Женщины-профессора Болонского университета, Никитенко Софья Александровна, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

Женщины-профессора Болонскаго университета.

Клотильда Тамброни.

Шестнадцать лтъ спустя посл смерти Лауры Басси, Болонскій университетъ опять гостепріимно раскрывалъ свои двери для другой женщины-профессора. Клотильда Тамброни въ теченіе многихъ лтъ занимала въ немъ каедру греческаго языка и литературы и не мене своей знаменитой предшественницы заслуживаетъ вниманія.

Она родилась въ Болонь 29 іюня 1758 г. {Levati: Dizionario delle donne illustri, Filippo Kaffaelli: Poche parole intorno alla vita della celebre Grecista Clotilde Tambroni nell’opuscolo intitolato: Nozze Tambroni-Angиlini.}. О первыхъ годахъ ея жизни мало извстно. Вполн достоврныя біографическія свднія о ней относятся къ тому времени, когда ей было уже двадцать пять лтъ и вс черты ея нравственной физіономіи успли вполн сложиться. Отецъ ея, Паоло Тамброни, и мать, Марія Муцци, повидимому, были очень бдны и существовали трудами рукъ своихъ. Клотильд, такимъ образомъ, рано пришлось познакомиться съ неприглядными сторонами жизни. Она выросла среди убогой обстановки, неся свою, часто непосильную, долговъ общихъ трудахъ и лишеніяхъ. Среди ежедневныхъ заботъ о насущномъ хлб родителямъ было не до умственнаго развитія дочери. А, между тмъ, въ ней бродили никмъ непризнанныя силы и никому невдомо, происходила мучительная внутренняя работа. Десятилтней двочкой она съ жадностью, гд только могла,— а могла она рдко, да и то украдкой,— ловила урывки знаній по разнымъ предметамъ и успла себ усвоить кое-какія свднія по части роднаго языка, литературы, математики. Но какихъ усилій, какой настойчивости и выдержки потребовалось ей для достиженія даже и этихъ, мало удовлетворявшихъ ее, результатовъ! Мать Клотильды, женщина добрая и честная, не выходила изъ общаго уровня натуръ дюжинныхъ, которыя идутъ по избитому пути и не признаютъ другихъ понятій и стремленій, помимо тхъ, какими сами пробавляются. Къ тому же, забитая нуждой, она всякій трудъ, всякую затрату времени и средствъ цнила только но ихъ немедленнымъ результатамъ. Важное значеніе умственной подготовки, могущей принесть, хоть и обильные, но поздніе плоды, вовсе отъ нея ускользало и не возбуждало въ ней ни доврія, ни сочувствія. На основаніи обычая, и рутины, она еще мирилась съ необходимостью боле широкаго образованія для сыновей, но въ дочери гнала всякое поползновеніе къ умственному развитію. Рукодлье и заботы по хозяйству, утверждала она, должны быть единственнымъ удломъ женщины.

Нравъ Клотильды представлялъ странное смшеніе кротости, терпнія и ничмъ несокрушимаго упорства. Она не прекословила матери, не затвала съ ней борьбы, потому что, съ одной стороны, сознавала безполезность ея, съ другой — удерживалась въ границахъ повиновенія любовью и состраданіемъ къ родителямъ, обреченнымъ вести тяжелую борьбу за существованіе. Но, наружно подчиняясь ихъ вол, она сохраняла за собой полную независимость духа. Сидя за шитьемъ или приводя въ порядокъ домашній скарбъ, она двигалась машинально, по привычк. Голова ея въ то самое время усердно работала, усвоивая себ какое-нибудь новое, на лету схваченное, понятіе. Къ счастью, у ней была очень хорошая память, которая прочно удерживала все, хотя бы мимоходомъ слышанное, виднное или однажды прочитанное.

Немудрено, если, при такихъ условіяхъ, въ ней рано изсякъ источникъ молодости, и въ двадцать пять лтъ она уже была надломлена физически. На ея прекрасномъ, смугломъ лиц никогда не игралъ румянецъ здоровья. Южное солнце его точно обожгло, но не согрло, и оно застыло въ выраженіи страданія. Въ ея большихъ голубыхъ глазахъ горлъ огонь неудовлетворенныхъ стремленій, и они безотрадно глядли въ даль. Да и чего было ей ожидать впереди? Въ будущемъ передъ ней мелькала длинная вереница однообразныхъ дней, полныхъ томленія и тоски. Ей видлись одн тяжелыя обязанности, мерещилось одно непрестанное насиліе надъ собой. Откуда было ожидать ей спасенія, гд искать помощи?

А помощь, между тмъ, была подъ рукой, и только не доставало случая, который бы, обнаруживъ настоящее положеніе вещей, вывелъ бы ее изъ тни на свтъ. Что этого не случилось раньше, виновата отчасти сама Клотильда. Молчаливая отъ природы и еще боле сдержанная по привычк, она, конечно, безсознательно, долго отстраняла минуту своего освобожденія изъ-подъ гнета обстоятельствъ. Оно пришло, однако же, хотя и довольно поздно. Какъ ни безпощадна вообще бываетъ судьба къ тмъ, которые не умютъ сами за себя постоять, она сдлала исключеніе для Клотильды и, въ виду ея безпомощности, сама въ критическій моментъ явилась къ ней на выручку.

Изыскивая разныя средства къ увеличенію своей скудной казны, родители Клотильды, между прочимъ, принимали къ себ на полное содержаніе жильцовъ. Между ними былъ одинъ, уже немолодыхъ лтъ, іезуитъ, Эмануилъ Апонте. Онъ много, скитался по свту, претерплъ кучу превратностей и, въ заключеніе, нашелъ себ убжище въ гостепріимной Болонь и пріютъ въ честномъ семейств Тамброни. Испанецъ по происхожденію, онъ, шестнадцати лтъ, роздалъ свое имущество бднымъ, а самъ постригся въ монахи. Подстрекаемый апостольскимъ рвеніемъ, онъ отправился проповдывать Евангеліе въ Индію. Главнымъ своимъ мстопребываніемъ онъ избралъ островъ Маниллу. Въ Апонте, рядомъ съ религіознымъ энтузіазмомъ, уживалась большая любознательность. Чрезвычайно дятельный, онъ не довольствовался однимъ отправленіемъ своихъ пастырскихъ обязанностей, но еще публично читалъ каноническое право. Кром того, онъ обладалъ рдкими лингвистическими способностями. Для облегченія себ сношеній съ туземцами и для боле успшнаго распространенія между ними слова Божія, онъ въ три мсяца превосходно изучилъ малайскій языкъ. Между тмъ, въ Испаніи и подвластныхъ, ей провинціяхъ поднялось гоненіе на іезуитовъ. Эмануилъ Апонте принужденъ былъ покинуть страну., въ которой думалъ найдти вторую родину. Опять провелъ онъ нсколько времени въ странствованіяхъ и совершилъ кругосвтное путешествіе. Возвратясь въ Европу, онъ задумалъ поселиться въ Италіи. Болонья, изстари прославленная покровительница ученыхъ заслугъ, пріютила его въ своемъ знаменитомъ университет, гд ему была предложена каедра греческаго языка и литературы. Тогда-то, отыскивая себ скромное, но приличное помщеніе, Апонте попалъ въ нахлбники къ Паоло Тамброни. Его хозяевамъ, при недостаточности ихъ средствъ, часто приходилось самимъ лично наблюдать за удобствами жильцевъ. Это обстоятельство, вроятно, и послужило основаніемъ для легенды, будто Клотильда была служанкой въ меблированныхъ комнатахъ, гд ея отецъ служилъ поваромъ.

Семейство Тамброни, кром Клотильды, состояло еще изъ двухъ сыновей. Младшій изъ нихъ, Джіузеппе, впослдствіи извстный археологъ, въ то время былъ еще шестнадцатилтнимъ юношей. Апонте училъ его по-гречески. Квартира Тамброни не отличалась просторомъ. Тамъ была всего одна чистая комната, служившая классной для брата и рабочей для сестры. Такимъ образомъ, Клотильда всегда присутствовала при урокахъ Джіузеппе. Сидя въ отдаленномъ углу, склонившись надъ шитьемъ, она жадно прислушивалась къ тому, что говорилъ учитель. Апонте и не подозрвалъ, что не живой и неспособный, но шаловливый и, подъ часъ, лнивый мальчикъ, а спокойная, молчаливая, съ виду такая равнодушная двушка извлекала главную пользу изъ его уроковъ. Какъ часто быстрый умъ Клотильды опережалъ даже толкованія учителя, и она вся.горла отъ нетерпнія идти дальше впередъ. Сколько разъ она едва не измняла себ внезапнымъ отвтомъ за брата, когда тотъ почему-нибудь медлилъ. И вотъ она, однажды, дйствительно не вытерпла. Братъ доле обыкновеннаго замшкался съ какимъ-то отвтомъ. Въ Клотильд же ключемъ било страстное желаніе перейдти къ слдующему очередному вопросу. Не успла она опомниться, какъ ожидаемый отъ Джіузеппе отвтъ сорвался съ ея языка. Эффектъ вышелъ поразительный. Точно заговорила статуя. Ученикъ и учитель, въ изумленіи, оглянулись: они не врили своимъ ушамъ. Смущеніе двушки ее окончательно выдало. Она была тмъ боле сконфужена, что это случилось при матери. Госпожа Тамброни сурово на нее взглянула и уже готовилась сдлать ей выговоръ, но, Апонте остановилъ ее. Ласково и одобрительно заговорилъ онъ съ двушкой, и когда та успокоилась, задалъ ей еще нсколько вопросовъ. У Клотильды на все былъ готовъ отвтъ. Восхищенный профессоръ воскликнулъ: ‘Да поможетъ мн Богъ, Клотильда, а я посвящу тебя во вс тайны греческаго языка!’ Но мать была: противъ этого, ссылаясь на то, что дочери ея, какъ женщин, не нужна наука, и что она ни о чемъ не должна помышлять, кром иглы и веретена. ‘Не бойтесь,— возразилъ ей почтенный іезуитъ,— даю вамъ слово, что мои занятія съ Клотильдой не отвлекутъ ее ни отъ рукодлья, ни отъ другихъ обязанностей’.

Такимъ образомъ, судьба Клотильды была ршена. И для нея настала свтлая полоса, въ жизни. Если сердцу ея и физическимъ силамъ, измученнымъ продолжительной борьбой, уже не могла быть возвращена преждевременно утраченная свжесть, если съ характера ея ничто не могло уже снять печати меланхоліи, за то ея умъ, получивъ желаемую пищу, быстро окрпъ. Образованіе ея въ короткое время сдлало гигантскіе шаги. Прошлыхъ упущеній и пробловъ какъ не бывало. Она, шутя, усвоила себ латинскій, испанскій, французскій, нмецкій языки и пріобрла основательныя познанія въ математик и физик. Что же касается греческаго языка, изученіемъ котораго она спеціально занялась, то не прошло и мсяца, какъ она уже свободно переводила басни Эзопа, толковала діалоги Луціана и даже перекладывала на итальянскіе стихи Гомера и Анакреона. Товарищъ но изгнанію Апонте, литераторъ Коломесъ, авторъ нсколькихъ испанскихъ и итальянскихъ трагедій, захотлъ раздлить съ своимъ другомъ труды по образованію Клотильды. Онъ написалъ и посвятилъ ей поэму, въ которой приглашалъ ее неуклонно идти по избранному пути и преподавалъ ей разные совты, какъ вести себя въ жизни. Клотильда, между прочимъ, читала съ нимъ и итальянскихъ классиковъ, произведенія которыхъ раскрыли передъ ней новый міръ. Она была чувствительна къ красотамъ поэзіи и сама писала стихи, не лишенные дарованія. Но въ общемъ талантъ ея былъ не довольно силенъ, чтобы избавить ее отъ недостатковъ, свойственныхъ всей итальянской поэзіи того времени, а именно отъ нкоторой вычурности и излишней возни съ миологіей. За то греческія оды и элегіи Клотильды признавались тогдашними знатоками древности за образцовыя. Съ той минуты, какъ открылась ея тайна, и до перваго своего публичнаго торжества, она такъ освоилась со всми тонкостями греческаго языка и до такой степени прониклась духомъ древнихъ писателей, что, дйствительно, имъ въ совершенств подражала.

Тмъ временемъ и госпожа Тамброни успла помириться съ новымъ положеніемъ вещей въ ея семейств. Разъ убдившись, что умственный трудъ длаетъ ея дочь только спокойне и довольне, но ни мало не заставляетъ ее пренебрегать домашними обязанностями, она перестала ее стснять. А въ заключеніе, слыша ей постоянныя похвалы, она даже, за одно съ Апонте, стала гордиться ея способностями и ожидать для нея блестящей будущности.

Будущность эта была уже не за горами. Только сама Клотильда, въ избытк скромности, попрежнему, ее отъ себя отдаляла. Она все считала себя еще не довольно сильной для того, чтобы открыто тягаться съ людьми науки, и очень мало думала о своемъ поэтическомъ талант. Къ тому же, ей такъ хорошо жилось среди обстановки, созданной для нея Апонте. Она почти съ суеврнымъ страхомъ боялась нарушить счастливое однообразіе настоящихъ дней, столь непохожихъ на прежніе томительные, которые ей вспоминались, какъ тяжкій сонъ. Громкія похвалы, академическія почести, извстность, какую ей сулили,— все это пока мало ее соблазняло. Она была счастлива одобреніемъ учителя, котораго боготворила и, во всемъ остальномъ послушная, сопротивлялась, когда тотъ убждалъ ее выступить на публичную арену.

Но тутъ въ судьбу Клотильды вмшалось еще одно новое лицо, и, благодаря ему, имя ея, въ одинъ прекрасный день, помимо ея желанія, пріобрло извстность. Апонте былъ очень любимъ въ Болонь, не только какъ профессоръ, но и какъ частный человкъ. Его нердко посщали люди съ всомъ и положеніемъ, интересовавшіеся наукой и находившіе удовольствіе въ его оживленной бесд. Между ними былъ графъ Фава-Гизиліери, президентъ академіи degli Inestricati. Частый гость Апонте, онъ, рано или поздно, долженъ былъ встртиться съ ученицей, которую тотъ постоянно расхваливалъ, щ встртясь съ ней однажды, самъ сильно ею заинтересовался. Долго, убждалъ онъ ее не скрывать подъ спудомъ своихъ дарованій и своего знанія. Но Клотильда и слышать не хотла ни о какого рода публичности. Тогда графъ утаилъ нсколько ея греческихъ стихотвореній и отдалъ ихъ на разсмотрніе академіи, гд былъ предсдателемъ. Стихи возбудили всеобщій восторгъ, и авторъ былъ единодушно избранъ въ академики. Клотильд, волей-неволей, пришлось принять почетное званіе и помириться съ начавшеюся для нея извстностью.

Успхъ, такимъ образомъ ей почти насильно навязанный, современенъ благотворно на ней отразился. Подъ вліяніемъ его постепенно разсялись ея застнчивость и болзненное недовріе къ себ. Ободренная общимъ сочувствіемъ, она еще усердне занялась предметомъ своего изученія. Въ то время было въ большомъ ходу писать стихи на разные случаи. Почти ни одно выдающееся событіе въ общественной или частной жизни сколько-нибудь значительнаго лица не обходилось безъ того, чтобы разные признанные и непризнанные поэты не воспвали его на всевозможные лады. Такого рода заказная поэзія, конечно, прежде всего блистала напускнымъ паосомъ и только рдко попадались въ ней задушевныя ноты. Клотильда невольно увлечена была общимъ потокомъ, съ той, однако, разницей, что насчитала нужнымъ себя искусственно возбуждать. Если она писала стихи на случаи, то на такіе, которые почему-нибудь дйствительно ее трогали. У ней было сердце, легко отзывавшееся на радости и печали близкихъ людей. Графъ Фава-Гизиліери, которому она не могла не простить его вмшательства въ ея судьбу, былъ въ числ ея самыхъ близкихъ друзей. Онъ вздумалъ жениться. Клотильда написала на его бракъ свадебный гимнъ на греческомъ язык, который потомъ сама же переложила на итальянскій. Прочитанный въ академіи degli Inestricati, онъ произвелъ настоящій фуроръ и окончательно упрочилъ за двушкой репутацію замчательной эллинистки. Репутація эта была, между прочимъ, скрплена авторитетомъ Раймунда Куника. За этимъ гимномъ послдовало нсколько другихъ стихотвореній, и Клотильда была, въ 1792 году, избрана въ члены римской академіи degli Arcadi, причемъ ее, по извращенному вкусу эпохи, окрестили вычурнымъ именемъ Дориклеи Сичіоніи {Въ] 1805 г. Клотильда была избрана въ члены Пастушеской колоніи Доры и опять переименована въ Аглаю. Она, кром того, состояла дйствительнымъ членомъ Бенедиктинской академіи въ Болонь, членомъ-корреспондентомъ Парижской академіи наукъ и принадлежала еще ко многимъ другимъ боле мелкимъ академіямъ, перечислять которыя было бы слишкомъ долго. Академіи эти изстари-существовали въ Италіи, но особенно расплодились въ конц XVIII вка, съ легкой руки Аркадской, и, сказать правду, не мало содйствовали упадку въ поэзіи хорошаго вкуса. Послужившая для большинства изъ нихъ образцомъ, Аркадія возникла слдующимъ Образомъ. Нсколько проживавшихъ въ Рим литераторовъ имли обыкновеніе собираться въ какомъ-нибудь живописномъ загородномъ мстечк. Тамъ, наслаждаясь природой, лежа подъ тнью вчно-зеленыхъ дубовъ и кипарисовъ, они проводили время въ чтеніи собственныхъ произведеній, въ которыхъ преимущественно подражали древнимъ поэтамъ. Ба чтеніемъ слдовали преувеличенныя похвалы другъ другу. Одинъ изъ этихъ литераторовъ однажды въ порыв восторга воскликнулъ: ‘Въ насъ воскресаетъ Аркадія!’ — Слова эти подхватилъ самый рьяный изъ его собратьевъ, поэтъ Кресшимбени: онъ вздумалъ ихъ оправдать на дл, основавъ Аркадскую академію, которой предстояло возвратить поэзію въ первобытной простот, а поэтовъ къ счастливому, невинному существованію на лон природы. Въ погон за простотой, поэзія, правда, избавилась отъ нкоторыхъ ненавистныхъ аркадцамъ излишествъ господствовавшей предъ тмъ школы Марини, но за то, съ другой, лишилась самостоятельности и сдлалась безцвтной. Пастушеская Простота оказалась не по плечу изнженнымъ нравамъ XVII и XVIII столтій, и многочисленные адепты новой Аркадіи тмъ упорне стремились подражать вншнимъ пріемамъ греческихъ поэтовъ, чмъ дальше отстояли отъ нихъ по духу. Отсюда и обычай, при поступленіи въ члены той или другой академіи, имвшей своимъ прототипомъ Аркадію, мнять свое настоящее имя на вымышленное, заимствованное изъ міра классической древности.}.

Поэтическая дятельность Клотильды, впрочемъ, играла только незначительную роль въ ея дальнйшей извстности. Она сама не придавала ей почти никакого значенія, какъ это и выражала въ письмахъ къ своей современниц и другу, поэтесс Діодат Салуццо-Роро. На просьбу послдней прислать ей свои стихотворенія, Клотильда отвчала:

‘Мн слишкомъ хорошо извстны недостатки моихъ стихотвореній… Если я соглашалась ихъ печатать, то вовсе не изъ жажды славы и не въ надежд ее пріобрсти, а единственно изъ желанія угодить тмъ, которые въ прав были отъ меня того требовать. Я вполн вознаграждена за свои усилія тмъ, что могла, такимъ образомъ, кому слдуетъ, доказать мое уваженіе’ {Poesie postume di Diodata Saluzzo contessa Roлro di Revello, agguinte: Aleune lettere d’illustri srittori а lei dirette. Lettere di Сlotilde Tambroni. Torino. MDCCCXLIII.}.

Но пріятельница Клотильды была лучшаго мннія о ея произведеніяхъ и не переставала ее убждать, чтобъ она скоре печатала и то, что у ней еще оставалось въ портфел. Клотильда ей опять писала:

‘Мн очень жаль, что я не могу немедленно исполнить вашего любезнаго желанія и прислать вамъ уже въ печати и остальныя мои стихотворенія. Настоящее тяжелое время отнимаетъ у меня всякое желаніе что-либо длать въ этомъ род и лишаетъ энергіи, необходимой для приведенія моихъ стихотвореній въ окончательный порядокъ. Къ тому же, многія изъ нихъ требуютъ, въ силу обстоятельствъ, серьезныхъ измненій. Такимъ образомъ, я и сама еще не знаю, когда они увидятъ свтъ. Да и вс-то они заключаются въ небольшомъ количеств мелкихъ вещицъ, написанныхъ мною скоре для упражненія въ греческомъ язык и потомъ мною-же переведенныхъ на итальянскій,— не по собственному желанію, а въ угоду людямъ, воля которыхъ для меня законъ. Моя слуя!ба, сильная наклонность къ меланхоліи и слабое з’доровье всегда мшали мн отдаваться поэзіи. Вы сами хорошо знаете, что Музы любятъ тишину и спокойствіе, а я далеко не похожа на подобнаго вамъ лебедя, который, умирая, еще могъ бы вызывать восторгъ своими пснями’.

Но пріятельница не унималась и требовала, чтобы стихотворенія были ей присланы, хотя въ рукописи. Клотильда, наконецъ, согласилась ее удовлетворить и по этому случаю ей писала:

‘Желаніе вамъ повиноваться заставило меня переписать набло нкоторыя изъ моихъ стихотвореній. Я ихъ и раньше послала бы вамъ, да все надялась еще позаняться ихъ отдлкой. Но, небрежность ли тому причиной, или недосугъ,— сама не знаю, только случилось такъ, что они до сихъ поръ не исправлены, и вы получите ихъ въ томъ вид, въ какомъ они первоначально вышли изъ-подъ моего пера… Это бездлки, писанныя ради шутки, которыми я, несмотря на совты друзей, всегда пренебрегала и не могла никакъ собраться съ духомъ, чтобы привести ихъ въ надлежащій порядокъ’.

Къ успху въ ученомъ мір своихъ греческихъ стихотвореній-Клотильда относилась тоже съ большою скромностью. Получивъ разъ отъ одного знатока греческой древности письмо съ восторженными похвалами, она ему отвчала слдующимъ простодушнымъ признаніемъ:

‘Да {Nozge Tambroni-Arigelini: письмо Клотильды Тамброни къ кардиналу Фланджини.}, я, дйствительно, прилежно изучала слогъ греческихъ писателей и много упражнялась въ греческомъ стихосложеніи. Иной разъ, думая, какъ немногіе способны по достоинству оцнить греческое стихотвореніе, я, пожалуй,и готова была врить, что что-нибудь да значу. Но мною немедленно затмъ овладвалъ страхъ при мысли, что мои бездлки могутъ попасть въ руки, хотя немногихъ, но все же существующихъ, серьезныхъ знатоковъ и цнителей… а это — прибавляетъ она — всегда меня отрезвляло и возвращало къ обычному невысокому мннію о самой себ’.

Прошло еще два года. Они тяжело легли на Апонте. Лишенія, вынесенныя въ скитаніи по свту, тоска по родин, усиленный умственный трудъ,— все это еще боле, чмъ лта, сказалось на его организм. Чтеніе лекцій въ университет стало ему не по силамъ, и онъ, въ 1794 году, распростился съ своими слушателями. Не легко было маститому профессору отказаться отъ любимой дятельности. Но этотъ шагъ былъ для него въ значительной степени облегченъ тмъ, что каедра греческаго языка, посл него, досталась. никому другому, какъ Клотильд.

Какъ ни таилась она я ни избгала публичности, тмъ не мене, слава о ней быстро распространилась. Ея познанія въ греческомъ язык, которымъ она, по собственному признанію, владла даже свободне, чмъ итальянскимъ {Poesie postume di Diodata Saluzzo, agguinte: Alcune lettere d’illustri scrittgri а lei dirette.}, ни для кого уже не были тайной. Болонскій университетъ, теряя въ Апонте одно изъ своихъ свтилъ, нашелъ, что Клотильда можетъ достойне всхъ его замнить. Еще въ ноябр 1793 года было ршено въ общемъ собраніи сената предоставить ей каедру греческаго языка и литературы {Serafino Mazzetti: Memorie storiche soprg, l’Universitа e l’Istituto delle scienze di Bologna.}. Какъ тогда, такъ потомъ въ университетскомъ совт, ни одинъ голосъ не поднялся противъ ея назначенія. Сенатъ сообщилъ о томъ Клотильд и, въ лестныхъ выраженіяхъ, приглашалъ ее приступить къ отправленію новыхъ обязанностей.

Первое появленіе на каедр Клотильды, хотя и въ университет, въ стнахъ котораго еще такъ недавно видли Лауру Басси, было настоящимъ событіемъ. Уже не первой молодости,— ей тогда минуло тридцать пять лтъ,— она еще, однако, не утратила своей благородной красоты. Тонкій греческій профиль, высокая стройная фигура, задумчивый взглядъ голубыхъ глазъ, изящная, спокойная манера,— все это, въ соединеніи съ звучной греческой рчью, произвело на слушателей неотразимое впечатлніе. Казалось, одна изъ мраморныхъ музъ сошла съ своего пьедестала, чтобы наглядне воспроизвести чудеса классическаго міра и успшне раскрыть тайны эллинскаго языка и духа.

Ближайшее знакомство студентовъ съ новымъ профессоромъ ни мало не ослабило перваго впечатлнія, но только перенесло его на боле реальную почву. При ежедневныхъ сношеніяхъ нсколько фантастическій восторгъ молодежи постепенно улегся, уступивъ мсто боле простому и спокойному чувству уваженія и доврія къ знанію и характеру Клотильды. Благодаря ея такту, между нею и ея слушателями быстро установились правильныя и, въ то же.время, задушевныя отношенія. Успхъ, въ послднее время сопровождавшій каждый ея шагъ въ общественной жизни, значительно поднялъ ея духъ. Сознаніе побжденныхъ трудностей, проврка силъ своихъ по оцнк другихъ развили въ ней чувство собственнаго достоинства, а слову, ея сообщили увренность! Опираясь на свой зрлый возрастъ и на свою опытность, она относилась къ учащейся молодежи съ материнскою теплотой и заботливостью. Студенты передъ ней благоговли. Она умла длать для нихъ привлекательными даже скучныя грамматическія правила, съ плнительной граціей излагала самую сухую матерію и съ неизмннымъ терпніемъ сглаживала трудности для мене бойкихъ и способныхъ. Когда же, познакомивъ слушателей съ техникой языка, Клотильда переходила къ толкованію греческихъ авторовъ, въ ней самой разгоралась искра священнаго огня, ея поэтическая фантазія вступала въ свои права, и рчь ея превращалась въ блестящую импровизацію.

Между тмъ какъ общественная дятельность Клотильды выдвигала ее на видъ передъ цлой Европой, она въ частной жизни, попрежнему, оставалась доброй, скромной, по преимуществу любящей женщиной.

Извстность не произвела почти никакой перемны въ ея домашнемъ быту. Содержанія, приносимаго ей профессурой, едва хватало на то, чтобы сводить концы съ концами. Она жила съ матерью и съ Апонте, которые оба, по лтамъ своимъ и недугамъ, нуждались въ ея попеченіяхъ. Но она этимъ не тяготилась и охотно переносила лишенія, лишь бы успокоить старость двухъ лицъ, составлявшихъ центръ всхъ ея привязанностей. Въ первой молодости Клотильду, вроятно какъ и всякое молодое существо, посщали мечты о счастіи вдвоемъ. Если врить свидтельству ея собственнаго племянника {Carolina Bonafede: Oenni biografjici d’insigni Donne Bolognese.}, она, едва выйдя изъ дтства, имла сильную привязанность къ одному молодому человку, искавшему ея, руки. Но родители (его или ея — неизвстно, а, можетъ быть, и т, и другіе) воспротивились ихъ браку. Молодой человкъ, въ отчаяніи, навсегда покинулъ Болонью, а Клотильда обрекла себя на вчное одиночество. Въ разсказ этомъ нтъ ничего невроятнаго. Онъ въ согласіи съ особенностями положенія и характера Клотильды, въ основ котораго, рядомъ съ наружной уступчивостью, было много постоянства, порою переходившаго даже въ упорство. Какъ бы то ни было въ зрломъ возраст источникъ любви въ ней не изсякъ и былъ обращенъ на тхъ изъ близкихъ, которые всего боле въ томъ нуждались — на мать и на бывшаго наставника. Безпомощное положеніе дряхлой старушки-матери возбуждало въ ней нжное состраданіе, а съ Апонте ее связывала благодарность. Она не забывала, чмъ была ему обязана, и съ избыткомъ ему за все платила. Бездомный скиталецъ нашелъ въ ней преданную дочь, а подъ кровомъ ея семейный пріютъ.

Изъ всего этого видно, что долгъ, хотя и согртый любовью до того, что тяжесть его становилась для нея нечувствительной, былъ строгимъ и неуклоннымъ регуляторомъ всхъ дйствій Клотильды. Сначала она ему жертвовала своими наклонностями, теперь обрекала себя въ домашнемъ быту на исключительное служеніе двумъ Старикамъ, которымъ отдавала все свободное отъ научной дятельности время. Собственныя ея нужды были очень ограничены. Общество, такъ высоко ее цнившее, мало ее привлекало, и она сама никогда его не искала. Лично она дорожила только дружескими связями. У нея былъ небольшой кружекъ людей, искренно ей преданныхъ, обществомъ которыхъ она вполн удовлетворялась.

Очень интересны отношенія Клотильды къ другой выдающейся женщин ея времени, даровитой поэтесс Діодат Салуццо-Роро {Графиня Діодата Салуццо-Роро, но сил таланта, рзко выдляется изъ ряда поэтессъ, которыми такъ изобилуетъ Италія. Она родилась въ 1774 г. въ Турин и умерла тамъ же въ 1840 г. Наслдница, одного изъ древнйшихъ и самыхъ блестящихъ именъ въ Пьемонт, равно знаменитаго и на ученомъ, и на военномъ поприщ, она обладала замчательнымъ поэтическимъ дарованіемъ. При жизни, Діодата была извстна въ литератур преимущественно подъ своимъ аркадскимъ прозвищемъ Глокиліи-Евротеи. Посл нея остался объемистый томъ лирическихъ стихотвореній, поэмъ и драматическихъ этюдовъ, которые заслужили горячее одобреніе даже такого строгаго и безпристрастнаго критика, какъ Нарини.}. Он никогда не видались. Діодата, пьемонтская уроженка, жила въ Турин. Клотильда, жительница Болоньи, за исключеніемъ одного только случая, о которомъ рчь впереди, никогда не вызжала изъ роднаго города. За отсутствіемъ удобныхъ путей сообщенія и при тогдашнихъ политическихъ смутахъ, путешествіе вообще представляло большія трудности, а тмъ боле для двухъ женщинъ, изъ которыхъ одна, къ тому же, была стснена матеріально. Пріятельницы не разъ составляли планы для своего соединенія. Но обстоятельства всегда оказывались сильне ихъ. Дружба ихъ, какъ началась, такъ и поддерживалась, въ теченіе семнадцати лтъ, одними письмами. Громкая молва ходила о каждой изъ этихъ двухъ замчательныхъ женщинъ и заочно познакомила ихъ одну съ другой. Діодата, какъ боле сообщительная, сдлала первый шагъ жъ личнымъ сношеніямъ. Она, черезъ одного общаго знакомаго, послала Клотильд томъ своихъ стихотвореній. Клотильда ее отблагодарила письмомъ, въ которомъ восхищалась ея произведеніями.

Постоянная разлука друзей, печальная для нихъ, составляетъ счастливую случайность для біографовъ Клотильды. Переписка, къ которой она подала поводъ, раскрываетъ многія особенности въ характер и въ судьб знаменитой эллинистки, безъ этого, можетъ быть, никогда бы не вышедшія наружу. При ея сдержанности нуженъ былъ важный поводъ, чтобы заставить ее разговориться о себ, и такимъ поводомъ послужило желаніе ея быть врно понятою и оцненною другомъ, въ нравственномъ склад котораго она угадывала много родственнаго съ собой. Діодата интересовалась семейнымъ бытомъ Клотильды, и та еще въ самомъ начал своего сближенія съ ней, а именно въ 1799 году, уже сообщала ей слдующія о себ данныя {Poesie postume di Diodata SaIuzzo-Roro, agguinte: Alcune lettere d’illustri scrittori а lei dirette.}:

‘Пусть будетъ по вашему, дорогая графинюшка: я, пожалуй, весталка, но не изъ тхъ, которыя присутствуютъ при зрлищахъ и публичныхъ торжествахъ,— и это вовсе не изъ какихъ-либо добродтельныхъ побужденій, а просто потому, что я ихъ не люблю. Большой запасъ меланхоліи заставляетъ меня сосредоточиваться въ себ. Мое общество состоитъ изъ тснаго кружка добрыхъ друзей, между которыми первое мсто принадлежитъ моему несравненному учителю. Ему я обязана не только тмъ, что я есть, но и всмъ тмъ, чмъ я могла бы быть, еслибъ мои способности соотвтствовали его заботамъ обо мн. Онъ бывшій испанскій іезуитъ и профессоръ греческаго языка въ здшнемъ университет. Это — человкъ съ большими заслугами. Онъ очень ученъ, пріятенъ въ обращеніи и отличается рдкою чистотой нрава. Ему подъ шестьдесятъ лтъ. Я люблю его, какъ дочь, и живу подъ одной кровлею съ нимъ, съ моей матерью и съ двумя братьями. Отца моего боле нтъ въ живыхъ… Чувствительность — прекрасный даръ, но она плохо помогаетъ счастью.. Не всякому, кто ею надленъ, дано отъ природы умнье ею умренно пользоваться, особенно если она еще, какъ у меня, соединена съ черезъ-чуръ. живой фантазіей. Я съ дтства жида подъ гнетомъ этой чувствительности и меланхоліи, которая, по моему мннію, съ ней неразлучна. Неудивительно, если я всегда любила уединеніе’.

Въ сущности, люди съ темпераментомъ Клотильды такъ привыкаютъ страдать, что, за отсутствіемъ реальныхъ причинъ, нердко создаютъ себ вымышленныя, и достаточно ничтожнаго повода, чтобы повергнуть ихъ въ уныніе. Клотильда, между прочимъ, пребывала въ постоянномъ страх за близкихъ людей,— за мать, за Апонте, разстроенное здоровье котораго служило для нея источникомъ постоянныхъ тревогъ.

Но и судьба не всегда ее баловала… Всего четыре года прошло со времени для назначенія въ штатные профессора. Едва успла она освоиться съ своимъ положеніемъ и отдохнуть на мысли, что ея мать и престарлый учитель, наконецъ, имютъ врный пріютъ, какъ ей пришлось испытать непрочность и этого счастья. Грозный переворотъ во Франціи отразился и на ея родин. Вторженіе республиканской арміи съ Бонапартомъ во глав перевернуло вверхъ дномъ Италію и повлекло за собой кучу перемнъ, которыя не всмъ пришлись но сердцу. Съ учрежденіемъ Цизальпинской республики, отъ профессоровъ Болонскаго университета, состоявшихъ на жаловань у правительства, была потребована присяга въ врности новому порядку вещей и отреченіе отъ монархическаго принципа. Клотильда была глубоко потрясена кровавыми событіями, низвергнувшими французскій престолъ. Она не захотла насиловать свою совсть и отказалась принести присягу. Послдствіемъ этого было, не только потеря мста и средствъ къ существованію, но еще и временное изгнаніе. Гроза не коснулась Пьемонта, и Діодата звала туда Клотильду, предлагая ей убжище въ дом своихъ родителей. Но Клотильда, глубоко тронутая задушевностью приглашенія, однако, не воспользовалась имъ. Она считала долгомъ слдовать за учителемъ, который узжалъ въ Испанію… Но предоставимъ ей самой описаніе волновавшихъ ее въ ту пору чувствъ и событій, сопровождавшихъ ея отъздъ изъ Италіи. Въ іюл 1798 г., она стовала, что не можетъ, хотя мимоздомъ, заглянуть въ Туринъ, я писала Діодат изъ Пармы:

‘Мои финансы, какъ вы легко можете себ представить, очень скудны, и уже по этому одному я должна осмотрительно размрять свои шаги. То немногое, что у меня было, я оставляю моей убитой горемъ матери, которую вынуждена покинуть. Здоровье ей не позволяетъ за мной слдовать, да и средствъ моихъ не хватило бы на наше путешествіе вмст. Впрочемъ, еслибъ не первое препятствіе, я сдлала бы все, чтобы устранить второе. Разлука съ ней — самый горькій шагъ въ моей жизни, но мать сама признала ее необходимою для моего спокойствія и для кое-чего еще боле важнаго {Недомолвки въ письм легко объясняются недовріемъ автора къ новымъ порядкамъ и страхомъ за собственную безопасность.}. Я ее оставляю на попеченіи сыновей. Изъ нихъ одинъ женатъ, съ этимъ послднимъ она и будетъ жить. Кром того, ее не оставятъ своими заботами нкоторые преданные мн люди. Я же, вдали отъ нея, скоре откажусь отъ хлба, лишь бы она не терпла лишеній… При скудости нашихъ средствъ этого можно достигнуть только путемъ ршительной мры, къ которой мы и прибгаемъ теперь. Изъ этихъ немногихъ словъ вы хоть отчасти поймете мое положеніе и убдитесь, мой милый другъ, какъ сильно я страдаю отъ того, что не могу принять ваше предложеніе. Оно для меня драгоцнно…’:

Мсяцъ спустя, Клотильда, однако, все еще находилась въ Парм, въ томительномъ ожиданіи событій, которыя позволили бы ей продолжать путешествіе, и опять писала въ уныніи:

‘Любезный пріемъ, мн здсь оказанный, превзошелъ мои ожиданія. Тмъ не мене, я жестоко устала отъ непривычнаго образа жизни. Разъ, что это путешествіе необходимо, я уже ничего такъ не желаю, какъ скоре добраться до цли его, дать успокоиться не въ мру возбужденнымъ нервамъ и вернуться къ моимъ любимымъ книгамъ и занятіямъ… Что же касается нашей переписки, моя милая, то, когда я буду въ Испаніи, намъ надо пріискать для веденія ея самый экономный способъ… Мои финансы очень плохи, а письма изъ Италіи оплачиваются дорого. Всего лучше было бы, если окажется возможнымъ, пересылать ваши письма ко мн въ сумк испанскаго посла… Если же это не устроится, то дайте мн только время, и я все улажу. У меня есть друзья, на доброту и желаніе мн служить которыхъ я могу вполн положиться… День моего отъзда въ Геную, по видимому, приближается… Если вы съ слдующей почтой ничего отъ меня не получите, то знайте, что я уже ухала, и молите Бога, да избавитъ онъ меня и моихъ спутниковъ отъ опасностей морскаго пути…

Наконецъ, вс препятствія устранились. Дла, еще удерживавшія Апонте на мст, пришли къ концу, и учитель съ ученицей, взаимно утшая другъ друга, отправились: онъ — на свиданіе съ родиной, она — въ изгнаніе. Недль пять спустя, а именно 18 сентября 1798 года, Клотильда уже изъ Барселоны писала пьемонтской поэтесс, спша подлиться съ ней путевыми впечатлніями и тоской, которая ее никогда не покидала.

‘Только этотъ единственный разъ, милый другъ, позволяю себ злоупотребить вашей снисходительностью и посылаю вамъ мое письмо по почт. Но желаніе поскоре увдомить васъ о благополучномъ исход нашего путешествія во мн такъ сильно, что мшаетъ выжидать боле удобнаго способа пересылки… Женя здсь приняли съ любезностью и почетомъ, превышающими все, на что я могла разсчитывать. Городъ, гд я теперь, иметъ свои достоинства. Его народъ привтливъ, но все въ немъ, и въ. общемъ, и въ частностяхъ, представляетъ совершенно новый для меня міръ. Съ чужими нравами я бы скоро освоилась, но не могу такъ же легко покориться разлук съ близкими… Отсюда я, все вмст съ моимъ милымъ учителемъ, поду въ Валенцію, гд, если Провидніе не распорядится нами иначе, мы думаемъ окончательно поселиться. Съ возможностью вернуться къ моимъ занятіямъ, я уврена, уляжется и мое волненіе…’

Но, добравшись до Валенціи, гд она съ осдлостью думала найти и нкоторое успокоеніе, Клотильда скоро убдилась въ обманчивости своихъ надеждъ. Ее особенно тяготило то, что она не могла найти на чужбин подходящихъ занятій, которыя дали бы ей возможность самой себя содержать. Мысль, что она служитъ, можетъ быть, непосильнымъ бременемъ для престарлаго учителя, отравляла ей и т немногія радости, которыя могъ бы доставить ей повсюду встрчаемый почетный пріемъ. На увщанія Діедаты не унывать, она ей, въ январ 1799 года, отвчала:

‘Вы, можетъ быть, и найдете истинное счастье въ самой себ, такъ какъ съумете стать выше того, что не отъ насъ зависитъ. Я желала бы слдовать этой здравой философіи, но, признаюсь вамъ, не въ силахъ. Мое дурно дисциплинированное пылкое воображеніе мн многое представляетъ въ преувеличенномъ вид и лишаетъ меня спокойствія, къ которому я, сверхъ всего, стремлюсь. Въ такомъ случа, мн, конечно, приходится только на себя пенять. Я вамъ уже разъ писала отсюда, но не знаю, дошло ли до васъ мое письмо. Живу я здсь довольно уединенно, и здоровье мое пока не дурно. Объ остальномъ не могу вамъ сказать ничего ни дурнаго, ни хорошаго. Я точно попала въ Лимбъ безъ всякой надежды выйти изъ бездйствія все время, которое здсь пробуду. Думать теперь о профессур или о чемъ-нибудь подобномъ было бы просто нелпостью. Изъ этого слдуетъ заключить, что пребываніе мое здсь только временное, и это во мн все сильне и сильне возбуждаетъ надежду на возможность васъ обнять. Если такая минута, дйствительно, настанетъ, я назову ее одною изъ счастливйшихъ въ моей жизни. Здсь я не терплю недостатка въ необходимомъ, но всмъ обязана моему несравненному учителю… Что же касается моихъ здшнихъ знакомыхъ, то они вс такъ ко мн расположены, что мн, собственно говоря, ничего и не слдовало бы больше желать…’

Еслибъ Клотильда была женщина честолюбивая, она, въ самомъ дл, могла бы быть счастлива пріемомъ, оказаннымъ ей въ Испаніи. Слава о ней туда ей предшествовала, и, еслибъ она сама тому не противилась, ея пребываніе тамъ могло бы быть однимъ рядомъ тріумфовъ. Нкоторыхъ овацій ей и безъ того не пришлось избжать. Въ Мадрид, между прочимъ, былъ поднятъ вопросъ о томъ, чтобы поднести ей званіе почетнаго члена королевской экономической академіи. Это вызвало тамъ оживленныя пренія. Небывалый въ лтописяхъ этой академіи примръ, чтобы женщина была въ немъ членомъ, во многихъ вызвалъ недоумнія, но ихъ быстро разршилъ въ пользу кандидатки извстный писатель, впослдствіи министръ юстиціи, донъ Гаспаръ Товелланосъ. Онъ, въ блестящей рчи, доказалъ неотъемлемое право женщинъ вообще, въ частномъ случа — Клотильды Тамброни въ особенности на высшія ученыя отличія, когда за нихъ говорятъ талантъ и знаніе. Клотильда отблагодарила его пиндарической одой, которая окончательно упрочила за ней побду. Не меньшій успхъ имлъ и благодарственный гимнъ, посвященный Клотильдою городу Барселон, въ память своего пребыванія тамъ. Оба эти произведенія были встрчены громкими похвалами въ ученомъ мір.

Но никакія чествованія на чужбин не могли примирить Клотильду съ изгнаніемъ изъ Италіи. Сердце ея рвалось на родину, на свиданіе съ друзьями, въ университетскія аудиторіи, гд раздавались единственныя, пріятно волновавшія ее, рукоплесканія. Мрачное настроеніе духа не замедлило отразиться и на ея здоровь: ея нервы и силы въ конецъ упали. Доктора предписывали одно — скорйшее, возвращеніе на родину. Къ счастію, хаотическое положеніе вещей, вызванное въ сверной Италіи внезапнымъ вторженіемъ французскихъ войскъ, не долго длилось. Паника и раздраженіе понемногу разсялись. Многіе, подобно Клотильд, видвшіе спасеніе только въ эмиграціи, скоро убдились, что опасенія ихъ были преувеличены, другіе пошли на компромиссы. Дло Клотильды устроилось совсмъ просто и весьма для нея почетно. Самъ первый консулъ пригласилъ ее обратно въ Болонью, на каедру греческаго языка, причемъ вопросъ о ея политическихъ мнніяхъ остался незатронутымъ, и она была освобождена отъ всякихъ, противныхъ ея убжденіямъ, демонстрацій.

Съ возвращеніемъ на родину, къ любимымъ людямъ и занятіямъ, для Клотильды опять настало время сравнительнаго отдыха и счастья. Немного спустя, значительно улучшилось и ея матеріальное положеніе. Въ 4804 г., въ уваженіе къ ея заслугамъ и ‘крайне добросовстному отправленію профессорскихъ обязанностей’, безъ всякаго съ ея стороны домогательства, было увеличено ея содержаніе, которое, такимъ образомъ, достигло до 3,000 лиръ. Римъ, съ своей стороны желая выразить Клотильд свое благоволеніе, оказалъ ей оригинальный и, въ тотъ моментъ религіозной и политической нетерпимости, весьма рдкій почетъ: Папа Пій VI прислалъ ей грамату, съ разршеніемъ читать и держать у себя на дому книги, въ индекс помченныя запрещенными.

Такимъ образомъ, Клотильда, несмотря на свою скромность и вс старанія держаться въ тни, все-таки, нашла достойную себ оцнку въ обществ. И не одна Италія, которую, какъ родную мать, чего-добраго, можно бы заподозрить въ пристрастіи, благосклонно на нее смотрла. Мы видли уже, какъ чествовали ее въ Испаніи.. Но самымъ лестнымъ и убдительнымъ свидтельствомъ заслугъ Клотильды является слдующее о ней письмо извстнаго французскаго эллиниста Виллуазона д’Анса {Виллуазонъ д’Ансъ родился въ 1750 г., умеръ въ 1805. Онъ принадлежалъ къ числу замчательнйшихъ ученыхъ своего времени. Знатокъ, какихъ мало, греческаго языка и литературы, онъ оставилъ посл себя нсколько сочиненій по этой части. Кром того, онъ обогатилъ ученый міръ многими превосходными изданіями греческихъ и латинскихъ авторовъ съ комментарія мы. Онъ состоялъ членомъ Acadmie des Inscriptions и занималъ нарочно для него учрежденную въ Coll&egrave,ge de France каедру древне и новогреческаго языка.}. Страстный любитель греческой литературы, онъ съ живымъ интересомъ слдилъ за дятельностью Клотильды. Собирая о ней свднія, онъ, въ. начал ныншняго столтія, писалъ къ посланнику итальянской республики въ Париж, Марескальки:

‘Гражданинъ-министръ! Я сію минуту выхожу отъ госпожъ Порталь, которыя мн сообщили, что господинъ Тамброни {Старшій изъ братьевъ Клотильды, Джіузеппе, извстный археологъ и весьма уважаемый политическій дятель.} уже дней восемь тому назадъ, какъ съ ними распрощался. Он меня увряютъ, что онъ ухалъ. Это меня тмъ боле удивляетъ и огорчаетъ, гражданинъ-министръ, что онъ общался, доставить мн еще нкоторыя изъ произведеній своей сестры, вамъ, конечно, хорошо извстной, двицы Тамброни. Я три года провелъ въ Греціи, четыре прожилъ въ Италіи, и нигд не встрчалъ никого ей равнаго по глубокимъ и рдкимъ познаніямъ въ греческомъ язык, которымъ такъ пренебрегаютъ у насъ во Франціи. Да и во всей Европ немного такихъ, какъ она, ученыхъ по этой части. Двица Тамброни съ большимъ успхомъ преподаетъ этотъ чудесный языкъ въ Болонь, гд уже до нея занимали каедры госпожи Аньези, Басси и другія. Господинъ Тамброни подарилъ мн нсколько превосходныхъ, вполн достойныхъ названія пиндарическихъ, одъ, и другихъ греческихъ стихотвореній своей сестры. Врядъ ли въ цлой Франціи найдется человкъ пятнадцать, способныхъ ее читать и понимать. А такихъ, которые бы писали, какъ она, пожалуй, не насчитаешь и четырехъ, и даже трехъ. Вы безъ труда представите себ, гражданинъ-министръ, какъ сильно желаю я имть и остальныя сочиненія особы, обладающей такими познаніями по части прекрасной древности. У насъ госпожа Дасье только переводила Пиндара и Сафо, въ Болонь госпожа Тамброни съ ними соперничаетъ. Мое мнніе о ней раздляютъ также и ученые англичане, и нмцы, способные читать и цнить ея превосходные труды. Осмливаюсь васъ убдительно просить, гражданинъ-министръ, окажите мн важную услугу: напишите кому-нибудь изъ вашихъ друзей въ Болонью, или господину Тамброни, если думаете, что ваше письмо еще можетъ его настичь, или, наконецъ, самой сестр его, которую я лично не имю счастья знать. Пусть они, во что бы то ни стало, доставятъ мн вс сочиненія этой ученой. Простите мн мою докучливость и безпорядочность этого письма, которое я пишу второпяхъ, и примите, гражданинъ-министръ, увренія въ живйшей благодарности и глубокомъ уваженіи вашего д’Анса де-Виллуазона, члена національнаго института во Франціи’.

‘P. S. Еслибъ я не боялся быть слишкомъ навязчивымъ, гражданинъ-министръ, то еще убдительно просилъ бы васъ доставить мн и нкоторыя свднія о жизни и трудахъ двицы Тамброни, скромность и высокія качества которой мн неоднократно восхваляли ученые итальянцы. И желалъ бы дать отчетъ объ этомъ литературномъ феномен въ моемъ энциклопедическомъ сборник’ {Смерть Виллуазона д’Анса прервала изданіе этого сборника еще до помщенія въ немъ предполагаемой статьи объ итальянской эллинистк, возбудившей въ немъ такое любопытство и участіе.}.

Профессорская дятельность Клотильды Тамброни съ неизмннымъ успхомъ продолжалась вплоть до 1808 г. Но въ этомъ году, декретомъ итальянскаго вице-короля, во всхъ университетахъ Аппенинскаго полуострова была упразднена каедра греческаго языка. Клотильда тоже получила отставку, но съ достойнымъ вознагражденіемъ. Ея жалованье было обращено ей въ пенсію, которую король обихъ Сицилій, въ 1814 г., еще увеличилъ на 670 лиръ.

Клотильда состояла профессоромъ около пятнадцати лтъ. Въ теченіе этого времени, она, кром обязательныхъ лекцій, еще произносила рчи въ разныхъ торжественныхъ случаяхъ и университетскихъ собраніяхъ. Къ сожалнію, она и прозу свою такъ же неохотно печатала, какъ и стихи. До насъ дошла всего одна ея рчь, читанная, 11 января 1806 г., при открытіи новаго учебнаго семестра {Orazione inaugurale detta nella Universitа di Bologna il di il Gennajo MDCCCVI da Clotilde Tambroni, Professera di Lingua e Letteratura Greca.}. Въ ней Клотильда трактуетъ о тсной связи между наукой и изящной литературой. Она длаетъ обзоръ главнйшихъ моментовъ всемірной цивилизаціи и рядомъ примровъ доказываетъ, что ‘вка, наиболе прославленные наукой, были именно т, въ которые особенно процвтала изящная словесность’.

За исключеніемъ нкоторыхъ устарлыхъ, но, во вкус тогдашняго времени, ораторскихъ пріемовъ, и обязательнаго въ конц обращенія къ Наполеону, какъ къ глав государства и покровителю университета, рчь читается съ большимъ интересомъ. Кром теплоты и гуманности чувства, какимъ она проникнута, въ ней еще ярко обрисовывается одна симпатичная черта характера Клотильды. При полномъ отсутствіи личнаго честолюбія, она была очень склонна отдавать должное заслугамъ другихъ. Скромная въ отношеніи себя самой, она преисполнена требовательности за свой полъ. Клотильда хочетъ, чтобы весь міръ преклонялся передъ подвигами женскаго ума и таланта и настойчиво провозглашаетъ право на память и уваженіе потомства такихъ дятельницъ, какъ, напримръ, Ипатія {Ипатія Александрійская, дочь математика еона и жена философа Исидора, славная красотой, ученостью и стойкостью въ добр, изучала философію въ Афинахъ, возвратясь откуда, занялась публичнымъ преподаваніемъ. Она была язычница и стремилась къ сліянію неоплатонизма съ ученіемъ Аристотеля. Въ заключеніе, ее постигла трагическая смерть: она погибла въ 415 г. во время возстанія, вызваннаго въ Александріи гоненіемъ, воздвигнутомъ на евреевъ александрійскимъ патріархомъ. Ипатія написала нсколько философскихъ и математическихъ трактатовъ, которые сгорли въ пожар Александрійской библіотеки. Ером того, она извстна какъ изобртательница разныхъ физическихъ приборовъ, въ томъ числ аэрометра,— инструмента для опредленія удльнаго вса жидкихъ тлъ.}, Лаура Басси и, наконецъ, ея собственная современница, Марія Далле-Донне.

Эта, тоже въ высшей степени замчательная женщина, силой ума и таланта выведенная изъ обычной скромной доли своего пола на широкую дорогу ученой и общественной дятельности, принадлежала къ числу самыхъ близкихъ друзей Клотильды. Послдняя, уже на склон дней, привтствовала въ ней новыя силы, которымъ надлежало нести дальше впередъ и передать потомству завтную традицію о женщинахъ-профессорахъ и общественныхъ дятеляхъ. И здсь, въ этой дружб, какъ и во всемъ остальномъ, чуждая эгоизма и исключительности, Клотильда заботилась о сближеніи между собой своихъ наиболе выдающихся почему-либо пріятельницъ. Она видла въ этомъ ихъ взаимную пользу и удовольствіе. Такъ, она въ своихъ письмахъ къ Діодат часто упоминаетъ, о Маріи и всегда съ горячими похвалами: ‘Двица Далле-Донне,— пишетъ она, между прочимъ,— мн врный и добрый другъ… У насъ много общаго съ этой умной, скромной, во всхъ отношеніяхъ превосходной молодой двушкой. Она обладаетъ рдкимъ благородствомъ и возвышенными чувствами’. Апонте, съ своей стороны, сообщалъ Діодат, что ‘профессоръ Клотильда Тамброни, въ своихъ ежедневныхъ бесдахъ съ докторомъ Маріей Далле-Донне, то и дло говорятъ о пьемонтской поэтесс. Он превозносятъ ея талантъ и не нахвалятся дружбой, которою та ихъ обихъ даритъ’ {Poesie postume di Diodata Salnzzo, aggiunte alcune lettere d’illustri scrittori а lei dirette.}.

Клотильда, такимъ образомъ, являлась главнымъ связующимъ звеномъ въ дружеской цпи, въ теченіе многихъ лтъ успвшей сковаться вокругъ нея. Это было ея единственнымъ утшеніемъ въ послдніе годы жизни. Съ прекращеніемъ профессорской дятельности, она, боле чмъ когда-либо, замкнулась въ своемъ маленькомъ семейномъ и пріятельскомъ кружк. Клотильда прожила еще девять лтъ, но почти въ постоянныхъ физическихъ страданіяхъ. Особенно огорчала ее сильная слабость зрнія. Она, даже при вооруженномъ глаз, не всегда могла читать и писать. ‘Разнаго рода печальныя обстоятельства,— жаловалась она своей врной Діодат,— произвели во мн сильное растройство нервовъ. Но всего хуже то, что плохое состояніе моего зрнія лишаетъ меня возможности пользоваться какимъ бы то ни было покоемъ. Я должна считать себя умершей для свта, для науки и для всхъ другихъ радостей, кром дружбы’.

Этими горькими словами заключается переписка Клотильды Тамброни съ графиней Салуицо-Роро, они могутъ служить заключительными и для всего ея земнаго поприща. Она тихо угасла 29 мая 1817 г., пятидесяти восьми лтъ отъ роду,— достаточно поздно для своего изстрадавшагося тла и духа, слишкомъ рано для всхъ ее знавшихъ, любившихъ и цнившихъ ея заслуги. Несмотря на полное отчужденіе отъ общества, въ какомъ она провела’ послдніе годы жизни, Клотильда не была забыта. Ея потеря вызвала горькія сожалнія, и родной городъ съ почетомъ проводилъ ее въ послднее жилище. Прахъ Клотильды покоится на великолпномъ кладбищ Чертозы, гд братья воздвигли ей памятникъ. Надъ блымъ мраморнымъ саркофагомъ, изъ небольшой ниши выглядываетъ бюстъ покойной. Строгія, правильныя черты ея, какъ при жизни, полны благородства и изящной простоты, глаза задумчиво смотрятъ вдаль. Это прелестное изображеніе Клотильды въ цвтущее время ея жизни принадлежитъ рзцу извстнаго скульптора Тадолини. Онъ работалъ его въ Рим, подъ руководствомъ Кановы. Этотъ послдній лично зналъ знаменитую эллинистку и почиталъ въ ней даровитую истолковательницу древняго міра, котораго самъ былъ страстный поклонникъ. Гораздо мене удаченъ медальонъ, выбитый въ ея честь и въ ознаменованіе ея профессорской дятельности повшенный въ грандіозныхъ сняхъ университетскаго зданія {На медальон, вокругъ портрета, слдующая надпись: Clotildae. Tambronae. Adlectae. Inter. Doctores. Lycei. Magni. Th. ЛАМПРОТАТН. Ob. Exi miam. Grecae. Linguae. Tradendae. Laudem. Modestia. Omnique. Virtute. Cumulatum. Collegae. Et. Auditores. (Клотильд Тамброни, причисленной къ составу профессоровъ университета, блестящей и славной, за превосходное преподаваніе греческаго языка,— заслуги, еще возвышенной скромностью и другими добродтелями,— сослуживцы и-слушатели).}. Трудно себ представить, чтобы умныя, симпатичныя черты физіономіи, столь трогательной по затаенному въ ней выраженію скорби, могли, даже подъ вліяніемъ лтъ и болзни, превратиться въ сухой, старческій обликъ съ длиннымъ заостреннымъ носомъ, угрюмо смотрящій со стны Aula Magna Болонскаго университета.

За два года до своей смерти, Клотильда понесла тяжелую утрату въ лиц своего учителя. Апонте умеръ на ея рукахъ. Она похоронила его на собственный счетъ и на собственныя же средства воздвигла ему на могил памятникъ.

Посл Клотильды осталась обширная переписка и много разныхъ рукописей. Вс он перешли, но наслдству, къ брату ея, Джіузеппе, который собирался писать ея біографію, но, къ сожалнію, этого не сдлалъ. Что сталось въ драгоцннымъ матеріаломъ посл его смерти — неизвстно, до сихъ поръ вышла въ свтъ только незначительная часть переписки Клотильды.

Изъ сочиненій ея, кром тхъ, о которыхъ мы уже говорили, напечатаны были еще слдующія: сафическая ода въ честь графа Марскальки, по случаю его избранія въ пятый разъ гонфалоніеромъ, элегія въ честь знаменитаго типографа- Бодони, по случаю сдланнаго имъ превосходнаго греко-итальянскаго изданія сочиненій Каллимаха, три оды: на выздоровленіе архіепископа кардинала Джіованетти, на рожденіе сына у леди Спенсеръ и на побды фельдмаршала, герцога Клерфора. Изъ рукописныхъ сочиненій Клотильды въ университетской библіотек хранятся: ода въ честь поэтессы Паолины Грисмонди-Суардо {Поэтесса Паолина Грисмонди Суардо, особенно прославленная Беттонелли, родилась въ Бергамо въ 1748 г., умерла въ 1801 г. Она обладала умомъ, красотой, поэтическимъ дарованіемъ, была любимицей не одного итальянскаго, но и французскаго общества, состояла членомъ всевозможныхъ академій, въ томъ числ Аркадской, гд блистала подъ именемъ Лесбіи. Она, между прочимъ, звучными стихами воспла Императрицу Екатерину II и успхи русскаго оружія на Балканскомъ полуостров.}, греческій лексиконъ для легчайшаго уразумнія твореній Гомера {Въ отчет объ ученыхъ заслугахъ Клотильды, который, при назначеніи ея въ профессора, по назначенію сената, составлялъ Апонте, между прочимъ, находится, слдующій отзывъ объ ея лексикон: ‘Въ настоящую минуту она (двица Тамброни) занята трудомъ, весьма обширнымъ, интереснымъ для любителей греческаго языка и чрезвычайно полезнымъ для учащихся, такъ какъ онъ иметъ въ виду ближайшее ознакомленіе съ Гомеровой просодіей. Это толковый словарь, заключающій въ себ вс слова, какія только встрчаются у Гомера. Слова расположены въ алфавитномъ порядк, съ точнымъ указаніемъ въ нихъ числа слоговъ и соотвтственной каждому стопы: это послднее обстоятельство составляетъ главную оригинальность труда. Въ немъ, кром того, для облегченіи начинающихъ, обозначены корни и энтимологія словъ, указаны спряженія глаголовъ и склоненія именъ существительныхъ. Въ заключеніе, словарь будетъ еще снабженъ примчаніями и комментаріями на событія и предметы, о которыхъ поэтъ упоминаетъ въ своихъ произведеніяхъ’.}, семнадцать сонетовъ, написанныхъ въ промежутокъ времени между 1782 и 1788 годами, большое количество разныхъ стихотвореній на греческомъ, латинскомъ, итальянскомъ и испанскомъ языкахъ, переложеніе на итальянскіе стихи ‘Греціи’ Павзанія, нсколько поправокъ и дополненій къ сочиненію Бартелеми — ‘Путешествіе въ Грецію Анахарсиса младшаго’.

Прощаясь съ благородной, симпатичной личностью Клотильды, приведемъ слова, начертанныя на ея надгробномъ памятник и какъ бы резюмирующія всю ея жизнь:

Clotildae. Tambroniae.
Annor. LVIII
Quae. А. Prima. Aetate. Pietatem. Sequuta.
Litteris. Bedita.
In. Collegia. Eruditorum.
Per. Italia. Cooptata.
Linguam. Graecam. Publice. Docuit.
Dec. Innupta. Pr. K. Jun. А. MDCCCXVII.
Fratres. Benemerenti. Posuere.

(Клотильд Тамброни,— той, которая, кончивъ жизнь пятидесяти восьми лтъ отъ роду, съ дтства отличалась набожностью и преданностью наукамъ, была причислена къ коллегіи ученыхъ мужей въ Италіи, публично преподавала греческій языкъ и скончалась незамужнею 29 мая 1817 г.,— братья воздвигли за ея заслуги).

Анна-Марія Далле-Донне.

Жизнь и дятельность этой современницы и друга Клотильды Тамброни, къ сожалнію, извстны намъ только въ общихъ чертахъ, но и изъ нихъ уже видно, что она вполн достойна за пять мсто въ групп ученыхъ женщинъ, которыми гордится Болонья. Происхожденія боле чмъ скромнаго,— родители ея были простые поденьщики,— она, силой ума и таланта, завоевала себ положеніе, вообще мало доступное и женщинамъ, выросшимъ въ гораздо боле благопріятныхъ условіяхъ.

Анна-Марія Далле-Донне родилась въ іюл 1778 г. {Rafaello Buriani: Necrologia della Dottoressa Anna-Maria Dalle-Donne.— Carolina Bonafede: Oenni biografici d’insigni donne Bolognese.}, въ убогой хижин селенія Ронкастальдо, расположеннаго въ дикой мстности среди Аппенинъ, въ восемнадцати миляхъ отъ Болоньи. Родители ея, Карло Далле-Донне и Катерина Нонни, терпли большую нужду и съ радостью приняли предложеніе одного своего родственника, сельскаго священника, Джіакомо Далле-Донне, когда тотъ, очарованный смышлелностью ихъ малютки-дочери, вздумалъ взять ее къ себ на воспитаніе. Вскор донъ Джіакомо былъ переведенъ въ Болонью и увезъ съ собой туда маленькую АннуМарію. Ученье ея шло въ высшей степени успшно. Въ ней не замедлили обнаружиться рдкія способности, развивать которыя было истиннымъ наслажденіемъ для дона Джіакомо,— да и не для него одного. Живой умъ Анны-Маріи, легкость, съ какою она усвоивала себ научныя понятія, вскор пріобрли ей новаго учителя, въ лиц доктора Луиджи Родати, профессора патологіи и судебной медицины. Онъ часто посщалъ дона Джіакомо, былъ свидтелемъ успховъ его воспитанницы и предложилъ заняться съ нею латинскимъ языкомъ. Затмъ онъ обратилъ на нее вниманіе одного изъ первыхъ математиковъ того времени, Себастіано Кантерцани, который, въ свою очередь, сталъ преподавать ей философію.

Рядомъ съ выдающимися способностями, Анна-Марія отличалась еще привлекательной наружностью и симпатичнымъ нравомъ. Въ ней было рдкое соединеніе, простодушія, ума и благородства. Кто только къ ней приближался, невольно ею заинтересовывался. Учителя принимали живое участіе въ ея судьб. Къ тремъ вышеупомянутымъ присоединился еще одинъ, близкій другъ Кантерцани, докторъ медицины Тарсиціо Ривіера. Ему первому пришла благая мысль направить способности двушки къ практической цли и тмъ самымъ создать ей независимое положеніе. Онъ сталъ готовить ее къ отправленію своей собственной профессіи. Анна-Марія съ увлеченіемъ отдалась наук, сулившей ей впереди широкую дятельность. Счастливая память, находчивость и стойкость въ труд съ одной стороны, крайняя добросовстность, неистощимый запасъ симпатіи и состраданія къ ближнему — съ другой длали ее какъ бы нарочно созданною для принятой ею на себя миссіи.

Ей минуло двадцать два года. Учителя признали ее готовою сдать экзаменъ на доктора медицины и хирургіи! Предварительное испытаніе ей было назначено въ ма 1780 г., въ церкви св. Доминика. Туда, кром профессоровъ и ученыхъ, явившихся въ качеств экзаменаторовъ и судей, набралось еще много любопытныхъ. Диспутантка, въ простомъ черномъ плать, скромно, но безъ замшательства, заняла мсто на каедр. Ей были предложены для обсужденія тезисы изъ философіи, медицины и хирургіи. Она, по обыкновенію, защищала ихъ по-латыни, причемъ, кром основательнаго знанія, обнаружила еще оригинальный умъ и бездну чисто народнаго юмора. Подстрекаемые ея находчивостью и остроуміемъ, оппоненты увлеклись въ своихъ возраженіяхъ ей, далеко за предлы того, что обыкновенно происходитъ на подобнаго рода испытаніяхъ. Былъ даже моментъ, когда учителя Анны-Маріи за нее испугались, думая, что она оробетъ и не удержитъ своей позиціи. Но напрасно,— застигнуть ее въ расплохъ или озадачить неожиданностью было ршительно невозможно, и каждый отвтъ ея вызывалъ дружныя рукоплесканія.

Затмъ ей было сдлано другое, уже вполн оффиціальное, испытаніе въ стнахъ университета. Оно окончательно привело къ желанному результату. Анна-Марія была провозглашена докторомъ медицины и хирургіи и причислена къ коллегіи университетскихъ профессоровъ, съ правомъ читать публичныя лекціи и заниматься врачебной практикой. Но практики приходилось еще ждать, а чтеніе публичныхъ лекцій, кром того, что требовало большихъ предварительныхъ затратъ, вообще являлось мало доходной статьей. Анна-Марія, которая, посл экзаменовъ, не хотла боле оставаться на иждивеніи своихъ учителей, такимъ образомъ, очутилась въ крайне затруднительномъ положеніи. Но какъ они слпо расточаетъ свои блага судьба, они иногда падаютъ, на Достойную почву. Семейство графовъ Рануцци искони вковъ славилось въ Болонь покровительствомъ, какое оказывало ученымъ и художникамъ. Настоящій представитель этого рода, графъ Просперо Рануцци-Кости, узнавъ о безвыходномъ положеніи даровитой двушки, взялъ на себя въ отношеніи ея роль провиднія. Желая избавить ее отъ всякихъ заботъ о насущномъ хлб, которыя могли бы, помшать, ея дальнйшему развитію, онъ назначилъ ей ежегодную пенсію, чмъ и доставилъ ей вполн достаточное матеріальное обезпеченіе. Жало того, умирая, онъ удвоилъ капиталъ, съ котораго должна была производиться эта пенсія, и завщалъ молодой ученой свой богатый физическій кабинетъ.

Но это было дломъ одного частнаго лица, въ обществ же, тмъ временемъ, уже опять усплъ совершиться поворотъ назадъ. То, что оно охотно допускало въ вид исключенія, не преминуло снова вызвать съ его стороны протестъ, лишь только стало принимать характеръ боле обычнаго явленія. Какъ ни высоко люди науки цнили знаніе и способности Анны-Маріи, ей уже, однако, не было дано столь широкаго простора, какъ ея боле счастливымъ предшественницамъ. Даже такой авторитетъ, какъ Кантерцани, и тотъ не смогъ вполн упрочить, за ней положенія, на высот котораго ее считалъ. Когда онъ, въ 1802 году, по словамъ Доры д’Истріа, съ ‘безпристрастіемъ истиннаго ученаго’, предложилъ Анну-Марію въ штатные профессора на вакантную каедру общей физики въ университет, то встртилъ настолько сильный отпоръ, что долженъ былъ взять свое предложеніе назадъ. Но это не помшало даровитой и честной двушк, все-таки, составить себ имя и отплатить добромъ тому самому обществу, которое воздвигало на ея пути преграды. Преданная наук и скромная, не мене своего друга Клотильды Тамброни, она вела уединенный образъ жизни и не гналась за извстностью. Но дла ея сами за себя громко говорили и невольно привлекали на нее вниманіе. Имя ея особенно часто повторялось среди бднаго населенія Болоньи, которое, преимущественно передъ другими, пользовалось ея медицинской помощью и совтами. Наполеонъ, въ бытность свою въ Болонь, пожелалъ видть ее и съ ней говорить. Несмотря на обычно — враждебное отношеніе перваго консула къ умственному превосходству въ женщин, онъ, въ отношеніи Анны-Маріи и Клотильды Тамброни, выказалъ несвойственную ему терпимость и даже, не скупясь’, осыпалъ ее знаками своего благоволенія. Учредивъ въ Болонь особое заведеніе для приготовленія ученыхъ акушерокъ, онъ поставилъ Анну-Марію во глав его и создалъ нарочно для нея особую каедру женскихъ болзней.

Дятельность Анны-Маріи Далде-Донне, въ качеств директрисы этого обширнаго заведенія, въ высшей степени замнательна. Она не ограничивалась превосходнымъ преподаваніемъ своего предмета многочисленнымъ слушательницамъ, посщавшимъ ея аудиторію, но еще была для нихъ другомъ и руководительницей, не только въ ихъ занятіяхъ, но даже въ частной жизни. Бднйшихъ изъ нихъ она содержала на собственный счетъ и нердко въ теченіе всего времени ихъ ученія. Но, при всей своей доброт, она никому не снисходила на экзаменахъ и требовала отъ своихъ ученицъ безусловно добросовстнаго отношенія къ длу. Снисходительность при условіяхъ, когда небрежность или невжество могли стоить человку жизни, считалась ею преступною. Она всми силами старалась, чтобы ея. слушательницы прониклись важностью лежавшей на, нихъ отвтственности, особенно т, которыя готовились дйствовать въ деревенской глуши, гд часто нельзя имть никакой другой медицинской помощи. Ни мало не желая блистать и постоянно имя въ виду одну только строгую пользу, Анна-Марія, съ цлью сдлать свои лекціи доступными большему числу лицъ, читала ихъ по-итальянски, а по временамъ даже на простонародномъ болонскомъ нарчіи, и, между тмъ, она превосходно владла латинскимъ языкомъ, что, между прочимъ, видно и изъ оставшихся посл нея латинскихъ стихотвореній. Кром того, она хорошо знала греческій языкъ и была очень свдуща въ физик и математик. Она состояла членомъ Бенедиктинской академіи, въ уменыхъ засданіяхъ и работахъ которой принимала дятельное участіе. Анна-Марія, кром того, слыла хорошей музыкантшей и отлично играла на орган.

Назначенная директриссой повивальнаго института въ 1804 году, она занимала это мсто въ теченіе тридцати восьми лтъ. Здоровье ея подъ конецъ жизни сильно разстроилось, но ничто еще не предвщало близкаго конца, когда, 9 января 1842 г., она внезапно умерла на шестьдесятъ четвертомъ году, оставивъ посл себя большую семью, состоявшую изъ ученицъ и множества бдныхъ, для которыхъ длала все, что могла.

С. Никитенко.

‘Русская Мысль’, No 12, 1883

Женщины-профессора Болонскаго университета.

Клотильда Тамброни.

Анна-Марія Далле-Донне.

Читайте также: