Загадка Сфинкса, Карлейль Томас, Год: 1843 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 35 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Томасъ Карлейль.

Загадка Сфинкса

(изъ Past aud Present).

Переводъ Л. П. Никифорова.

МОСКВА.
Типографія И. А. Баландина, Волхонка, д. Михалкова.
1900.

Глава I.
Загадка Сфинкса.

Глубоко справедливо древнее сказаніе о сфинкс, сидвшемъ при дорог и задававшемъ путникамъ загадку. Кто не разгадывалъ ея, того онъ уничтожалъ! Такимъ сфинксомъ является жизнь для каждаго человка, для всхъ человческихъ обществъ. Природа, какъ и сфинксъ полна женственной прелести и нжности. У нея лицо и грудь богини, но тло и когти львицы. Она сіяетъ небесной красотой, такъ какъ въ ней таится небесный порядокъ и вчная мудрость, но въ то же время она темна, мрачна, дика, немилосердна, и это ея адская сторона. Она богиня, но въ оковахъ, на половину еще не освобожденная, безформенная и хаотичная. И разв она не задаетъ намъ загадки? Каждаго человка онъ мягко, но непреклонно ежедневно спрашиваетъ: ‘Понимаешь-ли ты значеніе сегодняшняго дня? Знаешь ли, что можешь совершить въ теченіе его, какъ мудро употребить его?’ Какъ бы вы ни называли ту великую, невдомую богиню, у ногъ которой мы живемъ и боремся — природой ли, вселенной ли, судьбой,— для человка мудраго и смлаго, разршающаго ея загадку и исполняющаго ея повелніе, она является небесной невстой, но для нмющаго передъ ней она врагъ всеуничтожающій. Разгадай ея загадку и она будетъ съ тобой и теб будетъ хорошо. Если же не можешь дать ей отвта или безпечно проходишь мимо нея, она сама разршитъ ее теб, но ужъ зубами и когтями.

Такова эта природа — эта нмая львица, глухая къ безплоднымъ жалобамъ. Не разгадавъ ее ты уже не побдившій ее женихъ, а раздавленная ею жертва, валяющаяся на краю пропасти, какъ трупъ раба, предавшаго своего господина. Тайна, которую Мидасъ со своими длинными ушами никогда не могъ разгадать, состояла именно въ томъ, что онъ оскорбилъ небесныя силы, и, не желая проникнуть во внутреннее значеніе вчныхъ законовъ природы и подчиниться имъ, послдовалъ за обманчивой призрачностью, приведшей его къ пропасти. Это удлъ всхъ жалкихъ людей и народовъ. Если бы они познали истину природы, эта истина освободила бы ихъ. Но они, какъ заколдованные, кружатся, шатаясь у края страшной пропасти, потому что у нихъ не хватаетъ мудрости.

Они презираютъ глубокую внутреннюю истину и довольствуются только кажущейся мнимой вншностью. На вопросъ сфинкса они даютъ ложный отвтъ, да и не могутъ дать врнаго, принимая преходящее за вчное и все больше и больше уклоняясь отъ истиннаго пути. Безумцы думаютъ, что нтъ дйствительной справедливости, а есть только случайная, потому что часто не замчаютъ возмездія. Но если несправедливость остается годы, и даже столтія, не наказанной, то все же часъ возмездія настанетъ также несомннно, какъ то, что человку не миновать смерти. Богъ, какъ и въ начал, живетъ и говоритъ съ нами въ длахъ вселенной. Великая міровая душа справедлива. О, братья! неужели посл столькихъ вковъ христіанской проповди вамъ все еще нужно напоминать о томъ, что нкогда понимали разные язычники: магометане, римляне, евреи, скифы и греки? Напоминать, что на земл существуетъ справедливость, и что въ сущности ничего вчнаго кром ея и нтъ! Если вы это забудете, то все забудете и не будетъ у васъ ни въ чемъ успха, потому что его не можетъ быть, когда становишься въ противорчіе со всмъ мірозданіемъ. У васъ будетъ только мнимый успхъ, разрастающійся изо дня въ день и въ конц концовъ доводящій до Торпейской скалы.

О вы, разъзжающіе въ пышныхъ экипажахъ, снаружи обтянутыхъ лакированной кожей, а внутри устланныхъ вашими дловыми, парламентскими, финансовыми и судейскими уловками, мудростью вашихъ куриленъ и парламентскаго большинства, знаете ли куда вы мчитесь? Все иметъ достойный конецъ.

Когда горькая человческая нужда уже не въ силахъ будетъ выносить васъ, и природа потеряетъ терпніе, тогда вс пути, вс стези будутъ вамъ отрзаны, и передъ вами широко разверзнется только пропасть! Вы думаете, что люди и цлые народы, погибая въ пучин водоворота и въ дико вздымающихся волнахъ этого Божьяго міра, остаются безъ отмщенія, и что не существуетъ и справедливости?

Только безумецъ можетъ говорить это. Но мудрый во вс времена проявлялъ свою мудрость въ томъ, что опровергалъ слова безумцевъ и доказывалъ ихъ пустоту. Повторяю, въ мір превыше всего царитъ справедливость. Единственно, что неизмнно и вчно — это истина и справедливость.

Другъ, если ты поддерживаешь несправедливое дло, напр.: торжество Вульвичскихъ пушекъ и празднованіе ихъ побды потшными огнями, то, хотя все это совершалось сотни лтъ до тебя, я все же совтую теб не принимать въ этомъ участія, отбрось отъ себя маршальскій жезлъ и скажи: ‘во имя Бога, нтъ!’ А успхъ?— Но, бднякъ, какого же успха ждешь ты? Если дло твое несправедливо, то не можетъ быть и успха, хотя бы отъ свера до юга сплошь горли потшные огни, хотя бы звонили во вс колокола, и газетчики писали всевозможныя передовыя хвалебныя статьи, а справедливое дло попиралось ногами и скрывалось отъ всхъ смертныхъ или даже совсмъ было подавлено. Успхъ? Пройдетъ нсколько лтъ,— ты умрешь и тебя забудутъ, холодный, слпой и глухой трупъ твой не увидитъ боле потшныхъ огней, не услышитъ ни звона колоколовъ, ни передовыхъ статей: это ли успхъ?

По законамъ старымъ, какъ вселенная, существующимъ со временъ перваго плана мірозданія, правда неуклонно стремится къ торжеству. Подождите развязки. Если дождетесь, то увидите, что, какъ и во всякой борьб, всмъ воздастся по заслугамъ.

Боровшійся изо всхъ силъ побдитъ по скольку онъ былъ правъ. Даже смерть не въ силахъ будетъ уничтожить его торжество. Борись же, непреклонное, врное сердце, или впередъ, не взирая на счастье и несчастье и будь увренъ, что правое дло, за которое ты борешься, побдитъ. Погибнетъ только все несправедливое, все же правое, являясь участникомъ вчныхъ законовъ природы и, трудясь вмст съ ними надъ осуществленіемъ міровой цли, не можетъ быть побждено.

Вс мннія, противорчащія истин, только затемняютъ ее, но при столкновеніяхъ съ ней исчезаютъ какъ пыль, истинныя же очищаются, братски соединяются и проявляютъ все сильне свою настоящую мощь.

Такъ это было всегда. Взгляните на вселенную — но не глазами совъ, боящихся свта,— и вы найдете, что живетъ и преуспваетъ только правда. Все же остальное вымираетъ какъ заране обреченное на погибель! Справедливость существуетъ съ основанія міра и будетъ существовать до его конца.

Что такое справедливость? Вотъ вся суть вопроса, задаваемаго сфинксомъ. Законъ дйствительности хочетъ, чтобъ справедливость существовала во всемъ, и чмъ скоре она воцарится, тмъ лучше, потому что время больше не ждетъ. Но что такое справедливость? Такъ спрашиваютъ многіе, и только суровая дйствительность можетъ дать имъ отвтъ. Такъ спрашивалъ легкомысленный Пилатъ: ‘Что есть истина?’, не имя ни малйшаго желанія когда-нибудь уяснить себ ея смыслъ и значеніе. Его мрачное самодовольство сильне всякаго бльма заслоняло истину отъ его насмшливыхъ взоровъ, внутренняя стчатая оболочка его была атрофирована и мертва.

Онъ видлъ истину, но не узнавалъ ея. Что же такое справедливость? Мрачное, грозное правосудіе, царящее въ палатахъ и судахъ съ ихъ карающими законами, протоколами, уставами и постановленіями, очевидно для всхъ. Но безплотная, истинная справедливость, говорю я, не такъ видна, потому что она нисходитъ съ неба, и только чистые сердцемъ могутъ ее узрть. Для нечистыхъ, смотрящихъ только тлесными глазами, она не существуетъ, и это они доказываютъ своей логикой, своими безконечными стенографическими отчетами и словоизверженіями, своимъ судейскимъ краснорчіемъ. Смотрть на все это очень неутшительно, потому что, строго говоря, только познавшіе невидимую небесную справедливость и ея всемогущество на земл и спасаютъ народъ отъ гибели. Только они, и никто больше.

Глава II.
Патентованное средство.

‘Что же нужно сдлать? что вы хотите, чтобъ мы сдлали?’ — спрашиваютъ многіе нетерпливо, почти даже укоризненно съ тмъ, чтобъ выслушавъ два, три или двадцать-три всевозможныхъ средствъ, насмшливо захихикать и отвернувшись сказать: ‘Такъ это-то ваши цлебныя средства!’ Тотъ душевный недугъ, на который указываютъ такіе вопросы и отвты, стоитъ однако того, чтобъ разсмотрть его поближе.

‘Вы называете это недугомъ’,— кричатъ такіе господа: ‘и не говорите намъ какъ излечить его?’

‘Какъ его излечить?’ Къ сожалнію у меня, братья, нтъ патентованнаго средства для излеченія общественнаго недуга. Правда, гораздо было бы удобне, если бы оно у насъ было въ вид какой-нибудь законодательной мры, которую мы могли бы, какъ пилюлю, проглотить, а затмъ итти своей старой, обычной дорогой, излечившись отъ всякихъ бдствій и немощей.

Къ несчастію не только у насъ, но даже у самого неба, при всемъ богатств его фармакопеи, нтъ такого вншняго средства, которое могло бы излечить насъ. Нуженъ радикальный переворотъ въ нашемъ образ мысли и въ нашемъ образ жизни, нужно, чтобъ мы разъ навсегда освободились отъ нашихъ химеръ, нашихъ фантазій, нашихъ неправильныхъ заключеній, нужно въ высшей степени трудное возвращеніе къ природ съ ея правдивостью и неподкупностью, чтобъ внутренніе, живительные источники пробились яркими потоками свта и озарили и очистили наше надутое, разбухшее, гнилое существованіе, ведущее насъ къ безславной могил. Или это, или смерть! Теперь судите сами, можетъ ли посл подобнаго діагноза существовать какое-либо патентованное средство? Но лишь только источникъ жизни забьется въ насъ, какъ появится множество спасительныхъ средствъ, вс они окажутся легко выполнимыми и дйствительно выполняются нами. Тогда то здсь, то тамъ заблещетъ свтъ въ сердцахъ людей, и они станутъ отличать правду отъ лжи, справедливость отъ несправедливости, дйствительную работу отъ кажущейся, болтовню отъ серьезной рчи, какъ это было при нашихъ боле счастливыхъ отцахъ,— отличіе столь же рзкое, какъ и между небомъ и адомъ, между тми вещами, которыя намъ не слдовало-бы длать, и которыя мы глубокомысленно совершаемъ, хотя лучше для насъ еслибъ намъ повсили мельничный жерновъ на шею и потопили насъ въ глубин морской.

Братья, можетъ ли какое бы то ни было патентованное средство или какая-нибудь спасительная мра дать намъ этотъ свтъ? Нтъ, пока мы въ томъ или другомъ вид не ршимся на радикальный переворотъ, мы останемся буквально неизлеченными, и никакое средство не поможетъ намъ, потому что основами человческой жизни до сего времени остаются природа и факты, а не актовыя дла и не мишурный блескъ. У вселенной свои законы. Если мы живемъ сообразно съ ними, то законодатель благоволитъ къ намъ, если же нтъ, то наоборотъ. Скажите, какими законами и баллотировками разршите вы, напр., такую задачу: ‘получить благородное дло какъ продуктъ совмстной дятельности подлецовъ?’ Очевидно, что это неразршимая дилемма. И сквозь какіе перегонные кубы вы ни пропускали бы ее, въ итог получится все-таки подлость, хотя быть можетъ и въ новомъ одяніи, въ новой окраск. Пока мы продолжаемъ холопствовать, какъ можетъ руководителемъ нашимъ быть герой? Конечно, нами будетъ править, но не настоящій, а мнимый герой, имя которому сумасбродство, и оно подъ маской благовидности будетъ полно лицемрія и лжи, на которую природа отвтитъ всегда нтъ и нтъ! Цлые народы отступаютъ отъ верховнаго законодателя, когда не сообразуются съ Его законами. Благодаря имъ загадка сфинкса остается не только не разршенной, но и все трудне разршимой.

Если ты опять спросишь: ‘что же длать?’ то позволь мн теб отвтить: ‘Въ данную минуту мы ничего сдлать не въ силахъ. Дло, которое намъ предстоитъ совершить, состоитъ въ томъ, чтобъ по возможности перестать быть пустымъ отголоскомъ чужихъ словъ, отголоскомъ своего и чужого эгоизма или пустого диллетантизма и стать хотя бы и невеликой, но честной душой. Ты долженъ заглянуть въ себя и убдиться, есть ли тамъ хоть слдъ души? До тхъ поръ ничего нельзя длать. О, братья, мы должны, насколько возможно, возстановить въ себ душу и совсть, замнить нашъ диллетантизмъ — искренностью и наши мертвыя каменныя сердца — живыми. Только тогда мы начнемъ понимать не одну, а цлый безконечный рядъ полезныхъ мръ въ ихъ боле или мене ясной послдовательности. Сдлайте первый шагъ, второй уже будетъ легче, ясне, выполниме, и тогда намъ нечего уже будетъ прибгать къ патентованнымъ средствамъ шарлатановъ, у насъ явятся совсмъ особенныя лекарства, надъ нами будутъ имть власть уже не шарлатаны, а истинные герои и цлители. Не въ высшей ли степени достойнымъ дломъ будетъ напр. освободиться отъ шарлатановъ и мнимыхъ героевъ и, освобождаясь отъ нихъ, все боле и боле освобождать весь міръ? Когда міръ освободится отъ нихъ, онъ не будетъ боле бднымъ, проклятымъ, дьявольскимъ міромъ, а станетъ Божьимъ, благословеннымъ, ежечасно старающимся пріобрсть это благословеніе. Мы, по крайней мр, уже не будемъ тяготть къ шарлатанамъ и не будемъ чтить какое-нибудь позолоченное ничтожество въ человческомъ образ, потому что по одному звуку мы распознаемъ лицемріе и убжимъ отъ него съ небывалымъ прежде ужасомъ, какъ отъ шабаша вдьмъ.

Надо замтить, что шарлатанство и обманъ составляютъ лицевую и обратную сторону одного и того же явленія и могутъ перемняться ролями, перенесите обманъ на лицевую сторону, т. е. на подходящую для него почву, и онъ превратится въ шарлатанство, потому что въ немъ уже заключается недобросовстность, жадность къ нажив и полное равнодушіе къ истин.

Ахъ, не герои, а мнимые герои царятъ по всмъ правамъ надъ этимъ холопствующимъ міромъ! Но, что же длать?’

Глава III.
Современныя явленія.

Если человкъ несчастенъ, то что слдуетъ ему прежде всего длать? Жаловаться на того или другого человка, на то или другое обстоятельство? Наполнять ли всю улицу и весь міръ стованіями и упреками? Совсмъ нтъ. Вс проповдники нравственности совтуютъ никого не винить, кром себя самого. Несчастный долженъ прежде всего признать ту правду, что онъ потому и несчастенъ, что былъ неразуменъ. Если бы онъ былъ вренъ природ и ея законамъ, то природа съ ея неизмнными законами дала бы ему благо, изобиліе и счастье, но онъ не слдовалъ законамъ природы и она, истощивъ свое терпніе, оставляетъ его безъ утшенія и говоритъ ему: не этимъ, а инымъ путемъ, сынъ мой, достигнешь ты благополучія, этотъ путь, какъ ты самъ видишь, ведетъ только къ злополучію, брось его! Вс моралисты совтуютъ человку, раскаявшись, сказать себ: Да, я не былъ достаточно разуменъ, я отступилъ отъ законовъ дйствительности и законовъ Божіихъ и послдовалъ мнимымъ, ложнымъ законамъ, законамъ дьявола. Поэтому я вотъ и дошелъ до этого состоянія.

Въ сущности то же самое происходитъ и съ несчастными народами. Это хорошо знали древніе ихъ вожди, пророки, жрецы изстари вковъ всегда поучали ихъ этому. Современные же вожди народовъ существующіе тоже подъ различными названіями: журналистовъ, политико-экономовъ, просто политиковъ и памфлетистовъ, совершенно все забыли и готовы даже отрицать эту истину. А между тмъ таковъ и теперь этотъ вчно непреложный законъ, и мы вс принуждены будемъ признать его и по? каяться. До тхъ же поръ онъ всхъ насъ будетъ карать и бичевать.

Когда въ древности народъ былъ несчастенъ, пророки говорили ему: Ты забылъ Бога, отступилъ отъ Божіихъ путей — иначе несчастье не постигло бы тебя. Ты жилъ не по вчнымъ законамъ и не руководился ими, а слдовалъ законамъ лжи, обмана, сознательно или безсознательно, не понимая дйствительности, и теперь ты видишь, что долготерпніе природы истощилось. Конечно во всемъ этомъ нтъ ничего непонятнаго даже для журналистовъ, политико-экономовъ, памфлетистовъ и вообще для любыхъ двуногихъ животныхъ безъ перьевъ!— Но въ послднее время природу вообще считаютъ мертвой, чмъ-то въ род недльныхъ часовъ, сдланныхъ много тысячъ лтъ тому назадъ: они все еще тикаютъ, но никуда не годятся, и вотъ мастеръ ихъ сидитъ и смотритъ на нихъ съ удивленіемъ. Но я радъ, что она оказывается не мертвой, не латунной, а живой и прекрасной, небесной и въ то же время адской, и это такъ ясно, что рано или поздно эту истину признаютъ даже самые толстоголовые обитатели нашей планеты.

Но у насъ нтъ ужъ боле религіи. Вчные законы Бога, съ ихъ вчнымъ раемъ и адомъ превратились въ правила нравственной философіи, основанныя на ловкихъ расчетахъ выгодъ и потерь съ слабымъ остаткомъ уваженія къ радостямъ, доставляемымъ добродтелью и возвышенной нравственностью.

Да, это такъ. Выражаясь на язык нашихъ предковъ ‘мы забыли Бога’, а употребляя современный, скажемъ, что мы ложно понимаемъ факты вселенной. Мы спокойно закрываемъ глаза и не хотимъ видть вчную сущность вещей, а присматриваемся только къ кажущемуся, мнимому виду ихъ.

Мы спокойно считаемъ вселенную за великую, непонятную случайность, судя по вншнему виду, она довольно ясно представляется намъ громаднымъ загономъ для скота или рабочимъ домомъ, обширными кухнями съ обденными столами, за которыми мсто себ находятъ только люди благоразумные.

Вся правда Вселенной есть нчто неопредленное, только выгоды и потери, пуддинги и похвалы вполн ясны для практическаго человка.

Да, у насъ нтъ Бога! Законы Бога замнены принципомъ возможно большей выгоды, небесный сводъ, сіяющій надъ нами, служитъ только указателемъ времени, цлью для Гершелевскаго телескопа, предметомъ научныхъ изслдованій или сантиментальныхъ вздоховъ. Человкъ лишился души, прошло нсколько времени, и онъ теперь начинаетъ томиться по ней. Эта потеря души составляетъ по истин наше больное мсто, центръ всемірной общественной гангрены, грозящей всмъ современнымъ явленіямъ страшной смертью. Человкъ, желающій вникнуть, легко пойметъ, что это стволъ, корень и мочки Анчара, широко раскинувшаго свои втви съ ихъ дкими, ядовитыми испареніями, подъ которыми міръ корчится въ атрофіи и агоніи. Касаясь его, вы касаетесь Фокуса нашего недуга, нашей страшной болзни. Нтъ у насъ ни религіи, ни Бога, человкъ лишился души и тщетно ищетъ антисептическихъ средствъ. Гнилостная проказа, ослабвающая на одинъ мигъ, появляется снова еще боле сильной и грозной.

Да, не таковъ дйствительный міръ, онъ иначе устроенъ, и каждое общество, исходящее изъ положенія, что ‘нтъ Бога’, приходитъ къ нкоторымъ неожиданнымъ результатамъ. Такъ какъ міровой порядокъ представляется ему рядомъ случайностей и безконечныхъ обмановъ, то какія-нибудь единичныя случайности или обманы не могутъ конечно уже никого удивить. Все это вполн въ порядк вещей, и призраки съ необыкновеннымъ громомъ и трескомъ проходящіе по нашимъ улицамъ въ теченіе всей нашей жизни уже не поражаютъ насъ. Заколдованные рабочіе дома, праздная аристократія, грозный капиталистическій маммонизмъ, нищета рабочихъ, окутанныхъ стями празднаго диллетантизма, готоваго задушить ихъ — представляютъ во всевозможныхъ видахъ, формахъ и образахъ, вполн привычную намъ картину.

Намъ говорятъ, что папская религія необыкновенно процвтаетъ въ наши дни, и что она, повидимому, самая живая и жизненная религія. ‘Elle a trois cents ans dans le ventre’,— говоритъ Жофруа,— ‘c’est pourquoi je la respecte’. Старый римскій папа жаловался на ревматизмъ и находилъ труднымъ стоять все время на колняхъ пока его, въ день Выноса тла Господня, возили по улицамъ для благословенія народа. Поэтому посл должнаго совщанія кардиналы ршили устроить фигуру папы изъ желза и дерева, набить ее шерстью и волосомъ и придать ей колнно преклоненный видъ, окутавъ ее папской мантіей. Папа, сидя спокойно сзади, просовывалъ свою голову и протянутыя руки, и получалась такимъ образомъ кукла, стоявшая на колняхъ съ живой головой и благославляющими руками, и они вдвоемъ насколько могли благославляли римскій народъ въ праздникъ тла Господня.

Я вдумывался въ этого папу съ его туловищемъ изъ желза, дерева, шерсти и волоса, съ живой головой и руками и старался вычислить и составить его гороскопъ. Я считаю его самымъ замчательнымъ первосвященникомъ, когда-либо омрачавшимъ дневной Божій свтъ или отражавшимъ свой образъ на стчатой оболочк человческаго глаза. Съ тхъ поръ, какъ хаосъ впервые содрогнулся, ‘чихнулъ’, по мткому выраженію Арабовъ, и его прорзалъ первый снопъ солнечныхъ лучей, едва ли появлялся боле странный продуктъ природы и искусства. Вотъ передъ нами верховный первосвященникъ, считающій БогаБогъ знаетъ чмъ и находящій, что поклоненіе ему есть сценическая фантасмагорія изъ восковыхъ свчъ, органныхъ звуковъ, напвовъ, рева, изъ кардиналовъ въ фіолетовыхъ мантіяхъ, и шерстяныхъ и желзныхъ задовъ, искуссно декорированныхъ съ цлью спасти невжественныхъ людей отъ худшаго.

Я не говорю, читатель, что это избранникъ Веліала. Нтъ, этотъ жалкій, земноводный папа подаетъ однако хлбъ бдняку и въ немъ больше тайнаго добра, чмъ онъ это сознаетъ. Его жалкіе іезуиты во время италіанской холеры вмст съ нсколькими нмецкими докторами были единственными людьми, которыхъ подлый страхъ не доводилъ до безумія, они безстрашно проникали во вс вертепы и бедламы, являлись у изголовья умирающихъ съ совтомъ, помощью и надеждой и казались немерцающими блестящими звздочками, въ то время какъ вс остальные люди погружены были въ хаосъ мрака ночей. Честь имъ и слава! Этотъ бдный папа — кто знаетъ, сколько въ немъ есть еще добраго? Въ нашъ вкъ, слишкомъ склонный къ забвенію, онъ хранитъ печальное и священное воспоминаніе о томъ, что было наиболе возвышеннаго и блогословеннаго на земл и что нкогда снова возстанетъ въ новомъ боле лучезарномъ вид. Разв онъ не является хотя бы и мертвой головой, но съ распятымъ тломъ, съ своимъ Resurgam на могил всемірнаго геройства, на могил христіанства? Такія благородныя дла, купленныя цною самой чистой крови сердца міра сего, не могутъ погибнуть безслдно, этого и мы при всхъ нашихъ заблужденіяхъ не можемъ допустить. Для всхъ насъ настанетъ день,— для нкоторыхъ онъ уже насталъ, — когда каждый смертный, чье сердце жаждетъ ‘божественнаго смиренія’ или другой высшей формы мужества, станетъ искать ее не въ мертвыхъ, а въ живыхъ чудныхъ лицахъ ихъ окружающихъ людей.

Но зачмъ намъ искать въ Рим призраковъ, блуждающихъ по улицамъ? Въ этомъ полуночномъ мрак, окружающемъ насъ со всхъ сторонъ, призраки и привиднія справляютъ свой шабашъ, они пищатъ и трещатъ и гораздо умстне задать себ вопросъ: гд еще бодрствуетъ какая-нибудь великая дйствительность?

Аристократія превратилась въ призрачную аристократію, уже неспособную выполнять свою задачу и даже несознающую, что у нея есть какая-нибудь. Да она нисколько объ этомъ и не думаетъ, а заботится только о томъ, чтобъ требовать себ возможно большую плату, проводить хлбные законы и увеличивать ренту, такъ какъ прежніе доходы уже не удовлетворяютъ ее. Въ борьб съ гидрой, называемой ‘миллократіей’ или ‘индустрократіей’, съ этимъ дйствительнымъ гигантомъ, хотя еще слпымъ и дремлющимъ, она корчится въ гнетущемъ ее, кошмар, все еще считая себя силой. Но неужели наше жалкое существованіе превратится въ сплошной кошмаръ, переполненный одними привидніями. Предоставивъ аристократію неизбжно ожидающей ея участи, мы что же найдемъ взамнъ ея? Сколько вполн пробудившихся дйствительностей встртимъ мы во всхъ слояхъ общества? Увы, мы не встртимъ ничего живого, а только сонмища и сборища призраковъ дьявольской лжи даже въ самыхъ низшихъ слояхъ, населяющихъ рабочіе дома. Вы можете пройтись по всмъ виднымъ улицамъ, заглянуть въ самые отдаленные закоулки англійской жизни и вы не. встртите человка, который не возлагалъ бы своихъ надеждъ на все временное, полу или вполн лживое, отбросивъ всякую вру въ вчное и истинное. Можно счесть себя необыкновенно счастливымъ, если встртишь гд-нибудь даже вполн порядочную и добросовстную работу, хотя бы напр. порядочную, не гнилую бумагу.

Посмотрите напр. на эту громадную, саженную шляпу, которую развозятъ по лондонскимъ улицамъ и считаютъ за одну изъ англійскихъ замчательностей, но это высшій предлъ англійскаго пуфа и хвастовства и, достигнувъ этого кульминаціоннаго пункта, можно надяться, что произойдетъ наконецъ поворотъ. Лондонскій шляпный мастеръ, вмсто того, чтобъ длать шляпы изъ дранокъ и гипса и заставлять человка возить ее по улицамъ, надясь тмъ спастись отъ раззорешя, не пытается, какъ бы ему слдовало, получше длать шляпы, а все его стараніе направляется на то, чтобъ убдить насъ, что лучше его шляпъ нигд нтъ. Онъ тоже знаетъ, что шарлатанство стало общимъ божествомъ. Не смйтесь надъ нимъ, или во всякомъ случа не ограничивайтесь однимъ смхомъ. Онъ пересталъ быть комичнымъ и близокъ къ трагизму. Мн эти хвастливые крики жалкой лжи, ставшіе необходимостью и проникшіе всюду вплоть до заколдованныхъ рабочихъ домовъ, звучатъ какъ трубный звукъ послдняго суда. Я повторяю, выражаясь языкомъ древнихъ, что во всемъ этомъ нтъ божьяго благословенія, а видны слды Его проклятья, если только вселенная не химера, не разстроенный какой-нибудь хронометръ, о которомъ даже ея мастеръ давно пересталъ заботиться.

Увы, мы, англичане, мало замчаемъ это самохвальство, и уже одно то, что мы считаемъ его очень обычной вещью, показываетъ, какъ мы низко пали. Даже самые строгіе изъ насъ считаютъ вполн дозволеннымъ, чтобъ люди, сдлавшіе что-нибудь, кричали объ этомъ какъ можно громче и призывали публику вознаградить ихъ. Каждый человкъ является собственнымъ глашатаемъ — вотъ къ величайшему ужасу общепринятое правило. Восхваляйте насколько возможно громче вашу шляпу, справедливо если этого достаточно, а если не достаточно, то лгите, лгите, поскольку это можетъ служить вашей цли, т. е. поскольку это правдоподобно!’ Но я разъ на всегда заявляю, что этотъ способъ противенъ природ, которая не допускаетъ, чтобъ кто-нибудь самъ восхвалялъ свои дла или даже свои шляпы. Природа запрещаетъ всмъ людямъ такъ поступать.

Каждый человкъ, даже любой шляпочникъ, чувствуетъ или чувствовалъ, что онъ унижаетъ себя, восхваляя свою ловкость, искусство или преимущества, тайный голосъ во глубин его души шепчетъ ему: предоставь восхвалять тебя твоимъ друзьямъ и, если можно, даже твоимъ врагамъ, но во всякомъ случа не длай этого самъ’.

Онъ чувствуетъ и не можетъ не чувствовать, что онъ жалкій хвастунъ, готовый стать обманщикомъ и лжецомъ.

Законы природы вчны, ея тихій голосъ, звучащій во глубин души каждаго, требуетъ, чтобъ люди ему повиновались. Никто не можетъ отступить отъ истины безъ явнаго вреда для себя, ни единичный человкъ, ни цлыя націи. Покажите мн націю, впавшую въ ложь, гд каждый расчитываетъ только на нее и позволяетъ ее себ и другимъ, и я докажу вамъ, что она, несмотря на вс ея банки, фабрики и дворцы, прямо направляется широкимъ путемъ не къ счастливымъ Елисейскимъ полямъ и не къ вчнымъ побдоноснымъ внцамъ, добываемымъ молчаливымъ трудомъ, а къ всепожирающимъ безднамъ ничтожества. У природы есть и счастливыя поля и побдоносные лавровые внки, но только для людей смлыхъ и правдивыхъ, у неприроды, или у такъ называемаго хаоса, есть только пустота и всепоглащающія пропасти. Что значатъ двадцать семь милліоновъ и ихъ общій голосъ? Не врьте имъ, міры и вка, Богъ, природа и вс люди говорятъ противъ нихъ.

‘Все это фразы’,— скажете вы. Нтъ, братья, это не фразы, а факты, боле неоспоримые, чмъ математическія истины. Забытые въ наши дни, они стары, какъ міръ, и исчезнутъ лишь вмст съ нимъ. Мы ихъ забыли, и при первомъ упоминаніи о нихъ на самодовольныхъ лицахъ появляется презрительная улыбка, но они напомнятъ о себ, если только законъ всеобщаго тяготнія не перестанетъ дйствовать, и люди не очутятся въ пустот. Общее мнніе всхъ двадцати семи милліоновъ англичанъ не поможетъ, не будьте же за одно съ ними, а бгите отъ нихъ, ради спасенія своей жизни. Двадцать семь милліоновъ, направляющихся по этому пути съ золотомъ, бряцающимъ въ ихъ карманахъ и съ громкими криками ‘ура’, приближаются, какъ мы говорили, къ краю пропасти, къ концу того, что было въ ихъ жизни правдой, врностью и истиннымъ достоинствомъ. Ихъ благородные предки проложили имъ жизненный путь въ самыхъ разнообразныхъ смыслахъ этого слова. Нтъ ни одной мудрой пословицы на ихъ устахъ, ни одного честнаго принципа въ сердц, ни одного истиннаго пріема работы или сношеній между людьми, которые они не заимствовали бы отъ благородныхъ предковъ. Жизнь еще возможна для нихъ, потому что не все превратилось въ хвастовство, обманъ, въ поклоненіе маммон, а сохранилась еще нкоторая доля врности, правдивости и истиннаго достоинства. При извстной, хотя бы и значительной, но ограниченной, дол обмана и призрачности, общественная жизнь еще возможна, но не при безграничной. Переступите за предлы этого опредленнаго количества, и ваша саженная шляпа, и все вплоть до вашихъ витязей въ жестяныхъ доспхахъ закружится и забарахтается въ цломъ ряд возстаній, такъ какъ законъ всемірнаго тяготнія не пересталъ дйствовать.

Ужасно, когда цлая нація, выражаясь словами нашихъ отцовъ, ‘забываетъ Бога’ и помнитъ только маммону, когда вашъ хвастливый шапочникъ является образцомъ всхъ мастеровъ, рабочихъ и людей,— начиная съ пастырей душъ и тлесъ, творцовъ поэмъ и парламентскихъ законовъ и кончая людьми, чистящими шляпы и сапоги. Если одинъ лживый человкъ приноситъ неисчислимыя бдствія, то сколько ихъ накопитъ одно или два поколнія двадцати семи милліоннаго народа? Сколько? Результаты этого видны на каждой улиц, на каждой площади, въ палатахъ, библіотекахъ, соборахъ, фабрикахъ и рабочихъ домахъ, и такое зрлище вызываетъ далеко не комическое чувство.

Глава IV.
Заповдь мамонизма.

Читатель, христіанинъ, какъ ты себя называешь, имешь-ли ты какое-нибудь понятіе о неб и ад? Я думаю, что нтъ. Часто извстныя слова не имютъ для насъ никакого значенія и звучатъ какъ пустые звуки.

И, однакожъ, намъ стоитъ разъ навсегда понять, что это не аллегоріи, не басни и не сказки, а въ высшей степени непреложные факты. ‘Никакое озеро сицилійской или какой-либо другой сры нигд не горитъ въ наши дни’,— говорите <пропущены 34-35>зомъ, недостиженія богатства. Не своеобразный-ли это адъ?’

Да, очень своеобразный. Если мы не преуспваемъ въ жизни, то какой же въ насъ толкъ? Лучше было бы намъ не родиться. И такой адъ съ соотвтствующимъ ему раемъ вполн свойственъ поклонникамъ мамоны. У насъ среди столькихъ призраковъ есть только одна вещь, признаваемая нами за дйствительность и къ которой мы относимся вполн серьезно — это накопленіе денегъ.

Работающій мамонизмъ раздляетъ міръ съ празднымъ, тшущимся диллетантизмомъ, и то еще слава небу, что есть что-нибудь, къ чему мы можемъ относиться серьезно. Праздность хуже всего, только праздность безнадежна, работайте серьезно надъ чмъ-нибудь, и вы постепенно научитесь работать надо всмъ. Въ труд вся наша надежда, хотя бы трудъ этотъ и былъ посвященъ пріобртенію денегъ.

Нужно, правда, сознаться, что мы въ настоящее время съ нашимъ поклоненіемъ мамон пришли къ страннымъ заключеніямъ. Мы говоримъ, что живемъ въ обществ, и тмъ не мене открыто проповдуемъ полнйшее раздленіе и крайнюю обособленность. Наша жизнь представляетъ не картину взаимной помощи, а арену взаимной вражды, замаскированную строго точными законами войны, подъ именемъ честнаго соперничества и т. п. Мы вполн забыли, что вс междучеловческія отношенія не сводятся къ плат наличными деньгами. ‘Что мн за дло до умирающихъ съ голоду рабочихъ?— говоритъ богатый фабрикантъ.— Разв я открыто не нанималъ ихъ на рынк и не уплатилъ имъ до послдняго гроша все, что слдовало имъ по уговору? Какое же мн еще дло до нихъ?’ Да, поклоненіе мамон очень грустная вра. Когда Каинъ изъ собственной выгоды убилъ брата своего Авеля и его спросили: ‘гд твой братъ?’ онъ тоже отвчалъ: ‘Разв я сторожъ брата моего? Разв я не отдалъ брату его плату, все, что онъ заслужилъ?’

О, пышные денежные короли и знаменитые герцоги, охраняющіе свои парки для личныхъ своихъ потхъ, разв кром грубаго способа Каина, нтъ другихъ, которыми мы можемъ убивать нашихъ братьевъ? Добрый человкъ, какъ спутникъ на тяжеломъ жизненномъ поприщ, однимъ своимъ взоромъ или присутствіемъ уже многое общаетъ, но горе ему, если онъ забываетъ вс эти общанія или не сознаетъ ихъ. Къ омертввшей душ, преданной грубому чувственному поклоненію и для которой адъ равносиленъ безденежью, тщетно обращаться съ напоминаніями о всевозможныхъ общаніяхъ и о нравственныхъ обязательствахъ, нарушенія которыхъ нельзя обжаловать въ коммерческомъ суд. Заставить ее заплатить деньги еще возможно, но большаго не требуйте.

Во всей прошлой исторіи и, надюсь, и во всей будущей я не встрчалъ и не встрчу разсказа объ обществ, которое въ Божьемъ мір могло бы существовать на такихъ основахъ и поддерживаться такимъ міровоззрніемъ. Вселенная не такъ устроена. Люди или націи, придерживающіеся, ничто же сумняшеся, такого міровоззрнія, шествуютъ шагъ за шагомъ прямо къ погибели. За послднія два столтія господства атеизма мы, я полагаю, исчерпали довольно хорошо все, что имлось прочнаго подъ нашими ногами и теперь стоимъ у самой пропасти, да это и понятно, такъ какъ этотъ атеизмъ, породивъ множество другихъ измовъ, изъ которыхъ каждый съ своей ложью и обманомъ принесъ за собой новыя бдствія и язвы, завершается, въ конц-концовъ, неизбжнымъ валетизмомъ, т.-е. холопствомъ, какъ противоположностью героизма. И дйствительно, что еще, кром холопства, остается при отрицаніи сущности всякой вры, т. е. при отрицаніи присутствія Невидимаго Божества во всемъ, что мы видимъ, длаемъ и страдаемъ? Мы же или явно отрицаемъ Его, или,— что еще того хуже, — признаемъ Его только на словахъ и въ нашихъ молитвенникахъ, а не въ жизни. Но, увы, этотъ безбожный міръ, начиная съ Вестминстерскаго дворца и кончая самыми грязными подвалами съ ихъ голодными притонами, представляетъ очень жалкое зрлище. Меня недавно сильно поразилъ слдующій вычитанный мной фактъ: одна бдная вдова-ирландка, проживавшая въ Эдинбург, посл смерти мужа не имя никакихъ средствъ для существованія, отправилась съ тремя дтьми просить помощи у благотворителей и у различныхъ благотворительныхъ учрежденій этого города, но встртила всюду отказъ. Наконецъ, изнуренная голодомъ и безполезной ходьбой, она слегла и умерла отъ голоднаго тифа,— умерла и заразила тотъ переулокъ, въ которомъ жила, такъ что за ней послдовало еще семнадцать человкъ. Гуманный врачъ, передавая этотъ фактъ, съ глубокимъ негодованіемъ спрашиваетъ: не было ли бы гораздо даже выгодне помочь этой вдов, такъ какъ ея голодъ убилъ не только ее, но и семнадцать ея собратьевъ? Да, поразительный фактъі Бдная, всми покинутая вдова обращается къ своимъ собратьямъ, какъ бы говоря имъ: ‘Видите, я гибну отъ нужды и голода, вы должны мн помочь, я ваша сестра, плоть отъ плоти вашей, одинъ и тотъ же небесный Отецъ сотворилъ всхъ насъ, вы должны мн помочь’. Но они отвчаютъ: ‘Нтъ, это невозможно, ты не сестра намъ’. И вотъ она доказываетъ имъ свое братство: ея голодный тифъ убиваетъ и ихъ и тмъ подтверждаетъ справедливость ея словъ — дйствительность общаго братства — вопреки всевозможнымъ отрицаніямъ. Какое страшное доказательство!

Но все это очень естественно при такомъ порядк вещей, когда все управленіе богатыми бдныхъ уже давно сводится къ признанію только спроса и предложенія, невмшательства въ экономическія отношенія и тому подобныхъ вещей, при которыхъ все человческое ‘невозможно’. ‘Ты не сестра намъ, какія у тебя доказательства? Вотъ наши документы — наши висячіе замки — неоспоримо доказываютъ, что эти деньги наши и что теб нтъ никакого до нихъ дла. Уходи! Помочь теб невозможно’. ‘Но что бы вы хотли, чтобъ мы сдлали?’ — восклицаютъ негодующіе читатели. Ничего, друзья мои, ничего, пока вы не сознали въ себ души. До тхъ поръ все для васъ невозможно. Я не могу даже посовтовать вамъ купить, по примру спартанцевъ, на три копйки пороха и свинца и быстро покончить съ бдной вдовой, пристрливъ ее, даже это ‘невозможно’ для васъ. Ей остается только доказать вамъ, что вы ея братья, заразивъ и васъ, сытыхъ, своимъ голоднымъ тифомъ. Семнадцать умершихъ и, можетъ быть, нсколько живущихъ, сожалющихъ о нихъ, не станутъ отрицать этого явнаго доказательства того, что она была плоть отъ плоти вашей.

‘Невозможно!’ Объ одномъ двулапчатомъ животномъ говорятъ, что если обвести кругомъ него мломъ, то оно будетъ сидть, какъ бы прикованное желзнымъ кольцомъ судьбы. Поставьте передъ нимъ пищу и оно умретъ съ голоду, но не дотронется до нея, или кормите его до полнаго ожиренія, а оно все будетъ сидть, пока не умретъ. Зовутъ этого жалкаго двулапчатаго животнаго — гусемъ, его откармливаютъ и длаютъ изъ него страсбургскіе пироги, нкоторые гастрономы очень любятъ ихъ.

Глава V.
Диллетантизмъ.

Еще боле печальное зрлище, чмъ это поклоненіе мамон, представляетъ диллетантизмъ правящихъ классовъ, не управляющихъ и даже нисколько не понимающихъ, что на нихъ возложены обязанности управленія. Мамонизмъ, по крайней мр, работаетъ, а этотъ диллетантизмъ исключительно предается только праздности. Мамонизмъ исполняетъ хоть одну изъ задачъ, возложенныхъ природой на людей, и, исполняя ее, будетъ все больше постигать истинное назначеніе человка, которое диллетантизмъ окончательно не признаетъ. ‘Добывайте деньги’, въ сущности, означаетъ: ‘трудитесь съ цлью добывать деньги’, но что означаетъ или что можетъ означать правило аристократизма, гласящее: ‘предавайтесь граціозно праздности въ блеск майскаго дня, исключительно заботясь объ охраненіи парковъ для собственныхъ потхъ, о законахъ противъ свободнаго ввоза зернового хлба и объ увеличеніи ренты, получаемой съ земли’?

Вполн справедливо, что земля составляетъ истинную основу аристократіи, что кто обладаетъ землей, является боле чмъ кто-либо настоящимъ распорядителемъ, ‘викингомъ’, т.-е. вицекоролемъ страны, такъ это было во времена Генриха Плантагенета, такъ это остается и по сіе время. Земля есть общая наша мать, она кормитъ насъ, даетъ намъ пріютъ, радуетъ и любовно обогащаетъ насъ, съ минуты рожденія и пока мы не успокоимся вчнымъ сномъ на ея материнской груди, она постоянно своими нжными объятіями лелетъ насъ. Что можетъ замнить мн т холмы, надъ которыми я впервые увидлъ восходъ солнца, пробуждавшаго все къ новой жизни? Таинственны и глубоки, какъ центръ міра, т корни, что соединяютъ насъ съ родной землей, и ни одно дерево не коренится такъ прочно. Отъ самаго благороднаго патріотизма до самаго скромнаго промышленнаго механизма, отъ самаго самоотверженнаго героя, умирающаго за свою страну, до самаго скромнаго работника, трудящагося въ каменоломняхъ и угольныхъ копяхъ,— словомъ, вс и вся жизнь страны зависятъ отъ земли. И вотъ,: несмотря на это, люди толкуютъ объ ея продаж. И дйствительно, въ нашъ продажный вкъ земля рядомъ съ эпическими поэмами и даже боле возвышенными вещами представляется на рынокъ для оцнки и для такъ-называемой продажи, но продажа ‘Илліады’, созданной Гомеромъ, а тмъ боле земли, созданной небеснымъ Творцомъ, является дикой нелпостью. Собственно говоря, земля и можетъ только принадлежать всемогущему Богу и всмъ сынамъ человческимъ, работавшимъ на ней, или тмъ, что будутъ на ней работать. Она представляетъ собственность не одного какого-либо поколнія, но всхъ прошлыхъ, настоящихъ и будущихъ поколній, работавшихъ на ней, и потому владющіе ею обязаны быть руководителями своей страны и составлять классъ людей благородныхъ въ истинномъ значеніи этого слова. Но въ чемъ же заключается это благородство? Всегда оно состояло только въ томъ, чтобы мужественно страдать за другихъ, а не заставлять другихъ страдать за себя.

Вождь людей тотъ, кто стоитъ впереди ихъ, смло ограждая ихъ и борясь съ грозящими имъ опасностями.

Всегда здсь, на земл, благороденъ былъ только терновый внецъ. Почему язычникъ Геркулесъ считается героемъ? Потому, что онъ побдилъ Нимезійскаго льва, очистилъ Авгіевы конюшни, совершилъ двнадцать подвиговъ, которые были подъ силу только богамъ. Въ современномъ, какъ и въ древнемъ обществ, да и всюду люди благородные всегда занимали мста почетныя, т.-е. самыя трудныя, гд имъ предстояло грудью своей защищать общество отъ грозившихъ ему невзгодъ и опасностей. Почетность и состоитъ въ томъ, чтобы въ борьб со зломъ жертвовать своей жизнью — il faut payer de sa vie. И теперь аристократія, чтобы быть достойной своего призванія, должна отбросить свою праздную помпу, сойти съ своихъ мягкихъ ложъ, извдать вс страданія нищеты, узнать, какъ ихъ облегчить и исцлить, и грудью своей приняться за борьбу съ ними. Русскій царь работалъ какъ простой плотникъ на саардамскихъ докахъ, и его подвигъ все же ничтоженъ сравнительно съ тмъ, который предстоитъ совершить праздному диллетантизму, ничего не длающему въ борьб съ хаосомъ невжества и голода, царящимъ у его ногъ. ‘Я исцлю этотъ недугъ или умру въ переднихъ рядахъ смлыхъ борцовъ’,— таковъ всегда долженъ быть лозунгъ аристократіи. Но теперь этотъ лозунгъ давно забытъ и, соотвтственно съ безсильнымъ, наглымъ ничего недланіемъ на практик, у диллетантизма является и поразительное празднословіе въ разговорахъ. Люди не стыдятся высказывать публично то, чего они и не думаютъ. Они толкуютъ о ‘цлесообразности’, о своемъ ‘призваніи’, о ‘необходимости партіи’ и о проч., забывая, что слово есть даръ священный, что человкъ въ высшемъ значеніи является ‘воплощеніемъ слова’, что безъ слова нтъ человка, а есть только призракъ.

Неискренное слово порождаетъ ложь и неискренность въ длахъ. Дла возникаютъ изъ словъ, какъ послднія изъ мыслей, являясь ихъ тнью. Поэтому какова рчь человка, таковы и его дла. Наша рчь въ настоящее время стала поразительна. Никто не говоритъ просто, а старается быть дкимъ, остроумнымъ и рчистымъ, такъ что не услышишь и ‘серьезной бесды’. Для насъ вс серьезныя рчи пуританъ семнадцатаго столтія, католиковъ двнадцатаго и нмецкихъ поэтовъ настоящаго столтія стали непонятными и кажутся безумными. Кромвель кажется сумасброднымъ шарлатаномъ, Ансельмъ, Гте тоже.

Изъ всхъ сказаній едва-ли не самое глубокое значеніе иметъ сказаніе о Моисе и объ обитателяхъ Мертваго моря. На берегу этого озера обитало племя людей, забывшихъ, какъ и мы, внутренній смыслъ и значеніе явленій природы и довольствовавшихся вншними мнимыми признаками, благодаря этому, они впали въ очень печальныя условія, и небеса, сжалившись надъ ними, послали имъ пророка Моисея съ словомъ увщанія и предостереженія, которое могло бы спасти ихъ отъ многихъ бдствій. Но обитатели Мертваго моря отнеслись къ Моисею такъ, какъ и вс холопствующіе относятся къ героямъ или пророкамъ, т.е. не нашли въ немъ ничего пріятнаго. Они слушали его, видимо, скучая, съ легкой усмшкой, желчно пофыркивая и подсмиваясь, и даже старались притворяться звающими,— словомъ, они явно показывали ему, что считаютъ его шарлатаномъ и даже очень скучнымъ человкомъ. Такое мнніе составили себ эти обитатели Мертваго моря о Моисе.

Моисей удалился, но осталась природа съ ея непреложными законами. По словамъ Корана, эти обитатели Мертваго моря превращены были въ обезьянъ. Они сидятъ тамъ на деревьяхъ, гримасничая теперь уже непритворно, скалятъ зубы и болтаютъ самый невыносимый вздоръ, находя, что вся вселенная есть несомннная безсмыслица. Да, вселенная этимъ обезьянамъ кажется безсмыслицей. И вотъ он сидятъ и трещатъ и по сіе время. Только мн кажется, что каждую субботу къ нимъ возвращается смутное полусознаніе, воскресаютъ туманныя воспоминанія, и он съ своими испитыми, морщинистыми лицами сидятъ въ самомъ трагическомъ положеніи (какое только мыслимо для обезьянъ) и смотрятъ своими подслповатыми, слезящимися глазами на дивный міръ, который, подернутый дымкой густого тумана, представляется имъ непонятнымъ и безпорядочнымъ хаосомъ. Ничего он не въ силахъ разобрать ни въ немъ, ни въ себ, и лишь въ вид легкаго дополненія къ общей картин кое-гд раздается довольно немузыкальная болтовня или пискъ, довершая тмъ самую трагическую нелпость, какую только могутъ представить себ люди или обезьяны. Он не пользовались душой и лишились ея. Ихъ субботнее поклоненіе состоитъ теперь въ томъ, что они гнздятся на деревьяхъ, издавая отвратительнйшіе крики и визги и смутно вспоминая, что у нихъ нкогда была душа.

Не встрчали-ли вы когда-нибудь толпы людей этого племени? Мн кажется, что въ настоящее время они стали довольно многочислены.

Глава VI.
Трудъ.

Каждый долгъ мучителенъ, жизнь въ поко и въ довольств непригодна ни для людей, ни для боговъ. Жизнь всхъ боговъ представляется намъ величественной грустью, серьезнйшей безконечной борьбой и рядомъ безконечныхъ усилій.

Наша высшая религія называется ‘религіей скорби’, такъ какъ для сына человческаго самый благородный внецъ есть терновый, хорошо или даже дурно носимый. Нкогда люди отлично понимали это и не только высказывали на словахъ, но и живо чувствовали въ сердц своемъ.

Разв все злополучіе, весь этотъ современный атеизмъ человческой жизни, какъ я называю его, не отражается въ житейской мудрости, стремящейся къ такъ называемому довольству? Самый жалкій мальчишка уже набилъ себ голову претензіей, что онъ рожденъ для жизни въ довольств и по всмъ божескимъ и человческимъ законамъ долженъ ею наслаждаться. Вс прихоти этого жалкаго мальчишки должны быть удовлетворены, и дни его должны протекать въ однихъ наслажденіяхъ, невозможныхъ даже для боговъ. Современные пророки твердятъ намъ, что мы должны жить въ полномъ довольств, искать только пріятныхъ вещей и находить ихъ. Со всхъ сторонъ слышатся вопли: ‘почему у насъ такъ мало удовольствій?’ Мы основываемъ свою теорію человческихъ обязанностей не на безошибочномъ принцип величайшаго благородства, а на принцип величайшаго довольства.

‘Душа’, повидимому, стала синонимомъ желудка. Мы всюду ратуемъ и говоримъ объ интересахъ не души, а желудка, потому-то вс наши слова и имютъ такое ничтожное значеніе. Мы не молимъ о Божьей справедливости, а не стыдясь кричимъ о собственныхъ выгодахъ, рентахъ и барышахъ, мы говоримъ, что въ этомъ состоитъ ‘выгода’ массы, о которой мы такъ сильно заботимся. Мы требуемъ свободы торговли, съ справедливымъ негодованіемъ возстаемъ противъ пошлинъ и благосклонно стараемся о томъ, чтобы бдные классы, которымъ теперь такъ страшно дурно живется, могли получать боле дешевую свинину изъ Новаго Орлеана. Люди отстаиваютъ свободную торговлю потому будто бы, что немыслимо поддерживать мужество безъ достаточнаго количества свинины. Безъ нея мы станемъ раззорившейся націей. Безспорно, друзья мои, что имть вдоволь свинины есть вещь хорошая и даже необходимая, но я сомнваюсь, чтобы вы когда-нибудь достигли даже этого, если ваши стремленія будутъ ограничиваться только такими требованіями.

Вы люди, а не хищныя животныя, и единственное счастье, о которомъ мужественный человкъ когда-либо заботился, было счастье, заключавшееся въ должномъ выполненіи его работы. Не о томъ, что они не могутъ сть, а о томъ, что они не могутъ работать, вотъ въ чемъ сущность жалобъ всхъ мудрыхъ людей. Да, единственное несчастіе человка дйствительно состоитъ въ томъ, что онъ не можетъ работать, не въ силахъ выполнить своего назначенія. Смотрите: незамтно пройдетъ день, промелькнетъ наша жизнь, и наступитъ ночь, когда ни одинъ человкъ уже не можетъ работать. Когда настанетъ эта ночь, наше счастье и несчастье исчезнутъ и не останется никакихъ слдовъ отъ того, были-ли мы счастливы, какъ самыя жирныя свиньи въ стад Эпикура, или несчастны, какъ овъ на обломкахъ своего благополучія, какъ поэтичный Байронъ съ его гауэрами и великими страданіями въ сердц. Но наша работа не исчезнетъ, не уничтожится и, по крайней мр, стремленія къ ней останутся на вс вка, а потому въ этомъ и заключается единственно важный для насъ вопросъ. Короткій, шумный день съ крикливыми призраками въ ихъ бумажныхъ коронахъ изъ сусальнаго золота проходитъ и наступаетъ, наконецъ, божественная, вчная ночь съ ея тишиной, правдивостью и діадемами изъ звздъ. Что ты сдлалъ и какъ? Твое счастье и несчастье были только должнымъ возмездіемъ, отъ котораго не осталось и слда, но покажи намъ твои дла, твою работу, чтобы мы вс могли ихъ видть.

Въ труд несомннно заключается благородство и даже святость. Какъ бы не былъ человкъ затуманенъ и какъ бы ни забылъ онъ о своемъ высокомъ призваніи, но отчаиваться въ немъ нельзя, если онъ только дйствительно и серьезно работаетъ. Одна праздность вполн безнадежна. Желаніе хорошо выполнить свою работу приближаетъ человка все больше къ основнымъ законамъ природы, которые вполн истинны. Послдняя заповдь этого міра гласитъ: ‘познай то дло, для котораго ты призванъ, и выполняй его’. ‘Познай самого себя’. Давно это жалкое ‘я’ мучитъ насъ и мы все не можемъ познать его. Да я думаю, что это и не наше дло, такъ какъ человкъ существо непознаваемое, познай, что ты можешь работать и исполняй это, какъ Геркулесъ, — это лучше всего!

Древніе говорили, что трудъ иметъ громадное значеніе, что человкъ совершенствуется трудясь. Гнилыя болота осушаются, вмсто нихъ возникаютъ роскошныя поля и цвтущіе города, а вмст съ тмъ и самъ человкъ перестаетъ быть гнилымъ болотомъ или дикой пустыней. Посмотрите, какъ при самой грубой работ душа человка наполняется гармоніей! Сомннія, желанія, грусть, раскаяніе, негодованіе, даже отчаяніе,— вс эти адскіе псы терзаютъ душу бднаго поденщика, также какъ и любого, но онъ радостно принимается за свою работу и вс эти псы утихаютъ и прячутся по своимъ конурамъ, оскаливъ зубы. Человкъ сталъ теперь дйствительно человкомъ. Благословенное пламя труда, какъ всеочищающій огонь, уничтожило въ немъ все ядовитое, и дкій дымъ превратился въ широкое, яркое, блестящее пламя.

У судьбы, въ сущности, и нтъ другого пути для развитія насъ. Безформенный, хаосъ, придя въ движеніе, постепенно формируется, въ силу тяготнія, онъ принимаетъ извстныя формы, извстныя расположенія, перестаетъ быть хаосомъ и становится шарообразнымъ міромъ. Что сталось бы съ землей, если бы она перестала вращаться? По мр того, какъ эта старая, бдная земля вертится, вс неровности, неправильности исчезаютъ и принимаютъ все большую стройность.

Смотрли~ли вы когда-нибудь на колесо горшечника, вещь крайне почтенную и боле древнюю, чмъ даже пророкъ Езекіиль? Грубые комья глины, вслдствіе быстраго вращенія, становятся прекрасными сосудами. Вообразите себ теперь самаго прилежнаго горшечника, но безъ колеса, принужденнаго выдлывать сосуды, изготовляя ихъ руками. Такимъ горшечникомъ была бы судьба, если бы душа человческая вчно покоилась въ самодовольств, не желая ни работать, ни волноваться. Изъ лниваго, неподвижнаго человка самая благосклонная судьба не сдлаетъ ничего хорошаго, какъ и самый прилежный горшечникъ безъ колеса, сколько бы онъ ни старался, не получитъ ничего, кром лепешки, и какъ бы онъ ни раскрашивалъ ее и ни покрывалъ золотомъ и эмалью, лепешка останется лепешкой. Пусть лнивые не забываютъ этого.

Благословенъ тотъ, кто нашелъ свою работу, и пусть онъ не ищетъ никакого другого благословенія. У него есть работа, есть цль жизни, онъ нашелъ ее и будетъ слдовать ей подобно свободному потоку, путемъ благородныхъ усилій пробившемуся сквозь гнилыя и стоячія трясины нашего существованія, онъ, какъ все разростающаяся рка, течетъ и разливается, всасывая въ себя прокислыя воды болотъ и превращая ихъ въ зеленые и плодородные луга. Какое это благословеніе и для луговъ, и для рки, какъ бы велика или ничтожна она ни была! Трудъ есть жизнь, изъ глубины сердца работника проявляется эта божественная сила, эта священная, небесная, жизненная мощь, вложенная въ него самимъ всемогущимъ Богомъ. Какъ только онъ должнымъ образомъ принимается за работу, она пробуждаетъ въ немъ вс благородныя стремленія, призываетъ его къ знанію, самопознанію и ко многому другому. Знаніе? Дорожите знаніемъ, поддерживающимъ васъ въ труд. Собственно говоря, истинныя знанія только и пріобртаются путемъ труда. Все же остальное только гипотезы, предметы преній въ школахъ, вещи, витающія въ облакахъ, въ безконечныхъ логическихъ водоворотахъ, пока мы не испытаемъ ихъ на дл. Всякаго рода сомннія кончаются, какъ только мы принимаемся за дло.

Дале, достаточно-ли цнимъ мы терпніе, мужество, постоянство, стремленіе къ свту, готовность признать свои ошибки и исправить ихъ? Въ этихъ добродтеляхъ, въ борьб съ грубой, животной силой и въ привлеченіи къ этой борьб своихъ собратій мы только и можемъ учиться. Безстрастная природа правила которой не начертаны на ея лиц, а глубоко таяться въ ея сердц, будетъ тогда отчасти за насъ. Ея щедрость и помощь негромки и невидимы, а препятствія и противорчія крайне разнообразны и явны. Да, всякаго рода помощь ея всегда молчалива, она не сказывается и не проявляется, пока мы не стараемся вглядться въ нее и обратиться къ ней. Каждое благородное дло является въ начал невозможнымъ, если нтъ вры. Ты долженъ, подобно Гедеону, разослать шкуру у твоей палатки и внимательно смотрть, не появятся-ли подъ сводомъ небеснымъ благотворныя капли росы. Твое сердце и цль твоей жизни, подобно дивной шкур Гедеона, пусть разстилаются въ молчаливомъ призыв къ небесамъ, и тогда со щедрыхъ безпредльныхъ пространствъ ниспадетъ къ теб достаточно благословенной влаги, которой ты никогда не дождешься ни съ жалкихъ городскихъ замковъ, ни съ деревенскихъ колоколенъ.

Трудъ по природ своей религіозенъ, трудъ по природ своей мужественъ, а мужество есть цль всхъ религій, трудъ человка напоминаетъ усиліе пловца, обширный океанъ грозитъ поглотить его и, если онъ смло не борется съ нимъ, то погибаетъ. Путемъ мудраго и непрерывнаго противодйствія, гордо ударяя и разская волны, онъ преодолетъ ихъ и он понесутъ его, какъ побдителя, на своихъ хребтахъ. ‘Такъ, — говоритъ Гте, — бываетъ во всемъ, что человкъ предпринимаетъ въ этомъ мір’.

Смлый морской капитанъ, величайшій изъ морскихъ королей, Колумбъ былъ истинный герой. Не дружественная среда окружала его среди обширныхъ, бездонныхъ морей, кругомъ мятежные или унылые люди, позади немилости и раззореніе, впереди непроницаемый мракъ ночи. Братъ, эти дикія, громадныя морскія волны, вздымающіяся со дна, глубиной въ десять миль, клокочутъ не противъ тебя одного! У нихъ иная забота, чмъ нести тебя впередъ, и ужасныя бури, мчащіяся къ тропикамъ и къ экватору, выдлывая свой титаническій танецъ по царству хаоса и безпредльности, мало заботятся о томъ, правильно или нтъ вздуваютъ он твои крохотные паруса и несутъ твои скорлупки-лодочки. Ты окруженъ не друзьями, говорящими членораздльнымъ языкомъ, а безпредльно нмыми чудовищами, ревущими, клокочущими по всему безбрежному морю. Но тайную, далекую, никмъ, кром тебя, невидимую помощь скрываютъ они въ себ и вотъ какъ ты пріобртаешь ее. Терпливо ты выжидаешь, пока безумный Зюдъ-Вестъ не утихнетъ, спасаясь отъ него при помощи твоей ловкости и знанія, и смло бросаешься впередъ, какъ только подуетъ благопріятный втеръ. Мятежъ людей ты строго подавляешь, ихъ слабость и нершительность ты побждаешь своей смлостью и затаиваешь въ себ вс жалобы, все неразуміе, всю усталость и слабость свою и другихъ.

Сколько придется теб затаить! Въ теб будетъ бездна молчанія, боле глубокая, чмъ самое море, беззвучнаго молчанія, вдомаго одному Богу. Ты будешь великій человкъ, величественне этого бурнаго, безпредльнаго міра, разстилающагося кругомъ тебя, ты своей мощной душой и неустанными руками укротишь его и заставишь нести тебя къ новымъ Америкамъ или куда захочетъ Богъ.

Глава VII
Награда.

Я сказалъ, что трудъ по природ своей религіозенъ. Собственно говоря, всякій истинный трудъ есть религія, а религія безъ труда можетъ существовать разв у браминовъ, у танцующихъ дервишей или у кого угодно, но я ее ршительно не признаю. Замчательно хорошо изреченіе древнихъ монаховъ, говорившихъ: ‘laborare est orare’ (работа — это молитва).

Древне всякаго проповдыванія евангелія была заповдь, высказанная не словами, но неизгладимо начертанная для всхъ вковъ: ‘трудись и въ этомъ находи свое счастье’. Человкъ, сынъ неба и земли, разв въ глубин твоего сердца не заключается духъ дятельнаго труда, сила для работы, и разв онъ не сжигаетъ тебя, какъ мучительно тлющее пламя, не давая теб покоя, пока ты не дашь ему простора и не проявишь его въ длахъ, благотворныхъ для всего окружающаго? Все безпорядочное, пустынное ты долженъ привести въ порядокъ. уровнять, вспахать, сдлать плодотворнымъ. Всюду, гд ты встрчаешь безпорядокъ, смло борись съ нимъ и побждай, превращай его въ порядокъ, въ слугу не хаоса, а разума, божества и себя. Чертополохъ, встрчающійся на твоемъ пути, ты уничтожь съ корнемъ, чтобы былинки полезной травы могли расти вмсто него. Собирай безполезный пушокъ хлопчатобумажника, пряди, тки его, чтобы взамнъ ненужныхъ хлопьевъ получилось хорошее тканье и прикрыты были голыя спины людей. Борись, главнымъ образомъ, всюду, гд ты встрчаешь невжество, глупость, животную злобу съ ея тюрьмами, вислицами и крестами для распятія. Нападай на нихъ мудро, неустанно и не успокаивайся до тхъ поръ, пока живъ ты и существуютъ они. Богъ, если у тебя есть уши, чтобы слышать, явно повелваетъ это тебя своимъ неизреченнымъ голосомъ, боле грознымъ, чмъ громъ Синая или ревъ бури. Не внемлешь ты разв молчанію глубокихъ вчностей-міровъ за предлами утренней звзды? Неродившіеся вка, старые гробы съ ихъ давно разсыпавшимся прахомъ даже слезы, нкогда увлажавшія очи, теперь совсмъ высохшія, разв не говорятъ теб того, что слышало не одно уже ухо? Глубокія царства смерти, звзды въ своемъ никогда не останавливающемся движеніи, вс пространства и вка вщаютъ это теб голосомъ вчно немолчнаго увщанія. И ты, какъ и вс, должны работать, пока еще день. Настанетъ ночь, когда никто не можетъ работать. Всякій истинный трудъ священенъ, въ каждой истинной работ, даже въ грубой, ручной, есть нчто божественное. Трудъ великій, какъ земля, вершиной своей касается небесъ. Работай въ пот лица въ пот мозга, въ пот сердца. Этимъ отмчены вс вычисленія Кеплера, вс думы Ньютона, вс науки, вс эпическіе поэмы, вс геройскія дянія, вс мученичества вплоть до агоніи кроваваго пота, которую вс люди называютъ божественной. Если это не молитва, не благоговйное поклоненіе, то что такое молитва, эта самая благородная вещь изъ всхъ извстныхъ намъ въ Божьемъ мір? Какъ можешь ты жаловаться на трудовую жизнь? Не стуй, взгляни, усталый братъ, твоихъ сотоварищей тружениковъ, въ Божьей вчности. Они тамъ пребываютъ, и пребываютъ только они одни, составляя священные союзы безсмертныхъ, небесныхъ охранителей царства человчества. Даже въ слабой человческой памяти они живутъ такъ же долго, какъ святые, герои и боги, переживая безконечныя времена. Грозныя небеса полны къ теб благоволнія, какъ та благородная спартанская мать, которая, передавая сыну Шитъ, говорила: ‘Или съ нимъ, сынъ мой, или на немъ!’ Какъ и онъ, ты долженъ вернуться съ честью домой, въ далекій, далекій свой вчный домъ, и несомннно, ты вернешься съ честью, если въ битв будешь твердо держать свой щитъ. Въ вчности и въ глубокомъ царств смерти ты будешь не чужимъ, а всюду какъ родной. Не стуй же, спартанцы не стовали на трудовую жизнь. ‘Laborare est orare’ — трудиться значитъ молиться. Да, это вполн врно. Каждый трудящійся, какова бы ни была его работа, придаетъ плоть и форму вещамъ невидимымъ и является своего рода поэтомъ, творцомъ.

Каждому человку приходится на жизненномъ пути брести рядомъ съ безуміемъ съ его безпредльнымъ и бездоннымъ царствомъ мрака, и каждый трудъ въ извстной степени замняетъ безуміе разумностью. Разв это не божественное дло и можетъ-ли оно быть совершено помимо религіи? И такъ, вс люди всегда работали и работаютъ религіозно, даже бдный поденщикъ, портной, шьющій вамъ платье, сапожникъ, точающій ваши сапоги. Если работа не совершается какъ бы передъ лицомъ Великаго Хозяина, то это негодная работа, не приносящая счастья ни самимъ работникамъ, ни обществу.

Но еще худшее зрлище, чмъ негодный работникъ, представляетъ человкъ, кичащійся своей праздной жизнью, появляющійся въ роскошныхъ, раззолоченныхъ экипажахъ, развалясь на мягкихъ подушкахъ съ приспособленіями для сложенныхъ рукъ, чтобы лучше предаваться дремот. Оглянитесь кругомъ, взгляните вверхъ, внизъ, направо и налво, гд вы увидите празднаго героя, святого, бога или дьявола? Нигд нтъ и слда ничего подобнаго: ни въ небесахъ гор, ни на земл низу, ни въ водахъ подъ землей нтъ подобія ему. Это совершенно оригинальная фигура въ цпи творенія, выродокъ этого столтія или полустолтія.

Есть одно только чудовище въ этомъ мір и это чудовище — праздный человкъ. Какова его религія? Природа кажется ему призракомъ, въ которомъ при ловкомъ нищенств или мошенничеств можно хорошо нажиться. Бога онъ считаетъ за призракъ, точно также и человка съ его истинной жизнью. Въ самомъ дл, кто изъ насъ можетъ сказать, что онъ работаетъ? Даже самые честные являются нерадивыми слугами, лучше всего понимающими и знающими это, и вмст съ правдимымъ древнимъ Самуиломъ они могутъ воскликнуть: ‘большая доля моей жизни погибла безплодно’, но тотъ, у кого нтъ иной задачи жизни, какъ проводить ее самымъ граціознымъ или неграціознымъ образомъ въ полной праздности, порождая такихъ же праздныхъ сыновъ, считаетъ себя вправ обращаться къ ткачамъ и землекопамъ съ’ грознымъ крикомъ негодованія: ‘Вы, негодяи, перепроизводите! Невжественные и лнивые, вы производите слишкомъ много рубашекъ для прикрытія голыхъ спинъ людей, слишкомъ много нанковыхъ, бумазейныхъ и всякаго рода штановъ и всевозможныхъ другихъ предметовъ и потому должны ходить голыми и холодными!’ Что это за странное и невозможное Эльдорадо!

Относительно вопроса о плат за работу можно сказать очень многое. Конечно, денежная плата въ размр, необходимомъ для существованія, одинаково неизбжна какъ для самаго благороднаго, такъ и для самаго грубаго работника, если только мы не намрены прямехонько отправить ихъ на тотъ свтъ. Это вполн понятно и не требуетъ никакихъ разъясненій, но здсь я хочу замтить только одну вещь, имющую непосредственное отношеніе къ благороднымъ труженикамъ, но бросающую свтъ на всхъ.

Плата за каждый благородный трудъ не здсь, на земл, а на неб. Каждая геройская душа представляетъ счета своихъ заработковъ не англійскому или другому какому-нибудь банковому учрежденію. Человческіе банки не признаютъ ихъ или признаютъ, когда пройдутъ цлыя поколнія или столтія, да, въ сущности, разв такая душа и нуждается въ какой-нибудь наград? Разв цль и стремленіе ея жизни состоитъ въ томъ, чтобы за свой героизмъ получить всевозможныя матеріальныя блага, пользоваться роскошной и удобной жизнью и быть, по общепринятому понятію, счастливой въ этомъ и будущемъ мір? Я отвчаю ршительно, что нтъ. Все духовное пріобртеніе новйшей эпохи заключается именно въ признаніи того, что геройская душа при полной ясности ума и сердца можетъ на этотъ вопросъ отвтить ршительно: нтъ.

Братъ мой, мужественный человкъ отдаетъ свою жизнь, а не продаетъ ее. Какой цной довольствовался бы ты, напримръ? Справедливой платой за жизнь была бы вся совокупность Божьяго творенія, вся вселенная и вся вчность. Жизнь для тебя все, и за нее ты желалъ бы все получить. Ты, безразсудный смертный, или, врне, ты, жалкій безсмертный, который въ тсной темниц плоти кажешься здсь такимъ неразумнымъ, никогда, однако, не можешь продать свою жизнь или часть ея за удовлетворительную плату, отдай ее, какъ царственное сердце, отдай ее даромъ, и тогда ты въ извстномъ смысл получишь всю должную за нее плату. Герой,— а разв каждый человкъ, благодаря Бога, не иметъ задатка героя?— герой всегда долженъ такъ поступать во вс времена и при всевозможныхъ обстоятельствахъ. Въ самый геройскій и въ самый негеройскій вкъ онъ долженъ сказать, какъ Брнсъ гордо и смиренно говорилъ о своихъ шотландскихъ псняхъ (этихъ маленькихъ росинкахъ небесной мелодіи, въ вкъ, когда было такъ много немелодичнаго): ‘Клянусь небомъ, он будутъ или безцнными, или ничего не стоющими. Деньги за мой незначительный трудъ въ размр, необходимомъ для того, чтобы продолжать работать,— да, мн это необходимо, если вы не намрены отправить меня на тотъ свтъ прежде, чмъ я выполню всю работу, но не говорите мн о жалованьи, о рабочей плат’.

Я знаю одно, что никогда на. земл отношенія между людьми не опредлялись исключительно рабочей платой. Когда вся жизненная мудрость сводится къ пріобртенію прибыли, къ laisser faire, къ спросу и предложенію, всегда можно смло ожидать, что обществу грозитъ погибель.

И вотъ тогда-то и являются подобныя экономическія и философскія системы, такъ какъ философія служитъ человку обыкновенно оправданіемъ его образа дйствій, а логика является изящной политурой, при помощи которой разсудокъ старается прилично прикрыть безсознательные и темные проступки человка. Такія теоріи, повторяю, какъ и евангеліе мамоны,— эта новйшая заповдь міра,— производятъ только вншній переполохъ, даютъ нкоторымъ какъ бы примиряющее ихъ удовлетвореніе, но, въ сущности, служатъ самыми врными предвстниками скорыхъ, радикальныхъ преобразованій. Когда общество начинаетъ такъ фантазировать, нужно ожидать, что старый строй его близится къ концу и что оно впало въ старческое безсиліе. Большинство общественныхъ формъ, смерть которыхъ я прослдилъ за послднія 3,000 лтъ, погибало именно такимъ путемъ. Такъ какъ все идеальное, истинно-благородное исчезало въ нихъ и оставался только голый эгоизмъ, хищническая жажда наживы, то доле существовать он не могли. Древнйшая богиня судьбы, праматерь вселенной, неизбжно присуждала ихъ къ вымиранію. Довольно странно, что люди тогда-то, какъ я обыкновенно замчалъ, и придумывали своего рода ‘послобденную философію’, довольно легковсную и отчасти пріятную, напр., теорію спроса и предложенія или чего-нибудь въ этомъ род, которую они развивали въ часы жеванія и пережевыванія, называемые ими часами обдумыванія. Тутъ они успокоивали свою совсть, говоря: ‘это хорошо, и вполн въ порядк вещей, что ты душа не человка, а хищнаго коршуна’, и предсмертныя муки наступали тмъ скоре, чмъ мене они ихъ ожидали. Денежное вознагражденіе никогда не могло въ теченіе долгаго времени служить связующимъ звеномъ междучеловческихъ отношеній. Денежная плата никогда еще не восполняла всхъ обязанностей, которыя человкъ иметъ по отношенію къ своему ближнему, и не восполнитъ ихъ во вки вковъ. Объ этомъ стоитъ серьезно подумать. Двойная бухгалтерія вещь замчательная и многое она опредляетъ самымъ точнымъ образомъ, но и богиня рока тоже ведетъ свои записи въ небесной канцеляріи, и вещи происходятъ въ этомъ мір, по выраженію моихъ друзей Мошлемовъ, согласно тому, какъ он записаны рокомъ на его ‘желзныхъ листахъ’. Вы, по всмъ вроятіямъ, довольно аккуратно посщаете церковь. Въ свободныя минуты, когда скучный проповдникъ произноситъ свою проповдь, не заглядывалили вы когда-нибудь въ Новый Завтъ и въ т разсчеты, которые встрчаются тамъ у всхъ четырехъ евангелистовъ? Я нахожу, что и тамъ есть своего рода расплата, что тамъ подведены тоже итоги за сдланную работу и получаемая награда заслуживаетъ глубокаго вниманія. Именно такая расплата, только въ меньшихъ размрахъ, происходитъ ежеминутно и здсь, на земл, и между нею и итогами, подведенными въ главныхъ книгахъ конторы Плутсона, существуетъ громадная разница. И это должно бы научить насъ, кичащихся своей разсудительностью, по крайней мр, одной или двумъ истинамъ и прежде _L всего тому, что все человческое должно обладать идеаломъ, своего рода душой, предохраняющей отъ тлнія.

Замчательно, какъ эта душа придаетъ красоту самымъ безобразнымъ лицамъ, какъ она постепенно, безустанно измняетъ, преобразовываетъ даже самое безобразное тло, которое, въ конц-концовъ, является прекраснымъ и ‘въ извстной степени даже божественнымъ’. О, если бы вы могли этого золотого тельца, эту мамону свергнуть съ алтаря и на мсто ея поклоняться Богу въ дух и истин! Но тмъ или инымъ путемъ она должна быть и будетъ свергнута.

Бороться, напр., какъ я часто повторяю, бороться стальными смертоносными орудіями есть занятіе безспорно гораздо боле гнусное, чмъ работа, съ какой бы точки зрнія мы это ни разсматривали. И все-таки посмотрите, какъ изъ этой борьбы во времена скромнаго аббата Самсона возникъ такой феодализмъ, такое славное рыцарство, которое воспвалось не разъ вплоть до послдняго времени. Разв это не было одно изъ необычайныхъ и даже невозможныхъ чудесъ? Въ подлунномъ мір нтъ зрлища боле безобразнаго, чмъ видъ двухъ людей со взорами, блестящими адскимъ пламенемъ, съ оскаленными зубами рвущихъ другъ у друга мясо и превращающихъ драгоцнныя, живыя, одушевленныя тла въ безжизненныя кучи гніющихъ труповъ, пригодныхъ только для удобренія почвы подъ свекловицу. Какъ же могло изъ этого возникнуть не рыцарство, возникнуть что-нибудь не вполн отвратительное и адски-безобразное? Этотъ вопросъ стоитъ того, чтобы о немъ серьезно подумать.

Человкъ рожденъ для борьбы и его врне всего можно было бы назвать борцомъ по природ, жизнь котораго есть вчная битва подъ руководствомъ истиннаго полководца. Борьба для человка неизбжна,— то борьба съ нуждой, съ безплодіемъ, съ топями и болотами, съ заросшими лсами, съ растрепаннымъ хлопкомъ, съ безумными представленіями своихъ бдныхъ собратій.

Безумныя представленія возникаютъ въ мозгу моего бднаго собрата человка и побуждаютъ его предъявлять ко мн права, не имющія никакого разумнаго основанія. Каждая борьба есть вздымающаяся пыль двухъ силъ, изъ которыхъ каждая мнитъ себя наиболе сильной и справедливой. Въ борьб превращается въ прахъ ихъ смертная часть, распадаясь на отдльные атомы, и, когда все кончено, тогда безсмертное, истинное и дйствительное выступаетъ побдителемъ. Это во-первыхъ.

Во-вторыхъ, я хочу обратить вниманіе на то, какая разница существуетъ между образомъ дйствія честнаго, благороднаго рыцаря и подлаго, безбожнаго морского разбойника. Цль у обоихъ одна и та же — побда. Но глубоко въ сердц благороднаго человка запечатлно, что онъ созданъ невидимымъ, но справедливымъ богомъ, и что божественная справедливость,— и только она одна,— при всхъ кажущихся противорчіяхъ, должна, въ конц-концовъ, одержать побду. Это сознаніе иметъ громадное значеніе, оно всегда живо въ благородномъ человк, какъ душа въ грубой оболочк (Caliban) тла, какъ небесный лучъ, творческое Fiat-Lux среди пустыннаго земного хаоса. Если ты хочешь одержать побду, то долженъ быть силенъ не только физически, но имть и мужественное сердце, и благородную душу. Ты не долженъ страшиться ни страданій, ни смерти, не можешь дорожить ни покоемъ, ни жизнью своей. Въ разгар яростнаго боя ты не долженъ забывать ни о великодушіи, ни о справедливости, и если хочешь одержать побду, то долженъ оставаться рыцаремъ, а не грабителемъ. Это правило всякой борьбы: и съ безуміемъ своихъ собратій, и съ растрепаннымъ хлопкомъ, и со всмъ, что выпадаетъ на долю человка въ этой жизни.

Энтузіазмъ, самоотверженность, небо, адъ и т. п.,— все это было справедливо въ въ былыя времена, когда люди были глупы, говорятъ мн, но мы все это измнили, ‘nous avons chang tout cela’, какъ говоритъ докторъ у Мольера. Хорошо, если вы перемстили сердце на правую сторону, а легкія на лвую, если весь вашъ героизмъ состоитъ только въ желаніи послаще пость, а въ душ вашей нтъ мста ни для безконечной надежды, ни для благоговнія, если небесная тишина не иметъ властнаго велнія надъ вами, такъ какъ въ ней не слышится синайскаго грома, если узами, связующими васъ, могутъ служить только веревки вислицъ, то вы дйствительно все измнили, и такому порядку вещей, какъ и вамъ, грозитъ только бездна и полное уничтоженіе. Да, такой гадкій и нищенскій міръ не заслуживаетъ ничего лучшаго, и я бы не сталъ спасать его отъ уничтоженія. Пустота и небесная лазурь будутъ гораздо красиве и удобне для всхъ насъ. По крайней мр, я безусловно отказываюсь жить въ качеств такого патентованнаго аппарата, переваривающаго только пищу, или въ роли болвана для майскихъ праздничныхъ одеждъ.

Томасъ Карлейль.

Загадка Сфинкса

Глава I.Загадка Сфинкса.

Глава II.Патентованное средство.

Глава III.Современныя явленія.

Глава IV.Заповдь мамонизма.

Глава V.Диллетантизмъ.

Глава VI.Трудъ.

Глава VIIНаграда.

Читайте также: