В. И. Коровин
Вяземский П. А.: биобиблиографическая справка, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1990
Время на прочтение: 6 минут(ы)
ВЯЗЕМСКИЙ, Петр Андреевич [ 12(23)VII.1792, Москва — 10(22).XI.1878, Баден-Баден, похоронен в Петербурге] — поэт и критик. Родился в родовитой и богатой дворянской семье. Род князей Вяземских вел начало от легендарного Рюрика, от потомков Мономаха. Первоначальное образование В. получил дома, а с 1805 г. обучался в петербургском иезуитском пансионе и при Педагогическом институте. В 1806 г. он возвратился в Москву и брал частные уроки у профессоров Московского университета. После смерти отца (1807) о юноше заботился его родственник, писатель и историк Н. М. Карамзин.
Служба в Межевой канцелярии, куда В. был зачислен в 1807 г. отнимала немного времени, и В. отдался светской жизни и литературным увлечениям. Он воспитывался в кругу первостепенных талантов начала XIX в., перезнакомившись едва ли не со всеми литераторами, сторонниками и последователями Карамзина, а также будущими декабристами. Поэтическая культура, сформировавшая В., была однородной с поэтической культурой Пушкина. В. ощущал себя наследником XVIII в., был поклонником Вольтера и других французских философов. Просветительские идеи В. впитал с детства. Его отличали любовь к просвещению, к разуму, либеральные взгляды, тяготение к полезной государственной и гражданской деятельности.
Молодой В. ориентируется на французскую ‘легкую’ поэзию и большим стихотворным формам предпочитает малые жанры — обновленную свободолюбивую оду, элегию, послание, надпись, стихотворение в альбом или на случай. Рядом с этими жанрами в его репертуаре закрепляются эпиграмма и басня. Стиль В., опирающийся на принципы школы Карамзина, еще сохраняет черты архаичности. Вырабатывая свою индивидуальную манеру, поэт стремится выразить присущий ему ‘сгиб’ ума, придавая языку черты угловатости и сохраняя в стихотворениях рассудочность и поучительность, восходящие к традициям XVIII в.
Литературные симпатии В. первоначально складываются под влиянием русских сентименталистов, прежде всего Карамзина и Дмитриева. Он горячо отстаивает языковую реформу Карамзина и входит в состав ‘дружеской артели’ (Д. Давыдов, Ал. Тургенев, Жуковский, Батюшков, В. Пушкин, Блудов), собрания которой происходили в доме В. Эта ‘дружеская артель’ станет впоследствии ядром ‘Арзамаса’, который пополнится и другими литераторами.
В 10 гг. В. уже разделял оппозиционные идеи передовых дворян и желал либеральных преобразований (ограничения самодержавной власти и введения твердых законов). Эти настроения углубились во время и после Отечественной войны 1812 г., всколыхнувшей его патриотические и гражданские чувства. В. вступил в дворянское ополчение и участвовал в Бородинском сражении. В конце 10 гг. В. был зачислен на службу в Варшаву. Либеральная речь Александра I в польском сейме внушила молодому вольнодумцу надежды на перемены государственного устройства в России, и В. принял участие в составлении записки царю об освобождении крестьян (1820) Однако вскоре В. был обвинен в польских симпатиях и удален со службы. Подлинной причиной были либеральные настроения молодого князя С 1821 по 1830 г. он находился в опале, и за ним учредили секретный надзор. В это время происходит идейное и творческое мужание В. Он посвящает себя литературной и журнальной деятельности, теснее сближается с декабристами, с Пушкиным, становится ревностным поборником романтизма.
С конца 10 гг. и в начале 20 гг. оппозиционность В. принимает резкий и боевой характер, в его поэзию проникают идеи декабристов. Общественные интересы выступают в лирике В. как насущная и неистребимая потребность души. К этому времени относятся такие замечательные элегии, как ‘Негодование’, ‘Уныние’, ‘Первый снег’, в которых сливаются гражданская и личная темы. В. возмущен общественными условиями, отторгающими человека от гражданской деятельности, он обличает социальную несправедливость и моральную ущербность тогдашнего правопорядка. Отстаивая перевес мысли над чувством, В. часто жертвовал легкостью, благозвучностью стиха и точностью выражений. В стихотворениях В. стирались жанровые и стилистические перегородки, пересекались разные стилевые тенденции — ‘роскошный слог’, лишенный простоты, блистающий ‘поэтизмами’, картинными метафорами и сравнениями, и одновременно ‘прозаический’, сниженный поэтический язык, стилизованный под грубоватую и прямодушную речь. Острая мысль облекалась в заостренную и шероховатую словесную форму и в ‘тяжелый, как бы влачащийся по земле стих’ (Гоголь).
