Слобожане. Малороссийские рассказы
Слобожане. Малороссийские рассказы
ВВЕДЕНІЕ.
ВВЕДЕНІЕ.
‘Лучше быть первымъ иъ мстечк, чмъ вторымъ въ Рим!’
Юлій Цезарь.
Введение, Данилевский Григорий Петрович, Год: 1853
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Малороссія историческимъ путемъ образовала три отдльныя страны. Запорожье, это славянское рыцарство, единственное въ мір братство, жившее войной за родину и вру, представляетъ шумную, живописную вольницу днпровскихъ островитянъ, летавшихъ въ легкихъ лодкахъ, съ выборными атаманами, изъ бревенчатыхъ куреней за шелками, коврами и золотомъ Турецкой Анатоліи. Гетманщина, старая степная гетманщина, гд на кровавомъ поединк ршенъ споръ между туземнымъ населеніемъ и польскими старостами, между православіемъ и іезуитами, гд вращались тни ‘Тараса Бульбы’ и ‘гайдамаковъ’ — представляется съ своими сожженными городами, съ гетманами и бунчуками, слпцами-бандуристами и отважнымъ казачествомъ… Третья часть Малороссіи, молодая, свтлая страна, степная Слобожанщина, представляетъ тихій, благодатный, живописный край, зеленые сады и пажити, широкія рки и торговые широкіе проселки, лса и города, молодые и богатые, какъ самъ край, старину, у которой нтъ ни одного воинственнаго, громкаго имени, ни одного воинственнаго, громкаго событія, много счастливыхъ хуторовъ и слободокъ, мирныхъ добряковъ, лелюшихъ мечтательную лнь, среди зеленыхъ весей и полей, героевъ домашняго очага, картинъ пустынныхъ гладей, усянныхъ душистыми цвтами, и этой благодатной старости и привольнаго дтства, среди тысячи предметовъ, питающихъ чудесность и страстную любовь къ родному пріюту… Что же это такое Слобожанщина и откуда она взялась? За двсти лтъ страна, именуемая Слободскою, представляла пустыню безлюдныхъ степей и дикихъ лсовъ, по которымъ носились одни дикіе татары и гд возвышались одни дозорныя мста пограничныхъ обывателей. Четыреста лтъ сряду эта богатая область была безлюдна и пустынна, съ той самой поры, какъ набгъ ордынцевъ опустошилъ ее вмст съ сосдними русскими княжествами. И вотъ, потомки ея владльцевъ вспомнили о покинутой отчизн… Донецъ, на триста верстъ протянувши логовище своихъ водъ, лса и снныя раздолья, родной Донецъ принялъ забытыхъ родичей, какъ нкогда онъ же, по словамъ пвца стараго времени, принялъ издалека князя Игоря. Золотая, туманная старина встала изъ мрака. Донецъ, по словамъ вщаго Слова, сказалъ Игорю: ‘Княжо Игорю! Не мало-ль теб нын величія, а врагу нелюбія, а Русской земл веселія?’ — И отвчаль родной рк князь Игорь: ‘О, Донче! Великъ ты, лелющій князя на волнахъ своихъ, великъ ты, стелющій ему зеленую траву на серебряныхъ прибрежіяхъ, великъ ты, одвшій его темными мглами, подъ снію зеленаго полсья!’ Прошли многія столтія, и описанное пвцомъ стараго времени снова возникло… За двсти лтъ назадъ близъ береговъ Донца, верхомъ на изнуренномъ кон, показался чубатый гетманецъ, съ пищалью и котомкой за плечами, въ изношенной черкесск и синей шапк, подбитой смушками. Онъ окинулъ взоромъ безмолвную пустыню лсовъ и полей, гд жили нкогда его мирные дды, страну, четыреста лтъ не видавшую своихъ родныхъ изгнанниковъ, и слзъ съ усталаго коня… На дикомъ, глухомъ мст скоро поднялся уединенный курень, на зар дымъ легкою струей всталъ надъ куренемъ, черезъ годъ въ сосдств раскинулась паска, вь прибрежномъ тростник заколыхался подъ рыболовною стью челнъ… Немного лтъ спустя, вокругъ куреня поднялись, какъ изъ земли, другіе бревенчатые курени. Изъ куреней возникъ хуторокъ, хуторокъ съ садами, бакшею, колодцами и хлбными кладями… Пять-шесть хуторковъ соединились внизъ по рк въ одинъ, и возникла слободка. Слободка пустила въ степь, какъ корни, свои хутора и курени, свои сады и огороды, народъ засновалъ по перелскамъ и луговинамъ, стадо вышло на тучное пастбище, надъ оврагомъ заскриплъ тяжелый возъ, запряженный парою круторогихъ воловъ, вечеромъ, свши на порог хатки, чернобровая слобожанка затянула псню громкую и звучную, въ праздникъ изъ слободки понеслись звуки церковнаго колокола… Прошло еще нсколько лтъ. На вершин кургана показались усы и рысья шапка татарина… Слободка засуетилась, окружилась палисадникомъ, изъ ея воротъ вышелъ съ распущенными значками легкій, летучій, безстрашный отрядъ, быстрый натискъ сломилъ и разметалъ враговъ, слободка стала крпостцей, откликнулась другимъ городкамъ-слободкамъ, и пошла но свту всть о новой стран, о молодой, богатой Слобожанщин! Великій царь Алексй Михайловйчъ объявилъ во всеуслышанье, что даритъ русскому шляхетству и казакамъ Гетманщины и Запорожья земли но Донцу и сосднимъ ркамъ, и бросили русское шляхетство и вольные казаки землю смутную и обагренную кровью, бросили Гетманщину и Запорожье для тихой, новой страны, для страны хуторовъ и слободокъ! — Богатый край, подъ одной широтою съ свернымъ Китаемъ и сверной Франціей, край, почти съ тремя милліонами десятинъ черноземной, нетронутой плугомъ, степи и полумилліономъ десятинъ лсовъ, край, гд рки замерзаютъ въ начал декабря, а вскрываются въ начал марта, гд морозъ постоянно не боле десяти, а зной на солнц превышаетъ тридцать градусовъ, гд, наконецъ, уже въ апрл все дышитъ весною, летятъ птицы, цвтутъ деревья и кустарники, а въ конц іюня поспваетъ озимь, — этотъ край скоро возродился и закиплъ жизнью… Сперва отдльно, потомъ съ семьями, наконецъ, цлыми сотнями и тысячами семействъ стали бжать и переселяться въ Слобожанщину гетманскіе и запорожскіе казаки и русское шляхетство. Лучшія дворянскія фамиліи переселились въ окрестности полковыхъ сотенныхъ городковъ. Выборные полковники продолжали раздавать, безоброчно и безпошлинно, лса и водяныя мельницы, вольные грунты и снныя угодья, ольховые пристны, озера и паски. Тамъ, гд четыреста лтъ сряду носились дикіе татары, гд шла уединенная и рдко оживляемая пустынными обозами, по гребню возвышенности, перескающей слободскую котловину, дорога въ Крымъ, именуемая Муравскимъ шляхомъ, тамъ къ началу нашего столтія было уже до шестисотъ церквей и до мнлліона жителей. Рки усялись винокурнями и мельницами. Луга и лсныя раздолья наполнились косарями. Плугъ пошелъ по косогорамъ и лучнымъ прибрежьямъ. Амбары и степныя одонья стали ломиться отъ хлба. Богатства полились въ руки землевладльцевъ! — Скоро на земли слободскія явились пришельцы чужеземные, сербскіе и болгарскіе переселенцы, румыно-валахи и, наконецъ, молдавскіе аристократическіе роды, положившіе начало новымъ туземнымъ фамиліямъ. Молодой университетъ поддержалъ литературныя начинанія, и въ пятьдесятъ лтъ слобожане встртили сряду три громкія имени: Сковороды, Каразина и Основьяненка! Слобожане вошли въ пословицу своимъ богатствомъ, и когда ихъ живописная родина получила имя Русской губерніи, на герб новой губерніи изобразили рогъ изобилiя… Здсь сверъ и югъ отдаютъ другъ другу свои достоянія. Сюда изъ Крыма прилетаютъ аисты и пеликаны, съ Кавказа заходятъ дикія козы! Рки и озера, полныя рыбъ, здсь не замерзаютъ цлыя дв трети года. Лнивый плугъ царапаетъ землю, и посянное зерно родитъ самъ-шестьдесятъ. Это — не запорожская луговина, обнаженная и палимая солнцемъ! Здсь каждый оврагъ, каждый байракъ заросъ кустарникомъ, а широкія рки съ обоихъ боковъ тянутъ стны дремучаго лса, на который взглянуть, такъ шапка валится! Трехпольное хозяйство не тяготитъ пахаря. Онъ запряжетъ въ тяжелый плугъ три пары воловъ, съ погонычемъ-мальчишкою распашетъ въ три дня дв десятины и надолго спокоенъ… А сады его? — Позжайте-ка въ валковскій уздъ, такъ такія сливы и бергамоты, что не зубами, а губами ихъ шь, раскусишь, а он душистыя и сочны, и янтарны, и прозрачны, какъ липовый сотъ, и ни съ чмъ въ мір не сравнятся! Въ окрестностяхъ Волчанска и Богодухова удивительные пчеловоды. А въ изюмскомъ узд найдете и сахароваровъ… Съ виду какъ будто и ничего эти слободки! — А позжайте къ нимъ поближе: дикая смсь соломы и глины, стоговъ и садиковъ, эти изгороди, перегородки и обгородки, эти клти, клточки и подклтки васъ ошеломятъ сразу! Зато какъ присмотритесь, что не даромъ слобожанинъ строитъ свои улья и свои хаты изъ чистаго липоваго теса, какъ присмотритесь и увидите, вокругъ этихъ свтлыхъ, блыхъ мазанокъ, пышныя нивы пахотей и раздольныя сножати, какъ увидите, что вс эти клти и подклтки, вс эти перегородки и загородки полны домашней утвари, нарядовъ и хлба, а втви садиковъ гнутся и ломятся отъ яхонта сливъ и багрянца вишень, вы не то скажете. Вы скажете: чуденъ край этой благодатной слобожанщины! И какъ ему не быть чуднымъ! А прошу покорно усидть охотнику на мст, когда зимою вышелъ въ садъ, а зайцы такъ и шныряютъ между кустами щепами!.. А кто хочетъ пожить весело? Что вы скажете о Харьков? Гд вы видли такой городъ? На Руси не мало городовъ, о которыхъ мягкосердые прозжіе и услужливые обыватели постоянно говорятъ: ‘Да помилуйте-съ! Да это уголокъ Петербурга-съ’. Но ни одинъ русскій городъ ие заслуживаетъ подобнаго отзыва, какъ Харьковъ, если только авторъ не будетъ также обвиненъ въ излишнемъ мягкосердіи и тайномъ покровительств всхъ безпечныхъ, чернобровыхъ, добродушныхъ и счастливыхъ! Давно ли возникъ этотъ Харьковъ! Давно ли возникъ онъ на берегахъ Лопани и Нетечи, на берегахъ великолпныхъ ркъ, которыя могутъ поспорить красотою съ Мансаресомъ потому, что и въ нихъ, подобно ему, лтомъ едва хватаетъ воды для гусей и утокъ! Не одинъ изъ современниковъ можетъ примнитъ къ этому городу слова Августа: ‘Я засталъ Римъ кирпичнымъ, а оставляю мраморнымъ!..’ Что же представляетъ нашъ Слободской край въ ныншнее время? Роскошная, нетронутая почва ждала только свжихъ рукъ и здоровыхъ, свжихъ силъ. Руки явились, смя брошено, и стройное дерево, не найдя на матерней почв враждебныхь, закоренлыхъ, старыхъ плевелъ, дало здоровый, свжій плодъ. Молодое общество созрло. Его могутъ упрекнуть только въ молодости его, но это — порокъ, отъ котораго мы исправляемся каждый день! Развитіе деревенской жизни, какъ главное выраженіе края, уклонившееся-было отъ своихъ началъ подъ общимъ моднымъ повтріемъ вка, стало снова перерождаться. Брошенная родная нива стала снова дорога владльцу. Забытые ддовскіе дома, стоявшіе безъ мебели и оконъ, обновляются… И вотъ, мы снова живемъ въ своихъ хуторахъ. Лто всюду упоительно, не радуетъ сердце одна жестокая, неумолимая зима! Но, быть-можетъ, и съ нею мы сладимъ! Вечеромъ, когда метель кружится и втеръ воетъ въ труб, когда новая книга усыпляетъ, а болтливая газета, описывающая дебютъ новаго дарованія на берегахъ ликующей въ снжномъ покров Невы, валится изъ рукъ, — неожиданный колокольчикъ звякаетъ по слободк, въ темныя ворота влетаютъ тройки, тройки, въ намётахъ и бубнахъ, и толпа сосдей и сосдокъ врывается въ дремлющія комнаты… Шубы и шапки сброшены, рояль гремитъ подъ иззябшими пальчиками хорошенькихъ хуторянокъ! Шумъ, бготня… Старая ключница Аграфена, фрейлина бабушки и няня маменьки, дочекъ и внучекъ одной и той же семьи, — едва успваетъ отвчать на вопросы гостей, заказывающихъ ужинъ! Хозяинъ, съ сіяющей улыбкой, несетъ свчи въ гостинную, гувернантка двухъ капельныхъ крошекъ, строгая Евгенія Ивановна, ученая двица съ добрымъ сердцемъ и прекрасными, темными глазами, улыбается и складываетъ тетрадки и книги… И въ мгновеніе ока тихій домъ превращается въ бальный залъ, и цлыя недли гостятъ сосди у сосдей! И выводится, наконецъ, въ новомъ обществ дикое понятіе, что одна скука рождаетъ такое гостепріимство! Скука рождаетъ зеленое море карточныхъ столовъ, а не гостепріимство. Скука рождаетъ все въ этомъ мір, все, кром гостепріимства. И плохо знаютъ наши отдаленныя области т, которые находятъ такое начало русскому областному гостепріимству! Нтъ, господа! Не медвди-степовики т, которые, извдавъ свтъ, хозяйничаютъ и трудятся на клочкахъ родной земли! Не медвди-степовики т, которые, выучившись, сами учатъ и, просвтясь, идутъ въ работ наравн съ своими послдними работниками! Эти медвди, господа, прежде васъ выгнали плутовъ-приказчиковъ и сами воздлываютъ данную Богомъ ниву! Они, господа, прежде васъ стали выкупать имнія изъ долговъ, снятіе недоимокъ стали считать семейными праздниками и, входя въ нужды крестьянъ, наполнять тишиною и счастьемъ свой домашній уголъ!.. Разумется, везд есть исключенія. На почву бросается сто зеренъ, а между тмъ девяносто девять не всходятъ, и всходитъ только одно зерно, которое за то возвращаетъ посвъ сторицею! Эти-то исключенія и любопытны, привлекательны потому, что ими еще рзче обозначаются красоты цлаго, привлекательны и любопытны потому, что въ наше время, боле чмъ когда-либо, интересуются знать, какъ живется русскому человку всюду, въ костромскихъ и въ орловскихъ лсахъ, на взморьяхъ и въ оренбургскихъ равнинахъ, въ городахъ и по великимъ русскимъ ркамъ, везд, гд русскій духъ и Русью пахнетъ…
Не вс одинакаго понятія о Малороссіи, объ этой житниц южной отчизны нашей! Для однихъ это — страна, гд проживаютъ лнивйшіе въ мір пожиратели варениковъ, о которыхъ ходитъ но свту столько уморительныхъ анекдотовъ, — анекдотовъ, съ которыми сравняются одни анекдоты объ англичанахъ. Для другихъ это — что-то до сихъ поръ еще дикое, отсталое, гд говорятъ на тарабарскомъ нарчьи, носятъ чубы и здятъ на волахъ. Для третьихъ веселонравная и простодушная хохландія — мсто, гд винокурни держатъ очень выгодно, народъ глуповатъ, хотя подчасъ лукавъ, арбузы ни почемъ, въ деревн скука страшная, сосди неучи и женщины довольно, однако, красивы… Ддя четвертыхъ, наконецъ, Малороссія — что-то такое, какъ бы вамъ сказать, такое странное, надъ чмъ иные восхищаются, какъ надъ Италіей, и чего, впрочемъ, они никогда не узнаютъ потому, что туда хать страшно долго и непріятно, а они лучше подутъ на Крестовскiй или въ Новую Деревню, — тамъ, по крайней мр, весело, нмецъ ходитъ по канату и музыка играетъ!.. Жители-туземцы тоже не одного понятія о Малороссіи. Одни ее любятъ, другіе совсмъ не любятъ, одни ею восхищаются, другіе ею ничуть не восхищаются! Объяснимся примромъ… Былъ нкоторое время сосдомъ моимъ помщикъ, по фамиліи Ганчирка. Наливки онъ предпочиталъ всякимъ на свт заморскимъ винамъ, никогда не брился, съ утра до вечера ругался съ смазливой ключницей и знать не хотлъ ни о чемъ, кром своего хутора! Въ числ другихъ странностей, было у него, между прочимъ, одно довольно любопытное убжденіе. — ‘Да помилуйте, — говорилъ онъ, улыбаясь такъ радушно и искренно, что и слушающіе его при этомъ невольно улыбались: — да это подлецы-французы все выдумываютъ! Ну, поврьте мн, что нтъ на свт ни Парижа, ни Лондона, ни Америки! Ну, ей-Богу же, нтъ! А это все черти-французы выдумали!’ Господинъ этотъ, какъ видите, весьма любопытный господинъ! Но рядомъ съ нимъ существуютъ между нашими и такіе, которые ршительно не имютъ понятія о томъ, что длается у нихъ въ деревн, такіе, которые очень спокойно курятъ трубку гд-нибудь въ Гороховой, носятъ свои бобры на показъ мирнымъ сослуживцамъ на Невскій проспектъ, очень довольны картофельнымъ супомъ варвара-кухмистера, гд-нибудь на Васильевскомъ Остров, и въ частой безсонниц, посл карточной перепалки, мечтаютъ о томъ, что вотъ, современемъ, заведется у нихъ этакая славная карета, на лежачихъ этакихъ рессорахъ и съ этакимъ, чортъ возьми, жокеемъ въ ботфортахъ! Но и подобные не выдержатъ! Попадись имъ инвалидъ-старикъ, храбрый русскій воинъ изъ степи, для котораго до смерти не существуетъ слова ‘слушаю’, а существуетъ слово ‘чую’, услышь они въ частномъ дом, занесенную Богъ-всть откуда, степную псню, псню чудную, простую, отъ которой весело становится на душ, хоть бы ничего веселаго на душ не было, — воскресшее сердце подхватывается на крылья воображенія, подхватывается и уносится въ далекія степи, въ широкія степи, на тихій, сбжавшій къ рчк хуторокъ, въ маленькій домикъ, гд странникъ далекаго края родился, гд прижимала его къ теплой груди стройная, черноглазая, добрая матушка, гд онъ ползалъ и бгалъ, росъ и проказничалъ, гд пролетли незамтно его далекіе, невозвратные младенческіе годы! И радъ онъ, и плачетъ тогда, и стремится всею душою вдаль, вдаль, прочь изъ душнаго города, и выходитъ въ его мысляхъ клочокъ земли, нсколько знакомыхъ десятинъ родной земли!.. И радъ онъ этой земл, радъ этимъ десятинамъ, радъ боле всего въ мір уголку, — уголку, незнаемому свтомъ, деревушк, съ доброю дворнею, съ доброю старою няней, съ темною большою залой, съ гостиной, увшанными портретами предковъ, съ отцовскимъ кабинетомъ, гд щогольской подборъ ружей и охотничьихъ снарядовъ виситъ и сверкаетъ за стеклами, и съ этою перспективою тихихъ, раздольныхъ окрестностей, тонущихъ въ сумеркахъ лтней зари! И гордъ онъ, бдный степнякъ, тмъ, что, когда наступитъ время силамъ отойти на покой, — найдетъ онъ на родин пріють, гд спокойно склонитъ усталую голову, найдетъ рядъ дтскихъ воспоминаній, связанныхъ съ каждымъ кустикомъ, съ каждою травкой, съ бднымъ, источеннымъ молью, стуломъ и ветхимъ ддовскимъ диваномъ… О, господа, ничто въ мір не сравнится съ счастьемъ бдняка, мечтающаго о счастьи!.. И вотъ, въ долгій зимній вечеръ, когда уже ничто не влечетъ разсяться, когда театры полны радостной толпы и быстрокрылые экипажи гремятъ и несутся по улацамъ, — въ такой вечеръ невольно мечтается о другихъ мстахъ и о другихъ картинахъ! О, какъ бы хотлось тогда распахнуть промерзлое окно и встртить не пасмурное, холодное небо, не громады каменныхъ, безмолвныхъ домовъ, не театры и улицы, не гранитныя и деревянныя мостовыя, а волшебнымъ маніемъ представшую степь, — степь съ панорамою луговъ и пашень, съ пестрою панорамою широкой рки, медленно идущей среди высокострльчатыхъ, темныхъ стнъ лса, уединенный курганъ съ каменною, вросшею въ него бабою, островерхій дозорный курень бакшевника, рядъ красивыхъ, нанизанныхъ вдоль тощаго ручья, холмовъ и овраговъ, лнивый, скрипучій обозъ чумаковъ, хуторянскую ярмарку съ криками, топотомъ и гамомъ хуторянскаго веселья, блющійся вдали домъ помщика, домъ старика-хлбосола, готовящаго отчизн пятерыхъ молодцовъ-сыновей и красавицу дочку, ужинъ косарей въ пол, бгъ степного дикаго табуна, распваемую на зар долгую, чудную украинскую псню, и всю эту дивную картину, которой имя — родина…
Оригинал здесь