H. А. ЛЕЙКИНЪ.
ГОЛУБЧИКИ
РАЗСКАЗЫ
съ рисунками художника А. И. Лебедева.
Премія къ журналу ‘Осколки’ за 1889 годъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типо-Литографія Р. Голике, Троицкая улица, No 18
1889.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/l01.jpg)
ЗАСИДВШІЙСЯ ДАЧНИКЪ.
ЗАСИДВШІЙСЯ ДАЧНИКЪ.
Засидевшийся дачник, Лейкин Николай Александрович, Год: 1889
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Увядшая природа, кое-гд снгъ въ палисадник, перемшанный съ желтымъ опавшимъ листомъ. Въ балконную дверь дачи постучался дворникъ въ полушубк. Въ стеклахъ показалась мужская фигура въ линючей котиковой шапк и потертомъ пальто. Не отворяя двери, фигура сказала:
— А! это ты, Терентій? Что теб?
— Допустите въ комнату-то. Не могу же я съ вами черезъ двери разговаривать, отвчалъ дворникъ.
— Да ты говори такъ… Я услышу. Мн не хочется комнаты студить. За послдними пятью рублями пришелъ? Такъ я отдамъ. Какъ съду, такъ и отдамъ. Въ день отъзда съ дачи отдамъ.
— Впустите. Обширный разговоръ будетъ. Я сейчасъ изъ города отъ хозяина вернулся, такъ веллъ онъ вамъ кое-что сказать.
— Знаю, знаю, что онъ веллъ сказать! махнулъ руками дачникъ, .
— Да я вамъ радость отъ хозяина объявлю, пустите только.
— Э-эхъ! послышалось за дверями.
Дачникъ оттащилъ отъ порога вчетверо сложенный коверъ, которымъ были закрыты щели, чтобъ не поддувало изъ нихъ, вытащилъ изъ пазовъ дверей какія-то тряпки и наконецъ отворилъ дверь. Дворникъ вошелъ въ комнату. На убогомъ стол, накрытомъ скатертью, стояла початая бутылка водки, на тарелк лежали картофель въ мундир и остатки селедки. Тутъ же грлся кофейникъ на керосиновой ламп, приспособленной къ тагану. Войдя въ комнату, дворникъ снялъ шапку, отыскалъ въ углу образъ и перекрестился.
— Хлбъ да соль…. сказалъ онъ при вид сидящей за столомъ пожилой, что-то прожевывающей женщины, закутанной и въ ватную кацавейку и въ байковый платокъ.
Женщина промолчала. Дворникъ обратился къ мужчин:
— Сейчасъ былъ у хозяина въ город и вышло вамъ такое разршеніе: никакихъ съ васъ денегъ не надо, съзжайте только съ дачи скоре.
— Съду, безпремнно съду… А ты думаешь, не съду? Нельзя же тутъ зиму жить, пробормоталъ дачникъ.
— Да вдь ужь теперь зима и есть.
— Въ октябр-то зима? Что ты, помилуй. Въ октябр осень.
— Какая же это осень, коли ужъ и снгъ былъ и на саняхъ здили.
— Ну, какой это снгъ! Выпалъ, да и растаялъ.
— Будьте великодушны, не доводите до грха. Завтра не съдете, такъ онъ къ мировому подастъ, чтобъ черезъ полицію васъ… Тогда вдь ужь и насчетъ пяти рублей не помилуетъ. Сгонитъ васъ съ полиціей, отберетъ за долгъ весь вашъ скарбишко — и вся недолга.
— Ну, еще это мы посмотримъ, какъ онъ сгонитъ! Я нанималъ дачу на весь лтній сезонъ и могу жить вплоть до зимы. Такъ у него и въ квитанціи сказано: на лтній сезонъ.
— А теперь зима.
— Врешь, врешь. Даже еще и земля не промерзла. У меня въ палисадник еще нсколько кустовъ картофелю не вырыто.
Дворникъ развелъ руками и произнесъ:
— Ну, баринъ! Вотъ господа-то нон завелись!
— Ты, братъ, не груби. Я имю на себ чинъ.
— Этимъ нечего хвастаться. Лучше бы вы вотъ деньги имли, чтобы было на что съ дачи съхать.
— Ты еще мн наставленія читать! Пошелъ вонъ.
— Постойте… Я отъ сердца пришелъ, а не отъ чего-либо. Портерщику нашему самоваръ требуется. Продайте ему самоваръ — вотъ вамъ и будетъ на перездъ.
— Да какъ ты смешь! Неужто ты думаешь, что у меня на перездъ нтъ? закричалъ дачникъ.— Я живу до сихъ поръ на дач просто изъ любви къ природ. Видлъ я возрождающуюся природу, хочу видть и увядающую.
— Какая ужь тутъ природа, коли въ дач волковъ морозить, усмхнулся дворникъ.— Вдь дача-то эта изъ барочнаго лса.
— Ничего не значитъ. Это мой капризъ. Многіе путешественники изъ любви къ изслдованію природы на Ледовитый океанъ здятъ и тамъ мерзнутъ. Ты мужикъ, ты ничего не понимаешь, такъ можешь ли ты понять. Увлеченіе наукой. Я для науки живу до сихъ поръ на дач.
— И для науки въ мелочную лавочку задолжали, такъ что больше уже ни на копйку не врятъ?
— Дуракъ. Пошелъ вонъ! Ты зачмъ пришелъ? Ты пришелъ сказать, чтобы я съзжалъ съ дачи. Я теб отвчаю, что съду, скоро съду. Ну, значитъ, и конченъ разговоръ.
— Конченъ-то, конченъ, а только ужь голубей моихъ больше не смйте изъ духового ружья стрлять, не позволю. Это тоже, должно быть, для науки вы непоказанную птицу-голубя дите, такъ я для науки не позволю.
— Уйдешь ты, или нтъ?
— И заборъ разбирать для науки не позволю. А ужъ поймаю, такъ не прогнвайтесь — въ полицію сволоку, продолжалъ дворникъ.
— Мерзавецъ….
— Да что, мерзавецъ… Птушокъ-то у меня тоже, надо полагать, изъ-за вашей науки пропалъ. Ахъ, господа, господа! Нешто это господа, которые такіе поступки…
— Какіе поступки? Говори… Или къ мировому захотлъ, такъ у меня и свидтель въ той комнат сидитъ. Онъ слышитъ. Ну, повтори.
Дворникъ замялся.
— Да конечно же… сказалъ онъ.— Нешто это господа, которые въ палисадник взамсто цвтовъ картофель садятъ?
— Нтъ, ты насчетъ птуха повтори.
— Что мн насчетъ птуха повторять… Про птуха вы сами чудесно знаете.
— Что я знаю? Что?
— Ну, вотъ… Еще разсказывать вамъ. И колодезь запру, воды давать не буду, если на этой недл съ дачи не съдете.
— Теб сказано, чтобъ ты убирался вонъ!
— Я уйду. Мн что… У меня въ дворницкой тепле. А вотъ посмотримъ, какъ я васъ приму, когда вы ко мн въ дворницкую за углями для самовара придете.
— Проваливай, проваливай…
— Эхъ, баринъ! Не ссорьтесь съ дворникомъ… Дворникъ можетъ притти и вьюшки у жильца изъ печки вынуть… Да… Стекло также въ окн вышибить могу. А на какіе шиши вы его вставите, коли ужь даже до того дошли, что непоказаннаго голубя сть начали… бормоталъ дворникъ, вышелъ на балконъ и съ сердцемъ захлопнулъ дверь, прибавивъ: — Вотъ навязались жильцы-то! Черти окаянные, а не жильцы!