Заметки провинциала, Чириков Евгений Николаевич, Год: 1911 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Замтки провинціала

Праздникъ мира и любви. Волки въ овечьей шкур. Святочныя сказочки: о честномъ интендант, о счастливомъ мужик, о свтломъ пастыр, о застнчивомъ полиціймейстер, о честномъ октябрист, о безкорыстномъ союзник, о смтливомъ педагог, объ одной бдной двочк.

Святки на двор. Праздники. Хотлось бы, читатель, позабыть о бдствіяхъ существенныхъ, не огорчать тебя несовершенствами нашей русской жизни, а порадовать чмъ-нибудь… Но чмъ порадуешь… Наступилъ праздникъ любви и мира. Великую радость обновленія приноситъ намъ въ 1912-й разъ всть о рожденіи Христа:

— На земл миръ и въ человцхъ — благоволеніе.

Но миръ все еще остается въ недостижимыхъ мечтахъ человческихъ, а человческая кровь льется: итальянцы убиваютъ турокъ и арабовъ, турки и арабы — итальянцевъ, а величайшее изобртеніе послдняго времени, давшее человку крылья, чтобы летать и парить надъ гршною землей, служить злому длу взаимнаго истребленія, и насъ, ‘православныхъ христіанъ’ этотъ праздникъ любви и мира застаетъ въ воинственномъ настроеніи: насъ убиваютъ персы, а мы — ихъ…

Нтъ на земл мира и нтъ въ человцхъ благоволенія… А нашу бдную родину Христосъ застаетъ не только воюющей съ персами, а еще и со всми меньшими братіями, волею историческихъ судебъ отданныхъ подъ наше покровительство.

— Нсть бо эллинъ и іудей!— сказалъ Христосъ.

Но забыты эти Христовы слова, многіе не хотятъ знать этой заповди и кричатъ:

— Жидъ! Полякъ! Хохолъ! Финлянецъ! Армянинъ! Не братья, а враги они вамъ!

И нтъ мира. Есть вражда и ненависть, растущая съ каждымъ годомъ все ярче…

А сющіе ложь и ненависть, гасящіе любовь человческую на земл все попрежнему славословятъ родившагося Христа и поютъ гимны о мир и благоволеніи, не подозрвая, что они распинаютъ своего Бога…

Не васъ ли Христосъ называлъ ‘Волками въ овечьей шкур’?.. О, сколько васъ рыщетъ теперь по лицу нашей бдной родины подъ видомъ друзей, непрестанно пекущихся о нашемъ земномъ и небесномъ благополучіи!..

Христосъ говорилъ своимъ ученикамъ:

— Васъ будутъ гнать, но вы идите и творите волю Мою…

Волковъ въ овечьей шкур не гонятъ. Подобно Крыловской стре. коз, они могутъ сказать, что подъ каждымъ листомъ имъ

Готовъ и столъ, и домъ…

Не волкъ ли это говорить по полтиннику за строчку:

‘Русскій народъ — родной мн, но я думаю, что для спасенія его энергіи и таланта онъ долженъ почувствовать вс категорическіе императивы природы, начиная съ голода и холода’…

Откуда сей любвеобильный народникъ? О, конечно, изъ ‘Новаго Времени’. Тамъ, какъ извстно, всхъ сильне любятъ мужика и всхъ искренне желаютъ блага русскому народу…

— Родной мужичекъ! Ты — бденъ, ты — загнанъ, ты — невжествененъ, ты шь мякину вмсто хлба, ты пухнешь съ голода… О, поврь, что я люблю тебя, мужичекъ, вдь ты — родной мн!.. Не бда, что ты бденъ, а я сытъ, не бда, что ты — загнанъ, а я въ милостяхъ, не бда, что ты пухнешь съ голода, а я пухну отъ гонорара и милостей. Поврь, что такъ лучше для тебя! Если бы я не любилъ тебя, я огорчался бы тмъ, что ты пребываешь въ столь тяжкомъ положенія. Но я люблю тебя, какъ самого себя, и потому радуюсь, что ты такъ несчастенъ. Несчастіе и опухлость, невжество и загнанность разовьютъ въ теб энергію и таланты. Поврь, что такъ лучше!.. Изъ любви къ теб скажу, что враги твои — т, которые рвутся помочь теб, накормить тебя, просвтить тебя, дать теб правосознаніе, пробудить въ теб человческое достоинство… Начальство отлична знаетъ это, и поэтому идетъ по пути развитія твоей энергіи и талантовъ… Мы съ начальствомъ любимъ тебя, родной, поэтому голодай спокойненько, помирай смирнехонько!…

Такъ говоритъ Заратустра ‘Новаго Времени’, родной мужичку Меньшиковъ. Трогательная любовь, отъ которой мужичекъ можетъ попасть въ царство небесное, а Меньшиковъ въ еще большую милость къ начальству. Обоимъ хорошо!

— Посмотри, уда, въ глаза новорожденному Христу!…

Волкъ литературный. А вотъ волкъ педагогическій…

Христосъ любилъ дтей. Онъ говорилъ:

— Будьте, какъ дти…

О, учители, ведущіе дтей нашихъ къ познанію блага! Вдь такъ ваше призваніе начертано въ молитв посл ученія. Каждый день вы, учители, по окончаніи уроковъ въ школахъ, стоите вмст съ ребятами предъ образомъ любившаго такъ дтей Христа и молитесь, и видите, и слышите, какъ ребята, ввренные вашей любви и попеченію, молятся за васъ:

—… ‘За родителей и учителей, ведущихъ насъ къ познанію блага!’…

Вотъ маленькій карапузъ приготовительнаго масса… Онъ другой религіи, но стоитъ вмст со всми вами. Онъ маленькій сынъ того народа, изъ котораго вышелъ Христосъ…

— Въ ненависти ли къ еврейскимъ младенцамъ — то благо, къ которому вы должны вести дтей?.. Не еврейскія ли дти сидли на колняхъ Христа?..

Посмотрите же, какъ вы познаете то благо, о которомъ творите молитву.

Младенецъ приготовительнаго класса, наслушавшись разговоровъ старшихъ, вмшался въ уборной въ разговоръ товарищей о покойномъ премьер Столыпин и непочтительно сказалъ что-то по его адресу… Христіанинъ донесъ на еврейскаго младенца вамъ, учителямъ, и вы, поощривши доносъ, устроили судъ надъ ребенкомъ. Вы сдлали изъ несмышленыша политическаго преступника и навсегда лишили его права учиться, т.-е. познавать благо!…

Съ серьезными лицами, съ опущенными брадами и нахмуренными очами вы, взрослые люди, быть можетъ, въ тайн неоднократно осуждавшіе не только своего министра, но и самого Господа Бога, обсуждали, какъ больне наказать ребенка за ‘политическія убжденія’!.. Революціонеръ приготовительнаго класса!.. Не жди пощады отъ ведущихъ тебя къ познанію блага!.. Педагогическій совтъ пошелъ дальше охраннаго отдленія: тамъ все-таки надо имть лтъ пятнадцать отъ роду, чтобы получить званіе опаснаго и политически-неблагонадежнаго человка, здсь же’ въ судилищ учителей, ведущихъ къ познанію блага, достаточно и девяти…

Вмсто того, чтобы позвать ребенка и наедин пожурить его и объяснить ему, что онъ не долженъ говорить того, въ чемъ онъ ничего не понимаетъ,— устраивается торжественное судилище, и еврейскій младенецъ приносится въ жертву ненависти!..

— Ну, а гд же любовь къ дтямъ и познаніе блага?..

Да здравствуетъ доносъ! Не такъ ли, г.г. педагоги? Да здравствуютъ будущіе ‘сотрудники’ охранныхъ отдленіи!.. Не такъ ли?Да будетъ благословенна память того фараона Ирода, который устроилъ избіеніе еврейскихъ младенцевъ!..

О, волки въ овечьихъ шкурахъ!.. Посмотрите въ лицо Христа- младенца, который, сдлавшись взрослымъ, сказалъ:

— Будьте, какъ дти!..

Волки педагогическіе. А вотъ волкъ духовнаго вдомства…

Приходитъ батюшка на собраніе баптистовъ съ ‘гостемъ’. Баптисты бесдуютъ о загробной жизни. Гость вмшивается въ бесду и смущаетъ врующихъ, какъ дьяволъ:

— О какой будущей жизни говорите вы, братіе? Умретъ человкъ, съдятъ его черви и… кончено!

Возроптали врующіе. Нарушился миръ и благоволеніе среди христіанъ, собравшихся во имя Христа…

— Уходи отъ насъ!..

Шумъ. Крики негодованія. А ‘гость’ ухмыляется… И кончилась молитва полицейскимъ протоколомъ…

Кто же ты, гость, приведенный православнымъ пастыремъ?..

Миссіонеръ, призванный возвращать заблудшихся овецъ въ лоно православной церкви!

Но всего больше развелось теперь волковъ патріотическихъ, которые поютъ подъ окнами ‘нашего дома’ о любви къ отечеству и его ‘устоямъ’, служатъ тайно и явно длу патріотизма, получая приличное вознагражденіе за свою преданность ‘устоямъ’ изъ ассигнованныхъ свтлыхъ и неассигнованныхъ темныхъ суммъ…

— Какой просторъ!..

‘Чуть ни ежедневно,— пишетъ рязанскій рестораторъ губернатору,— чины сыскного отдленія являются ко мн въ ресторанъ, ругаются площадной бранью, будятъ остановившихся въ гостиниц… Недавно начальникъ сыскного отдленія Баулинъ ворвался въ мои гостиницу, произвелъ обыскъ, кричалъ на меня и грозилъ закрыть гостиницу. На меня составленъ подложный протоколъ. Вс эти притсненія длаются потому, что я сталъ отказывать въ крайне частыхъ требованіяхъ безплатно угощать ихъ, что непосильно для меня, а такъ же потому, что я пересталъ отпускать на домъ безплатно водку и пиво надзирателю сыскного отдленія Свириденко’…

Страшно жителю попасть въ сыскное отдленіе для удостовренія личности. Разв у жителя есть личность? Кто сказалъ, что есть у него личность? У него есть только морда, устроенная для того, чтобы бить по ней…

Недавно въ Елизаветградскомъ окружномъ суд разбирался процессъ агентовъ полицейскаго сыска. Волосы встаютъ дыбомъ- когда слушаешь свидтелей и потерпвшихъ…

Заподозрнныхъ въ краж или другихъ преступленіяхъ людей допрашивали съ такимъ ‘пристрастіемъ’, что нкоторые длались на всю жизнь калками, иные умирали, а иные, спасая душу и тло, возводили поклепы на себя и другихъ, лишь бы избавиться отъ пытокъ… Тщетно избиваемые взывали къ милосердію и къ Богу: сыскной приставъ Чернявскій кричалъ:

— Твой Богъ не спасетъ тебя, а вотъ мой Богъ, наврно, изобьетъ тебя!..

Одного, заподозрннаго въ краж лошади, били долго и упорно, но сознанія не вылетало изъ его устъ. Посл одного такого допроса, онъ потерялъ совсмъ сознаніе. На другой день его снова вызвалъ къ себ Чернявскій и сказалъ:

— Говори!.. Пожалй свою душу и тло!..

— Ваше высокоблагородіе!.. Клянусь Богомъ, что не виноватъ и ничего не знаю… Пощадите невиннаго!..

— Укажи вора!..

— Не знаю… Не могу…

— Покажи на какого-нибудь богатаго жида!..

Несчастный, спасая свою душу, привелъ Чернявскому жида.

— Какъ же вы привели его?.. Почему?— спрашиваютъ на суд.

— Я спасалъ свою душу… Меня убивали…

— А вы знали этого еврея?

— Нтъ! Мн Чернявскій далъ пакетъ и стражника. Я пошелъ но селу и въ первой еврейской лавк указалъ на еврея, который будто бы купилъ у меня краденую лошадь. Его стражникъ арестовалъ, мы пришли къ Чернявскому, и тотъ отпустилъ меня…

Спасеніе души при помощи ‘богатаго жида’!.. Какія яркія характеристики переживаемаго времени преподноситъ намъ дйствительная повседневная жизнь!…

Какъ ни вертись, а все въ ‘жида’ упрешься. Даже для спасенія души и тла теперь приходится жителю приноситъ въ жертву ‘богатаго жида’…

Не вернулись ли мы въ средніе вка?.. Не воскресъ ли Великій Инквизиторъ?

— Рождество Твое, Христе Боже нашъ, возсіяй міру и свтъ Разума!..

Не хочу больше, читатель, развертывать предъ тобою язвы и гнойники нашей жизни… Тяжело, питатель!.. Праздникъ мира и любви… Хочется быть радостнымъ и имть чистую, какъ у ребенка, душу… Хочется, какъ давно-давно когда-то, раскрыть глаза и спросить маму:

— Христосъ, мама, родился?..

— Да…

— Что же ты меня не разбудила?.. Когда онъ родился?

— Сегодня ночью. Ты спалъ крпко…

Яркое морозное солнечное утро. Гудитъ церковный колоколъ,— къ ранней обдн. Въ дтской чисто и какъ-то странно тихо и торжественно. На полу солнечныя пятна. Озираюсь, прислушиваюсь, есть въ этомъ солнечномъ утр въ гудящемъ колокол и въ торжественной тишин что то новое, тайное’ особенное… Ночью это случилось…

— Мама, какъ мн хотлось бы увидать маленькаго Христа…

— Этого нельзя. Человкъ не можетъ…

— А Онъ гд теперь? Въ церкви?

— Онъ на земл. Съ людьми… Невидимый Онъ…

— А можетъ быть, онъ въ церкви за обдней?!.

— Можетъ быть…

— Я хочу въ церковь!.. Пусть няня поведетъ меня!!

— Иди!..

Нарядно одтый. Волосы на голов приглажены. Стою и молюсь:

— Дай Богъ, чтобы Ты меня замтилъ!.. Я такъ люблю тебя, такъ люблю!..

Вспоминаются разсказы про Христа, которые слышалъ отъ мамы И няньки.

— Онъ очень любилъ маленькихъ мальчиковъ и двочекъ, и когда выросъ большой, то сажалъ ихъ къ себ на колнки, игралъ съ ними и давалъ имъ гостинца… Онъ былъ очень-очень добрый и веллъ любить всхъ-всхъ!..

Съ клироса несутся радостные каноны въ честь новорожденнаго Христа, а я слушаю и все фантазирую и мечтаю…

— А вдругъ Онъ придетъ ко мн ночью въ дтскую?.. Мы съ Нимъ подружимся… Что бы ему подарить? Не знаю, что Онъ любитъ… Пушку онъ не любитъ,— мама говоритъ, что Онъ не велитъ убивать никого, даже птичекъ…

Какой радостью горло дтское сердце!.. Гд ты, радость? Кто пришелъ и похитилъ ее и положилъ въ сердце горечь жизни?.. Ахъ, какъ хотлось бы попрежнему врить и любить, мечтать и фантазировать!..

Да, читатель, прошло и ушло… А такъ хочется помечтать, обмануть себя и сказкой и вымысломъ…

Оставимъ газеты, телеграммы, закроемъ глаза и будетъ фантазировалъ. Я буду разсказывать теб сказки, а ты — слушай.

1. Сказка о честномъ интендант.

Жилъ-былъ на свт интендантъ, который никогда въ жизни не бралъ взятокъ. Приходили къ нему подрядники и говорили:

— Примите сапоги!

Онъ бралъ въ руки сапоги и отвчалъ:

— Но они безъ подметокъ!

— Вы думаете, что подметки необходимы для солдатъ?.. Вдь мужики съ дтства привыкаютъ бгать босикомъ, сапоги — только помха…

— Не могу принять сапогъ безъ подметокъ. Я клялся передъ образомъ служить врой и правдой отечеству.

— Мы васъ хорошо поблагодаримъ!

— Я не продаю своей совсти.

Бились, бились подрядчики съ честнымъ интендантомъ, жаловались на него высшему начальству, соблазняли золотомъ и обращались къ холодному разсудку,— ничего не вышло. Пришлось поставить сапоги съ подметками и удалось всучить только одну пару безъ подметокъ. Когда честный интендантъ обнаружилъ этотъ обманъ, онъ слъ на стулъ, Снялъ свои собственные сапоги и замнилъ ими подброшенные подрядчиками, которые надлъ на свои ноги.

И такъ онъ ходилъ въ сапогахъ безъ подметокъ, и, когда ему указывали, что неудобно ходить порядочному человку въ сапогахъ безъ подметокъ, онъ гордо говорилъ:

— Я бденъ, потому что я честенъ!..

И когда всть объ этомъ интендант дошла до Петербурга, его сдлали самымъ главнымъ интендантомъ. И съ тхъ поръ интенданты перестали воровать.

2. Сказка о счастливомъ мужик.

Жилъ-былъ мужикъ, который все пилъ водку, не платилъ податей и голодалъ.

Пришелъ къ нему акцизный контролеръ, членъ общества трезвости, и сталъ стыдить:

— Что ты пьешь, мужичекъ, вдь весна на двор, вдь сосди твои…

— Съ горя, ваше благородіе, да отъ бдности!..

— Нехорошо пить, мужичекъ, гршно и вредно!..

И далъ акцизный мужичку картину, въ которой изображались муки пьяницы на томъ свт и на этомъ свт. Вздохнулъ мужичекъ и говоритъ:

— Кабы у насъ, ваше благородіе монополіи не было, можетъ, я и бросилъ бы!.. Похлопочи, чтобы закрыли у насъ лавочку-то!..

Написалъ акцизный контролеръ своему начальству о томъ, что мужикъ проситъ винную лавочку закрыть. Начальство перекрестилось и сказало:

— Слава Теб, Господи!..

И лавочку закрыли…

Прошло много ли, мало ли времени, прізжаетъ земскій начальникъ и говоритъ:

— Какъ же это, такой-сякой?.. Теперь и водки не пьешь, а податей все равно не платишь?.. Лнтяй ты, такой, сякой!..

— Бдность, ваше высокоблагородіе!..

— А почему бдность?..

— Земля наша малая, не токма скотину…

— Ну, понесъ! На хутора надо выдляться… Интенсивное хозяйство вести!

— Несподручно, ваше благородіе….— А подъ арест хочешь?..

— Согласенъ, ваше высокоблагородіе… Народъ мы темный…

Пріхалъ членъ землеустроительной комиссіи, а мужикъ ему:

— Несогласенъ я на отруба!..

— Ахъ, ты, дурень!.. Своей пользы не понимаешь… Садись въ тарантасъ!

— Куда ты меня, ваше высоко?…

— Урядникъ! Посади его, дурака, ко мн на козлы!..

Посадили мужика на козлы и похали. Пріхали къ хутору Рокка и говорятъ:

— Видишь?

— Вижу, ваше высокоблагородіе!…

— Если выдлишься, и у тебя будетъ то же…

Разгорлись у мужика глаза и зубы. Стоитъ, хлопаетъ себя по ляжкамъ и восклицаетъ:

— Жисть-то!… Жисть-то!.. Помирать не надо!..

— То-то и есть, дурень ты этакій!.. Не понимаешь, что начальство тебя любитъ и о теб непрестанно, и днемъ и ночью, печется…

Упалъ мужикъ въ ноги, застучалъ лбомъ въ землю и заревлъ:

— Будь отцомъ роднымъ, выдли на отруба!…

Выдлился мужикъ на отруба и зажилъ. Съ голоду не пухнетъ, холерой не помираетъ, четырехпольную систему на своей десятин завелъ, дв лошади, дв коровы, дв свиньи іоркширскихъ, да шесть овецъ курдючныхъ иметъ. Блымъ полотенцемъ вытирается, по утрамъ въ палисадник чай съ собственнымъ медомъ пьетъ и каждое утро и ночь о начальств Богу молится.

Иногда въ гости къ нему начальство прізжаетъ: земскій, акцизный, членъ землеустроительной комиссіи чайку съ медкомъ попить. Хозяйка ихъ сладкой ягодной настойкою потчуетъ, сливочками поитъ, а хозяинъ впередъ за два года подати платитъ и росписки не беретъ…

— ‘Ну, какъ, хорошо ли теб?— спрашиваютъ начальники.— Чего бы ты еще хотлъ?..

— Всмъ доволенъ!.. Окончательно счастливъ, и ничего больше мн не надо!

А все не слушалъ насъ!..

— Дуракъ былъ, ваши благородія!.. Много лтъ вамъ здравствовать!…

И всмъ было пріятно: и мужику, и начальству… И голодъ съ той поры прекратился…

III. Сказка о пастыр.

Жилъ-былъ въ сел батюшка. Приходили къ нему темные мужики и опрашивали:

— Батюшка! Скажи намъ по совсти:— жидъ — человкъ или не человкъ?..

— Человкъ, православные!..

— То-то мы сумнвались… Урядникъ сказывалъ, что жидъ не человкъ…

— Заблуждается урядникъ.

— Стало быть, убить жида, на томъ свту отвтишь?

— А какъ же, православные? Господь Богъ всхъ любить -веллъ, даже враговъ своихъ…

— Да мы-то ничего, а только онъ все народъ смущаетъ…

Призвалъ къ себ батюшка урядника и говоритъ:

— Какъ же ты, урядникъ, говоришь такія слова?.. Слушай-ка, что пишется въ Св. Писаніи… Прочиталъ батюшка уряднику притчу Христову ‘О ближнемъ’ и такъ растрогалъ урядника, что тотъ долго плакалъ, а потомъ отеръ слезу и говоритъ:

— Спасибо, батюшка, что образумилъ меня, окаяннаго!…

Подружились батюшка съ урядникомъ и сказали другъ другу:

— Просвщай ты законами божескими, а я буду просвщать законами человческими!

И водворились въ сел Мякинникахъ правда божеская и человческая, и никогда здсь батюшка не помогалъ уряднику въ земномъ, а урядникъ батюшк въ небесномъ, а ссоръ все-таки не было….

— Свтлый у насъ пастырь!— говорили мужики.

А про урядника губернаторъ говорилъ:

— Хорошій урядникъ у меня въ сел Мякинникахъ!

IV. Сказка о застнчивомъ полиціймейстер.

Жилъ-былъ въ одномъ город полиціймейстеръ, и такой онъ былъ застнчивый, что когда приходилось горожанина въ участокъ сажать, краснлъ и говорилъ:

— Какъ же вы, гражданинъ, заставляете меня въ участокъ васъ сажать?

А посадивши, такъ мучился, что и ночью покою не имлъ.

Разбудить жену и говоритъ:

— Маничка! Вотъ мы съ тобой рядышкомъ на перин спимъ, а тамъ у меня, въ участк — житель сидитъ…

— Богъ съ нимъ, спи!..

— Не могу… Совстно!

Встанетъ съ постели, подойдетъ къ телефону и звонитъ дежурнаго пристава:

— Тамъ у васъ житель сидитъ, такъ вы озаботьтесь, чтобы ему тюфякъ дали и предварительно этотъ тюфякъ персидскимъ порошкомъ обсыпали, чтобы гражданина клопы не кусали!..

Домовладльцы приходятъ его съ праздникомъ поздравлять и приносятъ каждый по запечатанному конверту, а онъ такъ конфузится, что не можетъ глазъ съ полу поднять и шепчетъ:

— Вы меня обижаете, граждане!.. Поздравленіе съ праздникомъ съ вашей стороны само но себ уже есть подарокъ… Я такъ тронутъ вашимъ вниманіемъ…

— Возьмите, достоуважаемый, отъ чистаго сердца!..

— Съ удовольствіемъ бы, но не могу.

— Хотя… одинъ конвертъ!..

— Господа!..

Полиціймейстеръ краснетъ все больше, закрываетъ лицо руками it стыдливо скрывается… Выходитъ приставъ и говоритъ:

— Господа! Полиціймейстеръ обидлся на васъ… Онъ говоритъ, что ему стыдно за васъ!

Когда случалось ему попасть на лекцію, гд лекторъ упоминалъ о конституціи или парламент, онъ стыдливо опускалъ взоры и вздыхалъ, а затмъ на цыпочкахъ выходилъ вонъ и шепталъ:

— Какъ это неделикатно со стороны лектора!..

— Быть можетъ, закрыть собраніе?— предлагалъ приставъ, но полиціймейстеръ махалъ обими руками:

— Оставьте!.. Не надо шуму… Я ничего не слыхалъ!.. Меня не было!…

И свъ на свою пару вороныхъ, мчался домой и здсь взволнованно жаловался жен:

— Маничка!.. Сегодня я чуть не умеръ отъ стыда…

— Что такое?

Полиціймейстеръ пожимался, краснлъ и мялся…

— Анекдотъ какой-нибудь хочешь разсказать?..

— Нтъ!.. Хотя тоже очень пикантное…

И склонившись къ уху жены, онъ шепталъ:

— На лекціи опять про конституцію говорили!.. Я ушелъ… Мн было неловко и совстно… Я прямо готовъ былъ сквозь землю провалиться…

— Ахъ, ты бдный мой!..

— Тяжелая служба…

— Терпи казакъ,— атаманомъ будешь!— утшала жена.

И дйствительно, на новый годъ этотъ полиціймейстеръ получилъ Анну 2-й степени и повышеніе…

V. Сказка о честномъ октябрист.

Жилъ-былъ житель, по убжденіямъ своимъ октябристъ. И такой онъ былъ честный, что никакъ не могъ понять, почему вс сотоварищи на него косо смотрятъ.

— Вы что же это, Иванъ Иванычъ, въ руку революціонерамъ, играете?

— Какъ такъ? Почему?

— За вс свободы высказываетесь!

— Я вдь октябристъ, т.-е. желало Манифестъ осуществлять…

— Значитъ вы за конституцію?..

— За Манифестъ 17-го октября!.. Поэтому я и октябристомъ называюсь.

— Э, батенька!.. Этакъ намъ съ вами не по пути… Потрудитесь къ ка-детамъ перессть!…

Слъ честный октябристъ къ ка-детамъ, а т на него косятся:

— ‘Вы что же это, Иванъ Ивановичъ?.. Потрудитесь къ своимъ ссть…

— Да меня туда не пускаютъ!

— Ну, и намъ вы не подходите…

Ушелъ октябристъ къ правымъ, а т какъ закричатъ да какъ захлопаютъ по пюпитрамъ:

— Вонъ, негодяй!.. Морду побьемъ!.. Намъ соціалистовъ не нужно…

— Помилуйте, какой же я соціалистъ, я только желаю осуществить!..

Но тутъ такой гамъ поднялся, что честный октябристъ схватилъ шапку и побжалъ къ начальству…

— Скажите, что за недоразумніе происходитъ!.. Я октябристъ, а меня…

— Уходите! Намъ такихъ не надо…

Вышелъ честный октябристъ на улицу, посмотрлъ по сторонамъ и задумался.

— Кому же я, наконецъ, нуженъ?..

И ршилъ домой въ провинцію хать. Пріхалъ домой, а избиратели его и давай ругать…

— Безчестный ты человкъ!.. Общалъ свободы провести и насъ всхъ обновить, а самъ… отъ Манифеста отрекаешься?.. Ахъ, ты…

А мстное начальство на него коситься стало:

— Тайный ка-детъ хуже явнаго!.. Хуже всякаго эсъ-эра!.. Искореню!..

Взяли и искоренили… Только, проживая въ мстахъ не столь отдаленныхъ, честный октябристъ понялъ, что онъ, дйствительно, неблагонадежный человкъ…

VI. Сказка о безкорыстномъ союзник.

Жилъ-былъ на свт ‘союзникъ’, который безкорыстно свое отечество любилъ и по совсти начальству помогалъ крамолу искоренять.

Призываетъ его къ себ важная такая особа и говоритъ:

— Любишь отечество?..

— Т.-е. вотъ какъ, готовъ животъ свой положить, жену и дтей продать!..

— А сколько получаешь, братецъ?

— Ни копейки! За совсть!

— Гм!.. Провокацію можешь устроить?

— Съ полнымъ удовольствіемъ!..

— А сколько будетъ это стоить?..

— Ни копейку не возьму. Изъ любви къ отечеству…

Посовтовалась особа съ единомышленниками и сказала:

— Что-то ты больно честный… Намъ такихъ не надо… Не проведешь насъ…

Прогнала особа честнаго союзника вонъ. Только вышелъ онъ съ крыльца, рядомъ — человкъ.

— Пожалуйте въ сыскное для удостовренія личности!..

— Почему?..

— А тамъ узнаете… Очень ужъ вы честный… Не обманете…

Посадили на извозчика. Привезли и начали допрашивать:

— Кто такой? Гд родился? Гд учился? На комъ женился?

А потомъ раздли до нага, подробно разсмотрли, вс особыя примты записали, фотографію сняли, черепъ измряли и въ одиночную…

— За что же?..

— Справки наводить будемъ!

Долго наводили справки. Фактовъ никакихъ не обнаружили, однако, подъ негласный надзоръ взяли. И сталъ безкорыстный союзникъ ‘неблагонадежнымъ’…

VII. Сказка о смтливомъ педагог.

Жилъ-былъ педагогъ, и былъ онъ на дурномъ счету въ округ: во-первыхъ, изъ низшаго сословія вышелъ, стало быть, прирожденный демократъ, во-вторыхъ,— танцовать не умлъ и на вечера къ инспектору не ходилъ, а у инспектора было четыре дочки: дв незамужнихъ да дв разведенныхъ, холостыхъ же учителей только и былъ онъ одинъ, демократъ этотъ. И держали его въ черномъ тл: ни чиновъ, ни орденовъ не давали, съ математики на географію перевели и такъ мало уроковъ оставили, что чуть съ голоду не померъ бдняга. Вотъ однажды онъ такъ былъ золъ на весь міръ, что началъ одного ученика бранить и такъ надъ нимъ измывался, что мальчишка въ него тетрадкой бросилъ. Донесли враги о семъ происшествіи въ округъ и ждутъ: вотъ-вотъ выгонятъ!.. Директоръ съ инспекторомъ отвернулись и смотрть не хотятъ, родители въ усъ посмиваются, а мальчишки дерзости говорятъ.

И вдругъ учителю награда выходитъ: велно уроковъ прибавить и въ классные наставники произвести…

Ходить педагогъ козыремъ, а директоръ съ инспекторомъ ему горячо ручку пожимаютъ, а родители почтительно шапочку снимаютъ и спрашиваютъ:

— Какъ ваше драгоцннйшее здоровьице?.. Какъ поживать изволите?

— Слава Богу! Вашими молитвами!..

Понялъ педагогъ, въ чемъ дло, и началъ мальчишекъ дожимать. Житья имъ не стало. Довелъ одного до такого состоянія, что тотъ его мерзавцемъ назвалъ… Донесли объ этомъ случа въ округъ и ждутъ.

