Кто поверит, что между агличанами, народом толико славным по своему просвещению и правоте сердца, нашелся изверг, поправший добродетели сии, доведший вероломство и злосердие до последнего степени утонченности и покрывший человечество срамом неизгладимым?
Междоусобные войны раздирали Англию в начале седьмого-на-десять столетия. Несколько граждан, утомленных борьбою с могуществом и не могших сносить более зрелища повсюду лиющейся крови, удалились на американский остров Барбадос и положили первое основание селению, в короткое время достигшему до высочайшего благоденствия. Число переселенцев умножалось со дня на день, так что чрез сорок лет на острове сем, имеющем в окружности только осьмнадцать миль, считали более ста тысяч жителей. Большую, однако ж, часть составляли несчастные невольники, или купленные на берегах африканских, или похищенные с матерой земли* Америки, куда агличане часто ездили за бесчеловечным сим промыслом.
Однажды несколько отважнейших из них зашли далее обыкновенного в лес, караибами обитаемый. Дикие напали на них с остервенением, мстя кровавые обиды, толико раз без причины им нанесенные. Большая часть европейских разбойников легла на месте, прочие разогнаны. Один молодой агличанин, будучи преследуемым дикими, успел укрыться в непроходимой чаще, но, спасаясь от стрел и дубин караибов, без сомнения рано или поздно погиб бы он с голоду, если бы счастие (часто благоприятствующее недостойным) не привело в то место чувствительную Зару, дочь и утеху старейшины близлежащего селения. Внимая одной только жалости, забыла она, что несчастный сей был заклявшийся враг ее соотечественников, умолчала о его убежище и сделала еще более: принесла ему пищи и старалась его утешить.
Сердце, имеющее вождем одну природу, не уклоняется от впечатлений ее. Зара, находя сладкое удовольствие в том, чтоб утешать и покоить Стрюмсона (так звали агличанина), посвящала ему все время свое. Скоро неизвестный сей огнь, татски закравшийся в невинную и отверстую ее душу, переменил сострадание ее в жарчайшую любовь. Стрюмсон тотчас увидел победу, им сделанную, да и мог ли он не приметить ее, когда Зара не думала скрывать от него своей страсти? Она предавалась его вожделениям и, измеряя искренность Стрюмсоновых восторгов пламенною своею к нему любовию, находила себя в объятиях его сто раз счастливейшею. Злосчастная! Не ведала она, что жертвовала собою тигру, алкавшему крови ее! Не ведала она, что расточала нежнейшие ласки ехидне, долженствовавшей скоро растерзать ее сердце! ‘Друг мой,— говорила она ему однажды, прижимая его к трепещущей своей груди,— друг мой! Я думала, что никто не будет мне милее храброго Цампо, отца моего, но ты мне стал милее его: душа моя покидает меня там, где тебя со мною нет. Воины наши враги тебе, а я… Ах! Ты не знаешь, как ты мне любезен’,— две крупные слезы выкатились из глаз ее.
Между тем проходят многие месяцы, и Зара носит уже под сердцем залог несчастнейшей любви. В один день прибегает она в восторге к Стрюмсону: ‘Я принесла тебе радостную весть, храбрые наши усмотрели на взморье судно и хотят наутро, предупреди первые лучи великого светила, напасть на соотечественников твоих и истребить их, ускорим, ежели можно, ступай за мною! Я выведу тебя на берег и последую всюду за тобою, которого отныне называю и отцом моим и вечным моим другом…’ Они идут поспешно и прежде вечера еще приходят на взморье. Корабль тотчас отваливает и в короткое время достигает Барбадоса. Едва Стрюмсон сошел на землю… я дрожу от ужаса и злобы, пишучи сие… едва сошел он, как продает Зару каменносердым своим согражданам, Зару, свою избавительницу, свою супругу! Взирая равнодушно на вопль и рыдания сей злосчастной жертвы своего корыстолюбия и лютости, считает он с алчностию деньги, за нее полученные, и без наказания наслаждается плодом своего злодейства.
КОММЕНТАРИИ
В настоящем издании представлены русские сентиментальные повести, написанные в период между началом 70-х годов XVIII века и 1812 годом. Выбор повествовательного жанра объясняется тем, что именно в нем в наибольшей степени отразилась специфика русского сентиментализма как литературного направления.
Материал сборника расположен в хронологической последовательности, что дает возможность проследить историю жанра от первых до последних его образцов. В комментариях представлены: биографические сведения об авторе, источник публикации произведения, примечания к тексту и три словаря — именной, мифологических имен и названий и словарь устаревших слов. Издатели XVIII века не всегда называли авторов публикуемых ими произведений, отсюда несколько анонимных повестей и в данном сборнике.
Большая часть произведений печатается по первому и, как правило, единственному их изданию. Немногие отступления от этого принципа специально оговорены в примечаниях.
Н. С. СМИРНОВ
Николай Семенович Смирнов родился в 1767 году в семье крепостного крестьянина. Отец Смирнова был управляющим всеми вотчинами и имениями князя А. М. Голицына и жил вместе с семьей в Москве. Это дало ему возможность дать сыну хорошее образование, сначала домашнее, а потом в университете, который Н. С. Смирнов посещал ‘приватно’, по особому разрешению директора. Кроме французского и итальянского Смирнов изучал также и английский язык. Тяготясь крепостной зависимостью, Смирнов хотел выкупиться у князей Голицыных на волю, но получил отказ. Тогда он попытался бежать за границу, но был пойман и по решению суда присужден к смертной казни. Позже Екатерина II ‘помиловала’ Смирнова, и он был отправлен на солдатскую службу в Сибирь. Здесь Смирнов печатает свои стихотворные и прозаические произведения в журнале ‘Иртыш, превращающийся в Иппокрену’, затем посылает их в Москву, в журнал ‘Приятное и Полезное препровождение времени’ под псевдонимом Даурец Номохон. Первая часть этого псевдонима указывала на одно из местопребываний автора — Даурию, вторая — была переводом его фамилии на монгольский язык. В последние годы жизни Смирнов был зачислен в штат казенной фабрики в Иркутске. Умер в 1800 году тридцати трех лет от роду.
Зара — повесть напечатана в журнале ‘Приятное и полезное препровождение времени’, ч. V. М., 1795. В примечании к повести Смирнов дал следующую справку: ‘Это ни сочинение, ни перевод. Я читал Реналеву (Рейналеву.— П. О.) ‘Историю обеих Индий’ и нашел в ней анекдот этот, в шести или семи строках замыкавшийся. Он столько поразил меня, что я, закрывши книгу, написал его по-русски, но ничего не заимствуя от Реналя, кроме основы. Думаю, не поставят мне в грех, что я героям происшествия сего дал имена’.