Воспоминания слепого. Том первый, Араго Жак, Год: 1843 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

0x01 graphic

ВОСПОМИНАНІЯ СЛПАГО.

ПУТЕШЕСТВІЕ ВОКРУГЪ СВТА

ЖАКА АРАГО.

ПЕРЕВОДЪ
П. А. Корсакова и др.

ИЗДАНІЕ В. МЕЖЕВИЧА И И. ПЕСОЦКАГО,
украшенной пятьюдесятью картинками, рисованными и литографированными въ Париж.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ ЭДУАРДА ПРАЦА.
1844.

ОГЛАВЛЕНІЕ ПЕРВАГО ТОМА

ВВЕДЕНІЕ.

МЫСЛИ АВТОРА

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.

I. ТУЛОНЪ.— Острова Балеарскіе.— Гибралтаръ

II. ТЕНЕРИФЪ.— Древняя атлантида Платонова.— Гуанчи.— Нравы.— Шквалъ

III. ОТЪ ОСТРОВОВЪ КАНАРСКИХЪ ДО ЭКВАТОРА.— Пойманный шаркъ (аккула).— Обрядъ перехода черезъ равноденственную черту

IV. МОРЕ.— Пёти.— Маршэ

V. ОТЪ ЭКВАТОРА ДО БРАЗИЛІИ. Захожденіе солнца. Ріо-Жанейро

VI. РІО-ЖАНЕЙРО.— Корковадо.— Продавецъ негровъ

VII. РІО-ЖАНЕЙРО.— Библіотека.— Невольники.— Подробности

VIII. РІО-ЖАНЕЙРО.— Вильеганьйонъ.— -Бриліантовой жезлъ.— Дуэль между Паулистомъ и Наполеоновскимъ полковникомъ

IX. БРАЗИЛІЯ.— Пёти и Маршэ.— Ссора.— Дикари.— Смерть Лаборда.— Мысъ Доброй-Надежды

X. МЫСЪ ДОБРОЙ-НАДЕЖДЫ.— Львиная охота.— Подробности

XI. ИЛЬ-ДЕ-ФРАНСЪ.— Пожаръ.— Ураганъ.— Подробности.— Замбада.— Качуча.— Пляски.— Празднества чорныхъ.— Овальный столъ

Х1І. БУРБОНЪ.— Сенъ-Дени.— Китъ и пила рыба.— Сенъ-Поль.— Волканы.— Наке и Табега

XIII. БУРБОНЪ.— Пёти.— Гюгъ.— Невольники

XIV. НОВАЯ ГОЛЛАНДІЯ.— Дикіе людоды.— Отъздъ

XV. ТИМОРЪ.— Охота на крокодиловъ.— Китайцы.— Малайцы

XVI. ТИМОРЪ.— Китайцы.— Райи.— Императоръ Петръ.— Правы

XVII. МОРЕ

XVIII. ОМБАЙ.— Людоды.— Фокусникъ.— Драма

XIX. ТИМОРЪ.— Діэли.— Короткое объясненіе.— Г. Пинто.— Подробности.— Нравы.— Боа

XX. ТИМОРЪ.— Боа (продолженіе).— Двое Раіневь.— Подробности.— Болзнь.— Отъздъ

XXI. МОЛУКСКІЕ ОСТРОВА.— Ночное нападеніе.— Король Гебейскій

XXII. РАВАККЪ.— Дикіе.— Зми.— Ящерицы.— Опять Пёти.— Сшибка

XXIII. РАВАККЪ.— Рыбная ловля.— Король Гебейскій и Пёти.— Молодая двица.— Отплытіе.— Смерть Лабеша.— Различные архипелаги.— Каролинскіе острова

XXIV. ВЗГЛЯДЪ НА ПРОШЕДШЕЕ

XXV. НА МОР.— Ловля китовъ

XXVI. ИЗСЛДОВАТЕЛИ

XXVII. ПРОДОЛЖЕНІЕ ОБЪ ИЗСЛДОВАТЕЛЯХЪ

XXVIII. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Гухамъ.— Хумата.— Проказа

XXIX. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Обозрніе внутренности.— Долорида

XXX. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Гухамъ.— Лганья.— Праздники.— Подробности

XXXI. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Гухамъ.— Нравы.— Подробности.— Марикита и я

XXXII. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Гухамъ.— Марикита (продолженіе).— Анжело и Доминго

XXXIII. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Путешествіе въ Тиніанъ.— Каролинскіе острова.— Таморъ спасаетъ мн жизнь

XXXIV. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Ротта.— Развалины.— Тиніанъ.— Домъ древностей

XXXV. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Возвращеніе въ Аганью.— Плаваніе Каролинцевъ.— Праздники, данные губернаторомъ

XXXVI. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Небольшая повсть.— Болзни.— Подробности.— Нравы

XXXVII. МАРІАНСКІЕ ОСТРОВА.— Общая исторія.— Перечень

УЧОНЫЯ ПРИМЧАНІЯ

Пассатные втры

Объ ураганахъ

Смерчи

Падающія звзды

Громъ

Миражъ

О высот волнъ

О температур земли

Подводныя теченія въ мор.

Дождь на мор

ВВЕДЕНІЕ.

Считаемъ излишнимъ говорить читателямъ нашимъ о побудительныхъ причинахъ, заставившихъ насъ издать эту книгу на русскомъ язык. Вмсто всякаго предисловія, переведемъ статью остроумнаго Жанена, напечатанную въ ‘Journal des Dbats’, по выход перваго изданія этой книги въ Париж, состоявшаго изъ четырехъ томовъ.

‘Некогда писать вступленія, попутный втеръ дуетъ, корабль порывается изъ гавани,— намъ надобно облетть вокругъ свта, подемъ-же! Едва мы успваемъ бросить послдній взглядъ прощанія и сожалнія на Тулонъ, на это первое завоеваніе воина Бонапарте. Тулонъ составляетъ такую-же принадлежность моря, какъ крпостной ровъ — крпости, какъ ботъ — корабля. Но вотъ мы и въ открытомъ мор. Посмотрите! Мы тотчасъ-же попали на бурю. Да! вс паши желанія исполняются, какъ нельзя лучше, буря въ первый день путешествія, везд громъ, везд дождь. Но за этимъ втромъ Барцелона, Балеарскіе острова, Испанія, Гибралтаръ. Мы останавливаемся въ Гибралтар, на этой гор англійскихъ пушекъ, брошенной посреди моря. Между этими зіяющими жерлами стоитъ что-то похожее на городъ, населенный всякими неправдами, ворами, бандитами, контробандистами, нищими и солдатами. Удемъ пожалуста поскоре, и поклонимся хоть издали Тенерифскому Пику. Въ сорока льё эта высокая гора выказываетъ еще свое грозное чело въ неб. Черезъ экваторъ перезжаемъ мы со всми сумасбродными церемоніями веселыхъ матросовъ. Въ этотъ день, нашъ путешественникъ Жакъ Араго, кровный братъ могущественнаго властителя Обсерваторіи, уже соскучившійся, что онъ ни съ кмъ не подружился, потому-что онъ веселый, любезный и откровенный товарищъ, пріобртаетъ себ двухъ преданныхъ друзей, въ лиц двухъ старыхъ матросовъ, Пёти и Маршэ. Вообразите себ двухъ старыхъ моряковъ, покрытыхъ жосткою кожею, съ желзными руками, рдкими волосами, впалыми глазами, подобраннымъ животомъ, перегорвшимъ желудкомъ, но съ честнымъ сердцемъ и нжною душою. Маршэ, настоящій бандитъ, всегда готовый треснуть кулакомъ, дать пинка или укусить зубами, всегда готовый прибить, или быть битымъ, бшеный, ужасный пьяница, а если умютъ за него взяться, настоящій ягненокъ. Пёти, напротивъ того, хитрый, безпечный, насмшливый, острякъ, другъ Маршэ столько-же, какъ и Маршэ ему другъ. Между этими-то соленоводными Орестомъ и Пиладомъ путешественнику нашему сперва удалось помстить свою руку, потомъ голову, потомъ сердце, и въ добрый путь! Теперь, какъ у него уже есть два друга, то ему, врно, не соскучиться. Притомъ-же онъ молодъ, хорошъ собою, горячъ, храбръ, его живой и свтлый взглядъ обхватываетъ всю неизмримость пространства, онъ съ одинаковымъ дарованіемъ дйствуетъ кистью и перомъ, равно искусно играетъ на флажолет и на гитар, одинаково силенъ съ саблею въ рук и со стаканчиками фокусниковъ: онъ музыкантъ, поэтъ, подъ-часъ влюбленъ, и, что всего важне, онъ получаетъ огромное жалованье — по шести сотъ франковъ въ годъ.

Итакъ вотъ что мн больше всего нравится въ этомъ путешествіи: это умные скачки наблюдательнаго взгляда, это кругосвтный обзоръ поэта, это то, что наука о земл и мор, которая уже сдлалась такъ всесвтно знакома, какъ дтская азбука, уступаетъ мсто фантазіи, этому рдкому и счастливому качеству молодыхъ людей, влюбленныхъ и поэтовъ. Фантазія управляетъ всми дйствіями этого путешествія. Она повелваетъ бурямъ и ураганамъ, она назначаетъ часъ отъзда, часъ прибытія и время пребыванія. А какъ скоро фантазія на ходу, то берегитесь, кто-бы вы ни были, дикій или образованный человкъ, блый или смуглый, мдноцвтный или чорный, владтель или невольникъ, морякъ или пшеходецъ: вы уже принадлежите этой знатной дам, которую зовутъ поэзіею. Фантазія! Вотъ путешественникъ, какихъ я люблю. Онъ всмъ пользуется: и коляскою въ четыре лошади, и палкою пилигрима, и манежнымъ скакуномъ, и клячею земледльца, и шлюбкою, и военнымъ кораблемъ, и океаномъ, и ручейкомъ, бгущимъ на лугу, ему все годится, и даже орховая скорлупа королевы Титаніи, выденная зубами вкши. Подобному путешественнику, который приходитъ, уходитъ, останавливается на-угадъ, какъ вздумается, то безпечный, то неистовый, который всегда торопится ухать и съ такимъ-же нетерпніемъ хочетъ пріхать, и который однакоже безпрестанно повторяетъ эти слова изъ Евангелія: Господи! намъ здсь хорошо. Поставимъ три палатки, — подобнымъ путешественникамъ надобно опустить повода и пустить ихъ гулять по вол. Не спрашивайте у нихъ ни порядка, ни методы, ни правильнаго движенія, ни учоности, ни науки, у нихъ гораздо-лучше всего этого: у нихъ случай и вдохновеніе, у нихъ врный глазъ, они умютъ угадывать и выбирать, они разсказываютъ живо и быстро, у нихъ рука смлая, голова гордая, взглядъ врный. Однимъ-словомъ, они ни въ чомъ не похожи на вс прошедшія и настоящія путешествія и путешественниковъ.

Таковъ путешественникъ, о которомъ я вамъ говорю. Онъ повинуется только самъ себ, онъ вовсе не заботится о томъ, чтобъ слдовать по стопамъ своихъ предмстниковъ. Съ этимъ свтомъ и людьми, которые мелькаютъ мимо его глазъ, онъ поступаетъ какъ-будто первый явился въ этотъ міръ, судитъ и ршаетъ безъ апелляціи. Онъ не опровергаетъ ничьего мннія, не служитъ никому объясненіемъ, не ссылается ни на кого. Оттого-то въ этомъ путешествіи вокругъ свта столько любопытнаго, новаго, что я вамъ не умю и пересказать. Это неисчерпаемый источникъ разсказовъ то важныхъ, то ничтожныхъ. Вамъ поминутно являются т-же имена, тже наблюденія, тже открытія. Послушайте, на-примръ, этого энтузіаста Араго (они вс таковы, — и учоный тоже): вотъ онъ въ Бразиліи, земля плодородная, природа совершенно-особенная, тихій втерокъ, божественное солнце, богато-рыбныя рки, воздухъ, наполненный птицами, деревья, покрытыя плодами, горы серебра и желза, ручьи, несущіе золотой песокъ, сила, здоровье, красота, мужество, высокія деревья, огромные памятники, — всё есть! Нашъ путешественникъ поетъ тотъ самый благодарственный гимнъ, который пли два Еврея, посланные въ Ханаанскую землю, когда они возвратились оттуда, согбенные подъ бременемъ винограда и хлбныхъ колосьевъ. Никогда вы не встрчали столь неутомимаго восторга. Только, если вы не любите исторій о неграхъ и невольникахъ, если васъ пугаютъ отвратительныя подробности о крови, палкахъ, невроятныхъ убійствахъ, необузданныхъ порокахъ, переверните нсколько страницъ этой книги. Тутъ есть цлая глава, наполненная этими ужасами.

А женщины! О! бразильскія дамы! Это огонь подъ прекрасною оболочкою смуглаго тла, гибкаго, свтлаго, роскошнаго. Они всегда покрыты жемчугомъ, рубинами, бриліантами, золотыми цпочками, прелестныя невольницы несутъ за ними длинные ихъ шлейфы. Он живутъ горизонтальною жизнію. Безпечность, сонъ и любовь — вотъ ихъ жизнь.

Если имъ скучно, то он призываютъ невольника. Лягъ тутъ.— Невольникъ повинуется, а милыя дамы, вооружась плетью, съ слоновою, рзною ручкою, выбираютъ съ улыбающеюся жестокостію самыя чувствительныя мста этого человческаго созданія, лежащаго у ногъ ихъ. Та, которая вырвала кровавымъ ремнемъ лучшій кусокъ чорнаго мяса, — та и выиграла…. Прибавьте къ этимъ прекраснымъ картинамъ монаховъ всхъ цвтовъ, церкви, оскверняемыя день и ночь всякаго рода любовными свиданіями, а въ лсахъ народъ людодовъ. И однакоже нашъ счастливый путешественникъ встрчаетъ въ этихъ лсахъ, между людодами, настоящихъ парижскихъ парижанокъ, прелестныхъ, щегольски-одтыхъ, убранныхъ милыми ленточками, съ такими проницательными глазами, съ такими блыми зубами. И он пошли смотрть въ эти лса, какъ господа дикіе кушаютъ зажареннаго человка.

Онъ видлъ также Альбиносовъ съ красными глазами, блыми волосами, видлъ Бутикудосовъ съ вытянутыми ушами, зврскихъ Тупинамбасовъ, кровожадныхъ Паикисеевъ, видлъ, дотрогивался до нихъ, говорилъ съ ними, и вышелъ живъ и цлъ изъ логовища этихъ вонючихъ и воющихъ зврей. Еще больше: онъ мечтаетъ о томъ, какъ-бы ихъ образовать, просвтить. Мечты Жака Араго прекрасны, одушевлены чувствами благородства и человколюбія, пусть его мечтаетъ, тмъ боле, что паруса уже распущены. Сей-часъ онъ былъ въ Бразиліи, теперь на мыс Доброй-Надежды, подл Камоэнсова гиганта Адамастора.

Городъ Капъ блъ, чистъ, наряденъ. Видно, что тутъ были Голландцы, столько порядка, чистоты и симетріи. Но куда-же отправляется нашъ неустрашимый путникъ? За чмъ не остановиться въ этихъ гостепріимныхъ домикахъ, подъ благосклонною тнью пробковыхъ деревъ? Или этому человку нтъ нигд покоя? Что тутъ за покой, что за пробковыя деревья! Надобно сперва взойти на эту высокую гору, ссть тамъ на верху за столъ, прежде нежели облака не накрыли скатерти. Вотъ онъ лзетъ, не-смотря на солнце, и что-жъ онъ тамъ на верху находитъ? Парижанина, въ лакированныхъ сапогахъ, въ чорномъ сюртук, въ жолтыхъ перчаткахъ, Парижанина изъ балкона Большой Оперы, изъ кофейнаго дома Тортони. Вотъ счастье! Встртить Парижанина между Альбиносами, Бутикудосами и Тупинамбасами! встртить Парижанина на вершин Столовой-горы, — а что еще больше — собственнаго сына Жоржа Кювье!

Пріхавъ въ Капъ и посидвъ на скатерти Столовой-горы, что длать рыцарю Круглаго-стола? Больше нечего, какъ идти на охоту за львами. Тамъ охотятся за львами точно такъ, какъ у насъ за зайцами, съ тою разницею, что за львами можно охотиться во всякое время, а это большая выгода для охотниковъ. Левъ очень-хорошая дичина, самъ-же онъ лучше любитъ кушать негровъ, нежели блыхъ: ‘чтобъ я сталъ сть блыхъ, эту дрянь, эту глупую породу! Для нихъ нечего и рта раскрывать!’ Этотъ странный вкусъ льва придаетъ много смлости охотникамъ, хоть немножко блымъ. Если вы блый, то стоитъ вамъ взять съ собою на охоту негра, вы встрчаете льва, стрляете по немъ, промахнетесь, левъ бжитъ на васъ, и — съдаетъ негра. Покуда онъ оканчиваетъ въ кустахъ свой завтракъ, вы мтитесь хорошенько и стрляете наврное. Въ это время самымъ жестокимъ истребителемъ львовъ въ Кап былъ нкто Рувьеръ, Французъ. Рувьеръ былъ столько-же лакомъ до львовъ, сколько львы до негровъ. Для Рувьера всего пріятне, когда ему скажутъ, что быки фыркаютъ и бьютъ копытами. Это значитъ, левъ гд-нибудь близко. Тогда Рувьеръ идетъ одинъ, — безъ негра, и отыскиваетъ кровожаднаго звря. Онъ какъ кошка къ нему подкрадывается, онъ караулитъ его день и ночь. Если онъ найдетъ льва спящимъ, то, какъ благородный боецъ, разбудитъ его: Гей! вставай! проснись! и когда левъ выкажетъ изъ логовища свою голову, когда расправитъ свои когти, когда оскалитъ зубы и засверкаетъ глазами, тогда Рувьеръ нападаетъ на него лицомъ къ лицу. Это для него настоящее наслажденіе.

Что-же касается до Готтентотской Венеры, г. Араго справедливо негодуетъ, что это поэтическое созданіе Грековъ придали отвратительному животному, называемому Готтентоткою. Между ними нтъ Венеръ. Грязнаго передника не существуетъ, даже между Готтентотами это басня, какъ между-нами слухи о ярмаркахъ въ Сенъ-Клу. Если уже за моремъ искать Венеръ, то назовите мн Мулатку. А! это другое дло! Мулатка! Вообразите себ чорный розанъ, окружонный розовыми шипами. Это магометово третье небо. Это огонь, поцлуй, — улыбка, она бжитъ, летитъ, порхаетъ, покрытая прекрасною шалью, и наконецъ, о восторгъ восторговъ! о трепетъ трепетовъ!— это созданіе танцуетъ качучу, качучу негровъ. Это спиртъ, смшанный съ эиромъ.

Изрдка попадаются и кочующіе Китайцы, производящіе торговлю, но г. Араго не любитъ Китайцевъ. Ему тошно смотрть на Китайцевъ. Онъ съ ними обходится, какъ бароны пятнадцатаго столтія обходились съ Евреями. Ахъ! если-бъ нашъ путешественникъ зналъ въ то время, что случится въ Кита въ 1840 году, если-бъ онъ видлъ этихъ остриженныхъ Леонидовъ, этихъ узкоглазыхъ Спартанцевъ, этого великаго Кешена, жертвующаго своею жизнію-что я говорю? своею почотною пуговицею на пролом, если-бъ онъ видлъ всхъ этихъ героевъ, которые такъ смшны, когда нарисованы на ширмахъ, но которые такъ храбро защищали свою ‘небесную имперію’ противу англійскихъ пушекъ, и умирали, не отступая ни шагу! Г. Араго не забылъ-бы и тогда своего неизчерпаемаго сравненія. Онъ сказалъ-бы, что Китайцы 1850 года такіе-же древніе Леониды, съ тмъ-же мужествомъ, но которымъ не достаетъ только славы. А отъ-чего? Спросите у тхъ, которые раздаютъ славу: у поэтовъ, у историковъ, у Тацитовъ правительственныхъ мстъ и журналовъ.

Вы спрашиваете меня, существуютъ-ли еще людоды? Помилуйте, это общее правило. Кто говоритъ слово человкъ, тотъ называетъ боле или мене лютое животное, съ тою разницею, что людодъ гораздо-больше любитъ мясо блыхъ, нежели левъ. Такимъ-образомъ, въ одинъ жаркій день, когда солнце пекло самымъ жестокимъ образомъ, г. Араго, сопутствуемый своими матросами, сошолъ На берегъ въ Бомбай, столицу людодства. Островъ былъ наполненъ дикими, которые, казалось, говорили другъ-другу тихо: я слышу запахъ свжаго мяса. Наши моряки со смлостію подошли къ этимъ разбойникамъ всхъ цвтовъ и, чтобъ начатъ свиданіе самымъ миролюбивымъ образомъ, г. Араго начинаетъ играть на флейт. Звуки музыки смягчали часто самые жестокіе сердца. Но пословица говоритъ, что ‘у голоднаго брюха нтъ уха’, что-жъ должна сказать пословица людода?— Когда Араго увидлъ, что флейта его не дйствуетъ, онъ принялся играть на кастаньетахъ. Вы знаете этотъ милый инструментъ изъ чорнаго дерева, который стучитъ и трещитъ подъ хорошенькими пальчиками нашихъ танцорокъ во-время качучи. О удивленіе! И кастаньеты не боле дйствуютъ надъ дикими, какъ флейта. ‘Вы, врно, не умете играть на этомъ инструмент?’, скажутъ этимъ дикарямъ. ‘Мы еще не пробовали’, — будутъ они отвчать. Однакоже начинаются разговоры, шутки, смхи, — иные-же и сердятся. Одинъ дикой сбиваетъ ударомъ кулака шляпу съ головы Араго. Что-жъ г. Араго? подбросилъ ее ногою къ верху, подставилъ голову и шляпа опять на голов. Дикіе хлопаютъ въ ладоши и смются. Но вотъ и предводитель ихъ, первый мастеръ въ людодств. Онъ слышалъ, что подданные его смются и хочетъ, чтобъ его заставили смяться. Нтъ ничего легче. Араго тотчасъ принимается за эту обязанность. Дло ужъ не въ томъ, чтобъ играть на флейт, или на кастаньетахъ, — онъ начинаетъ показывать фокусы. Вс превращенія Боско и Конта совершаются передъ глазами дикихъ. Можете вообразить себ ихъ удивленіе и страхъ. Цлыя десять минутъ дикіе воображаютъ себ, что видятъ передъ собою боговъ. Это-бы и хорошо! Но и у дикихъ есть логика. Если простые блые люди такъ вкусны, то блые боги должны быть еще вкусне, — съ этою идеею вс сближаются къ штукарю, а ихъ было до ста человкъ высокихъ, длиннозубыхъ, съ чорными когтями, вооруженныхъ луками, стрлами, крюками, вс голодные, кровожадные… Истинное было чудо, что моряки спаслись отъ нихъ. И то правда, что эти лсные люди только за недлю передъ тмъ съли дюжину блыхъ людей!

Самый знаменитый учоный и притомъ самый простой и снисходительный, Г. Гумбольдтъ, на котораго Жакъ Араго часто ссылается, разсказывалъ однажды (съ этою тонкою улыбкою умныхъ людей, бросившихъ негодованіе противу человчества, какъ ношу слишкомъ тягостную), презабавный анекдотъ о людодахъ. Онъ осматривалъ какую-то пустыню въ Новомъ-Свт. Сидя однажды подл высокаго здоровяка, недавно обращеннаго въ христіанскую вру, онъ спросилъ его между прочимъ: ‘Зналъ-ли ты Квебекскаго епископа?’ — Какъ не знать, — отвчалъ дикой,— я лъ его.— Г. Араго будетъ очень сожалть, что онъ раньше не зналъ этого анекдота.

Изъ этого ужаснаго острова втеръ (онъ называетъ это благопріятнымъ втромъ) несетъ насъ къ Діэли, отвратительному уголку земнаго шара, наполненному Китайцами, Малайцами, дикими буйволами, убійственными лихорадками и змями-удавами. Правду сказать, вс эти описанія кустарниковъ, болзней, несчастій, разсказанныя самымъ веселымъ образомъ, кажется мн, вовсе не служатъ достаточнымъ предлогомъ, чтобъ безъ нужды предпринимать эти трудныя странствованія. Что за надобность! Кто родился въ счастливомъ и многочисленномъ семейств, въ тихой Пиренейской деревн, на лон матери, которая васъ такъ любитъ и такъ плачетъ объ васъ, кто двадцать-пять лтъ прожилъ подъ прекраснымъ небомъ, на берегу извивающихся ркъ, на зеленющей земл, покрытой деревьями и цвтами, зачмъ предаваться опасностямъ на бурныхъ моряхъ, на сыпучихъ пескахъ, на солнц, зараждающемъ губительныя болзни, въ степяхъ, наполненныхъ ядовитыми животными? Какъ! Подъ вашими глазами, подъ вашими ногами Франція, Италія, Германія, тысячи городовъ покорныхъ и вольныхъ, — а вы съ веселымъ духомъ ищете бурь, грозы, чумы, дикихъ. Дикой! Что это за слово? Дикой! это средина между безсмысленностію и кровожадностію, между человкомъ и звремъ. Дикой отъ начала до конца міра, все тоже безобразное созданіе, сидящее на корточкахъ у берега моря, котораго пространства онъ не знаетъ, — смотрящее на звзды неба, не обращая на нихъ никакого вниманія, преданное всегда всмъ склонностямъ скотскаго обжорства, безъ состраданія, безъ сердца, безъ любви, безъ дружбы, заставляющее презрнную свою самку служить себ на колнахъ, и продающее за бутылку рому сына, отца. За чмъ-же здить къ этимъ созданіямъ, когда кто находится въ числ праздныхъ путешественниковъ, въ самомъ скромномъ разряд людей? За чмъ утомлять душу и взоры, глядя на эти не-человческія рожи, на эти безсмысленныя улыбки, на взгляды безъ цли, на отвислые животы, на чорные зубы, на кровавыя когти?

Тоже можно сказать и о тхъ печальныхъ странахъ, безъ плодовъ и безъ цвтовъ, безъ ручейковъ и безъ зелени, безъ памятниковъ и безъ исторіи. Безплодныя земли, на которыя не ступала еще человческая нога,— и даже нога бднаго Пятницы изъ ‘Робинзона Крузое’. На этихъ земляхъ Пиагоръ, посл кораблекрушенія, немогъ-бы сказать: ‘Ободритесь, друзья мои, я вижу слды человческіе.’ — А если въ самомъ дл люди никогда не вступали въ эти земли, если никогда поэзія и любовь, прекрасныя двы и слава, свтскость и тихія страсти, не спускались съ небесъ въ эти страны, забытыя природою, зачмъ вы пришли искать всхъ этихъ бдствіи, тогда-какъ могли наслаждаться счастьемъ въ прекраснйшей стран изъ всхъ пяти частей свта? Къ чему вс эти безполезные труды, эти мученія безъ результатовъ, это печальное странничество? Какъ! у васъ вся Италія, счастливая и блещущая подъ лучами солнца! Какъ! у васъ Германія, задумчивая и созерцательная, у васъ Англія, эта обширный горнъ, у васъ вся Франція, обожаемое отечество, у васъ соборы, музеумы, театры, школы, академіи, рки, покоренныя послушнымъ паромъ, вс науки, вс художества, вс удовольствія, вс счастія, — а вы дете съ тысячами опасностей на суш и на водахъ, чтобъ видть Тиморъ, Раваккъ, Гухамъ, Хумату, Аганью, Тиніанъ, Сандвичевы острова, колючіе кустарники, голодъ, развратъ, убійство, бандитовъ, воровъ, людодовъ и всякаго рода людей и вещей, проклятыхъ природою!… Признаюсь, я удивляюсь вашему мужеству, вашему самоотверженію. Я люблю энергію, силу и занимательность вашихъ описаній, но все-таки долженъ вамъ сказать, что искренно сожалю объ васъ за то, что вы взяли на себя обязанность безъ пользы пнить море и даже естественную исторію. Я сожалю, что вы истратили свою молодость на печальныя созерцанія. Когда вамъ небо дало рдкій умъ, я нахожу, что вы даромъ издержали свою жизнь. Occupa portion, fortiter occupa portum!— это изрченіе Горація, этого счастливаго поэта и счастливйшаго человка, приходитъ мн на память на каждомъ шагу нашего путешественника по этимъ безлюднымъ странамъ, или населеннымъ такъ ужасно.— Замтьте притомъ, что въ этомъ длинномъ странствованіи, онъ испыталъ вс возможныя опасности: кораблекрушеніе, бури, наготу, голодъ, жажду, всякаго рода недостатки тутъ все есть. Если-бы Жакъ Араго нарочно путешествовалъ, чтобъ написать романическое странствованіе, онъ-бы не иначе совершилъ свой путь.

Между многими примчательными мстами въ его книг, надобно упомянуть о всемъ III-мъ том, {Напомнимъ читателямъ, что первое изданіе Путешествія Жака Араго состояло изъ четырехъ томовъ, въ нашемъ изданіи слова Жюль-Жанена относятся къ послднимъ главамъ перваго тома. Изд.} въ которомъ содержится исторія Сандвичевыхъ острововъ. Здсь южное воодушевленіе автора достигло до высочайшей степени. Онъ былъ везд, онъ видлъ все. Онъ даже отыскиваетъ развалинъ въ этихъ странахъ, гд ничего не было основано. Онъ ищетъ тамъ исторію королей, королевъ и великихъ людей, кажется, въ случа нужды, онъ сталъ-бы отыскивать конституціонную хартію.

Описаніе его Новой-Голландіи самое занимательное. Здсь вы находите вмст и цвтущій городъ и неизмримыя степи, образованнаго и дикаго, чорныхъ зми, которыхъ укушеніе смертельно — и молодыхъ англійскихъ миссъ, которыхъ голубые глаза поражаютъ прямо въ сердце. Дикой Новой-Голлапдіи — самый отвратительной дикой изъ всхъ дикихъ. Образованность мало-по-малу его тснитъ, гонитъ, подавляетъ. Слава Богу! я знаю, что многіе филантропы плачутъ горькими слезами надъ дурнымъ обращеніемъ зврскихъ Европейцевъ съ этими бдными людодами. Но пусть филантропы говорятъ свое, — а мы будемъ покуда строить города въ пустыняхъ. Впрочемъ, когда вы будете строить, берегитесь, можетъ-быть, дикой притаился и ждетъ только удобной минуты, чтобъ състь васъ. ‘Вдругъ Ново-Зеландецъ бросился какъ тигръ (между двухъ армій, которыя только что хотли начать битву), вторгся въ средину изумленной толпы, свалилъ съ ногъ одного изъ воиновъ… Я не хотлъ быть зрителемъ ужаснаго пиршества.’ — Напрасно! Г. Араго на этотъ разъ не правъ. Если онъ пріхалъ изъ такой отдаленности, чтобъ все видть, почему-же не остаться при обд дикаго, чтобъ сказать самому себ: ‘Вотъ за чмъ я путешествую’.

Эти четыре тома Путешествія вокругъ свта наполнены разнообразностію, занимательностію, неожиданными происшествіями. Разговоры, разсказы, описанія, драматическая часть, поэзія, исторія подаютъ другъ другу руку на этомъ обширномъ пол дйствія, объемлющаго весь шаръ земной. Авторъ полонъ жизни, молодости, энтузіазма, мужества, и захватилъ весь міръ путешественниковъ, чтобъ объхать его по своему. Это неучтиво, насильственно, не всегда и справедливо, но все-таки пріятно и занимательно. Когда-же у него не достаетъ словъ, чтобъ растолковать что-нибудь, онъ беретъ карандашъ и рисуетъ. Изъ этого отдаленнаго странствованія онъ привезъ съ собою все возможное: черепы, одежды, лексиконы, портреты, пейзажи, псни, военные крики, растенія, раковины, кости, звриныя шкуры, — и изъ всего этого составилъ онъ книгу. И если-бы знали вы, какую силу души надобно было имть этому бдному молодому человку, чтобъ въ продолженіе длинныхъ четырехъ томовъ вспомнить вс очарованія юности! Если-бъ знали вы, чего ему стоило найти опять въ своей голов, въ своемъ сердц, лазурный блескъ моря, жгучій отблескъ небесъ, сіяніе бархатныхъ береговъ! Если-бъ вы знали, что этотъ всеобъемлющій взглядъ погасъ, можетъ-быть, навсегда! Если-бъ вы видли, какъ онъ теперь ощупью, опираясь на руку друга, съ палкою въ рук, идетъ за какимъ-нибудь врнымъ пуделемъ! Если-бъ вы чувствовали, что значатъ четыре тома пейзажей, списанныхъ съ натуры слпцомъ, четыре тома воспоминаній, которые живутъ только въ воображеніи, когда самъ погружонъ въ вчную ночь, четыре тома счастливыхъ и поэтическихъ несчастій молодости, когда уже сдлаешься слпцомъ, идущимъ ощупью въ обширной пустот! Вы удивились-бы, такъ-же какъ и я, этому свтлому слогу, этой превосходной метод, этому одушевленію, живости, страстямъ и чрезвычайной занимательности всей книги. Это истинный и трогательный романъ для тхъ, которые не оставляли тихаго уголка своей родины, это баснословная и увлекательная исторія для самыхъ смлыхъ и учоныхъ мореходцевъ.’.

——

Въ заключеніе скажемъ, что переводъ Путешествія Араго, большею частію, принадлежитъ трудолюбивому перу умнаго литератора русскаго и отличнаго переводчика, П. А. Корсакова. Это былъ его предсмертный трудъ. Чего не усплъ онъ сдлать, докончили другіе.

В. Межевичъ. И. Песоцкій.

1844.

Ноябрь,

0x01 graphic

Здсь не одни воспоминанія, не одинъ общій массивный силуэтъ изученныхъ мною вещей и событій, здсь найдутся, въ самой строгой точности и подробности видннаго, вс отливы красокъ: это полное былое съ приключеніями каждаго дня, часъ за часомъ, — все былое, представляющееся потухшимъ глазамъ моимъ въ вид благословенія Божьяго.

Увы! чего-бы мн пожелать для себя лучше?

Не видать ничего — значитъ ни о чомъ не жалть. Только обладавшіе понимаютъ утрату… а я… я столько утратилъ!

Но и то сказать, — живя однимъ былымъ, когда все настоящее мертво для радостей, когда будущее безцвтно, т. е. безнадежно, разв и это не жизнь? О! какъ печальна эта задача, не смю ршить ее: я такъ боюсь людскаго сожалнія.

Справедливо, однакоже, что мракъ очей не есть мракъ души и что, слыша голосъ мн любезный, или пожимая дружескую руку, мн иногда сдается, что я вижу небеса, которыхъ не суждено уже мн видть въ сей жизни.

ЖАКЪ АРАГО.

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.

Найдется-ль человкъ, который-бы, не по одной обязанности, осмлился объхать кругомъ весь свтъ, т. е. избороздить его моря, сразиться съ бурями океана, ежеминутно переселяться изъ климата въ климатъ, смло противустать заразамъ, и наконецъ изучить правы свирпйшихъ племенъ земныхъ?

Вотъ настоятельный вопросъ, который предложилъ я самому-себ, за нсколько дней до моего отъзда, и разршилъ его не задумавшись: ‘У такого человка не должно быть на земл — ни друзей, ни семейства, ни будущности: ему нужна одна слава и деньги — во что-бъ ни стало’.

Но во-первыхъ — что за слава объхать кругомъ весь свтъ? Во-вторыхъ много-ли пользы можетъ принесть подобное путешествіе?

А вотъ я вамъ скажу:

Что до славы, я не гонюсь за ней. Что до богатства, оно мн достанется, и спозаранку. Угодно-ль знать, какимъ образомъ:

Я отправляюсь къ министру и говорю ему: ‘Ваше превосходительство, у меня есть имя, семейство, а, вроятно, и будущность (три условія, о которыхъ я говорилъ вамъ выше), я писатель, рисовальщикъ, мыслитель, я человкъ съ душой и желзной волей. У васъ снаряжается путешествіе вокругъ свта: на какихъ условіяхъ примете вы меня въ эту экспедицію?’

Мн отвчали такъ:

‘Въ васъ есть именно вс т качества, которыхъ ищемъ мы въ людяхъ, отправляемыхъ въ такія опасныя путешествія. У насъ нтъ рисовальщика, вы навезете намъ очерковъ, картинъ, простыхъ и акварельныхъ рисунковъ, портретовъ людей и изображеній вещей, которыя вамъ встртятся на пути. Подобно Вернету, отцу, вы велите привязать себя къ палуб, чтобы изобразить живе всю ярость волнъ (дло едва сбыточное, между нами будь сказано). Вы навезете намъ письменныхъ замтокъ о нравахъ жителей многоостровій океаническихъ и за вс ваши усилія и труды, мы, великодушные покровители наукъ и художествъ, награждаемъ васъ шестистами франковъ жалованья въ годъ,.— Много-ли, ваше превосходительство?— Я сказалъ шесть-сотъ франковъ.— Не ошиблись-ли ваше превосходительство?— Мое превосходительство никогда не ошибается.

Это ослпило меня, побдило… Какъ устоять противъ такого соблазна! Я поспшилъ сказать роковое ‘да’, чтобы кто другой не перебилъ у меня такого выгоднаго мста, и нсколько дней спустя, гордясь тмъ, что такъ удачно попалъ на дорогу къ обогащенію, отправился въ Тулонъ.

Что за блестящая перспектива открывалась переломною! Сколько сберегу я изъ этого огромнаго жалованья въ три или четыре года моего плаванія! Я, который платилъ слуг моему вдвое боле того, что самому мн теперь назначено отъ щедроты министра! Такія случайности рдки въ человческой жизни, звзда моя озарила меня своими блистательнйшими лучами, и я пустился за ней на-удалую.

О! если-бы Гюдени, Рокпланы, Изабэ, Біары и столько другихъ артистовъ цнили мене славу, чмъ богатства, сколько-бы новыхъ мастерскихъ произведеній подарили они тогда Франціи! А теперь что? Ее надляютъ нсколькими страничками посредственности, да и т еще стоили не одной капли пота!

Но такъ-какъ мн, прежде всего, необходимо высказать всю правду, то долгомъ считаю прибавить, что, воротлсь назадъ посл бдственнаго кораблекрушенія на пустынномъ берегу, и потерявъ при этомъ печальномъ случа не только прекрасное собраніе оружія и костюмовъ всхъ странъ, посщенныхъ нами, но и вс свои зоологическія, ботаническія и минералогическія сокровища, даже блье мое и платье, вещи, вроятно, не нужныя — если судить потому, что я предпочолъ имъ спасеніе ввренныхъ мн работъ,— я получилъ зато отъ правительства моего награды… шесть-сотъ франковъ. Я нарочно пишу это прописью, чтобы нельзя было ошибиться въ цифрахъ.— Впрочемъ, здсь кстати примолвить и то, что въ рапорт Института о результатахъ экспедиціи нашей, чисто-учоной, было именно сказано (извините меня за это напоминаніе) ‘что никогда еще не привозили изъ дальнихъ странствій такихъ врныхъ и драгоцнныхъ альбомовъ’. Вотъ, можетъ-статься, чмъ можно будетъ оправдать ту высокую цифру наградъ, которою оцнило труды мои наше щедрое министерство!

Посл такого искренняго сознанія въ моей любви къ богатствамъ, хочу окончить всю мою исповдь. Никакой ложный стыдъ не помшаетъ мн быть откров

ВОСПОМИНАНІЯ СЛПАГО.

ПУТЕШЕСТВІЕ ВОКРУГЪ СВТА

ЖАКА АРАГО.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

ОГЛАВЛЕНІЕ ПЕРВАГО ТОМА

ВВЕДЕНІЕ.

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.

Читайте также: