Воспоминания на даче, Энгельгардт Софья Владимировна, Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 70 минут(ы)

ВОСПОМИНАНЯ НА ДАЧЪ

(ОТРЫВОКЪ ИЗЪ РОМАНА.)

Вчера вечеромъ мы лили чай за балкон небольшаго флигеля который нанимаемъ на лто, и опять мимо насъ проскакалъ кудрявый, пятнадцатилтній мальчикъ, сынъ жильца большаго дома. Какъ онъ ловко сидлъ на простой, неосдланной крестьянской лошади! Какою безотчетною радостью сіяло его прекрасное лидо! Сколько здоровья, жизни, силы въ его алыхъ щекахъ, въ изобиліи его волосъ, сколько мысли въ открытомъ и вмст съ тмъ кроткомъ взгляд большихъ карихъ глазъ!

— Какъ хорошо живется этому мальчику! говорили мы провожая его глазами.— Какъ свободно живется! Видно и ученье ему дается легко. Зимой онъ сидлъ, не скучая, за книгой, а теперь васлаждается, не стсняясь, свободнымъ временемъ. Встанешь на зар, а онъ ужь сидитъ у пруда съ удочкой въ рукахъ, въ полдень его видишь на скамейк подъ липой, онъ читаетъ вслухъ, съ серіознымъ выраженіемъ на лиц, серіозную книгу. Его внимательно слушаетъ, наклоняя голову на работу, женщина среднихъ лтъ, хорошенькая еще женщина, однако сдина уже давно пробивается въ ея черныхъ волосахъ, Это его тетка. Чтеніе иногда прервано какимъ-нибудь ея замчаніемъ или вопросомъ мальчика. Но вдругъ шалунъ вскакиваетъ, карабкается на дерево, киваетъ кудрявою головой съ высокой верхушки и смется при вид страха своей наставницы. Не успетъ она опомниться, а онъ ужъ тутъ и ее обнимаетъ. На него смотритъ изъ окна отецъ и улыбается грустною и болзненною улыбкой.

— Не такъ-то намъ жилось, продолжали мы толковать съ сестрой.— Эта обласканная, взлелянная, свободная молодежь не будетъ бродить какъ мы окольными путями въ жизни. Ей дорожка пробита. Иди только по ней и наслаждайся на здоровье.

И вспомнили мы о нашемъ жить у Ижорскихъ.

II.

Княгиня Ижорская приходилась намъ двоюродною теткой по матери. Мы попали къ ней на руки еще молоденькими двочками.

Дядя мой князь Ижорскій былъ гвардейскимъ полковникомъ при император Александр I, и былъ вполн представителемъ джентльменскаго тона своего времени. Я его узнала когда его молодость уже отцвтала, но желчный, съ золотымъ отливомъ цвтъ лица его не порталъ, а наоборотъ, облагораживалъ его красоту, придавая физіономіи нкоторую суровость. Правильный овалъ лица, римскій носъ и вчалые сроватые глаза князя напоминали профили изображенные на древнихъ камеяхъ. Въ этихъ благородныхъ чертахъ, въ пріемахъ и въ голос было что-то повелительное. Самымъ простымъ словамъ, самымъ ничтожнымъ вопросамъ онъ умлъ придавать такое выраженіе что не вдругъ бывало ршишься отвчать. Самый звукъ его голоса наводилъ страхъ. Не умомъ (князь былъ положительно ограниченъ) и не твердостію характера, а Богъ знаетъ какою властью пріобрталъ онъ диктаторскій авторитетъ не только въ семейств, но даже въ кружк знакомыхъ. Богъ знаетъ почему вс ему повиновались, все сходило ему съ рукъ. Иные старались его задобрить смхомъ когда онъ былъ не въ дух, другіе не смли ршительно ему возражать. Отъ женщинъ князь требовалъ строго знанія приличій свта, безусловнаго повиновенія власти мужа и соблюденія постовъ. Онъ уважалъ тхъ которыя не нарушали нравственнаго кодекса. О другихъ онъ говорилъ съ презрніемъ и позволялъ себ не рдко съ ними оскорбительныя выходки.

У него была одна только страсть — страсть къ лошадямъ. Онъ щеголялъ своими великолпными экипажами, ходилъ пшкомъ лишь по аллеямъ своего сада, и говорилъ обыкновенно: ‘Le manant же sert de ses pieds pour trotter, l’homme bien n pour monter en voiture.’ Онъ нюхалъ табакъ изъ эмалевой табатерки подаренной ему императоромъ Александромъ, и когда у него спрашивали, куритъ ли онъ, князь отвчалъ: ‘J’abandonne cette jouissance aux habitus des estaminets.’

Его жена вышла за него по склонности и подчинила всю свою жизнь безпредльному повиновенію его воли и его капризамъ. Она застыла въ эгоизм одной обязанности и одной привязанности. Лишь бы князь былъ доволенъ, она никому, не исключая своего единственнаго сына, не принесла бы малйшей жертвы. Если кто-нибудь изъ близкихъ замчалъ что у князя довольно крутой нравъ, она возражала:

— Нтъ! вы его не знаете. Стоитъ только дать себ слово никогда не противорнить Базилю.

И этому слову княгиня никогда не измняла. Приведу примръ изъ тысячи. Ей подарили попугая, которымъ она забавлялась какъ игрушкой. Разъ лакей, убиравшій комнаты, снялъ слишкомъ рано сукно накинутое на клтку. Попугай, увидавъ свтъ, крикнулъ и разбудилъ князя. Въ тотъ же день бдная птица исчезла изъ дому. Полагая что тетка о ней жалетъ, я ршилась спросить почему она ее не отстояла. Она мн отвчала, покачивая головой:

— Это не въ моихъ правилахъ: я, слава Богу, привыкла повиноваться.

Въ дом не слыхать было ея голоса. Когда приходилось, сдлать выговоръ прислуг или возникала непріятность по поводу воспитанія сына, она обращалась къ князю, онъ брался за расправу, а княгиня оставалась въ сторон.

— Самой браниться непріятно, говорила она.— Князь такой добрый, всегда беретъ это дло на себя.

Говорили что въ первой молодости моя тетка была веселая и живая двочка, но она не сохранила и слдовъ прежнихъ свойствъ въ то время когда я стала ее помнить. Въ ней поражала медленность доходящая до неподвижности. Она могла просидть нсколько часовъ сряду на одномъ мст въ совершенномъ безмолвіи, понюхивая табакъ, и повертывая то направо, то налво свое увядшее, но еще красивое лицо. Какъ теперь гляжу на ея высокую и прямую какъ трость фигуру, движущуюся медленно и неслышно по паркету… и тми же медленными и неслышными шагами дошла она до могилы, не требуя ничего отъ жизни, ничего ей не отдавши.

III.

Володя былъ единственный сынъ Ижорскихъ, но съ нимъ воспитывался незаконный сынъ князя, Викторъ, и обоихъ мальчиковъ поручили Нмцу-гувернеру, предписывая ему держать ихъ какъ можно строже. По субботамъ Нмецъ (его звали геръ Тоде) отдавалъ княгин отчетъ въ урокахъ и въ поведеніи своихъ воспитанниковъ, и если отчетъ былъ неудовлетворителенъ, княгиня обращалась къ мужу, а онъ назначалъ наказаніе сообразное съ виной. Мальчиковъ лишали обда, наряжали въ дурацкій колпакъ или скли.

Володя былъ немного старше меня, и въ дтств, когда мы еще не жили вмст, его привозили къ намъ на танцовальные уроки. Какая была симпатичная личность! Онъ наслдовалъ высокій ростъ и сухощавое сложеніе матери, и много было женственности въ его кругловатомъ лиц, блдномъ, съ большими черными глазами и съ немного приподнятымъ кверху носомъ. Володя былъ молчаливъ и не рзвился. Наши воспитатели не мирились съ порывами рзвости. Разъ, во время танцовальнаго урока, Володя меня позвалъ на вальсъ, мы разохотились и прокружились нсколько разъ около большаго зала. Я взглянула на Володю. Его лицо было весело и противъ обыкновенія оживлено улыбкой. Онъ вдругъ сказалъ мн: ‘Я тебя люблю какъ чортъ, когда онъ влюбленъ.’

Откуда взялась эта фраза, прочелъ ли онъ ее гд или самъ придумалъ, не знаю, но она ему такъ понравилась что онъ ее тутъ же и написалъ въ моемъ альбом. Но альбомъ выхватилъ у него изъ рукъ Нмецъ-гувернеръ и прочитавъ преступныя слова взялъ Володю за ухо и потащилъ на верхъ. Меня лишили обда, а сестру мою Олю, въ часъ назначенный для отдыха, посадили за работу чтобъ она съ яасъ не брала дурнаго примра.

Викторъ былъ годомъ старше Володи и попалъ въ домъ лтъ шести. Его взяли чтобы дать Волод для поощренія товарища въ классахъ, и такъ ужь при немъ и оставили. Мальчики, какъ дти вообще, часто ссорились и обижали другъ друга, но слдующій случай ихъ сблизилъ.

Нмецъ былъ далеко не въ одинакихъ къ нимъ отношеніяхъ. Викторъ, который былъ неловокъ, неуклюжъ, слишкомъ крпко спалъ и много лъ, часто подвергался его насмшкамъ. Надъ Володей же геръ Тоде не смялся никогда. Володю онъ бивалъ за шалости, но только линейкой по рукамъ, а съ Викторомъ обращался безъ церемоніи, бивалъ его тростью по спин, приговаривая: ‘Вотъ теб на орхи’.

Разъ Викторъ попался ему подъ сердитую руку, и натшился Нмецъ надъ бднымъ мальчикомъ, сорвалъ на немъ сердце. Володя не выдержалъ: въ немъ вспыхнула злоба: онъ бросился на гувернера, вырвалъ трость и началъ бить его приговаривая съ ожесточеніемъ: вотъ и теб на орхи.

Поднялась страшная суматоха. Володю посадили на цлый мсяцъ въ темную комнату на хлбъ и на воду, а Нмца, который кричалъ что честь его оскорблена, княгиня угомонила подаркомъ золотой табатерки.

Эта домашняя драма совершила переломъ въ жизни мальчиковъ. Володя былъ разбитъ, въ немъ замерло все. Въ продолженіи мсячнаго заточенія Богъ знаетъ что въ немъ вспыхнуло еще не разъ и заглохло завсегда, и что бы съ нимъ сталось еслибы Викторъ къ нему не привязался съ горячностью страсти. Съ тхъ поръ Володя привыкъ поврять ему т чувства въ которыхъ не смлъ до этой минуты сознаться предъ собой. Викторъ признался ему первый въ ненависти къ Нмцу и къ той жизни которую они вели подъ родительскимъ кровомъ. Сначала Володя его слушалъ со страхомъ, пробовалъ даже оспаривать, но слова Виктора пробудили и въ немъ полное сознаніе собственныхъ чувствъ, сознаніе тмъ боле горькое что силы были подавлены, борьба была невозможна. Володя покорился судьб, а Викторъ выучился хитрить и не разъ выручалъ изъ бды своего товарища какою-нибудь дипломатическою уловкой.

Что касается до Нмца, онъ пересталъ драться, за то давалъ полную волю своему краснорчію, честилъ своихъ воспитанниковъ разбойниками, грубыми русскими натурами и т. п.

IV.

За годъ до ихъ вступленія въ университетъ мы пріхали къ княгин.

Насъ воспитывала ея тетка, родная наша бабушка, воспитывала строго, холодно, сухо, однако любила насъ, упрочила за нами небольшое состояніе и заботилась о насъ по-своему. Система воспитанія была основана на урокахъ рисованія, танцевъ и французскаго языка, мы имъ владли мастерски, за то русскому не учились. Вести разговоръ по-русски было совершенно для насъ невозможно.

Странная вещь! вовсе не зная своего языка и воспитанная Француженками, я однако выходила изъ себя когда он бранили Россію, и помню что повторяя географическій урокъ, говорила возвышая голосъ и съ нкоторымъ паосомъ: La Russie: Cet immense Empire, le plus vaste de l’univers, occuoe la neuvi&egrave,me partie de la terre habitable….

Я живо помню худое и всегда серіозное лицо бабушки. Она какъ будто все длала по обязанности, по заказу, и дтей выростила, и пила и ла и жила по заказу, не внося ни во что частичку собственнаго удовольствія. Бдная бабушка! Ея сухая природа дошла, силой обстоятельствъ, до чисто-механическаго прозябанія. Одно лишь существо вызывало въ ней рдкія проявленія нжности, сынъ ея, добрый и ограниченный малый. Бабушка брала его иногда за голову и цловала.

Разставаясь съ жизнію она не изъявила сожалнія. Ея лицо, какъ и всегда, выражало одно чувство, которое можно передать въ дзухъ словахъ: такъ надо. Исполнивъ предсмертный обрядъ, она благословила насъ и поручила попеченію тетки.

Домъ Ижорскихъ былъ огроменъ, настоящій барскій домъ, со значительнымъ числомъ пріемныхъ комнатъ. Большая часть жилыхъ была завалена изломанною мебелью, старыми портретами и картинами безъ рамъ. Оля и я жили на верху въ одной комнат, гд стояли дв кровати, старый диванъ съ огромною деревянною спинкой, овальный столъ и нсколько плетеныхъ стульевъ. Отъ голыхъ стнъ давно запертой и натопленной комнаты пахло сырою землей. Мы сли на диванъ и заплакали.

Ол только-что минуло тринадцать лтъ. Она была хороша какъ ангелъ, не подозрвая что хороша. Ослпительная близна словно отражала ея душевную чистоту. Себя я ломило высокою, стройною, живою какъ ртуть, двочкой…

Порядокъ вседневной жизни никогда не измнялся въ дом Ижорскихъ.

По утру князь читалъ политическіе журналы и здилъ съ визитами. За обдомъ онъ разказывалъ городскія новости, когда былъ въ дух. А вечеромъ онъ и тетка играли въ карты у себя или въ гостяхъ. Что касается до нея, она не любила ни свта, ни картъ, она ничего не любила, но выучилась играть въ угоду мужу и поддерживала знакомства которыя были ему пріятны. По утрамъ она вызжала рдко, и брала насъ иногда съ собой къ роднымъ, но вечера мы проводили всегда дома, въ нашей комнатк Ra верху.

Пріемные дни мы любили. Насъ тшило какъ дтей измненіе во вседневной жизни, хотя мы собственно не принимали участія въ общемъ удовольствіи. Вс гости безъ исключенія сидли за карточными столами и я не помню появленія несморщеннаго лица на этихъ вечерахъ. Въ какую бывало сторону ни обернешься, непремнно увидишь лысый затылокъ надъ парой крупныхъ эполетъ, или широкоплечую толстую даму съ чепц. Иногда она наводила на насъ лорнетъ, осматривала съ ногъ до головы и продолжала играть. А мы съ Олей ходимъ бывало вдоль освщенныхъ комнатъ, болтая вполголоса. Я ей разказывала романъ который собираюсь написать и въ которомъ играю сама главную роль, а она слушаетъ терпливо, или я молчу и мечтаю,— и Боже мой! Сколько романовъ не сочиненныхъ, а предугаданныхъ, сколько житейскихъ романовъ создавались сами собой въ моемъ воображеніи! Перомъ ихъ не напишешь и словомъ не перескажешь! Нтъ человка который не родился бы лирикомъ, и настоящаго лиризма не ищите тамъ гд его обуздываютъ римой. Настоящій лиризмъ вырывается самъ собой, въ минуты страсти, гнва, радости, въ жалобахъ и бредняхъ молодаго воображенія….

По пріемнымъ днямъ, разливала чай въ особенной комнат компаньйонка книгини, Надежда Павловна. Я уврена что компаньйонки вымрутъ вмст съ крпостнымъ правомъ. Надежда Павловна была, какъ и вс почти компаньйонки старыхъ временъ, некрасивая старая два съ претензіями на молодость и на замужество. Она привыкла унижаться предъ людьми высшаго общества, но съ другими оказывала спсь и крайнюю обидчивость. Вотъ мы, бывало, и соберемся около чайнаго стола, я съ сестрой, Володя и Викторъ, уже носившіе студенческіе мундиры.

Наши отношенія были далеко не родственныя. Ижорскіе умли установить между нами ту натянутость и холодность которая вяла отъ ихъ дома, отъ нихъ самихъ и отъ всего имъ близкаго. Съ Володей и Викторомъ мы не видались иначе какъ за обдомъ и за вечернимъ чаемъ, въ присутствіи ихъ родителей, и наши бесды ограничивались пустыми и холодными фразами. Володя, здороваясь съ нами, цловалъ у насъ руку, а Виктору приказано было съ дтства церемонно раскланиваться и звать насъ по имени и отчеству.

Его общественное положеніе опредлилось со вступленіемъ въ университетъ. Онъ присталъ къ демократическому кружку и съ радостью отрекся отъ общества которое видло въ немъ пришельца. Ни меня, ни сестру не исключилъ онъ изъ числа людей внушавшихъ ему законное отдаленіе. Въ его пріемахъ, даже въ измненіи его голоса когда онъ обращался къ намъ, какъ будто вчно звучало: ‘Что общаго между вами и мной?’

Володя былъ такъ надломленъ что свобода неразрывная со студенческимъ мундиромъ оказала мало на него вліянія. Онъ словно ее испугался: съ женщинами онъ былъ робокъ и дикъ, а товарищей избгалъ. Онъ не сталъ ни веселе, ни разговорчиве прежняго, и лишь изрдка, бывало, разсмется нервнымъ и раздраженнымъ смхомъ. Не такъ первый шагъ къ новой жизни отразился на Виктор. Онъ замтно похудлъ, его неуклюжая фигура облагородилась и въ голос появились мягкія ноты. Свое отчужденіе отъ аристократическаго общества онъ выражалъ иногда ребячески, иногда рзко и даже желчно. Въ пріемные дни Ижорскихъ, сидя съ нами за чайнымъ столомъ, до котораго не проникалъ глазъ хозяевъ дома, Викторъ пилъ чай въ прикуску и щеголялъ употребленіемъ народныхъ выраженій и поговорокъ, которыя насъ тмъ боле смшили что приводили въ ужасъ Надежду Павловну. Но съ Викторомъ она жила въ ладахъ и признавала за нимъ исключительныя права. Еслибы Володя позволилъ себ т выходки которыя сходили съ рукъ Виктору, она не преминула бы пожаловаться княгин.

Одинъ изъ нашихъ вечеровъ остался у меня въ памяти.

— Что это вы опять льете чай въ прикуску? спросила Надежда Павловна.

— Извините, такъ наша печь печетъ, отвчалъ Викторъ.

— Ахъ, Боже мой, какое выраженіе! Вы должно-быть его слышали мимоходомъ на улиц?

— Нтъ-съ, отвчалъ лихимъ тономъ Викторъ.— А я обзавелся пріятелемъ, его зовутъ Доримедонъ Захарычъ Зайцевъ, онъ плотникъ и отлично поетъ русскія псни…. Такъ у него я перенялъ эту поговорку.

— Прекрасно! А что бы сказали князь и княгиня, еслибъ узнали что у васъ такіе пріятели?

— Что бъ они сказали? отвчалъ Викторъ.— Они бы сказали: ‘А vilain, vilain et demi.’

Мы засмялись, Надежда Павловна Богъ знаетъ почему обидлась.

— Вы, кажется, развеселили общество на мой счетъ, Викторъ Николаевичъ, начала было она…. но не успла кончить своей фразы. Въ комнату вошелъ вдовецъ генералъ, предметъ тайныхъ мечтаній Надежды Павловны.

Этотъ генералъ былъ добрйшій человкъ, даже не врилось что онъ принадлежалъ къ разряду генераловъ той эпохи. Я его живо помню и могла бы, кажется, нарисовать на память его плшивую голову и уцлвшіе на затылк волосы, тщательно раздленные на дв пряди разложенныя къ вискамъ, его длинный азіятскій носъ и длинные черно-рыжеватые усы.

