Юха, Ахо Юхани, Год: 1911 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 83 минут(ы)

Юха.

Повсть Юхани Ахо.

(Сокращенный переводъ съ финскаго).

I.

Приземистый человкъ, одтый въ грубую рубаху изъ домотканой матеріи, съ берестяными башмаками на ногахъ рубитъ деревья на склон высокой горы. Не успетъ упасть на землю одна береза, какъ уже листва другой начинаетъ трепетать, и щепки разлетаются въ разныя стороны. Не выпрямляя спины, онъ рубитъ одно дерево за другимъ, точно ивовые кусты.

Гора, на склон которой онъ работаетъ, лежитъ посреди необозримой, пустынной мстности, тамъ и сямъ возвышаются горы, точно кочки на затопленномъ лугу. Вс он до самой вершины покрыты лсомъ, за исключеніемъ той, на которой работаетъ этотъ человкъ, съ солнечной стороны она до половины вырублена, но видно, что со временемъ лсъ на ней будетъ уничтоженъ до самой вершины. Внизу, среди густого лса, въ проск зеленетъ небольшое поле, засянное рожью, еще ниже, по другую сторону, виднется крестьянскій дворъ. Онъ расположенъ на длинномъ мысу, а кругомъ синютъ небольшія озера, заливы, пнятся водопады и пороги…

Дворъ виденъ, какъ на ладони, съ того мста, гд рубитъ деревья человкъ. Вотъ онъ пересталъ работать, посмотрлъ внизъ на свое поле, на избу, на водопадъ… потомъ взмахнулъ топоромъ, какъ бы желая всадить его въ пень, чтобы отдохнуть немного, однако, вмсто этого принялся за новое дерево и продолжалъ рубить равномрными, однообразными движеніями — приземистый, въ грубой рубах, съ берестяными башмаками на нотахъ.

— Сегодня они опять поссорились, опять наговорили другъ другу обидныхъ словъ. Подумать только, что она могла сказать это! Можетъ быть это и правда, но какъ у нея хватило духу сказать ему: ‘Старый хрычъ, кривоногая обезьяна?..’

— Разв я виноватъ въ томъ, что у меня отъ природы есть недостатокъ? Вдь она видла это, когда выходила за меня, вдь знала же она, что я прихрамываю на лвую ногу!— но какъ она могла сказать это?!

Онъ пересталъ работать, положилъ топоръ на землю и слъ.

Прежде, когда у нея вырывалось недоброе слово, она сейчасъ же раскаивалась, и дло кончалось миромъ. Если бы она сегодня сама принесла мн обдъ, то все было бы хорошо. Если бы я издалека услыхалъ ея шаги, то показалъ бы ей, что я все давно забылъ. Приди она сюда сегодня, какъ бывало прежде, съ веселой псней, я замычалъ бы ей въ отвтъ, какъ быкъ, я заревлъ бы, какъ медвдь, въ знакъ того, что все забыто.

Онъ попробовалъ вообразить себ, что Марья еще придетъ. Листва тихо шелестла, колеблемая теплымъ втеркомъ, тишина дйствовала такъ успокаивающе.— Ну, а если она даже и сказала это? Вдь она не хотла обидть меня. Я посажу ее на ту раздвоенную березу, на которой она такъ часто сидла двочкой. Я назову ее лсной королевой,— ей нравится, когда я называю ее такъ, хотя она и длаетъ видъ, будто совсмъ не слушаетъ меня. ‘Помоги мн, Юха’, вдругъ крикнетъ она,— ‘мн самой не сойти внизъ’. И тоненькая, легкая она обниметъ меня за шею, я понесу ее ра своихъ рукахъ и спущу на землю только тамъ, внизу.

Юха сидлъ неподвижно, скрестивъ руки на колняхъ и неопредленно глядя на поваленныя деревья. Онъ такъ и видлъ передъ собой Марью такой, какой она была въ первое время посл свадьбы. Простоволосая, съ спущеннымъ на плечи платкомъ она ходитъ по ихъ первой лсоск, на которой они вмст работали. Онъ рубилъ деревья, а она обрзала листья для корма скоту, и втви на вники небольшимъ серпомъ, который онъ самъ для нея выковалъ. И такъ она приходила къ нему въ лсъ, въ теченіе нсколькихъ лтъ — веселая и жизнерадостная. Ея псни приносили ему удачу во всхъ его работахъ. Юха отлично зналъ, почему посвы его не трогаютъ ни морозы, ни засухи: вдь въ дом у него поселился добрый геній лса, прекрасный цвтокъ Кареліи, владычица этихъ необозримыхъ мстъ, которая пришла къ нему Богъ всть изъ какого уголка, далекихъ невдомыхъ горъ.

Теперь Марья ужъ не приходитъ къ нему на работу, не позволяетъ ему брать себя на руки, не приноситъ ему обда: она сердита на своего стараго мужа и неласкова съ нимъ.

И все-таки Юха напряженно прислушивался къ каждому звуку даже тогда, когда щепки со свистомъ разлетались въ разныя стороны.

— Что это? Кажется, кто-то крикнулъ?— Онъ сталъ пристально всматриваться въ даль и вскочилъ на камень, на которомъ только что сидлъ. Нтъ, никого не видать! Но, можетъ быть, это крикнули тамъ, внизу? Съ противоположной стороны отлично видно, кто идетъ. Оттуда открывается видъ до самой избы вдоль тропинки по лсоск и по полю. Если бы онъ уже раньше не стоялъ тамъ, такое безчисленное количество разъ, напрасно ожидая Марью, то онъ и теперь пошелъ бы туда. Но онъ остался на старомъ мст, схватилъ топоръ и съ такимъ рвеніемъ принялся за работу, что каждое поваленное дерево приближало его къ тому мсту, откуда открывался видъ на дорогу. Онъ рубилъ только ближайшія деревья, чтобы скоре достигнуть цли.

Нтъ, никого не видать! Коровы спокойно лежали на солнц и лниво пережевывали жвачку. По заливу медленно скользили дв лодки, третья шла сзади, ближе къ берегу, какъ бы скрываясь въ тни. Юха сейчасъ же узналъ, что первыя дв лодки были съ русской стороны и, повидимому, принадлежали коробейникамъ кареламъ. Не трудно было догадаться, что они и не думаютъ огибать мыса, а собираются пристать къ его берегу и перетащить лодки по суш на ту сторону, чтобы избжать опасныхъ пороговъ. Имъ наврное понадобится лошадь. Не пойти ли туда? Впрочемъ, Марья поможетъ имъ.

Третья лодка принадлежала угольщикамъ. Юха сейчасъ же узналъ ее. Онъ отвернулся и сталъ рубить деревья, направляясь вверхъ по гор, а потомъ обратно, и снова пришелъ къ мсту своего наблюденія. Однако, и теперь никого не было видно. Онъ вырубилъ еще одинъ рядъ деревьевъ, но, тутъ имъ овладла сильная усталость, и онъ опустился на камень. Какъ у нихъ дошло до этого?

— Прежде она всегда сама приносила мн обдъ, какъ бы далеко я ни работалъ, приносила жареную рыбу и простоквашу… теперь я слишкомъ старъ для нея. ‘Старый хрычъ, кривоногая обезьяна…’ можетъ быть. Но разв я хоть разъ упрекнулъ ее въ томъ, что она была бдна, что у нея гроша за душой не было, когда я бралъ ее? Что я выстроилъ ей домъ, вырубилъ лсъ, засялъ поле? Не все ли равно, сколько мн лтъ, и на кого я похожъ, лишь бы я былъ мужчиной, настоящимъ мужчиной. Надо смотрть, на что человкъ годенъ… Разв не стоить тамъ изба, выстроенная моими собственными руками въ глухомъ непроходимомъ лсу на берегу пнящихся пороговъ? А конюшня, сараи, хлвъ, баня, лошадь и пять коровъ? Скажи-ка мн, Марья, кто еще сдлалъ бы все это для нищенки, для найденыша безъ роду безъ племени? Неужели было бы лучше жить рабой у себя на родин или работницей въ дом моей матери? А какъ ты меня отблагодарила за все? Ужъ не думаетъ ли она, я терпла кое-какъ, пока онъ не былъ такимъ старымъ, не кряхтлъ и не охалъ…

Юха сейчасъ же раскаялся.— За что я обвиняю ее? Вдь она была тогда еще совсмъ ребенкомъ. Я самъ долженъ былъ понять. А теперь? Ахъ, если бы она хоть разъ порадовалась тому, чему радуется мое сердце! Если бы она какъ-нибудь сказала мн: ‘Вотъ ты вырубилъ и еще большой кусокъ лса. Какое у насъ будетъ хорошее поле’.— Нтъ, на это нечего расчитывать… Все дло въ томъ, что у нея нтъ дтей. Она тоже грустить объ этомъ. И ихъ у насъ никогда не будетъ. Откуда же имъ быть, когда, она сама не хочетъ…

Вдругъ онъ услыхалъ удары топора!— неврные, нершительные, наносимые неопытной рукой. Юха вздрогнулъ и вскочилъ. Неужели это Марья? Что, если она сама несетъ ему обдъ, и по дорог остановилась, чтобы нарубить втвей? Кто знаетъ, быть можетъ, она уже давно тамъ?

Но это была не Марья, а Кайса. Можетъ быть, она послала Кайсу впередъ, а сама придетъ посл съ обдомъ? Нтъ, въ рукахъ у Кайсы былъ узелъ съ дой.

Работница начала было развязывать узелъ, но Юха остановилъ ее и сказалъ, что пойдетъ домой. Онъ очень усталъ, да къ тому же сегодня суббота, и надо закинуть сти.

Сначала дорога шла по небольшому ржаному полю, вдоль опушки недавно вырубленнаго лса, потомъ черезъ молодой лсокъ спускалась внизъ, откуда доносился шумъ водопада и гд между деревьями блла пна. Но вотъ деревья густой стной снова закрыли водопадъ, дорога поднялась въ тору, потянулась черезъ луга и, наконецъ, привела къ дому.

Марья какъ разъ доила коровъ. Услышавъ шаги, она подняла голову, чтобы посмотрть, кто идетъ, но сейчасъ же отвернулась, успвъ, однако, бросить на мужа холодный, презрительный взглядъ.

Значитъ, она еще не успокоилась и не раскаялась въ своихъ словахъ! Пожалуй, она еще подумала, завидя меня: ‘Вотъ идетъ этотъ старый дуракъ, эта кривоногая обезьяна’. И Юха казалось, что при каждомъ шаг, который онъ длалъ, въ спину ему вонзались острыя стрлы.

Онъ отрзалъ себ краюху хлба, спустился къ берету, вытащилъ сти, слъ въ лодку и отчалилъ отъ берега.

Когда Марья увидла мужа, какой то внутренній голосъ шепнулъ ей, что она должна сказать ему ласковое слово, но горло у нея какъ то странно сдавило, и она не въ состояніи была произнести ни звука. А тамъ гд то глубоко копошились мысли: ‘И такъ это будетъ всегда, и я ничего не могу подлать, ничмъ не могу помочь. Я не могу быть ласковой съ нимъ, какъ бы ни молили меня объ этомъ его собачьи глаза. Я не виновата въ томъ, что одинъ видъ его напоминаетъ мн отвратительную жабу. Да и я сама немногимъ лучше его…’

‘Въ слдующій разъ я ни слова не скажу ему въ отвтъ, рта не раскрою. И кто просилъ его любить меня? Отлично могъ довольствоваться тмъ, что я служила у нихъ работницей. Зачмъ ему понадобилось сманивать меня къ священнику?..’

Вдругъ позади нея раздался веселый мужской голосъ:

— Эй ты, красавица, не пріютишь ли ты на ночь прозжаго, и не затопишь ли ты ему баню?

Марья быстро обернулась и увидла высокаго темноволосаго парня съ волнистой бородой, который стоялъ, облокотившись о заборъ, и смотрлъ на нее.

II.

Когда Юха возвратился домой съ рыбной ловли, онъ увидалъ, что баня затоплена, вода въ шайки налита, а у стны лежитъ солома, приготовленная для полка. Давно ея уже не было… Марья знаетъ, что я люблю, когда полокъ устланъ соломой. Значитъ, все прошло.— На скамь въ предбанник аккуратно лежали два вника.— Никакъ они связаны изъ свжихъ втвей? Одинъ для меня, другой для нея самой. А что если она будетъ помогать мн вмсто Кайсы? Посл бани мы вмст поужинаемъ… и, можетъ быть, она не запретъ свою дверь на щеколду?..

Все сразу измнилось, весь міръ лежалъ передъ нимъ, окутанный розовой дымкой.— Можетъ быть, ей не такъ ужъ плохо живется, можетъ быть она способна еще радоваться, разъ приготовила мн солому и вники? Пусть все старое будетъ забыто!— И Юха окончательно поврилъ въ то, что все измнилось къ лучшему, когда онъ увидалъ Марью, одтую въ праздничное платье. Она быстрыми шагами шла къ нему навстрчу, какъ будто радуясь тому, что онъ, наконецъ, возвратился домой.

— Въ изб тебя ждутъ угольщики,— сказала она. Щеки ея пылали.— Но рада Бога не слушай ихъ, не соглашайся на то, что они предложатъ теб. Они замышляютъ что-то недоброе противъ кареловъ.— Въ глазахъ у нея не было больше того выраженія, которое такъ пугало это.

Въ изб сидло нсколько грязныхъ, замазанныхъ сажей и копотью людей. Юха отлично зналъ ихъ всхъ. Зимой они скитались безъ дла и, превращаясь не то въ разбойниковъ, не то въ охотниковъ, доходили въ своихъ скитаніяхъ досамой границы Лапландіи. Съ Юха они всегда старались поддерживать самыя лучшія дружескія отношенія. На этотъ разъ у нихъ, повидимому, было какое-нибудь необычное дло, потому что они глядли исподлобья, каждую минуту поддергивали штаны и нершительно покачивали ногами.

Юха слъ и сталъ ждать. Одинъ изъ угольщиковъ подошелъ къ нему.

— Къ намъ въ капканъ попался медвдь.

— Да, дичь недурная,— замтилъ другой.— Кошельки у нихъ биткомъ набиты деньгами, а лодки до верху наполнены товаромъ.

— Ихъ только трое, а насъ шестеро.

Юха сталъ понимать, къ чему клонится дло.

— Дайте-ка лучше этому медвдю уйти по добру, по здорову,— оказалъ онъ.

— Я видлъ, какъ они считали деньги,— замтилъ третій угольщикъ.

Въ избу вошла Марья.

— Одинъ изъ нихъ только что заходилъ къ намъ и просился переночевать.

— Ты согласилась…?— спросилъ Юха.

— Да, вдь въ этомъ у насъ никому не отказываютъ.

— Который это?— спросилъ одинъ изъ угольщиковъ.— Такой высокій, съ курчавой бородой?

— Да, кажется.

— Смотрите, берегитесь! Они только длаютъ видъ, что приходятъ торговать, а сами все пронюхиваютъ да высматриваютъ. Въ этомъ году они что-нибудь купятъ у васъ, а на будущій годъ отнимутъ силой. Когда же все будетъ разграблено, то они подожгутъ дворъ, а всхъ оставшихся въ живыхъ возьмутъ къ себ въ рабы. Знаемъ мы ихъ, это не въ первый разъ.

— Не врю, чтобы они пришли сюда со злымъ умысломъ. Я всегда жилъ съ ними въ ладу. Во всякомъ случа я не сдлаю имъ ничего дурного и другимъ не позволю. Что бы вы тамъ ни задумали, а у себя на берегу я не позволю грабить людей.

— Мы сдлаемъ это такъ, что ты не услышишь.

— О нтъ, я услышу!

Юха сказалъ это съ такой увренностью, что ни у кого не было желанія противорчить ему. Угольщики, видимо, были очень недовольны, но зато Марья наградила мужа благодарнымъ взоромъ.

Почесывая за ухомъ угольщики, наконецъ, ушли.

— Не лучше ли предупредить его?— спросила Марья.

— Нтъ, они теперь не тронутъ его.

— Но вдь они могутъ догнать ихъ по ту сторону границы и убить?

— Не догонятъ.

— А ты все-таки предупреди.

— Ты, кажется, просишь меня?

Давно уже Марья не обращалась къ нему съ просьбами. И Юха обрадованный всталъ, чтобы пойти, какъ вдругъ за окномъ промелькнула человческая фигура.

— Вотъ онъ!— воскликнула Марья.

— Кто?

— А этотъ прозжій.

Въ избу вошелъ статный молодой карелъ съ черной бородой. Онъ былъ такого высокаго роста, что долженъ былъ нагнуться, входя въ низкую дверь, а когда выпрямился, то почти касался головой бревенъ подъ потолкомъ. Въ рукахъ онъ держалъ нсколько мшковъ.

— Такъ ты и есть хозяинъ?— сказалъ онъ.— Здравствуй!— Онъ протянулъ руку Юха.— Здравствуй!— онъ весело пожалъ руку Марь. Голосъ у него былъ мягкій, пріятный, изъ-за волнистой бороды сверкали блоснжные зубы, въ глазахъ свтился лукавый огонекъ, и вообще все существо его было полно беззаботной радости и веселья.

— Ты откуда?

— Откуда? Изъ Кеми, Архангельска, Або, Торнео… Можешь ты продать мн ржи?

— Могу. А теб сколько надо?

— Наполнить бы эти мшки, тогда, пожалуй, хватитъ.— Онъ бросилъ на полъ мшки и сталъ смотрть на Марью.

— Ихъ сейчасъ надо наполнить?

— Да!— Онъ не отрывалъ своего взора отъ Марьи.— А кром того, мн нужна лошадь, чтобы свезти все это на берегъ.

— Я помогу теб, не надо.

— Тмъ лучше.

Юха взялъ мшки и вышелъ. Марья не могла понять, почему онъ все время смотритъ на нее и улыбается, она сама невольно улыбнулась ему въ отвтъ.

— Ты кто? Работница?

— Разв у меня такой видъ?

— Раньше ты была похожа на работницу, а теперь… ужъ не дочь ли ты хозяина? Или можетъ быть невстка?

— Я хозяйка, вотъ кто я.

— Жена вонъ того?

— Да.

— Онъ твой мужъ?

— Да, а что?

Незнакомецъ сдлалъ недоумвающій жестъ.

— Ай, ай, да вдь онъ слишкомъ старъ для тебя! Куда ему такая красавица!

— Ты посмотрлъ бы, какія мшки онъ таскаетъ на своей спин.

— Ну это, этого кривоногаго! А тебя я видлъ гд то раньше только не знаю гд. Подожди… ну, конечно… тотъ же ростъ…. голова… только волосы у тебя были тогда распущены.

— Когда же это было?

— Это было года три тому назадъ. Ты стояла на берегу, неодтая, а я стрлой несся мимо въ своей лодк.

— Такъ это былъ ты?

— Если бы я могъ оставить лодку, то я взялъ бы тебя съ собой.

— Охо!.. Взялъ..?

— Да, я выскочилъ бы на берегъ, одной рукой обнялъ бы тебя за талію, другой подхватилъ бы подъ колнями… такъ легче всего носить двушекъ, потому что он сами сейчасъ же обнимаютъ за шею… и положилъ бы тебя на дно своей лодки.

— Вотъ какъ? И любишь же ты хвастать, кто бы ты ни былъ!

— Разв ты не знаешь, кто я такой?

— Имя на лбу у тебя не написано.

— Слыхала ли ты когда-нибудь о Шемейк изъ Ухтуа?— Онъ выпрямился и скрестилъ руки.на груди.

— Шемейка изъ Ухтуа!— воскликнула Марья.

— Да, ты слыхала когда-нибудь о немъ?

— Этотъ извстный карелъ!— вырвалось у нея.

— Вотъ именно.

— Сынъ Хилагшы?

— Да, да.

Въ эту минуту со двора послышался голосъ Юха.

— Что это нужно твоему старику?

— Онъ просить, чтобы ты подержалъ мшки, пока онъ будетъ наполнять ихъ.

Шемейка повернулся и вышелъ изъ избы.

Вотъ что, значитъ онъ одинъ изъ тхъ. Одинъ изъ Шемейковъ, изъ самой знатной и богатой семьи Кареліи… Еще маленькой двочкой, живя у матери Юха, она слышала немало разсказовъ о нихъ. О нихъ говорили съ ненавистью, страхомъ и проклятіями, ихъ называли поджигателями, убійцами и насильниками… И этотъ то хотлъ ‘взять’ ее, но не мотъ оставить лодку!— Марья машинально взялась за какую-то работу, не сознавая, что она длаетъ, все время вставая, подбгая къ окну, возвращаясь на мсто и снова подходя къ окну. Наконецъ, она увидала, что Шемейка взвалилъ себ на спину одинъ изъ мшковъ, но покачнулся отъ тяжести это и опустился на крыльцо. Тогда, Юха, какъ ни въ чемъ не бывало, взвалилъ себ на спину оба мшка и пошелъ. Марья презрительно засмялась.— Пусть онъ только попробуетъ насмхаться надъ нимъ! ‘Кривоногій’! Безъ этого кривоногаго былъ бы теперь въ водопад. И ты еще имешь наглость посвистывать. Не думай, что я стою здсь для того, чтобы любоваться тобой — нечего косить на меня глаза!— И Марья отошла отъ окна.

Но она все-таки не утерпла, вышла изъ избы и увидала, какъ Шемейка ловко перескочилъ черезъ заборъ. Работница, стоявшая у хлва, тоже видла это.

— Ишь ты, какой прыткій! Кто это?

— Это Шемейка изъ Ухтуа.

— Наконецъ то мн удалось увидать его!

——

Черезъ нсколько времели Марья услыхала, что Шемейка и Юха возвращаются домой, оживленно разговаривая другъ съ другомъ. Повидимому, оба были въ превосходномъ настроеніи. Шемейка несъ на спин кожаную котомку.

— Онъ не ухалъ?— спросила Марья мужа, когда Шемейка вошелъ въ избу.

— Нтъ, онъ остался.

— Почему?

— Ну, не сердись, это славный парень. Онъ говоритъ, что завтра долженъ встртиться здсь со своими попутчиками. Приготовь ему баню, накорми какъ слдуетъ и уложи спать въ одной изъ каморокъ.

— Баня у меня готова.

— Ты сама приходи поддавать жару.

— Довольно съ васъ и Кайсы.

— Нтъ, ты хозяйка… Послушай, Марья… не уходи… Не будешь больше сердиться?

Онъ собрался съ духомъ и робко погладилъ ее. Она сдлана видъ, что ничего не замчаетъ, и только слегка уклонилась отъ его ласки. Юха показалось, что земля уходитъ у него изъ-подъ ногъ.

— Баня готова!— крикнулъ онъ Шемейк, который въ это время вышелъ изъ избы.

Марья бгомъ стала спускаться къ берегу.

— Какая у тебя красивая жена,— замтилъ Шемейка, глядя ей въ слдъ.

— Да-а.

— Ты любишь ее?

