Записки пуфмейстера, Барнум Финеас-Тейлор, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

ЗАПИСКИ ПУФМЕЙСТЕРА.

Въ одномъ изъ французскихъ журналовъ печатаются извлеченія изъ записокъ знаменитаго американскаго шарлатана Барнума. Первая статья начинается такъ:

‘Знаменитый Барнумъ не былъ бы знаменитымъ Барнумомъ, великимъ пуфмейстеромъ, вожакомъ всего, что въ послднее время возбуждало восторги Стараго и Новаго Свта, еслибъ, издавая въ свтъ свои признанія (Confessions), онъ самъ себ не воздалъ должной хвалы. Онъ открыто провозглашаетъ себя истиннымъ поэтомъ англо-американской цивилизаціи, поэтомъ изъ всхъ поэтовъ, наисовершеннйшимъ образомъ умвшимъ исправлять наклонности своихъ соотечественниковъ (разумя здсь спекулаторовъ и людей практическихъ), утончая ихъ наслажденія, возбуждая въ нихъ искусно-составленными объявленіями и афишами пламенное любопытство и восторженную любовь къ прекрасному. ‘Какъ человкъ положительный и дльный (говоритъ, онъ) я, конечно, имлъ главнйшею цлью наполненіе собственнаго кармана, въ чемъ усплъ превыше моихъ пламеннйшихъ надеждъ и доволенъ собою, но, кром этого, мн хочется убдить читателей, что я былъ такой патріотъ-благотворитель, какихъ мало въ исторіи филантроповъ ex professio.’

‘Общественныя благотворенія Барнума: публичная выставка необыкновенной негритянки-кормилицы Вашингтона, путешествіе генерала Тома Пуса, концерты Женни-Линдъ — шведскаго соловья, состязаніе двухъ жонглеровъ — Виваллы и Робертся, руноносная лошадь, сирена, рдкости нью-йоркскаго музеума и пр.’

Въ напечатанныхъ до-сихъ-поръ двухъ статьяхъ заключаются сказанія о происхожденіи Барнума и начал его поприща, о кормилиц Вашингтона, двухъ жонглерахъ, сирен и путешествіяхъ Тома Пуса. Жизнь свою Барнумъ самъ характеризуетъ въ предисловіи къ запискамъ слдующими словами: ‘Кто прочтетъ эту книгу, тотъ увидитъ, что мое поприще было крайне-разнообразно: я былъ прислужникомъ на ферм и купцомъ, прикащикомъ и директоромъ театра, кочующимъ вожакомъ и президентомъ банка. Я живалъ и въ тюрм и въ палатахъ испыталъ и нищету и богатство, объхалъ Старый и Новый Свтъ, подвергался великимъ опасностямъ, встрчалъ вс возможные роды людей и характеровъ. Разумется, неизбжны были при этомъ кое-какіе горькіе опыты, но вообще жизнь моя была веселая жизнь’.

Ддушка Барнума съ отцовой стороны былъ милиціоннымъ капитаномъ въ войну за независимость, отецъ, родившійся во времена боле-мирныя, велъ скромную торговлю и былъ большой весельчакъ, а дядя съ матерней стороны былъ извстенъ какъ отличный сказочникъ. Отъ этихъ-то отца и дяди нашъ Барнумъ наслдовалъ неистощимую игривость нрава. Нтъ сомннія, что этотъ человкъ родился шарлатаномъ и мистификаторомъ, подобно тому, какъ родятся поэты. Талантъ его обнаружился рано, но развивался постепенно. Упражнять этотъ талантъ Барнумъ сталъ съ пятнадцати лтъ, составленіемъ лотерей и необыкновенно-искусною раздачею лотерейныхъ билетовъ. Занятіе это съ отличнымъ успхомъ продолжалъ онъ нкоторое время и посл смерти отца. Въ ранней молодости Барнумъ, будучи одаренъ чувствительнымъ сердцемъ, плнился красотою дочери одного портнаго и женился на ней. Скоро дла его по лотереямъ какъ-то разстроились, онъ попытался основать журналъ: предпріятіе не удалось, онъ перехалъ въ Нью-Йоркъ и поселился тамъ. Не имя въ виду никакой аферы, Барнумъ ршился на первый разъ завести средней руки пансіонъ, потомъ вошелъ въ долю съ какимъ-то торговцомъ москотильныхъ товаровъ, ‘но (говоритъ онъ) этого было мало для моего честолюбія, слишкомъ-много оставалось у меня ничмъ незанятаго времени’.

Томимый, вроятно, жаждою дятельности, Барнумъ длалъ иногда поздки изъ Нью-Норка въ Бриджпортъ. Тамъ, въ гостинниц, встртился онъ однажды съ ловкимъ острякомъ, по имени Дарро, который не любилъ щадить въ своихъ шуткахъ ни друга, ни ндруга. Какъ только являлось новое лицо, Дарро непремнно старался завлечь его въ какое-нибудь пари, которое обыкновенно выигрывалъ и тмъ доставлялъ шумное удовольствіе публик. ‘Онъ не разъ пытался и меня чмъ-нибудь поддть (разсказываетъ Барнумъ), но я не давался.Наконецъ, однажды вечеромъ, обращается онъ ко мн снова:

— Ну, Барнумъ, не хотите ли со мной поспорить. Я держу пари, что у васъ рубашка на спин не цла’.

Надо замтить, что я привлекъ на свою сторону одного изъ сообщниковъ Дарро, и тотъ, по моему наущенію, внушилъ ему мысль объ этомъ пари.

— Какой вздоръ! отвчалъ я, обращаясь къ свидтелямъ этой сцены, которыхъ было не мало.— Я очень-хорошо знаю, что у меня рубашка цла, ногому-что она новая, но подобныхъ пари вообще не люблю.

— О! возразилъ Дарро: — пожалуйста не прикидывайтесь такимъ разборчивымъ. Я знаю въ чемъ дло: рубашка-то на васъ точно дырявая… Держу пари (Дарро немного заикался), что она у васъ на спин не цла.

— И я держу пари, г. Дарро, сказалъ я съ видомъ обиженнаго, что моя рубашка почище вашей.’

— Другъ мой, дло идетъ не о чистот… не отвертывайтесь… Вдь я говорю, что у васъ рубашка дырявая.

— Такъ нтъ же! закричалъ я съ жаромъ, вызвавшимъ общій хохотъ: — моя рубашка цла, но я не держу пари потому, что вы не заплатите.

— Вотъ пять долларовъ, сказалъ Дарро:— я отдаю ихъ въ руки капитану Генману (нашему хозяину). Попробуйте-ка поспорить, оборванецъ вы этакой!

Вынулъ и я пять долларовъ.

— Помните же, сказалъ Дарро:— пари идетъ о томъ, что у васъ на спин не цлая рубашка.

— Конечно, отвчалъ я, и началъ раздваться при громкомъ смх всей честной компаніи, вполн-увренной, что я попался въ-просакъ. Я уже разстегнулъ жилетъ, но Дарро остановилъ меня:

— Напрасно трудитесь, Барнумъ: вы проиграли. Гд же вы забыли воротникъ, рукава и прочее? стало-быть у васъ не цлая рубашка на спин!— э?

— Извините! отвчалъ я и, снявъ галстухъ, досталъ со спины тщательнйшимъ образомъ сложенную рубашку, которая держалась тамъ помочами.

Громкій взрывъ хохота раздался уже не надо мной, а надъ моимъ противникомъ. Озлобленный Даррб грозно взглянулъ на измнившаго сообщника.