— Здраствуйте, милыя мои барышни, сказалъ онъ какъ и всегда ласково, и пожалъ намъ руки.— Что это вы такъ худы? Въ чемъ душа живетъ! Не хорошо. Надежда Павловна,— продолжалъ онъ, подавая ей чашку,— вы меня угостили сегодня такимъ чаемъ что просто обопьешься. Пожалуйте-ка еще чашечку.

— А разв я васъ не всегда угощаю хорошимъ чаемъ? спросила улыбаясь и жеманясь Надежда Павловна.

— Нтъ, не всегда. Вы иногда бываете прежестокія.

— Полноте…. Я васъ, кажется, слишкохмъ балую…. А вы сегодня въ выигрыш?

— Куда! Княгиня ремизится.

— Вотъ вамъ чашка…. и моя рука на счастье. Я велю подогрть самоваръ, а между тмъ приду взглянуть на игру.

— Сдлайте одолженіе.

Генералъ вышелъ, пожавъ ей руку. Лицо ея просіяло.

— Вамъ не гршно его сводить съ ума на старости лтъ? спросилъ Викторъ.

— Перестанете ли вы вздоръ-то говорить? отвчала Надежда Павловна съ притворною досадой, и вышла чтобы распорядиться насчетъ самовара.

Ни Володя, ни мы ея не любили: на насъ дйствовали непріятно ея угодливость старшимъ, ея претензіи, обидчивость и сухая нравственность. Мы не высказывали ей своихъ чувствъ, но и не скрывали ихъ. Мы ее избгали и обращались съ ней очень холодно.

— Надежда Павловна васъ положительно избрала въ фавориты, Викторъ Николаевичъ, сказала я.

— Да, положительно, отвчалъ Викторъ.

— А вамъ не совстно надъ ней насмхаться?

— Нтъ!… Я хоть и посмюсь надъ ней, но все-таки обращаюсь съ ней по-человчески, и она это понимаетъ.

— Да, кажется, возразила я запальчиво, и окинувъ глазами все общество,— кажется никто изъ насъ не позволялъ себ обращаться неучтиво съ Надеждой Павловной.

— Это такъ. Но иногда самый учтивый тонъ значитъ: вотъ мое мсто, а вотъ твое.

Я поняла невольно всю истину этихъ словъ и помолчавъ немного возразила:

— Вы совершенно правы…. Но что длать! Я не могу скрыть своего отвращенія къ нкоторымъ недостаткамъ, къ излишней угодливости, къ притворству, къ предательству.

— А что развиваетъ эти недостатки, коли не ваша чрезмрная учтивость или добродтельная надменность? рзко отвчалъ Викторъ.

— Ты правъ, Викторъ, вдь онъ правъ, повторилъ Володя, обращаясь ко мн.

Но меня оскорбили и рзкость Виктора, и его заступничество за недостатки Надежды Павловны. Вмсто отвта, я пожала плечами и принужденно улыбнулась, однако его слова мн запали Въ душу и принесли несомннную пользу, врно то что я измнилась въ отношеніи къ Надежд Павловн, и измнилась къ лучшему.

Наша жизнь текла такимъ ровнымъ и неизмннымъ порядкомъ что дни намъ казались годами, а года пролетали какъ день. Никому изъ насъ нельзя было побаловаться на преслдованія, на сцены… Все напротивъ молчало и каменло въ праздности, пустот и въ мертвой тишин. Раза два на недл тетка насъ возила въ церковь, а другіе вызды ограничивались утренними визитами къ роднымъ въ большіе праздники. Володя здилъ по приказанію на балы, что касается Виктора, его не представили въ свтскіе дома, и онъ составилъ себ кругъ товарищей, которыхъ навщалъ украдкой, и не принималъ разумется у себя.

Обденный часъ былъ въ особенности тяжелъ. Князь внушалъ намъ всмъ непобдимый страхъ, и даже когда онъ былъ въ дух мы сидли предъ нимъ какъ подсудимые предъ судьей. Тетка боле чмъ кто-нибудь изъ насъ была предметомъ его придирокъ, потому можетъ-быть что звукъ ея лишь голоса поражалъ его слухъ на этихъ ‘runions de famille’. Придирался онъ впрочемъ ко всемъ и ко всему. Избалованный женой и свтомъ онъ привыкъ давать полную волю своему раздражительному и желчному характеру. Мы боялись его рзкаго слова и сердитаго голоса, но сцены бывали рдки, за то ихъ забывали не скоро. Разъ, въ день моихъ именинъ, я выпросила у тетки позволеніе погулять по бульвару, съ Надеждой Павловной. Такъ какъ бульваръ примыкалъ къ самому дому, мы пошли безъ лакея. Надежда Павловна предложила намъ зайти по близости въ магазинъ гд ей нужно было что-то купить. Мы согласились охотно и среди улицы столкнулись съ экипажемъ князя. Дядя высунулъ голову въ опущенное стекло кареты и крикнулъ громовымъ голосомъ: ‘Пшкомъ среди улицы, да еще безъ лакея!’ Мы поспшили со страхомъ домой, гд застали страшную сцену между супругами. Князь кричалъ что одна мщанка можетъ воспитывать молодыхъ двушекъ какъ его жена воспитывала насъ, досталось порядкомъ и намъ, а Надежд Павловн, сперва отъ князя, а потомъ отъ княгини, и прогулка была запрещена разъ навсегда.

Я описала вншную сторону нашей жизни, но внутреннюю трудне будетъ передать. Я дошла до лучшей поры молодости, мн было восемнадцать лтъ. Мн казалось иногда что во мн не одна, а нсколько жизней, которыя разомъ откликались на каждое явленіе чувства, искусства, природы, и замирали подъ отпоромъ желзной руки. Все во мн пло на разные голоса, и сливалось въ одно цлое — все, и сердце, и воображеніе, и любовь къ искусству, къ природ, къ людямъ. Я испытывала неясныя страданія, походящія на радость, и радости походящія на страданія, и все въ душ моей волновалось страстно, глухо, не смя выглянуть на блый свтъ. Я сознавала чутьемъ что есть смыслъ во всемъ дышащемъ, живомъ, и пыталась угадать этотъ смыслъ, понимая что онъ есть и во мн, и что я однако не живу. Лтніе вечера пробуждали во мн необъяснимую тоску, между тмъ какъ мн хотлось обнять каждое дерево, сорвать каждый цвтокъ, расцловать каждую птичку, и дышать, дышать цлую вчность лтнимъ вечеромъ….

Книгъ у насъ вовсе не водилось. Ламартинъ, единственный поэтъ, котораго я знала наизусть — Ламартинъ мн прілся. Мн хотлось чего-нибудь другаго, новаго, драматичнаго, страшнаго и сладкаго. Нскольку разъ я просила книгъ у тетки и получала отвтъ такого рода:

— Если не забуду, заду когда-нибудь въ книжную лавку.

Этотъ отвтъ она повторяла въ продолженіи двухъ лтъ.

Наконецъ я ршилась поставить на своемъ.

Утро мы проводили иногда съ ней за какою-нибудь работой, а тетка съ помощью Надежды Павловны вышивала по канв. Но и за пяльцами не сгибалась ея прямая спина, одна голова склонялась на работу, и медленно приподымалась, обращаясь къ намъ когда мы входили. Разъ поцловавъ жилистую руку княгини, я попросила позволенія създить въ книжную лавку съ Надеждой Павловной, куторую посылали за покупками на Кузнецкій Мостъ.

Тетка на меня смотрла долго, очень долго, какъ будто стараясь понять что я сказала, и обдумывая свой отвтъ.

— Атеб какихъ же книгъ хочется? Ученыхъ что ли? спросила она.

— Ученыя у насъ есть… мн хотлось бы романовъ или стихотвореній….

— Романовъ? повторила тетка,— Ну, я теб дамъ пожалуй. На что ихъ покупать? Это я теб дамъ. Если хочешь, сейчасъ дамъ.

Она встала, и я пошла за нею въ небольшую гостиную къ которой примыкалъ входъ на верхъ. Въ гостиной стоялъ довольно объемистый шкафъ, и мн пришлось узнать въ первый разъ что въ немъ были книги. Большая часть состояла изъ французскимъ классиковъ, собранныхъ еще отцомъ князя, остальныя были куплены самимъ княземъ, не для чтенія, а для пополненія библіотеки. Я прочла на корешкахъ переплетовъ имена Виктора Гюго, А. Дюма, Сю. До меня дошли мелькомъ эти имена и глаза мои разбгались.

Тетка то выпрямясь, то нагнувшись разсматривала долго заглавія, вынимала книгу, открывала ее, и молча возвращала на полку.

— А я сама до сихъ поръ люблю читать, молвила она наконецъ, продолжая осмотръ.— Ужъ въ особенности люблю романы. Такъ интересно! Иногда кто-нибудь въ начал умретъ или пропадетъ, а въ конц найдется — окажется что вовсе не умиралъ. Прекрасно! И какіе это умные люди сочиняютъ романы, медленно говорила она, между тмъ какъ я ждала съ замирающимъ сердцемъ.

— Ну вотъ теб, продолжала тетка, Les Enfans du vieux chteau. Это я еще съ твоею матерью читала… какъ хороша! Вотъ теб: Le nouveau Robinson. Это современне. Прочтешь, другихъ дамъ.

У меня сердце оборвалось. Я знала что убдить тетку было невозможно. На возражанія и просьбы она отвчала однимъ афоризмомъ: ‘молодые должны повиноваться старшимъ’, и никакое краснорчіе не сбило бы ее съ толку. Но въ одно мгновеніе я успла сообразить что какъ скоро въ дом есть шкафъ съ книгами, то легко его отпереть… и съ этого же дня я принялась читать. Вечеромъ, простившись съ теткой, я брала любую книгу и читала всю ночь.

— Какая у тебя отчаянная голова! замтила Оля.— Ну что ты сдлаешь если тетк вздумается прочесть именно ту книгу которую ты взяла?

— Э, отвчала я,— пока она доберется до шкафа я успю прочесть книгу и возвратить ее на мсто. А не успю, была не была! Хоть натшусь!

Такъ-называемая французская школа свела меня съ ума и надо признаться, надолго испортила мой литературный вкусъ. Однако въ этихъ уродливыхъ произведеніяхъ являлись идеалы самоотверженія, любви, ненависти, мести, правда, испорченные ходулями, но все-таки то были идеалы, и они откликались на неясныя, лихорадочныя чувства наполняющія мою душу, среди пошлыхъ условій нашей Жизни. Въ особенности я полюбила Антони А. Дюма, и чтеніе этой драмы имло нкоторое вліяніе на мои отношенія къ Виктору.

Она основана на несчастномъ общественномъ положеніи человка безъ рода и племени. Слова, un btard sans nom представляли мн очень темный смыслъ, и напомнили что я уже ихъ слышала и старалась, но напрасно, себ ихъ объяснить при помощи словаря. Въ то время какъ Викторъ вступилъ въ университетъ, князь бесдовалъ о немъ въ полголоса съ женой, не подозрвая что я не проронила единаго слова изъ разговора.

— Ce n’est qu’un batard, говорилъ онъ.— Ему никуда нельзя показаться. Онъ долженъ привыкнуть къ этой мысли, знать свое мсто и сидть дома за тетрадью. Я бы его и въ дом не оставилъ, еслибы не учителя: увряютъ что безъ его помощи Володя заниматься неспособенъ.

Многое разъяснилось мн тогда и въ положеніи Виктора, и въ его принужденныхъ шуткахъ, и въ холодности его къ намъ. Я находила, какъ и вс, что онъ былъ умне и даровите Володи, и тмъ тяжеле казался приговоръ который отчуждалъ его отъ общества образованныхъ людей. Сколько разъ я собиралась ему сказать слово дружескаго участья, долго его обдумывала, и кончала тмъ что находила его смшнымъ, неловкимъ, неприличнымъ. Вообще воспитаніе пріучило насъ подавлять вс человческія чувства, и какой-то неясный страхъ переступить за назначенныя границы, измнить что-нибудь въ установленныхъ привычкахъ, заглушилъ во мн желаніе сблизиться съ Викторомъ, и по всей вроятности наше отдаленіе другъ отъ друга росло бы съ каждымъ днемъ, еслибы не отразилось на мн новое вліяніе.

Чтеніе романовъ принесло мн пользу въ извстномъ отношеніи: оно меня вовлекло въ жизнь чисто идеальную, и я поняла что не стыдно и не предосудительно обнаружить честное чувство. Я стала мечтать опять о сближеніи съ Викторомъ и воспользовалась первымъ случаемъ. Разъ, въ пріемный вечеръ, Надежда Павловна кокетничала со вдовцомъ генераломъ, а меня оставила наедин съ Викторомъ,

Время было дорого: я собралась съ духомъ и промолвила едва внятно:

— Викторъ Николаевичъ, вотъ скоро четыре года какъ мы съ вами живемъ подъ одною кровлей… Тутъ я смутилась и покраснла, не зная какъ кончить вступительную фразу.

Викторъ посмотрлъ на меня съ недоумніемъ, и не дождавшись чтобъ я заговорила, опять спросилъ:

— И что же?

— За что вы насъ не любите?

— Неужели вамъ не все равно, люблю ли я васъ или не люблю? сказалъ онъ, чрезвычайно озадаченный моимъ вопросомъ.

— Должно-быть не все равно. Мы здсь съ вами пришлецы, живемъ на одинаковыхъ условіяхъ, и однако чужды другъ другу.

Онъ усмхнулся.

— Мн бы и въ голову не пришло сдлать сближеніе между вашимъ и моимъ положеніемъ въ семейств, сказалъ онъ.— Мы и чужды другъ другу потому именно что между моимъ положеніемъ и вашимъ нтъ ничего общаго.

— Но по крайней мор мы одинаково скучаемъ. Это бы должно насъ сблизить.

Викторъ былъ тронутъ, но боялся уронить себя, оскорбить собственное достоинство простымъ и добродушнымъ отвтомъ. Онъ помолчалъ немного, и вдругъ спросилъ:

— Такъ вамъ очень тяжело?

— Очень.

— Ну и слава Богу! эта школа выработаетъ въ васъ чувства которыя при другихъ условіяхъ измельчали бы, пожалуй и совсмъ заглохли. Вотъ вы догадались что и мн не легко…. и многое вы еще разгадаете и возненавидите…. а ненависть хорошее чувство.

— Ненависть?

— Да…. Ненависть это не что иное какъ любовь доведенная до страсти, это единственное чувство отличающее человка отъ животнаго, ненависть — это тотъ же энтузіазмъ, тотъ же фанатизмъ.

— Такъ вы находите что одни фанатики достойны называться людьми?

— Одни фанатики, подтвердилъ Викторъ.— Все остальное мелюзга, les infiniment petite. Они далеко не пойдутъ. Посмотрите на вашу тетушку и на князя. Не напоминаютъ ли они вамъ окаменлости? У нихъ все длается по принципу, и принципъ непогршимъ, потому что они его узаконили. Искусство? Они его не понимаютъ, не смй о немъ заикнуться. Свобода? Она, молъ, намъ однимъ принадлежитъ. Женщина? Мы ее передлаемъ на свой ладъ, а та которая думаетъ и дйствуетъ безъ нашего разршенія, камнемъ пришибить! Ухъ! какъ свободно здсь дышать!

— Вы скоро будете дышать на свобод, Викторъ Николаевичъ. Черезъ годъ вы кончаете курсъ, и врно у васъ много плановъ для будущаго.

— Лишь бы дожить до этой минуты! отвчалъ Викторъ.— У меня тысячи плановъ…. на все станетъ силъ. Все возможное будетъ въ моихъ рукахъ.

Онъ говорилъ съ самонадянностью молодости, не подозрвая что его силы уже были помяты, и главное, воля подавлена. Не подозрвалъ онъ тоже что князь ему внушалъ, какъ и намъ, невольный страхъ.

Я его слушала какъ авторитетъ, озадаченная его смлостью и умомъ, и ожидая что онъ заключитъ нашъ разговоръ дружескимъ теплымъ словомъ, но такого слова онъ не произнесъ, и я осталась недовольна Викторомъ.

Не такимъ мое воображеніе создавало человка которому я была готова отдаться всею душей. Вернувшись въ нашу комнату, я раздлась и всю ночь писала стихи своему невоплощенному кумиру, и помню что мое посланіе кончалось слдующими строками:

Voil comme toujours te fit mon rve trange:

Homme au coeur de lion et po&egrave,te au coeur d’ange.

Изъ этой эпохи моей жизни я вынесла одно лишь отрадное воспоминаніе, а именно воспоминаніе о ночахъ проведенныхъ мной за перомъ. Ни что не замнитъ того времени когда ложишься съ восходомъ солнца, или встаешь на зар, чтобы дописать начатое днемъ стихотвореніе, повторяешь его вслухъ, и насыщаешься имъ нсколько дней сряду. Тотъ не вполн былъ молодъ кто въ первой молодости не писалъ или не любилъ стиховъ.

VI.

Разъ въ длинный зимній вечеръ мы остались наедин съ Олей, Ижорскихъ и Надежды Павловны не было дома. Я долго металась отъ скуки изъ угла въ уголъ, и вдругъ мн пришла въ голову мысль нарядить Олю и самой нарядиться, и отъ нечего длать мы принялись за туалетъ. Я занялась сперва Олей, въ нсколько минутъ ея волосы были, по тогдашней мод, заплетены въ косы и украшены цвткомъ снятымъ со шляпы, лотомъ я помогла сестр надть блое платье и длинный поясъ, но только-что приступила къ своему туалету, въ корридор раздались мужскіе шаги, Володя прошелъ мимо отворенныхъ дверей нашей комнаты и остановился.

Онъ къ намъ приходилъ въ первый разъ (и то случайно) съ тхъ поръ какъ мы жили вмст и даже въ одномъ этаж. Ему понадобились спички и не дозвонившись камердинера онъ хотлъ послать за нимъ нашу горничную.

— Володя! воскликнули мы въ одинъ голосъ.

— Извините, кузины, началъ Володя, и оглянувъ съ головы до ногъ покраснвшую Олю, продолжалъ:

— Что это значитъ? Вы собираетесь на балъ?

— Да нтъ: это все Юлія, отвчала Оля, совсмъ сконфузившись.

— Да съ какой же цлью? спросилъ Володя, и смотрлъ во вс глаза на сестру, которая и мн казалась необыкновенно хороша. Вся ея особа напоминала нсколько холодный, но чистый англійскій типъ.

— Я ее нарядила безъ цли, сказала я,— такъ, отъ скуки. Мы не знали что длать, вотъ и придумали маскарадъ. Добро пожаловать, Володя, ты нежданный гость. Какъ это теб вздумалось насъ навстить?

— Я шелъ не къ вамъ, отвчалъ необдуманно Володя.

— Не къ намъ? Хоть бы ты солгалъ и сказалъ что вспомнилъ объ насъ разъ въ четыре года.

Володя смутился.

— Что ты къ нему придираешься? замтила Оля.— Хоть и случайно зашелъ, а все же дорогой гость.

— Такъ можно съ вами посидть, кузины?

— Можно, можно, отозвались мы.

— А я переоднусь, заключила Оля.

Володя остановилъ ее.

— Нтъ! подожди пожалуйста, подожди, сказалъ онъ, подалъ ей стулъ и слъ возл нея.

Володя былъ такъ чуждъ женскому обществу, что оставшись съ нами наедин въ первый разъ отъ роду, онъ въ первый разъ на насъ посмотрлъ глазами двадцати лтняго юноши.

Ему было неловко, а между тмъ хорошо и не хотлось уйти.

— Такъ это ты затяла маскарадъ? спросилъ онъ обращаясь ко мн.

— А что? Разв онъ не удался? Ты думалъ что мы собрались на балъ, а вотъ и бальная зала,— продолжала я обводя рукой въ воздух.— Хороша? Оля мн мигнула и пожала плечомъ, а Володя окинулъ глазами комнату тускло освщенную одной свчей. Легко было разгадать впечатлніе которое произвели на него эти голыя стны, этотъ скпой свтъ и скудность всей обстановки.

— Да это тюрьма! промолвилъ онъ. Его замчаніе вызвало взрывъ, моя веселость изчезла въ одно мгновеніе, и я зарыдала.

Оля смущалась предъ Володей, и старалась меня успокоить, а Володя хотлъ бы, но не съумлъ высказать все горячее участіе наполняющее его душу. Онъ очевидно боялся обвинить лишнимъ словомъ своимъ родителей, и вертлся молча около насъ. Наконецъ онъ сказалъ тономъ человка принявшаго смлое ршеніе:

— Я останусь съ вами цлый вечеръ.

Слезы облегчили мое сердце, я ожила. Прояснилось и лицо Оли. Ей было неловко въ наряд, но Володя взялъ ея руку и снова просилъ не переодваться.

Онъ держалъ въ первый разъ женскую руку въ своей и не ршался ее выпустить.

— Чмъ же тебя угостить? спросила я.— Я бы велла подать самоваръ, да боюсь.

— Нечего бояться, я пойду разпоряжусь, подхватилъ Володя.— Люди не выдадутъ.

Надо сказать что люди насъ любили, Виктора въ особенности. Они искусно скрывали отъ господъ его частыя отлучки изъ дому, куда онъ возвращался не рдко позднею ночью. Прислуга знала что малйшее измненіе въ домашнемъ порядк навлечетъ на насъ большія непріятности, и потаму мы могли разчитывать что наша тайна не будетъ выдана.

Въ нашей тюрьм устроился маленькій пиръ. На стол появилась лампа, а около самовара подносъ съ сладкими пирожками.

До тхъ поръ Володя избгалъ женскаго общества не потому что не любилъ, а потому что дичился его. И вотъ онъ между двухъ молодыхъ двушекъ, и извстнаго рода короткость, установленная родствомъ и временемъ, даетъ ему право завладть Олиной рукой и поцловать меня по-братски.

— Какъ хорошо здсь! говорилъ онъ.— Надо же было сегодня пропасть моей спичечниц, а имъ ухать на вечеръ!

— Володя! а на балахъ ты ухаживаешь за какой-нибудь двушкой? спросила я.

— Ахъ! нтъ! ты знаешь что и на балы я зжу нехотя. То ли дло короткость вотъ какъ съ вами.

— Прочти ему твои стихи, сказала Оля.

Оля воображала что я обладаю большимъ талантомъ, но мн было совстно и страшно отдавать мои стихи на судъ, а вмст съ тмъ хотлось до смерти ихъ прочесть, и стихи разумется были прочтены. Къ неописанной моей радости Володя ими наивно восхищался и даже выпросилъ у меня нсколько стихотвореній чтобъ ихъ показать Виктору.

Намъ такъ хотлось болтать что мы болтали обо всемъ, у насъ вышелъ не разговоръ, а путаница, и какъ было весело! Въ двнадцать часовъ стукъ кареты раздался на двор и мы простились.

— Что скажетъ Викторъ о моихъ стихахъ? думала я засыпая.

VII.

Сближеніе съ Володей нсколько измнило нашу жизнь: на нее подуло свжимъ втеркомъ. Волод такъ понравился вечеръ проведенный съ нами что онъ возобновилъ свое посщеніе при первой возможности, и кончилось тмъ что какъ скоро дядя и тетка проводили вечеръ въ гостяхъ, Володя проводилъ вечеръ у насъ. Но наше удовольствіе было испорчено страхомъ: мы постоянно боялись неожиданнаго обстоятельства которое бы выдало нашу тайну, боялись въ особенности чутья

Надежды Павловны, которая любила пошпіонить и доводить до княгини всякое отступленіе отъ заведеннаго порядка.

Мои стихотворенія надлали много бдъ. Викторъ и Володя прочли ихъ своимъ товарищамъ, и меня расхвалила слишкомъ снисходительная публика. Женщина-писательница была въ то время явленіемъ рдкимъ, и на нее смотрли съ предубжденіемъ. Слухъ о моихъ стихахъ дошелъ до князя. Онъ сказалъ мн разъ садясь за столъ:

— А о теб идетъ хорошая слава: говорятъ ты пишешь стихи?

Я вспыхнула.

— Представь себ, продолжалъ онъ обращаясь къ жен,— сижу я сегодня у Полибиной, она говоритъ: ‘У насъ нтъ женщинъ писательницъ.’ А какой-то молодой человкъ отв’ чаетъ: ‘Есть одна, но ее еще не знаютъ’, и кого же онъ назвалъ? Ее!

— Ахъ, Боже мой! медленно промолвила тетка покачивая головой.— Молодая двушка!

— А ты чего смотришь? Лучше молчи! продолжалъ князь возвышая голосъ.— Нечего сказать, воспитала племянницъ! Хороши понятія! Хороши правила! Можно порадоваться! Да кто видлъ эти стихи? Кому ты ихъ давала?

— Не помню, отвчала я.

Я такъ растерялась что князь, кажется, сжалился надо мной, тмъ боле что половину вины онъ возлагалъ на свою жену.

— Я ставлю себя на мсто порядочнаго человка который бы за тебя посватался, началъ онъ опять понизивъ голосъ.— Что бы съ нимъ сталось еслибъ онъ узналъ что его невста пишетъ стихи?… Ну-ка, молодой человкъ,— продолжалъ онъ обращаясь къ Виктору, который сидлъ возл него,— скажи-ка какими глазами смотрятъ мущины на двушку пишущую стихи?

Неожиданный вопросъ такъ смутилъ Виктора что онъ замедлилъ отвтомъ. Я на него взглянула ожидая что у него вырвется насмшливое, желчное слово. Можетъ-быть оно дйствительно и вертлось у него на язык, но Викторъ зналъ что оно ему не обойдется даромъ, и струсилъ.

— Слышишь? Я у тебя спрашиваю, повторилъ князь.

— У насъ въ Россіи женщина-писательница конечно рдкость, отвчалъ уклончиво Викторъ.

— Я не спрашиваю рдкость она или нтъ, настаивалъ князь возвышая опять голосъ.— Я спрашиваю какое мнніе порядочнаго человка о такой женщин?…

— Я право… не знаю…

— Дур-р-ракъ! отозвался князь.

Викторъ поблднлъ.

Я никогда не забуду выраженія его лица: онъ избгалъ на меня взглянуть, и не зная куда податься, ршился актерствовать. Презрительная улыбка бродила на его губахъ когда князь не могъ его видть, онъ проводилъ рукою по волосамъ и безпрестанно глоталъ воды. Мн приходилось въ первый разъ проврить на дл римскій характеръ которымъ онъ щеголялъ на словахъ, и въ одно мгновеніе измнилось высокое понятіе которое я себ составила о его личности.

Вс молчали понурясъ и нетерпливо ждали конца обда. Князь придирался безпощадно къ своей жен и продолжалъ воевать когда мы вышли изъ-за стола. Тетка, по обыкновенію, молчала, но я замтила что она мнялась въ лиц. Становилось и ей ужь не въ мочь, и она сорвала на мн сердце только-что князь вышелъ изъ комнаты. Она встала съ неестественною ей торжественностью и подошла ко мн.

— Кто теб позволилъ писать стихи? спросила она дрожащимъ голосомъ, и со злостью, которой я въ ней не подозрвала, она схватила меня за руку.

Какъ раздраженная курица княгиня была готова кого-нибудь заклевать. Ея большая рука судорожно сжалась около моей худой руки. Я себя не вспомнила, и отвчала:

— Я пишу стихи чтобы не умреть со скуки въ этомъ дом.

Тетка поблднла, губы ея задрожали, она подняла руку и ударила меня.

Я вскрикнула, оттолкнула ее и бросилась на верхъ.

Когда я пришла въ себя меня обдало отраднымъ чувствомъ. Мн казалось что чаша переполнилась, и что посл описанной сцены мы оставимъ, во что бы то ни стало, домъ Ижорскихъ. При этой мысли сердце запрыгало отъ радости въ груди. Но къ кому броситься? Куда идти? Гд искать поддержки? Я смутно понимала что найти ее невозможно, что одно замужество можетъ спасти женщину отъ неудавшейся семейной жизни, но старалась заглушить въ себ голосъ разсудка, и продолжала бредить на яву.

Оля между тмъ старалась угомонить тетку, которая собралась жаловаться на меня князю. Чрезвычайно трудно сладить съ людьми отрицательно добрыми, а въ добавокъ еще зараженными безсознательнымъ деспотизмомъ, однако Оля успла доказать княгин что она же понесетъ отвтъ за мою вину, и тронула ее своими слезами. Княгиня согласилась меня простить, но требовала чтобъ я предъ нею извинилась. Оля, угадывая что и меня не легко будетъ убдить, привела на верхъ Володю, и оба стали меня уговаривать идти на мировую, то-есть извиниться предъ теткой.

Трусость Оли я понимала, но со стороны Володи просьба объ извиненіи привела меня въ негодованіе.

— Въ чемъ я виновата? спрашивала я его.— Или ты не знаешь что мать твоя меня ударила, потому что я пишу стихи?

— Я въ отчаяніи что maman это сдлала, но согласись что ты была причиной, хотя и невинною, непріятностей которыхъ ей наговорилъ папа. Право, maman предобрая.

— Право она добра, подтвердила Оля.

Я взглянула на нее съ изумленіемъ, а она принялась меня умолять сойти къ тетк. Ее такъ пугала мысль о разрыв съ Ижорскими, и она говорила съ такой непривычною горячностью, что подтвердила глухое подозрніе мучившее меня съ нкотораго времени: Володя и она любили другъ друга.

VIII.

Это открытіе въ такую минуту не только не смягчило меня, но вызвало во мн дурное чувство, чувство зависти. Ихъ взаимное счастье, между тмъ какъ я была такъ несчастна, возстановило меня противъ нихъ. Я въ нихъ видла эгоистовъ, готовыхъ пожертвовать мной для себя. Оно пожалуй и было такъ, но иначе быть не могло.

— Благо вамъ здсь такъ хорошо, понятно что не стоитъ обращать на меня вниманія, сказала я съ усмшкой, которая ихъ задла за живое.

— Я не такой эгоистъ какъ ты думаешь, возразилъ Володя.— Я ни съ чмъ не помирился. Но стариковъ мы не переспоримъ. Надо покориться до поры до времени.

— А я хочу отъ нихъ избавиться не дожидалсь сдыхъ волосъ.

Оля измнилась въ лиц и взглянула на Володю, а Володя посмотрлъ на меня какъ на сумашедшую.

— Какъ же это избавиться? спросилъ онъ.

— Мн девятнадцать лтъ, а Ол уже минуло семнадцать. У насъ состояніе хоть небольшое, но все-таки кусокъ хлба…

— Какъ? перебилъ Володя,— съ кмъ же вы будете жить, если насъ оставите?

— Съ кмъ-нибудь… да хоть одн!

— Одн?… Ты съ ума сошла. Какъ! Двумъ двушкамъ жить однимъ или съ кмъ-нибудь?

— А что же тутъ страннаго? Несбыточнаго?

— Какъ что? Да это невозможно! Да ты помшалась, повторилъ Володя.— Пойми-же что это невозможно. Волервыхъ, я представить себ не могу что сдлается съ отцомъ, вовторыхъ, подумай что скажутъ въ свт? А родные? Они васъ загрызутъ! И ты на все это пойдешь?

Мн стало страшно, однако я отвчала:

— На все… Еслибъ я была одна, я бы пошла на все.

— Нтъ! она съ ума сошла! повторилъ Володя, обращаясь къ сестр.

Оля приняла видъ важнаго достоинства, который меня бсилъ и ясно доказывалъ что она не одобряетъ моихъ намреній.

— Наконецъ, продолжалъ Володя,— если ты не боишься ни гнва отца, ни свта, ни родныхъ, не забудь что они могутъ обратиться къ закону.

— Къ закону! повторила я съ ужасомъ.

— Да! подтвердилъ Володя, обрадованный что нашелъ возможность напугать меня.— Вы еще малолтнія по закону, и пока Ол не минетъ 21 годъ, вы не имете права располагать собой.

Вмшательство закона въ мои попытки на независимость не приходило мн въ голову, надежды мои были уничтожены однимъ словомъ. Я поспшила скрыть свое безсильное негодованіе, и ушла въ корридоръ чтобы наплакаться на свобод, сла на сундукъ стоявшій вдоль стны, и зарыдала.

— Кто тутъ? спросилъ чей-то голосъ.

Я такъ испугалась что не скоро его узнала.

Въ потьмахъ я не замтила что Володя не затворилъ двери которая раздляла корридоръ на дв половины. Викторъ, услышавъ рыданія, вышелъ изъ своей комнаты и при яркой полос свта озарившей корридоръ узналъ меня.

Тяжело намъ было обоимъ. Хотя онъ этого и не показывалъ, но въ глубин души онъ былъ чрезвычайно доволенъ моимъ высокимъ мнніемъ о немъ. Теперь же онъ понималъ что я успла, посл утренней сцены. произнести о немъ приговоръ невыносимый для его самолюбія, раздраженнаго съ раннихъ лтъ, и разросшагося до колоссальныхъ размровъ. Досада которая овладла имъ заглушала чувство жалости въ его сердц. Чтобы не уронить себя вторично въ моихъ глазахъ, онъ ршился меня озадачить и оскорбить холодностью.

— Извините пожалуйста, сказалъ онъ тономъ утонченной учтивости, и отступилъ шагъ назадъ.

— Вы отсупаете сегодня во второй разъ, Викторъ Николаевичъ, замтила я удаляясь, и подумала: ‘Стоитъ подышать воздухомъ этого дома чтобъ утратить всякое человческое чувство.’

А между тмъ я знала что несмотря на преграды и на тяготющій надъ нами гнетъ, и въ этомъ дом соединились два существа чувствомъ которое имъ приносило минуты полнаго счастья.

Мн было страшно нарушить ихъ tte—tte. Я понимала что я лишняя между ними, и что они поблагодарятъ меня за каждую минуту отсутствія. Заносчивость моя остыла, я уже начинала испытывать невольный страхъ, предвидя гнвъ тетушки и неизбжную сцену если я предъ ней не покаюсь. Я ршилась сойти, просила прощенія, и княгиня, прочитавъ нравоученіе о необходимости послушанія, великодушно меня простила, взявъ съ меня слово что я впередъ не буду писать стиховъ.

Возвратившись на верхъ я объявила что была у тетки. Оля бросилась меня цловать, но я холодно отвчала на ея ласки. Когда мы остались наедин я замтила что ей было не ловко, какъ будто она въ чемъ-нибудь провинилась. Она раздлась, не взглянувъ на меня, не сказавъ слова, а мн было больно что она жертвовала мною своей любви къ Волод, а больне всего было то что меня никто не любилъ.

Долго мы не ложились, выжидая чтобы которая-нибудь заговорила первая, наконецъ я ршилась прервать молчаніе.

— Я право не знаю что съ нами будетъ если узнаютъ что Володя проводитъ съ нами вечера, начала я.

Этимъ замчаніемъ, въ которомъ высказывалась моя тайная досада, я достигла своей цли. Оля ясно поняла что я угадала ея чувство и отношусь къ нему безъ участія. Она сла молча на постель. Я сознавала что страшно ее оскорбила, но была такъ ожесточена что легла не попытавшись даже помириться съ ней, погасила свчу и прикинулась спящею. Но мн было такъ горько, и совсть такъ меня мучила что я заснуть не могла, и слышала какъ Оля тихо плачетъ.

Сердце мое уже начинало смягчаться, и вдругъ во мн какъ молнія мелькнула мысль. Володя кончитъ свой университетскій курсъ черезъ нсколько мсяцевъ и будетъ свободенъ….

Я зажгла спичку и при вспыхнувшемъ огн увидла что Оля стоя на колняхъ молится.

Я бросилась къ ней и обняла ее.

— Оля! проговорила я съ трепетомъ и радостью человка нашедшаго неожиданно философскій камень,— Володя скоро будетъ совершенно свободенъ….

— Свободенъ?… какъ же это? спросила она, такимъ грустнымъ голосомъ, и съ такимъ безотраднымъ выраженіемъ на лиц что меня обдало холодомъ.

— Да! кто ему дороже, ты или родители? Можетъ ли онъ ихъ любить?

— Ахъ! что ты говоришь! перебила съ ужасомъ Оля.

IX.

Сцена за обдомъ и встрча въ корридор сильно подйствовали на Виктора. Не зная какъ себя возстановить въ моемъ мнніи и чмъ изгладить минутную слабость, онъ принялъ со мною невыносимо натянутый тонъ, давалъ частые промахи, и забывалъ даже не разъ законы приличія и общежитія. Между нами установилась мелочная вражда, и мы ее поддерживали колкими намеками. Домашняя жизнь была окончательно испорчена, и становилась несносне день это дня.

Разъ, за чаемъ, въ пріемный вечеръ, я обращалась поочередно къ Надежд Павловн и къ Волод, а Виктора не удостоивала ни словомъ, ни взглядомъ. Онъ былъ очень блденъ и сидлъ въ углу, засунувъ руки въ карманы. Вдругъ онъ всталъ и подошелъ къ столу.

— Надежда Павловна, началъ онъ,— вы не знаете что я васъ уважаю отъ всей души, я васъ особенно уважаю съ нкоторыхъ поръ.

— Только съ нкоторыхъ поръ? спросила она.

— Да! къ стыду моему я только недавно оцнилъ вашу душевную простоту. Вы не заражеаы сухостью и безсознательнымъ аристократизмомъ тхъ женщинъ которыя смотрятъ съ высоты своего величія на простыхъ смертныхъ.

— Эти женщины остаются по крайней мр врны своимъ чувствамъ, и не боятся ихъ показывать, замтила я вспыхнувъ.

Викторъ взглянулъ на меня такими недобрыми глазами что мн стало страшно. Глаза у него были небольшіе, сренькіе, и сверкали какъ сталь когда онъ злился. Онъ готовился бросить мн въ лицо что-нибудь ужасное. Володя предупредилъ сцену.

— Викторъ! сказалъ онъ, схвативъ его за руку,— поди за мной.

Они вышли вмст, а я отказалась отъ ужина и ушла на верхъ съ Олей, которая раздляла мое негодованіе. Володя зашелъ къ намъ.

— Твой пріятель отличается, сказала я ему съ горькою насмшкой.— Онъ храбръ только съ женщинами.

— Я сейчасъ ссорился съ нимъ за тебя, отвчалъ Володя,— но божусь теб что онъ хорошій человкъ, ты не знаешь какъ онъ дорожитъ твоимъ мнніемъ. Вдь ты сама его безпрестанно задваешь. Еслибы ты только захотла, онъ бы полюбилъ тебя отъ всей души.

— Я ему очень благодарна, сказала я, не измняя тона, хотя мой гнвъ нсколько остылъ.

Володя не настаивалъ, я же долго за полночь еще думала о его словахъ. Мое праздное воображеніе было чрезвычайно занято новыми моими отношеніями къ Виктору. Я ршилась объясниться съ нимъ и довести его до раскаянія, но не ласковымъ словомъ, а холодностью. Отъ этого объясненія отвлекло меня неожиданное обстоятельство. Утромъ княгиня получила записку, и прочитавъ ее, сказала намъ:

— Одньтесь. Мы подемъ къ вашей тетк Прасковь Александровн Кречетовой. Она пріхала въ Москву и желаетъ васъ видть. Ваша мать была очень дружна съ нею.

Я помнила смутно имя Прасковьи Александровны, и сама не знаю почему оно меня обрадовало, почему не представило моему воображенію образа одной изъ тхъ важаыхъ и неприступныхъ тетокъ которыхъ судьба посылала въ наказаніе нашему поколнію.

Прасковья Александровна была вдова, и посл пятнадцатилтняго пребыванія въ деревн переселилась въ Москву, чтобы довершить воспитаніе своихъ дтей.

Я никогда не забуду нашей первой встрчи. Мы вошли въ небольшой домъ, убранный безъ малйшей роскоши, во чистенькій и свтлый. Высокая, полная, сорокапятилтняя женщина вышла къ намъ на встрчу, переваливаясь съ ноги на ногу. Ея кругловатое, оживленное привтливою улыбкой лицо сохранило безупречно красивыя черты. Она не носила чепца и зачесывала вгладъ черные, глянцовитые волосы.

— Кузина! здравствуйте! сказала она, обнимая княгиню.— Ахъ, Боже мой! это Машины дочери?… Какъ эта-то на нее похожа!

Она указала на Олю и перецловала насъ обихъ.

— Ну, душеньки, полюбите меня…. А вы ужь теперь мн милы…. Мои къ сожалнію имъ не пара, еще малы.

Прасковья Александровна говорила громко, звучнымъ голосомъ, улыбаясь, и въ каждомъ движеніи, въ каждомъ слов отряжалась ея дтски-ласковая душа.

Она представила намъ своихъ дтей, и заговорила о смерти мужа, котораго горячо любила, и вдругъ обтерла градомъ текущія слезы и обратилась ко мн:

— А поплясать любишь? спросила она съ своей милою улыбкой.

Мы съ сестрой сидли на вытяжк и только переглядывались. не смя отвчать на ея ласки, еще мене ршились мы отвчать на послдній вопросъ, княгиня насъ вывела изъ затрудненія.

— Гд же имъ плясать? сказала она своимъ однообразнымъ голосомъ, и медленно растягивая слова.— Я бываю только у родныхъ, да у близкихъ знакомыхъ, а отъ вечеровъ совсмъ отвыкла.

— Ахъ, кузина! возразила Прасковья Александровна,— вдь не ихъ же вина что мы съ тобой ни на что не годны и принуждены сидть дома за вязаньемъ или за картами! Неужели и он у тебя все дома сидятъ?

— У меня дома свои обязанности, сухо возразила княгиня,— а ихъ обязаность покориться.

— Оно такъ, оно такъ, кузина. Я знаю что ты примрная женщина, а все-таки двочекъ не мшаетъ повеселить. Ты мн ихъ поручи.

— Это пожалуй, это можно, отвчала княгиня.

— Оставь-ка ихъ у меня сегодня на цлый день, мы короче познакомимся.

— Съ удовольствіемъ, отвчала тетка.

Прасковью Александровну мы не поблагодарили, а княгин сказали: ‘Merci, ma tante.’ Но какъ только она ухала, мы бросились какъ помшанныя на Прасковью Александровну, цловали ея руки и чуть не удушили ее въ своихъ объятіяхъ.

— Что вы, что вы, дурочки? говорила она, обрадованная и тронутая до слезъ.— Ариша, посмотри пожалуста… Ахъ, бдныя дти!

Няня Ариша смотрла улыбаясь на эту сцену и промолвила съ неподражаемою флегмой:

— Не избалованы-съ. Не то что наши: Марью Васильевну не уйму цлое утро.

Въ эту минуту четырнадцатилтняя блондинка ворвалась въ комнату съ громкимъ смхомъ.

— Марья Васильевна! Перестанешь ли ты повсничать? сказала сердитымъ тономъ Прасковья Александровна.— Вотъ смотри, бери съ нихъ примръ: этой девятнадцать лтъ, а пикнуть не сметъ предъ теткой.

Такъ-называемая Марья Васильевна остановилась посреди комнаты, и слегка покраснвъ, пристально на насъ посмотрла… потомъ вдругъ разразилась новымъ смхомъ.

— Ну скажите пожалуста! начала мать.— Чему ты смешься?

— Мама, мама, сама не знаю! отвчала блондинка и бросилась ей на шею.

— Ну вотъ, сама не знаетъ чему хохочетъ! Поди, оставь насъ въ поко. А вдь она у меня хорошая двочка, продолжала она когда Маша изчезла за дверью,— богомольная и нищихъ любитъ, и хозяйствомъ занимается. Ну, а вы, мои милыя, разкажите-ка мн кого вы видите? Бываете же вы гд-нибудь?

— Нигд, отвчали мы въ одинъ голосъ.

— Какъ нигд?.. Боже мой! воскликнула Прасковья Александровна.— Такъ и сидите предъ теткой на вытяжк?

Оля отвчала въ умренныхъ выраженіяхъ, но у меня посыпались слова: я разказала все что такъ давно кипло на сердц.

— Бдныя дти! повторяла Прасковья Александровна.— А вдь въ молодости тетка ваша любила тоже повеселиться и потанцоватъ….

— Ариша, послушай-ка каково дтямъ-то житье. Просто сердце надъ ними сжимается. Крестъ вамъ Богъ послалъ, друзья мои, старайтесь не роптать, и на васъ оглянется Господь Богъ.

— Старшую-то барышню замужъ бы отдать, съ тою же флегмой отозвалась Ариша.

— Голубушка, я сама въ свахи идти готова, сказала Прасковья Александровна.

Я подумала: ‘за кого-нибудь, лишь бы вырваться отъ Ижорскихъ’.

Весь складъ жизни Прасковьи Александровны, и даже ея скромно убранный домъ показались мн раемъ, а къ ней самой я не замедлила почти страстно привязаться. Эти привязанности вспыхивающія въ одну минуту, съ полною врою въ людей которые намъ говорили ласковое слово, были естественнымъ слдствіемъ нашего воспитанія, и слпое довріе вело не рдко къ горькимъ разочарованіямъ. Что касается до Прасковьи Александровны, мы въ ней не ошиблись: orb сохранила младенческое сердце, и особенная прелесть проглядывала въ чрезвычайной простот ея пріемовъ и выраженій.

Меня очаровали ласковость и рзвость дтей, ихъ свободное обращеніе съ матерью, и патріархальное вмшательство Ариши въ разговоръ, высказывалось во всемъ единодушіе и согласіе. Я какъ теперь гляжу на Прасковью Александровну. Она была внучка богатыря Екатерининскихъ временъ и наслдовала отъ дда высокій станъ и правильныя черты лица. Когда дти ея и домочадцы собирались около нея за обдомъ, надо всми возвышалось ея блое лицо съ толстоватымъ римскимъ носомъ, карими глазами и узкимъ ртомъ. Брови ея словно нарисованы были кисточкой. Она бы и за сорокъ лтъ была красавица, еслибы не портила ее полнота.

Я возвратилась домой въ самомъ счастливомъ настроеніи духа. Мн казалось что Провидніе въ лиц Прасковьи Александровны готовилось выручить насъ изъ тюрьмы. Предъ надеждой на новую жизнь я забыла о предполагаемомъ разговор съ Викторомъ, и даже о нашей ссор, и почти равнодушно встртилась съ нимъ. Мн некогда было о немъ думать. Я думала о себ, о новой будущности, и дйствительно наша жизнь измнилась къ лучшему. Прасковья Александровна часто зазжала за нами и брала насъ къ себ на цлый день. Ея появленія мы всегда ожидали съ лихорадочнымъ нетерпніемъ.

— Не удивительно что Полина васъ обласкала, замтила княгиня.— Она была дружна съ вашею матерью, а ее вс любили.

Приближалась весна, и весь городъ собирался встрчать Свтлое Воскресенье, гулъ колоколовъ и необычайное движеніе которое подымалось на московскихъ улицахъ приводили меня въ несказанно-грустное волненіе. Я завидовала участи мщанки которая шла торопливо по тротуару съ узломъ въ рук…

Это время года было особенно тяжело для меня, потому именно что я его особенно любила. По цлымъ часамъ смотрла я на капли мрно падавшія съ крыши еще на половину покрытой снгомъ, но уже пригртой мартовскимъ солнцемъ.

Природа, поэзія, все меня манило: я помню съ какимъ упоеніемъ я повторяла русскіе стихи которые слышала отъ Володи. Меня поразила ихъ необыкновенная гармонія, потомъ я вникла въ ихъ смыслъ, и затвердила наизусть. И теперь они не утратили для меня своей первобытной прелести, связанной съ грустными воспоминаніями молодости. Когда теплый апрльскій дождь орошаетъ землю, у меня бродитъ постоянно на ум:

Въ т дни какъ начинаетъ капать

Весенній дождь на злакъ полей,

Пастухъ плетя свой пестрый лапоть

Поетъ про волжскихъ рыбарей….

И я мысленно переносилась въ деревню гд мы живали когда были дтьми. Мн представлялась въ очаровательной картин обстановка деревенской жизни, кипящій на стол мдный самоваръ, дымъ клубящійся надъ трубами надворныхъ строеній, обычаи старины, свято хранимые деревенскими жителями. Мн мерещилось иногда что я вдыхаю въ себя запахъ полей и я мечтала о скромной дол гд-нибудь въ забытомъ уголк Россіи. Но вечеромъ, когда сотни огней разгарались въ сосднемъ дом, и отъ подъзда до конца улицы тянулся рядъ каретъ, во мн подымалась неодолимая жажда свта, шума, толпы, и я рвалась всею душой на балъ.

Выпалъ наконецъ и на мою долю праздникъ. Ожидали Каратыгина въ Москву, и Прасковья Александровна общала что повезетъ насъ въ театръ, гд я видала одни только оперы и балеты.

Въ ожиданіи новаго для меня наслажденія я не спала по ночамъ и негодовала на равнодушіе Оли. Но ей было не до Каратыгина. Ижорскіе собирались на карточный вечеръ, а Володя къ намъ.

Въ день перваго представленія, я начала одваться какъ только встали изъ-за стола. Я отъ радости дрожала какъ въ лихорадк и караулила Прасковью Александровну у окна. Въ семь часовъ она захала за нами.

Говоръ партера доходилъ глухимъ гуломъ до белъэтажа. Я смотрла сверху на эту массу людей волновавшихся въ ожиданіи одного человка, и сердце мое билось пои мысли что я увижу этого человка.

— Что ты? Теб холодно? спросила Прасковья Александровна, замтивъ что я дрожала.

Я покачала отрицательно головой, не отрывая глазъ отъ занавса. Наконецъ онъ взвился, и вотъ вошелъ король Лиръ съ короной на голов, со скипетромъ въ рукахъ и слъ на тронъ.

Я бы не вполн довряла своимъ тогдашнимъ впечатлніямъ, еслибъ ихъ не оправдали въ послдствіи люди оцнившіе безпристрастно талантъ Каратыгина. Одинъ Англичанинъ мн говорилъ что ему не приходилось видть и въ Лондон лучшей игры. Что до меня касается, я была тогда плохимъ судьей, но помню только что увидла что-то поразительное, блестящее, потрясающее воображеніе, и думаю, до сихъ поръ, что нтъ возможности передать съ такою яркостью, съ такимъ могуществомъ бредъ, ярость, томленіе оскорбленнаго величія. Мн казалось что этотъ сдой, огромнаго роста старикъ былъ дйствительно королемъ, что одинъ звукъ его повелительнаго голоса, одинъ взмахъ руки, могли повергнуть въ прахъ толпу собравшуюся у его ногъ, и у меня занимался духъ когда его осыпали оглушительными рукоплесканіями.

Всю ночь я бредила Каратыгинымъ и королемъ Лиромъ. На меня пахнуло геніальностью, у меня было такъ свтло на сердц, оно радовалось открытію богатой, незнакомой жизни, заслоненной до тхъ поръ вседневною, будничною.

Я видла Каратыгина въ роли графа Лейстера, Лудовика XI и наконецъ Кина. Кинъ мн окончательно вскружилъ голову. Я была убждена что въ этой піес я узнала лично Каратыгина. Его образъ мн являлся неразлучнымъ съ образомъ Анны Демби.

Можетъ-быть онъ еще не нашелъ своей Анны Демби, думала я, а она ждетъ первой возможности чтобы придти къ нему и сказать: Romo m’avait fait connatre l’amour…

XI.

Наступилъ день ршившій мою судьбу. Онъ мн памятенъ до самыхъ мелочныхъ подробностей. Съ утра меня отпустили къ Прасковь Александровн, которую я застала за работой, въ большомъ кресл. Она шила кисейное платье для меньшой дочери, а Маша сводила домашніе счеты. Ея вчно смющееся лицо было чрезвычайно серіозно.

— Что же ты не здороваешься, Маша? сказала я.

— Подожди, некогда, отвчала она, не взглянувъ на меня,— когда кончу.

Черезъ пять минутъ она закрыла счетную книгу и спрятавъ ее въ ящикъ сказала:

— Кончено, мама. Не передержала ни одной копйки…. Просто чудо, а не двочка! Ну, здравствуй, и она бросилась со смхомъ меня цловать.— И прощай, продолжала она,— идемъ гулять съ Миной едоровной.

Она выбжала изъ комнаты.

— Маша была сегодня у ранней обдни, сказала мн понизивъ голосъ Прасковья Александровна,— а тамъ счеты сводила, да еще успла это платьице скроить.

Мн стало совстно, я ровно никакого понятія не имла о дльномъ занятіи.

— Ахъ! ты знаешь, и Викторъ обдаетъ у меня, сказала Прасковья Александровна.— Вчера говорю ему: что это ты, батюшка, все ко мн на минуту, повернешься и исчезнешь. Приходи-ка ко мн завтра на цлый день. А вдь онъ славный!

— Мм…. да, онъ очень уменъ.

— Уменъ-то уменъ, да и добрый такой, ласковый.

— Онъ ласковый? онъ добрый?… повторила я.

— А то нтъ? Что это? или ты съ нимъ не въ ладахъ?

Я отвчала подумавъ:

— Викторъ былъ моимъ первымъ разочарованьемъ. Много хорошаго я о немъ думала, но теперь, я, къ несчастію, его не уважаю.

— За что?

— Онъ меня выдалъ князю. Онъ трусъ.

— Какъ это? разкажи.

Я разказала мою исторію съ Викторовъ и вс обстоятельства къ ней относящіяся. Прасковья Александровна покачала головой:

— Какъ быть, струсилъ.. А ты что?

— О! я отъ него не скрыла что я его презираю.

— Какъ! ты это ему такъ и сказала?

Прасковья Александровна сдлали этотъ вопросъ такимъ тономъ что я нсколько оробла и отвчала.

— Я конечно не прямо сказала, но только дала почувствовать….

— Разв это не все равно? Можетъ-быть и еще хуже, За что ты его осуждаешь? за то что онъ струсилъ? Да кто бы не струсилъ предъ твоимъ дядей? А сама ты не струсила?

— Я?… я другое дло, я женщина, а обязанность мущины заступаться за женщину.

— Видишь! Обязанность! Ты знаешь что князь бы его оборвалъ, ты требовала отъ него жертвы… А что ты для него сдлала чтобъ онъ теб чмъ-нибудь пожертвовалъ?

— Мн кажется что человкъ истинно благородный, начала я,— долженъ заступиться…

— Я не знаю какъ тамъ у васъ судятъ по-рыцарски, перебила Прасковья Александровна,— а я сужу просто по-христіански. Ты говоришь что онъ самъ стыдился своей трусости? А теб бы, по моему-то, надо о немъ пожалть и виду не показывать что ты его не уважаешь. Ты бы его такъ тронула что онъ этого бы вкъ не забылъ. Онъ на это хорошъ, помнитъ до сихъ поръ что я его ласкала когда онъ былъ ребенкомъ. Да скажи мн, ты говла на Страстной недл: разв ты съ нимъ предъ исповдью-то не помирилась?

Я промолвила:

— Нтъ.

— Какъ нтъ?… Такъ зачмъ же ты говла? сказала съ живостью Прасковья Александровна, бросивъ на столъ свою работу.— Ну, послушай, мой другъ, исполни христіанскую обязанность, помирись съ нимъ, заключила сна, положивъ мн руку на плечо.

Я невольно сознавала христіанскій смыслъ ея просьбы, однако она оскорбляла до крайности мою гордость и мои понятія о мужской чести. Просить прощенія у Виктора?… да мн было легче провалиться сквозь землю. Съ другой стороны, я боялась потерять своимъ упорствомъ дружеское расположеніе Прасковьи Александровны, и молчала не ршаясь возражать.

— Скажите, гордость какая! воскликнула она, всплеснувъ руками.

— Я уже разъ сдлала первый шагъ, заговорила я,— а теперь…. не могу.

— Чего ты не можешь?… Нсколько словъ сказать-то не можешь?…

— Я ихъ не скажу отъ сердца.

— Тмъ хуже. Но если такъ, такъ скажи ихъ хоть по обязанности…. Ну для меня скажи ихъ, заключила она ласково.— Сдлай это для меня.

— Для васъ…. я все сдлаю.

— Ну, вотъ, вотъ это хорошо! За это спасибо. Хоть такъ: ты мн принесешь эту жертву. Ну, скажи, не правда ли что у тебя отлегло отъ сердца?

Я не отвчала. Мн было, напротивъ, очень тяжко, примиреніе съ Викторомъ мн казалось комедіей, хотя Прасковья Александровна постаралась заране мн облегчить дло: наканун она бранила за меня Виктора, который, какъ я узнала въ послдствіи, ей говорилъ о нашихъ отношеніяхъ.

— А что ты задумала бжать изъ дома, это сумазбродство, искушеніе, замтила она.

— Я это придумала съ горя, тетя. Вдь мы живемъ ни для себя, ни для другихъ.

— Лучше такъ жить, нежели ршиться на явное возмущеніе противъ судьбы. Вы сироты: васъ Богъ поищетъ. А ты смирись, и старайся со всми жить мирно…. хоть бы съ Викторомъ. Его участь и такъ незавидна. Незаконный сынъ, у него нтъ будущности.

— Почему это? Онъ получилъ одинаковое воспитаніе съ нами, скоро вступитъ въ службу и станетъ наравн со всми.

— Наравн со всми?… Какъ это можно?… Нтъ, ты не понимаешь что говоришь. Вотъ я его люблю и желаю ему всего хорошаго, а дочь свою за него не отдамъ.

— Какъ! вы! воскликнула я, не вря что такія слова я слышу отъ Прасковьи Александровны.

— Да, я! Я не пойду противъ принятыхъ правилъ.

— Но эти правила нельзя согласить съ вашими христіанскими понятіями.

Мое замчаніе ея озадачило. Она не нашла возраженій и сказала съ досадой:

— Полно, пожалуста! Вы нынче вс вольнодумцы. Что было положено въ старину, то хорошо. Старинные люди были богомольне и умне насъ съ тобой.

Прасковья Александровна не подозрвала что она оскорбила чувства сложившіяся сами собой въ моемъ сердц, чувства вынесенныя изъ внутренней ненависти къ старымъ предразсудкамъ. Я была оскорблена и за Виктора, и поняла что между имъ и мной существовала неразрывная связь однихъ понятій, и это сознаніе меня боле расположило къ примиренію съ нимъ, нежели увщанія Прасковьи Александровны.

Онъ вошелъ, не замтивъ моего присутствія.

— Вотъ и я, сказалъ онъ весело, цлуя ея руки.— На что я вамъ, подумаешь? а сумли и до моего сердца добраться.

— Скажите, сумашедшій! а Юлію ты не видишь?

Викторъ быстро обернулся, и въ одно мгновеніе выраженіе веселости исчезло съ его лица.

Мн стало больно, почти стыдно.

— Здравствуйте, Викторъ Николаевичъ, сказала я, ршившись вдругъ протянуть ему руку.— Здсь ссориться невозможно.

Онъ улыбнулся принужденно и пожалъ слегка мою руку.

Меня обдало холодомъ.

— Ссориться? изъ-за чего это, позвольте спросить? Наслдство что ли длили? замтила Прасковья Александровна.— Оба вы предобрые, да ссориться!

— Я далеко не добрый, возразилъ Викторъ.

— Полно вздоръ-то говорить!

— Вы, Прасковья Александровна, пожалуй разбойника убдите что онъ честный человкъ и заставите его врить въ себя.

Онъ слъ на табуретку у ея ногъ.

— Вотъ ты, кажется, меня любишь, сказала она,— а готовъ ли ты что-нибудь для меня сдлать?

— Только просите, приказывайте.

— Хорошо, увидимъ.

И она мигнула на меня.

Виктора я не узнавала. Куда двалась его холодность? Онъ не часто навщалъ Прасковью Александровну, однако ужь усплъ совершенно обвиться у ней, и мн стало какъ будто завидно. Тайное чувство мн говорило въ пользу этого человка, котораго я ненавидла.

— Ахъ! послушай-ка, сказала мн смясь Прасковья Александровна,— вдь я сегодня отказалась отъ счастья видть твоего идола. Шутилова, моя хозяйка, приходила за мсячною платой и пригласила меня на вечеръ, у ней будетъ Каратыгинъ.

Каратыгинъ былъ въ моихъ глазахъ фантастическое лицо, являющееся зрителямъ подъ разными образами, на извстномъ разстояніи, и мысль встртить его вн сцены не приходила мн въ голову. Между нимъ и домомъ Ижорскихъ лежала цлая бездна черезъ которую нельзя было пройти не сломивъ себ шеи. во мн вспыхнуло желаніе его видть вблизи только въ ту минуту когда я узнала что онъ проведетъ нсколько часовъ въ двухъ шагахъ отъ меня, между простыми смертными.

— Что ты молчишь и сидишь какъ въ воду опущена? спросила Прасковья Александровна.

Я бросилась предъ ней на колни умоляя ее принять приглашеніе гжи Шутиловой и взять меня съ собой.

Она называла меня сумашедшею, приказывала мн встать и опомниться, но я не слушалась и замтила что Прасковья Александровна колебалась.

— Отстань, говорю теб, сказала она.— Я жду вечеромъ стараго пріятеля, сослуживца моего мужа.

— Отпустите меня съ Миной едоровной.

Прасковья Александровна обратилась къ Виктору:

— А вдь хотлось бы ее потшить.— Да ты не подумала, Юлія, если твои-то узнаютъ, что она скажутъ? Они тебя не пощадятъ, и пожалуй ко мн ужь не отпустятъ.

— Сохрани Богъ! Они объ этомъ никогда не узнаютъ. Кто имъ скажетъ? Что общаго между ними и Шутиловой?

— И то! подтвердила съ дтскою мягкостью Прасковья Александровна.— Дти, въ самомъ дл, радости не знаютъ.

Это полусогласіе привело меня въ восторгъ, и не зная чмъ выразить мою благодарность, я сейчасъ же приступила къ мировой съ Викторомъ. На радости не злятся. Мы остались вдвоемъ, помолчавъ немного я сказала:

— Прасковь Александровн хочется насъ помирить….

— Въ самомъ дл?

— Разв она вамъ ничего не говорила обо мн, Викторъ Николаевичъ?

— Да мн кажется что мирятся тогда только когда были дружны.

— Боже мой! вырвалось у меня невольно,— какъ вы разчитанно холодны! Да, мы поссорились. И по крайней мр поссорилась съ вами, потому что было время когда я искала вашей дружбы и вообразила что у васъ теплое сердце.

— А почему вы этого не подумаете теперь?

— Вы мн отвчали одною холодностью.

Онъ вспыхнулъ какъ только я заговорила и взглядъ его небольшихъ выразительныхъ глазъ пристально остановился на мн.

— Я не такъ виноватъ предъ вами какъ кажется, отвчалъ онъ нетвердымъ голосомъ.— Правда, вы первыя…. вы мн показали участіе, я бы могъ добиться вашей дружбы, я это знаю, и самъ себя лишилъ добровольно счастья быть вашимъ другомъ. Я почти выдалъ васъ князю, между тмъ какъ дорого бы далъ за право васъ защитить. Что длать! Я такъ созданъ, мн надо страдать и видть что страдаютъ другіе. Я хотлъ вамъ доказать что между вами и мной ничего нтъ общаго, а самъ сознавалъ, уже давно сознавалъ, что общее есть, есть нравственная связь, которая обнаружилась до сихъ поръ не дружбой, а враждой. Вы меня не понимаете?

Я поняла одно: онъ хотлъ оправдаться предо мной во что бы то ни стало, а мн надо было прикинуться что я ему вполн врю.

— Я не совсмъ понимаю, Викторъ Николаевичъ. Страданіе невыносимо, я хочу жить и быть счастлива.

— Что вы называете счастьемъ? Счастье?… это тоже своего рода страданье. Искра которая упадаетъ на сердце и заставитъ его вспыхнуть, хоть на нсколько часовъ, приключаетъ боль, но боль такого рода что ее не промняешь на десять лтъ невозмутимаго спокойствія. Такъ-называемыя здоровыя природы меня не поймутъ, но мы съ вами надломлены, нервы утончены, чутье развито. Не дойдемъ мы по добру по здорову до глубокой старости, и тмъ лучше! Courte mais bonne! Такъ ли?

— Не знаю…. но ваши мысли мн нравятся.

— Нравятся? Стало-быть он хороши. Хорошо все то что намъ даетъ возможность жить по сердцу, и какъ насъ ни коверкали чтобъ убдить въ противномъ, все-таки не убдили. Но чтобъ имть право жить по сердцу, надо оставить это право и за другими, надо быть снисходительнымъ къ чужимъ причудамъ, даже недостаткамъ, словомъ, надо жить самому и давать жить другимъ…. и вы мн простите, я и такъ достаточно поплатился за свою вину.

Я помню смутно отвлеченности которыми онъ далъ разговору неожиданный оборотъ, однако мн нравился ихъ тайный смыслъ. Многое, многое мн хотлось сказать, но я не могла совладать съ неясными мыслями, чувствами, и умла лишь выразить невольную симпатію которую онъ мн внушалъ.

— Викторъ Николаевичъ, поврьте, еслибы вы захотли, я бы давно полюбила васъ отъ всей души. Знаете ли вы что съ вами только я бы охотно подлилась и горемъ и скукой и надеждами? Вамъ бы я все поврила не опасаясь васъ удивить или оскорбить…. Вы не то что Володя. Вотъ съ нимъ, дло другое…. не знаешь иногда какъ приступиться. Боже мой! заключила я,— я такъ давно добивалась вашей дружбы!

Викторъ поцловалъ мою руку.

— А если вы во мн ошибаетесь? сказалъ онъ помолчавъ,— если я не то что вы полагаете? Знаете ли вы что я способенъ на все дурное?

— И на все хорошее.

Я и не подозрвала что мы оба были правы.

— Былъ способенъ на хорошее, но мн кажется иногда что эта способность во мн заглохла. Она бы могла воскреснуть еслибы ко мн искренно, исключительно привязалась чистая, еще двственная душа…. Я не вполн гршенъ, потому что я люблю и умю цнить такія души, хотя не стою ихъ…. Я не стою вашей дружбы.

Съ каждымъ словомъ Викторъ возвышался въ моемъ мнніи. Обвиняя себя онъ былъ совершенно искрененъ, и искалъ въ моемъ сердц защиты противъ самого себя. Ненависть и скука рано развили въ немъ порокъ. Онъ отдавался женщинамъ которыхъ не любилъ и не уважалъ, знался съ людьми не стоящими его поклона… Но не всякому было дано, какъ ему, сохранить, въ темной сред, влеченіе ко всему хорошему, чистому….

XII.

Въ восемь часовъ Прасковья Александровна отпустила меня къ своей хозяйк и сказала, цлуя меня:

— А въ десять я за тобой пришлю. У меня будетъ гость и я хочу васъ познакомить.

Я не обратила вниманія на эти слова, въ моей голов бродили тни Кина и Анны Демби… Я досадовала что нельзя было отсторонить неуклюжую фигуру Мины едоровны, которую за мной приставили какъ ментора. Она надла синее шерстяное платье съ кожаными обшлагами чтобъ не запачкать рукавовъ, и бисерныя серги собственнаго рукодлья. На мое замчаніе что ей придется видть знаменитаго артиста, она улыбнулась и отвчала самоувренно:

— Eh! Mademoiselle Julie, nous avons Riga beauconp des comme a!

Госпожа Шутилова, насколько мн помнится, получила порядочное воспитаніе, и была очень не дурна собой. Что касается до ея гостей, то меня поразила ихъ буржуазность, соединенная съ претензіями. Особенно оригинальною показалась мн одна дама, которая протягивая руку округляла ее и говорила: Я такой enfant… Кто-то курилъ трубку.

Я подумала: что бы сказалъ дядя Ижорскій еслибы попалъ случайно въ этотъ кружокъ? и невольно улыбнулась. Но вслдъ за этимъ предположеніемъ явилось другое: что бы онъ сказалъ еслибъ узналъ что я сюда попала? и мн стало страшно.

Меня приняли какъ почетную гостью, посадили рядомъ съ хозяйкой и подчивали разными сластями. Одинъ офицеръ, очень шумвшій шпорами и шпагой, спросилъ у меня не бываю ли я у обдни въ церкви Николы Явленнаго, и получивъ отрицательный отвтъ, сказалъ любезно: ‘За то ужь наврно вы здите въ собраніе? Дозвольте васъ ангажировать на первую кадриль въ будущій вторникъ.’

Къ счастью гости гжи Шутиловой вмнили себ въ обязанность вести разговоръ по-французски, что мн дало возможность пощеголять моимъ знаніемъ французскаго языка. Сказать ли правду? Я была очень довольна собой и значеніемъ которое мн придавала наивная публика. Я держалась съ достоинствомъ, говорила небрежно и даже съ нкоторою аффектаціей.

Наконецъ явился Каратыгинъ и тутъ началось для меня столкновеніе мечты съ дйствительностью. Съ нимъ пріхали его жена и дочь, молодая двушка лтъ восьмаадцати, очень высокаго роста, и мн пришлось узнать разомъ что онъ женатъ и отличный семьянинъ. Онъ восхищался добродушно своею дочерью, и говоря о своихъ планахъ и проектахъ, прибавлялъ постоянно: ‘Впрочемъ это зависитъ отъ моей жены, какъ хочетъ моя жена.’

Знакомство съ Каратыгинымъ и его семействомъ было бы чрезвычайчо для меня пріятно, еслибъ я, на сцен, не восторгалась артистомъ. Жена его была женщина умная и даровитая, но при первомъ взгляд на этотъ mnage bourgeois, я поняла что я за кулисами, и что тамъ неумстна претензія на романъ Анны Демби. Мн было совстно за себя и я смотрла глупо, тупо. Убійственное обстоятельство окончательно испортило вечеръ: Каратыгинъ говорилъ по-русски, а я не умла составить двухъ русскихъ фразъ, и въ первый разъ отъ роду досадовала на свое незнаніе роднаго языка, и догадалась что въ Россіи оно пожалуй и можетъ пригодиться. Наконецъ собравшись съ духомъ я спросила у Каратыгина кого онъ въ особенности любитъ изъ новйшихъ драматическихъ писателей и онъ назвалъ Александра Дюма. Вопросъ обратилъ на меня его вниманіе, онъ спросилъ часто ли я бываю въ театр, и стараясь смягчить свой густой голосъ, приспособленный самою природой къ зал Большаго Театра, прибавилъ:

— Двушки вашихъ лтъ мои лучшіе судьи.

Дорого бы я дала чтобы воспользоваться такимъ вступленіемъ въ разговоръ, но не ршилась изъ боязни показаться смшною. Меня выручила узъ непріятнаго положенія Прасковья Александровна, которая прислала за мной, и я должна была уйти съ грустнымъ убжденіемъ что Каратыгинъ обо мн забудетъ къ концу вечера.

Прасковья Александровна мн представила отставнаго военнаго, графа Р.

— Мы съ нимъ не видались цлыхъ пятнадцать лтъ, сказала она, съ своею ласковою улыбкой,— и онъ захалъ въ Москву для того только чтобъ обо мн провдать. Такой славный! Мы ровесники,— обратилась она къ графу,— но я смотрю старухой, а вы, пожалуй, еще можете вскружить молодую голову.

— Пора шалостей прошла, отвчалъ онъ скороговоркой и разглаживая свои черные съ просдью усы.— Молодымъ двушкамъ я внушаю, увы! уваженіе. Спросите у вашей племянницы: она, кажется, меня даже боится.

Я сконфузилась, взглянула на Прасковью Александровну, чтобъ избжать любопытный взглядъ графа, и сказала, цлуя ея руку:

— Я боюсь всхъ кто старше меня, кром васъ.

— Entendez vous? значительно подхватила Прасковья Александровна.

— А почему вы боитесь старшихъ? спросилъ графъ.

— Да… потому что имъ ненавистно все то что мы любимъ.

Онъ улыбнулся.

— То-есть танцы, гулянья, театры. Вдь это вы любите?

Прасковья Александровна не дала мн времени отвчать и вставила свое слово.

— Балы, гулянья она знаетъ только по наслышк, а кром ей и любить-то нечего.

— Правда, но все-таки я балы бы любила и театръ люблю, возразила я не ршаясь взглянуть на графа, въ которомъ я инстинктивно угадывала предубжденнаго въ мою пользу жениха.

— Какъ она наивна, очень мила, замтилъ онъ вполголоса, когда я стала собираться домой.

Я поспшила разказать Ол о событіяхъ дня, но только одно изъ нихъ оставило во мн отрадное воспоминаніе,— моя мировая съ Викторомъ.

— Я всегда говорила, Оля, что въ этомъ человк есть что-то такое за что ему можно все простить. Въ сущности какіе у него недостатки? Винить ли его за то что онъ меня не любитъ? Да разв я сама его не обидла? Мн стоило сказать ему слово, и онъ все забылъ. О! я въ немъ уврена теперь!

Оля была сосредоточеннаго характера, и я не добилась отъ нея отвта, но въ ея молчаніи я угадывала предубжденіе противъ Виктора, сердилась и еще упорне за него заступалась. На другой день я нашла возможнымъ доказать ему что я приняла къ середу нашу мировую. Мн удалось въ его отсутствіе пробраться въ его комнату и положить на письменный столъ кошелекъ моей работы, въ который я вложила записочку слдующаго содержанія: ‘Въ память вчерашняго дня’.

Съ своей стороны Викторъ прислалъ мн черезъ горничную книгу съ надписью:

‘Мы скоро разстанемся, но, если предчувствіе меня не обманываетъ, мы встртимся когда-нибудь въ жизни и встрча вамъ не обойдется даромъ.’

Тайна, и въ особенности первая тайна дорога молодому воображенію, она-то и придала нашимъ отношеніямъ романтическій характеръ. Я никому не показала надписи, и чмъ боле ее перечитывала тмъ боле находила въ ней смысла, но такого таинственнаго и страстнаго что покраснла когда благодарила Виктора за книгу.

Прошло нсколько дней. Мы обдали у Прасковьи Александровны съ графомъ Р. Онъ говорилъ со мной довольно долго, но общими мстами, въ которыхъ намъ трудно было себ составить опредленное понятіе другъ о друг. Однако я не могла не замтить что графъ занимался исключительно мной и что Прасковья Александровна казалась очень довольна. А меня его ухаживанье тшило цлый день какъ двушку успвшую въ первый разъ обратить на себя вниманіе мущины.

‘Непремнно, думала я, дамъ почувствовать Виктору что за мной ухаживаютъ. Это мн придастъ вса въ его глазахъ.’

Мы воротились домой къ одиннадцати часамъ. Въ этотъ урочный часъ все семейство сбиралось ежедневно чтобы проститься съ княгиней. Поцловавъ руку у княгини, мы пошли на верхъ, Викторъ послдовалъ за мной. На лстниц онъ меня остановилъ и сказалъ шепотомъ:

— Васъ ожидаетъ большая непріятность: Надежда Павловна знаетъ о вашемъ знакомств съ Каратыгинымъ. Ея родственница васъ видла у Шутиловой.

У меня позеленло въ глазахъ.

— Боже мой! промолвила я.

Викторъ опустилъ голову и предвидя неминуемую грозу не пытался меня утшить.

— Вы одни можете намъ придти на помощь, заговорила я.— Надежда Павловла хорошо къ вамъ расположена.

— Она меня возненавидла какъ только замтила что мы съ вами сошлись. По этому поводу у насъ былъ разговоръ, который кончился ссорой…. я ей наговорилъ непріятностей. Теперь, слава Богу, у ней флюсъ и она не скоро выйдетъ изъ своей комнаты. Вы хоть успете принять какія-нибудь мры.

— Какія мры? Нтъ такихъ мръ! возразила я съ отчаяніемъ.

XIII.

Надежда Павловна становилась все неуживчивй, все язвительнй. Ее грызла скука, зависть и унижала должность компаньйонки, за которую, впрочемъ, она взялась добровольно. Ей достался отъ родителей небольшой капиталъ, выгодно помщенный въ надежныя руки, и еслибъ она ршилась давать уроки, то могла бы жить порядочно и независимо. Но учительская должность казалась унизительною ея дворянскимъ понятіямъ, и она предпочла ярмо Ижорскихъ.

Мы провели ужасную ночь. Боле всего меня мучило непріятное положеше въ которое я поставила Прасковью Александровну. Я знала что ее не пощадитъ дядя и что насъ лишатъ тни счастія и свободы которой мы были ей обязаны.

Я волновалась, плакала, металась изъ угла въ уголъ проклиная Надежду Павловну и придумывала средства одно другаго нелпе чтобъ уйти отъ семейной драмы. Оля совсмъ растерялась и сидла неподвижно на кровати, блдная какъ полотно. У ней вырывались иногда воскищанія:

— Ахъ! Юлія! вотъ до чего насъ довела твоя отчаянная голова.— Или:— Возможно ли было на это идти? Ужели ты не подумала что они могутъ объ этомъ узнать?

Къ утру я утомилась и задремала въ креслахъ, но и во сн меня преслдовали грозное лицо дяди, ненавистное лицо

Надежды Павловны и мысль о разлук съ Прасковьей Александровной.

— Юлія! Юлія! крикнула вдругъ Оля.— Проснись, прочти!

Я вскочила. Сестра дрожащею рукой подала мн записку.

Со страха и въ просонья я не скоро поняла ни содержаніе записки, ни даже отъ кого ее принесли. Прасковья Александровна писала что графъ Р. сдлалъ мн предложеніе и что она вмст съ нимъ прідетъ къ княгин за ея согласіемъ, въ моемъ же она не сомнвалась.

Я вскрикнула:

— Оля! мы спасены! и подумала: а Викторъ?

Начиная съ этого утра, во все время пока я была невстой, меня не переставали волновать взрывы безумной радости, при мысли что мы вырвемся на свободу, и мучительные переходы къ нравственному чувству возстававшему во мн всми силами противъ брака по разсудку…. И между тмъ образъ Виктора неотвязно меня преслдовалъ и стоялъ какъ призракъ предо мной.

— Оля, говорила я, не приходя въ себя отъ удивленія,— графъ сумашедшій. Вдь мы едва знакомы.

— Да. Хоть бы теб дали время опомниться.

— Ужь не лучше ли не опомнившись?…

Въ двнадцать часовъ Прасковья Александровна явилась съ графомъ. Какъ водится, меня позвали къ тетк, сообщили о предложеніи и я дала свое согласіе. Женихъ мой понравился Ижорскимъ. Его зрлые года, приличные пріемы, наконецъ имя и состояніе, были въ ихъ понятіи ручательствомъ супружескаго счастія.

Переворотъ совершился такъ неожиданно, такъ круто въ моей судьб что я была какъ въ чаду и не врила что все то что совершилось не сонъ. Прислуга чутьемъ угадала жениха и въ дом сейчасъ же разошелся слухъ что я выхожу замужъ. Поспшили поздравить съ радостнымъ событіемъ Володю и Виктора, только-что они вернулись домой. Викторъ вошелъ сгоряча въ мою комнату и спросилъ правду ли онъ слышалъ.

Я ждала его возвращенія съ безотчетнымъ безпокойствомъ. Мн казалось что я его оскорбила, что-то у него отняла и что онъ на меня золъ. На его вопросъ я наклонила голову и промолвила:

— Правда…. Мы спасены отъ Надежды Павловны.

— Странно! сказалъ онъ.— Случись это дв недли тому назадъ, я бы васъ поздравилъ отъ всей души, а теперь…. Ну! будьте счастливы.

Онъ крпко поикалъ мою руку и вышелъ.

Въ его движеніяхъ была обдуманность, игра. На него находили иногда порывы полной искренности, но за исключеніемъ этихъ рдкихъ случаевъ онъ постоянно актерствовалъ предъ другими и въ особенности предъ собой. Эта привычка, привитая воспитаніемъ, овладла совершенно Викторомъ. Онъ часто увлекался такъ искренно и добросовстно своею ролью что роль переходила въ чувство

Замужество спасало меня и Олю отъ деспотизма Ижорекихъ, но я не мирилась съ мыслью что Прасковья Александровна можетъ услышать отъ нихъ грубый упрекъ и поспшила свести счеты съ Надеждой Павловной. Оставайся я въ дом, не было бы возможности купить ея молчаніе. Злоба и желаніе мщенія взяли бы верхъ надо всемъ. Теперь же она понимала что, какъ говорится, игра не стоитъ свчъ.

Она жила въ маленькой низенькой комнат. Два небольшія непрочищенныя окна освщали ее тусклымъ и тоскливымъ свтомъ, походящимъ на тотъ свтъ который освщалъ и жизнь Надежды Павловны. Въ углу стояла кровать загороженная плетеными ширмами. Старый комодъ, выкрашенный подъ красное дерево, столъ и зеркальце, висвшее между оконъ, составляли все убранство этой комнаты. Я рдко въ нее входила, и постучалась въ дверь превозмогая съ трудомъ невольное отвращеніе.

Надежда Павловна была умна и чрезвычайно обидчива, но я успла приготовиться къ нашему объясненію.

— Честь имю васъ поздравить, начала она.— Вы выходите замужъ.

— Я пришла вамъ объ этомъ объявить. Къ сожалнію, мы съ вами не сошлись, но вотъ намъ пришлось разстаться и мн хочется вамъ оставить на память хоть бездлицу чтобы вы меня не поминали лихомъ.

Я сняла съ руки довольно цнный браслетъ и положила его предъ нею. Надежда Павловна имъ часто любовалась, она покраснла и не знала какъ принять мой подарокъ. Вроятно она смекнула что Викторъ мн говорилъ объ ея намреніи разказать обо мн княгин, и поняла что я желаю подъ благовиднымъ предлогомъ подкупить ея скромность. Ея положеніе было незавидно. Подумавъ немного она ршилась прикинуться что не подозрваетъ во мн задней мысли.

— Это очень деликатно съ вашей стороны, сказала она запинаясь,— но я право не знаю принять ли мн вашъ подарокъ…. На память даютъ бездлицу…. Очень, очень вамъ благодарна….

Она мн протянула руку и мы поцловались. Браслетъ произвелъ большой эффектъ. Надежда Павловна имъ любовалась съ удовольствіемъ школьницы и съ наслажденіемъ людей въ которыхъ начинаетъ развиваться скупость.

Подарокъ ее очевидно смягчилъ, расположилъ даже минутно въ мою пользу.

— А я люблю эти вещи, начала она надвая браслетъ на руку и повертывая его во вс стороны.— Право хорошо тмъ кто можетъ иногда себя побаловать, тогда въ особенности когда другіе не балуютъ, когда и судьба-то никогда не баловала.

— Не судьба, а вы сами собой располагали, возразила я.— Кто вамъ веллъ пойти въ кабалу?

Надежда Павловна взглянула на меня съ удивленіемъ, съ недоумніемъ: такой истины я бы ей не сказала два дня тому назадъ.

— Обстоятельства…. проговорила ода.

— На вашемъ мст я бы одолла обстоятельства.

— Вамъ хорошо говорить…. вы молоды.

Голосъ ея прервался и слезинка блеснула въ ея маленькихъ глазахъ.

— Теперь и раскаиваться поздно, продолжала она.— Васъ еще и на свт не было когда я сюда попала. Собой я не была хороша, но все-таки, знаете, молодость, свжесть…. Я вмнила себ въ обязанность жить по понятіямъ людей съ которыми меня свела судьба, къ нимъ я не пристала, а отъ своего берега отстала. Назадъ не вернешься.

Эти слова были первыя естественныя, искреннія, сказанныя мн Надеждой Павловной, и мн стало ея жаль. Невольно сжималось сердце отъ мысли что человческая жизнь началась и кончится безъ разсвта, такъ пошло пожертвованная, такъ мелочно прожатая.

— Нтъ! Лучше выдти замужъ по разсудку, подумала я.— Лучше страдать чмъ измельчать.

— Вы сейчасъ сказали что мы не сошлись, заговорила Надежда Павловка.— Это правда, нo вина не моя: конный пшему не товарищъ. Вы же сами съ первой ночи отъ меня удалились.

— Мы были такъ молоды, возразила я,— что вамъ бы, какъ старшей, слдовало насъ приласкать и пріучить къ себ.

— Я не ласкова, отвчала Надежда Павловна съ своею обыкновенною сухостью.— Меня самое никто не ласкалъ. Здсь вы живете вдвоемъ съ вашею сестрой и любите другъ друга, а я везд и всегда одна. Меня воспитывали въ казенномъ заведеніи, и тамъ я была одна среди чужихъ. Поврьте что настоящее сиротство заключается въ общественномъ положеніи когда оно не завидно. Поневол выучишься унижаться, если васъ смолоду унижали, а что еще хуже, силишься стать наравн съ другими, и…. становишься смшною. Бда тому кто съ начала жизни пошелъ кривымъ путемъ. Когда образумишься, ужь некуда податься, поздно!

— А мн кажется что никогда не поздно освободиться отъ гнета. Хотите я выхлопочу вамъ казенное мсто когда буду замужемъ, или постараюсь доставать уроки?

— Я вамъ очень благодарна, отъ всей души благодарна, отвчала Надежда Павловна,— но не воспользуюсь вашимъ предложеніемъ.

— Почему же?

— Гд же, помилуйте, подымать такую исторію! Я здсь прожила двадцать шесть лтъ, и вдругъ оставить домъ?… Княгиня никогда не согласится меня отпустить.

— А какое право иметъ княгиня не отпустить васъ?

— Нтъ, какъ можно! Я даже не ршусь ей объ этомъ объявить. Да и какъ хотите, странно какъ-то, дико будетъ жить одной, на своей вол. Нтъ, нтъ! но все-таки я вамъ очень благодарна, заключила она, сухо улыбаясь и протягивая мн руку.

Я оглянула комнату и сказала:

— Такъ вы здсь остаетесь навсегда?

— Некрасиво?… замтила Надежда Павловна.— Что же длать? Знаете, привычка тоже много значитъ.

На окн распускалось уродливое американское растеніе, единственное украшеніе комнаты, если возможно назвать украшеніемъ его толстые, запыленные листья, вооруженные колючими иглами.

— На вашемъ мст я по крайней мр поновила бы эту комнату, ужь если вы въ ней остаетесь.

— Э! это денегъ стоитъ, даромъ брошенныхъ денегъ. Когда мы, бдняки, на что-нибудь потратимся, такъ ужь по крайней-мр на вещь которая не пропадетъ, а вы объ этомъ судите съ аристократической точки зрнія. Скажите, посл вашей свадьбы, Ольга Михайловна будетъ жить съ вами?

— О! безъ сомннія.

Надежда Павловна не устояла противъ удовольствія сказать непріятность. Она начинала догадываться что Володя любилъ мою сестру и ее возмущало чужое счастье.

— А разв Ольга Михайловна будетъ такъ же рада какъ вы оставить домъ Ижорскихъ? спросила она тономъ который мн не давалъ возможности сомнваться въ намек. Я измнилась въ лиц и отвчала:

— Я полагаю что намъ съ ней будетъ везд хорошо, лишь бы мы были вмст. Она очень рада что я выхожу замужъ.

— Какъ мннія-то разны, Владиміръ Васильевичъ не можетъ понять почему вы выходите за графа Р.

— Онъ вамъ это говорилъ?

— Нтъ, не мн, а я слышала случайно какъ онъ это говорилъ вашей сестр.

Не мшаетъ замтить что такія случайности слишкомъ часто повторялись. Минутное участіе которое Надежда Павловна мн внушила, уже совершенно охладло. Простившись съ ней я ушла къ себ обиженная и разсерженная на Володю. Мы встртились въ корридор.

— Володя, сказала я,— привыкни, пожалуста, говорить по тише. У Надежды Павловны чуткое ухо.

Володя поблднлъ и спросилъ что она слышала?

— Ты говорилъ что не понимаешь почему я выхожу замужъ.

— Я радъ что ты сама вызвалась на этотъ разговоръ, отвчалъ онъ, вздохнувъ свободнй и положилъ свою руку на мою.— Я еще теб слова не сказалъ о твоемъ замужеств и не поздравилъ тебя, потому что лгать не могу. Очевидно что ты не любишь графа.

Я отвчала рзко:— Нтъ!

— Такъ почему же ты выходишь за него? съ неподыграннымъ удивленіемъ спросилъ Володя.

Вмсто отвта мн хотлось отвернуться и уйти, но меня остановило желаніе вымолвить слово за Олю.

— Я знаю, продолжалъ Володя,— что жизнь твоя дйствительно не завидна, но я тебя ставилъ выше женщинъ которыя выходятъ замужъ собственно для того чтобы составить себ положеніе.— Такое замужество не честно.

— Я сама думаю, Володя, что не совсмъ честно выходить замужъ безъ любви, однако я ршилась. Я думаю что мое замужество спасетъ насъ всхъ отъ новыхъ страданій. Пора намъ вырваться отсюда…. Надежда Павловна мн намекала о привязанности Оли къ теб.

Я поразила Володю громовымъ ударомъ. Онъ жилъ въ очарованномъ кружк, отдаваясь безъ оглядки чувству которое согрло его безцвтную жизнь, и не смлъ заглянуть въ будущее. Съ нкоторыхъ поръ князь очень измнился къ сыну, призывалъ его иногда въ свою комнату чтобы толковать о домашнихъ длахъ, удвоилъ сумму назначенную на его карманныя деньги, словомъ, начиналъ на него смотрть какъ на взрослаго человка. Ласковое обращеніе князя подкупало Володю. Нарушеніе его тайны привело его въ ужасъ. Родительскій гнвъ былъ тмъ боле страшенъ что онъ не пощадилъ бы и Оли.

— Что, Володя, спросила я,— ты кажется начинаешь мириться съ моимъ замужествомъ?

— Я былъ бы злйшимъ эгоистомъ еслибы могъ изъ собственныхъ видовъ мириться съ тмъ что возмущаетъ нравственное чувство. Я думаю не о себ… Одна страшная необходимость….

Онъ не договорилъ.

— Въ томъ-то и дло, Володя.— Необходимость жуткое слово.— А ты смотри снисходительнй на иныя вещи.

Онъ просилъ меня не передавать Ол нашего разговора и цлый день бродилъ изъ комнаты въ комнату, какъ бы не зная куда пріютиться. Онъ былъ мрачне ночи.

XIV.

Предложеніе графа было то что называется coup-de-tte, свойственный его характеру, но я могла скоро убдиться что начинаю ему нравиться. Онъ носилъ на себ мой миніатюрный портретъ, занимался моими нарядами и говорилъ о своемъ счасть въ такихъ неподдльныхъ выраженіяхъ что я дала себ слово оправдать привязанность и довріе честнаго человка, хотя не опредлила еще обязанностей которыя замужество налагаетъ на женщину.

Графъ былъ добръ и мягкаго характера, но въ немъ обнаруживались странности и легкомысліе несовмстныя съ зрлымъ возрастомъ. Напримръ, въ первые дни моей помолвки было ршено что мы проведемъ лто около Казани, въ имніи давно ему принадлежащемъ. Не разъ онъ мн описывалъ свое любимое Песчаное и богато-убранный домъ въ который я войду хозяйкой. Онъ длалъ планы для перестройки и украшенія нкоторыхъ комнатъ, но вдругъ объявилъ что у него торгуютъ Песчаное и что онъ ршился его продать. Для совершенія купчей ему надо было самому хать надли на дв въ Казань.

— Странно! сказала я, когда онъ мн объявилъ о продаж своего имнія,— я знала заране что мы не подемъ въ Песчаное.

Онъ быстро взглянулъ на меня, и мн показалось что онъ измнился въ лиц.

— Знали? Вы это знали? спросилъ онъ, устремивъ на меня пытливый, подозрительный, загадочный взглядъ.— Почему же вы это знали?

Я растерялась и отвчала:

— То-есть не то что знала… но я васъ увряю… я предчувствовала что наша поздка не состоится. Спросите у Оли.

— Предчувствіе? да предчувствіе… я самъ въ него врю. А я думалъ, вамъ кто-нибудь сказалъ на счетъ того… на счетъ этой продажи. Вамъ разв непріятно что я продаю свое имніе?

— Что вы говорите, графъ? Я въ длахъ ничего не понимаю: мн все равно.

Онъ вдругъ всталъ и устремилъ пристальный взоръ на полъ, какъ будто что-нибудь обдумывая.

— Я его продаю, заговорилъ онъ, останавливаясь противъ меня,— потому что дло очень, очень выгодное. Судите сами: еслибы не это, что бы меня заставило разстаться съ моимъ милымъ Песчанымъ?

— Гд мы проведемъ лто? спросила я.

— Гд вы желаете. Хотите въ окрестностяхъ Москвы, и Ольга сейчасъ же посл нашей свадьбы передетъ къ намъ.

Я его благодарила отъ всей души.

— Одно мн непріятно, сказалъ графъ посл короткаго молчанія:— князь и княгиня prendront la mouche и начнутся разспросы и догадки: зачмъ я продаю имніе? не мотъ ли я? не игрокъ ли? Будутъ наводиться справки…. а я человкъ довольно горячій и не отвчаю за себя если мн сдлаютъ оскорбительный намекъ. Не говорите пожалуста никому о моихъ новыхъ планахъ, это лучше. Но чмъ объяснить мой отъздъ?

— Скажите что вы должны хать по длу въ Казань.— Ну скажите просто что вамъ деньги нужны для свадьбы.

— Прекрасно! Отлично! подхватилъ графъ и разсмялся. Вы самый милый совтчикъ, вы у меня умница! И такъ ршено: мн нужны деньги, завтра я ду чмъ свтъ, и желаю чтобы сегодня насъ обручили. Вы согласны?

Вечеромъ пріхала Прасковья Александровна. Въ качеств посаженной матери графа она должна была его благословить. Я горько заплакала когда поклонилась предъ золотымъ образомъ, который княгиня вымнила для меня, исполняя долгъ наложенный на нее ролью самой близкой изъ моихъ родственницъ. Мн стало невыносимо больно принять ея холодное благословеніе.

Прощаясь со мной графъ надлъ мн на палецъ брилліянтовый перстень, и на другой день ухалъ, объяснивъ какъ мы условились причину своей отлучки. Прасковья Александровна занялась немедленно моимъ приданымъ, а княгиня отказалась отъ всякихъ хлопотъ и просила чтобъ ея ничмъ не безпокоили.

XV.

Давно, давно, съ тхъ поръ какъ я стала себя помнить, меня преслдуетъ одно видніе. Не знаю вслдствіе ли сна оно врзалось въ мое воображеніе, или вслдствіе какого-нибудь разказа поразившаго меня въ дтств. Часто, когда я сижу одна, и неясныя мысли бродятъ въ моей голов, предо мной словно выростаеть великолпный, бломраморный храмъ съ огромнымъ золотымъ куполомъ. Онъ возвышается на гор и я къ нему стремлюсь, но онъ отъ меня удаляется по мр того какъ я стараюсь къ нему приблизиться. По обимъ сторонамъ дороги тянутся луга, покрытые зеленою травой, поля покрытыя сплыми колосьями, густыя рощи въ которыхъ поютъ и свищутъ птицы, но я не заглядываюсь на зеленый лугъ, не срываю сплаго колоса, не скрываюсь отъ зноя въ прохлад тнистой рощи, а стремлюсь къ блестящему на солнц огромному куполу. Я еще не знаю, но угадываю что найду въ храм: меня озаритъ такимъ свтомъ, такая неописанная и непостижимая красота объемлетъ всю душу что все меня окружающее не стоитъ вниманія и не иметъ никакого смысла пока не сольется съ тмъ свтомъ и съ тою красотой.

Вотъ и жаръ спадаетъ, а я все иду не останавливаясь. Вотъ и солнце садится и краснымъ огнемъ разливается по куполу, на дорог стоитъ село, а я иду между двухъ рядовъ избушекъ, возвращается съ поля стадо, и старики вышли на крыльцо, но я бгу по улиц не оглядываясь, и вижу мимоходомъ что у постоялаго двора остановилась тройка на ночлегъ, и въ воздух запахло дымомъ. И мн бы пора духъ перевести, совершить молитву и ссть у накрытаго стола, но я все бгу. Неодолимая сила все влечетъ меня ко храму…. а онъ все отъ меня удаляется, все удаляется….

Вдругъ дунулъ свжій втерокъ, смеркается, и на неб всплылъ полный мсяцъ. Куполъ храма, осеребренный мсячными лучами и взмоченный вечернею росой, принялъ сплошной матовый свтъ, это свтъ отжившихъ, и мн становится страшно, я не смю оглянуться. На полян пронесся конь съ рыцаремъ: въ объятіяхъ рыцаря лежить Ленора…. Его шлемъ блеснулъ при лунномъ сіяніи…. Ноги подкашиваются подо мной, я утомилась, измучилась, но меня не покинула жажда свта и красоты, которыя я надюсь увидть во храм. Я бгу до изнуренія силъ, и наконецъ падаю на дорог, платье мое покрылось густымъ слоемъ пыли и ноги въ крови. Я стараюсь собраться съ мыслями и сообразить долго ли я шла…. и мн кажется что я шла нсколько лтъ, нсколько десятковъ лтъ, словомъ, цлую человческую жизнь. Отчаяніе овладваетъ мною, я подымаю осколокъ стекла, заглядываю въ него и вижу лицо старухи. Гд-то пробили часы…. изъ груди моей вырывается тяжелый вздохъ, вздохъ умирающихъ, и глаза мои въ послдній разъ обращаются на храмъ…

Спустя нсколько дней посл отъзда графа, я гуляла одна въ саду Ижорскихъ и думала объ этомъ ни пніи. Весенній день клонился къ концу, и меня обхватывала живительная влага которая подымалась съ сырыхъ еще не вычищенныхъ дорожекъ. Кое-гд на вткахъ блестлъ солнечный лучъ, но я такъ задалась своею фантазіей что видла около себя обширную, освщенную мсяцемъ поляну и скачущаго вдали рыцаря.

— Вы одн? спросилъ Викторъ, догоняя меня.

Мы какъ будто условились избгать другъ друга съ тхъ поръ какъ я была помолвлена, я не успла заглушить невольнаго и радостнаго смущенія когда за мною раздался его голосъ.

— Вы одн? повторилъ Викторъ,— и мечтали?

Я смутно понимала что мн бы не слдовало посвящать его въ мои мечты, однако не вытерпла и разказала свое видніе.

Разказъ ему понравился.

— Вы мн прочли лирическое стихотвореніе, началъ онъ, окинувъ меня пронзительнымъ, но ласковымъ взглядомъ. Только ради Бога, не смотрите на эту фантазію какъ на пророчество. Ужь если пришлось говорить аллегоріями, храмъ счастья запертъ единственно для того кто не дерзаетъ въ него войти. А вы до него доберетесь хотя съ окровавленными ногами, въ пыли и въ слезахъ.

Меня смутилъ этотъ отвтъ, вызванный моею собственною неосторожностью, и я сказала, стараясь придать насколько возможно холодности моимъ словамъ:

— Мой путь проложенъ, Викторъ Николаевичъ, я надюсь если не на полное счастье, то по крайней мр на покойную жизнь.

Онъ пошелъ рядомъ со мною, потупясь, и прервалъ молчаніе не скоро и какъ будто не охотно.

— Юлія Михайловна, я искалъ случая переговорить съ вами наедин. Я должень сообщить вамъ очень важное извстіе.

Я взглянула на него вопросительно.

— Дло очень серіозное, продолжалъ онъ.— До меня дошло случайно обстоятельство которое можетъ разстроить вашу свадьбу, и я вмнилъ себ въ обязанность предупредить васъ. Говорятъ будто графъ подверженъ припадкамъ сумашествія.

Я остановилась, руки мои похолодли.

— Это невозможно…. Какой вздоръ! воскликнула я.— Да чего же ближе? Прасковья Александровна — они давно знакомы, давнымъ давно….

— Прасковья Александровна уже годами потеряла его изъ виду. Вчера я встртилъ его сосда по Казанскому имнію, и узналъ отъ него что графъ тщательно скрываетъ свою болзнь, и вроятно изъ опасенія какой-нибудь нескромности не хочетъ васъ везти въ Казань. Онъ долго тамъ жилъ и его припадки возобновлялись не разъ.

Боже мой! страшно и теперь вспомнить что я тогда перечувствовала въ какія-нибудь четверть часа! Викторъ меня довелъ до скамейки, поставленной въ алле, противъ дома.

‘Сумашедшій!’ бродило у меня въ голов, и сквозь полуобнаженныя втви я глядла на окна нашей комнаты и вздрагивала при мысли что не вырваться намъ изъ тюрьмы. Я вспомнила мой разговоръ съ графомъ по поводу продажи Песчанаго, и тогда только поняла загадочную роль которую онъ разыгралъ.

Сомнній нтъ! Моя свадьба разстроена… и я опять взглянула въ окна и опять вздрогнула.

Долго Викторъ слдилъ за мною глазами.

— Постарайтесь придти въ себя, сказалъ онъ наконецъ.— Пора домой, смеркается. Пожалуй васъ хватятся.

Слово ‘пора домой’ вызвало нестерпимую боль въ моемъ сердц. Я не допускала возможности оставаться у Ижорскихъ и старалась съ упорнымъ ослпленіемъ обмануть себя и объяснить оригинальностью характера графа все что за нсколько минутъ предъ этимъ казалось мн прямымъ подтвержденіемъ словъ Виктора.

— Это невозможно, повторяла я,— мало ли что говорятъ! Можно всякую странность приписать сумашествію. Я этому положительно не врю.

Я встала съ ршимостью человка принявшаго твердое намреніе, а все-таки не трогалась съ мста. Отчаянное недоумніе уже опять овладло мною.

— Что мн длать, Викторъ Николаевичъ? промолвила я наконецъ, опускаясь опять на скамейку.

Викторъ ршилъ вопросъ. Для него, какъ и для меня, дороже всего была свобода, а надъ средствами къ ея достиженію онъ не задумывался. Въ немъ еще не установилось никакое чувство, никакое врованіе, подлое воспитаніе и столкновеніе съ людьми сомнительной нравственности не могли укоренить въ немъ здраваго понятія о жизни. Недаромъ наше поколніе смотрло на нее какъ на пустую и глупую шутку.

— Идите куда васъ ведетъ судьба, сказалъ онъ, цлуя горячо мои руки.— Пропадшая молодость васъ подготовила къ жизни, къ той именно жизни отъ которой наши воспитатели насъ удаляли какъ отъ бездны. Мы войдемъ смло въ эту бездну, радость и горе, все выпьемъ до дна. Неужели вы думаете что жизнь ваша кончится въ день вашей свадьбы? Она только начнется. Вы еще не жили, а жить надо. Что вы на меня смотрите такими испуганными глазами? Разв ваше отчаянное замужество не оправдываетъ моихъ словъ? Общество наше такъ устроено что кром замужества вамъ нтъ исхода. Изъ душной тюрьмы вы невольно бросаетесь въ другую, но и тамъ будетъ душно. Ваша измученная душа потребуетъ пищи, и жадно ухватится за первое слово любви. Вы пропадете какъ и я, какъ и мы вс, или въ борьб, или….

— Перестаньте, Викторъ, перебила я,— или вамъ меня не жаль? Я и такъ съ ужасомъ гляжу на будущее, а вы, вмсто того чтобъ утшать меня вашею дружбой, пугаете страшными предвщаніями.

— Дружбы не можетъ быть между нами, отвчалъ Викторъ.— Я васъ люблю…. но не безумною страстью, а чувствомъ которое меня очищаетъ въ собственныхъ глазахъ. Любовь моя къ вамъ единственное доказательство что я не проладшій человкъ. Она хорошая, идеальная сторона моей души.

Долго говорилъ онъ съ полною врой въ свое чувство, а мн было сладко и страшно его слушать. Я не могла подвести итога ни его словамъ, ни моимъ понятіямъ, неясныя мысли, одна другой противорчащія, мучили меня. Наконецъ я ршилась ему сказать:

— Викторъ, вы говорите что ваша привязанность ко мн (слова любовь я произнести не смла) хорошая, идеальная сторона вашей души. Если это дйствительно такъ, я употреблю вс усилія чтобъ быть достойною вашего чувства, я буду вашею сестрой и другомъ. Но укажите мн путь по которому я должна идти. Не забудьте что я одна: я не умю ршить нкоторыхъ сомнній, а они меня мучатъ. Скажите же прямо какъ вы понимаете женскую обязанность, нравственность…

Викторъ улыбнулся:

— Эти слова имютъ двоякое значеніе, отвчалъ онъ,— или ихъ надо понимать какъ ихъ понимаетъ княгиня, или искать нравственность на пути къ которому ведетъ живое, искреннее чувство….

Искреннее чувство, подумала я, а я мирюсь съ мыслію выйти замужъ безъ любви, и Викторъ съ нею мирится, и говоритъ что меня любитъ… Я дорого бы дала чтобы поставить прямй вопросъ, но не посмла, и заплакала. Викторъ поцловалъ опять мою руку.

— Придетъ время, сказалъ онъ,— когда вы поймете мои слова. Но прощайте, насъ могутъ застать.

Было уже поздно когда я возвратилась домой. Я легла и старалась напрасно привести въ порядокъ мои мысли. Меня мучилъ и мой разговоръ съ Викторомъ, и страхъ будущаго. Какъ я не обманывала себя, какъ не повторяла себ засыпая что одни пустые слухи дошли до Виктора, что было бы смшно и нелпо придавать имъ какое-нибудь значеніе, моему пораженному воображенію являлись въ разныхъ видахъ сумашедшіе. Одинъ изъ этихъ вымышленныхъ образовъ я еще живо помню: онъ былъ одтъ въ полосатый халатъ, стоялъ на колняхъ, сложивъ руки какъ бы для молитвы, и плъ церковнымъ напвомъ басни Крылова. Его продолговатое и блдное лицо обросло длинною бородой, и чмъ боле я въ него вглядывалась, тмъ боле находила въ немъ сходства съ графомъ. Я вскочила съ постели какъ среди горячечнаго сна, и когда опомнилась, другая мысль стала меня мучить, и я торговалась съ совстью упрекавшею меня и за привязанность къ Виктору, и за бракъ основанный на разчет. Но страхъ и совсть, все смолкло когда въ моихъ воспоминаніяхъ прошли нескончаемою чередой протекшіе? дни… все мн показалось лучше прошедшаго и участи избранной Надеждой Павловной.

Прошла душная, жаркая ночь. Я встала изнеможенная и отворила окно. Воздухъ былъ тяжелъ и синяя туча медленно подымалась съ окраины неба: собиралась гроза. Я посмотрла въ глубину сада, подумала о любви Виктора, и глухая, гршная радость зашевелилась у меня въ душ.

На окн висла клтка съ двумя птичками… он тоже проснулись на зар и бились въ клтк…

— Погодите, сказала я имъ,— пройдетъ гроза, и я васъ выпущу на волю.

Первый ударъ грома разбудилъ Олю. Я ее поцловала съ безотчетнымъ движеніемъ радости и сказала:

— Оля, Оля! Не бойся, и мы отсюда улетимъ какъ эти птички!

XVI.

Я взяла съ Виктора общаніе не говорить никому о болзни графа. Мое ршеніе было неизмнно, и я находилась поочередно подъ вліяніемъ страха, тоски и безотчетной радости. Я дйствовала очертя голову, уже не старалась давать себ отчета въ своихъ чувствахъ и никому ихъ не повряла. Виктора я избгала, понимая что разговоръ съ нимъ не успокоитъ тревожнаго состоянія моей души, а наоборотъ, взволнуетъ ее еще больше.

Между тмъ въ семейств произошли большія перемны. Володя окончилъ университетскій курсъ и готовился хать на службу въ Петербургъ. Что касается до Виктора, который выдержалъ блистательно экзаменъ, князь хотлъ его оставить при себ и пріучить къ управленію своимъ имніемъ, по этому поводу онъ прочелъ ему наставленіе о воздержности, о повиновеніи, о благодарности, и заключилъ общаніемъ приличнаго содержанія и тридцати тысячъ завщанныхъ ему по духовной.

Эти подробности я узнала отъ самого Виктора.

— Остаться у князя я не соглашусь за милліоны, говорилъ Викторъ.— Посл вашей свадьбы я ему скажу что ду въ Петербургъ, и тамъ выберу себ дятельность.

— Неужели вы надетесь на его согласіе?

— Нтъ! Я знаю что меня ожидаетъ. Князь выйдетъ изъ себя, будетъ безпощаденъ.

— Такъ не лучше ли ухать тайно, безъ объясненій? Разв вы не знаете что онъ на все способенъ въ бшенств?

— Я это давно знаю, отвчалъ Викторъ и покраснлъ,— но было время когда вы не разочли на что онъ способенъ въ припадк гнва… а мн кровь бросилась въ лицо когда я подумалъ что онъ способенъ меня грубо оскорбить въ вашихъ глазахъ… Но я вамъ докажу что я не трусъ.

— Я не требую этого доказательства, Викторъ, я васъ знаю… Подумайте что вы и теперь идете на оскорбленіе.

— Я не смолчу предъ оскорбленіемъ, теперь присутствіе женщины не скуетъ меня по рукамъ и по ногамъ, возразилъ Викторъ, и щеки его запылали. Я давно жду случая выместить на немъ обиды и униженіе которыя я перенесъ отъ васъ по поводу моей такъ-называемой трусости. Когда вы меня преслдовали своими колкостями, я васъ ненавидлъ, но его я ненавидлъ въ тысячу разъ боле, я чувствовалъ что я вамъ даю право не уважать меня, а виновникомъ былъ онъ: пустъ же онъ за то и расплатится.

Напрасно я умоляла Виктора отказаться отъ объясненія съ княземъ, напрасно винилась предъ нимъ и просила забыть нашу прежнюю вражду. Наконецъ я залилась слезами и сказала:

— Неужели вы не понимаете что когда я васъ посылала на его гнвъ, я васъ не любила какъ теперь?

Онъ былъ тронутъ за живое, но продолжалъ однако отстаивать свое намреніе.

— Длайте какъ хотите, Богъ съ вами, сказала я, и хотла удалиться, но онъ схватилъ мою руку.

— Я вамъ говорилъ что во мн много дурнаго, много гршнаго, промолвилъ онъ смущеннымъ голосомъ.— Я уже давно сдался на ваши просьбы, но продолжалъ споръ чтобъ опять вызвать ваши слезы. Я имъ радъ, радъ что вы винитесь предо мной…. За это счастье я готовъ отъ всего отказаться.

Я поняла только въ послдствіи что въ его призваніи было боле самолюбія нежели чувства, но тогда сердце мое забилось отъ радости….

XVII.

Графъ вернулся въ послднимъ числахъ мая, за два дня до свадьбы. Наканун убирали домъ, чистили зеркала и закоптвшія люстры, разставляли везд цвты. Сундуки съ моимъ приданымъ отослали къ графу, а мы съ Олей укладывались и раздавали горничнымъ вещи, платья, все что могло напоминать намъ о прошедшемъ. Съ прізда графа я находилась въ лихорадочномъ состояніи, которое поддерживало неопредленность и неясность моихъ чувствъ и понятій, но когда все было убрано и роздано, мною и Олей овладло вполн одно лишь чувство: радость освобожденія.

Мы сли на старый диванъ съ огромною деревянною спинкой, вспоминая какъ шесть лтъ тому назадъ мы вошли въ первый разъ въ эту комнату, сли на тотъ же диванъ и заплакали горькими сиротскими слезами….

— Володя ршился переговорить о теб съ отцомъ, ты это знаешь? слосида я Олю.

Она молча покачала головой и выраженіе грусти разлилось по ея лицу.

XVIII.

Немедленно посл моей свадьбы Прасковья Александровна ухала въ деревню, а мы перебрались на дачу.

Прошло два мсяца. Новизна положенія, крутой переворотъ въ жизни, въ привычкахъ, въ обстановк, а главное, разладица въ чувствахъ, поддерживали напряженное состояніе въ которомъ я находилась, и обо утомило одинаково мои нервы и душевныя мои способности. Судьба моя была ршена, возврата не было, но я сознавала невозможность идти закрывши глаза по избранному пути, чувствовала необходимость оглядться въ моемъ новомъ положеніи, уяснить его, привести въ порядокъ мысли, словомъ, стать на твердую почву.

Мужъ мой ухалъ въ городъ раннимъ іюльскимъ утромъ, Оля ушла къ обдни, а я устроилась на балкон. Погода стояла ясная и теплая. Я грлась на солнышк какъ больные, а душа просилась также погрться около теплаго чувства, и болла. Мысли одна другой безотрадне бродили долго въ моей голов, и я попыталась въ первый разъ подвести ихъ подъ какой-нибудь итогъ.

Вотъ я замужемъ, говорила я себ, мой мужъ добрый человкъ и любитъ меня, онъ вврилъ мн свое счастье, онъ вырвалъ меня изъ ненавистной среды и далъ мн новую жизнь. А я? Чмъ я ему плачу за все что приняла отъ него? Я его не люблю, мало того, есть минуты въ которыя я его ненавижу, въ которыя я ему не прощаю его любви, и рада бжать отъ него какъ бжала отъ Ижорскихъ.

Честно ли я поступила когда согласилась быть его женой? Не обманула ли я его? Сказала ли я ему что мною руководитъ только разчетъ, только желаніе вырваться изъ подъ гнета? Сказала ли я ему что меня любитъ Викторъ, и что неровно и радостно билось мое сердце когда онъ говорилъ мн о своей любви?

Но что же такое любовь, которая представлялась моему воображенію окруженная такою святостью? Викторъ меня любитъ и отдалъ меня другому. Онъ зналъ жизнь лучше меня, онъ зналъ что выходя за нелюбимаго человка я становлюсь преступна и предъ этимъ человкомъ, и предъ живымъ чувствомъ, о которомъ онъ такъ много говорилъ, и предъ собою.

Что же хорошо и что дурно? Гд добро и зло? Куда идти? Живому чувству я не осталась врна, могу ли я по крайней мр принять на себя обязанности которыя налагаетъ на меня мой нечестный бракъ? Но что такое женскія обязанности? Он воплотились для меня въ лиц княгини. Неужели я должна покоряться, какъ она, вол человка котораго не люблю? Неужели я должна довести себя до автоматической, неподвижности? Идти на перекоръ сердцу и разсудку, измучить себя, совершить нравственное самоубійство, какъ говоритъ Викторъ? Вотъ дорога по которой вели насъ наши воспитатели, и я угадывала смутно что въ ихъ теоріяхъ кроется доля истины, но какъ ее отыскать сквозь жесткость, эгоизмъ, тупость, которыми они ихъ опутывали?

А религія? единственная опора которая могла бы меня поддержать и открыть мн истинный путь? Мои религіозныя понятія были также извращены какъ и все остальное. Глядя на княгиню я возненавидла слово обязанность, глядя опять таки на княгиню и на мужа ея, я составила себ ложное понятіе о религіи, и отдалилась отъ нея. Почему, думала я, когда они клали земные поклоны за обдней или всенощной, почему набожные люди такъ недоступны человческому чувству? Я была еще такъ молода что не сумла отдлить религіи отъ лжепророковъ, къ тому же я слышала слишкомъ часто философскія теоріи Виктора. Оля была мягче меня, ожесточеніе ея не коснулось и она врила и молилась со всей простотой дтской души. Съ нкоторыхъ поръ въ особенности ея религіозное чувство все боле и боле развивалось, но въ ней оно приняло кроткій и смиренный характеръ, характеръ истинно христіанскій. Дорого дала бы я чтобы раздлять ея убжденія, но было слишкомъ поздно: чужое ханжество и чужіе анализы заглушали во мн и зародышъ вры.

Въ итог выходило что у меня не оставалось ни одного у цлйшаго чувства, ни одного сложившаго ея убжденія. Опоры у меня не было никакой, ни въ другихъ, ни въ себ самой, и при первомъ столкновеніи съ жизнью я обезсилила и упала духомъ.

Было во мн еще недавно робкое зараждающееся чувство, которое я не смла назвать настоящимъ именемъ, но оно согрвало мн сердце. А теперь и это чувство измнилось съ тхъ поръ какъ я поняла полное значеніе слова любовь. Я нуждалась Виктора. Его пытливый взглядъ вызывалъ во мн нестерпимое смущеніе, стыдъ и раскаяніе за прежнюю привязанность.

Я его ждала съ нкоторымъ страхомъ. Онъ собирался въ Петербургъ и общалъ побывать у меня лишь только день отъзда будетъ назначенъ. Сидя на балкон я увидала издали приближающіяся извощичьи дрожки, он остановились у калитки сада, я узнала Виктора, и не обрадовалась. Камень лежалъ на моемъ серед и мн казалось что я никого не люблю.

— Сегодня я прощусь съ вами, сказалъ онъ,— а завтра съ Москвой. Какъ пріду въ Петербургъ, напишу къ князю. Общаю вамъ что я ему объясню причины моего бгства въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ и поблагодарю его за все что онъ сдлалъ для меня. Искренно ли будетъ мое письмо, это дло другое, но я повинуюсь вашему желанію.

Впечатлнія минувшихъ страданій были еще такъ свжи что мы не могли судить снисходительно о людяхъ испортившихъ нашу жизнь, и извинить ихъ недостатки эпохой, сферой и ихъ собственнымъ воспитаніемъ.

— Вы не рады меня видть и не пожалете обо мн, замтилъ съ упрекомъ Викторъ.

— Вы ошибаетесь, Викторъ, для меня уже то отрадно что есть порядочный человкъ которому я не такъ ненавистна какъ самой себ, отвчала я дрожащимъ голосомъ.— Вы хотли писать ко мн? Я увижу сдержите ли вы свое общаніе.

— Сдержу, и мои письма будутъ для васъ необходимостью, отвчалъ онъ самоувренно.— Въ нихъ только найдете вы живой отголосокъ влеченіямъ вашего сердца. Я вамъ давно говорилъ что вы не помиритесь съ условіями вашей настоящей жизни, не опошлитесь.

— Слышите, перебила я,— благовстятъ въ монастыр, обдня еще не отошла. Теперь Оля молится со слезами и о себ, и обо мн. Чего бы я ни дала чтобы врить какъ она вритъ!

Викторъ былъ одаренъ женскою способностью угадывать чужія чувства, онъ перешелъ въ другой тонъ, и я была невольно тронута участьемъ которое онъ умлъ выразить взглядомъ, голосомъ. То онъ ухаживалъ за мной какъ за больною, то совтовался какъ съ другомъ о своей будущей дятельности. Я понемногу успокоилась, и теплое чувство приласкало наболвшую душу. Мы провели вмст цлый день.

XIX.

Князь получивъ письмо Виктора веллъ ему написать что они больше не увидятся, и вычеркнулъ его имя изъ духовнаго завщанія.

Онъ былъ такъ раздраженъ что за исключеніемъ сына никто не смлъ къ нему приступиться. Но въ его обращеніи съ Володей проглядывала даже нжность. Князь гордился своимъ наслдникомъ и представителемъ имени. Володя трепеталъ предъ нимъ, а вмст съ тмъ начиналъ къ нему привязываться экзальтированнымъ чувствомъ, которое не вытснило однако изъ его сердца любви къ Ол. Онъ находился постоянно между двумя огнями, и страшно было посмотрть на его худыя щеки, впалые глаза и болзненную улыбку. Домъ Ижорскихъ принялъ еще боле мрачный видъ, княгиня совершенно отупла, а Надежда Павловна не пропускала случая излить на кого попало самый желчный ядъ, и между ними Володя доживалъ свои послдніе дни подъ родительскимъ кровомъ. По вечерамъ они въ четверомъ составляли партію, а утромъ онъ изрдка бывало урвется и прідетъ къ намъ.

Я была почти рада отъзду Виктора. Онъ вовлекалъ меня все боле и боле въ борьбу отъ которой я хотла бжать. Но его привязанностью я дорожила, врила въ нее и не сомнвалась что онъ ко мн напишетъ какъ только прідетъ въ Петербургъ… но я ошиблась. Викторъ не писалъ, и я узнала отъ Володи что онъ здоровъ, веселъ и съ жаромъ принялся за новыя занятія. Долго я не врила что онъ могъ обо мн забыть, долго ждала письма и покушалась не разъ къ нему писать, но не ршилась. Мн бы пришлось говорить съ нимъ общими мстами или писать не стсняясь, но тайяо.

Мужъ мой былъ добрый, уживчивый, хотя причудливый человкъ. Онъ придумывалъ безпрестанно разные планы и мнялъ ихъ безо всякой причины. То онъ собирался перехать въ Петербургъ, то провести лто за границей. Въ одну минуту онъ ршился купить домъ въ Москв и продалъ его тотчасъ по совершеніи купчей. Я повиновалась безпрекословно этимъ странностямъ, но он меня сильно безпокоили. Впрочемъ онъ казался совершенно здоровъ.

Немного требовалъ онъ отъ судьбы, готовившей ему однако горькую долю. Онъ любилъ хорошихъ лошадей, любилъ принимать и угощать знакомыхъ, давалъ охотно денегъ взаймы, и жилъ какъ русскій баринъ спустя рукава. Только въ послдствіи я оцнила его честное сердце и мягкій нравъ, неиспорченный даже болзненными причудами, но тогда меня бсило его равнодушіе къ отвлеченнымъ вопросамъ занимающимъ молодежь, его непониманіе мучительнаго нравственнаго состоянія въ которомъ я находилась, и я не умла привязаться къ нему.

XX.

Наступилъ день отъзда Володи въ Петербургъ. Онъ собрался духомъ и признался отцу въ любви своей къ Ол, изъявляя готовность ждать нсколько лтъ его согласія на женитьбу.

Закипла страшная сцена. Князь, разчитывавшій для сына на богатую, блестящую партію, взбсился съ перваго слова и не пощадилъ его. Однако онъ спросилъ:

— Quelqu’un же doute-t-il de cette belle histoire? N’avez vous pas compromis la jeune personne?

И выслушавъ отрицательный отвтъ князь вздохнулъ свободне.

— Въ такомъ случа, сказалъ онъ,— слава Богу, ты ничмъ не связанъ. Я не поздравляю ея будущаго мужа. Двушка съ честными правилами не влюбляется бъ двоюроднаго брата. А ты, нечего сказать, блистательно оправдалъ мою довренность и воспитаніе которое теб было дано.

Долго бушевалъ князь. Володя, оскорбленный одинаково въ своей любви и въ чувств собственнаго достоинства, не вспомнилъ себя и вступилъ въ первый разъ въ борьбу съ отцомъ. Князь понялъ что играетъ опасную игру и ршился на уступку, чего съ нимъ никогда еще не было. Онъ понизилъ голосъ и просилъ сына не наносить смертельнаго удара его сдой голов. Володя устоялъ бы можетъ-быть до конца противъ гнва, но просьбы его сломили. Онъ далъ честное слово не видаться съ Олей и написалъ къ ней что исполнилъ свою обязанность повинуясь вол отца, но никогда не помирится съ самимъ собой, ни съ мыслію что онъ увлекъ ее.

По прізд въ Петербургъ онъ занемогъ нервною горячкой, и долго не могли доктора отвчать за его жизнь. Однако молодость его спасла.

А моя бдная сестра? Душевныя потрясенія подйствовали разрушительно на ея здоровье, и красота ея стала исчезать съ каждымъ днемъ, свжесть лица совершенно пропала и черты погрубли. Трудно было ее узнать. Она говорила не разъ о желаніи пойти въ монастырь, но не устояла противъ моихъ моленій и страха меня покинуть.

XXI.

Вскор посл отъзда Володи у князя сдлался припадокъ давно таившейся въ немъ болзни. Доктора убдили его хать за границу, но ему не помогли ни воды, ни иностранные медики. Онъ ршился зимовать въ Германіи, съ тмъ чтобы возобновить слдующимъ лтомъ курсъ водолченья, но въ конц января онъ, совершенно неожиданно, объявилъ жен что ему надоли и заграничная жизнь и безполезное лченье, и что онъ возвращается въ Россію. Несмотря на предостереженье медиковъ онъ поставилъ на своемъ. Зимнее путешествіе значительно усилило его болзнь, но крпкому сложенію суждено было еще долго бороться съ недугомъ.

Я похала съ мужемъ къ Ижорскимъ только-что мы узнали о ихъ возвращеніи, но Оля отложила свой визитъ до поры до времени: она блднла при одной мысли объ объясненіи съ дядей.

Князь видимо состарился, сгорбился, похудлъ. Страданіе придавало еще большую раздражительность его характеру. Все его возмущало, волновало, и ежедневныя обдни, вклады въ церковь, милостыни не приносили ни смиренія, ни покоя его душ. Вызжать онъ не могъ, проводилъ цлые дни въ своихъ старыхъ кожаныхъ креслахъ, у окна обращеннаго въ садъ, и читалъ душеспасительныя книги. Безъ жены онъ не могъ обойтись ни минуты и придирался къ каждому ея слову чтобъ оборвать на ней сердце. Княгиня выслушивала попрежнему, въ совершенномъ безмолвіи, брань и незаслуженные упреки, и ухаживала за нимъ какъ сердобольная. Онъ носилъ блузу похожую на пудремантель и застегнутую спереди на пуговицы. Его большой, тонкій римскій носъ казался огромнымъ, ротъ впалъ.

— Сестра твоя нездорова? спросилъ онъ тономъ который говорилъ: должно-быть такъ, коли не пріхала.

Я отвчала что Оля дйствительно больна и что вызды ей запрещены.

— Она у насъ все Богу молится и постится, вмшался мой мужъ,— я такой двушки и не видывалъ.

— Такъ-то лучше, должно-быть за умъ взялась, отозвался князь.

Я вспыхнула, но не смла возражать.

— А меня очень занимаютъ проекты о желзныхъ дорогахъ въ Россіи, началъ графъ чтобы дать разговору другое направленіе.

— Занимаютъ?… насмшливо возразилъ князь.— Занимаютъ? Ну и слава Богу! А мн, признаюсь, страшно становится какъ подумаю о нашихъ нововведеніяхъ,— продолжанъ онъ, обтирая костлявою, желтою рукой бархатный переплетъ Житія Святыхъ Отцовъ.— Куда ни взглянешь, везд нововведенья. Кажется что благодаря имъ въ Париж опять готовится революція.

— Ахъ, Боже мой! растянула княгиня, которая не разслыхала словъ мужа:— у насъ будетъ революція!

— Меня не перебиваютъ когда я говорю, закричалъ князь,— да еще съ такимъ вздоромъ! Ты пожалуй разнесешь по знакомымъ слухъ о будущей революціи въ Россіи. Оно, впрочемъ… чего добраго, и не мудрено. Все перевернулось вверхъ дномъ, все…. А мой воспитанникъ-то, Викторъ Николаевичъ, бжалъ отъ меня…. Вы слышали? продолжалъ онъ, принужденно улыбаясь. Тоже, новыя идеи…. человкъ передовой, а благодарность принадлежность людей отсталыхъ….

Князь и окружающая его сухая обстановка производили на меня дйствіе нравственнаго кошмара, сквозь который душа рвалась къ чему-то родному, свжему, прекрасному. Мн сдавалось что въ неизвстномъ уголк меня ждутъ новыя лица, новыя понятія.

XXII.

Посл нашей свадьбы мой мужъ продолжалъ заниматься самъ хозяйственными распоряженіями, но перехавъ въ Москву, гд хотлъ жить открыто, онъ просилъ меня вступить наконецъ въ мои права и похлопотать о преобразованіи его холостаго хозяйства. Я обрадовалась случаю заняться, принести хоть малую долю пользы, и принялась усердно за дло, но къ сожалнію выказала совершенную къ нему неспособность. Замчательно что между тмъ какъ въ насъ преслдовали съ дтства всякое идеальное стремленіе, наше воспитаніе отличалось совершеннымъ отсутствіемъ практическаго элемента. Я вышла за богатаго человка, но мои собственныя средства были боле чмъ ограничены, однако я не умла свести счетовъ, не знала ничему цны. Какъ ни совстно мн было предъ мужемъ, а пришлось поневол отказаться отъ обязанности которую онъ возложилъ на меня, и ограничиться общаніемъ что постараюсь привыкнуть къ хозяйству.

Меня очень заняло убранство дома, новыя знакомства, и вызды. Свтъ меня увлекъ, и его оглушающій шумъ заморилъ на время чувства съ которыми я была не въ силахъ совладать. Мы получали ежедневныя приглашенія на балъ, и я пускалась каждый вечеръ въ танцы съ возрастающимъ опьяненіемъ. Со мной сошлись дв, три свтскія женщины, молодые люди за мной ухаживали, присылали мн букеты и пламенныя объясненія въ любви. Я возвращалась домой на разсвт, въ то время какъ Оля собиралась къ ранней обдн. Живя подъ одною кровлей и нжно любя другъ друга, мы вели однако такой различный образъ жизни что находили лишь рдко возможность побесдовать наедин. Я вызжала или принимала у себя, а Оля избгала чужихъ лицъ. Грустна была ея жизнь, однако она благодарила Бога за скромную, но по крайней мр спокойную свою долю. Я занималась собой гораздо боле нежели ею, и теперь еще совстно вспомнить о той эпох эгоизма и пустоты…. къ счастью она была не продолжительна. Визиты, танцы и наряды скоро утратили для меня прелесть новизны, однако я продолжала здить въ свтъ за неимніемъ другой цли въ жизни: я боялась уединенія, потому что боялась заглянуть въ себя. Никого особенно не желала я встртить на бал, но знала что убью нсколько часовъ среди веселой свтской болтовни, и названіе ‘femme la mode’ льстило моему самолюбію.

Разъ, натанцовавшись до усталости, я вошла въ боковую комнату, гд былъ устроенъ буфетъ. Тамъ сидла старушка которую встрчали на каждомъ бал какъ неизбжную необходимость. Я какъ теперь гляжу на ея дикое шелковое платье, на газовый шарфъ обвивавшійся два раза около ея шеи, на ея сдыя букли и большіе черные глаза. Эти глаза уже не въ первый разъ слдили за мною своимъ недобрымъ, жесткимъ и живымъ взглядомъ. Рядомъ съ нею, съ порціей мороженаго въ рукахъ, сидлъ одинъ изъ моихъ бальныхъ кавалеровъ, который клялся мн постоянно что предпочитаетъ меня любой красавиц, и я ему врила на слово. Я выпила стаканъ лимонада и хотла уйти отъ непріязненнаго взора уже обращеннаго на меня, но въ дверяхъ уронила браслетъ и нагнулась чтобъ его отыскать на ковр. Группа деревьевъ скрывала меня отъ собесдниковъ.

— Эта госпожа кажется на вс руки, замтила старая дама.— Черезъ годъ о ней заговорятъ. Мужъ-то вдь такъ и просится въ комедію. А она не дурна.

— Да и не хороша, отвчалъ ея сосдъ.— Нтъ, она далеко не пойдетъ. Желаніе пожалуй и есть, да руки коротки.

Я вспыхнула отъ стыда и негодованія, и незамтно удалилась. Свтское злословіе меня оскорбило до невроятности, до смшнаго.

Голосъ старухи мн казался эхомъ общественнаго мннія, и я признаюсь, къ моему стыду, что отзывъ молодаго человка уязвилъ мое самолюбіе боле нежели чувство женскаго достоинства. Слдующіе дни я не вызжала, не принимала никого, подъ предлогомъ нездоровья, но обдумывала какъ бы за себя отомстить. Неизвстно чмъ бы разршился вопросъ, еслибъ объемистое письмо Виктора не дало совершенно другаго оборота моимъ мыслямъ.

‘Вчера, писалъ онъ, я вернулся домой въ шестомъ часу, утомленный, отуманенный ночною оргіей, и Богъ знаетъ почему меня преслдовало цлый день воспоминаніе о нашемъ послднемъ свиданіи на дач. Что, кажется, общаго между нимъ и безумною оргіей? И почему мн такъ отрадно, такъ дорого отдохнуть на этомъ воспоминаніи? Нсколько мсяцевъ прошло съ тхъ поръ, но въ васъ, я увренъ, ничто не измнилось, и мн живо представляется блдное лицо подернутое тихою грустью, и я безпрестанно слышу вашъ смущенный и милый голосъ. Я вижу васъ въ семейномъ кружк, угадываю о чемъ вы бесдуете наедин съ вашею сестрой, и чувствую что я еще не совсмъ пропалъ, потому что сердце такъ и рвется къ вамъ…’

Затмъ слдовала исповдь безпорядочной жизни, которая ему мшала заниматься добросовстно дломъ.

Давно уничтожила я это письмо, но еслибъ оно чудомъ воскресло изъ пепла, я бы и теперь не перечла его равнодушно, такъ сильно подйствовало оно на меня. Я его читала ежедневно, то съ радостью, то со слезами, то красня мелочнаго чувства которое меня такъ недавно тревожило, и въ моей жизни совершился переломъ. Забота о мирскихъ толкахъ была забыта, была забыта и боль оскорбленнаго самолюбія. Все замолкло во мн кром свтлаго, теплаго чувства, вызваннаго сознаніемъ что я любима, и надеждой что любовь его ко мн спасетъ Виктора отъ паденія. Я хотла себя убдить и убдила что чувство основанное на нравственныхъ началахъ не можетъ оскорбить честныхъ понятій, или бросить тни на мои отношенія къ мужу, и начала переписку съ Викторомъ.

Я полюбила уединеніе и сказала прямо графу что свтъ мн надолъ и что я желала бы ограничиться кружкомъ его пріятелей. Онъ не сдлалъ мн никакого замчанія, не выразилъ ни малйшаго удивленія на счетъ быстрой перемны совершившейся въ моихъ вкусахъ и привычкахъ и предоставилъ мн полную свободу. Онъ самъ съ нкоторыхъ поръ отказался совсмъ отъ свта, все его вниманіе было обращено на проектъ который онъ составлялъ о желзныхъ дорогахъ, съ цлью представить его правительству.

Проектъ сдлался предметомъ всхъ его разговоровъ и заботъ. Не проходило дня чтобъ онъ не придумывалъ измненій въ план задуманномъ наканун, нердко онъ вставалъ на разсвт и съ лихорадочнымъ рвеніемъ принимался за перо.

Разъ къ намъ собрались гости, онъ разговорился о своемъ проект въ темныхъ, непонятныхъ выраженіяхъ. Вс слушали молча и переглядываясь. Я боялась шевельнуться, и холодный потъ выступалъ у меня на лбу. Графъ говорилъ долго, долго, и слова его становились все безсмысленне, наконецъ онъ объявилъ что тотъ кто не раздляетъ его мннія обязанъ драться съ нимъ черезъ платокъ.

Бросились за докторомъ. Въ ночь нервное состояніе разршилось полнымъ сумашествіемъ. Я не отходила отъ больнаго и старалась подавить чувство страха когда онъ снималъ крпко мою руку въ своей, останавливая на мн безсмысленный взглядъ….

Цлый годъ я ходила за моимъ бднымъ мужемъ. Весной доктора отправили его за границу, но тамъ ршили что онъ неизлчимъ. По желанію его семейства я его помстила въ домъ умалишенныхъ въ Берлин.

XXIII.

Мы возвратились въ Россію, Оля и я. хавши за границу съ больнымъ мужемъ я ни съ кмъ не видлась въ Петербург, но на возвратномъ пути написала къ Виктору, моему посланному сказали что баринъ уже третьи сутки не ночевалъ дома. Получивъ такой отвтъ я собралась къ Волод. Оля смотрла на меня какъ будто равнодушно, пока я надвала шляпку и перчатки, но когда я ее поцловала и спросила не дастъ ли она мн порученія, она мн отвчала дрожащимъ голосомъ:

— Все кончено между нами, но я не устояла бы противъ желанія его видть, еслибы была еще хороша собой. Онъ находилъ меня хорошенькой, а теперь пожалуй и не узнаетъ…

Слезы хлынули и она закрыла лицо платкомъ.

— Это испытаніе было бы тяжелй всхъ остальныхъ, продолжала она,— и я хочу его избжать. Скажи ему что я была бы почти рада еслибъ узнала что онъ полюбилъ другую женщину…

Володя велъ аскетическую жизнь, занимался исключительно службой и книгами, и впадалъ мало-по-малу въ хандру. Въ чертахъ его я нашла небывалое прежде сходство съ отцомъ. Мое неожиданное посщеніе до такой степени его смутило что лицо его покрылось мгновенно желтоватою блдностью и сходство съ княземъ мн показалось еще поразительне.

Мы бесдовали довольно долго. Онъ вдавался въ безконечныя отвлеченности о личной свобод, о сил воли, о торжеств логики надъ произволомъ страстей и т. д. Нсколько разъ онъ произносилъ имя Оли и вдругъ перемнялъ разговоръ чтобы не обнаружить своего смущенія.

Я возвращалась пшкомъ въ гостиницу Демутъ черезъ Невскій Проспектъ. Вдругъ глаза мои остановились на трехъ лицахъ шедшихъ мн на встрчу по другой сторон тротуара. Одно изъ нихъ было мн незнакомо, но въ другомъ я узнала Виктора. Онъ шелъ объ руку съ очень красивою, но слишкомъ нарядною женщиной.

Я умрила шагъ, не ршаясь къ нему подойти, но онъ взглянулъ нечаянно въ мою сторону, остановился, пристально на меня взглянулъ и бросился ко мн.

О нашей встрч я разкажу когда-нибудь.

ОЛЬГА N***

‘Русскій Встникъ’, No 7, 1874

ВОСПОМИНАНЯ НА ДАЧЪ

Читайте также: