Юнуска арбакеш, Тагеев Борис Леонидович, Год: 1925

Детская
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Скачать в PDF

0x01 graphic

Борис Рустам-Бек Тагеев
Юнуска арбакеш

0x01 graphic

Арбакеш — узбекский извозчик

I. На арбе

Тяжело живется Юнуске.
Вот уже 12 лет занимается он извозом, а все на нем тот же старенький рваный халат, пропитанная потом тюбетейка, да стоптанные, неуклюжие сапоги.
Головы своей и то не может побрить Юнуска, как это делает каждый правоверный мусульманин. Денег нет для этого у бедного узбека.
С завистью посматривал он со своего седла на других арбакешей.
‘Ишь, какие на них халаты красивые с красными и зелеными полосами, в шелковые даже некоторые нарядились’, думал он.
— Эй, сторонись! — раздался голос за спиною Юнуске, и он, свернув в сторону, невольно оглянулся.
Новая чистенькая арба, мерно переваливаясь на своих двух огромных колесах, обгоняла его.
Красивая серая лошадь шла мелкою рысью, покачивая на своей спине молодого арбакеша, распевавшего веселую песню.
Под плетенкой па обгонявшей Юнуску арбе сидели четыре купца в нарядных халатах.
На головах у этих седоков были накручены огромные чалмы, сделанные из тонкой белой кисеи.
Трое из них, с длинными седыми бородами, о чем-то оживленно разговаривали, а четвертый — молодой, вероятно, слуга, почтительно сидел у самого края экипажа.
На его чисто выбритой голове пестрела вышитая разноцветными шелками тюбетейка. Лица этих пассажиров казались сытыми, довольными.
‘Наверное, на базар везет этих боев, счастливец’, грустно подумал Юнуска, и вдруг ему сделалось так тяжело на душе, что он, глубоко вздохнув, остановил свою утомленную лошадь, спрыгнул с седла на землю и стал осматривать разваливающуюся арбу [Арба, арбакеш, бой, тюбетейка и все другие местные слова — см. в конце книги ‘Объяснения местных слов’].
‘Вот, кабы были деньга, — рассуждал он, — давно бы куши я себе новую арбу, разве наймет тебя порядочный пассажир, когда и колеса уже расшатались, а солнце печет через прорванную покрышку. Да и лошадь следовало бы переменить, — эта уже стара, слаба, ишь, стоит, словно сонная’.
‘Много, много денег надо на все это’, со вздохом подумал арбакеш, а как взглянул на свой покрытый заплатами халат да рваные сапога, то только махнул безнадежно рукой.
— Ну, поедем дальше, — обратился Юнуска к своему гнедому работнику. Он снова уселся в седло и, упершись в толстые оглобли своими изодранными сапогами, подумал:
‘Продам-ка я свою саклю, а, пока не обзаведусь новым домком, отошлю жену к родителям, пусть им в хозяйстве подсобляет, а арбу справить необходимо, иначе с голоду пропадешь!’
Дорога тянулась вдоль узкой улицы большого узбекского города.
Справа и слева высились глиняные серые дувалы, за которыми скрывались дома, называемые в Туркестане саклями.
Только огромные деревянные ворота поднимались то справа, то слева над глиняными заборами.
Каждый дом был окружен тенистым садом со множеством фруктовых деревьев, между которыми журчали арыки.
Был март месяц, и абрикосовые деревья стояли, сплошь усыпанные бледно-розовыми цветами.
‘А много в нынешнем году будет урюка, — подумал Юнуска, — хорошо тому, у кого большие фруктовые сады’.
Все больше и больше стали попадаться навстречу нарядные арбы. Все чаще приходилось Юнуске сторониться и пропускать обгоняющих его арбакешей.
Наконец, он въехал в запруженную пестрой толпой улицу.
Справа и слева были расположены лавки с различными товарами, перед которыми стояла толпа покупателей. Купцы суетились. предлагая им свои товары.
В пестрых, цветных халатах, с чалмами на головах или в щегольских тюбетейках чинно переходили от одной лавки к другой узбеки.
Они спокойно выбирали нужную им вещь и начинали торговаться с хозяином. Тут были и женщины в своих серых халатах, скрывающих их с головою. Лица их были скрыты за черными волосяными покрывалами. Некоторые держали на руках грудных младенцев.
Вот, мерно покачиваясь, прошла вереница верблюдов, нагруженных огромными кипами прессованного хлопка. Маленькие ослики, семеня ногами, тащили на своих спинах огромных, по сравнению с ними, седоков.

0x01 graphic

Дервиши (монахи) в остроконечных шляпах и рваных халатах, с большими посохами в руках, громко галдели, напевая священные стихи из корана.
В одном углу базара, весь в язвах, с растрепанными отросшими волосами, кричал дивана (сумасшедший), взывая о помощи к правоверным.
Под большими навесами, накрытыми грубым холстом и плетенками из камыша, были устроены возвышения, напоминающие огромные четырехугольные кровати.
Они были сплошь застланы коврами.
Тут, на разбросанных подушках или попросту на ковре, сидели кружками и старики и молодые. Слуга подавали им чай в медных резных кунганах и подносили любимое узбеками курево — чилим. Отпивая глоток чаю и вдоволь накурившись, сосед передавал соседу и чашку и чилим, предварительно обтерев полою своего халата конец Камышевой трубки — этого курительного аппарата.
На большом блюде подавалось угощение, состоящее из разных сладостей. Тут были: фисташковые орехи, изюм, сушеный урюк и сахар. Такое угощение в Туркестане называется достарханом.
Уже подъезжая к базару, Юнуска почувствовал соблазнительный запах плова, и у него защемило в желудке.
Ведь для каждого мусульманина плов этот являлся излюбленным кушаньем! С какой завистью смотрел теперь Юнуска, как повара возились над ним в чай-ханэ. Они резали сочный лук тонкими кружками, поджаривали его в котлах с топленым салом, затем швыряли туда мелко изрезанную баранину, потом тонкие ломтики моркови, рис…
Через полчаса готовый плов вываливался на блюдо и подавался гостям.
Тут начиналось настоящее пиршество. Засучив длинные рукава своих халатов, пирующие ловко захватывали концами своих пальцев жирные крупинки риса, прижимали их к ладони и ловко клали себе в рот, не обронив ни одного зернышка.
Не выдержал такого зрелища проголодавшийся арбакеш.
Пошарил он в своем поясе [Туземцы носят деньги обыкновенно завернутыми и пояс. Поясом служит большой величины платок] и нашел в нем тридцать копеек.
Быстро повернул он свою арбу в первый Караван-Сарай, купил сноп клевера и начал выпрягать своего гнедого. Лошадка почуяла запах душистой травы и, нетерпеливо заржав, потянулась к снопу.
Успокоилось голодное животное только тогда, когда ее хозяин, привязав ее к столбу, задал ей корму и медленной поступью побрел к чай-ханэ.

II. Базарная новость

Заплатил десять копеек хозяину чайной Юнуска.
Теперь он уже являлся полноправным гостем чай-ханэ и мог подсесть к любому из кружков ужинавших гостей. Таков уж обычай у мусульманских народов.
— Селям-а-лейкум, — почтительно поздоровался он, подходя к пяти узбекам, перед которыми слуга только что поставил огромное блюдо с душистым, дымящимся пловом.
— Алейкум-а-селям, — ответили сидящие, погладив, по обычаю, свои бороды обеими руками, посторонились, уступая место подошедшему гостю.
Все они были такими же арбакешами, каким был и сам Юнуска, а потому между ними завязался оживленный разговор.
Базар вообще в Азии, и особенно в Туркестане, является источником всех новостей. Кого только ни встретишь на базаре, чего только ни услышишь в чай-ханэ!
Сюда со всех концов съезжаются и бобылки и богатые. Все они одинаково спешат поделиться с соотечественниками всем виденным и слышанным.
Что бы ни случилось где-нибудь в самых отдаленных частях света, все это должно пройти через азиатский базар и разнестись, часто в искаженном виде, по всему краю, переходя из уст в уста.
Поев плова и обтерши засаленные пальцы, — кто о голенища своей обуви, а кто о ситцевые пояса, — все принялись за чай и, покуривая чилим, начали беседу.
— Да, новость большая, — проговорил длиннобородый толстый узбек.
Все навострили уши.
— В России больше нет царя, — сказал он таинственно.
— Как это нет царя? — вскрикнули все присутствовавшие.
— А так, нет его — и кончено! Народ его больше не захотел — и шабаш, — решительно заявил толстяк.
— Врешь ты все, — заметил один из сидящих.
— Вру? Ну, вот, как приедешь ты завтра в Коканд, так и сам узнаешь.

0x01 graphic

Туземный суд.

— Ну, а кто же теперь будет царем-то в России? — осторожно спросил Юнуска.
— Да никто, — просто ответил толстяк. — Народ сам будет управлять государством, — прибавил он.
— Не пойму я что-то, — недоверчиво заметал Юнуска.
— Да тут нечего и понимать, — вставил другой арбакеш. — Русский парод соберет свой Совет, выберет депутатов, а уж те будут знать, что им делать.
— Верно, — поддакнул толстяк, — мне говорили в Коканде, что и у пас будут Советы, и мы своих выборных посадим вместо русских офицеров и чиновников.
— Полно врать! — заметил Юнуска. — Так это и позволят тебе сделать! Ты, наверное, позабыл и про хакима, и про наших выборных волостных управителей.
И вспомнил Юнуска, как больно стегал его нагайкой хаким за то, что он однажды не сразу уступил ему дорогу. Вспомнил Юнуска также, как приезжали раз в его кишлак какие-то чиновники, порубили деревья в его саду.
‘Жаль, — подумал он, — такие хорошие яблони и груши порубали, да два урюковых дерева совсем попортили’.
Сам волостной Алим-бай присутствовал при этом, — значит, они имели на то право.
Посмотрели эти чиновники в какую-то трубу, смерили землю цепью и ушли.
Через год пришли другие люди, изрыли весь сад, что рядом с Юнускиным домом.
Ничего не понимал Юнуска, и только со временем он узнал, зачем все это делалось.
Через его землю провели русские железную дорогу.
Правда, волостной управитель Алим-бай дал Юнуске какую-то бумагу. Читали эту бумагу и мулла Ахмет, и кази Юнус, и оба они сказали, что Юнуске следует получить пятьсот рублей за отобранную у него землю. К кому только ни ходил Юнуска с этой бумагой, кому только ни подавал он просьбы! Но денег за отчужденную землю так он и не получил.
Пошел, наконец, Юнуска к самому губернатору и подал ему прошение.
Прошло после этого месяца три.
Вдруг вызывает Юнуску Алим-бай. Пошел Юнуска к волостному, да не рад был, что пошел.
— Так ты жаловаться вздумал на меня генералу? — закричал тот. — Хорошо, я с тобой рассчитаюсь.
С этими словами кликнул волостной своих джигитов.
На зов Алим-бая прибежали три молодца.
Схватили они Юнуску и больно избили его нагайками.
А волостной стоит и посмеивается.
— Вот тебе четыреста девяносто рублей. Сколько не хватает еще до пятисот, говори, мерзавец!
Молчит Юнуска, а сам дрожит, как осиновый лист.
— Ну, так, — обращается к нему волостной, — за мной остается еще десять рублей, вот они.
Бросил он десятирублевую бумажку и ушел в свою саклю.
Не взял этих денег Юнуска и рад был, что унёс свою шкуру со двора мин-баши.
Поплакал арбакеш, погоревал вместе со своей женой над разоренным гнездом да и успокоился. Решил он, что нет управы ни над хакимом, ни над Алим-баем.
Теперь, когда толстяк заявил о том, что народ вместо хакимов да волостных управителей будет ставить своих людей, Юнуска но мог этому поверить.
‘Алим-бай такой богач! Сколько у него джигитов, да, наконец, за него и русское войско заступится, где же с ним управиться народу’.
Посидел Юнуска на базаре с новыми товарищами и поздно вечером вернулся к своей хижине.
— Ишь, как громыхает, проклятый, — пробормотал он вслед промчавшемуся поезду и громко постучал в ворота.
— Хамра, а Хамра! — крикнул Юнуска подходя к низкой двери своей сакленки, состоявшей из одной закоптелой конуры.
— Нима, — раздался оттуда резкий женский голос.
На пороге показалась в грязной ситцевой рубашке узбечка с повязанной желтым платком головой. На руках у нее было маленькое голенькое существо, похожее скорее на обезьянку, нежели на ребенка.
— Ты ела сегодня, Хамра? — заботливо осведомился Юнуска у жены.
— Ела немного, — отвечала та, — а почему ты меня об этом спрашиваешь?
— А вот почему, — отвечал Юнуска. — Я решил завтра продать нашу саклю, а тебя сегодня же отвезти к твоим родным.
— Как знаешь, — равнодушно ответила женщина, — как прикажешь, так и будет, — покорно прибавила она.
— Так вот, возьми десять копеек и купи себе дыню и лепешек, покушай и собирайся в дорогу.

III. Везде — только обида

Как рассчитывал Юнуска, так оно и случилось.
За саклю и уцелевший участок земли получил он сто рублей от местного торговца дынями Мустафы.
Продал он свою старую арбу, но с лошадью никак не решался расстаться. ‘Послужит еще мне годика два мой гнедой’, подумал арбакеш. Спрятал он деньги в пояс и, забравшись в седло, поехал легкою рысцою к базару.
Прошла неделя, и никто из прежних знакомых не узнал бы теперь Юнуску-арбакеша.
В новой арбе, с покрышкой из чистых свежих плетенок, возил Юнус богатых купцов. На нем теперь был красный ситцевый халат и прочные черные сапоги, густо смазанные бараньим салом.
По вечерам он забирался в чай-ханэ на каком-нибудь из базаров. Наевшись досыта плова, он подбрасывал корму своему гнедому работнику, отдыхавшему на дворе Караван- Сарая. Даже Хамре переслал Юнуска десять рублей через одного знакомого арбакеша.

0x01 graphic

‘Бан’ купцы.

Как-то пришлось Юнуске быть в Скобелеве.
Только что въехал он на Арбяной базар, как услышал, что кто-то кричит ему вслед.
Обернулся Юнуска и увидел, что зовет его русский солдат.
Не понимает Юнуска по-русски, но нее же остановился и слушает.
К счастью, нашелся поблизости добрый человек и объяснил он арбакешу, что нанимает его солдат перевезти офицерские вещи.
Обрадовался Юнуска. В первый раз ему доводилось работать на русских.
Сторговался он с солдатом за три рубля. Посадил его на арбу и. подгоняя свою лошаденку, весело покатил в город.
Около небольшого русского домика остановил Юнуску солдат и скрылся в воротах.
Слез арбакеш с лошади и стал полою халата вытирать ее запотевшую морду.
— Ну вот, дружище, сегодня и ячменю тебе подсыплю, — ласково сказал он своему гнедому товарищу. Он оправил на нем уздечку и, помахивая нагайкой, пошел к воротам.
Посредине двора стоял толстый офицер с длинными русыми усами. Сложив почтительно на животе свои руки, Юнуска, но мусульманскому обычаю, отвесил ему глубокий поклон и, прошептав ‘селям-а-лейкум’, сел в сторонке на корточки.
— Чего расселся! — вдруг грозно закричал офицер. — Иди, подсоби-ка людям, вишь, им одним не управиться, — прибавил он, сердито глядя на Юнуску и указывая на двух солдат, возившихся с огромным платяным шкафом.
‘Должно быть, нельзя здесь сидеть’, подумал арбакеш и, повернувшись, пошел обратно к воротам.
Но в тот же миг почувствовал Юнуска, что кто-то крепко схватил его за ворот халата.
Не успел он опомниться, как шлепнулся на землю.
Поднявшись на ноги, увидел Юнуска возле себя двух солдат, которые указывали ему на стоявший тут же шкаф.
Поправил Юнуска сбившуюся на затылок тюбетейку и только теперь сообразил, чего от него хотел офицер. Не смея взглянуть на русского ‘начальника’, неуклюже взялся он за угол шкафа и поволок его вместе с солдатами к арбе.
— Ну, айда! — сказал один из солдат арбакешу, когда шкаф был привязан к арбе.
Проученный раз за непонимание русского языка, Юнуска сразу теперь понял солдат.
Задергал арбакеш поводьями, и арба, переваливаясь из стороны в сторону, покаталась по неровной дороге.
— Больше рубля ты ему не давай, Сидоров! — закричал вдогонку офицер, — а если заартачится, бей морду и гони его в шею. Нечего баловать этих чертей, — прибавил он и ушел к себе в дом.
— Слушаюсь! — ответил солдат.
А Юнуска, понукая свою лошаденку и желая всей душою угодить своим седокам, бодро катил, обгоняя других арбакешей.
Ехать пришлось далеко, и уже смеркалось, когда запыхавшаяся лошадь остановилась около больших деревянных ворот.
Солдаты спрыгнули с высокой арбы и стали отвязывать вещи, Юнуска усердно им помогал.
‘Ну вот, — думал он, — и заработок есть на сегодня, не оставил, стало быть, аллах бедного Юнуску’.
— Сарбаз якши, — весело улыбаясь и похлопывая по плечу солдата, сказал он.
— Якши, якши, — поддакнул солдат, кладя в протянутую ладонь арбакеша пятьдесят копеек.
Юнуска не брал денег и ждал.
— Чего тебе? — спросил солдат, видя, что Юнуска остается с протянутой рукою.
Но солдат преспокойно повернулся и направился к воротам.
— Ой, сарбаз! а сарбаз! — кричал вслед ему Юнуска, нерешительно подвигаясь за солдатом.

0x01 graphic

Развалины древней мечети.

— Чего тебе? — обернувшись, спросил тот.
— Что же это такое, — взмолился по-узбекски Юнуска. — Ведь мы подрядились за три рубля, а ты всего дал мне полтинник. — Лицо его выражало полное недоумение.
— Ну, ну, проваливай, — решительным тоном отвечал солдат. — Мало тебе барин маклашу надавал, еще хочешь?
Рассердился Юнуска, когда увидел, что обманули его наниматели, и стал настойчиво требовать у солдата своих заработанных денег.
— Ну, вот тебе еще двугривенный, — сжалился, наконец, солдат и протянул Юнуске монету.
Взглянул на нее Юнуска, сдвинул густые брови, мотнул своей головой — ‘не возьму-де’, и сел на корточки возле калитки.
Решил арбакеш не уходить до тех пор, пока не получит всей ряженой суммы.
Вскипело сердце Юнускино. Досадно стало ему на солдата.
Долго сидел, понуря голову, Юнуска и думал о том, что говорили арбакеши в чай-хане на базаре. ‘Хорошо бы всех этих русских начальников заменить своими выборными людьми, да не такими, как Алим-бай, а настоящими, которые народ бы не грабили, — размышлял Юнуска. — Ох, да ничего не поделаешь с ними, сила у них большая’, вздохнул он.
Из размышлений вывел арбакеша грубый голос солдата.
— Да ты все еще здесь, проклятый! Пошел, тебе говорят, — гаркнул он и так сильно толкнул Юнуску в грудь подкованным каблуком своего сапога, что несчастный узбек с воплем покатался на улицу. Нагайка выпала из рук арбакеша.
Охватил ее озверевший солдат и начал беспощадно хлестать ею Юнуску. Бил он его, пока не запыхался и, отшвырнув ногой свою жертву к арыку, ушел на двор, громко хлопнув калиткой.
Горько плакал Юнуска.
Медленно поднялся он на ноги, помочил воспаленное лицо арычной водой и подошел к своей лошадке.
Опустился на корточки арбакеш возле ее передних ног и залился слезами.
Лошадь как будто понимает горе своего друга-хозяина. Низко опустила она голову и смотрит на него усталыми, грустными глазами.
Наконец, очнулся Юнуска и встал.
Лицо его горело.
От уха до самого глаза багровой полосой тянулся страшный рубец. Погладил он по шее лошадку, обтер по обыкновению ее морду длинным рукавом своего халата и стал взнуздывать утомленное животное.
— Не будет тебе, тамыр, сегодня ячменя, — вздохнув, сказал он. — Значит, не судил нам с тобою аллах поесть, как следует.

0x01 graphic

Дерево— ‘Сада карагач’.

Слезы снова показались на глазах у арбакеша. В раздумье опустил он голову на грудь.
А лошадь повернула к нему свою запотелую морду, как бы отвечая: ‘не привыкать, мол’.
С тяжелым камнем на сердце поехал Юнуска на базар, твердо решив не ездить больше в русский город.

IV. Тяжелая утрата

Настали холодные зимние дни, а Юнуска все по-прежнему занимался извозом.
Только в жизни арбакеша случилась большая перемена.
Умерли у него жена и ребенок.
Похоронил их Юнуска, как подобает доброму мусульманину.
Заказал он каменный плоский памятник с именами покойников и сам поставит его на могиле.
Окончив свое дело, сел Юнуска на землю и задумался.
Вспомнилось ему прежнее, хотя и невеселое житье, но все же в своем гнездышке.
Вспомнилась ему и Хамра, его первая и единственная любовь.
Вспомнил он своего больного ребенка, которого в минуты отдыха он выносил на руках под сень тенистых фруктовых деревьев своего сада. Все отняли от него царские чиновники и Алим-бай.
— Будь они прокляты, — прошептал арбакеш, и нехорошее чувство шевельнулось в его сердце.
Как-то довелось Юнуске хлопок везти в Наманган.
Наложили его на арбу с добрых сорок пудов и деньги вперед заплатили маргеланские купцы, обещав дать прибавку, если груз будет доставлен вовремя.
Едет Юнуска по степи и думает, как он в кишлаке накормит своего гнедого ячменем, сам напьется чаю, да покалякает на базаре с проезжими.
Затянул даже и песню Юнуска, и на душе у него сделалось вдруг так легко, как никогда еще не бывало. Нагнал он трех арбакешей и завязал с ними беседу.
Особенно весел был Юнуска, никогда еще никто не видел его таким.
Так доехали они до большого кишлака Язавана, находящегося как раз на половине дорога между Маргеланом и Наманганом.
Подвязал Юнуска торбу с ячменем своему коню, а сам подсел к собравшимся в чайной проезжим.

0x01 graphic

Рисовые поля.

Давно так не отдыхал Юнуска, давно с таким наслаждением не курил он чилим и не ел плов.
А там в тени, около арбы, стоит его гнедой помощник и с наслаждением жует крупные зерна вкусного ячменя.
Между тем в чай-ханэ происходило большое оживление.
Какой-то почтенный старик с длинной седой бородой отпивал из маленькой чашечки зеленый чай и что-то рассказывал.
По его зеленому тюрбану Юнуска сейчас же узнал в нем хаджи, то-есть мусульманина, посетившего Мекку, гроб великого пророка Магомета.
Только хаджи имеют право носить зеленую чалму.
Вокруг говорившего собралась целая толпа. Даже сам хозяин караван-сарая Ахмет-бай, и тот подсел послушать, что такое сообщает хаджи. ‘Стало быть, что-нибудь очень интересное’, подумал Юнуска и тоже подсел ближе к рассказчику.
— Ну вот, — говорил тот, — значит, в России будет управление без царя, говорят, что его уже и в живых нет.
‘Правду, значит, говорил толстый арбакеш’, подумал Юнуска и пододвинулся ближе к хаджи.
— Значит, — продолжал тот, — и население Туркестана получит большие права. У нас будут не русские законы, а свои, — говорил он. — Мы будем избирать своих людей и посылать их в Петроград. Вместо русских начальников мы выберем своих. Уже в некоторых уездах выбрали, вместо русских хакимов — узбеков.
Среди слушателей раздался шёпот одобрения.
— В Кокандском уезде уже выбран Ата-бай, в Наманганском Абдур-Рахман-бай, в Андижанском — Измаил-бай, а в Маргеланском — Алим-бай.
Юнуска еще ближе подвинулся к рассказчику.
— Все они, — продолжал тот, — богатые купцы, пользующиеся у нас доверием. Они, конечно, сумеют защитить народные интересы.
Тут Юнуска не выдержал и, обращаясь к хаджи, переспросил:
— Значит, Алим-бай будет вместо русского хакима? Верно это?
— Как же не верно, — вежливо ответил хаджи арбакешу, — я его еще вчера сам видел и с ним лично беседовал.
— Богатый он человек, — щелкнув языком, прибавил старик.
‘Плохо дело, — подумал Юнуска. — Все богатых лишь выбрали, да такого грабителя, как Алим-бай, — ничего путного из того не выйдет’.
С этой мыслью он отошел от хаджи и подсел к своим попутчикам-арбакешам.
— Слышал, что говорил старик? — спросил его один из сидевших.
— Слышал, — отвечал Юнуска.
— Ну, а что ты думаешь насчет этого?
— Плохо будет, — лаконически заявит арбакеш. — Если плохо нам жилось при русских начальниках, то еще хуже придется при своих баях (богачах). Ну, какой же Алим-бай будет хаким?! Басмач он, разбойник, а не хаким, — сердито сказал Юнуска.
— Верно, — поддержали его товарищи.
— Ну, а что же делать?
— Новые выборы требовать, — заметит кто-то.
— Ничего выборами не добьешься, — отвечал один из сидевших арбакешей.
— При русском начальстве выбирали на должности тех, кого хотел их начальник. А хотел он тех, кто ему хорошо заплатил. Кто же мог платить, кроме богачей? Такой выборный должен был заплатить русскому начальнику за назначение на должность, он и сдирал с населения столько же, да еще вдесятеро.
— Это так, — поддержал другой. — У нас два раза не выбрали нашего минбашу, так русский хаким назначил третьи выборы, да прислал казаков.
— Зачем же казаков? — спросил Юнуска.
— А для того, чтобы пороть нагайками тех, кто будет против кандидата, или откажется подать за него голос.
— Ну, и что же?! Выбрали, в конце концов, русского ставленника, — сказал вмешавшийся в разговор совершенно седой старец.
— А ты, ата (отец), что думаешь, насчет новых перемен? — спросили старика несколько человек.
Стариков туркестанское население глубоко уважает и чутко прислушивается к их мнению.
— Да что мне и думать, — отвечал тот. — Я уж давно все это продумал. Всю жизнь свою проработал я на богачей и знаю им цену.
— Вот, что я думаю, — вдруг, оживившись, сказал он. — Русских начальников покупали наши баи и делали с нами, что им хотелось, но все же они побаивались русской власти. Теперь нашим баям некого будет покупать и некого уже бояться, поняли? — спросил он.
Все одобрительно закивали головами.
— Так что же нам делать? — робко спросил Юнуска.
— Что делать? — строго ответил старик. — Как, что делать?! Всех баев надо… — и вместо окончания своей мысли он провел ребром ладони по своему горлу.
— Как баранов, перерезать их всех, — полушёпотом закончил старик.
Никто из присутствовавших не возразил ни слова.
Наступила гробовая тишина.
Издали послышался протяжный крик муэдзина, призывавший правоверных к молитве.
Юнуске пора было собираться в путь. Попрощавшись с товарищами, он снял пустую торбу с головы лошади и, вполне довольный теперь своей судьбой, сел на оглоблю арбы.
‘Перерезать, как баранов’, мысленно повторял он слова старого узбека.
Как только солнце скрылось за горизонтом, и с запада повеяло легкой прохладой, Юнуска запряг своего коня и рысью выехал из кишлака.
Темнело.
Одна за другой загорались на небе звездочки.
Красиво мерцали они, как бы борясь с угасающим дневным светом. Наконец, пересилив его, засветились во всей своей красе, среди беспредельного пространства.
Луна поднялась из-за темневшегося на горизонте горного хребта.
От арбы, лошади и арбакеша, красиво озаренных ее серебристым светом, падала на ярко освещенную землю длинная черная тень.
Тень эта то появлялась, то пропадала, словно играла вперегонки с мерно катящейся арбою.
Что может быть прекрасней весенней туркестанской ночи?!
Спящие города и кишлаки дремлют, как бы укутались в бархатную шаль своей молодой зелени.
Вершины мрачных гор, равнины и густые сады, сквозь которые тянутся к небу мозаичные минареты мечетей, все это блещет каким-то волшебным светом под ярким сиянием восточной луны.
Все как будто покрылось густым северным инеем, и кажется, что какая-то фантастическая зима внезапно сковала весеннюю природу Азии.
Воздух переполнен ароматом распустившейся белой акации и роз.
Царит мертвая тишина.
Все уснуло среди этого чарующего пейзажа, и только иногда раздается протяжная песня запоздавшего арбакеша.
Но вот и она умолкла вдали.
И снова все тихо, бездыханно тихо вокруг.
Вот и болото Сары-су блеснуло яркой белесоватой полоской. И снова исчезло, скрывшись в темных зарослях камыша.
Опасно переезжать ночью это болото.
Ну, да не в первый раз едет Юнуска по этим местам.
Не задумавшись, гнедой вступил в воду, и вскоре арба с шумом погрузилась до самых осей в холодные воды заросшего камышом болота.
— Ага-ага-ага, ага-га! — понукает Юнуска свою лошаденку.
Животное напрягает все свои силы, медленно влача по илистому дну тяжело нагруженную арбу.
Видит Юнуска, что выбивается из сил его лошадь, а остановиться нет возможности. Так засосет арбу, что и не вытянуть потом, да и хлопок подмокнет.
Задергал Юнуска поводьями, да толку мало.
Животное рванулось вперед, а арба ни с места. Засели ее колеса в вязкое дно.
Испугался арбакеш и соскочил в воду.
Обошел он кругом арбы, попробовал сдвинуть одно колесо — напрасно.
Подошел он к лошади, дернул под уздцы, стоит на месте гнедой, словно вкопанный.
‘Хоть подъехал бы кто-нибудь’, думает Юнуска и не замечает, что вода уже доходит ему выше колен.
Но тихо все кругом, и лишь громкий неподражаемый концерт лягушек с переливающейся трелью жаб нарушает гробовую тишину ночи.
Подошел снова Юнуска к лошади и начал тянуть ее за повод.
Забыл он про то, что утомилась его лошадка, что по целым неделям не видела она ничего, кроме тощего снопа клевера или соломы.
Помнил только арбакеш, что кормил ее сегодня ячменем.
Чувство досады наполнило его существо и вызвало внезапный прилив злобы против неповинного животного.
— Обожралась! — закричал он и в припадке гнева стал стегать своего друга нагайкой.
Бедная лошадь рвалась в стороны, а арба по-прежнему оставалась неподвижной.
Наконец, собравши все свои силы, изнемогая от боли, как бы в полном отчаянии, животное рванулось вперед, и арба тронулась с места.
Обрадовался Юнуска.
Он бодро зашагал по колена в воде, подсобляя за оглоблю своей лошади тащить тяжелый воз.
Вот уже берег недалеко.
Твердая, сухая земля уже под ногами.
Осталось только выехать на небольшой откос.
— Ага! Ага! — кричит Юнуска и, понукая лошадку, быстро зашагал около колеса.
Лошадь, тяжело дыша, как-то вытянулась под оглоблями и, делая последние усилия, тащила в гору арбу.
Но вот она споткнулась, упала па передние колени и, упершись мордою в землю, силилась подняться.
Юнуска бросился к ней и, не теряя ни минуты, расхомутал упавшую лошадь.
Арба мерно перевалилась назад, поднялись вверх прямые оглобли.
Лошадь вскочила на ноги и снова рухнулась на землю.
Из ноздрей животного темной струйкою сочилась кровь.
Не веря своим глазам, с опущенными руками, стоял растерявшийся арбакеш над лежащим животным.
Лошадь пыталась поднять свою голову, но силы окончательно ей изменили.
Она как-то особенно глубоко вздохнула, захрипела и вдруг задрожала всем телом.
Еще несколько секунд, — и, вытянув неестественно ноги и голову, она словно окаменела.
— Нет правды, нет аллаха на небе, нет Магомета и его пророка, да будут прокляты все муллы и ишаны, обманывающие народ, — простонал Юнуска.
Он с ненавистью устремил свой взор в беспредельную небесную даль и, скрежеща зубами, погрозил ему своим кулаком.
Затем он перевел свой взгляд на черневшийся труп своего единственного верного друга, так жестоко и незаслуженно им обиженного.
Тихо склонился к нему Юнуска, и громкие рыдания раздались среди глубокой тишины ночи.
А луна все так же ярко лила свой серебристый свет, озаряя арбу, плачущего арбакеша и его мертвую лошадь.

V. Началось

В городах и кишлаках обширного Туркестанского края царило необыкновенное оживление.
Многочисленные базары были переполнены народом.
Но большим дорогам неслись тысячи всадников на своих горячих скакунах.
Даже в горных аулах кочевников-киргизов происходило что-то
Тагеев Борис Леонидович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Нэлли, Тагеев Борис Леонидович, Год: 1927
  2. Морской волчонок, Заяицкий Сергей Сергеевич, Год: 1926
  3. Федька, Левин Дойвбер, Год: 1939
  4. Дон-Кихот Ламанчский, Андреевская Варвара Павловна, Год: 1896
  5. Внук золотого короля, Заяицкий Сергей Сергеевич, Год: 1928
  6. Великий перевал, Заяицкий Сергей Сергеевич, Год: 1926
  7. Черные паруса, Житков Борис Степанович, Год: 1930
  8. На тюленьем промысле, Покровский Сергей Викторович, Год: 1925
Электронная библиотека