Записка А. М. Унковского и А. А. Головачева о недостатках правительственной программы крестьянской реформы, Головачев Алексей Адрианович, Год: 1857 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 36 минут(ы)

[Унковский А. М., Головачев А. А.] Записка А. М. Унковского и А. А. Головачева о недостатках правительственной программы крестьянской реформы (1857 г.) / Публ., [вступ. ст. и примеч.] А. Д. Яновского // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1992. — [Т.] II—III. — С. 98—118.

http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra2/ra2-098-.htm

Записка А. М. Унковского и А. А. Головачева
о недостатках правительственной программы
крестьянской реформы (1857 г.).

В истории либерального движения русского дворянства второй половины 1850 — начала 1860-х гг. центральное место принадлежит наиболее активной, последовательной и решительной тверской оппозиции. Во главе тверских либералов в это время стояли по существу два человека: А. М. Унковский и А. А. Головачев. Им обоим (особенно Унковскому) предстояло впоследствии стать крупными общественными деятелями, известными всей просвещенной России публицистами, внесшими заметный вклад в дело подготовки и проведения в стране реформ 1860—1870-х гг.

Об Алексее Михайловиче Унковском (1828—1893) написано немало исследователями различных поколений. Его имя фигурирует практически во всех значительных монографиях по истории крестьянской реформы 1861 г. Имеются об Унковском и специальные работы {Джаншиев Г. А. А. М. Унковский и освобождение крестьян. М., 1894, Унковский А. М. Алексей Михайлович Унковский (1828—1893). М., 1979, Яновский А. Д. Общественнополитическая деятельность А. М. Унковского. Канд. диссертация. М., 1986.}. Гораздо менее изучен жизненный путь соратника Унковского Алексея Адриановича Головачева (1819—1903). Биографические данные о нем очень бедны {Джаншиев Г. А. Эпоха великих реформ. Исторические справки. Изд. 10-е, СПб., 1907, с. 818—823, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 9. СПб., 1893, с. 69. Головачев А. А., М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке. Т. 5, СПб., 1913, Русская Мысль, 1906, No 6, 7.}. Известно, что родился Головачев в 1819 г. в Корчевском уезде Тверской губернии, принадлежал к древнему дворянскому роду. В 1839 г. он окончил юридический факультет Московского университета. Когда в 1852 г. после смерти своего отца Унковский переехал из Москвы в Тверь, Головачев ‘жил у себя в деревне и занимался хозяйством и лесной торговлей’ {Русская Мысль, 1906, No 6, с. 188.}. В этом же году они и познакомились. Дворянство Тверского уезда избрало Унковского депутатом для ревизии отчета по земским повинностям. Аналогичные функции выполнял и Головачев. ‘На этой почве мы сошлись с Алексеем Андреяновичем Головачевым, — вспоминал Унковский много лет спустя. — Я был депутатом по Тверскому уезду, а он — по Корчевскому <...>. Сходство мыслей и стремлений в ту пору у нас было положительно, поэтому в первый же раз, как только мы засели в общее присутствие комитета земских повинностей и не ограничились только книгами, которые представлялись на ревизию, мы сильно вооружили против себя чуть не всю губернию <...>‘ {Там же, с. 188—189.}.

Честность, принципиальность и неподкупность Унковского и Головачева хотя и вызывали раздражение и неприязнь губернских властей и некоторых помещиков, тем не менее помогли молодым ревизорам завоевать уважение и авторитет у довольно значительной части местного дворянства. В 1856 г. Головачева избрали предводителем дворянства Корчевского уезда, а через год Унковский, проработав более трех лет тверским уездным судьей, стал предводителем дворянства Тверской губернии.

После подписания высочайших рескриптов от 20 ноября и 5 декабря 1857 г. о создании в губерниях дворянских комитетов по ‘улучшению быта помещичьих крестьян’, Унковский и Головачев написали свой собственный проект освобождения и в середине декабря 1857 г. отправили его в столицу императору Александру II. Эта записка — плод совместной работы двух лидеров тверского либерального дворянства, свидетельство их крепкой, неразрывной дружбы и общности взглядов. Долгое время фигура Головачева оставалась в тени, и это обстоятельство искренне возмущало Унковского. В сентябрьском выпуске журнала ‘Русская мысль’ за 1891 г. Унковский свидетельствовал: ‘Все письменные работы, какие только были в Твери по делу освобождения крестьян, производились мною пополам с бывшим тогда членом комитета г. корчевским уездным предводителем Алексеем Адриановичем Головачевым. Окончательная редакция была моя, но писали мы двое и обсуждали все вместе. А. А. Головачев из всех наиболее расположенных к делу моих сотоварищей был в полном смысле слова единственным лицом, способным к работе письменной. Притом, большую часть письменной работы в то горячее время приходилось производить наскоро, иногда по ночам, и мне бы одному, без Головачева не справиться’ {Русская Мысль, 1891, No 9, с. 201. Поправка. }.

Первую часть записки составил Головачев. Он дал критический разбор правительственной программы решения крестьянского вопроса, предложенной в высочайших рескриптах от 20 ноября и 5 декабря 1857 г. Вторая часть принадлежала перу Унковского. В ней выдвигались предложения по организации жизни и быта крестьян в связи с отменой крепостного права, отстаивалась необходимость выкупа помещичьих земель. В 1858 г. или в начале 1859 г. эта часть проекта, написанная Унковским, оказалась в Лондоне у А. И. Герцена и Н. П. Огарева, которые опубликовали ее в 39-м номере ‘Колокола’ 1 апреля 1859 г. Первая же половина записки, составленная Головачевым, долгое время считалась утраченной. Во всяком случае, в 1894 г. близкий друг и биограф Унковского, известный историк, юрист и публицист Г. А. Джаншиев отмечал следующее: ‘У меня имеется черновик, написанный рукою Унковского и испещренный поправками и добавлениями. Он начинается словами: ‘Из всего предыдущего ясно видно, что’ и т. д. Очевидно, стало быть, тут предшествовало что-то, но что именно неизвестно, быть может, изложение сущности официальной программы’ {Джаншиев Г. А. А. М. Унковский и освобождение крестьян. М., 1894, с. 58. Примечание.}. Историку А. А. Корнилову первая часть записки также была незнакома {Корнилов А. А. Очерки по истории общественного движения и крестьянского дела в России. СПб., 1905. с. 182.}.

В 1962 г. исследователь из США Т. Эммонс, собирая материал по истории крестьянской реформы 1861 г., обнаружил в фонде III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии полный текст записки Унковского и Головачева и со значительными сокращениями опубликовал его в приложении к своей монографии {Emmons Т. The Russian Landed Gentry and the Peasant Emancipation of 1861. Cambridge University Press. 1968. Приложение No 1, с. 427—434. Из всего текста записки, составленного А. А. Головачевым, Эммонс опубликовал лишь треть.}. После Т. Эммонса на этот источник обратил внимание и И. П. Попов, которому удалось выявить еще один, более поздний вариант проекта (1858 г.) Унковского и Головачева {Попов И. П. Либеральное движение провинциального дворянства в период подготовки и проведения реформы 1861 года // Вопросы истории, 1973, No 3. Он же. Из истории общественного движения в России в годы революционной ситуации конца 50-х — начала 60-х годов XIX века. Рязань, 1976. Он же. Либеральное движение в России в годы первой революционной ситуации (по материалам центральных губерний). Автореферат докторской диссертации. М., 1978. ЦГИА, ф. 1180, оп. 1, ед. хр. 87, лл. 352—421 об.}.

На сегодняшний день можно говорить о четырех списках этого источника (не считая варианта 1858 г., найденного И. П. Поповым) идентичного содержания, имеющих лишь незначительные неточности и разночтения {ОР ГПБ, ф. 73, ед. хр. 395, там же, ф. 89, оп. 1, ед. хр. 160, ЦГАОР, ф. 109, Секретный архив, оп. 3, ед. хр. 1960, ОПИ ГИМ, ф. 282, ед. хр. 142.}.

Предлагаемый текст первой (ранее никогда не публиковавшейся) части записки, принадлежавшей перу Головачева, был найден в Отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина {ОР ГПБ, ф. 73, ед. хр. 395, лл. 1—24 об.}. Этот документ хранится здесь под неверным названием ‘Обзор оснований, принятых при составлении Положения об устройстве быта помещичьих крестьян в Тверской губ.’ {‘Обзор оснований, принятых при составлении Положения…’ был написан лишь в конце 1858 — начале 1859 гг. в Тверском губернском дворянском комитете по устройству и улучшению быта помещичьих крестьян и приложенный к официальному, разработанному Тверским комитетом проекту реформы отправлен в столицу в Главный комитет по крестьянскому делу лишь в феврале 1859 г. ‘Обзор оснований…’ представляет собой совершенно самостоятельный документ, отличный и по тексту и по содержанию от рассматриваемой нами записки. См.: Джаншиев Г. А. Эпоха великих реформ. Изд. 10-е, СПб., 1907, с. 149—151, 160—168.}.

Записка Унковского и Головачева представляет собой рукопись на 24 листах, исписанных (все, кроме первого) с обеих сторон. На первом листе — заголовок: ‘Мысли об улучшении быта помещичьих крестьян Тверской губернии, изложенные тверским губернским предводителем дворянства Уньковским и корчевским уездным предводителем дворянства Головачевым’. Сам текст записки начинается со второго листа. Первая часть, автором которой был Головачев (лл. 2—21), написана одним почерком, напоминающим руку жены Головачева, и почти полностью избавлена от тех неточностей, искажений, а порой и просто неграмотности (пропуск букв, слов, строчек, целых предложений), которые имеются в других списках. Она включает и дополнительный раздел ‘Составление проектов’, отсутствующий в других вариантах.

Вторая часть документа, которую составлял Унковский, написана иным почерком (очень похожим на почерк самого Унковского). Она представляет собой черновик и занимает менее шести страниц (лл. 21—24). Этот раздел записки — лишь начало проекта Унковского, опубликованного в апреле 1859 г. в ‘Колоколе’. Она заканчивается словами: ‘Рассмотрим сперва, в какой мере должны быть вознаграждены помещики за крестьян и землю, и на кого должны падать убытки этого вознаграждения’ {ОР ГПБ, ф. 73, ед. хр. 395, л. 24.}. Далее, примерно полстраницы (лл. 24—24 об.) занимает записка ‘О возможности сокращения некоторых расходов земского сбора и новых налогах Тверской губернии, могущих послужить источником платежа процентов по облигациям, приписываемым на счет государства’ {ОР ГПБ, ф. 73, ед. хр. 395, лл. 24—24 об., там же, ф. 89, оп. 1, ед. хр. 160, лл. 84 об. — 85 об.}. Но в указанном варианте эта записка составлена небрежно и неразборчиво.

Трудно сказать, каким образом публикуемый документ оказался в фонде издателя ‘Отечественных записок’ А. А. Краевского и близкого к нему историка и публициста В. А. Бильбасова. Возможно, что Унковский, лично знавший Краевского, сам отослал ему один или несколько списков разработанного им с Головачевым проекта освобождения крестьян (вряд ли Унковский ограничился только этим незаконченным вариантом) {Русская Мысль, 1906, No 7, с. 109.}. Не исключено также, что известный публицист С. С. Громека, часто встречавшийся с Унковским, много писавший о нем в ‘Отечественных записках’, приезжавший к нему в Тверь еще во время работы Тверского губернского комитета (1858—1859), мог получить от Унковского этот документ, попавший затем к Краевскому {Материалы для истории упразднения крепостного состояния помещичьих крестьян в России в царствование императора Александра II. Вып. I, Берлин, 1860, с. 307.}. Весьма вероятно, что именно Громека или Краевский, лично переписывавшиеся с Герценом, послали в Лондон текст проекта Унковского, так же, как год спустя, и его широко известные по всей России ‘Соображения по докладам Редакционных комиссий’, опубликованные в 1860 г. в IX книге ‘Голосов из России’ {Эйдельман Н. Я. Тайные корреспонденты ‘Полярной Звезды’. М., 1966, с. 98, 265.}. Хотя аналогичные предположения можно в равной степени отнести и в адрес М. А. Бакунина, с которым Унковский часто переписывался, а также близко знал и был дружен с его братьями Н. А. и А. А. Бакуниными, жившими с ним в одной губернии и имевшими много общего по работе в Тверском дворянском губернском комитете по улучшению быта помещичьих крестьян {Русская Мысль, 1906, No 6, с. 192, 194, No 7, с. 88, 90, 112—113.}.

МЫСЛИ
Об улучшении быта помещичьих крестьян Тверской губернии,
изложенные
тверским губернским предводителем дворянства Уньковским
и корчевским уездным предводителем дворянства Головачевым

Важность вопроса и значение его для России

Циркулярные отношения министра внутренних дел губернским предводителям дворянства от 24 ноября и 8 декабря¹ задают вопросы, которые касаются интересов не только дворянства и помещичьих крестьян, но всех вообще сословий, всего административного и полицейского порядка в государстве. Стоит вспомнить, что теперь должны обсуживаться участь 20 миллионов жителей и судьба будущего экономического быта России. Все стороны общей государственной жизни народа касаются этих вопросов, и следовательно потребуют реформ, тем более существенных, чем более их связь с интересами помещиков и земледельцев. В таких обстоятельствах каждый истинный сын отечества обязан сказать правительству все свои верования прямо и откровенно, без всякой боязни и утайки, объяснить все, к чему, по его мнению, может и должно вести обсуждение настоящего вопроса и вместе с сим показать, если имеет в виду, какой способ он считает возможным и более удобным для перехода от старого порядка к новому.

Необходимость упразднения крепостного права

Необходимость освобождения крестьян очевидна. Стоит лишь сравнить нынешние отношения крестьян к помещикам с теми, которые существовали лет за 20-ть перед сим, и всякий беспристрастный человек убедится, что патриархальные начала, на которых основываются эти отношения, слабеют с каждым днем и, боже сохрани, если они исчезнут, и мы не постараемся их заменить новыми, более рациональными.

К чему же отнести, к чему приписать это ослабление патриархальных начал, прежде так тесно связавших помещика с крестьянином? Здесь время и просвещение имеют важное значение. Образ жизни, характер, привычки, потребности народа — все изменяется, а с ними изменяется и направление народного труда. Зависимость одного частного лица от другого в младенческие эпохи народов есть факт всеобщий. Но как бы ни был порабощен народ, все часть его с известным временем нечувствительно освобождается, и возле труда обязательного является труд свободный. Этот свободный труд, не имея возможности соперничать с трудом обязательным в одной и той же промышленности, переходит к другим родам деятельности. Таким образом, в одной промышленности, обеспеченной вследствие обязательного труда достаточными выгодами, забот об улучшении не прилагается, все идет рутиною, допотопный порядок и невежество остаются нетронутыми и полагают непреодолимую преграду всякому успеху. В других же сферах деятельности предприниматель, не имея верного обеспечения в неволе ближнего, старается вознаградить себя улучшениями всякого рода (вот причина, почему наше сельское хозяйство на такой низкой степени в сравнении с другими отраслями промышленности). Успехи в других родах деятельности порождают необходимость усовершенствований в промышленности отсталой и вызывают мнения о вреде труда обязательного. Выше было сказано, что просвещение здесь имеет также свое значение. Просвещение не может проникать одинаково все слои общества, помещики, как люди с большими средствами, должны были необходимо уйти далеко вперед от своих крепостных людей и начать жизнь совершенно иную. Прежде помещики жили жизнью, если неодинаковою с их крепостными людьми, то, по крайней мере, близкою к их жизни и имели с ними много общего. Теперь с каждым шагом помещиков на пути к просвещению, эти два класса все более и более расходятся между собою в жизни и образе мыслей. Вместе с тем, цивилизация, проникая и в низшие слои общества, порождает в крепостном сословии сознание несправедливости существующих отношений, чему способствует соседство свободных сословий. А так как цивилизация и соседство свободных сословий суть явления необходимые, то и сознание несправедливости крепостного права есть также необходимость и растет с временем.

Вот внутренние, исторические, необходимые причины ослабления тех начал, на которых держится крепостное право. Они незаметно ослабляют патриархальные связи помещиков и крестьян, но есть еще причины другие, внешние, происходящие от сознательной деятельности или самого общества, или правительства. Общее сознание несправедливой зависимости и желание сколько-нибудь оградить личность от произвола и насилия порождают ряд мер законодательных, которые, ограничивая власть владельцев, явно разрушают в народе сознание законности крепостного права и порождают антагонизм между помещиками и крестьянами. Этот антагонизм вследствие необходимости самых мер является в свою очередь необходимостью и существует более или менее повсеместно, скрываясь в глубине души. Хотя явной борьбы еще нет, но попытки к ней являлись уже в некоторых местностях². Зато язва общественной деморализации начинает свое дело. Крепостной человек, будучи бесправным в отношении к своему господину, сознавая в глубине души незаконность его власти и нуждаясь в необходимом, остается в невежестве и против власти может прибегать лишь к лжи, обману, воровству и плутням. Владелец, имеющий в своем имении и полицейскую, и судебную власть, обличая часто эти пороки, принужден обращаться к телесным наказаниям, при повторении которых теряет всякое уважение к личности человека, ему принадлежащего, обязанный же государственною службою он переносит и в служебную деятельность это неуважение к личности человека. Руководствуясь произволом в своих отношениях к людям, ему принадлежащим, он переносит, по привычке, этот произвол и на службу. Таким образом, крепостное право порождает естественным путем недобросовестность чиновников и, следовательно, недоверие к ним народа. Даже свободные сословия не имеют сочувствия к дворянству, ибо будучи ближе по степени образования и образу жизни к лицам зависимым, они естественно тяготеют более к сим последним. Вот следствия настоящего положения вещей, откуда прямо вытекает необходимость упразднения крепостного права. В этом немногие сомневаются. Эти немногие редко возвышаются мыслию над тем, что существует. Привычка к обыденному порядку, при отсутствии всякой мысли вне этого порядка, порождает страх за будущее. Страх этот извинителен, потому что общество не имеет ни малейшего понятия о тех началах, которыми будет руководствоваться правительство в экономической, финансовой и административной жизни государства. Выбор пути для перехода и объяснения с правительством с полною откровенностию, должен уничтожить последние опасения.

Невозможность постепенного освобождения крестьян

Теперь является вопрос: каким путем придти к новому порядку вещей. Возможно ли улучшение быта помещичьих крестьян без совершенного освобождения их от власти помещиков, и возможен ли, в этом случае, постепенный переход, как предлагает правительство, или нужно разом и совершенно прекратить зависимость? С первого взгляда кажется, что постепенный переход, без нарушения всех хозяйственных отношений землевладельцев к работнику, есть лучший, но чем глубже мы вникаем в существующий порядок и в будущие отношения этих двух сословий, тем более убеждаемся в противном. Выше мы видели, что полумеры для ограничения власти помещика и ограждения личности крестьянина, в сущности необходимые, порождают антагонизм, ибо поселяют в крестьянине уверенность, что правительство желает его освобождения, но что помещики противополагают этому все возможные препятствия. Настроение в этом смысле крестьян в настоящее время до того сильно и неведение их в законах так велико, что самые неосновательные поводы, не имеющие даже и тени здравого смысла, принимаются ими за полное доказательство для отыскивания вольности, а с тем вместе является и полное неповиновение. В настоящее время довольно, чтобы крестьяне подали какую-нибудь просьбу об освобождении, и они совершенно убеждены в том, что повиновение помещику лишит их свободы и даже составит преступление против Особы Государя Императора. Всякому, кто бывал при увещании таковых крестьян, конечно, удавалось слышать следующие слова: ‘что же я буду против великого Государя, если, утруждая его просьбою, обяжусь повиноваться помещику’. И никакие убеждения не только местных властей, но даже лиц, командируемых по Высочайшим повелениям, не могут заставить его верить, что он обязан повиновением. Крестьянин ложится с крестом под розги, повторяя, что святые больше терпели. Наконец, когда уже меры строгости превышают человеческое терпение, тогда только крестьянин покоряется необходимости. Такое настроение крестьян есть плод разных полумер, принятых в последнее время правительством для ограничения помещичьей власти, полумер в сущности вовсе недействительных, и хотя, можно сказать, что борьбы между дворянством и крестьянами еще нет, но она уже наготове. Переходное состояние, которое предлагает правительство³, породит повсеместно то, что теперь является в редких случаях и приведет к совершенной анархии. Ненависть между двумя сословиями, обязанными жить вместе, и на добром согласии которых должно основываться все благосостояние государства, поселится окончательно. Улучшить быт крестьян без их освобождения, оградить крепостного человека от произвола помещика, не уничтожая вовсе его власти, согласовать свободу и неволю, полицейскую и административную власть помещика и самостоятельность крестьянина — задача чисто невозможная, а, между тем, эта-то задача и лежит в основании идеи постоянного {Очевидно, в тексте допущена описка: вместо слова ‘постоянного’ должно стоять ‘постепенного’, как это и значится в других списках, например: ОР ГПБ, ф. 89, ед. хр. 160, л. 45 об. — Примеч. публ.} перехода от зависимости к свободе. Крестьяне переходного состояния должны получить право жаловаться на помещика и вместе с тем подлежат его полицейским взысканиям. Возможно ли такое положение? Да и к чему поведет это право жалоб? Может ли существовать беспристрастный суд, когда он будет в руках чиновников, которые также помещики? Возможно ли допустить беспристрастный суд, когда власть и подчинение должны остаться и после суда? Сверх того, давно уже в народе ходят слухи, что он должен быть свободным. Он чувствует, что наступило время, в которое он может надеяться на лучшую участь, ожидает этого со спокойствием и с твердым убеждением, что это необходимо. Можно ли при этом настроении народа поставить его в полузависимость и растолковать ему необходимость этой полу зависимости в видах административных? Он не поймет как этих целей, так и их необходимости, а что всего хуже, он не поверит, что на это есть Высочайшая воля. Он будет разочарован в своих ожиданиях, и негодование вследствие этого разочарования обратится опять на помещиков, в которых он увидит своих притеснителей. Неминуемым следствием такого положения дел будет совершенное нарушение всего хозяйственного порядка, который желают поддержать постепенным переходом к свободе, и притом разрушение не временное, которое бы могло пройти, как скоро уляжется брожение умов, нет! разрушение, порожденное ненавистью, следовательно, на долгое время, если не навсегда. Остзейские провинции⁴ не могут служить в этом случае примером. Не говоря уже о том, в какой мере сносно настоящее положение тамошнего работника и лучше ли оно в сравнении с положением помещичьего крестьянина в Тверской губернии (что подлежит большому сомнению). Следует заметить, что остзейский крестьянин до сих пор находится еще в переходном состоянии. Преимущественный способ отбывания крестьянами Эстляндской губернии господских повинностей есть барщина, и помещик может подвергать неисправных работников телесному наказанию. Такое положение после долгих стремлений к освобождению и самый продолжительный срок переходного состояния вовсе не говорят в пользу подобного учреждения. Где то хваленое освобождение, когда существует барщина и розги. Этого освобождения не было и нет! Оно существует только на одной бумаге. Во всяком случае, это переходное состояние возможно было в Остзейских провинциях, но не у нас. Там крестьянин относился к помещику как раб, он сделался им вследствие завоеваний. Там крестьянин принадлежит к одному племени, а помещик к другому, и крестьянин никогда не считал себя собственником той земли, на которой жил. У нас наоборот, крестьянин никогда не был в полном смысле рабом, сословие русских помещиков не есть сословие завоевателей, а потому отношения между ними и крестьянами должны были образоваться более мягкие, на началах патриархального быта, и крестьянин наш, будучи всегда владельцем земли, а не батраком, привык себя считать собственником земли. Для него положение остзейского батрака будет невыносимым. Сверх того, количество крепостных в трех остзейских губерниях, поставленных в такое положение, совершенно ничтожно в сравнении с десятью миллионами душ великороссийского крепостного сословия⁵. Что могли сделать остзейцы? Они были поставлены в совершенную необходимость подчиниться безропотно своей участи, даже если и не были ею довольны. Будет ли это так у нас — отвечать трудно. Из всего этого ясно, что постепенное освобождение крестьян представляет такие опасности, которыми рисковать не следует. Совсем другое дело переход решительный, так, чтоб между крестьянином и помещиком не оставалось никаких отношений, кроме могущих установиться впоследствии по обоюдному соглашению. Такой переход не породит никаких неудовольствий со стороны народа. Возможность разрешения вопроса этим способом рассмотрим ниже, а здесь будем разбирать предположения, сообщенные правительством.

Увольнение с одной усадебной землей не представляет гарантии для свободы крестьянина⁶

Возможно ли увольнение крестьян с одной усадебной землей? Рассматривая предположение правительства в этом отношении, мы видим, что усадебная земля предоставляется крестьянам в избежание вредной подвижности и бродяжничества. Достигается ли эта цель? Отвечать на это возможно по рассмотрении всех отношений крестьянина к помещику. Мы видим, что крестьянину предоставляется вся усадебная земля в собственность и вместе с тем право на пользование участками земли, принадлежащими помещику, и вознаграждение, которое он должен платить деньгами или работою за владение этими участками, определяется комитетом⁷. Если такой обязательный наем земли⁸ будет временным, то по окончании переходного состояния он заменится добровольным соглашением и, в таком случае, на нем не следует останавливаться, хотя бы неудобства его и были очевидны. Неудобства могут быть оправданы административными целями, если они непродолжительны. Если же этот обязательный наем помещичьей земли будет вечный, то где же свобода крестьянина? В таком случае земледелец или община крестьян должны, несмотря ни на какие обстоятельства, в которые может поставить их судьба, по чужому усмотрению, нести обязательства, которые принять на себя, быть может, не желают. При этом надо вспомнить, что обязательства, в которые таким образом будет поставлен человек, будут обязательствами не временными и преходящими, но обязательствами на всю жизнь, и от которых зависят все средства существования человека. Если наука осуждает все возможные ограничения свободы при размене услуг, даже маловажных, то как же допустить это ограничение в вопросе: быть или не быть? И какая возможность, какие средства определить справедливую цену услуг без взаимного соглашения заинтересованных сторон? Какой добросовестный человек возьмет на себя эту обязанность? Ошибки, злоупотребления будут встречаться на каждом шагу и упадут всею своею тяжестию на бедных тружеников, не имеющих никакой возможности представить на вид ценителей все те мелкие подробности, от которых могут зависеть цены на наем земли в известной местности. Из этого видно, что вместо освобождения крестьянин при таком положении вещей будет подчинен еще большему произволу, нежели в крепостном состоянии, когда собственная выгода помещика требовала, чтобы крестьянин не приходил в разорение. Всякий комитет при определении количества вознаграждения необходимо должен руководствоваться известными правилами, но разве возможно предположить, чтобы все условия земледельческого быта могли быть подведены под одинаковые правила? Словом, здесь произвол одного заменится произволом многих, с тою только разницею, что этому одному были знакомы все подробности, все мелочи этих условий, от которых зависит благосостояние земледельца, а этим многим почти ничего не известно. Из этого ясно, что добровольное соглашение здесь необходимо, и, что с окончанием переходного срока, оно должно быть допущено. Посмотрим же, насколько обеспечивается свобода крестьянина при этом порядке вещей? Оседлому человеку, имеющему свой дом и хозяйство, не все равно нанять землю где бы то ни было. Для него необходима именно та земля, которая окружает его оседлость. Здесь он имеет одобрение {По всей вероятности, вместо слова ‘одобрение’ должно стоять ‘удобрение’, как это проходит и по другим спискам, например: ОР ГПБ, ф. 89, ед. хр. 160, л. 49. — Примеч. публ.}, вывозка которого составляет значительный труд, сюда только он может выйти и выгнать скот во всякое время. В разнообразном сельском хозяйстве сколько есть невыгод и неудобств, когда земля чужого владения не только окружает, но даже подходит близко к оседлости. Представим себе несколько человек людей, которым принадлежит в собственность средняя комната большого дома, и которые не имеют средств из нее переселиться, между тем, как все остальные комнаты находятся в распоряжении другого владельца. Вот положение крестьян, уволенных с одной усадебной землей. По необходимости они должны будут соглашаться на всякие условия, которые вздумается назначить помещику. Если бы еще наш крестьянин не имел никакой собственности, если б он был бездомным работником, то тогда он не принял бы тягостных условий помещика и не {Очевидно, здесь описка: частица ‘не’ перед словом ‘перешел’ лишает рассуждение смысла. В других списках частица ‘не’ отсутствует, например: ОР ГПБ, ф. 89, ед. хр. 160, л. 49 об. — Примеч. публ.} перешел бы к другому, предлагающему ему более выгодные. Но теперь он имеет клочок земли, принадлежащий ему в собственность, на котором устроен его дом, и заведено все его хозяйство. Не говоря уже о привязанности нашего крестьянина к месту своей родины и общине, к которой он принадлежит от рождения, не говоря о связях родства и знакомства, которые оставить для него будет тяжело, он не может переселиться на другую землю без совершенного разорения. Вся его постройка на месте имеет одну цену, а при перевозке едва ли сохранит и треть этой цены. Наконец, самая перевозка разве не отнимет у него времени, которое для него дороже собственности и сполна посвящено заботе о насущном пропитании себя и семьи своей. И что он будет делать с купленным им клочком усадебной земли, который он должен оставить? Может ли он найти для него покупателя за настоящую цену, когда известно, что он поставлен в необходимость продать его? Все эти соображения заставят его постоянно соглашаться на все тягостные условия до тех пор, пока у него останется какая-либо собственность. Спрашивается, где же тут свобода крестьянина и улучшение его быта?

При недостатке оседлости неизбежно уничтожение характера земледельца

В таком положении вещей крестьянин будет поставлен в необходимость выбирать одно из двух: или, оставаясь земледельцем, придти к совершенному разорению, или, продав свой скот и все земледельческие орудия, обратиться к торговле, ремеслам и заработкам даже потерею своего огорода. Само собою разумеется, что он изберет последнее средство, и тогда останется ли в нем земледелец. Нет, он обратится в того же бездомного батрака, подверженного всем бедствиям бродячей жизни, которую правительство желает предупредить. С полным убеждением можно сказать, что одна усадебная земля не может иметь достаточного залога для того, чтоб крестьянин сохранил свою оседлость. Представим же себе десять миллионов ревизских душ или двадцать миллионов жителей, принадлежащих сельскому населению, не имеющих ни малейшего обеспечения в средствах существования и никаких общих интересов с остальным народонаселением России! Не нарушит ли такое положение вещей весь хозяйственный порядок, о поддержании которого заботится правительство? И не доставит ли оно крестьянину вместо свободы самую тяжкую неволю. Такой порядок вещей изменит весь характер нашего крестьянина. Он убьет в нем земледельца и обратит его в горожанина или бездомного батрака. Прибавим ко всему этому, что наш крестьянин привык себя считать собственником владеемой земли. Причину этому надо искать во всей исторической жизни народа: вспомним одно только, что, может быть, значительная часть наших крестьян поступила в крепостное сословие с землею, которая им принадлежала в собственность. Легко ли и возможно ли им будет отказаться от мысли, что владеемая ими земля принадлежит им в собственность, от того убеждения, которое охватило весь их быт, слилось со всем их существованием? Только увольнение крестьян с землею, обеспечивающею им по крайней мере средства пропитания, доставит им возможность сохранить настоящий хозяйственный быт, служащий твердым залогом будущего благоденствия России и примирит их с дворянством, с которым они должны будут иметь много общих интересов как мелкие землевладельцы с богатыми. Вместо борьбы между этими сословиями образуется союз, из которого государственная жизнь будет почерпать новые силы на пути к ее развитию.

Увольнение крестьян с одной усадебной землей не представляет никакой гарантии для интересов дворянства

Мы видели невыгоды подобного освобождения для крестьян, теперь посмотрим, насколько оно обеспечивает интересы помещика. Помещик сохраняет право собственности на всю землю за исключением усадебной, а крестьяне получают ее в вечное пользование. Как согласить эти два понятия? Собственник обязывается уступить свою собственность в пользование другому без всякой возможности возвратить когда-нибудь себе самые существенные признаки права собственности — пользование и свободное распоряжение ею — и притом не имеет возможности даже определять и вознаграждение за эту уступку, ибо количество оброка и работы за пользование его землей определяется комитетом. Если допустить, что подобный порядок останется постоянным, тогда всякая идея о праве собственности на землю должна исчезнуть. Право собственности необходимо предполагает свободу располагать имуществом по усмотрению, уничтожить эту свободу значит вызвать те же самые невыгоды для владельца, как и для крестьянина. А если для обеих заинтересованных сторон подобное положение невыгодно, то для чего же прибегать к нему? Таким образом, необходимо допустить добровольное соглашение и свободу в распоряжениях по крайней мере по истечении срока переходного состояния, но и тогда эта свобода распоряжений будет только пустым словом для бумаги. И в этом случае помещик не может ни отдать в наем эту землю кому-либо другому, ни пользоваться ею сам. Если он сам будет пользоваться ею, то сколько встретит неудобств и ссор с свободными крестьянами, которые поселены в середине его владений? В состоянии ли он уберечь поля свои от одних потрав, а сколько еще других мелких столкновений предстоит ему в таком соседстве. При существующем ныне антагонизме между помещиком и крестьянами эти столкновения будут постоянно поддерживать раздражение, которое неминуемо перейдет в постоянную борьбу, проявляющуюся в мелочах, наносящую постоянный убыток, определить и вознаградить который не в состоянии никакая власть и при лучшем устройстве суда и полиции, нежели у нас. По той же самой причине помещик не в состоянии будет найти и других лиц, которые бы пожелали взять в арендное содержание эту землю. Таким образом, помещик поставлен будет в необходимость отдавать непременно свою землю крестьянам, на ней поселенным. Следовательно, допуская свободное соглашение, помещик лишен возможности свободно располагать собственностию. Нельзя ожидать хороших последствий там, где люди связаны насильно в своих отношениях по имуществу. Но допустим даже, что как крестьяне, так и помещик обойдут все вышеозначенные неудобства и препятствия к доброму соглашению и условятся во всех отношениях. Где гарантия в исполнении этих условий со стороны крестьян? Здесь нет даже той гарантии, которая может существовать в Остзейских провинциях. Там земля разделена на отдельные участки, находящиеся в арендном содержании, поэтому участок по неисправности арендатора может быть отдан другому. У нас же общинное владение землею не представляет и этой гарантии. Разрушить же нашу общину значит перевернуть наизворот всю народную жизнь, пересоздать весь характер народный, что очевидно невозможно.

Платеж оброчной суммы вперед невозможен, потому что для этого надобно, чтоб крестьяне были все чрезвычайно зажиточны, а мы видим, что большая часть их едва имеет средства существования. Если же крестьянин не может ничем обеспечить исправного исполнения своих обязанностей и не будет исполнять их, то останутся ли у помещика какие-либо средства обеспечить свое право собственности и заставить крестьян исполнять договоры даже и при добросовестности и деятельности местных властей. Прогнать их из имения? Невозможно: они живут на своей собственной усадебной земле. Отнять участок владеемой ими земли? Но что с ним делать, когда он состоит из разных полос вследствие общинного владения? И кто пожелает взять его из людей посторонних? Отдать крестьянина в опеку? Кому? И что сделает с ним опека? Продать его движимость? А потом, способен ли он будет продолжать заключенное условие? Все эти неудобства усиливаются условиями общинного владения земли, которое при всем том, представляет много полезных сторон, а главное так присуще русскому человеку. Единственная гарантия интересов помещика есть личность каждого крестьянина отдельно взятого. Но достаточна ли эта гарантия? Скажем более: есть ли тут какая-нибудь гарантия? При таком порядке вещей сколько должно возродиться тяжб между крестьянами и помещиками? Одно число их представит непреодолимую трудность разрешения, а что если при этом принять в соображение недостаточное устройство нашей полиции и суда?

Затруднения эти непременно явятся даже в имениях оброчных. Чего же можно ожидать в имениях, где повинности крестьян будут определены работою? Положительно можно сказать, что имения эти должны совершенно разориться. Кто когда-либо занимался на практике сельским хозяйством, тот знает, из каких мелочных распоряжений состоит оно, сколько заботливости, деятельности и сметливости необходимо иметь, чтобы оно шло с должным успехом. Здесь все зависит от умения распорядиться, от умения воспользоваться временем и благоприятною погодою, а потому требуют немедленного и бесприкословного исполнения договоров, особенной точности в распределении всех работ и непременно известного числа рабочих в известное время. Возможно ли все это в то время, когда останется обязательный труд, но не будет ни той власти, ни того подчинения, которое до сих пор связывали отношения крестьянина и помещика. Смело можно отвечать отрицательно на этот вопрос. Остзейские провинции и здесь не составляют примера. Там земля разделена на участки, и арендатор исполняет повинности чрез своих работников, которым все равно работать ли на помещика или на арендатора, там работник знает и уверен, что если он не будет в свое время на своем месте и не будет работать усердно, то ни один арендатор его держать не станет, и, что таким образом, он потеряет последние средства существования. Такое положение работника само по себе обеспечивает исправность и производительность его работы. У нас напротив, каждый крестьянин имеет свою полосу земли, и помещик должен ведаться с каждым из них особо, и не в состоянии будет их уличить в недобросовестном исполнении возложенных на них обязанностей. Он не придет в известное время на работу, имея (быть может) необходимость употребить это время на свои собственные домашние занятия. Конечно, его можно выслать в другой день, но разве в хозяйстве все равно: иметь рабочего сегодня или завтра. В сельском хозяйстве дорог иногда час, не только день. В летнюю пору иногда по состоянию погоды нужно переменить работу несколько раз. Неужели возможно вести мелочные счеты по всем разнообразным сельским работам, записывать не только рабочие дни, но даже часы, в которые крестьянин находился на известной работе, и каждый день подводить под урочное положение?⁹ К тому же всем известно, что постоянная работа не то, что переменная, как же прилагать урочное положение? При существовании обязательного труда — какая сложная бухгалтерия должна быть заведена в каждом имении, бухгалтерия, которая в малых хозяйствах поглотит если не все, то большую часть доходов. А кто будет вести эту бухгалтерию? Есть ли у нас люди для этого? И, наконец, к чему это все поведет? Корыстолюбие, укрываясь за конторскими счетами, всегда найдет возможность выводить неоплатные долги на крестьянина, а лень, нерадивость и бедность с другой стороны не признают никогда этих счетов правильными, отзываясь неграмотностию. Одним словом, помещик добросовестный будет весь в руках крестьян, а злонамеренный начтет на них неоплатные долги. Следствием этого будут тяжбы и споры без конца, а где данные для их разрешения? Ни конторские счеты, ни показания крестьян не могут быть приняты в уважение: те и другие могут быть с умыслом искажены. Сверх того по мелочности своей каждая неисправность крестьянина не может служить предметом немедленной жалобы, а потому жалобы могут возникать лишь при поверке счетов за некоторый период времени, когда даже и при добросовестности может не остаться никаких доказательств. Память, служащая здесь единственным средством для поверки счетов, может изменить и крестьянину, и помещику. Таким образом, из всего вышеписанного видно, что по упразднении настоящего крепостного права для успешного хозяйства есть только два выхода: или крестьянин должен получать за свою работу денежное вознаграждение, которое не может быть определяемо иначе, как добровольным соглашением, и тогда неисправность его может быть наказываема денежным штрафом, или при существовании обязательной работы он должен быть подчинен помещику с правом телесного наказания, необходимость которого признана даже нынешним положением о крестьянах Эстляндской губернии¹⁰. Но спрашивается: где же будет тогда эта мнимая свобода крестьян и улучшение их быта, если личность их не будет ограждена от произвола землевладельцев? Теперь, по крайней мере, помещик обязан и законом и собственной выгодой заботиться о благосостоянии крестьян, помогать им в случае пожара, голода, падежа и других бедствий, которым они могут подвергнуться, и это хотя несколько вознаграждает крестьянина за потерю его личной свободы, а тогда все эти обязанности должны уничтожиться для помещика, и крестьянин не приобретет свободы. Словом, при увольнении крестьян с одной усадебной землею, чтобы не разрушить хозяйственный, ныне существующий порядок, придется оставить в силе все унизительные положения крепостного состояния, не удержав его выгод.

Невозможность составления и применения урочных положений

Мы видели все неудобства, могущие произойти для помещичьих хозяйств, при увольнении крестьян с одной усадебной землею, но мы придем к убеждению совершенной невозможности существования этих хозяйств, если рассмотрим возможность составления и приложения урочных положений.

Кто когда-либо занимался сельским хозяйством, тот знает до какой степени разнообразны сельские работы, как различно время, потребное для них по разнообразию почвы, состоянию погоды, силам и способностям человека, а также силам рабочего скота. Одно исчисление всех этих работ может представить много затруднений, потому что хозяйства непохожи одно на другое. Здесь все зависит от личности человека, управляющего хозяйством, от его воззрения на хозяйство, от способа, которым он руководствуется в управлении. Иное дело работы в простом рутинном хозяйстве, где распоряжается староста или управляющий по старым обычным преданиям, иное дело, где опытный хозяин старается о постепенном улучшении почвы, много разницы в работах, когда хозяйством управляет чисто практический человек или человек, образованный теоретически, плодопеременное хозяйство требует других работ и в другое время, нежели трехпольное, одни различные способы удобрения, как-то: навоз, глина, мергель, известь, зола представляют множество различных работ, которые предвидеть невозможно. Здесь решительно можно сказать: ‘Что город, то норов, что деревня, то обычай’. При этом нужно взять в расчет, что с развитием сельского хозяйства постоянно являются новые работы, и, что каждый дельный хозяин может предпринять разные необходимые работы, не входящие в состав обыкновенных, например: осушение болот, улучшение лугов и различные их способы. Одно лесоводство при его усовершенствовании может представить множество в настоящее время неизвестных работ. А хозяйственные разнообразные постройки, устройство и починка хозяйственных машин и орудий, особенный уход за скотом! Можно ли все это заранее предвидеть и исчислить в урочном положении? Если же одно исчисление сельских работ невозможно, то сколько же невозможностей представится при определении времени, в которое должна быть произведена известная работа. Все ли равно вспахать десятину на сухом песчаном месте или на осушенном болотном? Все ли равно вспахать ее во время сырой погоды или после продолжительной засухи? К тому же вспахать можно широкими пластами и узкими, глубоко и мелко, а это потребует различного времени. Все ли равно скосить десятину поемного луга, где трава бывает часто в грудь человека, и пустошного, где десятина дает не более 50 пудов сена? Все ли равно скосить эту десятину в сырую погоду или в знойную, утром по росе или среди дня? Все ли равно косить белоус или мягкую траву? В лесу или на открытом месте? Между кочками или на гладком месте? А жатва? Не представит ли она столько же затруднений при определении времени, в которое может быть сжата десятина? Не одно и то же жать редкий хлеб и частый, стоячий и полегший, жать хлеб рослый с колосом полным и крупным, — не одно и то же, что хлеб низкий, с мелким и неполным колосом, словом, все возможные сельские работы требуют совершенно различного времени, смотря по бесчисленным обстоятельствам, при которых они производятся, и разность во времени здесь так велика, что не допускает никакого сравнения. А сколько бесчисленных оттенков между этими крайностями? Возможно ли их все предвидеть в урочном положении, а если даже это и возможно, то кто будет сортировать работы на месте? Перемена работ от состояния погоды разве не имеет влияния на время? Пошел дождь, надо прекратить работу, а идти на другую некогда. Через час можно опять возобновить ее. А сколько таких работ, которые нужно исполнять всем миром, где невозможно определить, кто из крестьян не выполняет урочного положения? И при которых усердие или лень могут быть только видимы, но не доказаны, так, например: подъем тяжестей, гребля сена, уборка снопов. Наконец, как подвести под тесную рамку урочного положения искусство плотника, столяра, кузнеца, которых работы необходимы в сельском хозяйстве. Здесь все зависит от нравственных качеств человека и от побудительных причин его усердия.

Но положим, что комитеты в состоянии будут преодолеть все эти непреодолимые преграды и строгою справедливостью и точностью определят все подробности работ и время, для них нужное: как же громадно в таком случае должно быть это положение, а, между тем, оно должно быть необходимо известно во всех своих подробностях как помещику, так и крестьянину. Конечно, никто не станет утверждать, что человек может соблюдать свои права и исполнять свои обязанности, не имея точного о них сведения. При отсутствии юридических понятий в большей части наших помещиков невозможно предположить, чтобы они вполне поняли свои права и не выступили за пределы их, а если принять в соображение необразованность одних, корысть других, невозможность, по состоянию на службе или другим причинам лично заниматься хозяйством и необходимость передавать свои права управляющим, часто почти безграмотным, что тогда будет? Все эти неудобства усиливаются по отношению к крестьянам еще более. Отсутствие грамотности почти всеобщее не допускает никакой возможности, чтоб крестьянин имел какое-нибудь понятие об урочном положении, а между тем, ему необходимо изучить его во всех подробностях. Есть ли у него достаточно времени, чтоб посвятить его на это изучение, когда он ежедневным тяжелым трудом едва добывает необходимые средства существования, а для изучения громадного положения, при неразвитости крестьянина, нужно будет много времени. Нет, у него не достанет на это ни времени, ни желания: они ему нужны для удовлетворения тех необходимых потребностей, которые у него ежеминутно перед глазами и давят его всей своею тяжестью. А поймет ли он то, что изучил? Не перетолкует ли он его по-своему, как перетолковывает часто законоположения, относящиеся к его быту? Язык книжный, язык образованного человека — не то, что язык крестьянина. Дайте прочитать крестьянину какое-нибудь положение закона, особенно, если оно состоит из длинного периода, он непременно будет спрашивать объяснения на словах. Это подтвердит всякий, кто имел частое сношение с крестьянами по службе. Но допустим, что и времени, и понятия достанет у крестьян для изучения урочного положения, но как перейти отсутствие грамотности? Здесь мы уже совершенно теряемся, ибо знаем, что весьма часто в целой деревне, особенно в мелкопоместных имениях, нет ни одного грамотного.

Мысли об урочном положении для сельских работ невольно обращают внимание на подобные учреждения, уже действующие в нашем законодательстве. Справочные цены и урочные положения при наших технических учреждениях рисуются перед глазами вместе со всем злом, ими порождаемым, со всеми плутнями, мошенничеством и казнокрадством, которым они служат и средством и предлогом. Укрываясь в широком поле урочного положения и справочных цен, недобросовестный чиновник всегда находит окольный путь, чтоб не встретиться с карающей строгостью закона. Неужели при установлении новых начал нашего сельского хозяйства можно желать того порядка вещей, который действует в наших строительных комиссиях. Боже нас упаси от подобной мысли! Мы должны ее отвергать всеми силами нашей души, со всею энергиею человека, в котором есть преданность отечеству.

Мы доказали невозможность существования хозяйств, в которых повинности крестьян будут определены работою, и потому необходимо должны придти к заключению, что все они перейдут в имения оброчные. Но не вся же помещичья земля поступит в пользование крестьян. Половина ее по крайней мере останется во владении помещиков. Спрашивается: что они будут с нею делать? Да не подумает кто-либо, что мы боимся недостатка рабочих, несообразности цен между произведениями земли и наемным трудом и других возражений, к которым прибегают защитники крепостного права. Нет, мы спрашиваем, что помещики будут делать с землею, потому что для всякой промышленности, в которой работа производится наймом, нужен оборотный капитал: при замене крепостного труда наемною работою помещику нужно устроить помещения для рабочих, купить земледельческие орудия и машины (в особенности последние для удешевления производства), обзавестись рабочим скотом, наконец, нужны деньги для содержания рабочих и платы им. На все это помещику нужен значительный капитал при самом устройстве наемного хозяйства. Сверх того при этом хозяйстве нужен и впоследствии наличный капитал на случай неурожая или других бедствий для поддержания хозяйства в настоящем виде. Всякое промышленное предприятие имеет нужду в запасных средствах, тем более имеет в них нужду сельское хозяйство, где по большей части успех и неудача находятся вне всех человеческих расчетов. В таких обстоятельствах копейка рублем оборачивается, — говорит русский человек и говорит правду! Посмотрим на зажиточного крестьянина и бедного, отчего при одинаковом трудолюбии и умении работать, первый скоро переходит в богатого крестьянина, а последний разоряется совершенно? Оттого, что у первого есть копейка, на которую он может приобрести все ему нужное в дешевое время, а продать свой избыток в самое дорогое, у последнего же нужда нужду погоняет, и он поневоле должен платить втридорога за вещь ему необходимую в известное время и продавать по нужде свои произведения в самое невыгодное время. Приходит время сенокоса, крестьянин, имеющий деньги, уже давно купил хорошую косу дешево, не имеющий же денег сперва должен отыскать человека, который бы дал ему хотя какую-нибудь косу в долг, и, таким образом, он теряет время, платит двойную цену и имеет дурную косу.

Точно в таком же положении будет помещик, если устроит свое хозяйство на свои последние деньги или в долг. Приходит осень, надо рассчитаться с рабочими, а цены на хлеб еще не установились, дорог нет, приходится продать хлеб за дешевую цену, чтоб не потерять доверие рабочих, и вот гораздо менее дохода, нежели можно было получить. Выбьет хлеб градом, или постигнет неурожай, придется продавать скот для расчета с рабочими. А потом недостаток удобрения в один год истощит землю на долгое время. Таким образом, хозяйство пойдет все хуже и хуже, и мы имеем полное основание сказать, что помещику нечего делать с оставшейся у него землей, у него нет капитала для устройства наемного хозяйства. С уверенностью можно сказать, что едва ли из десяти помещиков один имеет необходимый для этого капитал. Каким же образом расстроить {Очевидно, в тексте описка: вместо слова ‘расстроить’ по смыслу должно стоять слово ‘устроить’. — Примеч. публ.} совершенно хозяйство девяти десятых помещиков? Огромные потери падут здесь не на одних дворян, а на все государство. В государственной жизни народа интересы всех и каждого тесно связаны между собою, невозможно, чтобы страдания одного сословия не отозвались на других. Весь хлеб, ныне обращающийся в торговле, преимущественно покупается у помещиков. Что ж будет с губерниями, которые не имеют достаточно хлеба для продовольствия своего населения? Чем будут продовольствоваться города? Капиталы, ныне занятые хлебною торговлею, останутся без движения — потеря для торгового сословия. Руки и силы, занятые доставкою хлеба из наших хлебородных губерний к главным центрам внешней и внутренней торговли, будут без дела — потеря страшная для рабочего класса. Вот картина, ожидающая Россию! Неужели подобный порядок вещей может остаться без влияния на государственные финансы? А наше единственное кредитное учреждение — Опекунский совет¹¹, которого все обороты состоят в отдаче вверенных ему капиталов под залог дворянских имений? Судьба его будет решена, он будет продавать почти все имения и едва ли найдет покупателей. А ежели он не в состоянии будет платить по билетам, что скажут тогда капиталисты? Предоставляем судить об этом кризисе людям, более нас знакомым с делом финансового управления, и с ужасом отвернемся от этой картины, не развивая далее ее подробностей.

Невозможность полицейской и административной власти помещика¹²

Нам остается рассмотреть, возможно ли приложение полицейской и административной власти, предоставленной помещику? Что составляет сущность всякой власти вообще? Это нравственная сила, на которую опирается власть. Что составляет сущность помещичьей власти в особенности? Это убеждение крестьянина, что он принадлежит помещику. Сила помещика состоит в этом убеждении крестьянина, которое заставляет его повиноваться и в нужных случаях оказывать помещику свое содействие. Только в редких случаях помещик находится в необходимости прибегать к содействию полиции или местных властей для приведения в исполнение своих распоряжений, и потому существование помещичьей власти возможно. Было бы совсем наоборот, если бы этой нравственной силы не было, для поддержания власти следовало бы постоянно обращаться к правительству. Сверх того помещик имеет право суда за маловажные проступки и безапелляционный суд по имуществу. Все это поддерживает его власть. Но раз нарушить убеждение крестьянина о принадлежности помещику, объявить ему, что он свободен, отнять у помещика право суда и предоставить крестьянину право иметь тяжбу с помещиком по имуществу, значит уничтожить нравственную силу власти, и сделать невозможным всякое подчинение. Предоставлять же власть одному частному лицу над другим на основании одних имущественных отношений невозможно, ибо эта власть не будет иметь никакой нравственной силы. Тут, с одной стороны, явятся несправедливые требования, с другой, при виде несправедливости, нежелание исполнять их. К тому же и самые справедливые требования могут казаться подчиненному неправыми, и он постоянно будет уклоняться от их выполнения, что породит новые причины обоюдного раздражения и борьбы, в которой должны исчезнуть последние следы свободы крестьянина! Если же начала свободы присущи русскому человеку, и если они не будут убиты при этой борьбе, то они должны развиться в совершенную анархию и безначалие.

Администрация общины с утверждения помещика также невозможна, как и сохранение полицейской власти. В таком случае вместе с дробностию помещичьих владений должна дробиться и административная власть, чего нельзя допустить в благоустроенном государстве. Быть может, возразят, что если теперь существует эта дробность, так почему же не допустить ее и в будущее время. Но теперь крепостные люди не имеют прав, все их интересы сосредоточены в интересе помещика, впоследствии же они будут свободные люди, им предоставятся права, часто противуположные интересам помещика. В таком положении административная власть при дробности всегда будет носить характер слабости, что при противуположности интересов даст новый предлог к столкновению и всем его следствиям. Наконец, если бы наши государственные люди и могли обойти все выставленные нами затруднения постепенного освобождения крестьян, то сколько томов надобно написать, чтобы составить положение крестьян всех великороссийских губерний. Сложность отношений при подобном порядке вещей представляет с первого взгляда важные затруднения. Что ж будет, когда эти затруднения усилятся различными местными условиями? Можно ли предвидеть и предупредить все случаи? То, что казалось возможным и хорошим на бумаге, может оказаться совсем другим на практике — и вот беспрестанные изменения и пополнения! Следствием этого будет постоянная неизвестность условий земледельческого быта, как в настоящем, так и в будущем. Давно доказана истина, что только прочность постановлений, относящихся к имущественным отношениям людей, ведет их к развитию, как нравственному, так и материальному.

Составление проектов

Составление проектов положения для крестьян возлагается на губернские комитеты, состоящие из одних помещиков. Кто не желает себе добра и выгоды? ‘Отсеки правую руку, если она не желает добра левой’, — говорит пословица. Личный интерес закрывает часто глаза и людям добросовестным. Хотя мы не подозреваем, чтобы дворянство допустило умышленно какую-либо недобросовестность в этом деле, но считаем невозможным совершенное беспристрастие там, где дворянство будет судьею в собственном деле, без всякого даже участия лиц посторонних. Такое решение не допускалось нигде, даже в самых обыденных и маловажных делах.

Наше законодательство в особенности всегда заботилось о доставлении каждому сословию при всяком случае возможности защищать свои собственные интересы. Строгие правила о приглашении сословий к участию в делах через депутатов и устав о земских повинностях¹³ могут служить этому совершенным доказательством. Конечно, крепостное сословие, как не имевшее никаких прав, было представляемо их помещиками. Но как допустить, чтобы вопрос о даровании права сословию, составляющему третью часть всего народонаселения империи, и о новом устройстве быта почти всего земледельческого сословия в государстве, по преимуществу земледельческом, — вопрос равно важный для всех сословий и тесно связанный со всеми вопросами государственной и общественной жизни — был решен одним только сословием, лично и более всех прочих заинтересованным в этом деле? Мы не думаем, чтобы крепостные люди в настоящее время могли принимать участие в решении этого вопроса. Теперь они вовсе не имеют прав и похожи на заключенных в темнице, которую желают отворить. Вопрос состоит только в том, каким образом отворить дверь в эту темницу и, конечно, до решения его совещание с самими заключенными невозможно. Но отчего же не приглашать к участию в этом деле все прочие свободные сословия, тем более, что они по образу жизни и мыслей более тяготеют к крепостному сословию, нежели к дворянству? Присутствие депутатов их в комитетах совершенно обеспечило бы справедливое решение этого вопроса.

Наконец, в предположениях правительства не видно, поручается ли губернским комитетам окончательное решение вопроса об улучшении быта помещичьих крестьян или проекты их будут обсуживаться и изменяться с целию сколько возможно единообразного разрешения этого вопроса для всего государства. Конечно, нельзя требовать повсеместно совершенного однообразия. Условия быта крестьян неодинаковы по всей империи. Но вместе с тем нельзя допустить и совершенно различного решения этого вопроса во всех губерниях. Устройство быта крестьян должно быть по возможности уравнено: без этого во многих местах, а особенно в близких к разным губерниям, могут произойти недоразумения и вызвать общее недовольство новым порядком вещей. Из всего предыдущего ясно видно, что улучшение быта помещичьих крестьян, основанное на началах, изложенных в Высочайших рескриптах и отношениях министра внутренних дел к генерал-губернаторам виленскому и с.-петербургскому, должно представить следующие неудобства¹⁴

О возможности сокращения некоторых расходов земского сбора и новых налогах Тверской губернии, могущих послужить источниками платежа процентов по облигациям, приписываемым на счет государства¹⁵

I. Ежегодные из земского сбора:
1) От учреждения волостных почт останется в экономии	74 123 р. 31 ³/₄ к.
2) Если отложить устройство тюрем, присутственных мест, этапных помещений и продолжать нанимать для них помещения	35 700 р. 30 к.
3) Если возвратить в ведение городов по-прежнему все существующие в них переправы	20 273 р. 1 ¹/₄ к.
4) Если прекратить совершенно бесполезную выписку Губернских ведомостей для приходов	2361 р.
5) При новом устройстве посредничества предвидится экономии около	2000 р.
Итого из земского сбора 134 457 р. 52 к.¹⁶
II. Если набавить на ведро вина по 50 коп., что весьма возможно при настоящем положении откупов, то с определенного для Тверской губернии ежегодного количества — добавки около	400 000 р.
III. Налог по 5 коп. с 4 096 623 десятин удобной земли доставит около	204 500 р.

К сему нужно прибавить налог с фабрик, заводов, лавок, купеческих капиталов, недвижимых имуществ в городах, и остальное затем может быть легко покрыто прямым налогом с земли или душ, если таковой будет допускаем.

Комитет найдет еще весьма много других средств, о которых мы не можем иметь в настоящее время никакого понятия.

Примечания

¹ Спустя 4 дня после подписания императором Александром II высочайшего рескрипта на имя виленского, гродненского и ковенского генерал-губернатора В. И. Назимова от 20 ноября 1857 г., призывавшего местное дворянство учредить ‘особые комитеты из предводителей дворянства и других помещиков для рассмотрения существующих там инвентарных правил’ и ‘приступить к составлению по каждой губернии, в соответственность собственному вызову представителей дворянства, подробного проекта об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян’, министр внутренних дел С. С. Ланской составил в соответствии с этим указом циркулярное письмо, раскрывающее правительственную программу постепенного освобождения крестьян с выкупом ими ‘усадебной оседлости’, и разослал его по губерниям. Аналогичное письмо было составлено Ланским и после подписания императором Александром II рескрипта на имя с.-петербургского генерал-губернатора П. Н. Игнатьева от 5 декабря 1857 г. о создании в столичной губернии комитета по ‘улучшению быта крестьян’. Сборник правительственных распоряжений по устройству быта крестьян, вышедших из крепостной зависимости. Т. 1., СПб., 1869, с. 1—5 (далее: Сборник…), Материалы для истории упразднения крепостного состояния помещичьих крестьян в России в царствование императора Александра II. Вып. 1, Берлин, 1860, с. 138—169 (далее: Материалы…), Журналы Секретного и Главного комитетов по крестьянскому делу. Т. 1, Пг., 1915, с. 33—50 (далее: Журналы…).

² Всего за период с 1850 по 1857 г. по России было зафиксировано 514 различных волнений помещичьих крестьян. Крестьянское движение в России в 1850—1856 гг. Сборник документов. М., 1962, с. 732—733, Крестьянское движение в России в 1857 — мае 1861 гг. Сборник документов. М., 1963, с. 736.

³ В соответствии с рескриптами императора Александра II от 20 ноября и 5 декабря 1857 г. отмена крепостного права должна была проводиться ‘постепенно, шаг за шагом’, ‘осторожно и благоразумно’. В циркулярных письмах С. С. Ланского от 24 ноября и 8 декабря 1857 г. отмечалось, что крестьяне первое время после объявления воли будут находиться ‘в состоянии переходном’, которое не может превышать 12 лет. За это время они, оставаясь ‘крепкими земле’, должны будут нести повинности в пользу помещика и выкупить свою ‘усадебную оседлость’. Правительство же во время этого переходного периода определит размеры полевого надела крестьян и их повинности за пользование этим наделом.

Журналы… Т. 1, Пг., 1915, с. 18—26, 33—50, Материалы… Вып. 1, Берлин, 1860, с. 129—131, 146—150, 163—167, Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. Изд. 3-е, М., 1968, с. 85.

⁴ Имеются в виду три губернии Российской империи: Курляндская, Лифляндская и Эстляндская (современные Латвия и Эстония). В соответствии с законами 1816—1817 гг. и 1819 г. крестьяне этих губерний получали личную свободу. Однако земля оставалась в руках у помещиков, у которых крестьяне вынуждены были брать ее в аренду, за что отбывали сначала барщинную повинность, а затем были переведены на смешанную аренду, то есть вносили помещику часть арендной платы деньгами. В 30—40-е гг. XIX в. в Остзейских губерниях обострилась борьба крестьян с помещиками. Правительство разработало ряд новых аграрных законов, направленных на некоторое улучшение положения крестьянства: барщина заменялась оброком, и крестьянин получал право выкупать с согласия помещика свой земельный участок. В Лифляндии такой закон был принят в 1849 г., а в Эстляндии — в 1856 г. Но эти нововведения проводились в жизнь слишком медленно и непоследовательно: затягивался перевод крестьян на оброк, помещик часто отрезал у крестьян значительную часть земли в свою пользу, что вело к обезземеливанию крестьянства и росту числа батраков. Долгое время сохранялось право телесного наказания помещиком крестьян. (История СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Т. 4, М., 1968, с. 371—375, История Латвийской ССР. Т. 1, Рига, 1952, История Эстонской ССР. Т. 1—2, Таллинн, 1961—1966.)

⁵ Имеется в виду крепостное население 29 так называемых великороссийских губерний: Астраханской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Вятской, Казанской, Калужской, Костромской, Курской, Московской, Нижегородской, Новгородской, Олонецкой, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Пермской, Псковской, Рязанской, Самарской, С.-Петербургской, Саратовской, Симбирской, Смоленской, Ставропольской, Тамбовской, Тверской, Тульской, Ярославской. Общая численность крепостных крестьян в этих губерниях по переписи 1858 г. составляла свыше 13,5 млн. человек.

Тройницкий А. Г. Крепостное население в России по 10-й народной переписи. СПб., 1861, с. 49, Водарский Я. Е. Население России за 400 лет (XVI — начало XX вв.). М., 1973.

⁶ Усадебная земля (усадебная оседлость). В секретном отношении No 36, составленном министром внутренних дел С. С. Ланским в качестве приложения к высочайшему рескрипту от 20 ноября 1857 г. В. И. Назимову, давалось следующее определение ‘усадебной оседлости’: ‘1) Усадебную оседлость крестьянина составляют: изба или хата, в которой он живет, с двором и принадлежностями, с огородом и с землею под оными. 2) Права свободного состояния и право собственности на эту оседлость приобретаются крестьянами не иначе, как по взносе ими, в продолжение переходного срока, выкупа, сумма коего не должна превышать ценности приобретаемой ими в собственность оседлости. 3) Уплата сия может быть произведена или деньгами или особыми работами, независимо от тех, которые крестьяне обязаны отбывать за земли, им отводимые в пользование…’.

А. М. Унковскому и А. А. Головачеву такая трактовка показалась крайне узкой, не обеспечивающей быт крестьянина, закрывающей путь для самостоятельного развития крестьянского хозяйства. ‘Они находили нужным, — вспоминала в своих мемуарах дочь Унковского С. А. Унковская, — отдать крестьянам всю ту землю, которой они владели до реформы, причем при немедленном полном выкупе сделать им 10% скидку. Они стояли не только за улучшение быта крепостных крестьян, как намеревалось правительство, а за полное их освобождение: оставить за ними не только усадебные земли, как настаивало большинство дворян, но и полный полевой надел’.

Материалы… Вып. 1, Берлин, 1860, с. 147—148, Журналы… Т. 1, Пг., 1915, с. 38, 271—275, Унковская С. А. Алексей Михайлович Унковский. Воспоминания (ОР ГПБ, ф. 1007, оп. 1, ед. хр. 21, л. 51).

⁷ Имеется в виду губернский дворянский комитет по устройству и улучшению быта помещичьих крестьян. Такие комитеты по распоряжению правительства в 1858 г. были открыты в 48 губерниях и областях европейской России. Целью их деятельности было изучение местных условий в каждой губернии, определение положения помещичьих крестьян и составление проектов их освобождения и обеспечения быта крестьянства. ‘Каждому губернскому комитету, — указывалось в рескрипте императора Александра II от 20 ноября 1857 г. виленскому, гродненскому и ковенскому генерал-губернатору В. И. Назимову, — состоять под председательством губернского предводителя дворянства из следующих членов: а) по одному от каждого уезда губернии, выбранному из среды себя дворянами, владеющими в том уезде населенными имениями, и б) двух опытных помещиков той же губернии по непосредственному назначению начальника оной… Губернские комитеты, по открытии их, должны приступить к составлению по каждой губернии в соответственность собственному вызову представителей дворянства, подробного проекта об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян оной…’ По мере составления названных проектов губернские комитеты направляли их в столицу в Главный комитет по крестьянскому делу, который с марта 1859 г. передавал эти проекты в Редакционные комиссии для систематизации их и выработки общего проекта реформы. Тверской губернский комитет работал с 7 августа 1858 г. по 7 февраля 1859 г.

Журналы… Т. 1, Пг., 1915, с. 33—35, Материалы… Вып. 1, Берлин, 1860, с. 139—140, Сборник… Т. 1, СПб., 1869, с. 1—3.

⁸ Помимо усадебной оседлости, как предполагалось высочайшими рескриптами, крестьяне могли получить и полевые наделы за ‘отбывание ими для помещика натуральных повинностей и работ, или же за плату помещику оброка деньгами или произведениями’. От пользования этим наделом крестьянин, пока он находился ‘в состоянии переходном’, не имел права отказываться, в то время как вопрос о предоставлении или непредоставлении крестьянину полевого надела целиком и полностью зависел от доброй воли и желания помещика. Таким образом, наем полевого надела был обязателен только для крестьян.

Журналы… Т. 1, Пг., 1915, с. 38, 48, Материалы… Вып. 1, Берлин, 1860, с. 148—149, 164—166.

⁹ Фиксированная для каждой губернии в отдельности ежедневная норма барщинной и оброчной повинностей, которые крестьянин обязан выплачивать помещику за пользование земельным наделом. ‘Размер как оброка, так натуральных повинностей и работ, — отмечалось в секретном отношении С. С. Ланского, приложенном к высочайшему рескрипту В. И. Назимову, — должен быть положительно определен соответственно пространству и качеству отведенной в пользование крестьян земли… Натуральные повинности и работы отправляются на основании особых урочных положений, кои должны быть составлены губернскими комитетами на основаниях, сколь возможно простых и несложных… В случае неисправности во взносе оброка, помещику предоставляется право обращать неисправного плательщика на работы натурою, при неисправности же крестьянина в исполнении работ натурою, помещик может лишать его того участка земли, коим сей крестьянин пользуется’. Журналы… Т. 1, Пг., 1915, с. 39, Материалы… Вып. 1, Берлин, 1860, с. 149—150.

¹⁰ Имеется в виду новый аграрный закон 1856 г. См.: примеч. ⁴.

¹¹ Одновременно с учреждением воспитательных домов в Москве (1763) и С.-Петербурге (1772) были основаны два опекунских совета для управления этими воспитательными домами и созданными при них кредитными учреждениями. В соответствии с уставом 1829 г. Опекунского совета и его экспедиций данные кредитные учреждения наряду с выполнением своих основных функций давали нуждающимся представителям дворянских фамилий займы из 6 процентов ‘под залог недвижимых имений, состоящих в деревнях, и каменных, в столицах находящихся домах, …под залог облигаций Комиссии Погашения Государственных долгов’ и т. п. В 1873 г. петербургский и московский опекунские советы, главный совет женских учебных заведений и московское его отделение были соединены в один совет под названием Опекунский совет учреждений Императрицы Марии.

Устав Опекунского совета и его экспедиций. СПб., 1829, с. 55.

¹² В публикуемом нами варианте записки этот раздел не имеет специального названия (см.: ОР ГПБ, ф. 73, ед. хр. 395, л. 19). Однако поскольку по тексту он полностью совпадает с вариантом, находящимся в фонде 89 (ед. хр. 160, л. 59 об), где значится под заголовком ‘Невозможность полицейской и административной власти помещика’, то и в данной публикации он приводится под этим названием.

¹³ Очевидно, имеются в виду земские соборы XVI—XVII вв., выполнявшие роль центральных сословно-представительных учреждений в России. К участию в них привлекалась Боярская дума, включая и думных дьяков, высшее духовенство, верхушка светских феодалов, представители наиболее зажиточной части посада (крестьянство в земских соборах практически не участвовало).

Устав о земских повинностях был принят в 1851 г. Он разделял все земские повинности на денежные и натуральные. Денежные земские повинности шли на содержание полицейских и судебных органов, административных и земских учреждений, больниц, школ, пожарных дружин. Крестьяне исполняли также и натуральные земские повинности: строительство и ремонт дорог, мостов, поставка подвод, обеспечение войск квартирами и т. п.

Акты, относящиеся к истории земских соборов. М., 1909, Черепнин Л. В. Земские соборы русского государства в XVI—XVII вв. М., 1978, Материалы по земскому общественному устройству. Т. 1, СПб., 1885, Веселовский Б. Б. История земства за 40 лет. Т. 1, СПб., 1909.

¹⁴ Именно этой фразой начинается имевшийся у Г. А. Джаншиева вариант записки А. М. Унковского и А. А. Головачева. С этого места текст писал уже Унковский. Джаншиев Г. А. А. М. Унковский и освобождение крестьян. М., 1894, с. 58. Примечание.

¹⁵ Эта записка, приложенная к тексту проекта Унковского и Головачева, публикуется нами по списку фонда 89 (оп. 1, ед. хр. 160, л. 84 об. — 85 об.), хотя она имеется и в фонде 73 (ед. хр. 395, лл. 24—24 об.), по которому дается весь основной текст публикации. Однако в фонде 73 эта записка-приложение составлена очень мелким и неразборчивым почерком. Тем не менее приводимые в ней цифры и отдельные, поддающиеся прочтению слова, полностью совпадают с тем, что имеется в варианте фонда 89.

¹⁶ В документе при итоговом подсчете допущена явная арифметическая ошибка: вместо 134 457 Р. 63 к. стоит 134 457 р. 52 к.

Публикация А. Д. ЯНОВСКОГО

Записка А. М. Унковского и А. А. Головачевао недостатках правительственной программыкрестьянской реформы (1857 г.).