Возникновение достопримечательного города Cеченовки, Пружанский Николай Осипович, Год: 1872 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 72 минут(ы)

Возникновеніе достопримечательнаго города Cеченовки *).
Очерки еврейскаго быта.

*) Рядъ разсказовъ, предлагаемыхъ подъ этимъ заглавіемъ, заимствуется изъ достоврныхъ историческихъ разслдованій извстнаго ученаго равина Берки Хациловича.

I.
Древность города Сченовки — Панъ Дембовскій и его поэтическая натура.— Жидокъ Хацкель и его великое несчастіе, превратившееся въ великое счастіе.

Было когда-то такое время, когда достопримчательнйшаго города Сченовки совсмъ не существовало,— и на томъ мст, гд теперь красуется сей богобоязливый градъ, паслись овцы, свиньи и всякая другая травоядная тварь. Это время даже не за предлами исторіи, и когда злополучные французы въ 1812 году своими тлесами воздвигнули бугоръ около этого мста, то они совсмъ не предполагали, что граждане, сыны израиля, по субботамъ будутъ приходить и любоваться ихъ разбросанными костями. Да и самъ-то городъ возникъ какою-то случайностью,— т. е. въ абсолютномъ смысл этого слова ни какихъ случайностей нтъ, но тутъ выраженіе это приводится въ историко-фактическомъ смысл, ибо никто не предполагалъ, чтобы на этомъ мст могъ когда-нибудь строиться городъ, такъ какъ это мсто не только далеко отъ какого нибудь торгово-промышленнаго пункта, но и кругомъ, по близости, даже второстепенной дороги не было.

Это была обширная песчаная поляна, въ которой трудно было докопаться до кладязя, а на полутораверстномъ разстояніи отъ этой поляны было разбросано до 50 крестьянскихъ избъ. Да и самъ-то случай былъ какой-то странный,— до того странный, что не скоро подберешь, да едва ли гд и найдется другой ему подобный. Древняя исторія представляетъ намъ случаи основанія городовъ по поводу смерти коня (Буцефалы), въ память дружбы или любви, наконецъ для увковченія собственнаго имени. Трудно сказать, что руководило основателемъ Сченовки. Случай былъ слдующій: Жилъ на свт ясновельможный панъ Дембовскій, жилъ панъ Дембовскій въ свое удовольствіе и ни чемъ не нуждался, потому что у него было около полуторы тысячи хлопскихъ домовъ, которые круглымъ счетомъ работали на него по пятнадцати дней въ недлю. Нрава онъ былъ кроткаго, мягкосердеченъ, никогда не давалъ хлопу боле ста розогъ за одинъ разъ, имя на это довольно основательныя причины: во-первыхъ, его мягкосердіе, во-вторыхъ, разсчетъ. Если онъ теперь засчетъ хлопа до болзни, онъ лишится удовольствія счь того-же хлопа чрезъ нсколько дней во второй разъ, а для пана Дембовскаго сченіе служило самымъ высшимъ удовольствіемъ. Будучи въ душ поэтомъ, онъ отыскалъ въ этомъ процесс какую-то поэтическую прелесть, поэтому его экономы по имнію, не смотря на то что были полновластными надъ хлопами, счь сами не имли права безъ пана Дембовскаго. Они могли хлопа убить какимъ нибудь другимъ образомъ, но только не способомъ сченія, это удовольствіе должно было доставаться на долю самого ясновельможнаго пана. Поэтому ежедневно вечеромъ, изъ разныхъ деревень пана Дембовскаго, исполнители власти отправляли на дворъ пана цлыя партіи хлоповъ для панской забавы, какъ они выражались. Экономы старались перещеголять другъ друга предъ ясновельможнымъ паномъ и доставлять ему какъ можно больше поэтическаго матеріала, они очень хорошо знали, что ничмъ они не могутъ больше выиграть въ его глазахъ, какъ этимъ. И вслдствіе этого ежедневно вечеркомъ, возл клуни (гумна), стояла цлая шеренга хлопскаго отродья разныхъ возрастовъ и ожидала своего ясновельможнаго пана, который постоянно являлся съ своею всегдашней добродушной улыбкой и своею обычной фразой: ‘о, сколько сегодня будетъ работы! скорй, ребята, за работу!’ Сначала онъ скъ безъ всякаго метода и системы — какъ попало, но долголтнимъ упражненіемъ онъ выработалъ себ правила сченія,— образовалась система. Оно производилось не зря: сначала сортировался полъ съ поломъ, затмъ возрастъ съ возрастомъ, для каждаго пола и возраста у него были особыя розги. Начиналась эта операція обыкновенно съ мужскаго пола и старшаго возраста, а дессертомъ ему служили самыя молоденькія хлопки. Это поэтическое наслажденіе онъ старался продлить какъ можно дальше, въ каждомъ свист розогъ онъ отыскивалъ особую эстетическую черту, эти сладкіе звуки наполняли всю его внутренную жизнь, такъ что онъ почти не нуждался въ какихъ нибудь другихъ наслажденіяхъ. Панъ Дембовскій иногда не довольствовался этимъ однообразнымъ хлопскимъ сченіемъ и пріискивалъ себ чего нибудь поразнообразне, поблагородне. Поэтому не очень выгодно было въ такія минуты его поэтическаго вдохновенія подвернуться подъ его руку кому-нибудь изъ его экономовъ, или маленькому шляхтичу. Онъ самымъ добродушнйшимъ образомъ, обращаясь къ шляхтичу, говаривалъ: ‘а ну, коханый, какъ-бы теб раздться!’ — и посл этого уже никакія мольбы не могли спасти его отъ панской воли. Бывали случаи, что это удовольствіе ему стоило очень дорого. Онъ выскъ однажды весьма значительнаго сановника, который затялъ съ нимъ процессъ, стоившій пану Дембовскому большихъ хлопотъ. Но это ничуть не уменьшило его влеченія къ подобнымъ удовольствіямъ. Разъ у пана Дембовскаго мелькнула мысль: а что, если высчь Хацкеля? Онъ нашелъ это превосходнйшею мыслью, его воображеніе начало ему изображать разные эскизы этого процесса,— онъ быль отъ этой мысли въ восторг, его лицо озарилось счастливой улыбкой. ‘Геніальная мысль!’ воскликнулъ, потирая руки отъ удовольствія,— ‘вотъ будетъ потха!’ — посл этого ршенія у него уже нтъ никакого раздумья, никакого колебанья, ршено — непремнно должно совершиться,— чего-бы это ему ни стоило, какъ-бы его совсть ни упрекала посл этого. А упреки со стороны совсти въ настоящемъ случа могли произойти, потому что Хацкель былъ слабостью пана Дембовскаго: онъ его любилъ больше карлика, негра, всей своей псарни и конюшни.

Хацкель былъ дйствительно замчательнйшій человкъ. Его фигура сама собою представляла куріозный субъектъ, своею уморительнйшею организаціей, въ немъ еще было много и другихъ преимуществъ: его жидовская національность, его уморительный характеръ. У Хацкеля былъ уморительнйшій характеръ: онъ не только что могъ поддлаться подъ всякія нарчія и произношенія, но онъ даже плъ птухомъ, лаялъ собакой, вылъ волкомъ, мяукалъ какъ кошка,— разв все это не находка для пана Дембовскаго? Наконецъ, стоило только Хацкелю заговорить по-польски — и панъ Дембовскій помиралъ со смху. Хацкель разсказывалъ ему разные анекдоты про жидковъ, говорилъ ему о преимуществ своей религіи, ползалъ на четверенькахъ, сидлъ подъ столомъ, танцовалъ и плъ еврейскія псни, въ особенности, панъ Дембовскій приходилъ въ восторгъ отъ одной еврейской, субботней псни Маіофитъ. Отъ этой уморительной псни панъ Дембовскій чуть не помиралъ со смху. Онъ иногда производилъ Хацкеля въ командиры и давалъ ему нсколько хлопскихъ дтей, любовался, какъ тотъ ими командовалъ. Иногда онъ сажалъ его въ свою карету, производя его при этомъ въ паны, посылалъ его въ свои имнія и бывалъ въ восторг, когда Хацкель входилъ въ свою роль довольно толково: перескалъ довольно порядочное число хлоповъ, отсылалъ ихъ къ себ на домъ на панщизну, заставляя себя при этомъ называть ясновельможнымъ паномъ. У Хацкеля была особая пара лошадей, особое содержаніе, онъ долженъ былъ всегда находиться при особ ясновельможнаго, и не смотря на то, что ясновельможный надъ нимъ почти всегда издвался, онъ подчинялся его вліянію. Хацкель всегда умлъ поставить на своемъ, поэтому вс дворовые больше боялись его, чмъ пана,— и прежде чмъ попасть въ милость пана, должно было попасть въ милость Хацкеля. Хацкель, разумется, отъ этого не оставался въ убытк. Когда къ пану Дембовскому собирались гости, то на первый планъ между всми диковинками являлся Хацкель и обнаруживалъ предъ ними вс сокровища своего замчательнаго таланта. Панове приходили въ неописанный восторгъ, присовокупляя при этомъ, что они на своемъ вку видли много диковинокъ, но въ первый разъ видятъ подобнаго Хацкеля. Разумется, отъ этихъ похвалъ Хацкель не терялъ цны въ глазахъ пана Дембовскаго, и если Дембовскому предложили-бы разстаться съ псарней или съ Хацкелемъ, онъ-бы охотне разстался съ псарней.

— Хацкель, съшь пирогъ, обратился къ нему панъ Дембовскій, какъ только онъ ршился его высчь и искалъ лишь благовидный предлогъ къ этому.

— О, ясновельможный панъ, залепеталъ Хацкель,— какъ-же я могу это сдлать? я, слава Богу, жидокъ, и мн нельзя сть трефной пирогъ, я все могу сдлать, что пану угодно: пть птухомъ, плясать, пть маіофитъ, все, все, но только не сть пирога. Какъ-же я могу погубить свою душу!

— Панове, добродзеи, воскликнули нкоторые изъ бывшихъ тутъ гостей,— слышите: разв у Хацкеля душа есть?!

— Ай, ай, какъ вамъ не грхъ такъ говорить!

— Ну, шь, крикнулъ панъ Дембовскій,— а то велю высчь!

— Высчь! воскликнулъ Хацкель, смшавшись и зная слабость своего пана,— ай вей миръ, ай вей, ясновельможный панъ, разв я хлопъ, разв жидковъ скутъ?

— Выску, сказалъ панъ ршительно.

Хацкель это понялъ и захныкалъ, началъ умолять его о помилованіи, чтобы онъ не губилъ его дтей, не срамилъ его предковъ,— чтобы длалъ съ нимъ, что угодно, даже голову снялъ-бы, лишь-бы не счь.

Но панъ Дембовскій былъ неумолимъ — и операція совершилась. Панове пришли въ неописанный восторгъ отъ подобнаго сюрприза, и при каждомъ крик Хацкеля: ‘ай вей миръ, тателе, мамеле (батюшка, матушка)’,— панове неистово апплодировали. Хацкель былъ до того ошеломленъ этимъ неожиданнымъ для него сюрпризомъ, что даже посл того, какъ его перестали счь, онъ все еще лежалъ и кричалъ, призывая Бога Израиля на помощь.

— Отчего ты не встаешь, спросилъ его папъ Дембовскій,— вдь тебя ужь не скутъ?

Хацкель какъ будто очнулся, вскочилъ на ноги и какъ бшеный мчался по двору съ крикомъ: ‘ахъ, ясновельможный панъ, что вы со мною сдлали? Лучше-бы вы меня повсили, но не срамили бы моего отца, праотца и прапраотца до самого Якова. Ай вей миръ, какой стыдъ, какой позоръ! Хацкеля выскли какъ хлопа. Мой отецъ въ могил будетъ кричать, онъ надлаетъ шуму по всему небу изъ-за меня. Болитъ, ай вей миръ, какъ болитъ! Ну, какъ теперь покажусь кому нибудь на глаза, какъ я теперь поду къ жен, что я ей скажу, когда она спроситъ, что съ тобою сдлали?! ай вей миръ, какой стыдъ! Я несчастливъ, я опозорилъ все свое поколніе на вки. Я теперь уже не въ состояніи сдлать когда нибудь порядочной партіи съ своими дтьми. Ай вей миръ, ясновельможный панъ, что вы со мною сдлали! Если-бы вы меня повсили, то это еще ничего не значитъ: на то еврей въ изгнаніи, чтобы его вшали, но высчь?!.. разв въ изгнаніи скутъ, разв Навуходоносоръ скъ евреевъ?..

Присутствовавшіе при этой сцен панове чуть не помирали со смху.

— Препотшнйшій народъ! поршилъ панъ Дембовскій.

— О, дйствительно, препотшнйшій! подтвердили другіе.

— А знаете, что, панове, сказалъ панъ Дембовскій,— не дурно-бы имть такихъ плутовъ цлый городокъ.

— Да, дйствительно, не дурно, подхватили другіе.

— А вы думаете, что трудно завести жидовскій городокъ?

— О, кто говоритъ! замтили другіе.

— Якъ Бога кохамъ, воскликнулъ панъ Дембовскій,— я непремнно заведу себ городокъ съ жидками.

Вс панове пришли въ восторгъ отъ этой новой идеи — и, не смотря на то, что нкоторые изъ нихъ возставали противъ этого, на томъ основаніи, что жидки ужасные плуты и они разорятъ ихъ хлоповъ,— ршено было построить городъ. Разумется, Хацкель долженствовалъ быть первымъ гражданиномъ этого проектированнаго города,— и, тотчасъ какъ онъ пришелъ въ себя отъ несчастнаго сченія, ему растолковали, что панъ Дембовскій хочетъ построить въ своемъ имніи жидовскій городъ, и что ему (т. е. Хацкелю) онъ выстроитъ, за сегодняшнее сченіе, самую лучшую корчму въ город и отдаетъ ему на вчную аренду деревню. Поэтому случаю его просятъ разсказать, какіе главные атрибуты жидовскаго города, для того, чтобы ясновельможный панъ могъ немедленно приступить къ постройк подобнаго города. Этотъ новый городъ положено было назвать Сченовкой, въ воспоминаніе сегодняшняго сченія, которое доставило столько удовольствія почтеннйшему обществу.

II.
Главный фундаментъ еврейскаго города.— Грамота Хацкеля въ шатры Израиля, ея неуспхъ.— Причины неуспха.

Хацкель мигомъ сообразилъ всю выгоду этого дла, понялъ что все всегда идетъ къ лучшему и пришелъ въ неописанный восторгъ. Поцаловалъ пана въ руку, за что тотъ его потрепалъ по плечу и общалъ на пасху индюковъ. Хацкель отъ умиленія прослезился, причемъ назвалъ пана Дембовскаго благодтелемъ народа израильскаго, присовокупивъ, что онъ наврно происходитъ отъ замчательнаго вавилонскаго царя Кира, который также благодтельствовалъ народу израильскому. Если же онъ и выскъ одного изъ его сыновей, то это наврно случилось по вол Господней и наврно Хацкель заслужилъ по опредленію Верховнаго суда малкитъ {Малкитъ — наказаніе батогами, не боле 39 ударовъ, по опредленію Синедріона, но теперь, въ воспоминаніе этого закона, наканун суднаго дня каждый даетъ себ столько-же ударовъ ремнемъ, читая при этомъ извстную молитву. Это длается на всякій случай — авось онъ согршилъ и заслужилъ наказаніе батогамя.}, но такъ какъ Господь къ нему (Хацкелю) всегда милостивъ, потому что онъ происходитъ отъ потомковъ Авраама, Исаака и Якова и никогда не забываетъ,— то въ этомъ случа онъ его тоже помиловалъ и залилъ его рану спасительнымъ елеемъ. Что же касается до того, какъ должно построить богоспасительный градъ Израиля и какіе его главные фундаменты,— это онъ очень хороша знаетъ, потому что онъ самъ, не смотря на свое несчастное сченіе, не есть какой-нибудь неучъ и, слава Богу, извстенъ за ученаго, и хотя надъ нимъ панове насмхаются, вс жидки его почитаютъ и уважаютъ, онъ даже иметъ раввинскій дипломъ, но раввиномъ онъ не хочетъ быть потому, что, по выраженію священнаго талмуда, онъ знанія не хочетъ сдлать топоромъ — рубитъ имъ (т. е. средствомъ къ жизни). Слдовательно, въ такихъ длахъ онъ довольно авторитетенъ и потому, по его мннію, главные фундаменты еврейскаго города слдующія.

Во-первыхъ, началъ ученый Хацкель планировать свой городъ:— коль скоро строится городъ, нужно знать для кого именно онъ строится, а коль скоро Сченовка строится для жидковъ, должно знать, кто такіе жидки. А такъ какъ извстно, что вся сила Израиля только во рту{Талмудъ.} (въ молитв и ученіи), поэтому израильскій городъ безъ клаузы (молитвенный домъ) не мыслимъ. Въ талмуд по этому поводу сказано: ‘если десять израильтянъ живутъ и между ними нтъ клаузы, то это все одно, какъ-бы они поклонялись идоламъ’.

Вторая, самая необходимая вещь для еврейскаго города — это баня съ миквой {Родъ колодезя, гд нсколько человкъ могутъ свободно окунуться.}. Баня съ миквой израильтянамъ необходима по нсколькимъ причинамъ: во-1-хъ, у израильтянъ есть замчательной красоты принцесса, по имени Саббатъ, которая еженедльно посщаетъ своихъ возлюбленныхъ и выбираетъ себ изъ среды достойныхъ израильтянъ жениховъ. Хотя это повидимому непонятно, какимъ образомъ у одной принцессы есть столько жениховъ, такъ какъ вообще надо полагать, что вс израильтяне достойны, но это только такъ кажется для насъ, непосвященныхъ въ таинства кабалистическаго ученія,— а для посвященныхъ это ясно какъ день, потому что для нихъ нтъ ничего не яснаго. Понятное дло, что каждый израильтянинъ долженъ стараться показаться предъ своей принцессой въ приличномъ вид, а что-же можетъ придать израильтянину такой приличный видъ, какъ баня?— тмъ боле, когда онъ при этомъ окунется не мене трехъ разъ въ микв, ради разныхъ таинственныхъ комбинацій. Главное-же, баня съ миквой необходима для израильтянокъ. А такъ какъ доподлинно извстно, что израильтяне не могутъ обходиться безъ израильтянокъ, если они хотятъ, чтобы у нихъ водились маленькіе израильтяне, маленькіе-же израильтяне для израильтянъ прямая выгода, ибо каждому посвященному въ талмудъ извстно, что вс еврейскія души заключены въ одномъ сосуд, называемомъ гуфъ, и пока не истощатся вс души, заключающіеся въ этомъ сосуд, Мессія не можетъ придти, то каждый израильтянинъ долженъ стараться, всми силами, какъ можно скоре истощить запасъ еврейскихъ душонокъ…

— На что-же израильтянкамъ миквы? спросили панове.

— Ахъ, панове, это имъ необходимо нужно… Разъ въ мсяцъ это уже наинеобходимйше — безъ этого всмъ намъ израильтянамъ плохо пришлось-бы, нельзя было-бы даже ссть возл жены…

— Ага! понимаемъ! воскликнули панове.

— Такъ выстроить эту микву возл моего фольварка, предложилъ одинъ изъ шутниковъ.

— Ай, не можно того! замахавъ руками, воскликнулъ Хацкель,— это надо выстроить въ такомъ мст, гд-бы нельзя было встртить какой нибудь нечисти.

— Какой такой нечисти?

— Ну, хоть свиней, лошадей…

— А это почему?

— А потому, что если посл миквы еврейка встртить свинью или гоя (иноврца), или другую нечисть, то плодъ отъ чреслъ ея (если таковый будетъ) въ большой опасности, потому что имъ овладетъ нечистая сила… Вотъ, панове, я вамъ разскажу про такой случай у моего двоюроднаго брата Берки — вы его знаете? Тотъ, что торгуетъ разными лейпцигскими товарами — у него есть жена. Онъ разъ ухалъ въ Лейпцигъ и пробылъ тамъ цлый годъ, пріхалъ назадъ, жена пошла въ микву, все было благополучно — и вдругъ она идетъ назадъ и встрчаетъ свинью, да еще не простую, а черную. Она, увидя такое несчастіе, чуть не упала въ обморокъ, но торопясь домой, не пошла второй разъ въ микву. У нея родилась дочь — прекрасная — и хоть маленькая, а замтно, что изъ нея добра не выйдетъ… Что нибудь да съ нею случится, потому что она своими глазеньками такъ и ширяетъ. Чего ужь онъ бдный не длалъ, чтобъ отвратить это несчастіе! здилъ къ старому раввину Ребъ Борухъ, тотъ ему посовтовалъ въ другой городъ перехать, потому что сказано: кто мняетъ мсто, тотъ мняетъ счастье.

Это два самые главные атрибута еврейскаго города, безъ которыхъ нельзя приступить къ дальнйшему его устройству, хотя есть еще очень многое, безъ чего еврейскій городъ не можетъ обойтись, но все это уже можно устроить посл,— это Хацкель беретъ на себя.

Панъ Дембовскій былъ въ восхищеніи отъ ума и учености Хацкеля, и было ршено немедленно по плану Хацкеля приступить къ постройк города Сченовки.

Вскор посл этого замчательнаго происшествія съ Хацкелемъ, всмъ ближайшимъ городкамъ отъ помстьевъ пана Дембовскаго, была разослана грамота слдующаго содержанія:

‘Ко всмъ вождямъ и представителямъ еврейскихъ обществъ, разбросанныхъ по всмъ четыремъ частямъ свта нашимъ горькимъ изгнаніемъ, свтящимъ своимъ лучезарнымъ свтомъ, какъ звзды среди ночнаго мрака. Столбы нашего народа, козлы нашего блуждающаго стада, послушайте меня, миніатюрнаго раба, лобзающаго стопы ваши, и да послушаетъ васъ Господь!’

‘Кому изъ насъ не извстно то великое несчастіе, которое насъ постигло 2000 лтъ тому назадъ? кто изъ врныхъ сыновъ Израиля не проливалъ горючихъ слезъ о несчастномъ изгнаніи святой Шехины {Шехина: Кабалистическая Формула, имющая боле осязательное значеніе, чмъ величіе Бога, само слово иметъ окончаніе женскаго рода .} со времени разрушенія нашего святаго храма?! Кто не знаетъ, что во время его существованія евреи были счастливйшимъ народомъ на свт? Они жили на своей земл, каждый подъ тнью своей смоковницы, имли своего собственнаго короля и королеву, а теперь когда гнвъ Божій разразился надъ Израилемъ и сжегъ вс его шатры до тла и, поразивъ его разными недугами, изгналъ изъ святой земли на скитаніе между чуждыми народами,— кто не знаетъ, что съ этого времени начались для Израиля мрачные дни: вс его угнетаютъ, притсняютъ, у него нтъ ни короля, ни королевы, ни священника, ни святой земли…’

По ветхости документа, цлыя страницы нельзя было разобрать — и мы на этомъ мст его останавливаемся.

‘И такъ, сказано дальше въ документ,— прилетла искра гнва Божія и зажгла все мое тло, она зажгла вс мои кости, вс мои внутренности. Ахъ, сыны Израиля, если бы вы знали какъ это больно! Панъ Дембовскій былъ карающею розгою въ рук Божіей. Но сохрани меня Господь! я не жалуюсь. Я безропотно преклоняюсь предъ волей Господней…’

Слдуетъ опять неразборчивое мсто.

‘Я увренъ, оканчивалась грамота, что вы поспшите създомъ для основанія святаго города, который будетъ цвсти какъ ива при вод’. Затмъ слдуютъ условія пана Дембовскаго. Тмъ, которые съдутся не позже 2-хъ лтъ по основаніи города, онъ даетъ даровую землю подъ домъ и огородъ, даровой лсъ и проч. и проч

Эта грамота произвела въ шатрахъ Израиля больше волненіе. Прежде всего, каждый израильтянинъ поблагодарилъ Бога за то, что Онъ его всегда охраняетъ отъ всхъ бдъ и золъ, что не ему пришлось быть на мст Хацкеля въ критическую минуту его жизни.

Потомъ онъ началъ представлять себ, чтобы онъ сдлалъ въ послднія минуты, будучи на мст Хацкеля, но посл этого сердце его сжималось: а корчма? а вчная аренда?

Потомъ начались общія волненія. ‘Положимъ, если Хацкеля выскли, то это еще не большая бда, въ нкоторомъ отношеніи можно даже сказать, по дломъ ему, этому подлазу, такъ какъ достоврно извстна причина того, что панъ Дембовскій не пускаетъ евреевъ въ свое помстье — это Хацкель, слдовательно сокрушаться Израилю о сченіи Хацкеля тутъ нечего. Но главное, съ какой точки зрнія должно смотрть на этотъ фактъ сченія? Есть ли это мимолетный случайный фактъ, или же должно опасаться что онъ можетъ повториться и въ будущемъ,— и тогда, чмъ каждый переселяющійся гарантированъ, что съ нимъ не случится то же несчастіе, что съ Хацкелемъ. Или какъ знать, можетъ быть этотъ призывъ есть какой-нибудь подлый замыслъ? Вдь, въ самомъ дл, трудно поврить, чтобы евреямъ кто нибудь пожелалъ добра! Да наконецъ, если сомнительно, чтобы кто желалъ еврею добра,— за то съ другой стороны положительно врно, что еврей еврею никогда добра не желаетъ, и если бы этотъ Хацкель зналъ, что другіе кром него могутъ тамъ поживиться, онъ наврное до того не допустилъ бы.

Да наконецъ, и самъ-то по себ этотъ случай невроятенъ: бываютъ напримръ случаи основанія городовъ безъ всякаго предумышленнаго о томъ соглашенія, какъ напримръ городъ Березовка, вотъ образъ его построенія: стояла среди дороги корчма, въ корчм этой жилъ Ицко Пешесъ. Однажды этой дорогой прохалъ Ицко Хайкесъ. Ицко Хайкесъ сталъ доискиваться того, чмъ Ицко Пешесъ живетъ: деревни въ окружности нтъ, по дорог мало прозжихъ, однако же онъ живетъ, — слдовательно, находятся же здсь какія-то средства къ жизни. Дай и я сюда переду. Если есть для одного, то будетъ, вроятно, и для другаго, и выстроилъ Ицко Хайкесъ корчму среди дороги, собралъ свои потрохи, взялъ свою жену и дтей, перехалъ въ корчму и сталъ жить среди дороги. Прозжаетъ но дорог Янкель Абремкись, и видитъ онъ, что Ицко Хайкесъ и Ицко Пешесъ живутъ среди дороги, начинаетъ онъ соображать, чмъ это они живутъ: кругомъ деревни нтъ, по дорог мало прозжихъ, однако же живутъ, слдовательно найдутся и для меня средства,— и перезжаетъ сюда Янкель Абремкисъ. Такимъ образомъ, вслдствіе одного только соображенія, сюда перехало десять Ицковъ и Янкелевъ. Сообразивъ, что десять человкъ составляютъ уже цлый городъ, они выстроили синагогу, баню, достали раввина и прочее, и такимъ образомъ основался пресловутый городъ Березовка.

Все это очень естественно, потому-что еврей всегда любитъ пролзть туда, гд и безъ него тсно, но хать на приглашеніе пана Дембовскаго — это довольно рисковано, потому-что само приглашеніе подозрительно. Еврея никто не приглашаетъ. Онъ всегда самъ является и не только тамъ, гд онъ нуженъ, но и тамъ, гд онъ не нуженъ, слдовательно, тутъ что-то не ладно. Положимъ, если Богъ не захочетъ уберечь, то бда можетъ случиться среди дороги: но согласитесь, кто-же захочетъ первымъ ползть въ огонь?..

Съ другой стороны, условія очень выгодны, заманчивы, кругомъ столько деревень пана Дембовскаго, гд нтъ ни одного еврея. О, если бы можно было быть увреннымъ въ цлости своей кожи!.. Посмотримъ, пусть кто-нибудь сдлать первый шагъ, увидимъ, что съ нимъ будетъ, тогда можно и мн перехать, ршилъ каждый внутренно.

А пуще всхъ думалъ объ этомъ предложеніи двоюродный братъ Хацкеля, съ дочерью котораго случилось такое несчастіе, что подобнаго никогда еще не бывало, какъ это увидитъ читатель впослдствіи.

III.
Что бы я сдлалъ, еслибъ я былъ такимъ кабалистомъ, какъ Виленскій гоэнъ.— Сколько зла можетъ сдлать цлому народу одна свинья вообще, а черная въ особенности.— Баалъ-Шемъ и это средства для предупрежденія бды.— Первый переселенецъ.— Еврейское общество и его сила.

Еслибы я зналъ кабалистику настолько, насколько ее зналъ великій Виленскій гоэнъ {Гоэнъ — геній. Виленскій гоэнъ — одинъ изъ самыхъ извстныхъ ученыхъ евреевъ послдняго столтія.} я бы учинилъ важную штуку! я бы уничтожилъ на свт всхъ ословъ, лошадей. собакъ.— словомъ всхъ нечистыхъ животныхъ, въ особенности я бы излилъ свой гнвъ на гойскихъ свиней. Первые своимъ существованіемъ хоти и приносятъ много вреда, но доставляютъ вмст съ тмъ и нкоторую пользу Израилю: лошадей, напримръ, онъ запрягаетъ въ повозку, оселъ ему служитъ вьючнымъ животнымъ, наконецъ на бломъ-же осл долженъ пріхать Мессія, который, Богъ вдаетъ по какимъ причинамъ, досел еще не прізжаетъ, собака, хотя и бросается на Израиля съ лаемъ, но ее можно всегда пріучать костью,— гойскія собаки любятъ еврейскія кости. Но гойскія свиньи — он отравляютъ всю мою жизнь, я ненавижу всей душой это гадкое животное, я ее ненавижу въ какомъ-бы возраст она ни была: старою или молодою,— какого бы объема она ни была: толстою или тощею, я ее ненавижу, какого-бы цвта она ни была: будь она самаго благороднйшаго цвта, но коль скоро она свинья, такъ ну ее къ черту! Мн противенъ запахъ ея, хрюканье, ея юленье хвостикомъ. Пусть христіане говорятъ о евреяхъ что хотятъ, но коль скоро у нихъ не водится свиней, то это одно уже свидтельствуетъ, что они избранный народъ. Я увренъ, что если бы мн удалось истребить эту нечистую силу, то Мессія наврно тотчасъ бы пришелъ и вырвалъ бы насъ, бдныхъ Израильтянъ изъ горькаго изгнанія. Я имю полное право негодовать благороднымъ негодованіемъ на это скверное животное, потому что, если бы я хотлъ разсказать исторію всхъ бдъ, причиняемыхъ этимъ животнымъ моему народу, и еслибы я даже прожилъ столько, сколько Маусаилъ, еслибы вс поля были бумагой, вс моря чернилами, вс деревья лсовъ перьями, и если бы я писалъ день и ночь всю свою жизнь, я бы не написалъ и одной тысячной доли, он многочисленны какъ звзды на неб и какъ песокъ на берегу морскомъ. Такъ какъ я пишу исторію города Сченовки, то я не могу умолчать о тхъ бдствіяхъ, которыя навлекло на этотъ богоспасаемый градъ одно изъ самыхъ вреднйшихъ животныхъ въ мір, а именно черная свинья (черная свинья гораздо опасне всякой другой). Читатель наврно догадывается, что тутъ рчь идетъ о той черной свинь, которую имла несчастіе встртить жена Берки на обратномъ пути изъ миквы, когда Берка пріхалъ изъ Лейпцига, я съ своей стороны не намренъ скрывать этого грустнаго факта, тмъ боле что это-бы мн совершенно не удалось, я хочу говорить о дальнйшихъ послдствіяхъ, умолчать же о нихъ я никакъ не могу. Моя душа слишкомъ переполнена скорби, мое сердце слишкомъ содрогается при одномъ воспоминаніи объ нихъ, какъ изъ за какой-нибудь проклятой свиньи чуть не пропала еврейская душа, чуть что не пострадалъ цлый еврейскій городъ, чуть что. не опозоренъ былъ цлый еврейскій народъ. Я не могу молчать. Это выше силъ моихъ, я Израильтянинъ и въ моихъ жилахъ течотъ кровь моихъ предковъ: Авраама, Исаака и Якова. Наконецъ, я хочу разсказать, сколько вреда можетъ причинить одна свинья цлому народу и къ какимъ послдствіямъ можетъ повести одна встрча съ ней. Я разскажу по порядку.

Въ ту самую ночь, когда съ женой Берки случилось то роковое происшествіе, ей снился сонъ: будто-бы она сидитъ въ раю, на золотомъ кресл, вокругъ нея все благоухаетъ, жареные голуби перепархиваютъ съ одной вточки на другую, передъ ней протекаетъ молочная рка, съ плавающей въ ней жареной и маринованной рыбой. Предъ нею столъ, покрытый блоснжною скатертью, уставленъ разными яствами, но какъ только она собралась отвдать эти райскія кушанья, вдругъ изъ подъ стула выползла черная свинья и, хрюкая, вырвала изъ ея рукъ кусокъ мяса, потомъ рыломъ перевернула стулъ вмст съ нею, она упала въ страшную пропасть, сильно ушиблась и проснулась. Въ сильномъ волненіи она разсказываетъ мужу свой сонъ — и тотъ, будучи весьма опытенъ въ подобныхъ длахъ, сейчасъ смекнулъ, что тутъ кроется что-то недоброе и началъ допрашивать жену, не помнитли она какого-нибудь случая съ черной свиньей. Она сначала отнкивалась, но Берку вообще трудно было провести, и она должна была разсказать вчерашній случай. Мужъ вознегодовалъ (онъ вполн былъ правъ: какъ-таки можно допустить подобный безпорядокъ!). Въ моемъ город, гд я равинствую, я своихъ женщинъ довелъ до такой религіозности, что он даже въ самый жесточайшій морозъ возвращаются иногда въ микву по пяти разъ.

— Ты, говоритъ,— хочешь меня погубить на вки, никакого сожалнія не имешь ни ко мн, ни къ моей еврейской душ? Что-же ты надлала, скажи!

— Да помилуй, Беръ, отвтила жена,— я торопилась, тебя такъ долго дома не было.

— Э, фе! Хана! (такъ звали жену Берки) воскликнулъ онъ:— это не отвтъ для еврейки, еврей не долженъ торопиться при исполненіи религіозныхъ обязанностей. Мн сердце предсказываетъ, что это плохо кончится. Черная свинья въ раю! Что общаго между раемъ и свиньею! Богъ всть чмъ это кончится. Если начало было плохо, то и отъ конца нельзя ждать хорошаго.

Хана это скоро почувствовала. Она почувствовала то, что чувствовала наша патріарша Ревекка, когда проходила мимо церкви {Нашъ священный талмудъ объясняетъ стихъ: ‘И толкались дти внутри ея’, что, когда Ревекка проходила мимо еврейской сирагоги, Яковъ толкался впередъ и хотлъ выйти, а когда она проходила мимо церкви, то Исаакъ толкался впередъ, чтобы выйти.}. Это, разумется, было явнымъ доказагельствомъ, что съ будущимъ дтенышемъ будетъ что-то не ладно, что черная свинья сдлала свое дло.

Въ это время пріхалъ въ городъ знаменитый баалъ-шемъ {Баалъ-шемъ нчто въ родъ знахаря, пользующій отъ всхъ недуговъ, преимущественно отъ нечистой силы, падучей болзни и пр., разными амулетами и таинственными кабалистическими средствами.} Эта несчастная обратилась къ нему, чистосердечно разсказала ему о своемъ несчастіи и просила его о помощи. Если ему удастся помочь ей отъ неминуемаго несчастія, то она будетъ за него вчно Богу молиться, кром того, что она ему заплатитъ за труды. Онъ ей сказалъ, что онъ подозрваетъ у нея весьма опасную штуку, но, во всякомъ случа, предупредить какую-бы ту ни было опасность — для него сущая бездлица, потому что онъ не какой-нибудь шарлатанъ, а настоящій баалъ-шемъ, знающій хорошо свое дло. По осмотр паціентки, онъ нашелъ, что ея опасенія не напрасны, что ей и ея плоду угрожаетъ неминуемая опасность, что мнимая черная свинья совсмъ не была свиньею, а это былъ потомокъ адскаго племени, нечистой силы, Хербуфилисцтополонь, который всегда преображается въ нечистыхъ животныхъ, для того чтобы ему удобне было проникнуть въ чрева дочерей Израиля, въ то время когда он должны быть чистыми изъ чистйшихъ. Вообще же, если углубляться въ глубь кабалистики, то придемъ къ тому заключенію, что нечистыхъ животныхъ совершенно не существуетъ, существуетъ только одна нечистая сила, въ противуположность которой существуетъ чистая сила и проч. и проч. до безконечности. Услуги свои онъ можетъ предложить не мене какъ за 50 злотовъ, дешевле никакъ нельзя, потому что у него будетъ съ ней очень много возни…..

Та, разумется, согласилась, лишь бы избавиться отъ проклятаго Хербуфилисцикополона. Баалъ-шемъ написалъ на квадратномъ куск пергамента родже хонъ киломе сунули и нарисовалъ на его четырехъ углахъ изображеніе съ особенными знаками {Оригиналъ этого замчательнаго амулета (камеа) хранится еще въ Сченовскомъ музеум древностей, въ числ прочихъ рдкихъ историческихъ памятниковъ.}, веллъ зашить этотъ пергаментъ вмст съ вишневымъ зернышкомъ, которое онъ ей далъ, въ кору и носить на ше, потомъ онъ веллъ достать совершенно чернаго птуха, зарзать его на перекрестк предъ восходомъ солнца, распороть его, вынуть оттуда что-то, сварить изъ него бульонъ и пить его предъ сномъ по чайной ложк. Разумется, все это было буквально выполнено.

Родилась двочка. Во время родовъ (самое опасное время отъ нечистой силы для родильницъ и дитяти), чтобы съ дитятей не случилось чего-нибудь худаго, были приняты всякія предосторожности. Съ рожденіемъ двочки, на голову Берки начали обрушиться несчастія за несчастіями: его дла пришло въ ужасное разстройство, онъ обанкрутился, жена начала хирть.

Наконецъ двочк минулъ годъ и опасенія на счетъ ея будущности усиливались со дня на день. Видно было, что съ ней что-то недоброе. Во первыхъ, она была замчательной красоты, глазки ея такъ и метали молніи, она и минуты не могла сидть спокойно: вся какъ будто тряслась, рвалась куда-то. Конечно, все это такія вещи, которыя добра не предсказываютъ. Отправился Берка къ знаменитому Ребъ Борухъ, тотъ ему посовтовалъ перемнить мсто жительства, такъ какъ, по талмуду, мняющій мсто жительства, мняетъ и счастье.

Прошло великое торжество основанія города Сченовки, собственно не города а синагоги. Въ лтописяхъ города Сченовки очень много разсказывается объ этомъ великомъ торжеств. Между прочимъ разсказывается, что на немъ присутствовалъ панъ Дембовскій и еще нкоторые паны. Хацкель пригласилъ изъ ближайшаго города раввина, всхъ своихъ близкихъ родственниковъ, нсколько партій странствующихъ нищихъ. Понятно, что недостатка въ водк не было. Когда Хацкель воодушевился и пришелъ въ экстазъ, онъ произнесъ замчательную рчь, въ которой онъ, какъ искусный пловецъ, опускался на дно талмудическаго моря и вытаскивалъ оттуда драгоцнные перлы. Онъ между прочимъ комментировалъ слдующій библейскій стихъ: ‘уда, тебя будутъ превозносить твои братья’ и доказалъ ясно какъ день, что въ этомъ стих Яковъ предсказывалъ своимъ сыновьямъ исторію сченія Хацкеля и исторію основанія города Сченовки. Положимъ, что сдлать подобный выводъ изъ упомянутаго стиха немного смло, потому что это не согласно ни съ логикой, ни со здравымъ смысломъ, а главное несогласно съ грамматикой, но дло въ томъ, что логика. здравый смыслъ и грамматика не имютъ ничего общаго съ Израилемъ, Израилъ тмъ и великъ, что онъ стоитъ выше всхъ этихъ понятій. И въ самомъ дл, что для еврея грамматика? самые величайшіе изъ раввиновъ не знаютъ грамматики, даже самые талмудисты никогда не обращаютъ вниманія на грамматику — и если поврить весь талмудъ съ грамматикой, то окажется, что очень много мстъ идутъ въ совершенный разладъ съ грамматикой и здравымъ смысломъ. Но вотъ синагога была окончена, Хацкель уже жилъ въ своей корчм.

Уже прошолъ почти годъ со времени основанія Сченовки, но никто кром Хацкеля сюда еще не переселился. Хацкель былъ въ отчаяніи, панъ его все допекалъ и спрашивалъ, почему не являются его предполагаемые переселенцы. Впрочемъ, огорченіямъ Хацкеля вскор былъ конецъ.

Разъ утромъ къ нему является Шлемка Дерзкій и объявляетъ ему, что онъ намренъ перехать въ городъ и выстроить себ корчму. Причины, заставившія лемку сдлать подобный шагъ, были весьма важны. Въ то блаженное время, о которомъ идетъ разсказъ, евреямъ жилось гораздо лучше теперешняго. Не знаемъ насколько это врно, по крайней мр такъ увряютъ старики. Во первыхъ, народъ былъ благочестиве, больше думалъ о Бог чмъ теперь, довольствовался малымъ, не гонялся за модами, и кром того они въ то время по большей части жили въ деревняхъ, гд они были полными хозяевами, жили панами, не зная горя. Въ то время было много разнаго рода странствующихъ братій: нищихъ, проповдниковъ и разныхъ благочестивцевъ, они обыкновенно находили пристанище у деревенскихъ евреевъ, которые транспортировали ихъ изъ одной деревни въ другую. Это, такъ сказать, облагороженное нищенство въ то время сильно размножилось (они еще не вывелись и въ настоящее время), они образовывали касты, за время странствій рожали дтей, умирали. Разумется, это было обременительно для деревенскихъ евреевъ, хотя они этого не высказывали, опасаясь за свою добрую славу. Шлемка Дерзкій тоже жилъ въ деревн, онъ никогда не принималъ охотно этихъ странниковъ, поэтому они про него разпускали ужасные слухи, такъ что за нимъ утвердилось прозвище ‘Дерзкій’. Когда панъ его выгналъ изъ деревни, онъ перехалъ въ городъ. Когда онъ обзавелся хозяйствомъ, онъ вздумалъ себ купить Мерейну {Мерейна — титулъ, раввинъ, учитель, степень учонаго, которымъ надлялись т, которые выдерживали экзаменъ. Этотъ обычай ведетъ свое начало со временъ талмуда, но въ послднее время онъ потерялъ свое значеніе, потерялъ прежнюю формальность и сдлался доходною статьею раввиновъ, которые стали выдавать этотъ титулъ за деньги, безъ всякихъ экзаменовъ. Въ настоящее время этотъ бычай боле не существуетъ.}. Онъ пошелъ къ раввину и спросилъ у него, за какую сумму онъ согласится выдать ему учоную степень. Они, разумется, въ цн сошлись бы, но тутъ, на бду, у раввина случился одинъ изъ странствующихъ проповдниковъ, который считалъ себя слишкомъ обиженнымъ тмъ, что Шлемка продержалъ его у себя только одни сутки и далъ ему на дорогу всего только одинъ злотъ. Проповдникъ этотъ сталъ Шлемк помхой и настоялъ на томъ, что Шлемка не получилъ желанной учоной степени. Разумется, раввинъ былъ этимъ недоволенъ, такъ какъ изъ его рукъ ускользнулъ очень порядочный кушъ, но Шлемк-то отъ этого не было легче, такъ какъ онъ таки не досталъ Мерейны. Это обстоятельство сильно поразило Шлемку и разрушило вс его разсчеты: Во 1-хъ, онъ было уже купилъ штраймелъ {Штраймелъ — круглая лисья шапка, съ шестью или восмью хвостиками.}, рацеморовую жупицу {Рацеморовая жупица въ род парчеваго кафтана.} въ которую онъ думалъ облечься тотчасъ, по полученіи Мерейны и явиться въ синагогу къ удивленію всхъ согражданъ, во 2-хъ, онъ хотлъ вступить въ общество Хевро-кедойшо {Погребальное братство, пользующееся почетомъ среди евреевъ}, въ 3-хъ, онъ увидлъ, что за неполучкою Мерейны, изъ его рукъ ускользнетъ та партія, на которую онъ имлъ виды. Долго онъ придумывалъ средства, какъ отомстить раввину и всему обществу, до котораго никакъ не могъ добраться,— и ршился наконецъ на весьма рискованный шагъ, на который врядъ-ли когда-либо ршался Израильтянинъ. Этотъ шагъ требовалъ много мужества со стороны предпринимателя. Разъ въ Субботу утромъ, когда жена его ушла въ синагогу (онъ зналъ, что жена будетъ противиться подобному плану), онъ веллъ запереть вс ставни, для того чтобы чуждый глазъ не могъ видть его запретнаго поступка, заперся въ своей комнат, облекся въ жупицу и штраймелъ, закутался въ шубу, такъ чтобы никто не могъ замтить его лица (онъ зналъ, какое могло-бы выйдти волненіе въ город, если-бы его кто увидлъ въ этомъ наряд на улиц), и отправился въ синогогу. Онъ разсчиталъ придти въ синагогу среди молитвы (онъ вполн зналъ весь рискъ своего поступка и думалъ, авось его молитва выручитъ), сталъ на своемъ мст, нсколько минутъ его было не замчали, но какъ только его замтили, въ синагог произошло великое волненіе, на всхъ напала какая-то паника. Какъ, разв это слыханная дерзость! Чтобы человкъ не имющій Мерейны и учоной степени смлъ такъ одться и, еще боле, осмлился явиться въ подобномъ костюм въ храмъ Божій! Да это просто святотатство! посл этого чмъ же кто гарантированъ, что сапожникъ, портной этого-же не сдлаетъ и не облечется въ это почотное одяніе. Отъ этой мысли вс пришли въ оцпененіе, когда-же ребъ Зорахъ пришелъ въ себя отъ волненія, онъ подошелъ къ Шлемк и крикнулъ: ‘Эй, ты дерзкій! какъ ты посмлъ надть штраймелъ и рацеморовую жупицу!’ и при этомъ отпустилъ ему тяжеловсную оплеуху. Шлемка зналъ, что здсь не можетъ быть никакого оправданія и молчалъ. ‘Я теб покажу, какъ одваться въ подобную одежду!’ и при этомъ отпустилъ ему вторую тяжеловсную пощечину. Здсь уже Шлемка не вытерплъ, и по какому-то бсовскому новожденію его рука протянулась и ударила ребъ Зораха. Никакое человческое перо не можетъ описать того, что произошло посл этого въ синагог,— ту панику, которая напала на всхъ, при вид этого неожиданнаго казуса. ‘Какъ, ребъ Зораха ударить, кричали многіе.— Ребъ Зораха, которому, если онъ даже дастъ десять оплеухъ, никто не возражаетъ! о, этотъ гнусный человкъ достоинъ екилы, шрейфо серегъ и хенекъ вмст! Шлемку сейчасъ заперли въ катальную комнату (гд общество иметъ свои засданія), и днемъ общество сюда въ своемъ полномъ состав собралось, для осужденія Шлемки Дерзкаго. Судили, рядили и поршили дать ему двадцать пять ударовъ кнутомъ и простоять въ продолженіе вечерней молитвы въ кун {Куна — есть слдующій родъ наказанія: дугообразное желзо, прикрпленное на петл въ синагог къ стн, обкладывалось вокругъ шеи преступника и съ другой стороны запиралось. При этомъ лицо преступника было обращено къ публик, для того чтобы публика могла плевать въ него. Этого рода наказанія вышли уже изъ употребленія лтъ 30 тому назадъ. Слды этихъ куне видны еще въ нкоторыхъ старыхъ синагогахъ.}.

Разумется, все это было выполнено съ буквальною точностью.

Мои милые читатели: вамъ покажется страннымъ, что 30 лтъ тому назадъ еврейское общество имло такую абсолютную власть надъ своими сочленами и могло каждаго члена приковать къ стн, чтобы плевать ему въ лицо,— поврьте, что тутъ нтъ ничего удивительнаго. Тотъ, кто хорошо знакомъ со внутреннимъ устройствомъ еврейскихъ обществъ въ настоящее время, очень хорошо знаетъ, что и въ настоящее время еврейское общество полновластію надъ своими сочленами. Оно ихъ наказываетъ за малйшее погршеніе и отступленіе отъ его постановленій. Мры наказаній этого общества разны (я объ нихъ теперь не говорю), но разница ихъ отъ прежнихъ состоитъ въ томъ, что они потеряли свой характеръ, не имютъ свой рзко-бросающійся въ глаза видъ, но слово ‘общество’, теперь какъ и тогда, приводитъ каждаго отдльнаго члена въ содроганіе,— потому что если общество захочетъ его стереть съ лица земли, то ничего не подлаешь — сотретъ, хоть будь здсь какой угодно герой. Это хорошо извстно тому, кто знакомъ съ еврейскимъ обществомъ не по наслышк,— и кто по злоумышленности не захочетъ умалить величіе и силу еврейскихъ обществъ, тотъ признаетъ, что это правда. Конечно, если вы будете искать образъ еврейскаго общества въ лиц сборщика податей или общественнаго писаря, вы не найдете, того общества. о которомъ я говорю, послдніе только номинальное общество, главное же общество стоитъ позади этихъ господъ: они только орудіе въ рукахъ другаго общества, которыми оно управляетъ но своему желанію, того общества простымъ глазомъ вы не увидите. Для того, чтобы его увидть, нужно быть вооружену телескопомъ знанія еврейской жизни и ея духа, съ которыми оно тсно связано тломъ и душою. Я, конечно, не спорю, что въ то блаженное время, когда общество имло право наказать своего члена кнутомъ, плевать ему въ лицо за неисполненіе какого-нибудь обряда, или за дерзкое слово какому нибудь почтенному лицу, тогда было гораздо лучше чмъ теперь, когда общество должно прибгать къ косвеннымъ наказаніямъ.— Тогда общество было гораздо благочестиве, почитали старыхъ и ученыхъ, никогда не было зарождающейся въ настоящее время ереси: но нельзя же не отдать справедливости и настоящему обществу, что оно печется о благочестіи своихъ сочленовъ. Да и согласитесь, какъ-же можетъ иначе быть, когда у евреевъ круговая порука. Въ талмуд сказано, что израильтяне отвчаютъ другъ за друга. И въ самомъ дл, какой-нибудь подлецъ накуролеситъ, състъ, напримръ, хлбъ предъ молитвой, а я пойди на томъ свт отвчай за него, это просто изъ рукъ вонъ!

Разумется, посл такого позора Шлемк нельзя было доле оставаться ъ своемъ город, и онъ ршился поэтому переселиться въ Сченовку, гд притомъ онъ надялся безъ всякой препятствій надть штраймелъ и жупицу и, разумется, быть не послднимъ изъ гражданъ.

Въ это самое время какой-то панъ, разсердившись на нкоторыхъ изъ своихъ деревенскихъ арендаторовъ, выгналъ ихъ изъ своихъ деревень. Трое изъ нихъ ршили построить себ дома въ новомъ город и перехать. Къ нимъ присоединился и двоюродный братъ Хацкеля, съ которымъ случилось такое несчастіе по рожденіи дочери. Хацкель, увидвъ, что задуманный паномъ Дембовскимъ планъ начинаетъ осуществляться. былъ въ восторг. ‘Дальше, говорилъ Хацкель, пойдетъ какъ по маслу,— труденъ первый шагъ, а первый шагъ уже сдланъ: въ город уже есть пять семействъ, и коль скоро пять еврейскихъ семействъ живутъ въ одномъ мст, то значитъ, что рано или поздно тутъ будетъ основанъ городъ’. Какъ только новые поселенцы выстроили дома и устроились, они вдругъ задумались: чмъ-же они тутъ будутъ жить. Положимъ, что еврею не слдуетъ заботиться о своемъ пропитаніи, потому что о немъ заботится Богъ, если бы онъ жилъ среди моря, на необитаемомъ остров — и то если Богъ не пожелаетъ, онъ не умретъ съ голода. Богъ питаетъ каждаго червяка, а уже еврея, который далеко важне. Онъ подавно не оставитъ своими милостями. Но во всякомъ случа, какъ говоритъ пословица, ‘на Бога надйся, а самъ не плошай’: по этому поводу у поселенцевъ составился планъ, который Хацкель немедленно привелъ въ исполненіе. Хацкель отправился къ пану Дембовскому и объяснилъ ему слдующее: такъ какъ панъ Дембовскій былъ такъ милостивъ и построилъ жидовскій городъ, то вроятно его желаніе было, чтобы городъ процвталъ, а такъ какъ городъ не можетъ процвтать, коль скоро жители остаются въ бдности, то ему, т. е. пану Дембовскому слдуетъ позаботиться о доставленіи имъ средствъ къ жизни. При основаніи города Сченовки была упущена изъ вида самая главная вещь, а именно, что жидовскій городъ безъ гойевъ {Гой — всякое племя не еврейское.} существовать не можетъ, потому что жидкамъ нужно-же чмъ-нибудь жить,— жиду же не подъ стать работать наравн съ хлопомъ, онъ вдь не для этого созданъ, поэтому для благоустройства новаго города необходимо выстроить въ город церковь и чтобы панъ приказалъ всмъ хлопамъ своихъ деревень по воскресеньямъ здить на базаръ только въ Сченовку, кром того, устроить въ продолженіи года нсколько ярмарокъ. Этими мрами, по мннію Хацкеля, должно упрочиться благосостояніе города. Панъ Дембовскій нашелъ эти мры практическими и не трудно исполнимыми и ршилъ привести ихъ въ исполненіе. Успхъ города Сченовки былъ упроченъ.

IV.
Маленькіе споры между новыми поселенцами.— Почему я не пускаюсь въ подробности.— Какъ трудно быть евреемъ.— Назидательное слово о смерти.— Затруднительное положеніе Сченовцевъ.— великодушіе Хацкеля.— Бунтъ его согражданъ.— Ихъ усмиреніе.— Свтлая надежда на будущее.

Въ лтописяхъ города Сченовки очень много разсказывается о томъ, какъ устроились воскресные базары, какъ новые поселенцы распредлили между собою занятія и какія по этому поводу стычки происходили между ними. Двое изъ нихъ устроили себ лавочки съ разными деревенскими снадобьями, одинъ пекъ булки и бублики, Берка построилъ шинокъ. Этотъ шинокъ собственно и былъ главнымъ предметомъ спора между ними. Хацкель утверждалъ, что если панъ отдалъ ему водочную аренду города Сченовки, то никто кром него не иметъ права устраивать шинки, Берка утверждалъ, что если Хацкель городской арендаторъ, то это значитъ, что никто кром него не иметъ права продавать водку городскимъ мужикамъ, но это не значитъ, чтобы никто не имлъ права продавать ее прізжимъ мужикамъ. Для разъясненія этого спорнаго пункта они отправились къ пану Дембовскому, при этомъ должно отдать справедливость пану Дембовскому — онъ не ршилъ дла въ пользу Хацкеля, а предоставилъ продажу водки и Берк.

Я не пускался во вс эти подробности, считая ихъ не настолько существенными, чтобы ихъ необходимо было передавать потомству. Какъ человкъ сострадательный, я имю состраданіе къ нашему бдному потомству, которое и безъ того обременяется нашими знаменитыми и незнаменитыми глупостями, поэтому я, какъ незнаменитый, былъ крайне остороженъ въ выбор передаваемыхъ мною фактовъ, передаю только одно существенное — и то чтобы показать, какъ трудно было новымъ поселенцамъ устроиться въ новомъ город по еврейски и устранить препятствія, лежавшія имъ на пути къ достиженію своей цли — жить по еврейски. Еврей, живущій въ благоустроенномъ город, не замчаетъ тхъ благъ, которыми онъ пользуется среди другихъ живущихъ и замчаетъ ихъ только посл ихъ лишенія.

Какъ вы, напримръ, думаете? предположите, что вы еврей и живете не между евреями, можете ли вы быть хорошимъ евреемъ? Какъ не такъ! Хорошо еще, если вы живете по близости какого-нибудь еврейскаго пункта, но что же вы будете длать, если вы будете жить на разстояніи ста миль отъ еврейскаго пункта? Какъ вы будете жить, что вы будете сть? Когда умрете, гд васъ похоронятъ? Предположите, что вамъ нужна говядина, что-же вы думаете? не пойдете ли вы за нею въ ближайшую мясную лавку?

Нельзя! Вы должны имть говядину коширную, приготовленную еврейскимъ спеціальнымъ рзникомъ (для изученія этой спеціальности требуется года два, даже для ученаго). Но предположимъ, что вы тамъ какимъ нибудь образомъ пріобрли себ коширную говядину: вы ее вымочили, высолили {Еврейская говядина, прежде чмъ ее варить, должна мокнуть въ вод не мене получаса и лежать просоленною не мене часа. Потомъ ее вымываютъ и въ такомъ вид ее уже можно варить.}, думаете приготовить вкусный супъ и вдругъ по забывчивости вы помшали въ горшк молочной ложкой {У евреевъ для молочной пищи существуетъ совершенно особенная посуда и прочія принадлежности для ды.}. Что же вы думаете, вы можете его посл этого сть? Нтъ. Вы должны сперва сходить къ раввину и спросить его, разршитъ ли онъ вамъ сть этотъ супъ (скоре нтъ, если горшокъ не малъ и вы не бдны), а такъ какъ раввина по близости нтъ, то во избжаніе сомнній вамъ остается супъ вылить, а горшокъ съ ложкой уничтожить.

Предположите, что вы женаты, какъ же миква? но предположимъ, что микву замняетъ рка, то это хорошо лтомъ, что же вы станете длать зимою? Предположите даже, что вс эти препятствія были устранены, и Богь вамъ далъ сына. Какъ вы совершите надъ нимъ обрядъ обрзанія? {Для совершенія этого обряда требуется не мене 10 человкъ. Нкоторые изъ нихъ должны быть спеціалисты по совершенію этого обряда.} Какъ вы его сдлаете евреемъ? Предположимъ, что и эти обстоятельства были устранены, кто же его научить молитвамъ? Вы захотите помолиться (общественная молитва) — синагоги нтъ, заповдей нтъ {Общественная молитва должна совершаться не мене какъ 10 людьми не моложе 13 лтъ, мужского пола.}, а еврей вдь обязанъ нсколько разъ въ году молиться общественными молитвами. Наконецъ, вы умрете, гд же васъ похоронятъ?

На кладбищ другихъ націй, думаете вы?

Да что вы, Господь съ вами! Поврьте, что кости ваши и минуты покоя не будутъ имть.

Чтоже, васъ похоронятъ отдльно?

Погодите немного.

А знаете ли, что еврейскаго мертвеца ни на минуту нельзя оставить безъ еврейскаго сторожа? И новое еврейское кладбище, пока на немъ не наберется до 10 мертвецовъ, нельзя оставлять безъ стражи, потому что если вы мертвецовъ оставите на кладбищ хотя одну минуту, то это для для нихъ сущая напасть.

Для васъ покажется страннымъ, чего опасаться мертвецу?

По вашему вопросу я вижу, что вы очень мало смыслите въ еврейскихъ длахъ. Вотъ въ чемъ дло. Въ евре собственно не весь еврей важенъ, а важна только одна точка, именно: душа, все же остальное тло не боле какъ футляръ для драгоцннаго камня, и когда этотъ камень вынимается изъ тла, то футляръ самъ по себ не иметъ никакой цны. Кабалисты по этому поводу говорятъ, что этотъ футляръ (т. е. тло) у нечистой силы считается драгоцнною вещью (не знаю почему, можетъ быть какъ археологическая рдкость), но пока святая душа находится въ этомъ футляр, нечистая сила къ нему доступа не иметъ, а какъ только футляръ опоражнивается, на него набрасываются сонмища нечистыхъ силъ и тогда онъ становится добычею этихъ тварей. Конечно, вы этого въ точности не можете понять, потому что здсь многое требуетъ разъясненія, разъясненія же эти вамъ будутъ непонятны, если вы не имете нкоторыхъ основательныхъ свдній по кабалистик. Во всякомъ случа я считаю не лишнимъ сказать вамъ нсколько словъ о смерти вообще, по талмуду и кабалистик, потому что говорить о смерти никогда и нигд, не лишне и всегда назидательно.

Талмудъ говоритъ, что когда приближается послдній часъ еврея, съ неба слетаетъ ангелъ смерти съ мечомъ въ рук, на которомъ висятъ три капли яда. Ангелъ этотъ иметъ ужасающую наружность. Тло его съ ногъ до головы покрыто глазами. Становится онъ обыкновенно у изголовья умирающаго — и когда умирающій только взглянетъ на него, то отъ испуга раскрываетъ ротъ, въ это время ангелъ смерти опускаетъ ему въ ротъ одну изъ капель. Отъ этой капли умирающій желтетъ, за второй каплей наступаетъ агонія, а за третьей смерть.

Есть предположеніе, что ангелъ смерти просто ржетъ свою жертву мечомъ, предположеніе это подтверждается тмъ закономъ, что когда въ какомъ-нибудь дом бываетъ покойникъ, то три сосдніе дома обязаны вылить воду, находящуюся гд-либо у нихъ, потому что ангелъ смерти вымываетъ у нихъ мечъ свой отъ крови {Собаки всегда узнаютъ присутствіе въ город этого злого ангела и всегда привтствуютъ его жалобнымъ воемъ (жалобный вой собакъ наводитъ оцпненіе на евреевъ, особенно на женщинъ). Въ талмуд сказано, что коль скоро въ город Илія пророкъ, то собаки весело играютъ (пророкъ — символъ счастія, довольства), если же ангелъ смерти, то он жалобно воютъ.}. Когда душа оставляетъ тло, говоритъ дале талмудъ, она кричитъ ужаснымъ голосомъ, раздающимся на весь свтъ, отъ этого ужаснаго голоса живому человку можно умереть, но, къ счастью людей, голоса этого кром куръ никто не слышитъ. Такимъ же ужаснымъ крикомъ мертвецъ кричитъ, когда его снимаютъ съ кровати и кладутъ на подостланную на земл солому {По закону еврейскому, какъ только больной испускаетъ духъ, его сейчасъ нужно снять съ кровати и положить на землю, на подостланную солому, этимъ выражается то, что мертвецъ не принадлежитъ боле жизни, а земл.}, потому что каждая соломинка колетъ его тогда на подобіе вонзенной иголки. Эти минуты самыя тяжелыя для мертвеца: съ одной стороны физическая боль, съ другой плачь души, которая витаетъ надъ его домомъ и не можетъ войти назадъ въ тло. Онъ въ это время слышитъ и видитъ все, что вокругъ него происходитъ, но не можетъ принять участія въ разговор, потому что мертвъ. Когда его выносятъ изъ дому, то, смотря по его заслугамъ, если онъ праведный, къ нему выходятъ на встрчу добрые ангелы, сотворенные его добрыми длами {По талмуду — каждое доброе дло сотворяетъ добраго ангела, а каждое злое дло — злого духа.} и разные святые и привтствуютъ его прибытіе, если же онъ гршникъ, къ нему выходятъ на встрчу сонмища злыхъ духовъ, которые набрасываются на него съ криками и воплями: ‘ты нашъ отецъ, ты насъ сотворилъ, теперь корми насъ’ и тутъ-же раздираютъ его на куски. Какъ только похороны окончились и вс удалились отъ его могилы, является ангелъ Дейме (имя ангела) съ длиннымъ раскаленнымъ въ огн прутомъ и ударяетъ имъ по могил. Могила раскрывается, ангелъ Дейме туда опускается и предлагаетъ мертвецу слдующій вопросъ:

Какъ твое имя?

Но какъ на бду мертвецъ по большей части забываетъ свое имя {Есть одно средство, чтобы въ эту критическую минуту не забыть своего имени. А именно, слдуетъ ежедневно во время молитвы сказать стихъ псалма, начинающійся буквою своего имени, но разумется, кто не молится тотъ пропалъ.}. За это ангелъ его ударяетъ трижды прутомъ, отчего его животъ распарывается. Ангелъ вынимаетъ его внутренности и ударяетъ ими мертвеца по лицу. Вотъ ради чего ты жилъ, говоритъ онъ ему при этомъ. Потомъ начинаются для мертвеца мученія не въ счетъ ада, такъ называемыя Хибодъ гаковеръ {Хибодъ гаковеръ — страданія могильныя.}, страданія, отъ которыхъ рдко кто освобождается, даже праведные. Они состоятъ въ томъ, что каждое упущеніе червяка равносильно уколу иглы въ живое тло. Душа же, которая въ продолженіе недли не можетъ свыкнуться съ тою мыслью, что она уже больше не жива, продолжаетъ посщать тотъ домъ, въ которомъ она прежде жила {Для этого цлую недлю стоитъ стаканъ съ водою и около этого тряпка. Въ вод душа обыкновенно умывается и тряпкой вытирается.}.

Хотя я еще очень много могу разсказать но поводу смерти, пожалуй, я могу никогда и не кончить, потому что въ ученіи евреевъ по какой бы то ни было отрасли конца нтъ, въ чемъ и состоитъ преимущество еврейскаго ученія предъ всми другими ученіями, но считаю лучшимъ возвратиться къ моему разсказу о жителяхъ Сченовки.

Какъ только Сченовцы устроились въ матеріальномъ отношеніи, они замтили, что въ духовномъ отношеніи у нихъ ужасная неурядица, у нихъ нтъ ничего такого, что придало бы ихъ городу полное названіе еврейскаго города. У нихъ есть синагога, но нтъ заповдей, нтъ книгъ, нтъ кантора и прислужника, нтъ никакихъ синагогальныхъ принадлежностей. У нихъ есть баня, но что же, когда у нихъ нтъ банщика {Въ маленькихъ еврейскихъ городахъ быть содержателемъ бани считается не почетнымъ занятіемъ и никто мало-мальски дрожащій своими именемъ не возыется за это дло.}? у нихъ нтъ рзника, нтъ раввина, нтъ кладбища, однимъ словомъ: нтъ всхъ тхъ вещей, которыя необходимы въ еврейскомъ город, если только онъ хочетъ пріобрсти себ гражданскія права, т. е. чтобы не быть въ зависимости отъ другого ближайшаго къ нему города. Кром того, ужасное неудобство обращаться за всякою мелочью въ другой городъ. Обзавестись всми этими атрибутами заразъ пока невозможно. Но первыхъ, средствъ нтъ, во вторыхъ трудно найти для такого маленькаго городка раввина, потому что никто не захочетъ хать въ такую глушь. А вдь скверно быть въ зависимости во всякой мелочи отъ другихъ городовъ, тмъ боле, что аристократія другихъ городовъ не слишкомъ дружелюбно относится къ новому городу, особенно съ того времени, когда они увидли что новый городъ не миъ, не мечта Хацкеля, и притомъ новый городъ въ короткое время усплъ отнять у нихъ такую доходную статью, какъ воскресные базары, ярмарки.

— Какъ, говорили жители другого города,— эти сченые будутъ главными распорядителями въ город, будутъ стоять у восточной стны въ синагог!

Даже духовенство, которое имло когда-то доходы отъ этихъ переселенцевъ, также недружелюбно относилось къ этому новому городу.

— Каждый пастырь, говорили они,— обязанъ блюсти свою паству и наставлять членовъ своихъ на путь истины, кто же теперь станетъ наблюдать за новымъ городомъ? они тамъ Богъ знаетъ что надлаютъ, тмъ боле, что туда стекается всякій сбродъ, напримръ Дерзкій и Берка. Да и самъ Хацкель подозрителенъ, хотя онъ до сихъ поръ ни въ чемъ замченъ, но нужно имть въ виду, что Богъ всегда оберегаетъ своихъ избранныхъ и если панъ Дембовскій выскъ Хацкеля, то тутъ что-то не ладно — даромъ не скутъ

При такихъ обстоятельствахъ Сченовцы задумались надъ своею участью. Разумется, заповди прежде всего, для того чтобы можно было молиться въ синагог (у нихъ уже было 10 человкъ мужского пола выше 13-лтняго возраста), но какъ же ихъ пріобрсти? Заповди нужно писать, и они будутъ готовы только чрезъ годъ {Заповди пишутся особыми спеціалистами этого дла, которые называются сойферъ (писарь). Это писаніе сопряжено съ большими затрудненіями. Пишутся он на пергамент, извстной обрядовой выдлки, буквами опредленной и неизмнной формы. Тутъ требуется самая тщательная точность, потому что малйшее измненіе, малйшая ошибка длаютъ ихъ негодными. Для корректированія заповдей есть особые спеціальные корректоры берущіе плату съ каждой найденной ими ошибки. (Ошибки бываютъ двоякаго рода: 1-я такого рода ошибки, которыя длаютъ заповди негодными, 2-я же суть такія ошибки, которыя могутъ быть поправлены). Разумется, что эти господа иногда злоупотребляютъ своею спеціальностью, длая намренно побольше ошибокъ. Ошибка можетъ состоять въ неврности уголка или рожка какой нибудь буквы. Одни заповди пишутся не мене года. Нормальная цна заповдямъ въ настоящее время около 300 рублей, но есть заповди, писанныя извстными спеціалистами (благочестивыми и мастерами своего дла), стоющія больше 1000 рубл. Заповди не служатъ собственно принадлежностью молитвеннаго дома или синагоги, каждый еврей по закону долженъ имть отдльныя заповди, но такъ какъ отдльнымъ лицамъ он не доступны по дороговизн, каждый по крайней мр старается принять участіе въ издержкахъ писанія заповдей. Если же отдльное лицо иногда и пишетъ заповди, оно обыкновенно отдаетъ ихъ въ какой нибудь молитвенный домъ или синагогу. Каждый молитвенный домъ пишетъ заповди или на свой счетъ или по подписк прихожанъ, въ каждой синагог или молитвенномъ дом находится по нскольку заповдей.}.

Наконецъ, на чей именно счетъ они должны писаться?

Положимъ, что они вс зажиточные люди, но все же тутъ у нихъ по этому поводу пошли споры, кто изъ нихъ сколько можетъ дать. Каждый старался приводить на это весьма основательныя причины, какъ большое семейство или зрлыя дти, или малый доходъ, и доказывалъ, что онъ долженъ дать меньше чмъ другой. Споръ чуть не дошелъ до драки, но Хацкель вдругъ объявилъ, что не желаетъ чтобы въ шатрахъ Израиля происходили споры, дающіе силу и крпость нечистой сил, и поэтому онъ самъ напишетъ заповди. Сначала вс были ошеломлены такой громадной жертвой, но когда первое впечатлніе прошло, Сченовцы взбунтовались. ‘Какъ это можно, чтобы они не принимали участія въ такомъ великомъ предпріятіи, какъ писаніе заповдей!’ Хацкель категорически объявилъ, что никакого участія съ ихъ стороны не хочетъ, и что онъ самъ пожертвуетъ первый заповди. Тутъ не только мужчины взбунтовались, но даже женщины — и бросились было съ ухватами къ дому Хацкеля, чтобы принудить его отказаться отъ своего намренія, но тотъ оставался непоколебимымъ и объявилъ, что если его даже растерзаютъ на куски, то и тогда онъ не откажется отъ своего намренія и проситъ своихъ согражданъ и согражданокъ разойтись безъ всякого волненія но домамъ, потому что если его тронетъ кто-нибудь хотя пальцемъ, онъ пожалуется пану и они будутъ наказаны за такой бунтъ. Сченовцы, зная нравъ пана, нашли самымъ лучшимъ послдовать совту Хацкеля и успокоились тмъ, что они могутъ сами написать другія заповди безъ участія Хацкеля. Впрочемъ, поршили они наконецъ, нтъ ничего удивительнаго, что благочестивые евреи такъ жаждать благотворительности какъ Хацкель, это показываетъ доброе сердце Хацкеля, онъ достоинъ уваженія, если же они его порицали, то это потому, что они его сначала не поняли.

Они же положили на первое время до изготовленія заповдей Хацкеля одолжить себ въ ближайшемъ город старыя заповди, чтобы возможно было пока исполнять общественныя молитвы хотя домашнимъ образомъ, безъ кантора {У евреевъ богослуженіе совершается и не духовнымъ лидомъ, его можетъ исполнять каждый, имющій голосъ и знающій напвъ молитвъ.}.

Теперь остается еще вторая необходимая вещь — это достать банщика. Но кто же захочетъ въ такомъ маленькомъ городк взять на себя обязанность банщика? Если бы въ город было еще кладбище, то на банщика можно бы возложить и обязанность могильщика, для него же больше дохода, но такъ какъ кладбища въ скоромъ времени не предвидится, то достать банщика теперь не легкая вещь. Толковали, рядили и общимъ совтомъ ршили: до поры до времени нанять какого-нибудь стараго гойя, который бы топилъ еженедльно баню, за что каждый поститель бани ему обязанъ дать по три гроша. Сченовцы были очень довольны этимъ ршеніемъ. Въ перспектив они видли возможность вскор выпариться въ бан. Они торжествовали и благодарили Бога что все идетъ къ лучшему, твердо надялись на Бога, который спасаетъ всхъ праведныхъ отъ гибели, что онъ ихъ спасетъ и охранитъ отъ всхъ бдъ и золъ и укажетъ имъ истинный путь….

V.
Мнніе сченовцевъ о будущемъ величіи своего города.— Движеніе между евреями ближайшихъ городковъ.— Опасенія раввиновъ по этому поводу.— Мры противъ наводненія Израилемъ города Сченовки.— Ужасная еврейская война у воротъ города Сченовки безъ смертоноснаго оружія.— Драгоцнная находка для сченовцевъ въ лиц Ребъ Менделя Пешеса.

Прошло десять лтъ со времени основанія города Сченовки. Много воды утекло въ продолженіи этого времени, много перемнъ произошло въ город Сченовк. Мы его теперь уже можемъ назвать полнымъ городомъ, по его вншнему и внутреннему устройству. Въ немъ теперь уже около 80 домовъ, онъ расположенъ вокругъ огромнйшаго базара. Сченовцы говорятъ, что если судить по величин базара, то Сченовка нкогда будетъ великимъ городомъ. Хотя предположенію Сченовцевъ врядъ-ли когда суждено осуществиться, но во всякомъ случа, судя по его прогрессивному увеличенію, можно было дйствительно предположить, что онъ будетъ довольно порядочнымъ городомъ. Кром того, что у первыхъ переселенцевъ въ общей сложности оказалось больше 20 дтей, которыхъ они уже успли пристроить и выстроили для нихъ дома, движеніе въ Сченовку жителей другихъ городовъ замтно усиливалось,— особенно съ того времени, когда первые переселенцы прожили въ Сченовк года два и съ ними за это время никакого несчастія не случилось, т. е. панъ Дембовскій никого ни разу не выскъ. Теперь же, когда каждый изъ переселенцевъ заказалъ себ въ ближайшемъ городк по рацеморовой жупиц и штраймелу, жители ближайшихъ городковъ взволновались, бгали по улицамъ какъ сумасшедшіе, рвали на себя волосы, и кричали: ‘мы погибли, насъ обманули! Намъ сказали, что переселяющіеся въ Сченовку должны согласиться быть ежемсячно высченными паномъ Дембовскимъ, и мы понятное дло не согласились, теперь же оказывается, что они живутъ уже тамъ два года и никто изъ нихъ еще не былъ сченъ. Они вс еще разбогатли и заказали себ жупицы и штраймелы. Мы сейчасъ же заберемъ вс наши пожитки, женъ и дтей, и переселимся также туда. Если мы до сихъ поръ оставались здсь, то это по нашей глупости и обману’.

Раввины и всякая другая городская служба до того испугались движенія своихъ согражданъ, что ршились отправиться на могилы своихъ предковъ и просить ихъ дйствія на умы своихъ питомцевъ — дабы охладить ихъ рвеніе къ бсовскому переселенію, въ противномъ случа вс святые города опустютъ — и на томъ мст, гд теперь слышится гласъ изученія святаго ученія, будутъ бгать волки, медвди, лисицы, зайцы и всякіе другіе дикіе зври. Потомъ они велли синагогальнымъ прислужникамъ бить въ набатъ и созвать всхъ гражданъ въ снитогу, и каждый изъ раввиновъ произнесъ одну изъ замчательнйшихъ рчей, которыя когда-либо произносились. Во первыхъ, они доказывали, что весь этотъ свтъ сущее ничтожество и вс земныя блага трынъ-трава, и что обращать вниманіе на земныя блага настоящее идолопоклонство. Вообще, доказывали они дальше, по всему пространству атмосферы всей вселенной распространена нечистая сила — и только то пространство очищается отъ нечистой силы, гд много лтъ существуетъ еврейскій городъ и евреи занимаются изученіемъ своего ученія. Слдовательно, надо полагать, что Сченовцсвъ нечистая сила опутала со всхъ сторонъ, тмъ боле что здсь является благодяніе со стороны пана Дембовскаго, а это извстно по талмуду, что если гой благодтельствуетъ еврею, то онъ этимъ замедляетъ освобожденіе евреевъ отъ изгнанія. Они до того растрогали своихъ согражданъ, что т вс расплакались и стовали о дн своего рожденія, но не смотря на впечатлніе этой рчи, каждый внутренно ршилъ, что онъ передетъ въ Сченовку.

Съ другой стороны, когда въ Сченовк получено было извстіе о такомъ всеобщемъ движеніи и переселеніи въ ихъ городъ, произошло не меньше волненіе. ‘Какъ, кричали Сченовцы,— къ намъ передутъ ближайшіе жители городовъ, чмъ же мы тогда станемъ жить?! Вдь весь нашъ доходъ составляютъ базары, ярмарки. Что же будетъ тогда, когда на каждаго мужика придется по десятку евреевъ? Мы несчастны, мы погибли! Къ Хацкелю пойдемъ, къ Хацкелю! Онъ насъ спасетъ отъ всхъ бдъ и золъ и отъ всей нашей непрошеной братіи’, и вся процессія съ шумомъ двинулась къ Хацкелю. Она застала Хацкеля за обдомъ. ‘Хацкель, Хацкель, завопили вс въ одинъ голосъ:— ты обдаешь спокойно, не зная о несчастій постигающемъ насъ, мы вс пропали!’

— Что случилось, въ чемъ дло? спросилъ Хацкель въ волненіи.

— О, разв еще можетъ что нибудь худшее случиться! къ намъ собирается весь Израиль, о, упаси Богъ, мы пропали, бги, Хацкель, къ пану, проси защиты, ты все поможешь сдлать.

По расказу Лтописца, это извстіе до того взволновало Хацкеля, что онъ не только бросилъ обдъ, но даже позабылъ молиться и, не простившись съ женою и дтьми, побжалъ къ пану Дембовскому.

— Ясновельможный панъ! воскликнулъ Хацкель взволнованнымъ голосомъ, упавши на колни,— защити своихъ дтей, мы Сченовцы твои дти, а ты нашъ отецъ. Тутъ Хацкель объяснилъ въ чемъ дло.

— Ты, Хацкель, правъ, сказалъ ему панъ.— Это не здорово ни для моихъ хлоповъ, ни для васъ. Поэтому я ограничу число желающихъ переселиться — и еще не боле 20-ти человкъ могутъ перехать, а тамъ уже сами плодитесь и размножайтесь и разширяйте городъ Сченовку. Я слышалъ, что жидки самый плодовитый народъ.

— О, ясновельможный панъ! это сущая правда. Богъ еще давно общалъ Аврааму, что его потомки будутъ такъ многочислены, какъ звзды на неб и какъ песокъ на берегу моря. Я полагаю, ясновельможный панъ, что слдуетъ во всхъ концахъ города поставить стражу съ кольями, чтобы они не дали пробраться большему числу переселенцевъ, чмъ сколько вы опредлите.

— О, да, непремнно, ты правъ. Ты изобртательный человкъ, Хацкель. Пропой птухомъ и ступай домой.

Когда Хацкель принесъ эту всть своихъ согражданамъ, они запрыгали отъ радости и положили праздновать ежегодно этотъ день, въ воспоминаніе Божьей благодати.

На второй день, когда по дорогамъ показались обозы съ разной домашнею рухлядью перезжающихъ съ разныхъ городовъ евреевъ, Хацкель приказалъ сторожамъ смотрть въ оба, чтобы боле опредленнаго числа никто не перебрался. При этомъ, какъ разсказываетъ лтописецъ, произошла ужасная сцена, можетъ быть никогда не виданная. Дло въ томъ, что переселенцевъ нахало боле опредленнаго числа и между ними начались споры, кому изъ нихъ слдуетъ остаться и кому возвратиться. Споры потомъ перешли во всеобщую драку. Лтописецъ выражается объ этой драк слдующими словами: ‘Много войнъ было со времени существованія міра, но врядъ-ли когда-либо была такая ужасная, какая происходила при възд въ Сченовку. Во всхъ войнахъ воюютъ оружіемъ, здсь же воевали одними руками. Въ войнахъ противниками бываютъ враги, здсь же воевалъ братъ съ братомъ. Братъ вцплялся въ бороду брата — и оба валялись на земл. На мст этой ужасной войны пыль стояла столбомъ, небеса помрачились, былъ слышенъ жалобный крикъ и скрежетъ зубовъ, крикъ женщинъ и плачъ дтей. Вс думали, что пришелъ конецъ міру, но вдругъ одинъ воскликнулъ: ‘Господа, изъ за чего это мы воюемъ? мы можемъ разойтись самымъ дружелюбнымъ образомъ: мы бросимъ жребій — и кому суждено будетъ остаться, тотъ и останется, а остальные разъдутся по домамъ’.

Тотчасъ драка прекратилась. Жребій былъ брошенъ — и остальные разъхались, пожелавши другъ другу всего хорошаго. Эта борьба носитъ въ лтописи слдующее названіе: ‘Ужаснйшая еврейская война у воротъ города Сченовки безъ смертоноснаго оружія’.

Почти о подобной битв упоминается еще въ другой разъ въ лтописяхъ города Сченовки. Она происходила во время празднованія освященія синагоги съ только-что оконченными заповдями. Причиной этой битвы было слдующее: Когда въ синагог происходила рчь о распредленіи мстъ для прихожанъ {Въ еврейскихъ синагогахъ и молитвенныхъ домахъ мста откупныя, иногда на счетъ распродажи мстъ строится молитвенный домъ. Мста эти оставляются въ наслдство нсколькимъ поколніямъ. Въ нкоторыхъ синагогахъ главныя мста стоятъ 400 или 500 руб. сер.}, каждый разумется старался достать себ мсто у восточной стны и по этому поводу произошла драка — и еслибы не разнесся слухъ (вроятно кмъ-нибудь намренно распущенный), что панъ Дембовскій детъ посмотрть на еврейскій праздникъ, то Богъ знаетъ до чего бы эта драка дошла. Лтописецъ о ней такъ выражается: ‘Кто бы могъ, предположить, что изъ такого торжественнаго праздника можетъ выйти такая ужасная бойня! Изъ этого видно, сколько средствъ есть у нечистой силы, для опутыванія грховными стями ногъ благочестивыхъ, идущихъ по дорог къ святилищу. Это все равно, что стоитъ прекрасная погода, благодтельное солнце въ точности исполняетъ обязанности, возложенныя на него Господомъ Богомъ, и щедрой рукой разсыпаетъ лучи своего свта скоропреходящимъ обитателямъ земной юдоли, но вдругъ изъ глубины моря-океана поднимается черная туча, облекаетъ чернымъ саваномъ ясное небо, солнце закрываетъ свое лицо чернымъ покрываломъ, тучи начинаютъ извергать громъ, молнію, дождь, градъ и всякія другіе ужасы. То же самое происходило на злосчастномъ праздник, пока разнесшаяся молва о приближеніи пана Дембовскаго не укротила страстей. Нельзя изобразить той радости, которая сіяла на всхъ лицахъ, вс уголки израильскихъ сердецъ были наполнены ликованіемъ и радостью, музыка играла, радовались даже дти въ колыбеляхъ. Благочестивые жены изральскія танцевали среди улицы. Он были въ восторг, что ихъ рацеморовыя юбки (въ то время и женщины носили рацеморовыя юбки) удостоились чести служить одяніемъ святымъ заповдямъ {Женщины обыкновенно дарятъ свое старое шелковое платье на оболочки заповдямъ и на занавсы для кивота, гд хранятся заповди.} и что объ этомъ будутъ знать вс на неб. Каждый изъ благочестивыхъ израильтянъ прыгалъ отъ радости, что ему удалось купить святую букву въ Тойр {Тойра тоже что святыя заповди. Обыкновенно начало и конецъ писанія заповдей сопровождается праздникомъ и каждый старается купить себ букву слова начинающагося начальной буквой его имени (он продаются съ публичнаго торга) и тутъ же вписываются въ его присутствіи въ заповдь, съ его рукоприложеніемъ, т. е. взявъ перо въ руки, онъ затмъ передаетъ его сойферу для записи. Это иметъ своего рода значеніе.}. Процессія съ заповдями подъ балдахиномъ, освщенная факелами, шла изъ дома Хацкеля прямо въ синагогу, оглашаемая звуками музыки и радостными восклицаніями евреевъ,— и тутъ же произошло печальное событіе драки, составляющее запятнанную страницу въ исторіи города Сченовки.’

Такимъ же образомъ и во внутреннемъ устройств города Сченовки произошли большія перемны къ лучшему: Въ Сченовк теперь уже есть раввинъ, канторъ, рзникъ и учитель. Хотя, правду сказать, вс эти должности совмщаетъ въ себ одна личность, но это ни чуть не умаляетъ достоинства сченовцевъ, они ни чуть не виноваты, что они нашли такое сокровище, какъ ихъ раввинъ, могущій одинъ исполнить четыре должности, на которыя въ другіе города требуется четыре человка. Если бы имъ не удалось достать подобной драгоцнности, то можно быть увреннымъ, что они пріобрли бы себ всхъ этихъ исполнителей въ отдльности, но тогда имъ понадобились-бы лишніе расходы. Мы имемъ право утверждать это на тхъ основаніяхъ, что сченовцы мотивировали свою грамоту въ шатры Израиля именно въ этомъ смысл. Въ грамот, между прочимъ, говорилось слдующее: ‘Нашъ раввинъ долженъ былъ кротокъ духомъ, потому что мы, сченовцы, народъ не спокойный, и если раввинъ къ тому будетъ крутого нрава, то, Боже упаси, могутъ выйти большіе грхи. Онъ долженъ довольствоваться малымъ, потому что мы ему много дать не можемъ,— во-первыхъ, потому что мы сами бдны, во-вторыхъ, что у каждаго изъ насъ есть семейство, и въ третьихъ, намъ нужно еще пригласить кантора и проч.’ Вдругъ, какъ-то неожиданно, прізжаетъ молодой человкъ и объявляетъ, что получивши подавно званіе раввина, онъ не иметъ мста. Онъ объявляетъ еще боле,— что онъ не только раввинъ, но и рзникъ, можетъ быть канторомъ, а также и учителемъ, что у него голосъ первой сортъ, о слух же и говорить нечего, это можно судить потому, что онъ никогда ни у кого не учился пнію, никогда не слышалъ хорошаго кантора — и не смотря на то сдлался замчательнйшимъ канторомъ. Сченовцы сначала не врили своимъ ушамъ. Неужели они достойны такой Божьей благодати, что Онъ о нихъ постоянно печется и устраиваетъ все къ лучшему.

Положено было тотчасъ же приступить къ испытанію.

Тогда была пятница и нужно было зарзать на субботу вола. Вола вывели на открытое мсто, куда собралось много народа, чтобы присутствовать на этомъ великомъ испытаніи. Какъ только раввинъ началъ точить свой халефъ (ножъ), они сейчасъ ахнули, замтивъ, что онъ мастеръ своего дла {Точеніе ножа считается дломъ не легкимъ у рзника. Остріе ножа должно быть такъ ровно выточено, что когда проводишь ногтемъ по острію, то чтобы не замтно было ни одной щербинки,— и чмъ больше развито это осязаніе у рзника, чтобы отыскивать незамтныя для другихъ неровности, тмъ лучшимъ рзникомъ онъ считается.}, они замтили, что онъ гораздо ловче водилъ ногтемъ по острію, чмъ тотъ старикъ, котораго они всегда приглашали.

Волъ былъ связанъ. Раввинъ подошелъ съ такимъ мужествомъ къ жертв, что Сченовцы удивились.

Раввинъ — и такъ безстрашенъ! Это что-то невроятно.

Волъ былъ зарзанъ, животъ распоротъ, легкія вынуты, надуты и оказались сирхе {Нкоторыя даже легкія поврежденія въ организм животнаго длаютъ его негоднымъ для употребленія въ пищу евреями. Однимъ изъ самыхъ худшихъ поврежденій считается дырочка или другое поврежденіе въ легкихъ, поэтому обыкновенно легкія сильно надуваются воздухомъ чрезъ гортань, при чемъ ихъ сильно ударяютъ рукой, чтобы они лучше расправлялись и надувались. Если легкія выдерживаютъ напоръ воздуха, то животное считается здоровымъ и годнымъ въ пищу. Если на легкихъ иногда случается наростъ кожицы, то эта кожица называется сирхой, снять ее осторожно, не задвая кожи легкихъ, считается весьма труднымъ дломъ и искусствомъ рзника,— безъ этого мясо быка не можетъ быть употреблено въ пищу.}. Она была снята съ замчательною ловкостью — и изъ грудей Сченовцевъ вырвалось радостное восклицаніе, ‘если только онъ окажется такимъ же раввиномъ и канторомъ, говорили они,— точегоже больше желать’!

Вечеромъ предстояла проба его канторскаго искусства,— искусство, требующее большаго таланта, чмъ искусство рзника. Весь день Сченовцы были въ ужасномъ уныніи. А что, если Боже упаси, голосъ у него окажется нехорошъ?! А что, если у него мало чувства?!… Что тогда!

Раввинъ съ своей стороны самъ это тоже понималъ, поэтому онъ утромъ выпилъ десятокъ яицъ, не бралъ никакой пищи, заткнулъ ротъ утиральникомъ и вырабатывалъ голосъ {Заткнуть ротъ чмъ-нибудь и кричать — считается однимъ изъ вспомогательныхъ средствъ къ улучшенію голоса.}.

Вечеромъ раввинъ исполнилъ свой пробный концертъ великолпнйшимъ образомъ — и Сченовцы до того насытились его пніемъ, что никто не дотронулся до субботней вечерней трапезы. Оставалось только опредлить свое раввинское достоинство. Нужно было въ субботу посл обда произнесть въ синагог рчь.

Рчь была произнесена.

‘Боже мой! восклицаетъ лтописецъ по поводу этой рчи,— чего въ ней не было, о чемъ небылоговорено! Какая глубина, острота, величіе, могущество и благочестіе! И Сченовцамъ суждено имть подобнаго раввина!’ Сченовцы разсудили слдующіе вопросы: Еслибы этотъ раввинъ былъ только однимъ раввиномъ, не канторомъ и не рзникомъ, то и тогда можно-бы его принять, если бы онъ былъ даже только однимъ канторомъ, то и тогда бы для насъ достаточно, будь онъ наконецъ однимъ рзникомъ и не больше, то и тогда съ насъ довольно. Если-же вс подобныя качества соединены въ одномъ человк, мы его должны принять всми руками, онъ для насъ настоящее сокровище. Судьба сченовскаго раввина была ршена. Ребъ Менделе, зять Пешеса, сдлался Сченовскимъ раввиномъ на слдующихъ условіяхъ:

1) Раввинъ обязанъ исполнять вс, относящіяся къ раввинской обязанности, дла, кром того въ Великую Субботу (Суббота предъ пасхой), въ Субботу покаянія (Суббота предъ суднымъ днемъ) и въ новый годъ онъ обязанъ произносить рчи.

2) Каждую субботу посл обда обязанъ читать въ синагог лекціи Медриша (легендарный отдлъ талмуда).

3) По обязанностямъ, относящимся къ кантору, онъ долженъ прилагать величайшее стараніе по обработк своего голоса, обязанъ изобртать новыя мелодіи и не скупиться вообще на пніе.

4) По всмъ годовымъ праздникамъ онъ обязанъ совершать богослуженіе, кром того ежемсячно разъ въ субботу вечеромъ, и вообще не запрещается ему совершать богослуженіе и въ другое время.

5) По обязанностямъ рзника онъ долженъ съ величайшею осмотрительностью рзать скотъ и птицъ.

6) И ко всему этому не щадить своего старанія и трудовъ для пользы всего общества.

Со стороны общества были слдующія условія:

1) Кром всхъ обыкновенныхъ доходовъ но всмъ вышеизложеннымъ обязанностямъ, за должность раввина ему платится еженедльно по одному рублю съ доходовъ бани.

2) Доходы со свадьбъ и обрзаній также принадлежатъ ему.

3) Особеннаго жалованья за обязанность кантора не полагается, кром 3-хъ рублей за каждый годовой праздникъ и другихъ побочныхъ доходовъ по этой должности.

4) Жалованья за должность рзника не полагается. Съ каждой крупной скотины онъ получаетъ 20 коп., 2 фунта грудины, одну толстую кишку съ жиромъ. Съ теленка и другой мелкой скотины по 10 копекъ, съ крупныхъ птицъ по 3 коп. а въ мсяцахъ Октябр и Ноябр по одной лапк и головк со штуки, съ мелкой птицы по одной копйк.

VI.
Удачный выборъ раввина.— Смерть жены Берки и ея предсмертное завщаніе.— На земл нтъ полнаго счастья — въ Сченовк нтъ кладбища.— Страданія еврейской души въ жаркой печи.— Собака съдаетъ еврейскую душу.— Раввинъ открываетъ ларчикъ.— Отчего въ Сченовк дти мрутъ.— Осада Сченовцами бани.

Сченовцы были счастливы своимъ выборомъ. Раввинъ оказался прелестью Израиля, его доброта, смиреніе и кротость были безграничны, объ учености и говорить нечего. Показанное имъ въ первую субботу было ничто въ сравненіе съ тмъ, что онъ имъ показалъ впослдствіи, а вдь онъ теперь еще молодъ, что же будетъ когда онъ состарется!… Канторомъ онъ оказался великолпнйшимъ. Чего-же больше желать Сченовцамъ? У еврея хорошій раввинъ самое главное. Правда, что нкоторые раввины сосднихъ городовъ отзывались о немъ очень худо и говорили о немъ, что онъ настоящая дубина и что онъ настолько же ученъ насколько ихъ банщики, но разв изъ подобныхъ словъ раввиновъ на своихъ собратовъ можно что-нибудь заключить? Вдь раввины, съ позволенія сказать, любятъ другъ на друга позлословить (если врить отзывамъ каждаго раввина о другихъ, то на свт нтъ хорошихъ раввиновъ, кром самого говорящаго), тмъ боле, когда они здсь нкоторымъ образомъ лишились доходовъ. А раввины, не смотря на свое раввинское достоинство, любятъ доходы.

Какой-то мудрецъ сказалъ, что на свт нтъ полнаго счастья, и дйствительно, даже Сченовцы не были вполн счастливы — у нихъ еще кладбища не было, а это обстоятельство отравило жизнь Сченовцевъ. Я уже не говорю о томъ, что неудобно таскать каждаго мертвеца въ ближайшій городокъ, да и стоитъ оно дорого. Въ другихъ городахъ за Сченовскаго мертвеца драли въ десять разъ больше. Да и вообще безъ кладбища не ловко, какъ же это еврейскій городъ безъ кладбища!.. Но что же длать? Хоронить теперь на новоустроенномъ кладбищ? Богъ всть сколько придется сторожить. Дожидайся, пока въ Сченовк умретъ 10 человкъ. Если-бы, Боже упаси, случилась холера, тогда, пожалуй, можно рискнуть основать кладбище, авось въ одинъ холерный сезонъ наберется 10 мертвецовъ — даже въ такомъ маленькомъ городк какъ Сченовка. Около двадцати разъ общество собиралось обсудить свое затруднительное положеніе, но эти разсужденія не привели ни къ какимъ результатамъ.

Но тутъ несчастье на нихъ снова обрушилось,— Берка потерялъ жену. ‘Послушай Беръ, говорила она ему предъ смертью,— я умираю, слдовательно, я не буду больше на этомъ свт и не буду возл тебя: ты женишься на другой. Я теб этого не запрещаю, еврею нельзя жить безъ жены, но я оставляю теб дочь. Ты знаешь, сколько я выстрадала: я ее носила подъ грудью девять мсяцевъ, я, можетъ быть, умираю изъ за нея. Ты смотри, если мачиха будетъ съ нею скверно обходиться, то увряю тебя, что я встану изъ гроба, прійду и задушу васъ обоихъ. Когда же, Боже упаси, съ нею случится какое-либо несчастіе, ты прямо прійди ко мн и возвсти меня: я тамъ подниму на вс семь небесъ такой шумъ, что они ужаснутся, я встревожу всхъ мертвецовъ, всхъ нашихъ предковъ, я добьюсь къ престолу самаго Господа Бога и спасу ее. Спасу во что бы то ни стало. Помни что я теб сказала’.

Хана умерла. Ее похоронили и Берка женился на другой. Не смотря на предсмертныя угрозы бдной матери, мачиха все-таки скверно обращалась съ ея дочерью, хотя Берка и предупреждалъ ее, что она можетъ за это дорого поплатиться, притомъ, чмъ боле двочка росла, тмъ она становилась шаловливе и распущенне. Чмъ больше мачиха ее била и ругала, тмъ мене она ея боялась. Это во всемъ проклятая черная свинья виновата. Годы шли, двочка сдлалась взрослой и весьма красивой двушкой. Лтописецъ по этому поводу говоритъ слдующее: ‘одна изъ стей сатаны — это вншняя красота, этою стью онъ опутываетъ свою жертву, какъ паукъ муху въ паутин. Точно такъ, какъ паутина сама по себ не иметъ никакой цны, но все-же она опутываетъ жертву, такъ и красота, сама но себ ничтожная, опутываетъ много жертвъ’.

Сару, дочь Берки, сатана именно опуталъ своею стью, въ эту сть попадалось много жертвъ, никто изъ видвшихъ ее разъ не могъ забыть ее. Въ особенности много вреда принесли ея глаза. О, что это были за глаза! Въ нихъ виднлась бездонная пропасть, въ нихъ виднлся ужасный адъ, откуда слышался хохотъ чертей. Эта нечистая сила, эти черти какъ будто влекли васъ въ эту бездонную пропасть, они васъ притягивали какъ будто магнитомъ,— это были чисто еврейскіе глаза. Это были такіе глаза, отъ которыхъ честный человкъ долженъ бгать какъ отъ огня, если онъ не хочетъ пропасть тломъ и душою.

Время шло. Кладбища все не было. Въ Сченовк тоже умирали. Спасенія не предвидлось.

Спасеніе явилось наконецъ съ такой стороны, откуда никто не ожидалъ. Въ пятницу вечеромъ, когда Шлемка Дерзкій съ семействомъ сидлъ за ужиномъ и напвалъ свои субботнія псни, до его ушей долетлъ стонъ. На этотъ стонъ Шлемка обратилъ вниманіе своего семейства, начали слдить за причиной этого стопа и оказалось, что стонъ происходитъ изъ печи, а такъ какъ печь замазана съ чолитомъ {Чолитъ. У евреевъ въ субботу нельзя готовить. Кушанье приготовляется въ пятницу и ставится въ горячую печь, отверстіе которой задлывается доской и замазывается глиной и на субботу получается готовая горячая пища. Такая пища называется чолитомъ.}, то нтъ никакого сомннія, что въ той говядин сидитъ гилгулъ {Гилгулъ. По кабалистическому ученію, еврейская душа за извстные грхи обречена на переселеніе на извстный срокъ въ тло животнаго, по мр наказанія выбирается родъ животнаго. За самые тяжкіе грхи душа переселяется въ свинью. Это переселеніе называется гилгулъ. Если животное, въ которомъ есть гилгулъ, бываетъ зарзано, то гилгулъ можетъ попасть въ кусокъ говядины и такой кусокъ говядины достанется непремнно еврею, который избавляетъ его отъ мученій своей молитвою.}, которому жара печки приноситъ ужасныя страданія.

Эта всть молніей разнеслась по всему городу и мигомъ весь городъ собрался къ дому лемки, чтобы посмотрть на бднаго страдальца.

— Да, дйствительно стонъ, говорили другіе,— не стонъ, а что-то въ род писка, во всякомъ случа, свиститъ-ли онъ, стонетъ-ли онъ — все же дло гилгула.

Позвали раввина.

Раввинъ подтвердилъ, что въ печк дйствительно гилгулъ, иначе кому-же тамъ стонать, или пищать? поэтому слдуетъ изъ печки вынуть говядину, отвести ее на еврейское кладбище и совершить надъ ней погребеніе по обряду, какъ обыкновенно поступаютъ въ подобныхъ случаяхъ.

Позвали гойя, отперли печку, вынули говядину, она была уже почти готова, но душа перестала стонать — ясное доказательство, что душа стонала отъ жары.

Начались распросы о томъ, кто она такая и за что страдаетъ, чмъ они могутъ ей быть полезными, но она почему-то не считала нужнымъ отвчать. Можетъ быть сильная жара имла пагубное вліяніе на ея слухъ, а можетъ она была глуха отъ природы. Положено было: въ воскресенье отвести эту говядину въ ближайшій городъ для погребенія на еврейскомъ кладбищ. Теперь же ее накрыли тарелкою и отнесли въ чуланъ. Въ воскресенье, когда общество собралось для сопровожденія этой говядины, оказалось, что собака забралась въ чуланъ и съла говядину съ еврейской душою. Это обстоятельство произвело на весь городъ большое впечатлніе. Если бы въ город было кладбище, этого не случилось бы,— говядину можно былобы похоронить въ субботу вечеромъ и тогда бы удалось спасти еврейскую душу отъ дальнйшихъ страданій. Да наконецъ, если собака съла еврейскую душу, то кто-же посл этого можетъ быть обезпеченнымъ, что собака не състъ еврея или еврейчика, пока его отвезутъ на кладбище.

Нтъ, безъ кладбища жить нельзя.

Но опять мучительный вопросъ,— какъ же его соорудить?

Тутъ является раввинъ, неоцненный раввинъ съ геніальнйшею мыслью, а именно: на первый случай купить въ ближайшихъ городахъ у бдныхъ родственниковъ нсколько мертвецовъ {Это средство состоитъ въ томъ, чтобы слдить за умирающими въ другихъ городахъ и при этомъ входить въ соглашеніе съ родственниками покойника, чтобы похоронить его на вновь учрежденномъ кладбищ. Это длается до тхъ поръ, пока число мертвецовъ не доходитъ до десяти.} и ими основать Сченовское кладбище, а тамъ могутъ подвернуться скоро и свои.

Сченовцы были спасены — ларчикъ былъ открытъ, и кмъ? Все тмъ-же драгоцннымъ раввиномъ. Есть-ли другое подобное совершенство на свт?!…

Прошло еще десять лтъ. Дла Счсновцевъ шли своимъ порядкомъ. Благосостояніе города возрастало съ каждымъ днемъ. У нихъ теперь уже были вс необходимыя для еврейскаго города вещи, такъ что они могли себ допустить даже нкоторое излишество, напр. у нихъ въ синагог на заповдяхъ была серебряная корона, они уже помышляли о постройк теплой клаузы, чтобы зимой не нужно было мерзнуть въ синагог, или тсниться въ маленькой катальной комнатк, которая находится при синагог. Имъ фортуна до того везла, что даже съ кладбищемъ у нихъ устроилось какъ нельзя лучше. Какъ только обществомъ было опредлено, что Сченовцы должны имть свое кладбище, они отвели для кладбища мсто у самыхъ оконъ синагоги. Во первыхъ, чтобы молящіеся могли имть предъ глазами настоящее назначеніе человка, чтобы они забывали о сует мірской и обращали бы свои сердца искренно къ Господу Богу, во вторыхъ, чтобы мертвецамъ, по ночамъ, не далеко было ходить молиться въ синагогу {Мертвецы всегда по ночамъ молятся въ синагог, какъ и живые.}, въ третьихъ, если можетъ быть придется нкоторое время сторожить кладбище, то чтобы сторожъ въ минуту опасности отъ мертвецовъ могъ найти убжище въ синагог. Опредливши планъ и мсто, они стали выжидать смертный случай.

Случай скоро представился. Умерла 80-лтняя женщина, мать одного Сченовца. Она была похоронена по всмъ обрядамъ, сторожъ былъ поставленъ (сторожемъ былъ синагогальный прислужникъ, за особое жалованье, хотя злые языки говорятъ, что, вмсто того чтобы сторожить, онъ спалъ въ катальной комнат, но это не правдоподобно) и разослали по ближайшимъ городкамъ розыскивать мертвецовъ. Результаты этихъ розысковъ оказались самые лучшіе. Въ одномъ городк умерло трое сиротъ, пожертвовали за нихъ 25 злотовъ на госпиталь, а дти были перевезены на Сченовское кладбище. Въ другомъ город у сына умеръ старикъ-отецъ, и по соглашенію онъ былъ похороненъ на Сченовскомъ кладбищ, кром того, они взяли къ себ нкоторыхъ больныхъ нищихъ, которыхъ и содержали въ ожиданіи ихъ смерти. Впрочемъ, одинъ нищій надулъ безсовстнйшимъ образомъ: кормили-кормили его, а онъ взялъ да и выздоровлъ.

Такимъ образомъ, въ продолженіе полугода на Сченовскомъ кладбищ былъ полный комплектъ мертвецовъ и сторожъ былъ отпущенъ. Особенныхъ приключеній съ мертвецами за это время не произошло, мертвецы были самые солидные. Хотя и прокидывались маленькіе случаи, какъ напр. гуляніе мертвецовъ но городу, или синагогальный прислужникъ слышалъ крикъ мертвецовъ, но это самые пустяки, это самыя обыкновенныя вещи. Слдовательно, въ Сченовк все устраивается къ лучшему. Даже миква оказалась замчательно плодотворною {Бываютъ миквы неплодотворныя. Изъ такихъ городовъ женщины обыкновенно для купанія дутъ въ другой городъ.}, такъ что Сченовцы не успвали совершать родинъ и обрзаній. Но опять-же на свт нтъ полнаго счастья, и среди всеобщаго благоденствія случился казусъ, который возмутилъ безмятежный духъ Сченовцевъ. Стали появляться частые смертные случаи и особенно умирали дти. Вс сильно всполошились, начали употреблять разныя средства для прекращенія подобной смертности. Собрались вс женщины города Сченовки и вс отправились на кладбище просить мертвецовъ о заступничеств, мужчины собрались въ синагог, читали псалмы, но ничего не помогало — дти умирали какъ мухи.

— Что тутъ длать? Бда! тутъ что-то неладно, врно между нами кто сильно согршилъ, если дти мрутъ, то это происходитъ всегда за грхи старшихъ.

Сченовцы стали искать между собою грховъ. Во 1-хъ осмотрли вс мезузы {Глава библіи, начинающаяся словами: ‘внемли Израиль!’ написанная на пергамент, тми же формальностями, какъ и заповди. Они должны находиться при каждой двери, они охраняютъ отъ нечистой силы, отъ бдъ и золъ.}. Оказалось, что вс мезузы въ порядк. Сченовцы стали припоминать, не совершили-ли они когда-нибудь ненамренно грха, но никто за собой не чувствовалъ никакого грха. Начали Сченовцы слдить одинъ за другимъ, но никакихъ результатовъ отъ этихъ розысковъ не оказалось.

Изъ за чего же дти мрутъ?

Раввинъ собралъ Сченовцевъ въ синагогу и сказалъ по этому поводу рчь, призывая ихъ къ покаянію, но это ни къ чему не повело,— дти продолжали умирать. Загадка скоро разршилась. Разъ вечеромъ къ раввину вбжала, чуть не задыхаясь отъ волненія, банщица, съ крикомъ: ‘О Раби, мы вс пропали! не только что наши дти, но и вс мы умремъ, въ город ужасные грхи. Богъ за это изливаетъ гнвъ свой на невинныхъ дтей. О Раби, мы пропали!’., при этомъ она залилась потокомъ слезъ.

— Въ чемъ дло, дочь моя? спросилъ раввинъ взволнованнымъ голосомъ.

— Охъ, Раби, я и выговорить не могу.

— Говори, дочь моя, тутъ дремать нечего, нужно приняться энергически за дло, иначе мы вс пропали.

— Вотъ въ чемъ дло, Раби. Я, какъ вамъ извстно, банщица.

— А, понимаю! сказалъ раввинъ,— продолжай дочь моя.

— Ну, слдовательно, я знаю всхъ Сченовскихъ женщинъ на неречотъ….

— Похвально, похвально, дочь моя. Продолжай.

— Потому что каждая женщина, если только она не въ интересномъ положеніи, должна меня ежемсячно постить.

— Прекрасно, прекрасно, дочь моя,— это долгъ каждой благочестивой израильтянки.

— И вотъ, Раби, если вамъ угодно, я вамъ могу разсказать все, что происходитъ въ каждомъ семейств въ точности

— Ну-съ.

— И вотъ Зелде Залменсъ уже 5 мсяцевъ какъ у меня не была, потому что я знаю не только день, но и часъ, когда кто долженъ постить меня.

— Похвально, похвально.

— И вотъ, она не приходитъ мсяцъ, второй. Ну, думаю себ, слава Богу, наврно Богъ ей далъ уже что-нибудь — уже пора. И вотъ, Раби, не буду я пускаться въ подробности, эта самая Зелда сегодня вечеромъ является ко мн.

— Неужели?

— Ей Богу, правда. Какъ я ее увидла, у меня сейчасъ сердце сжалось. Вотъ, думаю себ, наша душегубка. Я уже давно кое-что подобное подозрвала за ней. Ну, говорю я къ ней, милая гд ты была до сихъ поръ? Она мн туда сюда,— вижу что виляетъ. Нтъ, говорю, говори мн толкомъ, я шутить не люблю.— А теб, говоритъ, что за дло?— Какъ, говорю, мн что за дло?! А кому же до этого дло? и вотъ, Раби, я оставила баню на произволъ судьбы и прибжала къ вамъ. Вы понимаете, Раби, кто у насъ былъ причиною смерти дтей, кто у насъ погубилъ столько младенцевъ? Она, она, эта великая гршница.

У раввина отъ ужаса зубы стучали. Когда онъ немного пришелъ въ себя, онъ одлся, не говоря ни слова.

— Веди меня къ этой гршниц, проговорилъ онъ еле слышнымъ голосомъ отъ волненія.

Банщица пошла впередъ, раввинъ позади, за раввиномъ его жена, все его семейство. Какъ молнія облетла эта всть по всему городу, мгновенно вс отъ стара до млада собрались и присоединились къ этой процессіи.

Процессія оцпила кругомъ баню, чтобы гршница не могла ускользнуть. Женщины, бывшія въ бан, пришли въ ужасное волненіе и заперли двери. Поднялся страшный крикъ: ‘гд та великая гршница, которая убила столько дтей? Давайте ее сюда, мы ее разорвемъ въ куски!’

Но женщины не отпирали дверей.

Волненіе все больше и больше увеличивалось. Наконецъ нашелся одинъ смльчакъ, выбилъ окно въ бан и, вскочивши въ окно, отперъ двери.

‘Произошла ужасная сцена, разсказываетъ лтописецъ, какъ участвовавшій въ этой процессіи. Великую гршницу потащили въ синагогу, раввинъ произнесъ но этому поводу грозную рчь и на другой день было опредлено наказаніе. Оно состояло въ слдующемъ: великую гршницу провели но городу съ барабаннымъ боемъ съ надписью на груди: ‘Эта великая гршница Вельда, изъ за которой повымирали вс маленькія дти города Сченовки’.

Перестали-ли посл этого умирать дти, объ этомъ лтописецъ не упоминаетъ.

Дале лтописецъ разсказываетъ, какъ чрезъ красоту Сары торговля въ шинк Берки увеличилась, просто не было отбою отъ разной шляхты, экономовъ и лакеевъ окружающихъ нановъ. Онъ прибавляетъ, что есть достоврное извстіе, будто по ночамъ этотъ шинокъ посщалъ преподобный патеръ капеллы пана Дембовскаго. Разумется, весь городъ завидовалъ Берк — и хотя злые языки говорили, что его мойдъ (двка) слишкомъ много зубоскалитъ съ панами и чуть не вшается имъ на шею, но чего-же еврей не сдлаетъ для своей парносы (пропитаніе). Когда шляхтичи любятъ зубоскальство, такъ чортъ съ ними, пускай зубоскалятъ, лишь-бы они давали хорошо торговать. Но скоро случилось такое происшествіе, которое заставило содрогнуться всхъ Сченовскихъ гражданъ. Разъ ночью красавица Сара исчезла. Начались розыски, но они были напрасны, мойдъ провалилась какъ сквозь землю. Черезъ нсколько дней доискались до того, что красавица влюбилась въ красавца-эконома Юзика и задумала выкреститься. Теперь-же она находится у преподобнаго патера, который ее наставляетъ на путь истинный.

И всему причиной эта проклятая черная свинья!

‘Мое перо безсильно, говоритъ лтописецъ, описать то впечатлніе, которое произвело это происшествіе. Какъ, дочь ребъ Берки, внука ребъ Пешеле выкрестилась! поднялся всеобщій крикъ. Какъ, племянница Плоцкаго раввина будетъ такой же гой (иноврка) какъ и вс гои, возможно-ли это?! Вдь въ этой знаменитой фамиліи не было даже ни одного ремесленника, не только что выкреста, вдь это будетъ черное пятно на золотомъ знамени. Да, посл этого, улежатъ-ли предки въ своихъ гробахъ! кто теперь обезпеченъ, что завтра земля не перевернется? Лучше было бы, если бы мать задушила ее маленькой, лучше и теперь ее задушить, чмъ дать ей выкреститься. Если она издохнетъ, то по крайней мр фамилія не будетъ очернена и ея душа не погибнетъ’

Несчастье одно никогда не приходитъ. Чрезъ нсколько времени посл этой печальной катастрофы у Берки умерла вторая жена. Лтописецъ по поводу этой смерти говоритъ слдующее: ‘Никто не сомнвается, что смерть жены Берки была необыкновенная, вс ее приписываютъ мщенію матери красавицы Сары’.

Граждане города Сченовки ревностно принялись хлопотать о томъ, какъ бы вырвать еврейскую душу изъ рукъ гоевъ живой или мертвой, но ничего имъ не помогло. Берк даже ни разу не удалось видться съ ней. Преподобный патеръ боялся, чтобы его христіанское смя, посянное на шаткой, невоздланной жидовской почв, не принесло дурныхъ плодовъ, посл того какъ дочь увидится съ своимъ отцомъ.

Время шло. Прошло уже три мсяца. Вс пришли въ отчаяніе по причин невозможности спасенія еврейской души. Преподобный патеръ продолжалъ сять свои христіанскія смена, сохраненныя отъ всемірнаго грховоднаго потопа въ ковчег католицизма, на сухую почву Израиля

Видно почва Израиля слишкомъ суха для принятія такихъ благородныхъ смянъ.

Разъ, когда Хацкель исполнилъ удачно роль собаки, кошки и прочихъ животныхъ и искуснымъ выполненіемъ разсмшилъ пановъ до упаду, панъ Дембовскій вскрикнулъ: ‘Милый Хацкель! я теб отдамъ весь мой маіонтекъ (имніе), ты настоящее сокровище, проси у меня что хочешь, я теб ни въ чемъ не откажу’. Хацкель упалъ на колна, ухватилъ ясновельможнаго пана за ноги и сталъ цловать ихъ.

— Ясновельможный панъ! началъ онъ слезно умолять,— прикажите вашему патеру возвратить бдному отцу его дочь, не крестите ее, не губите ея души на вки. Мы за васъ вс будемъ вчно Богу молиться.

Ясновельможный панъ началъ было ломаться, но ясновельможна пани поддержала Хацкеля. Лтописецъ замчаетъ по этому поводу слдующее: ‘Да не подумаетъ читатель, что сія пся кревъ, эта проклятая колдунья сдлала это изъ сожалнія, или изъ уваженія къ еврейской религіи. Нтъ, она ненавидла евреевъ, но дло было въ томъ, что сія пся кревъ, хотя была и замужняя….’

Ршено было спросить Сару, не согласна-ли она возвратиться къ отцу,— и въ случа, если она согласится, не удерживать ее. И все это опять сдлалъ тотъ-же неоцненный Хацкель. Лучь надежды озарилъ сердце несчастнаго отца, когда Хацкель принесъ ему разршеніе увидться съ дочерью, но каково было его огорченіе и отчаяніе, когда, при первой встрч съ дочерью, она стала плевать ему въ лицо, и каково ему было слышать, когда она осыпала бранью его, всхъ евреевъ и еврейскую религію.

— Моя дочь, сказалъ несчастный отецъ,— ты можешь перемнить свою религію, но своихъ родителей ты не можешь перемнить. И та религія, которую ты теперь хочешь принять, велитъ уважать своихъ родителей, неужели ты можешь считать представителями какой-бы то ни было религіи такихъ людей, которые научаютъ тебя такъ обращаться съ отцомъ, котораго ты любишь и должна любить? Берка не договорилъ. Глухія рыданія заглушили его голосъ.— Послушай, моя дочь, продолжалъ онъ посл нкоторой паузы,— когда твоя мать умирала, она мн сказала: ‘когда съ твоей дочерью случится какое-либо несчастіе, ты возвести меня и я все сдлаю для спасенія моей дочери’. Я общалъ. Съ тобою теперь случилось несчастіе, потому что можетъ ли быть большее несчастіе, какъ когда человкъ оставляетъ религію своихъ предковъ… Что можетъ быть позорне жизни еврея, оставляющаго свою религію! Ты знаешь, что евреи тебя будутъ презирать, и совершенно ошибаешься, если ты думаешь, что т тебя примутъ съ распростертыми объятіями, что т на тебя не будутъ смотрть какъ на выкидыша, какъ на прилизу.

Но вс увщанія ни къ чему не повели. Сара ушла къ гоямъ и долго объ ней не было ни всточки.

VII.
Страшное бдствіе Сченовцевъ.— Спасенія не предвидится.— Мрачныя картины.— Всеобщее покаяніе.— Публичное покаяніе овцы.— Ея расказъ.— Интересная процессія Сченовцевъ къ пану Дембовскому.

Вскор затмъ Сченовку постигло страшное бдствіе. Въ 18.. году граждане города Сченовки, неотстававшіе отъ другихъ городовъ въ чемъ бы то ни было, не хотли отстать и въ знаменитомъ религіозномъ обряд Пасхи, вдругъ распространился слухъ, будто бы старшины собирались въ синагог и по общему совту поршили, что на такой случай нужно раздобыться кровью маленькаго христіанскаго мальчика, совершенно маленькаго, трехдневнаго, и во чтобы то ни стало нужно украсть новорожденное дитя 50-лтней служанки преподобнаго патера, Маріи,— будто бы они утащили у бабы ребенка, принесли къ раввину и совершили надъ нимъ операціи кровопусканія, но къ сожалнію, будто бы Сченовскій раввинъ, по неопытности, не съумлъ спрятать останки своей жертвы, а преподобный патеръ, какъ блюститель за христіанскими душами, усплъ открыть это безчеловчное, зврское злодяніе. Въ пасху вечеромъ, когда Сченовцы праздновали свое освобожденіе отъ рабства за 3000 лтъ, на нихъ нагрянуло цлое сонмище, власть имющихъ, христіанъ, перевязали главныхъ представителей города Сченовки и заключили въ тюрьму до разслдованія дла. Какой плачъ и вопль поднялся въ город Сченовк, можетъ себ читатель самъ представить.

Несчастные Сченовцы находились въ безвыходномъ положеніи: вс улики были противъ нихъ. Во первыхъ, отъ того, что они жидки, они ршительно не могутъ отпереться, во вторыхъ, что жидки замучили Jezus’а Ghristus’а—тоже не подлежитъ сомннію, въ третьихъ, что будто-бы евреямъ необходима на пасху христіанская кровь, это такой общеизвстный слухъ. То, что Марія родила, тоже не подлежитъ сомннію, это подтверждаетъ самъ преподобный патеръ, что ребенокъ былъ похищенъ — это фактъ, потому что онъ не оказался на лицо, что онъ былъ похищенъ и задушенъ евреями — это вроятно потому что иначе кто-бы его зарылъ подъ стной сченовскаго раввина. Это еще христіанское счастіе, что въ то время, когда евреи его зарывали, проходилъ мимо экономъ Юзикъ, ему показалось подозрительнымъ, что жидзе такъ поздно возятся возл стны — а когда къ нему пришла всть, что у Маріи похищенъ ребенокъ, онъ сейчасъ смекнулъ въ чемъ дло и раскрылъ гнусное, зврское преступленіе, отъ котораго у всхъ волосы дыбомъ становятся, а то вдь, если бы не онъ, то это зврское преступленіе кануло бы въ море подобныхъ преступленій безъ всякихъ слдовъ. Сченовцы приходили въ отчаяніе, имъ не предвидлось спасенія. Празднество въ воспоминаніе ихъ освобожденія отъ ига рабства было врод сарказма надъ ихъ страданіями, оно еще хуже растравляло ихъ раны. Но еврей съ отчаянія никогда не приходитъ въ апатію — и чмъ больше его несчастіе, тмъ больше онъ ищетъ средствъ, для своего спасенія, тмъ энергичне онъ борется за свое существованіе. Онъ знаетъ, что онъ иметъ слишкомъ сильнаго защитника, который можетъ его снасти естественнымъ и сверхъественнымъ путемъ. Къ нему обратились Сченовцы. Этотъ ихъ защитникъ есть Богъ.

Въ ту самую ночь, когда ихъ постигло несчастіе, въ Счсновк случилось необыкновенное происшествіе. Берка не могъ заснуть цлую ночь. Вдругъ онъ слышитъ, что кто-то подбжалъ къ окну и грянулся о землю. Онъ подождалъ нсколько минутъ, но ничего не слышно, онъ подошелъ къ окну и увидлъ на земл блую растянутую фигуру съ распущенными волосами. Ужасъ овладвалъ имъ больше и больше, когда ему казалось, что онъ узналъ въ ней свою жену покойницу. Онъ не выдержалъ и закричалъ, что есть силы. Фигура зашевелилась, поднялась, остановилась въ какомъ-то недоумніи и тоже закричала. На ихъ крикъ выбжали сосди и сосдки и, увидвъ кричавшую блую фигуру, тоже закричали. На этотъ крикъ выбжали ихъ сосди и тоже стали кричать. Вс кричали и никто не зналъ въ чемъ дло, отчего эти крики, эта общая суматоха. Наконецъ дло объяснилось: эта блая фигура была дочь Берки, въ одной юбк убжавшая изъ христіанскаго убжища. Она разсказала, что ночью къ ней явилась покойная мать и предложила ей одно изъ двухъ: или быть задушенной, или возвратиться въ домъ ея отца. Она, разумется, выбрала послднее, выскочила въ окно и побжала домой. По дорог ей казалось, будто за нею гонятся — и едва она добжала какъ упала въ обморокъ. Она очнулась отъ какого-то ужаснаго крика, испугалась и тоже закричала.

Впрочемъ, всмъ имъ было не до того: горе слишкомъ тяготло надъ городомъ.

Въ гор Сченовцевъ приняли участіе и другіе города и, какъ только разнеслась всть о постигшемъ Сченовцевъ несчастіи, во всхъ городахъ начали молиться о спасеніи несчастныхъ, возвстили предковъ о несчастіи ихъ потомковъ, чтобы они не дремали во время общаго горя

Въ первый понедльникъ посл пасхи городъ Сченовка представлялъ собою мрачную картину. Я привожу цликомъ слова лтописца и очевидца этого:

‘Я пишу эти строки 10 лтъ спустя, но у меня волосы становятся дыбомъ при воспоминаніи о происходившемъ тогда. Въ воскресенье вечеромъ пріхалъ изъ сосдняго города проповдникъ и всмъ Сченовцамъ было возвщено, что на завтра постановляется общественный постъ, начиная съ трехлтняго возраста. Въ понедльникъ утромъ вс одлись какъ въ судный день, и отъ стара до млада вс пошли въ синагогу. Даже у имющаго сердце каменное — и у того оно разорвалось бы въ куски, если бы онъ увидлъ эти изнуренныя горемъ лица, эти истощенныя фигуры, ползущія въ однихъ чулкахъ, съ плачущими дтьми, въ блой одежд. Въ синагог горло безчисленное множество свчей, съ кивота были сняты занавски, на всемъ лежала печать печали. Отслужили службу, составленную изъ молитвъ разныхъ временъ года и, потрубивши въ шойфоръ (рогъ) вс отправились на кладбище. Господи! что это была за грустная процессія. Представьте себ: мужчины и женщины, старики и дти, одтые въ бломъ и въ однихъ чулкахъ, идутъ но городу съ воплями и крикомъ, не было ни одного человка, который бы не плакалъ въ этотъ день. Плакали даже такіе люди, которые отъ роду не проливали ни одной слезинки, плакали такіе люди, которые не плакали при смерти ихъ родителей. Но самая ужасная картина была вечеромъ въ синагог: когда вс, изнеможенные постомъ и плачемъ собрались на молитву, изнеможенные дти лежали на полу какъ мертвые, женщины рвали на себ волосы, мущины бились головами о стны, крики и воили раздавались со всхъ сторонъ и слились въ какой-то душу-раздирающій гулъ, слезы лились ркой,— это были горячія слезы, горячежгучія слезы, это были такія слезы, которыхъ ни одна капля не пропадаетъ,— слезы, каждая капля которыхъ прожигаетъ небо и надаетъ въ потокъ слезъ всхъ несчастныхъ, протекающій предъ престоломъ всемогущаго Бога.

Вся эта грустная картина происходила въ полумрак, потому что горла всего дв свчи на амвон, эта мрачная картина представляла темное еврейское изгнаніе, наполненное воплемъ и рыданіями, съ мерцаніемъ вдали свтлыхъ лучей надежды.

Служба началась. Человчеекое перо не въ состояніи описать, что въ это время происходило. Казалось, что земля колеблется, что слышится плачъ ангеловъ, казалось, что вся природа издаетъ ужасный вопль о страшномъ несчастіи израиля.

Каждая строфа сопровождалась всеобщимъ воплемъ. Посл этой молитвы проповдникъ подошелъ къ кивоту и отворилъ его. ‘Братья!’ воскликнулъ онъ громовымъ голосомъ, указывая рукой на заповдь: ‘вы знаете что это такое? кто изъ евреевъ этого не знаетъ? Но знаете-ли что для еврея заповдь? Заповдь для еврея — это его душа, это его кровь, его жизнь, все его достояніе: это его упованіе, его гражданская доблесть, его честь, его слава, его родина, его надежда. У него нтъ родины, нтъ отечества — и это (заповдь) все, что онъ иметъ, это все его вковчное достояніе, оставшееся ему отъ всхъ историческихъ страданій и преслдованій. Отнимите у него этотъ свертокъ, и вы отнимете его жизнь, отнимете у него все. Никакое несчастіе для него не такъ сильно, пока остается у него этотъ свертокъ. Братья! у насъ теперь случилось несчастіе. Наши враги посягаютъ на это достояніе, намъ приписываютъ безчеловчный законъ употребленія человческой крови, объ этомъ несчастіи, братья, плачьте и рыдайте, не жалйте слезъ, проливайте ихъ какъ воду.’

Послышались отчаянные крики и вопли. ‘Не плачьте о томъ’ вскликнулъ онъ еще энергичне, ‘что ваши отцы, братья сидятъ въ темницахъ, закованные въ кандалахъ, не плачьте о томъ, что ихъ ожидаетъ позорная казнь. Нтъ, объ этомъ не плачьте! Это участь каждаго еврея и каждый долженъ повиноваться этому безирокословно. Пути Господни неисповдимы, и если Ему такъ угодно, то врно онъ лучше знаетъ, что такъ слдуетъ. Но плачьте о томъ, что наша честь, наша гордость и слава поруганы, нашу царственную корону топчутъ въ грязь! Вотъ о чемъ плачьте, о чемъ проливайте слезы, не жалйте ихъ! Слезы никогда не пропадаютъ. Талмудъ говоритъ, что вс ворота на небо заперты, исключая воротъ слезъ, которые всегда отперты!….’

Отчаянные вопли заглушили дальнйшія слова проповдника. Изъ женской половины {Въ еврейскихъ синагогахъ женщины сидятъ отдльно отъ мужчинъ, за перегородкой.} вышла блдная фигура, закутанная въ платокъ. Она дрожала всмъ тломъ и едва держалась на ногахъ. Она молча подошла къ кивоту и съ ужаснымъ воплемъ бросилась въ середину. Все вдругъ смолкло, все какъ-будто вдругъ окаменло. Взоры всхъ, какъ-будто прикованные, остановились на полулежавшей въ кивот и рыдавшей женщин. Когда она поднялась, на ея глав уже не было чернаго платка, роскошные ея волосы распались но плечамъ до самаго пояса, ея черные глаза горли какимъ-то адскимъ пламенемъ, въ античныхъ, но блдныхъ чертахъ ея лица не было ни одной кровинки, губы и ноздри дрожали. О, Боже, что это была за картина! Все горе въ минуту было забыто — и вс бывшіе въ синагог, съ затаеннымъ дыханіемъ, не то съ ужасомъ, не то съ восторгомъ, смотрли на эту величественную картину. Въ ней вс узнали дочь ребъ Берки. Нсколько минутъ она стояла неподвижно, безмолвно, потомъ, сказавши тихимъ голосомъ: ‘братья! я во всемъ виновата’, грянулась о земь въ обморок. Когда она очнулась, она расказала слдующее:

— Когда, расказывала она,— я еще была ребенкомъ, мн слышалась со всхъ сторонъ, что со мною должно случиться какое-то несчастіе. Какого рода несчастіе я не знала, но оно должно было случиться, потому что моя покойная мать встртила свинью. Гд встртила и когда встртила — я не знала, я это несчастіе всегда, какъ-то невольно, ожидала,— и когда теряла и ломала какую-нибудь дтскую игрушку, то мн казалось, что это именно то несчастіе, которое должно со мной случиться, а когда я утшалась другой игрушкой, то я снова вспоминала объ ожидающемъ меня несчастіи. Моя покойная мачиха, не во гнвъ ей будь сказано, была женщина злая, у нея была какая-то страсть меня тиранить. Чмъ боле она меня тиранила, чмъ больше она убждалась, что отецъ меня любитъ. Я, съ своей стороны, будучи безъ матери…. Ахъ, Рабейсай (господа), вы не знаете, что значитъ быть ребенку безъ матери, что значить для ребенка не слышать ласковаго слова, не чувствовать прикосновенія ея нжной руки! Ахъ, Рабейсай, не дай Богъ вашимъ дтямъ испытывать подобное! Въ моей душ была всегда какая-то горечь, я злилась не отъ злости, а злилась оттого что была добрая, я злилась потому, что мн необходимо было ласковое слово, я злилась на всхъ и на все, я злилась на своихъ подругъ, какъ будто он были виноваты, что у нихъ есть матери, а у меня ея не было, я злилась на своего отца, хотя онъ былъ ко мн добръ. Когда онъ говорилъ ласково съ моей мачихой, мн казалось, что мое сердце колетъ острымъ ножомъ, я даже злилась на себя. О, Рабейсай! вы не поврите, но я длала иногда такія вещи, зная напередъ что меня врно за это будутъ наказывать. Мн нравилось себя мучить, терзать, терзать себя я была несчастнымъ ребенкомъ.

Она зарыдала.

— Когда я подросла, продолжала она,— когда мн исполнилось пятнадцать лтъ, мачиха перестала со мною такъ грубо обращаться, но это не длало меня добре, это меня еще хуже злило. Ея ласки меня какъ-будто оскорбляли, я не понимаю почему это такъ, но это было такъ. У насъ былъ шинокъ и къ намъ ходили разные шляхтичи, они мн говорили разныя пошлости, я ихъ не отталкивала. Не было у меня на ум ничего худаго, но мн просто нравилось дразнить ихъ, потому что я ихъ ненавидла, мн нравилось, когда мачиха меня ругала за это, мн нравилось, когда на меня клеветали изъ за этого. Но клянусь святою торой, что я была чиста тломъ и душой. Разъ зашелъ экономъ Юзикъ. Когда я его въ первый разъ увидла, я его испугалась. Мое сердце сжалось, я почувствовала, что онъ именно и есть мое несчастіе. Рабейсай, я не знаю что со мною сдлалось. Я какъ будто была ужалена змей, я какъ будто была опутана нечистой силой. Куда я бы ни шла, что бы я ни длала, я чувствовала, что возл меня стоитъ діаволъ и указываетъ на лицо Юзика. Глаза Юзика были на меня устремлены. Эти взгляды прокалывали мн грудь и вонзались какъ будто острымъ мечомъ мн въ сердце, это было для меня мучительно сладко…. Юзикъ со мною не говорилъ и не шутилъ. Разъ онъ пришелъ когда у насъ никого дома не было, постителей тоже не было, я сидла за прилавкомъ, онъ остановился среди комнаты и посмотрлъ на меня, потомъ онъ подошелъ ко мн, положилъ руки мн на плечи и, смотря мн прямо въ глаза, тихимъ, но внятнымъ голосомъ сказалъ: ‘Сара, я тебя люблю….’ Я сидла неподвижно на мст, не отвчала ни однимъ звукомъ, потому, что я не могла двинуться съ мста и поворотить языкомъ. Я не знаю, что со мною сдлалось, но черезъ нсколько минутъ безмолвія я зарыдала…. Я сама не знала, о чемъ я рыдала, но я рыдала съ наслажденіемъ и упоеніемъ. Скоро пришла мачиха, она испугалась моихъ рыданій (я очень рдко плакала) и все хотла добиться причины моихъ рыданій, но напрасно. Посл этого, я стала какъ-то добре, сердце у меня смягчилось — даже и къ мачих. Мн стали противны вс пошлости шляхтичей, и вмсто злобы въ моемъ сердц засла какая-то затаенная безотчетная грусть и печаль. Я чувствовала, что это добромъ не кончится, оно такъ и случилось. Юзикъ мн началъ говорить, чтобы я выкрестилась, и онъ на мн женится. Когда онъ это мн сказалъ въ первый разъ, на меня напалъ ужасъ, я задрожала всмъ тломъ, потому что я почувствовала, что я это сдлаю. Я знала, что у меня силъ не хватитъ бороться, я знала хорошо, что я пойду…. Вы Рабейсай знаете, что я пошла…. Но странное дло, какъ только я переступила порогъ ксендза, у меня оборвалось что-то въ груди, все обаяніе Юзика на меня исчезло. Я почувствовала, что я его вдругъ стала ненавидть. Я, Рабейсай, долго думала объ этомъ, пока я догадалась, отчего это произошло. Вы знаете, что прежде всего я еврейка, вы сами евреи, вы очень хорошо знаете, что значитъ для еврея быть евреемъ. Я не говорю о религіозныхъ обязанностяхъ, я только говорю о томъ значеніи, какое еврейство иметъ въ отношеніи его характера. Быть евреемъ, это значитъ быть выше всего на свт, быть евреемъ, это значитъ быть свободнымъ отъ всего на свт, кром себя…. Вы, Рабейсай, сами знаете гордость самаго послдняго еврея въ своемъ униженіи. Вы сами знаете свободу каждаго еврея въ своемъ угнетеніи. Вы сами знаете, что мы способны скоре простить тому кто насъ угнетаетъ, нежели тому кто насъ унижаетъ. Вы сами знаете, что еврею лишиться своего внутренняго человка — это значитъ лишиться всего, лишиться жизни. Потому, что въ жизни еврея ничего нтъ, кром одной точки: ‘еврея‘. Кто посягаетъ на эту точку, того мы презираемъ, тому мы мстимъ, чмъ мы только въ состояніи. Кто посягаетъ на нашу внутреннюю точку, тому ужъ нтъ пощады!….

— Я же была честная еврейка какъ и теперь, я согласилась выкреститься, сама не знаю почему, потому что я не въ силахъ была отказаться. До тхъ поръ, пока я не переступила порогъ ксендза, я сама еще какъ-то внутренно не врила, что это можетъ случиться. Я шла, сама не знаю почему, но когда я переступила порогъ ксендза, я увидла, что мн нтъ возврата. Юзикъ меня унизилъ, онъ меня оплевалъ, онъ меня не любилъ. О Рабейсай, я его за это начала презирать, онъ былъ только орудіемъ моего паденія. Съ отчаянія, я перестала бороться, я готова была уступить первому человку, который заставилъ бы меня забыть Юзика,— и я уступила. Я сама на себя начала смотрть съ презрніемъ, я сама себ опротивла, въ моей душ опять явилось то влеченіе, терзать самое себя, терзать другихъ. Между тмъ ксендзъ началъ меня приготовлять къ католицизму. Первымъ дломъ, онъ началъ унижать, въ моихъ глазахъ, все еврейское и этимъ онъ хотлъ меня очаровать, своимъ превозносимымъ до небесъ католицизмомъ. Но въ этомъ онъ совершенно ошибался, это имло для меня противное дйствіе. Я его начала ненавидть отъ всей души, я думала только о своемъ позор, я хотла имть врное доказательство моего позора. Я заставила опозорившаго меня написать и выдать мн слдующую записку. Вотъ она, Рабейсай. Она вынула изъ кармана записку на польскомъ язык, въ которой она прочитала слдующее (она могла читать по польски): ‘Я нижеподписавшійся обязываюсь, если у моей Сары (такой-то) въ продолженіи года, отъ нижеподписаннаго срока, родится дитя, принять его сейчасъ же посл рожденія и заботиться о его воспитаніи, потому, что я его отецъ и проч. и проч.’. Вотъ, Рабейсай, эта записка для насъ драгоцнна, она спасетъ всхъ нашихъ несчастныхъ. Вы Рабейсай не думайте, что бы согласились дать мн такіе документы, при полномъ разсудк, это было въ опьяненіи. И посл этого боясь, чтобы онъ ихъ не укралъ у меня назадъ, я ихъ зарыла въ саду.

— Но потомъ Рабейсай, къ моему ужасу я почувствовала, что я должна сдлаться матерью, матерью плода своего позора, это на меня навело ужасъ. Я, Рабейсай, тогда ужъ была не та, что прежде. Посл всего этого со мною случился переворотъ, я сдлалась добре, религіозне. Я долго раздумывала какъ мн въ этомъ случа слдуетъ поступить. Наконецъ я ршилась скрыть слды этого новаго моего позора отъ всхъ. Скрыть это мн было не очень трудно. Мы живемъ въ город на сторон. Меня вс чуждались, я не искала сама ни съ кмъ сближенія, моего отца никогда дома не было. Потому что, какъ вы знаете, еще до катастрофы со мной и смерти моей мачихи, онъ свой шинокъ закрылъ и сталъ торговать, мелочной торговлей но селамъ. Домой, онъ прізжалъ только но субботамъ и обыкновенно время проводилъ въ синагог. Насчетъ меня онъ видно былъ спокоенъ, мачиха видала меня рдко, она была очень больна. Я оставалась дома съ маленькими дтьми, а вдь маленькіе дти ничего не понимаютъ. Впрочемъ, я думаю, что въ послднее время отецъ понималъ, но не подавалъ виду, что онъ понимаетъ. Между тмъ Юзикъ меня не оставлялъ въ поко. Онъ хотлъ свалить всю вину на жидковъ, что будто бы они меня похитили. Ко мн ходила почти ежедневно Марія, къ которой я была расположена,— и молила, просила чтобы я возвратилась, даже угрожала, но я на отрзъ отняла у нихъ всякую надежду. Отъ проницательныхъ глазъ Маріи не укрылось мое печальное положеніе, и чмъ ближе оно приближалось къ развязк, тмъ чаще она начала навщать меня. Она не пропускала ни одного дня не постивъ меня, исключая субботнихъ дней, когда отецъ бывалъ дома. Я хотя инстинктивно чувствовала, что это не къ добру, но будучи въ такомъ положеніи, мн было пріятно имть возл себя опытную женщину. Такъ продолжалось до самаго конца. Она разъ пришла ко мн вечеромъ, когда я находилась въ самомъ критическомъ положеніи, это именно было передъ моимъ побгомъ. Что со мною было дальше — я не помню. Когда я очнулась, я лежала въ кровати. Возл меня никого не было, въ комнат тускло горла сальная свча, на стол возл кровати стояла бутылка съ вишневкой, банка съ вареньемъ. Я обвела глазами кругомъ и искала чего-то (я въ то время забыла что происходило со мною), но ничего не было, но вскор я опомнилась и все поняла

— Я, Рабейсай, все разсказала чистосердечно. Вы, конечно, понимаете, что это былъ за найденный ребенокъ…

Она при этомъ истерически зарыдала.

— Посл этого на меня напало какое-то отчаяніе, какая-то грызущая злоба. Я готова была на всякую отчаянную выходку. Мое отчаяніе дошло до того, что я плевала въ лицо отцу, котораго я любила и уважала. Я не въ состояніи объяснить, что со мною тогда происходило. Но когда отецъ напомнилъ мн завщаніе моей матери, на меня напалъ какой-то ужасъ. Я задрожала всмъ тломъ, и не могла дослушать до конца и убжала въ свою комнату. Я заперлась и не пускала къ себ никого. Я сорвала съ себя платье, мн было жарко, я не слышала, что происходило вокругъ меня — и я просидла въ такомъ положеніи до поздней ночи. Въ комнат было темно, окна въ садъ были отперты, я сидла въ креслахъ неподвижно, какъ камень. О чемъ я думала, я сама не знала, я была въ какомъ то забытьи. А позапрошлую ночь вдругъ я вижу передъ собою свою мать, она была закутана въ бломъ саван, я не замтила откуда она вошла, но я видла, что она приближается ко мн. Вы знаете, что она мн сказала. Я вскочила на ноги отъ ужаса, у меня волосы встали дыбомъ, я такимъ образомъ простояла нсколько минутъ и потомъ черезъ окно бросилась бжать. Что со мною дальше было въ эту ночь — вы знаете.

— Вы теперь понимаете, отчего это преступленіе открылъ Юзикъ, а не кто другой….

Она все это разсказывала отрывками, прерываемая рыданіемъ. Нельзя описать впечатлнія, произведеннаго на слушателей этимъ признаніемъ. Вс были какъ будто ошеломлены и оглушены громомъ, не смотря на то, что они видли тутъ спасеніе своего города. Вс стояли неподвижно, какъ бы пригвожденные къ своимъ мстамъ и съ затаеннымъ дыханіемъ, у всхъ потоками струились слезы. Потомъ твердыми шагами взошелъ на алтарь проповдникъ, и взявши заповди въ руки, воскликнулъ: ‘Израиль! противъ всхъ бдствій и опасностей у тебя есть одно спасеніе — это вра. Вра твое спасеніе, твое исцленіе, твой жизненный элексиръ. Вруй, Израиль, и ничего не бойся! Вруй, и смотри прямо въ глаза всмъ опасностямъ. Вруй и не бойся враговъ и злыхъ людей. Вруй и не бойся ни огня, ни воды. Вруй и не бойся хищныхъ зврей. Вруй и будь спокоенъ.’

Сара плакала.

— Теперь, братья, воздадимъ хвалу Господу Богу за то, что онъ насъ никогда не оставляетъ, аллелуя!

Вся эта грустная картина прекратилась мигогь къ радостную. Засвтили множество свчей и началась пніе благодарственныхъ и хвалебныхъ гимновъ.

— Ну, братья, обратился проповдникъ посл этого,— мы здсь радуемся, а братья наши еще въ заключеніи, прежде чмъ пойдемъ домой, отправимся съ вещественнымъ доказательствомъ къ пану Дембовскому и прославимъ имя Господня. Покажемъ имъ какъ, мы слабые, вмст съ тмъ и сильны, покажемъ имъ, что мы безъ пушекъ, безъ кавалеріи, безъ смертоносныхъ орудій, побждаемъ нашихъ враговъ, покажемъ имъ, что какія-бы ухищренія, они не направляли противъ насъ,— они насъ разрушить не могутъ, потому что мы имемъ предъ собою щитъ. Нашъ щитъ не желзо, не мдь и не сталь. Все это не есть истинная защита, нашъ щитъ это Господь Богъ!….

— Пойдемте-же, братья, пойдемте къ пану Дембовскому!

Дальше лтописецъ описываетъ эту интересную процессію. Онъ разсказываетъ, что проповдникъ и Сара шли впереди, позади вс жители Сченовки, мужчины въ ризахъ, со свчами и факелами въ рукахъ — и, не смотря на то что вс были изнурены постомъ, ни въ комъ не было замчено усталости. Они шли съ пніемъ, танцами и великою радостью.

VIII.
Блестящее начало, но незавидный конецъ всхъ еврейскихъ гамановъ.— Празднованіе Сченовцами своего спасенія.— Преподобный патеръ въ критическомъ положеніи.— Какъ ясновельможный панъ Дембовскій распоряжается съ ясновельможной паней Дембовской.— Великодушіе проповдника.— Сченовка въ настоящее время.

Въ еврейскихъ преданіяхъ есть много такого, что будь оно извстно христіанамъ — плохо бы пришлось жидкамъ.

Но опять же, если начало еврейскихъ притсненій блестяще, то конецъ ихъ слишкомъ незавиденъ. Это показываетъ исторія. Фараонъ вздумалъ топить жидовъ. Чего кажется проще этого средства для истребленія народа? Всякій другой народъ погибъ-бы, но съ жидами было не такъ. Рка выростила такого жидка, который наполнилъ царскія хоромы столькими паразитами, что ихъ врядъ ли истребили бы вс русскія бани. Раманъ, замчательный канцлеръ, для блага своего государства, вздумалъ вырзать всхъ жидковъ — что могло быть сильне этой вполн раціональной мры, согласпой съ основаніемъ политической экономіи? но опять-же, вмсто выполненія этой мры, канцлеръ былъ пожалованъ въ банщики и цирюльники (по талмуду) {Талмудъ разсказываетъ, что когда канцлеръ Гаманъ провалился съ своимъ государственнымъ проэктомъ и ему велли прокатить своего кровнаго врага на лошади, въ царской порфир,— ничтожный жидокъ Мордохай, который, будучи еще прахомъ, рабомъ, не хотлъ кланяться этому могучему властелину, съумлъ ядовито отомстить и вздумалъ такую штуку: ‘для того, чтобы одть царскую порфиру, нужно быть чистымъ, поэтому, милый канцлеръ, сведи меня въ баню и обмой меня, такъ какъ жидки народъ нечистоплотный. Его сіятельство исполнилъ его желаніе. Теперь меня нужно постричь, потому что носить царскую корону неловко въ такихъ длинныхъ пейсахъ. Его сіятельство оказался также и хорошимъ цирюльникомъ. Когда онъ ему подалъ лошадь — этотъ олицетворенный ядъ посмотрлъ на лошадь съ ядовитой улыбкой: ‘лошадь ужасно высока, сказалъ онъ,— мн, пожалуй, не взлзть на нее, намъ, жидкамъ, никогда не приходилось здить на такихъ высокихъ лошадяхъ, тмъ боле, что я изнуренъ постомъ. Не угодно ли будетъ встать вамъ на четверинкахъ и я но вашей спин кое-какъ вскарабкаюсь. Вотъ такъ у васъ мягкая спина, ваше сіятельство, не то что у насъ — кожа да кости’. Когда же Гаманъ велъ за уздечку торжествующаго Мордохая мимо своего же дома, жена Гамана, воображая, что на лошади сидитъ Гаманъ, а ведетъ ее Мордохай, вылила на ведущаго лохань съ разною дрянью.} и на его голову полилось множество лоханокъ всякой дряни.

Каждое поколніе иметъ своего гамана. Онъ только видоизмняется. Всмъ этими гаманамъ въ начал ихъ карьеры не мшало бы имть въ виду конецъ своего прототипа. Преподобный патеръ у Сченовцевъ былъ своего рода маленькимъ гаманомъ — и хотя на его голову не полились помои, тмъ не мене его постигла печальная участь. Само собою разумется, что обвиненіе противъ Сченовцевъ рушилось посл представленія такихъ явныхъ доказательствъ. Пану Дембовскому понравилась самая оригинальность пришедшей къ нему процессіи, онъ былъ къ восхищеніи отъ Сченовцевъ. Онъ сей-часъ послалъ въ городъ за начальствомъ. Служанку патера Марію съ особымъ удовольствіемъ веллъ высчь, она сей часъ созналась во всемъ. Она разсказала, что вовсе не родила, а просто украла ребенка у Сары, по наущенію Юзика, Юзикъ сталъ оправдываться, Матія сыпала показаніе за показаніемъ и стали выясняться обстоятельства чрезвычайно непріятныя — для пани Дембовской, а слдовательно и для самого ясновельможнаго пана Дембовскаго. Произошла путаница такая, что казалось нетолько распутать этого гордіева узла, а и разрубить его не было ни какой возможности. Но тутъ-то и выказалось все величіе пана Дембовскаго — сдлалъ это онъ со всею классической простотой истиннаго героя.

Панъ Дембовскій веллъ запречь большой фургонъ, цугомъ, 3-мя парами воловъ, во всей форменной сбру, веллъ уложить туда вс пожитки пана ксендза, посадить самого ксендза, посадить на козлы двухъ лакеевъ въ парадной ливре и такимъ образомъ отвезти его чрезъ Сченовку въ ближайшій городъ. Говорятъ, что иниціатива этой процессіи принадлежитъ Хацкелю.

Лтописецъ прибавляетъ, чдо, когда эта процессія прозжала чрезъ Сченовку, весь городъ отъ стара до млада бжалъ за нимъ и кричалъ: ‘святой отецъ, отпусти намъ гршнымъ грхи наши’. Съ ясновельможной пани Дембовской панъ Дембовскій распорядился слдующимъ образомъ. Единственное счастіе ея было въ томъ, что она носила фамилію пана Дембовскаго, въ противномъ случа онъ бы ее непремнно выскъ, теперь-же онъ ее только отослалъ въ ближайшій фольваркъ и запретилъ ей вызжать подъ какимъ бы то ни было видомъ. Лтописецъ разсказываетъ, что онъ ее окружилъ роскошью, но приказалъ служителямъ не выпускать ее изъ фольварка и не допускать никого къ ней. Когда у него бывали торжественные създы и обды, онъ ей посылалъ любезнйшія приглашенія пожаловать, вмст съ тмъ было строжайше приказано лакеямъ не выпускать ее подъ какимъ бы то ни было видомъ безъ особаго разршенія.

Юзику панъ Дембовскій сказалъ, что въ его желаніи жениться нтъ ничего удивительнаго, и онъ не иметъ ни чего противъ этого, но надо было прежде спросить пана, позволитъ-ли онъ ему жениться, потому что онъ его панъ, впрочемъ такъ какъ онъ (панъ Д.) человкъ добрый, то исполнитъ его желаніе и женитъ его, только не на красивенькой жидовочк, а на солдатскомъ ранц,— и веллъ его сдать въ солдаты.

Таковъ былъ конецъ всхъ замышлявшихъ зло на Сченовцевъ — и хотя достоврно не извстно, что сталось съ чорной свиньей, но надо полагать, что ея конецъ была, не лучше другихъ злоумышленниковъ. Словомъ, Сченовцамъ оставалось только благодарить Бога за вс его милости и заботы о своемъ возлюбленномъ город. По освобожденіи заключенныхъ, Сченовцы положили отпраздновать этотъ день и постановили праздновать этотъ день потомкамъ Сченовцевъ въ память ихъ чудеснаго избавленія.

Лтописецъ много распространяется объ этомъ праздникъ, на который съхались жители всхъ ближайшихъ городовъ. Достаточно сказать, что на этомъ праздник было съдено шесть паръ гусей, 25 куръ, шесть барановъ, передняя часть быка, 3 пуда рыбы, и два пуда муки пошло на пряники, выпито было пять ведеръ водки.

По всему городу только и слышны были хвалебные гимны Господу Богу, танцевали, пли, даже устроили нчто въ род спектакля, сюжетомъ котораго было настоящее происшествіе. Написали исторію этого происшествія подъ заглавіемъ: ‘Великая напасть на городъ Сченовку’, которая должна была читаться потомствомъ въ день этого праздника.

Проповдникъ, предъ лицомъ Бога и всего народа, торжественно предложилъ Сар свою руку и вскор отпраздновалъ свою помолвку, чмъ хотлъ отчасти показать, что, по выраженію талмуда, кающіеся выше праведниковъ, тутъ вс увидли великодушіе проповдника, замчаетъ лтописецъ по этому поводу, впрочемъ, прибавляетъ онъ отъ себя, проповдникъ остался не въ убытк и досталъ себ такую жену, какую желалъ-бы имть каждый благочестивый израильтянинъ.

Въ настоящее время Сченовцы называютъ свой городъ великимъ крахомъ (большой городъ) и когда кто нибудь при нихъ называетъ Сченовку маленькимъ городкомъ, то они обижаются. И въ самомъ дл, еслибы въ настоящее время Хацкель всталъ изъ могилы и посмотрлъ на свой городъ — онъ его не узналъ-бы. Въ немъ теперь около 500 домовъ, три клаузы (молитвенный домъ), въ нихъ занимаются около 30 кляузниковъ, у нихъ есть порядочная талмудъ-тора {Училище даровое дли бдныхъ дтей.} и около 10 разныхъ обществъ. Они даже мечтаютъ теперь объ устройств теплой миквы {Эта роскошь рдко встрчается въ маленькихъ городахъ.}, но по независящимъ отъ нихъ причинамъ они до сихъ поръ не могли исполнить этого предпріятія. Ныншній ихъ раввинъ (только раввинъ) настоящая знаменитость. Его уже разъ двадцать старались переманить въ другой городъ, но, благодаря бдительности Сченовцевъ, попытки эти остаются тщетными. И дйствительно, что это за раввинъ! Онъ въ молодости еще пріобрлъ себ извстность знаменитымъ процессомъ мертвеца Бендета {Процессы мертвецовъ съ живыми у живыхъ судей бываютъ очень часто. Это бываетъ слдующимъ образомъ: когда мертвый человкъ иметъ какую-нибудь претензію къ живому человку, онъ къ нему является ночью и требуетъ его въ небесный судъ. (Разумется, въ такомъ случа живому предстоитъ умереть). Отказаться живой не можетъ, потому что мертвецъ его можетъ задушить, но иногда ему удается выпросить у мертвеца согласіе, чтобы ихъ разсудили живые судьи. Тогда по обоюдному согласію об тяжущіяся стороны являются въ назначенный часъ къ судьямъ (Судъ этотъ состоитъ изъ 3-хъ членовъ). Мертвецъ обыкновенно является невидимкой и сидитъ за занавсей, отдляющей его отъ живыхъ. Онъ излагаетъ свою претензію какъ живой человкъ. Мертвецъ долженъ повиноваться ршеніямъ судей, его обыкновенно стараются оправдывать, потому что, когда онъ проигрываетъ, то удаляется съ ужаснымъ шумомъ. Бендетъ судился за какое-то любовное дло. Одинъ отецъ общалъ выдать за него дочь, но потомъ отказался. Каждый городокъ приписываетъ своему равнину участіе въ этомъ процесс.}, въ которомъ онъ былъ главнымъ судьей, а мертвые всегда лучше знаютъ, кто хорошъ и кто худъ — и если мертвецъ его выбралъ въ своемъ процесс судьей, то зналъ что длалъ. Этотъ знаменитый раввинъ получаетъ въ настоящее время четыре рубля еженедльно, хотя онъ иногда иметъ очень много хлопотъ изъ за этихъ денегъ, потому что половину этихъ денегъ онъ получаетъ отъ содержателя бани, который очень неисправный плательщикъ, тмъ не мене на это жалованье онъ можетъ уже порядочно жить, имя при этомъ еще и другіе доходы. На неисправность содержателя бани раввинъ уже не разъ жаловался. Однажды, напримръ, онъ цлые восемь мсяцевъ не давалъ денегъ, по какой-то придирк къ обществу.

Раввинъ пожаловался обществу, что ему банщикъ денегъ не даетъ, и что ему нечмъ жить. Общество ему отвтило, что оно въ это дло мшаться не можетъ и ничего знать не хочетъ. Терплъ бдный раввинъ, но наконецъ терпніе его лопнуло, онъ взошелъ на алтарь и запретилъ общественную молитву {Если кто-нибудь всходитъ на алтарь и говоритъ: я запрещаю обществу молиться, то общество не можетъ совершать общественное богослуженіе и никто не иметъ право согнать его съ алтаря силою. Это средство очень часто употребляется тми, кто иметъ какую-нибудь претензію къ обществу, въ особенности во время наборовъ, въ молитвенныхъ домахъ, гд молятся общественные дятели, почти по цлымъ недлямъ не совершаютъ общественнаго богослуженія.}. Каждый помолился самъ по себ и разошлись по домамъ, Раввинъ, увидвъ что онъ этимъ толка не добьется, заперъ баню на замокъ {Въ городахъ это одно изъ самыхъ раціональнйшихъ средствъ дл возбужденія общества къ какой нибудь дятельности, или къ какому нибудь участію. Это можетъ сдлать или раввинъ, или общество, но не частное лицо.}. Баня была заперта день, два, наконецъ Сченовцы взволновались и заставили содержателя бани платить раввину жалованье исправно.

Канторъ теперь въ Сченовк отдльный, его доходы — продажа дрожжей, т. е. дрожжи должны покупаться исключительно у него, подъ страхомъ хейрема {Проклятіе, отлученіе.} въ противномъ случа. Рзниковъ у нихъ теперь три. Въ Сченов, существуетъ также откупъ на субботнюю муку, этотъ доходъ идетъ на разные мелочные общественные расходы.

Что касается до матеріальнаго положенія Сченовцевъ, то хотя уже нтъ, того благосостоянія, какое бывало въ то время когда городъ былъ малъ,— но все-же живутъ такъ-себ. Вс Сченовцы раздляются на два класса: на богачей, т. е. арендаторы, винокуры, содержатели питейныхъ домовъ и проч. торгующіе, и на бдныхъ, т. е. т, которые едва зарабатываютъ кусокъ хлба. Они зарабатываютъ его продажей разнаго мелкаго товара въ разноску по деревнямъ, и скупаютъ разныя деревенскія произведенія отъ имени богатыхъ, напр. они скупаютъ: шерсть, ленъ, полотно — и за это пользуются незначительными вознагражденіями. Они обыкновенно отправляются въ Воскресенье и возвращаются только на Субботу. Вообще они теперь не блаженствуютъ, но кому же въ настоящее время живется хорошо? Теперь уже нтъ того блаженнаго времени, когда папы давали деньги за кривлянья какого-нибудь еврея, да и сами папы не особенно теперь блаженствуютъ.

На Сченовскомъ кладбищ стоитъ огромнйшій камень со слдующею надписью: ‘Здсь покоится рабъ Божій Хацкель, сынъ Давида’. Вы понимаете, читатель, чей это прахъ? Это прахъ многоуважаемаго Хацкеля, оставившаго посл, себя почтенную память. Каждый Сченовецъ съ благоговніемъ воспоминаетъ объ этомъ дятельномъ гражданин. Когда въ город случается какая нилудь бда, граждане идутъ на кладбище и перваго просятъ Хацкеля о заступничеств.

О пан Дембовскомъ въ памяти Сченовцевъ осталось какое-то смутное воспоминаніе, впрочемъ благопріятное для пана Дембовскаго, онъ слыветъ за благодтеля жителей Сченовки.

Я, читатель, кончилъ и самъ сознаю неполноту своего труда, я самъ понимаю, что такой замчательный городъ требуетъ гораздо большаго изученія его историческихъ памятниковъ, гораздо больше философскаго обобщенія.

Я чувствую неполноту своего труда тмъ боле, что по независящимъ отъ меня обстоятельствамъ, я не могъ собрать всхъ фактовъ и всхъ памятниковъ, относящихся къ исторіи этого города, такихъ несобранныхъ и необобщенныхъ фактовъ осталось очень много, а частію и собранные факты не могли войдти въ этотъ очеркъ. Но меня утшаетъ то, что я исполнилъ свой долгъ но возможности. Можетъ быть, будущимъ историкамъ удастся исполнить эту великую задачу, можетъ быть имъ удастся для пользы науки и человчества нарисовать полную послдовательную историческую картину этого замчательнаго города и его жителей — и связать это историческое звно съ цпью исторіи культуры всего человчества, тогда и городъ Сченовка не будетъ больше отрзаннымъ ломтемъ отъ всего человчества.

И такъ, я разстаюсь съ достопримчательнымъ городомъ Сченовкой. Миръ теб, доблестный городъ! Миръ твоимъ доблестнымъ гражданамъ, почившимъ въ боз, которые принесли столько жертвъ и выдержали столько борьбы для твоего блага и процвтанія! Сей привтъ шлетъ вамъ одинъ изъ вашихъ недостойныхъ потомковъ, который преклоняется передъ вашимъ великимъ прахомъ и проситъ у васъ наитія на него вашего великаго духа для пущаго разумнія и прославленія вашихъ великихъ дяній и подвиговъ на пути развитія человческаго духа. О, какъ велики ваши дянія на этомъ пути и какъ трудно ихъ разумть, какъ трудно проникнуть въ ихъ смыслъ и какъ трудно ихъ уловить во всей мелочности, запутанности и разнохарактерности! Характеръ этихъ бесчисленныхъ импульсовъ человческаго духа до того разнороденъ, что весьма трудно уловить контуры, изъ которыхъ создается общій типъ. Но между тмъ, какая грандіозность, какая величественность во всхъ этихъ мелочахъ! Какая волшебная картина получается отъ сочетанія преломляющихся лучей свта въ призм этой жизни! О великіе, доблестные граждане Сченовцы! вы настоящіе сыны вашего народа, у котораго отъ смшнаго до великаго одинъ шагъ, у котораго вс проявленія его жизни принимаютъ грандіозно-легендарный оттнокъ. Да, милые сченовцы, вашъ народъ — великій народъ, но который въ своемъ длинномъ, прискорбномъ, историческомъ пути не усплъ пріобрсть себ ни одной пяди земли. Какой прискорбный фактъ! великій народъ и безъ одной пяди земли! Милые сченовцы! великому народу необходима земля съ хорошею почвой, на которой-бы онъ могъ возращать свои національно-культурныя смена, а иначе милые сченовцы, иначе, доблестные братья, плохо будетъ и вамъ и другимъ. Вы сете ваши смена на воздух и пожинаете воздухъ. Пусть т, которые знаютъ тебя, мой милый народъ, по наслышк и по сочиненіямъ нмецкихъ докторовъ, по чахлой еврейско-русской журналистик,— пусть т утверждаютъ, что у тебя все обстоитъ благополучно, что ты здоровъ тломъ и душой. О, мой несчастный народъ! пусть они утверждаютъ это, пусть тебя не смущаетъ такая нелпость, вдь это не разумные твои сыны, а т которые не въ состояніи понять самыхъ элементарныхъ гигіеническихъ положеній, что человкъ который живетъ долгое время въ сыромъ подвал и въ затхломъ воздух — не можетъ оставаться здоровымъ. И пусть себ либеральничаютъ на твой счетъ разные либералы изъ любви къ искусству, но лучше бы они либеральничали о важныхъ безвредныхъ матеріяхъ, какъ напримръ, о положеніи женщины готентотовъ въ допотопное время и проч. Этимъ они никому вреда не могутъ принести, а вдь мы живые люди — и Боже упаси, что они намъ могутъ сдлать! А то есть еще и такіе, у которыхъ обстоятельства плохи и они хотятъ ихъ поправить на счетъ твоихъ богатыхъ, жирныхъ, краснощокихъ сыновъ,— пусть эта братія восхищается красотою своихъ ногтей въ то время, когда ихъ грудь поражена ужасными язвами, когда чахотка задаетъ всю ихъ жалкую жизнь. Кто имъ можетъ помочь, когда они не понимаютъ, что для предохраненія цлаго организма нужно перенести ампутацію нкоторыхъ его частей,— когда они предпочинаютъ тянуть нищенскаго Лазаря, вмсто того, чтобы говорить простымъ человческимъ языкомъ. Мой милый народъ! пусть ихъ! Это несчастные, которые не только тебя не любятъ, но и не способны тебя любить. Но, я, мой милый народъ, я тебя слишкомъ люблю, твои раны слишкомъ близки моему сердцу, чтобы я скрывалъ ихъ изъ пустаго тщеславія. О, мой милый народъ! если теб станетъ иногда слишкомъ больно отъ прикосновенія моихъ грубыхъ рукъ къ твоимъ ранамъ — чтожь длать? извини меня, мн самому больно. Твои раны — мои раны, моя грудь усяна тми-же самыми ранами, что и твоя! О, мой народъ, сколько ты страдаешь отъ твоихъ язвъ и недуговъ, не дай-Богъ испытать никому этихъ страданій и мукъ, которыми наполнена вся твоя жизнь. Она вся наполнена разными тревогами и волненіями.

Что-же можетъ излечить тебя, о мой народъ! Какой бальзамъ можетъ заживить твои раны и облегчить твои страданія? Ты очень хорошо знаешь этотъ бальзамъ, хотя ты его никогда не употреблялъ, онъ теб очень хорошо знакомъ, потому что ты изъ него много пострадалъ.

Пострадали за него и сченовцы. Этотъ бальзамъ есть именно христіанская кровь, но христіанская кровь не плотская, а нравственная, животворящая кровь. Теб нужна не одна капля христіанской крови, а цлые потоки, цлыя струи, которые проникнули-бы въ твою замкнутую, заплеснвшую жизньи освжили твои онмвшіе члены, твои раны и язвы, и возстановили-бы твои богатырскія силы, которыя могли-бы принести пользу какъ теб, такъ и всему человчеству. А вамъ, доблестные нын живущіе, граждане Сченовки, мой привтъ!.. примите привтъ отъ вашего роднаго брата и знайте, что какъ-бы далекъ я отъ васъ ни былъ, въ какія-бы глубокія пучины житейскаго моря меня судьба ни забросила,— я всегда останусь васъ любящимъ братомъ, вашъ незабвенный образъ всегда будетъ витать передъ моими духовными очами, потому что въ вашемъ образ я узнаю свой ликъ, а пока я живъ — я этого никогда не забуду, ибо можетъ-ли волкъ перемнить свою кожу, лисица свои зубы, точно такъ же мы остаемся сами собою, какъ-бы ни старались забыть себя. И такъ, миръ вамъ, сченовцы, миръ вашимъ женамъ, дтямъ, коровамъ, козамъ, которые пасутся на тучныхъ лугахъ, миръ всему достоянію, миръ всему Израилю съ его женами, его дтьми, всми его многочисленными потомками, разбросанными по всмъ городамъ, по всмъ селамъ и проселкамъ и но всемъ четыремъ частямъ свта,— отъ меня раба Божьяго, который воздаетъ хвалу Господу Богу, давшему мн силу и крпость окончить исторію достопримчательнаго города Сченовки.

Н. О. Трофимовъ.

‘Нива’, NoNo 24—30, 1872

Возникновеніе достопримечательнаго города Cеченовки *).Очерки еврейскаго быта.

II.Главный фундаментъ еврейскаго города.— Грамота Хацкеля въ шатры Израиля, ея неуспхъ.— Причины неуспха.

Читайте также:

Возникновеніе достопримечательнаго города Cеченовки *).
Очерки еврейскаго быта.

II.
Главный фундаментъ еврейскаго города.— Грамота Хацкеля въ шатры Израиля, ея неуспхъ.— Причины неуспха.