Выходец из Луны
Выходец из Луны
W. M.
——
Выходец из Луны, Верне Франсуа, Год: 1805
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Лишь только г. Александр отрезал лодку свою от шара, и опустился с парашютом на землю, я немедленно возвратился на квартиру, где ожидала меня запряженная почтовыми лошадьми коляска, села в нее, откланялся Москве и через несколько часов очутился в Подольске. Читателю нет надобности знать, куда ехал я и зачем, довольно, если объявлю, что, увидевши на постоялом дворе двух человек, разговаривающих между собой по-французски, я в ту минуту ощутил охоту рассказать путешественникам последнюю новость московскую. Люди дорожные знакомятся без предисловий. Откуда? Куда едете? Что нового? — Вот обыкновенные их приветствия. Мне хотелось, не откладывая времени, воспользоваться благоприятным случаем и облегчить душу свою от бремени, ее угнетавшего. ‘Нынешний день принадлежит к достопамятнейшим в моей жизни — сказал я своим французам: — я видел удивительный опыт человеческой предприимчивости. Взлететь на аэростате до тысячи саженей вверх! … — ‘Верно какой-нибудь воздухоплаватель! … подхватил француз: это не новое! — ‘И опуститься на землю с помощью парашюта! Отрезать шар!’ — Какая диковинка! Этому удивляются только в России. — ‘Извините, такие примеры не часто случаются’. — Лучше скажите, такие примеры ни для кого не интересны. Воздушные путешествия новых плавателей — продолжал незнакомый уверяющим тоном — могут назваться детскими игрушками, в сравнении с моими. Будучи воспитан в школе Бланшара, я любил аэростатические прогулки. Шар воздушный служил мне вместо фаэтона. Никогда я не чувствовал такого удовольствия, как носясь под небесами, видя под ногами моими землю, и одним взором окидывая неизмеримые пространства, которых только малую точку занимают и видят мне подобные, тогда казалось мне, что я равен существам небесным, спускаться на землю для меня значило — теряться в ничтожестве. Страстная охота рождает дарование, я трудился над усовершенствованием шаров, и успел так, что в скором времени мог возноситься до высоты, до которой никогда еще достигать мне не удавалось. Некогда долетел я до самых пределов нашей атмосферы, где притягательная сила земная оканчивается, и где начинается атмосфера лунная. Представьте себе мое удивление, когда увидел я над собою множество летающих шаров с плавателями, которые гуляли по воздуху ногами вверх, головою вниз, думаю, что они равно удивлялись моему положению, которое для них было также необыкновенно. Посмотревши несколько времени, они бросили на меня крючок с веревкой, так искусно, что зацепили за мою лодочку, и перетянули ее в свою лунную атмосферу. Тотчас шар мой переменил направление, и ноги мои оборотились к лунной поверхности. Я опустился на Луну в триумфе, окруженный флотом шаров воздухоплавательных.
К крайнему удивлению, я нашел, что на Луне все походит на наше земное, жители имеют такой же образ и те же свойства, какие мы имеем, если б известен мне был язык их, и если б царства животное и прозябаемое не были отличны от наших, то я мог бы думать, что нахожусь на земле.
Прежде всего надобно сказать вам, какое впечатление во мне сделала мода, господствующая на ту пору у лунных жителей, казалось, что все они умышленно старались переиначить строение своего тела, или что все они имели нужду в искусстве для закрытия природных недостатков. Женщины намазаны были разными красками, белою, голубою, а особенно красною, носили парики, волосы, цвет лица, стан — все было занятое, все подделанное. Я должен был думать, что душа у сих людей также обманчива, и заключил очень невыгодно о таком мире, где все прикрыто личиною. У щеголей вся шея и часть головы обвернуты были большими платками, это означало, по моему мнению, что болезни на Луне, равно как у нас, свирепствуют, и что лунные жители не без причины закутываются с такою осторожностью. Боже мой! Сказал я сам себе: если б эти карикатуры появились в Париже, тогда все наши молодые щеголи и щеголихи возопили бы: о ужас!
Меня повели во дворец. Король принял меня с отличною благосклонностью, позволил занять комнаты подле своих, и приказал ученым своим академикам прилежно наставлять меня в правилах отечественного их языка. По несчастью, мне надлежало свистать и глотать слова, подобно англичанам, или картавить и щебетать, подобно нашим щеголихам: несмотря на все сии трудности, через несколько месяцев я был в состоянии порядочно изъясняться. Меня опять представили королю в присутствии всего двора, и забросали вопросами. Я мог предвидеть, о чем станут меня спрашивать, и принял намерение поселить в моих гостеприимцах высокие мысли о земных людях, чтобы тем самым заставить их иметь почтение к моей особе. Простите мне, красавицы земные, если я уклонялся от истины.
Ваш свет — сказал мне король — также населен мужчинами и женщинами, как наша Луна?
Я наперед угадываю — сказала королева — что о нас там совсем не знают.
Женщины — отвечал я, смотря на госпож и придворных — суть творения прекраснейшие и необходимые, никакой мир существовать без них не может.
Королева. Этот чужестранец очень любезен! Он прилетел к нам из страны просвещенной, мы от него многому научимся.
Король. Жители земные охотно ли повинуются власти? Не легче ли управлять ими, нежели здешними?
Я. Всемилостивейший государь! Нет ничего легче, как управлять людьми, моими соплеменниками. Они презирают частные выгоды, благо общее есть единственный компас их, повинуясь законам, они никогда не стараются поколебать государство, страсти их безмолвствуют перед гласом мудрости. Итак, сами видеть можете, что правительство не имеет нужды употреблять силу для укрощения злодейства, его колеса устроены с таким искусством, что вся машина действует сама собою.
Король. Что я слышу! Мне казалось, что столь совершенный порядок существует только в воображении. Толпища политиков, наполняющих наш лунный мир, беспрестанно толкуют о совершенстве государственного управления, находят его в своих вычислениях и умствованиях — и никогда не могут попасть на прямую дорогу. У нас множество честолюбцев и пролаз, которые питаются кровью народа, множество глупцов, которые всегда бывают жертвою коварства, собственных страстей и заблуждений. Оттого, наша планета, несчастнейшая из всех, вращающихся в неизмеримых пространствах, есть вместилище беспрестанных раздоров. Ах! Для чего не родился я не земле, на этом шаре, на который творец излил все свои благодеяния! Как должны быть счастливы государи, на нем живущие!
Тут король остановился и вздохнул от глубины сердца, королева, пользуясь минутою молчания, снова завела разговор со мною.
Королева. Скажи мне, любезный чужестранец! Ваши женщины не подвержены общей слабости здешних? Если мужчины ваши одарены такими совершенствами, то верно и женщины. …
Я. Женщины земные гораздо совершеннее самих мужчин. Я сомневаюсь, всемилостивейшая государыня, чтобы вы могли наименовать хотя одну слабость, которой они были бы подвержены, или хотя одну добродетель, которою бы они не украшались. Я в состоянии столь много хорошего наговорить о них, что ваше величество не скоро дождались бы конца моему повествованию.
Королева. Каковы они лицом?
Я. Бесподобны, а еще несравненно прелестнее кажутся оттого, что не знают и не заботятся о красоте своей. Завеса кротости скрывает от них тайну их могущества. Желание отличаться и блистать или совсем неизвестно им, или служит только для показания истинных достоинств. Убор есть такое дело, которым они меньше всего занимаются в жизни.
Все придворные женщины, взглянув одна на другую с удивлением, похожим на замешательство, спросили в один голос: что ж они делают? Занимаются управлением дома и семейством. Будучи уверены, что суетные удовольствия развращают сердце, и что в домашней только жизни можно найти истинное счастье, они ограничивают свое честолюбие исполнением добродетелей, делающих уединение приятным.
Королева. Признаюсь, я все думала, что женщины земные не чужды тех же слабостей, каким лунные подвержены, желаю, чтобы мы постарались с ними сравниться. Итак, ваши женщины не знают ни соперничества, ни зависти, ни ненависти, ни мщения, ни коварства — сих злых демонов, которые мучат лунный мир наш, и которыми каждая из нас одержима, более или менее?
Я. Женщины земные не имеют понятия о том, что ваше величество теперь только сказать изволили. Тот грубо ошибся бы, кто мог бы думать, что хоть один из упомянутых вами пороков оскверняет святую дружбу, соединяющую их между собою.
Королева. Это удивительно! Лунные женщины также клянутся в верной дружбе, и никогда не живут в согласии, клянутся любовникам и супругам в вечной верности, и все их клятвы написаны на песке, не на сердце. Итак жизнь была бы весьма тягостна, несносна, если бы искусство притворяться, не было доведено до совершенства. А, кстати! неужели земные женщины никогда не обманывают?
Я. Ах, ваше величество! Какое оскорбительное подозрение! Ни одна земная женщина не нарушила своей клятвы, слова их суть верный перевод мысли. Всемилостивейшая государыня! Простите мое чистосердечие, вы сами ободрять его изволите. Лунные женщины должны быть нечувствительны, потому что чувство не имеет участие в их связях.
Королева. Все стараются казаться чувствительными, но поведением своим доказывают противное. Впрочем, это зависит от обыкновений света и от воспитания. С самых молодых лет приучают их скрывать свои чувствования, они не могут защититься от заразы лицемерия и самолюбия, вокруг их господствующей — в чем сами лунные мужчины подают им первые примеры и служат им вместо наставников. Они обманывают сперва в изображении души своей, потом подделывают лица — когда старость положит на них печать свою, и когда время лишит их того, что нравится свету. Царство мечты скоро проходит, и остается — вещественность. Вы верно не могли думать, — продолжала королева, улыбаясь — что здешние женщины умеют хранить только одну тайну — свой возраст, что стараются скрывать одни только недостатки — в прелестях, и что краснеются только от одной обиды — времени.
Я. Боже мой! В каком мире нахожусь я! На земле ничего этого нет. Люди у нас очень терпеливы, однако ж, если б наши женщины имели хоть половину тех недостатков, которые вы своим приписываете, то они были бы своими оставлены, и род человеческий должен бы прекратиться.
Король. И мы оставили бы своих, если б они при слабостях не имели качеств любезнейших, знайте же, что наши женщины кротки, человеколюбивы, сострадательны, способны к подвигам великодушия, если только природные склонности не подавлены дурным воспитанием. Я не знаю, по каким законам у вас на земле натура производит разумных тварей, но здесь женщина терпит все невыгоды деторождения, и по тому одному уже имеет право на нашу признательность.
Жители Луны много спрашивали меня о наших обыкновениях, нравах, морали, политике, я отвечал на вопросы их по прежнему, старался поселить в них высокое мнение о своих собраниях, рассказывая им совсем противное тому, что у нас делается, или же занимая примеры у народов простых, не зараженных еще пороками светского общежития. Вы догадаетесь, что приписывая женщинам одни только добродетели, а мужчинам истинные достоинства, я умолчал о бесчисленном множестве наших заблуждений, предрассудков, о нашей ребяческой суетности, о мечтах воображения, о пороках, доставшихся нам по наследству от древа познания добра и зла, и проч. и проч.
Вера лунных жителей состоит из таинственных догматов, и заключает в себе все невыгоды суеверия и нетерпимости. На вопрос: какая вера господствует на земле, я отвечал, что мы все почитаем себя детьми Божьими, стараемся наслаждаться блаженством в будущей жизни, не почитая нужным определять, в чем оно состоять должно.
По несчастью, я менее был скромен, вступивши в разговор с философами и политиками, которые спрашивали меня о новостях парижских. Я изъявил им различие в образах правления, хвалил французскую революцию, проповедовал вольность, равенство и независимость. Неблагодарные сочли опасным мое учение и осудили меня на изгнание. Я был отвезен на аэростат к границам лунного мира и выброшен в земную атмосферу. Направив полет свой к Парижу, я счастливо опустился на полях Елисейских. Толпа любопытных окружила меня и расспрашивала, откуда я взялся, все поздравляли меня с благополучным возвращением из столь дальнего похода, и удивлялись рассказываемым приключениям.
Женщины и молодые щеголи хотели знать последние моды лунные, чтобы составить себя точное понятие о тамошних жителях. Я рассказал землякам своим о больших платках на шее, о париках, о шляпах, о покрое платья. Сперва все смеялись этому странному наряду, но на другой же день появились на бульварах и на гуляньях шляпы. Платки, парики, кафтаны a la lune. С тех пор стали у нас известны так называемые энкройабли, которые скоро превзошли в убранстве самих жителей лунных’.
Тут объявили нам, что лошади запряжены. Жаль мне было расстаться с французом, не расспрося у него, за что лунные жители иногда швыряют в нас камнями, и по какому случаю они рассыпают горох на нашу планету. Колокольчики зазвенели, французы поскакали в Москву, а я пустился по своей дороге.
После разных справок мне удалось найти, что мнимый выходец из Луны позабавил меня чужими россказнями, которые он читал в Верновом путешествии.
Верне де Люз Ф. Выходец из Луны: [Фантаст. новелла из Вернова путешествия] / F.W., [Пер. М.Т.Каченовского] // Вестн. Европы. — 1805. — Ч.22, N 15. — С.182-195.