Жена-американка и англичанин-муж, Атертон Гертруда, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 180 минут(ы)

ЖЕНА — АМЕРИКАНКА И АНГЛИЧАНИНЪ — МУЖЪ

‘American Wives and English Husbands’, by G. Atherton.

I.

Меблированныя комнаты м-съ Гейнъ помщались въ угловомъ дом Базарной и одной изъ тхъ побочныхъ улицъ, которыя спускаются съ высотъ г. Санъ-Франциско и сливаются съ его главной улицей. Она кишитъ людьми и экипажами, движущимися отъ песчаной степи у подножія горъ Близнецовъ къ самой верфи на томъ конц бухты. Съ правой стороны отъ нея на холмахъ и на ихъ отрогахъ, высятся, тснятся и лпятся по гор постройки новйшей, богатой части города. Слва, къ юго-востоку, отблескъ прежняго величія отчасти еще осняетъ Ринконъ-Гиллъ, но и онъ съ каждымъ годомъ замтно угасаетъ. Немногіе изъ его обитателей, бывшихъ еще сравнительно недавно законодателями жизни и порядковъ въ столиц Калифорніи, ютятся въ своихъ устарлыхъ домахъ, среди заглохшихъ садовъ. Но дти ихъ уже успли обзавестись семьями и, въ свою очередь, селятся по ту сторону равнины, на холмахъ и на ихъ зеленющихъ отрогахъ.

Въ самой равнин развернулся шумный, тсный, вчно волнующійся, закоптлый городъ, и въ немъ сотни улицъ, гд ютится самая жалкая бднота, выползающая въ вид тысячи оборванныхъ, жалкихъ созданій на большую дорогу, чтобы вечернею порой погулять на рубеж демократической части города, но бдняки рдко имютъ смлость добраться до аристократическихъ кварталовъ. Ихъ мстопребываніе извстно подъ общимъ названіемъ ‘Южно-Базарной’ улицы, главная же часть центра города — Базарная — ни днемъ, ни ночью не знаетъ покоя. Базарная улица — это цлый фейерверкъ красокъ, нестройный оркестръ самыхъ разнообразныхъ, самыхъ рзкихъ и оглушающихъ звуковъ, это — безконечное скопленіе снующихъ людей и экипажей, толпящихся тутъ до полуночи. Здсь, на главной улиц Санъ-Франциско, ярко выступаютъ самыя разнообразныя, мелкія и крупныя стороны его космополитически-пестрой жизни.

Для двочки лтъ одиннадцати, которая жила въ третьемъ этаж меблированнаго дома миссисъ Гейнъ, Базарная улица была предметомъ внимательнаго изученія и неизмннаго любопытства. Вглядываясь въ лица прохожихъ и прозжихъ, двочка задавала себ еще неразршенный для нея вопросъ: есть ли у каждаго изъ нихъ своя особая жизнь гд-нибудь, кром этого конца улицы, и какая она? Для ребенка весь міръ заключался въ этомъ уголк, надъ которымъ утромъ просыпалось и прокрадывалось вверхъ по небосводу, а вечеромъ спускалось и ложилось спать — яркое солнце. Ли была уврена, что рано или поздно вс люди на свт обязательно должны перебывать на Базарной улиц, гд съ утра до ночи бушуетъ вихрь торговаго движенія, гд мужчины шумятъ и ругаются, а женщины какъ-то особенно испуганно подскакиваютъ, бросаясь изъ стороны въ сторону, чтобы не попасть подъ экипажи. Здсь лтомъ, по вечерамъ, спускался и недвижно вислъ туманъ, и уличные огни виднлись за нимъ, какъ падающія съ неба звздочки, а люди, какъ души гршниковъ, метались въ туманномъ пространств…

Когда матери Ли настолько нездоровилось, что ее нельзя было оставить одну, двочка сидла дома и смотрла изъ окна на уличную суматоху, изрдка возглашая, какъ хоръ въ греческой трагедіи:

— Ну вотъ!— вырывалось у нея, напримръ, по адресу кого-то на улиц:— ршилась, наконецъ-то!.. О, что за дура! Всякій съ закрытыми глазами увидалъ бы эту повозку… Вернулась? Ну, конечно!.. А! добралась до середины улицы… а за-уголъ заворачиваютъ похороны, назадъ ей идти некуда,— приходится идти впередъ… Остановилась позади какого-то мужчины… Интересно знать, ухватитъ ли она его за фалды? Ну, вотъ: прошла благополучно! Неужели она боится такихъ же людей, какъ она сама?

— Еслибъ когда-нибудь мн въ голову пришло, голубушка, что теб придется переходить дорогу въ это время дня, я бы наврно въ обморокъ упала, или впала въ истерику,— обыкновенно въ такихъ случаяхъ говорила мать, миссисъ Тарлтонъ, а Ли неизмнно на это возражала:

— Я могла бы перебжать прямо на ту сторону, не останавливаясь по дорог и не рискуя сломать себ шею отъ поминутнаго верченья, но я ничего этого не длаю, да и не стану длать, потому это это васъ на вки разстроитъ. Когда мн нужно на ту сторону, я иду вверхъ по улиц, прохожу лишнее, но зато перехожу тамъ, гд давки меньше, а потомъ иду назадъ до того мста, гд мн надо было перейти.

— Мн жаль даже подумать, что ты принуждена всюду ходить одна. Но иначе нельзя — что же длать?— воздухъ и движеніе теб необходимы, бдное мое дитя!

Но двочка, сохранившая смутное, но свтлое воспоминаніе о прежней роскоши, была даже рада своей свобод, а миссисъ Тарлтонъ про себя была уврена, что ребенокъ, который уметъ такъ хорошо ухаживать за своей матерью, съуметъ присмотрть и за собою.

Миссисъ Тарлтонъ постоянно хворала и покорялась своимъ застарлымъ недугамъ. Ли привыкла вскакивать по ночамъ и, еще вся охваченная впечатлніями прерваннаго сна, готовила припарки и кипятила воду для больной, она же одвала мать и раздвала ее на ночь, похлопывала и согрвала ей руки и ноги, стряпала для нея ея любимыя южно-американскія кушанья на плиточк, въ углу той же комнаты.

Миссъ Гейнъ, хозяйка, старая два, особа нервно-раздраженная, какъ и подобаетъ старой дв, но вполн нормальная, взяла на себя обязанность доставлять больной книги изъ ‘Торговой Библіотеки’ и заглядывала къ ней днемъ, когда Ли бывала въ школ.

Двочка сама чинила и чистила себ платье, блье и сапоги, а уроки готовила въ такую пору, когда другія дти уже давно лежатъ въ постели, впрочемъ, къ счастію, она справлялась съ уроками очень проворно,— иначе миссисъ Тарлтонъ сдлала бы надъ собой усиліе и возстала противъ этого. Но Ли сама отстояла необходимость проводить день вн дома, когда мать ея была сравнительно здорова и оставалась въ мір романовъ, а сама миссисъ Тарлтонъ не ршалась стснять въ этомъ ребенка, дтство котораго сложилось такъ непохоже на ея собственные дтскіе годы, и непохоже на блестящія пророчества добрыхъ волшебницъ въ т времена, когда еще былъ живъ Гейвардъ Тарлтонъ, самый добрый и любящій изъ всхъ отцовъ.

О той злополучной минут, когда она овдовла, у Маргариты Тарлтонъ сохранились весьма неясныя воспоминанія: у нея сдлалась въ то время горячка, и она надолго потеряла сознаніе.

Посл войны, ея родные остались почти безъ всякихъ средствъ: громкое имя предковъ должно было замнить имъ капиталъ. Впрочемъ, ихъ рабы отказались отъ своей свободы, и, такимъ образомъ, Маргарита выросла, не имя труда хотя бы для того, чтобы ‘поднять съ полу платокъ’. На первый балъ она явилась въ старомъ плать своей мамы, передланномъ ей изъ платья бабушки, но это обстоятельство не помшало ей быть воздушно-прекрасной и въ душ лелять романическіе идеалы, — какъ то и подобало дочери несравненной красавицы-креолки. Гейвардъ Тарлтонъ тутъ же плнился ею, протанцовалъ съ нею двнадцать танцевъ и, недлю спустя, предложилъ ей свою руку и сердце. А спустя мсяцъ они повнчались, и Гейвардъ началъ осуществлять свое намреніе — разбогатть на остатки отъ роскошнаго отцовскаго наслдья.

Когда молодые Тарлтоны прибыли въ Санъ-Франциско, богатство, за которымъ они гнались, само побжало къ нимъ на встрчу: три года спустя, Гейвардъ уже былъ несомнннымъ богачомъ, а его молодая красавица-жена — вліятельнымъ членомъ общества. Бракъ ихъ былъ самый счастливый: Маргарита обожала своего смлаго, красиваго мужа, а онъ былъ покорнйшимъ рабомъ малйшей изъ ея прихотей. Дочь ихъ командовала ими,— да, впрочемъ, и всми въ дом, но,— надо отдать ей справедливость,— ея деспотизмъ былъ самаго мягкаго и, такъ сказать, разумнаго свойства, немудрено, что родители, молившіеся на нее, считали, что у Ли нтъ вовсе недостатковъ. Въ т поры она была счастливой обладательницей двадцати-шести куколъ, большой комнаты, полной игрушекъ, живого пони и трехъэтажнаго игрушечнаго дома, который находился въ уголку сада.

Но, вотъ, подоспли волненія въ копяхъ Виргиніи, и общее возбужденіе увлекло за собою Тарлтона. Онъ игралъ и — проигрался, рискнулъ еще — уже по необходимости — и въ одинъ прекрасный день едва добрался домой. Этотъ смльчакъ, четыре года храбро бившійся за свое отечество, теперь едва держался на ногахъ и объявилъ жен, что у него больше нтъ ни доллара за душой. Онъ вышелъ въ сосднюю комнату и пустилъ себ пулю въ лобъ.

Кредиторы завладли домомъ, а миссисъ Тарлтонъ нашла пріютъ у одной южанки, ея соотечественницы, м-съ Монгомери, наканун этого погрома. Ли, которая была тутъ же, когда происходило объясненіе отца съ матерью, передъ его самоубійствомъ, сразу потеряла всякій интересъ къ кукламъ и картинкамъ и объявила, что не выйдетъ изъ комнаты матери, она ухаживала за нею днемъ и ночью, а спала тутъ же на диван, у нея въ ногахъ.

М-съ Монгомери восторженно восклицала, поглядывая на двочку, что это — неугомонный я совсмъ не-современный, но милый, очаровательный ребенокъ. Ея младшія дти — Тини и Рандольфъ, всего на нсколько лтъ старше Ли — тоже нашли, что Ли очень интересное дитя, и ловили каждую свободную минутку, чтобы забжать посмотрть на нее, какъ только сидлка выходила. Ли это видла, но — и только: несмотря на то, что дти славились своею красотой и изяществомъ манеръ, на Ли они произвели мало впечатлнія.

Когда м-съ Тарлтонъ оправилась посл горячки, ея повренный доложилъ ей, что у нея уцллъ участокъ степной земли подъ мызу и стада (‘ранчъ’), который ей недавно подарил мужъ, повинуясь ея желанію, выраженному какъ-то вскользь. Тогда — она сказала и забыла, но теперь, когда дарственная запись на эту землю лежала у ея повреннаго, она предоставила вс свои брилліанты на уплату кредиторамъ, а землю оставила для дочери за собой.

М-съ Гейнъ, тоже южно-американка, которой Тарлтонъ помогъ начать ея дло, предложила его вдов занять у нея большую комнату на улицу, въ третьемъ этаж, за ту же цну, какую стоила комната окнами во дворъ. М-съ Тарлтонъ согласилась. и постаралась себя уврить, что чувствуетъ себя совсмъ хорошо и уютно, но къ общему столу она не выходила, визитовъ никому не отдавала. Ея ближайшіе друзья — южане, м-съ Монгомери, м-съ Джири, м-съ Браннанъ, м-съ Картрайтъ и полковникъ Бельмонтъ — остались ей врны, но съ годами ихъ посщенія становились все рже, а м-съ Монгомери съ дтьми, вдобавокъ, часто и подолгу жила заграницей. Для м-съ Тарлтонъ все было безразлично, единственнымъ существомъ, привлекавшимъ ея вниманіе, была ея дочь Ли.

Когда не было на улиц ни пыли, ни тумана, ни втра, ни дождя, Ли ршительно принималась укутывать свою мать и везла ее прокатиться, самые длинные, самые однообразные и тоскливые дни проводила мать, лежа въ своемъ кресл, за чтеніемъ или за шитьемъ. Она вообще не жаловалась на свои страданія, если он не слишкомъ ее мучили, и ко всему были безучастна, но все касавшееся Ли — ее интересовало. Она ухитрялась всегда сохранять ровное, веселое настроеніе въ присутствіи дочери, чтобы та не видла ея слезъ, она была ей благодарна за т заботы, которыми двочка ее окружала, за ту ловкость, съ которой та ухаживала за нею: она сама ни за что на свт не съумла бы причесать себ волосъ, или застегнуть сапожки.

— Разв ты, ‘мэмми’, никогда сама не застегивала ихъ?— какъ-то разъ, занятая именно этимъ дломъ, спросила Ли.

— Никогда, радость моя! Когда Дина, бывало, прихворнетъ, твой отецъ замнялъ мн ее, а когда Дина умерла, онъ никогда не допустилъ бы никого дотронуться до моихъ сапожковъ, почти вс, застегивая пуговки, такъ больно защемляютъ ногу! Причесывать меня онъ не съумлъ бы, но раздваться помогалъ всегда и самъ для меня разрзалъ всегда жаркое.

— И вс мужчины все это длаютъ для своихъ женъ?— тономъ почти благоговйнаго удивленія спросила Ли.— Значить, вс они — премилый народъ?

— Конечно, вс… то-есть, вс т, которые годятся въ мужья, а южане въ особенности. Мн бы хотлось только до того дожить, чтобы дождаться, когда ты выйдешь замужъ за человка, который бы какъ можно больше былъ похожъ на твоего отца. Хотлось бы мн знать: есть ли еще у насъ такіе? Америка быстро идетъ впередъ. Бывало, твой отецъ проситъ меня: ‘Придумай что-нибудь еще новенькое, чего бы теб захотлось,— что-нибудь такое, что трудно бы достать!’ А застегивать сапожки онъ просто обожалъ: каждый разъ, застегнетъ, бывало, да и поцлуетъ,— никогда не забудетъ!

— А, должно быть, жить замужемъ чудо, какъ хорошо!— замтила Ли.

М-съ Тарлтонъ только молча закрыла глаза.

— Папа былъ вполн совершенный человкъ?— кончивъ застегивать, спросила Ли, рукой проглаживая кожу на красивомъ подъем ноги больной.

— Да, вполн!

— А я слышала, дворецкій говорилъ, что, случалось, папа пилъ, ‘какъ настоящій лордъ’?

— Весьма возможно, но все-таки онъ былъ безупречный человкъ, а пилъ какъ джентльменъ…— конечно, какъ джентльменъ-южанинъ. Я его тогда укладывала спать, и посл никогда ему на это и не намекала.

II.

У Ли не было друзей одного съ нею возраста. Большое частное училище, въ которое она ходила, не пользовалось благосклонностью аристократовъ Санъ-Франциско, а м-съ Тарлтонъ такъ вбила въ голову дочери сознаніе своего превосходства надъ другими, ‘просто’-американскими дтьми, что послднія казались двочк далекими отъ ея идеала. Дти ближайшихъ друзей м-съ Тарлтонъ воспитывались дома или въ небольшихъ, дорогихъ частныхъ училищахъ, а уже въ Европ или въ Нью-орк ихъ образованіе должно было получить окончательную отдлку. Года два посл смерти отца. Ли еще бывала у своихъ богатыхъ друзей, но затмъ, выросши изъ своихъ дорогихъ нарядовъ, она принуждена была носить простенькія бумажныя матеріи, а въ холода — кутаться въ толстый плэдъ. Поневол, приходилось прекратить аристократическія знакомства. Когда мимо Ли, въ собственныхъ экипажахъ, катили ея богатые друзья, они, правда, весело и радушно кланялись ей, съ благовоспитанностью, свойственной ихъ кругу, и отдавали дань волшебному обаянію былого блеска, пережившему въ памяти ихъ нищету настоящаго.

— Когда ты подростешь, я гордость свою положу въ карманъ и попрошу м-съ Монгомери, чтобы она взялась тебя вывозить, а Джэка Бельмонта, — чтобы онъ, подарилъ теб бальное платье,— однажды замтила м-съ Тарлтонъ.— Мн кажется, ты будешь хорошенькая, потому что ты — вылитый отецъ, и у тебя лицо такое выразительное, бдное дитя, когда ты чувствуешь себя счастливой! Помни только, что не надо морщить лобъ и брови, не сть горячихъ пирожковъ, не слишкомъ много сладкаго, и всегда носить мшочекъ съ камфорой, чтобы не схватить чего дурного, и держись прямо, и носи вуаль, когда дуетъ этотъ противный втеръ. Красота — главное для женщины въ житейской борьб,— такъ-то, моя радость! А если ты будешь хороша собой и будешь настоящимъ образомъ ‘lance’ — ты можешь быть уврена, что составишь прекрасную партію. Я для того только и живу.

Ли надвала вуаль въ угоду своей мам, ей тоже хотлось быть красивой, хотя бы потому, что быть красивой означало — имть собственныхъ слугъ и вообще все, все — другое, а не то, что видишь въ меблированной комнат. Порой, она смотрла съ недовріемъ на свое худенькое личико, на черные прямые волосы, которые отказывались подвиваться… хотя бы чуть-чуть! Глаза ея (она сама ршила) слишкомъ блдно-голубого, цвта, чтобы считаться красивыми. М-съ Тарлтонъ удалось спасти отъ погрома небольшую библіотеку избранныхъ романовъ, въ тайны которыхъ погружалась маленькая Ли въ дождливую погоду, но глаза героини были непремнно ‘темно-синяго’ цвта, а широкія брови и густыя короткія рсницы, казалось, еще боле обезцвчивали голубые глаза двочки, вдобавокъ, она была слишкомъ худа и держалась сутуловато, но материнское око все-таки съ надеждою смотрло на нее. М-съ Тарлтонъ теперь не отличалась прежней своей красотой и воздушностью, которыя испарились вмст съ ея счастіемъ, но пока мужъ былъ живъ, она поддерживала свою изящную вншность и увеличивала, развивала ее всякими тонкостями, суть которыхъ она широко внушала своей дочери. Двочка, сама по себ, считала, что красота — тяжелая обуза, если ее нельзя получить готовую, безъ труда.

— Помни, по крайней мр, хоть это одно,— говорила нетерпливо мать, видя, что Ли больше вниманія удляетъ толп на улиц, чмъ ея наставленіямъ:— Если ты красива, ты управляешь мужчинами, если ты заурядна,— они управляютъ тобой. Если ты красива, мужъ твой будетъ твоимъ рабомъ, если нтъ,— ты его главная служанка! Весь умъ, который себ накопили ‘синіе чулки’ — ничто, въ сравненіи съ цвтомъ лица,— а я надюсь, что ты не будешь въ числ ‘синихъ’. Почему женщины-американки имютъ больше всего успха? Потому что он умютъ быть красивыми. Стоитъ американк захотть — и она своего добьется: а желанье быть красивой — все равно, что дрожжи для тста. Если женщина — кляксъ, она сама виновата. Добейся, чтобы у тебя былъ хорошій цвтъ лица, научись держаться и выступать, какъ будто для тебя поклоненіе царей — дло обыкновенное,— и весь міръ признаетъ, что ты хороша собой… Но главное, все-таки,— цвтъ лица!

— Онъ будетъ у меня! Да! будетъ!— горячо отозвалась Ли, проворно подвязала вуаль и, держась прямо, какъ гренадеръ, пошла на воздухъ.

Хотя двочка и лишена была общества своихъ сверстницъ, у нея были все-таки друзья въ лиц представителей совершенно иныхъ интересовъ. Въ ней самой, постепенно, созрлъ планъ держать лавочку, въ которой половина была бы занята пестрыми и душистыми сластями, а половина — книгами важнаго и мрачнаго содержанія. Но это тщеславное стремленіе она благоразумно утаила отъ своей ‘мэмми’. Гд-то, на Базарной улиц, Ли откопала крохотную книжную лавчонку, и въ ней за прилавкомъ — чахоточнаго, блокураго молодого человка, имени котораго она такъ никогда и не узнала, но сама дала ему прозвище — ‘слабоумненькій’. Онъ тоже не сталъ освдомляться, кто такая его частая гостья, но каждый разъ привтствовалъ ее радушною улыбкой и пропускалъ ее также за прилавокъ. Тамъ Ли высиживала по нскольку часовъ подъ-рядъ, болтая языкомъ и — ногами. Она повряла своему другу свои планы и мечты, и поучала его, повторяя и объясняя ему свои уроки. Онъ же, взамнъ, разсказывалъ ей про забавныхъ людей изъ числа публики, которая покровительствовала его торговл, онъ, вообще, считалъ Ли восьмымъ чудомъ свта, дарилъ ей бумагу и цвтные карандаши. Чтобы не оставаться у него въ долгу, Ли связала ему громадный шерстяной шарфъ, который, будто бы (по словамъ ея друга), чрезвычайно поддерживалъ его здоровье.

Двица, стоявшая во глав цлой лавочки сластей,— тоже была ея другомъ, но ближайшимъ изъ ея друзей сдлалась блдная молодая женщина, недавно появившаяся въ книжной лавчонк, на выставк которой лежали грязные, болзнетворные томики, привлекшіе любопытство маленькой Ли. Углубившись въ чтеніе ихъ заглавій, двочка случайно подняла глаза и встртила тоже чьи-то глаза и улыбку, еще незнакомые ей. Она тотчасъ же вошла въ лавку и, облокотившись на конторку, радушно, заявила незнакомк, что рада ея прізду въ городъ, и будетъ заходить къ ней ежедневно, если ей позволятъ изрдка прибирать книги.

Незнакомк, можетъ быть, и показалась такая выходка забавной, но по лицу ея этого не было замтно, предложеніе Ли она приняла съ видимой благодарностью и просила двочку быть въ ея владніяхъ — какъ у себя дома. Шесть мсяцевъ длилась ихъ дружба. Молодая женщина (фамилія ея была Стэнерсъ) помогала Ли ршать задачи и выказывала большое участіе къ радостямъ и горестямъ маленькихъ двочекъ вообще, но о себ никогда ничего не говорила. Утомившись жизненной борьбой, она принуждена была покориться и сошла въ могилу. Два раза видлась съ нею Ли въ больниц, и какъ-то разъ мать сообщила ей, что прочла въ газетахъ объявленіе о смерти миссъ Стэнерсъ. Ли долго и горько рыдала по своей кроткой подруг, которая унесла съ собою ея завтныя мечты.

— Ты еще такъ мала, а видла уже такъ много горя,— замтила въ тотъ вечеръ м-съ Тарлтонъ, вздыхая:— но, можетъ быть, это дастъ теб больше выдержки въ характер, чмъ было ея у меня: Ничто на свт не можетъ отнять у тебя бодрость духа: этимъ ты вся въ бабушку, ты даже, иной разъ, такъ точно размахиваешь руками, какъ она, и по наружности ты совсмъ креолка! Удивительная она была женщина, сорокъ-девять человкъ сваталось за нее.

— Надюсь, что мужчины все-таки получше мальчишекъ,— замтила Ли, которая была не прочь, чтобъ ее отвлекали отъ грустныхъ думъ.— Мальчишки у насъ въ дом все дрянные: Берти Рейнольдсъ дергаетъ меня за волосы каждый разъ, какъ я прохожу мимо него, и дразнитъ меня, что я ‘индйка’, а Томъ Вильсонъ бросается хлбными шариками за. обдомъ и далъ мн кличку ‘обломка аристократки’. Я твердо уврена, что они не согласились бы ни за что на свт поцловать туфельку двочки.

— Пройдетъ нсколько лтъ, и та же двочка будетъ ихъ же водить за-носъ!— шутя, отозвалась мать.— Наконецъ, никогда нельзя заране сказать, что выйдетъ изъ любого мальчишки: все зависитъ отъ того, примутъ ли въ немъ участіе двочки, или нтъ. А эти, здшніе, порядочная голь!

— Вчера пріхалъ новый, его зовутъ Сесиль. Онъ англичанинъ: я слышала, какъ отецъ говорилъ съ нимъ за столомъ сегодня. Фамилія у него такая забавная, — я позабыла. М-съ Гейнъ говоритъ: онъ очень ‘distingu’ и, врно, лордъ, но скрываетъ свое происхожденіе, а по-моему, онъ страшно тощій и — уродъ. Глубокія морщины по об стороны рта, большущій тонкій носъ и впадины въ углу глазъ: такого чваннаго господина я отроду еще не видала! Мальчику, на мой взглядъ, такъ — лтъ двнадцать, и онъ, кажется, не боится ничего,— кром двчонокъ. У него восхитительные темные вьющіеся волосы и нжный цвтъ лица, а глаза — темно-каріе глаза!— такъ и смются. Онъ гораздо миле всхъ мальчиковъ, какихъ мн приходилось видть.

— Онъ сынъ англійскаго джентльмена, а они — единственные, которыхъ сколько-нибудь можно сравнить съ южанами. Если ты подружишься съ нимъ, можешь его къ намъ приводить.

— Ахъ, зачмъ!— воскликнула Ли въ удивленіи. Мать всегда поощряла ее презрительное нежеланіе знакомиться съ мальчишками и никакихъ постителей не любила.

— Я уврена, что онъ будетъ теб другомъ, ты вдь, бдняжка, все одна,— одна съ тхъ поръ, какъ нтъ у тебя миссъ Стэнерсъ… Такъ, если хочешь, пусть онъ къ намъ придетъ, мн очень грустно, что теб не съ кмъ играть.

Ли взобралась къ матери на колни.

Хоть рдко, но случалось, что она не прочь была отложить въ сторону свое достоинство, какъ глава семьи, и… и попросить, чтобы ее приласкали.

М-съ Тарлтонъ крпко обняла дочь и закрыла глаза, пытаясь себ представить, что малютка, которая прильнула къ ней,— на пять лтъ моложе настоящей Ли, и что он об, какъ въ былую, счастливую пору, притихли, жадно прислушиваясь, скоро ли донесутся до нихъ знакомые и всегда милые шаги…

III.

Ли сидла на краю постельки, нершительно свсивъ одну ногу, и въ душ сожаля, что у нея нтъ мужа, который застегнулъ бы ей сапожки. М-съ Тарлтонъ чувствовала себя очень плохо, и всю ночь двочка провела безъ сна, голова и глаза Ли къ восьми часамъ утра отяжелли, экзаменъ близко, — пропускать уроки нельзя… пора въ школу. Она злобно, съ ненавистью смотрла на длинный рядъ пуговицъ, которыя ей предстояло застегивать, и была уже почти готова надть просто туфельки, но пошла на сдлку сама съ собой и застегнула противныя пуговицы, что называется, черезъ дв въ третью, весь свой остальной нарядъ она докончила въ томъ же дух. Взглянувъ на себя въ зеркало, она осталась собою недовольна и ршила, что жизнь вообще сложилась неприглядно.

За завтракомъ м-съ Гейнъ во всеуслышаніе объявила Ли (а слдовательно и всему столу), что волосы у нея, вроятно, причесаны граблями, а не гребенкой, и собственноручно, при всхъ, застегнула ей платье, какъ слдуетъ, — не принимая ни на минуту во вниманіе ея одиннадцатилтняго двичьяго самолюбія. Въ итог, если сложить безсонную ночь, головную боль и оскорбленную гордость двочки,— выходило, что ей приходится идти въ школу въ самомъ удрученномъ настроеніи духа.

Спускаясь внизъ по длинной лстниц, которая вела изъ перваго этажа къ выходу на улицу, Ли замтила, что въ самыхъ дверяхъ стоитъ маленькій англичанинъ, который уже усплъ за столомъ предложить ей редиски, и при этомъ застнчиво краснлъ, во время выговора м-съ Гейнъ, онъ сдлался багровый и злобными глазами какъ бы хотлъ остановить обидчицу.

Мальчикъ стоялъ на порог, сдвинувъ шапку на затылокъ, разставивъ ноги и, повидимому, увлекаясь своими наблюденіями за уличною суетой, онъ не шевельнулся, пока Ли не попросила его дать ей пройти. Какъ только она заговорила, онъ быстро оглянулся и ухватился за ея сумку.

— Вамъ тяжело,— замтилъ онъ, длая неимоврныя усилія, чтобы не робть, и эта любезность вышла у него почти до грубости рзка.

Ли отшатнулась на шагъ.

— Простите,— пробормоталъ Сесиль, и нервныя слезы показались у него на глазахъ.— Но… но у васъ былъ такой усталый видъ и вы, пожалуй, еще ничего не ли… Вотъ я и подумалъ, что съ удовольствіемъ донесъ бы ваши книги.

Лицо школьницы засіяло восторгомъ, и выраженія усталости въ немъ какъ не бывало, но она сдержанно и чинно отвчала:

— Конечно, это очень мило съ вашей стороны, и мн нравится, когда мальчики что-нибудь длаютъ для двочекъ.

— Я, обыкновенно, ничего не длаю,— возразилъ онъ поспшно, какъ бы изъ боязни, что такое предположеніе можетъ нанести ущербъ его достоинству.— Но пора идти: вы запоздали!

Они молча двинулись въ путь.

Смлость мальчика, повидимому, истощилась, а Ли тщетно старалась придумать что-нибудь поумне, чтобы начать разговоръ, въ класс она считалась самою умной изъ двочекъ и очень дорожила своей репутаціей, но голова отказывалась ей служить, и, опасаясь, чтобъ ея новый другъ не вздумалъ улизнуть, она первая заговорила:

— Мн одиннадцать лтъ, а вамъ?

— Четырнадцать лтъ и одиннадцать мсяцевъ.

— Меня зовутъ Ли Тарлтонъ, а васъ?

— Сесиль-Эдвардъ-Бэзиль Маундрелъ. У меня на два имени больше, чмъ у васъ.

— Ну, что-жъ,— вы, все-таки, мальчикъ и старше меня. А меня назвали въ честь знаменитаго человка, генерала Ли, родственника отца съ материнской стороны.

— Кто онъ былъ такой, этотъ генералъ Ли?

— Вамъ надо бы поучиться исторіи Соединенныхъ-Штатовъ.

— Къ чему?

Этотъ вопросъ озадачилъ двочку, и она довольно нетвердо отвчала:

— Ну, это собственно относится къ исторіи Южно-Американскихъ Штатовъ Мама говоритъ, что мы потомки англичанъ и французовъ, съ французской стороны — мы съ нею креолки.

— А!.. Я спрошу отца.

— Онъ лордъ?— съ глубокимъ любопытствомъ проговорила Ли.

— Нтъ!

Сесиль отвтилъ такъ отрывисто и рзко, что Ли остановилась и уставила на него глаза. Онъ плотно зажалъ ротъ, точно боясь проронить лишнее словечко.

— О… о! Отецъ вамъ запретилъ объ этомъ говорить?

Рослый мужчина безпомощно смотрлъ на маленькую лукавую женщину.

— Онъ не лордъ,— послышался ршительный отвтъ.

— А все-таки, вы мн не все сказали!

— Можетъ быть. Но,— вырвалось у него невольно,— когда-нибудь я, можетъ быть, скажу. Терпть я не могу быть на ключ, какъ несгараемый ящикъ съ документами. Мы только дв недли, какъ пріхали сюда, жили сначала въ ‘Дворцовой’ гостинниц, потомъ сюда переселились… и у меня просто голову разломило думать обо всемъ, что я говорю, прежде чмъ я ршу, могу ли это сказать. Я ненавижу эту Калифорнію. Отецъ не представляетъ своихъ документовъ, а мальчишки, которыхъ я здсь вижу — все какіе-то бродяги. Но вы мн нравитесь.

— О, разскажите мн, разскажите!— кричала Ли, и глаза ея горли, а ноги не стояли на мст.— Это будетъ настоящій разсказъ… Ну, говорите!

— Нтъ! Я долженъ сперва узнать васъ хорошенько, я долженъ быть увренъ, что могу вамъ довриться.— И онъ снова принялъ мрачный и таинственный видъ.— Каждое утро я буду ходить съ вами въ школу, а подъ-вечеръ мы будемъ сидть и болтать въ гостиной.

— Я никогда не выдаю секретовъ… а у меня ихъ — куча!

— Я буду ждать цлую недлю.

— Хорошо! Но я считаю, что это дурно съ вашей стороны, сегодня я не могу сойти внизъ: мама больна. Завтра я свободна, и, если хотите, вы можете подняться къ намъ, наверхъ, въ два часа. А каждое утро вы будете носить мою сумку въ школу?

— Вотъ что! — И Сесиль оскорбленно закинулъ голову назадъ.

— Да, это необходимо, — твердо возразила она.— Иначе вамъ нельзя со мной ходить, а я дамъ нести ее другому мальчику.

Ли было противно сочинять, но совты ея матери пали не на каменистую почву.

— А!.. Ну… хорошо, я буду носить, только я долженъ былъ бы самъ это вамъ предложить. Не полагается двочкамъ учить мальчиковъ, что они должны длать.

— А мама говоритъ, что она всегда только говорила своему мужу и братьямъ все, что ей было нужно, а они длали для нея все, что угодно.

— Ну, у меня есть бабушка и семеро тетушекъ-двицъ, но он никогда ничего не требовали отъ меня, напротивъ, еще он же обо мн заботились, он готовы были сдлать для меня все, что угодно.

— Стыдитесь! На то и мальчики сотворены, чтобы служить двочкамъ.

— Да нтъ же! Отроду не слыхивалъ я такой глупости!

Ли призадумалась немного. Онъ, ршительно, такой же аристократъ, какъ любой южанинъ, въ этомъ не можетъ быть сомннія. Но онъ дурно воспитанъ. Ясно, что ей остается длать.

— Вы были бы совершенствомъ, еслибы считали, что двочки важне васъ.

— Никогда этого не будетъ!— съ мужествомъ заявилъ онъ.

— Тогда мы съ вами не можемъ быть друзьями.

— Ну, довольно!— Не приставайте, а не то… я вамъ не дамъ того, что у меня спрятано въ карманахъ.

Ли посмотрла. Дйствительно, карманы его куртки сильно оттопырились.

— Ну, такъ и быть: больше не буду говорить сегодня!— лукаво промолвила двочка.— А что у васъ тамъ для меня найдется? Вы — милый мальчикъ.

Сесиль вынулъ изъ кармана апельсинъ и большое красное яблоко и предложилъ ихъ своей спутниц. Ли поспшила принять и то, и другое.

— Вы это, въ самомъ дл, нарочно для меня купили? Вы — самый лучшій изъ всхъ мальчиковъ на свт!

— Я не покупалъ нарочно, но вчера отецъ принесъ цлый ящикъ фруктовъ, и я отложилъ для васъ самые большіе.

— Очень вамъ благодарна.

— Не стоитъ!— отозвался онъ, тоже соблюдая условія вжливости.

— А вотъ и моя школа!

— Очень жаль.

— Придете завтра, въ два часа? Нумеръ 142, третій этажъ.

— Приду.

Они пожали другъ другу руки и разстались.

Посвистывая, пошелъ прочь Сесиль и оглянулся. Ли стояла зда ступенькахъ крыльца и торопилась должнымъ образомъ распорядиться со своимъ яблокомъ. Она весело кивнула мальчику еще разъ, на прощанье.

IV.

На другой день, посл двнадцати часовъ, Ли тщательно принарядилась: сапоги застегнула, какъ слдуетъ, на вс пуговицы, пришила къ воротничку своего простенькаго платья пышную блую оборку и гладко причесала волосы. М-съ Тарлтонъ,— одтая, сидла въ кресл и смотрла на нее съ удивленіемъ.

— Еще рано одваться къ обду, моя радость,— замтила она.

Ли покраснла, но съ нкоторымъ самообладаніемъ отвчала:

— Я жду того мальчика, про котораго говорила теб вчера,— знаешь, маленькаго англичанина. Онъ вчера несъ мою сумку въ школу и подарилъ мн яблоко и апельсинъ, который у меня припрятанъ для тебя, когда теб будетъ лучше. Его зовутъ Сесиль Маундрелъ.

— А! Надюсь, онъ хорошій мальчикъ.

— Ничего, довольно хорошій… такъ себ. Но, все-таки, онъ не прочь бы мною командовать, еслибъ я далась, это сейчасъ видно.

— Не давай ему мучить тебя, моя дорогая!— встревоженно подхватила м-съ Тарлтонъ.— Эти англичане — народъ такой властный и высокомрный.

Въ дверь слабо постучали.

— Это онъ,— шепнула Ли.— Все-таки, онъ меня боится.

Она пошла и отворила дверь. Маундрелъ-младшій остановился на порог, красня и нервно засовывая руки въ карманы, вообще, онъ казался моложе своихъ лтъ и ничмъ не напоминалъ скоросплыхъ смльчаковъ-американцевъ.

— Пожалуйста, войдите!— вжливо проговорила Ли.

— А… вы?.. Вы не сойдете внизъ сегодня?— пролепеталъ Сесиль.

— Войдите же, пожалуйста, войдите!— произнесла м-съ Тарлтонъ, ея голосъ и улыбка были обворожительны.

Мальчикъ быстро подошелъ къ ней и взялъ ее за руку, странно и пытливо смотрлъ на нее, и, казалось, не могъ оторваться отъ ея лица. М-съ Тарлтонъ ласково похлопала его по рук.

— Вамъ, врно, здсь недостаетъ близкихъ вамъ родныхъ, матери, сестеръ? Я такъ и думала. Вы должны приходить къ намъ почаще, и мы всегда вамъ будемъ рады.

Лицо мальчика сіяло, онъ пролепеталъ, что будетъ ходить каждый день, и вмст съ Ли отошелъ къ окну, обмнявшись шопотомъ своими замчаніями, оба поршили, что м-съ Тарлтонъ — ‘просто ангелъ’!

Однако, мальчику скоро надола тихая, скромная обстановка, надоло и смотрть изъ окна на уличную сутолоку.

— Пойдемте прогуляться, если ваша мама разршитъ,— предложилъ онъ.

М-съ Тарлтонъ оторвались на минуту отъ книги и кивнула въ знакъ согласія. Ли надла кофточку и шляпу. Дти вышли на улицу.

— Отецъ водилъ меня какъ-то разъ на берегъ моря,— замтилъ Сесиль.

— А я собиралась вести васъ въ кондитерскую…

— Кондитерская — гадость! А вотъ на берегъ моря — чудная прогулка: тамъ волны, тамъ живые моржи…

— О! мн бы и самой хотлось, только я слышала, что это — очень опасная прогулка.

— Я буду васъ охранять. А можете ли вы длать длинныя, длинныя прогулки?

— Конечно!

Но, какъ вс обитатели Санъ-Франциско, Ли была плохой ходокъ, и скоро почувствовала, что устала. Впрочемъ, множество экипажей привлекало ея вниманіе и, вдобавокъ, гордость не позволяла ей показать, что она не поспваетъ за крупными шагами мальчика, который и не подумалъ подладиться подъ ея мелкіе шажки: онъ шелъ себ впередъ, держась прямо и высоко поднявъ голову, Ли позабыла вс свои разсужденія и правила, и думала только, что онъ прелестенъ. Робость Сесиля прошла постепенно, и онъ всю дорогу, не переставая, повствовалъ ей о жизни въ своемъ миломъ Итон, о томъ, что онъ — признанный побдитель въ крокет, ‘командоръ’. Маленькой Ли все это казалось интереснымъ, и она слушала съ удовольствіемъ длинное повствованіе, но ей хотлось бы тоже кое-что поразсказать и про свою школьную жизнь. Если ей изрдка и удавалось вставить мимоходомъ свой анекдотикъ, Сесиль вжливо давалъ ей договорить и снова, безъ оглядки, пускался въ дальнйшія горячія повствованія. Это непріятно дйствовало на двочку, и ей вдругъ начинало казаться, что ясный весенній день не такъ ясенъ, а публика въ экипажахъ не такъ блестяща. Но, какъ ребенокъ, она скоро поддавалась дальнйшимъ впечатлніямъ.

— Еще дв минуты и — мы пришли!— объявилъ, наконецъ, Сесиль — Тогда напьемся чаю.

— Мама не позволяетъ мн пить ничего такого: ни кофе, ни чаю. Она надется, что у меня будетъ хорошій цвтъ лица, и что я буду хорошенькая.

Ли пріостановилась, выжидая, чтобы онъ подтвердилъ послднее.

— Вотъ еще выдумка — заботиться, чтобы былъ хорошій цвтъ лица! Вы нравитесь мн просто потому, что не такъ глупы, какъ другія двочки, въ васъ пропасть здраваго смысла, какъ у мальчика. Понятно, вы должны слушать свою мать, но посл прогулки вамъ надо подкрпиться. Вы смлы, но я вижу,— что вы немножко пріустали… Мама позволитъ вамъ выпить вина… немножко. У меня есть десять долларовъ: мн мачиха прислала.

— Я думаю, мама ничего не скажетъ… О, Боже!..— вдругъ вырвалось у двочки, когда передъ нею внезапно раскинулась широкая, безбрежная пелена океана.

Бухту Санъ-Франциско она видла не разъ, и она казалась ей очень красивой, но ревъ могучихъ зеленоватыхъ волнъ океана, ихъ пна и ея искристый блескъ на солнц — наполнили, ея умъ и душу новыми, невыразимыми впечатлніями.

Она вдругъ обернулась къ своему спутнику, ихъ глаза встртились, и ихъ дтскія сердца слились въ порыв восторга. Сесиль придвинулся къ ней поближе, взялъ ее за руку.

— Вотъ почему мн хотлось опять сюда придти, замтилъ онъ:— Я люблю эту картину!— Эти слова послужили исходомъ его возбужденію, и онъ уже спокойне прибавилъ:— Сойдемте внизъ, освжимся.

Они сошли внизъ по скал, къ небольшой постройк, стоявшей надъ водой. Въ невинности своей, Ли не подозрвала, что все Санъ-Франциско дрогнуло бы отъ ужаса, еслибъ ея жалкія стны вдругъ заговорили. Какой-то врожденный инстинктъ подсказалъ ей не спрашивать, что за странныя женщины подъ густой вуалью встртились ей по дорог, и почему у тхъ — другихъ, что сидли за столиками, въ сторон, такія смшныя щеки, брови и рсницы? Сесиль не обращалъ на нихъ вниманія и, подведя Ли къ одинокому столику, въ конц, приказалъ подать кларету, чаю и цлую тарелку — сэндвичей.

Пока дти дожидали, что имъ подадутъ заказанное, они съ восхищеніемъ смотрли на какой-то корабль, который уходилъ въ море, и думали, что хорошо бы уплыть на немъ, любовались роскошными холмами на томъ берегу, слушали, какъ щелкали зубами моржи внизу, у подножія скалы.

— Божественно!— со вздохомъ наслажденія говорила Ли:— Божественно! Отроду еще не было мн такъ весело!

Даже про цвтъ лица она забыла думать и сняла шляпку. Втеръ вызвалъ румянецъ у нея на щекахъ, глаза сіяли отъ радости, а Сесиль, не отрываясь, смотрлъ на море, которое и любилъ, и зналъ хорошо, — чмъ немало гордился. Онъ даже признался Ли, что для него было вопросомъ — считаться ли главаремъ въ крокет, или въ гонк, но крокетъ перевсилъ, потому что онъ, Сесиль, любилъ ‘чувствовать, какъ у него мелькаютъ пятки’.

Ли разсянно слушала его, потягивая кларетъ и закусывая сэндвичами, ей казалось, что мысли ея разомъ разлетаются въ разныя стороны.

— О!— воскликнула она вдругъ:— Я нисколько не устала: я чувствую, что еще много, много миль могу пройти! Пусть бы съ нами случилось приключеніе. Разв не чудесно будетъ испытать приключеніе?

Глаза у мальчика загорлись.

— Да? Вамъ — хотлось бы? Я тоже объ этомъ думалъ, но вдь вы двочка… впрочемъ, вы молодецъ. Мы наймемъ одну изъ рыбачьихъ лодокъ и покатимъ въ море, чтобы вмст съ валами подыматься и опускаться, — какъ въ бездну морскую. Нтъ, вы себ представьте, что это за прелесть! Но сперва скажите: вы не прочь?

— Еще бы!

Сесиль расплатился, и они пошли вдоль утесовъ до того мста, гд небольшое рыболовное судно готовилось выйти въ море. Ли съ удивленіемъ замтила, что ноги ея какъ-то подкашиваются или пляшутъ,— она не могла разобрать, но въ порыв радости, что она длаетъ нчто такое, чего не одобритъ весь меблированный домъ м-съ Гейнъ, скоро обо всемъ остальномъ позабыла думать. Сесиль проворно покончилъ переговоры съ хозяиномъ-рыболовомъ, — некрасивымъ итальянцемъ, который отнесся къ нему совершенно безучастно, — и вскор суднышко принялось скользить и нырять въ пнистыхъ валахъ океана. Ли сперва испугалась и въ ужас прижалась къ своему спутнику, но тотъ покровительственно и самоувренно убдилъ ее, что опасности нтъ никакой, еще дв-три минуты — и Ли уже всплеснула руками отъ восторга, ныряя посреди изумрудно-зеленоватыхъ стнъ воды. Вдругъ она принялась тереть глаза: солнце сейчасъ тутъ было и сіяло,— и вмигъ исчезло, точно сорвалось съ якоря и кануло въ воду. Двочка сказала Сесилю, тотъ вглядлся и обратился за разъясненіемъ этого чуда къ итальянцу.

— Это туманъ, чортъ его побери!— воскликнулъ послдній: — И съ чего онъ такъ рано?

Суденышко повернуло къ земл, и дти съ любопытствомъ слдили за мягкой, упорно надвигавшейся завсой тумана,— блой какъ облако, холодной какъ заря, пронизывающей какъ звуки среди ночи. Только разъ раскрылась она, и по краямъ отверстія приняла багряный оттнокъ, на мигъ, пылающей лентой пробжалъ солнечный отблескъ вверхъ и внизъ по трещин, разсыпался кровавыми каплями и снова исчезъ туда же, откуда появился. Сквозь горы тумана пронесся протяжный, зловщій стонъ Фараллонской ‘сирены’,— рога, который служитъ предостереженіемъ для судовъ въ мор.

Дти еще ближе прижались другъ къ дружк. Вдругъ ботикъ толкнулся обо что-то и дрогнулъ, дти подумали, что налетли на скалу, но оказалось, что итальянецъ причалилъ къ берегу, къ какой-то странной, незнакомой пристани.

— Послушайте!— воскликнулъ, обращаясь къ нему, мальчикъ: — Разв вы не перевезете насъ на ту сторону, пока еще не подошелъ туманъ?

— Хотите на тотъ берегъ, такъ добирайтесь вплавь, — замтилъ рыболовъ, выходя на-берегъ. Сесиль бросился къ нему съ горящими глазами:

— Я думалъ, что ты насъ везешь обратно! Ты негодяй!..

Тотъ разсмялся. Глотая слезы обиды, Сесиль обратился къ нему снова:

— Отецъ вамъ хорошо заплатитъ, — предложилъ онъ:— Только отвезите насъ обратно!

— Сегодня не поду черезъ бухту,— возразилъ тотъ.

— Но какъ же намъ добраться назадъ?

— Если пшкомъ пройдете три, пять миль (я что-то не припомню), вы можете взять почтовую лодку.

Сесиль прыгнулъ съ берега назадъ, къ своей спутниц:

— Мн очень, очень жаль, — замтилъ онъ, помогая ей выбраться на землю:— Что я вамъ надлалъ!

— Ахъ, пустяки!— весело возразила Ли.— Я думаю, что могу дойти.

— Вы молодецъ! Ну, пойдемъ,— согласился онъ, но лицо его было мрачно.

— Вы чудо какъ были хороши, когда грозили этому противному человку!— замтила она, беря его за руку:— Я уврена, что онъ васъ испугался.

— Ли!— убжденно воскликнулъ Сесиль, сіяя въ лиц, какъ настоящій побдитель:— Въ васъ одной больше здраваго смысла, чмъ во всхъ двочкахъ на свт! Идемте, я вамъ помогу дойти.

Они взобрались на высокій берегъ, и тогда только увидали, что вокругъ нихъ блетъ непроницаемый туманъ.

— Странно, отчего мн спать такъ захотлось,— замтила Ли.

— О, ради Бога, не засните! Побжимъ впередъ!— И дти принялись бжать, пока не запыхались. Остановившись, они увидали, что вокругъ нихъ стоятъ черныя мачты, которыя, казалось, упирались въ невидимыя за туманомъ звзды.

— Это лсъ,— краснолсье,— проговорилъ Сесиль:— Я, кажется, теперь наврно знаю, куда мы попали: мы съ отцомъ въ этомъ лсу бывали,— это настоящій лсъ! Я надюсь, что… А жаль, что мы не можемъ идти вверхъ по краю утесовъ!

Лсъ разростался, росло и число тропинокъ. Надъ головами дтей раскинулся густой молодой ельникъ. Гулъ моря удалился. Ли звнула и пошатнулась на ногахъ.

— О, Сесиль! Какъ я спать хочу! Шагу не могу больше сдлать.

Мальчикъ и самъ усталъ, но слъ, прислонился къ стволу большого дерева и взялъ на руки полусонную Ли, она удобно прижалась къ его плечу и уснула. Сесиль былъ смлый мальчикъ, но за т два часа, которые Ли проспала, нервы его вынесли тяжкое испытаніе. Высоко надъ нимъ, въ туман, шелъ непрерывный шопотъ невидимой для него листвы, издали доносился жалобный вопль Фараллонской ‘сирены’, — и только. Больше ни звука, ни шороха! Если въ лсу и были зври,— вс они спали…

V.

У бднаго мальчика начали стучать зубы,— отъ страха или отъ холода, онъ самъ не могъ бы разобрать,— какъ вдругъ Ли шевельнулась.

— Вы проснулись?— спросилъ онъ. И Ли мигомъ вскочила.

— Я не могла понять, гд я? Мэмми будетъ въ отчаяніи, заболетъ со страху!

— А мой отецъ подниметъ на-ноги всю полицію,— угрюмо подхватилъ Сесил и пошелъ впередъ:— Ну, вотъ! Мы идемъ въ гору! Да еще какой крутой подъемъ! А итальянецъ ничего про это не сказалъ.

— Мы, врно, снова заблудились,— съ покорностью судьб, которая особенно способна раздражить мужчину, сказала двочка.

— Если и заблудились,— я, все равно, ничмъ не могу помочь въ туман.

— А мн все равно: пусть подъемъ будетъ крутой, лишь бы на вершин была мэмми!

Сесиль тотчасъ смягчился.

— Ну, не горюйте! мы скоро туда доберемся. Я буду идти позади и подталкивать васъ.

Съ трудомъ, едва переводя дыханіе, они взобрались вверхъ на пригорокъ, который оказался цлой горой. Лсъ остался у нихъ позади, а вокругъ обступалъ тсный кустарникъ. Дтямъ приходилось много разъ отдыхать, голодъ только еще больше мучилъ ихъ посл того, какъ они съ жадностью погрызли нсколько штукъ печеній, которыя случайно нашлись у Ли въ карман. Но оба избгали говорить о своихъ тревогахъ, да и вообще мало говорили, даже когда останавливались, чтобы перевести духъ,— усталые, исцарапанные, оборванные. Наконецъ, и кусты остались позади,— а вокругъ, и впереди,— и повсюду,— очутились голыя скалы, камни и туманъ,— безпощадный, непроглядный туманъ. Мужеству пришелъ конецъ.

— Я не буду плакать,— храбро заявила Ли: — Только я думаю, что для насъ самое лучшее — посидть, пока не станетъ разсвтать, тогда и голодъ будетъ намъ не такъ чувствителенъ. Разскажите мн что-нибудь про отца, про себя… Мн кажется, теперь-то вы можете мн довриться?

— Мы друзья на всю жизнь! Вы нравитесь мн даже больше, чмъ мой пріятель въ Итон.— Вы славный малый! Ну, протяните правую руку и поклянитесь, что не скажете никому.

Ли дала клятву, и оба измученные путника услись поудобне въ углубленіи утеса.

— Говорить мн придется не много. Отецъ съ мачихой почти непрерывно ссорятся: она богата, а онъ разсчитывалъ современенъ разбогатть, потому что дядя-Бэзиль былъ старъ и холостъ, но два года тому назадъ онъ взялъ да и женился. Скоро мачиха принялась его язвить, какъ оса. Я, впрочемъ, ее люблю, потому что она рдко меня обижаетъ, не разъ я видлъ ее въ такомъ состояніи, что она была готова тотчасъ раскричаться, кто бы съ нею ни заговорилъ, я тогда уходилъ отъ нея въ сторону. А разъ я самъ взбсился, когда она принялась ругать моего дядю, а онъ былъ такъ добръ ко мн, я у него всегда гостилъ въ Маундрел, а онъ дарилъ мн ружья, длалъ мн кучу подарковъ и давалъ денегъ. Ну, я и сказалъ ей, что она противная, и зачмъ она его ругаетъ,— что я не буду ее любить, если она не перестанетъ, она расплакалась и меня расцловала (а цловаться она уметъ!),— и сказала, что любитъ меня больше всего на свт и сдлаетъ для меня все, что я захочу. Я вамъ не сказалъ, что она — американка? Отецъ говоритъ, что вс американцы вспыльчивы, а ужъ она-то и подавно, но она на меня не надышется (у нея вдь нтъ своихъ дтей),— вотъ, я ее за это и люблю… Какъ-то разъ обозлились они съ отцомъ ужасно, я былъ тутъ же, да они сгоряча не замтили. Отцу было нужно много денегъ, а она не давала и говорила, что онъ можетъ попросить у своей матери (у бабушки есть деньги, и часть ихъ она мн завщаетъ). Отецъ отвтилъ, что уже просилъ, но что она не хочетъ дать. Тогда Эмми (ее зовутъ Эмили, а это я ее такъ называю) принялась его всячески ругать и повторяла, что еслибы не я, она хоть сейчасъ была бы готова его бросить. А онъ сказалъ, что отъ нея не отстанетъ и удетъ изъ Лондона, какъ только можетъ дальше, и пусть она увидитъ, каково ей одной придется, безъ него:— Ты, говоритъ, въ нашемъ обществ чужая, тебя здсь едва терпятъ!— и хлопнулъ дверью, уходя. Она разрыдалась до истерики, но не поврила его угрозамъ. А онъ взялъ да и увезъ меня съ собою на другой же день, на зло ей и бабушк, онъ, впрочемъ, порядочно ко мн относился,— только мн больше бы хотлось быть теперь въ Итон. Онъ пріхалъ сюда, потому что здсь дешевле жить, и у него есть знакомые фермеры-англичане. Онъ надется, что Эмми раскается, но она писала мн и прислала два фунта стерлинговъ въ подарокъ, а о немъ — ни слова.

— Ахъ, Боже мой, Боже!— восклицала двочка, глубоко разочарованная въ своихъ романическихъ мечтахъ:— Мой папа съ мамой были преданы другъ другу. Должно быть, иначе жить — ужасно!

— О, я думаю, къ этому привыкаютъ, и наконецъ, безъ того, у каждаго есть свои особые интересы. Мачиха, обыкновенно, очень веселится, а отецъ рдко бываетъ дома, когда мы живемъ въ Лондон, осенью у насъ живетъ куча гостей,— Эмми арендуетъ помстье въ Гэмпшир.

— Такъ вашъ отецъ не лордъ?

— Нтъ. У насъ лордъ — мой дядя.

Впрочемъ, Ли скоро позабыла про свое разочарованіе и нжно потрепала своего товарища по рук.

— Вамъ не такъ счастливо жилось, какъ другимъ мальчикамъ, а вы все-таки хорошій, добрый! Мн это очень жаль, и мн хотлось бы, чтобъ вы могли жить съ мэмми и со мной!

Очевидно, Сесиль любилъ, чтобъ ему соболзновали, такъ какъ пустился тотчасъ же распространяться на жалобную тему любви и преданности своей бабушки и семерыхъ тетушекъ-двицъ, мачихи и дяди. Ему въ тни не было видно лица двочки, но онъ чувствовалъ, до чего напряженно она вникаетъ во вс интересы, сосредоточенные на немъ. Ли позабыла все на свт, кром Сесиля, Сесиль позабылъ все, кром самого себя.

— Я всегда буду васъ любить больше всхъ на свт, кром мэмми, — вскричала двочка, когда запасъ его краснорчія истощился:— И я клянусь!

— Разв вы не могли бы любить меня больше, чмъ вашу маму?— спросилъ онъ съ оттнкомъ ревности.

Ли замялась. Ея юное сердечко трепетало отъ столкновенія противоположныхъ чувствъ, но женская чуткость подсказала ей отвтъ.

— Пока — еще не могу ничего сказать: я ршу, когда буду совсмъ большая.

— Какой прокъ длать все на половину? Я такъ никогда не длаю. Вы нравитесь мн больше, чмъ кто-либо.

— А мн придется подождать,— твердо отозвалась двочка.

— А! Ну, и прекрасно. Конечно, еслибъ у меня здсь были знакомые мальчики, это было бы гораздо лучше.

— Такъ еслибъ вамъ было съ кмъ играть, вы бы меня не полюбили? О, какой вы недобрый, злой, жестокій мальчикъ!

— Да нтъ же! Вы вдь понимаете, что, все равно, я васъ любилъ бы, только вы не были бы мн до такой степени необходимы. Тутъ не за что сердиться… Ну вотъ! Чего вы?..

Ли расплакалась.

Сесиль вдругъ почувствовалъ, что ему холодно и голодно,— что онъ усталъ, а тутъ еще — не угодно ли!— сцена! На мигъ у него промелькнула мысль утшить ее, приласкать, но ему живо вспомнилось, что у его мачихи, напротивъ, отъ этого еще сильне льются слезы,— и онъ воздержался отъ нжностей.

— Мы обождемъ здсь до утра,— проговорилъ онъ,— а тамъ я вывшу вашъ передникъ, и кто-нибудь его увидитъ непремнно. Мы все равно, что потерпли крушеніе.

— Никогда я не терпла крушенія, и уврена, что мн бы это не понравилось!— всхлипывала двочка.

— Все-таки это — приключеніе, а вамъ вдь этого именно хотлось.

— Не люблю я приключеній. Это неинтересно,— и я вся избита, исцарапана.

— Однако, медвди на ласъ не нападали, вы хоть за то должны быть благодарны.

Еслибъ ее приласкали, Ли мигомъ бы утшилась, но тутъ она гордо встала и, отыскавъ себ мягкое мстечко на земл, собралась заснуть. Сесиль спсиво улегся тамъ же, гд стоялъ. Но и ему тяжело давило на мозгъ сознаніе усталости, и голода, и тревоги. Еще дв-три минуты, и онъ вскочилъ, снялъ свою куртку и подсунулъ ее подъ голову Ли. Оба мгновенно и глубоко уснули.

Ли проснулась первая, и ей сдлалось жутко отъ какого-то безотчетнаго, мертвенно-зловщаго затишья въ воздух, во всей природ. Все живое точно вымерло, безмолвная тишина была удручающая. Ли потянула за плечо Сесиля и заставила его встать на ноги:

— Право, случится еще что-нибудь ужасное! Ахъ, еслибы мы были дома!

Мальчикъ поднялся и протеръ глаза. Не усплъ онъ еще понять, что могли означать его слова, какъ раздался глухой ревъ, раскаты, которые неслись откуда-то, изъ ндръ земли, утесъ словно весь задрожалъ, заколебался у нихъ подъ ногами… Ли отскочила въ сторону, а Сесиль, ничего не соображая, почувствовалъ только, что быстро несется внизъ по скату безобразной разслины въ скал,— все ниже, ниже,— до безконечности скользя куда-то въ пространство.

Вокругъ него катились комки земли и камни. Въ голов у него была пустота, въ жилахъ усиленно дрожала кровь. Внезапно все остановилось. Сесиль машинально всталъ на ноги и пошелъ что-то отыскивать, не отдавая себ отчета, чего или кого онъ ищетъ. Къ нему на встрчу бжала Ли, а позади нея — рослый человкъ въ грубой одежд горца.

— Это землетрясеніе!— кричала Ли.— Ахъ, онъ насъ отведетъ домой!

VI.

Цлая ночь материнскихъ тревогъ и ужасъ передъ неожиданнымъ землетрясеніемъ, отъ котораго дрожалъ весь городъ до основанія, чуть не заставили душу бдной м-съ Тарлтонъ разстаться съ ея бренной оболочкой.

М-ръ Маундрелъ послалъ полицейскихъ въ поиски за дтьми, а самъ долго и безпокойно шагалъ въ верхней зал, наконецъ, сошелъ къ м-съ Тарлтонъ (уже поздно вечеромъ) и принялся уврять ее, что Сесиль — смлый мальчикъ и съуметъ защитить и сберечь ея Ли. Попозже — онъ опять къ ней зашелъ и засталъ тамъ м-съ Гейнъ, которая давала м-съ Тарлтонъ нюхать англійскую соль и обмахивала ее веромъ, его спокойствіе благотворно повліяло на нее, и она просила его не отходить отъ нея. Онъ согласился, и когда началось землетрясеніе, вошелъ къ ней безъ церемоніи и тотчасъ же принялся ограждать ее отъ падающей штукатурки. люстра прыгала, какъ плясунья на канат, и, наконецъ, сорвалась, съ грохотомъ упала на полъ, чмъ и вызвала отчаянный, но слабый вопль въ м-съ Тарлтонъ, распростертой на постели. Она задыхалась въ платк, которымъ онъ накрылъ ее съ головою, и разразилась истерикой. М-ръ Маундрелъ, наконецъ, убжалъ и по дорог просилъ м-съ Гейнъ вернуться къ больной.

Кром самой хозяйки, утро застало всхъ жильцовъ въ самомъ небрежномъ вид, а дамъ — еще въ папильоткахъ, вс толпились въ корридорахъ, обмниваясь впечатлніями. Часовъ въ одиннадцать утра, м-ръ Маундрелъ былъ занятъ чтеніемъ ‘особаго прибавленія’ къ газет, въ которомъ говорилось о землетрясеніи, когда на порог появился блдный, оборванный, исцарапанный мальчикъ. Отецъ поднялъ голову. Сесиль вздрогнулъ.

— Ступай и возьми ванну,— проговорилъ м-ръ Маундрелъ.— Сдлай одолженіе, не надодай мн разсказами о своихъ прижіюченіяхъ, съ меня боле, чмъ довольно — всего, что пришлось испытать.

——

Ни къ обду, ни въ школу не ходила Ли цлую недлю и съ величайшимъ рвеніемъ, съ любовью и раскаяніемъ ухаживала за своей больной матерью. Первые два дня Сесиль не смлъ къ нимъ показаться, на третій — онъ нершительно постучался въ ту дверь.

— Ахъ, очень рада, что вы не совсмъ меня забыли!— встртила его Ли.

Сесиль не пытался извиняться, онъ только подалъ ей мшочекъ леденцовъ и огромное яблоко.

— Я думалъ, что вамъ, можетъ быть, будетъ это пріятно, такъ какъ вы теперь не можете сами пойти купить, — весьма искусно пояснилъ онъ.

— Какъ вы добры!— отозвалась она.

— Я днемъ всегда буду приходить, чтобы ухаживать за вашей мамой,— продолжалъ онъ.

— Вотъ выдумка,— чтобъ мальчикъ былъ сидлкой!— презрительно воскликнула двочка.

— А вы лучше ступайте да засните, — продолжалъ онъ.— Какое ей теперь давать лекарство?

Ли поддалась его убжденіямъ, и дйствительно заснула. Немного спустя, м-съ Тарлтонъ проснулась, чувствуя на себ чей-то упорный взглядъ. Больная слабо улыбнулась и потрепала его нжно по рук:

— Вы добрый мальчикъ,— промолвила она.

‘Добрый мальчикъ’ обидчиво вспыхнулъ.

— Я вовсе не желаю, чтобъ меня считали мякишемъ!

— Я знаю, знаю! Я хочу сказать, что большинство мальчиковъ — эгоисты, я знала, что вы благополучно доведете до дому мою Ли.

— Ахъ, еслибъ вы только мн сказали, что прощаете меня!

— Прощаю, прощаю, только, пожалуйста, не повторяйте ужъ этого больше.

Сесиль далъ ей лекарство, и больная какъ будто задремала, но онъ видлъ, что она не спитъ.

— Мн бы хотлось, чтобы вы были немного постарше,— неожиданно сказала она.

— Да я и безъ того гораздо старше Ли,— выпрямляясь, возразилъ мальчикъ.

— Нтъ, я хочу сказать, что было бы хорошо, еслибь вы были старше и такъ же любили мою Ли, какъ теперь. Я скоро умру, между тмъ, я надялась дожить, пока Ли выйдетъ замужъ. Не болзнь, а забота мучаетъ меня.

— Если хотите, я женюсь на Ли!— довольно забавно предложилъ Сесиль.— Она мн очень нравится, мн было бы очень кстати жить съ нею въ Англіи.

М-съ Тарлтонъ приподнялась на локт, и ея исхудалыя щеки такъ и загорлись румянцемъ.

— Сесиль! Пообщайте мн, что вы женитесь на ней!— торжественно сказала она.— Я знаю, что вы будете всегда къ ней добры: мн больше не на кого ее оставить… Общайте!

— Общаю!— поспшно подхватилъ мальчикъ.

— Если я умру прежде, чмъ вы вернетесь въ Англію, увезите ее съ собою, если отецъ согласится, если же нтъ, прізжайте за нею, когда исполнится ваше совершеннолтіе. Помните, что вы дали общаніе умирающей.

— Да, мэ’мъ!— тихо подтвердилъ Сесиль. Несмотря на его крайнюю юность, чутье говорило ему, что м-съ Тарлтонъ поступаетъ не совсмъ порядочно, и онъ спшилъ успокоить больную… на время.

Какъ только Ли проснулась, онъ поспшилъ уйти, но на слдующій же день, когда пришелъ опять, его непріятныя впечатлнія почти изгладились, и онъ началъ чувствовать себя попрежнему.

На четвертый день посл разсказаннаго выше, Сесиль сидлъ и молча смотрлъ на Ли, помогая ей въ то же время грть овесъ для матери.

— Я бы желала, чтобы вы на меня не уставляли до такой степени глаза,— довольно рзко замтила вдругъ Ли.

— Я какъ разъ думалъ въ эту минуту… Вы знаете, я вдь буду вашимъ мужемъ.

— Что?! Что вы сказали?— роняя нагртый овесъ въ огонь, воскликнула двочка, и ея голова гордо откинулась назадъ, а ноздри раздулись.— Кто это вамъ сказалъ,— я бы желала знать? Только не я!

— Ваша мама просила, чтобы я женился на васъ, и я сказалъ ей, что женюсь.

Юная американка, въ порыв гнва, вскочила и топнула ногой.

— Вотъ выдумка?! Попробуйте. Выдумали сказку, что можете жениться на двушк просто потому, что вамъ это вздумалось,— да еще не спроса ея!— А я возьму, да и не пойду за васъ,— вотъ вамъ!

Маундрелъ-младшій, стоя передъ нею, засунулъ руки въ карманы и въ недоумніи, но все-же съ неудовольствіемъ поглядывалъ на нее. Будь она мальчишка, онъ зналъ бы, что съ нею нужно сдлать: оттузить ее хорошенько,— вотъ и все. Но двочка — загадка, похитре землетрясенія, и онъ снизошелъ къ дипломатической хитрости.

— Конечно, я сдлаю вамъ предложеніе, если вамъ это больше нравится.

— Еще бы! Голову можете отдать на отсченіе…

— Итакъ…— протянулъ Сесиль, весь красный, переминаясь съ ноги на ногу.

— Ну, что же?

— О!.. То-есть… Вы можете выйти за меня, если хотите… А, чортъ! Я не умю длать предложенія.

— Это врно, — возразила Ли и мысленно перебрала сцены изъ лучшихъ романовъ.— Вы должны стать на колни,— прибавила она.

— Скоре умру!— вскричалъ Сесиль.

— Нтъ, вы должны!

— А я не встану.

— Такъ я за васъ не выйду.

— Ну, и пусть! Мн все равно.

— Вы общали.

— Я вовсе не оселъ, чтобы такъ поступать…

Ли кротко его перебила:

— Впрочемъ, насчетъ колнопреклоненія, мн это все равно, я боюсь, что покатилась бы со смху, пожалуй. Скажите просто: ‘Хотите быть моей женой?’

Сесиль, надувшись, повторилъ эти слова.

— Ну, вотъ мы — женихъ и невста!— снисходительно промолвила Ли.— Ахъ, нашъ овесъ сгорлъ, но у насъ его куча, уже нагртаго, а для васъ я сдлаю сиропъ и накапаю вамъ цлый леденецъ.

Двочка потянулась къ его галстуху и расправила его.

— Когда вы взбситесь, у васъ такой побдоносный видъ, точно вы властвуете надъ вселенной.

Мальчикъ сълъ леденецъ и усмирился.

VII.

Вскор м-съ Тарлтонъ стало какъ будто лучше. Она могла сидть, поэтому Сесиль повелъ Ли прогуляться, но на этотъ разъ они вернулись во-время: предупрежденіе отца, что, въ противномъ случа, его угостятъ колотушками — подйствовало. Съ этого дня, дти ежедневно ходили на Базарную улицу, а по воскреснымъ днямъ бывали вмст въ церкви.

Однажды, возвращаясь изъ школы, Ли замтила, что у крыльца м-съ Гейнъ происходитъ драка. Борцами оказались Берти Рейнольдсъ и Сесиль Маундрелъ. Первымъ движеніемъ Ли было закричать, а вторымъ — ободрить товарища, но она сдержала свой порывъ, вспомнивъ, что это не пристало двочк, или, какъ сказала бы ея мать, — южанк. Ли взобралась на какой-то ящикъ и принялась наблюдать за ходомъ битвы, сжимая кулаки и возбужденно сверкая глазами. Сердце у нея щемило: ея Сесилю приходилось плохо, его противникъ былъ рослый и ловкій малый, умло распредлявшій удары. Сверхъ того, вс были за него: во-первыхъ, онъ былъ американецъ, а во вторыхъ,— Сесиль недли три подъ рядъ дразнилъ мальчиковъ-жильцовъ м-съ Гейнъ и относился къ нимъ высокомрно. Уже не сегодня въ воздух пахло местью. Боролись мальчики какъ дикари: Ли было страшно смотрть имъ въ лицо. У ея друга былъ подбитъ жестоко глазъ, помятъ и исцарапанъ носъ, а блоснжная рубашка окровавлена, Сесилю достался здоровенный ударъ въ подбородокъ и — онъ свалился.

Теперь — пора! Ли мигомъ спрыгнула на землю и, очутившись около павшаго, поддержала ему голову, а зрители свистли и шикали.

— Помогите мн внести его въ домъ, гадкій, противный вы хвастунъ и забіяка!— сказала Ли побдителю.— Берите его за ноги,— вотъ такъ!

Инстинктъ народности подсказалъ ему, что надо покориться, и Сесиль благополучно былъ положенъ въ сторонк, въ сняхъ, а Рейнольдсъ поспшилъ бжать подальше отъ гнва, котораго были преисполнены глаза и руки Ли. Она прижала избитаго бдняка къ своей груди и горько зарыдала.

— Да ну же! Полноте!— остановилъ ее потерпвшій.— У меня просто голова болитъ,— только и всего!

— Ужъ эти проклятые мальчишки!— всхлипывала Ли.

— По крайней мр, они знаютъ теперь, что я умю драться,— возразилъ онъ, но въ голос его не было ни силы, ни гордости.

— Съ чего вы подрались-то?— спросила Ли, осушая слезы своимъ передникомъ, запачканнымъ кровью.

— Они сказали, что Соединенные-Штаты два раза ‘смазали’ Англію, а я сказалъ, что — нтъ. Они сказали, что я не знаю исторіи, а я имъ сказалъ, что они врутъ. Ну, словомъ, они выбрали своимъ борцомъ Рейнольдса,— вотъ мы и подрались.

— Не волнуйтесь!— успокоительно говорила двочка.— Какъ вамъ кажется,— можете вы дойти до своей комнаты? Вамъ лучше лечь въ постель.

Съ трудомъ дотащился Сесиль до своей комнаты и повалился на кровать. Ли была въ своей сфер: она обмывала ему лицо водой, бгала за льдомъ, длала перевязки. Какъ ни жаль ей было товарища, а и ей онъ показался смшонъ со своимъ лицомъ, обвязаннымъ въ двухъ мстахъ.

— Ли!— послышался съ постели глухой голосъ, когда она спустила занавски.— Стяните съ меня сапоги.

Ли колебалась, но не долго. Она сняла сапоги, но не могла удержаться, чтобы не сказать:— А вдь Штаты смазали Англію!

Въ одинъ мигъ, Сесиль приподнялся на локт.

— Ну, ужъ нтъ!— хрипло воскликнулъ онъ.— Еслибы вы были мальчикъ, я бы васъ отхлесталъ!

— Въ прошлую четверть мы кончили исторію Соединенныхъ Штатовъ: мы васъ побили во время революціи и въ 1812-мъ году.

Сесиль привсталъ и выпрямился, гнвно сверкая своимъ подбитымъ глазомъ.

— А я вамъ говорю, что — нтъ!— при этомъ его повязки свалились, изъ ранъ показалась кровь.

Ли, въ порыв раскаянія, заставила его откинуться на подушки.

— Я совсмъ дрянная, не знаю, къ чему я это сказала?— всхлипывая, говорила она, и еще разъ промыла и перевязала его раны.

— Ли! Скажите, что вы не побили насъ!— шепнулъ усталый дтскій голосъ.

— Конечно, не побили!— согласилась она, съ цлью успокоить Сесиля.

VIII.

Около недли спустя посл драки Сесиля на улиц, Ли проснулась среди ночи отъ какого-то страннаго ощущенія,— какъ будто на нее откуда-то подуло холодомъ. Она посмотрла на дверь,— ничего: заперта, и все въ комнат какъ всегда, въ томъ порядк, въ какомъ она сама, Ли, все оставила, засыпая, даже фланелевая юбка, которую м-съ Тарлтонъ вышивала для дочери, лежала тамъ, гд была брошена съ вечера, и иголка высоко торчала, блестя какъ длинный лучъ при свт ночника. Все вокругъ было какъ обыкновенно, а все-таки во всемъ чувствовалось безотчетное присутствіе чего-то жуткаго, необычнаго и Ли поддалась этому впечатлнію:

— Мэмми!— позвала она:— мэмми!

Сонъ у м-съ Тарлтонъ былъ всегда очень чуткій, но на этотъ разъ она не откликнулась.

Ли соскочила на полъ и подбжала къ матери, но за шагъ до кровати остановилась, и колнки у нея затряслись: мать ея лежала на боку, лицомъ къ стн, протянувъ руку на одял… Ли, испуганная неподвижностью и безотвтностью матери, бросилась внизъ, а потомъ прямо къ Сесилю, дверь его комнаты не была заперта на ключъ. Мальчикъ проснулся, но пришелъ въ себя только очутившись на ногахъ и кого-то отгоняя отъ себя, какъ во сн.

— Да это я, это я!— запыхавшись, лепетала Ли.— Съ мэмми что-то случилось, пойдемъ скоре!

— Хорошо, хорошо, только вы останьтесь здсь, а я пройду къ отцу и однусь.— М-ръ Маундрелъ вышелъ изъ своей комнаты и при свт газоваго рожка замтилъ, какъ блдна и утомлена бдная двочка. Возвращаясь отъ м-съ Тарлтонъ, онъ встртилъ на лстниц сына и Ли, закутанную въ пальто ея маленькаго друга, и заставилъ обоихъ вернуться обратно.

— Миссисъ и миссъ Гейнъ у вашей мамы,— проговорилъ онъ.— Ложитесь въ постель Сесиля и спите, а Сесиля я возьму къ себ.

— Я никогда не оставляю мэмми на чужихъ рукахъ,— пролепетала Ли и вздрогнула, почему-то закрывая себ уши обими руками.— Только бы мн не остаться одной!..

— Хорошо, — поспшилъ м-ръ Маундрелъ согласиться.— Ступайте оба въ гостиную, а ты, Сесиль, завари ей чаю.

Сесиль скоре донесъ, чмъ довелъ двочку до гостиной, посадилъ ее на диванъ, зажегъ вс рожки, и принялся заваривать чай дрожащими руками. Покончивъ съ этимъ дломъ, онъ подошелъ къ ней съ чашкой чаю.

— Пейте!— самымъ ршительнымъ тономъ приказалъ онъ, и Ли проглотила на-скоро цлую чашку чаю. Сесиль тоже выпилъ чаю и, подойдя къ Ли, крпко обнялъ ее, проговоривъ:

— Ну, теперь можете, если хотите, плакать…

Отъ усилія сдержать свои слезы, онъ морщилъ брови, а Ли спрятала свое блдное лицо у него на груди и зарыдала неудержимо надъ своей ужасной догадкой. Сесиль не могъ ничего придумать — ей сказать, но судорожно обнималъ ее и цловалъ, онъ былъ готовъ самъ разрыдаться и въ то же время сожаллъ, что это случилось не тремя днями позже. Ему казалось, что за три дня всякая двочка успетъ выплакать вс свои слезы. Друзья и знакомые м-съ Тарлтонъ вс прислали цвтовъ и пришли на отпваніе, которое происходило въ той же комнат, гд она умерла. М-съ Гейнъ нашла, что вынести покойницу въ церковь слишкомъ дорого обойдется, а перенести ее въ общую гостиную не допустили жильцы.

Ли сидла поодаль, въ уголку, крпко держась за руку Сесиля, еще худе, еще черне казалась она въ своемъ траурномъ плать, хотя оно, какъ новинка, и умряло на время ея горе. Вс дамы цловали ее и звали къ себ, а м-съ Монгомери, только-что вернувшаяся изъ Европы, очень волновалась и хотла тотчасъ же увезти ее, но двочка только качала головой: у нея и у ея друга были совсмъ другіе планы.

Кроватку ея перенесли въ комнатку миссъ Гейнъ, и Ли, какъ всегда, продолжала ходить въ школу, но горе ея, съ теченіемъ времени, не смягчалось, а скоре усиливалось, она даже стала горбиться, почему м-съ Гейнъ и заблагоразсудила надть на нее корсетъ. Это обстоятельство еще боле подтвердило мрачныя воззрнія двочки на жизнь, а ея женское чутье подсказало ей, что она должна сдерживать свои слезы, если хочетъ, чтобы Сесиль былъ ея другомъ и товарищемъ. Онъ былъ съ нею добръ и ласковъ, и объявилъ, что любитъ ее еще больше за то, что она славная двочка и держится прямо (про корсетъ Ли умолчала), и что отецъ, который вообще американцевъ ненавидитъ, говоритъ тоже про нее, что она ‘славный малый’ и что въ ней, несмотря на то, что ей всего двнадцатый годъ, больше выдержки и здраваго смысла, чмъ съумла за тридцать-пять лтъ пріобрсти сама избранница его сердца.

Ли часто и подолгу гуляла съ товарищемъ своихъ думъ, иногда они здили кататься на лодк, одинъ разъ Сесиль и его отецъ даже взяли ее съ собой на рыбную ловлю,— и тутъ-то впервые закралось ей въ душу подозрніе, что, въ сущности, она все-таки одинока. Углубившись въ свой любимый спортъ, они забыли думать про нее, и безъ ея участія, повидимому, чувствовали себя хорошо: никогда еще не видывала она м-ра Маундрела такимъ счастливымъ, а каріе глаза Сесиля искрились, какъ шампанское…

——

Прошелъ почти мсяцъ со дня смерти м-съ Тарлтонъ.

Однажды, сидя за завтракомъ, Сесиль толкнулъ Ли подъ столомъ и подмигнулъ ей, указывая бровями на отца, который внимательно читалъ англійскую газету, лицо его, обыкновенна блдное, вспыхнуло, казалось, волненіе готово было отразиться въ чертахъ его лица.

Вскор днемъ, когда Ли возвращалась изъ школы домой, Сесиль вышелъ къ ней на встрчу.

— Мой дядя и его бутузъ — оба умерли, и ихъ наслдникъ — мой отецъ,— объявилъ онъ.

— Значитъ, онъ — лордъ?— чуть не задыхаясь, воскликнула Ли.

— Да.

Глава у двочки такъ и запрыгали, ея романъ ожилъ, заботъ — какъ не бывало.

— Онъ герцогъ?

— Нтъ: онъ — графъ.

— ‘Графъ’ даже красиве, чмъ ‘герцогъ’… то-есть, какъ самое названіе, конечно.

— У него есть еще особый титулъ,— такъ ужъ это полагается: онъ — лордъ Барнстэплъ.

— Ну, это не такъ красиво.

— Я…— Сесиль засунулъ руки въ карманы и сильно покраснлъ.— Пожалуй, вамъ я могу это сказать: у меня вдь тоже есть свой титулъ. Видите ли,— отецъ мой — графъ Барнстэплъ и виконтъ Маундрелъ, а я, значитъ, оказываюсь ‘лордомъ Маундрелъ’… Никому другому я ни за что не ршился бы сказать,— прибавилъ онъ поспшно.

— Сесиль!— восторженно вырвалось у Ли, она неистово замахала руками и запрыгала отъ радости.— Отроду я не слыхала ничего чудесне! Это совсмъ точно живемъ мы ‘въ Вальтеръ-Скотт’ или ‘въ Шекспир’, или… что-нибудь въ этомъ род. Придется вамъ носить корону и порфиру?

— Я не король, — съ достоинствомъ возразилъ Сесиль.— Вотъ посл этого и говорите, что я не знаю исторіи Соединенныхъ-Штатовъ! Вы вдь, американцы, презабавный народъ! Только вы и способны заботиться о такихъ пустякахъ!

— Что-жъ тутъ такого? Мн кажется, чудесно быть лордомъ или лэди? Цлыя полки книгъ написаны про нихъ,— это самые лучшіе изъ романовъ, которые каждый читаетъ… А какое множество балладъ, поэмъ, картинъ! Я слышала, какъ мама часто объ этомъ говорила, и я ей вслухъ читала… Она думала, что это разовьетъ во мн вкусъ къ изящной литератур. Я живо могла себ представить герцоговъ и королей, ихъ великолпныя шествія, замки и турниры, принцессъ и соколовъ. О, Боже мой! Да я была бы совсмъ глупа, еслибъ это мн было все равно! Я только жалю, что не родилась такою, какъ он. Я уврена, что въ нашемъ Санъ-Франциско нтъ ничего романическаго,— особенно въ Базарной улиц.

— Но вы будете такою же, — согласился, наконецъ, Сесиль.— Вы вдь выйдете за меня замужъ.

— Ну да! Ну да! Не можемъ ли мы жениться… хоть сейчасъ?

Сесиль опустилъ голову и покачалъ ею отрицательно.

— На дняхъ я говорилъ съ отцомъ, и онъ мн сказалъ,— мальчикъ вздрогнулъ при одномъ воспоминаніи объ этомъ,— онъ сказалъ, что не можетъ взять васъ съ собою, — что съ него довольно и одной американки въ семь, и… ну, словомъ, наговорилъ кучу всякихъ гадостей. Длать нечего,— намъ придется обождать, пока я самъ за вами пріду, или кто-нибудь привезетъ васъ къ намъ.

Отойдя въ уголъ лстницы, Сесиль потянулъ къ себ Ли и высокимъ фальцетомъ произнесъ:

— О, Ли! Мы завтра узжаемъ. Какъ мн противно оставлять васъ одну!

— Вы дете… завтра?!— задыхаясь, повторила Ли.— И… безъ меня!

Она залилась слезами, а Сесиль на этотъ разъ позабылъ свою мужскую гордость и тоже заплакалъ.

— Ахъ, еслибъ я былъ уже большимъ!— всхлипывая, говорилъ онъ.— Но до этого еще далеко. Много лтъ пройдетъ, пока я кончу курсъ въ Итон, а потомъ я поступлю въ Оксфордъ: мн вдь только четырнадцать лтъ и одиннадцать мсяцевъ. Цлыхъ шесть лтъ придется дожидать, пока я буду совершеннолтнимъ. Чортъ знаетъ, какъ долго надо давать образованіе человку! Пожалуй, добрыхъ восемь лтъ придется съ вами не видаться.

— Восемь лтъ? Да я умру!.. Отчего онъ не хочетъ взять меня съ собой? Я могу за себя заплатить: м-съ Гейнъ говоритъ, что у меня есть восемьдесятъ долларовъ въ мсяцъ. Какъ вамъ кажется: отецъ, узнавъ это, не передумаетъ?

— Нтъ! Нтъ…

Выплакавъ вс слезы, Ли покорилась своей горькой участи.

— Но мы будемъ, все-таки, переписываться разъ въ недлю,— да?

Пришла очередь Сесилю растеряться.

— Ли!— воскликнулъ онъ въ отчаяніи:— я терпть не могу писать письма!

— Но вы будете мн писать, будете?— рзко повторила Ли.

— Ну хорошо, хорошо: попробую!.. Но только разъ въ мсяцъ.

— Разъ — въ недлю, а не то я не буду вовсе писать! А какъ пріятно получать письма!

— Ну, такъ два раза въ мсяцъ.

На томъ и согласились, и вмст пошли укладываться.

За обдомъ у бдныхъ дтей были такія печальныя лица, что по адресу м-ра Маундрела былъ направленъ не одинъ укоризненный взглядъ: дти немало всхъ развлекали и увеселяли, а потому и пользовались всеобщимъ сочувствіемъ.

Посл обда Ли и Сесиль сидли въ гостиной и говорили о своей дальнйшей судьб, и Сесиль благосклонно общалъ, что ихъ жизнь сложится непремнно какъ въ роман Вальтеръ-Скотта… который Ли больше всего по-сердцу. Посл нкоторыхъ преній, она ршила, что ей больше всего нравится поэма ‘Марміонъ’, и Сесиль согласился принять на себя роль героя, Ли, со своей стороны, общала всюду съ нимъ ходить и здить удить рыбу, — общала не кричать, даже еслибъ ее напугалъ страшный черный жукъ,— общала никогда не злиться и не бранить его. Они обмнялись залогами обоюдной врности. Ли дала ему свое золоченое сердечко съ ея портретомъ (сдланное изъ желтой жести) а въ немъ — прядь своихъ прямыхъ волосъ, Сесиль подарилъ ей на память кольцо съ фамильнымъ гербомъ и просилъ держать его пока въ карман, чтобы отецъ не замтилъ.

Поутру ей милостиво разршили хать провожать Сесиля, но оба друга были слишкомъ взволнованы, чтобы особенно поддаваться унынію. Они прохаживались по палуб, ходили осматривать каюту перваго класса, которую взялъ для себя и для сына лордъ Барнстэплъ.

— Вы не будете высовывать голову изъ окна,— нтъ, Сесиль?— тревожно спрашивала его Ли.— И ночью, — смотрите!— держитесь покрпче, чтобы не вывалиться.

Сесиль пробурчалъ что-то такое въ отвтъ. Ли ужъ успла навсить на него предохранительный мшочекъ съ камфорой и подарила большой запасъ леденцовъ отъ кашля.

Лордъ Барнстэплъ посмотрлъ на часы.

— Черезъ восемь минутъ — мы удемъ,— проговорилъ онъ и предложилъ Ли начать прощаться. Онъ былъ настроенъ благодушно и даже улыбался, казалось, ему хотлось на прощанье быть со всми въ ладу, и онъ даже рисовалъ себ въ будущемъ маленькую Ли не иначе, какъ богатой наслдницей, милліонершей (ему почему-то представлялось, что вс двушки-американки становятся милліонершами, когда выростаютъ), конечно, Сесиль могъ выбрать себ подругу не хуже Ли.

— Когда-нибудь можетъ случиться, что вы попадете въ Англію, — сказалъ онъ двочк: — вы, американцы, вдь, постоянно путешествуете, такъ ужъ постарайтесь какъ можно ближе походить на англичанку. Не будьте болтливы, а главное — не давайте надъ собой волю истерик: я увренъ, что можно не поддаваться, — стоитъ только захотть. И… вотъ еще что: ваши манеры… мм… нсколько рзки, угловаты, у васъ есть привычка иногда развалиться, а ваша мать, насколько я слышалъ, была весьма изящная женщина. Постарайтесь сдлаться такою же, какъ она. М-съ Гейнъ говоритъ, что друзья вашей матери намрены предложить вамъ переселиться къ нимъ. Вамъ надо непремнно принять ихъ предложеніе: было бы ужасно получить воспитаніе въ меблированномъ дом! Ну, кажется, вотъ и все. А теперь — прощайтесь.

Сесиль крпко обнялъ и поцловалъ Ли и кивнулъ ей еще разъ на прощанье. Лордъ Барнстэплъ далъ имъ побыть еще минуту вмст, а затмъ взялъ двочку за-руку и повелъ ее къ выходу.

— Прощайте!— проговорилъ онъ ласково:— Вы славная двочка, не длаете сценъ. Помните,— чтобъ у васъ не было истерикъ!

По дорог домой, сидя одна въ наемномъ экипаж, Ли, однако, не стсняясь, рыдала,— и было отъ чего. Сесиль ухалъ, а дома нельзя даже выплакаться у мэмми на кровати: тамъ, тоже,— какъ и везд вокругъ нея,— чужіе… все чужіе!

IX.

Цлая недля прошла въ неопредленныхъ переговорахъ, и, наконецъ, въ дом м-съ Монгомери собрались для окончательнаго ршенія м-съ Бранванъ, м-съ Джири и м-съ Картрайтъ.

У послдней была племянница, Елена Бельмонтъ, энергію которой пока временно обуздывала школа. М-съ Монгомери и м-съ Браннанъ готовились къ отвтственной роли матери красавицъ. Значеніе м-съ Джири было нсколько меньше въ этомъ смысл: ея дочь можно было назвать скоре видной, нежели красивой. М-съ Картрайтъ была между двухъ огней: своимъ братомъ-полковникомъ,— домомъ котораго она управляла съ тхъ поръ, какъ онъ овдовлъ,— и Еленой — двушкой ршительной и властной. Въ Калифорнію она явилась не особенно съ твердымъ характеромъ, но съ тхъ поръ окончательно его лишилась, впрочемъ, въ ея распоряженіи всегда былъ цлый потокъ разсужденій, и она имла извстное положеніе въ обществ, поэтому на свои совты и собранія вс ея друзья непремнно ее приглашали. М-съ Монгомери была ‘настоящая южанка’,— горячая, увлекающаяся, скоре склонная надлать бдъ, когда ее подхватитъ вихрь увлеченія. М-съ Браннанъ представляла собою просто, мать пышной красавицы, но и она была непремннымъ членомъ тснаго кружка пріятельницъ покойной м-съ Тарлтонъ. М-съ Джири — была практичная особа и жена милліонера. Въ 49-мъ году, ея супругъ,— по наружности довольно близко напоминавшій собой сушеную треску, уроженецъ Мэна,— промывалъ золото, въ пятидесятыхъ годахъ, онъ накупилъ себ земель и луговъ, въ шестидесятыхъ былъ уже крупнымъ банкиромъ, и, наконецъ, добился того, что сдлалъ изъ своей жены-южанки такого же узкаго и практичнаго человка, какъ онъ самъ. Ея пріятельницы всегда обращались къ ней за совтомъ.

— Такъ вотъ въ чемъ дло,— тотчасъ же начала м-съ Картрайтъ:— Эту милую двочку, нельзя воспитывать въ меблированныхъ комнатахъ, хотя бы у м-съ Гейнъ. Ли — внучатная или двоюродная племянница генерала Роберта Ли и троюродная сестра Бркинриджей, Рандольфовъ, Карролей и Прстоновъ, не говоря уже о Тарлтонахъ. Пока еще была жива наша милая, но гордая Маргарита, мы ничего не могли сдлать, но теперь — Ли намъ принадлежитъ, тмъ боле, что братецъ Джэкъ и м-ръ Браннанъ состоятъ ея душеприказчиками и опекунами. Теперь, конечно, я сама бы ухватилась за удобный случай взять ее къ себ, еслибъ не моя дорогая, энергичная Елена. Черезъ годъ она уже будетъ дома, а если он не поладятъ,— для меня это будетъ ужасно! Елена — добродушнйшее, милйшее созданье, но такой тиранъ! Ея волю никто никогда не пытался сломить. Вы не можете себ представить, что мн приходится подчасъ переносить, хотя я могу сказать, что передъ нею буквально преклоняюсь, а вдь Ли, за одиннадцать лтъ своей жизни, тоже привыкла творить свою волю, и было бы ужасно, еслибы она не захотла уступать Елен. А между тмъ, мн кажется, что Ли именно ни за что не станетъ уступать, и было бы ужасно для нея воспитываться въ дом, гд ея индивидуальность была бы подавлена, хотя, впрочемъ, можетъ легко случиться, что Елена тотчасъ же выйдетъ замужъ…

— А сколько у Ли годового доходу?— перебила ее м-съ Джири.

— Восемьдесятъ долларовъ въ мсяцъ… Нтъ, вы себ представьте: дочь Гейварда Тарлтона должна жить и воспитываться на какіе-нибудь восемьдесятъ долларовъ!

— Этого вполн довольно ей на ученье и на платье, а когда ей придется вызжать, мы можемъ каждая подарить ей по платью и сообща сдлать приданое, когда она будетъ выходить замужъ.

— Но вдь надо же, чтобъ у нея гд-нибудь былъ родной уголъ,— свой домъ, своя семья и материнская ласка,— возразила м-съ Монгомери, которая, повидимому, сдерживала свое краснорчіе.— Что, еслибъ на ея мст была моя Тини? Я какъ подумаю,— такъ и зальюсь слезами. Бдная крошка! Жить въ меблированныхъ комнатахъ ей не пристало, нечего и говоритъ…

— Еще бы! Тарлтоны — одинъ изъ древнйшихъ родовъ нашего Юга!— восторженно вырвалось у м-съ Картрайтъ.

— Все это хорошо и прекрасно, но почему бы не помстить ее въ ‘Женскую Семинарію’ Милля на семь лтъ? Лтомъ она можетъ жить у насъ, въ Мэнло, — предложила дловитая м-съ Джири.

М-съ Монгомерй внушительно покачала головой.

— Нтъ, нтъ! Ей необходимо имть свой домъ: она — нжной души ребенокъ. Ее оскорбило бы, ей было бы больно чувствовать себя заброшенной и одинокой, никому особенно не интересной… Нтъ, даже подумать страшно!

— Значитъ, приходится кому-нибудь изъ насъ взять ее къ себ,— проговорила м-съ Джйри.

— Именно, я такъ и думаю!— горячо подхватила м-съ Монгомерй.

— Еслибъ не Елена…— начала-было м-съ Картрайтъ, готовясь повторить все снова, но ее перебила м-съ Браннанъ, заговорившая съ необычной для нея твердостью:

— Я боюсь, что и я не могу, моя Или такъ требовательна и такъ ревнива,— хотя на видъ и спокойна,— что мн страшно за нее. Я сдлаю все, что угодно, въ смысл подарка къ празднику, и буду очень рада, если Ли можетъ приходить учиться съ моей Корали, но взять ее жить къ себ — я не могу рискнуть.

— Понятно, вы взяли бы, еслибъ могли,— сказала м-съ Монгомерй:— Мы вс знаемъ, какъ вы милы и добры. А вы, Марія?

— М-ръ Джири и слышать не хочетъ. Онъ терпть не можетъ сентиментальностей и всего, что выходитъ изъ ряду обыденной жизни, а вдобавокъ и покойная Маргарита всегда надъ, нимъ подсмивалась, какъ надъ сверяниномъ, онъ вдь не изъ такихъ, которые легко забываютъ… Нтъ, я даже и не думала объ этомъ. Я ей буду длать подарки и закажу нарядное платье, когда ей минетъ восемнадцать лтъ,— но больше ничего не могу сдлать.

— А я не смю даже и попытаться,— вздохнула м-съ Картрайтъ.— Но Джэкъ можетъ очень многое для нея сдлать.

— Такъ, значитъ, ршено!— перебила м-съ Монгомери.— Она досталась мн. Еще въ день похоронъ я звала ее къ себ, но тогда она надялась, что этотъ безсердечный, англичанинъ возьметъ ее съ собою,— бдное невинное дитя! Но Сесиль добрый мальчикъ, — настоящій южанинъ! Оно даже и лучше, что Ли тогда не согласилась: я успла посовтоваться съ дтьми, и даже считала это своимъ долгомъ. Я написала Тини въ Парижъ, подробно разсказала ей всю исторію семейства Тарлтоновъ, и сегодня утромъ получила отъ нея отвтъ,— такой милый, такой сочувственный! Знаете, я всегда цнила въ ней серьезность и здравый смыслъ, которымъ руководствовались даже ея старшія сестры. Она начала съ того, что объяснила, какой важный и рискованный шагъ — вводить новаго члена въ семью, гд всмъ живется такъ дружно и счастливо, — какъ бы хорошо мы ни были знакомы съ его отцомъ и матерью. Поэтому, Тини меня просила не брать Ли къ себ, особенно если на это ршится кто-либо изъ нашихъ друзей, если же вс откажутся, пусть я ее возьму и сдлаю, насколько возможно, похожей на моихъ собственныхъ дтей,— вдь ей еще только одиннадцать лтъ… Итакъ, ршено: она — моя!

— Конечно, у вашей Тини уравновшенный умъ,— сказала м-съ Джири.— И ничего лучшаго для Ли я не могла бы себ представить. Вы, конечно, позаботитесь о томъ, чтобы у нея были хорошія манеры и чтобъ ей никто грубаго слова не сказалъ, а Тини будетъ наблюдать, чтобы вы не слишкомъ ее избаловали, и чтобы къ ней привился вашъ семейный духъ. Ахъ, вы, милая моя насмшница,— Мэри! Вы сами знаете, что стали бы ее такъ точно баловать, какъ и я. Я очень рада! А до сихъ поръ я не ршалась заглянуть къ ней сама и только послала ей леденцовъ, да фруктовъ, новенькую кофточку и шляпу. Сейчасъ пойду за нею.

Такъ былъ ршенъ этотъ вопросъ, и жизнь Ли вступила въ новый фазисъ.

——

Въ тотъ же день Ли водворилась на житье въ старомъ деревянномъ дом на Ринконъ-Гилл, стны котораго были увшаны длинными рядами фамильныхъ портретовъ. Мебель и ковры были уже неновые, но, купленные еще въ блестящую пору жизни м-ра Монгомери, они могли смло прослужить еще много лтъ его вдов. Сверхъ того, м-съ Монгомери навезла изъ Европы множество бездлушекъ и старинной мебели, что придавало еще боле скромный и аристократическій, — не калифорнійскій видъ всей обстановк. Хрусталь и серебро у нея, тоже, было хорошее, старинное. Теперь — м-съ Монгомери больше не была богата, но у нея еще оставалось посл мужа настолько дохода, что она могла воспитывать дтей и здить за границу, а также поддерживать Ринконъ-Гиллъ и Мэнло-Паркъ, и жить вообще настолько прилично, насколько это, по традиціи, пристало ‘одному изъ древнйшихъ родовъ Калифорніи’, т.-е. блиставшему въ начал пятидесятыхъ годовъ.

Хорошенькая голубая спальня Ли выходила окнами въ старый, полузаглохшій садъ, тянувшійся по склону холма, надъ городомъ, и благоухалъ розами, которыя скрывались за его полуразвалившимися высокими стнами, по середин были развалины стараго фонтана. Шумъ городской равнины никогда сюда не долеталъ и жилось здсь какъ-то по-старинному.

Напримръ, Ли было запрещено выходить за ворота безъ провожатаго. Ей не было необходимости самой думать и хлопотать обо всемъ, но мало-по-малу инстинкты, унаслдованные ею отъ матери, просыпались въ ней, и съ гибкостью, свойственной ея дтскому возрасту, она начинала усвоивать привычки и манеры, ближе подходившія къ жизни ея прежнихъ дней,— еще до смерти отца. Порой, Ли горевала и скучала по матери, но въ то же время не могла не чувствовать, что ей пріятно, спокойно проспать всю ночь напролетъ, вообще, Ли сдлалась такой сильной и здоровой двочкой, какой только можно пожелать.

