Женщина с шумом в ушах, Хельригель Арнольд, Год: 1926 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Женщина с шумом в ушах

Рассказ Арнольда Хельригеля.

I.

История начинается с того, что Пепи Хок, толстый Хок, известный ушной врач и шутник, моет себе руки в своем приемном кабинете. Он сейчас странно похож на жреца, потому что забыл снять со лба блестящее ушное зеркало. Доктор Хок еще не снял и белого докторского передника. Но на сегодня кончено! Ужасное мучение — эти приемы больных в такую жару!

Но молодая ассистентка, которая уже совсем было распрощалась, снова входит в кабинет.

— Господин доцент, там пришел господин с дамой.

Она подает ему конверт с чьей-то визитной карточкой. Толстый доктор Хок делает недовольное лицо. Нет, он никого больше не примет! У него есть официальные часы приема, зачем же люди приходят так поздно?!

Но он, конечно, уступил бы и на этот раз. А тут еще на карточке стояло имя его школьного товарища: Петер Леонард, журналист. Толстый Пепи Хок обрадован и хочет пойти навстречу приятелю. Но на карточке написано еще что-то:

— Пожалуйста, прими меня сначала одного, без моей сестры!

На слишком толстом лице ушного врача отражается недоумение. Потом он с улыбкой говорит ассистентке:

— Скажите, пожалуйста, что я переодеваюсь и могу принять даму только через минуту. Но ее спутник может войти сейчас.

Минуту спустя в кабинет доктора входит Петер Леонард. Он длинный, худой, черный и странно застенчивый для своей специальности. Доктор и журналист давно не виделись, но симпатизируют друг другу. У Леонарда нет и минуты времени на излияния.

— Это моя сестра, — говорит он. — Да, у меня есть сестра. Ты ее не знаешь, я извлекаю из нее мало пользы. По призванию — ипохондрик. Ужасная женщина! Ты сам увидишь. Короче говоря, у нее шумы в ушах. С тех пор, как она счастливо перебралась на новую квартиру на Ватмангассе, у нее начало шуметь в ушах. На прежней квартире у нее был рак груди из-за расположения квартиры. Одним словом: совсем съума сошла, должно быть, истеричка. Но, это ты…

Доктор Хок, на лбу которого все еще красуется ушное зеркало, поднимает жирную руку.

— Ватмангассе? Какой номер?

— Одиннадцать! — отвечает слегка удивленно его приятель. — Как она меня мучила из-за этой новой квартиры! Наконец-то я ей ее устроил, я знаю кое-кого в бюро по найму квартир. Она переехала, симптомы рака груди исчезли, и вдруг, бум! у нее делается шум в ушах! Она еще не знает хорошенько, бросилась ли болезнь с груди на ухо или у нее лопнула барабанная перепонка оттого, что вдруг закричал попугай. Надо сказать, что она живет одна, с попугаем. Хоть у нее каждую неделю новая тяжелая болезнь, но она не переносит, чтобы с ней спала прислуга. Что мне тут делать? Я должен тебе сказать, что такие люди на совести у вас, врачей. Ты четвертый ушной врач, к которому она обращается. Ты, может быть, думаешь, что первые три выгнали ее из кабинета? И не подумали! Каждый из них торжественно брался лечить ее, осматривал ее, спринцовал ухо и чего еще только не делал. Три различных диагноза, а я клянусь, что она совершенно здорова. Она же уверяет, что шум в ушах становится все сильнее, особенно по ночам.

— Особенно по ночам? — спрашивает доктор Хок.

— Да, — стонет его друг, — может быть, она просто видит во сне. Но что ты хочешь? Она приходит ко мне и разливается в слезах. Я — ее последнее прибежище. Она сойдет съума, если я ею не займусь. И оглохнет! Она знает, что умрет от этой болезни. Ни один врач ее не понимает. Если бы она только знала санаторию, в которой могла бы поместиться. Она не может больше оставаться в своей квартире. Эти ночи ужасны. Шумы в ушах и голоса…

— Голоса? — очень серьезно спрашивает доктор.

Леонард обезпокоен.

— Ты думаешь, что тут, действительно, что-нибудь может быть? Пожалуйста, осмотри ее хорошенько. Я заставил ее притти к тебе, потому что хотел знать, в чем же, наконец, дело. Она не хотела. Говорит…

Толстый Пепи посмеивается.

