Женские типы Шекспира, Рейснер Лариса Михайловна, Год: 1913

Критика
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Скачать в PDF

Лео Ринусъ.

Женскіе типы Шекспира.
II.
Клеопатра.

РИГА

Изданіе ‘НАУКА и ЖИЗНЬ’

Женскіе типы Шекспира.

II.
Клеопатра.

I.

Въ ореол неувядаемой красоты сіяетъ Клеопатра, окруженная благоуханіями, подъ легкимъ дыханіемъ южнаго, горячаго втра. Вокругъ нея — плескъ серебряныхъ веселъ, звонъ нжныхъ флейтъ подъ пальцами прелестныхъ рабынь-нереидъ, и голубое, трепещущее море, и клики далекой толпы іа берегу, и это блаженное молчаніе египтянки, красотой затмившей Венеру Милосскую. Что это? Благоуханная сказка Востока, мечта поэта? Пиръ красоты и царственной прелести?
Куда плыветъ галера изъ серебра и золота, горя пурпуромъ и переливчатымъ огнемъ камней? Навстрчу божеству? На празднество любви?
Нтъ, это Клеопатра, царица Египта, ждетъ Антонія-завоевателя, чтобы въ его побдоносную руку отдать свою судьбу, ибо отъ него зависитъ отнять или возвратить серебряный тронь фараоновъ. Странную и плнительную картину нарисовалъ намъ Шекспиръ. На фон голубого моря, подъ пылающимъ египетскимъ небомъ, впервые встрчаются два міра, дв силы, противоположный и притягивающія другъ друга. И съ этого мгновенія начинается борьба, начинается трагедія, драматическое дйствіе. Передъ нами не свиданіе любви, а свиданіе побдителя съ побжденнымъ.
На благоуханной галер Клеопатра, — все проигравшая на пол битвы, — ждетъ своего торжествующаго врага. И побжденная, она сдлала все, отъ нея зависящее, чтобы побдить. Побдить, если не силой оружія, то силой красоты, восточной роскоши и утонченности.
Не даромъ-же она прославлена, она, руку которой съ трепетомъ цловали цари, ‘широколобый’, великій, желзный Цезарь и непобдимый Помпей.
Два раза тронь ея шатался и грозилъ упасть, два раза цариц снился страшный сонъ? тріумфъ завоевателя, изступленные крики римской черни и длинный рядъ побжденныхъ, влекущихся за сной колесницей побдителя. Рокотъ литавровъ, и стоны оскорбленныхъ, упавшихъ духомъ. И она, неуловимая, прекрасная, она среди нихъ, въ пыли и слезахъ, среди отвратительныхъ испареній ликующей черни.
Но два раза, благодаря чарамъ необычайной красоты, удалось Клеопатр изгнать призраки униженія и рабства изъ своей жизни. И въ третій разъ опасность надвинулась …
Но она, во всеоружіи своей красоты, приготовилась ее встртить. Пусть приходить Антоній-побдитель, онъ долженъ быть побжденъ, пусть закованъ въ желзо римскій тріумвиръ, рука, вооруженная женской хитростью, побдитъ непобдимое сердце!..
Клеопатра, какой ее рисуетъ Шекспиръ въ эту минуту тревожнаго ожиданія, не просто женщина, которая страшится своей участи, или готовится окончить свой позоръ однимъ ударомъ меча, подобно воину, проигравшему сраженіе.
Нтъ, эта восточная владычица, разсчетливо и умно пользуется своей властью.
Она, дитя царственнаго рода Птоломеевъ, взяла въ руки новое, страшное оружіе, котораго не знали деспоты минувшихъ тысячелтій.
Это оружіе — женская любовь и красота. Оружіемъ этимъ трудно и опасно пользоваться, но оно покупаетъ царства и завоевываетъ сердца.
Быть рабой — и порабощать, быть униженной — и унижать другихъ, въ минуту упоительной страсти — потихоньку, осторожно вынуть мечъ изъ ноженъ упоеннаго — и имъ-же защищаться,— вотъ т новые пріемы и способы борьбы, къ которымъ прибгла обезсиленная матеріально восточная царица, на чел которой царскій внецъ соединился съ печатью неслыханной прелести.
Мы не знаемъ, какія опасенія, какіе призраки ужаса и отчаянія волновали Клеопатру въ ту минуту, когда подъ звукъ флейтъ и желзный лязгъ римскаго оружія Антоній, владыка и хозяинъ трети міра, богъ черни и войскіа, вступилъ, наконецъ, на борть потонувшей въ дремот и нг галеры.
Во всякомъ случа, Клеопатра не выдала себя ни единымъ судорожнымъ движеніемъ, ни однимъ неосторожнымъ взглядомъ. Выиграла-ли она первый, смлый ходъ своей рискованной игры? Да, выиграла, и въ тотъ-же вечеръ тріумвиръ Антоній заплатилъ сердцемъ за первый взглядъ Клеопатры. И разв могло быть иначе? Могъ-ли устоять Антоній тамъ, гд самъ Великій Цезарь съ закрытыми глазами пилъ изъ чаши наслажденій, гд Помпей забывалъ окровавленный мечъ ‘и царствами платилъ за царственныя ласки?’

II.

Взмахъ волшебной палочки, полетъ царственной фантазіи, и границы времени и смерти, брошенныя между нами и давно исчезнувшими героями — больше не существуютъ.
Свободные, благодаря генію Шекспира, входимъ мы вслдъ за Антоніемъ во дворецъ фараоновъ. Больше того, поэтъ посвящаетъ насъ въ плнительную игру страстей, волшебное царство обмана и иллюзій.
И въ первое мгновеніе можетъ показаться, будто сонъ и жизнь сплели благоуханный внецъ для своихъ избранниковъ, двухъ людей, прекрасныхъ и сильныхъ, подобныхъ безсмертнымъ богамъ.
Если мечта когда-нибудь облекалась въ плоть и кровь, то кажется, что тутъ въ заколдованномъ дворц Египта дано было свершиться великому чуду. Разв не сказка сбылась, разв не насталъ на темной земл давно утраченный, безвременно потерянный рай, когда на вопросъ женщины:
‘Есть-ли граница и предлъ любви’ мужчина отвтилъ:
‘Бдная любовь, которую возможно
‘Измрить…’
и чтобы это сдлать, то
‘землю новую создай
‘подъ новымъ небомъ ..’
И полные удивленія и радости, мы вопросительно переглянемся, и каждый скажетъ въ глубин души: ‘о радость, совершился чудный пиръ природы, царство любви вернулось на землю!’
Но зачмъ между долгимъ поцлуемъ и безумной шалостью проскальзываютъ непрошенные, лукавые призраки лжи и обмана?
Зачмъ любовь полна хитрости, зачмъ обдуманы заране ея блаженные порывы? зачмъ слезы полны скрытой боязни за себя и за него, свтлаго полубога Антонія?
И чмъ дальше идетъ игра любви, тмъ ясне выступаетъ ея странная, грязная и лживая сторона. Запахъ тлнія поднимается за тяжелыми волнами восточныхъ благоуханій, за любящей царицей осклабился ротъ рабыни, лукавой ‘сильной страстными чарами, за блестящимъ ликомъ возлюбленнаго мерещится сухая, холодная, какъ изъ камня высченная голова его царственнаго предшественника.
И въ самомъ дл, почему женщина, равная своей красотой Изид, взволнована какими-то далекими встями съ ненавистнаго Запада, неужели это Клеопатра восклицаетъ, подобно ничтожной и слабой наложниц:
‘Ни одна царица
‘Такъ не была обманута, какъ я,
‘Я чуяла измну!’ —
Чуяла измну, т. е. думала о ея возможности, и это въ то время, какъ Антоній мечталъ ю безграничной любви, когда, казалось, перестали звучать низменные голоса разсчета и выгоды!
Но что еще чудовищне, это то, что вс опасенія и подозрнія Клеопатры, повидимому, совершенно справедливы, и что Антоній, только-что державшій въ рукахъ красоту и блаженство, жалуется, мгновенно забывая все:,
‘Десять тысячъ бдъ
‘Невдомыхъ родить мн эта праздность…’
И дальше, уже прямо по адресу возлюбленной:
‘Она (Клеопатра) хитра свыше всякаго вроятія!…’
И посл всей этой ошеломляющей игры: посл поцлуевъ и упоенія, посл взаимныхъ низкихъ подозрній, притворства и лжи, смнившихъ другъ друга съ необычайной быстротой — посл всего этого еще боле неожиданная развязка. Антоній, окончательно отрезвленный увщаніями римскихъ друзей и угрозами тріумвировъ, мгновенно ‘разбиваетъ оковы нги’ и оставляетъ свою нильскую змйку, которая, по его-же мткому выраженію, ‘хитра свыше всякаго вроятія’. И опять новое противорчіе. Прощаясь, онъ снова даетъ Клеопатр свидтельство своей любви и преданности.
‘Разлука насъ и держитъ, и торопить, ‘Здсь оставаясь, ты идешь со мной, ‘Я-жъ, удаляясь, остаюсь съ тобой ..’
Клеопатра, съ своей стороны, только-что аттестовавшая Антонія:
‘Первйшій въ мір воинъ
‘Лжецомъ первйшимъ былъ’,
оставшись одна, среди безмолвія и нги своего дворца, мечтаетъ искренно и страстно о скоромъ возвращеніи своего ‘первйшаго лжеца’.
И все дальше, и дальше идетъ шальная игра недоразумній…
Оставляя востокъ во глав своихъ легіоновъ, Антоній, на устахъ котораго еще горитъ огонь послдняго поцлуя и послдней лжи, вновь вспоминаетъ о своей покинутой нильской змйк и шлетъ ей безцнную жемчужину съ не мене дорогимъ, въ его устах общаніемъ:
‘Весь востокъ, скажи ей,
‘будетъ звать ее царицей’.
И Клеопатра не только не отвергаетъ, но съ восторгомъ принимаетъ прощальный привтъ кесаря и, полная нетерпнія, прибгаетъ къ наркотическому сну, чтобы
‘Время все проспать, пока Антоній
‘Въ отсутствіи ..’
Больше того. Царица, повидимому, настолько упоена мыслью о своемъ избранник, что всякое упоминаніе или скромная похвала его царственнымъ предшественникамъ кажется ей прямымъ оскорбленіемъ!
‘Клянусь Изидой, разобью теб
(раб, назвавшей Ю. Цезаря великимъ)
‘Я зубы въ кровь, коль Цезаря еще разъ
‘Сравнишь съ моимъ героемъ изъ героевъ’.
Но пора намъ на время оставить и Клеопатру, и Антонія — ихъ слова и поступки, родящіе все боле и боле дикія недоразумнія, боле чудовищныя, колоссальныя ошибки.
Прежде, чмъ идти дальше по лабиринту, надо найти ту руководящую нить, которая (помогла-бы намъ изъ него выбраться.
А путь нашъ далекъ и опасенъ. Цлая перспектива психологическихъ закоулковъ и тайныхъ ходовъ ждетъ насъ на каждомъ шагу, и вс они темны и непонятны, и каждый влечетъ и манитъ въ свою сторону. Еще шагъ дальше — и мы заблудимся.
Постараемся-же найти общій ключъ, свтлый, геніальный аккордъ, при помощи котораго Шекспиръ превратилъ хаосъ въ роковой и неизбжный ходъ трагедіи, дисгармонію — въ высшую гармонію послдовательнаго разрушенія.
Но гд, какъ не въ самой трагедіи, искать ея объясненія? Еще боле сузимъ сферу нашихъ поисковъ. Гд, какъ не въ характер самой Клеопатры, характер, странномъ и непонятномъ для простого наблюдателя, искать объясненія и глубочайшаго паденія, и свтлаго перехода къ безсмертію?
Постараемся-же сорвать маску съ прекраснаго смуглаго лица, маску, сотканную раболпной лестью рабовъ и слпымъ безуміемъ счастливыхъ смертныхъ, познавшихъ нгу и тайны египетскихъ ночей.

III.

И такъ, снова рзко поставленъ вопросъ, отчасти уже затронутый въ первой глав.
Кмъ была Клеопатра, по крайней мр въ моментъ ея разлуки съ Антоніемъ? Волшебницей жизни, сумвшей придать ея поблекшему, скучному теченію новые, сказочные оттнки и краски? Но вспоминается свиданіе на рк Кидн, гд встрча красоты и силы завершилась — торгашеской сдлкой. Неизвстно, гд начинается политика или кончается полетъ страстей. Оказывается, что то и другое слились въ одинъ чудовищный образъ какого-то политическаго сладострастія! Во всемъ этомъ нтъ, конечно, и намека на волшебство жизни! Но, быть можетъ, это странное, неестественное сочетаніе временно и случайно, быть можетъ, въ прошломъцарицы мы найдемъ разгадку настоящаго и позорнаго будущаго? И вотъ, перелиставъ вс страницы этого прошлаго и изучивъ его съ безпристрастіемъ неподкупныхъ судей, мы находимъ повтореніе одного и того-же несложнаго, по существу, процесса.
Съ Запада, сильнаго и молодого, приходятъ желзные завоеватели на богатый, разлагающійся Востокъ. И что-же находятъ они?
Тысячи, сотни тысячъ и милліоны людей, всю душу которыхъ отравило и разложило рабство. И надъ океаномъ гнусности и безчестія высятся окаменвшіе, обычаемъ освященные, золотые высокіе троны…
Кто поставилъ ихъ на недосягаемую высоту, кто далъ мощь и авторитетъ фараонскому скипетру — давно забыто.
Когда завершилась великая борьба сильнаго съ слабымъ, побдителя съ побжденнымъ, когда побдитель превратился въ божество, а побжденный въ подлаго и безправнаго раба — этого тоже не запомнила народная молва. И тысячи лтъ жилъ въ своемъ грязномъ холопств богатый, жирно удобренный нильскимъ иломъ, Египетъ, и тысячи лтъ костенлъ въ золотомъ дворц незыблемый авторитетъ фараоновъ.
Но на какую-же силу опирались грозные истуканы, изображенія которыхъ пережили тысячелтія, будучи высчены въ гранит и мрамор, серебр и бронз? На какую силу опирались эти слпые кумиры деспотизма въ своемъ божественномъ, холодномъ одиночеств?
На силу меча, на честь и врность военоначальниковъ, намстниковъ и мудрыхъ помощниковъ? Нтъ, тамъ, гд сіяетъ великое солнце недлимой власти, гд царствуютъ дти Озириса и Изиды, тамъ не могутъ, не смютъ существовать мудрые и сильные, достойные избранники правителя.
Все, что сохраняетъ хоть тнь личнаго достоинства, индивидуальной цнности, все вытоптано неумолимой пятой божьихъ помазанниковъ, дтей плодоноснаго Нила!
Безликіе и безвольные, маленькіе и незамтные, вотъ кто, униженно, подобно псамъ, вползъ на брюх въ царскій чертогъ, раздавившій все большое и сильное, все свободное и независимое. Рабы, рабы и рабы на протяженіи тысячелтій, безгласные и ничтожные, но крпко присосавшіеся къ организму деспотичнаго властвованія.
И потихоньку, помаленьку, полубоги, неумолимые, несокрушимые, выронили изъ окостенвшихъ, ломкихъ пальцевъ безцнное сокровище своей первоначальной власти.
Еще живы въ памяти народной образы фараоновъ, какими они изображены на стнахъ храмовъ и дворцовъ, на гранитныхъ бокахъ пирамидъ и пьедесталахъ великихъ боговъ. Могучіе гиганты на высокихъ колесницахъ, влекомыхъ крылатыми Конями. А подъ золотыми копытами ни съ чмъ несравненныхъ лошадей, полчища вооруженныхъ рабовъ, изъ которыхъ лучшій едва достигаетъ брюха коня богоносца.
А межъ тмъ въ дйствительности — картина давно измнилась. Маленькіе и ничтожные, услужливые и безотвтные, какъ псы, — давно отучили руки царей своихъ отъ меча и щита и вынули изъ ихъ безсильныхъ рукъ обломки власти.
И когда пришли на Востокъ новые завоеватели, закованные въ желзо, гордые и свирпые, и изрубили въ куски позолоченнаго идола, то онъ рухнулъ къ ихъ ногамъ, и смрадомъ разложенія повяло отъ трупа прошлаго, давно разъденнаго рабствомъ въ самомъ себ.
Но изъ-подъ обломковъ фараонскаго дворца, изъ спальни послдняго Птоломея кровосмсителя, навстрчу выползла маленькая, прекрасная непонятная ‘нильская змйка’.
Была она такой-же маленькой и слабенькой, какъ т рабы, что потихоньку взяли власть изъ рукъ ими же развращеннаго деспотизма.
Въ самомъ дл, странное сходство. Не прошло и дня съ тхъ поръ, какъ римлянинъ завоевалъ Александрію, а уже маленькая, слабенькая, незащищенная нильская змйка сумла настолько использовать сластолюбіе гордаго завоевателя, что онъ, сильный и неумолимый на пол битвы, отдалъ ей сладкій плодъ своей побды, съ такимъ трудомъ добытый египетскій престолъ. И во все время своего царствованія, на протяженіи всей своей жизни, коронованная змйка ведетъ одну и ту-же ‘политику’, она, слабая и безсильная, униженно склоняется къ ногамъ побдителя. Для деспота, не терпвшаго около себя большой, индивидуальной личности, приходъ ея, покорившейся, умильно распростертой во прах, всегда былъ только желаннымъ.
И служа милостивому властелину своей красотой, нарами сладострастія, разнообразіемъ египетскихъ ночей, она всегда была щедро имъ вознаграждаема. А когда на политическомъ горизонт появлялся новый, сильнйшій завоеватель, то она, связанная съ своимъ избранникомъ лишь временной коммерческой сдлкой, оставляла его легко и свободно, ища новаго источника, изъ котораго ея прелестные уста могли-бы высосать новыя клятвы и новыя награды!
Разв это — не политика рабства, т. е. политика самая простая, звриная и, вмст съ тмъ, наиболе тонко и безошибочно разсчитанная на психику хозяина, господина, рабовладльца или диктатора?
И разв нильская змйка, которой Вильямъ Шекспиръ далъ имя Клеопатра, — не есть коронованная раба, послдній отпрыскъ царственнаго дома, сумвшій приспособиться къ условіямъ новой политической жизни, взявшій въ руки то орудіе страшной, развращающей политики рабства, жертвой котораго сталъ выродившійся и вымершій родъ Птоломеевъ?
Подведемъ итоги. И такъ, конечный результатъ династіи деспотовъ, обезсиленныхъ и развращенныхъ ‘политикой рабства’ — коронованная раба, раба, служащая своему временному господину ‘любовью’ и красотой — и зато щедро имъ вознаграждаемая.
Раба, всегда готовая измнить господину, потерявшему власть и богатство, и въ конц концовъ жестоко и безсознательно мстящая низкимъ и примитивнымъ образомъ за позоръ своего униженія, за поругу, положенную деспотизмомъ на прекрасное, божественное тло.
Теперь, освтивъ Клеопатру съ новой стороны, попробуемъ присмотрться къ ея ‘любви’ и той трагедіи непониманія, которая задушила Антонія тріумвира и, какъ это ни странно, дала безсмертіе Клеопатр.

IV.

Теперь, вспоминая встрчу на рк Кидн, оргіи и пиры въ Александрійскомъ дворц и фантастическую смну поцлуевъ и обмановъ, лжи и интриги, — мы не будемъ ими удивлены.
Понятно и то, что при первомъ серьезномъ предостереженіи съ Запада, при первой угроз Рима, готоваго отдать свою продажную любовь новому герою Помпею Младшему, Антоній мгновенно вырвался изъ ‘оковъ нги’, слъ на коня и, спокойно и двумысленно улыбаясь, оставилъ свою египтянку, щедро ее, однако, вознаградивъ.
И разв не понятно также то волненіе, которое обнаруживаетъ Клеопатра при отъзд Антонія. Вдь уходилъ онъ, какъ довольный купецъ, и онъ, полубогъ, хозяинъ трети вселенной, общалъ ей, угодившей ему во всхъ отношеніяхъ, — скорое возвращеніе. Что-же, она съ нетерпніемъ будетъ ждать этого возвращенія, которое сулитъ новыя выгоды и новыя любовныя утхи!
Но какъ ни ясна вся эта гнуснйшая политика рабской продажности, невольно краска стыда выступаетъ на лиц при мысли о томъ, что Клеопатра дйствительно имла право считать юный, желзный Западъ такимъ же падкимъ до рабской любви, холодной и разсчетливой, какъ деспотовъ. прошлаго, каменныхъ истукановъ Востока, которыхъ, въ конц концовъ, изнутри выдолбило, какъ деревянныхъ идоловъ, ими-же насажденное рабство!
Разв не вамъ, желзные римскіе завоеватели, ненасытныя, окровавленныя пасти, разорвавшія міръ на клочки, разв не вамъ, эпикурейцы и знатоки наслажденій, разв не вамъ, заране отмрившимъ часы восторговъ, послано это проклятіе, этотъ бичъ, эта растлвающая мужество и честь смертельная болзнь обезсиливающей рабской чувственности!
Кто вы, пришедшіе съ мечомъ въ рукахъ, кто вы, мраморные полубоги, торговцы человческой красотой, человческимъ тломъ, безсмертіемъ, счастьемъ и жизнью?
Не Цезарь-ли и Помпей, не Маркъ, ли Антоній, послдній римскій орелъ, прилетвшій съ страстнымъ клекотомъ доклевывать жирную, разлагающуюся добычу? Да, именно вы.
‘Желзный Помпей’, ‘Доблестный Цезарь’ и, наконецъ, ‘герой изъ героевъ’, богоподобный Антоній!— Деспоты, которыхъ должно погубить рабство!
Но гд-же, спросите вы, гд-же слды разложенія и смерти, внесенные лобзаніями царственной блудницы въ жизнь героевъ? Гд униженія, гд позоръ, гд гибель обезсиленнаго деспотизма?
Напротивъ, Гай Юлій Цезарь наводнилъ золотомъ опуствшую казну царицы и ушелъ, продолжая крошить міръ своимъ мечомъ. Помпей короновалъ ея дтей, и кровь его пролилась не изъ-за любви.
И послдній изъ знаменитыхъ избранниковъ, Маркъ Антоній, съ прохладной, тактичной улыбкой на устахъ оставилъ прелестницу на ступеняхъ опуствшаго престола.
Гд-же трагедія, гд-же надломъ и страданіе? До сихъ поръ мы не замчаемъ ихъ роковыхъ слдовъ Вкусивъ отъ плодовъ блаженства и покинувъ ихъ, подобно своимъ предшественникамъ, Маркъ Антоній не только не унываетъ, нтъ, наоборотъ!
Онъ, со всмъ остроуміемъ политика, со всей изобртательностью геніальнаго игрока, бросаетъ кости своего счастія. Он упали, и судьба протянула римлянину свои позолоченныя губы для поцлуя.
Что-же сдлалъ Антоній? Завоевалъ полміра, подкупилъ голодный римскій плебсъ, или при помощи кліентовъ и вольноотпущенниковъ перерзалъ сразу всхъ своихъ враговъ? Нтъ, Маркъ Антоній сдлалъ гораздо боле простой и сильный политическій шагъ, онъ женился на любимой сестр своего великаго соперника, скромной и пріятной для глазъ, вдов Октавіи. Такимъ образомъ Цезарю пришлось-бы такъ или иначе ранить свою сестру, чтобы добраться до богоподобнаго Антонія-тріумвира и награбленныхъ имъ сокровищъ! Такимъ образомъ маневръ, обезпечивающій спокойствіе съ тыла, удался наилучшимъ образомъ. Но какъ же перенесла этотъ неожиданный ударъ покинутая Клеопатра?
О, она была подобна въ своемъ гнв ‘дикому зврю’, нетерпливому и мстительному, когда узнала о низкой ‘измн’. Но какъ быстро измнилось ея настроеніе, когда рабъ описалъ якобы отвратительную, неблагородную наружность новой подруги Антонія. Какъ быстро уступили свое мсто слезы обиды — злорадному смху побдителя, готоваго поставить свою маленькую розовую ножку на согнутую выю побжденнаго, на его сломанный, хоть еще и извивающійся хребетъ.
Откуда-же явилась эта вра въ себя, какъ только исчезла возможность соперничества въ его грубомъ, прямомъ смысл? А оттуда, что ни-политики, ни холоднаго честолюбія — золотого божка надменнаго эгоизма — Клеопатра уже не боялась. Нтъ, на этотъ разъ она не ошиблась, этотъ хищникъ, пришедшій къ ней истиннымъ римляниномъ — тломъ и душой, — ушелъ отъ нея съ навсегда отравленной кровью. Онъ не забудетъ ея рабскихъ ласкъ, онъ не забудетъ продажной и плнительной игры ея настроеній!
Извивайся и бейся, римскій волкъ, заключай политическіе браки, М. Антоній, хитри и скрывай свое новое, преображенное страстями лицо въ тни диктаторской мантіи, или въ блеск зеленаго, сочнаго лавроваго внка!
Но знай, никуда ты не уйдешь, всми своими ядовитыми зубами нильская змйка впилась въ твое каменное сердце, и сердце это впервые начало пульсировать порывами любви, волнами ожившей и на смерть отравленной крови.
Еще ты дрожишь, еще не разбилъ прошлаго, залитаго кровью побжденныхъ и слезами растоптанныхъ ногами твоихъ солдатъ, но тни будущаго уже играютъ твоей душой, гордое, прекрасное лицо искажено ими.
Вотъ клянешься ты въ порыв смертельнаго страха передъ самимъ собой:
‘На лиц
‘Пусть злобный рокъ чертитъ, что пожелаетъ,
‘Изъ сердца онъ не сдлаетъ раба ..’
Что-же, докажи свою свободу, ничего, не спши, нильская змйка подождетъ тебя еще и еще.
И что-же длаетъ Маркъ Антоній? Въ порыв какого-то опаснаго безумія онъ совершаетъ неслыханное въ Рим преступленіе, непростительную глупость! Онъ обманываетъ Октавію, оскорбляетъ въ ея лиц могущественнаго союзника и бжитъ, — куда-же? На востокъ, къ ней, своей царственной блудниц!
Нтъ, это просто Невозможно! Собственными руками разрушить спасительную ширму, поставленную въ лиц Октавіи между нимъ и сильнйшимъ противникомъ, готовымъ подъ первымъ благовиднымъ предлогомъ поглотить своего соперника! Оставить Римъ въ разгар политическаго грабежа, наканун раздла областей, принадлежащихъ близорукому Лепиду! Вести ропщущія войска, свою единственную надежную опору въ моментъ политическаго кризиса, — куда-же, въ страну деморализирующей нги, кишащую предателями и перебжчиками. Нтъ, всего этого не могъ совершить разсчетливый и безстрастный политикъ. И если-бы ты, широколобый Цезарь, могъ видть теперь своего мстителя, любимца и наслдника, то пожаллъ-бы о первомъ урок ‘римской люби’, данномъ нкогда Клеопатр. Дрогнуло-бы твое каменное сердце передъ неизбжнымъ закономъ великаго возмездія, кровавой, роковой расплаты.
Ликуй, Египтянка, ты побдила!

V.

Какъ назвать эту главу? Довольно трудная задача. Что отвтить и передать изъ того великаго и безсмертнаго, что создалъ Вильямъ Шекспиръ?
Агонію прошлаго? Да, отчасти! Или быть можетъ гибель будущаго, растоптаннаго ногами торжествующей, слпой, мстительной рабы? И это тоже будетъ правильно. Постараемся говорить о тхъ главахъ шекспировской трагедіи, въ которыхъ и предсмертный вопль затравленнаго звря, и лебединая пснь любви, неизбжное предательство блудницы, и странная цпь, связавшая паденіе титана съ безсмертіемъ поруганной плоти.
Начинается вторая жизнь Антонія, а вмст идутъ со стороны Клеопатры послдніе ходы опасной игры, выигранной съ перваго удара на рк Кидн.
Антоній, уже сдлавшій первый шагъ къ своему паденію уходомъ, или, врне, бгствомъ изъ Рима въ Египетъ, длаетъ отчаянную попытку къ защит своей новой свободы и счастія — своего безчестія и позора съ точки зрнія Рима.
И кто-же его противникъ, первый, поднявшій мечъ на римлянина, измнившаго римской политической морали? Это юный Цезарь, воплощеніе честнаго вроломства, законный палачъ и убійца, готовый закрыть глаза на обманъ и подлогъ, если они совершаются другими къ его польз и выгод. Это тотъ шаблонъ римлянина, врнымъ повтореніемъ котораго въ свое время былъ и Маркъ Антоній.
Кажется, будто дв половины одного человческаго ‘я’ сошлись, чтобы уничтожить другъ друга, ‘я’ деспотически-неумолимое, лишенное творчества любви, и вторая половина этого ‘я’, раззращенная страстями, принесшая первую жертву чувству, и готовая ее защитить |при помощи, о (насмшка, при помощи египетскихъ войскъ, при помощи рабовъ, во глав которыхъ стоитъ она, прекрасная и продажная нильская змйка!
Кто-же побдилъ, кто былъ побжденъ?
Конечно, побдило ‘я’ первое, юный Цезарь, во глав своихъ желзныхъ легіоновъ, когда-то побждавшихъ Великаго Помпея!
Кто-же разбить, кто впервые униженъ и осмянъ?
Маркъ Антоній, постыдно, неслыханно преданный во время битвы! Ктоже измнилъ, кто бжалъ? Наемники и рабы? Да, конечно, они, а впереди и раньше всхъ она, его воинственная ‘етида’!
Но еще страшне этой измны были ея послдствія: самъ Антоній, видя бгство своей возлюбленной, послдовалъ ея примру, бжалъ рада нея съ поля сраженія, забывъ свои сдины, насмявшись надъ священнымъ долгомъ воина, надъ ранами своихъ ветерановъ!
Почему-же измнила Клеопатра, почему покинула своего друга съ постыдной поспшностью, почему заставила его сдлать первый шагъ къ позору и гибели? Не потому-ли, что пожелала впервые унизить римлянина, унижавшаго всхъ и вся, не потомули, что пришло время измнить тирану, самому себ уже измнившему? Не затмъ-ли, чтобы своевременно оказать первую услугу тому новому, еще неизвстному, но могучему и неуловимому завоевателю, счастливая звзда котораго поднялась выше свтила М. Антонія, солдата, который впервые полюбилъ?
Какъ-бы то ни было — но разсчетъ оказался совершенно правильнымъ. Антоній-тріумвиръ первый бросился вслдъ убгающей цариц, показавъ Клеопатр и возмущенному войску всю слпость и безграничность своей страсти, ей былъ обязанъ Цезарь своей побдой — за эту услугу можно было многое потребовать въ будущемъ! Конечно,
‘Прекрасно, Египтянка, ты знала, что привязанъ
‘Онъ (М. А.) къ твоему кормилу нитью сердца,
‘И за собой ты увлечешь его.
‘Ты видла, что надъ душой его
‘Всевластна ты, и знака твоего достаточно,
‘Чтобъ онъ нарушилъ волю
‘Самихъ боговъ…
‘Знала ты громадность всю своей побды,
‘Знала ты, что страстью обезсиленъ, покоренъ теб…!’
Что-же, игра выиграна, ты можешь торжествовать, нжно-окая Египтянка. Этотъ слпецъ не только самъ измнилъ воинскому долгу, онъ не только позорно разбитъ по вин своей ‘чувственности’, нтъ, онъ еще простилъ теб твою измну, онъ, на мст котораго другой римлянинъ прогналъ-бы тебя пинкомъ ноги!
Что-же, пока онъ будетъ пировать, въ надежд на будущее, пока будетъ говорить теб ‘нелпыя’ слова, полныя самой слпой, самой безграничной, высочайшей любви, врод:
‘Прошу, не плачь, одна слеза все выкупитъ,
‘Что выкупить возможно’
или:
‘Дай поцлуй одинъ,
‘Онъ будетъ мн за все вознагражденьемъ…’
Въ это время спши поскоре втоптать въ грязь и позоръ этого безумца, премудрая, торжествующая, мстительная раба!
Но нашъ совтъ опоздалъ, конечно, ты не теряешь золотого времени, змйка, ты уже приняла посла побдителя, раба Тирея! Ты благосклонно выслушала слдующее предложеніе:
‘Чтобъ другъ ея (М. Антоній), покрывшій себя стыдомъ и позоромъ, (не мшаетъ вспомнить, для кого все это было сдлано), былъ изгнанъ изъ Египта, или преданъ ею (Клеопатрой) смерти!’ И Клеопатра не только не гонитъ прочь отъ себя этого раба, осмлившагося заподозрить въ ней, и а риц, продажную наложницу, нтъ, напротивъ, она готова на все, она готова лобзать руку побдителя черезъ его раба, она готова
‘Внецъ къ ногамъ его сложить
‘И преклонить у ногъ его колна!’
Клеопатра, ты даришь рабу царственную ласку, посолъ юнаго Цезаря, заклейменный желзнымъ ошейникомъ, касается твоей руки, руки, которую
‘Осыпалъ дождемъ лобзаній’
Великій Цезарь, руки, которая была для Антонія
‘Подругой, царственной печатью,
‘Заложницей великихъ думъ ..’
Но что это? Неужели счастье измнило Клеопатр? Антоній все видлъ и все — на этотъ разъ понялъ!
Но что за новая сцена безумнаго благородства! Вмсто женщины, готовой угождать рабу, чтобы польстить господину, рабъ этотъ избить и осмянъ! И не Клеопатр брошены гордыя и холодныя слова:
‘Вонъ, уноси рубцы’,
не ея лицо покрыто смертельной блдностью, не на ея губахъ кипитъ кровавая пна бшенства и страданія, не ея атласную спину исполосовали плети! Нтъ, еще разъ тріумвиръ все забылъ. Еще разъ съ силой отчаянія кидается Антоній навстрчу року, еще разъ клянется высокой клятвой любовнаго блаженства:
‘Царица, слушай, если съ поля брани
‘Еще разъ я вернусь, поцловать твои уста
‘Я весь въ крови предстану…’
Въ этихъ словахъ нтъ ни безсильнаго гнва, ни прежней безграничной вры. Въ нихъ предчувствіе гибели, въ нихъ печальная твердость мудраго, который, раскрывъ обманъ и обезвредивъ его, говоритъ спокойно и гордо: ‘я всетаки люблю’.
Антоній понялъ, что нельзя удержать нильскую змйку въ лагер побжденнаго. Что-же, онъ постарается быть побдителемъ и еще разъ купить лавровымъ внкомъ счастіе своей жизни, участіе измнчивое и продажное.
И какъ стоикъ, знающій и ничтожество жизни, и чертоги безсмертія, растоптавшій прошлое ради будущаго и обманутый этимъ будущимъ, Антоній еще разъ виномъ наполняетъ кубки, чтобы ‘посмяться надъ полночнымъ звономъ’, и, готовясь умирать, смачиваетъ рубцы своихъ ветерановъ египетскимъ виномъ, подобнымъ крови.
Полный гордой любви и спокойнымъ отчаяніемъ, Антоній твердо ршилъ еще разъ завоевать и купить, если не любовь, — о, въ нее онъ пересталъ врить, — то хоть золотое ложе Клеопатры.
Что-же она? Замтила-ли царица, что рядомъ съ ней изъ праха и позора пораженія всталъ гигантъ, страдающій, обреченный и любящій? О нтъ, но Клеопатра не измняетъ себ. Пока ея избранникъ еще способенъ бороться и побждать — она не оставитъ его, пока ‘любовь’ и выгода могутъ счастливо ужиться рядомъ — она его не покинетъ!
Напротивъ, пока Антоній сдержанъ и не слишкомъ самоотверженъ въ своей любви, не слишкомъ большія жертвы приноситъ на ея алтарь — она останется его Клеопатрой!
Но горе ему, если онъ окажется еще разъ слишкомъ слабымъ и доврчивымъ, если окончательно отречется отъ своего прошлаго, т. е. хоть разъ повритъ рабскому благородству, рабскимъ слезамъ и рабскому мужеству!
Смшная и милая сказка любви. Конечно, онъ всему этому поврилъ и ради всего этого умеръі Но объ этомъ — дале.

VI.

Какъ бшеный левъ дрался Антоній за свое счастье, завоевалъ его… и снова потерялъ. Намъ кажется излишнимъ приводить вс фазисы этой краткой, но ршающей борьбы. Достаточно одного: Антоній былъ разбитъ, опять благодаря измн. И хотя на этотъ разъ Клеопатра не была явной причиной новаго пораженія, но всеже на нее легла вся отвтственность за него, весь безпредльный гнвъ Антонія. Въ самомъ дл, разв не на нильской змйк лежалъ грхъ первой измны, разв не она нанесла первый ударъ въ спину? Что-же страннаго въ томъ, что при первомъ удобномъ случа ея рабы поспшили послдовать наглядному примру своей прекрасной царицы? Поэтому совершенно понятно, что весь гнвъ Антонія обрушился теперь на голову змйки. И испуганная, какъ провинившаяся и наказанная раба, бжитъ она отъ этого гнва въ древнюю гробницу. И по совту одной изъ своихъ женщинъ Клеопатра измышляетъ остроумный способъ успокоенія и устраненія своего разсерженнаго ‘Фессалійскаго вепря’. Планъ искусно приводится въ исполненіе. Евнухъ снаряженъ къ Антонію съ слдующими инструкціями:
‘Пойди къ нему, скажи,
‘Что я себя убила. Передай,
‘Что мой послдній возгласъ быль ‘Антоній’.
‘Изобрази все это погрустне.
‘Спши, потомъ разскажешь,
‘Какъ принялъ всть о смерти онъ моей!’
И эта невинная шуточка преподносится Антонію, безконечно любящему, разбитому и страдающему, Антонію, для котораго нтъ жизни безъ Клеопатры. Что-же это? Гнусное, слпое непониманіе? Пусть лучше такъ, пусть все это — слдствіе растерянности, неосторожный шагъ испуганнаго ничтожества. А можетъ быть нтъ? Не послдняя-ли измна, не послдній-ли ударъ изъ-за угла, нанесенный полусознательно, но удивительно ловко, сильно и точно?
Разршить этотъ вопросъ — и трудно, и ненужно. Во всякомъ случа, самой Клеопатр эта ‘неосторожность’ показалась, очевидно, слишкомъ рискованной посл нкотораго размышленія.
Но слишкомъ поздно прибжалъ ея второй, запыхавшійся гонецъ.
Въ собственной крови плавалъ Маркъ Антоній, умирающій, пристыженный мужествомъ якобы опередившей его Клеопатры.
И умиралъ онъ, какъ будто шелъ на праздникъ, къ ней, своей Дидон, въ царство тней, на послдній пиръ любви.
И въ минуту уже неземного блаженства, въ минуту, освященную высшей, вновь найденной врой въ людей — въ эту минуту узнать, что опять обманъ, опять ложь, опять предательство!
Но геній любви, царь страданія, блаженства и смерти отвратилъ этотъ послдній ударъ, и не вошла звриная ненависть въ окровавленное, трепещущее сердце.
И снова минуты величайшаго восторга смняли одна другую, и муки нечеловческаго страданія отворили дверь безсмертія не только Падшему, но и ей, жалкой, ничтожной раб.
Было въ этихъ минутахъ искупленіе всего прошлаго, позорнаго и безобразнаго, было искупленіе всхъ npeступленій противъ красоты и правды.
И съ растоптанной грудью, на краю смерти Маркъ Антоній еще разъ улыбнулся любви, и, маленькіе и ничтожные, вопили и причитали около него предатели.
Смерть ждала, пока умирающій въ послдній разъ поцлуетъ губы своего палача. И ждать пришлось не мало. Палачъ въ эти минуты все-же не пожелалъ забыть о себ и побоялся спуститься съ своей безопасной стны къ нему, который звалъ для поцлуя, къ нему, кровь котораго пролилась. Но вотъ, наконецъ, умирающаго втащили къ Клеопатр, и было ей дано величайшее счастіе, она обняла не трупъ, — трепещущее, но живое тло остыло въ ея объятіяхъ…
Въ дикой пляск разъяренныхъ инстинктовъ, рабскихъ страстей и рабской мести — все продала Клеопатра, и тло, и душу, и въ свою очередь все растоптала безжалостными ногами.
Топтала долго, дико и безсмысленно, и вдругъ осталась одна рядомъ съ умирающимъ, который невнятно лепеталъ и хриплъ о чемъ-то великомъ и непонятномъ, о вчной любви и восторг искупительнаго страданія, о дух, освобождающемъ себя отъ позора ударомъ меча…
Откуда-же эти странныя слова, отчего она не слышала ихъ раньше, почему растоптана эта жизнь? И кмъ-же? ею, Клеопатрой!
И вотъ, въ ту минуту, когда ничего уже не осталось чистаго въ мір купли и продажи, въ эту минуту полу-лживаго горя вспомнила коронованная раба великое слово ‘безсмертіе’. Вспомнила — и ужаснулась впервые своей звриной низости.
Гд была мечта о безсмертіи, когда Римъ покупалъ дивное тло и тшился имъ? Гд было безсмертіе, когда впервые была принесена жертва во имя любви? Гд было безсмертіе, когда умиралъ полубогъ и губами блдными и слабыми просилъ послдней ласки?
Не было его. А теперь/ когда трупъ остылъ — теперь тоска о вчномъ, великомъ и свтломъ, о безсмертіи? Не поздно-ли вспомнила ты о немъ, Египтянка?
Но пусть еще не поздно, еще не окоченлъ трупъ Антонія, еще можно догнать его на пути къ этому, такъ долго забытому безсмертію.
Можно сейчасъ, надъ этимъ бднымъ тломъ, кончить существованіе, кончить стыдъ и позоръ.
Вотъ только что рабы слышали слова римлянина:
‘Оконченъ трудъ томительнаго дня,
‘Пора уснуть.
‘Не могъ-бы семипластный щитъ Аякса
‘Отвесть ударъ отъ сердца моего.
‘Разверзнись грудь, ты, сердце, будь сильне,
‘Чмъ эта клтка бренная твоя.
и
‘факелъ твой потушенъ,
‘Такъ лягь, и не броди впотьмахъ’.
Не медли-же, Клеопатра, и для тебя ‘оконченъ трудъ медлительнаго дня’.
Будь, какъ твой возлюбленный, велика и сильна. Если вспомнила ты о безсмертіи, то пусть горитъ въ твоей крови послдній пожаръ страсти, крылатый огонь любви!
Ты стоишь на краю безсмертія, — умри-же скоре, сейчасъ, пусть не длится агонія гнуснаго прошлого! Но иначе ршила ты. Теб еще надо зачмъ-то хитрить, еще разъ унизиться, чтобы обмануть надежды римскихъ гончихъ псовъ, которые бгутъ по твоему слду съ окровавленными клыками и слезами о заблудшемъ римлянин, котораго они только-что придушили изъ жалости къ нему-же, безопасности и (римской добродтели ради.
Что-же, безсмертіе терпливо, оно подождетъ, пока, перехитривъ хитрйшихъ, перемудривъ мудрйшихъ, Клеопатра, одвъ предварительно царскій внецъ, прижметъ къ груди ядовитыхъ змй.
И только теперь заканчивается трудный, мучительный процессъ превращенія рабы и предательницы.
Нужно было пролиться благороднйшей крови, чтобы смыть пятна позора съ ея тла, надо было много горькихъ слезъ, много мукъ и страданій, надо было смерти крикнуть о безсмертіи, чтобы почуяла наконецъ блудница тоску о цломудріи, о свободной, торжественной смерти.
Она услышала ее и въ первый разъ смялась смхомъ боговъ, и стало грязное тло, какъ огонь и воздухъ, а мученіе во имя безсмертія
‘Какъ воздухъ, нжно,
‘И сладко, какъ бальзамъ,
‘И такъ отрадно’.
И Наконецъ, со стономъ боли, во имя любви, обняла Клеопатра въ снахъ своего преображенія Антонія, Антонія окровавленнаго, свтлокудраго, Антонія-Олимпійца!
Рейснер Лариса Михайловна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. H. Гумилев. ‘Гондла’., Рейснер Лариса Михайловна, Год: 1917
  2. Женские типы Шекспира, Рейснер Лариса Михайловна, Год: 1913
  3. Краткий обзор нашей современной поэзии: (Акмеизм), Рейснер Лариса Михайловна, Год: 1916
  4. Большевики и наследство Щедрина, Зиновьев Григорий Евсеевич, Год: 1933
  5. Сент-Бёв: биографическая справка, Сент-Бёв Шарль-Огюстен, Год: 1971
  6. Андрей Евгеньевич Розен и его ‘Записки декабриста’, Невелев Г. А., Год: 1984
  7. Поль де Кок: биографическая справка, Кок Поль Де, Год: 1966
  8. Морлей, Джон, Куллэ Роберт Фридрихович, Год: 1934
Электронная библиотека