Якобсон Л. Овсянико-Куликовский, Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич, Год: 1934
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Якобсон Л. Овсянико-Куликовский // Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929-1939.
Т. 8. — М.: ОГИЗ РСФСР, гос. словарно-энцикл. изд-во ‘Сов. Энцикл.’, 1934. — Стб. 222-227.
http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8-2221.htm
ОВСЯНИКО-КУЛИКОВСКИЙ Дмитрий Николаевич [1853-1920] — видный русский литературовед и санскритолог. Р. в семье крупного таврического помещика. Высшее образование получил в Петербургском, а потом в Новоросс. университетах. По окончании Новороссийского университета работал в Петербурге у известного санскритолога, проф. И. П. Минаева, при помощи которого близко познакомился с лингвистическими теориями В. Гумбольдта, Штейнталя, Лацаруса, Макса Мюллера, Лазаря Гейера и др. В 1877 О.-К. ‘был оставлен при Новороссийском университете и командирован за границу для приготовления к кафедре сравнительного языкознания и санскрита. Молодому О.-К. было свойственно увлечение социалистическими идеями — в 1877 в Женеве конспиративно, без указания автора, была издана его брошюра ‘Записки южно-русского социалиста’. Вращаясь в среде лиц, боровшихся за возрождение Украины (‘Громада’), затем в среде эмигрантов (Драгоманова, Лопатина, Чайковского и др.), а в предреволюционный период — в левокадетских, а иногда и легальномарксистских кругах, Овсянико-Куликовский никогда не был активным участником той или другой партии.
Защитив в 1887 докторскую диссертацию ‘К истории культа огня у индусов в эпоху Вед’, О.-К. получил место профессора в Казанском университете, откуда через год перевелся профессором в Харьков. Здесь и развернулась научно-литературная деятельность О.-К. периода 1885-1905. К началу 90-х гг. О.-К. начал применять так называемый психологический метод, разработанный на основе принципов Потебни, преимущественно к художественной литературе и проблемам теории и психологии художественного творчества.
Ко второй половине 80-х гг. в О.-К. не осталось и следа от той оппозиционной настроенности, к-рая делала его врагом метафизики и так называемого ‘искусства для искусства’. Подобного рода ‘нигилизм’ стал ему казаться не более как ‘догматическим’, а то и просто ‘обывательским’ мышлением… Увлечение же народническими и социалистическими идеями и даже столь пленявшим его культом ‘науки’ и в частности социологии в духе строгого позитивизма представлялось ему увлечением ‘шаблонными идеями’, ‘истинами’, принятыми на веру. ‘Очарованный’ метафизическими идеями ‘Бесконечного’ и ‘Вечного’, культом личности и ‘внутренней свободы’ в эклектическом соединении с дарвиновской теорией эволюции, О.-К. стал наиболее выдающимся у нас представителем того течения, к-рое известно как ‘психологизм’ или ‘панпсихологизм’ и к-рое было призвано служить ‘научно-эмпирическим’ фактором в борьбе прежде всего с остатками ‘нигилизма’ и ‘утилитаризма’ революционного народничества, но в то же время и с вульгарно-идеалистической реакционной схоластикой университетской науки. Под влиянием механически-психологического течения в связи с особой классификацией науки О.-К. начал рассматривать все идеологические надстройки (науку, искусство, право и т. д.) как комплексы явлений, к-рые существуют только в переживаниях отдельных людей, как субъективные проявления вечно развивающегося так наз. ‘объективного духа’ (отнюдь не в гегелевском смысле), наконец как продукты чисто индивидуальной ‘душевной деятельности’, приходя к таким построениям в общих вопросах познания, которые вполне аналогичны концепции философа Э. Маха и его последователей.
Наука определяется О.-К. как ‘познание и разработка идеи бесконечного в его космических формах’, а искусство — как дающее нам то же самое в формах ‘человеческого выражения’. Но в таком понимании эта вездесущая идея вечности и бесконечности приобретает значение какой-то новой позитивной ‘сущности вещей’. Для ее познания оказывается необходимым и достаточным ‘превращать факты — в явления’ нашего субъективного сознания (наука) и в частности факты жизни — в так наз. ‘законообразную’ действительность (искусство). Иначе говоря, в искусстве и науке мы познаем не внешний мир, существующий вне нас и независимо от нашего субъективного сознания, а лишь продукты нашей индивидуальной ‘душевной деятельности’ (Кант, Гумбольдт, Потебня, Мах, Бергсон).
С половины 90-х гг. О.-К. работает преимущественно в области русской лит-ры. В 1896 появляются ‘Этюды о творчестве И. С. Тургенева’, где впервые нашла применение методология литературоведа-психолога. После этой книги вскоре выходит ряд таких же монографий и статей о других классиках русской литературы: ‘Гоголь’, ‘Пушкин’, ‘Лев Толстой как художник’ [1899], ‘Лермонтов’ [1914], ‘Грибоедов’, ‘Этюды о творчестве Чехова’ и т. д. Анализируя психологию немногих из созданных данным писателем образов-характеров, в к-рых О.-К. усматривает постановку наиболее значительных ‘общечеловеческих’ проблем и так наз. ‘вечных вопросов’, он стремится раскрыть особенность натуры, характера, склада ума и даже темперамента поэта-художника. Если в некоторых случаях он и касается идеологических вопросов, то исключительно в целях уяснения миросозерцания и общей лит-ой направленности самого писателя, притом опять-таки исключительно для лучшей обрисовки склада его ума и самой натуры. Из огромного и многообразного художественного наследия Тургенева, Гоголя, Пушкина, Толстого и т. д. О.-К. произвольно выделяет лишь те моменты, к-рые могут быть использованы как конкретный лит-ый материал для построения психологии и теории художественного творчества. Напр. самые понятия о стиле и жанрах этих писателей у О.-К. начисто отсутствуют. В психологически-углубленных анализах ‘общественно-психологических типов’ поместно-дворянской и разночинной интеллигенции (Чацкий, Базаров, Каратаев и др.) нетрудно вскрыть субъективизм научных построений Овсянико-Куликовского. Все эти очерки представляют собой общественно-психологические характеристики действующих персонажей, анализ художественного процесса творчества на конкретном материале и главным образом попытки реконструировать ‘творческую личность’ поэта.
Его анализ произведений художественной лит-ры представляет собой, с одной стороны, раскрытие того строя чувств и мыслей, для апперцепции к-рого может служить данный образ, а с другой — восполнение той творческой работы, к-рую производил сам автор и посильным соучастником к-рой выступает и критик своими ‘пояснительными примечаниями’ к живописи художника и психологическим комментарием. Так напр., анализируя ‘Дворянское гнездо’, О.-К. стремится раскрыть те сокровенные пружины души Лизы, ‘игру ее тайных и таинственных движений’, в которых он ищет объяснения этого образа, попутно вскрывая те художественные приемы (напр. взаимоотношения Лемма, Лаврецкого и Лизы), при помощи к-рых Тургенев достигает своей цели. Ключ к пониманию образа Лизы О.-К. ищет не в условиях социальной действительности 40-50-х гг., изображенной Тургеневым с позиций дворянского либерализма, а в личных особенностях натуры Лизы, в каком-то особом ее религиозном призвании, которое уподобляется призванию в искусстве, науке и т. д. Анализируя образ Базарова, О.-К. не в состоянии объяснить его как классовое явление, как попытку Тургенева изобразить классово чуждый ему образ революционера-разночинца. Наоборот, ‘наперекор этой бренности явлений’ О.-К. рассматривает Базарова как обобщающий образ, в котором ‘ищет воплотиться… нечто общее, человеческое, важное для познания и понимания той или другой стороны духа’. В образе Базарова, как оказывается, обнаруживается характерная черта всей этой эпохи, лучшим выразителем которой является Тургенев, — крайнее развитие личности ‘в направлении эгоистическом и отсутствие гармонии между личностью и обществом’, — эпохи, когда на почве индивидуализма ‘возвеличение личности, ее апофеоз шли рядом с ее крушением, ее ничтожеством’. С надклассовой, общечеловеческой точки зрения ведется анализ и в других монографиях — о Гоголе, Пушкине, Лермонтове, Гейне. Ближе к социологизму Овсянико-Куликовский в своей монографии о Толстом и некоторых статьях последнего периода его деятельности. Наряду с классификацией образов Толстого по национальному признаку применяется уже и классовый принцип и социально-психологический анализ субъективных и объективных элементов в его творчестве, основные особенности которого О.-К. выводит из его барской психологии. Однако и здесь социологизм О.-К. остается абстрактным, изучающим не класс, а среду (в этом отношении бесспорное влияние оказало на него учение Тэна).
Основной порок научно-литературных работ О.-К. как литературоведа, психолога и лит-ого критика лежит в субъективно-идеалистических основах его методологии.
Главное значение обширного научного наследия О.-К. обнаруживается не в области истории лит-ры, подлинные задачи к-рой были ему глубоко чужды, не в области лит-ой критики, т. к. научно изучать напр. произведения последних десятилетий и особенно современные он считал и методологически и фактически невозможным, наконец даже не в области исследования специальных вопросов теории поэзии и прозы, для которой он так много поработал, но к-рая фактически превращалась у него в психологию поэзии и прозы. Подлинное и действительно крупное значение О.-К., критические очерки к-рого получили всеобщее распространение, заключается в том, что, базируясь на учении Потебни, он ввел проблемы теории литературы, в к-рой еще полностью царили схоластически-идеалистические теории (до О.-К. не только идеи Веселовского, но и Потебни оставались за семью замками), в широкий научный и школьный обиход. О.-К. много сделал и в плане постановки проблем психологии творчества (см. ‘Вопросы теории и психологии творчества’). Работы О.-К. ввели в оборот целый ряд новых лит-ых теорий и рабочих гипотез. Такова проблема ‘понимания’ как творческого акта, теория ‘наблюдательного’ и ‘экспериментального’ искусства, проблема реализма в искусстве, теория лирики как творчества ритмов в отличие от драмы и эпоса как образной поэзии и т. д. Разумеется следует при этом помнить, что, поставив эти проблемы, О.-К. оказался не в состоянии их верно решить, и работы его могут быть марксизмом использованы только частично и с сугубой осторожностью.
Существенные методические дефекты в работах О.-К. непосредственно вытекают из того положения, что анализ процесса творчества Овсянико-Куликовский из объекта самостоятельной отрасли знания превращает в особый метод истории и теории лит-ры и лит-ой критики. Такое смешение объектов, задач и методов смежных дисциплин делает работы О.-К. недиференцированными, эклектичными и пред лицом нашей современности неполноценными, несмотря на то, что они заключают в себе много интересных и любопытных высказываний по основным вопросам, связанным как с творчеством наших классиков, так и с теорией поэзии и прозы. Психология художественного творчества как особая дисциплина сможет успешно разрешить чрезвычайно сложные и трудные задачи, стоящие перед нами, только при том непременном условии, если она всецело будет базироваться на марксистско-ленинской методологии и классовом анализе художественных явлений (см. ‘Творчество’).
Библиография: I. Сочинения, 9 тт., СПБ, 1907-1911, То же, издание 2-е, И. Овсянико-Куликовский, СПБ, 1912-1914 (отд. томы выдержали по 5 изд.), Собр. сочин., Гиз, М., 1923-1924 [Т. I — Н. В. Гоголь, т. II — И. С. Тургенев, т. III — Л. Н. Толстой, т. IV — А. С. Пушкин, том V — Герцен, Белинский, Добролюбов, Михайловский, Короленко, Чехов, Горький, Андреев, т. VI — Статьи по теории поэзии, по психологии творчества, о религии индусов в эпоху Вед и др., тт. VII-IX — История русской интеллигенции (три части), Воспоминания, изд. ‘Время’, П., 1923.
II. Горнфельд А., Экспериментальное искусство, ‘Русское богатство’, 1904, I, Райнов Т., ‘Психология творчества’ Д. Н. Овсянико-Куликовского, ‘Вопросы теории и психологии творчества’, т. V, Харьков, 1914, Плотников И., Психологическая школа в языкознании и методика русского языка, Курск, 1919 (см. гл. X — О.-К., его труды по языкознанию и теории поэзии, гл. XI — О.-К. как критик, гл. XII — Методологические статьи О.-К., гл. XIII — Значение трудов О.-К. для методики русского языка), Кутателадзе Н., Схемы и критические статьи акад. Овсянико-Куликовского (разбор трудов по истории русской литературы), ‘Филологические записки’, 1917, I, Горнфельд А., Д. Н. Овсянико-Куликовский и современная литературная критика (Речь), ‘Начала’, 1922, No 2 (и в книге его: Боевые отклики на мирные темы, Ленинград, 1924), Казанович Е., Д. Н. Овсянико-Куликовский на Бестужевских курсах (Воспоминания и впечатления курсистки) (Речь), там же, 1922, No 2.
III. Словарь членов Общества любителей российской словесности при Московском университете, М., 1911, Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, М. — Л., 1924.