— Еще бы! Она для меня дороже всего на свт. Ну, а какъ насчетъ твоей жены?

— Я не женатъ.

Подойдя ближе, они увидали Марью. Она стояла, повернувшись къ нимъ спиной.

— Эй, хозяюшка!— крикнулъ ей Шемейка. Но Марья даже не посмотрла на него, и только услыхалъ, что они влзли на полокъ, она вошла въ баню и стала, парить вники.

— Какой ты молодчина!— сказалъ Юха.— Спина у тебя, какъ сосна, ноги, какъ у лося, бедра, какъ у молодого жеребца. Неудивительно, что ты такъ легко скачешь черезъ заборы. У меня ноги немного кривыя. Это оттого, что я слишкомъ рано началъ ходитъ. Ну да ничего, это мн не мшаетъ.

— Вотъ вамъ,— сказала Марья, протягивая имъ изъ двери вники.

— Входи, входи, нечего представляться стыдливой. Посмотри-ка на его руки, видно, что не знаютъ грубой работы. Ну вотъ и уронила!

Марья подняла вники и дала одинъ мужу, а другой бросила Шемейк.

— Ай!— закричалъ онъ.

— Что, больно?

— Да.

— Въ какомъ мст?

— Нельзя сказать.

Жара, хорошее настроеніе и водка все сильне дйствовали на Юха. Онъ смялся, шутилъ и болталъ безъ умолку. Марья только огрызалась на него.

— Еще жару!— крикнулъ Шемейка.— Поддавай жару, красавица!

— Еще?

— Нтъ, теперь довольно.

Марья какъ будто на зло плеснула еще одинъ ушатъ воды и вышла въ предбанникъ, куда до нея между ударами вниковъ доносился весь разговоръ.

— Давай сюда, я помогу теб,— сказалъ Юха.— Ложись! И поддала же она жару, не поскупилась. Она это уметъ, если только захочетъ. Кто бы могъ подумать, что у меня, стараго калки, такая молодая и красивая жена!

— Какой же ты калка?

— Можетъ быть, Марья такъ и не досталась бы мн,— продолжалъ Юха, слегка понизивъ голосъ и думая, что говорить шопотомъ,— повернись на бокъ.— Можетъ быть, она никогда и не досталась бы мн, если бы я самъ не воспиталъ ее для себя. Я няньчился, возился съ ней, какъ настоящая нянька… Мать ея пришла къ намъ въ голодный годъ, родила двочку и умерла. Я училъ ее читать, отдалъ въ школу и потомъ женился на ней, хотя мать и отецъ ни за что не хотли позволить мн этого, такъ какъ у нея за душой и мднаго гроша не было. А вдь, кром того, она русская.

— Русская?

Удары вника смолкли.

— Ну да, она изъ тхъ краевъ, по крайней мр ея мать. А впрочемъ, никто ничего наврное не знаетъ. Можетъ быть она крпостная, которая убжала отъ своихъ господъ. Тамъ, говорятъ, хозяева длаютъ со своими слугами все, что имъ вздумается.

— Дай-ка мн вникъ.

— А чортъ съ нимъ съ родствомъ! Въ моихъ глазахъ она не стала хуже отъ этого. Мать моя хотла, чтобы я взялъ богатую, и за меня всякая, конечно, пошла бы съ радостью, потому что всмъ лестно попасть въ хорошую, богатую семью.

— Замолчи!— прошипла Марья про себя.

— Мать моя терпть ее не можетъ. Когда она прізжаетъ къ намъ въ гости, то иногда такъ расходится, что я долженъ скоре увозить ее домой. Надо сказать правду, она многому научила Марью. И вотъ теперь она часто говорить: ‘Если бы я только знала, что воспитаю себ изъ нея невстку, то я не научила бы ее даже нитку вдвать въ иголку’. Да, что я еще хотлъ сказать? Повернись теперь на животъ!

— Спасибо, довольно,— послышался голосъ Шемейки.— Ты заговорилъ о томъ, что теб ненужно было богатство.

— Да, да, конечно.— Марья услыхала, какъ Шемейка сошелъ съ полка и слъ на лстницу. Юха еще не сходилъ внизъ и продолжалъ говорить, слышно было, какъ онъ изо всхъ силъ билъ себя вникомъ.— Вотъ, вотъ, мн было все равно до всхъ остальныхъ, это словно вошло въ мою кровь. Я любилъ только Марью. Ахъ, какой она можетъ быть доброй и ласковой!

Шемейка засмялся короткимъ, непріятнымъ смхомъ.

У Марьи явилось желаніе швырнуть въ нихъ полномъ.

Юха замолчалъ на минуту, потомъ продолжалъ:

— Эту баню мы выстроили вмст. Здсь прежде была лсоска. Когда я еще былъ холостымъ, то постоянно прізжалъ сюда рубить и жечь лсъ, и со мной всегда прізжала Марья. ‘Возьми съ собой нищенку’, говорила мать, ‘она будетъ ближе къ своей родин’. Мы прізжали сюда вдвоемъ, я ни слова не говорилъ ей, хотя уже давно ршилъ, что она будетъ моей женой. Я плотничалъ, а Марья собирала мохъ и затыкала имъ щели. Избу мы тоже строили вмст. И, несмотря на то, что она уже была взрослая двушка, я ни разъ даже не притронулся къ лей. Мы жили совсмъ, какъ братъ и сестра, до самой свадьбы и даже нкоторое время посл. Полей мн воды на спину!— Вотъ такъ, спасибо…

— У васъ нтъ дтей?— спросилъ Шемейка.

При этомъ вопрос Юха вдругъ очнулся. Что это…? Кому онъ разсказывалъ все это? Чего онъ такъ разболтался?

— Нтъ,— отвтилъ онъ коротко.

Марья вся горла отъ стыда и злобы. Что за дуракъ! Выставляетъ и ее и себя на посмшище передъ какимъ-то чужимъ человкомъ.

Услыхавъ, что они уже начали полоскаться, она выскользнула въ сни и спряталась за дверь. Вскор изъ бани вышелъ Шемейка и медленно пошелъ по направленію къ изб, не замтивъ ея — высокій, стройный, съ смуглой кожей, отъ которой поднимался паръ. Марья задумчиво смотрла ему вслдъ, когда въ дверяхъ показался Юха. Приземистый, неуклюжій онъ быстро ковылялъ на своихъ кривыхъ ногахъ и скоро нагналъ Шемейку. Они пошли рядомъ. Молодой жеребецъ и старая кляча… И, глядя имъ вслдъ, Марья вдругъ разразилась громкимъ, рзкимъ хохотомъ. Она не отдавала себ отчета въ томъ, почему она смется, и тмъ не мене продолжала смяться все время, пока раздвалась и мылась на полк.

Когда она подходила къ изб, то увидала Юха, который сидлъ на крыльц, держа на колняхъ рубашку. Увидя ее, онъ многозначительно подмигнулъ ей.

— Ты уже вымылась? Отчего ты не позвала меня? Я помогъ бы теб.

Марья готова была прибить его.

— Наднь рубашку и не болтай попусту,— сказала она сердито, проходя мимо него,

— Дай мн остыть немного.

Войдя въ сни, Марья обернулась и сказала ласкове:

— Ужинъ готовъ.

Шемейка сидлъ за столомъ, держа въ рукахъ серебряную фляжку и стаканчикъ. На немъ было чистое блье — тонкая блая рубашка, вышитая у ворота и на плечахъ.

— Не хочетъ ли хозяюшка попробовать нашего напитка?— спросилъ онъ.

— Это что? Водка?

Въ эту минуту въ избу вошелъ Юха въ своей грубой рубах, съ голыми, волосатыми ногами.

— Нтъ, не водка,— замтилъ онъ.— Такой странный вкусъ… Во всякомъ случа она годится для женскихъ губъ, да.

— Я бы и не потчевалъ, если бы она не годилась.

Шемейка протянулъ Марь серебряный стаканчикъ и не спускалъ съ нея глазъ все время, пока она только слегка прикоснулась губами, потомъ немного отпила, сдлала еще глотокъ… тутъ онъ вдругъ взялъ у нея изъ рукъ стаканчикъ и, продолжая въ упоръ смотрть на нее, однимъ глоткомъ допилъ то, что оставалось въ немъ.

— Очень вкусно, спасибо,— сказала Марья.

Шемейка все еще смотрлъ, на нее.

— Хозяинъ былъ правъ.

— А что?

— Онъ смло можетъ хвастать своей женой. Но только если бы она была моей, то я одлъ, бы ее въ шелкъ. Поищемъ, не найдется ли у меня чего-нибудь для тебя.

— Отлично!!— сказалъ Юха, обрадованный тмъ, что на этотъ разъ она не собиралась отказываться отъ подарковъ.

Шемейка засунулъ руку въ котомку и вынулъ пестрый шелковый платокъ, который онъ развернулъ такъ, что конецъ его задлъ Марью по лицу.

— Вотъ, вотъ!— воскликнулъ Юха.

— Сколько онъ можетъ стоить?— дрожащимъ голосомъ спросила Марья, разсматривая платокъ.

— О цн не безпокойся,— сказалъ Юха.

— Да, да, мы ужъ сговоримся,— замтилъ Шемейка.

— Ты хочешь купить это?

Марья обратилась съ вопросомъ къ мужу, но смотрла на Шемейку.

— Какъ его носятъ, на ше. или на голов?

— На ше,— отвтилъ Шемейка, всталъ, взялъ у нея изъ рукъ платокъ, накинулъ его ей на плечи, подтянулъ на спин, расправилъ на груди, потомъ попросилъ ее подержать концы, нсколько разъ перевернулъ ее и толкнулъ къ мужу.

— Вотъ, какъ должна наряжаться твоя жена! Теперь недостаетъ только пряжки.!

— Показывай, показывай!— сказалъ Юха.

— У меня уже есть.

— Врно, мдная?

— Конечно, откуда взяться золотой?

— Мдь для шелка не годится, нужно золото.

Юха увидалъ, что Марь очень хочется имть золотую пряжку Наконецъ то у нея явилось хоть какое-нибудь желаніе! И она получитъ то, чего хочетъ, хотя бы это украшеніе стоило столько же, сколько стоитъ хорошая лошадь.

— Показывай скоре, выкладывай!

Опять рука Шемейки скрывается въ котомк и вынимаетъ изъ нея свертокъ, завернутый въ шелкъ. Онъ развязываетъ его и вынимаетъ коробку, наполненную небольшими вещицами всевозможныхъ формъ и величинъ, раскладываетъ ихъ на стол, снова собираетъ въ кучку — он звенятъ, какъ золото, какъ серебро,— беретъ одну изъ нихъ — золотое украшеніе, врод броши съ сверкающими камнями и длинной свшивающейся цпью. Марья слдитъ за всми его движеніями съ напряженнымъ вниманіемъ.

— Вотъ это какъ разъ для тебя. Возьми.

— Нтъ, нтъ!

— Бери же.

— Нтъ, это слишкомъ дорого.

— Сколько бы тамъ ни стоило, объ этомъ нечего говорить.

— Но вдь ты не можешь…

— Я не могу?

И Юха побжалъ въ свою каморку.

Марья примрила украшеніе.

— Дай мн, я прикрплю его,— сказалъ Шемейка.— У насъ такой обычай: тотъ, кто дарить пряжку, тотъ и прикалываетъ ее.

— Разв ты даришь ее мн?

— Ужъ не хочешь ли ты дождаться старика? Можетъ быть, онъ сдлаетъ это лучше меня?

— Нтъ, пть… Но не могу же я принимать подарки отъ чужого человка,— сказала Марья безпомощно.

— Чужого? Отъ человка твоего племени!

— Я и сама не знаю, какого я племени.

— А я знаю и вижу.

— Что ты видишь?

— А вижу то, что вижу!— Шемейка отошелъ немного назадъ и окинулъ ее взоромъ съ ногъ до головы. Потомъ онъ началъ прикалывать пряжку къ ея груди: лвой рукой онъ приподнялъ платокъ, а правой воткнулъ въ него иглу и закололъ брошку — медленно, но ловко — потомъ взялъ Марью за плечи, повернулъ ее, поправилъ платокъ на спин, поддернулъ его. У Марьи было такое чувство, словно онъ держитъ ее въ своихъ объятіяхъ. Она хотла бжать, но не трогалась съ мста. Грудь у нея порывисто поднималась и опускалась, глаза сверкали отъ возбужденія и радости.

— Вотъ такъ!

И Шемейка нсколько разъ перевернулъ ее, отступивъ назадъ, любуясь ею и передразнивая Юха.

— Віотъ теперь она хороша, какъ слдуетъ быть любимой женк,— говорилъ онъ ухмыляясь. Марья разразилась презрительнымъ хохотомъ, а вмст съ ней засмялся и Шемейка.

Вдругъ Шемейка совершенно неожиданно схватилъ обими своими руками руки Марьи..

— У насъ есть и еще одинъ обычай.

— Какой?

Марья хочетъ смотрть ему прямо въ глаза, и не двигаясь стоитъ передъ нимъ, черты ея лица напряжены, и яркая краска залила его до самыхъ корней волосъ.

— Какой обычай?

Лицо Шемейки такъ близко наклоняется къ ней, что въ глазахъ у нея темнетъ.

— Въ награду за подарокъ обыкновенно дарятъ поцлуй.

— Онъ идетъ!

Эти два слова она произносить шопотомъ. Послышались шаги Юха, два шага, одинъ тяжеле, другой легче, раздались въ сняхъ.

Шемейка выпустилъ Марью изъ рукъ и толкнулъ, ее къ двери навстрчу Юха.

Посл ужина Шемейка опять началъ угощать хозяевъ своимъ сладкимъ напиткомъ, и вс они мирно разговаривали. Шемейка не обращалъ на Марью никакого вниманія, и лишь изрдка мимоходомъ его взглядъ скользилъ по ней. Онъ сидлъ на скамь со скрещенными на груди руками, небрежно вытянувъ свои стройныя ноги — сытый, слегка утомленный посл горячей бани, и наслаждался покоемъ, время отъ времени протягивая руку за стаканчикомъ. Онъ разсказывалъ о своихъ странствіяхъ, о поздкахъ по морю и по суш, въ далекія чужія страны, въ большіе незнакомые города, онъ хвастливо говорилъ о своей торговл, о себ самомъ, и Юха только изрдка удивленно прерывалъ его восклицаніями: ‘Не можетъ быть!’ — ‘Вотъ к-а-а-къ!’ — ‘Удивительно!’

Но мало-по-малу Шемейку стало клонить ко сну, онъ постоянно звалъ и, наконецъ, спросилъ, нельзя ли ему переночевать въ бан. А, можетъ быть, ему позволять растянуться на скамь въ изб? Завтра ему снова предстоитъ длинный, утомительный путь.

— Я постелила у себя,— сказала Марья.— Пойди, проводи гостя.

Юха пошелъ впередъ, а за нимъ послдовалъ Шемейка, который впрочемъ, сейчасъ же снова вернулся въ избу.

— Вы забыли что-нибудь.?— спросила Марья.

— Да, котомку.

Онъ лвой рукой взвалилъ котомку на плечо за одинъ ремень, другой Марья держала въ рукахъ. Правая рука была у него свободна.

— Вы еще что-нибудь забыли?

— Свою фуражку.

Марья принесла ему фуражку. Тогда онъ вдругъ молча обнялъ ее, прижалъ къ своей груди, черезъ какое-нибудь мгновеніе выпустилъ ее и потомъ, какъ ни въ чемъ не бывало, молча вышелъ изъ избы. Марья не произнесла ни звука. Она такъ и окаменла на мст съ фуражкой въ рукахъ. Отворилась дверь, и вошелъ Юха. Марья бросила ему фуражку.

— Отдай ему фуражку.

Однако, Юха, все не уходилъ и стоялъ въ дверяхъ, загораживая ей выходъ.

— Что теб?— Марья произнесла эти слова какимъ то непріятнымъ шипящимъ толосомъ, и въ глазахъ у нея появилось холодное, злое выраженіе.

— Я пришелъ… я пришелъ сюда… чтобы взять чего-нибудь попить…

— Я ему приготовила.

— Нтъ… для меня…

— Вотъ теб.

Марья взяла крынку съ кислымъ молокомъ и рзкимъ движеніемъ пододвинула ее мужу. Юха собирался сказать что-то, но, видимо, не могъ ршиться и сталъ молча пить. Наконецъ, онъ собрался съ духомъ.

— Гд… гд… ты будешь спать… разъ…

— Разъ что?

— Разъ ты постелила ему у себя?

— Въ бан.

— Не будетъ ли теб прохладне… если ты… перейдешь… ко мн?.. Вдь я могу пойти на сновалъ.

Марья молча вышла изъ избы, не удостоивъ его даже отвтомъ.

Что это съ ней? Она опять разсердилась? Да, вотъ она пошла къ бан. Юха взялъ крынку съ кислымъ молокомъ и пошелъ спать.

III.

Солнце стояло уже высоко, когда Шемейка проснулся. Онъ лежитъ на спин съ заложенными за голову руками и осматриваетъ свою спальню.— Видно, что здсь живетъ женщина, сама хозяйка. Они зажиточные люди, а этого сказать нельзя по ея одежд. Два зимнихъ платья изъ домотканой шерсти, столько же лтнихъ, одна единственная полотняная рубашка, остальныя — бумажныя. А тамъ, подъ потолкомъ, висятъ нсколько паръ срыхъ чулокъ. Неудивительно, что у нея закружилась голова при вид шелковаго платка и украшеній. Пожалуй, глупо, что я подарилъ ей эту дорогую вещь. Старикъ готовъ былъ дать мн за нее все, если бы я только попросилъ. Но не въ первый разъ длаетъ онъ подарки женщинамъ. Не мшаетъ заручиться друзьями въ той мстности, гд придется еще бывать… да къ тому же она очень красива….

Вдругъ онъ услыхалъ звуки, похожіе на высокую трель кулика, онъ услыхалъ звонкое пніе, которое послышалось у сарая, потомъ перешло къ изб, затмъ опять обратно…

Шемейк не разъ приходилось слышать женское пніе, но никогда еще не слыхалъ онъ такого чистаго, мягкаго голоса, никогда еще ни одна псня не выливалась изъ груди съ такой легкостью. Казалось, грудь поющей была полна такой ликующей радости, что она не могла дольше сдерживать ее.

‘Удивительно, что она даже и не крикнула вчера, хотя была готова прибить меня, и позволила обнять ее, какъ невсту. Она дрожала всмъ тломъ, хотя изо всхъ силъ старалась скрыть это. Если бы я только захотлъ, то живо поймалъ бы ее въ свои сти. Но у тебя, Шемейка, и такъ достаточно дтей и здсь, и на родин. А мужья то и не догадываются, чьихъ дтей они качаютъ на колняхъ. Не доставить ли и здшнему хозяину эту радость?..’

Шемейка засмялся. Отворивъ дверь, онъ увидалъ Марью, которая несла въ избу большую крынку молока.— Осанка то у нея, какъ у настоящей боярыни!

Марья процживала молоко, когда Шемейка вошелъ въ избу. Она черпала молоко деревянной ложкой и поднимала ее высоко въ воздухъ. Молоко бурлило и пнилось, рука съ ложкой то поднималась, то опускалась…

— Съ добрымъ утромъ, хозяюшка!

— Съ добрымъ утромъ.

Марья не опустила передъ нимъ своихъ тлазъ, наоборотъ, она наградила его долгимъ взглядомъ. На ней было надто праздничное платье, новый платокъ, а на груди сверкало подаренное наканун украшеніе.

— Хозяинъ еще спить?— спросилъ Шемейка.

— Спить? Какое, онъ еще до восхода солнца похалъ удить рыбу, теперь хорошо ловится лещъ. Онъ просилъ кланяться и передать, чтобы вы не узжали до тхъ поръ, пока онъ не вернется домой… даже если бы онъ вернулся только вечеромъ.

Шемейка съ улыбкой посмотрлъ на Марью. Процдивъ молоко, Марья налила его въ небольшую крынку и пододвинула ее Шемейк. Но онъ молча продолжалъ улыбаться. Тогда Марья тоже съ улыбкой спросила его, ужъ не брезгуетъ ли онъ ихъ угощеніемъ?

— Ты не знаешь нашихъ обычаевъ,— отвтилъ онъ.— У насъ гость никогда ничего не беретъ самъ. Хозяйка обыкновенно встрчаетъ его въ дверяхъ и прежде всего подаетъ ему напиться.

— Пусть будетъ по вашему!— Марья взяла со стола крынку съ молокомъ и подала ее Шемейк. Онъ поднесъ ее къ губамъ.

— И хозяйка ждетъ у насъ до тхъ поръ, пока гость не выпьетъ все, до послдней капли.

— Неужели здсь непремнно надо соблюдать вс ваши обычаи?!— смясь спросила Марья.

— Да, непремнно, — съ напускной серьезностью отвтилъ Шемейка.

— По моему, надо перенимать обычаи той страны, въ которую приходишь,— замтила Марья.

— Совсмъ нтъ,— отвтилъ Шемейка тмъ же тономъ и протянулъ Марь опорожненную крынку.

Марья расхохоталась и долго не могла успокоиться, такъ онъ разсмшилъ ее.

— Теперь вы похожи на теленка!

Однако, Шемейка не вытеръ бороды и продолжалъ:

— Это былъ второй обычай, а есть еще третій, лучше всхъ остальныхъ: тотъ, кто подалъ гостю напиться, долженъ вытереть ему бороду.

Быстрымъ движеніемъ Марья взяла край своего передника и протянула руку, но въ эту минуту Шемейка одной рукой обнялъ ее, а другой поднялъ ея лицо за подбородокъ и поцловалъ прямо въ губы. Марья почувствовала, какъ сильныя руки крпко обнимаютъ ее, и увидала совсмъ близко отъ себя темные сверкающіе глаза.

— Не надо,— сказала она слабо и если бы онъ сейчасъ же не. выпустилъ ее, то она наврное лишилась бы чувствъ.

Шемейка спокойно вышелъ на крыльцо и слъ. Марья прошла мимо него.

— Никогда не длайте этого больше.

— Почему?

— Что если кто-нибудь видлъ это?

— А… только поэтому?

— Нтъ, не только… Вы должны общать мн, а то я никогда больше не буду приносить вамъ ду.

Глаза и все выраженіе ея лица молили его объ этомъ, точно она сама не въ силахъ была совладать съ собой.

— Врно, придется общать. А смотрть на тебя можно?

— Можно.

— Спасибо хоть за это.

Марья улыбнулась ему въ отвтъ слабой, смущенной улыбкой… смется онъ надъ ней, что ли?

Закусивъ немного, Шемейка вышелъ на дворъ и растянулся на трав на самомъ солнцепек, заложивъ руки за голову. Марья стоитъ въ изб у окна и наблюдаетъ за нимъ. Она очень блдна, тяжело дышеть, и не отрываясь, смотритъ на него. Надъ это головой въ воздух рютъ ласточки. Теплый втерокъ нжно ласкаетъ ему грудь и шею.

Нкоторое время Шемейка издали наблюдалъ за ней. Наконецъ, онъ открылъ способъ заманить ее въ свои сти.

Онъ всталъ, подошелъ къ крыльцу и, усвшись верхомъ на порог, вдругъ сказалъ:

— Выкладывай-ка мн свои горести, хозяюшка!

Голосъ Марьи задрожалъ.

— Горести? Какія горести?

— Да вс, какія у тебя лежатъ на сердц.

— Почемъ ты знаешь, есть он у меня или нтъ?

Шемейка немного помолчалъ, потомъ продолжалъ:

— Невесело теб живется здсь, въ этой пустын.

Марья молча шила.

— Мужъ у тебя старый и скучный, работница всегда какая то сердитая и непривтливая, всю зиму ты живешь здсь одна одинешенькая, а если лтомъ кто и заглянетъ сюда, то сейчасъ же опять детъ дальше.

— Я ничего лучшаго и не видла, и мн не о чемъ жалть.

— демъ со мной въ Карелію!

Марья вздрогнула, посмотрла на него, но потомъ сейчасъ же снова опустила голову.

— Зачмъ мн туда хать?

Въ отвтъ на это послдовалъ быстрый вопросъ:

— А что ты длаешь здсь, въ этой жалкой стран, такая красавица?

— Здсь нисколько не хуже, чмъ въ другомъ мст.

— А какъ здсь обращаются съ женщинами! У насъ совсмъ другое дло. Имъ не приходится гнуть спины надъ работой, портить себ глаза въ овин и коптиться въ дыму и саж при выжиганіи лса. Тутъ молодыя женщины похожи на нашихъ старухъ: сгорбленная спина, выцвтшіе глаза, отвислая грудь, выпяченный животъ — совсмъ какъ облзлыя собаки лтомъ. Ты еще непохожа на нихъ, но вотъ увидишь, и тебя тоже скоро скрутитъ. Твои румяныя щеки поблднютъ, блескъ въ глазахъ потухнетъ…

Шемейка почти шопотомъ говоритъ ей все это на ухо, и это слова были полны страсти. Онъ наклонялся къ ней все ближе, но Марья каждый разъ отодвигалась отъ него. На ея губахъ была натянутая улыбка, глаза не отрывались отъ работы, а иголка такъ и мелькала у нея между пальцами.

— Ты должна пріхать къ намъ въ Карелію, вдь это твоя родина. Къ тому же мы близкіе сосди: отъ насъ видны огни, которые вы зажигаете у себя на горахъ. Въ первый день мы съ головокружительной быстротой понесемся по порогамъ, на второй намъ придется плыть но тихой, спокойной вод, а на третій насъ опять ждетъ пнящаяся стремнина, посл чею мы скоро додемъ до рыбацкой хижины, а тамъ близокъ и мой родной домъ. У меня большой богатый дворъ. Они носили бы тебя на рукахъ, твоя жизнь превратилась бы въ сплошной праздникъ. А моя старая, добрая мать пригрла бы тебя, какъ родную дочь, и одла бы тебя въ шелкъ и бархатъ, демъ со мной!

Что это? Шутка? Голосъ у него серьезный, но вдь быть не можетъ…

— Подемъ сейчасъ, вмст со мной. Зачмъ ты губишь свою молодость? Ты состаришься, лицо покроется морщинами, губы твои перестанутъ улыбаться, глаза потухнутъ, сппна сгорбится, а твои красивыя ноги…

— Замолчи!

— И ради кого все это? Ради этой старой клячи съ морщинистымъ лбомъ, сонными глазами и косматой бородой, ради этого кривоногаго…

— Замолчи!— вырвалось у нея, словно крикъ о помощи.

— Ради этото стараго хрыча, который ночи напролетъ ворочается, храпитъ, кашляетъ и плюется…

— Замолчи, пожалй меня!

— И какъ ему не стыдно было предлагать себя въ мужья такой, какъ ты. Какъ ты можешь спать съ нимъ?..

— Я этого не длаю!— закричала она въ отчаяніи, въ бшенств и даже вскочила съ мста, но сейчасъ же опомнилась и снова опустилась на нижнюю ступеньку.

— Ахъ нтъ? Правда?

— А теб какое дло до того, съ кмъ я сплю?!

Она расплакалась бы, если бы въ эту минуту не встала и не ушла.

— Зачмъ онъ выспрашиваетъ меня? Зачмъ говорить со мной объ этомъ? Разв Юха виноватъ въ томъ, что онъ такой? И кому какое дло до того, за кого я вышла замужъ? Ахъ, отчего это Юха такъ долго не детъ?— Зачмъ я слушала его? И я еще ношу его подарокъ!

Она хотла сорвать съ себя украшеніе, но въ это мгновеніе увидла на залив лодку Юха и бросилась къ берегу.

Да, онъ былъ правъ. Бдный Юха имлъ очени жалкій видъ, а въ этой грязной, мокрой куртк онъ напоминалъ паршивую собаку. Но чмъ больше онъ казался ей жалкимъ, тмъ больше ею овладвало желаніе быть съ нимъ поласкове и порадоваться вмст съ нимъ удачному улову. Сти были биткомъ набиты рыбой.— Марья взяла одну изъ стей и понесла ее къ мсту сушки.

— Оставь, Марья, оставь!— закричалъ Юха.— Ты запачкаешь свой новый платокъ! Мы съ Кайсой справимся одни.

Тогда Марья сняла платокъ и надла на себя куртку мужа, которую онъ только что сбросилъ. Ей хотлось быть какъ можно грязне на зло Шемейк, который посвистывая ходилъ взадъ и впередъ по двору.— Нечего задирать голову и важничать!

— Какой хорошій уловъ, Юха, совсмъ, какъ бывало прежде,— сказала Марья, поднимая сти.— Помоіи-ка мн, а то он разорвутся.

— Не бойся, не разорвутся. Вотъ такъ!— говорилъ Юха, съ довольнымъ видомъ, помогая Марь.

— Гд у тебя были разставлены сти?

— У Нэсвикена.

— Тамъ ты ихъ всегда разставлялъ въ первое лто. Помнишь?

— Еще бы не помнить.

Она сама вспомнила то время!

Шемейка, который стоялъ облокотившись объ изгородь, слдилъ глазами за каждымъ движеніемъ Марьи, улыбался и тихонько посвистывалъ:— меня не проведешь!

— На Ропанудден разведенъ огонь!— закричала вдругъ Кайса.

— Ужъ не мать ли это?..

——

— Мать? Конечно, она. Она всегда разводить костеръ, точно въ Иванову ночь.

Радости Юха, какъ не бывало. И выраженіе лица Марьи тоже сразу измнилось: оно стало такимъ холоднымъ, чужимъ.

— Пускай себ ждетъ,— сказалъ Юха.

— Нтъ, лучше позжай сейчасъ… а не то я опять буду виновата во всемъ.

— Чего тамъ, пусть ждетъ!

Однако, вскор онъ все-таки похалъ за матерью, но предварительно развелъ на берегу костеръ въ знакъ того, что ея костеръ замченъ.

Марья рвала сти, точно он были виноваты въ чемъ-нибудь.

— Непохоже на то, чтобы невстка радовалась прізду свекрови,— замтилъ Шемейка.

— Не успетъ она выйти на беретъ, какъ уже начнетъ кричать на меня, и не умолкнетъ до тхъ поръ, пока не охрипнетъ отъ криковъ.

— За что же она кричитъ на тебя?

— За то, что я отняла у нея сына. Онъ, видите ли, слишкомъ хорошъ для меня!

— Кто это?

— А Юха.

Шемейка разразился насмшливымъ хохотомъ, и Марья не остановила его.

— Мать!

Передъ ней стояла высокая, худая старуха. Она не произнесла ни слова, даже не поздоровалась съ Марьей и только устремила на нее такой взоръ, точно сейчасъ готова была ударить ее. Съ минуту свекровь и невстка молча стояли другъ противъ друга.

— Почему ты разбросала на берегу рыбу?— крикнула она, наконецъ, рзкимъ голосомъ.

Марья молчала.

— Ужъ не хочешь ли ты, чтобы свиньи посолили ее? А она то преспокойно отдыхаетъ себ и сидитъ сложа руки!

Марья молча поворачивается и входитъ въ избу. Старуха за ней.

— Ни слова въ отвть, даже не поздоровается!

Марья молчитъ.

— Вдь ты отлично знала, что я пріду, и не могла приготовить мн даже куска черстваго хлба, не говоря уже о томъ, что не мшало бы сжарить немного рыбы.

— Зачмъ сейчасъ же заводить со мной ссору?!— сказала, наконецъ, Марья.

— Нечего молчать о томъ, что рано или поздно должно быть сказано. Знай, я никогда не устану учить тебя разуму!

Марья не въ силахъ больше сдерживаться.

— Въ такомъ случа мн лучше всего совсмъ уйти отсюда! А вы живите себ вдвоемъ!

— На здоровье, уходи!

— Здсь только что былъ карелъ, который звалъ меня съ собой, онъ даже силой хотлъ увезти меня.

— Врешь! Не думай, что тебя такъ и примутъ тамъ на родин. Вдь твою мать выгнали оттуда.

— Не обижайте мою мать!

— А вотъ буду обижать и мать и дочь!— Отчего же ты не ухала съ этимъ кареломъ? Какъ я была бы рада, если бы ты убралась отсюда. Но съ кмъ это, интересно знать, ты не пожелала ухать? И кто этотъ карелъ?

— Шемейка! Сынъ Хилаппы!— крикнула Марья торжествующе прямо въ лицо старух и, гордо поднявъ голову, выбжала изъ избы.

На крыльц она столкнулась съ Юха и чуть не упала.

— Куда ты?

— Отъ твоей матери!— крикнула Марья и побжала дальше.

— Марья!— закричалъ Юха вслдъ, но она уже исчезла за угломъ, кинувъ на мужа такой уничтожающій взглядъ, что онъ весь похолодлъ.

Юха медленно вошелъ въ избу. Онъ очень усталъ посл гребли и вытиралъ потъ со лба.

— Вдь ты общала мн, мать,— сказалъ онъ съ упрекомъ.— Не успла ты войти, какъ уже затяла перебранку. Я слышать твой голосъ на берегу. Неужели у насъ опять начнется этотъ ужасъ?

Мать только презрительно улыбнулась. Тогда Юха вн себя вскочилъ, швырнулъ шапку на столъ и закричалъ, почти плача:

— Говорю теб разъ навсегда! если ты сейчасъ же не уладишь этого, и если ты хоть разъ еще выгонишь ее изъ дому, то я отвезу тебя обратно — тамъ зажигай хоть весь Ропанудденъ, я за тобой больше не пріду!

Старуха отлично знала, что это лишь пустая угроза, которую она уже не разъ слышала.

— Кто это плачетъ?— спросилъ Юха и сталъ прислушиваться.

— Марья, что ли?

Юха вышелъ изъ избы. Но оказалось, что это была Кайса. Съ воплемъ отчаянія она опустилась на ступеньки крыльца, прижимая руки къ груди.

— Что случилось?

— Помоги! Скоре бги къ порогамъ!..

— Она утопилась?— вырвалось у Юха.

— Нтъ… но этотъ карелъ… онъ увезъ ее…

— Увезъ?.. Когда… гд?..

— Только что, я сама видла.

— Онъ втащилъ ее въ лодку…

Больше Кайса не могла говорить, махнула рукой и опять заплакала.

Юха бросился къ тому мсту, гд наканун стаяла лодка Шемейки. Ея больше не было. Онъ побжалъ на самый конецъ мыса, откуда открывался видъ на пороги и на водопадъ. Но и тамъ ничего не было видно, кром блой пны, сраго пасмурнаго неба да большого лосося, который выпрыгнулъ на одно мгновеніе изъ воды и опять скрылся. Юха бжалъ все дальше по каменистому берегу, падалъ, снова поднимался и, наконецъ, достигъ небольшого заливчика. Трава на берегу была смята, листья кустовъ, растущихъ по близости, были сорваны… а вотъ и платокъ Марьи и одинъ башмакъ… ея башмакъ.

Юха ясно сознаетъ только одно, что скоре долженъ бжать за помощью, скоре долженъ отправиться въ погоню за ними и нагнать ихъ хоть на краю свта.

Мать, Кайса и нсколько угольщиковъ стояли на двор, когда Юха вернулся обратно.

— Вы знаете, что случилось?— сказалъ онъ, едва переводя духъ.— Онъ увезъ ее, этотъ негодяй! Вотъ ея платокъ.

— А что у тебя завернуто въ немъ?

— Ея башмакъ… я нашелъ на берегу. Надо было утопить этого негодяя!

— Самъ же ты запретилъ намъ сдлать это.

— Да, я очень жалю теперь.

Юха помолчалъ съ минуту.

— Вы поможете ма, неправда ли? Мы подемъ за ними и нагонимъ…

— Куда тамъ, его не догнать, разъ ужъ онъ выбрался къ порогамъ. Вдь они тянутся на протяженіи одной мили, и, прежде чмъ мы пустимся въ путь, онъ уже продетъ ихъ, а тамъ теченіе идетъ въ три разныя стороны — кто знаетъ, куда они свернули?

— Мы будемъ хать за ними до тхъ поръ, пока не нагонимъ ихъ, хоть въ самой Кареліи.

— Насъ слишкомъ мало.

Юха сознавалъ, что они правы. Но какъ спокойно и равнодушно они говорятъ объ этомъ!,

— Странно, какъ это можно насильно затащить человка въ лодку?

— Ничего нтъ тутъ страннаго.— возразилъ другой,— онъ втащилъ ее, быстро оттолкнулся отъ берега, а тамъ уже поздно выскакивать. Теперь онъ не выпуститъ ее, это не впервое.

Кайса вся въ слезахъ вышла изъ избы.

— Какъ это случилось?— спросилъ Юха.

— Не знаю… не могу…

— Онъ схватилъ ее въ залив?

— Лодка подъхала къ берегу… я даже не замтила, какъ она тамъ появилась…

— Ты гд была въ это время?

— Я стояла на берету и мыла лохань… вдругъ Марья пришла на берегъ… тогда онъ схватилъ ее на руки, внесъ въ лодку, оттолкнулся, и самъ вскочилъ въ нее. Она упала на дно и закрыла лицо передникомъ.

— Ты это видла?

— Да.

Юха ушелъ.

— Ты наврное знаешь, что онъ силой увезъ ее?— спросила старуха.

Кайса молча плакала.

Мать увидала, что Юха наскоро переодвается въ праздничное платье.

— Ты куда-нибудь дешь?

— Да.

— Куда же?

— Я хочу поднять на ноги весь приходъ.

— Изъ этого ничего не выйдетъ.

Но Юха ужъ не слушалъ ея, побжалъ къ берегу, отвязалъ лодку и быстро сталъ грести по направленію къ югу.

IV.

Въ первую минуту все происшедшее показалось ему просто какимъ то несчастнымъ случаемъ: казалось, Марья попала въ такое мсто, откуда крики ея не могутъ быть никмъ услышаны, и откуда она сама никакъ не можетъ выбраться,— точно корова, которая попала въ болото или заблудилась въ лсу. Однако, когда онъ слъ въ лодку, ему скоро стало ясно, что именно случилось. Ее насильно увезъ какой то чужой человкъ, силой увезъ ее съ собой, отнялъ у него жену. Но онъ мало чего добьется отъ нея, если пустить въ ходъ силу. Этимъ отъ нея ничего не возьмешь. Ни побоями, ни угрозами. Его мать перепробовала все.

Юха изо всхъ силъ гребетъ по втру, противъ втра, не переставая ни на минуту. Когда уключина ломается, онъ вставляетъ другую, когда голодъ даетъ себя знать, онъ не останавливается, не перестаетъ работать, а на ходу откусываетъ кусокъ хлба и гребетъ дальше безъ устали, съ выраженіемъ непреклонной ршимости на лиц, которое время отъ времени озаряется улыбкой при мысли: ‘Будь покойна, я иду къ теб на помощь!’ — Марья бросится къ нему на шею и скажетъ: ‘Такъ ты пришелъ, Юха, ты не покинулъ меня?’

Онъ выхалъ въ большой заливъ, въ конц котораго былъ его родной домъ. Онъ могъ уже различить втряную мельницу на мыс.

Долгіе годы прошли съ тхъ поръ, когда онъ въ послдній разъ былъ здсь. Тяжело приходилось тогда Марь, плохо съ нею тамъ обращались. Даже свадьбы имъ не устроили. Одни, вдвоемъ похали они къ священнику, повнчались и отправились сейчасъ же въ Раяваара, оставивъ позади себя и домъ, и родныхъ, и все то, что было…

Не похать ли мн прямо къ церкви? Нтъ, не мшаетъ захватить съ собой кого-нибудь изъ дому. Доли у нихъ я своей не требовалъ, и во всю свою жизнь ничего у нихъ не бралъ, такъ что братья отлично могли бы помочь мн теперь въ моей бд. Я въ первый разъ обращаюсь къ нимъ съ просьбой. Впрочемъ, нтъ, просить я ихъ не буду… пусть они сами предложатъ помочь мн.

Чмъ ближе онъ подъзжалъ къ дому, тмъ все тяжеле и тяжеле становилось ему грести.!— Во всякомъ случа зайду къ нимъ отдохнуть, а тамъ увидимъ.

Измученный и печальный вошелъ Юха въ избу. Вс какъ разъ сидли за ужиномъ и громко хлебали уху, вынимая изо рта кости и складывая ихъ въ кучку на стол. Услыхавъ о происшедшемъ, они на минуту перестали сть, но потомъ снова сейчасъ же принялись за уху. ‘Что такое?— А, вотъ что!’

Они спокойно кончили ужинать, встали изъ-за стола, засунули ложки въ щель въ стн и тогда только подошли къ Юха.

— Да, да, вотъ такъ они всегда длаютъ,— сказалъ старшій братъ.

— И прежде бывало то же самое,— замтилъ второй.

— И прежде эти канальи длали то же самое,— подтверждалъ третій.

И они начали разсуждать о томъ, что бывало прежде не только въ военное, но и въ мирное время. Карелы выкрадывали у нихъ женщинъ, чтобы сдлать изъ нихъ себ женъ или рабынь.— Этакій негодяй… втащить въ лодку и сейчасъ же оттолкнуться отъ берега… да прямо въ пороги… понятно, что ужъ тогда невозможно выскакивать на берегъ. Изъ саней еще выскочить можно, а попробуй-ка выскочить въ воду, въ пнящіеся пороги! И зачмъ ей понадобилось идти на берегъ?

— Она убжала отъ матери, которая сейчасъ же, какъ только вошла въ домъ, начала бранить ее.

— Незачмъ было принимать это такъ близко къ сердцу,— важно сказала жена одного изъ братьевъ, стоя у плиты.

— Марья не любитъ, когда ее оскорбляютъ.

— Ого! Не любитъ? Ишь, какая гордячка, не любитъ когда старый человку учитъ ее уму разуму.

Въ такомъ род разговоръ продолжался еще очень долго, происшествіе было разсмотрно со всхъ сторонъ, но того, чего съ такимъ нетерпніемъ ожидалъ Юха, такъ и не случилось: братья не взяли топоровъ и ружей и не отправились въ путь, чтобы еще до наступленія ночи собрать народъ со всего прихода.

— А ты за нимъ не погнался?

— Разв я одинъ могу что-нибудь подлать?

— Да, конечно…

По всему было видно, что здсь ему помощи не дождаться.

Юха вдругъ всталъ и пошелъ изъ избы.

— Ты куда?— спросилъ старшій братъ.

— Къ церкви.

Братъ нагналъ его.

— Ты по этому длу собираешься хать туда?

— Да, а то по какому же?

— Ну, ну, конечно… Ты врно думалъ, что мы подемъ съ тобой?

— Разв я просилъ васъ?

— Нтъ.

— Такъ зачмъ же ты заговорилъ со мной объ этомъ?

— Помощь теб нужна, это правда, но ты самъ понимаешь, что насъ слишкомъ мало…

— Да, да.

— И пора къ тому же стоитъ самая горячая, лтняя…

Юха не собирался продолжать этого разговора, но тутъ онъ не выдержалъ и сказалъ:

— Небось, если бы медвдь разорвалъ корову, то лтняя пора была бы забыта.

— Да, да, но вдь между медвдемъ и Шемейкой изъ Кареліи есть все-таки разница…

——

Солнце еще не взошло, когда Юха въхалъ въ проливъ. Тамъ онъ поднялъ весла, и лодку понесло по теченію.

— У священника у самого молодая жена, онъ женился въ тотъ же годъ, когда и я женился на Марь. ‘Не слушай, что говорятъ, люди. Бери ту, которую ты любишь и не обращай вниманія на ея бдность. Молодость лучше всхъ богатствъ!’ Многіе предостерегали меня, но онъ пожелалъ мн счастья. А онъ, какъ священникъ, долженъ знать лучше другихъ… Къ тому же и онъ, старый человкъ, взялъ себ молодую жену… Здсь на этомъ мыс мы провели первую ночь посл свадьбы. Она спала на мху рядомъ со мной, словно рядомъ съ матерью, крпко обнявъ меня за шею…

Первые лучи солнца заглянули Юха въ лицо, когда онъ приставалъ къ берегу. У священника вс еще спали. Юха прислъ на крыльцо, и измученный усталостью и безсонницей погрузился въ дремоту, но скоро въ испуг вскочилъ и началъ ходить, чтобы не заснуть.

Выслушавъ его разсказъ, старый священникъ пришелъ въ такое негодованіе, что весь покраснлъ и въ волненіи заходилъ взадъ и впередъ по комнат.

— Какой негодяй! Воспользоваться гостепріимствомъ, прикинуться другомъ… и потомъ украсть у человка самое дорогое, это единственное сокровище, его молодую жену…

Юха почувствовалъ, что на глазахъ у него выступили слезы, но въ то же время онъ готовъ былъ смяться отъ радости, услыхавъ слова священника.

— Да, она была очень дорога мн. Пусть ужъ лучше онъ разграбилъ бы мой дворъ, сжегъ домъ…

— Будто ему мало своихъ. Придти и силой увезти жену другого. Что же, пожалуй теперь опасно собирать въ лсу ягоды, пасти скотъ… Надо будетъ запретить жен ходить въ лсъ и вызжать на лодк съ дтьми.

Священникъ быстро ходилъ взадъ и впередъ по комнат, и чмъ живе онъ представлялъ себ все происшедшее, тмъ имъ овладвалъ все большій и большій страхъ.

Вотъ, вотъ, сейчасъ онъ предложитъ мн помощь, разъ онъ началъ безпокоиться за свою жену, думалъ Юха. Между тмъ священникъ продолжалъ:

— Бдный Юха, какъ это ужасно!

— Неужели здсь, въ приход допустятъ, чтобы происходили такіе разбои?

— Ужъ не хочешь ли ты..?

— Надо начать войну!

Сказавъ это, Юха понялъ, что отъ священника ему ждать нечего.

— Нтъ, мой другъ, изъ этого ничего не выйдетъ. Ты за этимъ только и пріхалъ сюда?

— Да, въ своей простот я сначала подумалъ, что вы поднимете на ноги всхъ, какъ обыкновенно длается, когда появляется волкъ.

Юха не уходилъ. Оба молчали. Священникъ покачивался въ своей качалк и смотрлъ въ окно.

— Тогда я пойду туда одинъ, — сказалъ, наконецъ, Юха.

— Не длай этого, ты не вернешься обратно.

— Все равно, я долженъ попытаться.

— Нтъ никакого смысла губить свою жизнь.

— Если я не найду Марьи, то мн и жизни моей не нужно.

— Ты разв такъ любишь ее?

Его глаза засверкали. Эти кроткіе голубые глаза сверкали подъ косматыми нависшими бровями.

— Вы поймете… если представите себ… что все это случилось съ вами…

Священникъ былъ тронутъ.

Усадьба священника и церковь скрылись за лсомъ. Съ открытаго моря подулъ противный втеръ. Уключины скрипли, носъ лодки перепрыгивалъ съ одной волны на другую.

Возвратившись домой, Юха увидалъ, что мать уже успла занять мсто Марьи. Она не скрывала того, какъ она довольна происшедшимъ. Кайса ходила съ заплаканными глазами.

Юха закусилъ немного, потомъ пошелъ за ружьемъ и сталъ собираться въ путь. Когда все было готово, онъ далъ матери котомку и сказалъ:

— Положи туда ды, сколько помстится.

— Ты идешь на охоту?

— Нтъ.

— А я думала, что ты собираешься на охоту.

— Я ухожу и долго не вернусь. Ты присмотри за домомъ, и если надо будетъ, возьми людей на подмогу. Вотъ ключъ отъ амбара, тамъ лежитъ рожь, которой ты заплатишь имъ за работу.

— Ужъ не за этой ли ты идешь?

— За Марьей? Да, вотъ именно.

— Одинъ?

— Я и сюда привезъ ее одинъ.

— Значить, никто не захотлъ помочь теб?

Юха взвалилъ котомку на спину, взялъ ружье и уже направился къ двери, какъ вдругъ старуха крикнула ему въ слдъ:

— Теб и не найти ее… а свою собственную голову ты наврное сложишь тамъ.

— Можетъ быть, но тогда сложитъ голову и еще одинъ

— Иди, иди! крикнула она ему — Но знай, что она не пойдетъ за тобой, даже если ты и найдешь ее!

— Почему?

Юха остановился.

— Что ты говоришь?— проговорилъ онъ и подошелъ ближе къ матери.

— Что вы! Не говорите!— крикнула Кайса.

— Она сама пошла съ нимъ! Она съ радостью ушла отъ тебя!— кричала старуха въ ярости.— Она бросилась къ нему на шею, вотъ что!

— Это ложь!

— Кайса сама видла это. Спроси ее.— И старуха съ злымъ смхомъ вошла въ избу.

— Что ты видла?— спросилъ Юха и схватилъ Кайсу за плечи.

— Ничего…— Она расплакалась.

— Говори, что ты видла!

Работница только молча плакала. Тогда Юха вбжалъ въ избу.

— Что она видла?— спросилъ онъ, обращаясь къ матери.

— Она видла лодку, которая какъ разъ сворачивала съ пороговъ въ заливъ, когда на берегу показалась Марья. Она бжала изо всхъ силъ и махала рукой, какъ будто хотла остановить ее. Тогда карелъ присталъ къ берегу, протянулъ руки, и Марья бросилась въ нему. Онъ опустилъ ее на дно лодки, оттолкнулся отъ берега, а твоя Марья и не думала кричать и звать на помощь.

— Ты лжешь!

— Спроси ее самъ. Иди-ка сюда, Кайса, и скажи ему, лгу я или нтъ?

Но работница продолжала рыдать въ сняхъ.

— Видишь, она не солгала. Тотъ, кто лжетъ, не плачетъ такъ, какъ она.

Мать стоитъ въ углу въ полуоборотъ, Юха наклонился впередъ.

— Она ушла сама и туда ей и дорога!

Тутъ вся кровь бросилась ему въ голову, посреди комнаты стояла большая, тяжелая колода, на которой обыкновенно кололи дрова, онъ схватилъ ее, взмахнулъ ею въ воздух и съ такой силой опустилъ ее на полъ передъ самымъ лицомъ старухи, что одна изъ досокъ въ полу затрещала и сломалась.

— Ты лжешь!

И онъ со стономъ бросился вонъ изъ избы.

V.

Когда Марья, полная горечи и злобы, почти бгомъ спустилась къ берегу, не думая о томъ, куда бжитъ, она вдругъ увидала лодку, которая съ невроятной быстротой неслась по порогамъ. На корм стоялъ Шемейка и изо всхъ силъ гребъ однимъ весломъ, еще ускоряя ходъ лодки. Завидя Марью, онъ ловко перекинулъ весло на другую сторону, какъ бы говоря ей: ‘Идемъ со мной!’ Изъ груди Марьи вырвался невольный крикъ, и она подняла руки, какъ бы отвчая ему: ‘Возьми меня! Вези куда хочешь, но не покидай меня!’

И она побжала по берегу, не за нимъ, а только для того, чтобы еще разъ увидать его, прежде чмъ онъ въдетъ въ большіе пороги. Она торопилась скоре добжать до мыса, откуда открывался широкій видъ. Лодка исчезла. Марья ускорила свои шаги, платокъ ея зацпился за кустъ, но она не остановилась.— Зачмъ я не пошла за нимъ, когда онъ просилъ меня?— Когда, же она, пробравшись черезъ кустарникъ, снова вышла на берегъ, то она увидала Шемейку, который какъ разъ въ эту минуту выскакивалъ на берегъ и, вытащивъ лодку на камни, побжалъ къ ней навстрчу съ распростертыми объятіями. Марья остановилась. Шемейка подхватилъ ее на. руки, внесъ въ лодку, опустилъ на дно и оттолкнулся отъ берега. Сначала лодка наткнулась на камень и чуть не опрокинулась, но черезъ минуту она уже неслась по бушующимъ порогамъ.

Шемейка стоитъ на корм, на фон неба, пны и брызговъ воды и плавно покачивается. Онъ управляетъ лодкой то совершенно спокойно и увренно, то вдругъ порывистыми и быстрыми движеніями. Марья пробуетъ встать, поднимаетъ голову, но сейчасъ же снова падаетъ на дно. Они попали въ теченіе головокружительной быстроты, лодка несется впередъ съ такой стремительностью, что Марья можетъ различить лишь быстро мелькающіе мимо нихъ берега. Прямо въ лицо ей попадаютъ брызги воды.

— О, Боже!,

Шумъ воды усиливается, лодка трещитъ, и Марь кажется, что она. сейчасъ разломается подъ ней. Одна только пна. Шемейка отошелъ куда-то далеко, и кажется, будто онъ стоить не въ лодк, а въ пн, въ самой вод. Но вотъ онъ опять взлетаетъ вверхъ, волосы его растрепаны, борода разввается по втру. Въ цломъ мір нтъ никого, кром Шемейки, который стоитъ тамъ, посреди разъяренныхъ волнъ. Не видно ни берега, ни деревьевъ, волны въ бшенств гонятся за Шемейкой и не могутъ догнать его. Ея глаза встрчаются съ его взоромъ, онъ улыбается ей, но въ то же мгновеніе отворачивается и на лиц его снова появляется напряженное выраженіе. Марья длаетъ еще попытку поднять голову, но въ эту минуту они несутся мимо большого камня, и лодка задваетъ объ него носомъ, а корма въ это время ударяется о другой. Однако, Шемейка ловко лавируетъ между ними. Марья въ ужас падаетъ на дно. ‘Великій Боже!’

Она закрываетъ лицо передникомъ. Но вотъ ходъ лодки замедляется.

— Не бойся, опасность миновала, — слышитъ она голосъ Шемейки.

Вода немного успокаивается, не слышно больше шума и рева, но лодка несется съ такой быстротой, точно лыжа на ровномъ снгу. Вотъ она подпрыгнула, еще толчокъ… у Марьи закружилась голова. Вдругъ носъ длаетъ крутой поворотъ, Шемейка прыгаетъ въ воду, хватается за одну изъ уключинъ, и лодка останавливается. Прежде чмъ Марья успваетъ встать, Шемейка беретъ ее на руки и выносить на берегъ.

— Не надо,— говорить она и еще крпче прижимается къ нему. Шемейка опускаетъ Марью на траву, но не выпускаетъ ее изъ своихъ объятій.

— Гд мы?— спрашиваетъ Марья и закрываетъ глаза.

— На остров,— отвчаетъ Шемейка.— На остров посреди пороговъ,— прибавляетъ онъ.— Теперь ты моя.

— Нтъ… другого… отпусти меня!

— Ты была жена другого, — шепчетъ Шемейка торжествующе,— пока мы были въ Швеціи. Теперь мы въ Кареліи.

— Въ Кареліи? Зачмъ ты увезъ меня?

— Увезъ? Вдь ты сама пошла за мной.

— Сама?

Марья не можетъ отдать себ отчета въ томъ, увезъ ли онъ ее насильно, или она сама пошла за нимъ.

——

Шемейка лежитъ въ лодк и спитъ. Марья украсила ее зеленью, и онъ спитъ въ ней, точно въ лсу. Она сидитъ на берегу на камн и думаетъ: ‘Если бы лодка была спущена въ воду, то я укачала бы его, какъ маленькаго ребенка’.

Между двумя камнями она развела огонь и поставила на этотъ очагъ небольшое берестяное лукошко, въ которомъ она время отъ времени размшивала что-то щепкой.

Ей такъ хорошо. Тихо, тепло, и она закрываетъ глаза, чтобы всецло отдаться охватившему ее чувству. Въ первый разъ въ жизни все существо ея охвачено этимъ блаженнымъ, радостнымъ трепетомъ.

Ей кажется, будто никогда ничего больше и не существовало, кром этого берестяного лукошка, въ которомъ варится рыба для Шемейки, и этого островка посреди пороговъ.— Воображаю, что они говорятъ теперь про меня. Ну что же, я имъ ничмъ не обязана. За все, что я отъ нихъ получила, я заплатила имъ дорогой цной.

Вотъ и мн, наконецъ, довелось сторожить сонъ того, кто дорогъ мн. Если бы онъ только хорошенько отдохнулъ! Какъ онъ былъ красивъ, совсмъ какъ лсной богъ въ туманный лтній вечеръ. Онъ взялъ меня и перенесъ по воздуху сюда.— А что же будетъ дальше? Оставитъ ли онъ меня здсь, или самъ исчезнетъ, какъ дымъ? Все равно. Во всякомъ случа для меня всегда есть выходъ — водопадъ.

Шемейка пошевелился во он.

— А, можетъ быть, мн и не придется бросаться въ водопадъ? Можетъ быть, это еще не конецъ? А теперь только и начнется… Я такъ давно ждала того, кто придетъ и возьметъ меня съ собой. И вотъ онъ пришелъ и увезъ.

Марья беретъ лукошко, уха готова. Она тихонько подходитъ къ лодк, въ которой спитъ Шемейка. Лицо его закрыто платкомъ отъ комаровъ, и она не можетъ разсмотрть это, по зато она видитъ его сильную грудь, все его стройное тло, и у нея является желаніе покрыть его ласками, но она боится разбудить спящаго — Надо поискать чего-нибудь вкуснаго къ тому времени, когда онъ проснется.— Марья пошла въ глубь острова. Берега его поросли березой и ивой, а посредин возвышался холмъ, который сплошь былъ покрытъ желтыми ягодами морошки. Внизу между камнями росла малина.

VI.

Шемейка проснулся. Гд онъ? Что случилось?.. Онъ все припомнилъ.

— Опять я съ ума сошелъ. Опять надлалъ глупостей. Эта исторія будетъ стоить мн большихъ непріятностей… Дернуло же меня! Какое мн дло до чужихъ женъ. Что мн съ ней теперь длать? Взять ее съ собой или свезти обратно? Но вдь она начнетъ ревть, привяжется ко мн… Если бы она сознавала свое благо, то сама попросила бы меня свезти ее домой. Она скажетъ, что заблудилась, отыскивая коровъ, и никто ничего не узнаетъ.

Но никто не обнималъ меня такъ, какъ она. Она говоритъ, что обнимала въ первый разъ въ жизни, жаль отпускать ее!

Шемейка слъ и тутъ только увидалъ зелень, которой была украшена лодка.— Вчно он занимаются такими глупостями. Лучше дала бы мн чего-нибудь пость!

Шемейка страшно голоденъ.

— Она развела огонь, но къ чему? Тутъ все-равно ничего не достать. Ужъ не для того ли, чтобы т, кто преслдуетъ Насъ, могли узнать, гд мы скрываемся. Кто знаетъ, можетъ быть, они подкарауливаютъ меня теперь гд-нибудь въ порогахъ?

Шемейка выскочилъ изъ лодки, раскидалъ костеръ и бросилъ обугливавшіеся сучья и втки въ воду. Потомъ онъ повернулся къ лодк, оборвалъ съ нея зелень, вынулъ свой мшокъ съ кускомъ черстваго хлба и остатками соленой рыбы и сталъ сть.

Марья стояла за кустомъ и наблюдала за нимъ. Она собиралась уже тихонько подойти и обнять его, какъ вдругъ ее поразило выраженіе его лица.— Что съ нимъ? Онъ сердится? На кого? Ужъ не на меня ли? Какіе у него непріятные глаза.— Ахъ, да вдь онъ просто голоденъ! Бдный! Онъ жуетъ этотъ черствый хлбъ и не знаетъ, что я приготовила ему уху и набрала ягодъ.

— Что, не нравится?— Шемейка услыхалъ за своей спиной смхъ и увидалъ Марью.

Онъ былъ очень золъ, и ему показалось, что она стара и не крясивя.

— Чего ты смешься?

Марья засмялась еще громче, вспомнивъ ту пріятную неожиданность, которую она приготовила ему.

— Неужели у тебя ничего больше нтъ?

Шемейка не отвчалъ ей, сердито жуя хлбъ, и вдругъ выплюнулъ это.

— Я приготовила теб кое-что,— сказала Марья, беря изъ-за камня лукошко съ ухой.

— Что у тебя тамъ?

— Немного вареной рыбы.

— Откуда ты ее достала?

— Не скажу — попробуй скоре!

Шемейка взялъ изъ рукъ Марьи лукошко и принялся сть, набивая себ ротъ рыбой.

— Откуда ты достала ее?

— Въ твоей шапк я нашла крючокъ и лесу, а удочку я сломала на берегу.

Шемейка съ жадностью лъ. Марья ждала, что онъ предложитъ и ей пость вмст съ нимъ. Не оттого, что она была голодна, а просто такъ, Юха это всегда длалъ. Онъ никогда не начинать сть безъ нея.— Однако, у него все еще тотъ же сердитый видъ. Можетъ быть, я надола ему?

Шемейка, наконецъ, всталъ, и когда она подняла голову, то увидала, что выраженіе его лица совершенно измнилось. Онъ вытеръ себ ротъ съ видомъ человка, который нался досыта. Ну, конечно, онъ былъ только голоденъ, и Марья такъ обрадовалась этому открытію, что готова была броситься къ нему на шею, но вмсто этого дала ему ягоды.

— А вотъ и еще кое-что.

— Ягоды? Когда ты успла набрать ихъ?

— Пока ты спалъ.

— Очень вкусныя, и рыба тоже.

Шемейка лъ, а Марья держала передо нимъ берестяное лукошко. Теперь ему ужъ не казалось больше, что она стара и некрасива.

— Пошь и ты, я не могу състь всего.

— Я ла пока собирала… если что-нибудь останется…

Марья вздрогнула, она хотла сказть что-то и не могла. Наконецъ, она выговорила:

—… если что-нибудь останется, то вдь это можетъ пригодиться теб въ слдующій разъ…

— А ты какъ?

Шемейка обнялъ ее.

— Мн ничего не нужно.

— Отчего? Скажи отчего?

— Мой путь короче, чмъ твой.

Марья попробовала высвободиться изъ его объятій, по онъ не выпускалъ ее.

— Разв ты не подешь со мной?

Марья не могла прочесть въ его глазахъ, какого отвта онъ ждетъ отъ нея, и поэтому промолчала.

— Куда же ты пойдешь? Домой?

— Ни за что!— воскликнула она и вырвалась отъ него.

— Куда же?

— Куда-нибудь. Свези меня на берегъ, а тамъ я найду… Рыданія подступали у нея къ горлу, но она сдерживала ихъ.

— Теб, значить, уже надоло,— сказалъ Шемейка, пробуя придать своему голосу оггнокъ укора.

Лицо Марьи приняло такое выраженіе, словно передъ ней предстало какое то видніе.

— Если бы даже всему этому и насталъ теперь конецъ, то я пережила то, о чемъ мечтала всю свою жизнь!

Въ глазахъ Шемейки вспыхнулъ огонь, и кровь горячей волной прилила къ его сердцу. Много женщинъ любило его, много ему приходилось видть самыхъ разнобразныхъ взрывовъ чувствъ, но ни разу не видлъ онъ такого лица, какое въ эту минуту было у Марьи.

— Ты должна похать со мной, Марья!

— Вдь ты не хочешь…

— Конечно, хочу!

— Да? Правда?— прошептала она и бросилась къ нему на грудь.

— Насильно я тебя не возьму съ собой, но если только ты…

Тогда Шемейка прижалъ ее къ себ, и Марья заплакала отъ радости при мысли, что ей не надо топиться. А это она ршила сдлать, если бы Шемейка бросилъ ее.

——

Bсe это было какимъ то волшебнымъ сномъ: бшенная зда по порогамъ, островъ, потомъ снова поздка по извивающимся стремнинамъ между нависшими скалами и поваленными въ воду соснами. Иногда Марья садилась на носъ и гребла, ее смнялъ Шемейка, и она становилась на корму и правила. Если одинъ изъ нихъ улыбался, другой отвчалъ ему улыбкой, и время летло въ веселыхъ разговорахъ, которые постоянно заканчивались вопросамъ: ‘Ты моя?’ — ‘Зачмъ ты это спрашиваешь?’ — ‘Теб хорошо?’ — ‘Ну, конечно, ты самъ знаешь это’.— А когда наступало молчаніе, то мысли Марьи не шли дальше волны, плещущейся о борта лодки. Сонъ продолжался и тогда, когда они вышли на беретъ, пошли по болоту, потомъ по песчаному берегу, поросшему соснами. И всюду ихъ ждали лодки, какъ будто нарочно спрятанныя для нихъ какой то доброй феей: всюду были сложены костры, и приготовлена постель изъ листьевъ и травы въ землянкахъ, гд они оставались на ночь… Кто заботится обо всемъ этомъ? Шемейка только улыбался, когда Марья задавала ему этотъ вопросъ.

— Лягъ на носъ и отдохни немного,— сказалъ онъ ей однажды, когда они хали по очень бурному мсту.— Лягъ и закройся передникомъ.

Марья чувствовала, какъ лодка вздрагивала каждый разъ, когда онъ длалъ взмахъ весломъ, какъ волны съ тихимъ журчаніемъ плескались о носъ лодки… и вдругъ она замедлила ходъ и остановилась. Марья не успла сдернуть съ лица передникъ, какъ сильныя руки подняли ее и перенесли на беретъ.

— Гд мы?

— Мы пріхали.

Марья увидла передъ собой свтлый песчаный берегъ, немного выше зеленую полянку, березовый лсъ, а дальше высокія горы. На полянк подъ густой плакучей березой стояла небольшая хижина.

— Я обманулъ тебя, вотъ это и есть мой домъ, моя усадьба.

Марья воскликнула съ нжностью:

— Шемейка!

Она почувствовала себя такой растроганной, что глаза у нея наполнились слезами, и сердце затрепетало отъ наполнившаго его счастья.

— Я и теперь обманулъ тебя, Марья. У меня есть и другой домъ. Если хочешь, подемъ туда, а нтъ — останемся здсь.

— Останемся здсь.

— Только мн придется ухать ненадолго.

— Хорошо.

— Ты не боишься остаться здсь одна?

— Нтъ, если бы даже ты вернулся черезъ годъ, черезъ два — только бы ты вернулся ко мн!

VII.

Юха сидитъ въ изб въ какомъ то полузабыть и напрасно старается отдать саб отчетъ въ томъ, утро теперь или вечеръ, и все тотъ же ли это день или съ тхъ поръ прошло много дней и ночей. Изъ того, что случилось за это время онъ помнитъ не все. У него такое чувство, будто половина его существа ошеломлена чмъ то. Она безчувственна, какъ его больная нога, и когда до нея прикасаются, то кажется, будто трогаютъ что то чужое, будто это принадлежитъ другому человку.

Онъ не могъ припомнить, гд онъ былъ, но ему кажется, что онъ все ходитъ на одномъ и томъ же мст: налво вода, направо густой лсъ, а прямо передъ нимъ топкое болото. Онъ помнилъ, что потерялъ шапку и поднялъ ее. Однако, было еще что то очень важное, въ чемъ ему хотлось разобраться, и онъ такъ напряженно думалъ объ этомъ, что у него разболлась голова, только лвая половина головы, а другая была безчувственна.

Случилось что то, но что именно? Кто сломалъ эту доску въ полу? Кто бы это могъ быть?..

И вдругъ омъ вспомнилъ, что это онъ самъ.

Но почему онъ это сдлалъ? Онъ хотлъ ударить свою мать, но за что?

Опять все закружилось, точно въ вихр.

Ему послышался какъ бы отдаленный крикъ:— Ты лжешь!— Да вдь онъ самъ и крикнулъ это. И тутъ онъ вдругъ отчетливо припомнилъ все ршительно: какъ онъ выбжалъ изъ избы и крикнулъ:— Ты лжешь!— и продолжалъ кричать эти два слова, обгая кругомъ озера, падая, снова поднимаясь и ковыляя дальше, какъ бы преслдуя кого то.

Нтъ, это не была ложь. Это правда, она ушла. Ея не было больше… Во всемъ тл, а особенно въ сердц онъ почувствовалъ такую невыносимую боль, что ротъ его судорожно искривился, точно для того, чтобы издать стонъ, но онъ не произнесъ ни звука. И снова все смшалось…— А между тмъ, все осталось по-старому. Не можетъ быть, чтобы Марья ушла. Нтъ, нтъ, это только сонъ! Отчего же я не просыпаюсь? Неужели же я не проснусь прежде, чмъ не задохнусь отъ этого мученія?..— И онъ вдругъ испустилъ крикъ, какъ человкъ, котораго душитъ кошмаръ. Онъ стоялъ посреди комнаты съ вытянутыми впередъ руками… кто-то выскочилъ откуда то въ рубашк и бросился бжать…— Кайса!.. Не бойся… я не сдлаю теб ничего дурного.

Работница вернулась обратно.

— Я такъ испугалась… вамъ надо лечь… вы совсмъ мокрый…

Юха приходитъ въ себя и идетъ на крыльцо. Брезжитъ разсвтъ. Изъ-подъ крыльца вылзаетъ собака и трется о его колни. Онъ идетъ къ берету. Сти висятъ на томъ же мст, гд ихъ повсили тогда… Такъ все это правда. Чтобы чмъ-нибудь заняться, Юха начинаетъ разбирать сти.— Да, да ея нтъ! И нечего хотть, чтобы этого не было. Напрасно ты сломалъ полъ, разъ Кайса сама видла, что она бросилась къ нему. Да, все это случилось съ тобой, а не съ кмъ-нибудь другимъ.

Сти были разобраны, и онъ съ такой силой бросилъ ихъ въ лодку, что камни застучали о дно.

… Они пришли сюда вмст. Можетъ быть, уже тогда у нихъ все было ршено… а у нея хватило духу говорить со мной о прежнихъ уловахъ… Они молоды и красивы, а я старъ и некрасивъ. Неудивительно, что она бросила меня для него. Ну что же, бери, бери ее!

Движенія Юха становились все порывисте, онъ не замчалъ, что рветъ одного червяка за другимъ.

Она такъ просто приняла его подарокъ. Для него, а не для меня, затопила она баню. И постель она приготовила ему у себя въ каморк. Это ложь, что она убжала отъ матери. Лучше бы она сразу сказала мн тогда всю правду. Я не задержалъ бы ее, конечно, нтъ. Но такъ, втихомолку… украдкой…

Имъ вдругъ овладла такая слабость, что онъ съ трудомъ дотащился до своей постели, свалился на нее и моментально заснулъ.

Онъ проспалъ весь день, до самаго вечера.

Было ясно, прохладно, сверный втеръ только что затихъ. Мать и Кайса доили коровъ.

Что случилось, того не поправишь. Она ушла, ну и Ботъ съ ней! Онъ собралъ нсколько Марьиныхъ платьевъ, чтобы снести въ ея каморку. При вход туда, онъ вдругъ почувствовалъ запахъ кожи, смазныхъ сапогъ… Онъ быстро заперъ дверь на ключъ, сунулъ ключъ въ карманъ, пошелъ на берегъ и бросилъ его въ воду. Потомъ онъ началъ косить сно и проработалъ всю ночь напролетъ до слдующаго дня, когда солнце стояло уже высоко на неб.

Вс чувства въ немъ замерли. Онъ ходилъ, какъ во сн и какъ во сн исполнялъ вс свои обязанности.

— Кажется, все идетъ на ладъ,— сказала какъ то старуха Кайе.— О ней никто больше и не думаетъ.

— Ахъ нтъ, такъ нехорошо, что онъ все молчитъ.

— Онъ никогда не былъ болтливымъ.

— Да, да, но только… я слышала, какъ онъ по ночамъ стонетъ, а днемъ разговариваетъ самъ съ собой.

— Что онъ говоритъ?

— ‘Что ты сдлала? Что ты сдлала?’ — Онъ скучаетъ по ней.

— Это пройдетъ.

— Нтъ, онъ не забудетъ ее.

— Ну, такъ я помогу ему.

Когда Юха кончилъ сть, мать сказала ему:

— Ты, кажется, все ждешь, что она еще вернется?

— Не стоитъ объ этомъ говорить,— вяло замтилъ Юха.

— Я знаю, что ты все ждешь и надешься. Но только, если она и вернется сюда, то это будетъ вовсе не для тебя, а просто потому, что ее оттуда выгонятъ, и ей некуда будетъ идти.

— Оставь это.

— Она всегда говорила, что ты слишкомъ старъ для нея.

— Кому она это говорила?

— Всмъ, кому попало. ‘Скоре бы онъ умеръ, этотъ кривоногій, тогда я найду себ молодого’.

Къ крайнему удивленію матери, Юха вдругъ расхохотался.

— И нашла! Молодого, красиваго. И слава Богу, разъ ей хотлось этого. Къ чему ей было мучиться со мной! Посмотри, какъ я смшно хожу, нога у меня совсмъ, какъ сломанное крыло мельницы.

При этихъ словахъ Юха всталъ и заковылялъ по комнат, нарочно выворачивая и откидывая въ бокъ свою больную ногу.

— Стыдись, вдь ты взрослый человкъ!

— А вотъ, если кто-нибудь сыграетъ мн, то я покажу, какъ она пляшетъ. Спой мн, мать.

Онъ засмялся еще громче, началъ подпрыгивать, пть и, все продолжая напвать, вышелъ съ топоромъ на дворъ.

— Вотъ видишь,— сказала старуха, обращаясь къ Кайс,— онъ уже шутить.

Когда Юха вечеромъ пришелъ домой, то онъ, повидимому, былъ въ хорошемъ настроеніи. Онъ подсмивался и шутилъ все время, пока мылся въ бан.

— Прошлую субботу моя старуха поддавала мн жару, а теперь у меня нтъ никого… никого… и никого и не будетъ… тра-ла-ла… тра-ла-ла! Плесни-ка еще воды своему сыну, мать. Не все ли равно, кто это будетъ длать? Ушла моя старуха… ушла… ушла… съ русскимъ ушла она! А что же тутъ такого? Я могу взять себ другую. Правда? Вдь я могу взять себ новую жену?— спросилъ онъ еще разъ.

— Ну еще бы,— довольнымъ тономъ отвтила мать.

— Даже въ томъ случа, если старая еще жива?

— Того, кто перешелъ границу, уже нтъ больше въ живыхъ.

— И я тоже такъ думаю. А тмъ боле, если она ушла по своей собственной вол.

— Я раздобуду теб новую.

— Отлично. Но смотри, главное, чтобы она была теб по сердцу. А бдную я самъ не хочу.

— Для такого хозяйства, какъ у тебя, не трудно найти хоть какую угодно богатую.

— Надо будетъ выстроить для нея новую избу. Вотъ увидишь, какой я выстрою ей домъ. На каменномъ фундамент и съ настоящими дымовыми трубами. Найди мн, мать, молоденькую, красивую, которая народила бы мн дтей. Она у меня будетъ жить со служанками, какъ жена священника. Сама она будетъ только шить да вязать.

— Избу, пожалуй, можно оставить старую.

— Нтъ, разъ я сказалъ, что выстрою новую, значить такъ и будетъ.

— На какія деньги ты будешь строить?

— На какія? На какія?

Юха спустился съ полка и вышелъ изъ бани, продолжая повторять эти слова. Онъ сидлъ на крыльц, когда мать черезъ нсколько времени подошла къ нему.

— На какія деньги, спрашиваешь ты? А на что ты думаешь стоить тамъ эта гора, покрытая лсомъ? Видла ты, насколько я ее вырубилъ? Я найму людей, и мы очистимъ ее сверху до низу. А когда мы начнемъ обжигать ее, то дымъ будетъ виденъ сразу въ двухъ государствахъ… А потомъ мы пошлемъ въ Карелію къ Марь, чтобы сообщить ей новость: ‘густой дымъ, который ты видла, поднимался съ лсоски твоего покойнаго Юха… покойнаго мужа… нтъ, бывшаго мужа, богача-крестьянина изъ Раяваара. Онъ взялъ себ молоденькую жену и выстроилъ ей домъ такой же, какіе бываютъ въ городахъ. Онъ больше совсмъ не грустить — наоборотъ, онъ радуется, что нашелъ жену, которая народить ему дтей. А самъ онъ помолодлъ и не хромаетъ больше’. Ты не вришь, мать, что у меня изъ-подъ земли вырастетъ домъ? Разъ, два, три и готово!

— Отчего же нтъ, врю.

— А ты думаешь, что я еще могу жениться?

— Конечно.

— Скоре, мать, торопись! А то вдругъ старая вернется… Что ты тамъ длаешь?— Если кто-нибудь изъ кареловъ будетъ прозжать мимо, то передай ей отъ меня поклонъ.

— Нтъ, ей то поклоновъ я не пошлю.

— Скажи, что я доволенъ и радуюсь тому, что она ушла. Пусть она не думаетъ, что это огорчило меня — нисколько! Онъ, молъ, молодетъ не по днямъ, а по часамъ, живя со своей новой, молоденькой женой. Онъ вырубилъ гору, выстроилъ новый домъ, совсмъ, какъ въ город… Пойдемъ, мать, мы какъ слдуетъ поговоримъ обо всемъ… Скажи, что здсь есть новая хозяйка, но если старой случится быть здсь по близости, въ этихъ краяхъ, то она можетъ навстить насъ… мы будемъ рады…

— Что, разв я не была права?— сказала Кайса.— Съ нимъ творится что то неладное.

— Молчи, не твое дло!

Ночью старуха тихонько подкрадывается къ двери сына и слышитъ его стоны и тяжкіе вздохи. ‘Ахъ, Марья, что ты надлала? За что? За что?’

И ни одна ночь не проходить безъ вздоховъ и стоновъ, хотя днемъ онъ всегда смется и поетъ.

VIII.

Марья сидитъ одна на порог избушки. Передъ ней разстилается гладкая, ровная поверхность озера. Марья пристально всматривается въ даль, не детъ ли кто-нибудь. Нтъ, никого не видно, но можетъ быть, завтра? А если онъ не прідетъ ни завтра, ни послзавтра, то вдь я и одна проживу здсь.

Они вмст ставили въ лсу силки, ловили рыбу, закидывали сти, вытаскивали ихъ, чистили рыбу, солили и сушили ее. Марья себ раньше даже и представить не могла всего того, что она пережила за эти нсколько дней. Только бы ей навсегда можно было остаться здсь. Ему придется поправить къ зим баню, выстроить небольшой хлвъ и привезти сюда изъ дому одну корову.— Столько то сна, чтобы прокормить одну корову, я соберу на берегу и въ лсу.

Передъ отъздомъ Шемейка ни слова не сказалъ ей о томъ, что онъ собирается предпринять. Толькобы съ нимъ не случилось чего-нибудь недобраго! Онъ веллъ терпливо ждать его. И вотъ Марья изо дня въ день сидла на порог и ждала, не зная даже, гд она находится, и какъ отсюда надо выбраться. Бросивъ послдній взглядъ на озеро, она вошла въ избу и легла на широкую постель. По ночамъ она прислушивалась къ гулу водопада, къ плеску волнъ, набгающихъ на берегъ, и къ шуму лса, до тхъ поръ, пока, наконецъ, не засыпала, прижавшись къ стн, чтобы оставалось еще мсто, если бы милый вернулся…

Наступало утро, одно утро за другимъ, а милый все не возвращался. ‘Ну такъ что же? Я подожду’. И длинные ряды развшанной для сушки рыбы становились все длинне…

Былъ дождливый, ненастный день. Черезъ крышу протекала вода. На всемъ лежала печать тоски и унынія.

Марья на вс лады пробовала утшить и подбодрить себя. Но когда наступилъ вечеръ, по ея лицу катились слезы, а на слдующее утро она проснулась съ тяжелымъ, безотраднымъ чувствомъ на сердц.

‘Почему онъ оборвалъ тогда съ лодки зелень? И отчего у него было тогда такое сердитое, недовольное лицо? Кто онъ такой? Вдь я пошла за нимъ, совершенно не зная его’.

Послышались шаги. Марья бросилась къ двери и въ одно мгновеніе раскаялась во всхъ сеоихъ мысляхъ.

Но это былъ не Шемейка, а старый, дряхлый старикъ, который стоялъ въ дверяхъ и стряхивалъ съ куртки воду.

— Вотъ какъ,— сказалъ онъ,— здсь живутъ?

— Кто вы такой? Вы не здшній?

— Ты почемъ это знаешь?

— По говору.

Марья усадила старика и поставила передъ нимъ на столъ ду.

— Пріхалъ сюда посмотрть, что подлываетъ мое зимнее жилище,— сказалъ старикъ, немного утоливъ свой голодъ.

— Вы живете здсь зимой?

— Я самъ и выстроилъ эту избушку, и баню также. Я увидлъ дымъ и вотъ пріхалъ узнать, въ чемъ дло.

— Почему вы не живете здсь лтомъ?

— Имъ нужна была рыбачья хижина, и я переселился тогда на другую сторону.

— Я пріхала бы къ вамъ въ гости, если бы знала, что вы живете здсь. Что вы длаете?

— Присматриваю за ихъ стями.

— Какъ вы попали сюда?

— Они сожгли мой дворъ, а меня увели къ себ.

— Кто же сдлалъ это?

— Старый Шемейка, отецъ молодого.

— Но вдь теперь вы могли бы ухать?

— Да нсколько лтъ тому назадъ я былъ на родин… и вернулся обратно…

— Были вы когда-нибудь въ дом Шемейки?

— Приходилось.

— Ну, какъ тамъ у нихъ?

— Большое село, говорятъ, похоже на городъ. Я то самъ въ город никогда не бывалъ, такъ не знаю. Самый большой дворъ принадлежитъ Шемейк. Нтъ у нихъ ни земли, ни скота, только три коровы. Занимаются они торговлей, разбоями, обманомъ, но живутъ богато. Сынъ разъзжаетъ повсюду, а мать сидитъ дома и присматриваетъ за хозяйствомъ, да за служанками.

— Какая она?

— Добрая старуха и тароватая.

— Ну, а сынъ?

— Теб самой лучше знать.

— Значитъ, зимой мы будемъ жить вмст?

— Нтъ, тебя врно отвезутъ туда.

— Не думаю.

— Другія здсь на зиму никогда не оставались.

— Какія другія?

Старикъ не отвтилъ на ея вопросъ и замтилъ:

— Я пріхалъ сюда, чтобы узнать, не вернулся ли онъ, и не прислала ли мн старуха чего-нибудь?

Старикъ ухалъ. Марья стояла на берегу и съ грустью смотрла ему вслдъ.

——

На слдующій день, когда Марья возвращалась домой съ рыбной ловли, она увидала у берега лодку, и вся затрепетала отъ радости, думая, что на этотъ разъ наврное пріхалъ Шемейка. Но изъ избушки вышли три женщины, и смясь и болтая, побжали къ ней навстрчу.

— Вотъ она! Вотъ она!

— Въ чемъ дло?— спросила Марья.

— Такъ ты и есть наша новая хозяйка?

— Кто вы такія?

— Мы изъ дома Шемейки пріхали взглянуть на тебя. Мы слышали, что онъ взялъ себ новую, и не могли утерпть, чтобы не посмотрть, какая она. Мы подумали, что, наконецъ то, онъ обзаведется женой. Такъ вотъ ты какая! Вотъ, кому онъ достался!

— Не знаю… Онъ давно уже ухалъ и все не возвращается.

— Ничего, скоро вернется. Онъ ухалъ къ сосдямъ въ гости. У него много дла, много друзей… Скажи, кто ты такая? Откуда? И какъ все это случилось? Онъ увезъ тебя силой, или ты сама ушла съ нимъ?

Марья не успвала отвчать на вс ихъ вопросы, такъ какъ он болтали, перебивая другъ друга.

— Ты будешь добра съ нами?

— Кто вы такія, его служанки?

Вс три переглянулись и засмялись.

— Скажи ты, Аня.

— Служанки?.. Теперь да…

— Но не раньше.

Нсколько минутъ он молча смотрли на Марью, а она на нихъ.

— О, какъ намъ хотлось имть новую хозяйку,— начала Аня, стройная, хорошенькая двушка.— Старуха очень добрая и хорошая, но молодая все-таки лучше. У него большой домъ, насъ много, и мы вс будемъ ухаживать за тобой и исполнять вс твои приказанія. Старуха съ радостью уступитъ теб веденіе хозяйства, какъ только увидитъ тебя. Она передастъ теб ключи. ‘Позжайте, посмотрите, какая она’, сказала она, ‘какъ я была бы рада, если бы онъ, наконецъ, женился’. Разскажи же мн…

— Да вдь вы не даете мн и слова сказать, — засмялась Марья.— Что мн разсказывать?

— Кто ты такая и какъ тебя зовутъ?

— Марьей.

— Марья? Красивое имя… И какіе грустные глаза. Ты высокая, стройная… настоящая красавица, какъ разъ такая, какую всегда мечталъ найти себ Шемейка. А теперь разскажи о своей родн.

— У меня нтъ родныхъ.

— А, значить, ты сирота? И дома у тебя нтъ?

— Нтъ, есть, только я ушла изъ своего дома.

— Ты жила одна, что ли, или съ братомъ?

— Нтъ, съ мужемъ.

— Ты вдова?

— Нтъ.

— Твой мужъ живъ?

— Да.

Он такъ и окаменли на мст и широко раскрытыми глазами смотрли на Марью.

— Такъ ты не двушка?

Он сразу сдлались печальными.

— Значитъ, Шемейка привезъ себ не жену!

— Только такъ, на лто!

— Какъ и всегда!

— Нашъ священникъ не обвнчаетъ его съ чужой женой. Нтъ, онъ не сдлаетъ этого.

— А неповнчанной жен старуха ключей не передастъ.

— Ужъ конечно.

— Ты будешь такой же рабой, какъ и мы?

— Рабой?

— И насъ онъ привезъ сюда на лто, а осенью сдалъ матери въ служанки.

— Подумать только, что у тебя былъ и собственный домъ, и земля, и коровы. Бдняжка!

У Ани даже глаза наполнились слезами отъ жалости къ ней.

— Шемейку тоже жалко, онъ такъ и не нашелъ себ жены. А насъ у него и безъ того много.

— Сколько васъ?

— Подожди…дай сосчитать…пять! Ты шестая.

— Я не поду туда, — заявила Марья ршительно.

— Что ты? А куда же ты днешься? Старуха очень добрая. Вдругъ съ озера послышались мужскіе голоса и плескъ веселъ.

— Это детъ Шемейка со своими товарищами!

— Скоре, скоре, а не то онъ насъ отдастъ имъ!

— Вотъ теб да, Марья. А это для старика Маттса.

И, бросивъ на полъ два мшка съ провизіей, он выбжали изъ хижины.

IX.

Съ берега послышались крики, смхъ, ругань, потомъ опять взрывы смха. Впереди шелъ Шемейка, а за нимъ, на нкоторомъ разстояніи, вс остальные. Марья забилась въ самый дальній уголъ избы.

— Халло, Марья! Эй! Гд же хозяйка?

Онъ съ трудомъ переступилъ черезъ порогъ.

— А, вотъ гд ты. Почему ты не встрчаешь насъ? Это что за мшки?

Глаза у него были совсмъ мутные, и колни дрожали.

— Не знаю,— пробормотала Марья, пытаясь проскользнуть мимо него въ дверь.— Твои двушки привезли ихъ сюда.

— Ура! Это да! Сюда, друзья мои! Мы можемъ и пость, какъ слдуетъ, и выпить. А вотъ и она, моя новая… Идите сюда, взгляните на нее!

Онъ обнялъ Мапью за шею и не пускалъ. У двери полукругомъ стояло нсколько парней. Марья напрасно изо всхъ силъ старалась вырваться изъ рукъ Шемейки.

— Ее надо качать. Качайте мою милую!

— Да, да, качать ее!

Они схватили Марью на руки и нсколько разъ подбросили выооко въ воздухъ, пока ей не удалось, наконецъ, высвободиться отъ нихъ. Она выбжала изъ хижины и спряталась за уголъ.

Отъ всхъ нихъ такъ и несло водкой. По всему было видно, что они пили нсколько дней подрядъ. Прикосновеніе ихъ рукъ жгло ее, какъ огнемъ, и возбуждало въ ней отвращеніе. И въ ихъ то объятія онъ бросалъ ее — нечего сказать, хорошее привтствіе посл долгой разлуки!

Шемейка вышелъ изъ хижины и отыскалъ ее.

— Не уходи, Марья. Теперь мы будемъ веселиться. Ты очень скучала?

— Оставь меня.

— Я никакъ не могъ пріхать раньше. Ты затопила баню?

— Она топилась каждый вечеръ съ тхъ поръ, какъ ты ухалъ.

— Да, я никакъ не мотъ вернуться раньше. Развеселись и поставь на столъ ду, которую прислала мать.

— Это вы и сами можете сдлать.

Въ глазахъ Шемейки сверкнулъ огонекъ.

— Нтъ, это твое дло.

— Мое?

— Да, твое! А кром того, приготовь чай и присмотри за тмъ, чтобы все было въ порядк. А мы пока пойдемъ мыться.

Все это онъ проговорилъ повелительнымъ тономъ, какъ служанк, и затмъ ушелъ. Марья послушно развязала мшокъ, вынула оттуда ду, поставила на столъ и заварила чай. Услышавъ, что парни и Шемейка возвращаются изъ бани, она вышла на дворъ и спряталась позади избушки, у небольшого окна, въ которое она могла подслушать весь разговоръ.

— Куда же она длась? Почему она не наливаетъ намъ чай?— спросилъ какой то голосъ.

— Оставьте ее въ поко,— отвтилъ Шемейка.— Ода еще очень застнчива.

— Не нахожу, чтобы она была красива.

— Что ты, а мн она нравится.

— У нея такіе злые глаза.

— Да, прежде у тебя бывали лучше.

— Кто же, по твоему?

— Возьми хоть Аню.

Вдругъ Шемейка спросилъ:

— Чмъ же эта плоха?

— Сколько ей лтъ?

— Къ чорту лта, лишь бы она вообще была хороша!

— А что она… хороша?

— Еще бы! Когда она первый разъ обняла меня, то чуть не задушила.

— Вотъ не люблю такихъ, мн больше нравятся тихія, кроткія.

— Смотря по настроенію,— отвтилъ Шемейка.— Иногда одн, а иногда другія. То замужнія женщины, то молодыя двушки, то пылкія и страстныя, а то спокойныя и холодныя. Одна и та же очень скоро надодаетъ.

— Ну, у тебя еще ни одна не бывала такъ долго, чтобы она успла надость теб.

На это Шемейка ничего не отвтилъ. Другой голосъ замтилъ:

— Каждое лто новая.

— Что ты, случалось, что у меня два лта подрядъ бывала одна и та же.

— Пора теб подумать о женитьб,— произнесъ голосъ пожилого человка.— Вдь у тебя скоро весь домъ будетъ полонъ ими. Что ты съ ними будешь длать?

— Разв я не забочусь о нихъ?

— Я ничего не говорю.

— Ну, такъ чего же ты болтаешь зря?

— А эту ты увезъ отъ нашего стараго пріятеля въ Раяваара. У кого же мы теперь будемъ брать лодки? Поднимется цлая исторія. Родня у него большая, и намъ не миновать вражды и непріятностей. Положимъ, Шемейка не въ первый разъ длаетъ глупость. Снеси-ка ты лучше свою красавицу въ лодку и отвези ее обратно туда, откуда взялъ.

— И поблагодари за пользованіе.

— Нтъ, серьезно, послушайся моего совта.

— А не все ли равно? Война, такъ война!— безпечно воскликнулъ Шемейка.

— Молодецъ, Шемейка! Руку!

Поднялся невозможный шумъ, смхъ…

— Эй, Марья, чаю!— раздался вдругъ голосъ Шемейки.

Марья убжала въ лсъ. Она бжала до тхъ поръ, пока въ изнеможеніи не свалилась на землю. Онъ надругался надъ ней, точно раздлъ ее до-гола передъ этими пьяницами… Куда идти? Какъ спастись отъ нихъ? Домой, домой! О, Боже!— Она стала подниматься на гору, пробираясь черезъ заросли кустарника, все выше, выше. Наконецъ, она взобралась такъ высоко, что вс окрестности очутились передъ ней, какъ на ладони. А когда она поднялась еще немного, то увидала далеко на запад горы. Одна изъ нихъ съ раздвоенной вершиной… Да не ея ли это гора, ея домъ? Но какъ далеко!— Туда мн не найти дороги, да и трудно вынести такой тяжелый, длинный путь. А если даже я и вынесу, то зачмъ я пойду туда?..

На разсвт слдующаго дня Марья вернулась обратно. Повидимому, гости ухали. Все было тихо. Подойдя ближе, она услыхала громкій храпъ, доносившійся изъ хижины. Шемейка лежалъ поперекъ кровати и спалъ. Марья осторожно заперла дверь. Не запереть ли ее на засовъ? Поймать его, какъ крысу въ мышеловк… и сжечь живьемъ?

——

— Марья! иди сюда! Гд ты, Маркетта? Марьюшка! раздался изъ хижины голосъ Шемейка.

Голосъ былъ ласковый, заискивающій. Марья не тронулась съ мста. Черезъ нсколько минутъ Шемейка показался въ дверяхъ.

— Ахъ, вотъ гд ты! Иди же сюда. Гд ты была?

Марья молчала. Когда Шемейка подошелъ къ ней, она сейчасъ же встала.

— Оставь меня.

Шемейка хотлъ было обнять ее, но она такъ толкнула его, что онъ чуть не упалъ.

— Это… это что значитъ?— крикнулъ онъ сердито и схватилъ ее за руку.

— Я слышала весь вашъ разговоръ. Отпусти меня. У тебя здсь каждое лто бываетъ новая.

— Ужъ не думала ли ты, что ты первая?

— А на будущій годъ ты опять возьмешь себ другую.

— Ужъ не думаешь ли ты, что ты послдняя?

— Зачмъ же ты взялъ меня съ собой?

— Я бралъ? Разв ты не сама бросилась за мной?

Шемейка выпустилъ ея руку, и Марья сла на камень.

— Что мн теперь длать?— плакала она.

— Мать будетъ обращаться съ тобой такъ же хорошо, какъ и съ другими.

— Я не поду туда,— сказала Марья и вскочила.

— Тогда остается только отвезти тебя домой.

— Чтобы я принесла въ подарокъ мужу твоего ребенка?

— Моего ребенка?

— Да.

Шемейка сдлалъ гримасу.

— Скажи ему, что это его ребенокъ.

— Не могу.

— Почему?

— Просто потому, что не могу!— повторила Марья, выходя изъ себя.

— Въ такомъ случа скажи ему, что это мой. Я дарю его. Кто знаетъ, можетъ быть, онъ еще обрадуется подарку?

— Какъ, ты отдалъ бы ему свое собственное дитя?

— Конечно. У меня ихъ и такъ достаточно, несмотря на то, что я раздариваю ихъ направо и налво. А инотда случалось, что я отдавалъ ребенка вмст съ матерью.— Но ты не уходи, Марья. Я говорю глупости. Теб не нужно уходить, если только ты сама не захочешь. Я сдлаю тебя своей женой. Ну, или ко мн. А твоего ребенка, если это будетъ мальчикъ, я выведу въ люди. Перестань сердиться. Ты гораздо лучше другихъ… и… гораздо красиве…

Онъ наклонился къ Марь съ заискивающимъ выраженіемъ въ мутныхъ глазахъ. Губы его горли.

— Нтъ, во второй разъ ты ужъ больше не проведешь меня! И теб уже не придется больше хвастать, что я чуть не задушила тебя въ своихъ объятіяхъ. Оставь меня!

— Продолжай, продолжай, Марья, ты такъ красива, когда сердишься…

Тутъ Марья вспомнила, что нападающаго надо бить кулакомъ подъ самое сердце… Шемейка громко вскрикнулъ и выругался. Марья безъ чувствъ свалилась на землю.

X.

Марья сидитъ на скамь въ бан и вяжетъ чулокъ, качая ногой люльку. Заскриплъ снгъ на двор, дверь отворилась, и въ баню вошла старая женщина.

— Пойди пошь, Марья, а я пока покачаю его.

Марья молчитъ.

— Теб будетъ веселе пость вмст съ остальными.

— Нтъ, я лучше помъ здсь.

— Аня принесетъ теб, но только лучше пойди туда. Почему ты не хочешь?

— Я ужъ раньше говорила почему.

— Ты все такая же гордая и упрямая. Но, милая моя, не будь же такой кислой, а не то молоко твое испортится, и маленькій опять будетъ плакать.

— Онъ плачетъ не изъ-за молока.

— Всю ночь напролетъ раздается его пискъ.

— Онъ плачетъ оттого, что ему скучно безъ отца.

— Шемейка скоро вернется.

— Лучше, если бы онъ никогда не возвращался.

— Ты совсмъ напрасно говоришь это. Если бы ты не была замужемъ, то онъ давно женился бы на теб.

— Зачмъ ты вчно напоминаешь мн объ этомъ? Я и не навязывалась ему въ жены.

— Зачмъ же ты похала съ нимъ?

— Я была не въ въ своемъ ум.

— А впрочемъ, ты и тогда не годилась бы. Будущая хозяйка этого дома должна быть изъ хорошей, богатой семьи. Вдь онъ принадлежитъ къ самой знатной семь Кареліи. Наши предки отличались и въ войнахъ, и въ торговл. Умирая, отецъ его сказалъ: смотри, чтобы онъ женился на равной себ, да на молоденькой. Ты стара для него. Вонъ и лобъ у тебя весь въ морщинахъ, А посл кормленія ты состаришься еще больше. Шемейки не любятъ старыхъ, имъ нужны молоденькія, да новыя… Отецъ его былъ такой же, какъ онъ.

— Вы находите, что это хорошо?

— Первые три года посл свадьбы отецъ его даже не смотрлъ на другихъ. Я была молода и красива. Мн было всего шестнадцать лтъ, когда онъ увезъ меня въ своихъ саняхъ. Потомъ, когда я начала кормить, онъ сталъ брать себ двушекъ — мн это было безразлично, его хватало на всхъ.

— Какъ вы можете говорить это?

— Вдь онъ не всегда бывалъ мн нуженъ. Я охотно длила его съ тми, у которыхъ никого не было. Вотъ почему онъ всегда бывалъ такъ ласковъ и нженъ со мнюй. Если бы я обращалась съ нимъ такъ, какъ ты съ Шемейкой, то онъ давно бросилъ бы меня. Зато онъ и уважалъ меня. Онъ никогда не заставлялъ меня садиться за столъ вмст съ ними. Да и он сами не хотли этого. А ты вотъ сидишь здсь и киснешь, и не скажешь мн ни одного добраго слова. Подумай сама, что было бы съ тобой, если бы мы оставили тебя на зиму въ рыбачьей хижин? Ну, пойди теперь, пошь, а то кушанье остынетъ. Если ты будешь веселая, то и мальчикъ твой выростетъ здоровымъ и сильнымъ.— А вотъ и онъ проснулся. Посмотри! У него совсмъ отцовскіе глаза. Та-та! Ну, или же къ бабушк. Изъ тебя выйдетъ молодецъ.

Марья бросилась на скамью и залилась слезами.

— Ты опять плачешь. Перестань. Чего теб недостаетъ? Нтъ, я не вынесу этого. Зачмъ же ты пришла сюда? Господи, какъ она плачетъ! Что мн съ ней длать? Ну, хорошо, хорошо, оставайся здсь, я пришлю Аню.

Старуха ушла. Мало-по-малу Марья успокоилась, покормила ребенка и начала укачивать его.

Вотъ какъ, значитъ и его отецъ былъ такой же? Неужели же и сынъ?.. Нтъ, и работникомъ своего отца онъ тоже не будетъ. Объ этомъ ужъ я сама позабочусь. Что бы тамъ ни было, а здсь мы не останемся.

——

Сгустились сумерки, дверь въ баню отворилась, и со двора входигъ молодая, стройная двушка съ блднымъ, тонкимъ лицомъ. Она почти каждый вечеръ заходить къ Марь, чтобы поболтать съ ней, хотя Марья не просила ее объ этомъ. Ихъ разговоръ всегда вертится околю одного и того же.

— Не грусти, Марья.

— Странно, и тебя онъ тоже бросилъ, а между тмъ, ты не унываешь.

— Я радуюсь, если онъ иногда вспоминаетъ обо мн. Когда же онъ не обращаетъ на меня никакого вниманія, то я стараюсь не попадаться ему на глаза. Онъ цнить это. Я знаю, онъ рано или поздно опять придетъ ко мн.

— А ты и рада, и позволяешь ласкать себя, какъ собаку?

— Да, я обвиваю его шею руками, а онъ обнимаетъ меня и говоритъ: ‘Ни у кого нтъ такой тонкой таліи, какъ у тебя, Аня, и никто не уметъ цловать такъ, какъ ты’.

— Это онъ говорилъ и мн.

— Можетъ быть, но только я гораздо стройне и тоньше тебя.

— Не все ли равно?

— Да, бороться съ Шемейкой совершенно безполезно. Если ему надо ухать, ничто не можетъ помшать ему, если ему надо возвратиться — ничто не можетъ удержать его. Мой отецъ заперъ меня на чердакъ и самъ легъ передъ дверью. Такъ Шемейка пришелъ, перебросилъ отца черезъ изгородь и выломалъ дверь. Но вотъ уже нсколько лтъ, какъ онъ не обращаетъ на меня никакого вниманія. Другія живутъ съ нимъ въ рыбачьей хижин, другія топятъ ему баню. Онъ далъ мн Петю, и я сдлаю изъ него хорошаго человка. А кто знаетъ, быть можетъ, онъ когда-нибудь снова возьметъ меня съ собою вмст съ моимъ мальчикомъ, который будетъ играть на песчаномъ бережку. Если ты подешь туда лтомъ, то возьми меня съ собою, какъ служанку….

— Нтъ, я никогда больше не поду съ нимъ, если бы даже онъ на колняхъ молилъ меня объ этомъ.

— Что ты? А меня онъ даже билъ.

— Билъ?

— Да. Но потомъ сейчасъ же началъ цловать меня, заплакалъ и сталъ просить прощенія.

— И ты простила его?

— Ну еще бы.

Въ эту минуту кто-то позвалъ Аню. Она ушла, но общала скоро вернуться.

Марья стала упрекать себя: ‘Какъ я могла увлечься имъ? Что сдлалось со мной въ то воскресенье? Зачмъ я здсь? На рукахъ у меня ребенокъ до того похожій на отца, что мн даже больно смотрть на него’.— И въ глубин ея души зародилось одно желаніе, вначал смутное… если бы онъ былъ сыномъ Юха! Будь калкой, уродомъ, чмъ хочешь, но только его сыномъ. Нтъ, это невозможно. Вотъ уже нсколько лтъ, какъ я заперла свою дверь отъ него… а къ этому незнакомцу я сразу бросилась въ объятія, какъ летучая мышь на блый холстъ. И теперь я сижу здсь въ ожиданіи своей участи — я, которая могла хозяйничать у себя въ дом, и малйшее желаніе которой исполнялось съ радостью. Вмсто меня теперь всмъ распоряжается свекровь. Она печетъ хлбъ, доитъ коровъ, прядетъ на моей прялк, для нея пылаетъ огонь на очаг, для нея стоятъ на стол свжеиспеченные хлбы…— Интересно, что думаетъ обо мн Юха? Можетъ быть, онъ думаетъ, что я утонула или утопилась? И пусть, ему будетъ легче… Мн бы такъ хотлось, чтобы ему не было очень больно…

XI.

Однажды утромъ собаки съ лаемъ бросились къ берегу и съ лаемъ и тяфканьемъ сейчасъ же вернулись обратно. Это пріхалъ Шемейка. Наконецъ то! Но она не отворила двери, не выглянула въ окно.

Черезъ нсколько минутъ, вся запыхавшись, прибжала Аня и бросила на полъ узелъ съ платьемъ.

— Идемъ, Марья! Они здсь! Скоре одвайся!— крикнула она и повернулась, чтобы уйти, по остановилась и вдругъ бросилась Марь на шею.

— Онъ меня тоже поцловалъ! Онъ обнялъ меня и сказалъ: ‘Ты похорошла, Аня, и пополнла, но талія у тебя все такая же тонкая’. Идемъ скоре. Переодвайся же. Теперь они дятъ, потомъ отдохнутъ немного, а вечеромъ будутъ танцы. Очень можетъ быть, что завтра они уже отправятся дальше. У него подросла борода, по въ общемъ все такой же. Ну скоре!

Марья развязала узелъ. Въ немъ было нарядное платье и для нея и для мальчика. Но она только посмотрла и снова завязала узелъ.

Весь день ребенокъ плакалъ. На двор слышались голоса, топотъ лошадей и звонъ бубенчиковъ. Лошади ржали, собаки лаяли. Марья на зло самой себ длала видъ, что ничего этого не замчаетъ. ду ей забыли принести, но ей и сть не хотлось. Позже, съ наступленіемъ темноты она вышла на дворъ и увидала, что весь домъ освщенъ, а на двор горятъ зажженные факелы. Слышалось пніе, музыка и плясъ. Мальчикъ успокоился и заснулъ, Марья бросилась на скамью и покрылась шубой. Но чмъ больше она старалась не слушать, тмъ явственне до нея доносилась музыка.

— Завтра они удутъ и не вернутся до лта… Хорошо, что и на долю Ани выпала ласка. Теперь у нея будетъ о чемъ говорить.

Марья почувствовала сильную жажду. Она забыла запастись на ночь водой и пошла къ колодцу. Тутъ ею вдругъ овладло любопытство. Пойду-ка я туда! Но только въ этомъ будничномъ плать. Пусть онъ увидитъ меня такой… Я подойду къ нему и скажу: ‘Вотъ я… узнаешь меня…?’

Въ сняхъ толпился народъ. Она прижалась къ стн, но вскор ее протолкнули впередъ, и она очутилась у дверей, ведущихъ въ комнату. Она заглянула туда.

Посреди комнаты Шемейка одинъ плясалъ около цвтущей полной двушки. Онъ то присдалъ, то вскакивалъ, легко и ловко подпрыгивалъ въ воздухъ и снова присдалъ, по временамъ испуская рзкіе крики. Двушка гордо и спокойно кружилась на одномъ мст. Марья никогда раньше не видала этой двушки. Она была не отсюда, это было видно и по покрою платья. Значитъ опять новая. Можетъ быть, онъ собирается взять ее къ себ на лто? Марью охватило желаніе броситься къ ней, схватить ее за руку, вытолкнуть за дверь и крикнуть Шемейк въ лицо: ‘Вдь въ бан лежитъ твое дитя! Ты разв знаешь’?

Но вдругъ музыка оборвалась, потому что Шемейка совершенно неожиданно поднялъ двушку высоко въ во-здухъ и затмъ, посадивъ ее на скамейку у печки, выбжалъ въ сни. Пробгая мимо Марьи, онъ задлъ ее плечомъ, но не замтилъ.

Въ комнат снова заиграла музыка, и начались танцы. Въ сняхъ Марья попала въ страшную давку и прижалась къ косяку двери, чтобы ее не втолкнули въ комнату. Ее замтила Аня.

— Марья,— крикнула она,— входи же!

— Нтъ, нтъ.

Аня взяла ее за руку, пробуя втащить съ собой въ комнату. Марья вырвалась отъ нея и забилась въ самый темный уголъ сней.

— Отчего ты не хочешь войти? Идемъ вмст со мной.

— Я не хочу… оставь меня!

— Кто не хочетъ, и чего онъ не хочетъ?— раздался голосъ Шемейки, и онъ схватилъ факелъ, стоявшій у двери.

— Она здсь!

Шемейка подошелъ ближе и освтилъ Марью, которая сначала жалась въ углу, но потомъ, увидя его, выпрямилась и стала передъ нимъ, глядя ему прямо въ глаза. Вдругъ она выбила изъ рукъ его факелъ и бросилась вонъ изъ сней.

Сначала во взгляд Шемейки можно было прочесть любопытство, потомъ разочарованіе, равнодушіе и, наконецъ, отвращеніе.

А Марья нашла, что Шемейка сталъ еще лучше, еще красиве. Въ бан она рыдая опустилась на скамью.

— Зачмъ я пошла туда? Зачмъ я сунулась туда грязная, оборванная, вдь и я тоже могла бы принарядиться. Не придетъ ли онъ ко мн? Конечно, придетъ — если не для меня, то для ребенка. Онъ не удетъ, не повидавшись съ нами.

Подъ утро Марья задремала и вдругъ проснулась отъ криковъ и звона бубенчиковъ. Одни сани съ такой силой ударились объ уголь бани, что обугленный кончикъ лучины свалился на полъ. Черезъ нсколько минутъ все стихло. Марья отворила окошко. Уже разсвло. Дворъ опустлъ, исчезли сани, лошадь.— Они ухали!

Онъ ухалъ и даже не пришелъ взглянуть на своего мальчика.— Марья сняла нарядное платье и завязала его въ узелъ.

Кто то идетъ! Марья хватаетъ вникъ и начинаетъ подметать полъ. Это была старуха. На этотъ разъ она, видимо, была чмъ-то очень недовольна.

— Вотъ какъ, мое платье не годится этой гордячк, оно слишкомъ просто для нея — тогда я лучше возьму его себ.

— Да, конечно,— кротко отвтила Марья, надясь, что старуха сейчасъ уйдетъ и оставитъ ее въ поко. Однако, она не уходила — Они уже ухали, онъ ухалъ.

— И неизвстно, когда вернется. Онъ собирается захать въ Новгородъ, въ Москву и еще въ нсколько городовъ. Онъ выгодно скупилъ товаръ. Да, Шемейка уметъ торговать, вдь онъ изъ семьи купцовъ. Посмотримъ, когда онъ слдующій разъ вернется домой, кого онъ привезетъ съ собой. ‘Привози съ собой такую,— сказала я ему на прощанье,— которую ты сразу можешь ввести въ домъ, безъ того, чтобы завозить по дорог въ рыбачью хижину’. Вотъ что я ему сказала.

——

Въ одно холодное зимнее утро собаки снова съ лаемъ бросились къ берегу, навстрчу какому-то человку, потомъ съ сердитымъ ворчаньемъ прибжали обратно и остановились у бани. Марья услыхала, какъ дверь отворилась, потомъ сейчасъ же снова захлопнулась, потому что въ эту минуту раздался плачъ ея мальчика.

— Не плачь, не плачь, я собакъ не впущу къ теб,— послышался за дверью мужской голосъ.

Марья услыхала, какъ этотъ голосъ успокаивалъ собакъ, и потомъ все стихло. Она выглянула въ окошко и въ ту же минуту захлопнула его — Юха!

Она опустилась на скамью… Онъ былъ тутъ, отворилъ дверь и даже заглянулъ. Онъ услыхалъ крикъ ребенка и, чтобы не безпокоить его, заперъ дверь и не вошелъ. Зачмъ онъ здсь? Неужели меня выдадутъ? Что, если онъ придетъ сюда? Онъ убьетъ насъ!— Марья схватила ребенка на руки, чтобы скоре бжать отсюда, потомъ положила его обратно въ люльку. Нтъ, лучше бжать одной. Но вдругъ ею овладла такая слабость, что она въ изнеможеніи опустилась на скамью и не въ состояніи была пошевелить ни однимъ членомъ.

Потомъ, когда силы понемногу вернулись къ ней, она подошла къ окошку. Юха стоялъ на двор, окруженный женщинами. Казалось, онъ спрашивалъ о чемъ то, а женщины жестами отвчали ему: ‘Не знаемъ… никого не видали…’

Вышла старуха и предложила ему войти въ домъ. Сначала Юха поколебался, потомъ пошелъ за ней.

Марья насторожилась. Неужели, она скажетъ ему? Вотъ идетъ Аня…

— Онъ здсь.

— Да, знаю. Что ему надо?

— Ты видла его?

— Да, да… Что ему надо? Вы сказали, что я здсь?

— Нтъ, что ты!

— Вотъ онъ идетъ.

Юха вышелъ на крыльцо въ сопровожденіи старухи, сгорбившись медленно пошелъ къ своимъ лыжамъ и понесъ ихъ къ берегу.

— Онъ уходитъ,— шепнула Аня.

— Если онъ придетъ сюда, то скажи, что ребенокъ твой… и что меня увезли насильно…

— Нтъ, онъ не зайдетъ сюда… вотъ онъ сталъ на лыжи и ухалъ.

Об он смотрятъ въ пріотворенное окошко. Несмотря на далекое разстояніе, Марья могла различить въ яркомъ солнечномъ свт каждую пуговицу на поношенномъ полушубк Юха, каждый шовъ на его заплатанныхъ сапогахъ, каждую морщинку на его изможденномъ лиц. Онъ отпустилъ себ бороду, она совсмъ сдая, лохматая, глаза ввалились и имютъ такое же выраженіе, какъ тогда, когда онъ посл долгой работы въ лсу голодный и усталый возвращался домой. Взоръ его блуждаетъ, ротъ полуоткрытъ. Юха ни разу не посмотрлъ по направленію къ бан… Онъ оглядывается на домъ, изъ котораго только что вышелъ, смотритъ на противоположный берегъ, гд раскинуто нсколько дворовъ, отталкивается и съзжаетъ на ледъ.

— О, какъ мн жаль его,— шепчетъ Аня.— Какой онъ худой, больной, и ищетъ онъ тебя, точно мертвую. Какъ это Шемейка ршился отнять тебя у него?

— Вдь я сама… пошла за нимъ… не онъ. Я ухожу!

Марья бросилась къ двери. Когда же она отворила ее, то увидала старуху, которая загораживала ей путь.

XII.

— Вотъ онъ опять сидитъ и таращитъ глаза въ пространство,— говоритъ мать Юха презрительно, сидя за прялкой.

Юха вздрагиваетъ.

— Если она когда-нибудь и вздумаетъ вернуться, то теперь, въ весеннюю оттепель, ее ждать нечего.

— Нтъ, она не вернется.

Вдругъ его охватываетъ злоба.

— Если же она вернется и ты обидишь ее, то…

— То что?

— То знай, что ты и одной ночи не проведешь съ ней подъ этой крышей!

— Я уйду сама,— засмялась мать.— Не безпокойся. Какъ только она вернется, я уйду, теб не придется просить меня.

Юха теряетъ свою увренность.

Нтъ, она больше не вернется. А можетъ быть, онъ утопилъ ее, надругавшись надъ ней?

И тмъ не мене онъ продолжаетъ ждать. Но весною она такъ и не вернулась.— Значитъ, она вернется лтомъ. А если не теперь, то черезъ годъ. Все должно быть готово къ ея приходу. Зачмъ я бросилъ въ воду ключъ отъ ея каморки?

Однажды лтомъ, когда мать ухала въ церковь, Юха взломалъ замокъ на двери Марьиной каморки и сказалъ Кайс:

— Приведи здсь все въ порядокъ, какъ было раньше.

Работница до того обрадовалась, что на глазахъ у нея показались слезы.

— Я не думаю… нтъ… не можетъ быть, чтобы она сама ушла.

— Ты же видла?

— Не знаю… видла ли я что-нибудь…

— Что же ты въ конц-концовъ видла?

— Я видла, какъ онъ потащилъ ее, а она даже не звала на помощь. Но что же изъ этого? Можетъ быть она такъ испугалась, что не могла произнести ни звука?

— А грозила она матери, что уйдетъ изъ дому?

— Не думаю, никто этого не слыхалъ. Одно я только знаю, что весь день, когда этотъ человкъ болтался здсь, Марья избгала его. Нтъ, она не могла уйти сама. И зачмъ свалили на меня, будто я видла все? Это неправда…

— Не плачь, Кайса, вдь я не врю.

Посл разговора съ Кайсой Юха съ еще большей увренностью ждалъ возвращенія Марьи. Онъ ходилъ, какъ во сн, и средь благо дня ему мерещились разныя виднія. То онъ ясно видлъ ее на лсной тропинк, то она сидла у хлва и доила коровъ… Нтъ, она наврное придетъ. И пусть это будетъ черезъ десять лтъ или больше, лишь бы она пришла. Для того, чтобы сейчасъ же узнать о ея возвращеніи, Юха навалилъ на склон горы около дома большую кучу хвороста, которую Кайса должна была зажечь, какъ только вернется Марья.

… Нтъ, нтъ, пришло ему въ голову, какъ то разъ въ конц лта, когда онъ стоялъ въ лсу и смотрлъ на свой домъ, Кайса нарочно солгала, чтобы утшить меня. А если даже она тогда и не ушла сама, то, можетъ быть, ей тамъ понравилось, и она ршила остаться навсегда. Даже, пожалуй, и лучше, чтобы она не возвращалась, а то опять начнется, старое мученіе.

Послдній лучъ надежды погасъ. У него было такое чувство, словно лодку, которой онъ правилъ, понесло внизъ по теченію, а онъ сидитъ сложа руки… Скоро будетъ вырубленъ весь лсъ до самой вершины, и ему нечего будетъ длать здсь. Да и къ чему? Вс его мечты были разбиты. Ни жены, ни дтей…

Онъ началъ спускаться съ горы. Недавно шелъ дождь, ноги скользили по мокрой тропинк, и при каждомъ шаг, который онъ длалъ, чувствовалась сильная боль въ поясниц, которая особенно сильно давала знать о себ посл лыжной поздки въ Карелію.— Но что это случилось съ коровами?

Повидимому, корова съ колокольчикомъ быстро бжала по долин, потому что слышны были двойныя позвякиванія, какъ это бываетъ при быстромъ бг. Время отъ времени доносилось громкое мычаніе коровъ, точно весною, когда ихъ въ первый разъ выпускаютъ на пастбище. Для того, чтобы узнать, въ чемъ дло. Юха поднялся выше, откуда открывался видъ на дорогу изъ лсу. Передняя корова съ высоко задраннымъ хвостомъ подбжала къ опушк, остановилась и оглянулась. за ней во весь опоръ несется другая, а рядомъ съ ней бжитъ какая то женщина, держась за ея ошейникъ съ колокольчикомъ. Подбгаютъ еще дв коровы. Вс он окружаютъ женщину, и точно ведутъ ее впередъ. Юха не можетъ различить, кто это. Вотъ он исчезли въ лсу, потомъ снова вышли. Женщина старается отстранить коровъ, но он жмутся къ ней и чуть не лижутъ е.е въ лицо.

Вдругъ какое то предчувствіе кольнуло Юха въ грудь, и онъ бросился внизъ, не разбирая дороги.

Это Марья! Она вернулась, и коровы узнали ее.

Подойдя ближе къ дому, онъ видитъ коровъ, которыя стоятъ за изгородью и мычатъ. Собака съ радостнымъ лаемъ бгаетъ по двору. Завернувъ за уголъ, Юха увидлъ Марью, она шла къ дому. Въ эту минуту на крыльц показалась его мать съ пустымъ подойникомъ въ рукахъ и закричала ей:

— Сюда ты не войдешь!

Марья отступила назадъ. Передъ глазами Юха потемнло — онъ бросился къ матери, вырвалъ у нея изъ рукъ подойникъ и изо всхъ силъ швырнулъ его о камень. Потомъ онъ взялъ ее за руку и вытолкалъ на дворъ. Она вернулась обратно, крича на Марью.

— Стыда у тебя нтъ! Еще вернулась обратно, русская потаскуха!

Юха снова отталкиваетъ ее и, задыхаясь, говоритъ Марь:

— Иди… входи… скоре…

Марья поднимается съ земли и входитъ въ избу.

Юха хочетъ идти за ней и не можетъ. Онъ входитъ въ сни, по сейчасъ же возвращается. Надо сказать матери, чтобы она… нтъ, лучше сначала сказать Марь, чтобы она не…

Старуха, задыхаясь отъ злости, идетъ въ свою каморку. Юха входитъ въ избу. Марья, вся сжавшись въ комокъ, сидитъ на скамь и, закрывъ лицо руками, горько плачетъ. Юха идетъ къ матери.

— Если ты еще скажешь Марь хоть одно слово…

— Я уже сказала.

— Завтра же ты удешь отсюда!

— Я ду сегодня же.

— Какъ ты могла?.. Даже ко-ко-ровы…

Онъ хотлъ сказать, что даже коровы, и т добре ея, но не можетъ, и въ волненіи идетъ въ избу…

Марья стоитъ у окна и не оборачивается.

— Успокойся… она удетъ…

— Зачмъ?— чуть слышно шепчетъ она.

До сихъ поръ Юха не ршался посмотрть на нее. Теперь онъ собрался съ духомъ. Щеки ввалились, ея густая коса, доходящая до самаго пояса, стала совмъ тоненькой, платье на ней было мокрое, и во многихъ мстахъ разорвано.

Вдругъ у него въ голов промелькнула мысль, что она врно голодна. Гд Кайса? Въ эту минуту вбжала Кайса.

— Гд она? Она вернулась? Вдь я говорила!

И она расплакалась.

— Пойди-ка лучше и принеси чего-нибудь пость.

Съ этими словами Юха идетъ самъ въ чуланъ и приносить кусокъ хлба и баранью лопатку.

— шь, ты, врно, проголодалась.

— Нтъ, я лучше лягу…

— Хорошо… Но что же она не несетъ масло… и… молоко?

Кайса выкладываетъ въ чулан масло.

— Вотъ такъ, хорошо, а теперь молоко.

Юха хочетъ взять съ полки крынку съ молокомъ.

— Нтъ, нтъ, я надою свжаго. А гд же подойникъ?

— Онъ сломался. Ты неси масло… а я пойду доить.

Мать вышла на дворъ, собрала вс свои вещи, молча, не попрощавшись ни съ кмъ, пошла къ берегу, сла въ лодку и похала по направленію къ Ропануддену.

Войдя въ избу, Юха увидлъ, что Марья сидитъ у стола. Воцарилось молчаніе.

— Сейчасъ Кайса принесетъ молока, а я пока затоплю баню.

— Не безпокойся…

Марья закашлялась и отвернулась.

Юха вышелъ на дворъ, онъ чувствовалъ потребность въ движеніи, въ одиночеств.— У нея такой испуганный видъ. Можетъ быть, она думаетъ, что я сомнваюсь въ ней, что я мысленно упрекаю ее въ чемъ-нибудь. Какъ она похудла! Гд она была все это время? Какъ она измучена. Она ничего не говорить и не смотритъ мн въ глаза. Чего она, бдная, боится? Она похожа на маленькую, заблудившуюся овечку, которая вернулась домой… Подбородокъ Юха задрожалъ, и онъ чуть не расплакался, растапливая баню.— Надо приласкать ее, успокоить. Я положу на полъ толстый слой соломы, какъ на Рождеств. И пусть Кайса поможетъ ей помыться.

Затопивъ баню, Юха пошелъ въ сарай за соломой. Выходя изъ сарая, онъ увидалъ Марью, которая вмст съ Кайсой шла къ своей каморк. Черезъ нсколько минутъ Кайса вышла оттуда одна.

— Она легла, она такъ устала, что еле держится на ногахъ.

— Пола она?

— Да, немного.

— Кайса, ради Бога не говори, что мы… О томъ, что я думалъ… будто она сама ушла отъ меня.

— Что вы! Она расплакалась, узнавъ, что вы велли прибрать ея каморку.

Безумная радость охватила все существо Юха. Марья невинна! Она не могла уйти сама, разъ теперь вернулась ко мн. И мать и священникъ ошиблись, а я… какъ я могъ думать о ней такъ дурно?

Онъ устлалъ полъ соломой, связалъ вникъ и пошелъ къ берегу, чтобы разставить сти. Чмъ больше онъ думалъ о Марь, тмъ его все больше и больше угнетала мысль о томъ, что онъ могъ такъ дурно думать о ней.— Когда она успокоится немного, я попрошу у нея прощеніе, и ни о чемъ не буду разспрашивать ее. Пусть она разсказываетъ сама, если захочетъ.

Юха вернулся домой поздно вечеромъ.

— Гд Марья?— спросилъ онъ Кайсу.

— Посл бани она сейчасъ же легла.

— Ты помогла ей вымыться?

— Нтъ, она не захотла.

— Не шуми, пусть она хорошенько выспится, да отведи коровъ на пастбище, чтобы он не разбудили ее своимъ мычаніемъ.

Юха не могъ заснуть, тихонько подошелъ къ двери Марьи и сталъ прислушиваться: ровнаго дыханія спящаго человка не было слышно — одинъ разъ раздался легкій кашель и нсколько вздоховъ — значитъ, она не спала.

XIII.

Марья лежитъ въ своей каморк. Но она больше не спитъ, однако, еще и не проснулась… Ей кажется, что она лежитъ на полк въ бан у Шемейки, рядомъ съ ней на солом спитъ ея ребенокъ. Но это ужъ больше не ребенокъ, а котенокъ, котораго она отрываетъ отъ своей груди и бросаетъ на полъ. А вотъ и ребенокъ — онъ лежитъ на простын у порога. Марья не можетъ сдлать ни одного движенія, она точно пригвождена къ полку. Вдругъ она слышитъ шаги. Окошко отворяется, и кто-то заглядываетъ въ него. Потомъ отворяется дверь, и входитъ мать Шемейки. Маръя хочетъ крикнуть ей, чтобы она не наступила на ребенка и не можетъ. Оказывается въ конц-концовъ, что это мать Юха. Она пятится назадъ и кричитъ: ‘Посмотрите! Прежде груди у нея были, какъ мшки, наполненные зерномъ, а теперь он отвисли, какъ пустыя. Она родила ребенка.— Вотъ и онъ!’ Она беретъ ребенка и даетъ его тому, кто заглядываетъ въ окошко. ‘Брось его въ прорубь, Юха, отнеси его въ прорубь!’ Марья громко кричитъ: ‘Оставьте мн моего ребенка!’ и просыпается.

Неужели кто-нибудь слышалъ ея крикъ? Она встаетъ и заглядываетъ въ дверь. Нтъ, никого не видать. Дворъ пустъ. Передъ глазами у нея темнетъ, и она снова падаетъ на постель.

Что изъ всего этого будетъ? Можно ли мн будетъ взять его сюда? Придетъ ли Аня? Какъ я могла оставить его. Только бы съ нимъ ничего не случилось.

Аня сама предложила и старуха согласилась. А что если она сказала это только такъ, чтобы отдлаться отъ меня? Не лучше ли сознаться Юха во всемъ и не обманывать его? Онъ защитилъ меня отъ своей матери, хотя самъ наврное подозрваетъ меня. Съ другой стороны, если бы онъ подозрвалъ, то не сталъ бы заступаться за меня. Нтъ, онъ наврное, ничего не подозрваетъ.

Какъ я ршусь сказать ему все? Онъ не возьметъ чужого ребенка — онъ, который всегда мечталъ имть дтей. Марья ненадолго забылась сномъ. Потомъ она встала и пошла въ избу. Кайса сидла на скамь и читала. Тутъ только Марья вспомнила, что сегодня воскресенье.

— Гд хозяинъ?

— Онъ, кажется, ушелъ въ лсъ.

Чтобы сказать что-нибудь, Марья замтила:

— У васъ въ полу новая доска?

— Да, старая сломалась.

— Она сгнила?

— Нтъ, хозяинъ сломалъ ее.

И Кайса разсказала, какъ хозяинъ разсердился за что-то на свою мать… впрочемъ, я скажу за что… она сказала, будто вы сами ушли изъ дому. Онъ такъ разсердился, что схватилъ колоду, замахнулся ею и изо всхъ силъ опустилъ ее на полъ. А посл этого онъ долгое время ходилъ, какъ потерянный… какъ онъ горевалъ!

Марья спустилась къ берегу. Все здсь было по-старому, но ей казалось, будто она была здсь раньше только проздомъ.— Если бы можно было ухать отсюда!— подумала она съ тоской. Она пошла по направленію къ пастбищу, какъ вдругъ передъ ней на тропинк показался Юха. Минуту они молчали, потомъ Марья замтила:

— Я иду посмотрть коровъ.

И они разошлись каждый въ свою сторону.

— Она избгаетъ меня,— думалъ Юха,— и не смотритъ на меня. Она и руки мн ни разу не подала. Положимъ, она иметъ полное право сердиться и презирать такого человка, который оставилъ свою собственную жену на произволъ судьбы. А когда она вернулась, то какая встрча ожидала ее? Пока она на чужбин терпла униженія и бдствія, здсь въ ея дом распоряжалась ея свекровь, и потомъ встртила ее оскорбленіями. Кто знаетъ, а можетъ быть, она думаетъ, что я поврилъ клевет, разъ я оставилъ здсь мать?

Черезъ нсколько времени Марья вернулась домой. Они поли втроемъ, Марья, Кайса и Юха, и почти не обмнялись ни однимъ словомъ. Посл обда Кайса ушла, а Марья принялась мыть посуду. Юха казалось, что она ждетъ чего то. Теперь надо все выяснить. Онъ старается придать своему голосу какъ можно боле спокойное выраженіе и говоритъ:

— Какъ ты отыскала сюда дорогу, и какъ у тебя хватило силы дойти?

— Когда мн казалось, что я иду не туда, я отыскивала такое мсто, съ котораго была бы видна наша гора.

— Она указывала теб путь?

— Да.

Теперь онъ долженъ сказать. Не обидитъ ли онъ ее этимъ… пожалуй, лучше совсмъ не затрагивать этого вопроса. Я прогналъ матъ изъ-за нея, она должна понять меня и такъ. А что, если Кайса успла разболтать ей? Вотъ она вытираетъ чашки… сейчасъ уйдетъ…

— Это было нехорошо съ моей стороны, что я не пришелъ къ теб на помощь.

— Но вдь ты пришелъ.

— Откуда ты это знаешь?

— Я видла… ты стоялъ у бани… тамъ…

— Ты была тамъ? Въ бан?

— Я видла, какъ ты пришелъ и уходилъ.

— И ты не крикнула мн?

— Я не смла…

— Они заткну ли теб ротъ?

До сихъ поръ Марья стояла къ нему спиной, теперь она обернулась и произнесла такъпросто и легко, что сама удивилась этому:

— Нтъ, но они пригрозили убить меня, если кто-нибудь узнаетъ, гд я скрываюсь. И тебя бы они наврное убили.

Юха былъ совсмъ ошеломленъ.

— Ты была тамъ… а я этого не зналъ… я не вошелъ, хотя и отворилъ дверь, потому что услыхалъ дтскій плачъ…

— Это ребенокъ одной изъ рабынь,— быстро сказала Марья… я присматривала за нимъ, потому что она была очень добра ко мн. Ее увезли изъ дому силой…

— Какъ и тебя?

— Да, а когда я уходила оттуда, то она со слезами просила меня взять ее съ собой, и ея ребенка тоже.

— Почему же ты не взяла ихъ?

На глазахъ у Марьи показались слезы, когда она вспомнила, какъ Аня провожала ее.

— Она бжала за мной съ ребенкомъ на рукахъ.

— Почему же ты не взяла ихъ съ собой? — переспросилъ Юха, еще больше тронутый.

— Она не перенесла бы этого тяжелаго пути… и куда бы она пошла?

— Да къ намъ. Мы не выгнали бы ее.

— А твоя мать?

— Мать? Она никогда больше не будетъ вмшиваться въ наши дла,— рзко отвтилъ Юха.

— Можетъ быть, она и придетъ еще.

— Вотъ и отлично, Ты говоришь, она была добра къ теб?

— Да, очень.

Марья приходитъ въ изумленіе, замтивъ, что она стоить у колодца и вытягиваетъ ведро съ водой. Она совершенно не помнить, какъ она сюда попала. Какъ все это вышло просто! Онъ ничего ршительно не подозрваетъ. Ему и въ голову не придетъ, что я могла солгать ему. Я должна быть съ нимъ поласкове. Я должна вознаградить его за все то зло, которое причинила ему.

Однако, Юха все-таки не сказалъ того, что хотлъ сказать, но онъ скажетъ это сегодня вечеромъ. Онъ видитъ, что Марья усталыми шагами идетъ къ своей каморк и черезъ нсколько времени выходитъ съ шитьемъ. Что она шьетъ?— Пришиваетъ пуговицы къ его рубашк! Не успла она вернуться, какъ уже заботится о немъ.

— Я пришелъ къ теб на помощь, это правда, — началъ Юха,— но я долженъ былъ сдлать это гораздо раньше… это очень мучаетъ меня…

— Не стоитъ говорить объ этомъ.

— Если бы ты могла простить мн это, и еще кое-что…

— Простить? Тебя?— удивленно спросила Марья.

— Да… я сначала подумалъ, что… ты ушла… сама…

Юха ждалъ отвта, но Марья молчала и только еще ниже склонилась надъ работой:— Прости меня!

— Пустяки,— уклончиво отвтила Марья.

— Совсмъ нтъ… какъ могъ я подумать о теб… которая… которая… и сказать матери и угольщикамъ… что я возьму себ другую, богатую… и попросить передать теб поклонъ… Теперь ты знаешь, какой я человкъ… вотъ что я говорилъ имъ, пока ты тамъ мучилась и страдала…

Онъ подошелъ къ Марь и взялъ, ее за руку, но сейчасъ же выпустилъ, потому что его охватило сильное волненіе, и онъ быстро ушелъ, чтобы подавить его, скрыть… Но сдлавъ нсколько шаговъ, онъ не выдержалъ и далъ волю своему отчаянію.

Она не простила его и кажется вовсе и не собирается!— Хорошо, пусть она наказываетъ меня какъ хочетъ, только бы она знала все… и теперь она знаетъ…

Марья услыхала, что онъ плачетъ.— Онъ еще просить у меня прощенія! Если онъ когда-нибудь узнаетъ все, то или самъ лишить себя жизни, или же убьетъ меня. Да, онъ это сдлаетъ. Сказать ему? Какъ я могла такъ солгать? Что мн длать?

Но она чувствовала такую смертельную усталость, что махнула на все рукой:

— Будь что будетъ, а я теперь не въ состояніи…

XIV.

Юха сидитъ на пн почти на самой вершин горы. Окрестности раскинулись передъ нимъ, окутанныя блой дымкой — озера, лса, поля, луга и его дворъ. Изъ этого блесоватаго тумана на подобіе призрака поднимается въ отдаленіи одинокая скала, да кое-гд протягиваютъ къ небу свои вершины прямыя, высохшія сосны, точно руки утопающихъ, высовывающіяся изъ застывшей пны. Водопада не видно, но шумъ его слышенъ такъ отчетливо, что кажется, будто можно кинуть въ него отсюда камень.

Въ сознаніи Юха разверзлась зіяющая пропасть, на дно которой мысли его тщетно стараются проникнуть съ того дня, когда Марья возвратилась домой. Въ этомъ хаос для него совершенно ясны уходъ и возвращеніе Марьи, а все остальное задернуто какой то дымкой…

Почему она ничего не говоритъ? Почему не разсказываетъ? Вдь ей самой было бы гораздо легче, если бы она заговорила. Можетъ быть они мучили ее, пытали… такую чистую, гордую… почемъ я знаю, что они длали съ ней, разъ она ничего не говоритъ. Но она постарла, коса стала совсмъ тонкой, глаза потускнли, грудь впала… и она такъ слаба, что даже днемъ ложится… стонетъ во сн и не разговариваетъ даже съ Кайсой… Кто знаетъ?..

Каждый вечеръ Юха возвращался домой съ твердымъ намреніемъ попросить Марью разсказать все, и каждый вечеръ онъ откладывалъ этотъ разговоръ до слдующаго дня.

——

Въ одинъ дождливый ненастный день Марья сидитъ въ изб у печки и вяжетъ маленькій дтскій чулокъ.— Если онъ спроситъ меня, то я отвчу ему: я вяжу чулокъ своему ребенку. Я не въ силахъ скрывать этого дольше… пусть онъ узнаетъ все… и выгонитъ, если захочетъ. Тогда я вернусь туда, или — а не то пусть онъ ударитъ меня этой колодой.

Марья продолжаетъ вязать, устремивъ усталый, безучастный взоръ на дверь, у которой работаетъ Юха, а передъ глазами у нея проносятся отрывки какихъ то мыслей, видній, которыя она не въ силахъ была прогнать. Она видитъ Шемейку, онъ сидитъ у стола въ лнивой, небрежной поз и вынимаетъ изъ котомки платокъ и пряжку. А вотъ онъ переноситъ ее на рукахъ на беретъ… Вопреки своему желанію, она видитъ, какъ онъ просыпается на остров и со злостью обрываетъ зелень на лодк.— Если бы я тогда утопилась было бы гораздо лучше.

Ахъ, почему она не можетъ забыть его? Но разсять эти воспоминанія было не въ ея власти. Они налетали на нее, попирая все остальное, и она не могла бороться съ ними, хотя и чувствовала себя такой измученной, разбитой.

— А дождь все не перестаетъ, хотлось бы мн знать, ушла ли Аня съ ребенкомъ… Нтъ, врно ужъ не придетъ больше, разъ до сихъ поръ не пришла.

О Боже, что будетъ, если она не принесетъ ребенка? Вдругъ она заблудилась въ лсу? Зачмъ я не взяла его съ собой!

Юха услыхалъ, что Марья тяжело вздохнула. По всему видно, что она очень страдаетъ.!— Онъ перестаетъ строгать и посл нкоторой борьбы спрашиваетъ.

— Онъ… очень обижалъ тебя?

Начинаются разспросы! Она надялась, что онъ не ршится на это. Что ему сказать?

— Кто? Ахъ, тамъ…

— Какимъ образомъ, онъ втащилъ тебя въ лодку?

— Право, сама хорошенько не знаю.

— Ты упала въ обморокъ, что ли, разъ ты даже и головы не подняла и не пошевелилась?

— Разв я не шевелилась?

— Кайса оказала, что ты неподвижно лежала на носу, даже ни разу не крикнула. Положимъ, за шумомъ воды ничего не было бы слышно.

Кайса видла! Что она видла?

— Не помню,— сказала Марья, — я пришла въ себя потомъ, позже.

Юха помолчалъ немного, измряя на глазъ кусокъ дерева, потомъ дрожащимъ голосомъ спросить:

— Кто?

— Они связали тебя?

— Онъ и его товарищи.

— Связали?

— Ну да, привязали къ лодк или къ дереву, чтобы ты не убжала?

— Нтъ, — отвтила она сначала, потомъ прибавила:— Кром него, больше никого и не было.

— Какъ же онъ одинъ справился съ тобой?

— Съ женщиной то…

— Да, конечно.

Марья молчала. Вдругъ раздался стукъ: Юха уронилъ кусокъ дерева и наклонился, чтобы поднять его.

— Что же… онъ употребилъ надъ тобой насиліе?.. спросить онъ, стараясь скрыть свое волненіе.

Зачмъ онъ все выспрашиваетъ? Разв отъ этого будетъ лучше? И Марья сердито отвтила:

— Неужели ты думаешь, что Шемейка можетъ не сдлать этого?

Она испуганно вскрикнула. Юха стоялъ посреди комнаты съ налитыми кровью глазами и держалъ топоръ въ поднятой рук.

— Я… я… убью его!— хриплымъ голосомъ прошепталъ онъ и съ силой вонзилъ топоръ въ колоду. Онъ хотлъ сейчасъ же вытащить его, но топоръ застрялъ очень глубоко,— и Юха поднялъ на воздухъ всю колоду, которая сорвалась и съ такимъ трескомъ упала на полъ, что весь домъ задрожалъ, а изъ-подъ потолка посыпались хлбы.

Оправившись немного посл своего испуга, Марья почувствовала безумную радость. Неужели онъ ршится на это? Отомстить ему… всадить ему въ лобъ этотъ топоръ… и потомъ отнять ребенка силой, если они добромъ не отдадутъ его. Ахъ, если бы онъ сдлалъ это!

Тутъ онъ замтилъ лежащіе на полу хлба и сталъ подбирать ихъ, потомъ вдругъ спросилъ:

— Когда онъ это сдлалъ?

— Не помню…

— Уже въ лодк, или посл того, какъ вы вышли на берегъ?

Марья не въ состояніи была произнести ни звука.

— Если я только доберусь до него… а я доберусь… доберусь!..

Онъ стоялъ посреди комнаты, какъ медвдь на заднихъ лапахъ, въ бшенств кусая себ губы и размахивая руками. Онъ стоятъ какъ разъ на томъ мст, гд Шемейка обнялъ ее.

Вдругъ, совершенно не отдавая себ отчета въ томъ, что она длаетъ, Марья бросается къ нему на грудь, судорожно обвиваетъ его шею руками и кричитъ:

— Ради Бога не убивай меня!

— Тебя… тебя… бормочетъ Юха.— Нтъ, что ты?..

— Прости меня, Юха!

— За что?

— Позволь мн уйти.

— Куда ты хочешь идти… зачмъ… дорогая моя…

— Въ водопадъ… или куда-нибудь.

— Отчего?

Марья опять прижимается къ нему.

— Я солгала теб.

— Въ чемъ дло?

— Ребенокъ этотъ не чужой.

— Какой ребенокъ?

Юха ничего не помнитъ, ничего не сознаетъ, кром того, что Марья разразилась рыданіями и опустилась передъ Юха на полъ. Онъ поднялъ ее на скамью.

— Ну, ну успокойся!

Одной рукой онъ взялъ ея руку, а другой сталъ тихонько гладить ее по спин. Его волненіе было такъ велико, что онъ съ трудомъ сдерживалъ его.

— Я хотла взять мальчика съ собой, сюда… такъ, чтобы ты ничего не зналъ… нтъ, ужъ пусть лучше я никогда больше не увижу его…

— Ты увидишь.

— Они не отдадутъ его, я знаю… я никогда больше… не увижу его!

— Мы пойдемъ за нимъ.

— Ты не можешь… вдь это ребенокъ Шемейки.

— Нтъ, не его… это былъ просто несчастный случай. Не плачь,— моя милая.

— Несчастный случай?

— Да, ты ни въ чемъ невиновата.

— Подумай, что скажутъ братья и мать…

— Они ничего не узнаютъ.

— Ты хочешь признать его за своего?

— Конечно, не буду же я выставлять на позоръ тебя.

Юха не могъ продолжать. Но чувствовалъ ли онъ радость или горе, онъ и самъ не могъ этого сказать. Чтобы чмъ-нибудь заняться, онъ снова сталъ подбирать съ пола хлбы. Марья помогала ему.

Вечеромъ Марья услыхала, что Юха говоритъ Кайс:

— Завтра мы съ Марьей подемъ по ту сторону границы. Хорошенько присмотри за всмъ.

— Боже ты мой, зачмъ?

— Марья оставила тамъ маленькаго. Она одна не могла нести его въ такую даль.

XV.

Шемейка лежитъ на полк на подстилк изъ свжихъ листьевъ, Аня гладитъ его по спин и плечамъ, вся сіяя отъ счастья.

— Если ты позволишь мн, я пойду отдохну немного.

— Хорошо,— отвчаетъ Шемейка.

Аня сходить съ полка и садится на порог:— она совсмъ не чувствуетъ потребность въ отдых, ей только хочется, чтобы Шемейка поспалъ немного посл бани.

— Я пойду посмотрю, что длаетъ ребенокъ, и скоро вернусь.

— Хорошо.

— Голосъ у него усталый, и самъ онъ такой грустный… мой дорогой! Ахъ, если бы я могла снова развеселить его.

Аня идетъ въ избу къ ребенку Марьи. Своего собственнаго мальчика она должна была оставить дома, но она не жаловалась: все, чего только хотлъ Шемейка, было, по ея мннію, хорошо.

Но кто же отворилъ дверь въ хижину? Неужели Маттсъ? У люльки, повернувшись спиной къ двери, стоитъ какая то женщина и, наклонившись, смотритъ на ребенка.

Аня всплеснула руками.

— Марья! Это ты? Откуда ты узнала, что мы здсь?

— Маттсъ удилъ рыбу около пороговъ и сказалъ мн.

— Вотъ что? Какъ хорошо, что ты вернулась! Я такъ жалла, что не могла уйти, но онъ захотлъ оставить ребенка у себя, и меня также. Мы здсь живемъ почти все время, съ тхь поръ, какъ ты ушла. Все лто, Марья, все лто!

— Значить, онъ не привозилъ сюда новой?— спросила Марья

— Нтъ, какое! Ему бдному не повезло. Есть же на свт злые люди. Подумай — она измнила Шемейк.

— Эта русская, которую онъ привозилъ зимой?

— Да, да. Она бросила его не то въ Новгород, не то въ Москв посл того, какъ они вдвоемъ прожили деньги не только его, но и чужія. Это очень подйствовало на него. Кажется, онъ сильно любилъ ее. Когда онъ во сн обнимаетъ меня, то всегда зоветъ ее по имени. А кром того, его очень огорчилъ твой уходъ. Онъ пошелъ съ собаками искать тебя… ‘Вс обманули и бросили меня’, сказалъ онъ.

Марья отвернулась, пожавъ плечами, и склонилась надъ ребенкомъ.

— Онъ выросъ, неправда ли? И какой онъ миленькій — любимецъ отца. Ты не можешь представить себ, какъ Шемейка любить этого мальчугана. Онъ вчно таскаетъ его на рукахъ, играетъ съ нимъ и кормитъ его изъ рожка. ‘Соси, соси’, говорилъ онъ, ‘мать бросила тебя, но отецъ накормить своего маленькаго мальчика’. Онъ чувствуетъ себя здсь очень хорошо. Ни разу во все лто не здилъ на вечеринки. ‘Теперь сама Марья была бы довольна мною’, часто говоритъ онъ.— Если бы ты не ушла, то онъ взялъ бы тебя съ собой. Такъ какъ тебя не было, то онъ взялъ меня. Пойти мн, сказать ему сейчасъ?

— Я не хочу встрчаться съ нимъ.

— Ты такая же упрямая?

— Да.

— И все еще сердита на него?

— Да.

— Что ты… мн не врится…

Да Марья и сама не врила тому, что говорила.— Такъ эта русская бросила его? А онъ спрашивалъ о ней и ходилъ разыскивать ее?.. Почему я не пришла сюда одна? Хоть бы еще одинъ только разъ взглянуть на него. Лишь бы Юха остался въ лодк, какъ онъ общалъ.

— Нтъ, не надо говорить ему…

Но Аня уже усчезла. Марья взяла ребенка, собираясь уходить, потомъ положила его обратно въ люльку.— Нтъ, надо же ему дать проститься со своимъ ребенкомъ.

Шемейка заснулъ. Аня нашла его въ той же самой поз, въ какой оставила его.— Разбудить его, или дать ему выспаться? Позволить Марь уйти вмст съ ребенкомъ?!— Аня стояла въ полномъ недоумніи. По щекамъ у нея катились слезы. Только что все было такъ хорошо, а теперь?… Ахъ, если бы она взяла ребенка и ушла! Попросить ее сдлать это, а ему сказать, что мальчика украли?.. Я не буду будить его, я только прикрою его простыней, и если онъ тогда проснется, то значитъ такъ надо было.

Шемейка проснулся, звнулъ, увидалъ Аню, и отодвинулся къ стн, давая ей мсто возл себя.

— Сюда пришла Марья.

— Какая Марья?— Ахъ, Марья!

— Да, да, она вернулась.

Вернулась! Шемейка вскочилъ. Она вернулась!

— Подожди, я оботру тебя, — сказала Аня, помогая ему одваться.

Радостно улыбаясь пошелъ онъ по направленію къ хижин, мысленно приготовляясь къ встрч.

Но Марья не двигается съ мста, хотя Шемейка стоить въ дверяхъ съ распростертыми объятіями. Она очень серьезна, лобъ у нея нахмуренъ, и она не смотритъ на него. Тутъ Шемейка замчаетъ, что въ глубин комнаты на деревянномъ табурет сидитъ Юха.

Шемейка вздрагиваетъ и длаетъ шагъ назадъ. Вотъ что? Увидя, что у Юха въ рукахъ нтъ никакого оружія, онъ опять подходитъ къ двери и останавливается.

— Вотъ какъ, у насъ гости? Что же, добро пожаловать!

Вс молчатъ.

— Вы пришли ко мн, или собираетесь идти дальше?

— Я пришла… мы пришли за мальчикомъ,— говоритъ Марья.

— За мальчикомъ… и онъ тоже?

— Да,— отвчаетъ Юха.

Значитъ, она не останется у него.

Шемейка былъ озадаченъ и стоялъ, переминаясь съ ноги на ногу. Она пришла только за ребенкомъ?.. И взяла старика себ на подмогу?..

Шемейк не разъ приходилось имть дло съ женщинами, съ ихъ мужьями и дтьми, которые были неизвстна чьи.

— Онъ знаетъ?..— спросилъ онъ Марью.

— Да,— поторопилась отвтить Марья.

Тутъ Шемейка разразился вдругъ веселымъ раскатистымъ хохотомъ, отъ котораго его борода запрыгала въ разныя стороны и все тло затряслось.

Нтъ, никогда въ жизни не видалъ онъ ничего боле смшного!

— Чего ты смешься?— спросилъ Юха съ налитыми кровью глазами.— Чего ты смешься?— переспросилъ онъ и вскочилъ съ своего мста, но сейчасъ же опять слъ.

— Бери, бери его себ, старикъ… можетъ быть онъ твой? Хо-хо-хо!

Аня подходитъ къ Шемейк сзади и дергаетъ его за рукавъ. Шемейка оборачивается и входитъ въ избу, продолжая хохотать.

— Берегись, Шемейка!— кричитъ ему Аня.

Въ эту минуту Юха срывается съ мста, держа за ножку табуретъ, на которомъ онъ только что сидлъ. Шемейка отворачивается и поднимаетъ руку, чтобы защитить толову. Ударъ приходится въ руку, и она какъ надломленная опускается внизъ. Шемейка падаетъ, по опять поднимается, бжитъ къ двери и вытягиваетъ ногу, обороняясь отъ новаго удара. Ногу постигаетъ та же участь и Шемейка падаетъ во второй разъ. Марья беретъ на руки ребенка и выбгаетъ изъ комнаты, Аня безъ чувствъ лежитъ у порога.

Шемейка лежитъ на полу и, закрывъ глаза, ждетъ послдняго удара. Но Юха еще не собирается наносить его. Шемейка чувствуетъ во всемъ тл полное изнеможеніе и такую слабость, что онъ руки не можетъ поднять. Ему невольно приходитъ въ голову воспоминаніе объ одной охот на волка. Въ продолженіе нсколькихъ дней онъ на лыжахъ гнался по его слдамъ, и, наконецъ, ему удалось подойти къ зврю такъ близко, что онъ лыжной палкой перебилъ ему спину, но не убилъ. Волкъ длалъ отчаянныя попытки бжать, но задняя часть его тла, уходила только все глубже и глубже въ снгъ. Онъ рычалъ и щелкалъ зубами… Теперь ты не уйдешь отъ меня! Помучайся хорошенько за то, что растерзалъ мою корову. Наконецъ то ты попался!

— Такъ добивай же меня.

— Ничего, успю…

Вотъ онъ лежитъ передъ нимъ… и не понадобилась ничья помощь… онъ справился одинъ. Теперь дверь на засовъ… и сжечь его живьемъ!— Ну смйся, чего ты не смешься больше?

Аня пришла въ себя и встала.

— Убирайся!— Юха отталкиваетъ ее.

Въ рук у Юха блеснулъ топоръ, который онъ досталъ изъ-подъ скамейки. Аня повисла у него на рук.

— Нтъ, нтъ, не убивай его! Что онъ теб сдлалъ?

— Онъ укралъ у меня мое единственное сокровище.

Шемейка быстро поднимаетъ голову и приподнимается на своей здоровой рук.

— Укралъ.

— Да.

— Неправда!

— Ты укралъ ее, увезъ силой!

— Она сказала теб это?

— Да, да.

— Неправда, она сама бросилась ко мн на шею!

Юха снова поднимаетъ топоръ, но Аня бросается къ нему съ крикомъ:

— Марья сама пошла за нимъ. Она любила его, полюбила съ перваго взгляда. Тебя же она ненавидла,— она сама говорила мн.— она ненавидла тебя такъ сильно, что желала тебя смерти!

— Смерти? Желала мн смерти?..

Юха закачался, какъ пьяный, топоръ выскользнулъ у него изъ рукъ и со стукомъ упалъ на полъ.

— Если бы она не по своей вол ушла отъ тебя, то она не прожила бы здсь все лто съ Шемейкой.

— Здсь?..

— Да, да здсь, на этой постели!

Съ помощью Ани Шемейка кое-какъ слъ, прислонившись къ скамь, и крикнулъ со злорадствомъ, съ искаженнымъ отъ боли лицомъ:

— И она сказала, что никого еще не обнимала такъ, какъ меня!

— Ее ты долженъ былъ убить, а не Шемейку. Ты искалчилъ его. Вотъ онъ потерялъ сознаніе…

XVI.

Марья сидитъ на берегу около лодки, она сидитъ на корточкахъ за большимъ камнемъ, какъ бы прячась отъ кого то, и держитъ на рукахъ своего спящаго мальчика. Съ моря дуегъ сверный втеръ. Рдкій тростникъ колышется изъ стороны въ сторону, а въ ольховомъ лсу при каждомъ новомъ порыв втра раздается глухой шумъ. Слышенъ отдаленный гулъ водопада.

Юха быстрыми шагами идетъ вдоль берега, изрдка спотыкаясь. Завидя лодку, онъ прибавляетъ шагу. Видъ у него ужасный, фуражку онъ держитъ въ рукахъ.

Онъ убьетъ меня… и пусть… Только бы не тронулъ ребенка.

Но, когда Юха подходитъ ближе, Марья видитъ на его лиц выраженіе одной только безграничной усталости. Со вздохомъ онъ опускается на поваленное дерево. Волосы у него совсмъ мокрые, со лба катятся крупныя капли пота.

— Прости меня, если можешь,— говоритъ Марья.

— Простить?..— Въ голос звучитъ безпомощность, усталость и отчаяніе, а Марь кажется, что онъ говоритъ: ‘Если бы даже я и простилъ, то къ чему?’

Потомъ Юха говорить какъ бы про себя беззвучнымъ, безучастнымъ голосомъ, устремивъ глаза въ одну точку:

— Ты пошла за нимъ сама?

Марья молчитъ.

— Почему ты не сказала мн этого раньше?

— Я боялась.

Теперь, когда нельзя больше отрицать, она сознается во всемъ.

— И ты желала мн смерти?

Марья не въ состояніи говорить. Къ ея горлу подступаютъ рыданія.

Значитъ, она сознается и въ этомъ? По крайней мр, это она могла бы скрыть, если бы даже это и было правда.

Юха всталъ и съ такой силой оттолкнулъ лодку въ воду, что весла подбросило въ воздухъ, а самъ онъ упалъ на колни отъ сильнаго толчка.

— Иди,— сказалъ онъ рзко.

— Я не пойду! Ты утопишь насъ!

— О нтъ, васъ я не утоплю… сказалъ Юха слабымъ голосомъ, точно больной, оправившійся посл тяжкой болзни. На лиц его опять появилось вялое, безучастное выраженіе.

— Куда мы подемъ?..— спросилъ Марья.

— Домой, а то куда же… или ты хочешь остаться здсь?

— Нтъ, нтъ, Юха, подемъ домой… Я не желала теб смерти. Юха махнулъ рукой, какъ бы говоря: не надо… къ чему?.. Марья вошла въ лодку и сла на корм.

— Нтъ, сядь на носъ, тамъ теб будетъ лучше.

Марья положила ребенка на носъ и взялась за весла.

— Оставь. Я буду грести.

Онъ повернулъ лодку къ порогамъ, откуда неслись большіе клочки пны. Грести было очень тяжело, и онъ напрягъ вс свои силы.

— Я помогу теб…

— Нтъ, не надо.

Но скоро онъ началъ уставать все больше и больше и тяжело дышалъ, словно лошадь, которая тащитъ возъ по глубокому снгу.— Неужели у меня не хватитъ силъ? Отчего это я такъ ослаблъ? Что будетъ съ ними, если я не справлюсь?— Лодка стояла почти на мст.

— Помоги-ка мн грести, Марья.

Они оставили за собой первые пороги. Юха думалъ, что гребетъ, но весла только шлепали у него по вод, какъ у неопытнаго, неумлаго гребца.

Лодка пристала къ берегу.

Марья вышла съ ребенкомъ изъ лодки, а Юха продолжалъ сидть, держа въ рукахъ весла, погруженный въ глубокуюю задумчивость.

Дворъ, конечно, останется ей, братья не отнимутъ его разъ у нея есть сынъ…

…А вершина горы такъ и осталась невырубленной. О, какъ невыносимо тяжело дышать! Надо отдохнуть немного, тогда я довезу ихъ до дому… А можетъ быть, ей хотлось остаться тамъ и ухаживать за нимъ?

Юха съ трудомъ всталъ и споткнулся, выходя на берегъ. Онъ снялъ фуражку вывернулъ ее на лвую сторону и напился изъ нея воды, потомъ, не переворачивая ее, надлъ на голову и нкоторое время стоялъ на одномъ мст, глядя на пороги.

Марья сидла на берегу и пробовала успокоить ребенка, который началъ плакать.

— Отчего онъ плачетъ?

— Не знаю, врно голоденъ.

— Такъ накорми его.

— Не могу.

Марья развернула шаль, въ которой былъ закутанъ мальчикъ, и прижала его къ своей груди. Онъ успокоился, сталъ смяться и искать ртомъ и рученками грудь матери… ребенокъ того, чужого, съ черными волосами, лбомъ Марьи и глазами Шемейки!..

Ему она подарила его, не мн… не мн…

Юха отвернулся, оттолкнулъ лодку отъ берега, перекинулъ веревку черезъ плечо и пошелъ, таща за собой лодку. Когда онъ вывелъ ее на спокойное мсто, онъ снова вошелъ въ нее и, стоя на корм, сталъ пробираться противъ теченія.

Марья медленно шла вдоль берега, намреваясь войти поскоре въ лодку, чтобы помочь Юх.—Но, повидимому, онъ справится самъ. Лодка идетъ такъ легко между камнями. Юха нагибается, выпрямляется все учащенне, хотя теченіе въ этомъ мст не сильное. Кажется, будто онъ хочетъ бжать.— Только бы онъ не оставилъ ихъ здсь однихъ. Неужели онъ?… Нтъ, конечно, нтъ.

Вдругъ Марья видитъ, что лодка внезапно останавливается съ высоко поднятымъ кверху носомъ. Повидимому, она наскочила на. камень. Юха пробуетъ сдвинуть ее съ мста, но она стоитъ неподвижно, накренивается и черпаетъ воду. Она застряла между двумя камнями. Юха переходитъ на носъ, отталкивается шестомъ и осторожно наклоняетъ лодку набокъ, чтобы, сдвинуть ее съ мста. Потомъ онъ идетъ на корму, по дорог спотыкается, но не падаетъ, снова, переходитъ на носъ и упирается шестомъ въ дпо. Шестъ застреваетъ, Юха изъ всхъ силъ дергаетъ его. Тогда онъ ломается, и Юха падаетъ на дно, держа въ рукахъ обломокъ шеста. Въ эту минуту лодка соскальзываетъ съ камней и ее подхватываетъ теченіемъ.

Почему онъ не берется за весла? Почему онъ даетъ лодк не стись прямо къ порогамъ?— Юха! Юха! Греби же! Отчего ты не гребешь?— Все съ большей стремительностью несется лодка къ лнящейся быстрин. Юха спокойно сидитъ на скамь.— О, Боже, онъ нехочетъ грести!— Марья подбгаетъ къ вод такъ близко, какъ только можетъ, и въ отчаяніи машетъ ему рукой.

Но вотъ лодка поравнялась съ ней, какъ разъ у того мста, гд берутъ начало пороги. Увидвъ Марью, Юха бросаетъ обломокъ шеста въ воду и машетъ ей въ отвтъ два раза. Губы его искривлены тупой, безсмысленной усмшкой, фуражка у него вывернута на лвую сторону… Въ это мгновеніе лодка опрокидывается, и онъ падаетъ въ воду.

Пер. А. Благовщенской.

‘Современникъ’, кн. XI—XII, 1914

Юха.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

Читайте также: