Воспоминания, Захаров-Мэнский Николай Николаевич, Год: 1926 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 49 минут(ы)

Воспоминания Н. Н. Захарова-Мэнского

(От издателя)

Осенние события 1917 года произвели (прошу прощения за неловкий каламбур) революцию в мемуарном деле: то, что прежде казалось классическим досугом убеленных сединами старцев, вдруг сделалось занятием массовым, обыденным и лишенным каких бы то ни было возрастных коннотаций. Неестественная граница, пролегшая по жизням миллионов, нивелировала требования к временной дистанции, оптический инвентарь Мнемозины оказался, грубо говоря, перенастроен на новую резкость.

Даже на общем фоне скороспелых ретроспекций, печатаемые ниже воспоминания Н. Н. Захарова-Мэнского выделяются своей актуальностью. Речь в них идет почти исключительно о лицах и положениях, связанных с московским ‘Кафе поэтов’, просуществовавшем с ноября 1917 года до апреля 1918-го, первое же упоминание о публичном чтении отрывков из готовой книги ‘Как поэты вышли на улицу’ относится к концу ноября 1920 года¹ — то есть всего через два с половиной года после описываемых событий. В практическом смысле такой короткий срок означает несколько принципиальных вещей, первейшие среди которых — оглядка на живых (и многочисленных) свидетелей тех же происшествий, неотвердевшая литературная иерархия (для большинства мемуаристов 1930-х годов насельники ‘кафе поэтов’ — лишь кордебалет при исполинском солисте — Маяковском) и память, почти не тронутая временем.

Судя по двум датирующим упоминаниям (‘лишь теперь через четыре года’), вкрапленным в текст, беловой вариант рукописи был готов к 1922 году. Тогда же он был отдан в печать, чему есть минимум два свидетельства. Во-первых, на последней странице книги Захарова-Мэнского ‘Печали’ (М. 1922, выпущены, вероятно, в самом начале года) в реестре ‘книги того же автора’ объявлено: ‘3. Как поэты вышли на улицу. Отрывки из дневника и воспоминания. 1 часть (Печатается). 4. Как поэты вышли на улицу. Отрывки из дневника и воспоминания. 2 часть (готовится)’. Во- вторых, в середине 1922 года (датируется по косвенным данным) Т. Г. Мачтет, составляя обзор ‘Краткие сведения о советских поэтах’, помечает против фамилии нашего героя: ‘Поэт. Сдал в печать свою первую большую работу как поэт вышел на улицу и усиленно работает над второй ее частью. Пишет стихи и занят мелкой репортерской работой’² . В воспоминаниях Эмилия Миндлина, относящихся примерно к этому же периоду³ , фигурирует готовая рукопись воспоминаний:

‘Человек этот &lt,Захаров-Мэнский&gt, тоже писал стихи, очень плохие, но числился когда-то учеником Валерия Брюсова, был румянолиц, как девица, обладал голосом скорее женским, нежели мужским, ходил всегда с огромным портфелем, набитым рукописью его книги ‘Поэты вышли на улицу’. С этим сочинением он когда-то являлся и ко мне на Садовую-Самотечную в комнату на 8-м этаже, усаживал мою жену и меня в глубине комнаты, сам устраивался за столом у окна и по два, три часа без передышки читал нам о ‘вышедших на улицу поэтах’. Соль этого сочинения заключалась в том, что небожители спустились на землю и снизошли до народа. ‘Народом’ Захаров-Мэнский считал клиентов, обслуживаемых официантами в кафе ‘Домино’ и ‘Стойло Пегаса»⁴

Вторая попытка издать книгу воспоминаний была предпринята в середине 20-х годов и сведения о ней также находятся в автобиблиографии Захарова-Мэнского, на сей раз — в конце его следующей книги стихов, ‘Маленькая лампа’ (М. 1926). Среди подготавливаемых к печати работ значится такая: »Московская богема в первые годы революции’. К-во ‘Всероссийского Союза Поэтов'(печатается)’. Это издание также не состоялось, но годом позже этот проект возникает вновь — на этот раз при участии Е. Ф. Никитиной. 11 мая 1927 года он, обсуждая с ней письменно текущие литературные дела, говорит, в частности: ‘Посылаю Вам: &lt,…&gt, 2 портрета графини де-Гурно (иллюстрация к моим воспоминаниям, кстати, когда Вы их думаете печатать: теперь или осенью?)’⁵ Как известно, ни теперь, ни, тем более, осенью, издание не состоялось.

Текст первой части воспоминаний печатается по беловому автографу (РГБ. Ф. 653. Карт. 48. Ед. хр. 5) с сохранением орфографических и пунктуационных особенностей оригинала, вторая часть до настоящего момента не разыскана. Рукопись имеет следы незначительной авторской правки (учтенной мною) и, что любопытно, разметки под комментарий, сделанной красным карандашом: отмечены и пронумерованы имена малоизвестных лиц, сами же примечания, если они и были написаны, откололись от основного текста и также не разысканы.

Исходя из соображений технического характера, текст разбит на три фрагмента (раз — два — три). Комментарий носит предварительный характер, любые дополнения и исправления будут приняты с благодарностью. Работа над примечаниями была сильно облегчена благодаря двум выдающимся справочным изданиям, вышедшим в последние годы — монографии А. В. Крусанова ‘Русский авангард’ и летописи ‘Литературная жизнь России 1920-х годов’ (приличествующее библиографическое описание обоих помещено в примечание 3).

lucas_v_leyden

¹ 29 ноября 1920 года на вечере ‘Литературного особняка’ в помещении Русского театрального общества. — Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Том 1й. часть 1. Москва и Петроград. 1917 — 1920 гг. Ответственный редактор — А. Ю. Галушкин. М. 2005. С. 670.

² РГБ. Ф. 162. Карт. 3. Ед. хр. 28

³ Верхняя хронологическая граница следующего эпизода, на мой взгляд, март 1924 года, поскольку дальше их отношения безнадежно испортились

⁴ Миндлин Э. Необыкновенные собеседники. Литературные воспоминания. Издание второе, исправленное и дополненное. М. 1979. С. 273 — 274, полагаю, что объем манускрипта Захарова-Мэнского изрядно преувеличен, что текстам Миндлина вообще свойственно.

⁵ РГАЛИ. Ф. 341. Оп. 2. Ед. хр. 92. Л. 4

* * *

Захаров-Мэнский Н. Как поэты вышли на улицу (Отрывки из дневника и воспоминаний о быте московских поэтов в кофейный период¹ русской литературы). Часть Iая (1917 — 1918 г.)

Как поэты вышли на улицу. 1ая часть

‘…А скромный биограф уже стучит,
Молотком воспоминаний по металлу слов
Венец кует победителю’²
А. Мариенгоф

‘Кафе поэтов и четыре Бурлюка из Настасьинского переулка‘. Футуристы и младшие. Большие выступления в кафе и вне его.

Зимой 1917 года, не помню точно числа и месяца³ , на московских улицах появились маленькие красные афиши⁴ , гласившие, что в Настасьинском переулке в д. No 1⁵ на Тверской открылось ‘Кафе поэтов’, с эстрады которого читаются стихи футуристами Василием Каменским, Владимиром Маяковским, Давидом Бурлюком, футуристом жизни Владимиром Гольцшмидтом⁶ и их молодыми друзьями, устраиваются диспуты, лекции и проч.

Афиши эти читались и перечитывались, вызывая много толков среди московских обывателей. Говорили о ‘кафе футуристов’ или, как его окрестили в прессе, ‘Кафе четырех Бурлюков из Настасьинского переулка’, что только не лень. Принимавшие фантастические размеры толки, самого скандального свойства, частью были основаны на недавней правдоподобной легенде о лекциях футуристов, с обругиванием публики и выплескиванием на нее остатков чая с эстрады, на толках о шествии футуристов с раскрашенными физиономиями, а главным же образом на ежедневном лицезрении с 12 до 3 дня богатырской фигуры ‘футуриста жизни’, самого директора кафе Владимира Гольцшмидта прогуливающегося по Кузнецкому, в открытой парчовой рубашечке, декольте и куртомажнэ⁷ , в браслетах и медальонах, с обсыпанной золотистой пудрой частью кудрявой головы, то одинокого и мечтательного, то окруженного последователями, одетыми в не менее оригинальные костюмы. Толки эти поддерживались и листовыми афишами с портретом ‘русского иога’, все того же самого Владимира Гольцшмидта, анонсировавшими о лекциях ‘футуриста жизни’, на которых последний учил опрощению, давал ответы на все вопросы публики и, наконец, ‘во имя солнечных радостей’⁸ разбивал чуть ли не пятисантиметровые сосновые доски, о свою же собственную позолоченную голову (сему высокопоучительному зрелищу я был свидетелем лично).

Немало говорили и о ‘босоножке-футуристке’ Елене Бучинской⁹ , выступавшей на лекциях ‘иога’, по секрету передавая, что это не кто-нибудь, а дочь самой Тэффи, о выступлениях ‘отца и матери русского футуризма’¹⁰ — Давида Бурлюка и Василия Каменского и о многом, многом другом, создававшем вокруг маленького кафе в Настасьинском переулке, атмосферу места интересного, скандального и увлекательного. В кафе поэтов шли, как ходят в ‘зоологический сад смотреть нового бегемота’: —

— ‘Пойдем в кафе поэтов!’

— ‘А что там интересного?’ —

— ‘Футуристы, скандал будет, увидите, как интересно. Ах если б вы знали, как Маяковский ругается!… Пойдемте, душечка, право же очень интересно’…

Публику эту поэзия, конечно, нисколько не интересовала. Да и до поэзии ли ей было, этой публике, которая тянулась к нам ночью после театра, как бывало во дни оны шла в петровскую чайную, где часов в восемь утра сидели бок о бок разряженный франт, в фраке и в белом галстуке и выезжающий на дневную работу извозчик, где порция чая подавалась двояко, — с кипятком для извозчика и шампанским для опохмеляющегося представителя золотой молодежи.

Лишь много вечеров спустя, когда присмотрелись к нам и свыклись с вышедшими на улицу поэтами, стала выкристаллизовываться новая публика, истинно интересующаяся поэзией. Мало по малу из общей массы стали выделяться завсегдатаи — любители поэзии с одной стороны и настоящая, быть может безалаберная, но истая богема с другой. Лишь теперь через четыре года мне приходилось видеть в Союзе Поэтов публику действительно интересующуюся поэзией, да и то чрезвычайно редко.

Московские кафе описываемого мною периода никогда не были очагами настоящей богемы, но кое-что, в особенности говоря о ‘Кафе поэтов’, ее в них напоминало, и то более, то менее к ней приближалось.

Кафе футуристов, как правильнее было бы назвать ‘Кафе поэтов’, помещалось в длинном сараеобразном, одноэтажном доме на углу Тверской и Настасьинского переулка. Ранее в этом помещении была прачечная. Фонарь у входа освещал маленькую черную дверь с надписью белой краской, гласившей — ‘Кафе поэтов’¹¹ . Небольшая передняя вела в миниатюрный зал расписанный в ультра футуристическом стиле¹² . Почти что от двери до самой эстрады, на которой находилось пианино, тянулись длинные узкие столы. Налево от входа помещался буфет-прилавок, а за ним дверь и окно в кухню.

На одном уровне с эстрадой ближе к кухне помещалась дверь в директорскую. Комната эта, любимое место пребывания нас, завсегдатаев кафе, представляла из себя узкий закоулок, умещавший кровать с пологом, стол и табуретку. Стены директорской были сплошь оклеены саженными афишами выступлений русского иога и китов футуризма во всех городах ‘Российской Империи’. При чем одна из афиш указывала на то, что сам русский иог начал свое служение солнцу участием в одном из чемпионатов французской борьбы. В директорской где мы сидели один на другом набившись как пчелы в улье, так много читалось стихов и говорилось об искусстве, не для публики, а для себя, друг для друга, не дурачась и не фиглярствуя.

На прилавке буфета продавались карточки Владимира Гольцшмидта, в костюме и без оного, Елены Бучинской, Аристарха Климова^12а , ‘матери русского футуризма’ Василия Каменского и книги футуристов — пресловутая ‘Его-моя автобиография великого футуриста’, ‘Девушки босиком’¹⁴ и многие, многие другие, между которыми встречались очень заметные экземпляры, уже не говоря о целом ряде книг А. Крученых и В. Хлебникова, между которыми была и небезынтересная книжечка, озаглавленная: ‘Поросята’, содержащая творения А. Крученых и Зины В. (11 лет). Одно произведение последней выписываю из этого шедевра полностью:

‘Зина В. (11 лет)

Кто знает когда и где поджидает нас смерть

Один философ зашел в клозет и не запер дверь. Але надо было войти туда. Нашедши дверь не запертой он хотел войти, но заставши там философа смущенно пробормотал извинение и прибавил: ‘Ах зачем вы не заперли дверь?’ — ‘Кто знает, когда и где поджидает нас смерть — ответил на это философ. — Если б я запер дверь и умер, то никто более не мог бы пользоваться клозетом’¹⁵ .

Здесь же продавалась одно время листовка, озаглавленная ‘Временник 4-й. Асеев, Гнедов, Петников, Селегинский, Хлебников. 1918 год’¹⁶ . Произведение это заключало 5 стихотворений, одно из которых позволяю себе цитировать:

Асеев:

Не столько воды в Неве

Как в Рюрике Ивневе’

Кроме стихотворений здесь были напечатаны какие-то цифровые выкладки В. Хлебникова, носящие название ‘Поединок с Хаммураби’, советы и ‘Вестник Председателей земного шара’. Советы, также принадлежащие перу Хлебникова, носили крайне оригинальный характер, напр. — ‘Измерить количество труда не временем, а числом ударов сердца’ и т.п.

Заканчивает листовку — ‘Вестник председателей земного шара’, из которого мы узнаем, что ‘общество быстро развивается и крепнет’, что ‘правительство земного шара запросило Сиамского посла, согласен ли народ представляемый им иметь общие морские государственные очертания вместе с Соединенными Штатами Северной Азии. Ответ еще не получен, но будет’, о том, что ‘получено письмо с Марса’ и что ‘Тэозо Моарита (Тэкис Уэзи, 54о ) находится в оживленной переписке с председателями и просит сообщить адрес Бориса Зайцева. Кто знает?’¹⁷ .

В кафе поэтов за сравнительно недорогую плату можно было поужинать, получить кофе, а главное провести вечер и даже часть ночи, т.к. программа обычно заканчивалась далеко заполночь.

Входная плата, в начале существования кафе, была в 3 рубля, внесшим же единовременно сотенную Гольцшмидт выдавал ‘билет действительного друга’. Такой билет я получил на второй или на третий день моего знакомства с Гольцшмидтом, да кстати сказать, их редко кто и приобретал, в большинстве Гольцшмидт попросту раздавал их близким ‘кафе’ людям. ‘Билет действительного друга’ выдавался на право посещения всех платных вечеров, включая экстраординарно-футуристические и подписывался обоими директорами: — В. Гольдшмидтом и В. Каменским.

Часам к десяти вечера к футуристам стекалась публика. Приходили завсегдатаи: владелец кинематографического ателье Дранков¹⁸ , Филиппов¹⁹ , друг и издатель Маяковского, режиссер А. О. Гавронский²⁰ , Ф. Я. Долидзе²¹ , устроитель вечеров и выступлений поэтов, покойный В. Е. Ермилов²² , журналисты Д. Полковников²³ , Н. А. Равич²⁴ и многие другие… сходились поэты, приходила публика и, наконец, около одиннадцати появлялись и сами ‘киты’.

Никакой официальной программы обычно не было, попросту решали в директорской, что публики достаточно, можно начать выступления и Гольцшмидт отправлялся на эстраду поучать ‘опрощению жизни’…

* * *

Из актеров постоянно выступала в кафе А. Р. Гольцшмидт²⁵ , концертная певица, обладавшая очень приятным небольшим голосом, Елена Бучинская и Аристарх Климов. И Климов, и Анна Гольцшмидт пели незатейливые лирические романсики, ничего общего ни с футуризмом, ни с новым искусством не имевшие. Вообще в то время музыки на слова футуристов почти не было, мне по крайней мере слышать ее не приходилось. Уже на моей памяти в начале 1918 года Алексей Архангельский²⁶ , бывавший в кафе, написал ряд романсов на слова Бурлюка (их пел Климов) и мелодекламацию ‘Заячья мистерия’²⁷ с огромным успехом исполнявшуюся Гайдаровым²⁸ . Эти вещи да ‘Наш марш’ А. Лурье на слова Маяковского²⁹ , кажется, чуть ли не единственные музыкальные иллюстрации футуристической поэзии.

Елена Бучинская выступала как с словопластикой, так и с чтением стихов футуристов и юморесок Теффи. Особенно памятно исполнение Бучинской ‘Лебедя’ Василия Каменского, эту пьесу мы слушали с затаенным дыханием, столько чувства, столько искреннего и трогательного вкладывала артистка в исполнение пьесы, движениями напоминавшими исполнение ‘Умирающего лебедя’ Сен-Санса… Хорошо читала Бучинская ‘Веснеянку’ Каменского и восточные мотивы Каменского и Кусикова. Популярность Кусикова не малым обязана чтению Бучинской на каждом вечере его стихотворений³⁰ . Ей главным образом обязан талантливый молодой поэт началом своей известности.

Актеру, музыканту, поэту нельзя было быть и не выступать в кафе. Каждого деятеля искусств, сюда забредшего, буквально вытаскивали на эстраду. Отказаться было немыслимо. Просили все — киты, поэты, публика. Читали, пели, играли с 11 вечера до 3х 4х часов ночи… Бывали вечера, когда даже искушенный в Парижской богеме Илья Эренбург чувствовал себя в родной сфере³¹ . Вспоминается импровизация Алексея Архангельского под стихи присутствующих поэтов, редко душевное пение Петра Баторина³² , разудалое пение С. Садовникова³³ под припев всего зала, рассказы А. А. Менделевича³⁴ , милого настоящего богемца, вечно кипевшего, вечно горевшего, воспевшего славу жизни незабвенного Владимира Евграфовича Ермилова и многих многих других. Нервно читал нараспев, подававший, по словам футуристов, большие надежды, поэт Сергей Спасский³⁵ , читала [маркиза] графиня де Гурно³⁶ , читали Н. Поплавская³⁷ , и свои и чужие произведения. Бывали и почти ежедневно читали С. Заров³⁸ , Дакто³⁹ , Кусиков⁴⁰ , В. Гнедов⁴¹ , С. Рексин⁴² , В. Лавров⁴³ , Н &lt,или И?&gt, Кириков⁴⁴ , Н. Кугушева⁴⁵ , Л. Моносзон⁴⁶ , я и мн. др. Все мы читали, едва ли не впервые, перед публикой ‘свои’ вещи, было немножко страшно, приятно и чуть-чуть жутко. Мы боялись публики, казалось, что она верховный и всеобъемлющий судья, пришедший вершить и разрешить наши чаяния и дарования, и было непонятно, как Маяковский так просто и откровенно говорил этой публике: ‘Эй, вы, сидите, как лютики, … а если болтать будете, так я вас вы…’⁴⁷ Помню я никак не понимал, как можно так обращаться с верховным ценителем ‘публикой’, глас коей — глас Божий. Лишь теперь через четыре года, когда, как актер и публично выступающий поэт, видя ее ежедневно, так близко, близко присмотрелся к ней, я вполне понимаю Маяковского. С этой публикой, которая шла смотреть на нас, можно ль было говорить иначе? Ибо только грубость, резкость и дерзость могут, хоть на мгновение вывести это самодовольное невежество из состояния абсолютного, полнейшего спокойствия, спокойствия наевшегося желудей борова. Говоря так, я еще раз повторяю, что лишь об особом роде публики идет речь в моих воспоминаниях.

На эстраде Кафе Поэтов я впервые слышал целый ряд довольно видных московских поэтов. Влад. Королевич⁴⁸ — в то время очень модный автор целого ряда популярнейших миниатюр и книжки ‘Сады Дофина’ — был здесь обычным гостем. Помнится там пришлось встретиться с Вас. Федоровым⁴⁹ , Р. Ивневым⁵⁰ , Л. Столицей⁵¹ и многими, многими другими. К концу существования кафе там обычно читали, кроме перечисленных ранее, Е. Панайотти⁵² , М. Кларк⁵³ , Г. Владычина⁵⁴ , Ми-ла-ла⁵⁵ , В. Леликов⁵⁶ , и многие, многие другие. Целый вечер кафе посвятило посетившему его Игорю Северянину, которого, усадив на эстраде, киты чествовали речами, стихами, пением, музыкой, яствами и молодыми поэтами, на что Игорь Васильевич отвечал целым рядом ярких стихотворений⁵⁷ .

Наибольший успех, и успех к тому же заслуженный, обычно имел Маяковский. Читал он несколько глав из ‘Облака в штанах’, ‘Человека’ и только что написанную им, в то время, ‘Революцию’⁵⁸ . Мне приходилось слышать О. Д. Гзовскую⁵⁹ , Н. Д. Барскую⁶⁰ и целый ряд иных читавших Маяковского актеров, но никто из них даже отчасти не приближался к тому большому, что давал в своем гении Маяковский. Во время его чтения зал благоговейно стихал и даже враги футуристов, даже те, кто приходил его слушать бахвалясь ‘мы мол сами сотню таких виршей за час напишем, а вот попробуй ка под Гиляровского’, уходили очарованными действительно огромной мощью его незаурядного, единственного таланта. Лучше всего читал Маяковский ‘Разговор с Богом’ и отрывок из ‘Облака в штанах’, начинавшийся словами ‘Вы думаете это плачет малярия..’ Его властный голос покорял зал, внешне казалось, что загипнотизировала сила и мощь этого голоса, но что-то больное глубокое, истинно трагическое все больше и больше захватывало, все более и более заставляло благоговейно склониться перед стихами величайшего поэта последнего столетия.

Маяковский, единственный из китов, одевался без особого чудачества. Он ходил в черном костюме, с красным шарфом вместо галстука. О Гольцшмидте я уже и не говорю, этот всегда был одет, или, вернее сказать раздет, более, чем оригинально⁶¹ , но и Бурлюк и В. Каменский щеголяли особого рода костюмчиками. В. Каменский одевался в нечто подобное диаконскому стихарю из парчи. Читал он свои стихи надрывно и весело, так что несмотря на странную (несколько нараспев) манеру чтения, слушать его было легко и приятно. Лучше всего В. В. читал песню перса — продавца ковров, взгрустнувшего по родине (из ‘Девушек босиком’). На моей памяти футуристы физиономий себе не раскрашивали, всего лишь раза два или три мне пришлось видеть Д. Бурлюка с нагримированным цветком на правой щеке. Входил Бурлюк на эстраду важно расставив ноги исподлобья в лорнет рассматривая ‘почтеннейшую публику’. Вся его тучная, добродушная фигура, казалось, философски-спокойно изрекала: ‘Боже ж мой, какие вы идиоты…’ Читал Д. Д. — ‘мне нравится беременный мужчина’, ‘Русь один сплошной клоповник’ и другие шедевры своей музы.

Зачастую на эстраде истерически кликушествовал И. Эренбург, только что выпустивший свою ‘молитву о России’⁶² , и поочередно выламывались и жеманничали В. Королевич, Моносзон и Гольцшмидт.

Одним из завсегдатаев кафе был и всеобщий друг писатель А. П. Каменский⁶³ . А однажды посетил кафе, торжественно встреченный всеми Нарком А. В. Луначарский⁶⁴ .

* * *

У кафе была своя песенка, ее мы пели ежевечерне, с ней мы приходили и уходили, ее мы пели встречаясь. Вот она:

Ешь ананасы, рябчиков жуй.

День твой последний приходит буржуй⁶⁵ .

Кажется творец ее — Маяковский.

Помнится появление новых книг написанных китами. Какой это был для нас праздник. 2ое издание ‘Я — человек’ и ‘Облако в штанах’⁶⁶ появились почти одновременно и все мы их приобрели, первыми получив автографы, которые вообще футуристами давались очень легко, всем кто попросит.

Некоторые из сделанных Маяковским надписей остались до сих пор в памяти. Вот например подпись сделанная на книге Е. А. Панайотти:

‘В поэзии все дело только в йоте

Прошу запомнить Панайотти’

Или на книге А. Б. Кусикову:

‘У публики много вкусов и вкусиков

Иным нравлюсь я, а иным Кусиков’.

Название книги: ‘Облако в штанах’ произвело в великое смущение Д. Ратгауза⁶⁷ , одного из старейших поэтов-натуралистов. Он долго не мог успокоиться. Однажды, когда я зашел к нему Д. М. передал мне записку гласившую следующее:

‘Зачем вам облака в штанах,

Вы ими славы не добьетесь,

Тогда, мой друг, все скажут ах!

Когда вы без штанов пройдетесь!…’

Увы, на этот раз маститый лирик оказался неправым — ‘Облако в штанах’ одна из лучших страниц русской поэзии. Приблизительно в это же время вышли в свет и книги В. Каменского — ‘Звучаль Веснеянки’ и роман ‘Стенька Разин’, отдельным, очень недорогим изданием для народа, для киосков, ‘в магазины я эту книгу не дам’, говаривал автор. Все эти книги были нашей азбукой, читались и перечитывались нами молодыми поэтами из кафе в Настасьинском переулке.

В марте 1918 г. футуристам пришла в голову мысль издать газету. Сказано-сделано. Через несколько дней уже была написана и появилась в продаже ‘Газета Футуристов’ No 1⁶⁸ , оставшийся и единственным. Возглавлял газету Манифест летучей Федерации Футуристов, в котором подписавшие его ‘пролетарии искусства’ Д. Бурлюк, В. Каменский и В. Маяковский звали пролетариев фабрик и земель к третьей бескровной, но жестокой революции, ‘революции духа’ и требовали отделения искусства от государства, передачи материальных средств искусства в руки самих рабочих и пр. Далее следовал: ‘Декрет No 1 о демократизации искусств’ (заборной литературе и площадной живописи), в котором отмечалось, что отныне, с уничтожением царского строя, отменяется проживание искусства в кладовых, сараях человеческого гения — дворцах, галереях, салонах, библиотеках, театрах… ‘пусть улицы будут праздниками для всех’… — Кончался этот декрет обещанием, что ‘первая расклейка стихов и вывеска картин произойдет в Москве в день выхода нашей газеты’. Действительно, на углу Петровки и Кузнецкого красовались картины Д. Бурлюка, а стихи В. Каменского неоднократно и тогда и впоследствии расклеивались на стенах и заборах⁶⁹ .

За декретами следовали стихи Бурлюка, Каменского, впервые здесь напечатанная ‘Революция’ Маяковского, С. Спасского, Дакто, Вас. Гнедова, библиография в большинстве самими о себе написанная, с самыми разнообразными подписями и целым потоком самовосхвалений, панегирик кафе ‘Питтореску’⁷⁰ , где в то время только что начались литературно-музыкальные вечера и читали футуристы, отдел ‘Братская могила’ — ушат помоев на северянинский ‘поэзоантракт’⁷¹ , эренбурговскую ‘Молитву о России’ и книжку З. Гиппиус⁷² , статьи и заметки о выставках и, наконец: ‘Мне — поэту Василию Каменскому нужна квартира в центре 5 — 6 комнат’… и тому подобные объявления.

Зачастую футуристы устраивали большие, т.н. экстраординарно-футуристические вечера, как в самом кафе, так и на отлете. Обычно вечера эти устраивались в Большой аудитории Политехнического музея. Устроителем-распорядителем их неизменно являлся Федор Яссеевич Долидзе, импресарио, сжившийся и сроднившийся со своими исполнителями — поэтами. Бесконечные концерты Игоря Северянина, всех футуристов, символистов и т.д. и т.д. дали Долидзе не только средства к безбедному существованию, но и большую любовь к поэзии… Бывали вечера, в которые мы просили его почитать нам из Северянина и с благодушной улыбкой шел Ф. Я. на эстраду и безбожно акцентируя, под всеобщий хохот, читал — ‘эта была у морра…’⁷³ ‘Мне все равно, я и Коллонтай лекцию устрою и Григория Петрова и Когана и Епископа Антонина’⁷⁴ , зачастую говаривал Долидзе, а ‘паетов’ я люблю, сколько раз я и убытки от них терпел, а все их вечера устраиваю… Будут их историю писать и скажут — а вечера им устраивал Долидзе, — мне и довольно’…

Я не буду говорить здесь о целом ряде вечеров и лекций В. Гольцшмидта с разбиванием досок и участием А. Р. Гольцшмидт и Елены Бучинской… это завело бы слишком далеко мои воспоминания, не буду говорить и &lt,о&gt, вечерах футуристов, И. Северянина, К. Д. Бальмонта и многих, многих других. Все это лишь частично входит в мою задачу. Здесь я отмечу лишь два наиболее занимательных вечера: ‘Елку футуристов’ и ‘Выборы короля поэтов’.

В декабре 1917 года футуристы решили устроить в Политехническом музее — елку… ⁷⁵ Громадные афиши собрали максимум публики, едва вместившейся в огромную аудиторию музея. Между устроителями и участниками в этот вечер было большое смешение — ждали Василия Каменского, имя его было на афише, а Каменского нет как нет, не то задержался у себя на Каменке, не то благодаря снежным заносам не смог поспеть вовремя. Подумали, подумали и решили обойтись без Каменского⁷⁶ . Вытащили мы на эстраду еловое дерево все увешанное сделанными из бумаги кукишами, почитали стихов, причем в заключение Маяковский жестоко обругал ‘почтеннейшую публику’, громко и весело ржавшую в ответ. Под конец же мы стали срывать с елки кукиши и бросать их с эстрады, что тут было, даже совестно и вспомнить⁷⁷ . — ‘Почтеннейшая публика’, состоявшая на 99 %% из т.н.учащейся молодежи, чуть не подавила друг друга из-за обладания кукишем.

О милая, русская публика, только дурачившие тебя знают, до чего ты беспредельно и безгранично глупа.

В состязании на звание ‘короля поэтов’ состоявшемся 14 февраля 1918 года⁷⁸ , огромными афишами приглашались участвовать все желающие и был обещан целый ряд имен, будто бы обещавших выступить⁷⁹ . Дня за два до выборов около 50-ти поэтесс и поэтов собрались на квартире Ф. Я. Долидзе для обсуждения распорядка и точной программы вечера. Всем выступать было невозможно, вечер слишком долго бы затянулся, сделали выбор из общего числа, наметили список выступающих и регламент (кажется по 5 минут на каждого) —

Вот полный список состязавшихся⁸⁰ : Н. Ю. Поплавская — стихи Ив. Бунина и В. Брюсова, Л. В. Никулин⁸¹ — стихи Ф. Сологуба, Н. А. Нолле⁸² — стихи А. Ахматовой и А. Блока, Б. Ф. Раневский⁸³ — стихи Влад. Королевича, поэты: Игорь Северянин, В. Каменский, Д. Бурлюк, В. Маяковский, Лев Никулин, Елизавета Панайотти, С. Окушко⁸⁴ , Е. Морозов⁸⁵ , Вас. Федоров, М. Кларк, С. Симаков⁸⁶ , М. Лисин⁸⁷ , Е. Ярусова⁸⁸ , Скала дон Бравино⁸⁹ , Поляков⁹⁰ , К. Дуглас⁹¹ , В. Мюр⁹² , Владимир Никулин⁹³ , Н. Куршин⁹⁴ , Алексей Ефременков⁹⁵ . В первом отделении выступали маститые, во втором молодежь, в третьем подача избирательных карточек, подсчет голосов, избрание и чествование короля поэтов.

Публики на выборы явилось так много, что не только большая аудитория, но и все кулуары, коридоры и проходы были буквально улеплены публикой, большинство которой все же так и не смогло достать билета. Даже эстрада была переполнена, преимущественно поэтами и деятелями искусства. В президиум были избраны публикой — П. С. Коган (председатель), Д. Бурлюк, В. Маяковский, издатель И. Северянина — В. В. Пашуканис⁹⁶ , Ф. Я. Долидзе и еще кто-то. Вечер был бурный. Публика горячилась требовала Брюсова, Бальмонта, Блока и других обещанных афишами… Голосовали закрытой баллотировкой, причем подавляющее большинство получил И. Северянин, которого тут же под гром аплодисментов венчали лавровым венком в короли. Следующее большинство получил — В. Маяковский⁹⁷ .

Серьезно к этому избранию никто, конечно, не отнесся, но все же небезынтересно в связи с ним отметить и сравнить его с анкетой 1913 года журнала М. О. Вольфа — ‘Известия литературы, науки и библиографии’⁹⁸ . Тогда большинство голосов получил К. Д. Бальмонт, здесь же он получил ничтожное количество. В. Маяковский, занявший тут второе место, тогда получил всего лишь, не то три, не то пять голосов. Игорь же Северянин тогда не упоминался вовсе, что, конечно, неудивительно, если вспомнить, что 1ая книга Северянина ‘Громокипящий кубок’ вышла в 1913 году. Раньше же ее Игорь был известен лишь маленькими от 2 до 14 стр. брошюрками⁹⁹ .

Ф. Я. Долидзе увековечил это ‘с позволения сказать’ избрание выпуском книги ‘поэзоконцерт’, на обложке которой красовался портрет Игоря Северянина и имелась надпись ‘Король поэтов Игорь Северянин’, а в самой книге находились стихи Северянина, слегка разбавленные кое-кем из других участников вечера избрания (стихами — Л. Никулина, Е. Панайотти, М. Кларк, Халафова)¹⁰⁰ . Помнится, футуристы остались очень недовольны барышом доставшимся от вечера Ф. Я. Долидзе, обещая устраивать подобные вечера ежегодно.

Из ‘экстраординарно-футуристических’ вечеров в самом кафе поэтов наиболее памятны: — ‘Маскарад’ и ‘Состязание на кубок кафе поэтов’. К маскараду готовились мы долго и напряженно. Все хотели явиться в костюмах. В результате же костюмированных почти не было. Бурлюк пришел в какой-то шутовской кофте с намалеванным цветком на щеке, Гольцшмидт, как мать родила, но зато загримированный в коричневый цвет, с браслетами, медальонами, звериной шкурой вместо фигового листика и в сандалиях — зрелище было в достаточной мере занятное. Аристарх Климов был одет в желтое полу-бутафорское женское парчовое платье с лорнетом и веером в руке. Костюмирована была и Бучинская. Вечер помнится собрал тьму народа, но надежд на него возложенных не оправдал и прошел довольно скучно, если не считать двух очередных и не вышедших из ряду вон, скандальчиков¹⁰¹ .

Трагикомедия с выборами ‘короля поэтов’ навела В. Р. Гольцмидта на мысль устроить в начале февраля 1918 года, состязание молодых поэтов на приз: ‘Кубок кафе поэтов’¹⁰² . Киты от состязания были устранены. Участие в нем, насколько помнится, приняли Н. Поплавская, Н. де Гурно, М. Кларк, Е. Панайотти, С. Заров, А. Климов, А. Кусиков, В. Королевич, Н. Кугушева, С. Тиванов¹⁰³ , Л. Моносзон, Д. Бурлюк (причисленный к молодежи), я и некоторые другие. В жюри была избрана целая комиссия с Владимиром Леонидовичем Дуровым¹⁰⁴ во главе. Открывая заседание жюри, председатель сего литературного собрания, показал ряд фокусов с дрессированной белой мышью, вылезшею из внутреннего кармана его пиджака. Приз — ‘серебряный кубок’ случайно получил поэт ‘португалец’ Юрий Вилиардо¹⁰⁵ , затмивший нас рядом горячих и красочных стихотворений посвященных солнцу. Кто он и откуда — не знаю. Пришлось мне его видеть лишь два-три раза, в этот памятный вечер, да еще когда-то в помещении кафе.

Из занятных личностей посещавших кафе поэтов вспоминается поэт Лавров¹⁰⁶ , являвшийся ежедневно очень поздно и под сильными винными парами, поэт — ‘испанец’ Дон-Бравино-Скала, человек с накрашенной физиономией и длинными льняными волосами. Ходил этот ‘дон’ в сером костюме напоминавшем оперный из ‘Евгения Онегина’. Впрочем, мне приходилось видеть его и в других нарядах — из ‘Вертера’, ‘Кармен’ и других опер русского и иностранного репертуара. ‘Испанец’, увы, кажется, не знавший аза на родном диалекте, читал очень посредственные, выражаясь мягко, стихотворения на чистейшем русском языке, ломался и кокетничал. Впоследствии мне приходилось встречать его в Союзе Поэтов и слышать о нем отзывы далеко не лестного характера.

Странное и жалкое существо — маленькая девушка с блуждающими безумными глазами — поэтесса Дакто, была обычным посетителем кафе поэтов. Она танцевала полуобнаженная какой-то странный полу-экзотический танец и читала странные, непонятные стихи.

Одно из них я выписываю из газеты футуристов:

‘Я арена, я арена

Молнии ветры прибои океана

Во мне узнают себя

Я мировая сестра и отец

В круговороте рождений центральное О

Нашим человеческим голосом

Я утверждаю, дарю

Печати вселенского факта…’

Иногда в тех странных словах, которые она говорила, сквозило что-то напоминающее теософические теории, но вернее всего, что бедная девушка попросту была психически ненормальной.

Не менее странное впечатление производил и Аристарх Климов — ‘поэт-певец’, как он называл себя. Вел он себя тоже очень странно, зачастую подсаживался к столику приходившей в кафе поэтов компании веселящейся ночной публики, долго лорнировал ее и ломаясь цедил сквозь зубы: ‘мужчинка, угости ужином!..’ Футуристов он восхвалял, читал их стихи, говорил всем, что мечтает петь романсы на слова Бурлюка… лицам же, знавшим его лучше, он заявлял, что его ждет великое будущее, называл себя ‘антихристом’ и порол еще более из ряду вон выходящую чушь. У него был маленький голосок, которым он кормился и кормил большую семью. Платили ему футуристы более чем скромное вознаграждение, явно эксплуатируя его. Впоследствии, после закрытия кафе поэтов, Климов, вместе с другим молодым поэтом Гурием Сидоровым¹⁰⁷ , ездил по различным кафе, вывешивал плакат о своем ‘концерте’, пел романсы, читал стихи и обходил публику с шапкой (кстати, подобную же выходку проделал на моих глазах в ‘Музыкальной табакерке’¹⁰⁸ В. В. Маяковский — он случайно зашел туда, публика попросила его выступить, но дирекция ‘Табакерки’ оплатить выступление отказалась. Тогда с общего согласия Маяковский выступив обошел собравшихся с шапкой. К чести его должен отметить, что отсчитав свой обычный гонорар, В. В. отдал остальные деньги на какое-то благотворительное дело). Еще позднее Климов что-то делал в Московском Пролеткульте, чуть ли не был инструктором литературной студии, после этого встречаться с ним не приходилось.

Гурия Сидорова, товарища Климова по этим обходам, ныне талантливейшего из экспрессионистов, я встретил впервые в 1918 году, в начале, в редакции газеты ‘Крик народа’. Редактировал эту газетку Коля Равич (Н. А. Рабинович), большой руки авантюрист, но милейший и симпатичнейший малый. Газетка эта, вышел всего один номер, направления была антибольшевистского, вроде пресловутого ‘Фонаря’¹⁰⁹ . Гурий был секретарем ее. Равич меня очень звал наладить у него театральный отдел, это было уже после выхода первого номера¹¹⁰ . Зайдя в редакцию, я познакомился с Гурием и зазвал его в кафе. В ‘Крике народа’, Гурий, ранее хроникерствовавший в целом ряде мелких газеток, поместил эротическое стихотворение, подписав его ‘Гурий Огня’. Впоследствии это стихотворение вышло отдельным оттиском [‘Манифест к юношам и девушкам, — мятежный призыв Нового Апостола, Поэта Страсти и Влюбленности Гурия Огня’. Москва. 4. 50 к.] и даже выдержало два издания¹¹¹ . Писал Гурий лирику, попав к футуристам записал футуристические вирши, после то правел, то левел, подписал с полсотни разных деклараций и теперь стал экспрессионистом¹¹² . Впрочем ко дню выхода в свет этой брошюры, я ручаюсь, что Гурий примкнет к другой какой-либо школе. Хочется отметить, что Гурий умеет и может писать прекрасные стихи, здравого направления. Недавно он редактировал орган Серпуховского исполкома ‘Коммунист’^112a и писал в нем чисто реалистические стихи, подписывая их — ‘Гурий Окский’.

В заключение моих воспоминаний о Гурии мне хочется сказать, что этот редко милый человек и хороший поэт, уже отчасти выровнялся, а впоследствии безусловно станет дельным журналистом и громким настоящим поэтом, конечно натуралистического направления, т.к. ему больше чем кому бы то ни было, несмотря на ряд его экспрессионистических книжонок, экспрессионизм пристал как седло мычащему животному.

Примечания
(lucas_v_leyden)

¹ В начале 1920-х годов такое обозначение первых послереволюционных лет использовалось достаточно регулярно. Ср.: ‘Был в истории русской словесности один этап, который можно назвать ‘кофейным периодом поэзии» (Арго А. М. Звучит слово… Очерки и воспоминания. М. 1962. С. 68). По некоторым сведениям, И. Соколов собирался назвать свои мемуары ‘Кофейный период русской поэзии’ (Очеретянский А., Янечек Дж., Крейд В. Забытый авангард. Россия. Первая треть ХХ столетия. Книга 2. Н-Й — СПб. 1993. С. 208). Примерно столь же часто вместо ‘кофейный’ говорили ‘кафейный’, ср.: ‘Как-то в летний день 1918 года, когда начинался ‘кафейный’ период в жизни поэтической Москвы, когда печатать стихи стало трудно, а за выступления в кафе поэтам платили, я зашел в кафе ‘Альпийская роза’ на Софийке (теперь Пушечная)’ (Литературная Россия. 1985. No 15. 12 апреля. С. 20 (восп. П. Н. Зайцева, цит. по: Летопись жизни и творчества С. А. Есенина. Том второй. 1917 — 1920. М. 2005. С. 128)).

² Из стихотворения А. Б. Мариенгофа ‘Развратничаю с вдохновением’ (‘Друзья и вороги…’). — Мариенгоф Анатолий. Стихотворения и поэмы. СПб. 2002. С. 90

³ 21 или 22 ноября (см.: Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Том 1. Часть 1. Москва и Петроград. 1917 — 1920 гг. Ответственный редактор — А. Ю. Галушкин. М. 2005. С. 63 — 64, далее — Хроника), Крусанов А. В. Футуристическая революция. 1917 — 1921. Книга 1. М. 2003. С. 312 — 313, далее — Крусанов).

⁴ Одна из них воспроизведена: Хроника. С. 64

⁵ Официальный адрес — Настасьинский пер., д. 1/52

⁶ Гольцшмидт (Гольдшмидт, Хольцшмидт) Владимир Робертович (1891? — 1957) — видная фигура истории футуризма, ‘молодой философ’, ‘поэт духовной жизни человека’ (оба определения принадлежат Каменскому, см.: Ежиков Иван. Неизвестный Каменский. По страницам дневников и писем поэта. Пермь. 2009. С. 23), автор книги ‘Послания Владимира жизни с пути к Истине’ (Камчатка. Петропавловск. 1919), цирковой атлет, пропагандист гигиены, подозреваемый в деле о похищении бриллиантовой брошки стоимостью в 6000 руб., товарищ Каменского по футуристическому турне 1916 года. К библиографии упоминаний о нем, приводимой Крусановым (ук.), стоит добавить выразительный эпизод встречи с Есениным в Баку в 1924 году, см.: Вержбицкий Н. Встречи с Куприным. Пенза. 1961.С. 225 (ср. также: Кремлев Илья. В литературном строю. Воспоминания. М. 1968. С. 31 и неожиданно резкий выпад в его же романе: ‘Кафе содержал шикарный сутенер, приехавший из Крыма. Он называл себя футуристом жизни и был напудрен и декольтирован как женщина’. — Кремлев И. Большевики. Трилогия. Том второй. Волки. М. 1970. С. 206). Ср. также: ‘В 1926 — 27 годах про Гольцшмидта было написано, что он где-то в Белоруссии наделал много ерунды, т.е. соблазнял жен ответ. работников, внушал им всякие неподобающие речи насчет йогов и т.д., те в провинции его с удовольствием слушали, а потом он накрал у них много ценных вещей и куда-то исчез. Красивый был человек. Карьера его сногсшибательна: он служил в ‘Люксе’ мальчишкой на посылках, потом приехала какая-то очень богатая дама, которой он страшно понравился, и в конце концов он ее обокрал. Потом он начал из себя изображать йога, ходил зимой в одной сетке и с золотой ниточкой в волосах — такая бывает канитель елочная, и какая-то дама водила его на цепочке за руку по Кузнецкому. Потом он ходил и читал лекции о том, что надо питаться праной. У него было убеждение, что это действительно что-то съедобное, и он начал изготовлять какие-то пилюльки и говорить публике, что он больше ничего не ест. За ним публика стала следить и накрыла его в магазине, где он покупал колбасу, и хотела его бить, но побоялась, потому что он был очень сильный. Он действительно делал замечательные штуки. Я видела сама, как он разбивал невероятно тяжелые доски о голову. Наверное, голова была очень крепкая. Здоровые табуретки разбивал. У меня всегда от него было такое впечатление, что это какая-то жвачная корова, такое выражение у него было — человек совсем без нервов. Я как-то у него была в ‘Люксе’. Меня интересовало, что же у него там такое. У него стоял там алтарь, покрытый черным бархатом, там он какие-то моления возносил’ (Воспоминания Екатерины Тимофеевны Барковой о В. В. Маяковском. Публикация Е. А. Снегиревой // Маяковский продолжается. Сборник научных статей и публикаций архивных материалов. Выпуск 2. М. 2009. С. 239 — 240). Умер В. Р. Гольцшмидт в Ташкенте.

⁷ Этот смутно понятный термин (от фр. court — короткий?) я не смог найти ни в одном источнике.

⁸ ‘Солнечные радости тела’ — название доклада Гольцшмидта (см.: Крусанов. С. 45). История с разбиванием досок о голову многократно рассказывается мемуаристами. Волосы его по одной версии были ‘выпудрены бронзовым порошком’ (Арго А. М. Звучит слово… Очерки и воспоминания. М. 1962. С. 69), по другой — он ‘золотил порошком два локона на голове’ (Эренбург И. Собрание сочинений Т. 8. М. 1966. С. 247).

⁹ Бучинская Елена Владиславовна (1894 — 1957) — младшая дочь Н. А. Тэффи (Бучинской) — актриса, художница и танцовщица, исполнительница ‘словопластических танцев’, в 1917 г. сопутствовала Каменскому и Гольцшмидту в чтении лекций в провинции, после перебралась в Москву (см. упоминание о ее выступлении: Серпинская Нина. Флирт с жизнью. М. 2003. С. 221), участвовала в ‘Живом альманахе’ (январь 1918), позже эмигрировала в Польшу. О ее выступлении в ‘кафе поэтов’ (путая его в некоторых подробностях) вспоминает Т. Фохт-Ларионова: ‘Как-то поздно ночью, когда публика уже разошлась и остались только свои, Елена Бучинская голая танцевала на столе. Вокруг, по краям длинного стола, прикрепили свечи. Мама (она была со мной) сняла с себя египетский серебряный шарф. Он был сплошь заткан маленькими серебряными пластинками, напоминая кольчугу, и надела на Елену. Было это очень эффектно и, кстати, поприличнее’ (отсюда: http://feb-web.ru/feb/rosarc/rab/rab-643-.htm). Ср. также: ‘Здесь — венок муз, и, между железо-бетонными поэмами и докладом о духовном одиночестве, по театральному одетая женщина чертит в воздухе письмена ассирийской хореографии’ (Нат Инбер &lt,Инбер Н. О.&gt,. Кафэ поэтов // Театральная газета. 1917. No 51. 17 декабря. С. 8 — 9). Ср. ‘Там &lt,в ‘Кафе поэтов — Л. Л.&gt, происходили действительно ужасные вещи, голые какие-то девушки танцевали без всякого прикрытия: Анна Гольцшмидт (сестра Гольцшимдта), Елена Бучинская, кажется, дочь Тэффи, Поплавская. Ну, это было, когда мало было публики’ (Воспоминания Екатерины Тимофеевны Барковой о В. В. Маяковском. Публикация Е. А. Снегиревой // Маяковский продолжается. Сборник научных статей и публикаций архивных материалов. Выпуск 2. М. 2009. С. 233, об остальных упоминаемых в цитате лицах см. ниже). Посвящая Бучинской стихотворение ‘Покурим что ли’ (‘Эй, мои дни денечки…’), Каменский конкретизировал дедикацию: ‘Елене Бучинской. Четко талантливо Вы исполняете словопластику моих стихов’ (Каменский В. Звучаль веснеянки. Стихи. М. 1918. С. 9 — 10). Она — автор рисунка обложки первой книги Захарова-Мэнского ‘Черная роза’ (М. 1917) и его дальняя родственница (см. автобиографию Захарова-Мэнского: РГАЛИ. Ф. 1068. Оп. 1. Ед.хр. 62).

¹⁰ Титул ‘отца российского футуризма’ традиционно принадлежал Бурлюку, ср. в письме к нему Б. Лившица: ‘&lt,…&gt, ты &lt,…&gt, за чечевичную похлебку жиденькой рецензии продаешь свое первородство ‘отца российского футуризма’!’ (письмо 4 ноября 1929 года // Письма Бенедикта Лившица к Давиду Бурлюку. Публикация А. И. Серкова. — Новое литературное обозрение. 1998. No 31. С. 250), Каменский же именовался ‘матерью’, кажется, только на афишах.

¹¹ Ср.: ‘Простая, окрашенная красной масляной краской дверь с изображением на ней примитивных ‘птичек’ — V V V -, служила входом. Через эту дверь вы попадали в большой, ничем не украшенный зал, в конце которого была сооружена небольшая эстрада, на ней стояло пианино. Пол был густо усыпан опилками. В двух противоположных углах зала было отгорожено два помещения. На дверце одного из этих помещений были изображены те же ‘птички’ и написано: ‘Голуби, оправляйте ваши перышки’ — а на дверце противоположного помещения было написано: ‘Голубицы, оправляйте ваши перышки!» — (Восп. В. Ф. Федорова. Цит. по: Федорова Е. В. Повесть о счастливом человеке. М. 1997. С. 13).

¹² В оформлении кафе принимали участие Бурлюк, Маяковский, Якулов и Валентина Ходасевич. Процесс росписи стен зафиксирован случайным свидетелем: ‘Однажды, идя на занятия в студию Комиссаржевской по Настасьинскому переулку, я заметил, что в одном из маленьких низких домов, где помещалась раньше прачечная или какая-то мастерская, копошатся люди. В помещении шел ремонт. Проходя на следующий день, я обратил внимание, что ремонт шел какой-то необычный. Странно одетые люди, не похожие на рабочих, ходили с кистями по помещению и мазали или рисовали на стенах. Я подошел поближе и приплюснул нос к оконному стеклу. Были ли стены расписаны мазней или только грунтовались зигзагами и полосами, трудно было разобрать’ (Ильинский Игорь. Сам о себе. М. 1973. С. 72). Валентина Ходасевич вспоминала: ‘Я молниеносно придумала композицию из трех ковбоев в гигантских сомбреро, трех лошадей, невероятных пальм и кактусов на песчаных холмах. Это располагалось на трех стенах и сводах’, среди работ коллег в ее памяти отложились ‘яркие, вырезанные из бумаги буквы, бумы и куски цветных тряпок, композиция завершалась на стене внизу распластанными старыми брюками’ (Ходасевич Валентина. Портреты словами. М. 1987. С. 116). Ср. в воспоминаниях Спасского: ‘Стены вымазаны черной краской. Бесцеремонная кисть Бурлюка развела на них беспощадную живопись. Распухшие женские торсы, глаза, не принадлежащие никому. Многоногие лошадиные крупы. Зеленые, желтые, красные полосы. Изгибались бессмысленные надписи, осыпаясь с потолка вокруг заделанных ставнями окон. Строчки, выломанные из стихов, превращенные в грозные лозунги: ‘Доите изнуренных жаб’, ‘К черту вас, комолые и утюги» (отсюда: http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0212.shtml) и: ‘В то время Вася Каменский основал ‘Кафе поэтов’, я с Дм. Петровским его расписали’ (Бурлюк Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. СПб. 1994. С. 17), а также: ‘Внутри стены были расписаны футуристическими рисунками, на потолке прибиты штаны и написаны стихи Каменского’ (Никулин Лев. Люди и странствия. Воспоминания и встречи. М. 1962. С. 50), ср. отзыв недружелюбного посетителя: ‘Стены разрисованы футуристическими ‘художествами’ и изречениями’ (Р. М. ‘Кафе поэтов’ // Московский листок. 1917. No 273. 16 декабря. С. 2). Ср. в очерке А. Н. Толстого: ‘За тремя столами, протянутыми во всю ширину кафе, узкой и длинной комнаты, выкрашенной сажей, с красными зигзагами и буквами, с кристаллами из жести и картона, с какими-то оторванными руками, ногами, головами, раскиданными по потолку, сидят паразитические элементы вперемешщку с большевиками &lt,…&gt,’ (Толстая Елена. ‘Деготь или мед’. Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917 — 1923). М. 2006. С. 148, указано высокочтимым gloomov). Ср. в повести С. Спасского, фрагмент которой высокочтимый aonidy приводит здесь: http://lucas-v-leyden.livejournal.com/109005.html?thread=1949389#t1949389. По некоторым сведениям, в оформлении принимала участие А. Экстер: ‘Достойна внимания была ‘супрематистская’ роспись стен — клеевой краской. Известная в те времена ‘левая’ художница Александра Экстер заполнила пространство кубами, цилиндрами и гирляндами’ (Арго А. М. Звучит слово… Очерки и воспоминания. М. 1962. С. 69). Ср. в поздних воспоминаниях Каменского: ‘Сейчас же явились туда художники Давид Бурлюк, Жорж Якулов, Валентина Ходасевич, Татлин, Лентулов, Ларионов, Гончарова — и давай расписывать по общему черному фону стены и потолки’ (Каменский Василий. Путь энтузиаста. Автобиографическая книга. Пермь. 1968. С. 209). Ларионов и Гончарова в оформлении участия не принимали, по поводу Татлина ср. в воспоминаниях А. М. Родченко: ‘Как-то с Татлиным мы зашли в ‘Кафе поэтов’ в Настасьинском переулке. Оно еще отделывалось и расписывалось, каждому художнику предоставлялась стена, и он что хотел, то и писал на ней. При нас расписывал Д. Д. Бурлюк и говорил, что стена Татлина ждет… Но Татлин отказался расписывать. Мне тоже предложили, но Татлин шепнул мне: ‘Не нужно’ и я тоже отказался, а почему ‘не нужно’, я до сих пор не знаю’ (Родченко А. М. Работа с Маяковским // Маяковский. Родченко. Классика конструктивизма. М. 2004. С. 83)

^12а Климов (Гришечко-Климов), Аристарх Михайлович (1890 — после 1966) — поэт и певец, немногочисленные упоминания о нем (прежде всего в мемуарах Спасского) связаны почти исключительно с ‘Кафе поэтов’, прежняя и последующая части его биографии мне практически неизвестны. Странно было бы не предположить, что он — сын смоленского поэта Михаила Афанасьевича Гришечко-Климова (1846 — 1930), но подтвердить эту версию мне нечем. В одном из ранних вариантов воспоминаний Спасского о нем сказано подробнее: ‘По кафе бродит ‘поэт-певец’ Аристарх Климов, накрашенный до отвращения. Он красуется то в пестрых халатах, то в странных рубашках, то размахивает настоящим кадилом. Шепелявящий, взвизгивающий, завитой, он любит напускать на себя таинственность. ‘Надо мной смеются, но обо мне еще узнают. В моем имени все буквы Христа’. Климов жил в Петровском парке, во главе совсем уж непонятной ‘коммуны’. Коммуна состояла из нескольких девушек, вместе с Климовым приходивших в кафе. Девушки молчаливые, ничем не примечательные, одна из них училась танцевать. &lt,…&gt, Уже в году двадцать третьем или двадцать четвертом в последний раз попался мне Климов на глаза. На Кузнецком Мосту в морозные сумерки он стоял перед освещенной витриной. Довольно хорошо одетый, он был накрашен по прежнему. Он улыбался, что-то бормотал или напевал, не обращая на окружающих внимания. Лицо тихого помешанного, устремленное в ярко сияющее стекло’ (Спасский С. Маяковский и его спутники. Л. 1940. С. 110 — 111). Вероятно, он имеется в виду в этом газетном отзыве о кафе: ‘Выступают очень странные футуристы. Вот один — с напудренным лицом, подведенными глазами и даже с ‘мушками’ на щеках’ (Р. М. ‘Кафе поэтов’ // Московский листок. 1917. No 273. 16 декабря. С. 2). Климов снимался в несохранившемся фильме по сценарию Маяковского ‘Не для денег родившийся’ (1918), где был воспроизведен интерьер кафе поэтов, ср.: ‘Смутно всплывает ночное ‘Кафе поэтов’, на него наезжает фотография из фильма по сценарию Маяковского ‘Не для денег родившийся’, где на фоне ‘Кафе поэтов’ с намалеванными на сводах большими цветами стоят Маяковский в кепке, рядом Бурлюк с лорнетом, а некий Климов с обручем вокруг головы сидит у стола на скамейке, положив на нее ногу’ (воспоминания Э. Триоле, отсюда: http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0220.shtml). Ср. его выразительный портрет в повести Спасского: ‘В золотистом туркменском халате накрашенный Климин блуждает с кадилом в руках. Кадило гремит серебряной цепью. Лицо Климина яркогубое и горбоносое длинной дыней ныряет в табачном дыму. Откуда он взялся, мы сами не знаем. Он налетел на кафе, будто жук на зажженую лампу. Пришлось его взять на работу не за стихи, а за голос, которым он пел идиотские песни. Климин пригоден для организации бреда. То прихрамывая и картавя, он цеплялся к мужчинам, просил угостить шоколадкой, с угрожающей томностью в голосе. То являлся в сверкающем женском наряде со страусовым пером в волосах. И был загадочно гнусен в своем двуполом обличии. Голос его тягучий, как патока, намазан на звуки рояля’ (Сергей Спасский. Парад осужденных. Двухголосая повесть. &lt,Л.:&gt, Изд-во пис. в Л., &lt,1931&gt,. C. 34, указано высокочтимым aonidy ). Он — адресат инскрипта Маяковского (РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 5. Ед. хр. 49. Л. 33) и автор мемуарной заметки о нем, написанной в 1959 году (РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 6.Ед. хр. 13, фрагменты напечатаны: Современники свидетельствуют. (Воспоминания о В. В. Маяковском). Публикация Н. И. Аброскиной // Встречи с прошлым. Выпуск 7. М. 1990. С. 328 — 329). В 1966 году он еще здравствовал и посылал стихи в журнал ‘Москва’ (сохранилась внутренняя рецензия на них: РГАЛИ. Ф. 2931. Оп. 2. Ед. хр. 6. Л. 307 — 310).