— И… предатель! проговорилъ онъ, сунувъ кулакъ ему къ самому носу:— ты мн поплатишься! Морочить меня для какого-нибудь…

‘А я свои пять долларовъ спряталъ въ кошелекъ, а на выигранные въ тотъ же вечеръ совершено было обильное возліяніе. Я полагаю, что Дарро, поплатившись такимъ образомъ, уже никогда больше не держалъ пари насчетъ цлости чужой рубашки.’

Мы разсказали этотъ эпизодъ словами самого Барнума, потому-что иначе онъ не стоилъ бы разсказа. Съ такихъ-то малыхъ вещей началъ Барнумъ, но, какъ отъ величественнаго до смшнаго, такъ и отъ смшнаго до величественнаго бываетъ иногда одинъ шагъ, то отъ этого глупенькаго фарса воспоминанія автобіографа переносятся непосредственно къ необыкновенной негритянк Джойсъ Гетъ, дивному созданію мистификаціи, за которое уже не одинъ человкъ, а цлое народонаселеніе Соединенныхъ Штатовъ поплатилось Барнуму.

Вотъ какъ это было. Въ іюл 1835 г. Барнумъ, сидя въ своей москотильной лавк, случайно узналъ, что въ Филадельфіи нкто Линдсей показываетъ публик принадлежащую ему негритянку, по имени Джойсъ Гетъ, которой отъ-роду 161 годъ и которая была ни боле ни мене, какъ кормилица генерала Джорджа Вашингтона. При этомъ удалось Барнуму прочесть и объявленіе о такомъ удивительномъ явленіи изъ филадельфійскаго журнала The Inquirer. Немедленно отправляется онъ въ Филадельфію и является къ Линдсею. Вотъ что нашелъ онъ у него:

‘Джойсъ Гетъ съ виду могла слыть за тысячелтнюю, точно также, какъ за сто-шестидесяти-лтнюю. Она лежала на канапе посреди залы и казалась здоровою, но лишенною способности перемнять положеніе. Движеніе замтно было только въ одной рук, а вс прочіе члены были какъ-бы одеревенлые. Она была совсмъ слпа, въ глубокихъ впадинахъ совершенно невидно было глазъ. Во рту ни одного зуба, губы — совершенный пергаменъ, только волосы на голов, сдые и курчавые, вполн сохранились. На лвой рук, неподвижно прижатой къ груди, красовались поразительной длины ногти. Она была очень-общительна и безпрестанно говорила, а въ минуты одушевленія и пла гимны. Рчь ея въ-особенности была краснорчива при воспоминаніи о ‘ея миломъ малютк Джордж’ (такъ называла она героя Соединенныхъ Штатовъ).’

Барнумъ приступилъ къ отобранію положительныхъ свдній объ удивительной старух. Ему показали подлинный актъ, совершенный 5 февраля 1727 года, въ которомъ было сказано, что Огюстинъ Вашингтонъ продалъ Елизавет Атвудъ собственную негритянку, по имени Джойсъ Гетъ, пятидесяти-четырехъ лтъ. Линдсей и сама Джойсъ пояснили, что Елизавета Атвудъ была родственница Вашингтона, что мужъ Джойсъ принадлежалъ г-ну Атвуду и они купили ее затмъ, чтобъ быть ей вмст съ мужемъ. ‘Почему же раньше никто не зналъ о существованіи этой древности?’ спросилъ Барнумъ. ‘Она была всми позабыта’ отвчали ему, ‘и никто не заботился о ея лтахъ, пока не былъ найденъ актъ’.

Увлетворившись совершенно отвтами, Барнумъ прицнился. Спросили 3000 долларовъ, но потомъ уступили за 1000. Сдлавъ покупку, Барнумъ пріискалъ въ Нью-Норк удобное помщеніе для выставки своего дива, убралъ это помщеніе приличнымъ образомъ и написалъ во всеувидніе:

Джойсъ Гетъ,
имющая
Отъ-роду 161 годъ!

Затмъ пріисканъ былъ помощникъ, по имени Леви Леймонъ, по званію адвокатъ, обладающій острымъ умомъ, тонкой наблюдательностью, знаніемъ сердца человческаго, даромъ слова, любезностью и свтскимъ лоскомъ, словомъ, всми качествами, необходимыми для хорошаго шарлатана.

‘Разумется (говоритъ Барнумъ), что, вступивъ, по внутреннему призванію, на поприще вожака, я не долженъ былъ упускать ничего, могущаго способствовать успху моего дла. Я зналъ огромную силу печатныхъ объявленій и воспользовался ею въ совершенств. Лейманъ написалъ статью о Джойсъ Гетъ и издалъ ее особой брошюрой, съ приложеніемъ портрета негритянки. Тотъ же самый портретъ веллъ я оттиснуть на безчисленномъ множеств маленькихъ афишъ, которыя наводнили весь городъ, возвщая публик о необычайной занимательности выставки кормилицы великаго Вашингтона.’

Затмъ во всхъ журналахъ появились объявленія, одно другаго краснорчиве, одно другаго эффектне, въ которыхъ говорилось, что ‘любопытнйшая и удивительнйшая въ цломъ свт рдкость, безъ-сомннія, Джойсъ Гетъ, впервые спеленавшая того новорожденнаго, который впослдствіи указалъ американцамъ путь къ слав и благоденствію’ и пр. и пр.

Открылась выставка. Оказалось, что объявленія произвели отличное дйствіе: народонаселеніе Нью-Йорка было все проникнуто любопытствомъ. Джойсъ Гетъ была такъ неподдльно-дряхла, съ такой осязательной живостью передавала она разныя подробности о семейств Вашингтоновъ, что вс убдились, какъ въ непреложной истин, то-есть, что Джойсъ Гетъ никакъ не можетъ быть моложе 161 года и что не могла она не быть кормилицей великаго Вашингтона.

Когда любопытство нью-йоркцевъ было достаточно насыщено, Барнумъ повезъ свою диковинку по разнымъ городамъ Соединенныхъ Штатовъ и прибылъ наконецъ въ Бостонъ, гд въ то время былъ извстный Мельцель, съ своимъ чудеснымъ автоматомъ, играющимъ въ шахматы. Не убоясь соперничества, Барнумъ поселился рядомъ съ нимъ и отбилъ у него публику, такъ-что Мельцель, познакомившись съ Барнумомъ, предрекъ ему богатую будущность. ‘Вижу’ сказалъ онъ, ‘что вы постигли могущество книгопечатанія. Дйствительно, ничто такъ не подвигаетъ насъ впередъ, какъ перо да типографскій станокъ. Когда умретъ ваша старуха, прізжайте ко мн, и я осчастливлю васъ: я отдамъ въ ваше распоряженіе моего автомата съ трубой и разныя другія рдкости, которыя принесутъ вамъ огромный доходъ’.

Когда Барнумъ замтилъ, что и жители Бостона начинаютъ пресыщаться его угощеніемъ, тогда вдругъ въ одномъ журнал явилась статья, возвщавшая о неожиданномъ открытіи, именно: что выставка кормилицы Вашингтона — неслыханная мистификація, что Джойсъ Гетъ — не человкъ, а просто автоматъ, искуснйшимъ образомъ устроенный изъ китовыхъ усовъ, каучука и разныхъ пружинъ. Слова же, которыя публика слышала отъ нея, произносились, разумется, не ею, а самимъ владльцемъ машины, потому-что онъ чревовщатель.

Головы всхъ были уже подготовлены остроумнымъ механизмомъ Мельцеля, журнальное объявленіе пало на добрую почву и принесло желанный плодъ: т немногіе, которые не хотли смотрть живую старуху, бросились взглянуть на неодушевленное изданіе рукъ человческихъ, выдаваемое за живую старуху, а т, которые уже видли Джойсъ Гетъ, пошли въ другой разъ, чтобъ убдиться, дйствительно ли ихъ обманули такъ ловко. Конечный результатъ былъ тотъ, что дневной доходъ Барнума удвоился.

Долго еще возилъ Барнумъ свою чудную старуху и наконецъ привезъ ее обратно въ Нью-Йоркъ. Здсь старуха заболла. Довольный ея врной службой, Барнумъ отправилъ ее на покой въ Бетель, къ своему брату, отъ котораго и получилъ чрезъ нсколько времени извстіе, чтоттушка Джойсъ скончалась и скоро прибудетъ къ нему въ Нью-Йоркъ въ качеств трупа. Дйствительно, трупъ прибылъ. Барнумъ приглашаетъ цлый факультетъ докторовъ и нкорыхъ другихъ извстныхъ лицъ, въ томъ числ г. Локка, редактора журнала New-York-Sun, которые вс весьма интересовались рдкимъ субъектомъ еще при его жизни. Въ полномъ собраніи трупъ былъ вскрытъ и… по неокостенлости ближайшихъ къ сердцу артерій, Факультетъ заключилъ, что лта субъекта были преувеличены, что покойниц не могло быть больше восьмидесяти лтъ. Все бы это ничего, такъ-какъ дло было прошлое, но товарищъ и помощникъ Барнума, остроумный Лейманъ, вздумалъ сказать нсколько колкихъ остротъ на-счетъ членовъ факультета. Кое-кто обидлся, и на другой день въ журнал Локка была напечатана статейка, подъ заглавіемъ: Вскрытіе трупа Джойсъ Гетъ.— Разоблаченная мистификація.

Въ этомъ мст записокъ Барнумъ воскицаетъ: ‘повторяю, я самъ былъ обманутъ и цлая сотня врачей раздляли мое заблужденіе’. Между-тмъ, теперь ничего не оставалось длать, какъ разв только запутать и затемнить дло. Къ этому имлъ большую охоту и способность Лейманъ. Онъ отправился къ г. Бонне, редактору журнала Herald, и разсказалъ ему, что факультетъ и редакція Sun сами простодушно подверглись мистификаціи, что имъ предложили для вскрытія трупъ не Джойсъ Гетъ, а другой негритянки, Нелли, которой точно было восемьдесятъ лтъ. Бонне обрадовался этому разсказу и тотчасъ же напечаталъ въ своемъ журнал продиктованную Лейманомъ статью. Локкъ вооружился и началась жаркая журнальная война, въ которой Бонне, не имя никакихъ данныхъ, кром разсказа Леймана, скоро, конечно, почувствовалъ себя несостоятельнымъ и, встртивъ Леймана на улиц, упрекнулъ его въ неправд. Лейманъ покаялся и тотчасъ же вызвался искупить свою вину открытіемъ чистйшей истины. Экспромтомъ разсказалъ онъ, какъ Барнумъ обыкновенной старух-негритянк веллъ повыдергать вс до одного зуба и потомъ сталъ возить ее изъ города въ городъ, говоря въ одномъ мст, что ей сто-десять лтъ, въ другомъ — сто-сорокъ-одинъ, въ третьемъ — сто-шестьдесятъ-одинъ и т. д. ‘Эта послдняя сказка (замчаетъ Барнумъ) осталась до-сихъ-поръ, какъ наиболе достоврная исторія Джойсъ Гетъ. Что касается меня, я не вмшивался въ журнальные толки и спокойно слушалъ ихъ, довольный тмъ, что вокругъ меня гремитъ мое имя’.

Необыкновенной негритянк наслдовали два жонглера. Еще при жизни Джойсъ Гетъ Барнумъ здилъ однажды въ Альбани и былъ тамъ въ театр, въ представленіи жонглеровъ и эквилибристовъ. Его въ-особенности поразилъ одинъ артистъ, по имени Антоніо, родомъ итальянецъ, научившійся своему искусству въ Канад, который съ удивительной ловкостью ходилъ на высочайшихъ ходуляхъ и держалъ на кончик носа два ружья со штыками. Барнумъ пригласилъ его къ себ и тотчасъ же законтрактовалъ въ запасъ, чтобъ было кмъ современемъ замстить старуху Джойсъ. И вотъ, когда земное поприще старухи окончилось, наступила пора пустить въ ходъ искусника. Прежде всего нужно было позаботиться объ имени: Антоніо — слишкомъ-обыкновенное имя и вовсе-неэффектное. Барнумъ назвалъ его Вивалла. Снова появились заманчивыя объявленія съ виньетками, за ними послдовалъ дебютъ на нью-йоркскомъ Театр Франклина, директору котораго Барнумъ подарилъ первое представленіе. Вивалла отличился и произвелъ фуроръ, изловчившись, между-прочимъ, пропрыгать но сцен на одной ходул въ десять футовъ высоты. Барнумъ самъ присутствовалъ на сцен, и когда, по окончаніи спектакля, послдовалъ вызовъ, онъ лично, въ качеств толмача, явился съ Виваллой предъ лицомъ восторженной публики… ‘Такимъ-образомъ я дебютировалъ на сцен’, замчаетъ онъ.

Посл достаточнаго числа плодоносныхъ представленій, Барнумъ повезъ своего артиста въ Филадельфію. Вивалла и здсь былъ также хорошо принятъ, но во второе представленіе вдругъ свистокъ долетаетъ до слуха Барнума. Въ первую минуту это какъ громомъ поразило и его и Виваллу, но Барнумъ скоро оправился и поспшилъ въ ту сторону, откуда послышался свистокъ. Тотчасъ отъискалъ онъ виновнаго. Это былъ Робертсъ, эквилибристъ и жонглеръ филадельфійскаго цирка. Артистъ этотъ смло объявилъ, что онъ самъ можетъ выдлать вс штуки, которыя длаетъ Вивалла. Не теряя времени, Барнумъ идетъ въ типографію и велитъ оттиснуть слдующее объявленіе:

Предлагается 1000 долларовъ.
Синьйоръ Вивалла платитъ эту сумму тому, кто исполнитъ все то у что онъ исполняетъ на сцен. Отъ принявшаго вызовъ зависитъ назначеніе мста.

Робертсъ явился на вызовъ и назначилъ мсто свиданія въ гостинниц. Барнумъ беретъ тысячу долларовъ, идетъ къ содержателю одного театра и говоритъ ему:

— Что вы дадите мн, если я доставлю вамъ четыреста или пять-сотъ долларовъ сбора въ одинъ вечеръ? (наканун сборъ былъ не больше 75 дол.).

— Треть всего сбора, отвчаетъ содержатель театра.

— Хорошо, заключаетъ Барнумъ, и идетъ къ Робертсу.

— Я готовъ, говоритъ онъ ему, отдать эти 1000 дол. въ третьи руки, если вы исполните штуки Виваллы.

— Прекрасно! отдайте же ихъ Грину, содержателю нашего цирка.

— Я отдамъ, по вы прежде подпишите вотъ это обязательство, исполнить все, что исполняетъ синьйоръ Вивалла, тогда-то и тамъ-то.

— Вы, конечно, не думаете, что я исполню все?

— Не думаю, но вы и не выиграете 1000 дол., если не исполните.

— Нтъ, я исключаю танцы на ходуляхъ, я не хочу рисковать сломать себ шею.

При этомъ были свидтели, которые вступились — кто за того, кто за другаго. Барнумъ приглашаетъ Робертся объясниться наедин и и они удаляются въ особую комнату. Здсь, оставшись съ глазу на глазъ, Барнумъ напомнилъ Робертсу, что въ объявленіи было сказано ясно: ‘1000 дол. тому, кто исполнитъ все, что исполняетъ Вивалла’. Робертсъ возразилъ, что у него есть свои штуки, которыхъ не сдлаетъ Вивалла. ‘Можетъ-быть’, отвчалъ Барнумъ, ‘но не въ этомъ вопросъ’. Робертсъ началъ горячиться и говоритъ колкости, но Барнумъ остановилъ его съ совершеннымъ спокойствіемъ.

— Не сердитесь, Робертсъ, сказалъ онъ: — и вы найдете во мн не врага, а друга. Скажите, ангажированы ли вы въ циркъ Грина.

— Нтъ,

— Ну, такъ я васъ приглашаю и даю вамъ 30 дол., если вы будете слдовать моему совту. Вы, вроятно, догадываетесь, что я думаю не объ одной настоящей минут. Подпишите же наше условіе и будьте спокойны.

Робертсъ подписалъ.

На другой день Барнумъ тайно свелъ обоихъ соперниковъ, и они взаимно передали другъ другу каждый свое искусство.

Между-тмъ, газеты возвстили предстоящее состязаніе, и публика пришла въ лихорадочное волненіе. Съ одной стороны, закипли т, которые успли очароваться Виваллой, съ другой, поднялись патріоты за Робертся, какъ кровнаго американца. Въ назначенный вечеръ зала театра наполнилась до-нельзя, и Барнумъ ощутилъ сладость достигнутой цли. Конецъ дла онъ видлъ уже ясно, какъ въ зеркал.

Началось представленіе. Первыя легчайшія штуки Виваллы Робертсъ исполнилъ съ тою же, какъ и онъ, легкостью. Аплодиссменты и крики браво раздавались то тому, то другому, съ разныхъ сторонъ залы. Вдругъ Робертсъ подходитъ къ рамп и объявляетъ, что на ныншній вечеръ признаетъ себя побжденнымъ, потому-что имлъ несчастье свихнуть кисть правой руки. ‘Но’, прибавилъ онъ, ‘я увренъ, что могу сдлать нчто такое, чего не сдлаетъ Вивалла, и готовъ заплатить ему 500 дол., если не заставлю его признать себя побжденнымъ мною’.

— Согласенъ, сказалъ Вивалла: — и состязаніе предлагаю въ будущій вторникъ.

‘Браво!’ дружно закричали об партіи. Соперники грозно взглянули другъ на друга и разошлись, а за кулисами обнялись, какъ друзья, и отъ души посмялись надъ людскимъ простодушіемъ. Во вторникъ театръ былъ также полонъ, а потомъ Барнумъ повезъ двухъ джонглеровъ и въ другіе города, и въ другихъ городахъ жатва его была такъ же обильна.

‘Эти подробности (замчаетъ Барнумъ) — образчики множества хитростей, которыя выдумываютъ директоры театровъ. Не думаю, чтобъ я повредилъ имъ, выдавая въ свтъ мои секреты, потому-что публика тоже наша сообщница: она такъ охотно позволяетъ себя дурачить, когда ее забавляютъ’.

Нигд не раскрылся такъ блистательно геній Барнума, какъ въ дл пріобртенія Ньюйоркскаго Музеума Рдкостей. Въ этомъ дл были ему соперники, у него недоставало денежныхъ средствъ, нужно было найдти капиталиста и онъ нашелъ его. Соперники вс были искусно устранены и Барнумъ сдлался единственнымъ и полнымъ обладателемъ музеума, который, подъ его мудрымъ управленіемъ, получилъ совершенно-новый видъ, украсился новыми коллекціями и мало-по-малу сдлался боле храмомъ изящныхъ искусствъ, нежели собраніемъ рдкостей. Утромъ это была выставка разнообразнйшихъ предметовъ, привлекавшихъ одинаково людей всхъ состояніи и направленій, и ученыхъ и любителей, и людей любознательныхъ и просто праздныхъ звакъ. Вечеромъ открывались тамъ физическіе опыты, сцены увеселительной химіи и различные спектакли, въ которыхъ актрами были: искусственныя наскомыя, ученыя собаки, автоматы, жонглеры, чревовщатели, одушевленныя статуи, цыгане, альбиносы, карлики, великаны, канатные плясуны, дикіе, ясновидящіе и пр. и пр. Здсь показывались усовершенствованныя діорамы, панорамы, прозрачныя картины, здсь же, наконецъ, была выставлена сирена.

Приступая къ эпизоду о сирен, Барнумъ говоритъ: ‘Вообще предполагали, что сирена съ острововъ Фиджи была самимъ мною устроена, или сдлана на-заказъ но моему указанію. Это не совсмъ такъ. Конечно, я долженъ былъ много трудиться, прежде нежели представилъ мою сирену публик, но теперь я пишу признаніе и ничего, не скрою’.

Вотъ что видно изъ его признанія. Въ 1842 году Кимбель, владлецъ бостонскаго музеума, пріхалъ въ Пью-Норкъ и показалъ Барнуму то, что онъ называлъ сиреной, говоря, что предметъ этотъ купилъ онъ у одного моряка, а моряку достался онъ посл отца, а отецъ его купилъ въ Калькутт въ 1817 году, какъ неподдльное чудо, возилъ въ Лондонъ, надясь продать за дорогую цну, но не продалъ и оставилъ сыну въ наслдство. Кимбель предложилъ сирену Барнуму, какъ человку, способному придать ей надлежащую цнность. Барнумъ пригласилъ на совтъ одного натуралиста. Натуралистъ сказалъ, что не понимаетъ, какъ устроена сирена, потому-что не видалъ ни обезьяны съ такими зубами и руками, ни рыбы съ такими плавательными перьями. ‘Отчего же вы думаете, что она устроена?’ спросилъ Бернумъ.— ‘Оттого, что я не врю въ сиренъ’. ‘Это не причина, въ такомъ случа я буду врить въ сиренъ’.

Легко было Барнуму ршиться врить въ сиренъ, но ему предстояло нчто-труднйшее: склонить къ тому же публику. И вотъ повелъ онъ издалека. Въ одно прекрасное утро въ журнал Herald появилась статейка, содержащая разныя новости изъ Монгомери, и тамъ, между-прочимъ, говорилось о какомъ-то доктор Гриффин, агент Лондонскаго Лицея Натуральной Исторіи, недавно-прибывшемъ изъ Пернамбуко съ чрезвычайно-замчательною рдкостью, а именно: настоящею сиреной, пойманною на островахъ Фиджи и долго-сохранявшеюся въ Кита, гд докторъ купилъ ее за огромную сумму для лицея.

Чрезъ недлю въ другомъ нью-йоркскомъ журнал было напечатано письмо изъ Чарлстона, въ которомъ также разсказываютъ разныя мстныя новости и, между-прочимъ, вскользь упоминалось о сирен доктора Гриффина.

Наконецъ, въ томъ же мсяц появилось письмо изъ Вашингтона, въ которомъ выражалась надежда, что журналисты столицы Соединенныхъ Штатовъ обратятъ вниманіе на доктора Гриффина и его необычайную рдкость, прежде нежели онъ удетъ съ ней въ Европу.

Чрезъ нсколько дней посл появленія этого послдняго письма, извстный читателямъ Лейманъ пріхалъ въ Филадельфію и остановился въ лучшей гостинниц, подъ именемъ доктора Гриффина, дущаго изъ Пернамбуко въ Лондонъ. Подъ весьма-благовиднымъ предлогомъ приглашаетъ онъ къ себ хозяина гостинницы, показываетъ ему чудо — настоящую сирену. Хозяинъ былъ совершенно пораженъ и осмлился обратиться къ почтенному доктору съ просьбой показать это чудо нкоторымъ изъ его близкихъ друзей. Докторъ подумалъ и согласился. Хозяинъ тотчасъ даетъ знать всмъ своимъ знакомымъ, между которыми было нсколько журналистовъ, и на другой же день филадельфійскія газеты краснорчиво расписали вновь-привезенное чудо, а изъ филадельфійскихъ газетъ описанія эти перешли въ нью-йоркскія.

Скоро Лейманъ, преобразованный въ доктора Гриффина, прибылъ съ своимъ сокровищемъ въ Нью-Йоркъ и также остановился въ богатой гостинниц. Разумется, молва о его прибытіи мгновенно разнеслась по городу и нкоторые избранные, преимущественно журналисты, явились и были приняты имъ съ особенною любезностью. Сирена, конечно, произвела на нихъ глубокое впечатлніе, и дйствительно, какъ признается самъ Барнумъ, не могло не произойди! глубокое впечатлніе: сирена была такъ хорошо сдлана! ‘Я не отвергаю (говоритъ онъ), что это была искусственная сирена, а только утверждаю, что ее должно было признать истиннымъ чудомъ искусства и терпнія. Мн кажется, что это было произведеніе какого-нибудь художника китайскаго, японскаго или индійскаго, можетъ-быть, похищенное изъ языческаго храма, гд служило предметомъ поклоненія’.

Лейманъ оказался геніальнымъ актромъ въ рол доктора Гриффина. Онъ очаровалъ избранныхъ постителей своею любезностью, даромъ слова и глубокими познаніями. Между-тмъ, Барнумъ втайн подготовлялъ вс необходимые аттрибуты выставки, какъ-то: афиши съ виньетами, виньетки съ описаніемъ, вывски всхъ размровъ съ изображеніе.мъ сирены и проч. Когда наступила пора, онъ взялъ три экземпляра виньетки съ описаніемъ и предложилъ ихъ тремъ редакторамъ въ одинъ и тотъ же день, сказавъ каждому, что онъ намренъ просить доктора Гриффина выставить сирену на нсколько дней въ его музеум. Назавтра виньетки были оттиснуты въ трехъ журналахъ. Любопытство публики уже возрасло до высокой степени, а вслдъ затмъ въ журналахъ появилась статья, извщавшая, что докторъ Гриффинъ согласился, передъ отъздомъ въ Европу, выставить сирену въ музеум Барнума на одну только недлю. Эта статья довершила все. Выставка открылась, публика бросилась толпами, тутъ-то Лейманъ вполн развернулъ свой сценическій талантъ. ‘Этотъ Протей, говоритъ Барнумъ, окруженный живыми звеньями цпи существъ, какъ сказано было въ нашемъ объявленіи, въ присутствіи страшной сирены, спрятанной отъ нескромныхъ рукъ подъ огромный стеклянный колпакъ, забавлялъ слушателей разсказами о своихъ приключеніяхъ и просвщалъ ихъ учеными диссертаціями о явленіяхъ природы вообще и о сиренахъ въ-особенности. Все шло прекрасно, и только одинъ разъ случился съ Лайманомъ непріятный анекдотъ. Онъ какъ-то оставилъ на нсколько минутъ сцену. Толпа студентовъ медицины, замтивъ, что сирена осталась безъ протектора, сняла стеклянный колпакъ, вставила ей въ рогъ сигару и, поставивъ опять колпакъ на мсто, ушла. Вслдъ затмъ и нсколько почтенныхъ отцевъ семейства, съ ихъ женами и домочадцами, окружили сирену и, замтивъ во рту этой двы моря сигару, приняли это за насмшку надъ собою и совершенно обидлись. Въ это время вошелъ Лейманъ, и не взглянувъ на сирену, началъ: ‘Милостивые государи! передъ вами необыкновенная сирена, пойманная близь острововъ Фиджи. Долго сомнвались въ существованіи сиренъ, натуралисты отвергали его, по вы видите здсь неопровержимое доказательство истины, и я, агентъ Лондонскаго Лицея Натуральной Исторіи, удостовряю, что эта сирена, пойманная стями, жила посл того три часа…

— Мамзель Сирена курила эту самую сигару, когда ее поймали? послышался голосъ изъ толпы.

Лейманъ взглянулъ на сирену и онмлъ. Впослдствіи онъ разсказывалъ, что, увидвъ сигару во рту Сирены, почувствовалъ, какъ холодный потъ проступилъ на всемъ его тл. Впрочемъ, анекдотъ однимъ этимъ испугомъ и кончился. Выставка благополучно продолжалась, касса Барнума наполнялась съ каждымъ днемъ все боле-и-боле. Желая еще больше подзадорить публику, онъ выставилъ-было исполинскій флагъ, на которомъ была изображена сирена въ неправдоподобныхъ размрахъ. Но противъ этого флага Лейманъ ршительно вооружился, говоря, что публика будетъ думать, что ей покажутъ сирену такой точно величины, и обманувшись, нападетъ на него. Барнумъ принужденъ былъ снять флагъ. Но и безъ флага сирена принесла музеуму 3,341 долларъ, а потомъ, сдлавъ свое дло, спокойно возвратилась въ скромный уголъ Бостонскаго Музеума, къ своему прежнему хозяину Кимбелю.

Затмъ слдуетъ разсказъ о Том Пус, по объ этомъ произведеніи природы уже много было писано и вс подробности его похожденій разсказаны прежде Барнума. Любопытно только послушать, откуда взялъ его искусный вожакъ рдкостей и какъ онъ создалъ ему карьеру.

Барнумъ разсказываетъ, что въ 1842 г., прозжая чрезъ Бриджпортъ и остановясь тамъ въ гостинниц ночевать, услышалъ онъ, какъ говорили, что въ Бриджпорт есть ребенокъ, который по своему возрасту необыкновенно-малъ. Барнумъ заинтересовался субъектомъ, и ему показали ребенка. Онъ увидлъ мальчика ростомъ въ 22 дюйма, всомъ меньше 16 фунтовъ, чрезвычайно-красиваго, съ живыми глазками, прекрасными блокурыми волосами и свжими щечками. Ребенку было пять лтъ, онъ былъ очень-робокъ, по Барнумъ приласкалъ его, и мальчикъ сталъ отвчать на вопросы. Онъ сказалъ, что его зовутъ Чарлзъ Шервудъ Страттонъ. Врный своему призванію, Барнумъ законтрактовалъ у родителей мальчика, въ вид опыта, на одинъ мсяцъ, съ платою по 3 дол. въ недлю на всемъ готовомъ.

Теперь представлялось такое соображеніе: если объявить его пятилтнимъ карликомъ, то могутъ спросить: почему же вы знаете, что это карликъ? Въ силу такого соображенія, Барнумъ ршился еще на одну невинную поддлку, и въ его объявленіяхъ явился ‘генералъ Томъ Пусъ, карликъ одиннадцати лтъ’.

‘Ребенокъ былъ, безъ всякаго сомннія, карликъ (простодушно объясняетъ Барнумъ). Я имлъ достоврныя свднія, что ростъ его прекратился чрезъ шесть мсяцевъ посл рожденія. Но выдай я его за пятилтняго, никто бы имъ не заинтересовался. Я былъ убжденъ, что мальчикъ дйствительно карликъ, и въ этомъ, по-крайней-мр, никого не обманулъ’.

Барнумъ усердно принялся за свою новую рдкость. ‘Я не щадилъ трудовъ для воспитанія моего маленькаго дива (говоритъ онъ), я посвящалъ ему цлые часы, и утромъ, и во время дня, и вечеромъ. И труды мои были успшны, потому-что ребенокъ имлъ отличныя способности и особенную любовь къ смшному. Онъ сильно привязался ко мн и я его полюбилъ, люблю его и теперь, и смло могу сказать, что это была лучшая и интереснйшая игра природы, какую когда-либо видлъ свтъ’.

Когда Томъ Пусъ явился предъ публикой, плата ему отъ Барнума начала быстро увеличиваться: съ 3 долларовъ перешла на 7, потомъ на 25 и наконецъ возрасла до 50 долларовъ въ недлю. Удовлетворивъ любопытству Соединенныхъ Штатовъ, Барнумъ ршился показать крошечнаго генерала Старому Свту. Такъ разсказываетъ онъ о своемъ отъзд:

‘Въ четвергъ, 18-го января 1844 г., мы взошли на великолпный пароходъ ‘Yorkshire’, отправлявшійся въ Ливерпуль. Насъ было: Томъ Пусъ, его отецъ и мать, его учитель, профессоръ Гильйодо, французъ-натуралистъ и я. Городская музыка провожала насъ до берега, друзья наши прощались съ нами такъ нжно, что я заплакалъ…

‘Съ моимъ именемъ такъ долго неразлучно было смшное и шуточное, что многіе, можетъ-быть, думаютъ, что я совсмъ неспособенъ къ нжнымъ движеніямъ. Мой темпераментъ, конечно, отъ природы веселый, но, не былъ бы я человкъ, еслибъ въ приличномъ случа не умлъ быть серьзнымъ… Увы! и у меня, какъ у всхъ мн подобныхъ, бывали свои минуты размышленія, минуты грусти’…

Путешествіе Тома Пуса по Европ извстно. Мы не приводимъ его здсь, ожидая интереснйшаго эпизода изъ записокъ Барнума, эпизода о концертахъ Женни Линдъ, общаннаго въ слдующемъ извлеченіи.

Въ свое время много было говорено и писано о поздк Женни Линдъ въ Америку, но тогда не были извстны истинныя пружины, двинувшія ее въ такой далекій путь. Пружины эти открылъ великій пуфмейстеръ Барнумъ въ своихъ Запискахъ. Мысль, перевезти за океанъ прославленную пвицу, составилась въ голов Барнума въ октябр 1849 года. Прежде, нежели сложилась у него эта мысль, онъ, по собственнозіу его признанію, ни разу не слыхалъ о Женни Линдъ. Другой на его мст, задумавъ пригласить изъ-за моря пвицу, конечно, захотлъ бы самъ послушать и посудить, дйствительно ли она живая сирена, но такой неумстный скептицизмъ былъ не въ характер Барнума и не соотвтствовалъ его главнйшимъ цлямъ, ему довольно было одного общаго слуха о ея рдкомъ талант, и онъ разсуждалъ такъ: ‘Публика — животное странное: иногда она совсмъ ручная, а иногда никакъ не дается въ руки, иногда занять и развеселить ее ничего не стоитъ, а иногда — показывай ей невиданнйшія чудеса, и она зваетъ. Съ одной стороны, я очень-искусный шарлатанъ, по съ другой, мои сограждане начинаютъ терять вру въ мою геніальность. Съ помощью этого музыкальнаго феномена я могу пріобрсть мильйонъ, но могу также и потерять… А сколько могу я потерять?— пятьдесятъ тысячъ долларовъ — потеря небольшая, въ-сравненіи съ вроятнымъ барышомъ!… Рискнемъ же пятидесятые тысячами долларовъ!’

Сдлавъ такой разсчетъ, Барнумъ отправилъ въ Европу довреннаго человка, снабдивъ его надлежащей инструкціей и банковыми билетами на приличную сумму. Довренный человкъ настигъ Женни Линдъ въ Любек и явился туда какъ-разъ во-время, потому-что пвица только-что получила нсколько приглашеній и еще не успла ни на одно изъ нихъ ршиться. Довренный человкъ оправдалъ выборъ Барнума, явившись ловкимъ дипломатомъ. Онъ отстранилъ другія предложенія, усплъ завербовать двухъ артистовъ (Бенедикта и Беллети), безъ которыхъ Женни не хотла предпринимать путешествія, и наконецъ заключилъ контрактъ, въ которомъ, между-прочимъ, было сказано:

‘ 1. Г-жа Женни Линдъ обязуется пть, въ пользу Финиса Тейлора Барнума, въ ста-пятидесяти концертахъ, въ-теченіе одного или полутора года, въ Соединенныхъ Штатахъ и въ Гаван.

‘ 2. Ф. Т. Барнумъ обязуется содержать для Женни Линдъ: горничную, слугу, компаньнонку, секретаря, для завдыванія ея суммами, и городской экипажъ, онъ же принимаетъ на себя вс путевыя издержки и, сверхъ-того, платитъ ей по тысяч долларовъ (1,250 р. сер.) за каждый концертъ’.

Въ январ 1851 года Барнумъ объявилъ въ газетахъ о заключенномъ контракт и при этомъ нашелъ нужнымъ сказать слдующее:

‘Можетъ-быть, это предпріятіе не принесетъ мн никакой выгоды, но еслибъ я и былъ увренъ, что выгоды отъ него мн не будетъ, все-таки подписалъ бы контрактъ — такъ хочется мн, чтобъ эта артистка постила Соединенные Штаты, артистка, обладающая такимъ голосомъ, какимъ еще не обладалъ ни одинъ смертный.

‘Миссъ Линдъ отказалась отъ многихъ предложеній, которыя были бы для нея гораздо-выгодне, нежели мое, по она горитъ нетерпливымъ желаніемъ быть въ Америк, съ пламеннымъ энтузіазмомъ говоритъ она объ этой стран и ея учрежденіяхъ, а деньги для нея — дло второстепенное. Въ заключенныхъ со мной условіяхъ, она выговорила право давать благотворительные концерты, когда ей угодно.

‘Со времени своего дебюта въ Англіи, она уже раздала бднымъ сумму больше той, какую можетъ получить отъ меня по условію’.

Когда, посл этого объявленія, въ публик заговорили о Женни Линдъ, Барнуму очень захотлось имть ея портретъ. Какъ-разъ на эту пору является къ нему какой-то странникъ, называетъ себя художникомъ изъ Стокгольма и предлагаетъ купить у него портретъ его знаменитой соотечественницы, писанный на мди, въ золоченой рамк. ‘Что стоитъ?’ — ‘Пятьдесятъ долларовъ’.— ‘Я такъ обрадовался (говоритъ Барнумъ) и такъ показалось мн это дешево, что я не сталъ торговаться и купилъ’. Потомъ показалъ онъ свое пріобртеніе знатоку, знатокъ покачалъ головой и сказалъ: ‘Другъ мой, васъ обманули, это просто дюжинная литографія, искусно-наклеенная на металлическую пластинку и покрытая лакомъ. Не знаю, какой простакъ можетъ принять это за живопись’.

Некогда было Барнуму горевать или досадовать на этотъ легкій промахъ, потому-что уже близокъ корабль, везшій къ нему Женни Линдъ въ оригинал, настоящаго шведскаго соловья, а не какую-нибудь поддльную картину. Такъ описываетъ онъ прибытіе пвицы:

‘Въ самый полдень, 1-го сентября, пароходъ ‘Atlantique’ подошелъ къ пристани, и я подалъ руку Женни Линдъ. Тысячи народа толпились на набережной, стеченіе любопытныхъ было такъ велико, что кто-то даже упалъ въ воду. Дв тріумфальныя арки, убранныя гирляндами цвтовъ, воздвинуты были въ сртеніе великой пвицы. Были люди, которые заподозрили, что я самъ приготовилъ подъ рукой это выраженіе всеобщаго восторга и, можетъ-быть, эти люди были несовсмъ-неправы. Моя карета ждала у пристани, усадивъ въ нее Женни Линдъ, я самъ слъ на козлы для-того, чтобъ зрители, видя меня на козлахъ, знали, кто сидитъ въ карет.

‘По прибытіи въ ‘Irving-House’, Женни пригласила меня обдать и, по англійскому обычаю, предложила выпить съ нею стаканъ вина, но я немножко удивилъ ее, сказавъ: ‘Миссъ Линдъ, я членъ общества, позвольте мн выпить за ваше здоровье стаканъ воды’.

‘Въ полночь сто человкъ музыкантовъ, окруженные тремястами Факельщиковъ и двадцатью тысячами любопытныхъ, явились подъ балкономъ ‘Irving-House’ давать серенаду Женни Линдъ, которая должна была показаться на балкон и принять три залпа рукоплесканій.

‘На другой день Нью-Поркъ проснулся, упоенный славою великой пвицы, и это упоеніе впродолженіе нсколькихъ недль изливалось во всхъ возможныхъ проявленіяхъ’…

Объ этихъ проявленіяхъ общаго упоенія, повторяемъ, было много говорено и писано. Барнумъ признается, что въ стать Times, гд описаны были эти восторги, несмотря на ироническій тонъ статьи, ничего не прибавлено къ истин. Но каковы бы ни были проявленія, Барнуму было все-равно: цль его уже была достигнута — восторгъ возбужденъ. Чтобъ еще больше убдиться въ этомъ, Барнумъ объявилъ конкурсъ на оду въ честь пвицы. Явилось сто конкурентовъ, сто поэтовъ вдохновились общанными двумястами долларовъ. Комитетъ критиковъ присудилъ пальму первенства поэту Байдру Тейлору. Остальные разсердились и написали девяносто-девять пародій и сатиръ.

Убдившись такимъ-образомъ окончательно въ благопріятномъ для себя настроеніи умовъ, Барнумъ назначилъ первый концертъ Женни Линдъ 11-го сентября, заблагоразсудивъ продавать билеты на этотъ концертъ съ аукціона… За два дня до концерта открытъ былъ аукціонъ въ публичномъ саду, первый билетъ купилъ одинъ шляпникъ за 225 долларовъ! Барнумъ увряетъ, что со стороны шляпника это была также спекуляція: посл такой выходки, ни одна порядочная голова въ Нью-Йорк не хотла надть иную шляпу, какъ только купленную у шляпника-меломана. Въ первый день аукціонъ доставилъ Барнуму 10,141 дол., а вмст съ платою за входъ въ садъ, до 11,000 долларовъ. Когда онъ сказалъ Женни, какая сумма причитается на ея долю отъ перваго концерта, она предложила всю эту сумму отдать въ пользу богоугодныхъ заведеній. ‘По моимъ видамъ (говоритъ Барнумъ), я разсчитывалъ на эти Филантропическія движенія артистки и ужь, конечно, не скрылъ имени благотворительницы. Кром-того, врный своему спекулятивному духу, я предложилъ Женни измнить наши условія въ ея пользу, чтобъ злые и завистливые языки не могли повредить мн въ ея мнніи. Тронутая этимъ предложеніемъ, Жегши назвала меня истиннымъ джентльменомъ и дружески пожала мн руку’.

Пріемъ, сдланный Жеини при первомъ ея появленіи, по словамъ Барнума, превосходитъ всякое описаніе. Сначала она смутилась, но посл первыхъ десяти-двнадцати нотъ Casta diva, къ ней возвратились все ея спокойствіе и весь ея геній. Каватина окончилась при страшномъ гром рукоплесканій. Публика вполн убдилась, что ея не обманули, общая представить ей первую въ мір пвицу, и потому, вызвавъ ее три раза, вызвала затмъ и Барнума.

Теперь у Барнума оставался еще одинъ страхъ на душ: онъ чувствовалъ, что, за такимъ обильнымъ потокомъ восторговъ, можетъ послдовать реакція, и потому, въ предупрежденіе подобной бды, распорядился, чтобъ журналы трубили какъ можно громче. Въ этомъ трубномъ глас, среди похвалъ таланту Женни, слышались хвалы и ея благотворительности. Вслдствіе этого, секретарь пвицы чуть не потерялъ счетъ просьбамъ и просительнымъ письмамъ, которыя сыпались на прославленную благотворительницу всюду, во всхъ городахъ, въ которыхъ появлялась она по вол своего вожака Барнума. Изъ подвиговъ ея доброты нердко выходили довольно-граціозные анекдоты. Напримръ, въ Бостон бдная двушка приходитъ за билетомъ въ концертъ, платитъ за него три доллара и говоритъ: ‘Вотъ все, что я заработала въ дв недли, но за-то услышу Женни Линдъ’. Секретарь услышалъ эти слова и передалъ Женни.— ‘Узнаете ли вы эту двушку’ спросила она.— ‘Узнаю, отвчалъ секретарь. ‘Возьмите же двадцать долларовъ, отъигците эту бдную дилеттантку и просите ее принять отъ меня эти деньги’.

Объхавъ Филадельфію, бостонъ, Балтиморъ, Ричмондъ, Чарльстонъ, Вашингтонъ и другіе замчательнйшіе города Соединенныхъ Штатовъ, собравъ со всхъ нихъ приличное количество восторговъ и долларовъ, Барнумъ ршился заключить свое путешествіе посщеніемъ Гаваны. Здсь онъ встртилъ неожиданное противодйствіе. Гаванцы оказались непривычными къ крупнымъ американскимъ цифрамъ и цна концертныхъ билетовъ, которая была у Барнума одна для всхъ городовъ, показалась имъ дорогою до невозможности. Оми предложили назначить цну, постоянно у нихъ существующую, по Барнумъ никакъ не хотлъ уступить. Мстные журналы вооружились противъ него, возглашая, что пиратъ янки пріхалъ въ Кубу грабить ея жителей. Несмотря на все это, концертъ состоялся. Жегши, непринимавшая никакого участія въ предшествовавшей борьб и даже не зная о ней, была какъ громомъ поражена, когда, при ея появленіи, триста аплодисментовъ должны были смолкнуть подъ звукомъ двухъ тысячъ пятисотъ свистковъ. Она тотчасъ поняла, что ей предстоитъ побдить сильное противъ нея нерасположеніе, въ ней пробудилась благородная гордость и она превзошла само-себя. Стыдно было слушателямъ не признаться въ собственныхъ впечатлніяхъ, дв тысячи пятьсотъ свистковъ въ свою очередь смолкли и со стыдомъ бжали съ поля битвы. Посл концерта Женни была вызвана пять разъ и въ-заключеніе произошла трогательная сцена. Недавніе озлобленные противники пришли въ умиленное раскаяніе. Многіе даже плакали и сама Жени Линдъ плакала съ ними.

Такъ разсказываетъ Барнумъ объ одержанной побд. Одержавъ ее, онъ нашелъ нужнымъ обидться и изъявилъ намреніе ухать изъ Кубы посл четырехъ концертовъ, тогда-какъ сначала предполагалъ дать двнадцать. Его просили измнить намреніе и общали обезпечить напередъ восемь концертовъ двадцатью тысячами долларовъ, но онъ остался непреклоннымъ.

Барнумъ разсказываетъ, что въ Куб онъ встртилъ стараго знакомаго, жонглера Виваллу. Разсказъ объ этой встрч характеризуетъ Жени Линдъ. Вивалла, разставшись съ Барнумомъ, переиспыталъ много неудачъ на своемъ поприщ, которое долженъ былъ наконецъ оставить, лишившись употребленія лвой руки. Теперь единственнымъ источникомъ его пропитанія была ученая собака, искусно-вертвшая лапами колесо. Узнавъ исторію бывшаго жонглера, теперь нищаго-калки, Женни просила Барнума не забыть его посл прощальнаго концерта, который онъ предполагалъ дать въ пользу бдныхъ. Когда сборъ этого концерта опредлился, Женни назначила изъ него Вивалл пятьсотъ долларовъ. Съ помощью этой суммы Барнумъ доставилъ ему случай перебраться въ Европу, на родину. Разумется, Вивалла былъ до такой степени тронутъ этой щедрой милостыней, что не зналъ какъ благодарить Женни Линдъ, но просилъ у нея еще одной милости: удостоить посмотрть его собаку, вертящую колеса. Женни съ радостью согласилась исполнить его желаніе, посмотрла на собаку, погладила ее, обласкала самого Виваллу и отпустила его довольнымъ и счастливымъ.

Бармумъ и Женни Линдъ съ торжествомъ возвратились въ Соединенные Штаты. Теперь Барнуму оставалось еще доказать, что онъ хотлъ нетолько показать пвицу Соединеннымъ Штатамъ, но и Соединенные Штаты — пвиц, и вотъ пароходъ Магнолія понесъ ихъ по ркамъ Огіо и Миссиссипи, услаждая взоры артистки живописными берегами, а слухъ жителей прибрежныхъ городовъ — ея соловьинымъ голосомъ. Кром живописныхъ береговъ, Женни имла еще другое наслажденіе: непрерывное изъявленіе восторговъ, непрерывныя торжественныя встрчи. Находя у каждой пристани восторженную толпу, собравшуюся для нея, она, можетъ-быть, удивлялась, какимъ образомъ эти люди узнаютъ о ея приближеніи, но Барнумъ не говорилъ ей, что онъ не упускалъ случая пользоваться дйствіемъ телеграфовъ.

Непрерывное ли торжество, или другое что утомило Женни, только исполнивъ семьдесятъ-пять концертовъ, то-есть, ровно половину условленнаго числа, она попросила уволить ее отъ дальнйшаго исполненія контракта. Барнумъ согласился съ тмъ, чтобъ она заплатила семь тысячъ долларовъ неустойки. Женни, съ своей стороны, согласилась заплатить неустойку и Барнумъ увряетъ, что они разстались добрыми друзьями.

По признанію Барнума, семьдесятъ-пять концертовъ Женни Линдъ принесли: собственно ему 535,486 долларовъ и пвиц 176,675 дол., слдовательно весь приходъ составилъ 712,161 долларовъ.

Любопытно знать, до чего возвышались цпы за билеты. При продаж съ аукціона (а такая продажа совершалась почти во всхъ городахъ) высшая цна доходила до 650 долл., низшая — 100 долл. При обыкновенной продаж билеты стоили отъ 3 до 7 долл., билеты безъ опредленнаго мста, то-есть на право гулять вокругъ концертной залы, продавались но 1 и по 2 доллара.

Еще дв продлки Барнума помщены въ извлеченіи изъ его записокъ, но эти послднія продлки, въ-сравненіи съ тми, о которыхъ мы разсказали, почти ничего не значатъ.

Первая изъ нихъ: руноносная лошадь. Эту рдкость Барнумъ купилъ въ 1848 году у какого-то странствующаго вожака и держалъ на конюшн до удобнаго случая. Случай этотъ представился по поводу пронесшагося слуха, что полковникъ Фремонъ, считавшійся погибшимъ въ горныхъ снгахъ, отъисканъ и здравствуетъ. Въ одномъ журнал явилось извстіе, что неустрашимый охотникъ поймалъ близь рки Джелы необыкновенное четвероногое животное и хочетъ прислать его въ Соединенные Штаты, а чрезъ нсколько дней въ нью-йоркскихъ газетахъ было напечатано крупными буквами, что ‘неизвстное животное, или руноносная лошадь полковника Фремона‘ показывается тамъ-то за умренную плату. При этомъ, разумется, рдкость была описана весьма-заманчиво, такъ-что въ ней оказывались элементы лошади, слона, дикой козы, овцы и еще чего-то, но главный интересъ былъ въ имени Фремона. Животное имло успхъ. Но вотъ что случилось. У Фремона былъ въ Нью-Норк тесть, который, прочитавъ объявленіе, пришелъ посмотрть на добычу своего зятя, да вслдъ затмъ и предъявилъ суду, что зять его никакого чуда не ловилъ и въ Штаты не присылалъ. У Барнума завязался процесъ, который, по недостатку ясныхъ доказательствъ, кончился ничмъ, а любопытство публики возбудилось. Когда это любопытство стало насыщаться, Барнумъ имлъ въ виду, что и самъ Фремонъ можетъ пріхать въ Нью-Йоркъ, скрылъ неизвстное животное, сдлавъ навсегда неизвстнымъ дальнйшее его существованіе.

Другая продлка называется: Охота за буйволами. Она состоитъ въ томъ, что Барнуму удалось купить штукъ пятнадцать молодыхъ буйволовъ, совсмъ-ручныхъ и смирныхъ. Въ одинъ прекрасный день объявляется, что нкто г. Френчь, смлый охотникъ за буйволами, будетъ показывать публик свое искусство на дикихъ, только-что пойманныхъ и привезенныхъ имъ буйволахъ, не требуя за это никакой платы, даромъ, что зрлище будетъ близь озера Гобокена и что для желающихъ хать туда готово достаточное число лодокъ на трехъ пристаняхъ. Въ назначенный день приготовленныя лодки едва успли перевезти всю публику, въ количеств 24,000 человкъ. Зрлище, конечно, возбудило только смхъ, потому-что дикіе буйволы никакъ не хотли бжать и никакъ не умли казаться дикими. Впрочемъ, публика имла право только смяться, но не роптать, потому-что зрлище было даровое. Публика даже удивлялась безкорыстію неизвстнаго распорядителя, она не знала, что этотъ распорядитель учинилъ сдлку съ перевозчиками и получилъ отъ нихъ 3500 долларовъ.

Одинъ изъ друзей Барнума просилъ его открыть тайну, какъ успвать въ предпріятіяхъ, и Барнумъ изложилъ ему эту тайну письменно, въ нсколькихъ правилахъ. Этими правилами всего удобне заключить извлеченіе изъ записокъ великаго пуфмейстера. Вотъ они:

1) Выбирай поприще, которое бы больше всхъ другихъ соотвтствовало твоимъ склонностямъ, ибо одинъ родился механикомъ, другой шарлатаномъ, и т. д.

2) Держи всегда данное слово.

3) Что бъ ты ни длалъ, все длай со всевозможнымъ стараніемъ.

4) Будь воздерженъ и убгай вина, чтобъ имть всегда здравый разсудокъ.

о) Пускай надежда никогда въ теб не угасаетъ, но не будь мечтателенъ.

6) Не изнуряй своихъ силъ, не длай двухъ длъ разомъ.

7) Тщательно выбирай себ работниковъ и орудія.

Не взваливай на другихъ того, что можешь сдлать самъ.

9) Не будь расточителенъ и никогда не издерживай больше того, что получаешь.

10) Прибгай къ помощи извщеній и объявленій. Не врь тмъ, которые говорятъ, что объявленія не приносятъ того, что они стоятъ. Это бываетъ только тогда, когда они недостаточны, тогда я сравниваю ихъ съ лекарствомъ, которое, будучи принято въ малой дол, только разстроиваетъ желудокъ. Прими его въ усиленной дол — и будешь здоровъ. Одинъ великій аферистъ сказалъ: ‘Еслибъ на мое предпріятіе было у меня 5 франковъ, я бы пожертвовалъ изъ нихъ 4 ф. 50 с. ‘на объявленія’.

‘Отчественныя Записки’, No 7, 1855

ЗАПИСКИ ПУФМЕЙСТЕРА.

Читайте также: