуту спустя въхала прямо въ тлубокую канаву.
Машинистъ прибжалъ полумертвый отъ страха, держа въ рукахъ вилку съ кускомъ мяса.
— А гд мальчикъ… мальчикъ?— кричалъ онъ.
Со всхъ сторонъ сбгались люди. Въ канав, уткнувшись носомъ въ землю, лежалъ паровой катокъ. Заднее колесо еще вертлось, паръ шиплъ, и кругомъ разсыпались всевозможныя части, которыя имли каждая свое опредленное мсто.
— Боже мой… а мальчишка!— ужасался машинистъ.
Машина еще нсколько времени пыхтла и шипла. И вдругъ откуда то изъ ея ндръ показалась маленькая, вымазанная сажей, голова, и каріе глаза Кристофера вопросительно уставились на окружающихъ.
Дв женщины, которыя готовы были заплакать, расхохотались. Машинистъ плюнулъ.
— Ты еще живъ, мальчишка?— закричалъ онъ.
Кристоферъ выползъ на свтъ Божій. Его лицо выражало величайшее изумленіе и отчасти страхъ.
Машинистъ, убдившись въ томъ, что мальчишка цлъ и невредимъ, теперь не на шутку разсердился.
— Этакъ изуродовать машину… ахъ ты, дрянь!.. Но отъ злости онъ не могъ высказать всего, что накипло у него на сердц.
Кристоферъ имлъ въ эту минуту ужасно жалкій и приниженный видъ. Однако, присущее ему спокойствіе не оставило его, хотя онъ каждую минуту готовъ былъ расплакаться. Его ниточки-ноги такъ и дрожали отъ волненія. Красная фуфайка измнила свою окраску. Она была пропитана грязной коричневатой водой и масломъ изъ масленки, которая опрокинулась прямо на голову мальчику. Да и сажа, и уголь сыграли немалую роль въ перемн окраски. Кристоферъ смотрлъ на насъ, на опрокину тую машину и потомъ переводилъ взглядъ на себя. И когда онъ убдился въ томъ, что сейчасъ ему не грозитъ никакая кара, онъ важно заявилъ:
— Теперь я пойду домой.
— Давно пора,— отвтилъ машинистъ.— А по настоящему я долженъ былъ бы…
Кристоферъ повернулся и какъ ни въ чемъ не бывало ползъ въ гору. Пройдя шаговъ двадцать, онъ остановился и обернулся. Около машины собралась цлая толпа. Онъ пожалъ плечами, презрительно вытянулъ нижнюю губу и, вроятно, подумалъ, что люди глупы. Чего они волнуются изъ-за такого пустяка?
А машинистъ еще долго бсновался посл его ухода.
— Если бы я или кто другой въхалъ такъ въ канаву, отъ насъ и косточки не осталось бы! А этотъ мальчишка… дда… нечего сказать… Онъ погрозилъ кулакомъ уходящему Кристоферу.— Этотъ клопъ… онъ небось выберется…
Черезъ часъ Кристоферъ появился въ новой красной фуфайк и чистой шапочк. Онъ скоро позабылъ о случившемся происшествіи. Но зато старшій братъ долго хвасталъ его геройскимъ поступкомъ, и вскор Кристоферъ былъ принятъ въ компанію другихъ мальчиковъ, до сихъ поръ награждавшихъ его презрніемъ.
— Кристоферъ, тотъ самый, который въхалъ въ канаву вмст съ машиной!
Кристоферъ сталъ почти знаменитостью. Но въ немъ не произошло никакой особенной перемны. Онъ только появляется теперь всюду, гд меньше всего хотятъ его присутствія.
Онъ стрляетъ изъ лука, упражняется въ метаніи камней. Лучше всего свернуть съ дороги, какъ только покажется вдали его красная фуфайка, потому что онъ очень небреженъ въ обращеніи со своимъ оружіемъ. Его завтная мечта — это играть съ паровыми катками, настоящими локомотивами и тому подобными игрушками. Но въ общемъ онъ очень разностороненъ и иметъ тысячи интересовъ. Онъ не пренебрегаетъ никакими опасностями и всюду всегда выходитъ цлъ и невредимъ. Да, всмъ извстно, что Кристоферъ всегда ‘выберется’. Спросите кого угодно изъ мальчиковъ, они вамъ скажутъ.
Сюльфъ шла по средней алле сада. Голубой бантъ надъ лвымъ ухомъ такъ и сіялъ на солнц, и локоны мягкими волнами опускались на плечи. Въ лвой рук она держала свернутую скакалку. На ногахъ были сандаліи и блые, пока еще совершенно чистые носочки, которые составляли пріятный контрастъ загорлымъ икрамъ. Сюльфъ была очень заинтересована новыми мстами, она пріхала сюда только наканун и не успла еще осмотрть сада. Ея голубые глаза быстро перебгали съ одного предмета на другой, жадно ища чего-нибудь интереснаго, но ничего пока не находили. Она надула губы, недовольно закинула голову, какъ это иногда длали взрослые, и нашла, что здсь ужасно скучно.
Первые піоны уже распустились, группа сабельниковъ, которымъ было слишкомъ тсно на клумб, соскользнули на дорожку, гордясь своими полураспустившимися бутонами. Сюльфъ остановилась возл піоновъ, понюхала самый большой и милостиво кивнула головой. Но видъ сабельниковъ вызвалъ въ ней недовольство. Нельзя же такъ безцеремонно лзть на дорожку. Проходивъ цлый годъ въ дтскій садъ, уже имешь представленіе о томъ, что такое порядокъ, а Сюльфъ къ тому же была двочка послушная, особенно въ присутствіи взрослыхъ.
Но теперь ей было ужасно скучно, ничего не подлаешь. Ей разршили, сколько душ угодно, гулять по саду и по парку. Но за заборомъ начинался широкій свтъ, и туда маленькимъ двочкамъ ходить было незачмъ.
Сюльфъ искоса посмотрла на кусты смородины. Ягоды на нихъ были еще совсмъ зеленыя и твердыя, въ этомъ она уже успла убдиться. Тогда она перевела взгляды на фруктовыя деревья. Нтъ, и они тоже не представляли собой никакого интереса для нея. Охъ, какъ скучно!
Сюльфъ остановилась и опустила голову. Въ своемъ бломъ коротенькомъ плать съ массой золотистыхъ локоновъ она напоминала въ эту минуту маленькую недовольную фею, которая сбилась съ пути и не знаетъ, что длать.
И вдругъ она услыхала слабый свистъ. Сюльфъ подняла голову, прислушиваясь, откуда онъ доносится.
Старые клены и вязы стояли строгіе и величественные по сторонамъ аллеи, ведущей къ усадьб. Въ втвяхъ ихъ не слышно было птицъ, и тмъ не мене, свистъ не умолкалъ. Не было никакого сомннія въ томъ, что онъ пытался выводить какую-то мелодію. Два-три тона напоминали псенку, которую напвала няня. Но какъ разъ тогда, когда Сюльфъ готова была признать въ ней эту псенку, послдовалъ рядъ невроятно фальшивыхъ звуковъ. И, когда неизвстный артистъ кое-какъ миновалъ ихъ, снова послдовало нсколько звуковъ изъ этой псенки.
— Онъ совсмъ не уметъ свистать,— было первой мыслью Сюльфъ. И съ безграничнымъ презрніемъ, на какое только способна семилтняя двочка, она продолжала:— И все-таки онъ свиститъ,— Сюльфъ пожала плечами и круто повернула обратно. Все здсь ей такъ надоло, что она ршила идти домой.
Потомъ она сейчасъ же развернула скакалку и запрыгала по дорожк. Начала она съ обыкновеннаго шага, по потомъ мало-помалу перешла къ боле сложнымъ варіаціямъ. Она длала прыжокъ впередъ, крутилась на мст, потомъ прыгала въ сторону, проявляя при этомъ необыкновенную грацію. Дуга скакалки со свистомъ прорзала воздухъ, опускалась на дорожку, то позади нея, то впереди. А Сюльфъ ловко перелетала черезъ т круги, которые она сама очерчивала вокругъ себя. Она ни разу не задла скакалки и всегда оказывалась по другую сторону замысловатыхъ извилистыхъ дугъ. Ноги ея легко и граціозно перелетали черезъ т препятствія, которыя ставили на ея пути однообразныя чуть замтныя движенія рукъ. Она, видимо, наслаждалась своей собственной ловкостью, и съ ея розовыхъ губъ сорвался смхъ, похожій на щебетаніе птицъ.
Такимъ образомъ она добжала до конца аллеи. Тамъ заборъ преграждалъ ей дальнйшій путь. Но вдоль забора шла тропинка, Сюльфъ повернула влво и запрыгала дальше. Сандаліи въ ритмичномъ такт хлопали о дорожку, усыпанную пескомъ, пучокъ волосъ съ голубымъ бантомъ подскакивалъ и колыхался отъ малйшаго движенія, щеки двочки порозовли. Но Сюльфъ и не думала объ усталости. Теперь она до такой степени была уврена въ себ, что посмотрла въ сторону.
Такъ и есть, свистъ раздавался тутъ ее, гд то совсмъ близко. Между кустами виднлось что-то срое, и, бросивъ еще одинъ взглядъ, Сюльфъ увидла мальчика.
— Ахъ!— сказала она.
Свистъ сразу прекратился. Воцарилась тишина. Позади нея дремалъ садъ со всми своими цвтами, которые тянулись къ свту, передъ ней, за заборомъ, тянулась пыльная дорога. А на краю дороги сидлъ мальчикъ, который своимъ свистомъ заманилъ ее сюда.
Сюльфъ сдлала нсколько замысловатыхъ фигуръ и остановилась только тогда, когда убдилась въ томъ, что окончательно убила ‘этого’ своей ловкостью. Не обращая никакого вниманія на мальчика по ту сторону забора она стала въ позу, перебросила скакалку черезъ лвую руку и откинула назадъ волосы. Потомъ она повернула голову и сдлала видъ, что теперь только замтила его. Въ ея прелестныхъ глазахъ появилось выраженіе безграничнаго удивленія, и она оправила платье.
Съ минуту она и незнакомецъ обмнивались взглядами.
Сюльфъ сейчасъ же составила себ ясное представленіе о томъ, какъ слдуетъ обращаться съ этимъ мальчикомъ. Она снисходительно улыбнулась. Но ее разсердило безучастное выраженіе его лица. Она подошла ближе и смрила его взглядомъ съ головы до ногъ. Однако, мальчикъ, повидимому, ждалъ, чтобы она сдлала первый шагъ къ сближенію.
Сюльфъ склонила голову набокъ и продолжала свой осмотръ изъ-подъ полуопущенныхъ вкъ.
Мальчикъ былъ изъ простыхъ, это она опредлила съ перваго же взгляда. На немъ была надта разстегнутая у ворота рубашка. На ногахъ болтались мшкообразные штаны, поддерживаемые одной подтяжкой. Прямо на живот красовалась большая костяная пуговица. Она особенно заинтересовала Сюльфъ. И ей захотлось узнать, есть ли у него такая же на другой сторон. Въ общемъ мальчикъ имлъ очень неряшливый видъ. Космы блыхъ волосъ свшивались на лобъ, и одежда была не первой чистоты. Сюльфъ невольно сморщила свой тоненькій носикъ.
Когда они достаточно насмотрлись другъ на друга, мальчикъ сдлалъ попытку улыбнуться.
Сюльфъ отвтила ему тмъ же, но сейчасъ же опомнилась, и лицо ея смшно сморщилось. Такъ всегда длала гувернантка, когда что-нибудь не нравилось ей.
Мальчикъ продолжалъ улыбаться. Доброе сердце Сюльфъ тронулось этимъ усердіемъ, и она кивнула ему. Потомъ она сказала:
— Что ты длаешь?
— Ничего. Я сижу.
— Разв теб нечего длать?
— Нтъ,— послдовалъ спокойный отвтъ.— А теб?
Сюльфъ опять сморщила носъ и отступила назадъ, намреваясь уходить. Но тутъ она вспоминала о томъ, какъ скучно въ большомъ, пустомъ саду и дома, среди знакомыхъ ей людей. Она быстро измнила выраженіе лица и благосклонно спросила:
— Какъ тебя зовутъ?
— Перъ. Но меня называютъ Петтеръ.
Сюльфъ нашла, что это вполн естественно, и нсколько разъ повторила имя:
— Петтеръ, Петтеръ, какъ смшно!
Петтеръ поднялся, обрадованный тмъ, что хоть что-нибудь въ его особ удостоилось вниманія этой молодой дамы.
— Да,— согласился онъ съ широкой улыбкой.— Старика тоже зовутъ Перъ, и вотъ они называютъ меня Петтеръ, а то не понять, кого мать зоветъ.
Сюльфъ не совсмъ поняла, въ чемъ дло.
— Вотъ что,— сказала она и потомъ прибавила:— Знаешь, а ты ужасно потшный.
Петтеръ улыбнулся еще шире. Ему очень польстило, что его наружность можетъ казаться смшной.
— Разв? Хэ-хэ-хэ!
— Не смйся. Это некрасиво.
Перъ послушно прервалъ свой смхъ. Онъ снова почувствовалъ въ себ неувренность и сталъ ждать, чтобы Сюльфъ соблаговолила продолжить разговоръ.
— Ты умешь прыгать черезъ скакалку?— спросила она, наконецъ.
— Это уметъ каждая двчонка.
— Поскачи тогда, — предложила Сюльфъ, уязвленная его тономъ.
— Можно мн взять твою скакалку?
— Нтъ… нельзя!— Въ мозгу у нея съ быстротой молніи пронеслась мысль, что она должна дать ему скакалку. Однако, новая мысль разсяла ея благой порывъ: что если, несмотря на свои широкіе штаны и босые ноги, онъ дйствительно хорошо прыгаетъ? Этого она не могла допустить. Быстрымъ движеніемъ она спрятала скакалку за спину, съ презрніемъ посмотрла на мальчика и важно сказала:— Незачмъ и пробовать, ты все равно не сумешь.
Перъ открылъ было ротъ, чтобы засмяться, но во-время вспомнилъ, какъ было принято его первое проявленіе радости. Онъ сжалъ губы и опустилъ голову.
Увидя, съ какимъ смиреніемъ и покорностью онъ призналъ ея превосходство, Сюльфъ смягчилась.
— Повернись!
Перъ искоса посмотрлъ на нее. Такъ ли онъ онъ понялъ ее? И онъ послушно повернулся, ему и въ голову не приходило протестовать.
— Их-хи-хи!— залилась Сюльфъ и всплеснула руками.
— Какой ты смшной!— И она продолжала звонко хохотать надъ половинкой оловянной пуговицы, которая сзади придерживала неотъемлемую часть туалета Пера.
Перъ безпомощно оглянулся на нее черезъ плечо, но продолжалъ неподвижно стоять. Волосы спутанными вихрями смшивались на коричневую шею, въ окраск которой немалую долю участія принимала грязь. Однако, хуже всего были ноги, он были покрыты цлымъ футляромъ изъ засохшей грязи.
Самонадянность Сюльфъ еще больше возрасла, когда она мимоходомъ взглянула на свое блое, аккуратно выглаженное платье. Смхъ ея перешелъ въ торжествующую трель, и скакалка нсколько разъ со свистомъ прорзала воздухъ.
— Повернись назадъ!— скомандовала она.
Перъ повернулся. И когда онъ встртился съ взглядомъ ея сіяющихъ глазъ, онъ улыбнулся, потому что она соблаговолила смяться. Онъ все продолжалъ находиться въ пріятномъ невдніи относительно причины ея веселости. Его старое мшковатое платье относилось къ порядку дня, и ему и въ голову не приходило, что оно-то и развеселило его новую знакомую.
— Ты умешь играть?— внезапно спросила его Сюльфъ.
— Тутъ и умть нечего,— послдовалъ короткій, почти презрительный отвтъ. Какіе она задаетъ странные вопросы, эта двочка въ нарядномъ плать.
— Пойди сюда!
— Нтъ, мн туда нельзя.
— Нельзя?— Въ голов Сюльфъ пронеслось подозрніе, ужъ не сдлалъ ли онъ чего-нибудь дурного? Но и оно исчезло безслдно, и у нея осталось только предвкушеніе безконечно долгаго, скучнаго дня.— Ты правда умешь играть?— спросила она его почти торжественно, точно вопросъ шелъ о какомъ-нибудь дл чести.
Петтеръ понялъ, что отъ его отвта зависитъ все. На его старообразномъ личик появилось сосредоточенное, искреннее выраженіе.
— Я вдь уже сказалъ, что умю,— отвтилъ онъ.
— А ты чмъ играешь?— продолжала Сюльфъ свой допросъ.
— Да чмъ угодно.
— У тебя есть пингъ-понгъ, крокетъ, кукла… а еще?..
— Нть,— отвтилъ Перъ, онъ даже и не зналъ, что это такое.
— Съ чмъ же ты тогда играешь?:— Сюльфъ сморщила носъ, ея подозрнія оправдались.
— Я сдлалъ плотину и выстроилъ мельницу.
— Это не игрушки,— замтила Сюльфъ съ видомъ опытнаго человка.
— А потомъ у меня есть сто коровъ и овцы, он стоятъ въ загон,— продолжалъ Петтеръ. Онъ инстинктивно чувствовалъ, что теперь у него все поставлено на карту.
— Гд?
— Тамъ… у рчки.
— Принеси сюда эту плотину,— приказала Сюльфъ.
— Это не годится.
— Почему?
— Вода вытечетъ.
— Вода? Тамъ настоящая вода?— Внезапно вспыхнувшее любопытство разсяло вс остальныя чувства.
— Понятно, а то мельница не могла бы работать. Петтеръ предвидлъ возможность побды.
Въ голов Сюльфъ поднялся цлый вихрь мыслей. И ни одну изъ нихъ она не додумывала до конца, потому что любопытство сильно мучило ее.
— Я хочу посмотрть твою мельницу,— заявила она.
— Пойдемъ,— сказалъ Петтеръ и сдлалъ движеніе, чтобы идти.
У самаго забора Сюльфъ въ нершительности остановилась. Ей было строго-настрого запрещено…
— Это совсмъ, какъ настоящая мельница?— спросила она въ послдній разъ, прежде, чмъ сдлать ршительный шагъ.
— Колесо вертится, когда я пускаю воду,— пояснилъ Петтенъ.
— Помоги мн перелзть.
Петтеръ не былъ галантнымъ кавалеромъ, а кром того, онъ боялся запачкать своими грязными руками блое платье Сюльфъ. Сюльфъ въ конц-концовъ сама справилась, и оказалось, что перелзть черезъ заборы гораздо легче, чмъ она думала.
— Это далеко?— спросила она, тяжело дыша посл непривычной для нея гимнастики.
— Нтъ.—Петтеръ, который тоже сознавалъ всю незаконность ихъ предпріятій, наискось перешелъ дорогу.— Вонъ тамъ.