¹⁴ Книги В. В. Каменского, ‘Его —моя биография великого футуриста. Книга искусства вольной творческой молодости. 7 дней предисловия. 3 портрета. М. Китоврас. 1918’ и ‘Девушки босиком. Стихи. С портретом автора. Тифлис. Изд. автора. 1917’.

¹⁵ ‘Поросята’, стр. 2. Напечатано в типографии ‘Свет’, СПб, Невский, 136 (прим. З.-М)

¹⁶ Эта листовка вышла в 1918 году под маркой издательства ‘Василиск и Ольга’ (подразумевались Гнедовы). Селегинский — псевдоним Д. Петровского.

¹⁷ Экземпляр 4-го ‘Временника’ оказался мне недоступен, поэтому я не смог сверить приведенные цитаты.

¹⁸ Дранков Александр Осипович (1880 — 1949) — фотограф, оператор, кинопредприниматель. О нем см. справку Р. Янгирова: Великий Кинемо. Каталог сохранившихся игровых фильмов России. 1908 — 1919. М. 2002. С. 505 — 508

¹⁹ Николай Дмитриевич Филиппов (1874 — ?) — владелец (наследник) филипповских булочных и, собственно, описываемого ‘кафе поэтов’, сам поэт, автор анонимной книги ‘Мой дар’ (М. 1918), ангажированный Каменским и Бурлюком на инвестиции, ср. в воспоминаниях Спасского: ‘Кафе поначалу субсидировалось московским булочником Филипповым. Этого булочника приручал Бурлюк, вырабатывая из него мецената. Булочник оказался с причудами. Он производил на досуге стихи. Стихи носили влияние Каменского. Булочник тяготел к футуризму. Он издал на плотнейшей бумаге внушительный сборник ‘Мой дар’. Дар был анонимным. Ничье имя не украшало его’ (отсюда: http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0212.shtml). Подробнее см.: Молодяков Василий. Bibliophilica. М. 2008. С. 131 — 139. Каменский, — из политических соображений или искренно, — высоко ценил его творчество: ‘Недавно я получил подарок — толстую книгу стихов с иллюстрациями — М о й д а р — анонимного автора. Культурные мудрые стихи с мистическим уклоном убедили меня в скромности иного мира. Автор рыцарски работал может быть долгие годы и в своей чудесной (памятник — храму среди всех существующих книг стихов по удивленью перед изданием: только таких одежд достойны стихи) книге нашел сил скрыть имя’ (Каменский Василий. Кто мне нравится и что — противно // Газета футуристов. 1918. No 1. С. 2, ср. стихотворный панегирик: ‘Я знаю вы — джентльмен ученый / Философ тонкий и Поэт / Универсальный и мудреный / Культурно-европейский цвет. / Я знаю — Автор Анонимный — / Достоин радостного звона / Как собиратель яркодивный / Художественного салона’ (Каменский В. Звучаль веснеянки. Стихи. М. 1918. С. 66 — 67)). Ср. явно бескорыстный дружелюбный отзыв: ‘мало кто знал, что он &lt,Филиппов&gt, был неплохим поэтом и издал книгу своих стихов, которая называлась ‘Мой дар’ — буквально. Книга не продавалась, а дарилась’ (Ходасевич Валентина. Портреты словами. М. 1987. С. 117). Впоследствии в их финансовых взаимоотношениях возникла некоторая сумятица, ср.: ‘Обратились Маяковские и Бурлюки в совет московской федерации анархистов с просьбой ‘оказать воздействие’ на арендатора с той целью, чтобы арендатор заплатил и те 2500 руб.за кафе, что должны были платить гг. футуристы’ (Маска. Футуристы и анархисты // Московский вечер. 1918. No 5. 22 марта. С. 4).

²⁰ Гавронский Александр Осипович (1888 — 1958) — режиссер театра и кино, прототип одного из персонажей ранней прозы Пастернака (см.: Пастернак Б. Полное собр. соч. Т. III. Проза. &lt,М&gt,. 2004. С. 612).

²¹ Долидзе Федор Яссеевич (1883 — 1977) — легендарный импресарио, организовывавший турне, вечера и лекции поэтов с начала 1900-х годов. Доброжелательные отзывы о нем подобраны в: Игорь Северянин. Переписка с Федором Сологубом и АН. Н. Чеботаревской. Публ. Л. Н. Ивановой и Т. В. Мисникевич // ЕРОПД на 2005 — 2006. СПб. 2009. С. 753 — 754, отрицательные — Серпинская Н. Флирт с жизнью. М. 2003. С. 218, Шершеневич В. Великолепный очевидец // Мой век, мои друзья и подруги. М. 1990. С. 492 — 493, нейтральные: Ивнев Р. Богема. М. 2004. С. 151 — 160, 202 — 203, Ивнев Р. Жар прожитых лет. СПб. 2007. С. 310 — 312.

²² Ермилов Владимир Евграфович (1859, по др.с.в 1861 — 1918) — артист, педагог, театральный критик. Ср. его выразительный портрет в мемуарах Дон Аминадо (‘Летит сломя голову, в полинявшей визитке, в полосатых брючках, худосочный, подвижной, безобидный, болтливый, всех и все знающий наизусть близорукий, милый, застольный чтец-декламатор Владимир Евграфович Ермилов’ // Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь. М. 1994. С. 572) , ср.: ‘шутиком вертится, не потрясая меня остроумием, В. Е. Ермилов, в том обществе он подавался, как номер эстрадный’ (Белый А. На рубеже двух столетий. М. 1989. С. 140).

²³ Полковников Д. — ср. в воспоминаниях Ивнева: ‘подвизался здесь некий Полковников (сын керенского полковника Полковникова, точно вынырнувшего из ‘Петербурга’ Андрея Белого)’ (Ивнев Р. Жар прожитых лет. СПб. 2007. С. 303). В Московских адресных книгах 1910-х годов значится генерал-майор Николай Васильевич Полковников.

²⁴ Вероятно, это писатель и журналист Николай Александрович Равич (1899 — 1976), но некоторые сведения, сообщаемые о нем ниже, оставляют некоторое сомнение в этой идентификации.

²⁵ Гольцшмидт Анна Робертовна — старшая сестра В. Р. Гольцшмидта, ‘оперная певица’ по словам С. Д. Спасского (здесь: http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0212.shtml).

²⁶ Архангельский Алексей Алексеевич (1881-1941)—композитор, был руководителем музыкальной части в театре Корша и театре Балиева ‘Летучая мышь’, был учителем музыки, в таковом качестве ‘имел огромное влияние’ на автора мемуаров (см. его автобиографию: РГАЛИ. Ф. 1068. Оп. 1. Ед.хр. 62). Ему посвящена первая книга стихов Захарова-Мэнского ‘Черная роза’.

²⁷ ‘Заячья мистерия’ — стихотворение В. В. Каменского. В книжном издании сопровождено пометой: ‘Музыка создана Алексеем Архангельским во славу молитвенного созерцания’ (Каменский В. Звучаль веснеянки. Стихи. М. 1918. С. 3 — 5)

²⁸ Гайдаров Владимир Георгиевич (1893—1976) — актер театра и кино.

²⁹ Лурье А. Наш марш: Для хора без сопровождения. Пг. 1918. 10 с. См. также: Лурье А. Наш марш // Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М. 1999. С. 429 — 430.

³⁰ Бучинская многократно выступала с декламацией стихов Кусикова и до, и после ‘Кафе поэтов’. Ей посвящено его стихотворение ‘Молитва’ (‘Алли о Акбер…’) (Кусиков А., Бальмонт К., Случановский А. Жемчужный коврик. &lt,М. 1921&gt, .C. 40 — 41)

³¹ Д. А. Егоров в интервью В. Д. Дувакину вспоминал: ‘&lt,…&gt,в углу сидит странная фигура: широкополая шляпа, накидка серая на плечах, почему-то длинные волосы, какие-то взъерошенные волосы топорщатся из-под этой шляпы, во рту трубка, вся фигура задымлена, и на столе масса бутылок пива, — угрюмая такая фигура склоненная. Что-то, при моем романтическом восприятии, он мне показался похож на князя Мышкина Достоевского, Идиота, — почему, я сам не знаю, но так мне показалась романтична эта необычная фигура. Вдруг Бурлюк на эстраде объявляет: ‘У нас присутствует только что сейчас приехавший из Парижа эмигрант Эренбург Илья. Просим его на эстраду’. Аплодисменты. И он, сутулый, сняв шляпу, сбросив накидку, взъерошенный какой-то, каким-то дыбом волосы стоят у него, входит на эстраду, голова опущена, и вдруг пронзительным голосом он начинает не читать, а выкрикивать стихотворение о Пугачьей голове — о том, как на эшафот был возведен Пугач, как отрублена голова, как из тела, вот где отрублена голова, потекла кровь, которая стала захлестывать кругом все и вся, и так далее’ (отсюда: http://old.russ.ru/krug/20031125_arh.html). Сам Эренбург воспоминал: ‘В ‘Кафе поэтов’ я довольно часто бывал, даже как-то выступил и получил от Гольцшмидта причитавшиеся мне за это деньги’ ( Эренбург И. Собрание сочинений Т. 8. М. 1966. С. 247). О парижской генеалогии ‘кафе поэтов’ ср.: ‘Ну да, конечно, это — парижское дитя’ и сл. (Нат Инбер &lt,Инбер Н. О.&gt, Кафэ поэтов // Театральная газета. 1917. No 51. 17 декабря. С. 8).

³² Баторин Петр Иванович (? — 1923) — эстрадный певец, автор и исполнитель романсов, среди которых доживший до наших дней (по крайней мере, в цитатах) ‘Позабудь про камин, в нем погасли огни…’. Некролог см.: Вечерняя пресса (Константинополь). 1923. 25 мая. No 124 (указано здесь: http://fund-kutepov.narod.ru/doom.htm).

³³ Садовников Сергей П. — популярный певец и автор романсов

³⁴ Менделевич Александр Абрамович (1886 — 1958) — артист эстрады, конферансье. Играл у Балиева и Корша, после стал выступать в эстрадных театрах с собственным репертуаром и чтением рассказов Чехова, Горбунова и других юмористов.

³⁵ История работы поэта Сергея Дмитриевича Спасского (1898 — 1956) в ‘Кафе поэтов’ подробно изложена им самим (здесь: http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0212.shtml), ‘заливчатый тенорок Сергея Спасского’ вспоминает посещавший кафе поэтов Арго (Арго А. М. Звучит слово… Очерки и воспоминания. М. 1962. С. 70), Спасский — автор стихотворения ‘Кафе поэтов. С любовью друзьям поэтам Д. Бурлюку, В. Каменскому, В. Маяковскому’. (‘Как неуклюжая шкатулка…’) // Газета футуристов. 1918. No 1. С. 2.

³⁶ Надежда Максимилиановна де Гурно (Клетчер-Ротермунд, псевд. Бианка) — одна из колоритнейших героинь литературной Москвы послереволюционных лет. Ей посвящено несколько эпизодов в автобиографическом романе Р. Ивнева ‘Богема’ ( ср. в т.ч.: ‘Прекрасных женщин было много в столице, но она затмевала всех оригинальностью своих редкой синевы глаз, напоминающих цвет Черного моря в яркий солнечный день. Огромные синие глаза привлекали китайским разрезом. Но это был добавочный козырь, благодаря которому красота становилась необычайной. О ее происхождении в Петербурге никто не знал, да и не интересовался, потому что вскоре по приезде в столицу она покорила сердце престарелого французского графа, давно обрусевшего и облысевшего, и, женив его на себе, стала графиней де Гурно. В салонах новоиспеченной графини толпилась золотая молодежь, у Дины появился свой выезд. Квартира ее начала превращаться в галерею редких картин и скульптур, а бриллиантовая коллекция завоевала широкую известность.’ // Ивнев Р. Богема. М. 2006. С. 276 — 277), пара недобрых абзацев в мемуарах Н. Серпинской (‘Русская Надежда купила себе за 10 000 франков титул прогоревшего итальянского графа де Гурно. Титул набивал ей цену на всех фешенебельных игорных курортах, начиная с Монте-Карло. ‘Графиня’ накопила много драгоценностей, мехов, парижских туалетов. Почему-то ‘застряв’ после революции в Москве, поселилась в шикарной гостинице ‘Люкс’ и, как другие прожигатели жизни проедали и пропивали свои состояния, так она ‘пронюхала’ все свои бриллианты. Ее маленькое, пикантное, ловко накосмеченное лицо красивой женщины неопределенного возраста, с сумасшедшими, узкими, зелеными глазами, тонким носом и непрерывно облизываемым и вновь оживляемым парижской губной помадой капризным ртом, всегда прикрытое ежевечерне меняемой огромной парижской шляпой, вносило атмосферу беспокойной чувственности, авантюр французских бульварных романов, той ‘культуры любви’, гнилой, как рокфор, до которой еще не долетел чистый, горный, проветривший легкие искусства ветер революции. Читаемые ею с ‘инфернальным’ выражением плохие стихи, вероятно, редактировались ее многочисленными поклонниками’ // Серпинская Н. Флирт с жизнью. М. 2003. С. 221 — 222). Ее единственное сохранившееся стихотворение приводится там же в комментариях (с. 315). Ср. также в воспоминаниях Т. Фохт-Ларионовой: ‘Была там очень колоритной фигурой бывшая графиня Ротермунд, выступавшая под фамилией Де Гурно. Явно выкрашенные в рыжий цвет волосы, сильно накрашенное лицо с сильно подведенными глазами, далеко не первой молодости, странно допотопно одетая в светлое, длинное, видимо, из сундука графини-бабушки вынутое вечернее платье, очень грязного вида газ и кружева. Выступление она начинала своим стихотворением ‘Я женщина с безумными глазами’, но кроме глаз, по-моему, она сама тоже смахивала на безумную’ (отсюда: http://feb-web.ru/feb/rosarc/rab/rab-643-.htm). См. также: ‘Графиня де Гурно, Надежда Михайловна, дочь петербургского врача, незадолго до революции бросила институт, вышла замуж за студента Роттермунда, бросила и его. Вышла за другого, но тот умер. Тогда она покинула Северную столицу и переехала в Москву. Шел 1918 год. Она пропадала в ‘Кафе поэтов’. Читала там свои стихи, сочиняла частушки для эстрадников, заводила романы, даже снималась в кино. На квартире, где жила, собирала богему. Посещали ее и дельцы черной биржи: Персиц, Носов и др. Они выставляли угощение, а Надежда Михайловна — девочек. Так и стала ее квартира притоном разврата. Не отставала в нем от своих девиц и сама графиня, страстная была женщина. Судебные психиатры, которые обследовали ее, отметили в заключении, что ‘натура она неуравновешенная, с пониженным чувством стыда, наркоманка и в половом отношении извращенная натура’. Простим ей эти слабости, тем более что и суд ее не осудил, а по рекомендации психиатров в декабре 1927 года направил ‘на полтора года на принудительное лечение’ в психиатрическую больницу’ (Андреевский Г. В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху (20-30-е годы). М. 2003. C.487-488, отсюда: http://community.livejournal.com/ru_lit/361877.html). См. ниже в комментариях важнейшие дополнения высокочтимого khebeb.

³⁷ Поплавская Наталия Юлиановна (ок. 1900 — вторая половина 20-х) — старшая сестра Бориса Поплавского, поэтесса (‘одаренная’, по словам Шершеневича: Мой век, мои друзья и подруги. М. 1990. С. 547 — 548), автор книги ‘Стихи зеленой дамы’ (М. 1917). Входила в круг общения Л. Столицы (Акимова М. В., Дворникова Л. Я. ‘Дионисов чудный дар’. Материалы для биографии Л. Н. Столицы // Лица. Биографический альманах. Т. 7. М. — СПб. 1996. С. 20), где встречалась, среди прочего, с Н. Серпинской, оставившей позже воспоминания о ней: ‘Отец Наташи Поплавской — инженер, председательствующий в организованном для борьбы с большевиками в 1917 году ‘Обществе фабрикантов и заводчиков’ — бежал с Павлом Павловичем Рябушинским через Ростов—Одессу в Париж, обещав выписать жену и дочь. Однако время шло, но ни известий, ни денег обе женщины не получали. Они стали продавать меха, драгоценности, потом себя. Мать, благоразумная и рассудочная, завела себе солидного покровителя, а Наташа кидалась из стороны в сторону, опускаясь все ниже. В 1921—1922 годах ее, оборванную, опухшую от пьянства, в опорках, с компанией профессиональных бандитов и воров встречали на Трубной площади — очаге всего хулиганского и наркоманского люда. Наконец, во время нэпа какие-то друзья ее отца, очевидно, получив директивы из Парижа, выхлопотали ей паспорт и снабдили деньгами на дорогу. Потом о ней доходили из-за границы противоречивые, путаные слухи, выдуманные, впрочем, как вообще обо всех эмигрантах. То она вышла замуж за мелкобуржуазного француза и сделала даже двух детей, превратившись в семейную даму. То какой-то экзотический принц, прельстившись ею в ночном кабаре, женился на ней и увез на свой ‘дикарский остров’ где-то на Тихом океане, и Наташа теперь — королева нескольких тысяч дикарей. Особенно занятно было представлять ее в короне из перьев, с кольцом, продетым в носу, в бусах и листьях вокруг пояса, прыгающую под звуки тамтама через священные костры. Выходило — прямо идеал модных романов Поля Морана. Ее близкие знакомые, родные, ‘бывшие люди’, равнодушно смотревшие и ничего не делавшие, чтобы спасти ее, направить по другому, трудовому пути, легко доступному всякой живой, толковой женщине, захлебываясь от восторга, с уважением рассказывали о сделавшей ‘феерическую карьеру’ Наташе Поплавской’ (Серпинская Н. Флирт с жизнью. М. 2003. С. 222 — 223). Ср. также: ‘Писавшая дамские стишки и считавшая на этом основании себя поэтессой Наташа Поплавская была ‘королевой наркоманов’. (Ивнев Р. Жар прожитых лет. СПб. 2007. С. 303). Поплавская — адресат (‘Наташе Поплавской — расцветнице в песнях’) стихотворения В. Каменского ‘Печаль творит красоту’ (‘В шелестинности…’) (Каменский В. Звучаль веснеянки. Стихи. М. 1918. С. 52 — 53). Краткую биографическую справку см. также: Сто одна поэтесса Серебряного века. Антология. Сост. и биогр. статьи М. Л. Гаспаров, О. Б. Кушлина, Т. Л. Никольская. СПб. 2000. С. 175

³⁸ О Сергее В. Зарове известно не очень много. Участник ‘Живого альманаха’ 1918 г. (Крусанов. 2.1. 325 — 326) и нескольких других коллективных поэтических выступлений (Хроника. 1. Ук.), сотрудник журнала ‘Свободный час’ (1918), адресат стихотворения Шершеневича ‘Каталог образов’ (Шершеневич Вадим, имажинист. Лошадь как лошадь. Третья книга лирики. М. 1920. с. [26], этот факт означает, что В. А. Дроздков знает о нем все — но как спросить?), мельком упомянутый в мемуарах И. Грузинова (Мой век, мои друзья и подруги. М. 1990. С. 653). Стихи его печатались в ‘Поэзии большевистских дней’ (Берлин, 1921) и ‘Золотой кумирне’ (Ч. 1. Киев. 1921). Не исключено, что ему принадлежат несколько переводов Г. Додохяна, напечатанных в 1916 году в ‘Армянском вестнике’ (No 29) и ст-ние ‘Братьям армянам’ (Там же. No 6). В есенинских материалах его второй инициал обычно ‘А.’, но я склонен больше доверять авторам ‘Хроники’. В заметке 1918 года Каменский называет его среди тех, кто в Кафе поэтов ‘поет о вершинной юности’ (Каменский В. Кто мне нравится и что — противно // Газета футуристов. 1918. No 1. С. 2)

³⁹ Сведения о поэтессе Дакто (упоминаемой в этих же мемуарах несколькими страницами ниже) не разысканы, единственный ее текст, известный мне, — стихотворение ‘Я арена, я арена…’ в ‘Газете футуристов’ (1918. No 1. С. 2) подписан ‘Докто’.

⁴⁰ Александра Борисовича Кусикова (1896 — 1977) среди завсегдатаев кафе упоминает и Спасский

⁴¹ Василиск (Василий Иванович) Гнедов (1890 — 1978) участвовал в октябрьских боях в Москве и оттого был титулован в кафе поэтов Бурлюком как ‘генералиссимус русского футуризма’ (Color and rhyme. 1965/1966. No 60. С. 113). Ср.: ‘&lt,…&gt, скоро ушел в лучший мир и веселый, молодой поэт, белокурывй лохмач — Василиск Гнедов, психически заболевший от чрезмерной вдумчивости в тематику своей поэмы, под названием ‘Белое» (Климов А. М. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 6. Ед.хр. 13. Л. 10, примечательно, что в год, когда писались эти мемуары (1959), Гнедов был жив и здоров).

⁴² Сергей Эдуардович Рексин — поэт ‘презентист’ (позже — экспрессионист), участник альманаха ‘Явь’ (М. 1919), кружка ‘Зеленое яблоко’ (Хроника. 1. 112), подписавший среди прочих устав ‘Союза поэтов’). Он значится в списке членов Месткома писателей Москвы в 1926 г. (РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 4. Ед. хр. 106. Л. 21), в 1930-е работал журналистом (в частности, сохранилась его статья ‘Новейшие достижения в области энергетики. Современные турбогенераторы’ // РГАЛИ. Ф. 1563. Оп. 2. Ед. хр. 324).

⁴³ Сведения не разысканы

⁴⁴ Сведения не разысканы

⁴⁵ Наталья Петровна Кугушева ныне в рекомендациях не нуждается!

⁴⁶ Лев Исаакович Моносзон — поэт, примыкавший к имажинистам, вероятный первый муж второй жены Шершеневича Ю. С. Дижур (см.: Дроздков В. А. Книга Шершеневича ‘И так итог’ в свете его отношений с Юлией Дижур // Русский имажинизм. История. Теория. Практика. М. 2005. С. 329), автор книг ‘Сердце пудреное’ (М. 1917), ‘Эти дни’ (М. 1917), ‘Последняя нежность’ (М. 1918). В литературе регулярно идентифицируется с деятелем кино Львом Исааковичем Моносзоном (1886 — 1938, о нем см.: Янгиров Р. В кадре и за кадром // Диаспора. V. Новые материалы. Париж — СПб. С. 208 и сл.), что вызывает определенные сомнения. Я бы скорее предложил соотнести Моносзона-поэта с упоминающимся в делах иммиграционной службы США уроженцем России по имени Leon Monosson, родившимся, судя по заполненной им анкете на гражданство, 7 декабря 1897 года в Москве и умершим в 1967 году в Нью-Йорке. Профессию свою в анкетах он указывал то ‘издатель’, то ‘певец’, а на пароходе в 1941 году приплыл вместе с Марком Слонимом. По всей вероятности, он — сын ювелира Исаака Львовича Моносзона, поскольку именно его адрес (Мясницкая часть, Юшков пер., д. страхового об-ва ‘Россия’) указан в объявлении Л. И. Моносзона об организации кружка молодых писателей (не-футуристов) (Мысль. 1918. No 3. 15 февраля. С. 3). 28 декабря 1917 / 10 января 1918 Л. Моносзон читал в кафе поэтов доклад ‘Реформа любви’. Афиша предуведомляла: ‘В разговорах примут участие: Вл. Маяковский, киты мира: Вл. Королевич, Вл. Гольцшмидт и Н. Равич, поэтесса Н. Поплавская и желающие вниматели из пришедших’ (отсюда). Ср.: ‘&lt,…&gt, поэтов сменял иногда какой-нибудь молодой лектор-референт, вроде Льва Моносзона (где вы теперь?) предлагавш&lt,ий&gt, вниманию публики свой авторский труд — по Вейнингеру — на ‘актуальную’ тему — о ‘реформе любви» (Климов А. М. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 6. Ед.хр. 13. Л. 10)

⁴⁷ Это же обращение Маяковского к публике, но без финальной энергичной коды, приводит Спасский (http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0212.shtml)

⁴⁸ Про поэта Владимира (Влада) Королевича (наст. имя: Королев Владимир Владимирович, 1894 — 1969) есть статья в словаре ‘Русские писатели’, которую и рекомендую интересующимся. Стоит отметить, что именно его имеет в виду Спасский в этом эпизоде: ‘Лозунг ‘эстрада всем’ давал простор для всевозможных вылазок. Вот читает поэт, автор сборника, называвшегося ‘Сады дофина’. Сборник посвящен какому-то великому князю. Правда, наборщики отказались набрать титул. В посвящении значится только имя и отчество, но они расшифровываются легко. В одном из стихотворений некий маркиз возглашает с эшафота: ‘Проклятье черни’. Поэт картаво декламирует, перебирая янтарные четки’ (отсюда: http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0212.shtml). В 1918 году Королевич напечатал краткий мемуар о ‘кафе поэтов’, см.: Королевич Влад. Ярмарка поэзии. Московское carte-postale // Южный край (Харьков). 1918. 12 июля, републиковано: Толстая Елена. ‘Деготь или мед’. Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917 — 1923). М. 2006. С. 108 — 111, на этот источник мне указал высокочтимый gloomov. Ср. также: ‘А то был еще и такой поэт, как Влад Королевич, один из вечных студентов, искусно жонглировавший идеями монархических реставраций всех времен, вперед еще, до открытия кафе поэтов, договорившийся с нашим хозяином-иогом о специальном сооружении здесь для него отдельного ‘трона’ с подножием, откуда он мог бы произносить для народа свои смехотворные выдумки: затея, взбесившая, было, Маяковского. Этому некоронованному автору ‘Садов Дофина’ скоро пришлось проститься со своими лукавыми расчетами, покончив насовсем, к тому времени, с карьерой поэта, пустившего свои издания на более полезные цели бытового характера’ (Климов А. М. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 6. Ед.хр. 13. Л. 10 — 11)

⁴⁹ Федоров Василий Павлович (1883 — 1942) — поэт, автор рукописной книги ‘Мумии’ (М. 1921), недавно переизданной (М. 2001, Вступ. ст. В.А. Дроздкова, подг. текста Л.М. Турчинского), участник сборника ‘Сопо’ и Ордена дерзо-поэтов, адресат сомнительной эпиграммы Арго (‘Вот поэт Федоров Василий, / Оригинальный, как его фамилия’ // Ройзман Матвей. Все что помню о Есенине. М. 1973. С. 123), подробнее о нем см.: Дроздков В. ‘На плаху склонишься ты головой своей…’ (О поэте В. П. Федорове) // Новое литературное обозрение. 2002. No 56. С. 217

⁵⁰ См. выразительное описание кафе в автобиографическом романе Ивнева: Ивнев Рюрик. Богема. М. 2006. С. 79 — 85

⁵¹ О Любови Никитишне Столице (1884 — 1934) см.: Акимова М. В., Дворникова Л. Я. ‘Дионисов чудный дар’ // Лица. Биографический альманах. Вып. 7. М. — СПб. 1996. С. 5 — 55.

⁵² Панайотти (Панаиотти) Елизавета Андреевна — поэтесса, мельком появляющаяся в мемуарах Серпинской (‘нас с Панайотти, самых молоденьких, хорошеньких и неизвестных, обступили разные мальчики и девочки’ // Серпинская Н. Флирт с жизнью. М. 2003. С. 135), участница нескольких поэтических вечеров и альманаха ‘Избраннные поэзы для публичного чтения’ (М. 1918, ее ст-ние там посвящено Ф. Долидзе). Печаталась в журнале ‘Рампа и жизнь’ (1918. No 6/7. С. 10, 1918. No 17/18. С. 12), в августе 1919 года подала заявление с просьбой принять ее в группу ‘Литературное звено’ (РГАЛИ. Ф. 592. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 81). NB — не она ли — ‘Лиля Панайотти’, писавшая в 1916 году Д. Цензору (РГАЛИ. Ф. 543. Оп. 1. Ед. хр. 168)?

⁵³ Кларк Мария В. (по др. свед.: Николаевна) — участница поэтических вечеров, входила в группу ‘Литературный особняк’, печаталась в журнале ‘Творчество’ (1919. No 12. С. 20), альманахе ‘Избраннные поэзы для публичного чтения’ (М. 1918), знакомая Черубины де Габриак (см.: Черубина де Габриак. Исповедь. М. 1999. С. 309, 364, Агеева Л. Неразгаданная Черубина. Документальное повествование. М. 2006. С. 295, 303, напрасно вы будете искать ее фамилию в именном указателе к этой книге — ее там нет).

⁵⁴ Владычина Галина Леонидовна (1900—1970) — поэтесса и драматург, автор четырех книг детских стихов, участница нижегородского альманаха ‘Без муз’ (1918), сборника ‘Явь’ (М. 1919), киевской ‘Золотой кумирни’ (1921) и др.

⁵⁵ О лице, укрывшимся за этим именем, сведений у меня нет, но есть удивительное совпадение — несколько месяцев назад я купил экземпляр альманаха ‘Московский Парнас. Сборник второй’ (М. 1922) с инскриптом, адресованным ‘Ми-Ма-Ли’. Не исключена здесь ошибка чтения: вполне разборчивый почерк Захарова-Мэнского имеет сходные начертания в буквах ‘а’ и ‘и’, т.е. имя может читаться ‘Ми-ла-ли’ или ‘Ми-ла-ла’.

⁵⁶ Единственное свидетельство, убеждающее, что В. Леликов — не описка и не фантом — зафиксированный факт его участия в вечере ‘Поэзия’ 29 марта 1918 года в Доме союзов (Хроника.1.144).

⁵⁷ По другому этот эпизод вспоминает Спасский: »Однажды кафе посетил Игорь Северянин. &lt,…&gt, В военной гимнастерке, в солдатских сапогах, он прибыл обрюзглый и надменный. Его сопровождала жена — ‘тринадцатая и, значит, последняя’, заикающийся, взлохмаченный ученик, именовавшийся почему-то ‘Перунчиком’ &lt,П. Ларионов&gt,. И еще какие-то персонажи. Всю компанию усадили за столиком на эстраде. Маяковский поглядывал на них искоса. Однако решил использовать их визит. Он произнес полушутливую речь о том, что в квартире нужны и столовая, и спальня, и кабинет. Ссориться им нет причины. Так же дело обстоит и в поэзии. Для чего-нибудь годен и Северянин. Поэтому попросим Северянина почитать. Северянин пустил вперед Перунчика. Тот долго представлялся публике. Читал стихи Фофанова и Северянина, посвященные ему самому: ‘Я хочу, чтобы знала Россия, как тебя, мой Перунчик, люблю’. Меня одобрили два гениальные поэта’. — Все эти подпорки Перунчику не помогли. Опустившийся, диковатый и нетрезвый читал он неинтересно и вяло. Был пьян и сам Северянин. Мутно смотря поверх присутствующих в пространство, выпевал въевшийся в уши мотив. Казалось, он не воспринимает ничего, механически выбрасывая хлесткие фразы. Вдруг покачивался, будто вот упадет. И, не сказав ни слова прозой, выбрался из кафе со всей компанией’ (отсюда: http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0212.shtml). Вероятно, выступление состоялось между 28 ноября и 10 декабря 1917 года (крайние из известных дат московских гастролей Северянина). Следующий его приезд в Москву зафиксирован в конце февраля 1918 года, о чем ниже.

⁵⁸ Ср. в воспоминаниях Р. Якобсона: ‘Я с Эльзой Триоле слышал, как автор (Маяковский) читал ее (‘Оду революции’) вместе с ‘Нашим маршем’ с эстрады Кафе поэтов в декабре 1917 г.’ (отсюда: http://feb-web.ru/feb/mayakovsky/kmh-abc/Kmh-124-.htm).

⁵⁹ Гзовская Ольга Владимировна (1883 или 1884 — 1962) — актриса. В частности, она читала стихи Маяковского на вечере 1 мая 1918 года в кафе ‘Питтореск’ (Катанян В. А. Маяковский. Хроника жизни и деятельности. М. 1985. С. 145).

⁶⁰ Сведения не разысканы

⁶¹ Ср.: ‘Я ничем решительно не хочу обидеть Вл. Гольцшмидта. Охотно верю, что у него великолепные бицепсы и что он искренно мнит себя Иоканааном современности. Но когда на эстраде Кафе Поэтов показывается фигура велосипедного гонщика в оранжевой шелковой рубахе, я почему-то вспоминаю Чеховскую кафешантанную диву, у которой сын был околоточный надзиратель в Бельске. И мне становится грустно…’ (Нат Инбер &lt,Инбер Н. О.&gt, Кафэ поэтов // Театральная газета. 1917. No 51. 17 декабря. С. 9), ср. портрет неназванного Гольцшмидта в воспоминаниях Никулина: ‘Довольно красивый, развязный молодой человек, он выступал перед публикой в шелковой розовой тунике и с золотым обручем на лбу’ (Никулин Лев. Люди и странствия. Воспоминания и встречи. М. 1962. C. 56 — 57).

⁶² Книга стихов И. Эренбурга, вышедшая 28 января 1918 года (М. ‘Северные дни’).

⁶³ Странный союз энергичного прозаика Анатолия Павловича Каменского (1876 — 1941) с московскими авангардными поэтами в марте 1918 года будет запротоколирован в учредительных документах ‘Союза деятелей свободного искусства’ (Хроника.1.133), пока же это — одно из немногих свидетельств нарождающейся дружбы.

⁶⁴ Луначарский был в кафе 14 апреля 1918 года, на вечере, посвященном его закрытию. Газетный отчет о его визите и недружелюбной речи (Трам. А. В. Луначарский в ‘Кафе Поэтов’ // Фигаро. 1918. No 2. 15 (2) апреля. С. 2) приводит Крусанов (С. 321 — 322).

⁶⁵ Знаменитый впоследствии дистих был написан Маяковским осенью 1917 года и опубликован на обложке ‘журнала пролетарской сатиры’ ‘Соловей’ 24 декабря 1917 года (No 1).

⁶⁶ Обе — М. Изд. АСИС. &lt,1918&gt,

⁶⁷ Даниил Максимович Ратгауз в рекомендациях не нуждается!

⁶⁸ ‘Газета футуристов’ вышла 15 марта 1918 года (Хроника. 1. 129)

⁶⁹ В тот же день, 15 марта, Бурлюк прибил две картины к стене дома на Кузнецком мосту (они провисели там как минимум три года, см.: Крусанов. 318, 713), а Каменский расклеил ‘Декрет о заборной литературе, о росписи улиц, о балконах с музыкой, о карнавалах искусств’, см.: Каменский Василий. Степан Разин. Пушкин и Дантес. Художественная проза и мемуары. М. 1991. С. 628 — 630. Текст декрета и подробности: Каменский Василий. Путь энтузиаста. Автобиографическая книга. Пермь. 1968. С. 217 — 219.

⁷⁰ Кафе ‘Питтореск’ (Кузнецкий мост, д. 5) было открыто 30 января 1918 года в помещении бывшего магазина ‘Сен-Галли’ на деньги Н. Филиппова при участии Бурлюка и Каменского на фоне разногласий между ними и В. Гольцшмидтом, выкупившим у Н. Филиппова ‘Кафе поэтов’, ср.: ‘В ‘Кафе поэтов’ раскол среди ‘дредноутов’ футуризма. В кафе остаются только Вл. Маяковский и Вл. Гольцшмидт, два других ‘дредноута’ — Давид Бурлюк и Василий Каменский покидают кафе и переходят в открывающееся большое кафе ‘Питтореск’ (на Кузнецком мосту), которое обещает стать вторым оплотом московского футуризма’ (Хроника поэтической жизни // Мысль. 1918. No 3. 15 февраля. С. 3), подробности: Хроника.1.103, Крусанов. 323. Характерно сравнение двух кафе: ‘Кафе поэтов’, куда потянулись от скуки, с тайной мыслью посмеяться над забавным представлением (живой Маяковский, произносящий непечатные слова или Д. Бурлюк, поющий ‘беременного мужчину’, — это ли не острое зрелище?) оказалось далеко не тем гостеприимным и милым уголком, о котором грезит, в конце концов, всякий порядочный беженец: в ‘Кафе поэтов’ слишком уж нападают на буржуя, кушающего рябчика и жующего ананас!… И вот ‘буржуй’ сбежал от футуристов в ‘Кафе Питтореск». (Ю. С&lt,оболев&gt,. ‘Живые альманахи’ // Рампа и жизнь. 1918. No 11-12. С. 9), вопреки ощущениям мемуариста, заметка в ‘Газете футуристов’ была не столь уж апологетична, ср. финальный абзац: ‘А те — кто придут туда убедиться в сказанном — пусть не удивляются, что попадут как раз в пошло кабацкую атмосферу жалких мещан буржуев, развлекающихся низкопробными номерами’ (Газета футуристов. 1918. No 1. С. 2).

⁷¹ Имеется в виду отклик Маяковского на выход альманаха ‘Избранные поэзы для публичного чтения. Альманах Поэзоконцерт. М. 1918’: ‘Шесть тусклых строчил, возглавленные пресловутым ‘королем’ Северяниным, издали под этим названием сборник ананасных, фиалочных и ликерных отрыжек. Характерно, как из шутки поэтов — избрание короля — делается финансовое дело. Отсутствие цены на обложке — широкий простор спекуляции’ (отсюда: http://feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/msc/msc-010-.htm, впервые напечатано анонимно: Газета футуристов. 1918. No 1. С. 2)

⁷² Заметки о книге З. Гиппиус в единственном номере ‘Газеты футуристов’ помещено не было. Вполне вероятно, что ЗМ спутал Гиппиус с Цветаевой, которую в ‘Газете футуристов’ уничижительно цитирует Маяковский (указано высокочтимым n_bogomolov)

⁷³ Эту же декламацию (хотя и в другом кафе) вспоминает Т. Фохт-Ларионова:

‘В кафе ‘Домино’ предприниматель этого кофейного дела грузин Долидзе, видно ему лавры читающих не давали покоя, начал читать Игоря Северянина. Читал он так:

Это было у морра,

Где волна бирузова и т. д.

Это было очень смешно, но… он был наш хозяин’ (отсюда: http://feb-web.ru/feb/rosarc/rab/rab-643-.htm)

⁷⁴ Александра Михайловна Коллонтай (1872 — 1952), Григорий Спиридонович Петров (1866 — 1925), Епископ Антонин (в миру: Грановский Александр Андреевич, 1865 — 1927), Петр Семенович Коган (1872 — 1932). Последний в качестве лектора вошел в пословицы, ср. в ‘Романе без вранья’ Мариенгофа: ‘Когда с эстрады кафе профессор Петр Семенович Коган читал двухчасовые доклады о революционной поэзии, убаюкивая бледнолицых барышень в белых из марли фартучках, вихрастых широкоглазых красноармейцев и грустных их дам с обезлюдевшей к этому часу Тверской, когда соловели даже веселые забористые надписи на стенах кафе и подвешенный к потолку рыжий дырявый сапог Василия Каменского,— тогда сам Афанасий Степанович Нестеренко подходил к нам и, положив свою львиную лапу на плечо, спрашивал: Как вы думаете, товарищ поэт, кто у нас сегодня докладчик?’ (отсюда: http://www.classic-book.ru/lib/sb/book/943/page/10).

⁷⁵ Объявления-анонсы гласили:

‘В Б. аудит. Полит.муз. в субб., 30 дек., в 7 ч. веч., состоится

ЕЛКА ФУТУРИСТОВ,

С участ. Давида Бурлюка, Владимира Гольцшмидта, Василия Каменского, Владимира Маяковского и др. Вакханалия. Стихи. Речи. Парадоксы. Открытия. Возможности. Качания. Предсказания. Рычания. Хохот. Жел.прин.уч.в украш.елки фут.приг.за 1 ч. с собств.игруш. Бил.прод.у швейц. Полит.муз.и в маг.Вольфа’ (Русские ведомости. 1917. No 275. 24 декабря (6 января). С. 1)

⁷⁶ Ср. в письме Маяковского к Л. Ю. Брик: ‘Я развыступался. Была ‘Елка футуристов’ в Политехническом. Народищу было, как на советской демонстрации. К началу вечера выяснилось, что из 4-х объявленных на афише не будет Бурлюка, Каменского, а Гольцшмидт отказывается. Вертел ручку сам. Жутко вспомнить’ (Литературное наследство. Т. 65. Новое о Маяковском. М. 1958. С. 106).

⁷⁷ Ср. в воспоминаниях Аристарха Климова: ‘На дворе морозило, а здесь было жарко, как в бане. Первое, на что обращалось жадное внимание гостей, была, разумеется, елка, свежая и душистая, она была убрана одними картонными шишами, выглядывая из здоровенных розовых кулаков, они весьма красноречиво говорили о новой затее футуристов, инициатором которой и ближайшим участником выполнения этой идеи был сам Маяковский, нужно было видеть, с каким злорадным удовольствием в глазах он вырезал и развешивал эти символические картонажи с фигами’ (Воспоминания о В. В. Маяковском). Публикация Н. И. Аброскиной // Встречи с прошлым. Выпуск 7. М. 1990. С. 329), ср.: ‘Потом елка футуристов, украшенная кукишами на кончиках веток, и наверху было ‘облако в штанах» (письмо О. В, Маяковской А. А. Маяковской 18 сентября 1930 г. — Маяковская О. В. Из писем // ВЛ. 1987. No 1. С. 171).

⁷⁸ 14 февраля — по старому стилю, по новому — 27-го.

⁷⁹ Газетное объявление о предстоящем мероприятии выглядело так:

‘В среду, 14 (27) февраля, в Б. аудитории Политехн. музея, в 6 Ґ час.веч. состоится ИЗБРАНИЕ КОРОЛЯ ПОЭТОВ на 1918 год и кандидата короля.

Поэты!

Учредительный трибунал созывает всех вас состязаться за звание короля поэзии.

Звание короля будет присуждено публикой всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.

Всех поэтов, желающих принять участие на &lt,так&gt, великом грандиозном празднике поэтов просят записываться в кассе Полит.музея до 12 февраля.

Стихотворения неявившихся поэтов будут прочитаны артистами.

Желающих из публики прочесть стихотворения любимых поэтов просят записываться в кассе Полит. Музея до 11 февраля.

Результаты выборов будут объявлены немедленно в аудитории и всенародно на улицах.

Порядок вечера:

1. Вступительное слово учредителей трибунала.

2. Избрание из публики председателя и выборной комиссии.

3. Чтение стихов всех конкурирующих поэтов.

4. Баллотирование и избрание короля и кандидата.

5. Чествование и увенчание мантией и венком ‘короля’ и кандидата.

Билеты заблаговременно можно получать в кассе Политехн.музея, Луб.площадь, с 12 ч.дня. Подробности в программах’ (Вперед! 1918. No 24. 15 (2) февраля. С. 1, тот же текст: Русские ведомости. 1918. No 23. 15 (2) февраля. С. 6, Там же. No 28. 22 (9) февраля. С. 2)

⁸⁰ Мемуарист явно пользуется печатной программой вечера. Привожу ее полностью по экземпляру ГЛМ: ‘Отделение первое: Вступительное слово учредителей трибунала, избрание из публики председателя и выборной комиссии. Артистка Наталия Поплавская прочтёт стихотворения Ив&lt,ана&gt, Алек&lt,сеевича&gt, Бунина и Валерия Брюсова. Лев Никулин прочтёт стихотворения Ф. Сологуба. Артистка Н.А. Нолле прочтёт стихотворения Ахматовой и А. Блока. К.Д. Бальмонт. Игорь Северянин. Василий Каменский. Давид Бурлюк. Владимир Маяковский. Антракт 10 минут. Артист Раневский прочтёт стихи Королевича. Лев Никулин. Елизавета Панайотти. Стефан Скушко &lt,правильно: Окушко&gt,. Морозов Евгений. Василий Фёдоров. Мария Кларк. Семён Симаков. Михаил Лисин. Елена Ярусова. Скала Дон-Бравино. Поляков. Константин Дуглас. Виктор Мюр. Владимир Никулин. Николай Куршин. Алексей Ефременков. Антракт 10 минут. Подача избирательных карточек. Подсчёт голосов. Избирание и чествование Короля поэтов.’ (Отсюда: http://www.lgz.ru/article/3298/)

⁸¹ Никулин Лев Вениаминович (Лев Владимирович Ольконицкий, 1891-1967) — прозаик и мемуарист. Газетный хроникер, описывая состязание, говорит: ‘Первым из поэтов выступил Л. Никулин, прочитавший отрывок из поэмы ‘Павел I’ (П. Е. ‘Спекуляция на поэтах’ (Выбор короля поэтов) // Раннее утро. 1918. No 31. 28 (15) . февраля. С. 4)

⁸² Нолле (Нолле-Коган, Коган) Надежда Александровна (1888 — 1966) — жена П. С. Когана, переводчица, мемуаристка. Контекст ее выступления со стихами Блока см.: Письма Блока к Н. А. Нолле-Коган и воспоминания Н. А. Нолле-Коган о Блоке. Ступ. ст., публ. и комментарии Л. Н. Кувановой // ЛН. Т. 92. Кн. 2. М. 1981. С. 324 — 365.

⁸³ Раневский Борис Францевич — актер

⁸⁴ Окушко Стефан Викентьевич (1891 — 1948). Автор книги ‘Орбита сердца. Двенадцать сказок на кружевном циферблате судьбы’ (Рис. С. И. Пейча. М. 1925). Характерно изумление А. Тарасенкова при известии о существовании этого автора: ‘Окушко?! По-моему такого вообще нет… Нет, в дезидерате не значится и в картотеке нет. Ты что-нибудь путаешь’ (Белкина М. Главная книга // Новый мир. 1966. No 11. С. 205). Годы жизни установлены по: Круговая чаша. Русская поэзия ‘серебряного века’. Конец XIX — первая треть ХХ в. Антология. Сост. В. В. Кудрявцев. Том третий. Рудня — Смоленск. ‘Мнемозина’. 2005. С. 103. По данным Виктора Васильевича Кудрявцева, которому большое спасибо, Стефан Окушко в послереволюционные годы занимал крупную должность в одном из ответвлений репрессивных органов, служил в Сибири. Его вторая подготовленная к печати книга стихов так и не была выпущена.

⁸⁵ Достоверных данных о нем у меня нет, а фамилия слишком распространенная, чтобы строить предположения. Можно отметить, что в словаре Масанова зафиксирован ‘Евг. Морозов, поэт’ с публикациями в 1882 и 1903 году, в 1965 году в газете ‘Труд’ вышла заметка ‘Стихи Евгения Морозова’ с предисловием Л. Озерова (Труд. 1965. 23 сентября)

⁸⁶ Вероятно, это тот человек, о котором в газетном отчете сказано: ‘Патологическим ясновидением были овеяны поэмы слепого поэта Семена Симонова ‘Свет’ и ‘Дитя тьмы» (Литературный ‘конвент’ // Наше время. 1918. No 37. 28 (15) февраля. С. 2). В мемуарах о Москве 1920-х иногда упоминается незрячий стихотворец, ср.: ‘В Газетном переулке, в дерюге, в черных очках, стоял скелетообразный человек с белой лентой на груди. ‘Я — слепой поэт’, — гласила надпись’ (Ройзман Матвей. Все, что помню о Есенине. М. 1973. С. 33).

⁸⁷ Данными про Михаила Лисина я не располагаю

⁸⁸ Скорее всего, это та же Елена Ярусова, которая в 1920-е годы эпизодически печатала стихи в рижской газете ‘Слово’ (см.: Газета ‘Слово’. 1925 — 1929. Роспись. Составил Ю. Абызов. Рига. 2003. С. 39, 44), вероятно, она же — неблизкая знакомая Ремизова (сохранились ее инскрипты ему на фотографиях, сделанные в 1926 году: РГАЛИ. Ф. 420. Оп. 2. Ед. хр. 51. Л. 174), можно осторожно идентифицировать ее со студенткой Строгановского училища Еленой Сергеевной Ярусовой (личное дело 1911 года см.: РГАЛИ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 10559, впрочем, имя ее отсутствует там, где, кажется, должно значиться: Исаев П. Н. Строгановка. Императорское Строгановское Центральное художественно-промышленное училище. 1825 — 1918. Биографический словарь. Том 2. М. 2007).

⁸⁹ Скала дон Бравино (о котором ниже будет еще фрагмент воспоминаний) — поэт, участник сборника ‘Солнечный путь’ (Кисловодск. 1921). Хроникер в отчете об избрании короля поэтов особо отмечал ‘суровую негу стиха испанского поэта Скала Дон-Бравино’ (Литературный ‘конвент’ // Наше время. 1918. No 37. 28 (15) февраля. С. 2). Возможно, это одно лицо с героем Гражданской войны по фамилии ‘Дон Бравино’, биография которого в кратком очерке выглядит так: он приехал в Москву в середине 1910-х годов из испанской Гранады, учился в Москве, вступил в Красную гвардию 25 октября 1917 г., участвовал в уличных боях в Москве в начале ноября 1917 г., впоследствии — воевал на Южном фронте. После окончания гражданской войны жил в Москве, работал на речном транспорте, после в 1-м ГПЗ (см.: Копылов В. Р. Октябрь в Москве и зарубежные интернационалисты. М. 1988. С. 75, 83, 99, 133 — 134, 157).

⁹⁰ Сведения не разысканы

⁹¹ Сведения не разысканы

⁹² По всей вероятности, это поэт Виктор Карлович Мюр (1852-1920).

⁹³ Сведения не разысканы. Маловероятно, чтобы это был Владимир Андреевич Никулин, автор реприз для цирка, работавший в 1920-е годы корреспондентом ‘Гудка’ и ‘Известий’. В РГАЛИ в фонде Льва Никулина хранится письмо, атрибутированное хранителями ‘Владимиру Никулину, брату’ (Ф. 350. Оп. 1. Ед. хр. 228) — но я не очень понимаю, каким образом фамилия, взятая псевдонимом, может разойтись по семье.

⁹⁴ Сведения не разысканы

⁹⁵ Ефременков Алексей Александрович (1888—1961) — поэт, автор книг ‘Florilegium’ (М. 1913) и ‘Зелье земли’ (М.1918), впоследствии — композитор и музыкант.

⁹⁶ Пашуканис Викентий Викентьевич (1879 — 1920) — издатель и поэт.

⁹⁷ Неожиданный итог состязания болезненно уязвил футуристов — устроителей и болельщиков. Ср.: ‘Негодование футуристов граничило с исступлением. Маяковский обиженно заявил, что он снимает свою кандидатуру в короли, а Давид Бурлюк объявил выборы неправильными, литературный конвент не соответствующим своему назначению, и предложил в ближайшее время назначить переизбрание короля поэтов’ (Литературный ‘конвент’ // Наше время. 1918. No 37. 28 (15) февраля. С. 2), ‘Часть аудитории, желавшая видеть на престоле г. Маяковского, еще долго, после избрания Северянина, продолжала шуметь и нехорошо ‘выражаться’ по адресу нового короля и его верноподданных’ (Дон Аминадо. Король и принц // Рампа и жизнь. 1918. No 10. С. 9 — 10), ‘Выступление Маяковского сопровождалось, как всегда, скандалом и криками. Ослепленный желанием попасть в короли, он несколько раз вскакивал на стол и, стараясь перекричать негодующие голоса, отчаянно размахивал руками, сжатыми в кулаки’ (П. Е. ‘Спекуляция на поэтах’ (Выбор короля поэтов) // Раннее утро. 1918. No 31. 28 (15) . февраля. С. 4). Впоследствии в мемуарах неоднократно обсуждались версии о подтасовке итогов голосования (подробности: Крусанов. С. 311). По другой версии, соревнующиеся заранее договорились: ‘Ему &lt,Северянину&gt, — лавровый венок, а нам — Маяковскому, мне, Бурлюку — деньги. А сбор был огромный!’ (слова Каменского в передаче Р. Симонова. — Симонов Р. &lt,В Политехническом музее&gt, // Игорь Северянин глазами современников. СПб. 2009. С. 195).

⁹⁸ Эта знаменитая анкета недавно обсуждалась, например, здесь: http://www.openspace.ru/literature/projects/176/details/11882/.

⁹⁹ Первая книга Северянина (‘Гибель ‘Рюрика») была напечатана в 1904 г., прославившему автора ‘Громокипящему кубку’ предшествовало 35 поэтических сборников, выпущенных в большинстве своем тиражом по 100 экземпляров.

¹⁰⁰ Точное название: ‘Избранные поэзы для публичного чтения. Альманах Поэзоконцерт. М. 1918’ (На обл.: Король поэтов Игорь Северянин. Поэзоконцерт. 1918 г.). Помещены стихотвореняи Северянина, Л. Никулина, П. Ларионова, Е. Панаиотти, М. Кларк, К. Халафова. Халафов Константин Константинович (1902-1969) — русско-французско-австралийский поэт и музыкант, инженер-строитель, музыковед, орнитолог, участник Белой армии.

¹⁰¹ ‘Маскарад у футуристов’ состоялся 3 марта 1918 года. Накануне в газетах было напечатано объявление: ‘Кафе поэтов! Уг. Тверской и Настасьинского пер., д. 1/52. Ежедн. выступление футуристов Гольцшмидта, Бурлюка, В. Каменского. Эстрада всем! Программа с 9 ч. до 1 ночи, ужины после театра. В воскресенье, 18/3 февраля &lt,/марта&gt,, маскарад у футуристов’ (Новый путь. 1918. No 2. 3 марта. С. 1, Наше время. 1918. No 38. 16 февраля (3 марта). С. 4).

¹⁰² Точнее — ‘Борьба поэтов за кубок поэзии’. Объявление (‘Сегодня, 17/2 февраля борьба поэтов за кубок поэзии’) см.: Наше время. 1918. No 39. 2 марта. С. 4, мероприятие состоялось в тот же день.

¹⁰³ Тиванов С. — известен как участник ‘Вечера поэтов’ в Малом зале Московской консерватории 1 марта 1918 года (Хроника. 1. 212, Крусанов. 325 — 326). Вероятно, именно ему адресован инскрипт Маяковского ‘Тиванову Маяковский. Ка. П.’ (Немирова М. А. Инскрипт Маяковского // Маяковский продолжается. Сборник научных статей и публикаций архивных материалов к 110-летию со дня рождения В.В. Маяковского. М. 2003. С. 14), здесь же высказывается гипотеза, что ‘Ка. П.’ означает ‘Ка&lt,к&gt, П&lt,ароль&gt,’ — я бы все-таки предположил, что это ‘Ка&lt,фе&gt, П&lt,оэтов&gt,’. Некий Сергей Тиванов выступал в середине 1910-х годов со статьями на литературные темы в ‘Саратовском вестнике’.

¹⁰⁴ Дуров Владимир Леонидович (1863 — 1934) — знаменитый клоун и дрессировщик, он же (вместе с П. Коганом) судил ‘Избрание короля поэтов’ 27 февраля.

¹⁰⁵ В фонде Северянина в РГАЛИ (Ф. 1152. Оп. 1. Ед. хр. 38) хранятся вырезки из неизвестных изданий с переводами его стихов на испанский, выполненными человеком по фамилии ‘Вильярдо’: это единственные доступные мне данные об этом авторе.

¹⁰⁶ Вероятно, это загадочный В. Лавров, упомянутый выше — сведениями о нем я не располагаю

¹⁰⁷ Сидоров (Сидоров-Окский) Гурий Александрович (1899 — 1967) — поэт и драматург.

¹⁰⁸ ‘Музыкальная табакерка’ (Петровка, 5) — кафе-кабаре, открытое в конце февраля 1918 года.

¹⁰⁹ ‘Фонарь’ — ‘Газета патриотическая, но отнюдь не контрреволюционная. Орган беспартийной и независимой мысли’ — издавалась в Москве с 14 сентября 1917 по 25 марта 1918 года. Несмотря на умиротворяющий подзаголовок, к большевикам газета была отнюдь не расположена. Вероятно, Захаров-Мэнский не упускал из вида, что в ней непродолжительное время печатались и Н. А. Равич (в частности, рецензию на книгу Н. Поплавской в No 1 за 1917 год), и Гурий Сидоров.

¹¹⁰ Единственный номер газеты ‘Крик народа’ вышел 18 февраля 1918 года (Газеты СССР 1917 — 1960. Библиографический справочник. Т. 1. М. 1970. С. 33).

¹¹¹ Мне эту книгу разыскать не удалось

¹¹² О хитросплетениях группы экспрессионистов и участия в ней Гурия Сидорова см.: Крусанов. 405 — 409, Русский экспрессионизм. Теория. История. Практика. М. 2005

^112a Если бы это не было нужно для датировки мемуаров, я бы избавил вас от этой информации, но: Серпуховская газета ‘Коммунист’ издавалась с 7 февраля 1919 г. по 13 января 1922 г., а позже, возобновившись, временно сменила название на ‘Набат’.

(конец)

Воспоминания Н. Н. Захарова-Мэнского

Как поэты вышли на улицу. 1ая часть

Примечания(lucas_v_leyden)

Читайте также:

Примечания
(lucas_v_leyden)