— Она говорит, что я известный в городе чудак и грубиян? Но я охотно ее осмотрю и скажу, смогу ли ей помочь. Она слушается, когда ей дают советы?

— О, да, — ответил Леонард. — Первые три дня она исполняет все, что предписал врач. На четвертый день она говорит, что это обман или массовое убийство и идет к другому врачу. Да ты сам увидишь, что это за ужасная женщина!

— Если бы ты не был ее братом, — сказал Хок, — ты бы внимательнее отнесся к одинокой женщине. Братья всегда имеют что-нибудь против сестер. Поверь мне, что всякий ипохондрик — больной человек и нуждается в лечении. Воображать себя больным уже само по себе болезнь. Позовем ее теперь сюда. Такие люди всегда уверены, что за их спиной обсуждают с доктором ужасные вещи.

Журналист кивает головой. Когда он оставил сестру одну в приемной, она сказала ему, что он затевает с доцентом какой-то отвратительный заговор против нее.

Леонард с трудом буксирует сестру в кабинет доктора. Вдова финансового советника, высокая и стройная, как и брат, но белокурая и с водянистыми глазами, настолько овладевает собою, чтобы с достоинством пройти через формальности знакомства с доктором. Но когда он ей предлагает снять шляпу, у нее на глазах снова навертываются слезы и она сидит несчастная и сгорбленная. Нет, она этого не переживет! Она знает, что должна умереть. Но сойти сначала съума, какой ужас! И оглохнуть! Этот шум в ушах, всю долгую ночь…

0x01 graphic

Когда доктор предлагает ей снять шляпу, у нее навертываются слезы и она сидит несчастная и сгорбленная!..

Доктор Хок просит приятеля уйти в соседнюю комнату. Он хочет подробно осмотреть его сестру. Все органы, не только ухо. Его жирный голос звучит успокоительно, почти нежно. Сестра Леонарда затихает. В присутствии этого толстяка с уверенным взглядом умных глаз нельзя волноваться.

Некоторое время спустя доктор Хок приходит за Леонардом. Он сильно взволнован.

— Так, действительно, есть что-нибудь? — шепотом спрашивает Леонард. Он, все таки, привязан к сестре и не желал бы ее видеть серьезно больной. Она сидит в кресле бледная, с красными глазами и вся дрожит. Но это теперь умный ребенок, которому страшно. Доктор укротил ее. Толстяк стоит посреди комнаты, протянув к ней руки. Ясно, что он отчасти гипнотизирует ее и имеет над ней большое влияние.

— Итак, — говорит он медленно и торжественно, — твоя сестра мне все сказала. Как с первой же ночи в новой квартире у нее начался в ушах шум, странные, отвратительные звуки, голоса, говорящие непонятные или совершенно бессмысленные вещи. Тут уж бедняга, конечно, не может спать. Я ее очень внимательно осмотрел. Пожалуйста, дорогой мой, не делай такого лица, точно она совсем здорова.

Жена финансового советника начинает тихо плакать.

— Да, ведь, я же вам сказал, — торопливо говорит доктор, — что у вас нет ничего серьезного. Но, конечно, ваша болезнь бросилась на ухо.

Петер Леонард застывает, как ледяная сосулька. Что за чепуху болтает этот толстяк? Разве доктор может так говорить?

— Ваша болезнь бросилась на ухо, — спокойно продолжает доктор Хок. — Но это вполне можно вылечить. Все, что вам нужно, это — впрыскивание одного нового средства. Но это необходимо сделать немедленно, сегодня же. Я вам торжественно даю свое честное слово, что вы после этого уже сегодня не услышите ни малейшего шума и будете хорошо спать, но у себя я вам не могу сделать впрыскивания. Вам нужна санатория. Я предлагаю парковую санаторию. Я дружен там со старшим врачем, доктором Хюттером, и за вами там будет хороший уход. Но, пожалуйста, сейчас же. Сегодня же. Прямо отсюда!

Сестра Леонарда заплакала сильнее. Петер Леонард не знал, во сне все это происходит, или на яву. Что это за ушная болезнь, требующая немедленного впрыскивания?

Доктор Хок продолжает быстро говорить, не давая никому опомниться.

— Мы возьмем автомобиль и втроем сейчас же отправимся в санаторию. Да, не заезжая к вам домой. Вам нужны кое-какие вещи. Знаете, что? Вы дадите ключи вашему брату, и пока вам будут делать впрыскивание, он поедет в Ватмангассе и привезет сам или пришлет вам чемоданчик с вещами, которые понадобятся вам в первую ночь. Завтра вы можете сами поехать на час домой и уложить все, что вам нужно, если вы захотите пробыть еще несколько дней в санатории.

Вдова финансового советника перестает плакать. Она в первый раз слышит от врача, что положение ее внушает некоторые опасения. Ведь, иначе нельзя понять доктора. Сестра Петера Леонарда сразу ободрилась. Она говорит только из приличия.

— Ах, я знаю, что я не выйду живой из этой санатории!..

Она умоляюще смотрит на доктора. Он улыбается, это хорошая улыбка. И она хочет ему верить.

II.

Сестра Леонарда не успевает опомниться, как уже сидит в автомобиле. Дорогой толстый доктор рассказывает не совсем приличные, но зато веселые анекдоты. Он никому не дает рта раскрыть. Что с ним? — спрашивает себя слегка обезпокоенный журналист. Такое впечатление, что доктор хочет скрыть свое волнение. Неужели…

Все таки Леонард — брат, и они были с сестрой когда-то вместе молоды. В санатории доктор вкатывает свой стокиловый жир с захватывающей дух быстротой в кабинет старшего врача. Когда оба доктора выходят оттуда, старший врач уже все знает. Да, конечно, нужно впрыскивание. Да, лучше сейчас же его сделать. Сестра милосердия может сопровождать редактора в квартиру его сестры и привезти все нужное на ночь. Завтра, будет видно дальше. Да, нет же, не беспокойтесь, это ведь не операция, легенький укол маленькой иголкой, совсем нечувствительно…

Петеру Леонарду кажется, что и этот доктор смущен. У него становится тяжело на душе. — Ne quid periculosi? — спрашивает он в присутствии пациентки на сомнительном латинском языке. Как это сказать по-латыни: опасное заболевание.

Но толстый Хок решительно перебивает его.

— Побереги свои три с половиной слога, идиот! С твоей сестрой ничего не случится. Если ты хочешь упражняться в своем жалком латинском языке, так делай это в другом месте, а не тогда, когда бедняжка может думать, что мы скрываем от нее что-то. Поверьте мне, сударыня, он просто важничает.

Он выталкивает Леонарда раз-два к автомобилю, который все еще ждет их у подъезда. С ним едет сиделка из санатории. Дорогой толстый Хок остерегается проронить хотя-бы одно слово. Он только жалуется на жару. Но зачем же он тоже едет? Почему он не остался в санатории, чтобы присутствовать при впрыскивании и, вообще, при том, что будут делать с его бедной Альмой?

Но доктор не делает никаких пояснений. Он лениво развалился в автомобиле и оживает только, когда они останавливаются перед домом в Ватмангассе.

Тут он становится подвижным. Как круглый резиновый мяч выкатывается он из автомобиля и смотрит на крышу маленького флигеля, бежит на угол улицы, снова поднимает голову, точно собирается ловить воробьев… Леонард думает: не сошел ли он съума?

На лестнице и перед дверью в квартиру повторяются те же эксцентричности. Что за дело доктору, кто еще, кроме сестры Леонарда, живет в этом доме? Что это за пенсионер живет на той же площадке в соседней квартире? Но что же тут общего с поврежденной барабанной перепонкой? Право, этот молодчик ведет себя странно! С какой поспешностью он сам помогает сиделке собирать все нужное для больной. Когда журналист не сразу находит ночную рубашку сестры, Хок, положительно, начинает рвать и метать. Сестра Леонарда, конечно, не проспит в санатории ни одной ночи, если с ней не будет попугая и она строго наказала сиделке привезти его. Но доктор Хок не позволяет этого, он говорит, что хочет послушать. Но для чего? Этот попугай не говорит теперь ничего разумного, все только шепчет что-то странное… Никто не понимает этого каркания. Но сиделка стоит на своем. Она не хочет ехать без попугая. В конце концов доктор сердито выталкивает ее за дверь вместе с попугаем. Пусть она поторопится в санаторию, — рычит он ей вслед, — и скажет там, что они сейчас еще не приедут, им нужно поговорить.

— Поговорить? — спрашивает совсем расстроенный Леонард. — Зачем нам здесь оставаться? Разве ты не хочешь присутствовать, когда моей бедной сестре…

Толстый доктор начинает вдруг смеяться.

— Твоей сестре — говорит он, — дадут самое невинное из всех средств, успокаивающих нервы. Я уже сговорился с доктором Хюттером. Она после этого отлично проспит ночь. Успокой свое братнее сердце!

Он делает шаг по направлению к спальне сестры Леонарда, но снова останавливается.

— Чорт возьми, — говорит он, — я не должен был бы позволять брать попугая, он издает такие странные звуки.

Он резким движением открывает дверь спальни и врывается в комнату.

— Скорей, — командует он, — помоги мне немножко!

Он указывает на кровать, стоящую у стены. Леонард не понимает, что ему надо делать.

— Помоги же отодвинуть! — нетерпеливо говорит Хок, точно требует самую естественную вещь.

— Зачем? — удивленно спрашивает его друг.

— Чтобы можно было встать у стены, — говорит доктор. Мне нужно сделать кое-какие наблюдения… по поводу шума в ушах у твоей сестры…

Он съума сошел, — думает Леонард, но послушно помогает отодвинуть кровать и поставить у стены два кресла. Теперь Леонард и доктор сидят между стеной и кроватью. Они долго молчат. Журналист, наконец, не выдерживает больше.

— Но, что же, чорт возьми, с моей сестрой? Почему…

— У твоей сестры, — говорит врач, — самые здоровые уши из всех, какие я когда-либо осматривал. Она страдает, как тебе известно, базетовой болезнью, а это делает ее, конечно, слабой, раздражительной и восприимчивой и прежде всего обостряет, конечно, слух. Завтра доктор Хюттер будет ее уговаривать начать систематическое лечение по великолепному новому методу профессора. В. Сегодня же ей нужно только снотворное средство и другую постель.

Он слегка толкает кровать ногой.

— Твоя сестра, — говорит он, — вовсе не такая сумасшедшая, как любезно предполагает добрый брат и… тише!

Он вскакивает, точно его ужалила змея, и приникает ухом к стене.

0x01 graphic

Он вскакивает, точно его ужалила змея, и приникает ухом к стене.

Леонард подражает ему, сам не зная для чего. Вдруг он пугается, чуть не падает на пол, судорожно хватается за стену.

У него шум в ушах!

Это похоже, точно…

Что это, — кряхтение, бормотание? Такие же звуки издавал попугай.

Кажется, точно сразу, безпорядочно, непонятно, вполголоса и как-то совсем странно говорят множество голосов…

Вдруг снова наступает тишина и потом раздается заглушенный мужской голос, который медленно и раздельно произносит за стеной несколько слов. Он говорит: Gallia est omnis divisa in partes tres…

Потом снова начинается бессмысленный шум, стук, громыхание, звон. Сотни различных тихих и более громких звуков. Ничего нельзя больше понять.

— Что это такое? — вскрикивает журналист.

— Нет! — останавливает его доктор. Он сам теперь совсем спокоен. Он садится и кладет руки на широкие ляжки.

— Откуда же я могу знать что это такое, — говорит он с притворным равнодушием. — Может быть это был голос самого Юлия Цезаря, диктовавшего секретарю первую фразу из комментариев о Галльской войне. А, может быть, это школьник шестнадцатого, семнадцатого или любого другого столетия, повторял вслух отрывок из Цезаря…

Леонард беспомощно таращит на доктора глаза.

— Merde! — кричит чей-то голос из-за стены.

— Это, — медленно и торжественно говорит ушной врач, — был кто-нибудь из миллионов, которые со времен Карла Великого кричат ‘г…о’, когда их что-нибудь сердит.

Леонард начинает смеяться.

— Но что же происходит в квартире рядом? Кто там забавляется?

— В квартире рядом, — шепчет доктор Хок, — совершается сейчас одно из величайших открытий, на которые только способен человек. Сиди спокойно и слушай, что говорят эти голоса. Ты когда-нибудь сможешь сказать: я присутствовал при этом!

Он замолчал. Молчали и голоса. Потом снова начались тихие, неясные звуки.

— Вот так, — говорит доктор под аккомпанемент этого жужжанья, — вот так, ухом к этой стене, лежала твоя сестра каждую ночь…

— Удиепари акак беталга… — раздается из-за стены на незнаком языке, но совершенно ясно. Это поет нежный женский голос.

Леонард обеими руками хватается за голову:

— Что же это такое?…

— Карину акак, акак… — поет великолепный контральто на том же языке.

Глаза толстого доктора блестят.

— Женщина инков поет колыбельную песню своему сыну. Или, может быть, пастушка-татарка пасет коз и поет…

В это мгновение, — точно удивительная песня была таинственными чарами, полными магической силы, — за стеной начинается настоящий ад звуков, жуткий хаос, крики тысяч отдельных голосов. Петер Леонард затыкает уши пальцами. От ужаснейших мук, причиняемых этими звуками, он теряет на мгновенье сознание. Он приходит в себя на полу, у ног Хока, который стоит, широко раскрыв рот и со странным экстазом во взгляде. Тысячи ужасных беспорядочных голосов замолкли, но тишина действует почти так же мучительно, как и адский шум за стеной. Потом вдруг раздаются звуки совсем другого рода, звон, треск, что-то разбивается…

III.

Петер Леонард оправился и бежит следом за приятелем, который вдруг выскакивает на лестницу и ломится в дверь соседней квартиры. Вокруг него собрались чуть ли не все жильцы дома и полицейский уже бежит снизу по лестнице. Даже на соседних улицах был слышен этот ужасный шум.

Дверь оказалась старательно запертой и ее открывает только призванный слесарь. Первыми входят доктор Хок и полицейский. Они находят старого пенсионера в углу его рабочего кабинета. Он сидит на полу и по его длинной зеленовато-серой бороде течет слюна. Из раны на лбу у него сочится кровь. Он, очевидно, вдруг сошел съума и разбил большой радиоаппарат, разломанные, растоптанные и невероятно изуродованные части которого валяются по всей комнате. Доктор Хок прежде всего бросается к аппарату и потом только принимается за пациента. Но и тут и там уж не поможет никакое искусство.

Пока доктор бинтует легкую рану сумасшедшего, в Леонарде просыпается журналист и он начинает разговор с хозяйкой квартиры. Она знала, что старик спятит. Но что это за дом! Сначала один жилец, Рубин, потом вдова советника финансов… вдруг теперь…

Хозяйка квартиры вспоминает, что перед ней брат вдовы и говорит что-то невнятное про нервы. Леонард хочет спросить, что же было с жильцом Рубином, но тут подъезжает автомобиль скорой помощи и хозяйка квартиры бежит вниз встретить его.

Доктор Хок передает старика, который сидит в углу с вытаращенными глазами, врачу, приехавшему с автомобилем скорой помощи, называет уже оказавшемуся тут инспектору полиции свое имя и адрес, и кладет затем приятелю на плечо руку.

— Пойдем, а то и ты еще сойдешь с ума…

Он уводит его снова в квартиру его сестры, находит там в буфете бутылку хереса и немного печенья и начинает объяснять все происшедшее только после того, как Леонард выпивает рюмку и грызет печенье.

— Прежде всего, — говорит он сердито, — чтобы ничего не попало в твою газету! Ты был чертовски близок к тому, чтобы опубликовать величайшую сенсацию, ты сам присутствовал… Тебе повезло! Но доказать, ведь, ничего нельзя, и лучше не выставлять себя на посмешище. Ни слова в твою газету! Самое большее, если хочешь, дай заметку: пенсионер такой-то на Ватмангассе неожиданно сошел съума. Состояние пациента внушает большие опасения, и тому подобное. Я думаю, что этот человек никогда уж не выздоровеет.

Доктор Хок вдруг громко выкрикивает:

— Это был величайший гений нашего времени!

— Я-то, во всяком случае, уверен в этом, — говорит он потом уже спокойнее, — я сам делаю опыты такого же рода. Ты знаешь, что я такой чудак, что для меня искусство отологии не заключается только в том, чтобы вытаскивать из ушей пациентов серу. Меня уже давно интересуют некоторые необъясненные до сих пор странности слуха… Скажи мне, разве ты не слышишь иногда, особенно перед самым сном, как тебе совсем ясно кричат что то в ухо? Бессмысленную фразу, или просто два, три слова? Я это слышу. Не полна ли вся вселенная трепещущих голосов? Со времени изобретения радио мы знаем, что самым простым, маленьким аппаратом можно принимать звуки, раздавшиеся где-нибудь в Новой Зеландии за несколько минут… Почему же нельзя принимать и слова, которые произносились тысячу лет назад?

— Физическая теория не знает конца идущей волны. Слово, которое я тебе сказал сейчас, несется дальше в пространстве еще сотни, тысячи лет. Надо уметь его поймать. Нам не хватает только бесконечно-чувствительного аппарата, который мог бы принимать звуки прошлого, самые тихие колебания, которые не могли еще совсем замереть.

— Такой радиоаппарат…

— Слушай же. Я должен объяснить тебе мое сегодняшнее поведение, которое должно было показаться тебе диким. Мне уже знаком этот дом на Ватмангассе. Меня пригласили несколько недель тому назад на консилиум. Один торговец, по имени Рубин, сошел съума и как раз в квартире твоей сестры.

Леонард делает торопливый жест. Конечно! Вот откуда он знал это название!

— Да, — продолжает его друг, — вот почему твоя сестра и получила эту квартиру. Эта квартира не годится для нервных людей. За этой стеной великий и бедный изобретатель делал опыты. Неудивительно, что тот, кто лежал на кровати возле этой стены, начинал воображать себя больным. Этого Рубина перевезли в клинику для нервнобольных, и я осмотрел его там и установил, что его слуховой аппарат совершенно невредим. Сознаюсь, что я сначала ничего не подозревал. Но потом я все вспоминал этого человека. Я уже говорил, что сам делаю опыты, но пока без всякого результата. Но я знал, что может существовать какой-нибудь совсем простой аппарат, который принимает последние и самые слабые колебания древних волн…

0x01 graphic

Ученый принимал голоса прошедшего, голоса, переполняющие вселенную…

— Подумай только, что это означает! — снова кричит доктор Хок. — Можно было бы услышать каждое когда-либо прозвучавшее слово. Каждая тайна древности открылась бы!

Может быть, я и сам сумасшедший, но у меня из головы не выходит этот Элиас Рубин, который воображал, что его кровать разговаривает с ним. Я вчера был первый раз в этой улице и…

Для профессионального наблюдателя ты довольно слеп, мой сын. Я отлично видел, как ты таращил на меня глаза и все таки ничего не заметил, когда мы подъехали к этому дому. Когда мы теперь отправимся домой, будь добр, обрати внимание на странную антенну, которая видна на крыше. Это антенна невиданной до сих пор формы и совершенно нового сплава металлов, в этом я уверен. Я заметил это с первого же взгляда.

Ты теперь поймешь остальное. Ко мне неожиданно является твоя сестра. Я поражен, когда узнаю, где она живет и что у нее за болезнь. Надо сознаться, что я совершил маленькое медицинское преступление, запрятав ее в санаторию доктора Хюттера, где она сейчас, без сомнения, великолепно спит. Мне необходимо было иметь ее спальню в своем распоряжении…

Длинный Леонард взволнованно ходит взад и вперед по комнате.

— Но, я все таки, не понимаю, — говорит он, — что случилось со стариком, соседом моей сестры?

— Всего только почти неизбежный несчастный случай во время опыта. Ему уже удавалось принимать аппаратом голоса прошедшего, но аппарат этот не был еще так совершенен, чтобы по желанию изобретателя отделять один голос от другого, приводить в порядок весь этот хаос звуков. Что за адский шум голосов должен постоянно переполнять вселенную! К счастью, наши чувства слишком грубы, чтобы воспринимать их. В течение коротких мгновений мы слышали не весь ужаснейший хаос звуковых волн, а всего лишь крошечную, смехотворную частицу. Но ты уже и от этого упал в обморок, да и я не особенно-то сохранял равновесие. Вот и представь себе нашего соседа, старого ученого. Он не был безучастен, как и мы, он переживал величайший и самый желанный момент своей жизни. Все его чувства напряжены до последней степени. Если его опыты уже свели съума его соседей, то в каком же состоянии должны быть его нервы! Последним ударом для него был звуковой взрыв, который мы тоже слышали…

Толстый доктор умолкает. Он с горечью говорит после долгого молчания:

— Я испробую завтра эту антенну, может быть обломки аппарата скажут мне что-нибудь. Но у меня нет надежды. Судьба, которая так поступает с великим, благородным человеком, не позволит, чтобы кто-нибудь портил ей ее жестокое удовольствие. Я сознаю, что он уж не выздоровеет и что я не спасу ему его славы величайшего изобретателя. Когда-нибудь кто-то другой сделает это, потому что кто же может сомневаться, что в наши дни рассеивается последний туман, окутывавший явления физического мира?

———————————————————————

Текст издания: журнал ‘Мир приключений’, 1926 г., No 3.

Женщина с шумом в ушах

I.

II.

III.

Читайте также: