————-
————-
————
————
————
————
————
————
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Воспоминания тайной монахини, Васильева З. С., Год: 1980
Время на прочтение: 11 минут(ы)
———————
Отрывок из воспоминаний Зинаиды Сергеевны Васильевой (в постриге монахиня Анна, 1910-2002) о её сестре Екатерине — монахине Михее (1906-1977) публикуется впервые по авторизованной машинописи с рукописной правкой из семейного архива. Материал подготовил С. В. Чертков.
———————
Родители наши были верующими людьми 1. Отец наш всегда жил духовной жизнью. Очень любил Церковь. Часто ходил в церковь, посещал архиерейские службы, был в курсе всех церковных событий того времени. У него долгое время сохранялась коллекция фотографий всех архиереев и других служителей Церкви. Нам — своим детям — он тоже стремился передать веру в Бога и любовь к Церкви. Большая благодарность ему за это…
Житейским он мало интересовался, а всегда поднимал вопросы философского характера: о смысле жизни, о познании Бога, о назначении человека, о вечной жизни. У него была собрана большая библиотека, среди которой было много книг духовного содержания, он очень много читал и привлекал нас к этому…
Мама наша, в противоположность ему, была тихой и кроткой, но слова её всегда действовали на наши души. Например: наступает Великий Пост, надо идти исповедоваться к приходскому священнику в церковь ‘Никиты мученика’, которая была нашим приходом. Бывало, скажешь: ‘Мама, я не хочу идти исповедоваться’, а она только ответит: ‘Ну, как хочешь’. И после этих слов непременно соберёшься и идёшь исповедоваться.
…Катя росла серьёзной девочкой, учась в школе, она не находила себе удовлетворения, часто мучилась тем, что не находила там того, чего искала её душа. Ещё тогда её занимали вопросы о смысле жизни, о Боге, о втором пришествии Спасителя. Иногда, приходя домой, она даже плакала и делилась с мамой своими переживаниями… Уже после их смерти мы нашли среди бумаг расписку ещё девочки Кати, в которой было написано, что она никогда не пойдёт замуж, а будет всегда с мамой.
Ещё вспоминается, как в один из альбомов сестры Нюры 2 она написала такое стихотворение:
Не я виной тому, что мир ваш — мир цепей,
И душен мне и тесен,
Что я иного жду от мира и людей.
Это стихотворение характеризует её душу — ищущую и глубокую.
Настал 1925 год. Катя любила вспоминать, как в один из вечеров наступившего нового года пришёл домой из церкви папа и сказал, что вернулся из ссылки прекрасный проповедник и знаменитый оратор отец Валентин Свенцицкий, который по средам после службы и чтения акафиста Спасителю говорит проповеди в церкви священномученика Панкратия, в Панкратьевском переулке около Сухаревой башни. ‘Вот пошли бы послушать’, — сказал папа. На эти слова Катя, обратившись к маме, сказала: ‘Мама, пойдём’. — ‘Пойдём’, — ответила мама. И вот 15 января, в день памяти преп. Серафима, мама с Катей отправились в церковь священномученика Панкратия на беседу о. Валентина ‘О преп. Серафиме’. С ними пошёл и папа. Эту первую встречу с о. Валентином Катя описывает в своём стихотворении, которое она написала через 50 лет.
Был вечер снежный, но очень тихий,
Таинственно вещавший путь,
Открывший сердцу Свет Великий,
Сказавши, что есть жизни суть…
С этого вечера жизнь изменилась. В церковь св. муч. Панкратия на беседы о. Валентина и вообще на все церковные службы стали ходить мама с Катей, потом к ним присоединилась няня 3, а с осени и я с Нюрочкой. Няня даже стала петь в хору. У неё был небольшой, но очень приятный голосок, и её там все очень полюбили. Когда я стала ходить на эти беседы, то мама, Катя и няня уже были духовными детьми о. Валентина, исповедовались у него и причащались часто: каждую субботу исповедовались и в воскресенье причащались. Со временем я стала ходить также. Сейчас так интересно вспоминать, как по вечерам в субботу за всенощной, после чтения шестопсалмия, о. Валентин обычно говорил проповедь, а потом, при пении ‘Хвалите имя Господне’, шёл исповедовать. Исповедь шла позади, в левом приделе. О. Валентин вёл только индивидуальную исповедь. Он был страстный противник общей исповеди и даже написал митрополиту Сергию ходатайство о прекращении в храмах общей исповеди. На это был получен положительный ответ с постановлением отмены общей исповеди, но всё же в жизни это постановление не привилось. На исповедь к о. Валентину ходило не так-то уж много народу, и все друг друга знали, занимали очередь. Так и видится сейчас, как стоят мама, Катя, няня и другие. Я замечала, что с Катей о. Валентин занимался очень подолгу, вообще оказывал ей внимание, а Катя, в свою очередь, писала целыми тетрадями, наверное, свои мысли или дневники, а потом отдавала ему. Отдавала не во время исповеди, а когда подходила к нему под благословение, когда он уходил из храма. Он всегда с любовью брал эти тетради и клал их в свою папку.
Я не берусь сейчас описывать всю идеологию о. Валентина. Могу только сказать, что проповеди о. Валентина производили всегда очень большое впечатление и остались в памяти на всю жизнь. Например, такие слова, что ждёт нас жизнь вечная, что земная жизнь есть подготовка к вечности, что нельзя служить двум господам — Богу и маммоне 4, что смысл жизни нашей есть служение Богу и любовь к Нему 5, что, по словам преп. Серафима, цель жизни христианской есть стяжание Святого Духа, что мы должны оцерковлять нашу жизнь и здесь так нужна нам молитва, соблюдение постов, охранение себя от мира, что на пути духовной жизни нам необходимо иметь духовного отца.
Основная его идея была ‘монастырь в миру’. Ес ли разрушились монастырские стены, то это не значит, что исчезло монашество, говорил он. О. Валентин не делал резкого разграничения между монашеством и не-монашеством, но он говорил, что настало сейчас такое время, когда христианская жизнь как бы возвращается ко времени первых веков, когда не было монастырей.
В своих ‘Диалогах’ о. Валентин приводит слова св. Иоанна Златоуста: ‘Мы должны искать пустынножительство не только в каких-либо местах, но и в самом произволении, и прежде всего другого — душу свою ввести в самую необитаемую пустыню’.
Дальше о. Валентин добавляет, что ‘вот эта внутренняя пустыня и будет основанием монастыря в миру. Не монахи, а все верующие будут уходить в эту пустыню. Не монахи, а все верующие встанут на путь послушания и духовной жизни. Вновь, как в апостольский век, Церковь внутренне оградит себя от мира и противопоставит себя ему. Встанут невидимые стены, которые прочнее, чем каменные, оградят святую Церковь от мира, лежащего во зле. Эти стены воздвигнет молитва, пост, послушание, бесстрастие и подвиг’ 6.
Батюшка о. Валентин по воскресным дням всегда говорил проповедь на Евангельское чтение. Во время причастного стиха выходил на солею и сейчас, столько лет прошло, а так и слышатся его слова: ‘Вышел сеятель сеять семя’… или ‘Много званых, но мало избранных’, или, разбирая притчу о богаче, заканчивает проповедь словами: ‘Кто же безумец?’ 7
Вечная ему память! Многих он привёл к Богу, сначала немного людей ходило, а потом целые очереди тянулись к нему на исповедь. Много было молодых, много и старых. О. Валентин много сам пережил, путь его был сложным и трудным. Он был светским человеком, занимался философией, участвовал в кружках, горячо протестовал против холодности и равнодушия, которое встречал в государственной жизни и в церковной. До революции написал книгу ‘Второе распятие Христа’, за что был судим. В 1917 году принял священство в Петрограде, в Ивановском монастыре в день Рождества Богородицы. Он был духовным сыном оптинского старца о. Анатолия. О. Валентин обладал глубоким пониманием душ человеческих, всегда им сострадал и выводил из отчаянных состояний. Помню, как один больной старик спрашивал, может ли он спастись, если он всю жизнь прожил без Бога. О. Валентин, ободряя и утешая его, отвечал: ‘Никогда не поздно каяться’.
Как-то в одно из воскресений в церкви св. Панкратия мы шли к причастию. Подходя уже близко к чаше, я почему-то оглянулась назад и увидела Катю, идущую недалеко от меня. Не могу передать, какое у неё было тогда необыкновенно хорошее выражение лица и глаз. Я запомнила его на всю жизнь, а тогда просто остолбенела.
Вся жизнь Кати как-то очень изменилась. Она в тот период кончала школу, но она уже не расстраивалась школьными неприятностями, в ней появилась какая-то внутренняя целеустремлённость и спокойствие. Она стала читать очень много книг, даже философского содержания, напр. Владимира Соловьёва. Окончив школу, она не колебалась, не стала стремиться получить высшее образование, а пошла работать. Первая её работа была в биохимической лаборатории института физкультуры, в Гороховском переулке. Мне кажется, что такой выбор произошёл оттого, что, работая, у неё больше оставалось времени для посещения церкви и чтения книг. Я думаю, что именно с этого времени она посвятила свою жизнь на служение Богу и людям. Много позднее она любила повторять такие слова: ‘Надо прежде всего полюбить Бога, а в Боге полюбишь и всех людей’. С этого времени Катя для меня стала большим авторитетом, и я старалась следовать за ней.
Настало лето 1926 года. О. Валентин стал организовывать поездку в Саров. Конечно, нам тоже захотелось поехать. И вот Катя, няня и я собрались примкнуть к паломникам. Поездка наша вызвала большое волнение и беспокойство со стороны отца, он никак не хотел отпускать нас, и только уговоры мамы и, отчасти, няни могли его склонить на разрешение. Было ещё очень трудно с деньгами, т. к. нужны были деньги на билеты, а денег не было. И вот Катя договорилась в школе, где она училась, о работе — печатать какие-то бумаги на ротаторе. Работа была физически трудной для неё, но она усердно трудилась. Таким образом деньги были получены, и мы смогли поехать, ещё помогла няня своими небольшими сбережениями. Отец Валентин говорил няне: ‘Очень мне хочется, чтобы поехали ваши девочки, это будет хорошим фундаментом в их дальнейшей жизни’.
Собралось нас человек 60-70. Доехали до г. Арзамас, а до монастыря надо было ещё идти 60 верст. Наняли несколько подвод для престарелых и больных, а остальные шли пешком. Было очень жарко. О. Валентин в белой рясе и чёрной скуфейке, с посохом в руках, шёл не спеша, а остальные тянулись за ним. Отца Валентина сопровождал его близкий духовный сын Владимир Александрович со своим семилетним сыном — Женей. Владимир Александрович впоследствии принял сан священника, и со временем Женя тоже стал священником в Ленинграде. По дороге в монастырь часто служили молебны, пели молитвы и особенно часто пели тропарь преп. Серафиму. В монастыре пробыли несколько дней, жили в гостинице на 2-м этаже, в гостинице же исповедовались у о. Валентина (помню, как очередь тянулась по лестнице со второго на первый этаж). Причащались за ранней литургией, а перед этим ходили к утрени, к двум часам ночи. В главном соборе прикладывались к мощам преп. Серафима, ходили в дальнюю и ближнюю пустыни, купались в источнике, прикладывались к камню, на котором молился преп. Серафим. Потом пошли в Дивеево, там пробыли дня два-три. Ходили по канавке, прикладывались ко всем святыням. Ввиду приезда о. Валентина дивеевские монахини пели нам акафист преп. Серафиму на ‘дивеевские распевы’. Впечатление осталось незабываемое. Здесь о. Валентин побывал у блаженной (или юродивой) Марии Ивановны 8. Она не всех принимала, а некоторых встречала даже сурово, но о. Валентина встретила хорошо и ласково.
В ответ на его вопрос, переходить ли ему в церковь ‘Никола Большой Крест’, она сказала: ‘Иди обязательно в Большой Крест, но будет тебе и большой крест’.
Мы все недоумевали, что бы это значило, все думали, что что-то тяжёлое ждёт о. Валентина, и, конечно, все переживали за него.
Пришло распоряжение митр. Сергия назначить о. Валентина настоятелем этого храма, и о. Валентин после поездки в Саров решил перейти в эту церковь. Церковь ‘Никола Большой Крест’ находилась на Ильинке, около Китайской стены, недалеко от башни с часами. К сожалению, она не сохранилась, её сломали, и теперь на этом месте растёт трава. Церковь же эта была очень красивой, старинной, с синими куполами и с золотыми звёздами на них. Внутри её находился замечательно красивый крест со множеством мощей святых. Перед крестом постоянно горела красная лампада. Церковь имела ещё ту особенность, что она находилась на возвышенном месте и вход в неё был по очень узкой каменной лестнице. Лестница же была довольно длинной, и когда по ней поднимался народ, было очень всё заметно, что в то время было даже и опасно…
В церкви было два придела — правый и левый. Правый — в честь Успения Божией матери, а левый — в честь святителя Николая. Между ними была арка — проход. Служба большей частью шла в правом приделе, а левый служил как бы для уединённой молитвы, или, как мы его называли, для ‘пещерников’. Катя стояла большей частью при входе в левый придел (около арки) или в глубине его.
О. Валентин организовал прекрасное богослужение с хорошим регентом хора и с хорошим чтением. Около о. Валентина организовалась из его духовных детей небольшая общинка.
Запомнились две особые службы: молебен перед иконой Божией Матери ‘Всех скорбящих Радосте’ — по субботам перед всенощной, и по воскресным дням — вечерня с акафистом Кресту Христову. После чтения акафиста о. Валентин сам читал вечерние молитвы. Это было очень уютно. В другие дни продолжались беседы о. Валентина и проповеди, объяснялся чин литургии. Мы все это очень полюбили. Ходили большей частью Катя, няня и я, иногда вместе, иногда и по отдельности. Мама стала ходить реже, но по субботам и воскресным дням всегда ходила, дело в том, что стал очень волноваться папа. Он очень боялся за нас и иногда просто протестовал против нашего хождения в церковь Николы Большой Крест и против постов. Надо сказать, что это было очень тяжело. Домашняя жизнь стала нелёгкой. Иногда вспыхивали просто скандалы. Мы не могли отступить от принятого решения идти таким путём, какой выбрали, а папа боялся, что мы ‘впадём в прелесть’, поэтому столкновения были постоянные и очень сильные. Катя всё это очень переживала, я бы сказала, даже трагично переживала. Все удары падали большей частью на неё, я же была за её спиной. Ещё доставалось маме и няне.
В 1927 году мы собрались на летнее время выехать за город, в Пушкино, вблизи Акуловой горы. Нас пригласил туда поехать брат о. Валентина — Борис Павлович, мы совместно сняли дачу… Помнится мне, что в то время Катя прочитала, наверное, все пять томов ‘Добротолюбия’. Она делала из этих книг много выписок…
В течение лета, по субботам мы с Катей отправлялись в Москву. Приезжали в церковь на акафист перед иконой Божией Матери ‘Всех скорбящих Радосте’, оставались на всенощную и утром в воскресенье шли к литургии. После возвращались обратно на дачу. Это, конечно, вызывало и разговоры, и недовольство, и удивление, но Катя была тверда, а кроме того, перед авторитетом о. Валентина, который нас благословлял на это, никто не мог сильно возражать.
Знакомство с семьёй Бориса Павловича у нас сохранилось на всю последующую жизнь, а с его дочерью, Милицей Борисовной, я постоянно встречаюсь и до сих пор. Эта связь особенно укрепилась после совместной поездки в Саров. Она также ездила с о. Валентином в это паломничество, и мы там с нею хорошо познакомились.
Теперь хорошо не помню, когда это точно было, но Катя настолько стала плохо себя чувствовать физически, что один раз во время литургии ей сделалось очень плохо. Этому предшествовало такое событие, что в то время митрополит Сергий издал постановление о поминовении во время богослужения властей. Это вызвало большое волнение среди всех верующих, но большинство священнослужителей приняли это постановление, оказав послушание высшей церковной власти. О. Валентин не подчинился этому и отошёл от митр. Сергия. Он продолжал бесстрашно на Великом входе св. Даров поминать ‘страждущую державу российскую’, а один раз, выйдя на солею для проповеди и услыхав, как за окнами гремела музыка (был какой-то праздник), он, подняв руку, трагически произнёс: ‘Опять беснуется Иродиада’ 9.
Нельзя передать, какие волнения начались у нас дома. Мама совсем перестала ходить к о. Валентину (этого потребовал папа), а мы всё же продолжали ходить. Напряжение было невероятное. О. Валентин дал нам свободу выбора, но мы не могли отойти от него, настолько верили ему. Продолжали ходить в церковь, хотя это было и очень опасно.
А тут произошёл ещё такой случай. У нас в церкви стала появляться одна простая женщина, которая забиралась в левый придел и во время литургии кричала ужасным голосом, билась о пол, рвала на себе волосы. Это чаще всего случалось в то время, когда пели ‘Иже херувимы’. Конечно, её все принимали за бесноватую, но терпели её, и Катя тоже. Но как-то появился ещё один бесноватый, который воображал из себя Михаила Архангела. Он ходил в белом балахоне, перевязанный через плечо какими-то лентами. На груди у него тоже что-то висело. Волосы были чёрные, кудрявые и длинные, ходил с посохом.
Пришёл и встал в правом приделе. Когда закричала бесноватая в левом приделе, он стал перекликаться с ней, а потом ринулся и пошёл через всю церковь в левый придел, где была бесноватая. Прошёл через арку, где как раз стояла Катя. Катя от испуга и, наверное, от всего напряжения, которое было в последнее время, сильно заплакала, кажется, даже упала, а главное, лишилась речи. Не помню, как мы с няней доставили её домой. Катя после этого болела, не вставала, хотя речь быстро восстановилась. Врачи прописали полный покой. Когда она стала поправляться, о. Валентин пригласил её пожить некоторое время у него дома, в его семье, где очень хорошо относились к Кате. Недели две Катя провела у о. Валентина. Дома у нас стало немного поспокойнее. Папа, видимо испугавшись за здоровье Кати, как-то примирился со всем положением. Через две недели Катя вернулась домой. События развёртывались дальше.
Весной 19 мая 1928 года, в день Иова многострадального, был арестован о. Валентин, а 28 июля он был выслан в Сибирь, в Канский край. Мы себя чувствовали потерянными. У нас в храме стали служить разные священники, которые быстро менялись, подвергаясь аресту. Приезжали из Ленинграда. Всё это было уже очень чужое, а к некоторым священникам не было даже доверия. К о. Валентину ездили сёстры его жены, и через них мы посылали ему короткие письма, и он отвечал нам. Много позднее Катя открыла мне, что о. Валентин, будучи в ссылке, писал ей: ‘Катя, я верю, что вы будете инокиней’. Потом он очень тяжело заболел, пробыл в ссылке три года. У него было тяжёлое заболевание почек. В 1931 году он прислал письмо митрополиту Сергию с покаянием, что отошёл от Церкви и увёл свою паству.
В ответ было получено от митрополита Сергия письмо: ‘Бог да простит кающегося и примирит со Святой Православной Церковью. Разрешаю его от запрещения в священнослужении. Пусть призовёт православного священника и по исповеди сподобится Святых Тайн’ 10.
Большинство духовных детей о. Валентина, которым он тоже написал письмо, последовали за ним и делились между собою, что им давно хотелось, ‘чтобы о. Валентин смирился и к Сергию бы присоединился’. Мы с Катей тоже были в числе тех, кто последовал за о. Валентином. Вскоре после того, как о. Валентин получил ответ от митрополита Сергия, он скончался. Скончался он 20 октября 1931 года в день памяти мучеников Сергия и Вакха.
1 Васильевы Надежда Алексеевна (1874—1951) и Сергей Николаевич (1870—1949), заведующий библиотекой Политехнического музея.
2 Ламакина (Васильева) Анна Сергеевна (1908—1992) — училась на географическом факультете МГУ, картограф, сотрудник издательства ‘Атлас’.
3 Кислова (?) Дарья Глебовна (?—1950) — после неудачного замужества жила в семье Васильевых.
4 Валентин Свенцицкий, прот. Монастырь в миру. Т. 2. С. 284, Т. 1. С. 324, 369.
5 Идея передана не верно. ‘Смысл отдельной человеческой жизни в том, чтобы душа человеческая определилась к добру или злу, к спасению или гибели, приняла вечную жизнь или вечную смерть… В этой задаче — дать душе такое устроение, которое вводило бы её в вечную жизнь, — заключается открытый нами в Слове Божием истинный смысл жизни’ (Там же. Т. 2. С. 345, 324). Ср.: ‘Для нас жизнь — это служение Господу, это очищение сердца нашего, это жертвенная любовь к людям’ (С. 380).
6 Валентин Свенцицкий, прот. Диалоги: Проповеди, статьи, письма. М., 2010. С. 283.
7 Валентин Свенцицкий, прот. Монастырь в миру. Т. 1. С 386, 406-408.
8 На вопрос, почему она называется Ивановна, старица отвечала: ‘Это мы все, блаженные, Ивановны по Иоанну Предтече’.
9 Цитата из свт. Иоанна Златоуста (Там же. Т. 2. С. 528).
10 Ответ митрополита Сергия (Страгородского) публикуется впервые.