Рандольфъ былъ красивый мальчикъ — брюнетъ — точь-въ-точь отецъ, который былъ вылитый ддушка, самый изящный кавалеръ!— а вжливъ былъ до такой степени, что Ли чувствовала себя передъ нимъ какимъ-то краснокожимъ. Напримръ, онъ предупредительно вскакивалъ съ мста и бросался любезно отворять ей дверь, онъ никогда не садился въ ея присутствіи, пока она не сядетъ,— совершенно игнорируя разницу между своими шестнадцатью годами и ея дтскимъ возрастомъ. За столомъ, онъ также былъ полонъ вниманія, а къ матери всегда относился съ особымъ уваженіемъ, какъ ‘истинный южанинъ’. Когда Ли, бывало, признавалась, что она чувствуетъ сама, до чего она глупа и неуклюжа, Рандольфъ поспшно возражалъ, что завдомо безукоризненная въ своихъ манерахъ Тини — и та была совсмъ неуклюжей въ сравненіи съ нею въ томъ же возраст.

Впрочемъ, Ли и сама чувствовала, что измняется постепенно къ лучшему, она съ удовольствіемъ носила изящныя блыя платья и тонкія ботинки, мыла свои руки въ отрубяхъ и разъ въ недлю покорно ввряла себя заботливому спеціалисту по уходу за ногтями. Она строго смотрла за собою и за своими ногами, чтобы он не болтались и не выставлялись впередъ, ей казалось, что она уже потому стала боле ловкой и изящной, что юбки ея были со всхъ сторонъ одинаковой длины.

Она возобновила прерванное знакомство съ Корали Браннанъ, которая общала черезъ нсколько лтъ сдлаться воздушно-прекрасной, нжной красавицей, осужденной блистать недолго прежде, чмъ отцвсти, какъ выхоленное тепличное растеніе, которое вянетъ отъ суроваго житейскаго вихря. Она была блестящая, нжная двочка и сразу принялась обожать энергичную, здоровую подругу, которая настолько съ нею сблизилась, что читала ей письма Сесиля, причемъ Корали глубоко сочувствовала каждой подробности этой необыкновенной дружбы.

Лто вся семья Монгомери проводила въ Мэнло-Парк, куда много знакомыхъ съзжалось по сосдству, въ ту же долину Санъ-Матео, гд находились помстья прочихъ калифорнійскихъ представителей былого блеска: Бранвановъ, Рандольфовъ, Джири и друг.

Сесиль писалъ съ весьма похвальной аккуратностью и, называя Ли, какъ всегда, ‘славнымъ малымъ’, просилъ ее не измнять, ему, писать аккуратно, потому что ея письма очень радуютъ его. Про себя онъ сообщалъ, что водворился опять въ Итон и опять принялся за крокетъ, что родители его живутъ довольно мирно, что мачиха общала подарить ему еще лошадь и лодку…

Осенью Ли — розовая, полненькая, окрпшая — вернулась въ городъ и принялась за уроки вмст съ Корали: ей предстояло быть не просто образованной, а въ высшей степени образованной. Науки проходились исключительно на французскомъ язык, на фортепіано она играла до усталости, тьму листовъ покрыли нарисованные ею птички, деревья и цвты, на гитар она играла, слегка наклонивъ голову на бокъ, на нмецкій языкъ, тоже, ополчилась смло, и три раза въ недлю брала уроки танцевъ въ большой комнат съ натертымъ поломъ, гд къ нимъ охотно присоединялись кавалеры — Рандольфъ и Томъ Браннанъ, когда бывали дома. Послдній, — круглолицый юноша четырнадцати лтъ, съ большимъ ртомъ и привтливымъ нравомъ,— съ перваго же раза объявилъ, что онъ страстно влюбленъ въ Ли, а такъ какъ они оба — онъ и Рандольфъ — танцовали въ совершенств, то и въ ней быстро развивалась врожденная граціозность креолки.

Отъ одиннадцати и до восемнадцати лтъ жизнь Ли шла счастливо и однообразно, и двочка съ каждымъ годомъ больше приближалась къ тому идеалу, какимъ она была давно въ глазахъ мальчиковъ, уврявшихъ ее, что она есть и будетъ — ‘лучше всхъ во всемъ Санъ-Франциско! ‘

Два года спустя, Тини вернулась домой, по окончаніи курса, и тотчасъ же заняла мсто первой красавицы,— если можно назвать красавицей двушку до такой степени разсудительную и почти холодную.

На видъ она поражала своей нжной и тонкой красотой, но характера была стойкаго, и сила воли у нея была непреклонная. Ли преклонялась передъ нею и негодовала всей душой на всякое притязаніе первенствовать со стороны прочихъ представительницъ юной красоты: властной и величественной Елены, поэтически-гибкой Или, умной миссъ Джири и богачки — миссъ орба. Когда у м-съ Монгомери былъ вечеръ, Ли позволили полюбоваться въ уборной на эти высшія созданія женской красоты, больше всхъ понравилась ей миссъ орба, несмотря на свое обыкновенное, даже простоватое лицо,— потому что она единственная соблаговолила обратить вниманіе на двочку-подростка.

Лтомъ ей ближе пришлось ознакомиться съ жизнью взрослыхъ людей, которая, повидимому, протекала исключительно на верандахъ и въ веселыхъ пикникахъ. М-съ Монгомери хотла возможно дольше держать Ли въ сторон, на правахъ ребенка, но, несмотря на вс ея усилія, мужчины начали замчать ее, когда ей пошелъ шестнадцатый годъ. Кровь креолки, все-таки, сказывалась въ ней, и задолго до своего появленія ‘въ свтъ’ Ли уже была объявлена преемницей знаменитаго тріо красавицъ Санъ-Франциско: Елены Бельмонтъ, Или Браннанъ и Тини Монгомери. Ея мечты въ этомъ направленіи были для нея самаго утшительнаго свойства, но это не мшало ей прилежно заниматься науками и читать такъ много, что Тини даже просила ее умрить свое рвеніе, ‘чтобы не записали ее въ разрядъ умныхъ’.

X.

Мсяцевъ пять спустя посл того, какъ Сесилю исполнилось восемнадцать лтъ, онъ перешелъ въ Оксфордъ, въ Баліоль-Колледжъ.

Здсь онъ поспшилъ измнить крокету и предался морскому спорту, съ восторженнымъ увлеченіемъ человка, который обязанъ поддержать славу своего колледжа. Онъ началъ усердне относиться къ переписк и посылалъ Ли длиннйшія письма о направленіи современной цивилизаціи. Ее поражала его серьезность сравнительно съ боле легкомысленными ея поклонниками — м-рами: Браннанъ и Монгомери, это даже — тревожило ее. Она, конечно, не могла подозрвать, что для юноши-англичанина въ порядк вещей — подпадать вліянію ‘передового движенія’, которымъ онъ обязательномъ извстный возрастъ, долженъ заразиться, какъ школьникъ заражается корью, скарлатиной или коклюшемъ, а затмъ — замашками училища, великимъ открытіемъ своего личнаго достоинства, какъ члена британской имперіи, и, наконецъ,— цинизмомъ.

На второмъ курс — Сесиль сдлался мыслителемъ на глубоко-религіозныя темы, и Ли горько плакала при мысли, что ей придется быть женой пастора. Его смлыя попытки углубляться въ необозримыя пространства духовныхъ тайнъ утомляли ее, и она чувствовала себя совершенно подавленной, несчастной, убждаясь, что до неузнаваемости измнился ея прежній другъ и товарищъ. Но съ весной того же года въ немъ произошла новая перемна: письмомъ, помченнымъ ‘Аббатство-Маундрелъ’, Сесиль извщалъ ее, что находится въ изгнаніи за попытку побить окна и развести костеръ въ непоказанномъ мст, вдобавокъ, онъ сообщалъ тутъ же, что въ тотъ веселый вечеръ онъ былъ подобранъ на лстниц какимъ-то ‘добрымъ самаритяниномъ’ въ ту минуту, когда призывалъ Господа Бога, дабы Онъ вознесъ его на площадку и далъ ему попасть въ постель.

За нсколько мсяцевъ, въ которые длилось его изгнаніе, онъ здилъ путешествовать, и его письма изъ Европы больше напоминали прежняго Сесиля, осенью онъ вернулся въ Оксфордъ и, увлекаясь политикой, объявилъ, что онъ — либералъ, довольно рзко отзывающійся о палат пэровъ. Вскор посл того онъ былъ выбранъ въ предсдатели своего ‘Союза’ и, давъ волю словотеченію, горячо проповдовалъ свои новыя убжденія, стремительно нападая на существующую міровую систему, такъ что рчь его была покрыта шумными свистками и одобреніями.

На слдующія же каникулы, Сесиль попытался совратить съ пути истиннаго своего отца, глубоко убжденнаго тори, и самоувренная заносчивость его сужденій вывела изъ себя лорда Барнстэпла, который заклеймилъ своего сына и наслдника позорнымъ прозвищемъ ‘выскочки’ и ‘нахала’, забывая, что въ свое время онъ самъ былъ такимъ же оксфордскимъ выскочкой и нахаломъ. Любимымъ изреченіемъ юнаго лорда Сесиля Маундрела была выдержка изъ мннія Матью Арнольда о государственномъ стро Англіи:

‘Нашъ міръ,— міръ аристократіи матеріальной и ничтожной,— средняго класса — ослпленнаго и отвратительнаго,— низшаго класса — грубаго и невжественнаго…’

Лордъ Маундрелъ стоялъ за то, чтобы пересоздать вс эти классы.

Въ противоположность великому поэту, со стороны Сесиля нельзя было опасаться, что онъ сдлается ‘горячимъ и неустрашимымъ воителемъ погибшихъ надеждъ, который не вдаетъ будущаго и не находитъ утшенія въ его обтахъ, но все-таки ведетъ горячую борьбу съ консерватизмомъ нетерпимаго, стараго мірового строя’. Но теперь это будущее было совершенно ясно,— то-есть, собственно говоря, оно казалось именно такимъ, какимъ желалъ его видть блестящій и ршительный юноша.

Ли считала, что такія чувства и воззрнія — просто роскошь, и высказала свое одобреніе такъ горячо, что Сесиль принялся писать ей все чаще и чаще, увряя, что слогъ ея становится замчательно выработаннымъ.

За послдній годъ въ Оксфорд все это шло у него своимъ чередомъ, хотя временно и онъ заинтересовывался ‘вліяніемъ Золна современную мысль’ и биметаллизмомъ. Но его идеалы постепенно разрушались, какъ онъ не преминулъ о томъ извстить Ли. Единственное, что для него теперь было важно,— это отличиться по исторіи, и онъ работалъ ‘какъ лошадь’. Промежутки между письмами были большіе, а когда онъ писалъ, то непремнно въ извиненіе себ приводилъ усталость, и говорилъ, что усталъ ‘какъ собака’.

‘Такова участь, по его мннію, всхъ мужчинъ, если же они еще не вс превратились въ идіотовъ и помшанныхъ, такъ это лишь единственно благодаря тому, что англичанина —ничто не въ состояніи свалить съ ногъ.

‘Понятно, я катаюсь на лодк и играю, попрежнему, въ крокетъ, чтобы поддерживать въ себ бодрость и силу, а все-таки — не въ томъ размр, какъ бы слдовало. Пожалуйста, молитесь, чтобы мои занятія меня не доконали’.

Сесилю нравилось, чтобы женщины молились. Его собственная религіозность исчезла вмст съ его прочими идеалами, но для женщины религіозность — прекрасное дло!

——

Желзная дорога отрзала кусокъ земли у Ли Тарлтонъ и щедро за него заплатила, а капиталъ этотъ былъ помщенъ на проценты подъ первыя закладныя. Землетрясеніе подарило все тотъ же участокъ ‘ранча’ прекраснымъ подборомъ минеральныхъ источниковъ, которые призваны были исцлять людей отъ множества недуговъ. Весьма быстро выросли тутъ же большой отель и купальни, и тяжеле стало опекунамъ вести дла Ли. М-съ Монгомери потребовала, чтобы Ли объяснили все въ ея длахъ, какъ только ей исполнилось шестнадцать лтъ, а въ восемнадцать — чтобы она сама приняла на себя контроль надъ своими длами.

— Я хочу, чтобы Ли столько же понимала въ длахъ, сколько любой мужчина — говорила м-съ Монгомери м-ру Браннанъ:— чтобы никогда никакой мужчина не могъ ее надуть, чтобы никакое осложненіе не застало ее врасплохъ. Посмотрите, сколько женщинъ,— нкогда членовъ самаго высшаго общества,— Богъ знаетъ, какимъ путемъ снискиваютъ себ теперь пропитаніе. Мужья ихъ умерли въ долгахъ,— а он сами остались безпомощны, какъ настоящія балованныя, любимыя куколки.

Итакъ, въ одинъ прекрасный день, Ли проснулась и увидала, что ей уже минуло восемнадцать лтъ. Утро было еще раннее, и тишиною былъ объятъ весь міръ. Весеннія пташки еще молчали подъ втвями ивы. Звзды догорали на низкомъ небосклон…

Ли чувствовала себя вполн счастливой и была полна свтлыхъ ожиданій, какъ принцесса, которая готовится оставить свою уединенную башню, чтобы сойти въ главную залу замка я принять участіе въ прекрасной и таинственной драм, имя которой — ‘ жизнь ‘.

Она была убждена, что во всемъ мір нтъ двушки счастливе ея. Ли знала, что она красива и привлекательна, что ея манеры изящны и скромны, какъ у ‘монастырки’: даже сама м-съ Монгомери,— строжайшій изъ критиковъ,— и та признавала, что она могла бы сдлать честь своей родин во времена ея былого блеска. Ли была рада, что богатство еще больше придаетъ ей значенія, радовала ее также возможность сдлаться дловой женщиной, и эта мысль наполняла ее гордостью и сознаніемъ своего значенія. Отель у нея на водахъ былъ построенъ неуклюжій,— и Ли, вмст съ товарищемъ своимъ Рандольфомъ, который уже былъ архитекторомъ,— проектировала новое гигантское зданіе въ древне-калифорнійскомъ стил, съ большимъ дворомъ, засаженнымъ пальмами, а посреди него — фонтанъ самой чистой цлебной воды…

Все это — и еще даже большее — приходило ей теперь въ голову, но главнымъ центромъ всему служилъ онъ — Сесиль, который, какъ сказочный принцъ, представлялся ей какимъ-то отвлеченнымъ идеаломъ. Идеализировать его было, конечно, не трудно… на разстояніи семи тысячъ верстъ. И, наконецъ, онъ — уроженецъ страны поэзіи и романтизма, крестоносцевъ и рыцарей, и всей исторической роскоши. Онъ, т.-е. Сесиль,— восьмой герцогъ и одиннадцатый виконтъ рода Барнстэплъ, и самыя простыя постройки въ его родовомъ замк старше, чмъ звзды на ея національномъ флаг.

Тотъ — идеальный Сесиль, который жилъ въ ея воображеніи, былъ, безспорно, самый умный, самый милый изъ удалыхъ питомцевъ Оксфорда, Ли не смущалась тмъ, что въ его письмахъ было полное отсутствіе нжностей и сентиментальности: это было бы даже на него не похоже. Она задала ему какъ-то разъ вопросъ, есть ли барышни въ Оксфорд, но онъ отвтилъ:

‘Я слишкомъ занятъ, чтобы о нихъ думать, и вы — единственная, которую я въ состояніи терпть. Т двицы, которыхъ я вижу, на каникулахъ, надодаютъ мн до смерти, замужнія женщины мн больше нравятся, я намреваюсь на-дняхъ ими заняться’.

Ли звнула и сла на краю кровати.

Ей слдовало еще разъ заснуть въ виду предстоящаго бала, но ей хотлось, чтобы такой знаменательный день въ ея жизни былъ какъ можно длинне. Собираясь причесываться, она распустила свои черные волосы и, посмотрвъ на себя критически въ небольшое ручное зеркальце, осталась довольна своей наружностью. Кожа у нея была блая, щеки и губы румяныя, большіе свтло-голубые глаза такъ и сіяли, рсницы — не длинныя, но очень густыя и черныя — еще больше ихъ оттняли, волосы обрамляли лобъ ея волнообразной линіей, а брови прямыя и широкія — равно какъ и неправильные ротъ и носъ,— казалось, были нарочно для ея лица созданы какъ по заказу. Короткій носъ, съ чуть замтнымъ стремленіемъ кверху, и вообще вс черты ея, выигрывали въ свжести и миловидности то, чего имъ недоставало въ смысл классической правильности. Ли прекрасно сознавала свои выгодныя стороны: глаза и цвтъ лица, умла поворотить голову и знала пропорціональность всхъ частей тла, — знала также, какъ извлекать изъ нихъ больше всего пользы…

Ли, любуясь собою, разсмялась и спустила ноги съ кровати, не особенно торопясь разстаться съ своими пріятными мечтами и очутиться лицомъ къ лицу съ важнйшимъ событіемъ въ ея жизни. Въ открытое окно къ ней донеслось благоуханіе розъ и фіалокъ, вдали городъ словно хмурился за утренней своею завсой. Когда эта завса вдругъ окрасилась розоватымъ блескомъ, а синева бухты стала еще ярче, Ли еще разъ окончательно ршила, что она всмъ довольна, и что ее ждетъ разнообразная, свтлая жизнь. Глядя на заалвшее, какъ скромная, но счастливая невста, Санъ-Франциско, Ли врядъ-ли отдавала себ отчетъ въ томъ, что этотъ городъ — чудовище, въ крови котораго кишатъ самые ужасные микробы пороковъ и убійствъ, чудовище съ неутомимой жаждой къ алмазамъ, къ золоту и къ человческой жизни: недаромъ оно пожрало и погубило ея отца и м-ра Монгомери, полковника Бельмонта и даже Роберта орба, и еще многое множество другихъ семействъ, которыя разсялись на вс четыре стороны… Все равно, въ эту минуту, вмст съ молодой красавицей, дочерью Гейварда и Маргариты Тарлтонъ, вс и все ликовали и, сіяя, напомнили ей о далекомъ, но вчномиломъ ‘королевич’ въ образ Сесиля и его родового замка…

XI.

— Ли, дорогая! Мн страшно, что ты простудишься!— раздалось позади нея, и она увидла Тини,— розовую отъ сна, хорошенькую, но, какъ всегда, съ невозмутимымъ выраженіемъ лица.— Я первая хочу тебя расцловать, — прибавила она, улыбаясь.

Ли восторженно накинулась на нее, крпко обняла, расцловала и, подхвативъ, подняла и посадила Тини на столъ. Та громко разсмялась и принялась усаживаться поудобне.

— Ты настоящая блая лилія въ своемъ халатик,— замтила она.— А въ сил, пожалуй, не уступишь Рандольфу!

Ли откинулась назадъ, изгибаясь, пока не коснулась пола кончиками пальцевъ, а затмъ принялась разгибаться, извиваясь, какъ ужъ. Тини чуть не задохнулась отъ волненія, глядя на нее.

— Неудивительно, что ты такъ граціозна, кто тебя научилъ такимъ фокусамъ?

— Хочешь посмотрть, какъ я умю прыгать?

— О, нтъ! нтъ! Я не думаю, голубушка, чтобъ это было особенно граціозно, но я не намрена сегодня на тебя ворчать… Знаешь, я не могу себ представить, что теб восемнадцать лтъ! Мн кажется, что я, какъ будто, въ бабушки попала: мн двадцать-пятый годъ!

— Отчего жъ ты не выходишь замужъ? Я думаю, быть старой двой препротивно!

— Но я вовсе не старая два!

— Конечно, на взглядъ, самое большее, что теб можно дать — шестнадцать лтъ. Но почему ты не выходишь замужъ?

— Ну, такъ и быть! Принимая въ разсчетъ, что сегодня ты сама стала взрослая,— я теб скажу по секрету, что я подумываю объ этомъ.

Раздался восторженный возгласъ, и Ли очутилась на полу, обхвативъ руками свои колни.

— Ну, живо! Говори — кто это?

— Онъ англичанинъ. Я съ нимъ встртилась въ Лондон, года два тому назадъ, и онъ посватался еще тогда же, но я не могла ршиться. Это такая мука — необходимость придти къ окончательному ршенію! Я не особенно хлопотала, о брак, но все-таки мы вели переписку, и мн сдлалось легче ршиться, чмъ я думала: вчера вечеромъ я окончательно послала ему свое согласіе. Онъ такъ вренъ мн! Какъ подумаешь, сколько ихъ было всего за это время! А онъ, дйствительно, премилый, не слишкомъ веселый и забавный, но и не слишкомъ болтливый.

— Какъ его фамилія?

— Лордъ Арромаунтъ.

— Значитъ, все превосходно!

— Я бы даже хотла, чтобы онъ не былъ лордомъ: это будетъ такая мука — сживаться съ порядками, къ которымъ мы здсь не привыкли. Когда я была въ Лондон, мн казалось, что тамъ бдныя женщины утомляются до смерти. Я скоре вышла бы за американца, еслибы пришлось выбирать только національность.

— Ну, тебя тамъ тоже не заставятъ длать ничего такого, что теб было бы противно. У тебя личико самое прелестное, голосъ самый нжный, но хладнокровіе, съ которымъ ты всегда идешь къ намченной цли… Нтъ! Это ужъ черезчуръ умно!

Тини разсмялась.

— Нтъ, это ты сама черезчуръ умна. Будь осторожна, милочка моя, не веди съ молодыми людьми на балу ‘книжныхъ’ разговоровъ.

— Я полагаю, до прізда Сесиля мн не съ кмъ будетъ вести ‘книжные’ разговоры,— не безъ ехидства возразила Ли.— А лордъ Арромаунтъ уменъ?

— Слава Богу,— нтъ! Это — милый, спокойный, рослый и добродушный англичанинъ. Онъ занимается фотографіей, какъ любитель, но мн это все равно, потому что онъ не особенно распространяется объ этомъ: разъ я ему сказала, что предпочитаю не простаивать подъ жгучимъ солнцемъ по десяти минутъ подъ-рядъ, и съ тхъ поръ онъ больше не упоминалъ объ этомъ. Я думаю, мы будемъ совершенно счастливы. Конечно, мы часто будемъ прізжать въ Калифорнію, и мама будетъ насъ навщать.

— Понятно, я и сама такъ точно буду длать. Я никогда не могла бы надолго разстаться съ Калифорніей.

— Англичанами не такъ легко управлять, какъ американцами, но я думаю, что съ Арчэромъ мн не будетъ трудно, когда я его окончательно пойму. Мн было бы нестерпимо противорчіе съ его стороны.

— Да онъ и не будетъ теб противорчить. Мн кажется, что я даже не пожелала бы, чтобы Сесиль мн подчинялся, я думаю, что это должно быть чудесно, если надо мной будетъ властвовать любимый человкъ! А все-таки я бы съумла поставитъ на своемъ, я бы шумла и просила, я ласкалась бы къ нему — и, понятно, добилась бы своего, въ конц-концовъ.

— Я мало знаю англичанъ,— смясь, возразила Тини.— Но, кажется, ты ихъ знаешь еще меньше моего.

— Но видишь ли, я не увижу Сесиля еще много лтъ, а до тхъ поръ наберусь опытности: я вдь серьезно изучаю Рандольфа и Тома, считая весьма интереснымъ научиться понимать мужчинъ… Это такъ полезно!

— И въ самомъ дл, у тебя такой ученый видъ…

— Большой разницы между ними быть не можетъ, если принять во вниманіе, что мы произошли отъ англичанъ и говоримъ на ихъ язык, а я, вдобавокъ, до-сыта начиталась англійской литературы: она — единственная, которую я знаю, а поэмы американской, кажется, ни одной не прочитала, за всю свою жизнь. Я знаю англійскую исторію минувшихъ вковъ и, буквально, ее обожаю.

— Все равно, ты — американка до мозга костей, а я, чмъ больше вижу англичанъ, тмъ больше убждаюсь, что нтъ на свт народа, мене похожаго на насъ, американцевъ.

— Мн кажется, все это очень странно,— замтила Ли сердито.— Я въ этомъ ничего не понимаю.

— Мы даже не похожи на американцевъ четверти вка тому назадъ, такъ можемъ ли мы разсчитывать на свое сходство съ нашими предками, за нсколько вковъ?

— О, да! Я думаю, ты, пожалуй, права. А Сесиль? Если онъ хоть сколько-нибудь похожъ на себя въ своихъ письмахъ, такъ онъ совсмъ другой, чмъ Рандольфъ или Томъ. Но мн казалось, что онъ какъ бы проходитъ своего рода курсъ фиглярства, а потомъ все-таки будетъ какъ и вс другіе… только получше ихъ!..

— Конечно, такихъ, какъ онъ, найдутся сотни,— возразила Тини:— но мн хотлось бы, чтобы ты, голубушка, не употребляла грубыхъ выраженій.

— Ну, хорошо, не буду! А кто такой твой Арчэръ?

— Онъ не Богъ знаетъ кто: просто баронъ, и только, но родъ его очень древній, я справилась у Берка, и главное — не деньги мои его подкупили: онъ знаетъ, что у меня очень маленькое приданое. Мн кажется, онъ самъ очень богатъ. Ему тридцать-шесть лтъ, прекрасный возрастъ: я не терплю мальчишекъ!

— Онъ очень влюбленъ?

Тини кивнула утвердительно и вспыхнула какъ зарево.

— Какъ англичанинъ…. когда влюбится.

Ли подпрыгнула и захлебнулась отъ восторга.

— А ты?.. Ты влюблена въ него?— тихонько спросила она: — Ну, скажи мн, Тини?

Солидность и достоинство вернулись къ Тини вмст съ нжнымъ румянцемъ на щекахъ.

— Ты знаешь, у меня было много предложеній,— соскользнувъ со стола на полъ, проронила она:— и нкоторые изъ жениховъ были даже богатые люди, и, наконецъ, въ нашъ вкъ такъ заурядно — выходить за титулованныхъ особъ… Ну, поцлуй меня скоре и скажи, что ты желаешь, чтобы мн счастливо жилось,— а я пойду и лягу: очень ужъ озябла!

——

— Я отложилъ еще на день свое намреніе,— проговорилъ Рандольфъ, сидя за утреннимъ завтракомъ, а Ли мило ему улыбнулась, но плечо ея невольно подернулось въ знакъ досады: съ минуты своего возвращенія изъ Европы (а оно состоялось три недли тому назадъ), Рандольфъ уже усплъ четыре раза длать ей предложеніе. М-съ Монгомери благосклонно на это улыбалась. Она не переставала надяться, что глупая ребяческая помолвка Ли Тарлтонъ съ Маундреломъ съ теченіемъ времени падетъ сама собой, а въ ея семь произойдетъ отрадная и неощутительная перемна. По ея желанію, весь столъ былъ покрытъ сегодня полевыми цвтами, присланными для этого нарочно изъ Мэнло-парка, и появилось еще три новыхъ сорта горячаго хлба, потому что Ли не любила обычнаго завтрака американцевъ, и по утрамъ ла яйца, курицу и т. п. Можетъ быть, именно своему равнодушію къ каш Ли была обязана отсутствіемъ пухлой блдности въ лиц, свойственной американцамъ, а въ томъ числ и Рандольфу, несмотря на его мускульную силу. Манеры у него хотя были уже не прежнія, но все еще изящныя, несмотря на то, что онъ былъ нсколько сутуловатъ и довольно неровенъ въ движеніяхъ.

Посл завтрака онъ пошелъ и слъ около Ли, подъ ивой.

— Подождите немножко длать мн предложеніе,— сказала она:— я нахожусь въ такомъ блаженномъ настроеніи, что ни за что въ мір не хотла бы сердиться.

— Ни за что въ мір, если вамъ это не угодно,— великодушно проговорилъ Рандольфъ.— Я отложу до завтра, до шести часовъ вечера: значитъ, у насъ на это будетъ полчаса.

— Право, мн не врится, чтобы вы когда-нибудь говорили серьезно: вы не были бы тогда и въ половину такъ милы.

— Къ привычкамъ трудно относиться серьезно, а каждый разъ, какъ я вамъ длаю предложеніе, у меня въ памяти проносятся дтскіе переднички, косы и угловатыя движенія. Несмотря на вашу красоту, мн приходится напрягать всю тонкость своего ума, чтобы убдиться, что вы, по возрасту, дйствительно уже невста.

Несмотря на его привычный полунасмшливый голосъ, руки его судорожно и крпко сжимались. Ли видла только его улыбавшіеся глаза, и сама вызывающе улыбнулась въ отвтъ.

— Со мной приходится считаться, никакихъ передничковъ я не вижу въ моихъ планахъ на будущій сезонъ.

Рандольфъ даже откинулъ голову назадъ,— до того искренно расхохотался.

— Можетъ быть, вы подозрваете, что сегодня же вечеромъ будете царицей бала?

— Я-то? О, Рандольфъ! Ну, какъ вы можете быть уврены?..

— Мужчины такъ между собою поршили. Вы не должны чувствовать ни малйшаго сомннія…

Ли радостно всплеснула руками, и глаза ея засвтились восторгомъ.

— Да кто же, кто? Скажите! Конечно, первый — вы?

— Можете быть уврены, что я всегда и на все готовъ, лишь бы обезпечить вамъ успхъ, Томъ Браннанъ и Нэдъ Джйри также, а остальныхъ вы знаете только по фамиліи.

— Я думаю, м-ръ Джйри сегодня сдлаетъ мн предложеніе,— покорно сказала Ли.— Къ вамъ и къ Тому я хоть привыкла, но когда начнутъ другіе,— мн кажется, я ршительно взбшусь. Пожалуй, надо будетъ имъ сказать про Сесиля Maундрела…

Ее перебилъ громкій хохотъ Рандольфа.

— Нтъ, только подумать, что вы можете выйти за этого оловяннаго англійскаго божка!!

— Довольно!

— Ахъ, простите. Но не жгите меня раскаленнымъ огнемъ вашихъ синихъ глазъ, если не хотите, чтобы я его ругалъ. Вы меня поразили такой неожиданностью: я думалъ, вы про него совсмъ забыли.

— Да вдь, вы знаете, мы съ нимъ въ переписк.

— Да неужели? До сихъ поръ?.. Впрочемъ, чего же удивляться: вы добре, вы самоотверженне всхъ двушекъ на свт, а у этихъ англичанъ такая ужъ тупоумная манера — придерживаться всего, что войдетъ въ привычку.

— Сесиль не тупоумный: онъ разъ пятьдесятъ мнялъ свои воззрнія на все въ мір. Можете прочесть сами въ его письмахъ, если вамъ угодно.

— Упаси, Господи! Я ничего не знаю въ мір противне оксфордскаго фатишки. Но вы-то, вы? Неужели вы хотите сказать, что считаете себя связанной съ нимъ?

— Да конечно!

— Ли! Да вдь все это шутка: вы были еще дти, и не видались уже цлыхъ семь лтъ. Вы встртитесь теперь какъ люди, совершенно чуждые другъ другу, и если не возбудите въ себ взаимнаго отвращенія, такъ это уже будетъ чудо.

— Тмъ боле намъ будетъ интересно встртиться, и, наконецъ, люди не до такой уже степени способны измняться…

— Я разв тотъ же, что въ шестнадцать лтъ?… Ну, да оставимъ это! Главное, согласится ли еще его семья? Маундрелы — бдняки, и Сесиль вынужденъ жениться на богатой, а ваше состояніе для негэ слишкомъ мало. Лэди Барнстэплъ значительно порастрясла свой капиталъ, чтобъ только не отставать отъ высшаго общества, въ которомъ сначала не хотли ее принимать. Да и немудрено, она прихала въ Лондонъ богатой вдовушкой, но безъ рекомендацій къ американскому консульству, и уже готовилась вернуться на родину ни съ чмъ, какъ вдругъ подвернулся Маундрелъ со своими долгами, и оба обрадовались такой счастливой случайности: онъ — ея деньгамъ, а она — его грядущему герцогскому титулу. Но, говорить, дядюшка, умирая, завщалъ большую часть состоянія своей молодой жен, а вашъ Сесиль остался бы ни съ чмъ, еслибъ не наслдство отъ бабушки: онъ долженъ жениться на деньгахъ!

— Ахъ, да отстаньте! Не хочу больше слушать.

— Нтъ, вы скажите: еслибъ вамъ не мшалъ Сесиль, вышли бы вы за меня?

— Вы общали…

— Не длать предложенія? Конечно. Было бы смшно объясняться въ любви, проглотивъ восемь гречневыхъ пирожковъ! Но обсуждать этотъ вопросъ въ отвлеченномъ смысл — другое дло. И, наконецъ, вы меня совсмъ не знаете…

Ли съ удивленіемъ взглянула на него.

— Вы думаете, что я неспособенъ говорить серьезно? А между тмъ, спросили бы, зачмъ я надрываюсь надъ работой?

— Чтобы нажить скоре милліоны, эту конечную цль всякаго американца: самый богатый все идетъ впередъ и умираетъ, такъ сказать, съ оружіемъ въ рукахъ.

— До нкоторой степени вы правы, но для меня настоящая цль — не самыя деньги, а — вы. Будь у меня милліоны, я бы ихъ вс не пожаллъ отдать за то, чтобъ только вы блистали въ свт. Никакой непріятной обязанности я бы вамъ не навязалъ, каждое ваше желаніе исполнялось бы безпрекословно…

— А если бы мн вздумалось, чтобъ вы застегивали мн сапоги?— весело перебила Ли.

— Застегивалъ бы, безусловно!.. Чего же вамъ еще?

Ли задумчиво смотрла сквозь низкія втви ивы.

— О чемъ вы задумались?— спросилъ Рандольфъ.

— Я, врно, плохая американка, потому что не гонюсь за большимъ богатствомъ и за его блескомъ…

— Чего же вы хотите?..

Ли вся порозовла, смутилась и опустила глаза.

— И вы воображаете, что вамъ это доставитъ англичанинъ, для котораго бракъ съ вами иметъ, просто, значеніе добродтельнаго поступка? Вы будете для него интересны и красивы мсяца три,— не больше…

— Однако, Тини выходитъ за англичанина, и три ея подруги живутъ себ прекрасно съ мужьями-англичанами…

— Лордъ Арромаунтъ — добрый малый, но вы — не Тини, а ея подруги замужемъ за англичанами, поселившимися здсь же, въ Калифорніи. Бракъ на калифорнійской уроженк для нихъ такъ же, какъ и все остальное, входитъ въ программу ихъ жизни въ Калифорніи, прежде всего, такой англичанинъ влюбляется въ Калифорнію, а затмъ уже въ свою жену. Но вы не Тини, а для Сесиля нтъ никакого вроятія, чтобы онъ переселился къ вамъ, сюда. Повторяю вамъ еще разъ: будь вы моей женой, вы жили бы какъ королева, для него вы будете лишь придаткомъ къ его личной жизни… пока вы оба не дойдете до того, что вовсе перестанете говорить другъ съ другомъ.

— Ахъ, да отстаньте, наконецъ! Мн хочется сегодня врить, что все на свт такъ прекрасно, такъ свтло, и я буду продолжать такъ думать, какъ только можно дольше. Подите, принесите планы моего отеля и не смйте весь день болтать мн всякій вздоръ!

XII.

— Ты просто прелестна!— замтила Тини подруг въ тотъ же день вечеромъ, передъ баломъ.— Но все-же теб бы слдовало быть въ бломъ, и съ нашей стороны непростительное малодушіе, что мы теб уступили. Ни одна двушка не вступаетъ въ свтъ въ темномъ плать.

— Вотъ потому-то мн именно такъ и хотлось!— возразила Ли.— Неужели мн только оттого и надо облачиться въ это глупйшее блое платье, что таковъ обычай?

— Но чмъ ближе ты будешь похожа на другихъ, тмъ, легче теб будетъ жить потомъ на свт.

Ли упрямо закинула голову.

— Я намрена поступать всегда — какъ мн самой заблагоразсудится,— отвтила она.

М-съ Монгомери чуть не до слезъ обидлась, когда Ли все-таки настояла на своемъ, чтобы непремнно быть въ темномъ, но нельзя было не признать тутъ и художественнаго чутья, которое подсказало Ли, что въ бломъ она будетъ только миловидна, а въ темномъ — восхитительна. Она приказала отдлать свое темносинее газовое платье какъ можно проще, чтобы рзче выдлялось совершенство очертаній всей ея фигуры и ослпительная близна кожи. Волосы ея были откинуты назадъ и свернуты узломъ на затылк.

— Я, можетъ быть, и не особенно отличаюсь красотой,— заговорила Ли,— но зато я бросаюсь въ глаза!

— Ты — цлая симфонія темныхъ и свтлыхъ тоновъ, ты сегодня даже бле и розове, чмъ обыкновенно, а глаза твои кажутся еще сине, волоса, брови и рсницы — еще черне отъ этого темнаго платья. Ты можешь хоть кого съ ума свести.

— А мн только это и надо! Если замчу, что хоть кто-нибудь смотритъ на мое лицо и собирается его критиковать, я обожгу его своими глазами и… отойду прочь съ презрніемъ на другой конецъ комнаты.

— Это врно: умнье держаться для красавицы — все равно, что половина побды!— смясь, замтила Тини.— Я сама видала, что иной разъ двушки, довольно заурядныя лицомъ, держались такъ, какъ будто бы он уврены во всеобщемъ поклоненіи, и — поврь — он имли больше успха въ обществ, нежели иная красивая скромница.

— Чортъ побер… ахъ, Тини, извини! Не буду больше никогда ругаться. Клянусь теб,— не буду! А правда ли, что англичанки приличнаго общества тоже ругаются?

— Англичанки приличнаго общества составили себ такое понятіе, что он — выше всякаго закона, и нкоторыя изъ нихъ такъ же грубы, такъ же неразборчивы въ своихъ выраженіяхъ, какъ любая невоспитанная американка низшихъ слоевъ общества. Чего же больше?! Но у меня, какъ у благовоспитанной южанки, вдь свои убжденія.

— Но если не усвоишь себ ихъ жаргонъ,— пожалуй, съ ними не поладишь?— спросила Ли.

— Ничего лучшаго я себ не желаю, какъ быть не-популярной въ кругу людей, манеры которыхъ мн не по вкусу,— возразила Тини.— А ихъ погоня за развлеченіями меня просто изнуряла, пусть он думаютъ себ, что я старомодная провинціалка,— мн это все равно. Главное — имть доступъ въ общество, и затмъ уже на комъ-нибудь изъ его среды остановить свой выборъ.

— Мн дла нтъ до общества, если я буду замужемъ: мы оба — Сесиль и я — будемъ страшно влюблены другъ въ друга и поселимся въ его старомъ замк, будемъ цлыми днями гулять въ густомъ лсу, взбираться на крутыя скалы… ну, и т. д.

— Такъ ты воображаешь, что все еще влюблена въ Сесиля? Ты промечтала о немъ столько лтъ…

Ли вдругъ заалла, какъ роза Кастиліи, красовавшаяся у нея подъ окномъ. Она опять выдала свою тайну.

— Зато, это такъ поэтично! Я… На моемъ мст, ты сама такъ точно думала бы о немъ, я знаю,— я уврена!

— Можетъ быть… еслибы мн не приходилось читать его письма. Но если ты намрена сдержать свое общаніе,— теб слдовало бы объявить, что ты — невста.

— Ну, нтъ! Я не хочу портить себ всякое удовольствіе! Быть невстой — страшная тоска!

— Скрывать — это нечестно по отношенію къ остальнымъ мужчинамъ. Надюсь, милочка моя, что ты не превратишься въ отъявленную кокетку.

— Будутъ ли за мной ухаживать, или нтъ,— мн все равно. Мн, просто, хочется повеселиться. Конечно, если я увижу, что кто-нибудь собирается въ меня влюбиться, я тотчасъ же сочту священнымъ долгомъ предупредить этого господина, я не хочу никого обижать. Мн только хочется быть всегда и везд царицей бала, получать отъ всхъ цвты… И наконецъ, я вдь имю право на обще-двичьи удовольствія и развлеченія…

— Конечно, милая, конечно! Но почему бы теб не вернуть слово Сесилю? Подумала ли ты, хорошо ли, и по отношенію къ нему, стоять на своемъ?

— Что?— вскричала Ли и круто обернулась.— Неужели ты думаешь, что онъ не прочь порвать со мной? Онъ и намека на это никогда не сдлалъ.

— Конечно, нтъ! онъ — честный человкъ. Ну, вотъ, увидишь: проживешь еще годъ — и ты же сама вернешь ему слово, сама первая скажешь, что не считаешь его связаннымъ такимъ ребяческимъ условіемъ.

— Да нтъ же, нтъ! Онъ — мой, и я не выпущу его изъ рукъ!.. О, Тини! Какъ это ты можешь быть до такой степени жестока? Вдь онъ первый мой женихъ… Ну вотъ, я сейчасъ расплачусь!

— Постой, ты не дала мн договорить! Я вовсе не намрена была поднимать теперь этотъ вопросъ, и ни за что на свт не хотла бы испортить теб удовольствіе сегодня. Мн хотлось просто предупредить тебя, что за годъ ты успешь повидать свтъ и людей, и обо всемъ будешь судить иначе. Тогда для тебя вполн опредлится разница между дйствительностью и мечтами.

— Все равно, я своего Сесиля никому не уступлю!— упрямилась Ли.— Онъ — моя самая драгоцнная мечта. Я думать не хочу, чтобъ это было все пустое!

——

Но годъ прошелъ, и, какъ премудро предсказала Тини, Ли написала жениху, что возвращаетъ ему полную свободу.

Положимъ, не большой премудрости можетъ научиться двушка въ кругу молодыхъ людей, представляющихъ странную смсь язвительности и добродушія, алкоголя и чайныхъ печеній, но и это немногое кой-чему научило Ли. Она была не только первою красавицей везд, но ея властность и обаяніе — всхъ, поголовно, покоряли, не разъ въ этомъ году ей приходилось видть, какъ разгорается въ мужчин страсть.

Чувство Рандольфа все крпло и росло по мр того, какъ возростало сознаніе Ли въ ея власти, и уже два раза эту власть онъ испыталъ на себ. Томъ Браннанъ, въ которомъ сердечныя чувства и большой ротъ увеличивались пропорціонально, никогда не отличался своимъ умомъ, а теперь окончательно поглуплъ. Нэдъ Джири, напротивъ, былъ неглупый малый, но вс свои силы употреблялъ не на то, чего отъ него ожидалъ отецъ: онъ не наживалъ, а только проживалъ деньги. Нэдъ не довольствовался тмъ, что періодически длалъ предложеніе своей подруг дтства, но даже подносилъ ей стихи, навянные вдохновеніемъ. Въ обществ онъ всегда былъ вжливъ и даже предупредителенъ, всегда посщалъ вечера м-съ Монгомери, и никогда не оставлялъ ея приглашеній безъ письменнаго отвта. Ли, какъ человкъ наблюдательный, замтила, что онъ усиленно краснлъ, когда просилъ ее сжалиться надъ нимъ, но такъ же точно наливались жилы у него на лбу, когда онъ плъ,— и Ли отвчала ему ршительнымъ отказомъ. Ей нравились, какъ добрые товарищи, и Нэдъ, и Томъ, которымъ она предложила — взамнъ любви — дружбу по гробъ жизни. Къ Рандольфу она питала боле нжныя чувства, уважая его за то, что онъ былъ умне и начитанне другихъ, но Ли просила Бога, чтобы эти нжныя чувства онъ перенесъ съ нея на Корали, которая украдкою по немъ вздыхала. И на своихъ троихъ поклонникахъ Ли постепенно изучила мужскіе нравы настолько, чтобы видть въ мужчинахъ людей исключительно практическаго направленія, но отнюдь не мечтателей. Лордъ Арромаунтъ, котораго она также принялась старательно изучать, обманулъ ея ожиданія и, оставаясь неизмнно вжливымъ и даже любезнымъ, въ разговоры не желалъ пускаться. Ли было-пробовала разспрашивать его про Маундреловъ, но и тутъ дождалась лишь краткаго отвта.

— Барнстэплъ, какъ будто, немного сумасшедшій.

— А лэди Барнстэплъ?

— Лэди Барнстэплъ, чортъ возьми, такъ широко живетъ! Про Сесиля онъ ровно ничего не зналъ и не слыхалъ.

— А объ Оксфорд какія у васъ сохранились воспоминанія?

Съ минуту посмотрлъ онъ на нее въ недоумніи, и наконецъ сказалъ.

— Мн кажется, самыя обыкновенныя.

Розовая дымка, которая окружала Сесиля въ воображеніи Ли, вдругъ померкла, и краски еще боле сгустились, когда Нэдъ и Рандольфъ, проведшіе шесть мсяцевъ въ Европ, принялись уврять ее, что лордъ Арромаунтъ — истый типъ англичанина.

По отъзд молодыхъ, Ли пыталась возсоздать свои свтлыя мечты, но будничная, дловая и свтская жизнь захватывала ее все больше и больше. Не говоря уже про то, что она была признанной красавицей сезона, она сама входила въ заботы по благоустройству своего помстья и лечебнаго заведенія. Газеты и печать вообще заинтересовались новымъ ‘мстечкомъ’ и его прелестною владлицей, про нее кричали, ее превозносили до небесъ, въ результат явилась необходимость построить еще два добавочныхъ флигеля и еще цлый рядъ купаленъ… Дла ей было пропасть. Она была рада своимъ увеличивающимся доходамъ и популярности, но не согласилась ни за что сняться для печати, повинуясь въ этомъ требованію м-съ Монгомери. Въ общемъ, жизнь казалось ей очень разнообразной и привлекательной, хотя не походила вовсе на картины, которыя нкогда рисовало ей воображеніе: жизнь была несравненно практичне, реальне.

Къ концу года, ея главнымъ желаніемъ попрежнему оставалось — выйти за Сесиля, но, чмъ не мене, она сочла своимъ нравственнымъ долгомъ вернуть ему слово, которое онъ далъ ея умирающей матери.

Въ то время Сесиль былъ на послднемъ курс. Онъ отвтилъ скоро и удивительно-подробно, если принять во вниманіе, что времени у него было мало (это можно было прочесть между строкъ). Онъ торжественно и высокомрно заявлялъ, что онъ привыкъ давать общанія и держать ихъ, и ни разу не подумалъ за все это время ни о какой другой женщин. ‘Понятно, женитьбу онъ считалъ дломъ ршеннымъ, а письма… Если она, Ли, прекратитъ съ нимъ переписку,— онъ будетъ чувствовать себя совсмъ заброшеннымъ, убитымъ’…

Но между строкъ Ли, все-таки, прочла, что онъ, въ сущности, временно позабылъ про ихъ помолвку, и только хочетъ показаться ей внимательнымъ и вжливымъ по отношенію къ существу, на которое онъ смотрлъ какъ на добраго товарища, на свое второе ‘я’,— на сокровищницу, въ которую онъ складывалъ на храненіе свои мысли и чувства, каясь, какъ на исповди, передъ своимъ духовникомъ.

Со дня смерти матери, Ли никогда еще не чувствовала себя такой несчастной и, запершись въ своей комнатк наедин съ письмомъ, горько рыдала надъ отлетвшими остатками взлелянной мечты… Но первый пылъ жгучей боли миновалъ — и Ли взялась за перо, чтобы, въ свою очередь, отозваться на письмо Сесиля какъ можно веселе (настаивая, однако, на разрыв помолвки) и общать ему писать попрежнему, какъ будто ничего не случилось.

…’И въ самомъ дл ничего, вдь, не случилось: только мы больше ужъ не дти! Благодаря вашему Оксфорду, вы стали лтъ на тридцать старше меня. Впрочемъ, и я сама стала практичне: во мн не осталось ни капельки ничего романическаго, и я твердо ршила жить, не впадая въ заблужденія. А какъ многія изъ насъ ошибаются въ своихъ чувствахъ! Одновременно съ Тини внчались и уже успли разойтись съ мужьями четыре ея сверстницы. По-моему, это ужасно — такъ необдуманно выходить замужъ! Я долго буду колебаться, пока не ршусь окончательно на такой важный шагъ. Вы, я знаю, вполн меня поймете и не перетолкуете ложно моихъ словъ: мы съ вами для этого слишкомъ старые друзья и единомышленники. Хотя мы — уже вотъ девятый годъ, какъ не встрчались, я все-таки, уврена, что вы не подали бы никогда вашей жен поводъ къ разводу, но рознь естественныхъ наклонностей и вкусовъ сдлала бы насъ одинаково несчастными, вдобавокъ, и воспитаніе мы получили разное: вы были бы въ моихъ глазахъ все равно что западный дикарь, и я, благовоспитанная двица (съ точки зрнія калифорнійцевъ), смотрла бы на васъ какъ на краснокожаго… Но къ чему вс эти разсужденія?! Времени у насъ впереди еще довольно, чтобы опять увидться и — если суждено — убдиться, хорошо ли поступили мы, нарушивъ нашъ ребяческій договоръ. А пока будемъ оба свободны, я настаиваю на этомъ. Помните, вдь и прежде я всегда исполняла свою волю?’

Въ отвт Сесиля (онъ опять отозвался съ полной готовностью) выражено было желаніе покориться ея ршенію, а вскор посл того онъ написалъ, что непремнно побываетъ въ Калифорніи, такъ какъ уже окончилъ курсъ и отправляется ‘охотиться на крупнаго звря’.

…’Въ Индіи я надюсь видть львовъ и тигровъ (писалъ онъ), въ Африк — львовъ и слоновъ, въ Америк, ‘на Дальнемъ Запад’ — буйволовъ и бизоновъ. Когда удастся мн повстрчать косолапаго медвдя, я снова почувствую себя человкомъ, а не изнуреннымъ въ конецъ субъектомъ. А между тмъ, остаться безъ оксфордскаго образованія было бы плохо, тмъ боле, что я, кажется, изберу себ каррьеру политическаго дятеля. Кстати, я вдь оказался не очень бднымъ человкомъ. Бабушка оставила мн наслдство, я могу побывать во всхъ нашихъ колоніяхъ и научиться въ нихъ всему, что послужитъ мн на пользу моей политической дятельности’.

XIII.

Въ одно прекрасное утро, Ли получила отъ него извстіе, что онъ скоро будетъ на Дальнемъ Запад, а пока находится еще въ Нью-орк. Передъ тмъ,— мсяца четыре Ли не получала отъ Сесиля ни полслова, и, видя подл себя неизмнно-преданнаго Рандольфа (который изъ всхъ ея поклонниковъ былъ наиболе ей симпатиченъ), была почти склонна примириться съ перспективой стать его женою. Она вызжала, она хлопотала по дламъ, — но все это не могло ей замнить привычной переписки… Наконецъ, пришло долгожданное посланіе, и, унеся его съ собою на прогулку, Ли, на полпути отъ дома, ршилась вскрыть конвертъ.

Полу-шутливо, полу-умиленно вспоминалъ Сесиль свои дтскія впечатлнія и говорилъ, что задетъ повидаться съ другомъ и товарищемъ своихъ юныхъ лтъ… на возвратномъ пути изъ владній одного изъ его англо-американскихъ друзей. А на пути къ дому, Ли встртила Рандольфа.

— Мама безпокоится о васъ и говоритъ, что вамъ не мшало бы брать съ собою прислугу, но если вамъ это непріятно, я всегда къ вашимъ услугамъ.

Ли слегка дотронулась до него своимъ хлыстикомъ.

— Въ такомъ случа, я бы не пошла, я люблю гулять совсмъ одна. Было бы ужасно жить на свт, еслибы нельзя было иногда уходить отъ людей!

Ея заносчивый тонъ поразилъ Рандольфа.

— Что случилось? Вы какая-то странная!

Ли вспыхнула, но письмо Сесиля было въ надежномъ мст: у нея на труди.

— Не говорите мн непріятностей и не заговорите меня до-смерти! Устала!— предупредила она и убжала къ себ, наверхъ.

У нея на стол оказалось письмо изъ Нью-орка, отъ Корали.

‘Ну, вотъ, наконецъ-то я видла твоего Сесиля (прямо начинала та свое посланіе): вчера вечеромъ, на званомъ обд у Форбсовъ. Теб будетъ пріятно слышать, что онъ высокаго роста и, вроятно, крпкаго сложенія, судя по тому, какъ на немъ сидитъ одежда. Но, мн кажется, онъ мало бывалъ въ обществ, а разгуливалъ себ по блу-свту съ узелкомъ въ рукахъ или съ котомкой за плечами. На немъ былъ сюртукъ Смита, у котораго онъ теперь гоститъ, и страшно было ему коротокъ и узокъ,— но это, повидимому, ничуть его не смущало, и, въ качеств единственнаго присутствующаго лорда, онъ торжественно повелъ м-съ Форбсъ къ столу. Твой Сесиль не особенно разговорчивъ, и вовсе не похожъ на Арромаунта. Сначала я его немножко дичилась, но когда онъ упомянулъ про свои письма (я и виду не подала, что я уже ихъ читала!) — я убдилась еще разъ, что онъ совсмъ на нихъ не похожъ. Ему очень было интересно, что ты — моя подруга, и — можешь быть уврена,— я ничего не щадила, чтобы выставить тебя въ самомъ выгодномъ свт, но — странное дло!— я почему-то ни разу не обмолвилась, что ты красива. Я ему сказала вообще, что ты пользуешься большимъ успхомъ,— что у тебя на пояс тьма-тьмущая скальповъ твоихъ жертвъ… Мало-по-малу, твой Сесиль началъ оживляться и даже объявилъ, что ты всегда была его закадычнымъ другомъ, и что теперь онъ детъ въ Калифорнію — убить медвдя и повидаться съ тобой. (На первомъ план у него — медвдь, а ты — на второмъ! Но… все равно!) Посл обда, какъ только мужчины отдлились отъ дамъ, онъ подошелъ ко мн (я, кажется, еще не говорила, что онъ застнчивъ), и я прямо подвела его къ тому столу, на которомъ торжественно красуется только твой портретъ.— Вотъ она!— объявила я..

‘Онъ взялъ его въ руки, посмотрлъ на него во вс глаза (милые, честные глаза!— они часто у. него смются, но я голову отдамъ на отсченіе, что онъ — человкъ съ характеромъ).— Кто это?— спросилъ онъ.

— Да это Ли,— понятно!

‘Онъ еще пристальне всмотрлся въ карточку (это, знаешь, та, гд ты — декольтэ, раскрашенная, въ темномъ газовомъ плать) и уставилъ на меня глаза.

Это — Ли?— и еслибы на лиц у него не было почти чернаго загара, было бы видно, что онъ поблднлъ. Ротъ у него необыкновенно выразительный, а губы — дрожали.

— Очень хорошенькая она стала!— проговорилъ онъ, какъ только могъ небрежне.— Я не подозрвалъ, что она можетъ такъ похорошть… что она такъ похорошла. Конечно, ею занялись какіе-нибудь смлые американцы… А я уже давно ничего о ней не слышу.— Она невста?

— Насколько мн извстно,— еще нтъ, хотя около нея есть человка три-четыре такихъ усердныхъ поклонниковъ, что этого можно ждать съ минуты на минуту. (Я подумала, что не мшаетъ немножко его потревожить, а онъ, вдобавокъ, слишкомъ самодовольный господинъ).

— А!— проронилъ онъ и поставилъ карточку на мсто, но потомъ раза два подходилъ еще и еще на нее взглянуть. Только наши американцы умютъ это сдлать боле тонко и незамтно. А все-таки, въ немъ есть что-то такое,— особенное, прекрасное! Онъ не такой рчистый, какъ Рандольфъ, но у него такой спокойный видъ, онъ такъ далекъ отъ пустой буднично-свтской суеты, что съ нимъ невольно отдыхаешь! Я усердно принялась откапывать въ немъ его совершенства, но, сама знаешь, никогда я не умла работать киркой и лопатой (не къ тому меня готовила судьба!), а потому успла только догадаться, что въ немъ есть солидныя залежи здраваго смысла вмст съ полнымъ развитіемъ всхъ современныхъ совершенствъ. Насчетъ себя онъ былъ нмъ, какъ рыба, а Смитъ, тогда же вечеромъ, сказалъ мн, что среди своихъ знакомыхъ лордъ Маундрелъ считается виднымъ спортсмэномъ. Помнишь, какъ Томъ застрлилъ пантеру? Мы ее ли за завтракомъ и за обдомъ, чуть не цлый мсяцъ… Конечно, всего лучше — благоразумная середина, но я, съ своей стороны, недолюбливаю излишнюю скромность: она мн подозрительна’…

— ‘Такъ, значитъ, моя красота его смутила? Онъ — такой, какъ и вс мужчины,— подумала Ли и прибавила:— Ну что-жъ,— тмъ лучше! ‘

——

Недли дв пришлось поклонникамъ Ли Тарлтонъ терпть отъ ея неровнаго настроенія: она была то раздражительна и прихотлива, то разсянна, и даже не старалась это скрыть. Впрочемъ, аппетитъ у нея все время былъ хорошъ, иначе м-съ Монгомери встревожилась бы не на шутку.

Ли цлый день и цлую ночь обдумывала свой отвтъ Сесилю и, наконецъ, отвтила радушно и весело, высказывая въ своемъ удовольствіи его увидть скоре любопытство, но тщательно скрывая то пылкое и глубокое чувство, которое въ дйствительности ее томило. Когда же онъ отозвался снова письмомъ, въ которомъ главный интересъ сосредоточивался на бизонахъ,— она благодарила судьбу, внушившую ей тогда скрыть свои настоящія чувства. Въ заключеніе, Сесиль прибавилъ:

‘Если отъ меня больше письма не будетъ, можете ожидать моего прізда во всякое время. Сначала я поду на югъ Калифорніи и попробую тамъ, у своихъ знакомыхъ, расправиться съ косматымъ Мишкой…’

Ли въ мелкіе клочки изорвала письмо Сесиля и пустилась отчаянно кокетничать съ другомъ своимъ, Рандольфомъ, утомляя его множествомъ танцевъ на всхъ вечеринкахъ въ Мэнло. Она заставляла его подниматься въ неслыханно-ранніе часы, чтобы сопровождать ее верхомъ (кстати: онъ терпть не могъ верховой зды), а сама ежедневно здила въ экипаж на станцію — его встрчать. Рандольфъ удивлялся, но, погруженный въ свои занятія, онъ и тому былъ радъ, что, работая карандашомъ надъ прозаическими деталями гигантской желзной постройки, могъ предвкушать удовольствіе, что его вечеръ озарится сверкающей улыбкой самой очаровательной изо всхъ женщинъ въ мір.

Для него — Сесиль Маундрелъ пересталъ существовать, и будущее, къ которому онъ пламенно стремился, теперь казалось неизбжнымъ.

XIV.

— Ну, вотъ! Опять сюда идетъ какой-то бродяга,:— раздраженно замтила м-съ Монгомери.— Это ужъ второй на этой недл. Придется поставить сторожа, эти бродяги такъ надодаютъ!

— Но походка у него не такая, — возразила Ли и посмотрла въ лорнетку (она была чуть-чуть близорука), хотя, собственно, одтъ онъ…

Вдругъ она встала и, сойдя поспшно съ веранды, пошла впередъ по дорожк, чувствуя, что кровь приливаетъ къ голов, а руки и ноги дрожатъ. Минуты три прошло, пока она дошла до незнакомца, тотъ остановился и приподнялъ фуражку, а затмъ принялся поджидать молодую двушку, засунувъ руки въ карманы. Нервы Ли рисковали не выдержать.

— Ну, какъ это, Сесиль, на васъ похоже!— явиться въ такомъ вид!— весело воскликнула она.— М-съ Монгомери приняла васъ за бродягу.

Сесиль посмивался нервнымъ смхомъ и трясъ ее за руку.

— Насъ подожгли вчера ночью, и у меня все сгорло. Дня черезъ два я поду въ Санъ-Франциско и куплю, что нужно.

— Не думаю, чтобъ ття охотно согласилась принять васъ въ этомъ вид.

— Ну? Неужели? Вотъ такъ потха! Я и не зналъ, что здсь у васъ такъ строго. Я сейчасъ прямо въ городъ заду, если вы считаете, что это необходимо.

— Нтъ, нтъ! Только хорошенько извинитесь передъ м-съ Монгомери — и она къ вамъ премило отнесется. Мы здсь очень чувствительны къ приличіямъ, а особенно къ уваженію. Разъ къ намъ на обдъ явился герцогъ — въ пиджак, до сихъ поръ мы этого не можемъ позабыть!

— Что за нахалъ! Ну, а я пойду и помъ съ поденьщиками. Мн нравятся грубые и простые американцы.

— Я такихъ вовсе не знаю, поэтому не могу спорить… Но вы чудо сами какъ хороши и высоки ростомъ! Я этому рада. Право, вы мало измнились, вотъ только нжный цвтъ лица пропалъ,— впрочемъ, такой я предпочитаю: у всхъ мужчинъ обыкновенно хилый видъ!.. О, Сесиль, какъ я вамъ рада!

Ея лицо и голосъ были проникнуты самой искренней радостью и дружескимъ чувствомъ. Сесиль смотрлъ на нее молча и въ глазахъ его постепенно угасало выраженіе веселости.

— Вы очень хороши собой!— проговорилъ онъ отрывисто.

— Я слышу, кто-то детъ: это гости къ обду. Пойдемте прочь, въ сторону, не потому, что мн за васъ стыдно, но если вы не хотите встрчаться съ м-съ Монгомери при постороннихъ…

— Я, вообще, не хочу видть никого, кром васъ. Правду сказать, мн даже въ голову не приходило, что здсь будетъ кто-нибудь еще другой, а вы — я былъ увренъ — не придадите значенія моимъ старымъ тряпкамъ. Теперь и я припоминаю, какъ пассажиры въ вагон на меня уставляли глаза: я вдь и въ самомъ дл похожъ на бродягу. Какой-то расфранченный пассажиръ въ вагон для курящихъ спросилъ меня, не ищу ли я мста? А я ему отвтилъ: — Не мста, а драки!— До самой станціи онъ не проронилъ больше ни слова, а потомъ предложилъ выйти и выпить вмст.

— И вы пошли?— спросила Ли.

— О, я смотрю снисходительно на все, что естественно. Я принялъ его предложеніе, и самъ угостилъ его. Посл этого я сдлалъ видъ, что задремалъ, чтобы только онъ отъ меня отвязался: понятно, ему хотлось пуститься въ разговоръ… но, конечно, это ему удалось въ форм монолога.

— Пойдемте вотъ сюда и посидимъ,— предложила Ли.

Они услись въ отдаленной части сада, на скамейк, подъ развсистымъ дубомъ, и молча посмотрли другъ на друга.

— Ну что же? Вы убили косматаго Мишку?

— Нтъ, ни по сосдству, ни въ окрестностяхъ, не появлялся онъ вотъ уже три года. Никогда еще мн не случалось переживать такое глубокое разочарованіе: теперь, я думаю, придется навсегда отказаться отъ этой мечты. Нельзя же требовать чтобы о косматомъ Мишк думали люди, только-что потерпвшіе отъ пожара! А другіе мои товарищи сами не бывали дальше Монтаны.

Въ тотъ день на Ли было надто блое лтнее платье съ поясомъ, который былъ одного цвта съ ея голубыми глазами, черные волосы были собраны въ свободный узелъ. Она прекрасно соенавала, что очаровательна въ этомъ наряд.

— Вы единственный изо всхъ мужчинъ на свт, способный думать сперва о медвд, а потомъ обо мн, — замтила она, чуть сдвинувъ брови и надувъ губки.— Сесиль! Никто лучше васъ не умлъ любоваться.

— Но, право же… я, кажется, думалъ столько же о васъ, сколько о своемъ Мишк.

— Очень вамъ благодарна!

— Нтъ, серьезно!— возразилъ онъ и отвернулся. Ли показалось, что лицо его поблднло подъ тройнымъ загаромъ:— Никогда я еще не былъ такъ смущенъ!— признался англичанинъ.

— Ну, на это вы всегда были готовы, — продолжала его собесдница.— Впрочемъ, и то ужъ большое утшеніе, что намъ не предстоятъ нескончаемыя шесть недль обоюднаго ухаживанія передъ помолвкой, не правда ли? Признайтесь!

Сесиль разсмялся, но безъ особаго увлеченія.

— Хорошо, я скажу вамъ совершенно откровенно,— началъ онъ:— въ Нью-орк я увидлъ вашъ портретъ, и онъ мн совершенно голову вскружилъ, въ первый разъ ошеломила меня женская красота (два или три мимолетныхъ увлеченія не стоитъ и считать). Всю ночь я не могъ глазъ сомкнуть и мысленно сопоставлялъ вашу красоту и все то, что мн было дорого въ нашихъ прекрасныхъ товарищескихъ воспоминаніяхъ, когда вы были много старше двочекъ вашихъ лтъ,— такая восхитительная крошка!— У меня голова кружилась… а на утро я вамъ написалъ то письмо…

— Н-ну?…— спросила Ли, вертя въ рукахъ лорнетку и не поднимая глазъ. Сесиль тоже, не отрываясь, глядлъ на дальній небосклонъ. Говорилъ онъ какъ бы съ трудомъ.

— Когда моя горячность нсколько остыла, я пожаллъ о томъ, что нацисалъ. Видите ли,— продолжалъ онъ грубовато:— въ сущности, за вс эти годы я не думалъ о васъ вовсе въ этомъ смысл, иначе не похалъ бы въ Калифорнію: я вообще не врю въ браки людей не одной національности.

— Но, милый мой Сесиль, — мы вдь не собираемся жениться!— воскликнула Ли, широко раскрывъ глаза.— Я ужъ давно покончила съ этимъ вопросомъ.

Сесиль былъ еще недостаточно опытенъ и, вдобавокъ, слишкомъ растерялся для того, чтобы замтить, какъ быстро Ли перемнила тактику. Онъ поблднлъ и удивленно уставился на нее своими темными отъ волненія,— почти черными глазами.

— Что касается меня — я не считаю, что онъ поконченъ: я это сразу понялъ и почувствовалъ, когда вы встали и пошли ко мн на встрчу. За послднія пять недль я только и длалъ, что взвшивалъ все — за и противъ такихъ браковъ, припоминалъ каждую ссору моего отца съ мачихой, старался убдить себя, что такой бракъ,— бракъ не на деньгахъ,— сумасшествіе, но въ ту же минуту, какъ я васъ увидлъ, я понялъ, что потерялъ напрасно цлыхъ пять недль,— что я женюсь на васъ непремнно, только бы вы согласились взять меня въ мужья.

Глаза Ли снова принялись изучать что-то такое на плать, у нея на колняхъ. Гордость и страсть опять въ ней боролись, но, посл минутнаго молчанія, она подняла голову съ такой ясной, милой улыбкой, что Сесиль невольно хотлъ взять ее за руку, но она отдернула ее.

— Нтъ, Сесиль! Я вамъ даже думать запрещаю ухаживать за мною, пока вы сами не заставите меня васъ полюбить. Но для начала,— прибавила Ли, все еще улыбаясь,— ужъ и то хорошо, что я не люблю никого, а вы всегда мн нравились больше всхъ на свт. Сегодня двадцать-шестое апрля,— такъ двадцать-шестого мая — можете опять сдлать мн предложеніе.

Сесиль какъ-то растерянно, безпомощно посмотрлъ на нее, губы его дрожали:

— Вы совсмъ не любите меня?— спросилъ онъ глухо и взволнованно.

— Ну, какъ я могу васъ любить, если не видала васъ цлыхъ десять лтъ?— возразила Ли.— Вы сами говорите, что я была для васъ существомъ отвлеченнымъ, пока вы не увидли меня на карточк, а я даже карточки вашей ни разу не видала! А женщины не такъ легко воспламеняются, какъ мужчины. (Мысленно, она только просила Бога, чтобы Сесиль не вздумалъ ее обнять и цловать). Мн даже въ голову не пришло все это взвсить и обсудить… Нтъ, что бы вы обо мн подумали, еслибъ я сразу приняла ваше предложеніе?

— Конечно, я бы первый васъ не оправдалъ. Я просто чудовище!— воскликнулъ растерянно и огорченно Сесиль, видъ у него былъ такой ребячески-трогательный, что Ли за это еще больше его полюбила.

— Въ которомъ часу идетъ поздъ въ Санъ-Франциско?— опросилъ Сесиль.

— Въ двнадцать-десять.

— Я какъ разъ поспю, а назадъ буду, когда запасусь приличнымъ платьемъ. На Базарной улиц, я думаю, найдутся портные?

— Позжайте прямо къ Рандольфу, онъ васъ направитъ къ своему портному.

— Благодарю васъ, до свиданія!

Сесиль пожалъ ей руку, избгая смотрть въ глаза, и пошелъ прочь. Выйдя на дорогу, онъ засунулъ руки въ карманы и пустился бжать. Ли посмотрла ему вслдъ и разсмялась, видя его поразительную несообразительность, затмъ она сама пошла черезъ лужайку, въ лсъ, чтобы остаться одной.

Дня черезъ три, лордъ Маундрелъ вернулся въ безукоризненномъ костюм, и сама м-съ Монгомери могла только благосклонно отнестись къ его знанію свтскихъ приличій. Рандольфъ, повидавшись съ нимъ въ город, отвчалъ на разспросы матери, что онъ ‘англичанинъ, но совсмъ въ другомъ род, чмъ Арромаунтъ: Маундрелъ — тощій и сильный, а у того худобу совсмъ иного свойства

— Онъ красивъ.

— Право, ничего не могу сказать, не разглядлъ, — замтилъ Рандольфъ, и Ли хотя вскинула на него украдкой глазами, а не могла уловить никакого признака раздраженія. Только разъ, посл обда, поднявъ глаза, она поймала на себ холодный, какъ сталь, взглядъ Рандольфа, и поспшила отвернуться, задумчиво перебирая клавиши рояля. По его просьб, она сла въ сумерки играть, но на этотъ разъ не было въ ея игр обычной выразительности.

Обыкновенно, лтомъ Ли имла привычку ходить въ бломъ, на этотъ разъ она только выбрала платье потоньше и поизящне,— съ вырзомъ на груди. Когда Сесиль и Рандольфъ пріхали изъ города, Ли не сразу вышла къ нимъ, предоставивъ молодому хозяину дома занимать горя. Спустившись внизъ къ обду, она застала въ гостиной дружно бесдовавшую пару: м-съ Монгомери и Сесиля, къ которымъ присоединялся изрдка Рандольфъ. Они говорили о Калифорніи, а онъ имъ возражалъ, что ихъ замчанія лишены оригинальности.

— Калифорнія еще не дождалась себ до сихъ поръ должной оцнки,— прибавилъ онъ.

— Но можно и на избитую тему найти оригинальное сужденіе,— замтила Ли, здороваясь и желая поддержать разговоръ въ шутливомъ тон.— Капитанъ Туайнингъ, пробывъ два дня въ Калифорніи, усплъ однако прославиться своимъ замчаніемъ:— ‘Только дв вещи знамениты въ Калифорніи, сколько я слышалъ: миссъ Тарлтонъ и климатъ’.— И Ли съ вызывающимъ кокетствомъ улыбнулась.

— Однако, не очень-то съ его стороны вжливо называть васъ ‘вещью’,— замтилъ Сесиль.

— Онъ, можетъ быть, принялъ ее за цвтокъ или за тонкіе духи?— поспшно возразилъ Рандольфъ, и мужчины обмнялись взглядомъ.

— Очень, очень мило сказано!— замтилъ опять гость.— Вы могли бы покраснть отъ комплимента, Ли.

— Она слишкомъ привыкла къ комплиментамъ, ее избаловали…

— А!— проронилъ Маундрелъ и умолкъ.

Въ столовой, за обдомъ, Рандольфъ блеснулъ своимъ умньемъ проявить даръ краснорчія, и пока разговоръ оставался на почв его спеціальности — архитектуры, Ли просто не знала, кому отдать предпочтеніе,— до того поразилъ ее также и Сесиль своими наблюденіями надъ архитектурными достопримчательностями въ Индіи и въ Испаніи (преимущественно въ Гренад) и сравненіями этихъ обоихъ стилей, затмъ, онъ постепенно перешелъ къ бытовымъ и климатическимъ условіямъ Южной-Америки.

По этому вопросу Рандольфъ былъ совсмъ несвдущъ, но съ удивительною ловкостью умлъ скрыть свой недостатокъ свдній. Перевсъ остался, однако, на сторон Сесиля, какъ только разговоръ коснулся политики. Блестящимъ ораторомъ его нельзя было назвать, но онъ увлекалъ слушателей разнообразіемъ и основательностью своихъ познаній. Рандольфъ не зналъ тхъ подробностей въ политическомъ управленіи своей страны, какія оказались близко знакомы англичанину.

— Честное слово!— воскликнулъ, смясь, Рандольфъ:— единственное, что я вынесъ изо всей исторіи Соединенныхъ-Штатовъ, это — желаніе вырости какъ можно скоре и задать трпку англичанамъ.

Ли и Сесиль единодушно разсмялись, и Сесиль весьма образно передалъ ихъ общее воспоминаніе о томъ, какъ онъ когда-то пострадалъ за такое стремленіе.

— Но странное дло,— прибавилъ онъ:— несмотря на то, что вы, американцы, насъ опередили, въ васъ еще остается чувство горечи, а въ насъ — нтъ. Мальчишки, которые меня тогда побили, сами же не иначе, какъ враждебно смотрли на меня до самаго моего отъзда, а теперь, въ Монтан, я задалъ здоровую трпку одному американцу, и съ тхъ поръ не было у меня боле восторженнаго друга.

— О, намъ непремнно нужна встряска,— признался Рандольфъ:— слишкомъ мы любимъ высоко заноситься и хвастать, и пыль въ глаза пускать. Мы, видите ли, такой ужъ особенный народъ, что не можемъ не птушиться. Только тотъ и дождется отъ насъ уваженія, кто самъ насъ сшибетъ съ ногъ и наставитъ намъ побольше синяковъ, да носъ раскваситъ, на придачу. Конечно, мы встанемъ на ноги — подъ ногами отнюдь не останемся лежать!— но вчно будемъ питать уваженіе къ грубой сил, какъ въ смысл нравственномъ, такъ и физическомъ.

— Это чрезвычайно интересно,— чрезвычайно!— задумчиво проговорилъ Сесиль, и примолкъ на минуту.— Мн кажется, эта горечь должна бы современемъ пройти, и, конечно, прошла бы, еслибъ не наша дипломатія,— слишкомъ тонкая и слишкомъ изворотливая для того, чтобы нравиться всему остальному міру. Я не могу сказать, чтобы у Соединенныхъ-Штатовъ не было сторонниковъ ихъ антагонизма.

Рандольфъ зналъ еще меньше про англійскую дипломатію, чмъ про американскую политику былыхъ временъ, мигомъ прикинулъ онъ въ ум, что, играя въ руку сопернику, онъ скоре выиграетъ въ глазахъ Ли, нежели проиграетъ, такъ какъ она пойметъ, что онъ нарочно великодушно стушевался передъ гостемъ,— и сдлалъ вскользь какое-то шутливое замчаніе по поводу англійской политики, и минуту спустя Сесиль очутился единственнымъ ораторомъ, котораго не только Ли, но и вс остальные слушали съ живымъ интересомъ.

— Какъ это было мило съ вашей стороны!— замтила молодая двушка Рандольфу, по уход гостя:— я знаю, Англія никогда не возбуждала въ васъ особеннаго интереса.

— Но я зналъ, что это васъ заинтересуетъ…

— Какой вы добрый!— Она немного запнулась и прибавила:

— А что, вдь у него, дйствительно, много здраваго смысла.

— Онъ знатокъ своего дла, онъ можетъ хоть кого разнести въ пухъ и прахъ, когда дло коснется основательныхъ познаній, но въ ходячемъ, обыкновенномъ разгрвор я его всегда побью, и еслибы ему пришлось долго выдерживать перекрестный огонь американской живости и натиска,— онъ бы не выдержалъ.

— Но онъ довольно смлъ…

— На отвты,— да! Но я не то хочу сказать…— не поясняя, однако, своего возраженія, замтилъ въ заключеніе Рандольфъ.

XV.

Выйдя въ гостиную, куда за м-съ Монгомери послдовали и другіе гости,— м-съ Браннанъ и м-ръ Треннаганъ, — Сесиль въ одинъ мигъ очутился подл Ли и предложилъ ей пройтись,— ‘если не будетъ невжливо оставить остальное общество’.

— Нисколько. Мы здсь между собой не церемонился, вдобавокъ, это гости скоре лично м-съ Монгомери, а не мои.

Луна свтила надъ лугомъ, на который они вышли, и рзко обрисовывались очертанія лса.

— Можно мн выкурить сигару?

— Конечно.

— Вамъ слдовало бы что-нибудь на плечи накинуть.

— Мой платокъ изъ верблюжьей шерсти и гретъ прекрасно,— возразила Ли.— Ну, какъ же вамъ нравится Рандольфъ?

— Весьма приличный малый! Онъ въ васъ влюбленъ?

— Почему это каждый мужчина непремнно думаетъ, что вс влюблены въ женщину, которая возбуждаетъ въ немъ восхищеніе?

— Это не отвтъ на мой вопросъ, да онъ мн и не нуженъ! Никто не могъ бы рости съ вами вмст и васъ не полюбить.

— Вы учитесь говорить любезности? Пожалуй, еще начнете подносить мн конфекты и цвты?

— Ни конфектъ, ничего такого, что вамъ не полезно, я вамъ подносить не буду.

— Скажите: вы провели эти три дня въ сожалніяхъ, что сдлали мн предложеніе?

— За какого осла вы меня принимаете! Я сдлалъ предложеніе,— и конецъ этому длу! Единственное, что можетъ меня мучить, это — мысль, что я такъ плохо его сдлалъ. За эти три дня, я ломалъ себ голову, но только надъ другимъ,— тоже сроднымъ вопросомъ.

Ли молчала, а Сесиль спокойно, но твердо взялъ ея руку въ свою и продолжалъ:

— Какъ я могу заставить васъ полюбить меня? Я не имю объ этомъ ни малйшаго, хотя бы самаго смутнаго представленія…

— Но, въ глубин души, неужели вамъ дйствительно этого бы такъ хотлось?.. Я вдь тоже много передумала за это время. Конечно, я знаю случаи, когда такіе ‘международные’ браки протекали благополучно, но это ничуть не смягчаетъ того факта, что многіе были, наоборотъ, черезчуръ неудачны. А большинство англичанъ — счастливо въ семейной жизни?

— По всей вроятности,— не очень. Но дло въ томъ, что еслибы я встртилъ двушку-англичанку, которая хоть въ половину нравилась бы мн настолько, насколько привлекаете меня вы,— я бы на ней женился, и наврное наша жизнь пошла бы своимъ мирнымъ чередомъ, безъ особыхъ осложненій. Нормальная жена-англичанка такъ ужъ воспитана, что заране знаешь, чего можно ожидать отъ нея… Она будетъ послушною супругой, заботливой матерью своихъ дтей, и, какъ бы она ни была блестяща, она всегда съуметъ примниться къ нему, подчинить себя его вол, его вкусамъ и воззрніямъ, а это весьма немаловажный пунктъ въ семейной жизди англичанина. Самъ англичанинъ не можетъ, да и не уметъ ни къ кому примняться. Онъ можетъ быть хорошимъ мужемъ, если любитъ свою жену и если она старается оставаться всегда привлекательной въ его глазахъ. Но подчиненіе… Нтъ, это не въ его натур! Если она съуметъ заставить себя полюбить, онъ ей не будетъ измнять, и приложитъ вс старанія, чтобы сдлать ее счастливой. Но, все-таки, она должна подчинить ему свою волю.

— Откровенность — ваша добродтель! Или это просто попытка запугать меня?

— Съ моей стороны было бы нечестно васъ обманывать,— просто, но совершенно серьезно проговорилъ онъ, и Ли пытливо посмотрла на его строгій профиль, но не отняла руки.

— Я, собственно, не вижу, чего бы вамъ пугаться?— продолжалъ Сесиль, все такъ же серьезно.— Мы всегда, во всемъ сочувствовали другъ другу. Мы любили другъ друга искренно и горячо, еще когда были совсмъ дтьми, и сразу почувствовали взаимное влеченіе. За вс эти годы не было ни одной женщины, которой я доврился бы такъ, какъ вамъ, никто не былъ мн такъ необходимъ, какъ вы! Да и вы относились ко мн не безразлично: боле усердной переписки у меня не было ни съ кмъ. Еслибы вы меня достаточно для этого любили, мы могли бы быть очень счастливы: любовь устранила бы всю остальную рознь.

— Удивляюсь, право!— воскликнула Ли, и съ минуту оба шли рядомъ молча:— какая у васъ смлость! Вы гораздо смле, чмъ оказалась бы я, еслибъ я согласилась выйти за васъ: вдь я, по крайней мр, давно и хорошо васъ знаю, а вы все равно, что вовсе не знаете меня,— не знаете, подъ какимъ вліяніемъ я развилась и выросла. Я могла бы пространно описать вамъ вліяніе моей матери и ту, немалую долю, которую приняли въ немъ впослдствіи мужчины — съ тхъ поръ, какъ я начала ходить въ длинныхъ платьяхъ. Я могла бы представить вамъ подробный разборъ моего собственнаго ‘я’, въ развитіи котораго крупную роль играло то, что я сама веду свои дла, что я, какъ всегда, творю свою волю, и наконецъ,— что три года я была признанной первой красавицей въ Санъ-Франциско… Но все это еще не дастъ вамъ такого представленія о моей личности, которое само явилось бы у васъ, еслибъ мы жили вмст,— еслибъ вы входили въ составъ всего, что меня окружало за минувшій десятокъ лтъ. Ничто не можетъ быть умне вашего. замчанія, что каждый долженъ жениться на себ подобной по происхожденію,— и каждая женщина — также. Словомъ, въ итог выходитъ, что выйди я за Рандольфа,— онъ всю жизнь будетъ застегивать мн сапоги, выйду за васъ,— всю жизнь придется мн стаскивать ваши.

— О, Боже мой! Конечно, нтъ. Я былъ тогда грубое животное!— засмялся онъ, но этотъ смхъ, измнившій бы настроеніе всякаго другого, ничуть не повліялъ на его серьезность.— Я не обидлся бы на судьбу, еслибъ она дала мн въ жены женщину, которая занимала бы меня больше всхъ женщинъ моей родины, еслибы вы только всегда были со мной искренни и откровенны. Я ненавидлъ бы загадки и не давалъ бы себ ни времени, ни труда ихъ разршать. Если вы сами не будете нарочно прилагать старанія меня морочить, мн будетъ недолго васъ узнать, а иначе, какъ положительно прелестной, я не могу васъ себ представить.

— Да,— еслибъ я вырвала съ корнемъ всю свою, такъ сказать, индивидуальность и съумла бы къ вамъ приноровиться…

— Вы это съумли бы, конечно, и не ломая ничуть вашей индивидуальности, да я и самъ этого не пожелалъ бы никогда. Въ чемъ же тогда будетъ ваша главная прелесть?.. Мы оба молоды, хоть мн идетъ уже двадцать-шестой годъ, американецъ, а тмъ боле американка, не можетъ вполн уяснить, чтобъ въ это время мужчина былъ уже вполн сложившимся человкомъ, но у меня горячая склонность къ привязанности, которая до сихъ поръ не имла удовлетворенія. Еслибъ вы меня настолько любили, чтобы дать согласіе,— это было бы главное!

— Иначе говоря, отвтственность въ этомъ супружескомъ опыт легла бы исключительно на меня?

— Не называйте это опытомъ, ради Бога! Для меня это — вопросъ Жизни или Смерти. Если я возьму васъ въ жены, такъ это ужъ навкъ. Если вы ршитесь выйти за меня,— вы должны въ ум своемъ твердо ршить, что мы будемъ счастливы.

Посл минутнаго молчанія, Сесиль почувствовалъ, что рука Ли нервно напряглась, но голосъ ея прозвучалъ спокойно.

— Еще давно, когда мн минуло шестнадцать лтъ, я ршила, что выйду за васъ замужъ, и съ той поры ни на минуту не измнила своему ршенью. Я всегда знала наврное, что вы вернетесь… Въ понедльникъ, я не могла ршиться упасть въ ваши объятія, какъ… какъ сплое яблоко…. но вы такъ серьезно отнеслись къ этому вопросу, что и меня заставили смотрть серьезно. Кокетничать я больше не могу!

Сесиль выпустилъ ея руку и остановился, какъ вкопанный:

— Неужели?! Вы любите меня?

— Я васъ всегда любила въ двадцать разъ горяче, нежели кого бы то ни было на свт,— любила за вс эти годы, и, пока жива, никого другого такъ любить не буду… Сесиль! Да не смотрите на меня такъ страшно!..

Еще мгновенье,— и Сесиль отвелъ глаза.

——

Ршено было пока держать помолвку въ тайн, но на четвертый день м-съ Монгомери не выдержала и совершенно неожиданно вошла къ Ли.

— Я должна знать правду, дитя мое!— сказала она.— Во-первыхъ, если ты не невста лорда Маундрела, я не могу вамъ разршить длинныя прогулки вдвоемъ, прежде ты никогда не длала ничего подобнаго. А во-вторыхъ…

— Не плачьте!— говорила Ли, осыпая ее нервными ласками и поцлуями.— Я потому вдь только и скрывала, что знала, какъ это разочаруетъ и васъ, и Рандольфа. Мн самой тяжела мысль, что придется разстаться съ вами…

— Ахъ! Еслибъ ты могла полюбить Рандольфа!..

— Ну, право же, раза два-три я такъ искренно старалась! Но что же длать? Я ужъ давно любила одного только Сесиля, и готова поступиться всмъ на свт — для него. Что бы ни случилось,— ничто не уменьшитъ моего чувства.

— Дай Богъ, чтобы вы были счастливы! Тини дружно живетъ со своимъ Арромаунтомъ, и слава Богу, но я буду такъ одинока безъ тебя и…и… бдный Рандольфъ! Здсь, у меня въ Америк, еще шесть дочерей замужнихъ,— и пятеро внучатъ, ухать отъ нихъ я не могу, но я, конечно, иногда буду навщать тебя… А все-таки я вдь тебя навкъ теряю!..

Ли тоже залилась слезами предъ такой картиной (прежде она ей въ голову не приходила). Когда волненіе обихъ немного успокоилось, м-съ Монгомери спросила:

— Ты ему сказала, что ты теперь богата?

— Да, и онъ, съ обычной своей прямотою, сказалъ мн, что онъ даже этому радъ. У насъ обоихъ будетъ тысячи три долларовъ, и жить можно будетъ хорошо, трудно придется только тогда, какъ наступитъ наша очередь поддерживать аббатство Маундрелъ. Мачиха отказала ему все свое состояніе, но содержать имніе въ порядк стоитъ страшныхъ денегъ, и ей для этого пришлось тронуть капиталъ.

— Отчего бы Сесилю не заняться коммерческими предпріятіями, чтобы разбогатть?

— У него свои, уже давно установившіеся идеалы, онъ, врно, будетъ министромъ-президентомъ и глубоко убжденъ, что политика — его призваніе. Онъ честолюбивъ и гордится тмъ, что какой-то законъ связанъ съ именемъ одного изъ его предковъ. Его дядя тоже былъ извстный членъ парламента. Черезъ годъ и я надюсь, что буду въ состояніи разсуждать о политик.

— И будешь, будешь! Ты создана быть женою великаго человка, и онъ будетъ гордиться тобою.

— Ну, вы пристрастно судите…

— Да, конечно, только и недостатки дтей моихъ я всегда видла ясно, какъ горячо ни обожала ихъ. У тебя бойкій умъ, а за манерами твоими я строго слдила, и он — безупречны.

— Подумайте, что бы со мною было, еслибъ меня воспитывали въ меблированномъ дом? Никогда въ жизни не забуду, чмъ я вамъ обязана! А знаете, я забыла вамъ сказать: Сесиль больше не радикалъ,— онъ консерваторъ, какъ и его предки.

— Онъ, вообще, слишкомъ зрлый человкъ для своего возраста,— вздохнувъ, замтила м-съ Монгомерй.— Томъ и Нэдъ — сущія дти передъ нимъ, а Рандольфъ — какой онъ ни есть серьезный труженикъ,— онъ то-и-дло, что шутитъ и смется.

— Я знаю, онъ уважаетъ умъ въ другихъ людяхъ, но это все-таки нсколько тяготитъ его,— подтвердила Ли.

— Да. Правда… правда. Ты скажешь ему?.. У меня духу не хватаетъ.

— Хорошо. Сегодня же скажу, кстати, гостей у насъ не будетъ за обдомъ? А за него вы не тревожьтесь: мужчины переживаютъ все подобное гораздо легче насъ…

——

И въ тотъ же день, вечеромъ, Ли отвела Рандольфа въ сторону, въ гостиную.

— Мн надо вамъ кое-что сказать, — начала она.— Вы знаете, я всегда любила Маундрела, такъ я… выхожу за него замужъ.

— Я это угадалъ, — отозвался Рандольфъ. Было слишкомъ темно, и его лица нельзя было разглядть.

— Очень рада, если вы это не принимаете къ сердцу. Бывало, вамъ казалось, что вы влюблены въ меня, это — единственное, что мучило меня. У меня — страшное самомнніе.

— И вполн основательное. Маундрелъ сшибъ меня съ ногъ, и я его за это уважаю, но, какъ я вамъ уже сказалъ, американецъ, все равно, встанетъ на ноги.

— Вы забудете меня и женитесь на Корали?

Рандольфъ взялъ ее за плечо и, повернувъ къ себ лицомъ, такъ что его блдное лицо виднлось своими блыми очертаніями близко-близко передъ нею, возразилъ:

— Я хочу только вамъ сказать, что рано или поздно, въ этомъ ли году, или черезъ десять лтъ,— все равно, вы будете мн принадлежать, и сами, — да, сал’и, по своей доброй вол придете ко мн.

— Никогда! Во вки вковъ! Что за отвратит… Что бы ни случилось, я никогда не полюблю никого въ мір, кром Маундрела. Я ему принадлежу.

— А вотъ — увидимъ!

Онъ вышелъ на веранду, и, минуту спустя, оттуда уже донеслись звуки его безпечнаго смха.

‘Конечно, и онъ можетъ говорить серьезно, — подумала Ли,— но это ему непріятно, а его смхъ доказываетъ только, что онъ радъ возможности забыть про свое минутное отступленіе отъ общаго правила, или что онъ очень ужъ ловкій притворщикъ. Въ своемъ род, онъ довольно интересенъ’…

XVI.

Какъ-то разъ, за обдомъ, Рандольфъ сказалъ Маундрелу:

— Если у васъ еще не пропало желаніе помряться силою съ Мишкой, вы можете доставить себ это удовольствіе: онъ — рдкая птица у насъ, въ Калифорніи, а управляющій мызою мама въ горахъ Санта-Лучіи, пишетъ что онъ выслдилъ на-дняхъ цлую парочку. Что бы онъ ни задумалъ, онъ вчно думаетъ по нскольку недль, такъ если вы не прочь,— вы еще поспете перехватить у него этихъ косолапыхъ.

Сесиль чуть не привскочилъ отъ восторга.

— Я готовъ хоть сейчасъ!.. Какъ туда добраться?

— Если хотите въ самомъ дл, я зайду и скажу Треннагану: онъ — большой любитель медвжьей травли, и наврное съ вами подетъ. Можете выхать на зар, если хотите.

— Еще бы не хотть! Какъ это мило, что вы подумали меня предупредить! Право, я страшно вамъ обязанъ. Рдко когда я чего-нибудь до такой степени упорно добивался.

Ли не поднимала глазъ: они горли такимъ жгучимъ огнемъ, что могли бы выдать ея мысль. Рандольфъ такъ и сыпалъ анекдотами изъ медвжьей жизни, Сесиль слушалъ, видимо, съ удовольствіемъ.

Проходя черезъ сни, Ли сказала ему:

— Хотите, пройдемъ на минуту въ библіотеку? Намъ надо бы поговорить.— Библіотека помщалась въ дальнемъ конц дома, тамъ никто не могъ имъ помшать.

— Вы на меня за что-нибудь сердиты?— спросилъ Сесиль.

— Вы въ самомъ дл хотите на дв недли меня бросить изъ-за какого-то медвдя?

— Ну, это не затянется такъ долго!

— Однако, хать туда надо двое сутокъ, а третьи вамъ придется отдыхать, до того васъ дорогою разломитъ… Въ общемъ, наберется дв недли.

Сесиль не возражалъ.

— Еще нтъ двухъ недль, какъ мы помолвлены,— продолжала она,— а вы уже хотите меня бросить?

— Напротивъ, и въ намреніи, не имю! Разв мы не можемъ хать вмст?

— Да вы не имете понятія, что значитъ прозжать по калифорнійскимъ дикимъ лсамъ и чащамъ!

— Ну, въ такомъ случа, не здите, конечно. Но мн-то не представится другого подобнаго случая, и вы, на моемъ мст, не захотли бы упустить его. Вы еще сами говорили, что понимаете мое увлеченіе охотой.

— Но не понимаю вовсе, какъ вы можете бросать меня! Очевидно, я не вашъ идеалъ, иначе, я бы васъ, конечно, понимала.

— Нтъ, не то: вы, врно, слишкомъ многихъ мужчинъ очаровывали.

— Однако, ни одинъ изъ нихъ не ршился бы промнять меня на медвдя.

— Но это еще не доказательство, что они васъ любили больше моего. Ни одинъ, напримръ, не могъ добиться вашего вниманія, а ваше обращеніе съ ними заставляетъ меня краснть, вчера вы все равно что помеломъ вымели м-ра Джйри.

— Мн хотлось остаться съ вами.

Сесиль смотрлъ ей въ глаза, засунувъ руки въ карманы и поджавъ губы, такъ точно, какъ два дня тому назадъ, когда Ли потребовала, чтобы онъ чистосердечно разсказалъ ей про свои отношенія къ другимъ женщинамъ.

— Такъ вы подете?— спросила Ли.

Сесиль утвердительно кивнулъ, руки его нервно сжимались въ карманахъ, но Ли этого не видала.

— Нтъ! Не могу поврить!— сказала она.

— Чему? Что я могу страстно васъ любить и въ то же время стремиться къ разлук съ вами, чтобы кончить свое спортсмэнское предпріятіе, которое чрезвычайно важно для меня. Еслибъ я разсчитывалъ остаться жить въ Калифорніи, я не задумался бы отложить его до слдующаго года, но при данныхъ условіяхъ мн надо хать или немедленно, или уже никогда не хать. Конечно, вы разсудите благоразумно…

— Можете хать, если вамъ угодно, но возвращаться не трудитесь!— возразила Ли и бросилась-было вонъ изъ комнаты.

Сесиль обнялъ ее и прижалъ къ груди своей, такъ что она не могла пошевельнуться.

— Да, я поду и вернусь, и обвнчаюсь съ вами перваго іюля. И поврьте мн,— я буду всми силами души стремиться скоре къ вамъ вернуться обратно.

— Не могу!.. Не могу вынести мысли, что вы промняли меня на… медвдя!— рыдая, говорила Ли.

— Ну, такъ хоть тмъ утшьтесь, что никогда дольше, какъ на дв недли, намъ не придется разлучаться.

— Въ другой разъ вы больше уже не возобновите свой кругосвтный спортъ?

— Никогда въ жизни! Семейный очагъ — вотъ что для меня теперь всего нужне.

— Мн бы хотлось имть на васъ больше вліянія.

— Чтобы я былъ вашимъ безропотнымъ рабомъ? Когда вы позабудете немного про свое фантастическое представленіе объ отношеніяхъ мужчины и женщины и примкнете къ настоящему,— вы перестанете терзаться всякимъ вздоромъ, и — вотъ увидите!— не будетъ въ мір людей счастливе насъ…

— Да, когда я къ вамъ ‘примнюсь’…

— Нтъ: когда вы потолкаетесь по блу-свту и придете къ здравому міросозерцанію. Такое состояніе общества, когда оно подчинено власти женщины — полу хаотическое, переходное состояніе. Когда падутъ ваши всемогущіе Штаты, тогда положеніе мужчины и женщины въ мір будетъ равноправно, и число разводовъ сократится…

— Ну, какъ это вы можете стоять тутъ предо мною и читать мн нравоученія!

— Да я и не намренъ. Мн просто хочется… васъ поцловать.

— А я не могу быть иначе, какъ американкой! Американкой я родилась и выросла,— и не могу переродиться.

— Бросьте объ этомъ думать, для васъ, калифорнійцевъ, ваше происхожденіе, ваша индивидуальность — своего рода знамя, и вы съ нимъ носитесь, какъ маленькій мальчикъ съ первой парою своихъ штанишекъ… Я слышу голосъ Треннагана: черезъ пять минутъ мн надо уходить, и, можетъ быть, намъ больше не случится быть однимъ. Ну, поговорили мы,— и будетъ!

Они разстались ласково и мирно, съ увреніями въ обоюдной правот и… любви…

——

На слдующій день, за завтракомъ, Ли вдругъ встала изъ-за стола и вызвала въ сосднюю комнату Рандольфа.

— Вы вдь нарочно для того спровадили Сесиля за медвдями, чтобы они его помяли?

— Вы, кажется, принимаете меня за изверга въ грошовыхъ романахъ? У него силы и ловкости хватитъ на двоихъ, а я, вдобавокъ, поручилъ Джо Мэну, чтобъ тотъ не отходилъ отъ него ни на минуту: его драгоцннйшая шкура — въ полной безопасности. Нтъ, мн просто хотлось дать вамъ образчикъ, чего вы можете отъ него ожидать.

— Значитъ, вы это подстроили нарочно?

— Ну, понятно! Дтская наивность, съ которой онъ попался въ ловушку, просто прелестна.

— Нтъ, онъ просто такой же прямой и честный человкъ, какъ… ну, какъ, напримръ, вашъ ддъ, а вы… вы — самый гадкій, самый лукавый изъ американцевъ!

Рандольфъ стиснулъ зубы, но сравнительно спокойно возразилъ:

— Въ любви вс средства хороши. Еслибъ я былъ человкъ совсмъ вамъ посторонній,— я вс старанія употребилъ бы для того, чтобы разстроить этотъ бракъ. Обдумайте все сами хорошенько, еще есть время.

— Я никогда не измню своему слову. И наконецъ, мы уже помолвлены.

— Это ничего не значитъ! Еслибы вы дали слово, а Маундрелъ пріхалъ бы потомъ,— вы отказали бы мн,— да?

— Конечно.

— Это — чисто-женская черта! Женственность — главная ваша прелесть. А все-таки, подумайте объ этомъ.

— Можете какія угодно строить козни,— я все равно выйду за Сесиля, хоть каждый мсяцъ ходи онъ на медвдя!— ршительно объявила Ли…

— Ну, а какъ ты? съумла примниться къ своему лорду и повелителю?— принялась она посл допрашивать Тини Арромаунтъ, которая, два дня спустя, торжественно явилась въ Мэнло-паркъ съ мужемъ и съ наслдникомъ знатнаго рода Арромаунтовъ, достопочтеннымъ Чарльзомъ Эдвардомъ Ричардомъ-Торнтономъ. Послдній возсдалъ на рукахъ у кормилицы.

Тини, какъ всегда, сіяла своею безмятежной красотой. Лордъ Арромаунтъ тоже ничуть не измнился, ни тни властности не было замтно въ его голос и въ его обращеніи.

— Онъ думаетъ, что я къ нему подладилась,— но это одно и то же,— съ обычною загадочной улыбкой отозвалась Тини.

— Очень жаль, что я не умю такъ же точно дйствовать съ моимъ Сесилемъ,— замтила Ли:— онъ такой умный, а я не могу всегда быть спокойной.

— Это зависитъ отъ темперамента, конечно. Попробуй требовать меньше, и теб же все покажется легче. Ни одинъ англичанинъ не будетъ теб твердить постоянно, что онъ тебя любитъ.

— Мой мужъ будетъ твердить,— а не то будетъ плохо.

— Нтъ, они лнивы говорить, и онъ, врно, тоже. Просто, изъ-за лни болтаютъ они языкомъ, глотая слова. Какъ и мой мужъ, всякій другой — заявилъ разъ, что тебя любитъ,— и конецъ, онъ считаетъ, что этого увренія съ тебя довольно на всю жизнь. Съ моимъ Арчэромъ очень удобно ладить. Я любезно принимаю его дурацкихъ пріятелей-охотниковъ, и онъ считаетъ меня совершенствомъ, потому что я всегда красива и всегда во всемъ съ нимъ соглашаюсь… Но это не мшаетъ мн длать изъ него все, что я хочу! Лтомъ и осенью я принимаю его гостей, а зиму мы проводимъ — гд и какъ я захочу, въ город у меня тоже есть свои друзья, и мы бываемъ въ тхъ домахъ, которые мн интересны.

— Очевидно, мн и Сесилю придется самимъ выработывать наши отношенія,— замтила Ли.

Дв недли и два дня пробылъ Сесиль въ отлучк и привезъ съ собою шкуру гигантскаго медвдя,— отвратительную, загнившую. Ли повела въ сторону своимъ нжнымъ носикомъ и подобрала платье, но увряла его, что она не меньше его въ восторг, и до того гордится имъ, что боится, какъ бы надъ нею не стали смяться.

— А второго Мишку прикончилъ Треннаганъ,— говорилъ восторженно Сесиль.— Но мой больше ростомъ: онъ чуть не подмялъ меня. Это — длинная исторія. Пойду помоюсь и переоднусь — и все вамъ разскажу.

Онъ вернулся, принявъ приличный видъ, и на прогулк съ нимъ вдвоемъ Ли окончательно убдилась, что главная его забота была — скоре спшить къ ней обратно, но это не помшало ему дождаться, пока медвжью шкуру вычистили и просушили. Ли слушала его и чувствовала себя вполн счастливой.

Свадьба состоялась перваго іюля.

Корали вернулась домой во-время, чтобы одть невсту къ внцу, и Ли была такъ хороша въ своемъ блоснжномъ наряд, что руки Сесиля мигомъ очутились въ карманахъ,— признакъ величайшаго волненія, но по лицу его объ этомъ нельзя было догадаться, и вообще онъ держалъ себя вполн сдержанно и прилично. То же можно было сказать и про Рандольфа.

Посл свадебнаго завтрака, молодые ухали верхомъ въ домъ Треннагана, въ которомъ и пробыли, за отсутствіемъ хозяевъ, не дв недли, какъ намревались раньше, а цлый мсяцъ.

Какъ только молодые ухали, Рандольфъ простился съ матерью и вполн успокоилъ ее тмъ, что въ город у него — спшныя дла. Но, въ сущности, длъ у него не было тамъ никакихъ, весь вечеръ и всю ночь провелъ онъ въ модномъ ресторан и пилъ, пилъ, пилъ безъ перерыва, лицо его становилось все блдне и блдне, а мысли все больше прояснялись. Только разъ опустилъ онъ руку въ карманъ, вынулъ полученное письмо и перечелъ его: то было извстіе, что перувіанскія копи, въ которыхъ онъ былъ участникомъ, оказались несравненно богаче, нежели предполагалось. Рандольфъ въ мелкіе клочки изорвалъ письмо.

Заря занялась, онъ все еще былъ трезвъ…

XVII.

Чрезвычайно рдко случается, чтобы дйствительность не оправдала ожиданій, которыя рисуетъ намъ воображеніе… особенно если мы, американцы, стараемся себ представить ‘родовой замокъ’ въ Англіи. И все-таки сильное впечатлніе производятъ эти древнія, живописныя сооруженія на обитателя Соединенныхъ-Штатовъ, привыкшаго къ боле современной, заурядной и грубой архитектур своей родной страны.

Но удивленіе, которое чувствуетъ американецъ при вид того, что такія древности еще могли уцлть, скоро проходитъ, и онъ довольно быстро примняется къ обще-англійскому строю и воззрніямъ.

Аббатство Маундрелъ стоитъ посреди большого лсистаго и возвышеннаго пространства, занимающаго шесть квадратныхъ миль. Волнообразнымъ склономъ спускается оно къ главному възду замка, по ту сторону котораго разбросано нсколько мызъ и отдльныхъ лсочковъ, какъ это бываетъ большею частію въ Англіи. Недалеко отъ самаго ‘Аббатства’, на крутомъ, но невысокомъ пригорк стоитъ часовня и при ней кладбище. По дорог къ своему новому жилищу, Ли съ жаднымъ любопытствомъ смотрла по сторонамъ, чтобы не пропустить ни одного лсочка, ни одной полоски воды, сверкавшей межъ деревъ, у подножія сдыхъ стнъ уединенныхъ замковъ и развалинъ. Въ эти минуты, Ли даже не думала о своемъ муж и мысленно возстановляла картину, при помощи которой Тини хотла подготовить ее къ особенностямъ англійской жизни.

— Помни,— говорила она,— что тебя можетъ озадачить холодный пріемъ, но приготовься къ нему, и не приписывай его безучастной холодности: англичане, вообще, не обладаютъ даромъ радушнаго гостепріимства, и на первый взглядъ, повидимому, онъ совсмъ въ нихъ отсутствуетъ.

И въ самомъ дл, възжая подъ мрачный сводъ, огороженный колоннами, молодые не встртили никого, кром двухъ лакеевъ.

— Разв ни матери, ни отца дома нтъ?— спросила съ удивленіемъ Ли.

— Отецъ, вроятно, на прогулк, а Эмми иметъ привычку въ это время отдыхать,— равнодушно отозвался Сесиль.— Мы пройдемъ прямо на мою половину, а если теб тамъ не понравится,— можешь выбрать себ какое угодно другое помщеніе.

Поднявшись вверхъ по гигантской каменной лстниц, новобрачные прошли вдоль по пяти длиннымъ корридорамъ съ безчисленнымъ множествомъ окошекъ, и Ли всю дорогу думала, что назадъ она одна бы не дошла — до того долгимъ и запутаннымъ показался ей путь отъ входа и до башни, въ конц праваго крыла замка Маундрелъ. Наконецъ, пройдя подъ низкимъ сводомъ у подножія витой лстницы, они поднялись наверхъ и очутились въ комнат, очень просто обставленной.

— Ну, вотъ мы и пришли!— объявилъ Сесиль.

— Хорошо! Я рада отдохнуть. Но нельзя ли пройти сюда короче? Если нтъ, мн придется всегда гулять только по комнатамъ.

— Внизу башни есть выходъ наружу. Но погоди — черезъ годъ ты будешь прекрасный ходокъ. Вс вы, калифорнійцы, лнивы на подъемъ, — прибавилъ Сесиль, открывая дверь въ большую комнату, которая служила ему спальней и выходила другой дверью въ уборную. Вся эта обстановка не понравилась Ли, привыкшей къ удобствамъ и къ роскоши, но видъ изъ окопъ примирилъ ее.

— Какъ теб кажется? Пріятно теб будетъ здсь?— спрашивалъ ее мужъ тревожно.— Въ твоемъ распоряженіи сколько угодно другихъ комнатъ, но лично я съ дтства добивался, чтобы мн отдали эту башню, потому что въ ней когда-то два дня скрывался король Карлъ II, теперь же я люблю ее еще и потому, что она отстоитъ такъ далеко отъ шумныхъ сборищъ Эмми.

— О, я уврена что тоже полюблю ee Мн нравится, что я могу быть здсь совсмъ одна съ тобой. Только позволь мн тутъ все поуютне устроить, а не то я буду чувствовать себя какъ въ кель.

— Длай, что хочешь, а если ужъ надежды на лучшее не будетъ,— можешь выбрать себ другое помщеніе. Твоя двушка можетъ спать въ сосдней комнат, надо только провести колокольчикъ… Ахъ, уже пять часовъ! Ну, я пойду поищу отца, ты отдохни пока, а я прикажу, чтобы тебя разбудили во-время къ обду.

— Нтъ, ужъ, ради Бога, ты самъ вернись за мной: безъ тебя я боюсь пошевелиться!

Сесиль ласково ущипнулъ ее за щеку, поцловалъ и ушелъ. Служанка, которую онъ къ ней прислалъ, явилась съ чайнымъ приборомъ и, спросивъ ключи, принялась такъ ловко разбирать и раскладывать вещи своей молодой хозяйки, что послдняя облегченно вздохнула, радуясь, что ей не придется брать на себя трудъ думать о тысяч будничныхъ мелочей, которыя ее утомляли и сердили. Свое физическое благосостояніе Ли весьма цнила.

Между тмъ, двушка вынула изъ багажа капотъ и перетащила сундуки и чемоданы въ уборную.

— Угодно вамъ будетъ снять платье и отдохнуть немного?— спросила она, вернувшись, и Ли, впервые услышавъ, что ее назвали торжественнымъ титуломъ ‘ladyship’, такъ и встрепенулась, почувствовавъ, что и она сама какъ бы стала теперь частью величественнаго аббатства,— нкогда убжища королей… Теперь она — у себя дома.

Впрочемъ, расположившись отдохнуть, она вдругъ почувствовала приступъ волненія и слезъ. До сихъ поръ она привыкла, чтобъ ее вс любили, ласкали — и посл хотя бы кратковременной отлучки встрчали радостно и предупредительно, а не съ леденящимъ равнодушіемъ, какъ въ этомъ мрачномъ, исторически-величавомъ замк. Здсь слуги, все равно, что хорошій часовой механизмъ съ недльнымъ заводомъ, если сама Эмми такая же,— такъ и она не больше, какъ механизмъ… быть можетъ, еще съ истерикой. Конечно, нтъ основанія ожидать нжныхъ чувствъ отъ женщины, которая не захотла измнить заведенному порядку, чтобы встртить, посл двухлтняго отсутствія, своего единственнаго любимца-пасынка, который привезъ съ собою, вдобавокъ, молодую жену.

‘Все равно,— думала Ли, свертываясь клубочкомъ, въ надежд задремать.— Все равно, съумю за себя постоять,— хоть и то утшеніе! Благодаря Бога, я всю жизнь была пріучена смотрть на себя, какъ на лицо не послдней важности, и, на придачу, я богата! Вотъ было бы трагично, еслибъ я была робкая и нервная, забитая и бдная безприданница!

За дверью послышались легкіе шаги и пріятный шелестъ шолковаго платья. Въ одинъ мигъ Ли очутилась передъ зеркаломъ. Ничего!— румянецъ на щекахъ и глаза ясные, неутомленные, блый капотикъ, отдланный голубымъ бархатомъ, достаточно оттняетъ цвтъ лица,— словомъ, нечего бояться придирчивыхъ женскихъ взглядовъ.

— Можно войти?— окликнула ее лэди Барнстэплъ, и въ то же мгновеніе распахнула дверь, не выжидая отвта.— Ну, какъ ваше здоровье? Вы отлично свжи и цвтущи — и какой стройный ростъ! Я такъ и думала, что вы въ капот,— потому только и не послала васъ просить къ себ. Лежите, лежите, а я вотъ тутъ присяду. Боже! Да эти стулья набиты кирпичомъ!..— восклицала маленькая, полная особа съ красивымъ, но уже расплывшимся книзу станомъ. Лицо ея, съ довольно-тонкими чертами, было очень мило подрисовано, а на черномъ ‘вечернемъ’ плать, красовались розовые банты. Голосъ у ‘Эмми’ былъ отрывистый и грубый, но она уже настолько усвоила себ манеру говорить и держаться какъ настоящая англичанка, что теперь ея стремленіе казаться развязной по-американски выходило даже напускнымъ, неестественнымъ. Глаза ея, при вход въ комнату, блуждали неопредленно, какъ у ребенка, но постепенно принимали возбужденное выраженіе, обычное для женщинъ раздражительныхъ и привыкшихъ властвовать.

Ли была утомлена дорогой, но инстинктъ по невол заставилъ ее насторожиться, и она даже привстала на кровати.

— Конечно, вы не останетесь жить въ этой ям! За все это время Сесиль писалъ мн только разъ, да и то просилъ, чтобъ я оставила ему его прежнія комнаты,— то-есть, эту самую башню. Конечно, я не знаю вашихъ вкусовъ, но мн необходимо больше воздуха, больше всякихъ пушистыхъ, пестрыхъ, красивыхъ вещицъ вокругъ, больше свта… впрочемъ,— не иначе, какъ сквозь розовыя занавски. У васъ чудный цвтъ лица, и у меня когда-то былъ такой же… Конечно, какъ и вс молодыя жены, вы страстно влюблены въ своего мужа… А жаль, что вы не принесли Сесилю въ приданое нсколькихъ милліоновъ: ему трудно будетъ нести расходы, вдь ваше житье въ город возьметъ все, до послдняго гроша. А если вамъ не хватитъ средствъ поддерживать ‘Аббатство’, я, кажется, въ гробу перевернусь: оно — моя любовь,— единственная въ мір!

Глаза ея блуждали по комнат, впрочемъ, и Ли умла смотрть строго.

— О, въ сущности, это не важно!— поправилась Эмми.— Я не хотла сказать ничего обиднаго, но насчетъ ‘Аббатства’ я всегда была особенно чувствительна, а во всемъ остальномъ, вы увидите, я всегда мила и любезна. Ну, разсказывайте про свои наряды! Еслибъ вы мн выслали заблаговременно подкладку, я могла бы заказать вамъ здсь все, что угодно.

— У меня все уже сдльно въ Нью-орк и, я думаю, подойдетъ къ здшнимъ требованіямъ.

— О, конечно! Нью-оркъ можетъ вполн сравняться съ Парижемъ. А украшеній у васъ много?

— Сравнительно съ выставкой на окнахъ въ Нью-орк и на самихъ англичанкахъ,— чрезвычайно мало!

— Да, мы любимъ увшивать себя золотомъ и камнями,— любезно согласилась лэди Барнстэплъ.— Но если въ васъ мало блеска, васъ не замтятъ,— таково наше общество. Пока я жива, фамильныя драгоцнности Барнстэпловъ, конечно, мои, но я могу дать вамъ поносить. Свои я продала, но сперва отдала ихъ поддлать. Если хотите, можете пользоваться ими, но вы еще такъ недавно ‘оттуда’, что, вроятно, съ презрніемъ относитесь къ поддлкамъ?

— Это даже моя обязанность.

— Ну, современемъ вы отстанете отъ нея! У насъ носятъ вс поддльное.

— Вы довольно откровенны.

— По привычк. У насъ здсь каждый, не стсняясь, кричитъ обо всемъ, что знаетъ, мы даже за столомъ ведемъ такіе разговоры, которые считались бы неудобными — ну, напримръ, хоть въ Чикаго, а что касается вашего крошечнаго Санъ-Франциско, такъ онъ представляетъ полнйшее сходство съ нашимъ среднимъ классомъ.

— Но, можетъ быть, вы не огорчитесь, если я скажу, что вы, конечно, выхали бы насъ встртить, еслибъ я привезла съ собою милліоны?

— Нтъ, все равно, я не похала бы никуда такъ рано! У меня привычка спать отъ четырехъ до пяти, и чай я пью отдльно.

— Мы не встртили даже никакихъ изъявленій радости.

— Все это было бы, конечно! Но теперь намъ нужны только деньги, деньги и деньги!.. Пусть это васъ не удивляетъ…

— О, нисколько: я спросила просто такъ, — изъ любопытства.

— Впрочемъ, женщин молодой и красивой нельзя быть раздражительной: это было бы слишкомъ глупо! Вы, милочка моя, вроятно, находите, что я суха? Но я могу быть иногда мила необычайно, только сегодня я въ такомъ уже настроеніи, что вы меня сочли наврное сущимъ дьяволомъ. Я и сама себ противна, врьте мн, но что же длать? Никакого повода къ тому нтъ, а такъ меня и тянетъ чуть не выцарапать кому-нибудь глаза. И тмъ не мене, вы себ даже представить не можете, до чего здсь я — популярна!

Ли про себя сердилась и негодовала, а подъ-конецъ начала чувствовать лишь пренебреженіе и жалость. ‘Неужели это — типъ американки, къ которой привиты жизнь и привычки англичанъ?’ — подумала она, и спросила: есть ли кром нея еще американцы въ аббатств Маундрелъ?

Улыбка лэди Маундрелъ согнала съ лица ея послдніе слды молодости.

— Ни съ кмъ изъ американцевъ, кром васъ и лэди Арромаунтъ, я не знаюсь, да и знаться не желаю. Я обожаю англичанъ и ненавижу американцевъ — особенно здшнихъ. Три года я съ ними воевала, и должна была сдаться, потому что у меня — нтъ денегъ, чтобы ихъ одолть… Вотъ потому мн жаль, что Сесиль женился не на милліонахъ. Съ богатой и красивой… Ахъ! Вотъ ваша служанка, пойду и я къ себ. Пари держу, что завтра же вы совсмъ сойдетесь со мной!

XVIII.

Посл курьзной бесды Ли съ лэди Барнстэплъ, мачихой ея мужа, ей не пришлось больше углубляться въ свои обычныя думы: не успла выйти отъ нея прислуга, какъ вошелъ ея мужъ Сесиль.

— Сейчасъ я видлъ мою мачиху Эмми: она столько любезнаго про тебя наговорила!

— Очень мило съ ея стороны.

— А теб разв она не понравилась? Она нравится почти всмъ безъ исключенія.

— Съ моей стороны невжливо критиковать твоихъ родныхъ, но я могу только сказать, что не особенно пріятно для меня оставаться, такъ сказать, за спиною мачихи, съ которой на моей родин я не водила бы знакомства. Я не буду настолько вульгарна, чтобы вступать съ нею въ ссоры, но, конечно, любить ее я никогда не буду. Она, какъ ты сказалъ бы самъ, не моего поля ягода.

— Это правда!— подхватилъ Сесиль, смясь.

— Мы съ тобою представляемъ союзъ двухъ важнйшихъ народностей во всемъ мір… Но отчего ты мн не говоришь, что я особенно хороша сегодня?

Въ длинномъ корридор не было ни души. Сесиль тревожно оглянулся, обвилъ рукою станъ жены и поцловалъ ее.

— Я всми силами стараюсь подняться до совершенства съ американской точки зрнія и разъ въ день признаюсь теб въ любви и восхищеніи. Когда же, наконецъ, ты этимъ удовлетворишься?

— Никогда!.. Но вдь сегодня ты гордишься мною?

— Ты была такъ хороша въ подвнечномъ плать!

— Жаль, что нельзя быть въ бломъ во всхъ торжественныхъ случаяхъ, но зато вс лтнія платья у меня блыя. А пока — я буду пользоваться всми преимуществами своего положенія, какъ американки.

На ней было необычайно-золотистое, огненно-красное платье, такого блестящаго, такого переливчатаго оттнка, что Ли невольно подумала, что оно успшно затмитъ весь блескъ алмазовъ лэди Барнстэплъ.

— Завтра и посл-завтра я буду на охот съ мужчинами, но ты прідешь туда къ намъ завтракать. По крайней мр, такъ длаетъ обыкновенно и моя мачиха Эмми, когда погода хороша. А въ воскресенье — я покажу теб все наше ‘Аббатство’, только жаль, что въ парадныя спальни нельзя попасть, пока тамъ гости.

— Разв ихъ принимаютъ въ тхъ самыхъ комнатахъ, гд ночевали нкогда вс эти короли и королевы и… вс другіе?

— Ты длаешь успхи! Какъ это ты не вздумала сказать: ‘короли и королевы, и весь этотъ сбродъ’?.. Ну, да: гостей именно тамъ и принимаютъ. Весь домъ какъ будто спеціально сдланъ для пріемовъ: однхъ спаленъ въ немъ двадцать-пять!.. А вотъ мы и пришли.

Молодые вошли въ небольшую комнату врод кабинета, и почти одновременно, только съ другой стороны, туда вошелъ лордъ Барнстэплъ. Теперь онъ имлъ скоре безучастный, нежели чопорный видъ,— только постарлъ на двадцать лтъ. Къ великому удивленію Ли, онъ не только поцловалъ ее, но даже горячо пожалъ ей руку.

— Въ конц концовъ, судьба наслала на меня еще американку!— проговорилъ онъ.— Впрочемъ, узжая, я почти догадывался объ этомъ. Были у васъ когда-нибудь истерики?

— Никогда въ жизни!

— Я почти увренъ въ этомъ: наврное, у васъ твердый характеръ!.. Съ такими-то глазами! Накиньтесь на нее! Попробуйте дать ей себя знать! Клянусь, мн хотлось бы, чтобъ ей какъ слдуетъ досталось. Я у нея не въ счетъ, но вы — женщина, вы хороши собой и — чуть не вдвое выше ея ростомъ. Клянусь, она васъ будетъ ненавидть! Но и вы не щадите ее!

Сесиль разсмялся.

— Къ чему вамъ сять въ семь плевелы раздора?

— О, мы будемъ держаться въ сторон. Но ты себ представь, что Эмми можетъ изнемочь въ борьб, можетъ почувствовать, что и надъ нею есть кое-кто посильне, у кого она — въ рукахъ. Да это былъ бы счастливйшій день въ моей жизни!.. Однако, я проголодался.

И они вс вмст вошли въ столовую.

— Что за прелесть у васъ это платье!— воскликнула Эмми, порхавшая отъ одного къ другому изъ гостей, которые съ нескрываемымъ любопытствомъ смотрли на новобрачную.— Сесиль, ты поведешь къ столу миссъ Никсъ,— прибавила она, обращаясь къ пасынку.

Сесиль нахмурился.

— Къ чему это ты хочешь, чтобы я шелъ съ нею?— сердито проворчалъ онъ.— Ты знаешь, она мн надола до смерти!

— Это теб въ наказаніе, зачмъ ты не на ней женился.

Громадная столовая имла видъ большой залы, спеціально приспособленной для царскихъ пировъ, но, насколько Ли могла судить, единственный членъ общества, подходившій къ этой обстановк, была та самая молодая особа, которой принадлежало ужасно вульгарное имя — миссъ Никсъ. Все ея лицо и фигура напоминали классическія статуи со всми ихъ типичными особенностями, а профиль казался или античной камеей, или профилемъ… овцы. Ея короткіе льняного цвта волосы были собраны въ высокую прическу, а вки опускались на глаза такимъ изящнымъ и благороднымъ движеніемъ, что Ли ничего боле классическаго не могла себ представить.

— Кто это?— спросила новобрачная своего сосда, красиваго капитана Монмаута.— Отчего она совсмъ не такая, какъ другія? Она очень похожа на героиню Уйды, только на самую невозможную!

Молодой капитанъ разсмялся.

— Ея отецъ былъ пивоваръ, до гадости богатый человкъ. Родителей ея давно уже нтъ въ живыхъ, а она сама и ея брать употребляли долго вс старанія, чтобы только пролзть въ лучшее общество, лэди Барнстэплъ принимаетъ ихъ у себя, хотя, вообще говоря, она не особенно благосклонно относится къ новичкамъ. Представьте себ, эта особа воображаетъ, что ей слдовало бы быть выше по своему рожденію, она хочетъ получить всего побольше ‘за свои деньги’, какъ у васъ, американцевъ, выражаются. Люблю я вашъ американскій жаргонъ. Не можете ли вы меня еще подъучить?

— Я знаю его больше, чмъ у меня хватитъ смлости его употреблять, но я могу съ вами имъ подлиться, потому что мужъ мой сильно его недолюбливаетъ. Мн кажется, миссъ Пиксъ все-таки повезло?.. Она, что называется,— ‘пройдоха’.

— Да, да, именно: пройдоха! Дамы много говорятъ про нее дурного, говорятъ, что удивительная близна ея прелестной кожи наведена кистью или губкой, или чмъ-нибудь подобнымъ…

— Ну, а профиль, конечно, у нея природный? Разв можно искусственно устроить себ горбикъ на носу?

— Я думаю, и — за три милліона этого не добьешься, только акцентъ ужъ очень ее выдаетъ, не мудрено, что она можетъ показаться неприступной, молчаливой.

— И до сихъ поръ она отъ акцента не отдлалась?

— Да, несовсмъ, хотя воспитывалась много лтъ въ Париж.

Въ эту минуту капитана окликнула его сосдка справа. Ли обратилась къ своему свекру, чтобы спросить, что означаетъ замчаніе лэди Барнстэплъ? Разв она хотла, чтобы Сесиль женился на миссъ Пиксъ?

— Еще бы! Ничего въ жизни она такъ горячо не добивалась! Дв недли она прохворала, какъ только узнала, что Сесиль ухалъ къ вамъ, а мн вы нравитесь, и всегда нравились. Но, чортъ побери! какъ это было бы пріятно, еслибъ у васъ было больше денегъ. Вы не надетесь, что на вашей земл въ одинъ прекрасный день откроются залежи золота?

Ли разсмялась, хотя его слова пробудили въ ней опять то самое жуткое чувство, какое она испытала, когда на ту же тему говорила съ нею Эмми.

— Едва ли. Сра и желзо — вотъ все, чего можно ожидать отъ бднаго, ничтожнаго клочка земли.

— Но почему знать? Можетъ быть, вамъ удастся продать ваши воды какому-нибудь товариществу? Въ наше время бойко покупаютъ. О, народъ у насъ весьма разнообразный,— все равно, что у васъ въ Америк! Мы хороши со всми, пока не нуждаемся въ деньгахъ, но вотъ бда: деньги-то нужны намъ постоянно! Эта потребность вошла въ нашу плоть и кровь, а если намъ не удается добиться своего однимъ манеромъ, мы добиваемся другимъ. У насъ — свои идеалы. Ни разу не случалось, напримръ, чтобы я слъ за карточный столъ съ какимъ-нибудь выскочкой, не-аристократомъ. Правда, разъ въ жизни я попался: женился на своей супруг, но съ тхъ поръ миссъ Пиксъ — единственная, которую мы принимаемъ у себя, да и она, какъ всякая выскочка, терпть не можетъ всхъ себ подобныхъ… Впрочемъ, за исключеніемъ ея, есть у насъ только капитанъ Монмаутъ, у котораго нтъ родового имени и соотвтствующаго ему имнія, но онъ — внукъ герцога и гвардеецъ, а это равносильно.

Ли было странно слушать такія воззрнія, она не могла понять подобнаго разграниченія гордости и самолюбія, и при этомъ Барнстэплъ не стснялся жить на женины деньги.

Посл обда дамы перешли въ другую комнату, всю до потолка увшанную портретами съ необыкновенно-розовымъ цвтомъ лица и рукъ и съ общими признаками работы старыхъ мастеровъ живописи. Съ потолка на нихъ свтили электрическія груши. Жутко стало молодой американк при вид такого рзкаго несоотвтствія между обстановкой и гостями… Ли подумала, глядя на молодыхъ англичанокъ, что он вс — премиленькія, и только удивлялась: когда же, наконецъ, ее познакомятъ съ ними?

— Подите сюда, присядьте ко мн!— вдругъ проговорила молодая особа, сидвшая на диванчик, и съ ясной улыбкой кивнула новобрачной.

За обдомъ Ли замтила, что эта самая госпожа нсколько разъ окликала капитана и безцеремонно называла его: ‘Ларри!’ У нея былъ глубокій, но искренній голосъ и такой же искренній, открытый смхъ, лицо и вся ея фигура были замчательно милы и изящны, хотя не бросались въ глаза, и, судя по осанк, выдавали порою нкоторую нервность, съ которой она какъ 4удто не могла совладать. Ли сла съ нею рядомъ.

— Вы — лэди Мэри Джиффордъ?— спросила Ли, улыбнувшись ей въ отвтъ.— Я спрашивала о васъ. Мн сказалъ капитанъ Монмаутъ.

— О, неужели вы пожелали знать, кто я такая? Какъ это мило! А мн хотлось бы, чтобъ обо мн такъ точно говорили, какъ говорятъ о васъ. Но мое время миновало, и — можете себ представить!— мн уже двадцать-пятый годъ?!

Ли улыбнулась и покачала головой. Несмотря на удрученное состояніе духа, она подумала, что ея новая знакомая все-таки чрезвычайно мила и забавна.

— Да, мн уже двадцать-четыре года, а я до сихъ поръ еще не замужемъ, я всего-на-все имю шестьдесятъ фунтовъ стерлинговъ на то, чтобъ наряжаться… Чмъ это не драма? Ахъ, зачмъ я не американка? Вс он — такія богачихи, по крайней мр, вс т, которыя являются въ Европу. Иначе он не посмли бы сюда и показаться.

— А я, какъ видите, посмла, хоть я и небогата въ томъ смысл, въ какомъ вы понимаете богатство.

— Нтъ, въ самомъ дл?! Вы шутите, конечно? Сесиль Маундрелъ могъ жениться только на…

Ли расхохоталась, но смхъ ея такъ близко граничилъ съ истерикой, какъ никогда еще съ ней не случалось.

— Вамъ все равно, если мы будемъ говорить о чемъ-нибудь другомъ? Вотъ, когда-нибудь мы съ вами познакомимся, какъ я надюсь, близко, и я вамъ скажу, почему такъ все вышло.

— Нтъ, вы себ представьте, какъ это я могла сказать вамъ грубость?! Ну, право, я всегда болтаю безъ разбора, а Сесиль — такой красавецъ, что, конечно, о немъ всегда судили вкось и вкривь. Всмъ было извстно, что ‘Аббатство’ должно перейти, опять къ американк, и вс горли нетерпніемъ скоре васъ увидть. Эмми — мокрая курица и не изъ красивыхъ. Въ сущности, на мой взглядъ, въ Америк красавицъ мало, он больше берутъ тмъ, что ‘задаютъ шику’, какъ говорятъ художники-французы. На васъ одну вс глаза устремляютъ, а вы — никайого вниманія! Вотъ увидите: вамъ предстоитъ огромный успхъ, я знаю,— я уже порядкомъ приглядлась.

— Надюсь! Для американки неудача была бы вдвое предосудительна.

— Неужели?! Ахъ, скажите, пожалуйста: правда ли это, что у васъ существуетъ подраздленіе на слои общества, какъ и у насъ? Нкоторые изъ нашихъ здшнихъ американцевъ порядочно задираютъ носъ передъ Эмми. Какъ это странно! Вс вы тамъ сами существуете недавно — ну, можно ли такъ разбирать? Понятно, я сама знаю, что между вами есть и бдняки, и богачи, но что же тутъ такого? Эмми тоже была очень богата, а между тмъ ей приходилось не легко, пока ей удалось пробить себ дорогу. Пожалуйста, скажите…

— Ну, что же вамъ сказать про наше общество? Понятно, настоящимъ аристократамъ полагается быть родомъ съ Юга.

— Съ какого Юга? Изъ Южной-Америки?

Ли попыталась-было объяснить подробне, но лэди Джиффордъ скоро охладла къ этой тем и совершенно неожиданно направила разговоръ въ другую сторону, очевидно, ея вниманія хватало на дв-три минуты, но не больше.

——

На слдующее утро Ли проснулась очень поздно, посл тревожной и почти безсонной ночи.

Сесиль всталъ рано и, чтобы не разбудить ее, вышелъ потихоньку провдать своихъ тетеревовъ. Еслибы настроеніе новобрачной было боле свтлое, она вроятно пожалла бы объ этомъ, но теперь ей было не до того: ей хотлось остаться одной и думать, думать на свобод, подъ открытымъ небомъ. Съ помощью прислуги, ей удалось добиться, чтобы ржавые ключи, наконецъ, отомкнули нижнюю калитку, и Ли поспшно пошла по направленію къ лсу.

Темной стной стояли передъ нею деревья по ту сторону лужайки, распространяя въ воздух мягкое и свжее благоуханіе. Ли выбрала себ мстечко подъ деревьями, гд было тише и уединенне. Душа у нея болзненно ныла, ей страстно хотлось кому-нибудь изъ ‘своихъ’ повдать свои тревоги и горести,— кому-нибудь такому, кого эти мелочи могли бы интересовать какъ свои, личныя.

Сесиль былъ не такого рода человкъ, который могъ бы принять подобные пустяки близко къ сердцу. Ли знала, что онъ любитъ ее горячо, что онъ ей преданъ и, въ случа необходимости, съуметъ защитить ее отъ невзгодъ, но она твердо была уврена, что въ житейскіе женскіе мелочные интересы ему будетъ противно вмшиваться, и она инстинктивно избгала подобныхъ разговоровъ. Бывало, въ Америк вторилъ ей и понималъ ее Рандольфъ, только теперь она вполн оцнила, чмъ для нея была вся семья м-съ Монгомери. Сесиль способенъ былъ любить преданно и страстно, это она знала, но знала также, что ему въ голову не придетъ поврять ей свои сокровенныя мысли, свои личныя стремленія. Онъ былъ вдь англичанинъ, онъ родился и выросъ въ Англіи.

Ли ршила пока не разбираться больше въ этихъ думахъ и пользоваться настоящимъ. Но, Боже мой, съ какою радостью она полетла бы хоть на мигъ къ своимъ, въ свою милую Калифорнію, поболтать немножко ‘по-своему’, безъ стсненія, безъ англійской чопорной холодности! Одно только было для нея вполн ясно, отъ одной мысли она не могла отдлаться: ей приходило въ голову, что можетъ придти время, когда она пожалетъ о своемъ ршеніи не стремиться къ новому богатству. Рандольфъ предлагалъ ей продать ея участокъ и помстить деньги въ перувіанскія акціи, но она отвтила ему тогда, что съ нея довольно и этого, потому что она привыкла относиться съ презрніемъ къ американской жадности въ нажив. О, еслибъ она знала!.. Теперь она готова иначе смотрть на презрнный металлъ. Она почти готова преклониться передъ его могучей властью. Окидывая взоромъ все пространство луговъ, рощи и замка, она чувствовала гордость и пріятное сознаніе, что все вокругъ будетъ ей принадлежать,— что эти историческія башни, эти старые сады будутъ ея достояніемъ. Съ ума сошелъ Сесиль, что женился на ней! Неужели вс мужчины — безумцы, теряющіе голову, какъ только влюбятся въ женщину,— или онъ, подобно ей самой, просто имлъ лишь смутное представленіе о цн богатства. Ему слишкомъ легко досталось это роскошное имніе, а его личныя потребности, въ сущности, были невелики, и потому, весьма естественно, онъ никогда ни въ чемъ не зналъ нужды…

Ли вернулась въ замокъ и, подходя къ нему, издали, услыхала голоса. Она тревожно оглянулась и поспшила свернуть на опушку лса, чтобы не встрчаться съ ними. Они вдь были для нея ‘чужіе’.

Вернувшись въ башню, она тотчасъ же принялась писать къ Рандольфу, и прямо, безъ обиняковъ сказала ему все какъ было. Рандольфъ любилъ ее, но она все-таки предпочла говорить ему правду, потому что ей не съ кмъ было больше подлиться, а она съ дтскихъ лтъ привыкла заставлять его повиноваться ея вол.

XIX.

Прошло еще дв недли, и Ли съ гордостью любовалась на свой новый, прелестный будуаръ. Большая комната внизу, подъ башней, которую мужъ предлагалъ ей взять себ, по ея приказанію, была очищена отъ хлама, и Ли, не стсняясь, воспользовалась предложеніемъ лэди Барнстэплъ взять для ея украшенія все, что угодно.

Молодая женщина любила все прекрасное и, благодаря тому, что съ дтства ее окружало множество дйствительно прекрасныхъ вещей, знала имъ цну и умла каждой изъ нихъ придать самую выгодную обстановку. Теперь старая комната потонула въ персидскихъ коврахъ, раскинутыхъ на полу и на стнахъ, и была тсно уставлена персидскими диванами и табуретами. Деревенскій плотникъ, подъ ея руководствомъ, соорудилъ глубокій диванъ, огибавшій всю комнату, но его грубая отдлка исчезла совершенно подъ множествомъ изящнйшихъ персидскихъ тряпокъ и подушекъ, самыхъ пестрыхъ и разнообразныхъ рисунковъ. Было тутъ нсколько образцовъ мебели, принадлежавшихъ издавна роду Маундреловъ и увнчанныхъ ихъ гербомъ. Въ двухъ оконныхъ нишахъ лежали подушки, а въ другихъ стояли классическія бронзовыя и мраморныя статуи, но самое почетное украшеніе башенной комнаты состояло изъ письменнаго стола, нкогда принадлежавшаго королю Карлу -му. Въ общемъ, все убранство комнаты, даже бездлушки, красовавшіяся на верхушк книжнаго шкапа,— и т были выбраны съ толкомъ и съ большимъ вкусомъ. Ли имла полное право гордиться своимъ умньемъ. Оглядвшись въ своихъ владніяхъ, она услась поджидать своего свекра, который по невол остался дома, такъ какъ свихнулъ себ руку, и невстка пригласила его къ себ въ гости. Войдя, онъ не усплъ поздороваться, какъ принялся продолжительно хихикать.

— Чему вы такъ сметесь?— спросила Ли довольно сухо:— разв не прелесть эта комната?

— О, восхитительна! Она, пожалуй,— самая красивая изъ всхъ нашихъ комнатъ. Поздравляю,— у васъ прекрасный вкусъ, да вы и сами — прелесть!

Ли никогда не думала, что будетъ въ состояніи понимать настроенія своего свекра, и, признаться сказать, чувствовала очень небольшое желаніе въ нихъ разбираться, она просто пригласила его ссть въ самое покойное кресло, положила ему подъ локоть подушку и сла напротивъ него, выражая лицомъ и всей своей фигурой полное удовольствіе, что видитъ его у себя.

Онъ нравился ей настолько больше его жены Эмми, что порою Ли допускала возможность полюбить его. Онъ всегда былъ съ нею ласковъ и любезенъ, а свекровь уже дважды подарила ее своими капризами, и, встрчаясь въ корридор, иногда ее не замчала.

— Такъ и быть, я вамъ признаюсь,— началъ Барнстэплъ:— если Эмми случится увидть, какъ вы преобразили это помщеніе, она способна задать здсь такого шуму, что чертямъ станетъ тошно, а вамъ она прикажетъ возвратить эти вещи на прежнее мсто. Смотрите же, будьте на-сторож и ожидайте нападенія во всеоружіи, чтобы каждую минуту ей отвтить, что это я вамъ подарилъ, он вдь — моя собственность.

— Хорошо. Я ихъ и не отдамъ. Благодарю васъ. Хотите закурить? Я вамъ помогу.

— Честное слово, ваша комната будетъ самая уютная во всемъ дом, — настоящее убжище! Ну, какъ же мы вамъ понравились? Какого вы о насъ мннія? Вы очень интересное дитя, и мн хотлось бы слышать ваши впечатлнія.

— Да я и въ самомъ дл чувствую себя, какъ будто вдругъ превратилась въ ребенка съ тхъ поръ, какъ поселилась здсь,— чуть-чуть надувъ губки, согласилась Ли.— Проведя дв зимы въ Санъ-Франциско и одну въ восточныхъ штатахъ, я была уже уврена, что сдлалась вполн свтской женщиной.

— О, мы люди заносчивые, чопорные! Но вы, пожалуй, попали къ намъ какъ разъ во-время. Скажите же: нравимся мы вамъ?

— Да, мн кажется! Женщины очень мило ко мн относятся, хотя я не все понимаю изъ того, что он говорятъ, и вообще он совсмъ другія, чмъ было мое идеальное представленіе о нихъ. Я никогда не могу быть вполн уврена, соблаговолятъ ли он заговорить со мною, когда мы встртимся снова. Впрочемъ, я все-таки не вижу причины непремнно силиться имъ подражать, какъ напримръ, это длаетъ Эмми.

— Да, нкоторыя изъ вашихъ соотечественницъ — прекрасныя подражательницы, но он перестали забавлять принца Уэльскаго. А Эмми — просто дура!

— Мужчины у васъ имютъ такой побдоносный видъ, какъ будто бы они и въ самомъ дл обладаютъ способностью прельщать, а говорить они не могутъ ни о чемъ, какъ только о лошадяхъ и куропаткахъ. На-дняхъ сосдъ мой за обдомъ не проронилъ ни слова съ той минуты, какъ слъ со мною рядомъ, и до самаго конца обда, когда мы стали расходиться.

— Вообще наши мужчины совсмъ не интересны въ охотничій сезонъ, но, моя прелесть, не для того же сдланы мужчины, чтобы забавлять васъ, женщинъ.

— Да, съ вашей точки зрнія, конечно.

— Неужели вы ожидаете, что вашъ Сесиль будетъ все время думать только, какъ бы васъ чмъ-нибудь позабавить?

— Сесиль провелъ со мной цлыхъ три дня наедин, мы съ нимъ бродили по окрестностямъ и веселились такъ, какъ никогда. Онъ способенъ хоть кого позабавить, если онъ не думаетъ ни о чемъ тревожномъ.

— Въ такомъ період, въ какомъ находится онъ въ настоящую минуту, а именно, въ порыв страсти, я не считаю возможнымъ судить о настоящемъ характер мужчины. Сесиль влюбленъ, и я вамъ отъ души желаю, чтобы это состояніе длилось у него какъ можно дольше. Но или я ошибаюсь, или вамъ все-таки придется съ теченіемъ времени убдиться, что чмъ вы дольше будете съ нимъ знакомы, тмъ меньше будете въ немъ замчать наклонности шутить и веселиться. Свойство великихъ людей — наводить скуку на другихъ. Англичане — народъ величайшій въ мір, но въ ущербъ своей личной веселости, помните же,— я не говорю, что они грубы, это совсмъ другое свойство,— они просто скучны, и, наоборотъ, посмотрите, какъ много блестящихъ личностей, и вс они родомъ англичане, но они не знамениты съ точки зрнія англичанъ. Читайте ‘Times’, и вы поймете, что я хотлъ сказать.

— А какъ вамъ кажется,— есть у Сесиля задатки сдлаться великимъ человкомъ?— перебила его Ли.

— Иной разъ я самъ такъ думалъ, по нашимъ временамъ, у него очень развитой и свтлый умъ, мн даже кажется, что онъ честолюбивъ. А вы что скажете?

— Я еще не могу ничего сказать опредленно, но думаю, что онъ самъ затруднился бы отвтить. Впрочемъ, ничего,— онъ въ этомъ разберется, какъ только направится по теченію, надюсь, что онъ окажется честолюбивымъ.

— О, съ честолюбіемъ нельзя шутить, это — страшный для васъ соперникъ.

— Ну, а я не боюсь его, хотя, впрочемъ, затруднилась бы объяснить вамъ — почему.

— А попробуйте!

Лордъ Барнстэплъ могъ быть очень обворожительнымъ — стоило ему только захотть, онъ сбросилъ съ себя всякую принужденность и напускную грубую холодность. Лицо его приняло выраженіе глубокаго и даже почти нжнаго любопытства. Для него Сесиль былъ единственнымъ существомъ въ мір, которое онъ искренно любилъ, и теперь, очутившись наедин съ его молодой женою, отецъ хотлъ разъ навсегда убдиться по собственному впечатлнію, насколько она могла сдлать его сына счастливымъ.

Ли вообще очень легко поддавалась добродушію и теплому участію, а тмъ боле такому, какое она встртила теперь впервые по прізд въ Англію.

— Я вообще не склоненъ къ сентиментамъ,— продолжалъ лордъ Барнстэплъ,— но я люблю Сесиля, а посл него — я хочу, чтобы вы на меня всегда смотрли какъ на перваго друга вашего въ Англіи.

Немедленной наградой были горячія объятія и поцлуи въ об щеки. Онъ разсмялся, но почувствовалъ, что его расположеніе къ американцамъ возростаетъ.

— Но скажите же: къ чему вамъ вдругъ понадобилось, чтобы Сесиль былъ честолюбивъ? Вамъ хочется имть свой собственный политическій салонъ?

— Я и отъ этого не прочь, но, все-таки, это не то, чмъ больше будетъ требовать Сесиль отъ жизни, тмъ больше онъ будетъ нуждаться въ совтахъ и поддержк,— вдь даже наибольшимъ удачникамъ приходится переживать не мало разочарованій. Отличительное свойство Сесиля — страшная стойкость и на-ряду съ нею — способность хвататься за самыя разнообразныя стремленія. Мн хочется, чтобы онъ былъ извстенъ.

— Для ребенка вы передумали не мало.

— Но я вовсе не ребенокъ! Я лтъ пять подъ-рядъ, еще въ дтств, думала всегда за свою маму и няньчилась съ нею, съ тхъ поръ я привыкла, чтобы меня считали тоже за человка, а не за предметъ, который даетъ возможность англичанину по необходимости быть добродтельнымъ семьяниномъ. Я сама вела свои дла, я прочитала на своемъ вку больше книгъ, чмъ любой изъ вашихъ гостей. Я привыкла, чтобы за мною ухаживала тьма мужчинъ, и передумала я много, это правда, и все о немъ же, о Сесил.

Въ другое время лордъ Барнстэплъ врно отвтилъ бы улыбкою, но въ эту минуту онъ позабылъ обо всемъ и только слушалъ.

— Да вы и въ самомъ дл рождены воспламенять!— любезно отозвался онъ.— Я удивленъ и, вмст съ тмъ, польщенъ вашими словами, но скажите мн, что же вы надумали про моего Сесиля?

— Я много лтъ, много дней и ночей о немъ мечтала, и онъ являлся мн чмъ-то врод Байрона и Марміона, Дэдлея, Роберта Лаунселота и вообще героевъ Уйды изъ ея первыхъ романовъ. Воображеніе мое, понятно, нсколько поблекло посл того, какъ я стала вызжать и узнала свтъ поближе, но все-таки, когда Сесиль вернулся, онъ оказался вовсе не такимъ, какимъ въ мечтахъ своихъ я его представляла. Впрочемъ, онъ мн казался искреннимъ, простымъ, и я бы не желала, чтобы онъ измнился. Мн сразу показалось, что онъ какъ будто созданъ для меня, и мн даже ни на минуту не пришлось заботиться о томъ, чтобы къ нему привыкнуть.

— Да-а?!— протянулъ лордъ Барнстэплъ, пристально глядя на нее.

— Онъ пробылъ со мною лишь недолго, и потомъ — трое сутокъ я его не видала. За эти дни и ночи, я думала усердне и больше, чмъ за всю жизнь, а посл — онъ опять меня оставилъ,— и на кого же промнялъ? На чернаго медвдя! Онъ пробылъ дв недли далеко отъ меня, и за это время я вполн успла выяснить себ одно: что я страстно влюблена въ него, и что все счастіе нашей жизни сосредоточено въ моихъ рукахъ. Съ обычной своей откровенностью, Сесиль мн объявилъ, что мн придется къ нему приспособляться, а не наоборотъ. Я даже твердо уврена, что ему и въ умъ не приходило, что такое отношеніе ко мн полно эгоизма. Онъ всегда смотрлъ прямо въ лицо каждому факту и потому констатировалъ его совершенно просто. Такимъ образомъ, вся отвтственность падаетъ на меня.

— Отвтственность не легкая!

— Тмъ боле, что я родилась въ Калифорніи, а въ насъ, калифорнійцахъ, вдвое больше индивидуальности и личныхъ особенностей, чмъ въ американцахъ Соединенныхъ-Штатовъ. Мы даже готовы вспылить, если насъ назовутъ по-просту ‘американцами’,— мы, понятно, гордимся своимъ происхожденіемъ, и т изъ насъ, которые родились на Юг, все-таки съ ногъ до головы — калифорнійцы.

— Эти интересныя сравненія въ настоящую минуту слишкомъ для меня непонятны, пожалуйста, не откажите мн ихъ пояснить.

— Полноте, не смйтесь надо мной! Прежде и Сесиль смялся, но теперь онъ вполн понимаетъ, что Калифорнія и Соединенные-Штаты, это — нчто различное, т.-е., я хочу сказать, что намъ гораздо трудне, чмъ чистокровнымъ англичанкамъ, приноровляться къ другимъ людямъ и къ другой обстановк. Сравнительно съ англичанками мы находимся еще въ состояніи броженія, а он вполн консервативнаго склада,— между тмъ это фактъ: мы, дйствительно, очень индивидуальны, и сверхъ того, мы сами это сознаемъ вполн.

— Такъ что вы не считаете возможнымъ примняться къ кому-нибудь?— спросилъ лордъ Барнстэплъ.

— Сначала меня раздражало, и мн было досадно, что я больше не стою на пьедестал, какъ это сложилось у меня съ моего дтства, а съ мужчинами я просто-на-просто тиранъ, вы даже вообразить себ не можете, до чего я умла ихъ терзать. Но теперь,— вдругъ вырвалось у нея неудержимо,— я слишкомъ влюблена и не забочусь о томъ, чтобы сохранить свою индивидуальность, ничто въ мір мн больше не дорого,— только бы удалось быть счастливой. Понятно, выходя замужъ, я приняла твердое ршеніе перехитрить и подчинить себ Сесиля, теперь я во что бы то ни стало ршила быть счастливой, ршила, что нашъ бракъ долженъ быть удачнымъ, я была всегда настолько счастлива, что мн все хочется еще и еще счастья, — я для него только и живу. Свою гордость, свое тщеславіе я схоронила въ лсахъ Калифорніи. Странное дло, — но, мн кажется, единственно, что нужно человку — это: быть счастливымъ, и какъ разъ это и есть то единственное, чего ему никогда не хватаетъ. Я думаю, что люди, просто, неспособны сосредоточить на немъ свои усилія, они его желаютъ, они къ нему стремятся, и сами же рвутъ его на части. Я хочу сосредоточить на немъ все свое вниманіе и жить только для того, чтобы его достигнутъ. Понятно, что тогда и Сесиль, вмст со мною, будетъ счастливъ. Я просто отброшу въ сторону всякія мысли о томъ, чего бы я отъ него желала, и постараюсь вполн пользоваться тмъ, что онъ мн можетъ дать. Вы знаете, что природа ничего для него не пожалла.

Лордъ Барнстэплъ затаилъ дыханіе, его любопытство было самаго чадолюбиваго характера, и его все-таки поразило, до чего глубоки были страсть и здравый умъ молодой женщины. Водворилось молчаніе, которое встревожило Ли, и она невольно подумала, что, пожалуй, слишкомъ злоупотребила его любопытствомъ.

— Еслибъ я былъ моложе, я бы наговорилъ вамъ массу любезностей, — началъ онъ обычнымъ дловымъ тономъ: — и прежде всего сказалъ бы вамъ нчто такое, что, по всей вроятности, частенько повторяетъ вамъ Сесиль: что вы — такая женщина, за которую мужчина съ радостью готовъ бы умереть. Я уже давно не молодъ, но я все это признаю и понимаю,— онъ какъ будто запнулся:— моя жена была такая же, какъ вы. Хотите, я вамъ дамъ серьезный, дльный совтъ? Если вы согласитесь послдовать ему, я твердо убжденъ, что въ связи съ тми данными, которыми надлила васъ природа, и съ твердымъ желаніемъ достигнуть цли — вы вполн обезпечите себ успхъ. Принимайте участіе въ каждомъ развлеченіи, въ каждомъ стремленіи вашего мужа. Перваго октября удутъ отсюда вс наши гости, и вмст съ ними — моя жена Эмми. Мы съ вами останемся втроемъ на охотничій сезонъ, и до будущаго августа сюда къ намъ не заглянетъ ни одна женщина, кром васъ. Въ это время мы, по обыкновенію, подемъ въ Варвикширъ къ моему зятю. Учитесь стрлять, ходите съ мужемъ на охоту, здите верхомъ, и постарайтесь полюбить это дло,— Сесиль говоритъ, что вы искусная наздница,— вы мигомъ научитесь охотиться съ борзыми, а онъ самъ больше всего любитъ этого рода охоту. Въ декабр мы опять вернемся сюда, а въ феврал уже начинаются выборы, и Сесиль долженъ быть готовъ каждую минуту занять мсто по выборамъ. Вообще говоря, почему-то вс считаютъ, что Сесиль долженъ занять въ парламент мсто старика Сандерсона, но ему придется, кром того, и самостоятельно работать. Онъ долженъ будетъ говорить рчи, открывать читальни и библіотеки, потому что либеральное движеніе все возростаетъ. Сесиль долженъ вообще длать все для того, чтобы его знали, любили и чувствовали къ нему полное довріе. Ему придется очень много работать, и онъ выполнитъ всю эту работу, потому что никогда ничего не длаетъ наполовину. Вамъ придется бывать съ нимъ везд и посщать деревенскій людъ, вы можете быть для Сесиля большой поддержкой: простолюдинъ вдь любитъ, чтобы красота и знатность шли рука-объ-руку, если же распространится слухъ, что вы присутствуете въ засданіи, когда онъ держитъ рчь,— онъ можетъ быть увренъ, что слушателей соберется вдвое больше. Ему придется читать лекцію или показывать волшебный фонарь въ какой-нибудь сельской школ, отъ насъ даже ожидаютъ подобныхъ услугъ, потому что семь или восемь деревень на границахъ нашего помстья когда-то, дйствительно, намъ принадлежали. Въ свое время, и я былъ у нихъ пророкомъ и представителемъ, мн тяжело хотя бы думать объ этомъ, но для васъ и для Сесиля это будетъ даже забавно. И вотъ еще что: работайте вмст съ нимъ, защищайте его дло вмст съ нимъ,— это, конечно, будетъ для васъ неинтересно, даже тяжело…

— Нтъ, нисколько! Я уже теперь интересуюсь политикой Англіи.

— Это будетъ своего рода походъ въ страну уставовъ, правилъ, рчей, годовыхъ отчетовъ и всевозможныхъ мечтаній по великому вопросу вковчнаго вопроса о взаимныхъ правахъ землевладльца и арендатора. Если у васъ хватитъ ума и выдержки этого добиться (а я думаю, что хватитъ!), вы добьетесь того, что сдлаетесь ему еще ближе, чмъ въ какомъ бы то ни было другомъ отношеніи. Сначала ему будетъ льстить ваше усердіе, ему понравится ваше будущее сотоварищество и сотрудничество, поздне же,— когда вы обратитесь въ его второе я,— онъ уже не будетъ въ состояніи обойтись безъ васъ, какъ, напримръ, безъ своихъ рукъ и безъ ногъ, конечно, рискованно говорить женщин что-либо подобное, но право же, для того, чтобы жить хорошо и дружно съ англичаниномъ, вамъ надо непремнно сдлаться для него второй привычкой и научиться чувствовать себя счастливой именно потому, что вы — его второе я. На это дло англичанки (по традиціи) — женщины образцовыя, если англичанка умна, она непремнно свернетъ въ сторону, но это потому, что въ нихъ страсти не хватаетъ… Посмотримъ, что-то изъ васъ выйдетъ? Я думаю, все будетъ прекрасно?.. А вотъ, слава Богу, наконецъ-то мы напьемся чаю! Отроду я не говорилъ такъ много,— у меня въ горл пересохло.

Они преуютно расположились пить чай въ полутемной, но красивой комнат, и Ли, какъ женщина тактичная, сама больше не поддерживала этого разговора и приложила вс старанія къ почти неудобоисполнимой задач — занять лорда Барнстэпла. Однако, это удалось ей настолько успшно, что онъ даже оставилъ свое обычное хихиканье и отъ души смялся по меньшей мр разъ пять, шесть.

— Я предчувствую, что вы, Сесиль и я, будемъ друзьями и товарищами. Понятно, въ Лондон мн не придется видться съ вами такъ часто, у васъ съ мужемъ будетъ свой особый домъ, а мн вдь полагается жить подъ одной кровлей съ Эмми — для соблюденія приличій, но здсь мы можемъ жить, какъ настоящая дружная семья. Въ этомъ году мы здсь пробудемъ до апрля, потомъ переберемся въ Лондонъ, съ января. Вы ожидаете, конечно, что будете первой красавицей сезона?— Каковъ вопросъ!

— Понятно, я сама хочу, чтобы мною восхищались! Мало того: я не намрена подавать поводъ мужу позабыть, что мною могутъ восхищаться, если я захочу. Но въ охотничьемъ костюм я вроятно буду безобразна!,

— А я увренъ, что вы будете прелестны! Впрочемъ, не думайте, что я хочу сказать вамъ грубость (Сесиль, все равно, не замтить, дйствительно ли вы прелестны, или нтъ), но это и не важно, вы можете зато явиться во всеоружіи своей красоты къ обду.

Глаза молодой женщины сверкнули.

— Мн, все-таки, чрезвычайно пріятно ощущеніе всего новаго,— сказала она,— и я хочу попасть въ самый разгаръ сезона. Можетъ быть, эта новизна и не похожа на мои давнія мечты, но она блестяща, а разв это — не одно и то же? Я страстно люблю длать что-нибудь новое.

Разговоръ свернулъ опять на другое, но, уходя отъ невстки, полчаса спустя, онъ обернулся на порог и проговорилъ:

— Сесиль совершенно вами очарованъ, смотрите же,— сохраните ваше обаяніе въ его глазахъ.

— Ни сама ничего другого не желаю,— отозвалась Ли, и ея глаза, какъ всегда, отразили до самой глубины всю ея мысль.

XX.

Ли сидла одна, углубившись въ чтеніе письма отъ м-съ Монгомери. На нсколькихъ страницахъ шли стованія о разлук съ ея любимымъ дтищемъ, затмъ нсколько страницъ добрыхъ совтовъ и, наконецъ, въ заключеніе — новости:

‘Вотъ и еще ребенка пришлось мн лишиться, по крайней мр, на-годъ. Я къ нему въ Европу собираюсь, когда туда вернется Тини, тогда, конечно, онъ вмст съ нами прідетъ въ Англію. Но онъ уже усплъ убдить меня поселиться въ Европ и только наздами бывать въ Калифорніи. Конечно, дорогая, ты понимаешь, что этотъ онъ — не кто иной, какъ Рандольфъ. Онъ до сихъ поръ спорилъ со мною, что непремнно продастъ свою долю въ копяхъ, но, наконецъ, со мною согласился. У нихъ образовалось товарищество изъ самыхъ надежныхъ людей: м-ра Джири, Треннагана, Браннана и другихъ такихъ же неподкупныхъ. Теперь эти копи перешли въ ихъ собственность, и Рандольфъ говоритъ, что одной его дол въ нихъ теперь цна — пять милліоновъ долларовъ, по меньшей мр! Какъ только все это опредлилось, онъ объявилъ, что ему нечего сидть въ Америк, вс дла и деньги ему надоли, ему хочется пожить немного для себя: немного поработать, почитать. Конечно, у меня есть утшеніе: это — мужъ Тини, и я его люблю, какъ родного сына. Арчэръ — прекрасный человкъ, но онъ все-таки не то, что Рандольфъ, и даже Тини не можетъ сказать, что онъ —интересный собесдникъ. Когда я говорю ему, что меня что-нибудь тревожитъ, онъ лишь протянетъ:— а-а!— и больше ничего. Но вотъ чему я рада безконечно. Мн всегда было противно копить деньги (они вдь для того и существуютъ, чтобъ ихъ тратить, не считая!), и тяжело мн было видть, что Рандольфъ до сихъ поръ былъ непохожъ на своихъ предковъ и уже нисколько не похожъ на своего отца, когда тотъ былъ молодъ. На женщину одинъ годъ въ Европ вліяетъ превосходно, но для мужчины надобно пробыть тамъ дольше, чтобъ его пребываніе не прошло безслдно, если же онъ и останется тамъ дольше, то въ конц концовъ будетъ такимъ же, какъ м-ръ Треннаганъ. Я уврена, что это именно придастъ Рандольфу все то, чего у него не хватаетъ…’

Ли выронила письмо изъ рукъ. Ее огорчило предположеніе, что Рандольфъ можетъ бросить мысль о своей первой и дйствительно праздничной поздк ради того, чтобы заботиться о ея длахъ, и въ Англію попадетъ не ране, какъ черезъ годъ. На нсколько минутъ ею овладло нервное возбужденіе, а затмъ наступила реакція: она была встревожена, подавлена, но вдругъ ей вспомнилось ея твердое ршеніе никогда не безпокоиться о томъ, чего измнить нельзя, и мысли ея вернулись опять къ Рандольфу. Конечно, онъ очень измнился, и еще больше измнится къ тому времени, какъ они свидятся. Въ ней пробудилось чувство любопытства, котораго прежде она за собою не замчала, и она даже съ особымъ оживленіемъ стала поджидать его прізда.

Но вотъ еще письмо,— отъ Корали:

‘Я тоже замужъ выхожу (писала миссъ Браннанъ) — за Нэда Джири. Я привыкла думать, что влюблена въ Рандольфа. Помнишь? Но, право же, никакія чувства не могутъ развиваться на почв безстрастной дружбы, такъ я и ршила перенести свои чувства на непостояннаго, втреннаго Нэда. Я не думаю, чтобы Рандольфъ когда-нибудь женился. Я легкомысленна, Нэдъ также, мы съ нимъ — все равно, что сверо-американскій воздухъ и калифорнскій клретъ. Но Рандольфъ — такого рода человкъ, что слишкомъ принимаетъ къ сердцу всякій пустякъ. Онъ позеленлъ и исхудалъ, и долго-долго еще не расцвтетъ. Впрочемъ, ему въ утшеніе остаются милліоны, такъ что, я думаю, онъ все-таки съуметъ исцлиться’…

Ли почувствовала легкую досаду на то, что Джири слишкомъ быстро утшился, и улыбнулась увреніямъ Корали, что Рандольфъ ‘неизмнно ее любитъ’.

Какъ ни легкомысленна была Ли въ нкоторомъ отношеніи, но за что бы она ни принялась, она все длала основательно и предавалась своему длу всецло. Наибольшую часть своей жизни она стремилась добиться, чтобы Сесиль ей принадлежалъ, и, наконецъ, добилась.

Чтобы чувствовать себя вполн счастливой, чтобы дать ему полное счастье, она прилагала теперь вс силы, вс свои мечты и чувства. Сесиль не имлъ намренія бросать свои любимыя занятія, посл того, какъ гости оставили ‘Аббатство’, она ежедневно сопровождала его всюду: въ поле, на конюшню а на скотный дворъ, она старалась научиться стрлять, у нея была твердая рука и мткій глазъ — такъ что вскор она почти безъ промаха стала попадать въ цль. Правда, гуляя съ мужемъ по топкому болоту или по зеленой лужайк, Ли никогда не чувствовала себя въ полной безопасности, забывая, что она далеко захала отъ своей родины, гд каждую минуту можно опасаться обвала или землетрясенія, но, въ общемъ, она была въ восторг отъ своей новой жизни. Охота нравилась ей, какъ развлеченіе, и вскор начала даже доставлять настоящее удовольствіе, въ сдл она сидла твердо, посадка ея была самая красивая. Тотъ мсяцъ, который она прогостила съ мужемъ у его дяди, принесъ не мало утомленія, но и не мало веселья. Эмми, тоже, захала туда на нсколько дней, а лэди Джиффордъ — на цлыхъ дв недли, и очень много времени проводила въ обществ Ли. Когда молодые вернулись въ ‘Аббатство’, охотиться пришлось уже немного.

Ли съ удовольствіемъ замтила, что она способна раздлять интересъ мужа къ движеніямъ политическихъ партій. За это время, Сесиль нердко говорилъ рчи и, по мр того, какъ шумъ народнаго движенія все разростался и захватывалъ его, онъ самъ увлекался, и рчи его звучали горяче, убжденне. Онъ не сомнвался, что будетъ выбранъ, но его раздражало сознаніе, что партію это могутъ побить противники. Тутъ только жена убдилась, что Сесиль сохранилъ свое прежнее стремленіе искать въ близкихъ сочувствія и поддержки. Ея будуаръ и уединенныя мста болотныхъ луговинъ были свидтелями ихъ горячихъ споровъ и бесдъ. Мужу ни разу не пришлось замтить, чтобы Ли тяготилась трудностями и тревогами политическихъ движеній, которыя всю зиму поглощали его время и труды. Не замчалъ также ничего подобнаго ея свекоръ, который больше не вступалъ съ нею въ интимныя бесды, зато сама Ли чувствовала съ каждымъ днемъ, какъ сливается ея жизнь съ жизнью мужа.

Ей отрадно было чувствовать, что она ему полезна, и сознавать свою власть надъ нимъ.— власть глубокаго, искренняго чувства.

Въ одинъ ненастный, бурный день Сесиль объявилъ жен, что намренъ приступить къ серьезнымъ, систематическимъ занятіямъ, и былъ пріятно удивленъ приглашеніемъ жены перенести свои книги и фоліанты въ ея будуаръ.

— Мн надоли романы,— говорила она,— и нтъ у меня другого дла. Скажи, не очень теб будетъ трудно объяснять мн то, чего я не пойму?

— Но ты сама уврена ли, что теб это не надостъ?— спросилъ Сесиль, и на лиц его такимъ же огнемъ загорлись ясные, восторженные глаза, какъ въ былое время, когда она предложила ему ‘искать приключеній’.

— Еще бы! я буду страшно радъ.

— А мн, поврь, гораздо больше надостъ одной бродить по саду или сидть, палецъ о палецъ не ударя. Мн кажется, я въ состояніи понять, въ чемъ дло: вотъ уже три мсяца, какъ ежедневно по утрамъ я изучаю ‘Times’, и чувствую, что на все способна!

— Конечно, ты можешь понять все, что угодно!— подтвердилъ Сесиль, который не замтилъ юмористической подкладки ея послднихъ словъ.— А мн, пожалуй, будетъ вдвое легче заниматься, если я буду знать, что кто-нибудь слушаетъ меня и что есть съ кмъ подлиться каждою мыслью.

Такъ провели они всю зиму и только по два часа въ день гуляли вмст. Ли тоже увлекалась политическимъ движеніемъ, она чувствовала, что все глубже захватываетъ ее судьба партія, къ которой принадлежитъ Сесиль, я ничуть не смущалась, что горы книгъ и газетъ, тетрадей и бумагъ все возростаютъ и грозятъ заполонить весь ея прелестный, оригинальный будуаръ.

Глубокое наслажденіе доставляло ей сознаніе, что она кое-чему учится, а какая наука сравнится съ современной исторіей?

Первое время, Ли было какъ-то жутко сознавать, что она является въ глазахъ мужа вовсе не такимъ скопищемъ всхъ совершенствъ, какимъ она до сихъ поръ себя воображала, но у нея съ дтства вкоренилась привычка смотрть прямо въ лицо каждому факту и не бояться разобраться въ немъ. Такъ она сдлала и въ этотъ разъ. Результатъ ршительно успокоилъ ее, теперь она понимала мужчинъ, она знала, что Сесиль полностью наслаждается своимъ сознаніемъ мужского превосходства надъ нею, какъ надъ другомъ и товарищемъ, которымъ онъ всегда восхищался и гордился. Придетъ очередь другого, еще боле прочнаго чувства,— очередь духовной связи, которая между ними крпла съ каждымъ днемъ.

Она была далека отъ стремленія пускать ему пыль въ глаза и казаться боле блестящей, чмъ на самомъ дл, вполн искренно признавалась она въ своемъ незнаніи, если чего дйствительно не знала, и Сесиль не былъ бы мужчиной, еслибы ему не льстили горячіе порывы восхищенія, которые у нея проявлялись.

— Право, я не знаю, какъ я ухитрюсь потерять всякую смлость и надежду на успхъ?— сказалъ онъ какъ-то разъ, поддавшись юмористическому настроенію, подъ вліяніемъ восторженныхъ, прекрасныхъ глазъ, которые смотрли на него открыто: — Если я даже осрамлюсь, какъ послдній оселъ, ты, кажется, съумешь и тогда убдить меня, что я — слишкомъ крупная величина для того, чтобы меня понимали такіе презрнные люди, какъ мои земляки.

— Благодарю покорно! Но и я вдь не глупая гусыня, да и ты никогда осломъ не будешь,— значитъ, не о чемъ и говорить. Понятно, ты будешь виднымъ человкомъ!

— Какъ бы хотлось мн этому врить!

— Да это вполн ясно для кого угодно. Единственно, чего теб не хватаетъ, это честолюбія,— но я вижу, что и оно уже возростаетъ. Если даже твоя партія и рухнетъ,— ты устоишь и съ новыми силами пойдешь на новое дло, а только этого и нужно вашимъ старымъ тряпкамъ! Словомъ, я не вижу тебя въ будущемъ иначе, какъ важнымъ человкомъ.

Съ минуту молча глядлъ Сесиль въ ея глаза, которые безъ словъ дополняли ея мысль, онъ горячо пожалъ руку жены и снова углубился въ работу.

Въ апрл они перехали въ городъ и заняли хорошенькій, уютный домикъ, который заблаговременно нашла и меблировала для нихъ лэди Барнстэплъ, согласно безпрестаннымъ указаніямъ, которыя получались по почт изъ ‘Аббатства’, куда она, въ свою очередь, посылала на разсмотрніе образцы матерій и обоевъ.

— Ради Бога, пусть у васъ все будетъ мило и свтло!— восклицала Эмми въ своихъ письмахъ.— Лондонъ порядочно противная, мрачная яма, и каждому пріятны свтлые, веселые цвта, а это единственно, чего недостаетъ нашему ‘Аббатству’.

Ли нашла, что ея гнздышко дйствительно прелестно, и несмотря на то, что Сесиль съ каждымъ днемъ становился серьезне, она все-таки ухитрялась дать ему замтить, что и они могутъ принимать у себя. Впрочемъ, и помимо гостей, она знала, что уметъ всегда кстати позабавить и разсять своего супруга и повелителя.

Они мало вызжали, хотя Ли тотчасъ же сдлалась всми признанной красавицей сезона, она не испытывала никакого стремленія поддерживать эту репутацію.

Въ театры они здили всегда вмст съ лэди Джиффордъ и лордомъ Барнстэпломъ: Эмми не ршалась сидть рядомъ со своей невсткой, какъ будто изъ боязни проиграть въ глазахъ публики. Сесиль зналъ, что свиданій съ его женой ищутъ многія дамы-журналистки, и что фотографамъ хотлось бы имть ея портретъ, но въ этомъ отношеніи онъ высказалъ свое ршительное мнніе, и Ли сама была рада, что оно совпало съ ея собственнымъ. Общество горячо занялось новинкой, какую представляла изъ себя молодая, красавица-американка, но мало-по-малу она перестала, напоминать о себ, и ее мало-по-малу почти позабыли.

— Въ сущности, еслибъ я и сдлалась красавицей на показъ, это поставило бы мужа въ неловкое положеніе, а я скоре согласна потерпть неуспхъ, нежели что-либо подобное.

— Ахъ, полноте!— говорилъ ей отецъ Сесиля.— Не стоитъ говорить съ женщиной, которая влюблена. Вы всю свою юность принесете въ жертву грубому эгоисту-мужчин. Вы проведете свои тридцатые годы въ сожалніяхъ о потерянномъ времени, а въ сороковыхъ — будете стараться наверстать потерянное. Я люблю Сесиля, и, конечно, буду радъ, если онъ будетъ счастливъ, но онъ — такой же эгоистъ, какъ и вс мужчины, а вы еще больше подогрваете этотъ эгоизмъ. Я не хочу сказать, что вамъ не удастся удержать его при себ неизмнно, я даже увренъ, что это непремнно вамъ удастся, да и онъ по природ уже такого склада человкъ, что скоре склоненъ оставаться врнымъ жен, нежели наоборотъ. Но онъ скоро начнетъ на васъ смотрть какъ на вещь, для него обыкновенную, и тогда-то вы увидите, къ чему бы пригодилось для васъ общество. Богъ знаетъ, что мн самому пришлось бы длать, еслибы оно не спасало меня!

Но Сесиль, повидимому, не имлъ даже и намренія смотрть на жену какъ на ‘вещь обыкновенную’, правда, отъ нея онъ бралъ все и не давалъ ей взамнъ ничего, кром своей любви. Мысль, что у жены можетъ быть своя особая внутренняя жизнь, никогда не приходила ему въ голову, а еслибы мысль, что она создана для жизни совершенно отдльной отъ его собственной, и пришла кому-нибудь другому,— онъ это счелъ бы личнымъ для себя оскорбленіемъ. Онъ былъ вполн доволенъ своей молодой женой, но просилъ у нея разршенія не выражать ей больше своего восторга, и она милостиво на это согласилась. Ея красота, ея любовь и страсть, держали его какъ въ очарованномъ кругу, и онъ ей былъ глубоко благодаренъ за то, что она рада была служить ему врнымъ другомъ и товарищемъ. Ему казалось, что конца не будетъ его блаженству и его успхамъ. Ли не знала, часто ли онъ вспоминаетъ про общество, впрочемъ, повидимому, онъ нисколько объ этомъ не тревожился.

Тмъ временемъ, Эмми принимала у себя, задавала роскошные пиры и сообщала своимъ гостямъ, что въ Чикаго произошелъ внезапный финансовый переворотъ, и по меньшей мр утроилъ ея бумаги.

Несмотря на болтовню, которою угощала лэди Джиффордъ свою новую знакомую, Ли не питала никакой склонности опять окунуться въ водоворотъ свтской жизни.

До Ли дошли слухи, что у Эмми постояннымъ постителемъ сдлался братъ пресловутой миссъ Пиксъ, и что онъ даже гордится тмъ, что ему удалось, наконецъ, попасть въ свтское общество.

Положимъ, онъ имлъ видъ довольно приличный, но несомннно вульгарный, и любезность свою простиралъ до послднихъ предловъ. Все дло портилъ его іоркширскій акцентъ. Въ сущности, его положеніе въ обществ было довольно сомнительнаго свойства: женщинамъ онъ нравился, а мужчины только терпли его, однако, онъ былъ еще настолько уменъ, чтобы не принимать приглашенія молодыхъ Барнстэпловъ побывать у нихъ въ ‘Аббатств’, а съ тхъ поръ, какъ Ли перехала въ городъ, ей ни разу не случилось его видть, и она отзывалась о немъ не особенно благосклонно.

— Я бы просила васъ быть немного полюбезне съ моими друзьями,— рзко замтила ей Эмми, когда он были одни.

— Разв мистеръ Пиксъ — вашъ другъ?

— Я дружна съ его сестрой, что же касается его,— ну, да, пожалуй, онъ мн нравится, и знаете ли, что я вамъ скажу? Для меня все-таки что-нибудь да значитъ, если мн мужчина оказываетъ множество маленькихъ любезностей, которыми такъ дорожатъ женщины, а главное, онъ считаетъ, что я еще довольно красива. Конечно, не будь я графиней Барнстэплъ, можетъ быть, онъ не замтилъ бы меня, но я стою неизмримо выше, чмъ онъ самъ, на общественной ступени, и для меня весьма важно, что я могу ослплять его блескомъ своего величія. Когда вы доживете до моихъ лтъ, вы сами все поймете.

Ли подумала про себя, что, по всей вроятности, главная связь между ними — ихъ общая вульгарность, и больше на эту тему не распространялась.

Лордъ Барнстэплъ, который обдалъ въ дом своей жены только при гостяхъ, но частенько посщалъ уютный домикъ на Гринъ-Стрит,— или вовсе не подозрвалъ о существованіи м-ра Пикса, или просто относился довольно свободно къ причудамъ своей законной половины.

XXI.

Двадцать-восьмого іюня, засданія въ парламент открылись для выборовъ. Сесиль вмст съ женой отправился въ оркширъ, гд молодой лордъ Маундрэлъ произнесъ множество рчей и старался понравиться многимъ изъ такихъ господъ, которымъ въ другое время не захотлъ бы подать и руки. Борьба была нелегкая и горячая, и за неимніемъ боле подходящаго выраженія, Ли говорила, что за это время ея супругъ сдлался ‘мене англичаниномъ, чмъ обыкновенно’.

Случалось иной разъ, что онъ не скрывалъ отъ нея своей тревоги и возбужденія, хотя отъ другихъ и пряталъ тщательно свое малйшее ощущеніе.

Ли, въ свою очередь, играла въ этихъ маленькихъ деревушкахъ ту роль, съ которой она свыклась, глядя на подмостки или читая романы, и ни за что на свт не могла бы отнестись къ своей задач боле серьезно. Трудне всего было то, что она не понимала іоркширцевъ, а они — ее.

Сесиль былъ выбранъ, но его партія потерпла пораженіе, и онъ уврялъ жену, что еслибъ не она, его мрачнаго настроенія хватило бы, по крайней мр, на цлый мсяцъ.

Съ августа до декабря жизнь ихъ пошла приблизительно тмъ же порядкомъ, какъ и въ прошлый годъ: т же люди (почти безъ исключенія), та же охота и прогулка въ ‘Аббатств’, т же завтраки среди болотистой равнины, играли въ тотъ же ‘tennis’ и ‘golf’, здили кататься верхомъ или въ экипажахъ, или сидли себ спокойно въ ‘Аббатств’. Посл обда, мужчины какъ бы немного просыпались и дозволяли дамамъ позабавиться съ ними небольшимъ flirt’омъ, котораго свидтелями были: историческая старинная гостиная, будуары или билліардные столы. Молодые Маундрэлы обыкновенно, пускались въ обратный путь къ себ въ башню не раньше, какъ посл полуночи, проведя утомительный и пестрый день.

Въ январ они на дв недли захали въ Парижъ, потому что гардеробъ Ли нуждался въ освженіи, въ феврал Сесиль уже приступилъ къ своей служб въ парламент, и они окончательно основались въ Лондон, въ самое скучное и сырое время года, что, впрочемъ, не мшало картинамъ англійской природы очаровывать Ли своею прелестью.

Теперь Ли часто приходилось быть одной, хотя она часто посщала дамскую галерею парламента и возвращалась домой вмст съ мужемъ. Когда у молодого члена парламента было не слишкомъ много дла, ему все-таки удавалось вмст съ женой покататься или пройтись до начала служебнаго дня, а вечеромъ бывать въ театр. Изрдка они здили въ гости на обдъ или на вечеръ, а такъ какъ Эмми въ этомъ году придумала развлекать своихъ гостей дневными концертами, то Сесиль, какъ настоящій мученикъ, долженъ былъ выносить и эту пытку. Когда случалось, что въ палат происходили очень важныя пренія, Ли непремнно присутствовала на нихъ, а т рчи, которыхъ она не слыхала, она изучала по газетамъ и пользовалась свдніями не только изъ одного, а даже изъ шести различныхъ источниковъ. Теперь зачастую случалось, какъ она сама себя увряла, что въ дл политики она не мене опытна, чмъ любая англичанка. Ея восторженныя старанія несомннно были вознаграждаемы, потому что мужъ былъ ей благодаренъ за участіе и за то наслажденіе, которое она доставляла ему, когда случалось, что на какомъ-нибудь торжественномъ обд она умла своевременно вызвать на разговоръ съ политической подкладкой своего сосда, если онъ былъ слишкомъ молчаливъ. Одинъ добродушный, но безмолвный толстякъ — лицо довольно извстное — высказалъ ей увреніе, что она боле способна говорить о политик глазами, нежели другія дамы языкомъ, какихъ бы гигантскихъ размровъ ни было ихъ тщеславіе и, такъ сказать, политическое развитіе.

Лордъ Барнстэплъ разсмялся, когда Ли ему разсказала этотъ отзывъ.

— О, вамъ скоро понадобится цлый салонъ, въ которомъ въ вид украшенія будутъ фигурировать толпы правительственныхъ дятелей (о размрахъ вашего домика мы, конечно, говорить не будемъ), которые почтутъ себя счастливыми, если имъ будетъ дозволено нашептывать свои государственныя тайны въ ваши хорошенькія ушки.

Ли покраснла и закинула назадъ голову движеніемъ, которое, даже съ точки зрнія свкра, могло быть признано лишь обворожительнымъ.

— Конечно, у меня былъ бы и салонъ,— стоило бы только захотть, но и этого стонанія съ меня довольно.

— Мн грустно, что вамъ неудобно чаще вызжать, вы молоды, вс вами восхищаются, и, конечно, вы сами любите то, что на женскомъ язык принято называть удовольствіемъ.

— Я этимъ нисколько не дорожу!— горячо возразила она:— я уврена, что цлый сезонъ въ Лондон довелъ бы меня до смертельной скуки и утомленія,— это врно.

— Чортъ возьми, какъ это непріятно! Но въ самомъ дл — вы лучше всего на томъ мст, какое сами выбрали себ. Я радъ, что вижу, какъ вы счастливы, моему Сесилю повезло!

— Помните,— тогда вы дали мн прекрасные совты.

— Но вы настолько умны, что додумались бы до нихъ и безъ моей помощи, — конечно, еслибъ сочли необходимымъ составить себ самостоятельную, блестящую каррьеру. Еслибы вы были глупой женщиной, жадной до поклоненій и интригъ — дло другое: для Сесиля это было бы ужасно, но вы хотли только счастья, а это — единственное средство добиться его.

Не долго пришлось трудиться юному лорду Маундрэлу, чтобы его способности получили достойное ихъ примненіе, отъ него ожидали и безъ того многаго, потому что онъ принадлежалъ къ цлому поколнію видныхъ членовъ парламента. Сверхъ того, онъ уже былъ извстенъ какъ образцовый спортсменъ, и потому возбуждалъ въ обществ интересъ, какой, конечно, могъ возбудить къ себ только молодой потомокъ славныхъ предковъ.

Когда пришло время выступить съ первой рчью, незадолго до конца сессіи, Ли не преминула занять въ галере удобное мсто и подъ ледяной невозмутимостью скрыла жгучее пламя нервнаго возбужденія.

День былъ темный и унылый, угнетающее впечатлніе производили длинные ряды лицъ, которыя, казалось, никогда еще не смотрли такъ апатично. Чего же могъ ожидать отъ нихъ молодой ораторъ, впервые ощутившій, что сегодня онъ выступилъ на борьбу, ршающую вопросъ всей его жизни?

Ли чувствовала, что провались онъ сегодня, она способна его возненавидть,— и не за то, что весь міръ отвернулся отъ него съ презрніемъ, но оттого, что онъ,— ея Сесиль,— растерявшись, сбившись въ своей рчи, былъ бы въ ея глазахъ не что иное, какъ рухнувшій на вки идеалъ.

Она сознавала, что съ теченіемъ времени это ощущеніе можетъ пройти, что она даже будетъ сочувствовать ему въ его горестяхъ, но никогда не была бы она въ состояніи вполн облить его въ своихъ собственныхъ глазахъ. Случись ему потерпть пораженіе въ главныхъ цляхъ его политическихъ предпріятій, случись, что его партія обратилась бы въ его враговъ,— она все-таки положила бы къ его ногамъ все богатство своихъ мыслей и чувствъ. Но еслибы ему случилось у нея на глазахъ сыграть роль дурака,— она ни за что никогда бы этого ему не простила!

Но Сесиль не имлъ ни малйшаго намренія ‘сыграть роль дурака’. Еще въ Оксфорд онъ усплъ научиться говорить краснорчиво, и это было его отличительной чертой. Ни нервности, ни слишкомъ большой самоувренности онъ не проявилъ, онъ даже началъ такъ свободно, такъ спокойно, что Ли вся встрепенулась съ гордостью и принялась упрекать себя за свои сомннія, когда пронеслось по рядамъ въ первый разъ громкое: ‘Слушайте, слушайте!’ — колни ея задрожали, и тогда только поняла она, до чего велико было ея волненіе. Ли стояла подл мужа въ тотъ моментъ, когда его осыпали поздравленіями люди значительно сановите и старше его, а на слдующее утро она принесла домой всевозможныя газеты, и самые похвальные отзывы критики о ‘восходящемъ свтил’ вклеила въ свою записную книжку.

Ли съумла такъ искусно поддлаться къ мужу, что онъ согласился дать себя снять у фотографа. Слава его росла съ каждымъ днемъ, и она охотно доставляла газетамъ портреты своего мужа, это его злило до бшенства, но, вмст съ тмъ, какъ ему было сладко восторженное чувство и поклоненіе его жены! Каждый разъ, что она оправдывалась,— если ей случалось сдлать что-нибудь безъ его вдома,— онъ тотчасъ же прощалъ ее..

Къ великому огорченію Ли, они не успли побывать за-границей, для нея и въ этомъ году вс сезоны прошли такъ же точно, какъ и въ предыдущемъ: т же лица бывали у нихъ, въ т же дома они здили сами, и Ли имла полную возможность восторгаться способностью англичанъ находить удовольствіе и даже развлеченіе въ такомъ однообразіи.

‘Не мудрено, что они способны длаться великими людьми!’ — разсуждала Ли про себя, и еще рже бывала теперь въ свтскомъ обществ, хотя и начала допускать, что ей было бы, пожалуй, пріятно снова побывать на какомъ-нибудь большомъ сборищ, на оффиціальномъ обд, ужин или вечеринк, подъ крылышкомъ мачихи. И вотъ, такимъ образомъ, ей приходилось тогда проводить въ одиночеств длинные вечера, которыхъ не сокращали даже занятія политикой, такъ какъ имъ не хватало разнообразія. Какъ-то разъ, смущенно красня, она спросила мужа, не будетъ ли онъ что-либо имть противъ ея выздовъ.

Сесиль засунулъ руки въ карманы.

— Теб бы очень хотлось?

— Ну, не особенно, но я не прочь изрдка посмотрть, что творится въ лондонскомъ обществ, а времени у меня хватаетъ.

— Боюсь, какъ бы теб все это не надоло! Мн жаль, что я обязанъ подолгу быть врозь съ тобою, но мн противны женщины, которыя бгаютъ по городу безъ своихъ мужей, и, сверхъ того, это входитъ въ привычку и неизмнно является началомъ конца: жена пойдетъ своей дорогой, мужъ — своей. Съ моей стороны, эгоистично такъ думать, но мн, право, нравится, представлять себ, что ты всегда дома, ты сама знаешь, что я нердко возвращаюсь рано, неожиданно…

— Въ этомъ году — ни разу!

— У насъ такъ много было дла… Но я все время въ мысляхъ не разстаюсь съ тобою, я рисую себ картину, какъ ты всегда окружена этой самой обстановкой, этими книгами, или что ты сладко спишь въ то время, когда другія женщины немилосердно портятъ себ цвтъ лица.

Ли улыбнулась.

— Очень тонко сказано! Такъ, значитъ, ты не хочешь, чтобы я вызжала?

— Я и самъ чувствую, что я — грубое животное и эгоистъ. Предупреди меня, когда теб особенно этого захочется, и я постараюсь тебя сопровождать.

Но Ли прекрасно знала, что ему было противно даже думать о чемъ-либо подобномъ. Онъ все боле и боле углублялся въ свою работу, хотя о честолюбивыхъ замыслахъ еще не могло быть и рчи. Впрочемъ, Сесиль зашелъ такъ далеко въ своихъ житейскихъ успхахъ, что готовъ былъ признаться жен даже и въ этомъ смертномъ грх.

Ли старалась тоже увлечься исторіей развитія правительственной связи колоній съ Англіей, какъ увлекался этимъ вопросомъ ея мужъ. Въ его планы входила непремнная необходимость ознакомиться на мст съ политическими условіями Индіи и другихъ отдаленныхъ странъ — а Ли старалась при этомъ утшаться мечтами о предстоящихъ путешествіяхъ, но почти не было надежды ихъ осуществить: слишкомъ много было работы у Сесиля на родин. Посл Пасхи, онъ началъ ощущать настоятельную потребность въ секретар, потому что, помимо засданій въ палат, у него было много другихъ длъ.

Ли противна была мысль, что чужой человкъ ворвется въ ихъ уютный домикъ, не говоря уже про то, что его появленіе обусловливало еще много лишнихъ часовъ, которые ей суждено было проводить одной, и она сказала, что сама займетъ это мсто. Сесиль былъ удивленъ и пришелъ въ восторгъ, тмъ боле, что его положеніе налагало на него условіе строжайшей тайны, и онъ самъ не желалъ бы вводить въ свою интимную жизнь посторонняго человка.

— Ты уврена, что не будешь уставать?— нжно спросилъ онъ, впрочемъ, онъ вообще былъ всегда заботливъ.

— Конечно, нтъ! И у меня такъ много пустого времени, особенно теперь, когда вс мои наряды уже готовы. Мн тошно смотрть на вчный, неизмнный Бондъ-Стритъ. И, наконецъ, ты знаешь, какъ я люблю сознавать, что я теб полезна!

— Но ты и безъ того всегда мн полезна, даже когда не длаешь для меня, повидимому, ровно ничего! Я, пожалуй, настолько эгоистъ, что приму съ радостью твое предложеніе, но помни: если я увижу, что ты утомилась или просто теб надоло,— мы можемъ порвать наши условія, когда теб угодно.

И въ самомъ дл, ей это было тяжело, ей и надоло… но — онъ такъ никогда и не узналъ объ этомъ. Въ сущности, Ли только утомлялась, но при ея прирожденной жизнеспособности она изрдка чувствовала не боле какъ нервное напряженіе. Она удивлялась возвышенности ума мужа, который могъ управлять подобными длами и даже находить въ этомъ жгучій интересъ, а было время, когда она ставила себ вопросъ: убжденный онъ политикъ или нтъ? Ей было забавно, что, возвращаясь мыслью къ предстоящему осеннему сезону, она чувствуетъ, что онъ доставитъ ей, на этотъ разъ, большее удовольствіе, чмъ когда-либо: по крайней мр, это будетъ перерывъ, въ который она будетъ чувствовать себя, сравнительно, свободно и покойно.

Для нея было искреннимъ наслажденіемъ сознавать, что и она полезна мужу, но нестерпимо было по обязанности высиживать цлые дни и вечера надъ переписываніемъ бумагъ, когда она съ удовольствіемъ улеглась бы въ постель или читала бы романы, интересъ которыхъ освжилъ бы ей умъ, утомленный слишкомъ серьезными длами. Театры и визиты были окончательно забыты, Сесиль былъ счастливъ и доволенъ, и, глядя на него, Ли невольно задавала себ вопросъ: неужели этотъ баловень судьбы могъ когда-нибудь жить совсмъ иною жизнью?

XXII.

Дня за два до конца сезона, Ли получила письмо отъ м-съ Монгомерй: она и Рандольфъ теперь во Франціи и скоро будутъ въ Англіи, а въ август прідутъ молодые Джири. Только лордъ Арромаунтъ не давалъ имъ о себ знать, и Ли ничего про него не узнала.

Изъ сбивчивыхъ строкъ письма, Ли все-таки могла вывести заключеніе, что Рандольфъ живетъ въ Нормандіи, гд онъ купилъ себ замокъ, и лишь наздомъ оттуда бываетъ въ различныхъ частяхъ Европы.

Однажды, зайдя къ лэди Барнстэплъ, она попросила ее пригласить всю эту компанію недли на дв въ ‘Аббатство’. Благодаря счастливой случайности, Эмми была въ прекрасномъ настроеніи и тотчасъ же согласилась — даже призналась, что ей понравилась Тини: она не ‘блестяща’, нтъ,— но ‘вполн прилична’. Отъ аристократовъ Санъ-Франциско многаго требовать нельзя.

— Я буду очень рада видть вокругъ себя новыя лица,— прибавила Эмми.— Вы, какъ всегда, прелестны, а Сесиль — даже черезчуръ уменъ. Онъ — грубый эгоистъ!.. Скажите, на сколько времени, вы думаете, хватитъ у васъ съ нимъ терпнія?

— О, я уже совсмъ привыкла! А кто же къ вамъ еще прідетъ?

— Мэри Джиффордъ. Кстати, не можете ли вы сосватать ее за Рандольфа Монгомери? Просто, достойно изумленія, до чего она силится выйти замужъ!

— Ея сстры уже замужемъ, и я не понимаю, почему она не послдовала ихъ примру? Отложивъ въ сторону ея громкій голосъ и рзкость движеній, можно принять ее за фарфоровую куколку, которая боится каждаго мужчины.

— Вздоръ! Ждетъ жениха, у котораго было бы восемьдесятъ тысячъ годового дохода! И она права. Добьется ли она ихъ, или нтъ — все равно, она красавица и удивительно до чего похожа на совсмъ юную двицу. Позвольте! Посмотримъ, кто еще у насъ будетъ? Пиксы — братъ и сестра, онъ, наконецъ, согласился принять мое приглашеніе и, по секрету, выучился хорошо стрлять. Мн кажется, Мэри мтитъ на него, но лучше бы ей не пытаться.

— Почему же, если вы принимаете участіе въ ея судьб?

— Потому что я уврена, что онъ — единственный, который ршительно не замчаетъ моихъ морщинъ, и я намрена удержать его при себ. Ну, будутъ Арромаунты, Монгомери, Джири, Пиксы, Мэри и еще человкъ восемнадцать нашихъ обычныхъ гостей, которыхъ или надо непремнно приглашать, или самой не бывать нигд, но мн бы все-таки очень хотлось хоть на одинъ сезонъ отъ нихъ освободиться.

— А мн всегда казалось, что вы обожаете англичанъ.

— И да, и нтъ. Въ сущности, надоли они мн,— взять хоть бы эту Мэри Джиффордъ! Ни гроша у нея за душой, а ухитряется она бывать въ самыхъ знатныхъ домахъ.

— Но ея отецъ вдь, кажется, маркизъ.

— Вотъ именно: она по происхожденію аристократка, а я — нтъ. Я не могу пожаловаться, чтобы за мной не бгали, но я ни съ кмъ не близка.

— Не все ли вамъ равно? У васъ были честолюбивыя стремленія, и вы ихъ удовлетворили.

— Только помолодть я больше не могу! Когда я была молода, мн это было все равно.

— Но вамъ вдь удалось плнить м-ра Пикса,— вскользь проронила Ли.— Пусть хоть это вамъ послужитъ утшеніемъ!

——

Лордъ Арромаунтъ и Рандольфъ написали лэди Барнстэплъ, что они прідутъ въ ‘Аббатство’ одиннадцатаго числа. М-съ Монгомери была не совсмъ здорова, но надялась, что запоздаетъ не боле, какъ на недлю. Молодые Джири писали изъ Парижа, что могутъ пріхать — ‘въ август какъ-нибудь’.

Ли разсмялась, глядя, какъ лэди Барнстэплъ рзкимъ движеніемъ швырнула письмо Корали, промолвивъ:

— Это черезчуръ балованныя дти! Нэдъ никогда не признавалъ никакихъ общественныхъ условій, но со мною онъ не можетъ позволять себ такія вольности. Это ничего не значитъ, что я сама была американкой.

— О, теперь вы — настоящая англичанка!— подхватила Ли, не ршаясь отказать себ въ удовольствіи изрдка уколоть мачиху скрытой насмшкой. Тмъ же платила и лэди Барнстэплъ, но это не мшало имъ быть добрыми пріятельницами. Лэди Барнстэплъ давно не заходила въ башню и ничего не подозрвала о смлыхъ преобразованіяхъ своей невстки, а другого повода къ ссорамъ у нихъ не возникало, да и не могло возникнуть. Разъ ршивъ про себя смотрть на Эмми съ философской точки зрнія, Ли покорилась необходимости мириться съ нею въ такомъ вид, въ какомъ она ей представлялась, но видлась съ нею какъ только могла рже.

Лэди Барнстэплъ давно простила невстк ея красоту, а искусствомъ Ли одваться она всегда искренно восхищалась.

Подъ-вечеръ, когда должны были пріхать гости, Ли съ особымъ тщаніемъ занялась выборомъ своего наряда.

За послдніе три года она не наряжалась ни для кого, кром мужа, который попрежнему повторялъ ей, что для него она всегда одинаково хороша, независимо отъ того, въ какомъ она плать, а до другихъ — ей не было дла. Она ни съ кмъ не кокетничала ни разу, даже и за обденнымъ столомъ. Ли такъ пытливо смотрла въ лицо своему идеалу семейной жизни, что ей казались грандіозными даже самыя микроскопическія опасности, какія могли бы ему угрожать. Но съ ея стороны было вполн естественно желаніе одться именно теперь повнимательне для того, чтобы принять такого стараго друга, какъ Рандольфъ, и, конечно, это даже доставляло ей удовольствіе, потому что она знала, какъ онъ способенъ оцнить малйшую подробность ея туалета, а вкусъ у него былъ самый утонченный. Вотъ почему изо всхъ своихъ туалетовъ она предпочла выбрать черное газовое, отдланное съ той простотой, которая особенно была ей къ лицу. Онъ долженъ былъ пріхать въ пять часовъ, и она дала ему знать, чтобы онъ одлся пораньше и прошелъ прямо къ ней въ башню. Она знала, что Сесиль, конечно, задержитъ его ненадолго въ библіотек, но сама ждала его въ будуар уже въ начал седьмого часа. Ея возбужденіе пріятно отозвалось на общемъ ея настроеніи, она почти желала, чтобы Рандольфъ пріхалъ къ ней лучше прямо изъ Калифорніи и внесъ въ ея жизнь т бурные вихри, которые мчатся надъ Тихимъ океаномъ. За долгіе мсяцы и годы, которые она провела вдали отъ Калифорніи, она, правда, научилась меньше о ней думать, и сегодня впервые дрогнуло въ ней чувство стремленія вспомнить родную страну, которая казалась ей и шире, и величественне всхъ другихъ. Такой внезапный приливъ тоски по родин былъ столько же физическаго, сколько нравственнаго происхожденія. Ей казалось, что каждая жилка въ ней бьется и глаза наполняются слезами. Голова у нея кружилась…

Рандольфъ поднялся на лстницу медленне, чмъ въ старину, но поступь его была такъ же легка и спокойна. Ли сразу заговорила тономъ любезной хозяйки.

— А вы, однако, долго переправлялись черезъ Ламаншъ, чтобы повидать меня,— весело сказала она, горячо тряся его руку.

— Но вы знаете,— въ моихъ словахъ никогда нтъ затаеннаго лукавства: я просто въ восторг, что вижу васъ! Меня мать задержала во Франціи, ея здоровье пошатнулось, и это меня безпокоить.

Они поговорили о м-съ Монгомери и въ то же время пристально всматривались другъ въ друга.

Ли надялась, что если онъ считаетъ ее измнившеюся, то только къ лучшему. Да и самъ Рандольфъ измнился также къ лучшему, онъ превратился въ то, чмъ былъ бы уже много лтъ тому назадъ, еслибы мать ршилась пустить его въ Европу, когда онъ былъ еще подросткомъ. Его порывистыя, чисто-американскія ухватки, небрежная осанка, нервная игра лица и даже морщинки у глазъ и у рта пропали безслдно. Статная, изящная осанка, которую онъ теперь пріобрлъ, придала ему росту, и онъ теперь почти сравнялся съ ея мужемъ.

Сравнительно съ тмъ, какимъ онъ ухалъ изъ Калифорніи, онъ казался немного полне, но въ новомъ костюм онъ былъ такъ хорошъ и такъ полонъ великосвтскаго изящества, что сердце Ли встрепенулось отъ гордости за всхъ Монгомери и за южанъ прежней Калифорніи. Обращеніе его съ другомъ дтства было мало похоже на братское, но не походило и на обращеніе влюбленнаго, которому отказали, но который упорствуетъ.

Передъ Ли былъ просто любезный свтскій человкъ, который радъ случаю возобновить прежнюю дружбу съ прелестной женщиной.

— Неужели я измнилась до такой же степени, какъ вы?— вдругъ спросила Ли.

— Да разв я измнился? А вы… Я вамъ скажу объ этомъ, когда пробуду съ вами нкоторое время, конечно, есть разница противъ прежняго, хотя это платье и придаетъ вамъ, какъ будто, совершенно прежній видъ, но въ чемъ заключается разница, я затруднился бы сказать. Вы стали еще лучше, если то возможно.

Ли такъ давно не слышала крупныхъ комплиментовъ, что вся зардлась отъ восторга.

— Я очень рада вашему прізду!— воскликнула она:— поговоримъ про доброе старое время: но, можетъ быть, вамъ не совсмъ пріятно о немъ вспоминать.

— Это почему же?

— Да вы ненавидите Америку.

— Къ чему самыя умныя женщины иной разъ кривятъ душой? Наоборотъ, я страшно горжусь Соединенными-Штатами, я не хотлъ бы родиться подданнымъ никакого другого государства, я ненавижу только современный духъ, который воплотился въ Нью-орк, Чикаго, Санъ-Франциско. Я люблю Калифорнію и даже началъ по ней скучать. Пожалуй, скоро придетъ время, когда я вдругъ соберу свои пожитки и вернусь туда, хотя на одинъ годъ.

— О, еслибъ это было и мн возможно!

— А почему бы намъ всмъ вмст не вернуться въ Калифорнію на весь будущій годъ?

— Сесиль не можетъ ухать изъ Англіи. Вы, врно, еще не слыхали…

— Что отъ него ожидаютъ многаго? Я получаю лондонскія газеты, а когда путешествую,— читаю ихъ въ клубахъ. Какъ вы должны гордиться своимъ мужемъ!

— Я и горжусь, — подтвердила Ли, но въ то же время думала о Калифорніи, ей необходимо было о многомъ переговорить тотчасъ. Было же время, когда она длилась со своимъ товарищемъ каждой мелочью, которая приходила ей въ голову.

— Вотъ въ чемъ разница съ прошлымъ,— продолжалъ онъ:— у васъ чуть-чуть прибавилось гордости и самоувренности. И безъ того, впрочемъ, вы никогда не были изъ числа застнчивыхъ, смиренныхъ, но теперь ваша гордость — нчто врод удвоенной гордости, и, сверхъ того, вы какъ будто стали еще развязне, и это уничтожило ваши многія свойства, но не состарило васъ ни на іоту.

— О, да, я стала развязне, за три года, я пережила цлую оргію умственныхъ стремленій, но готова хоть сейчасъ имъ измнить. Если вы тоже ломали себ голову, какъ я, то не пробуйте меня тмъ удивить, а главное, не смйте говорить мн о политик!

Рандольфъ разсмялся.

— Да я объ этомъ и не думаю. Мои интересы слишкомъ современны для того, чтобы ими обременять нашъ разговоръ.

— Что же касается до книгъ,— съ тхъ поръ, какъ мы съ вами не видались, я много ихъ перечитала въ дождливые дни, и потому большую часть времени переживала одни книжныя впечатлнія.

— А неужели вы сдлались серьезнымъ человкомъ? Помните, вы всегда относились къ жизни слегка, какъ, впрочемъ, вс на свт, въ томъ числ и я, боюсь, что и теперь я черезчуръ легко смотрю на жизнь. Изъ Стараго-свта я вынесъ огромный запасъ веселости и шутокъ.

— А помните, какъ мы, бывало, имли привычку болтать безъ умолку вс вмст: Корали, и Томъ, и я,— ну, просто такъ, ни о чемъ. Надюсь, что вы не разучились?

— Да, не особенно, только практики мало! Пойдемте завтра на пригорокъ, сядемъ на землю и примемся попрежнему болтать!

Рандольфъ закинулъ голову назадъ и покатился со смху, — съ такимъ увлеченіемъ, что Ли заразилась его веселостью и принялась ему вторить,— но вдругъ остановилась.

— Нтъ, нтъ! У меня будетъ истерика, а пора ужъ обдать, я должна сойти внизъ и бесдовать о сельско-хозяйственныхъ предпріятіяхъ часа два подъ-рядъ. Не знаю, хватить ли у меня смлости посадить васъ рядомъ со мною? боюсь, что буду весь обдъ смяться.

— Вотъ вамъ и результатъ моего внезапнаго появленія! Это мн крайне лестно.

— Сесиль — само совершенство! Не думайте, что я хочу набросить на него хоть малйшую тнь. Его жизнь — настоящая жизнь, но я должна вамъ сказать,— помните, я всегда говорила съ вами откровенно, и вы всегда такъ сочувствовали мн… Вы читали, конечно, множество англійскихъ романовъ, которые пытаются познакомить другихъ съ жизнью нашихъ слоевъ общества. Пробывъ здсь два года, я сдлала крупную ошибку, изъ любопытства проврить свои впечатлнія, я прочла цлую дюжину бытовыхъ романовъ, и поняла тогда, въ какую пучину погрузилась. Я поняла, что неизмнно, неизбжно, съ математическою точностью повторяются все т же ‘mise en sc&egrave,ne’, что жизнь здсь — колесо, которое вертится, не переставая и не измняя своей скорости. Начнемъ съ двнадцатаго августа, когда начинаются вечера и охота. Мужчины здсь все т же, изо дня въ день, и цлые дни ихъ не видно. Женщины (все т же самыя!) сидятъ себ дома за вчнымъ завтракомъ, вчный разговоръ о спорт за обдомъ, разговоръ о спорт и о политик,— вотъ и все веселье! Немножко поиграютъ въ карты, немножко пофлртируютъ, немножко поиграютъ въ какую-нибудь общую игру,— но это уже по вечерамъ. На слдующій мсяцъ — то же росписаніе повторяется въ другомъ дом, куда вс сходятся на охоту — на тетеревовъ или фазановъ. Слдующіе два мсяца, въ вид разнообразія, разговоръ сводится исключительно на охоту, а въ общемъ — все одно и то же. Затмъ наступаетъ очередь толковъ о скачкахъ ‘по всей линіи’, затмъ кто детъ на Ривьеру, а кто,— какъ я,— на два мсяца остается жить въ болот, въ туманахъ и въ грязи. Затмъ слдуетъ горячій порывъ свтской жизни во время лондонскаго сезона, во время котораго каждый по-своему работаетъ какъ лошадь, а женщины являются лишь для декораціи, потомъ опять скачки, нсколько дней передышки и — опять наступаетъ двнадцатое августа. Я жалю, что прочла вс эти книги, безъ нихъ, конечно, я не такъ скоро могла бы во всемъ этомъ разобраться. Да и мое собственное росписаніе жизни весьма мало отличается отъ этого. Я хожу на охоту, а на Ривьер никогда еще не бывала. Утомиться въ водоворот лондонской свтской суеты мн еще не пришлось, но меня окружаетъ эта постоянная mise en sc&egrave,ne, и я знаю, я вижу, какъ она существуетъ, я чувствую, что я сама тоже составляю ея часть. Можетъ быть, я совсмъ сольюсь съ нею когда-нибудь. Въ этомъ причина, почему я не особенно возмущаюсь противъ моей уединенной жизни въ Лондон. Политика — вотъ что лучше всего на свт! Въ ней есть разнообразіе, и всегда въ ней заключается какъ бы общаніе доставить вамъ сильныя ощущенія. Впрочемъ, покуда, я еще ихъ не испытала вполн.

Ли вскочила на ноги.

— Къ чорту ее! Къ чорту!— воскликнула она, и глаза ея горли, а голосъ звенлъ неподдльнымъ восторгомъ.— Помните, какъ вс мы въ дтств собирались въ нашей учебной комнат и ругались, и кричали какъ можно необузданне, посл того, какъ Тини держала себя особенно чопорно, или когда тетя говорила про Южные штаты до войны? Ну, такъ вотъ,— то же чувство испытываю я сегодня, и уже давно оно во мн таится, только я этого не замчала…— и она остановилась, запыхавшись. Рандольфъ тоже всталъ, но спиной къ свту, можетъ быть, его голосъ былъ мене увренный и спокойный, чмъ обыкновенно, ея собственное возбужденіе помшало ей это замтить.

— Конечно, вамъ необходимо вернуться въ Калифорнію: вс мы (даже самые сильные изъ насъ), все-таки, калифорнійцы. Великія народности насъ плняютъ, но намъ ихъ, все-таки, скоре жаль,— и придетъ время, когда будетъ даже трудно ихъ выносить.

— Я, кажется, готова бы подложить динамитъ подо всю эту исторію, забрать съ собою Сесиля, и уйти съ нимъ бить медвдей, спать подъ открытымъ небомъ, даже не подъ снью палатки, — я, кажется, готова питаться желудями.— Ли услась и взглянула на него, какъ прежде, игриво и кокетливо.— Но вы вдь не думаете, что я дала себя одурачить,— не правда ли?— тревожно спросила она.

— Вы никогда не могли быть иной, какъ самой прелестной женщиной на свт.

— Неужели вы въ одинъ день успли сказать мн уже три комплимента, Рандольфъ?

— И скажу еще, вроятно, цлыхъ двадцать.

— Дай Богъ! Я въ нихъ страшно нуждаюсь. Ну, а теперь ступайте и подождите меня въ библіотек: я сейчасъ вернусь, только освжу лицо пудрой. Я чувствую, что цвтъ лица у меня сдлался какъ у какой-нибудь коровницы. Ахъ, какъ это прелестно — вами опять командовать! Ни съ кмъ на свт не могла я говорить такъ откровенно, какъ говорю теперь. Меня бы разорвало отъ тоски, еслибы вы еще долго не могли до насъ добраться! Если случится, что вы заблудитесь въ нашихъ безконечныхъ корридорахъ,— позвоните!

Быстрота, съ которой Рандольфъ повиновался ея приказаніямъ, была одною изъ примтъ, что его старыя свойства по прежнему еще процвтали подъ его вылощенной оболочкой.

Ли побжала къ себ въ комнату. Дверь въ уборную была открыта, Сесиль былъ тамъ одинъ, совсмъ уже одтый къ обду.

Совсть кольнула Ли, но возбужденіе еще не проходило. Съ прежнимъ пыломъ, подбжала она къ мужу, обвила руками его шею и горячо его поцловала.

Сесиль обожалъ свою жену, но ему больше нравилось самому разыгрывать роль влюбленнаго, а Ли уже давно вошла въ роль смиреннаго, но отвтственнаго лица, какимъ ее желалъ видть ея супругъ и повелитель.

Онъ былъ человкъ, легко поддававшійся перемнчивому настроенію, но это было не всегда замтно. Сегодня онъ весь былъ поглощенъ мыслью о предстоящемъ на другой день любимомъ спорт и о краткомъ, но остроумномъ разговор, который онъ не усплъ еще окончить съ однимъ изъ гостей. Еслибъ его жена была за эти дни слишкомъ занята своими пріятельницами и прочими гостями, и для него не оставила ни минуты свободной, онъ этого бы не замтилъ. Онъ отвчалъ на поцлуй жены вполн вжливо и спокойно и потянулся за головной щеткой.

— Ты какъ будто нервно возбуждена?— замтилъ онъ:— постарайся успокоиться пока, до обда. Для меня большое утшеніе, что ты не говоришь такъ громко и такъ много, какъ другія женщины.

Ли бросилась вонъ изъ комнаты, и дверь за нею громко захлопнулась.

Сесиль нахмурился, передернулъ плечами и пошелъ внизъ въ библіотеку.

XXIII.

— Собственно говоря, — продолжалъ Рандольфъ: — любить англичанина — тяжелый трудъ и постоянныя хлопоты!

Ли сидла съ нимъ на вершин пригорка и гуляла весь день только съ нимъ.

Прежде всего, Рандольфъ задался цлью развеселить ее, и ему удалось привести Ли въ самое лучшее настроеніе духа, а затмъ онъ постепенно навелъ ее на разговоръ о томъ, какъ она жила, и какихъ усилій ей стоило заставить себя быть совсмъ не тмъ, чмъ она была на самомъ дл.

И такъ глубоко было его участіе къ каждой мелочи, которая ея касалась, что давно скрытое стремленіе Ли кому-нибудь повдать эту тайну, тотчасъ же нашло себ исходъ.

— Я, право, не хочу говорить иначе, какъ искренно, а вы вдь для меня все равно, что братъ. Ни съ кмъ другимъ я не могла бы говорить объ этомъ. Изъ всхъ, кого я знаю, никто и не понялъ бы меня, и, собственно говоря, я сама не вижу, на что я могу пожаловаться? Я получила все, чего я добивалась.

— Вы отказались отъ своей индивидуальности, и это гложетъ васъ, и отнимаетъ у васъ жизненныя силы,— замтилъ Рандольфъ.

— Что жъ, можетъ быть… Не знаю… Я легко могла бы избаловаться, и опять сдлаться такою же, какъ прежде, но это вдь еще не значитъ, что я была бы счастлива въ томъ смысл, какъ теперь. Да и Сесиль пожалуй…

— Вы, значитъ, счастливы?

— Я думала, что да, еще недавно, прошлый… О, собственно говоря, я не могу сказать, когда именно это началось, только, мн кажется, я вовсе не создана для такой суровой и однообразной жизни. Я чувствую, что ршительно не прочь была бы сдлаться просто двойникомъ Сесиля. Если искренно любишь человка, то до извстной степени ничего для него не пожалешь, тогда ужъ все равно, если изрдка нервы и распляшутся подъ вліяніемъ сомнній. Такое прожиганіе жизни въ свтскомъ кругу, которое ведется какъ машина, какъ часовой механизмъ, можетъ годиться для многихъ, но не для меня. Еще три года такой жизни, и я обращусь въ машину, совершенно лишенную нервовъ или… или всей душой возненавижу своего Сесиля! Съ тхъ поръ, какъ вы пріхали, я страшно разстроена. Вы ршительно внесли въ мою жизнь цлую бурю, чуть не землетрясеніе, и съ тхъ поръ я все думаю, думаю…

— Н-ну?— тихо спросилъ онъ.

— Если я опять принялась бесдовать сама съ собою, какъ настоящая американка, это — ваша вина! Со мною никогда не бывало, чтобы на меня нападало мрачное или истеричное настроеніе, но для всякаго человка, сильнаго духомъ, все равно, долженъ наступить моментъ, когда въ столкновеніи съ прошлымъ прорывается наружу все то, что скопилось въ ндрахъ души его за многіе годы безмятежной жизни. Вопросъ разршился бы и самъ собою, еслибъ мы могли ухать, и еслибы дарованіе Сесиля могло найти себ иной исходъ, иное примненіе. Еслибъ я могла повліять хоть немного на судьбу — свою и мужа,— изъ него вышелъ бы великій піонеръ, творецъ новаго царства, какъ, напримръ, Сесиль Родсъ. Я чувствовала бы, что меня влечетъ неудержимо стремленіе преодолть вс препятствія, вс предразсудки милліоновъ мелочныхъ людей, и я бы открыла новый міръ для людей одичалыхъ и невжественныхъ, силою одного выдающагося истинно великаго человка! Что за восторгъ, какое неописанное возбужденіе — жить, не зная, что въ будущемъ году можетъ ожидать новую страну! Въ новомъ государств, которое еще создается, человкъ можетъ своимъ величіемъ затмевать все государство, въ немъ больше жизни, больше оригинальности и самобытности, нежели въ тысяч людей, онъ боле разнообразенъ, нежели тогда, когда медленно и логически выполняетъ то, что подготовила ему вполн законченная и уже устарлая цивилизація. Но нтъ! надежды неумстны, даже еслибы Сесиль и открылъ въ себ инстинктивную способность быть піонеромъ, онъ не ршился бы, онъ слишкомъ гордъ и честолюбивъ. Когда такой человкъ, какъ Сесиль Родсъ, возводитъ башни и возсдаетъ въ отдаленномъ углу земли, въ которомъ каждый человкъ на счету,— каждый, кто хотя ногой станетъ на одной съ нимъ земл, становится по отношенію къ нему въ т же условія, какъ Луна къ Юпитеру. Мой мужъ въ высшей степени даровитый человкъ и энергіи въ немъ пропасть, но его таланты направлены больше въ сторону консерватизма.

Рандольфъ, который до этой минуты разсянно вырывалъ съ корнями и бросалъ траву, растянулся у нея въ ногахъ.

— Что вы намрены длать?— спросилъ онъ.

— Да что же я могу сдлать? Для меня большое облегченіе, что я могу передъ вами высказаться. Я, можетъ быть, вамъ надола?

— На такой наивный вопросъ у меня нтъ отвта. Вы все еще любите своего мужа?

— О, я твердо уврена, что да, и даже горячо, но мысли мои находятся въ хаотическомъ состояніи. Я, въ общемъ, представляю изъ себя возмущенную и далеко не прекрасную душу. Первое возникшее между нами недоразумніе произошло дня два тому назадъ, а Сесиль до того поглощенъ охотой, что даже самъ этого не подозрваетъ.

Рандольфъ отъ души разсмялся, и Ли по невол улыбнулась.

— Еслибъ меня тревожило только это!— сказала она со вздохомъ.

— Да, вы ничего лучшаго не можете придумать, какъ временно прокатиться съ нами въ Калифорнію. Тамъ, можетъ быть, выяснится, что, въ сущности, пребываніе въ Англіи васъ только утомило, и что Калифорнія представлялась вамъ слишкомъ идеальною. Что же касается вашего мужа,— на него ничто такъ благотворно не подйствуетъ, какъ нкоторая свобода. Моя мать тоскуетъ по родин, мы вернемся туда въ этомъ же году.

— Сесиль ни за что не согласится, хотя и преданъ мн глубоко.

— Еще бы, но, я надюсь, жены англичанъ — не рабыни, и еслибы вы объ этомъ заявили, онъ никогда бы ничмъ васъ не связалъ и никогда не далъ бы вамъ развода.

— Но, право же, онъ страшно во мн нуждается, и еслибы я не была такой несчастной, я могла бы удовлетвориться своей судьбой, а такъ какъ я стремлюсь дать ему счастье изъ своихъ личныхъ, эгоистическихъ цлей, если я и прежде къ тому стремилась, то теперь не вижу, какое я имю право сдлать его несчастнымъ потому только, что мое настроеніе повернуло въ другую сторону, и я вдругъ захотла чего-то такого, чего онъ дать мн не можетъ. Я сознательно закрывала глаза первое время на очень многое: на то, что я не могу ему всего замнить собою, что въ его натур есть глубина, которая мн недоступна, что для него есть другія дороги помимо той, по которой мы идемъ вмст.

— Но, послушайте, никогда ни одна женщина не могла замнять мужчин всего на свт,— это, просто, утопія.

Къ этой тем они возвращались еще нсколько разъ. Рандольфъ провелъ на болотахъ лишь одну часть дня, а другую, какъ и вс послдующіе дни, отдавалъ всецло Ли.

Какъ-то разъ, когда она водила его по ‘Аббатству’, показывая ему вс закоулки, она его спросила:

— Вы получили то письмо, которое я вамъ написала на другой день… Ну, да, я вамъ писала про ‘Аббатство’, про то, что Эмми весьма легко можетъ не оставить никакого наслдства моему мужу, и что вс здсь ожидали, что Сесиль женится на богатой невст — или лишится наслдства. Его хотли женить на этой миссъ Пиксъ, и, повидимому, вс считали меня виноватой въ томъ, что я не представляю собою цнность въ милліоны. Да, я сама сознавала, что я дура,— зачмъ не купила перувіанскихъ акцій!

— И написали тотчасъ же вашему врному слуг и рабу, чтобы онъ добылъ вамъ милліонъ? Я такого письма не получалъ, а я всегда помню каждое слово въ вашихъ письмахъ.

— Я думаю, у меня теперь не хватило бы смлости на такую просьбу: но, право, я была бы очень благодарна, еслибъ вы мн дали и теперь добрый совтъ.

— О, какъ вы измнились!.. Это ужасно!

Они шли подъ сводами ‘Аббатства’. Ли вдругъ закрыла лицо руками.

— Ну, не печальтесь! Я вовсе не намренъ признаваться вамъ въ любви: для васъ я все равно, что старшій братъ, а все-таки хорошо бы вамъ вернуться вмст со мною въ Калифорнію.

— О! Мн такъ хотлось бы туда, и чмъ я больше думаю, тмъ это желаніе становится горяче. При первомъ же удобномъ случа, я хочу это сказать Сесилю, но онъ домой приходитъ какъ разъ во-время, чтобы только переодться, и такъ устаетъ, что засыпаетъ даже прежде, чмъ совершенно уляжется въ кровать, а поутру уходитъ, когда я еще не проснулась.

— Конечно, васъ природа создала не для спорта,— сухо замтилъ Рандольфъ: — ну, а пока… лишь бы туда добраться!

— Но я люблю ‘Аббатство’, я даже склонна думать, что считала бы себя не лишней на свт, еслибы мн удалось его спасти. Я даже смотрю на это — какъ на свое прямое назначеніе, потому что если Сесиль — чего Боже упаси!— не удержитъ его въ своихъ рукахъ, въ этомъ я буду виновата.

— Меня поражаетъ одно: вдь въ этомъ виноватъ одинъ только Сесиль, онъ былъ не какой-нибудь малютка, когда на васъ женился, но человкъ уже прочно и серьезно сложившійся.

— Онъ былъ страшно влюбленъ.

— Но не уменъ, конечно. Впрочемъ, если вы хотите сдлать ‘Аббатство’ своей цлью въ жизни, я — въ вашимъ услугамъ, какъ всегда, и займусь этимъ дломъ, какъ только вернусь обратно.

— Въ самомъ дл?

— Да, но вы тоже подете со мною, чтобы получить отвтъ оттуда, иначе вы должны переждать цлый мсяцъ, а дловыя тайны по телеграфу передавать неудобно.

— Ну, такъ я поду: двойная цль придастъ мн двойную смлость, только я, кажется, слишкомъ много вамъ надодаю. Вы слушаете терпливо повствованіе о моихъ печаляхъ, а про себя вы молчите…

— Да я нарочно въ Англію пріхалъ только для того, чтобы повидаться съ вами!— повторилъ онъ горячо.

XXIV.

Посл обда Ли и лэди Джиффордъ отошли въ сторону отъ прочихъ дамъ и пошли подъ сводами длинныхъ корридоровъ, чтобы поболтать наедин. Он не были особенно близки другъ къ другу, потому что у нихъ было мало общихъ интересовъ, но Ли чаще другихъ видалась только съ Мэри, и больше, чмъ съ другими, любила бывать везд вмст съ нею.

— Мн нравится вашъ братъ или какъ онъ вамъ приходится?— объявила лэди Джиффордъ, заложивъ руки за спину.— Онъ не говоритъ въ носъ, какъ другіе, и держится совершенно просто и спокойно. Вообще говоря, я терпть не могу американцевъ — настолько же, насколько люблю женщинъ-американокъ. Конечно, онъ богатый человкъ,— это сейчасъ видно.

— Да, онъ очень богатъ.

— Ну, слушайте,— только не пугайтесь! Мн хотлось бы выйти за него замужъ.

Ли такъ и привскочила.

— Нтъ, въ самомъ дл?— сухо произнесла она.

— Въ сущности, я предпочла бы никогда не быть замужемъ. Еслибъ у меня былъ хоть какой-нибудь талантъ, я бы взяла да и устроила мастерскую въ Кенгсингтон или наняла бы комнату и писала популярный романъ. Я могла бы длать шляпы или продавать цвты, но ни то, ни другое, мн не по вкусу, и притомъ у меня больше терпнія не хватаетъ… Мн двадцать-семь лтъ, я уже девятый годъ, какъ вызжаю, и это просто позоръ, когда-то было у меня два-три хорошихъ жениха, но мн противно было выйти замужъ, и я почти склонилась въ пользу Пикса, но съ м-ромъ Монгомери я могла бы вполн примириться.

— Весьма любезно съ вашей стороны! Во вы что можете предложить ему въ обмнъ? Онъ для меня, пожалуй, самый старый изъ друзей, и я должна заботиться о его счасть. Ему, я думаю, ровно ничего отъ васъ не нужно!

— Да? Вотъ странно! Но, право, я могла бы сдлать его счастливымъ. Вы знаете, вдь, я обворожительна, мужчины съ ума по мн сходили.

— Если вы плните Рандольфа, онъ, несомннно, сдлаетъ вамъ предложеніе, къ этому вамъ представится множество случаевъ.

— Я вижу, вамъ моя мысль не нравится.

— Вы ошиблись! У меня просто не было времени все это передумать, и, понятно, мн показалось, что вы оба заживете счастливо.

— О, я уврена, что можно все устроить къ обоюдному согласію. Такта у меня пропасть, какъ вамъ извстно, а, говорятъ, американцы — самые покладистые изъ мужей, и, наконецъ, онъ очень изященъ и красивъ. Конечно, онъ можетъ быть всегда во мн увренъ: я остерегаюсь длать то, что длаютъ другія. Вотъ почему я васъ люблю такъ горячо: у васъ вдь нтъ любовника.

Ли разсмялась.

— Я, право, не вижу, какая добродтель въ томъ,— продолжала лэди Джиффордъ,— что я не продаю себя за деньги? Милочка моя, мы должны каждая такъ поступать, какъ для насъ будетъ лучше, нуждаемся ли мы въ деньгахъ, или нтъ. Каждая должна думать за себя и стремиться пріобрсти самое необходимое. Вы можете себ представить, каково мн было бы выйти за м-ра Пикса.

Голосъ ея упалъ и слегка дрогнулъ. Ли въ первый разъ съ удивленіемъ замтила, что Мэри волнуется и вообще способна поддаваться чувству, это ее нсколько смягчило.

— Я сдлаю все, что могу,— проговорила она:— Рандольфъ настоящій джентльменъ и чрезвычайно умный человкъ, попробуйте въ него влюбиться и влюбить его въ себя.

— Какъ вы добры! Въ такомъ случа, Эмми сохранитъ при себ своего Пикса. Кстати: я думаю, вы замтили, что въ этомъ году гости здсь не такъ изящны, какъ въ прошломъ, за исключеніемъ Бомануаровъ, Монмаута и другихъ холостяковъ.

— Нтъ, я не замтила, да какъ-то и не приходилось замчать.

— Ланчестеры и Рэджейты подутъ, куда бы ихъ ни позвали, лишь бы ихъ до-сыта накормили.

— Да къ чему вы все это говорите?

— А именно къ тому, что Эмми нсколько небрежно составила свой выборъ, никто добровольно не пожелаетъ общества Пикса, а мужчины — просто терпть его не могутъ. До сихъ поръ еще можно было сомнваться, но теперь сомннія, конечно, быть не можетъ, что она увезетъ его съ собою на Ривьеру.

— Вы, кажется, хотите убдить меня, что м-ръ Пиксъ — любовникъ лэди Эмми?

— Вы, кажется, грудной младенецъ! Конечно, я знаю, что есть на свт женщины, а у нихъ — любовники, но почему-то никогда не думаешь, что нчто подобное можетъ случиться и въ собственной семь, а между тмъ, это бываетъ зачастую. Все-таки, она могла бы хоть выбрать себ джентльмена.

Ли возражала съ жаромъ и съ горечью, она уже пріобрла складку равнодушія къ весьма многому изъ того, что въ молодости охлаждало ея идеалы. Но видть любовника подъ кровомъ родной семьи было для нея выше силъ, и она горячо возмущалась.

— Эмми — любопытное существо: она — скопище противорчій,— начала-было лэди Мэри.

— Но что же длать? Понятно, такъ не можетъ продолжаться: лордъ Барнстэплъ или Сесиль должны бы положить предлъ, но я ничего не могу…

— Милочка моя!— я даже не совтую вамъ вмшиваться, если вы не хотите видть ‘Аббатство’ проданнымъ съ молотка.

— Мэри Джиффордъ!!

— Да не кричите такъ! У меня есть основаніе думать, что я права.

— Такъ, можетъ быть, мы вс живемъ у Пикса на хлбахъ?

— Не думаю, чтобы дло было уже такъ плохо, но знаю положительно, что сначала она занимала у него, а затмъ отдала вс свои владнія подъ закладную, на большіе проценты. Онъ ршительно въ нее влюбленъ, впрочемъ, и на мн онъ готовъ жениться, потому что я могу дать ему все то, чего недостаетъ у Эмми. Но все равно! Лучше молчать, дитя мое! Лордъ Барнстэплъ всегда былъ слишкомъ равнодушенъ къ своей жен, чтобы хоть немного призадуматься надъ ея личными чувствами, но еслибы довели до его свднія хоть самую малость, онъ тотчасъ вышвырнулъ бы этого господина. И онъ, и Сесиль, по невол не могли бы тогда ничего сдлать, а ‘Аббатство’ перешло бы въ руки того, кто далъ бы самую высокую цну: по всей вроятности, къ одному изъ Пиксовъ. Впрочемъ, я жалю, что проговорилась, но, право, мн ни на минуту въ голову не приходило, что вы не видите ничего у себя подъ носомъ.

— Что-нибудь да надо предпринять: для лорда Барнстэпла и для Сесиля это — положеніе ужасное! То, чего они не подозрваютъ, можетъ имъ повредить.

— Не безпокойтесь, и безъ того каждому все извстно, или хоть каждый можетъ догадываться, но пусть пока все идетъ своимъ порядкомъ. Почему знать, что можетъ еще случиться?

— Если вы согласны извинить передъ другими меня, я лучше пойду теперь къ себ. Я совсмъ изнемогаю, и предпочла бы посидть одна.

— Идите, идите, умница моя и не заботьтесь о другихъ! Право, каждый слишкомъ самъ по себ эгоистъ для того, чтобы другимъ о немъ заботиться.

Лэди Мэри вернулась въ большую гостиную ‘Аббатства’, гд гости толпились небольшими группами вокругъ маленькихъ столовъ. Блестящая улыбка сверкнула у нея на лиц по адресу Рандольфа, и она подъ-руку съ нимъ прошла въ прелестный будуаръ, гд весь вечеръ съумла продержать его подл себя, не скучая и не давая ему самому скучать. Ея молодые голубые глаза смотрли проницательно и ясно, вдобавокъ, она прилагала вс старанія, чтобы убдить его, что въ этотъ вечеръ Ли больше не вернется.

XXV.

Ли прошла къ себ въ спальню и, повинуясь женскому обычаю, настолько же физическаго, насколько и умственнаго свойства, сняла съ себя платье и надла капотъ, затмъ услась поудобне и, какъ она выражалась, постаралась взять себя въ руки.

Впервые посл многихъ дней, ей случилось остаться одной и много, много о чемъ надо было теперь передумать.

Самому изъ талантливыхъ мужчинъ и то не удается вполн разобраться въ женскомъ характер. Если имъ случится наткнуться на полное безразсудство, на порочность и на вспышки раздражительнаго, нравнаго характера, они ршаютъ этотъ вопросъ очень просто: обзовутъ женщину ребенкомъ и — только. Женщина можетъ стоять въ прекрасныхъ условіяхъ: вести нормальную, здоровую жизнь, не имть серьезныхъ заботъ — и тмъ не мене подвергаться порывамъ нервнаго и злостнаго настроенія. Женщины, которыя работаютъ и истощаютъ свои умственныя силы, притупляютъ свою умственную жизнеспособность, соблюдая при этомъ извстную регулярность, меньше всего подвержены подобнымъ порывамъ, но женщина свободная подвергается имъ чуть не ежеминутно. Воображеніе женщины — безпокойно и полно живости, и умная женщина часто бываетъ его жертвой, чего не можетъ вполн постигнуть мужчина.

Въ сущности, главное право заслужить прощеніе своихъ прегршеній мужчина можетъ получить, если онъ въ итог, все-таки оказывается чрезвычайно терпливымъ и выносливымъ. Ли не была отъ природы ни угрюмаго, ни истеричнаго характера, и сознательно старалась устранить въ себ этотъ недостатокъ.

Появленіе Рандольфа прервало однообразіе ея семейной жизни и, вмст съ нимъ, ослабило ея власть надъ собою, она была поражена, она была сердита на себя. Сесиль пересталъ быть идеаломъ, для котораго никакой жертвы она не щадила, онъ представлялъ для нея лишь крупную перемну въ общемъ стро ея внутренней жизни. Реакція, которая произошла въ Сесил и сдлала его сильной и своеобразной личностью,— была для нея тмъ рзче и чувствительне, что она едва-ли могла сама опредлить, чего ей было нужно, но она чувствовала, что у нея является потребность стремиться ко множеству такихъ условій, которыя для нея недоступны, пока она будетъ женою Сесиля Маундрэла. Она усердно принялась перебирать вс недостатки мужа, и была вынуждена признаться, что ихъ вовсе не много. Онъ былъ, какъ мужъ, человкъ крайне требовательный, но въ то же время самый добрый изъ мужей. Онъ не всегда былъ склоненъ забавлять жену, но былъ неизмнно интересенъ, никогда онъ не подавалъ повода думать, что онъ больше не испытываетъ пылкихъ чувствъ влюбленнаго, и часто сидлъ нахмурившись: онъ любилъ спортъ, но жену — во сто разъ горяче, и въ ней постоянно было непрерывное чувство восхищенія и глубочайшаго восторга предъ нимъ, какъ предъ человкомъ и предъ высшимъ умомъ. Единственный его недостатокъ заключался въ томъ, что онъ былъ личностью сильной духомъ и властной, онъ считалъ, что жена, это — его второе ‘я’, а Ли чувствовала, что она уступаетъ ему въ ум и развитіи. Къ несчастію, самыя крупныя драмы въ жизни людей, которые пользуются взаимнымъ счастіемъ, часто возникаютъ какъ-то незамтно, сами по себ,— не вытекая ни изъ какихъ фактовъ, которые можно было бы подмтить или совершенно устранить. Ли совершенно ясно сознавала, что въ ней есть одно горячее желаніе — скоре ухать въ Калифорнію, подальше отъ мужа, бжать, хоть не надолго,— туда, гд ей ничто не мшало быть самой собою. Тамъ она провела цлыхъ двадцать-одинъ годъ привольной, двичьей жизни. Ей дорога была полная независимость, которую такъ цнятъ истые американцы. Разъ это желаніе у нея вдругъ появилось и сдлалось вполн яснымъ,— ей вдругъ захотлось сдлаться даже легкомысленне, она почувствовала стремленіе освободиться отъ всякой отвтственности или, точне говоря, оставить свою роль ‘серьезнаго человка’.

А Сесиль? Она даже не пыталась извинять себя, она пристально и твердо смотрла на свою вину, и въ глазахъ ея отражался ужасъ и отвращеніе, когда она заглядывала въ глубину эгоизма, вполн свойственнаго женщин новйшаго времени. Въ сущности, Сесиль былъ ни въ чемъ не виноватъ, а она между тмъ подготовляла ему наказаніе, годное лишь для мужа-изверга. Онъ горячо любилъ ее, онъ нуждался въ ней,— а она сознательно осуждала его на самыя жестокія муки, какія только могла изобрсти. А все-таки, чтобы спасти свое семейное счастье, она должна хотя немного отдохнуть, хотя на годъ обратиться снова въ прежнюю, беззаботную Ли. Ну, а посл? Безъ сомннія, она полюбитъ мужа еще горяче, и, конечно, никогда въ жизни не полюбитъ никого другого! Еслибъ у нея еще было хотя малйшее извиненіе,— она была бы хоть сейчасъ готова оправдать себя, но при данныхъ условіяхъ не было границъ ея самоуничиженію, а слдовательно — не было границъ самому неосновательному гнву на Сесиля.

Ли требовала отъ судьбы, чтобы та вернула ей ея индивидуальность,— вотъ и все. Относительно Рандольфа — она чувствовала нкоторую тревогу. Онъ ни разу не выдалъ себя взглядомъ, но ея женское чутье подсказывало ей, что онъ все еще ее любитъ, и можетъ быть даже разсчитываетъ вызвать въ ней откликъ на его чувство тмъ, что она очутится снова въ обстановк, гд протекла ея юность, а главное — одна, безъ мужа. Но онъ, конечно, будетъ терпливо ждать ршительнаго момента для того, чтобы предложить ей обычныя мры, сопровождающія у американцевъ разрывъ супружескихъ отношеній. Онъ былъ очень уменъ, и она не сомнвалась, что всякую щепетильность онъ откинетъ въ сторону, какъ только дло коснется главнаго, къ чему онъ всю жизнь стремился, но прежде всего онъ былъ джентльменъ, и она знала, что онъ ни за что не попроситъ ея руки, имя въ виду на свои деньги сохранить для нея ‘Аббатство’…

XXVI.

Разумется, Сесиль поступилъ, какъ только могъ невыгодне для себя. Онъ явился къ жен въ ту самую минуту, какъ она только-что привела свои мысли къ одному знаменателю. Заслышавъ его шаги вверхъ по лстниц, она вскочила на ноги нервнымъ движеніемъ и, въ первый разъ посл своего замужества, пожалла, что у нея нтъ отдльной комнаты, въ которой она могла бы запереться.

Когда мужъ вошелъ, Ли сла на мсто.

— Что съ тобою?— проговорилъ онъ тревожно.— Мн кто-то сказалъ, что ты не выходила въ гостиную посл обда. Ты не больна?

— Нтъ, но я рада, что ты сюда поднялся, я хочу кое о чемъ тебя просить.

Онъ слъ рядомъ и взялъ жену за руку.

— Ну, что такое? разв что-нибудь не такъ?

— Я хочу на одинъ годъ вернуться въ Калифорнію.

— Но, милая моя, я не могу ухать, это было бы сумасшествіемъ!..

— Ты можешь отпустить меня одну, м-съ Монгомери хочетъ взять меня съ собою.

Еслибы онъ ей далъ время обдумать, она, безъ сомннія, подошла бы къ этой тем осторожно и съ цлой массою тончайшихъ хитростей, но она устала и была раздражена.

Онъ недоврчиво вскинулъ на нее глазами.

— Нтъ, въ самомъ дл! Я такъ желаю, единственный доводъ, который я могу теб представить — крайнее утомленіе отъ этой неизмнной англійской жизни какъ по заведенной машин и тоска по родин.

— Я надолъ теб?

— Нтъ, но мн кажется, что небольшая разлука принесла бы намъ обоимъ пользу. Я не могу тебя заставить уяснить себ, да ты никогда и не старался какъ слдуетъ меня понять, я примнялась къ теб, а ты считалъ, что такъ и слдуетъ.

— Неужели… ты притворялась?

— Богу извстно, что я всегда относилась ко всему достаточно серьезно и чистосердечно, но вотъ въ чемъ дло: я, собственно, хочу перестать быть серьезной, хоть на время.

Сесиль продолжалъ смотрть на нее въ упоръ. Его загаръ совсмъ уже сошелъ, и тмъ замтне было, что онъ слегка поблднлъ. Слишкомъ тяжелый толчокъ для человка, когда посл многихъ лтъ супружеской жизни жена вдругъ объявитъ, что онъ ее не понималъ.

— Сегодня я тебя не узнаю,— холодно замтилъ онъ.— Я не разъ видлъ тебя въ самыхъ разнообразныхъ настроеніяхъ и даже былъ свидтелемъ, что ты можешь сердиться, но никогда еще не видывалъ тебя иначе, какъ въ самомъ привлекательномъ для меня образ.

— Я вовсе не привлекательна! И… я просто не люблю обижать тебя.

Сесиль тотчасъ же ухватился за эту мысль.

— Конечно, ты меня обидла, и никто лучше тебя самой этого не понимаетъ, но что съ тобой случилось?

— Мн просто нужна перемна,— вотъ и все.

— Я боюсь, что провинился предъ тобой въ чемъ-нибудь ужасномъ! Я не могу припомнить ничего такого,— а не въ твоемъ характер скрываться отъ меня.

— Я никакой вины не вижу за тобою, хотя это было бы гораздо лучше!

— Я тебя не понимаю,— безпомощно проговорилъ онъ.— Я слишкомъ тупъ, чтобъ это уяснить себ. Будь такъ любезна, объясни. Мн кажется, я имю полное право даже требовать!— Въ сущности, ему хотлось бы задать ей хорошій урокъ, потому что онъ приписывалъ ея выходку исключительно дурному характеру.

Ли и сама была уврена, что онъ иметъ право требовать отъ нея объясненія, и принялась въ ум прикидывать и обдумывать выраженія, которыя больше всего подходили бы къ нему, но ея доводы путались у нея въ ум и казались ей такими ничтожными! Вмсто того, она расплакалась, въ тотъ же мигъ Сесиль обнялъ ее и принялся укорять себя за свое невысказанное желаніе дать ей урокъ.

— Ты больна, я знаю, и ты такъ къ этому не привыкла, что, конечно, это совершенно разстроило тебя.— Затмъ, какъ бы подтверждая словами свое малое знакомство съ женщинами, онъ снизошелъ даже къ взяточничеству.— Я попрошу отца отдать теб дорогія украшенія моей матери, я только на-дняхъ узналъ, что они еще существуютъ, тамъ есть удивительныя вещи!..

Ли навострила уши, но тотчасъ же съ презрніемъ сдержала себя и еще сильне зарыдала. Вдругъ она отшатнулась отъ него, выскользнула изъ его объятій и встала къ камину, повернувшись спиной къ мужу. Въ ум у нея пронеслось, что руки Рандольфа такъ же точно обнимали ее сегодня утромъ, тогда — она не придала этому значенія, какъ будто это была м-съ Монгомери или Корали, но теперь ей вдругъ пришло въ голову, что она какъ бы измняла мужу, она хорошо знала, что Сесиль пришелъ бы въ бшенство, еслибы только заподозрилъ… И она тотчасъ же ршила быть какъ можно непріятне. Сесиль взялъ и круто повернулъ ее къ себ. Блдность его теперь уже не подлежала сомннію, даже губы его поблли.

— Ты въ первый разъ отвернулась отъ меня, — проговорилъ онъ.— Что это значитъ?

— Это значитъ, что я хочу хать въ Калифорнію.

— Нтъ, это что-нибудь другое!

— Я просто не могу этого объяснить,— но постараюсь, когда буду писать письма. Я теб общаю, что хотя теперь теб и кажется, что ты меня не понимаешь, но потомъ поймешь,— прежде, чмъ я вернусь.

— У меня нтъ времени читать романы, которые женщины пишутъ сами про себя! Когда-то мн приходилось читать цлые томы женскихъ писемъ, но не было еще на свт женщины, которая могла бы писать о себ, отршившись отъ себялюбія, она точно держитъ рчь къ какому-то невидимому собранію. Говори сейчасъ все, что теб надо сказать, и конецъ этому длу. Если мн не удалось доказать теб, что я тебя люблю, я все-таки люблю тебя довольно для того, чтобы сдлать все возможное — ты это знаешь!

— Когда мы объяснялись, ты говорилъ, что для тебя ненавистно входить въ женскія мелочныя дрязги, что женщина не иметъ права ими заниматься и должна быть лишь сколкомъ со своего мужа.

— Не помню, чтобы когда-нибудь я говорилъ что-либо подобное, но если говорилъ,— значитъ, я мало былъ способенъ уяснить себ въ то время, чмъ ты сдлаешься для меня, теперь же я готовъ сдлать все, что только въ моей власти, лишь бы сохранить тебя такою, какой ты для меня была въ эти три года.

Ли уже готова была сдаться, но ея совсть слишкомъ была возбуждена и нашептывала ей, что она обсуждала дйствія своего мужа съ постороннимъ мужчиной, и что такой поступокъ былъ неприличнаго и даже непорядочнаго свойства. Она была готова отдать все на свт, лишь бы вернуть свои признанія Рандольфу, она искренно ненавидла его въ эту минуту,— ненавидла сама себя!

Сердито топнувъ ногой, она не сдержала себя и воскликнула:

— Ахъ, да оставь же ты меня въ поко! Если я что и чувствую,— я посл объясню теб, но сегодня ты не услышишь отъ меня ни слова!

Сесилю ничего не оставалось, какъ только выйти вонъ и хлопнуть дверью. Онъ вышелъ и хлопнулъ, не стсняясь.

Въ ту ночь Ли спала крпче, нежели ожидала, и на слдующее утро проснулась, все еще продолжая чувствовать, что ей стыдно передъ собою, ея твердое ршеніе ухать ненадолго изъ Англіи ничуть не ослабло, но она дорого дала бы, чтобы придти къ дружелюбному соглашенію. Она сознавала, что дурно поступила съ мужемъ, а между тмъ, его меньше, чмъ кого другого, она хотла бы обидть. Она ршила, что непремнно постарается все ему разъяснить, а такъ какъ онъ человкъ основательный и умный,— онъ самъ пойметъ прекрасно, что небольшая разлука (можно ее ограничить даже полу годомъ!) желательна для нихъ обоихъ. Конечно, Сесиль многое обдумаетъ во время ея отсутствія, и результатъ, конечно, будетъ самый утшительный.

Къ завтраку она отправилась на равнину, и была такъ мила и прелестна, такъ твердо ршила не прельщать никого кром мужа, что даже его угрюмое выраженіе исчезло, и онъ окончательно просіялъ. Но все-таки онъ былъ встревоженъ не на шутку, это она сейчасъ замтила. Слишкомъ грубымъ толчкомъ прервала она его счастливое состояніе, казавшееся теперь недосягаемою мечтой.

——

Джири пріхали на слдующее утро, и Ли показалось, что все ‘Аббатство’ наполнилось звонкимъ смхомъ ея подруги. Корали хотлось разомъ осмотрть вс достопримчательности, и калифорнійцы провели цлый день въ безпокойной ходьб по дому и вокругъ него.

— Нтъ, вы представьте себ,— восклицала Корали, проходя подъ мрачными сводами замка:— я — въ настоящемъ ‘Аббатств’,— въ старой каменной масс, которая стоить больше десяти вковъ… или на нсколько сотъ лтъ больше или меньше, все равно! Это — старый каменный замокъ, съ лпной работой, съ призраками и срыми монахами, которые разгуливали здсь когда-то такъ же точно, какъ гуляю я теперь. По-моему, это прелестно! А, Нэдъ?— Но м-ръ Джири улыбался съ истинно-калифорнской снисходительностью, и Корали, которой эта улыбка была хорошо знакома, закинула голову.

— Благодаря Бога, я еще не дошла до такого провинціализма!— воскликнула она язвительно.— Цлыхъ три года я продержу тебя въ Европ. До сихъ поръ не видывала я, чтобы человкъ такъ измнился къ лучшему въ Европ, какъ Рандольфъ!

М-ръ Джири сердито вспыхнулъ и пошелъ прочь.

— Но раскажите мн еще…— просила Корали.— Не хлопай дверью, Нэдди!… Никогда разв не случалось, чтобы монахи въ капюшонахъ бродили по ночамъ подъ этими сводами, говорятъ…

— Впрочемъ, вы знаете, вдь вс покойные герцоги обязаны были лежать здсь по нскольку недль и поочередно каждую ночь надъ ними сидли слуги и крестьяне. Эти люди клялись, что имъ являлись призраки уже не разъ. Понятно, тутъ же по близости на столбахъ висли лампады… Я покажу теб цлый ящикъ серебряныхъ лампадокъ, которыя горли здсь въ продолженіе нсколькихъ вковъ, ихъ свтъ погружаетъ всю остальную часть усыпальницы въ темноту, и тогда легко можно себ представить, что угодно. Погребеніе обыкновенно происходило въ полночь, при свт факеловъ, хотя бы и луна свтила, въ народ распространено и теперь поврье, что позади похороннаго шествія всегда идетъ старикъ аббатъ и перебираетъ четки.

— Ну, это просто роскошь!— Понятно, я не имю ни малйшаго желанія, чтобы лордъ Барнстэплъ умеръ, но мн такъ хотлось бы увидть эту церемонію! Когда умеръ м-ръ Джири,его, понятно, вынесли въ гостиную, и онъ, право, былъ такой неинтересный, а его гробъ (до отвращенія роскошный!) стоилъ страшныхъ денегъ, но герцогъ въ усыпальниц, въ настоящемъ древнемъ ‘Аббатств’! цлая дворня на колняхъ передъ его прахомъ, и страхъ предъ фантастическимъ призракомъ монаховъ, замыкающихъ шествіе… Да я ни разу въ жизни не могла себ представить ничего подобнаго!! Нтъ ли здсь гд-нибудь по сосдству такого ‘Аббатства’, которое отдавалось бы въ наймы? Мн бы его только на полгода — и моему наслажденію не было бы предловъ.

— Да вамъ цлыхъ полгода придется только привыкать къ его громад, а къ тому времени, когда оно дйствительно оказалось бы для васъ удобно, вы, можетъ быть, почувствовали бы, что все остальное страшно скучно и заурядно,— замтилъ Рандольфъ, обращаясь къ Корали, но смотря все время на лэди Маундрэлъ. Послдняя улыбнулась и опустила глаза.

— Человкъ стремится къ чему-нибудь большему, нежели простая роскошь,— сказала Ли.— А знаете,— Эмми, пожалуй, уже проснулась, я пойду поговорю съ нею насчетъ Тома.

Томъ былъ въ это время въ Лондон, и ему хотлось получить приглашеніе въ ‘Аббатство’: онъ для того только и пріхалъ въ Англію, чтобы взглянуть на его будущую владлицу.

XXVII.

Ли застала лэди Барнстэплъ въ самомъ свжемъ и пышномъ капот и въ самомъ отвратительномъ настроеніи. Это, несомннно, слдовало приписать тому факту, что м-ръ Пиксъ былъ принужденъ ухать въ Лондонъ по дламъ и до сихъ поръ еще не возвращался.

— Приглашайте себ хоть всю Калифорнію,— сердито сказала она,— но скажите, чтобъ они не попадались мн на глаза!

— Очень мало вроятія, чтобы ваши же гости задирали носъ передъ вами, и, наконецъ, ваше положеніе ставитъ васъ такъ высоко, какъ только можно желать.

— Но есть все-таки люди, которые смотрятъ на меня свысока,— угрюмо замтила лэди Барнстэплъ.

Это былъ не совсмъ удобный случай приступить къ деликатной тем, и Ли отъ этого отстранилась. Впрочемъ, и безъ того все могло само собой уладиться къ ея возвращенію.

— Знаете, я думаю похать въ Калифорнію съ м-съ Монгомери, въ половин октября.

Лэди Барнстэплъ вскинула на нее глазами. Несмотря на розовое освщеніе будуара, замтно было, что она измнилась въ лиц и опустила глаза.

— Калифорнія отсюда далеко, я удивляюсь, что Сесиль могъ согласиться… Впрочемъ, небольшая разлука всегда полезна,— сухо отозвалась она.— Какъ долго вы думаете тамъ пробыть?

— Пожалуй, съ годъ. Со мной подетъ лэди Джиффордъ, если м-съ Монгомери пригласитъ ее съ собою… Разумется, она пригласитъ.

— О, пожалуйста, сосватайте ее Рандольфу! Это было бы доброе дло.

— Что-жъ, можетъ быть, такъ и будетъ! Тини ее любитъ, а м-съ Монгомери способна въ нее влюбиться и поставить себ цлью — измнить къ лучшему ея грубоватый голосъ.

— Надюсь, она такъ и останется въ Калифорніи? Надола она мн, какъ вообще надола грубость англичанъ.

— Вы до сихъ поръ старались сами поощрять эту грубость. Сколько мн кажется, большинство американцевъ развиваетъ именно это свойство англичанъ, а вовсе не т, которыми они восхищаются въ тхъ же англичанахъ.

— Знаете, я бы желала, чтобы вы оставили меня въ поко!— отвтила на это лэди Барнстэплъ.

Ли ушла — послать Тому пригласительную телеграмму, и тогда только присоединилась къ остальнымъ. Они кормили лебедей на берегу пруда.

— Эти лебеди дополняютъ прелесть всей картины!— воскликнула Корали.— Знаешь, я хочу, чтобы Нэдъ сидлъ вмст со мною ночью въ усыпальниц и подстерегалъ привидніе, а онъ не хочетъ.

— Какъ будто призраки существуютъ!— презрительно отозвался Нэдъ.

Ли оглянулась на Рандольфа.

— Вы, пожалуй, могли бы довести себя до того, что начали бы врить въ появленіе духовъ?

Онъ улыбнулся и услужливо раскрылъ для нея зонтикъ.

— А вы… вы, пожалуй, шагнули на цлое столтіе впередъ. Впрочемъ, вы это замтите только тогда, какъ уже попадете въ Калифорнію.

— Я съ каждымъ днемъ все боле и боле чувствую стремленіе къ своей родин.

— А вотъ, увидимъ, надюсь, вы, дйствительно, съ удовольствіемъ проведете годъ въ Калифорніи.

— Знаете, я хочу пригласить Мэри Джиффордъ хать вмст съ нами. Она — мой лучшій другъ и до смерти жаждетъ перемны.

— Я увренъ, что моя мать будетъ очень рада, она тотчасъ же займется ея перевоспитаніемъ.

— Вотъ и я то же говорю. Какъ она вамъ понравилась?

— Чрезвычайно интересная особа, впрочемъ, у меня правило — ненавидть вообще всхъ англичанокъ, но отроду мн еще не случалось видть женщину, которая говорила бы такъ громко и въ то же время производила впечатлніе почти-преувеличенной застнчивости. Это — поразительное совпаденіе.

— Можетъ быть, она просто не напала на настоящаго мужчину? Надюсь только, что она влюбится не въ васъ, хотя и восхищается вами ужасно. Смотрите же, говорите ей любезности и будьте къ ней внимательне, но не ухаживайте за нею.

— Да я и не намренъ,— возразилъ Рандольфъ. Быть можетъ, онъ хотлъ сказать это не спроста, но въ глазахъ его не было больше ни тни нервности или смущенія: они смотрли холодно и задумчиво.

На слдующій день по прізд Тома, пріхала и м-съ Монгомери, но безъ дочери, у которой захворали дти. М-съ Монгомери, конечно, не отпускала отъ себя Ли ни на минуту, а поэтому окончательнаго объясненія съ мужемъ лэди Маундрелъ не могла дождаться до вторника. М-ръ Джири и м-ръ Браннанъ заране помирали со смху, представляя себ, какъ они будутъ цлый день шагать подъ бременемъ тяжелаго ружья, но ни они, ни Корали, не отнеслись сочувственно къ завтраку на равнин. Имъ хотлось, чтобы Ли все время принадлежала только имъ, и они каждый день устроивали свой особый, маленькій пикникъ. М-съ Монгомери дйствительно пожалла, что не ей досталось воспитывать лэди Джиффордъ.

— Она своеобразна, у нея почти неприличныя, дурныя манеры, но все-таки она чрезвычайно благовоспитана, и это даже странно,— она такъ мила, вдобавокъ, я уврена, что она ни разу не разсердится, если я буду изрдка ее бранить.

— Конечно, она вынесетъ ваши замчанія съ ангельской кротостью,— замтила Ли.

Во вторникъ вечеромъ, спускаясь по склону холма вмст со своими друзьями, Ли издали замтила чью-то знакомую фигуру и мигомъ ршила воспользоваться случаемъ поговорить съ мужемъ наедин.

— Вотъ Сесиль!— проговорила она:— я пойду и приведу его домой, а вы идите прямо въ ‘Аббатство’.— И она поспшно побжала впередъ.

Сесиль уже давно стоялъ на томъ же мст, стремясь къ одиночеству, котораго давно не могъ добиться. Ли возмущалась предстоящимъ разговоромъ, его серьезнымъ значеніемъ, и даже начала задавать себ вопросы, не навсегда ли ей пришлось спуститься съ той высоты, на которой она стояла въ глазахъ мужа.

Сесиль, замтивъ, что жена идетъ къ нему, пошелъ ей на встрчу. Она озарила его самою блестящею улыбкой, взяла его подъ-руку и поцловала.

— Ты что-то обдумываешь?— спросила она съ той прямотой, которая такъ нравилась ему.

— Я многое обдумалъ, а главное, я пораженъ, что жилъ съ тобою три года неразлучно, и зналъ тебя такъ плохо. Въ тотъ вечеръ, признаюсь, я не узналъ тебя, и даже въ другое время не поврилъ бы, что теб можетъ быть пріятно меня бросить.

— Сесиль! Ты вдь такой серьезный и на все смотришь съ трагической точки зрнія, а я не могу раздлять твоихъ воззрній, потому что всю жизнь я приглядлась къ женщинамъ, которыя здили въ Европу безъ мужей. Право, можно подумать, что я хочу развода.

— Ты, кажется, хочешь дать мн почувствовать, что я совсмъ глупъ?— горячо возразилъ Сесиль.— Я думаю, ты знаешь, что у меня есть на все свои воззрнія, и что я ихъ нисколько не стыжусь. Я для того женился, чтобы жить съ тобою, чтобы ты была всегда подл меня, пока мы оба живы, я не понимаю и не выношу никакого иного представленія о брак. Ты, кажется, и сама знала, когда приняла мое предложеніе, что я не имлъ намренія обратиться въ типичнаго мужа-американца?

— Я ни на минуту на этотъ счетъ не заблуждалась, и ты долженъ согласиться, что я, кажется, достаточно старалась сдлаться англичанкой. Если я говорю откровенно, что для меня необходимъ небольшой перерывъ, — то я говорю это чистосердечно.

— Я не могу понять этой потребности иначе, какъ допустивъ, что я теб надолъ.

— Да нтъ же! Никому и никогда ты надость не можешь, но это такъ тонко…

— Пожалуйста, безъ красивыхъ словъ! Никакія тонкости, не могутъ обратить блое въ черное — и наоборотъ. Я вполн понимаю, что ты можешь тосковать по Калифорніи, и самъ давно ршилъ свозить тебя туда, но ты могла бы подождать. Конечно, я много заставлялъ тебя работать, и еслибъ не мои занятія политикой, мы съ тобою непремнно прокатились бы на континентъ. Еще годъ — другой, и я надюсь, что мы можемъ побродить по блу-свту. Съ каждымъ днемъ для меня становится все важне изучить на мст бытъ и правительственныя условія колоній.

— Вотъ потому-то я и думаю, что для меня было бы всего лучше оставить тебя одного теперь: ты будешь занятъ до такой степени, что и не замтишь моего отсутствія.

— А для меня нтъ выше удовольствія, какъ знать, что ты всегда тамъ, гд я, и чувствовать, что я каждую минуту могу тебя видть, что твои интересы нераздльны съ моими.

— Въ томъ-то и дло, что мн хотлось бы хоть на время отдаться именно боле ничтожнымъ интересамъ, но если теб уже такъ хочется, то я скажу прямо, что хочу опять быть сама собой, хоть одинъ только годъ! Громадныхъ усилій стоило мн совершенно обезличить себя, отдавая теб всю свою жизнь, весь умъ и душу, и ты долженъ сознаться, что мои стремленія увнчались успхомъ. Но рано или поздно должна была наступить реакція, и — она наступила!

Сесиль стоялъ и молча смотрлъ на жену.

— Такъ вотъ оно что?! Отчего же ты не сказала этого сразу? Теперь и я думаю,— мн слдовало давно этого ожидать. Я еще раньше женитьбы видлъ, что ты — самая избалованная женщина, какую только мн приходилось видть, но у тебя былъ здравый смыслъ и твердость характера, и ты меня любила. Понятно, я надялся всего добиться.

— Но ты не можешь вдь сказать, что ты былъ разочарованъ?

— Конечно, нтъ. Еще недлю тому назадъ, я считалъ тебя самой совершенной женщиной, какую когда-либо создалъ Господь Богъ.

Ли вспыхнула отъ удовольствія и взяла мужа за руку.

— Ни за что на свт мн не хотлось бы сдлать тебя несчастнымъ, но я надялась, что ты самъ все поймешь, или что я съумю теб объяснить. Для насъ обоихъ это будетъ лучше. Здравый смыслъ, твердое желаніе и любовь могутъ сдлать очень многое, но совершенно передлать насъ они не могутъ. Мы замыкаемъ себя и наше собственное я, а оно насъ грызетъ и томится, и рано или поздно непремнно вырвется наружу. Самое лучшее — дать ему волю не надолго, и оно вернется къ намъ, и снова смирится на долгое, долгое время. Но…— прибавила она и остановилась, выжидая пока Сесиль перестанетъ взрывать палкой землю и повернется къ ней лицомъ:— если я не въ состояніи убдить тебя со мною согласиться,— я лучше не поду.

— Тогда ты, значитъ, осталась бы противъ своей воли?

— О, мн такъ хочется туда!

— Такъ позжай!— проговорилъ онъ.

——

Эмми все время была какъ будто не въ дух. Гости не особенно дружелюбно относились къ присутствію м-ра Пикса, и онъ, конечно, былъ бы совершенно глупъ, еслибъ этого не могъ замтить. Впрочемъ, онъ на все смотрлъ сквозь пальцы, самодовольно утшаясь мыслью, что все — въ его рукахъ: онъ — денежный мшокъ, онъ — сила!

— Право, я чувствую себя какъ-то тревожно, — замтила Мэри въ одинъ прекрасный вечеръ, стоя вмст съ Ли въ сторон отъ другихъ гостей, въ дальнемъ уголку гостиной.

Въ эту минуту все шло сравнительно гладко, гости беззаботно болтали, молодыя женщины даже бгали, гоняясь другъ за другомъ вокругъ большого стола и шутя поднимая цлую войну изъ-за того или другого ‘любимаго’ столика. Эмми порхала отъ одного къ другому, но замтно было, что въ глазахъ ея свтится недобрый огонекъ и губы сложены въ недобрую складку.

— Хоть бы скоре, наконецъ, ухать!— отозвалась Ли на замчаніе подруги.

— Вотъ и я то же говорю! Мн такъ хотлось бы уже быть въ Калифорніи! За послднее время я чувствую странное ощущеніе, какъ будто знаю, что кто-то держитъ въ рукахъ зажженный фитиль и каждую минуту готовъ взорвать мину съ динамитомъ.

— Я и думать объ этомъ не хочу, тутъ всегда столько народу,— ничего подобнаго произойти не можетъ!

Однако, оставшись одна съ мужемъ, Ли сообщила и ему свою тревогу. Повидимому, все между ними обстояло благополучно, Сесиль былъ не изъ тхъ мужей, которые склонны дуться, и ничего не длалъ въ половину. Разъ покончивъ съ объясненіемъ насчетъ поздки Ли, онъ ршилъ не подавать вида и обращался съ нею какъ ни въ чемъ не бывало.

— Какъ бы мн хотлось, чтобъ этотъ мерзкій Пиксъ скоре ухалъ!— проговорила Ли, вызывая мужа на дальнйшіе разспросы:— онъ здсь совсмъ лишній.

— Да я и самъ не знаю, для чего онъ нуженъ? Отроду не видывалъ я человка, который былъ бы такъ некстати на охот.

— Онъ, врно, дйствуетъ на нервы твоего отца?

— Еще бы!

— Я думаю, его сюда пригласила Эмми, и вс эти дни она, какъ будто, неспокойна. Нтъ, ты только представь себ, отъ какой бды судьба тебя спасла! Еслибъ ты тогда не ухалъ въ Америку,— тебя, пожалуй, женили бы на этихъ Пиксахъ.

XXVIII.

На слдующій день, за утреннимъ чаемъ, Ли замтила въ окно, что лордъ Барнстэплъ, идетъ домой со стороны равнины. Это было настолько необыкновенно, что она обратила на то особое вниманіе, и, выйдя въ корридоръ, замтила, что слуга длаетъ ей знаки, и въ самомъ дл тотъ сообщилъ ей, что лордъ Барнстэплъ ожидаетъ ее у себя въ кабинет.

‘Очевидно боится, чтобы намъ не помшали’,— думала Ли, поспшно идя по корридору, и чувствуя одновременно и любопытство, и тревогу.

Лордъ Барнстэплъ расхаживалъ взадъ и впередъ по комнат, нахмуренныя брови выдавали его неспокойное состояніе духа.

— Надо, чтобы вы помогли мн,— безъ дальнйшихъ намековъ,— проговорилъ онъ.

— Конечно, я сдлаю все, что могу!

— Мн надо, чтобы этотъ выскочка — этотъ Пиксъ!— оставилъ мой домъ, я дня не проживу, чтобы не надлать ему дерзостей, но, конечно, я этого не желаю, онъ — гость Эмми, и она одна можетъ насъ избавить отъ него. Какъ она это сдлаетъ,— мн все равно, но говорить съ нею я, конечно, не намренъ: она сейчасъ же разразится истерикой и наперекоръ мн оставитъ его гостить.

— Такъ вы хотите, чтобы я переговорила съ нею?

— Я не имю намренія навязать вамъ не особенно пріятную обязанность, но вы понимаете сами, вы — единственная, которая хоть сколько-нибудь можетъ имть на нее вліяніе — за исключеніемъ Сесиля, а съ нимъ я не хотлъ бы вовсе говорить объ этомъ.

— Но что я ей скажу?

Лордъ Барнстэплъ круто повернулся на каблукахъ.

— Неужели вы ничего не можете придумать?

Лицо молодой женщины оставалось невозмутимо, но она отвернулась. Лордъ Барнстэплъ разсмялся.

— Если глаза у васъ не завшены,— вы, конечно, ясно видите, въ чемъ дло. Давно я замчаю, что Пиксъ все вертится около насъ, но до сихъ поръ мн и въ голову не приходило, чтобы онъ былъ ея любовникомъ! Мн дла нтъ ни до нея, ни до ея любовниковъ, но она не сметъ приводить эту дрянь въ ‘Аббатство’.

— Я могу ей сказать,— продолжала Ли,— что вс говорятъ объ этомъ, и что женщины намекаютъ на желаніе отвернуться отъ нея, если она не прогонитъ Пикса.

— Вотъ именно! Вамъ предстоитъ отвратительная сцена. Какъ вы добры, что соглашаетесь взять на себя это дло, не подвергая меня необходимости грубить.

— Да я вдь вамъ принадлежу, я — членъ вашей семьи, и вы должны понять, что я готова сдлать все, что угодно, для интересовъ вашего семейства.

— Да — вы наша!— нсколько горяче подхватилъ лордъ Барнстэплъ:— Эмми ни разу такого участія не проявила. Теперь мн не совсмъ пріятно напоминать объ этомъ, — это, какъ будто, является вознагражденіемъ за вашу добрую услугу,— но дло въ томъ, что я уже ршилъ передать вамъ фамильные брилліанты покойницы-жены. Чудо, какъ они хороши!— а Эмми даже не подозрваетъ о ихъ существованіи. Конечно, было бы гораздо благородне съ моей стороны — передать ихъ вамъ еще давно… но…

Ли кивнула ему ласково и сочувственно улыбнулась.

— Да, — отвтилъ онъ на ея взглядъ: — мн не хотлось съ ними разставаться, но, я надюсь, вы ничего не будете имть противъ того, чтобы ихъ взять. Я сейчасъ пойду и напишу своимъ повреннымъ, чтобы они немедленно ихъ выслали сюда, надо же мн хоть какъ-нибудь провести время. Ради Бога, вернитесь сюда немедленно и скажите мн, какъ она отнеслась.

— Я не думаю, чтобы мн пришлось заставлять васъ долго ждать. А я еще васъ не поблагодарила! Конечно, я буду въ восторг отъ вашихъ брилліантовъ.

— Къ вамъ должны также перейти брилліанты Барнстэпловъ, но она способна всхъ насъ пережить!

Идя по длиннымъ корридорамъ, которые вели къ комнатамъ мачихи, Ли думала о томъ, что лордъ Барнстэплъ хорошо сдлалъ, заговоривъ о брилліантахъ. Мысль объ этомъ вниманіи съ его стороны была ей пріятна и ободряющимъ образомъ подйствовала на нее.

——

Лэди Барнстэплъ только-что проснулась и пила чай. Видъ у нея былъ сердитый и растрепанный.

— Садитесь, проговорила она, замтивъ, что Ли подошла въ камину и разглядывала какую-то фарфоровую бездлушку.— Терпть не могу, когда люди стоятъ по угламъ!

Ли взяла стулъ и сла напротивъ мачихи, не такой она была человкъ, чтобы не пойти на уступки, если вопросъ шелъ о боле важномъ предмет.

— За послднее время вы были какъ будто разстроены,— замтила Ли:— что случилось?

— Ахъ, да все на свт! Мн, просто, хочется иной разъ кого-нибудь отдлать хорошенько. Какое право имютъ вс эти англичане задирать передо мною носъ? Одинъ человкъ всегда стоитъ другого, я сама родомъ изъ свободной страны и люблю свободу.

— Удивляюсь, какъ вы могли бросить эту страну на цлую четверть вка.

— О, я не сомнваюсь, что вамъ хотлось бы отъ меня отдлаться, но… вы не отдлаетесь! Я изнемогла въ борьб за стремленіе въ высшіе круги, и, разъ достигнувъ своей цли, не намрена ей измнять. Въ Нью-орк я была бы нулемъ, а въ Чикаго… Упаси, Боже!

— Однако, вы значительно спустились со своей высоты и, если не примете энергическихъ мръ, то и совсмъ завязнете…

— Что вы хотите сказать?— вскричала лэди Барнстэплъ.— Я, кажется, готова пустить въ васъ чайной чашкой…

— Не смйте!— остановила ее Ли.— Я, все равно, имю право говорить, еслибъ даже не питала къ вамъ никакого участія, но послушайте: вы сами знаете, что м-ръ Пиксъ вамъ очень вредитъ.

— Я бы желала знать, почему я не имю права имть любовника, какъ всякая другая?

— Неужели вы хотите сказать, что онъ дйствительно…

— Не ваше дло разбирать!— Я не позволю, чтобы вы или кто бы то ни было командовали мной.

Лэди Барнстэплъ вся дрожала и злилась на холодный, ясный взглядъ голубыхъ глазъ, которые твердо на нее смотрли, но предпочла, все-таки, держать себя вызывающимъ образомъ.

— Я не имю намренія вами командовать, но, конечно, это меня касается,— касается также лорда Барнстэпла и Сесиля.

— Молчать!— вскричала лэди Барнстэплъ (врожденная рзкость выраженій всегда выдавала ее, когда ея нервы забирали волю).— Нтъ, какъ это вамъ нравится? Такой щенокъ, какъ вы, осмливается, сидя передо мною, читать мн нравоученія! И, наконецъ, желала бы я знать, какъ вы объ этомъ можете судить? Вы замужемъ за человкомъ, который — ‘соль земли’, и вы — такая дура, что онъ уже вамъ надолъ! Нтъ, еслибы вы были связаны въ теченіе двадцати лтъ съ такимъ бездушнымъ звремъ, какъ Барнстэплъ, вы могли бы… Да, вы могли бы отнестись немного снисходительне.

— Но я и безъ того готова относиться снисходительно, и прекрасно знаю, что вамъ не особенно счастливо живется, но для васъ я желала бы, чтобы вы были счастливы, и, наврно, есть другія средства для того, чтобы въ нихъ искать утшенія.

— ‘Есть’?! Ну, такъ я ничего о нихъ не знаю, да и вы, пожалуй, тоже! Я была хороша, когда вышла за Барнстэпла, я искренно влюбилась въ него, если вамъ угодно знать. Онъ былъ настоящій джентльменъ и аристократъ, а я была честолюбива и восхищалась имъ: вдобавокъ, онъ такъ хладнокровно ко мн относился, что обаяніе его дйствовало на меня еще сильне. Хотя бы для вида онъ когда-нибудь прикинулся, что женился не на деньгахъ,— такъ и того нтъ! Ни разу не переступилъ онъ за порогъ моей спальни,— если вамъ угодно знать всю правду…

— Говорятъ, онъ былъ влюбленъ въ свою первую жену и горячо принялъ къ сердцу ея смерть. Можетъ быть, въ этомъ была главная причина…

— Вотъ именно! Ея портретъ виситъ у него въ спальн, онъ даже въ кабинетъ его не перевсилъ, чтобы никто, кром него, ея не видлъ. Какъ-то разъ мн стало его жаль, когда онъ былъ боленъ, и я пошла его провдать. Онъ лежалъ въ постели и, завидя меня на порог, крикнулъ мн, чтобы я его не переступала… но ее я успла разглядть.

— Признаюсь, я еще больше готова его уважать за то, что онъ не притворялся, не клялся вамъ въ любви. Въ сущности, вашъ бракъ — добровольная сдлка: онъ продалъ вамъ свое положеніе въ обществ и связанный съ нимъ титулъ, и оба вы извлекли изъ этого дла значительную пользу.

— Я его ненавижу! Я много еще кого ненавижу въ вашей Англіи, но его — больше, чмъ другихъ! Я только выжидаю время, но когда придетъ срокъ нанести ему ударъ, пусть онъ не ждетъ пощады! Еслибы не Сесиль, я бы могла это сдлать хоть сейчасъ, но мн жаль его, и Барнстэплъ не сметъ обижать и унижать единственнаго человка, который дйствительно меня любитъ…

— Если вы намекаете на м-ра Пикса, то лордъ Барнстэплъ всегда обращался съ нимъ какъ джентльменъ. Пиксъ — выскочка, и вы, конечно, не настолько слпы, чтобы не замчать, до чего онъ невоспитанъ и невжественъ.

— Да какъ вы смете?!— выкрикнула Эмми, вскочила и опрокинула весь чайный столъ, погубивъ на вки свой чудный розовый бархатный коверъ.— Я думаю, онъ стоитъ насъ съ вами, признаться, мн уже надоли косые взгляды и обхожденіе свысока. Нтъ, я не слпа! Я прекрасно знаю, что я — графиня Барнстэплъ, и никому нтъ дла до того, чмъ я была прежде. Теперь я — персона и не измню своему сану, хотя бы мн пришлось совсмъ завязнуть въ тин, я все-таки съумю выкарабкаться вверхъ. Да, да, да! Я могу, могу! У меня ни гроша нтъ за душой. Слышите? Ни гроша!! Я покончу съ собой…

Ли подскочила къ ней и порывисто опустила ее въ кресло.

— Я не намрена терпть ваши выходки, и мн о многомъ надо васъ еще спросить. Сидите смирно и спокойно.

Лэди Барнстэплъ тяжело переводила духъ, но, повидимому, дйствительно усмирилась. Она не поднимала глазъ на свою собесдницу.

— Какъ давно вы разорились?— начала та допросъ.

— Не знаю. Давно.

— Вы, значитъ, тратите деньги м-ра Пикса?

— Да.

— ‘Аббатство’ и его земли приносятъ доходы и аренду?

— Нтъ, почти что ничего. Мызы у насъ небольшія, остальное пространство — лса и болота.

— Такъ м-ръ Пиксъ гонится за ‘Аббатствомъ’?

— Да. Онъ это самъ прекрасно знаетъ.

— И вы не чувствуете никакой отвтственности, никакого обязательства предъ человкомъ, который далъ вамъ положеніе въ свт и тмъ исполнилъ ваше желаніе?

— Ни до кого, ни до чего мн дла нтъ!— опять выкрикнула Эмми.— Я вошла въ семью только для того, чтобы получить все, къ чему стремилась, разъ это достигнуто, и мн не предстоитъ ничего большаго,.— мн все равно! Пусть хоть вся Англія показываетъ на нихъ пальцемъ,— мн ихъ не жаль!

— А мн казалось, что вы любите Сесиля?

На одно мгновеніе непріятное выраженіе на губахъ Эмми стушевалось.

— Да, я люблю его, но ничего не могу сдлать! Ему придется раздлить ихъ участь. Непріятне всего для меня — это отказаться отъ ‘Аббатства’.

— И вы можете быть уврены, что посл такого обращенія, какое испыталъ здсь м-ръ Пиксъ, онъ долженъ сегодня же вечеромъ оставить этотъ домъ! Если вы сами не прогоните его,— я беру это на себя.

— Да вы съ ума сошли?!

— ‘Аббатство’ можно сдать въ аренду, чтобы не продавать: Джири хоть сейчасъ его наймутъ.

— Удивляюсь, какъ вы можете думать о томъ, чтобы ухать отсюда, если вы такъ преданы семь!

— Но я до тхъ поръ не оставлю ‘Аббатства’, пока оно будетъ во мн нуждаться, а въ настоящее время оно нуждается. Конечно, м-ръ Пиксъ долженъ ухать, это — первое и самое главное дло. Лорду Барнстэплу и Сесилю необходимо сказать это прямо. Только смотрите, берегитесь! не смйте говорить имъ, что м-ръ Пиксъ разсчитываетъ на ‘Аббатство’. Напримръ, вы завтра же можете, будто бы, получить извстіе, что вы разорены.

— Если уйдетъ отсюда м-ръ Пиксъ, то и я — вмст съ нимъ!

— Какъ вамъ угодно, только не говорите этого ни лорду Барнстэплу, ни кому другому, чьи деньги вы тратили до сихъ поръ.

— Давно сказала бы ему и всему свту, еслибы не Сесиль! Онъ — единственный, который обращался со мною деликатно, что же касается ‘Аббатства’, онъ и даромъ его не захочетъ получить.

— Вотъ какъ! Почему же?

— Я слышала, какъ, вы болтали съ Барнстэпломъ и Сесилемъ объ ‘Аббатств’ и его преданіи, но, можетъ быть, вы и не подозрваете, что на ‘Аббатств’ лежитъ страшное заклятье, которое до сихъ поръ никогда еще себ не измняло: никогда ‘Аббатство’ не переходитъ по прямой линіи отъ отца къ сыну. Этого до сихъ поръ еще ни разу не случалось.

— Я американка для того, чтобы не врить всякимъ бреднямъ,— замтила Ли, но ея голосъ потерялъ свою твердость. Она больше не смотрла на свою собесдницу, глаза ея больше не горли и смотрли холодно, какъ потухшій пепелъ.

— Пора уничтожить эту сказку,— добавила она.

— Нтъ, ее не уничтожишь! или ‘Аббатство’ перейдетъ къ постороннему, или Сесиль умретъ прежде, чмъ Барнстэплъ водворится на вчный покой въ усыпальниц…

Ли встала.

— Чрезвычайно любопытное суевріе! Но длать нечего, придется ему ошибиться, впрочемъ, прежде чмъ оно осуществится, я сейчасъ же пойду и поговорю съ м-ромъ Пиксомъ, если вы этого не сдлаете сами…

— Я могу сдлать это и сама, но вы будьте столь любезны, и не вмшивайтесь въ чужія дла.

— Такъ я пойду, скажу лорду Барнстэплу, что вы согласны…

— А! такъ это онъ васъ подослалъ? Мн самой слдовало бы догадаться.

Ли сжала губы.

— Мн очень жаль… но все равно! Если сегодня вы мн представили образчикъ вашего обычнаго образа дйствій, то, конечно, едва ли вы могли ожидать, чтобы вашъ мужъ искалъ свиданія съ вами.

— Онъ меня боится! Я, слава Богу, на любого мужчину способна нагнать страху!

XXIX.

Ли вернулась къ своему свекру мене поспшно, нежели когда наступала на врага. Ей боле хотлось повидать Сесиля, но ему-то мене, чмъ кому-нибудь, она могла во всемъ признаться. Лордъ Барнстэплъ самъ открылъ ей дверь.

— Какъ вы любезны!— замтилъ онъ.— Мн кажется, я навязалъ вамъ самое непріятное свиданіе, какое вамъ доводилось переживать.

— О, я все-таки ее убдила. Она кричала и металась по комнат, но я ее успокоила.

Лордъ Барнстэплъ засмялся въ искреннемъ восторг.

— Я такъ и зналъ, что вы одолете ее!— воскликнулъ онъ.— Я такъ и зналъ, что вы ее осадите! Ну, что же дальше?

— Она мн общала, что скажетъ Пиксу, и онъ уберется сегодня же отсюда.

— Вы въ самомъ дл съумли ее обойти! Какъ вы этого добились?

— Я ей сказала, что обращусь къ нему сама.

— Отлично. Но, конечно, она дастъ намъ еще отпоръ.

— А я даже не думаю, чтобы она отдавала себ отчетъ, она слишкомъ возбуждена. Мн кажется, что она разстроена не по одной причин, кажется, она получила дурныя всти изъ Чикаго, недли дв тому назадъ.

— А!..— Лордъ Барнстэплъ отошелъ къ окну, но, минуту спустя, онъ уже вернулся.— Я давно замчаю, что въ воздух что-то готовится недоброе, но за послдній годъ ея дла какъ будто бы пошли немного лучше. Состояніе у нея было довольно, большое и, конечно, могло выдержать временное напряженіе, но если она разорится…— Онъ развелъ руками.

— Еслибы мы съ мужемъ оставались жить въ ‘Аббатств’ круглый годъ,— мы могли бы до нкоторой степени поддерживать его, особенно еслибы сдали охоту въ аренду, но наша городская жизнь въ полгода поглощаетъ вс наши доходы.

— Боюсь, что другого исхода нтъ, намъ придется выхать отсюда. Надо поговорить съ вашимъ мужемъ, аренда все-таки не можетъ полностью окупить содержаніе ‘Аббатства’. Я не вчно буду живъ, а моя смерть еще прибавитъ ему обязанностей и расходовъ.

Онъ очень поблднлъ и вообще имлъ видъ страшно усталый. Ли не бросилась къ нему, не обняла его горячо, какъ сдлала бы прежде, но взяла его за руку и нжно погладила ее.

— Вы, Сесиль и я сама,— мы всегда можемъ быть счастливы втроемъ, даже и безъ ‘Аббатства’, но если Эмми въ самомъ дл разорится, она бжитъ, конечно, съ м-ромъ Пиксомъ, или съ кмъ-нибудь другимъ. Что же! проживемъ и безъ нея, и скоро ее позабудемъ, а бдности намъ не придется испытать.

Лордъ Барнстэплъ поцловалъ невстку и потрепалъ ее по щек, но лицо его не прояснялось.

— Я очень радъ, что вы будете всегда подл моего Сесиля, можетъ случиться, что со временемъ вы сдлаетесь большой ему поддержкой. Онъ любитъ ‘Аббатство’ больше, нежели я его люблю, мн кажется, что и я тогда бы больше приложилъ стараній сохранить замокъ за собою.

Ли чуть не призналась, что ей общалъ Рандольфъ, но ей самой все еще казалось иногда, что она его знаетъ хорошо, а иногда — наоборотъ, затмъ она припомнила послднюю выходку Эмми, о чемъ она совсмъ позабыла. Надо переговорить съ кмъ-нибудь объ этомъ.

— Эмми мн сказала нчто ужасное, когда я уходила. Мн очень хотлось бы спросить…

— О чемъ?

— Она сказала, что на имніяхъ ‘Аббатства’ лежитъ проклятіе, и никогда они не переходятъ прямо отъ отца къ сыну.

Лордъ Барнстэплъ выпустилъ изъ своей руки ея руку и опять отошелъ въ сторону.

— Дйствительно, у насъ въ семь былъ цлый рядъ странныхъ совпаденій, но такъ какъ надъ нашей землей лежитъ заклятіе не большее, чмъ надъ другими, то мы, конечно, надемся, что оно когда-нибудь перестанетъ дйствовать. Въ сущности, и нтъ причины, почему бы это не могло измниться. Старики-покойники должны быть довольны, что мы заботимся о ихъ костяхъ, но если ‘Аббатству’ и суждено перейти къ другимъ, то я надюсь, что это заклятіе такъ же точно выживетъ отсюда своихъ новыхъ владльцевъ… А пока я пойду, однусь къ обду.

— Только не безпокойтесь ни о чемъ! У меня есть порядочный клочокъ земли, и со временемъ онъ будетъ стоить огромныя деньги.

— На васъ самихъ лежитъ печать счастія, которое вы вносите съ собою, гд бы ни появились. Конечно, это одно воображеніе, но я помню, что я именно такъ подумалъ, когда въ первый разъ встртился съ вами.

— Такъ вотъ почему вы не сердитесь, что я не принесла съ собою милліоны, какъ на меня сердилась Эмми!

— Да что вы! Она — животное! Ну, пойдемте одваться.

Спускаясь внизъ по лстниц, Ли встртилась съ Сесилемъ.

— Не ищи меня,— сказалъ онъ,— когда ты соберешься посл уходить къ себ: я хочу исчезнуть тотчасъ же посл обда и буду сидть дома надъ своей работой.

— Не придти ли посидть съ тобою?— спросила Ли, и въ его руку нжно вложила свою.

Онъ отвтилъ ей пожатіемъ, но отвтилъ не сразу.

— Нтъ, лучше мн понемногу привыкать работать безъ тебя, если мн суждено быть одному хотя бы и на время.

Ли подняла голову и хотла сказать ему, что въ настоящую минуту она не думаетъ отъ него узжать,— но ее остановилъ порывъ недобраго желанія помучить его. Впрочемъ, сегодня она нарядилась по его вкусу. Сесиль предпочиталъ блыя легкія ткани, а на ней было именно блое, вышитое по шолковому муслину. Мужъ остановился и вдругъ обернулся къ ней лицомъ — такъ что слабый свтъ лампы освщалъ его лишь въ половину, но Ли замтила, что руки его были засунуты въ карманы, а лицо блдне обыкновеннаго.

— Мн хотлось бы теб сказать, — началъ онъ, замтно запинаясь,— что мн не хочется съ тобой разстаться, не высказавъ, какъ глубоко я цню твою преданность и горячее участіе въ теченіе минувшихъ лтъ. Я слишкомъ былъ счастливъ въ это время, чтобы пускаться въ подробное разбирательство такого вопроса, но мн казалось, что и теб живется такъ же счастливо, какъ мн, теперь я вижу, что ты усиливалась только быть для меня тмъ, чмъ ты и была эти три года. На прошлой недл я убдился, что все-таки это было съ твоей стороны большимъ принужденіемъ, и что я, самъ того не замчая, совершенно тебя обезличилъ. Для меня пытка — представлять себ, что ты могла счесть меня за грубаго и безсердечнаго эгоиста, потому меня ничуть не удивляетъ твое желаніе вспорхнуть и полетать на вол, но только… вернись ко мн скоре!

Ли не отвчала. Ей хотлось слишкомъ многое сказать въ эту минуту, но, должно быть, мужъ прочелъ это въ ея глазахъ, потому что обнялъ, горячо прижалъ ее къ своей груди и много разъ подъ-рядъ поцловалъ…

Молодые Джири встртили ихъ удивленнымъ взглядомъ.

— Куда это вы запрятались?— спросила Корали.— Я бродила по всему ‘Аббатству’, но нигд не могла на васъ напасть, по невол пришлось утшиться болтовней съ этой миссъ Пиксъ, которая усердно разспрашивала меня о всхъ подробностяхъ правилъ о развод въ Соединенныхъ-Штатахъ. Можно подумать, что у нея, чего добраго, спрятанъ гд-нибудь непоказной супругъ, отъ котораго она хочетъ отдлаться. Она вообще, производитъ на меня впечатлніе сумасшедшей, да и ея братецъ въ настоящую минуту — тоже. Нэдъ, ты себ представь, каково видть такихъ господъ у себя въ гостяхъ! Должна признаться, что англичане…

— Ахъ, да замолчи же!— нетерпливо перебила ее Ли, и тотчасъ же поспшила извиниться, ссылаясь на множество заботъ.

— Ну, знаешь ли, я думаю, теб, дйствительно, пора ухать, — замтила Корали насмшливо.

Ли только пожала плечами.

М-ръ Пиксъ, къ ея великой досад и ужасу, дйствительна присутствовалъ на обд, и несмотря на то, что онъ больше молчалъ, чмъ говорилъ, его молчаніе уже само по себ могло обратить на него всеобщее вниманіе: обыкновенно, онъ старался скрыть свою неловкость и застнчивость подъ цлымъ потокомъ трескучей болтовни.

— Право, со мной сейчасъ будетъ истерика!— проговорила лэди Джиффордъ, выходя въ гостиную.— Этотъ господинъ чего-нибудь да добивается, онъ трусъ, но вмст съ тмъ его нахальство безгранично: я его встртила сегодня въ корридор, въ тотъ моментъ, какъ онъ выходилъ отъ Эмми въ совершенно непоказанное время. Я шла къ ней, но меня не приняли, а у него былъ такой видъ, какъ будто они только-что подрались и разругались. Хорошо бы было, подъ какимъ-нибудь предлогомъ, выпроводить его отсюда!

— Хорошо, я сейчасъ пошлю за шалями и плэдами, и скажу Корали, чтобы она взяла на себя занимать Барнстэпла. Она съуметъ его развлечь. Тогда я примусь за Пикса.

— О, какъ бы мн хотлось видть эту сцену! а м-съ Монгомери я проведу въ ‘Севрскую’ комнату и предложу ей разсматривать фарфоровыя бездлушки передъ сномъ.

Все обошлось благополучно, даже Ли (это вс видли) спустилась вмст съ гостями въ усыпальницу, но тотчасъ же поспшила незамтно ускользнуть и въ знакъ привтствія замтила на лиц Пикса нчто среднее между гримасой и язвительной улыбкой. Было ясно, что его планы терпятъ пораженіе, и что онъ готовъ окончательно растеряться.

Когда она вошла, онъ даже не привсталъ, и только еще рзче, еще противне стала его гримаса.

— Вы еще не ухали?— спросила она такимъ тономъ, какимъ говорятъ съ лакеемъ.

Пиксъ поднялъ носъ, какъ наглый богачъ, и отвтилъ ей угрюмо, но дерзко.

— Я еще не собирался и не собираюсь узжать, да и не уду, пока не соберусь. Я даже не понимаю, что вы хотите сказать.

— Нтъ, вы понимаете! Вы видлись съ лэди Барнстэплъ сегодня, и она вамъ сказала, что вы должны ухать. Мы не хотимъ, чтобы вы здсь оставались.

— Но я пробуду здсь, сколько захочу.

— Нтъ, не пробудете! Вы удете сегодня же, я приказала подать коляску къ позду одиннадцать-десять, а ночевать вы можете въ Лидс. Вашъ слуга уже началъ укладываться.

— Я не уду!— закричалъ онъ, и грудь его заколыхалась.

— Нтъ, вы удете!— хотя бы пришлось насильно усадить васъ въ коляску.

Онъ вздрогнулъ, но какъ-то весь сжался (нервы его, повидимому, отказывались ему служить) и совершенно ясно проговорилъ:

— А кто будетъ кормить эту толпу гостей?

— Мой мужъ и я. Мы просимъ васъ подать намъ счетъ.

— Но, чортъ возьми, вдь счетъ очень великъ!

— Не думаю,— возразила Ли.— Меня не касается вопросъ, что вы могли здсь издержать. Я въ точности выясню время, когда прекратились личные доходы моей мачихи, и какая сумма идетъ на содержаніе ‘Аббатства’. Постарайтесь не ошибиться въ итогахъ! Ну, а затмъ, прошу васъ убираться и не длать скандала.

XXX.

Все обошлось бы, можетъ быть, тихо и мирно, еслибы въ эту минуту не появился на порог лордъ Барнстэплъ.

— Милая Ли!— началъ онъ:— съ моей стороны, непростительно было вмшать васъ въ это дло. Пройдите къ гостямъ,— я сейчасъ тоже приду туда.

Ли, которую, въ сущности, забавляла эта сцена, оглянулась на него и нахмурилась.

— Лучше уйдите! Пожалуйста, уйдите!— убдительно повторяла она.

— Чтобъ я васъ оставилъ, а этотъ господинъ наговорилъ бы вамъ дерзостей?! Онъ даже не понимаетъ, что долженъ говорить съ вами стоя.

И Барнстэплъ повернулся къ Пиксу, лицо котораго теперь пылало, а блки налились кровью.

— Кажется, вамъ уже было сказано, чтобы вы здсь не оставались? Мн очень жаль, что приходится говорить такъ грубо, но вы должны ухать. Никакихъ объясненій намъ не нужно, я предпочелъ бы, чтобы вы мн ничего не возражали, но я требую, чтобы вы оставили мой домъ сегодня же!

Пиксъ мигомъ очутился на ногахъ.

— Чортъ васъ возьми!— истерично захлбывался онъ, но возбужденіе все-таки придавало ему храбрости, и онъ продолжалъ:— А что же будетъ съ вами, куда днетесь вы на слдующій годъ? Все здсь будетъ мое! Кто будетъ платить за вашу корку хлба? Кто будетъ погашать ваши карточные долги? Они порядочную сумму занимаютъ въ моихъ счетахъ. Если вы заставляете любовника вашей жены за васъ платить, такъ хоть, по крайней мр, постарались бы выигрывать почаще…

Онъ окончательно задохнулся.

Лордъ Барнстэплъ стоялъ передъ нимъ, какъ окаменлый, но вдругъ кинулся къ нему, схватилъ его за шиворотъ и вытолкнулъ въ открытое окно, какъ злую крысу. Мускульной силы въ немъ было довольно, какъ во всякомъ англичанин, который полжизни провелъ на открытомъ воздух, а лицо было лишь немного блдне обыкновеннаго, когда онъ оглянулся на Ли.

— Онъ сказалъ правду, это несомннно, но надо, чтобъ она сама это подтвердила!— проронилъ онъ и пошелъ на половину жены.

Ли подбжала къ окну. На дорожк сидлъ Пиксъ и прижималъ къ лицу платокъ. По близости никого не было видно, вдругъ онъ всталъ на ноги и опрометью кинулся въ домъ. Ли ясно видла, что теперь онъ и самъ хочетъ убраться поскоре.

Въ изнеможеніи она сла и закрыла лицо руками. Ее мучило одновременно невдніе относительно того, какъ Эмми поступитъ въ этомъ случа, и вопросъ — какъ оградить, какъ защитить отъ позора ни въ чемъ неповиннаго Сесиля? Она ждала,— долго ждала Барнстэпла, но, наконецъ, дольше не могла ждать. Прежде, однако, чмъ пройти къ гостямъ, надо во что бы то ни стало узнать хотя бы самое худшее: что сдлаетъ лордъ Барнстэплъ, если Эмми признается во всемъ?

——

Барнстэплъ сидлъ за своей конторкой и писалъ. При ея вход, онъ поднялъ руку и поспшно опустилъ ее на какой-то предметъ, лежавшій рядомъ съ его бумагами, но Ли подошла и сняла его руку съ револьвера.

— Разв это необходимо?— спросила она.

— Несомннно! Неужели вы можете допустить, что я соглашусь прожить еще хотя день?

— Но, можетъ быть, никто объ этомъ не узнаетъ?

— Всей Англіи будетъ все извстно прежде, чмъ пройдетъ эта недля. Эмми дала мн понять, что многіе уже догадались…

— Для женщины это ужасно!

— Но въ васъ есть фамильная гордость, вы способны все понять. Честь моя продана, поругана, гордость моя рушилась, нтъ мн среди другихъ людей хотя бы самаго тснаго уголка… Мн — встртиться теперь лицомъ къ лицу съ моимъ сыномъ!.. Великій Боже!

— Разв нельзя отъ него скрыть?

— Нтъ, невозможно! Это — единственное наслдіе, которое я ему оставлю. Это не убьетъ ни его самого, ни его мужества: онъ тверже характеромъ, нежели можно думать. Если я обратилъ честь семьи въ прахъ,— въ немъ есть сила возвысить ее больше прежняго. Помните же! и пусть онъ этого во вкъ не забываетъ! Вы до сихъ поръ прекрасно исполняли свою роль, но вамъ осталось еще много-много впереди. Вы убдитесь, что судьба привела васъ въ нашу семью не для того, чтобы разыгрывать пріятно-свтскую роль графини.

— Я въ силахъ справиться съ моею ролью.

— Я самъ такъ думаю!.. Ну, а пока у меня впереди на цлый часъ работы. Я не отпущу васъ отъ себя, пока не кончу. Вы — существо, сильное духомъ, но вы, все-таки, женщина, я васъ не выпущу отсюда, пока не кончу.

— Я и сама хочу остаться съ вами.

— Благодарю васъ. Сядьте!

Онъ придвинулъ ей стулъ, а самъ продолжалъ писать.

Ли знала сама, что, оставя его, она цлый часъ шагала бы тревожно въ корридор, но тутъ, подл него, она чувствовала себя сравнительно спокойне. Хотя ей и внушала мать, что она должна простить отцу его необдуманное самоубійство, но теперь, когда вс впечатлнія дтства улеглись, она благоразумно отказывалась вмшиваться въ т дла, которыя ея не касались, она даже не разсуждала о длахъ лорда Барнстэпла, хоть они относились отчасти и къ ней самой. Съ ея точки зрнія, одинаково дерзко было бы выражать ему какъ свое одобреніе, такъ и осужденіе.

Изъ окна ей были видны лса и луговины ея новой родины. Когда-то она гордилась тмъ, что Калифорнія — прекрасная страна, но теперь она начинала чувствовать, что съ теченіемъ времени все англійское ей будетъ становиться ближе и понятне. Въ глубин души у нея были зародыши родовой гордости, свойственной Маундреламъ, и она теперь считала это вполн естественнымъ, потому что была единою съ мужемъ. Не останавливаясь на только-что пережитыхъ впечатлніяхъ, Ли даже не задавала себ вопроса, почему она такъ измнилась, она чувствовала только, что послдніе три года дали ей то, чего не дали двадцать-одинъ годъ жизни до ея замужества. Она ршительно убдилась, что ея новая обстановка такъ же хорошо сольется съ нею, какъ еслибы она, Ли, всегда была англичанкой:— любовь поддержала ее въ т минуты, когда ей больше ничего не нужно было, кром счастья Сесиля.

Сесиль, которому теперь она была еще нужне, овладлъ всею ея душою, вс ея мысли стремились къ нему, къ той башн, гд онъ теперь сидитъ и такъ же, какъ отецъ, склонился надъ своей конторкой… Ли знала, что мужъ всегда работаетъ съ нервнымъ увлеченіемъ. Ужасно было думать, что онъ тамъ сидитъ — такъ близко!— и не подозрваетъ о той ужасной драм, которая можетъ здсь разыграться и задть его глубоко. Ли была рада продлить эту неизвстность какъ можно дольше. Конечно, не она пойдетъ и ему скажетъ…

Лордъ Барнстэплъ положилъ перо и запечаталъ письма, затмъ онъ всталъ.

— Прощайте!— вдругъ проговорилъ онъ. Они пожали другъ другу руки и разстались молча. Ли вышла вонъ, онъ затворилъ за нею дверь. Ли остановилась за порогомъ, выжидая. Не могла же она принести сыну извстіе о его смерти, покуда еще есть сомнніе.

Ждать приходилось долго, долго… Ли начинала думать, что у него не хватаетъ духу или, быть можетъ, онъ молится передъ портретомъ своей первой, своей единственной жены… Но вотъ глухой ударъ… Все кончено!

——

Быстро бросилась молодая женщина корридоромъ, по направленію къ башн, но черезъ минуту вернулась обратно и вошла въ библіотеку.

Рандольфъ имлъ обыкновеніе заходить туда читать передъ сномъ. Годы могли пройти, прежде чмъ имъ удастся повидаться, а на слдующее утро вс гости удутъ — и онъ тоже. Завтра все и всмъ будетъ извстно!

Рандольфъ былъ въ библіотек одинъ. Свтлой улыбкой привтствовалъ онъ своего друга дтства, но тотчасъ же остановился и пристально посмотрлъ на Ли.

— Что случилось? У васъ такой видъ, какъ будто вы только что возвратились съ того свта.

— Вы почти угадали: лордъ Барнстэплъ застрлился, онъ узналъ то, что, надюсь, никогда не дойдетъ до васъ. Онъ кончилъ съ собою, и вы завтра же узжайте отсюда.— Они стояли близко другъ подл друга.

— А вы остаетесь? Вы не вернетесь съ нами въ Калифорнію?

— Я никогда и ни на минуту больше не оставлю Сесиля одного!— Долгимъ взглядомъ обмнялись они и безъ словъ поняли другъ друга. Ли опустила глаза. Молчаніе было слишкомъ тяжело, и она опять подняла взглядъ на Рандольфа. Онъ смотрлъ такъ, какъ будто видитъ ее въ послдній разъ. Сегодня ей вторично приходилось въ глазахъ читать тяжелыя мысли. Силы ей измняли, она чувствовала, что холодетъ при мысли, что ей суждено прочесть въ глубин души ея мужа.

Ничего не найдя сказать Рандольфу въ утшеніе, Ли оглянулась вокругъ и снова подняла на него глаза съ выраженіемъ мольбы и убдительнаго желанія его утшить.

— Правда ли, будто лэди Барнстэплъ разорена, будто у нея не осталось ни одного пенни?— спросилъ Рандольфъ, желая прервать тяжелое затишье.

Опять молчаніе.

— Я никогда еще не измнялъ своему слову,— снова заговорилъ Рандольфъ.

Ли подарила его взглядомъ, полнымъ благодарности и еще разъ пришлось ей искренно пожать руку человку, котораго жизнь обманула. Она спустилась внизъ и, проходя мимо двери лорда Барнстэпла, убдилась, что тамъ еще не было и признака того, что знаютъ о случившемся…

Изъ оконъ крайняго корридора Ли замтила съ особой ясностью очертаніе часовни и кладбища на холм. Она остановилась и суеврнымъ взглядомъ уставилась въ этотъ отдаленный пунктъ прекраснаго помстья. Черезъ недлю туда повезутъ лорда Барнстэпла, и тамъ онъ водворится на вчный покой подъ сводомъ алтаря. Мысль ея невольно обратилась къ будущему продолжателю рода, котораго она все еще не могла дождаться. Ей хотлось теперь отвтить на вопросъ: суждено ли ей когда-нибудь произвести на свтъ дитя, которому судьба, въ свою очередь, судитъ также успокоится въ этой часовн вчнымъ сномъ? Ли нахмурилась и тотчасъ же упрекнула себя въ малодушіи за то, что поддалась глупому суеврію. Но ея упорный взглядъ не могъ оторваться отъ холма, ей чудились призраки всхъ тхъ, чьи кости лежали подъ землей ‘Аббатства’, и вдругъ она замтила, что сердце ея холодетъ: ‘Аббатство’, все-таки, досталось во владніе Маундреловъ, вдь не умеръ же мужъ ея прежде, чмъ отецъ? Два года тому назадъ, она, не задумываясь, отогнала бы отъ себя призраки суеврія, но сегодня средневковой міръ и его врованія запечатллись у нея въ мозгу, и… ей стало страшно. Можетъ быть, Пиксъ… или его молчаливая сестра…

Ли побжала къ башн, все время думая только о томъ, какъ бы сдержать свои нервы.

Если Сесиль тамъ, ей придется вооружиться всми силами души. Но Ли прежде всего была женщина,— и женщина напуганная, истомленная долгими часами нервнаго напряженія…

Когда она добралась до лстницы, колни ея дрожали, и она взбиралась наверхъ такъ медленно, что, кажется, была готова позвать къ себ на помощь мужа… Она жалла, что не просила мужа перейти работать къ ней въ будуаръ: открытая дверь будуара зіяла черной пропастью, какъ дверь пещеры или погреба.

Но Сесиль наверху, у себя въ комнат.

Ли съ трудомъ добралась до верхней площадки, и только тогда почувствовала, что необходимость быть мужественной нсколько оживляетъ ее. Вс сильныя натуры чувствуютъ приливъ мужества именно въ самыя тяжелыя, самыя ршительныя минуты жизни.

Вотъ, за угломъ корридора, сверкнула узкая полоска свта, но за тяжелой дверью не было ни звука… Когда Ли поровнялась съ нею, суеврный страхъ совсмъ оставилъ ее, и… ршительнымъ движеніемъ она быстро распахнула дверь.

Сесиль спокойно сидлъ за конторкой и съ увлеченіемъ работалъ, не зная ничего о жестокой судьб своего отца…

А. Б—г—.
‘Встникъ Европы’, NoNo 4—6, 1900