От элегии ‘Первый снег’ и других произведений тянутся нити к творчеству 1820-1830 гг. В это время В. знакомится с поэзией Байрона, восторженно встречает ‘южные’ поэмы Пушкина, сочувственно откликается на ‘Думы’ Рылеева. Он дружит с А. Бестужевым-Марлинским и участвует в ‘Полярной звезде’. Поэт становится горячим пропагандистом романтизма, который совмещается у него с ‘красками политическими’.
В. понял романтизм как идею освобождения личности от ‘цепей’, как низложение ‘правил’ в искусстве (еще в 1817 г. он приветствовал драматургию В. А. Озерова, разрушавшую классицистические каноны). В романтизме В. увидел опору своим поискам национально-исторического своеобразия. Статьи В. о пушкинских романтических поэмах (‘О ‘Кавказском пленнике’, повести. Соч. А. Пушкина’, 1822, ‘Вместо предисловия [К ‘Бахчисарайскому фонтану’]’, ‘Разговор между издателем и классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова’, 1824) стали подлинным манифестом русского романтизма. Таким же важным событием в литературной жизни был и перевод (1828—1829, опубл. в 1831 г.) романа ‘Адольф’ Б. Констана.
В романтическом мироощущении В. открыл для себя источник новых творческих импульсов, в особенности в поисках национального содержания. В. увидел поэтическую прелесть в безбрежном покое, в простой, совсем не экзотической природе, почувствовал ее дыхание. При виде скудной, неприхотливой дороги поэтом овладевает чувство раздолья и духовной силы, внешне не броской, но внутренне глубокой (‘Еще тройка’ и др.). Его влечет теперь тайная связь земного и идеального миров, он погружается в натурфилософскую проблематику. В лирику В. явственно вторгается романтическая символика: дорожный колокольчик и самовар осознаются как знаки национальной культуры, тоска, хандра — как неотъемлемые свойства романтической души, переполненной предчувствиями иных миров.
В романтической лирике В. оживает его горячая, страстная натура, широкая и вольная, чуждая ‘существенности лютой’, скучной ежедневности. В его стихотворениях уже нет той логической заданности и тех резких стилистических сбоев, какими отличались его стихотворения 10 гг. Стихотворная речь в них льется свободно. Поэт гармонизирует стих, избегает дидактики. Его размышления приобретают отчетливо философский смысл (‘Ты светлая звезда’, ‘Байрон’ и др.).
Общественно-политические позиции В. по-прежнему родственны декабристским. Язвительно отзываясь о самодержавном правлении, В. ратует за конституционную монархию, за просвещение народа, либерализацию общественной жизни, отмену крепостного права. Разделяя воззрения декабристов, В., однако, не разделял их революционных методов. Поэтому он не вошел в декабристские организации и не стал участником восстания. Поэт хотел воздействовать на правительство словом, убеждением. Но это не помешало В. решительно осудить репрессии против декабристов. После разгрома восстания радикализм В. не теряет своей силы (‘Русский бог’ и др. произв.). В его творчестве крепнут сатирические ноты. Одним из важных жанров становятся стихотворные путевые очерки, дорожная хроника. В них укрепляется иная манера — неторопливого описания. Для таких стихотворений (‘Зимние карикатуры’, напр.) типична разговорная интонация.
Своими наблюдениями путешественника В., безусловно, содействовал демократизации поэзии и, в известной мере, предварил повести в стихах, газетные и дорожные обозрения, стихотворные фельетоны и другие формы, распространенные в 50 гг. Злободневность тематики, куплетная строфа, игривость и ироническая усмешка, непринужденность речи — вот те новые черты, которые В. придал этим стихотворениям.
Порвав в конце 1820 г. с журналом Н. Полевого ‘Московский телеграф’, В. стал в 1830 г. сотрудником ‘Литературной газеты’ Дельвига и Пушкина, а затем и пушкинского ‘Современника’. Вместе с Пушкиным и другими литераторами В. образует пушкинский круг писателей, которые, не смиряясь с деспотизмом, не принимают и новый, торгашеский век. Передовая журналистика приобрела в лице В. исключительно ценного автора, обладавшего хлестким и умелым пером. Журналистская хватка сказалась и в поэзии В., щедро насыщенной злободневными политическими и литературными спорами.
В 1830 г. В., обратившийся к Николаю I с просьбой рассмотреть его положение, был зачислен на службу чиновником особых поручений по министерству финансов. Он переехал в Петербург и занимал разные должности (вице-директор департамента внешней торговли, управляющий государственным заемным банком). Служебные обязанности не увлекли поэта. К высшей бюрократии и к Николаю I он относился отрицательно. После французской революции 1848 г. В. заметно ‘поправел’. Это было связано с падением дворянской революционности и выходом на общественную арену разночинцев-демократов, с которыми ему уже было не по дороге. В. не устоял перед демократизацией освободительного движения и все больше расходился с современностью, смеясь над революционной молодежью, над западниками и славянофилами, испытывая глубокое презрение к либералам типа Каткова, издеваясь над новой литературой.
Вместе с тем В. зорко увидел отрицательные явления в тогдашней действительности: господство денег, холодный расчет политиков, либеральные фразы, прикрывавшие пустую болтовню или махровую реакционность, наивные надежды на воскрешение патриархальных нравов. В. было грустно наблюдать, как презрительно отзывались о лучших людях из дворян и созданной ими великой культуре бойкие литераторы и публицисты, как легко меняли они свои мнения, как терялся индивидуально-особенный склад мышления и речи. Но в целом сатира В., как проницательно подметил Тютчев, уже напоминала старческое брюзжание. Испытание временем выдержали, однако, написанные В. книги о Фонвизине (1848), исторические очерки о Москве (‘Допотопная или допожарная Москва’, ‘Грибоедовская Москва’, ‘Московское семейство старого быта’), воспоминания (‘Иван Иванович Дмитриев’).
Сложность позиции позднего В., ощущавшего глубокий разлад с современностью, заключалась в том, что он не только оглядывался назад, но и не терял надежды на то, что потомки возобновят прерванную связь с поколением, к которому он принадлежал. Необходимость такого духовного контакта водила рукой В., когда он заполнял, начиная с 1813 г. и до последних лет жизни, страницы знаменитых ‘Записных книжек’, ценнейшего собрания фактов, событий, картин, отдельных выразительных черточек, передававших русскую и западноевропейскую историю, быт, литературу в оригинально неповторимом освещении.
Продвижение по службе (В. получил звание обер-шенка двора, пост товарища министра народного просвещения, сенатора, члена Государственного совета) все больше сближало поэта с царской семьей, высшей аристократией и отрывало от интересов новых поколений. Последние двадцать лет В. жил преимущественно за границей. Он в полной мере ощутил социальное и духовное одиночество, пережив и своих сверстников, и своих детей, кроме сына Павла. Скорбь от сознания этого одиночества отразилась в трагически высокой лирике поздних лет. В ней отлились грустные и очень искренние настроения человека, вынужденного без друзей пылкой и благородной молодости коротать свой век, так и не найдя в своем сердце сочувствия идеям передовой демократической молодежи 60—70 гг.
Свой ‘верховный час’ В. встретил в Баден-Бадене. Смерть унесла последнего поэта пушкинской плеяды, внесшего в русскую поэзию, критику и публицистику ощутимый вклад. Фактом культуры стала и многолетняя, преданная дружба с Пушкиным. Все это дало В. право на память и признание потомства.
Соч.: Полн. собр. соч., изд. гр. С. Д. Шереметевым: В 12 т.— Спб., 1878—1896, Остафьевский архив: В 4 т.— Спб., 1899, Старая записная книжка.— Л. 1929, Избр. стихотв. / Вступ. ст. В. С. Нечаевой.— М., Л., 1935, Стихотворения / Вступ. ст. Л. Я. Гинзбург.— Л., 1958, Записные книжки (1813—1848) / Изд. подгот. В. С. Нечаева.— М., 1963, Стихотворения / Вступ. ст В. И. Коровина.— М., 1978, Эстетика и литературная критика / Вступ. ст. Л. В. Дерюгиной.— М., 1984, Стихотворения / Вступ. ст. Л. Я. Гинзбург.— Л., 1986.
Лит.: Кутанов Н. (С. Н. Дурылин). Декабрист без декабря // Декабристы и их время.— М., 1932.— Т. II, Лотман Ю. М. П. А. Вяземский и движение декабристов // Учен. зап. ТГУ: Тр. по русской и славянской филологии.— Тарту, 1960.— III, Гиллельсон М. И. П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. — Л., 1969, Семенко И. М. Вяземский // Поэты пушкинской поры.— М., 1970, Коровин В. И Поэтические искания Вяземского // Поэты пушкинской поры.— М., 1980, Рассадин Ст. Вяземский // Спутники.— М., 1983.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990