— ‘Скверно будетъ ему… Все-таки публично названъ такимъ словомъ, что…

И вдругъ изъ округа запросъ: почему такого педагога къ ордену начальство не представитъ?

Испугалось начальство и скорй — къ ордену! Надлъ педагогъ орденъ и совсмъ неузнаваемъ сталъ. Чуть-чуть съ директоромъ кланяется, а отъ родителей и товарищей совсмъ носъ воротитъ. А съ учениками и говорить нечего: такъ расправляется, что стонъ идетъ.

— Иванъ Степанычъ!.. Я могу… Я могу вамъ оскорбленіе дйствіемъ нанести…

— Что такое? Попробуй, негодяй!.. Ты, еще будучи въ приготовительномъ класс, заявлялъ себя анархистомъ… На, попробуй!

И Иванъ Степанычъ подставилъ анархисту щеку. А тотъ не выдержалъ и ударилъ наставника…

Господи, что въ ту пору было!… Теперь ужъ если не выгонятъ, то переведутъ…

Выгнали, однако, дерзкаго мальчишку, а Иванъ Степаныча инспекторомъ назначили.. Старому же инспектору въ отставку подать приказали, ибо не оправдалъ доврія — учениковъ очень распустилъ…

Теперь Иванъ Степанычъ мечтаетъ о директорств и богобоязненно говоритъ:

— Христосъ сказалъ: если тебя ударили въ одну ланиту, подставь и другую!

Пока, однако, случая не выходитъ… Ждутъ. Быть ему директоромъ!..

VII. Сказка объ одной бдной двочк.

Происхожденіе этого ребенка было довольно загадочно. Стоустая молва говорила разное, однако, по историческимъ справкамъ и мемуарамъ современниковъ, всего боле имлъ за себя такой варіантъ. Очень важный, сохранившійся еще графъ, любившій въ молодости ‘пошалить’, переживалъ такой періодъ въ жизни, когда людямъ кажется, что снова наступила молодость. Переживая эту вторую молодость, графъ увлекся особой низменнаго происхожденія, нкоей г-жей Забастовкой, и отъ этого незаконнаго сожитія родилась двочка, названная Конституціей. Пока тайна рожденія не раскрылась, двочка была радушно принята всмъ обществомъ, и ея первое появленіе въ обществ, въ залахъ Таврическаго дворца, было полнымъ тріумфовъ. Благодаря родственности со стороны родителя съ знатными особами первыхъ четырехъ классовъ, а съ другой, со стороны матери — низшимъ классамъ, двочка сдлалась любимицей и кумиромъ всего народа. Но, увы, недолговременна была эта всеобщая любовь и признаніе. Не успла двочка подрости, какъ тайна рожденія была раскрыта, и справа и слва послышался ропотъ:

— Противная буржуазна!— кричали слва.

— Графскій подкидышъ!— шипли справа.

Подросшая уже двочка, сама незнавшая тайны своего рожденія, страдала отъ оскорбленій и, возвращаясь изъ Таврическаго дворца, падала на грудь родителя и со слезами жаловалась:

— Pap… За что?.. Разв я буржуазна?.. Разв я графскій подкидышъ?..

Старый графъ гладилъ ее по головк и утшалъ:

— Милая Конституточка!.. Не плачь! Пренебреги!.. У тебя есть и друзья…

— Кто, pap?.. Гд они?..

— Друзья умные, ученые… Вс ка-деты тебя обожаютъ… Я уже устроилъ званный вечеръ, и на немъ будутъ самые умные и красивые… Хотя ты еще молода, но все-таки… не такъ далеко твое совершеннолтіе, и теб не мшаетъ присматриваться и выбирать суженаго…

— Мерси, pap!.. Я буду присматриваться… Ты говоришь, ка-деты?..

Двушка застнчиво опустила глазки, покраснла и, прошептавъ: ‘Pap, а Милюковъ и Родичевъ будутъ?’,— отвернулась къ окну.

— Да, постараюсь…

— А Маклаковъ, pap?..

— Ты хочешь и Маклакова?..

— Ахъ, душка!— вскрикнула двушка и убжала…

Состоялся званный вечеръ. Были только ка-деты, и старый графъ намекнулъ, что, если послдуетъ со стороны ихъ предложеніе, согласіе очень возможно… Ка-деты быстро поняли и стали интересоваться приданымъ… Все шло прекрасно, но когда старый графъ упомянулъ, что воспитателемъ долженъ быть дядя Дурново, обидлись и отложили переговоры о брак. Между тмъ, тайна рожденія все боле раскрывалась, положеніе графа и его дочери становилось все боле непріятнымъ, и въ одинъ прекрасный день графа перестали принимать въ обществ. Этотъ скандалъ заставилъ графа ухать за границу. Узжая, онъ оставилъ письмо дочери, въ которомъ чистосердечно раскрылъ свой грхъ:

— Дорогая Конституточка! Прости престарлаго отца!.. Есть, дорогая, пословица — ‘сдина въ бороду, а бсъ въ ребро’. Смутилъ меня бсъ на старости лтъ, и однажды ночью я, позабывъ чинъ, званіе и возрастъ, согршилъ съ красивой, но неродовитою особой, съ демократкой, по имени Забастовка. Слдствіемъ этого грха была ты, моя дорогая Конституточка. Теперь, когда эта тайна сдлалась общимъ достояніемъ, оставаться на родин мн неудобно, и потому я, не простившись съ тобой, такъ быстро выхалъ изъ города. О судьб твоей я позаботился: чтобы уничтожить незаконность твоего происхожденія, я предложилъ усыновить, а врне — удочерить тебя, правда, пожилому, но зато спокойному и довольно состоятельному разсудительному человку изъ октябристовъ. Тамъ ты найдешь и защиту, и гостепріимство, и, кто знаетъ, быть можетъ, и свое двичье счастье’…

Такимъ образомъ, двушка сдлалась пріемной дочерью октябристовъ. Ну, а какъ же первые претеденты, ка-деты?— спроситъ любопытный читатель…

Ахъ, они продолжали тайно пламенть и завидовать соперникамъ. Сидя въ уголк, они томно взглядывали на красивую двушку и вздыхали. Иногда въ залахъ Таврическаго дворца танцовали съ ней, потомъ брали ее подъ руку и въ укромномъ мст тихо шептали:

— Графиня!.. Какъ же?.. Вы не передумали?..

— Я уже обручена… Не будемъ объ этомъ разговаривать…

— Графиня!.. Вы такъ молоды и прекрасны, а онъ.. Не врю, чтобы Вы искренно любили этого истаскавшагося господина!…

— Милостивый государь!..

Графиня вырывала свою руку и, подхвативъ шлейфъ, уходила, говоря:

— Да, я другому отдана… и буду вкъ ему врна!..

А ка-детъ шепталъ, ломая руки:

— Какъ я наказанъ!.. Какъ я страдаю!..

Судьба двушки была ршена. Въ залахъ Таврическаго дворца состоялось бракосочетаніе графини Конституціи съ Октябристомъ. На свадьб были вс — врага и друзья… Высшій свтъ одобрялъ этотъ бракъ… На первыхъ порахъ парочка казалась счастливой… Но только на первыхъ порахъ. Прошелъ медовый мсяцъ, и все измнилось…

Муженекъ очень скоро показалъ себя во всей крас. Бросая молодую жену, онъ началъ кутить и волочиться за красотками справа и частенько возвращался домой подъ сильнымъ градусомъ.

— Ты опять… Въ такомъ вид!.. Господи, какое мученье!..

Начиналась безобразная семейная сцена. Мужъ кричалъ:

— Кто вы такая?.. Знаю, какая вы графиня!.. Я далъ вамъ свое имя, а вы? Что вы мн дали?.. Меня сегодня не приняли въ одномъ порядочномъ дом… Вы закрываете мн дорогу въ высшій свтъ!… Я испортилъ свою карьеру…

— Пощадите!..

— Идите къ вашимъ ка-детамъ… Вы вышли по расчету…

— Клянусь вамъ, что я…

— А разъ вы строите глазки ка-детамъ, я считаю себя свободнымъ…

— Въ такомъ случа дайте разводъ!..

— Отлично. Но только при условіи, что вы примите вину на себя…

Все чаще происходили такія сцены. Въ рдкіе дни примиренія они говорили холодно, и трудно было представить, что супруга такъ недавно еще женаты.

Возвратившись однажды пьянымъ, мужъ началъ любезничать…

— Уйдите!.. Я не позволю… Я убгу отъ васъ!..

— А я верну васъ черезъ полицію… Я не дамъ вамъ отдльнаго вида на жительство. Не расчитывайте!.. Вы — моя жена, и стало быть…

— Какъ! вы хотите употребить насиліе?!.. Люди!..

Графиня закричала, но никто не пришелъ…

Съ этого дня произошелъ разрывъ окончательный. Они ненавидли другъ друга, жили на отдльныхъ половинахъ, но не разъзжались для соблюденія декорума… Съ виду казалось, что все идетъ прилично. Иногда ихъ видли вмст подъ руку… Но слухи уже шли: съ уха на ухо сплетничали, что онъ иметъ любовницу справа, а она измняетъ съ ка-детами… На чужой ротокъ не накинешь платокъ… Обоимъ супругамъ, однако, въ высшемъ свт дали понять, что двери для нихъ обоихъ закрыты…

Графиня страшно измнилась. Пропала былая красота и свжесть, исчезъ румянецъ, потускнлъ блескъ глазъ… На губахъ появилась грустная улыбка разочарованности… Худая, блдная, молчаливая иногда появлялась она въ залахъ Таврическаго дворца… И вс отвертывались… Даже и среди прежнихъ поклонниковъ осталось маю вздыхателей…

— Графиня!…Что съ вами? Васъ нельзя узнать…

— Я хвораю… Доктора посылаютъ меня за границу…

Ка-деть смущенно замолкалъ и отходилъ. При вид мужа графини, онъ судорожно сжималъ кулаки и скрежеталъ зубами…

Дальнйшая судьба графини всмъ извстна: несчастная женщина покончила самоубійствомъ. Возбуждались толки и подозрнія… Стоустая молва подозрвала здсь женоубійство… Однако, все это не пошло дальше сплетенъ…

Евгеній Чириковъ.

‘Современникъ’. Кн. XII, 1911