Воспоминания И. И. Янжула о пережитом и виденном в 1864-1909 гг., Янжул Иван Иванович, Год: 1910

Книга очерков
Время на прочтение: 224 минут(ы)
Скачать в PDF

Воспоминанія И. И. Янжула о пережитомъ и виднномъ въ 1864—1909 г.г.

Выпускъ первый.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Т-ва п. ф. ‘Электро-Типографія Н. Я. Стойковой’. Знаменская, 27.
1910.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Вступленіе

ГЛАВА I.

Московскій университетъ. Условное поступленіе въ 1864 г. на историко-филологическій факультетъ.— Несчастія и неудачи перваго года.— Смерть отца.— Продолжительная борьба съ нуждой.— Горькій опытъ жизни.— Оставленіе на первомъ курс.— Исключеніе изъ университета за невзносъ платы. — Урокъ въ отъздъ (въ г. Ржевъ) съ окончательнымъ переходомъ на юридическій факультетъ.— Мое житье на урок.— Кеттле и отецъ Дмитрій.— Статистическая разработка Ржевскихъ церковныхъ книгъ.— Увлеченіе закономрностью соціальныхъ явленій и мечты.— Успхъ экзаменовъ и двойныя неудачи съ проф. И. К. Бабстомъ.— Студенческая жизнь въ Москв (1865—67 г.г.) — поворотъ къ худшему съ 3-го курса, кутежъ и бездлье.— Значеніе товарищества.— Выдающіеся профессора.— Окончаніе университета и зачисленіе въ кандидаты на судебныя должности при прокурор М. Ф. Громницкомъ.— Проф. . Б. Мильгаузенъ и мое оставленіе при Московскомъ университет для усовершенствованія въ наукахъ

ГЛАВА II.

Оставленіе при университет для приготовленія къ профессорскому званію.— Выборъ предмета и главнйшія занятія.— Уроки.— Писаніе въ газетахъ.— ‘Всеобщая Газета’ и ‘Русскія Вдомости’.— Описаніе характерныхъ чертъ А. Н. Чудрова.— Магистерскій экзаменъ.— Первоначальная неудача съ поздкой за границу.— ‘Бесда’.— С. А. Юрьевъ, А. И. Кошелевъ, А. Н. Островскій, А. Ф. Писемскій, Н. М. Богомоловъ и другія встрчи и знакомства.— Преподаваніе статистики въ Имп. Техническомъ училищ.— Командировка за границу на два года.— Дрезденъ.— Лейпцигъ и слушаніе лекцій въ тамошнемъ университет.— Сближеніе съ А. И. Чупровымъ.— Мой романъ въ Дрезден и благополучное окончаніе его женитьбой

ГЛАВА III.

Мое свадебное путешествіе, — Гейдельбергъ.— Цюрихъ.— Поздка въ Англію.— Горестныя приключенія.— Лондонъ.— Меблированныя комнаты г-жи Сиггерсъ.— Первыя впечатлнія.— Несчастіе съ моимъ содержаніемъ.— Русское посольство — не для русскихъ.— Неисправность русскихъ друзей и редакціи.— Британскій музей.— Работа надъ диссертаціей.— Неудачная поздка въ Мюнхенъ.— Н. И. Стороженко.— Возвращеніе въ Россію.— Защита магистерекой диссертаціи и выборы въ доценты.— Начало профессуры.— Горе слдуетъ за радостью.— Сильная болзнь жены и необходимость лченія за границей

ГЛАВА IV.

Новая поздка въ Лондонъ лтомъ 1875 г. для занятія въ Британскомъ музеи.— Знакомство съ В. С. Соловьевымъ и его характеристика: мистицизмъ и равнодушіе къ жизни и человческимъ интересамъ.— М. М. Ковалевскій и его характеристика: удивительный образецъ трудолюбія и жизнерадостности.— Мои профессора товарищи въ Москв: В. А. Умовъ, А. C. Павловъ, С. А. Муромцевъ и др.— Защита докторской диссертаціи въ 1876 году и выборы въ ординарные профессора.— Дв новыхъ поздки въ Британскій музей.— Моя переписка съ женой изъ Лондона въ Крейцнахъ въ 1877 г.— Н. П. Боголповъ, Алисовъ, Яблочковъ и пр.— Продолженіе работы надъ вторымъ выпускомъ ‘Англійской Свободной Торговли’.— Мои журнальныя статьи и изслдованія въ ‘Отечественныхъ запискахъ’ и ‘Слов’: 1 ‘Ливерпульская Ассоціація финансовыхъ реформъ’. 2. ‘Дтскій и женскій фабричный трудъ въ Англіи и Россіи’. 3. ‘Кто отвчаетъ за несчастія съ рабочими?’. 4. ‘Промышленная статистика и фабричное законодательство’. 5. ‘О Табачной монополіи въ Европ’. 6. ‘Англійская политика въ Ирландіи’. 7. ‘Англійскіе кабатчики’. 8. Новый типъ англійскаго ‘радикализма’. 9. ‘Возрожденіе мальтузіанства’. 10. ‘Причины и послдствія отмны соляного налога въ Англіи и Россіи’ — и многія другія…..

ГЛАВА V.

Русская учебная колонія въ Лондон зимой 1880—81 г.г.— Какъ мы труса праздновали.— Приключенія одного молодого россіянина въ посольской церкви.— Ужасная катастрофа 1 марта въ Петербург, и какъ она была встрчена въ Лондон.— Окончаніе 6-ти лтняго труда надъ 2-мъ выпускомъ ‘Англійской Свободной Тарговли’.— Значеніе личнаго и моральнаго фактора въ исторіи экономическихъ идей.— Примненіе къ практик моихъ научныхъ книгъ и способностей.— Моя фабрично-инспекторская служба.— Очеркъ ея исторіи: Главнйшія условія и основные пункты моей инспекторской дятельности.— Невозможность и безполезность дальнйшей службы.— Отставка.— Общіе выводы и заключенія

Воспоминанія И. И. Янжула о пережитомъ и виднномъ
(1864—1909 г.г.).

Не безъ нкотораго смущенія приступаю я къ описанію главнйшихъ событій моей жизни и дятельности — всего пережитого и видннаго, хорошаго и дурного, исторически замчательнаго и только для меня лишь лично интереснаго, серьезнаго и забавнаго, грустнаго и пріятнаго… Вс при этомъ разнообразныя воспоминанія, здсь излагаемыя, опираются на одинъ и тотъ же важнйшій источникъ — память, поскольку на ней запечатллись событія и факты жизни. Къ сожалнію, я никогда не велъ дневниковъ или записокъ и поэтому единственной помощью для памяти является въ данномъ случа переписка, какъ мои уцлвшія и тщательно собранныя письма, особенно письма моей жены, цликомъ сбереженныя заботливой рукой любящей матери, — такъ наконецъ, въ весьма ограниченномъ количеств, подходящія чужія письма, большею частью для иллюстрацій и дополненій къ описываемымъ событіямъ и приключеніямъ. Вотъ и весь почти наличный матеріалъ для настоящихъ моихъ записокъ.
Сохраненію въ памяти многихъ даже мелкихъ событій за продолжительный періодъ моей жизни много способствовало, впрочемъ, то обстоятельство, что мн уже приходилось заниматься и писать свою біографію, правда, въ очень сжатомъ и сокращенномъ вид, не мене четырехъ разъ для разныхъ русскихъ и иностранныхъ словарей, энциклопедій и затмъ два раза съ особыми цлями и для спеціальныхъ изданій (‘Воспоминанія о дтской и школьной жизни’ въ ‘Встник Воспитанія’ Москва 1903 г., и изъ ‘Воспоминаній и переписки фабричнаго инспектора перваго призыва’. Спб. 1907 г.).
Въ виду всхъ объясненныхъ причинъ я начинаю изложеніе моихъ настоящихъ мемуаровъ лишь съ 1864 г., года поступленія моего (юношей 18-ти лтъ) въ Московскій университетъ, по окончаніи курса въ Рязанской гимназіи весной того же года. Считаю, впрочемъ, долгомъ сдлать еще одну, можетъ быть не безполезную, оговорку: существуетъ довольно распространенное мнніе, что за длинный періодъ чьей-либо жизни довольно трудно сохранить должную безпристрастность и объективность при описаніи знакомыхъ и вообще дйствующихъ лицъ… всегда-де при описаніи несимпатичныхъ автору мемуаровъ лицъ или событій замчается, говорятъ, стремленіе отступить отъ истины и изобразить дло или самыхъ лицъ боле или мене въ ложномъ свт. Разсказываютъ, напримръ, про извстнаго писателя Ал. еофилакт. Писемскаго, что на чей-то вопросъ, почему онъ не пишетъ и не издаетъ своихъ воспоминаній, изъ его разнообразной интересной жизни и при обладаніи большимъ даромъ наблюдательности, Писемскій, будто бы, ршительно отвчалъ: ‘не могу, душа моя, непремнно навру…. нсколько разъ уже пробовалъ изображать письменно собственную жизнь и каждый разъ чувствовалъ, что чмъ больше пишу, тмъ больше сочиняю и фантазирую’!!!..
Если этотъ анекдотъ не составляетъ выдумки, и если только почтенный авторъ ‘Тысячи Душъ’, ‘Горькой Судьбины’ и проч. не преувеличилъ своего, ради краснаго словца, свойства отступать отъ истины, то во всякомъ случа оно составляетъ лишь особенность Писемскаго, можетъ быть даже вызванную самой профессіей романиста и необходимостью прибгать часто къ фантазіи въ изображеніи истинныхъ событій своей жизни подъ вымышленными именами Іона-Циника, Тюфяка и проч. Нтъ сомннія, каждый добросовстный бытописатель, знакомящій читателя серьезнаго органа печати съ фактами своей дйствительной жизни, а не сочиняющій обыкновенный романъ, не дозволять себ отступить отъ строгой правды въ изложеніи событій жизни, какъ ихъ сохранила его память… Всякія неточности или неправильности при передач біографіи возможны здсь въ той же мр и по той же причин, какъ и при устномъ и личномъ разсказ и бесд, рдкія погршности или заблужденія памяти, когда авторъ, какъ было упомянуто раньше, владетъ отчасти письменнымъ матеріаломъ и опытомъ въ біографическихъ описаніяхъ, возможно исключительно по маловажнымъ поводамъ, врод какой-нибудь даты, времени какого-либо свиданія или разговора и т. п., а не событія или факта самого по себ.
Такимъ образомъ, поставивши себ за правило лишь точную передачу въ изложеніи всхъ важныхъ событій моей жизни въ той мр, какъ ихъ сберегла моя память, постараюсь съ полною откровенностью относиться въ своихъ ‘Воспоминаніяхъ’ одинаково объективно и безпристрастно и къ фактамъ и къ лицамъ, насколько это зависитъ отъ моихъ личныхъ усилій. При этомъ я совершенно опускаю событія моей жизни до поступленія въ университетъ, въ виду того, что они изложены были подробно раньше, какъ я говорилъ въ ‘Встник Воспитанія’, а равно сокращая по возможности изложеніе всхъ событій, связанныхъ съ моею должностью московскаго фабричнаго инспектора (отъ 1882—1887 г.г.). На этомъ же основаніи вся учебная часть и сторона моей жизни въ университет, не имющая спеціальнаго интереса для общаго читателя, будетъ сокращена до возможнаго минимума, а равно и изложеніе судьбы нашего рабочаго и фабричнаго законодательства, съ которымъ я нсколько разъ въ жизни соприкасался и усердно работалъ.

ГЛАВА I.

Московскій университетъ.

Условное поступленіе въ 1864 г. на историко-филологическій факультетъ.— Несчастія и неудачи перваго года.— Смерть отца.— Продолжительная борьба съ нуждой.— Горькій опытъ жизни.— Оставленіе на первомъ курс.— Исключеніе изъ университета за невзносъ платы.— Урокъ въ отъздъ (въ г. Ржевъ) съ окончательнымъ переходомъ на юридическій факультетъ.— Мое житье на урок.— Кеттле и отецъ Дмитрій.— Статистическая разработка .Ржевскихъ церковныхъ книгъ.— Увлеченіе закономрностью соціальныхъ явленій и мечты.— Успхъ экзаменовъ и двойныя неудачи съ проф. И. К. Бабстомъ.— Студенческая жизнь въ Москв (1865—1867 гг.).— Поворотъ къ худшему съ 3-го курса, кутежъ и бездлье.— Значеніе товарищества.— Выдающіеся профессора.— Окончаніе университета и зачисленіе въ кандидаты на судебныя должности при прокурор М. Ф. Громницкомъ.— Проф. Э. В. Мильгаузенъ и мое оставленіе при Московскомъ университет для усовершенствованія въ наукахъ.

Окончивши въ ма 1864 г. полный курсъ Рязанской дореформенной 7-ми- классной гимназіи съ однимъ латинскимъ языкомъ, въ качеств перваго ученика за все время ученія, я едва но получилъ медали и лишился ея только по случайнымъ, описаннымъ въ моихъ ‘Воспоминаніяхъ Дтства’ поводамъ и несчастному для меня стеченію обстоятельствъ. Во всякомъ случа я получилъ право на поступленіе въ университетъ безъ дальнйшей проврки и экзамена, за исключеніемъ греческаго языка, если вздумаю поступить на историко-филологическій факультетъ. Между тмъ именно объ этомъ факультет и занятіи исторіей и древними языками — моими любимыми предметами, я наиболе всего мечталъ и въ гимназіи приватнымъ образомъ бралъ уроки греческаго языка и прочиталъ Анабазисъ. Очень можетъ быть, что мои знанія, какъ я посл слышалъ, были бы почти достаточны, чтобы выдержать экзаменъ въ начал поступленія въ Московскій университетъ и обезпечить себ дальнйшее спокойствіе въ этомъ отношеніи, но я струсилъ и просилъ отложить, что часто длалось, мои греческій экзаменъ на нсколько мсяцевъ.
Когда въ август 1864 г. я подалъ въ университетъ соотвтствующее прошеніе съ приложеніемъ документовъ, то меня направили къ тогдашнему декану историко-филологическаго факультета, къ нашему почтенному историку Серг. Мих. Соловьеву, котораго я тутъ увидалъ первый разъ и отнесся, какъ совсмъ зеленый юноша, къ такой знаменитости съ особымъ благоговніемъ. Серг. Мих. объяснилъ на мою письменную просьбу, сопровождаемую словесными дополненіями, что никакого особаго экзамена изъ греческаго языка поздне августа мн не можетъ быть назначено и не будетъ. Обычный способъ, принятый въ университет въ подобныхъ моему случаяхъ, и который мн можетъ быть разршенъ, это путь условнаго зачисленія. Я долженъ поступить немедленно на другой какой-нибудь факультетъ, кром историко-филологическаго, напр., хоть на юридическій, ближайшій къ нему, а затмъ въ виду моего заявленія я буду допущенъ прямо къ экзаменамъ на филологическій факультетъ на второй курсъ и по выдержаніи ихъ, включая латинскій и греческій, буду переведенъ на вышеозначенный курсъ этого факультета. При этомъ я буду пользоваться одинаково съ филологами немедленно же свободнымъ доступомъ на ихъ лекціи и практическія занятія.
Разумется, мн ничего не оставалось иного, какъ согласиться съ ршеніемъ маститаго декана. Я записался тотчасъ на юридическій факультетъ, получилъ билетъ и въ то же время право доступа на свободное посщеніе всхъ лекцій вмст съ филологами. Вскор, однако, явились непредвиднныя обстоятельства, которыя совершенно измнили мои планы и дали другое направленіе и ходъ всей моей будущей жизни. Гимназистомъ я больше всего любилъ исторію и древніе языки, обратно съ моими товарищами, напр., я съ жаромъ занимался латинскимъ языкомъ, въ которомъ я достигъ въ свое время довольно большихъ успховъ, по всей вроятности изъ меня бы и вышелъ со временемъ спеціалистъ учитель или профессоръ до одному изъ этихъ предметовъ. Но вмсто того мн пришлось — увы, отказаться отъ филологіи и остаться навсегда съ юристами, куда я записался лишь временно до перваго экзамена. Здсь главной виной явились два обстоятельства, совершенно разнаго характера: во-первыхъ, сильная болзнь — возвратный или брюшной тифъ, который случился со мною осенью того же года и на нсколько мсяцевъ оторвалъ меня отъ возможности всякихъ занятій и едва не унесъ на тотъ свтъ. Въ декабр я нсколько оправился, началъ посщать лекціи филологическаго факультета и, къ своему ужасу, увидлъ ту огромную пропасть, которая образовалась для меня въ моихъ занятіяхъ, благодаря продолжительному отсутствію, особенно важны были пропуски для греческаго языка, изъ котораго я былъ слабе всего, и экзаменъ являлся для меня особенно серьезнымъ. Предстояло напречь усилія и усердно работать, чтобы нагнать товарищей и съ честью выдержать предстоящій въ ма экзаменъ, но тутъ какъ разъ съ начала слдующаго 1864 г. случилось событіе, которое разстроило мои планы и разбило въ прахъ мои филологическія мечтанія: въ моемъ настоящемъ возраст и положеніи мн особенно стыдно даже сознаться въ этой задержк къ успшному ходу моихъ занятіи, опредлившихъ все мое будущее: я тогда всего лишь 18-ти лтній мальчикъ по возрасту, довольно развитой и начитанный, но совершенно невинный но своимъ чувствамъ и мыслямъ, въ первый разъ сильнйшимъ образомъ влюбился. И это перевернуло вверхъ дномъ всю мою дальнйшую жизнь и судьбу.
Необходимы, однако, нкоторыя предварительныя объясненія о моемъ семейномъ положеніи и обстановк, чтобы лучше понимать послдующее изложеніе моей біографіи. Я былъ сыномъ весьма бдныхъ родителей изъ мелкопомстныхъ дворянъ. Отецъ мой, капитанъ Иванъ Гавриловичъ Янжулъ, врой и правдой прослужившій въ военной служб около 25 лтъ, человкъ для своего времени довольно замчательный и образованный (былъ на двухъ факультетахъ въ Кіевскомъ и Харьковскомъ университетахъ), у насъ было огромное семейство (не мене 8 человкъ живыхъ дтей, не говоря о ране умершихъ), я — одинъ изъ младшихъ, и поздне даже къ описанному періоду оставалось не мене 6 человкъ. Отецъ, и особенно мать, изъ кожи лзли дать намъ всмъ приличное образованіе. Между тмъ матеріальное положеніе семьи было довольно незавидно: отецъ за большую рану во время турецкой войны, въ которой участвовалъ, получалъ пенсію въ 700 p. acс., а мать владла небольшимъ, сто съ чмъ-то десятинъ, имньицемъ въ Коломенскомъ узд Московской губ. Когда мы начали подростать и понадобилось намъ подыскивать учителей и учебныя заведенія, и для этого порядочныя средства, то выяснилось, что дальше жить въ деревн невозможно и лишь съ трудомъ, кое-какъ, опредлили старшихъ сестеръ въ институтъ и пансіоны. Отцу пришлось оставить мсто по дворянскимъ выборамъ старшаго засдателя, которое онъ занималъ въ г. Коломн и, продавши имньице матери, переселиться въ Москву въ поискахъ лучшаго будущаго для дтей и себя.
Переселеніе нашего семейства въ Москву, что совершилось въ моемъ отсутствіи въ Рязани, гд я обучался, не принесло, однако, ничего хорошаго. Года два или около года отецъ не могъ надти себ ршительно никакого занятія и несмотря на свое, повторяю, сравнительное образованіе и способности, получалъ отовсюду отказы и издерживалъ свои небольшія средства, привезенныя изъ деревни. Нкоторой какъ бы передышкой явилась случайная должность смотрителя казенной дачи Студенецъ въ Обществ садоводства, которую онъ занималъ нсколько лтъ, но эта должность почему-то сама по себ исчезла или была закрыта для соединена съ какой-то новою обязанностью, доставшейся новому лицу, и наша семья стала опять бдствовать, пока отецъ не нашелъ совсмъ скудно вознаграждаемую должность и непріятное занятіе надзирателя извстнаго въ Москв Юсупова Дома или надзирателя ‘Работнаго Дома для лицъ просящихъ милостыню’. Должность эта давала совсмъ ничтожное жалованье, что-то около 20 р. въ мсяцъ и небольшую казенную квартиру. Тифъ свилъ себ постоянное гнздо въ этомъ неблагоустроенномъ тогда общественномъ учрежденіи, благодаря чему я и вс члены семейства переболли тамъ жесточайшимъ образомъ, и затмъ въ апрл 1864 г., какъ разъ наканун моего окончанія въ гимназіи, умерла отъ этой же болзни моя мать, а ровно черезъ годъ и мой отецъ, до болзни котораго я выздоровлъ всего лишь за 3—4 мсяца. Но домъ былъ полонъ больныхъ почти постоянно въ лиц моихъ сестеръ.
Само собой разумется, что при такой обстановк и крайней нужд часто въ простомъ обд, я не могъ успшно заниматься греческимъ языкомъ, столь для меня важнымъ, но тутъ подоспло другое вышеупомянутое мною событіе, которое еще боле разстроило правильный ходъ моихъ занятій, въ предшествовавшее лто сестра ноя, нын уже давно умершая, Евгенія, мною особенно любимая, какъ сверстница моихъ дтскихъ игръ, получила приглашеніе погостить въ деревн у одной тетки Авдуловой, въ Коломенскомъ узд Московской губ., гд была для нея подруга въ лиц двоюродной или троюродной сестры. Я захотлъ ее проводить и по приглашенію доброй тетушки также остался временно на ея хлбахъ, утшаясь деревенскими удовольствіями. Въ это именно время я имлъ несчастіе въ деревн встртить одну молодую двицу, соотвтствующаго юнаго возраста, нкую В. В., знакомство съ которой составило самую несчастную страницу моей жизни: я страстно и слпо, какъ можетъ только, вроятно, юноша, влюбился въ нее и забылъ обо всемъ на свт.
Въ качеств человка далекаго отъ желанія преувеличиватъ и стоя только на почв правды, я не могу ршительно отвтить, были ли мои чувства къ ней обычны въ этомъ возраст или нтъ, могу лишь сказать, что теперь даже черезъ 50 лтъ я не могу безъ душевнаго страданія вспомнить, что я тогда испытывалъ, вс занятія и науки у меня, чрезвычайно прилежнаго юноши, съ блескомъ шедшаго въ гимназіи, вылетли изъ головы, и я не въ состояніи былъ владть собой. Даже смерть матери меня не отрезвила, и на ея похоронахъ я почти не плакалъ, весь поглощенный мыслью о своей несчастной любви. Какъ разъ зимой 64—65 г.г., вскор посл моей продолжительной и жестокой болзни, появилась въ Москв эта фатальная для меня личность В. В. Греческій языкъ пошелъ на смарку, и я пересталъ надъ чмъ-либо работать и ничего не могъ сдлать надъ собой, несмотря на сильную волю, которой славился между товарищами и дйствительно, повидимому, обладалъ, напр., еще въ гимназіи я захотлъ и выучился въ 3 мсяца англійскому языку 13-лтнимъ мальчикомъ. Пользуясь знакомствомъ и близостью къ моимъ сестрамъ, В. В. бывала у насъ довольно часто, когда только бывало возможно и, кокетничая со мной, съ несчастнымъ мальчикомъ, она въ то же время устроила обширную и весьма выгодную атаку на сердце одного купеческаго дурня и большого милліонера Т. Увряя меня постоянно въ любви, она въ то же время такъ успшно, съ помощью и указаніемъ своей старшей сестры, вела свою марьяжную игру съ этимъ купцомъ, что черезъ какихъ-нибудь 3—4 мсяца она исчезла временно изъ Москвы и, какъ мы узнали стороной, чуть ли не изъ газетъ, сдлалась женой этого крупнаго капиталиста, несчастье котораго также составила: черезъ нсколько лтъ ея замужество кончилось огромнымъ скандаломъ, о которомъ оповстили вс газеты: она съ громомъ и шумомъ сначала развелась съ мужемъ, а затмъ затяла при помощи знакомыхъ адвокатовъ процессъ и едва не засадила своего бывшаго мужа и его матушку за лжесвидтельство и пр. въ тюрьму, но за то, конечно, и лишилась всего состоянія, пріобртеннаго замужествомъ и новымъ положеніемъ, и сдлалась прямо авантюристкой.
Весной 1865 г. отъ того же ужаснаго тифа, господствовавшаго въ Юсуповомъ Дом невозбранно, скончался мой отецъ посл продолжительной и тщетной борьбы съ жизнью, оставивши меня съ двумя малолтними сестрами на рукахъ и лишеннымъ всякихъ матеріальныхъ средствъ и умнія зарабатывать себ хлбъ. Въ теченіе всего перваго года студенчества я не могъ добыть себ ни одного урока и лишь какой-то несчастный переводъ, крайне неудачный. Сначала болзни, а затмъ описанное амурное дло и разбитое сердце мшали мн думать и заниматься своимъ настоящимъ дломъ, между тмъ быстро приближалось время экзамена, а мн въ буквальномъ смысл нечего было сть, и я распродавалъ по частямъ то жалкое имущество, которое осталось посл отца, чтобы прокормить себя и своихъ сестренокъ.
Такимъ образомъ явилась настоятельная необходимость, на этотъ разъ вызванная тяжелыми условіями, отложить вс экзамены. Надо было устроить сначала такъ или иначе судьбу сестеръ и пріискать себ занятія. По правилу я явился къ ректору университета, тогда къ извстному Сергю Ив. Баршеву, холодному и безчувственному формалисту. Когда я ему разсказалъ о моемъ тяжеломъ положеніи и о невозможности готовиться къ экзамену, который долженъ былъ начаться черезъ дв недли, профессоръ Баршевъ отнесся къ моему разсказу боле чмъ хладнокровно и спросилъ только: ‘А отца Вы похоронили?’ и на мой утвердительный отвтъ замтилъ: ‘ну чего вы въ такомъ случа ко мн лзете. Никакого основанія нтъ вамъ откладывать экзамены. Вотъ если бы вы обратились во время болзни и по болзни, тогда, можетъ быть, дло другое. Садитесь-ка лучше, заключилъ онъ, и пишите прошеніе объ оставленіи въ университет на второй годъ…’ Опшенный, сконфуженный и смущенный я слъ и написалъ, что требовалъ отъ меня г. ректоръ, я такимъ образомъ остался на второй годъ въ Московскомъ университет, числясь на юридическомъ факультет, вмсто желаннаго историко-филологическаго.
Такимъ образомъ съ весны 1865 г., со смерти отца, началась шт самостоятельная жизнь въ худомъ смысл этого слова, а именно я самъ долженъ былъ заботиться о пропитаніи, какъ самого себя, такъ и двухъ сестеръ, что, разумется, являлось для меня, при тогдашней моей полной неопытности и незрлости, весьма затруднительной задачей. При отсутствіи личной работы или занятій, единственнымъ средствомъ существованія для меня служила распродажа того небольшого, можно сказать, жалкаго имущества, которое осталось посл родителей, въ вид домашней мебели и утвари. Правда, отецъ получалъ незначительную пенсію въ 700 руб. ассигнаціями въ годъ, за большую рану, какъ военный (еще на русско-турецкой войн 1829—1830 г.). Я началъ хлопотать о продолженіи ея для сестеръ, но мн заране объявили, что хлопоты надо считать многими мсяцами. По совту кого-то изъ близкихъ знакомыхъ часть оставшихся вещей общали мн устроить и распродать въ форм лоттереи, но это вышло еще хуже, чмъ прямая распродажа: въ большинств случаевъ я не получилъ ни денегъ, ни вещей… Для меня съ сестрами начались, тяжко вспомнить до сихъ поръ, истинныя бдствія отъ этой временной безработицы и нищеты… Наша нужда была такъ велика, что мы считали себя счастливыми, когда намъ присылали порцію обда изъ Работнаго Дома отъ стола заключенныхъ…
Наконецъ, сестеръ удалось устроить: старшую — Евгенію, немного моложе меня, пригласили къ себ въ деревню, въ Рузскомъ узд Московской губ., дядя съ теткой, у которыхъ она поселилась до поры до времени, занимаясь немного съ своими маленькими кузенами. Съ другой сестрой — Марьей, двочкой 12 лтъ, мн было гораздо трудне устроиться, и лишь благодаря вмшательству какихъ-то знакомыхъ удалось помстить, конечно временно, впредь до лучшаго, у одной богатой старой барыни, Блавиной, гд бдная двочка присматривала за ея многочисленными и злыми собаченками и слушала воркотню старухи съ утра и до вечера… Поздне, черезъ нсколько мсяцевъ, пріхала въ Москву съ мужемъ замужняя моя сестра Снсарева и устроила двочку на нсколько лтъ въ дтскій пріютъ, и такимъ образомъ я освободился отъ дальнйшихъ заботъ на время и могъ посвятить вс мои усилія на заботы о самомъ себ…
Въ конц мая отъ меня потребовали очистить казенную квартиру въ Юсуповомъ Дом, гд я продолжалъ еще жить, а потому, размстивши уже сестеръ, перекочевалъ, въ первый разъ одинъ-одинешенекъ, посл крушенія моей семьи, на Патріаршіе Пруды, гд тогда (вмст съ Живодеркой и Грузинами) большею частію проживала (рядомъ съ цыганами) студенческая бднота… Въ это же время, несмотря на вс поиски и просьбы товарищей, вообще сочувственно относившихся къ моему трудному положенію, никакихъ ресурсовъ, въ вид уроковъ или иной вознаграждаемой работы, я никакъ не могъ найти… Помню, тщетно я послдніе гроши употреблялъ на публикаціи въ Полицейскихъ Вдомостяхъ, ища какого угодно заработка и давая взятки газетнымъ разнощикамъ и наборщикамъ, чтобы они извщали меня раньше всхъ о спрос на трудъ… Изъ всхъ этихъ мръ ничего не выходило хорошаго: я оставался безъ заработка и задаромъ трепалъ свои старые и безъ того дырявые сапоги…
Можно сказать, что этимъ открылся или начался самый жестокій кризисъ и непріятнйшій періодъ въ моей жизни, въ буквальномъ смысл слова — періодъ голодовки… Я распродалъ скоро ршительно все изъ моего имущества, что только можно было продавать, я заложилъ все, изъ боле необходимйшаго, что закладчики принимали подъ залогъ, при чемъ, пользуясь моею неопытностью, меня, конечно, со всхъ сторонъ обманывали… Тмъ не мене, я долго не доcтигалъ ничего путнаго и не могъ выбиться изъ когтей злой нужды, не находя ни уроковъ, ни другой работы, а между тмъ я, какъ человкъ сильный физически отъ природы, несомннно взялся бы, кажется, охотно за всякую даже физическую работу, которую стали бы вознаграждать и мн предложили бы…
Цлое лто такимъ образомъ безъ опредленнаго занятія и средствъ для пропитанія я слонялся по опуствшей Москв, откуда, какъ извстно, лтомъ вызжаетъ все, что только можетъ выхать… Я могъ платить только 5 руб. за квартиру въ мсяцъ и то рдко… добрые люди ждали отъ меня уплаты цлые мсяцы, совстясь и стсняясь очень притснить или прогнать студента, тмъ боле, что на первой моей квартир дочка моей хозяйки вышла незадолго замужъ за моего товарища-студента… Главный вопросъ поэтому заключался для меня не въ помщеніи, а продовольствіи, гд и что пость… Въ этотъ періодъ безденежья я обдалъ случайно и гд возможно и во всякой форм…. очень нердко у товарищей, у того или другого, гд было возможно получить ду, если не цлый обдъ. Нсколько недль мн оказывалъ кредитъ одинъ мстный булочникъ, по рекомендаціи одного изъ друзей, французскими хлбами, которыми я и питался почти исключительно одно невеселое время, при чемъ съ товарищемъ, какъ-то раздлявшимъ со мной тогда такую строгую діэту воздержанія, утшались шуточками и прибаутками на тему извстнаго афоризма… ‘Науки юношей питаютъ, отраду старости даютъ…’ Отвтъ: ‘Питаютъ и даютъ!??’
Послдній годъ пребыванія въ Рязанской гимназіи я имлъ выгодный урокъ у одного портного и, пользуясь этимъ, какъ бы въ предчувствіи будущихъ бдствій, запасся у него въ кредитъ большимъ выборомъ носильнаго платья, которое въ данномъ случа оказалось очень кстати, какъ объектъ залога, и помогало мн частенько выходить изъ затрудненій, въ поискахъ за обдомъ… Я познакомился черезъ добрыхъ пріятелей весьма быстро, первый же годъ своего пребыванія въ университет, съ извстнйшемъ тогда студенческимъ закладчикомъ въ Москв — Харлампіемъ Поліевктовичемъ Чистяковымъ, принимавшимъ въ закладъ ршительно все, начиная съ дырявыхъ носковъ и кончая золотыми часами ‘материнскимъ благословеніемъ’, у кого изъ студентовъ таковое оказывалось, въ вид шейнаго образка или креста… Увы, мн весьма рано и часто пришлось знакомиться съ этими финансовыми операціями, много раньше, чмъ я подступилъ въ томъ же университет къ изученію моей будущей ученой спеціальности — финансоваго права… Мн пришлось это время (т. е. 1864 и 65 гг.) особенно часто посщать Чистякова, оставляя ту или иную вещь изъ моего туалета, въ обмнъ на нкоторое количество презрннаго металла… Особенно жутко пришлось мн въ глухой сезонъ, въ самую середину лта, конецъ примрно іюля, вс товарищи давно разлетлись по своимъ палестинамъ и не къ кому было уже обращаться за помощью. Все имущество, имвшее какую-либо цнность, уже давно переселилось къ Чистякову… Мн оставался лишь одинъ исходъ (о вред котораго я часто сообщалъ впослдствіи, на своихъ профессорскихъ лекціяхъ о косвенныхъ налогахъ) сократить свои издержки, ограничивши свое потребленіе… Около трехъ недль именно, я припоминаю, мн пришлось просуществовать на діэт, нисколько не превосходящей продовольствіе завзятыхъ героевъ Максима Горькаго. Очень часто по своему разсчету, котораго, какъ утопающій, хватаясь за соломенку, я старался держаться, я могъ издерживать въ день на пропитаніе не боле 3 коп. въ день, при чемъ на дв — покупалъ въ город у разнощика 1 фунтъ печенки и на копйку чернаго хлба… Иногда эта діэта разнообразилась похожденіями въ ‘Обжорный рядъ’, гд я спрашивалъ, помнится мн, за дв копйки порцію щей, а за копйку или дв отдльно кусочекъ мяса… Разумется, въ такія тяжкія времена правильное регулярное питье чаю прекращалось, если только Богъ не посылалъ добрыхъ людей, которые предлагали по знакомству угостить меня чашкой этого нектара, память сохранила у меня нсколько трогательныхъ случаевъ, о которыхъ я умолчу… Какъ правило я всегда предпочиталъ обдъ изъ одной печенки и только, когда продажа ея прекращалась по случаю поста, я уже обращался къ ‘Обжорному ряду’, гд, несмотря на сильный часто голодъ, было мн очень противно сть ‘купоросные щи’, какъ ихъ называли между собой ихъ потребители.
Въ август мсяц этого года пріхалъ въ Москву мой дядя И. Я. Колмаковъ, у котораго жила моя сестра Евгенія въ Рузскомъ узд, чтобы лчиться у Захарьина (бравшаго въ т времена всего 15 руб. за визитъ). Само собою разумется, я сталъ у него часто показываться съ цлью прикармливаться и усердно началъ просить его взять меня въ учителя къ его дтямъ, а моимъ кузенамъ. Но дядя мой, имвшій уже учителемъ одного хорошаго студента, нкоего Хайновскаго, не желая его обидть, не ршился на эту мру, несмотря на сожалніе къ моему бдственному положенію. Онъ обратился лишь къ Хайновскому съ просьбой, чтобы тотъ съ своей стороны, какъ старый студентъ, имвшій много уроковъ и знакомствъ, уступилъ одинъ мн, или постарался пріискать. Хайновскій, дйствительно, чтобы сохранить свое мсто у дяди, вроятно для него выгодное, употребилъ вс усилія и въ короткое время нашелъ мн сначала работу, а именно переводъ съ нмецкаго метеорологіи Шмидта, но работа эта оказалась для меня во всхъ отношеніяхъ неудачной: во-первыхъ я недостаточно хорошо зналъ нмецкій языкъ, особенно спеціальный, не имвшій никакого отношенія къ моей подготовк, а затмъ работа и вознагражденіе были весьма длительными: нельзя было скоро получить вознагражденіе, мн же естественно требовалось дло, которое прежде всего давало бы немедленно чредства на удовлетвореніе моего аппетита и пріисканіе пріюта…
Вскор же тотъ же учитель у моего дяди пріискалъ мн и другое боле подходящее занятіе, а именно урокъ, но не въ Москв, а въ отъздъ — въ г. Ржевъ Тверской губ. Въ т времена были весьма обычнымъ дломъ отлучки студентовъ изъ Москвы, чуть ли не на цлый годъ, кром времени экзаменовъ, въ отъздъ на уроки (‘на кондиціи’), особенно съ многолюдныхъ факультетовъ, какъ юридическій. Никто за этимъ не слдилъ и не сокрушался, тмъ боле, что лекціи почти безъ исключенія литографировались и юристу легко было готовиться къ экзамену, не посщая совсмъ университета и проживая гд-нибудь въ дали отъ своей ‘Alma mater’…
За неимніемъ лучшаго, я согласился въ принцип принять этотъ урокъ, дававшій 25 рублей въ мсяцъ у В. И. Кудрявцева, ржевскаго предводителя дворянства. Мой будущій хозяинъ мн выслалъ вскор задатокъ, спасшій меня во-время отъ дальнйшей голодовки, къ этому онъ увдомилъ, что я долженъ ждать до ноября прізда въ Москву самой г-жи Кудрявцевой, супруги нанимателя, отъ которой я узнаю-де дальнйшія условія нашего договора, и вмст съ ней долженъ и пріхать во Ржевъ.
Между тмъ время шло и приносило съ собой событія для меня весьма непріятныя. Именно мое имя появилось на объявленіи, вывшенномъ на стнахъ, среди университета, въ списк студентовъ, — исключенныхъ изъ него за невзносъ платы. Дале, мн давался льготный срокъ для взноса платы, иначе мн предлагалось явиться и получить свои документы… Въ этомъ случа задатокъ г. Кудрявцева — 50 руб.— меня спасъ и оказалъ важную услугу для моего пребыванія въ университет. Я немедленно половину этой суммы, что было въ то время вполн достаточно, внесъ въ университетъ, получилъ опять студенческій билетъ и водворился такимъ образомъ вновь тамъ на правахъ гражданства. Остальные 25 руб. были мной употреблены на нкоторое поновленіе и увеличеніе моего гардероба, сильно пострадавшаго во время безработицы. Помню, какъ теперь, смшныя и жалкія похожденія свои въ качеств неопытнаго мальчика (мн было тогда около 18 лтъ) на Московскій Толкучій рынокъ для закупки разныхъ предметовъ одянія и обуви, по возможно дешевой цн. Помню, какъ, въ виду рано наступившихъ въ томъ году сильныхъ морозовъ, я особенно заботился о пріобртеніи глубокихъ и теплыхъ галошъ и купилъ таковыя по наружноcти хорошаго качества за 3 съ чмъ-то рубля… Но увы, раньше чмъ я дождался прізда г-жи Кудрявцевой, черезъ какую-нибудь недлю, эти галоши оказались сдланными изъ маленькихъ кусочковъ кожи, искусно склеенныхъ и зачерненныхъ, поэтому ко времени своего путешествія во Ржевъ я опять очутился при жестокомъ мороз, безъ всякой обуви, кром худыхъ сапогъ и въ бумажныхъ дырявыхъ носкахъ… Почти то же случилось и съ другими покупками для той же цли на Толкучк…
Наконецъ г-жа Кудрявцева пріхала, важно, но довольно любезно со мной поговорила въ гостиниц Челышова, въ номер, который моимъ неопытнымъ глазамъ показался верхомъ роскоши и богатства. Она объявила мн, что подетъ лишь черезъ нсколько дней, назначила точно время, и чтобы я явился прямо на Николаевскій вокзалъ къ условленному позду, на который мн будетъ выданъ билетъ 3-го класса до Твери. Отъ Твери на Ржевъ тогда желзной дороги еще не существовало, и мы должны были въ Ржевъ хать около 100 верстъ на перекладныхъ. Это первое мое путешествіе въ городъ Ржевъ, которое совершенно неожиданно для меня повторилось въ моей жизни много разъ, памятно мн боле всего отъ тхъ страданій, которыя я терплъ тогда отъ холода, я не понимаю причины, по которой въ т времена или вагоны совсмъ не топились, или топились очень плохо… Разумется, бдный студентъ въ этотъ студеный морозный день былъ одтъ, несмотря на 20 слишкомъ градусовъ, въ тотъ же костюмъ, какъ и лтомъ, т. е. въ довольно легкой пар и въ ‘продувномъ’, какъ острили въ Москв нкоторые пріятели, пальто… Изъяны моего костюма сначала замтила сама г-жа Кудрявцева и дала мн великодушно свою лишнюю ей кофту. Я завернулъ въ нее свои ноги, больше всего страдавшія отъ холода. Но это все-таки мало помогало длу: морозъ былъ такъ великъ, я я такъ озябъ и дрожалъ, что, вроятно, было замтно и на моемъ лиц, что какая-то сострадательная купчиха, видимо староврка, сидвшая недалеко отъ меня, сжалилась надъ молодымъ человкомъ и пожертвовала ему на дорогу свою лисью кацавейку, которую безцеремонно помогла мн натянуть на себя къ забав окружающей публики: несомннно добрая душа спасла меня наврное, если не отъ замерзанія, то отъ сильной простуды… Въ Твери мы пробыли лишь короткое время, около часу. Напились чаю, немного закусили, отогрлись, и затмъ въ огромномъ возк двинулись въ путь, при чемъ я заране выпросилъ у кучера побольше наложить сна, чтобы было сидть тепле… Предварительно еще, въ комнат, гд мы пили чай, по совту кого-то изъ хавшихъ, я досталъ большое количество газетной бумаги и обернулъ ею все тло… Такимъ образомъ я воевалъ съ ддушкой морозомъ и благополучно, главнымъ образомъ, вроятно, благодаря своей молодости одержалъ надъ нимъ побду и незамерзшимъ, въ лтнемъ пальто, дохалъ до Ржева…
Въ Ржевъ мы пріхали поздно вечеромъ, такъ что о никакомъ впечатлніи города говорить нельзя было… Могу только сказать, что городъ, по которому мы хали довольно долго, прежде чмъ добрались до квартиры Кудрявцевыхъ, показался мн для узднаго очень обширнымъ, что дйствительно и было… Какъ извстно, Ржевъ расположенъ довольно красиво на двухъ противоположныхъ берегахъ рки Волги. Мн пришлось поселиться на нагорной сторон рки и внутри города, въ квартир Кудрявцевыхъ, въ отличномъ каменномъ 2-хъ этажномъ дом, на городской площади, при чемъ домъ былъ такъ великъ, что Кудрявцевы нсколько разъ въ году въ отдаленныя времена, еще неиздержавшіе, подобно другимъ помщикамъ, свои выкупныя, могли задавать многолюдные балы и приглашать для нихъ оркестры музыки. Помщеніе, предназначенное для моего жилья, было чрезвычайно удобно тмъ, что расположено было совершенно отдльно отъ остальной квартиры и съ особымъ ходомъ подъ воротами около улицы. Это избавляло меня отъ всякаго домашняго шума и отвлеченія отъ дла, когда я хотлъ заниматься. Ко мн нельзя было никому изъ своихъ пройти или попасть мимоходомъ, а надо было спеціально для этого ко мн идти… Впослдствіи обнаружилось однако, благодаря вороватости ржевскихъ жителей, одно неудобство моей комнаты: у меня нсколько разъ крали изъ корридора, прилегавшаго къ ней, мои сапоги, выставленные на ночь для чистки, и пришлось совсмъ прекратить этотъ обычай.
Семья г-на Кудрявцева состояла изъ самого Василія Ивановича Кудрявцева, изъ его супруги, съ которой я пріхалъ изъ Москвы, двухъ довольно милыхъ, но шаловливыхъ мальчиковъ, моихъ будущихъ учениковъ, старшаго сына, уже юноши въ Москв и наконецъ гувернантки (для французскаго языка), бывшей питомицы, кажется, Смольнаго института, къ сожалнію крайне несимпатичной, не только потому, что она была очень некрасива, но отличалась рзкостію въ обращеніи и непозволительнымъ ханжествомъ. Не пропуская, кажется, никакой церковной службы, не исключая, въ теченіе всего Великаго Поста — даже заутреня въ ранніе часы, гувернантка эта безпрестанно пилила всегда кого-либо дома, или мальчиковъ (обязательно по-французски), или же прислугу (по-русски), а иногда даже подчасъ и меня (на обоихъ языкахъ) — за отсутствіе набожности и неисполненіе какихъ-либо религіозныхъ обрядовъ или формальностей. Напримръ, она стучала сердито ко мн въ окно, когда шла къ заутрен рано утромъ и видла у меня еще свтъ, — я занимался или писалъ, — объясняя на другой день съ жаромъ, совершенно мн непонятнымъ, что разъ я такъ поздно сижу, я обязательно долженъ бы бросить все и идти молиться Богу, а не заниматься дальше своимъ гршнымъ дломъ… Разумется, это вело къ постояннымъ неудобнымъ объясненіямъ и столкновеніямъ.
Собственно своими учениками, какъ и хозяевами, я, впрочемъ, былъ вполн доволенъ: мальчики оказались довольно добрыми, хотя и очень шаловливыми. Я съ ними легко ладилъ, и они постепенно и изрядно подготовлялись къ гимназическому экзамену. Г. г. Кудрявцевы ни во что не вмшивались въ обученіи, какъ это у насъ въ русскихъ семействахъ иметъ мсто въ большинств, и только формально справлялись, доволенъ ли я дтьми, или не надо ли мн ихъ наказать, къ чему вообще не приходилось прибгать, такъ какъ они учились у меня довольно порядочно…
У меня было впрочемъ другое горе во Ржев, независимо до извстной степени отъ свойствъ того дома или семейства, гд я проживалъ… Именно первое время моего пребыванія въ этомъ город мн недоставало общества и занятій, которыя бы меня интересовали и захватывали. Городъ Ржевъ того времени (т. е. безъ малаго около 50 лтъ тому назадъ) являлся типомъ довольно богатаго, отчасти торговаго, отчасти промышленнаго, но мало культурнаго, раскольничьяго города, съ весьма малымъ количествомъ образованныхъ жителей, такъ, мн называли изъ университетскихъ лишь тогдашняго исправника, назовемъ его X., но въ то же время. аттестовали его, несмотря на обычную привычку того времени къ чиновничьимъ грхамъ, какъ самаго отчаяннаго взяточника и человка вообще неинтереснаго, почему знакомства съ нимъ я не искалъ — в больше, въ дом Кудрявцева, мн не могли назвать въ то время университетскихъ и часто ссылались для противоположности на сосдніе Зубцовскій и Новгородскій узды, гд многіе дворяне посщали университеты (Квашнины-Самарины, Ладыженскіе, Бакунины).
Дло въ томъ, что въ г. Ржев безвыходно простоялъ тогда, свыше 30 лтъ, какой-то кавалерійскій полкъ, и почти вс помщичьи дтки длались кавалеристами, для чего, конечно, университетскаго образованія не требовалось. Вслдствіе этой причины, какъ мн объясняли, до университета ржевскіе помщики очень рдко доводили своихъ дтей, ограничиваясь преимущественно или домашнимъ образованіемъ, или нсколькими классами гимназіи, или же наконецъ обучали дтей въ военно-учебныхъ заведеніяхъ. Поздне, когда я познакомился со многими лицами въ город и узд, мн между прочимъ бросилась въ глаза огромная разница тогдашняго поколнія дворянства отъ предшествовавшаго ему 30-хъ и 40-хъ годовъ. Большая часть тогдашнихъ дворянъ стараго поколнія почему-то были часто моряками и служили въ морской служб и, вроятно, по этой причин были гораздо образованне своихъ дтей и внучатъ. Поэтому, посщая съ семьей Кудрявцевыхъ разныхъ родственниковъ и сосдей, я былъ немало удивленъ, найдя у многихъ отличныя старинныя библіотеки съ литературой 18 и начала 19 вковъ, на иностранныхъ отчасти языкахъ, при томъ не только французскомъ, но очень иного и на англійскомъ, — язык, къ которому я всегда имлъ особое пристрастіе еще съ гимназіи. Напротивъ, насколько богаты были библіотеки старыя въ дворянскихъ усадьбахъ, настолько скудны современныя, благодаря новымъ, пониженнымъ, умственнымъ интересамъ и новому уровню образованія г. г. дворянъ… Въ большинств семействъ библіотеки состояли только изъ одного или двухъ журналовъ и нсколькихъ романовъ. У г. предводителя дворянства В. И. Кудрявцева, помщика въ то время еще сравнительно достаточнаго, даже и такой библіотеки, помнится, не было. Я буквально оставался безъ чтенія и тосковалъ, ко всмъ приставая за книгами, нельзя ли что-нибудь получить для чтенія?… Особенно это повальное невжество ржевскаго общества, несмотря на богатство дворянъ и купечества и роскошные пиры и балы, ими задаваемые, бросалось мн сильно въ глаза, сравнительно даже съ моей милой Рязанью, гд я провелъ свое дтство и отрочество.
Кто-то изъ лицъ, посщавшихъ Кудрявцевыхъ, внезапно меня обрадовалъ извстіемъ, что въ Ржев существуетъ городская библіотека, о чемъ я еще не слыхалъ отъ своихъ домашнихъ, и помщается-де при уздномъ училищ, я немедленно отправился на поиски и дйствительно нашелъ подъ этимъ именемъ библіотеку при квартир смотрителя училища, весьма сухого и флегматичнаго человка, отъ котораго я долго же могъ получить никакихъ удовлетворительныхъ свдній о библіотек. Увы, къ великому моему сожалнію, Ржевская городская библіотека меня сильно разочаровала и не могла удовлетворить моихъ стремленій къ чтенію. Почти исключительно она состояла изъ книгъ 18 и начала 19 в. в., напримръ, страшныхъ романовъ лэди Ратклиффъ, произведеній Сумарокова, Хемницера и пр., впрочемъ, въ библіотек имлось также и нсколько любопытныхъ ученыхъ книгъ, одинаково старыхъ и которыя вовсе не удовлетворяли мою пытливость, или не соотвтствовали моимъ вкусамъ и желаніямъ, напр., извстное сочиненіе академика Палласа ‘Народы Россіи’ 18-го вка и нсколько другихъ имъ подобныхъ. Затмъ въ библіотек получалось ‘Собраніе романовъ’ Ахматовой, весьма бойкое, но безталантное изданіе, напичканное всякими, преимущественно французскими романами врод ‘Похожденій Рокамболя’, романовъ Густава Эмара и пр…. все очень занимательно при чтеніи и ничего не остается въ голов посл него… Но и изъ этого журнала новости получать было очень трудно, потому что единственный въ город экземпляръ разбирался быстро и возвращался туго.
Совершенно неожиданно для меня самого скоро явилось однако такое развлеченіе, которое поглотило все мое вниманіе и любознательность и гораздо боле благороднымъ, при томъ, я полезнымъ образомъ, мало того, это новое занятіе оказало широкое воздйствіе даже на всю мою жизнь. Передъ самымъ отъздомъ своимъ во Ржевъ на немногія оставшіяся у меня деньжонки, я соблазнился и на той же толкучк купилъ за дешевую дну извстную ‘Соціальную Физику’ знаменитаго бельгійскаго статистика Кеттле. Какъ извстно, въ данномъ труд этотъ замчательный ученый, на основаніи цифръ по общественной статистик населенія, констатируетъ и доказываетъ на вс лады закономрность всхъ соціальныхъ явленій, хотя бы повидимому самыхъ произвольныхъ по вншности, или неизмняемыхъ наоборотъ волей человка. Такъ, рождаемость, напр. или смертность, раздленіе того и другого по полу, степень смертности рождающихся, какъ въ брачныхъ союзахъ, такъ и вн ихъ и т. д. Точное время этихъ важныхъ соціальныхъ явленій, оказывается, подчинено какимъ-то намъ неизвстнымъ законамъ и совершается вовсе не случайно, а съ поразительной аккуратностію или регулярностью… Человкъ какъ бы обязательно платитъ извстную дань смерти и точно также производитъ извстное количество мальчиковъ и двочекъ, изъ которыхъ опять таки опредленное количество съ удивительной устойчивостью или постоянствомъ должно умереть въ теченіе извстнаго времени, и вс эти явленія повторяются совершенно, повидимому, безъ вліянія свободной воли человка и на тхъ или иныхъ субъектахъ…
Книга Кеттле оказала на меня боле глубокое вліяніе, чмъ какая-либо иная, прочитанная мною до тхъ поръ. Она поразила мое воображеніе, измнивши вс представленія о возможности для человка свободно распоряжаться своими дйствіями, несмотря на соотвтствующую въ этомъ случа оговорку самого Кеттле. Я, можно такъ выразиться фигурально, помшался тогда на цлесобразности и закономрности соціальныхъ явленій и вполн былъ поглощенъ этимъ вопросомъ, который лишалъ меня сна и мшалъ думать о чемъ-либо другомъ. Одно меня сокрушало въ особенности нкоторое время, это то, что мн не съ кмъ было подлиться своими мыслями и интересами по данному поводу: прежде всего у меня не было слушателя… Умственная жизнь моя между тмъ оживилась, несмотря даже на полное одиночество. Занятый пробудившими мою мысль новыми для меня идеями, я уже боле не скучалъ въ скучномъ Ржев и ни чуточки не жаллъ о товарищахъ и соблазнительныхъ развлеченіяхъ Москвы, я всецло это время былъ поглощенъ удивительной перспективой общественныхъ явленій, открывшихся передъ моими умственными очами благодаря великому произведенію Кеттле.
Наконецъ я нашелъ и человка, который началъ снисходительно и сочувственно выслушивать вс моя толкованія и мечтанія, вызванныя трудомъ бельгійскаго ученаго, открывшаго передо мной такіе широкіе умственные горизонты… Этимъ лицомъ оказался соборный протоіерей въ город Ржев отецъ Димитрій (фамилію его забылъ). Онъ скоро явился повреннымъ моихъ интересовъ и даже непосредственнымъ помощникомъ для удовлетворенія моей любознательности и пытливости въ соціальныхъ законахъ. Отецъ протоіерей, сколько мн помнится, состоялъ благочиннымъ для четырехъ церквей въ г. Ржев, существовавшихъ подъ его ферулой, онъ былъ человкомъ весьма неглупымъ и добродушнымъ, а по своему развитію настолько выше окружающихъ, что при всякихъ затруднительныхъ для горожанъ случаяхъ, напримръ, послать изъ города Ржева какое-либо привтствіе властямъ или сказать прізжему сановнику рчь, всегда въ этихъ случаяхъ вспоминали и обращались за помощью къ отцу Дмитрію: онъ всхъ лучше въ данномъ случа могъ найтись и наилучшимъ образомъ исполнить желаемое… Въ семь его, насколько помню, была молоденькая двушка, дочь, которую онъ, видимо, заботился посильно развлекать, почему у него въ дом часто устраивались танцы, собиралась молодежь и веселыя непринужденныя вечеринки тянулись иногда за полночь, при чемъ я ихъ очень любилъ посщать, несмотря на опасность для меня изъ-за нихъ знакомиться ночью съ злыми ржевскими собаками, которыя самымъ энергичнымъ образомъ всегда нападали на пшеходовъ и провожали ихъ до воротъ дома, несмотря на вс отмахиванія палками…
Я скоро полюбилъ отца Дмитрія и усердно его посщалъ, отчасти иногда танцуя съ дочкой, но еще боле сидя въ кабинет, за стаканомъ чаю, и трактуя съ почтеннымъ папашей о достойныхъ удивленія соціальныхъ законахъ, открытыхъ Кеттле, при чемъ хозяинъ частенько прикладывался къ рюмочк, а я за него закусывалъ копченой селедкой, какъ не пившій еще тогда никакихъ крпкихъ напитковъ. Наконецъ эти толки привели насъ съ отцомъ Дмитріемъ къ мысли попытаться самимъ проврить выводы Кеттле, по возможности на данныхъ ржевской статистики, насколько они закономрны и въ дйствительности повторяются… Отецъ Дмитрій немедленно предложилъ мн, вроятно въ качеств благочиннаго, сдлать распоряженіе по церквамъ, чтобы мн доставили, кажется, за 30 лтъ вс ржевскія церковныя книги для моего пользованія, я на нихъ-де могу испытывать и проврять вс хитроумныя открытія и выдумки Кеттле. Сказано, сдлано…
Черезъ нсколько дней въ мою квартирку привезли цлый возъ толстыхъ книгъ, писанныхъ всевозможными почерками, о родившихся, умершихъ и брачащихся за длинный періодъ въ 30 лтъ въ г. Ржев. Я почти немедленно отршился отъ всхъ прочихъ интересовъ и весьма быстро вошелъ во вкусъ цифръ, одухотворенныхъ для меня сущностію великихъ законовъ Кеттле и до такой степени проникся ими и ихъ значеніемъ, что съ истинной досадой отвлекался отъ пыльныхъ книгъ и разныхъ выкладокъ надъ цифрами, чтобы идти на верхъ обдать или заниматься другимъ дломъ… Весьма скоро я привыкъ быстро считать, особенно когда на помощь призвалъ русскіе счеты и выучился ими пользоваться. За этой странной для молодого человка и по его доброй вол, работою, я буквально просидлъ всю зиму и весну, 6 или 7 мсяцевъ этого года (1865 г.), работая большую часть дня, за исключеніемъ 2 или 3 часовъ занятій съ мальчиками, или чрезвычайно рдкихъ отсутствій изъ дому, такъ, что отецъ Дмитрій началъ даже меня ревновать къ церковнымъ книгамъ, ибо я замтно рже сталъ посщать его собранія. Не довольствуясь однако днемъ, я занимался часто и ночью этимъ же цифирьемъ, къ особенному негодованію гувернантки, уличавшей меня въ позднемъ сидніи за писаніемъ во время заутрени… Я сдлался скоро совершенной ‘притчей во языцхъ’ всхъ домашнихъ, которые не могли надивиться на мое чудачество и разсказывали о немъ со смхомъ всмъ постителямъ, что ихъ студентъ проводитъ-де цлыя ночи надъ церковными книгами, отыскивая врно какой-нибудь записанный въ нихъ кладъ или что-нибудь въ этомъ же род…
При сказанныхъ условіяхъ этой находки мною себ дла по душ, зима и частью весна того года промелькнули для меня совершенно незамтно. Я собралъ огромный письменный матеріалъ разныхъ цифръ и выкладокъ надъ ними, характеризующихъ со всевозможныхъ сторонъ рождаемость и смертность города Ржева, набилъ имъ половину своего чемодана и въ апрл, по условію съ Кудрявцевымъ, отпущенный на два экзаменаціонныхъ мсяца въ Москву, я весело ухалъ въ Блокаменную, довольный собой, своей судьбой и даже городомъ Ржевомъ…
Мн нетрудно было изъ массы собранныхъ цифръ состряпать цлое обширное изслдованіе ‘Статистика браковъ и рожденій’ — первое мое, подъ этимъ нсколько пышнымъ названіемъ, твореніе, которому суждено было, какъ мы узнаемъ посл, быть напечатаннымъ впослдствіи и привязать меня къ профессур и дальнйшей научной дятельности всю мою жизнь. Могу сказать утвердительно, что безъ вышеописанныхъ условій этой первой моей ученой работы и слдовательно безъ отца Дмитрія и ржевскихъ церковныхъ книгъ этого, весьма вроятно, не было бы никогда… Я вкусилъ впервые любовь къ наук на этомъ несовершенномъ и во многомъ еще ребяческомъ изслдованіи… Ни въ одну, вроятно, работу, я не вложилъ столько души и усердія, какъ въ это юное свое созданіе. Я мнилъ проврить законы Кеттле, а потому все мое изслдованіе состоитъ изъ сопоставленія положеній и условныхъ законовъ Кеттле (т. е. его обобщеній по разнымъ сторонамъ соціальной жизни) съ соотвтствующими явленіями на основаніи ржевской статистики, при чемъ я указывалъ по временамъ на удивительное совпаденіе моихъ выводовъ, или наоборотъ — различіе, — съ попытками объяснить это различіе тми или иными чисто мстными причинами. Это мое первое, такъ сказать, двственное научное сочиненіе имло несомннно много дтскаго, наивнаго и незрлаго, но, насколько я припоминаю (по тому, что цликомъ оно давно не существуетъ), оно въ то же время отличалось такой глубокой врой и любовью въ силу науки, что несомннно мой трудъ заслуживалъ, при юности автора, самой большой похвалы и поощренія его, въ интересахъ его будущихъ занятій и работъ.
Такъ какъ я отличался всегда весьма дурнымъ почеркомъ, то меня озабочивала мысль, какъ въ тогдашнее время, когда не существовала еще ныншняя пишущая машина, мн переписать приличнымъ образомъ свое твореніе. Я не имлъ, разумется, средствъ заплатить хорошему переписчику, но скоро благой случай вывелъ меня изъ затрудненія. Товарищъ мой по гимназіи P., отличавшійся превосходнымъ по качеству почеркомъ, полнился въ теченіе года написать сочиненіе, тогда обязательное на всхъ курсахъ юридическаго факультета ежегодно, и вотъ мы съ нимъ вошли въ обоюдную сдлку… я вызвался въ нсколько дней написать за него на столько хорошее курсовое сочиненіе, что ему дадутъ за него приличную отмтку, а онъ въ свою очередь переблитъ мое огромное статистическое твореніе, что въ недли дв мы въ дйствительности добросовстно и исполнили. Я ему представилъ новое сочиненіе о рент по Рикардо, а онъ прекрасно переписалъ мое объемистое произведеніе со всми приложеніями…
Увы, однако авторская моя гордость въ конц концовъ жестоко пострадала… Я представилъ свое сочиненіе заблаговременно на его квартир профессору статистики Ивану Кондратьевичу Бабсту, который обязанъ былъ его разсматривать и давать оцнку. Черезъ мсяцъ примрно, уже на экзамен по статистик, Бабстъ вынулъ мое сочиненіе изъ своего портфеля и возвратилъ мн, не сказавши мн ни одного слова по поводу его и видимо не прочтя его предварительно… перевернутый вверхъ ногами одинъ листъ такъ и остался незамченнымъ и перевернутымъ. Бабстъ не удостоилъ даже чести спросить что-нибудь объ условіяхъ или источникахъ моей работы, что было бы непремнно, если бы онъ ее даже немного прочелъ. Онъ только взвсилъ ее въ рукахъ и замтилъ: ‘Очевидно, Вы много трудились’ и поставилъ мн почти безъ экзамена 5, но такъ какъ онъ ставилъ почти всмъ желающимъ тотъ же баллъ, то, разумется, его 5 меня нисколько неудовлетворило. Я огорченный и раздосадованный на это почти полное равнодушіе профессора къ моей, во всякомъ случа рдкой у студента, работ (около 50 кругомъ писанныхъ листовъ), ушелъ съ экзамена. Товарищи, на глазахъ у которыхъ все это совершалось, также не мало были удивлены такимъ неблаговиднымъ равнодушіемъ профессора къ своимъ обязанностямъ и всячески меня утшали.
Въ конц мая вс мои экзамены покончились и при томъ самымъ наилучшимъ образомъ. Благодаря прилежному изученію литографскихъ тетрадокъ, аккуратно получаемыхъ мною черезъ товарищей во Ржев, я настолько хорошо подготовился къ испытанію, что по всмъ, кажется, предметамъ получилъ круглое 5 и спокойно, кром горечи отъ невниманія съ моему статистическому труду со стороны Бабста, возвратился во Ржевъ къ своимъ учительскимъ обязанностямъ у г.г. Кудрявцевыхъ. На этотъ разъ я нашелъ своихъ учениковъ и семью хозяина уже не въ город, а въ ихъ имніи, прекрасной усадьб, верстъ 5 отъ г. Ржева. Большой господскій домъ расположенъ былъ въ саду и недалеко отъ рощи, такъ что мы размстились еще удобне городской квартиры, я, напримръ, получилъ въ свое владніе большую комнату, разгороженную на дв, въ нижнемъ этаж, въ двухъ шагахъ отъ выхода въ садъ, гд я и проводилъ съ книгою большую часть дня.
Моя жизнь лтомъ въ деревн Кудрявцевыхъ текла одинаково по образцу городской съ той впрочемъ существенной разницей, конечно, что я уже не имлъ боле статистической работы, такъ поглощавшей мое время и интересы зимой. Присылка лекцій изъ Москвы, вмст съ самими лекціями на лто, конечно также прекратились, и я по временамъ, имя массу свободнаго времени, началъ скучать и боле и боле искать въ город книгъ, которыхъ недоставало для удовлетворенія моей любознательности…
Случайно отъ кого-то изъ домашнихъ я узналъ, что много старыхъ книгъ валяется-де на чердак, немедленно отправился туда и къ великому моему удовольствію открылъ въ пыли сложенные кучами и частію перевязанные веревками старые журналы (между прочимъ ‘Современникъ’) за нсколько лтъ, которые въ свое время получались, частію читались, а затмъ за ненадобностію сосланы были на верхъ, иногда даже и въ неразрзанномъ вид… Между нсколькими журналами я открылъ настоящее для себя Эльдорадо, въ вид интересныхъ книжекъ ‘Современника’ за цлыхъ три года, съ множествомъ любопытнйшихъ для того времени статей: такъ, сюда входила большая часть, напримръ, ‘Политической Экономіи’ Д.-С. Милля съ примчаніями Чернышевскаго и многими другими интересными экономическими статьями, которыхъ я и зачитывался въ засосъ.
Я помню живо всю мою радость, которая меня охватила при этой находк внезапно, подъ большимъ ворохомъ пыли и всякой бумажной макулатуры въ углу обширнаго чердака. Я немедленно, конечно, перетащилъ цлые вороха этихъ книгъ внизъ къ себ въ комнату и съ жадностію принялся за чтеніе, одинаково какъ экономическихъ статей, такъ и романовъ. Съ Политической Экономіей въ изложеніи Чернышевскаго я уже былъ немного знакомъ еще въ гимназіи, но въ первый разъ принялся за чтеніе этой прекрасной книги съ надлежащимъ вниманіемъ и прилежаніемъ, стараясь отдавать себ отчетъ въ каждомъ прочитанномъ слов: она несомннно оказала полезное вліяніе на мои вкусы и развитіе и пріохотла меня къ чтенію такого рода, которое у насъ называется ‘серьезнымъ чтеніемъ’. Многія мысли въ прочитанномъ тогда меня сильно заинтриговали, возбуждая спеціальный интересъ и желаніе ихъ проврить и сопоставить съ нкоторыми мн извстными боле писателями, но, увы! недостатокъ книгъ, наше всеобщее до сихъ поръ зло, длало невозможнымъ подобныя сравненія и приходилось довольствоваться только тмъ, что было подъ руками или въ предлахъ достиженія.
Деревенская жизнь того времени въ дом предводителя дворянства, у котораго я проживалъ, отличалась отъ городской тмъ только, что прекратились званые обды и вечера и въ деревн, несмотря даже на близость имнія отъ городу, замтно назжало меньше гостей, а съ ними прекратились почти и развлеченія врод танцевъ, игръ и т. д. Два чрезвычайныхъ событія, впрочемъ, внесли на короткое время нкоторое разнообразіе въ нашу лтнюю деревенскую жизнь, съ ея монотонностію… Во-первыхъ, въ одно прекрасное утро появился у насъ, сначала у хозяйки дома Е. П. Кудрявцевой — женщины вообще весьма набожной, какой-то зазжій изъ далека монахъ (собственно іеромонахъ). Онъ долго о чемъ-то совщался въ кабинет хозяйки и, какъ я слышалъ потомъ, получилъ отъ нея, а также отъ благочестивой гувернантки — нкоторые вклады для его будто бы монастыря, гд-то въ Крыму… Затмъ монахъ зашелъ также къ хозяину Е. П. Кудрявцеву, откуда впрочемъ вышелъ скоро, какъ впослдствіи хвастался хозяинъ, что называется ‘несолоно хлебавши’, т. е. не получилъ ничего и зашелъ по его твердому желанію въ комнату къ студенту, т. е. ко мн. Здсь съ глазу на глазъ со мной монахъ оказался очень простымъ, общительнымъ я веселымъ человкомъ, сыпалъ каламбуры, анекдоты даже нескромнаго свойства и первымъ дломъ попросилъ курить, при чемъ, съ моего дозволенія, заперъ дверь, т. к. не хотлъ-де подавать соблазна… Проболтавши у меня съ четверть часа, онъ любезно простился и ушелъ, или ухалъ въ городъ…
Вообразите огорченіе и конфузъ нашихъ дамъ, когда на другой день явился къ намъ на традиціонной тройк съ бубенчиками, самъ ржевскій исправникъ, съ разспросами объ этомъ постител, что онъ у насъ длалъ и говорилъ… По его словамъ, онъ только-что получилъ по телеграфу увдомленіе изъ Петербурга, что изъ Сибири бжалъ какой-то важный преступникъ и въ настоящее время разъзжаетъ по Россіи, одтый монахомъ, и собираетъ довольно щедрыя даянія на нужды якобы своего фиктивнаго монастыря, и что несомннно по описанію и пр. нашъ монахъ былъ тотъ самый, о которомъ его увдомляли, но его слдъ уже простылъ… Разумется, монахъ исчезъ безслдно, мы объ немъ ничего больше не слыхали… Потомъ долго, однако, продолжали подсмиваться надъ дамами-благотворительницами и благочестіемъ, съ которымъ он щедро надляли этого ловкаго плута своими даяніями на дорогу и съ благоговніемъ прикладывались къ ручк… подходя подъ благословеніе…
Другое приключеніе въ это же лто, взбудоражившее насъ въ имніи Кудрявцева, было боле плачевнаго свойства. Воры глубокой ночью забрались въ довольно богатую хозяйскую кладовую въ верхнемъ этаж обширнаго дома и очень основательно очистили ее отъ многихъ запасовъ разнообразныхъ сндей, тамъ хранившихся… Для меня лично это нашествіе воровъ сдлало большую непріятность, именно, ночью о присутствіи воровъ первый услышалъ камердинеръ хозяина Александръ, спавшій въ той части дома, гд лежала кладовая, но, не имя храбрости самому поднять тревогу или проникнуть во взломанную кладовую, гд натолкнулся бы на воровъ, онъ отправился предварительно ко мн, разбудилъ меня и упросилъ сдлать экспедицію въ поискахъ воровъ сообща… Неодтый, въ одномъ бль (а ночь была довольно холодная), я отправился съ нимъ вмст на другую половину дома, оба вооруженные примитивнымъ образомъ — кочергой и палкой. Въ результат воры успли услыхать тревогу и скрылись съ частью награбленнаго, часть же бросили на дорог около дома: въ кладовой воры оставили разнообразные непріятные слды своего пребыванія, напр., многочисленныя банки съ вареньемъ были вскрыты и изъ нихъ видимо черпали сладкое содержимое руками, которыя тутъ же и вытирали потомъ объ стну, покрытую къ нашему удивленію явными знаками утиранія пальцевъ съ сладкимъ сокомъ… Исчезли разнообразные предметы, которые только имъ лопались подъ руки, въ томъ числ, къ огорченію моихъ учениковъ, большое количество домашней яблочной пастилы. Всю пропажу хозяйка оцнивала, помнится, невысоко, около 100 руб., но для меня лично это приключеніе имло весьма непріятное послдствіе: я сильно простудился и заболлъ чмъ-то врод горячки, отъ которой я промаялся, лежа въ постели, недли дв и сокрушался близостью экзаменовъ для моихъ учениковъ и опасеніемъ за ихъ участь…
Но все прошло, слава Богу, благополучно… Съ маленькимъ опозданіемъ я усплъ ихъ подготовить достаточно въ требуемыхъ предметахъ и, торжественно простившись съ хозяевами, самолично отвезъ ребятъ въ Москву, гд они и сдали свой экзамены вполн удовлетворительно. Такимъ образомъ произошла ликвидація моего продолжительнаго урока у г.г. Кудрявцевыхъ, который, какъ было объяснено раньше, далъ мн возможность, во-первыхъ, выйдти изъ весьма затруднительнаго экономическаго кризиса, равнаго полной нищет, возвратилъ меня въ университетъ, временно утерянный, и доставилъ мн косвенно возможность въ первый разъ съ роду испытать сладость научныхъ заяятій, при томъ занятій въ самой сухой форм, надъ масеами цифръ, извлечинныхъ изъ а#нн’льи — г?вшиныхъ книгъ г. Ржева за много лтъ. Объ этомъ результат своей жизни во Ржев я до сихъ поръ вспоминаю съ истняной благодарностію, такъ какъ трудъ мой во Ржев послужилъ до нкоторой степени основаніемъ всей моей послдующей ученой дятельностя, несмотря даже на нелозволительное отношеніе къ своимъ прямымъ обязанностямъ г-на профессора Бабста. Съ окончаніемъ уроковъ у Кудрявцевыхъ, всякія мои отношенія со Ржевомъ, совершенно чуждымъ для меня городомъ, прекратились. Но вол судебъ угодно было, чтобы черезъ 6 лтъ спустя я вновь вступилъ въ сношенія со Ржевомъ и началъ его посщать, но уже не въ роли учителя: далеко собственно ото Ржева, за границей, какъ объ этомъ будетъ сообщаться дальше подробно, я нашелъ себ жену, ржевскую уроженку, и такимъ образомъ вновь у меня завязались связи со Ржевомъ, на другой почв, но за то и боле прочно…
Первое время моей возобновившейся московской жизни, осенью 1866 года, я устроился опять самостоятельно въ студенческомъ квартал, т. е. на Патріаршихъ Прудахъ, я пользовался маленькими сбереженіями, уцлвшими отъ ржевской жизни, небольшой частью ихъ приходилось, впрочемъ, длиться съ сестрами. Большій опытъ и знакомства доставили мн однако возможность скоро найти уроки и вообще съ этого времени, можно считать, мой пролетарски-студенческій образъ жизни прекратился на продолжительное время, т. е. другими словами — я уже получалъ дале такой изрядный заработокъ (и помимо того маленькую стипендію отъ университета, что-то около 8 руб. въ мсяцъ), что не только могъ существовать безъ нужды, но даже дозволять по временамъ нкоторую относительную роскошь, какъ, напр., обзавелся одно время золотыми часами, хорошимъ костюмомъ, которые въ трудные минуты жизни отправлялись вновь къ тому же Чистякову впредь до лучшихъ временъ ‘учиться закладному праву’, какъ мы острили тогда надъ своей нуждой и безалаберностію… Лишь въ одинъ дальнйшій періодъ моей студенческой жизни, но гораздо поздне, незадолго передъ моей командировкой за границу, мн опять пришлось нсколько мсяцевъ испытать нужду и бдность, но далеко уже не въ такихъ размрахъ, какъ въ раннее время университетской жизни…
Если молодость, несмотря даже на случайныя лишенія и невзгоды, врод мною описанныхъ выше, представляетъ лучшую пору жизни, то и воспоминанія о ней, въ свою очередь, невольно вызываютъ въ моемъ постарвшемъ сердц лишь одну радость и умиленіе… Главный центръ и условія пріятности жизни въ это счастливое время, помимо здоровья, которымъ я вообще пользовался, въ вид цннаго подарка отъ природы, заключались въ обществ моихъ милыхъ товарищей… Какъ у рязанца по гимназіи, гд я получилъ воспитаніе, естественно кругъ моихъ товарищей въ Московскомъ университет, главнымъ образомъ, состоялъ также изъ рязанцевъ, до крайней мр изъ пріятелей, наиболе короткихъ, хотя при той легкости, съ которой завязываются вс связи и знакомства между молодыми людьми, много тоже друзей и пріятелей было пріобртено мною въ дни студенчества между лицами и изъ другихъ краевъ Россіи, какъ бывшими гимназистами, такъ и семинаристами… (напр. костромичъ М. О. Перфильевъ, тверитянинъ изъ семинаристовъ Д. Сиверцовъ, симбирецъ И. Е. Цвтковъ и мн. др., нсколько кавказцевъ-армянъ и грузинъ, черкесъ и нсколько поляковъ изъ Западнаго края и пр., не помню только евреевъ, которыхъ въ мое время вообще было въ университет весьма мало).
Въ Рязанскомъ кружк студентовъ собственно сближенію сильно содйствовало такъ называемое ‘рязанское землячество’, т. е. взаимно-благотворительное общество бывшихъ воспитанниковъ Рязанской гимназіи, ибо въ мое время ршительно никакой политикой мы не занимались, мало интересовались ею и не знали ее, обратно съ теперешней молодежью, которая изъ-за политики забываетъ свое настоящее дло и обязанности… Очень долго старостой или казначеемъ у насъ былъ высокоуважаемый нын сенаторъ Вл. Ник. Варваринъ, извстный судебный дятель… Мы собирали деньги, добываемыя и присылаемыя изъ Рязани для бдныхъ товарищей, и длали ихъ между собой, удовлетворяя наиболе насущной потребности, въ общемъ, на сколько помню, наиболе справедливымъ образомъ… Между прочимъ въ очень тяжелое время моего собственнаго пребыванія въ университет первый годъ, я обязанъ былъ землячеству, въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ, маленькой стипендіей, которая, можетъ быть, дала мн возможность — не умереть съ голоду…
Назову имена моихъ ближайшихъ друзей и товарищей, преимущественно изъ Рязанской гимназіи въ первые годы моей студенческой жизни. На первомъ мст надо поставить Николая Игнатьевича Родзевича, съ которымъ я былъ уже друженъ въ гимназіи и о которомъ иного говорилъ въ своихъ воспоминаніяхъ дтства (‘Вст. Восп.’). У него былъ братъ Игнатій, моложе насъ, съ которымъ я сблизился уже въ позднйшее время, на старшемъ курс и во время приготовленія къ профессур. Н. И. Родзевичъ очень рано сдлался достаточно прилежнымъ и исправнымъ юристомъ, не задаваясь, подобно мн, какими-либо мечтаніями заниматься спеціально науками, или посвятить себя той или иной отрасли знанія, въ то время какъ я уже въ гимназіи въ шутку иногда именовался профессоромъ и часто питалъ дерзкія мысли впереди сдлаться таковымъ, Н. И. Родзевичъ усердно занимался профессорскими курсами и изучая преимущественно Судебные Уставы и X томъ, онъ отличался большой основательностію и знаніемъ статей закона по всмъ важнымъ поводамъ и случаямъ. Экзамены его сходили въ срокъ благополучно, и онъ кончилъ отлично кандидатомъ, съ надлежащей подготовкой для своей будущей практической дятельности въ качеств присяжнаго повреннаго (нын онъ состоитъ, какъ извстно, по выборамъ городскимъ головой Рязани). Изъ другихъ товарищей назову Меркулова, Шубина, Рожественскаго, Посплова и Алексевыхъ, которые въ большей или меньшей степени вращались въ нашемъ кружк, или поддерживали пріятельскія отношенія.
Михаилъ Моисеевичъ Меркуловъ, сынъ крестьянина, былъ вообще очень хорошимъ ученикомъ въ гимназіи и остался такимъ же студентомъ, но почему-то къ концу университетскаго курса отдалился отъ нашего кружка. Сначала онъ сдлалъ на служб быстро большую карьеру, за участіе свое въ политическихъ слдствіяхъ и процессахъ (подъ руководствомъ извстнаго Жихарева), очень быстро получилъ постъ саратовскаго прокурора, а затмъ почему-то покинулъ судебную службу и превратился въ администратора, сначала правителя длъ канцеляріи кіевскаго генералъ-губернатора, а затмъ занялъ мсто, кажется, волынскаго губернатора и скоро скончался еще въ полной сил лтъ…
Н. И. Шубинъ и Г. Г. Рожественскій (послдній кончилъ курсъ на математическомъ фак.) посвятили себя также практической служб и оба, кажется, принадлежали къ прокуратур… Алексй Пи. Поспловъ, сынъ нашего гимназическаго и пансіонскаго врача, изучилъ основательно въ Москв я за границей одинъ изъ отдловъ медицины и сдлался въ Москв извстнйшимъ врачемъ — практикомъ по накожнымъ болзнямъ и профессоромъ этой спеціальности… Изъ другихъ рязанцевъ, боле или мене соприкасавшихся съ нами, назову лишь двухъ Алексевыхъ: Семена Михайловича и Николая Петровича, первый Алексевъ былъ извстнымъ въ Москв адвокатомъ-присяжнымъ повреннымъ, — второй поступилъ на службу въ Министерство Государственныхъ Имуществъ и рано какъ-то потерялъ связь съ прочими товарищами… Изъ другихъ лицъ по Рязанской гимназіи, отчасти державшихся въ нашемъ кружк, слдуетъ упомянуть также двухъ Соколовыхъ, Кочергина и Трескинскаго… Въ нашу же компанію случайно попалъ одинъ псковитянинъ, всми любимый за свое добродушіе, Александръ Петровичъ Квашнинъ-Самаринъ, юристъ (нын членъ окружнаго суда въ Риг), Кедровъ, изъ бывшихъ семинаристовъ, Богдановъ, Сакульскій, Джаксонъ (совершенно обрусвшій англичанинъ), одинъ вятячъ, Василій едоровичъ Клячинъ, особенно сблизившійся на послднихъ курсахъ съ Н. И. Родзевичемъ и мной, и мн. др. Къ числу моихъ товарищей по университету однокурсниковъ принадлежали также Н. П. Боголповъ, несчастный министръ народнаго просвщенія, и старше меня нсколькими курсами Вячеславъ Константиновичъ Плеве и Алек. Ив. Чупровъ.’ Въ университет я съ ними однако не былъ знакомъ и сблизился, по крайней мр съ первыми двумя, гораздо поздне, почему я буду говорить о нихъ много дальше.
Вс выше переименованные мои товарищи жили между собой боле или мене согласно и почти никогда не ссорились серьезно. Кром помянутаго раньше рязанскаго землячества, мы не имли боле какихъ-либо обществъ, или благотворительныхъ учрежденія, но охотно съ полной готовностію помогали другъ другу, такъ что критическое положеніе, въ которомъ я находился зеленымъ новичкомъ на первомъ курс лтомъ 1865 г., уже сдлалось дале рдко возможнымъ, ибо почти всегда въ минуту жизни трудную представлялась вроятность перехватить что-либо у товарищей, если даже и истощились собственные денежные ресурсы. По мысли М. М. Меркулова, помнится, мы пытались образовать у себя ‘потребительное товарищество’, но, вроятно, вслдствіе неудачнаго выбора предметовъ потребленія изъ этой зати не вышло ничего путнаго и ее скоро бросили: наша потребительская лавочка въ лиц завдующаго ею Меркулова, для перваго начала, выбрала три ходкихъ между студентовъ товара — водка, колбаса и табакъ, на пріобртеніи которыхъ по мелочамъ приходилось особенно сильно переплачивать… Въ результат, однако, у насъ начался такой быстрый оборотъ торговли, и развилось скоропалительное пьянство, что мы испугались послдствій, а Меркуловъ отказался хозяйничать, и дла быстро ликвидировали…
Очень въ ходу въ нашемъ студенческомъ кружк между прочимъ былъ довольно странный способъ помощи ссуженіемъ подходящими закладами. Такъ я помню, напр. на урок у одного зажиточнаго священника въ Замоскворчь, я однажды получилъ въ подарокъ за успшные уроки и усердіе старинный золотой въ 10 рублей, который я очень берегъ за его рдкость… Золотой этотъ скоро сдлался, какъ говорится въ нашихъ сказкахъ, ‘неразмннымъ’ на очень продолжительное время. Я его отпускалъ часто кому-либо изъ нуждавшихся товарищей, или пользовался самъ, отправляя его для временнаго обладанія Чистякову подъ врную ссуду въ нсколько рублей. Другой случай заклада на моей памяти, боле непріятный, произошелъ относительно моего весьма цннаго имущества, случайно пріобртеннаго уже на 4-мъ курс. Я имлъ рдкое счастье, взявши за полтинникъ билетъ въ лотерею какихъ-то дтскихъ пріютовъ, выиграть на него одинъ билетъ внутренняго займа (стоимостью тогда уже боле 200 руб.). Этотъ билетъ немедленно почти поступилъ въ выше описанный кредитный оборотъ, т. е. добрые товарищи и я самъ начали при нужд занимать подъ его залогъ деньги, на этотъ разъ даже у банкировъ, минуя посредничество Чистякова… Это продолжалось до тхъ поръ, пока одинъ мой пріятель, для котораго билетъ однажды былъ заложенъ, оказался несостоятельнымъ сразу внести сто съ чмъ-то рублей и сталъ расплачиваться со мною по мелочамъ, ну, а я, разумется, не могъ по частямъ его выкупать, и мой счастливый выигрышъ пропалъ въ залог.
Еще важне была впрочемъ помощь отъ любезныхъ товарищей дломъ, чмъ деньгами, за немногими исключеніями, вс почти уроки, корректуры, переводы, которые я получалъ въ теченіе моей продолжительной борьбы съ бдностію, большею частію получались мной именно отъ товарищей или черезъ товарищей и только въ вид исключенія отъ лицъ постороннихъ.
Наконецъ товарищи были для меня, сверхъ сказаннаго, главными поставщиками новыхъ книгъ и новыхъ журналовъ въ дни моего студенчества. Правда, это не исключало необходимости личныхъ заботъ и тратъ по этому поводу. Я между прочимъ отличался всегда большой жадностію къ чтенію и потому большею частію всегда былъ подписчикомъ какихъ-нибудь летучихъ библіотекъ я даже не одной (всегда Ушаковыхъ), а цлыхъ двухъ. Для залога въ обезпеченіе чтенія у меня служили обыкновенно мои подарочныя книги изъ гимназіи, выданныя мн на актахъ заведенія за успхи и благонравіе, изъ которыхъ нкоторыя имли большую цну. Въ особенномъ ходу для этой надобности было два весьма толстыхъ фоліанта въ прекрасныхъ переплетахъ — какое-то сочиненіе въ двухъ томахъ проф. Буслаева, это многоцнное сочиненіе везд охотно принимали въ обезпеченіе, пока, наконецъ, къ моему великому сокрушенію, оно въ библіотек Алалыкина пропало, и я такимъ образомъ теперь лишился сочиненія цннаго вдвойн (хотя я даже его названіе забылъ — ‘Очерки’), по воспоминанію и какъ, важнаго оборотнаго средства для полученія книгъ изъ частныхъ библіотекъ… Товарищи, впрочемъ, хотя и не вс, изрдка покупали особенно ходкія и модныя книги, или даже въ складчину выписывали журналы, или лично или ихъ родственники, а потому очень часто можно было пополнить заимствованіями у нихъ дефекты, недостающіе для чтенія изъ частныхъ библіотекъ, казенныя же библіотеки, спеціально университетская, всегда страдали худосочіемъ и отсутствіемъ нужныхъ руководствъ и общихъ сочиненій…
Само собою разумется, что помимо своего рязанскаго кружка, котораго я преимущественно держался все время своего студенчества, мн приходилось попадать и въ другіе кружки студентовъ, но большею частію лишь мимолетно, и долго я въ нихъ не оставался, не завязывая прочныхъ связей и симпатій. Такъ на первомъ еще курс и на одной изъ первыхъ лекцій, мною посщенныхъ, извстнаго историка нашего Сергя Михайловича Соловьева, я познакомился съ маленькимъ студентомъ, мн любезно уступившимъ мсто для сиднія, въ которомъ я нуждался. Это оказалось впослдствіи былъ нкто П. Г. Успенскій, получившій скоро широкую извстность, что по тогдашнимъ временамъ было еще рдкостію, какъ революціонный дятель (по извстному процессу Нечаева)… Наше знакомство, которое началось съ этой лекціи, поддерживалось нсколько лтъ, но въ сближеніе, къ счастію моему, не перешло… Г. Успенскій былъ любезенъ и милъ со мной всегда: такъ года черезъ два посл первой встрчи, я его случайно встртилъ, къ моему удивленію, въ качеств приказчика въ книжной торговл и библіотек Черкесова, открывшейся въ Москв на Лубянк и очень бойкой по своему обороту и множеству книжныхъ новостей… Успенскій немедленно меня узналъ (обратно со мной), и тотчасъ предложилъ, какъ добрый товарищъ, брать книги изъ ихъ библіотеки безъ всякаго залога и на самыхъ льготныхъ условіяхъ… (а я въ это время уже лишился Буслаева и нуждался въ залог, безъ котораго ни одна библіотека книгъ не довряла). Тутъ же онъ меня познакомилъ съ лицами, не помню точно, или служившими также у Черкесова, или имвшими только личное отношеніе къ Успенскому, именно: Волховскимъ, Прыжовымъ (котораго кстати я ни разу, кажется, вполн трезвымъ не видлъ) и другими также попавшими черезъ нсколько лтъ въ крупный политическій процессъ, въ дло т. н. Нечаева, о тайной организаціи и убійств студента Иванова въ Петровско-Разумовской академіи… Я началъ было изрдка по ихъ приглашенію посщать ихъ въ свободные вечера, но насколько мн нравился лично самъ Успенскій, на столько же претилия его товарищи, напримръ, вчно пьяный Прыжовъ и особенно Волховской — большой фатъ, который, усвшись на стулъ верхомъ среди комнаты, въ присутствіи молоденькихъ двицъ, излагалъ съ паосомъ о фаланстерахъ французскихъ соціалистовъ, съ видомъ знатока сопровождая ихъ критикой, похвалами или замчаніями самаго общаго свойства, мн, какъ лицу уже довольно начитанному въ подобной литератур и знавшему относительно порядочно французскій языкъ, вс его объясненія и выходки отдавали ложью и скоро длались противными… Въ конц концовъ, несмотря на вс зазыванія и приглашенія Успенскаго, я черезъ нкоторое время совсмъ пересталъ къ нему ходить и даже кончилъ абонементъ у Черкесова, какъ разъ во время, вскор оказалось, незадолго передъ арестомъ служащихъ книжной торговли Черкесова и закрытіемъ самой библіотеки…
Другое знакомство и весьма пріятнаго для меня свойства, съ лицами изъ студентовъ-нерязанцевъ совершилось совсмъ при другой обстановк. Также новичкомъ на первомъ курс, я получилъ приглашеніе отъ своего старшаго товарища, такъ же рязанца, студента 4-го курса юрид. факультета Константина Дмитріевича Анциферова — приглашеніе принять участіе въ юридической комедіи, которую затвало устроить недавно передъ тмъ учрежденное юридическое общество. Какъ извстно, въ 1864 году прошли наши Судебные уставы, и введенъ впервые судъ присяжныхъ… Московское юридическое общество, открывая свою дятельность, задумало познакомить публику, а кстати ближе познакомиться и самимъ со всей процедурой судоговоренія и новаго судебнаго порядка. Для этой дли оно назначило нсколько засданій и нсколько уголовныхъ длъ, и вотъ въ первомъ изъ нихъ именно мн и пришлось участвовать. Юридическое общество вытребовало или выпросило себ изъ архива стараго Сената, находившагося въ Москв, нсколько уже совсмъ законченныхъ длъ и одно изъ нихъ назначило для перваго раза. На сколько помню, это было дло объ ограбленіи какого-то злосчастнаго совтника въ город Симферопол, въ собственномъ дом, при чемъ онъ былъ найденъ утромъ, связаннымъ по рукамъ и ногамъ на собственной его кровати и собственными веревками, взятыми на двор изъ его собственной же старой палатки, въ то же самое время все цнное имущество изъ квартиры было унесено ворами, въ числ которыхъ между прочимъ сильно подозрвались въ соучастіи преступленію собственная же прислуга, или точне служанка этого титулярнаго совтника, нкая Юлія Жадовская, одинъ изъ любовниковъ которой попался здсь съ поличнымъ…
Дло это велось цлый длинный вечеръ подъ предсдательствомъ почтеннаго предсдателя общества Василія Николаевича Лешкова. Поздне, на другихъ засданіяхъ, какъ я слышалъ, предсдателемъ бывалъ также и проф. С. И. Баршевъ. Другими. главными дйствующими лицами въ этой оригинальной юридической комедіи были также разные господа изъ служащихъ юристовъ, но весь остальной персоналъ комедіи велся исключительно студентами, т. е. подсудимые, присяжные, свидтели, а равно и публика, однимъ словомъ, вс, кром защиты и обвиненія. Мн назначена была роль довольно легкая: свидтеля-дворника омы Кирюшкина. Уважаемый и извстный нын всей Россіи, какъ почтенный судебный дятель и ученый — Анатолій едоровичъ Кони, тогда московскій студентъ 4-го курса, выбралъ себ въ этой комедіи, почему и какъ — не знаю, весьма неблагодарную роль, именно обвиняемой служанки Жадовской… Ему и пришлось все время говорить въ женскомъ род, почему онъ безпрестанно ошибался, и путалъ съ мужскимъ ‘я видлъ’, ‘я видла’, ‘я говорилъ’, ‘я говорила’ и т. п. Кром того бдному Анатолію едоровичу приходилось также отвчать на множество крайне неудобныхъ для мужчины разспросовъ, по поводу, напр., своего блья, отношеніи къ одному изъ господъ подсудимыхъ, что прерывалось постояннымъ громкимъ хохотомъ публики, несмотря на усердный звонокъ предсдателя… Кто глядя на этого маленькаго студентика, серьезно игравшаго забавную роль Жадовской, могъ бы предсказать тогда, что онъ превратится со временемъ въ такого крупнаго общественнаго дятеля, талантливаго оратора и популярнйшаго публициста?!!
Что очень характерно для нашего будущаго тогда суда присяжныхъ, что это фиктивное дло кончилось, несмотря на очевидныя улики и обвиненія, поголовнымъ оправданіемъ всхъ подсудимыхъ. Мн лично пришлось въ немъ играть, какъ было уже упомянуто, небольшую, весьма наивную роль, отвчая почти на вс вопросы классическимъ ‘знать не знаю, вдать не вдаю’… Студентъ А. . Кони, съ которымъ я познакомился наканун этого судилища у К. Д. Анциферова, произвелъ на меня уже тогда глубоко-симпатичное впечатлніе своимъ умомъ, знаніями, живой рчью и наблюдательностію, онъ первый, напр., въ моей жизни познакомилъ меня съ содержаніемъ лекцій извстнаго историка Н. И. Костомарова, весьма почитаемаго тогда молодежью, въ Петербург, въ Городской Дум и слышанныхъ имъ тамъ, посл временнаго закрытія университета. Кони былъ въ Петербург собственно на математическомъ факультет и потомъ въ Москв уже, къ счастію, несомннно, для Россіи, перешелъ на юридическій…
Рядомъ съ товариществомъ важную роль въ жизни студентовъ играютъ (въ учебно-научномъ отношеній, конечно, еще выше) наставники, профессора, но такъ какъ я по просьб редакціи общалъ по возможности учебной части не касаться, то я ограничусь относительно своихъ преподавателей однимъ лишь переименованіемъ ихъ и краткими характеристиками лицъ, изъ нихъ особенно выдававшихся въ какую-либо сторону. Буду ихъ называть по времени ознакомленія съ ними, начиная съ перваго курса. Конечно, изъ профессоровъ на первомъ курс первое мсто занимаетъ всеобщій профессоръ для всхъ четырехъ факультетовъ — Богословія — въ мое время почтенный протоіерей Семевскій, несомннно человкъ весьма образованный и корректный, ровный, спокойный, съ хорошимъ даромъ слова, но который, къ сожалнію, не могъ справиться съ своей трудной задачей — знакомить многочисленную молодежь, вовсе не проникнутую, какъ это встрчается за границей, хотя бы въ Англіи, религіознымъ чувствомъ и вовсе не желавшую учиться. Мн неизвстно, какъ Богословіе преподается въ другихъ нашихъ университетахъ, но въ Московскомъ — въ мое время оно преподавалось исключительно почти въ полемической форм. Въ виду безбожія, развитаго тогда особенно сильно въ русскомъ обществ и пропагандируемаго въ печати, московскій профессоръ взялъ на себя непосильную Сизифову работу воевать и опровергать не только противниковъ православія, но всякихъ безбожниковъ, гд бы они ни оказались, — въ философіи, естественныхъ наукахъ, наконецъ, въ русской журналистик. Сегодня онъ воевалъ, напримръ, съ Шопенгауеромъ или Фихте, завтра съ Дарвиномъ или Геккелемъ, посл завтра съ Бюхнеромъ и Фенербахомъ и затмъ съ выходками ‘Современника’ или ‘Русскаго Слова’ и т. д. и пр. Отсюда получался понятный результатъ: почтенный нашъ богословъ не въ состояніи былъ справиться съ столькими противниками и лжеучителями, и въ конц концовъ ‘ослабъ и изнемогъ’… т. е. все оставалось незаконченнымъ, а собственно въ области Богословія, пройдя университетъ, мы не получали никакого понятія и только задавались тщетно вопросомъ — зачмъ у насъ убито было столько времени безъ всякой существенной пользы для нашихъ знаній??..
Собственно изъ юристовъ-профессоровъ на первомъ курс (нсколько филологовъ, которые преподавали, каждогодно мняя отдльные курсы, какъ Соловьевъ, Тихонравовъ и пр.— въ счетъ нейдутъ), важнйшее мсто по числу часовъ занятій и, пожалуй, своему вліянію занималъ добрйшій и милйшій старецъ Иванъ Дмитріевичъ Бляевъ, преподававшій Исторію Русскаго Права… Обладая крайне невзрачной наружностію и какъ бы изломаннымъ тломъ, онъ не ходилъ, а ковылялъ изъ стороны въ сторону, размахивая руками (‘побывалъ подъ двумя жерновами’, острили студенты). Иванъ Дмитріевичъ обладалъ такой теплой душой и искренной любовью къ своей наук, что невольно, несмотря ни на что, привлекалъ симпатіи почти всхъ слушателей и сообщалъ имъ даже интересъ и расположеніе къ самой Исторіи Русскаго Законодательства, преимущественно въ ранній періодъ нашей исторіи.
Главный трудъ Бляева, ‘Крестьяне на Руси’, клалъ сильный отпечатокъ на его курсъ, гд крестьяне, по крайней мр, въ его изложеніи, играли всегда большую роль, имъ давалось много мста… Иванъ Дмитріевичъ былъ всегда дома для студентовъ и готовъ имъ помогать, чмъ можетъ. Поздне мн придется говорить, какъ усердно эта добрая душа искала для меня лично заработка въ одинъ изъ позднйшихъ, временныхъ періодовъ безработицы, какъ онъ ввелъ меня въ Литературный кружокъ Юрьевской ‘Бесды’… Замчая, вроятно, у меня, во время разговоровъ съ нимъ, нкоторые проблески любви къ старин, И. Д. Бляевъ, уговорилъ меня начать слушать курсъ профессора Анатолія Петровича Богданова, который предполагалъ читать въ университет о своихъ курганныхъ раскопкахъ и результатахъ изученія найденныхъ череповъ. Я пріобрлъ немедленно черепъ и одно время усердно занялся краніологіей, чтобы лучше разбирать и понимать со словъ изслдователей ‘долихоцефальные’, ‘брахицефальные’ и другіе черепа разныхъ этнографическихъ особей. Самъ лично наконецъ я раскопалъ ближайшее лто, проживая на урок въ Зарайскомъ узд, одинъ курганъ. строго по наставленіямъ въ книжк Богданова, изданной для этой цли (кажется, пер. Брока), въ деревн Перевитской Зарайскаго у. Рязанской губ. (древнемъ городиц Перевитебск по словамъ Ивана Дмитріевича) и все это, т. е. кости, доставилъ Бляеву, къ его величайшему удовольствію. Добрйшій старикъ всми мрами старался также сдлать меня археологомъ, но тщетно и, совтуя наиболе всего заняться исторіей старыхъ русскихъ финансовъ, подарилъ мн нсколько своихъ тетрадей съ матеріаломъ по этому предмету и общалъ впослдствіи передать и другія. Къ сожалнію, скоро наступившая смерть помшала ему выполнить благое намреніе: подаренныя тетради были вытребованы у меня обратно его братомъ и наслдникомъ, а затмъ разнородныя причины отвлекли меня на всю жизнь отъ выполненія его прекраснаго совта заняться исторіей русскихъ финансовъ…
Самой крупной величиной на первомъ курс Юридическаго факультета въ Москв 1860-хъ годовъ являлся, по распространенному мннію, знаменитый Никита Ивановичъ Крыловъ, ‘солнце’, — какъ его назвали въ рчахъ на его похоронахъ, — Юридическаго факультета, но таковое, впрочемъ, далеко не безъ пятенъ во всхъ отношеніяхъ… Несомннно, Н. И. Крыловъ, много лтъ занимавшій каедру римскаго права въ Москв, былъ человкъ талантливый, весьма хорошо усвоилъ суть и духъ римскаго права и умлъ его хорошо передавать, ловкимъ, образнымъ языкомъ, уснащая множествомъ наглядныхъ примровъ, сопоставленій, смотря по характеру передаваемыхъ институтовъ. Его лекціи посщались охотно, какъ спектакль какой-нибудь хорошей комической труппы, съ цлью прежде всего посмяться, а мимоходомъ, глядишь, что-нибудь въ голов и останется…
Въ своемъ стремленіи смшить Н. Н. очень часто, впрочемъ, переходилъ предлы дозволительнаго, не стсняясь скабрезными подчасъ примрами и произвольно неприличными сравненіями. Науку свою онъ давно уже оставилъ втун, вроятно, еще задолго до знаменитыхъ статей Бай-Бороды въ ‘Русскомъ Встник’, временъ Каткова-Леонтьева, доказавшимъ всю его отсталость и малознаніе… Когда старые ученики соберутся, вспоминая и говоря о Никит, то непремнно на язык ихъ прежде всего вертятся и припоминаются какіе-либо смшные анекдоты, а вовсе не пробужденіе любви и любознательности, какъ бы слдовало, подъ вліяніемъ его чтеній, къ этой боле точной и обработанной наук на всемъ юридическомъ факультет. Въ этомъ послднемъ, можетъ быть, заключаются главнымъ образомъ, какъ значеніе и цнность, такъ и причины большой популярности этого даровитаго, несомннно, старца для Московскаго университета. Нельзя также не сказать правду, что Н. И. былъ съ давнихъ поръ морально грязноватъ, и эта сторона вовсе не составляла секрета для его слушателей моего времени. Не говоря о старыхъ, распространенныхъ разсказахъ о его будто-бы нкогда взяточничеств, подъ видомъ ‘нахлбниковъ’ и прочее въ 40-хъ и 50-хъ годахъ, достаточно напомнить, а многіе еще изъ наличныхъ его учениковъ могутъ засвидтельствовать, его непозволительную нетерпимость и невжливость къ ‘жидамъ’ и ‘армяшкамъ’, какъ онъ безъ церемоній въ глаза, одинъ разъ въ моемъ присутствіи обзывалъ представителей этихъ расъ…
Если не ограничиваться перечисленіемъ профессоровъ на первомъ курс только, а называть всхъ боле извстныхъ, то нельзя, разумется, прежде всего не упомянуть о такомъ блестящемъ представител науки, какъ былъ Борисъ Николаевичъ Чичеринъ, извстный столько же, какъ спеціалистъ по государственному праву, сколько и русскій историкъ. Ограничусь, согласно взятой мною программ, лишь немногими словами объ этомъ замчательномъ нашемъ ученомъ. Онъ читалъ, начиная со второго курса, государственное право и политическія ученія, и то и другое серьезно и увлекательно. Всегда щегольски одтый, въ лаковыхъ сапожкахъ, онъ поражалъ всегда насъ студентовъ, между прочимъ, своимъ джентльменствомъ, что особенно рзало глаза рядомъ съ такими великими неряхами, какъ И. Д. Бляевъ и Н. И. Крыловъ. Лекціи его какъ-бы соотвтствовали его вншности, были красиво отдланы и изобиловали множествомъ фактовъ и требовали значительнаго вниманія и вдумчивости, чтобы постигнуть духъ и цль излагаемаго имъ. Въ то либеральное время мы, юноши, были настроены на самый либеральный камертонъ. До нашего свднія уже дошло извстіе, какъ Чичеринъ здилъ въ Лондонъ къ Герцену и какъ онъ разошелся съ нимъ во взглядахъ, а такъ какъ А. И. Герценъ въ то время былъ еще полубогъ, то мы натурально относились къ Борису Николаевичу съ нкоторымъ предубжденіемъ, или по крайней мр недовріемъ… Но вотъ онъ излагаетъ свой обширный и серьезный курсъ. Насколько мы при этомъ понимаемъ, онъ ничего не искажаетъ и не подводитъ непремнно подъ желательный ранжиръ, а въ каждомъ мнніи взвшиваетъ нелицепріятно доводы обихъ спорящихъ сторонъ, приводя ихъ часто къ извстному компромиссу и при томъ иногда вовсе не консервативнаго свойства. Такъ какъ Чичеринъ начиналъ читать со второго курса, а конституціонное право — Дмитріевъ — лишь на четвертомъ, то собственно мы довольно рано въ университет знакомились тогда отъ Чичерина со всми выгодными сторонами и важностію для государства представительныхъ учрежденій, Чичеринъ своими серьезными и спокойными лекціями, idem per idem, повторяя множество разъ, сдлалъ гораздо больше для пропаганды и популярности между тогдашнихъ студентовъ — конституціонализма, — чмъ вс остальные — въ университет, не говоря уже о придавленной печати того времени, которая старательно, по невол, подобныхъ вопросовъ избгала…
Впослдствіи, много лтъ спустя, когда Б. Н., сдлавшійся, какъ извстно, московскимъ городскимъ головой, былъ внезапно и такъ несправедливо удаленъ отъ этой должности, которую съ честью занималъ, за невинные намеки на конституцію въ своей извстной рчи передъ прізжими братьями славянами, мы, бывшіе ученики Чичерина, крайне соболзновали объ этомъ и тщетно надялись, что будутъ какіе-либо рзкіе протесты противъ этого отъ славянъ, но увы! тутъ мы ничего не дождались!.. и способный и дятельный Б. Н. вмсто московскаго благоустройства занялся въ деревн химіей!..
Изъ другихъ извстныхъ профессоровъ-юристовъ моего времени назову еще В. Н. Лешкова, С. И. Баршева, В. А. Легоннна, М. H. Капустина, Ф. Б. Мильгаузена и И. К. Бабста. Первый изъ переименованныхъ — В. Н. Лешковъ — извстнйшій по своему чрезвычайному добродушію и привязанноcти къ наук, полицейскому праву, которое онъ до гроба не хотлъ называть такимъ противнымъ именемъ, обратно съ огромнымъ числомъ представителей этой науки въ Европ и Америк, а именовалъ всегда ‘общественнымъ правомъ’ и старался подвести подъ нее всю ту разнообразную дятельность (что, разумется, въ сущности представляло невозможную невыполнимую задачу), которая совершается въ стран не государственной властію и не исключительно частной иниціативой. Онъ былъ всю свою жизнь, вмст съ Сергемъ Андреевичемъ Юрьевымъ, поклонникомъ ‘общественнаго духа’ и ‘хорового начала’ у русскаго народа и большой также защитникъ земельной общины, безъ которой видимо не могъ себ представить русскаго мужика. Можно не соглашаться со многими его взглядами, но отнюдь нельзя отказать ему въ послдовательности, въ стремленіи къ оригинальности и добрыхъ намреніяхъ, которыя оказывали вліяніе на его воззрнія и приводили иногда, можетъ быть, къ страннымъ заключеніямъ. Во всякомъ случа я не могу соглашаться съ рзкимъ мнніемъ, которое громогласно и почти публично объ этомъ почтеннйшемъ старик высказывалъ когда-то на раут у Я. П. Полонскаго въ моемъ присутствіи Константинъ Петровичъ Побдоносцевъ, о чемъ я буду сообщать въ настоящихъ своихъ запискахъ поздне…
Другой старецъ на нашемъ факультет, современникъ Никиты Крылова и его сотоварищъ по происхожденію, Сергй Ивановичъ Баршевъ, довольно извстенъ во всей Россіи своею дятельностью, чтобы о немъ много распространяться, скажу только, что онъ никогда не принадлежалъ и не относился къ числу порядочныхъ профессоровъ Московскаго университета по своей узкости и ограниченности. Лекціи его въ мое время представляли собой довольно скудный и краткій курсъ изложенія немногихъ теоретическихъ началъ уголовнаго права, а главное уголовныхъ уложеній, и все это было обильно уснащено ради развлеченія анекдотами съ той разницей отъ пріемовъ и пристрастія къ анекдотамъ Никиты Крылова, что у того приводимыя имъ подчасъ остроумныя сопоставленія и исторійки были дйствительно смшны сами по себ, per se, тогда какъ анекдоты и остроты Баршева были лишь смшны по отношенію къ разсказчику, который былъ такъ наивенъ, что не замчалъ, что слушатели смются собственно надъ нимъ, а не отъ его разсказа, какъ напримръ, въ извстномъ и любимомъ его анекдот о ‘тайномъ совтник*’, захваченномъ полиціей подъ воротами дома, когда онъ лзъ на любовное свиданіе (а когда подъ той же подворотней захваченъ ‘неизвстный подозрительный субъектъ’ какого-либо низкаго званія, то можно заключить, что онъ лзъ для воровства!?!).
Несмотря на добросовстное отношеніе къ его лекціямъ и интересъ къ самому предмету уголовнаго права, у меня съ окончаніемъ курса ровно ничего не осталось въ голов, кром нсколькихъ подобныхъ анекдотовъ. Какъ смотрли на Баршева его товарищи-профессора, изъ которыхъ двое наилучшихъ были вынуждены удалиться изъ университета благодаря этому самому Баршеву во времена его ректорства, можно судить по острот чрезвычайно популярной въ Москв профессора Дмитріева, когда Баршевъ былъ назначенъ почетнымъ опекуномъ Воспитательнаго Дома: ‘наконецъ-то университетъ подвинулъ Баршева въ Воспитательный Домъ!!’ Московскому университету Баршевъ оставилъ на память одно: упадокъ юридическаго факультета и портретъ Филарета, вывшенный въ Актовомъ зал по его иниціатив при шикань студентовъ.
Михаилъ Николаевичъ Капустинъ, нашъ профессоръ энциклопедіи права и международнаго права, былъ впослдствіи директоромъ Ярославскаго лицея и попечителемъ сначала Юрьевскаго, а потомъ Петербургскаго учебнаго округа. Добрйшій Василій Николаевичъ Лешковъ, о которомъ мы говорили, неспособный, повидимому, убить мухи, при мн, однако, два раза острилъ надъ тмъ, что фамилія М. Н. Капустина, нтъ сомннія, происходитъ отъ двухъ русскихъ словъ ‘какъ пусто’, и дйствительно нельзя по совсти не согласиться съ этимъ предположеніемъ. Изъ двухъ предметовъ юридическаго факультета, читанныхъ Капустинымъ, я ршительно не сохранилъ ничего въ голов ни въ то время, когда учился, ни впослдствіи, не усваивая также ничего изъ преподаваемаго имъ въ своихъ книжкахъ. Я нсколько разъ впадалъ въ отчаяніе, приписывая это обстоятельство собственному недомыслію, скажемъ — тупости, но изъ разспросовъ всхъ моихъ товарищей, которыхъ я усплъ спросить, получалось въ отвтъ то же самое. Никто почти ничего изъ курса Капустина не могъ усвоитъ, и долженъ былъ, какъ и я, взять на память. И дйствительно, я помню, одоллъ настолько его курсъ энциклопедіи права, что цлыя страницы могъ говорить не останавливаясь, въ то же время, ничего не понимая. Собственно говоря, Михаилъ Николаевичъ, если оставить въ сторон его ученую дятельность, былъ человкомъ весьма доброжелательнымъ, готовымъ, насколько отъ него зависитъ, быть полезнымъ всмъ и каждому. Онъ стоялъ въ Москв весьма долго во глав разныхъ благотворительныхъ начинаній и учрежденій въ пользу студенчества, какъ-то: ‘частныхъ общежитій, кассъ, временныхъ пособій’ и т. д. Каждый студентъ могъ смло къ нему явиться въ положенное время, съ надеждой, что онъ выслушаетъ или даже сдлаетъ что-нибудь. Впрочемъ, я долженъ сказать, что я нсколько разъ лично обращался къ нему съ просьбами, онъ всегда принималъ очень любезно и давалъ мн рекомендацію уроковъ, но почему-то ни разу ни изъ одной рекомендаціи не вышло толку.
Намъ остается охарактеризовать изъ боле видныхъ преподавателей, которыхъ пришлось слушать въ Московскомъ университет, двухъ лицъ, до нкоторой степени соспеціалистовъ: профессора финансоваго права Мильгаузена, моего бывшаго патрона, Ивана Кондратьевича Бабста, профессора политической экономіи и статистики и В. А. Легонина, профессора судебной медицины.
едоръ Богдановичъ Мильгаузенъ представлялъ собой весьма почтенный типъ профессора добраго, стараго времени. Человкъ безспорно очень умный, съ огромнымъ энциклопедическимъ образованіемъ, онъ могъ, кажется, читать по желанію любой предметъ юридическаго факультета и читалъ ихъ по временамъ въ своей жизни нсколько разъ, и въ то же время получилось какъ-то весьма мало видимыхъ результатовъ отъ всей его обширной энциклопедичности я учености. За исключеніемъ одной лишь актовой рчи о подоходныхъ налогахъ (но въ которой, я долженъ теперь сознаться, я ему нсколько помогалъ), онъ ршительно не написалъ ни одной печатной строки въ жизни. Его страшила даже самая мысль что-нибудь печатать. Когда-то, въ его молодости, кажется въ 40-хъ годахъ, профессоровъ преслдовали въ Россіи, если они много писали, и съ тхъ поръ почтенный едоръ Богдановичъ какъ бы выставилъ своимъ правиломъ: ‘учись, но не показывай, по возможности, своей учености, ничего не печатай!’ — что онъ и сдлалъ, между тмъ въ дйствительности едоръ Богдановичъ происходилъ изъ очень почтенной и образованной нмецкой семьи въ Москв (отецъ его былъ извстный врачъ), родная сестра его, Елисавета Богдановна сдлалась супругой знаменитаго Грановскаго, въ дом котораго отчасти и проводилъ свою юность едоръ Богдановичъ, все вмст, однимъ словомъ, предзнаменовало для него блестящую ученую будущность. Посланный за границу на нсколько лтъ, онъ объхалъ лучшіе германскіе университеты, учился довольно долго въ Англіи, но вернулся въ Москву и занялъ каедру, при чемъ никто и не подумалъ, какъ отъ насъ гршныхъ въ мое время потребовать диссертаціи, вообще видимыхъ знаковъ его работоспособности для замщенія должности профессора.
Собственно въ области своей науки финансовъ Мильгаузенъ обладалъ весьма обширными свдніями и составилъ курсъ столь большой, что никогда не въ состояніи былъ прочесть его цликомъ, при чемъ курсъ этотъ годъ-отъ-году мнялся и обновлялся новыми отдлами или экскурсіями въ побочныя науки, хорошо знакомыя профессору. Такъ, одно время . Б. читалъ студентамъ древнюю исторію, другое — части науки полицейскаго права и т. д. Вообще, обратно, со многими изъ тогдашнихъ профессоровъ, Мильгаузенъ, подъ руководствомъ котораго пришлось мн готовиться къ каедр, отличался истинно нмецкимъ трудолюбіемъ, былъ занятъ постоянно и при томъ самымъ разнообразнымъ образомъ. Одно время, напримръ, онъ очень долго изучалъ новйшія путешествія по ‘Черному континенту’ Африки и очень охотно любилъ бесдовать обо всхъ, въ этомъ отношеніяхъ, открытіяхъ. Большой помхой, впрочемъ, для его занятій въ университет являлась одна извстная русская слабость, которой онъ былъ преданъ — любилъ выпить и, къ сожалнію, много въ этомъ гршилъ. Но намъ придется о немъ говорить еще разъ дале по поводу оставленія моего при университет и приготовленія къ профессур.
И. К. Бабстъ, извстный одинаково съ Мильгаузеномъ по своей слабости къ рюмочк, отличался отъ него, къ своей невыгод, очень многими качествами, которыя вовсе не окупались многими достоинствами прекраснаго курса и ученоcти едора Богдановича. Обратно съ нимъ Бабстъ заботился только видимо о томъ, чтобы поменьше длать и побольше зарабатывать денегъ, потому все его время профессуры при мн онъ весьма мало посвящалъ своимъ профессорскимъ обязанностямъ и очень много постороннимъ занятіямъ, дававшимъ ему, вроятно, больныя деньги. Курсъ политической экономіи и статистики, имъ читаемой, но моему убжденію, былъ крайне низкопробнымъ. Политическая экономія представляла собою какой-то скудный конспектъ науки, изложенный, правда, понятнымъ языкомъ, но безъ всякой попытки къ полнот ея изложенія и къ оригинальности. Статистика же была отрывкомъ географіи съ большой примсью при томъ этнографическихъ свдній о народахъ, населяющихъ Россію, особенно вдоль Волги. Изъ этого курса отъ студентовъ требовалось самое легкое знаніе: достаточно было разинуть ротъ и сказать два слова, чтобы Бабстъ ставилъ уже 5 и отпускалъ. Сочиненія же, которыя писались, какъ мы говорили о личномъ примр, имъ совершенно не читались, и всегда ставились безъ разговоровъ высшія отмтки, чтобы скоре сплавить экзаменующагося домой. Естественно поэтому, Бабстъ получалъ студенческихъ сочиненій больше всхъ другихъ профессоровъ юридическаго факультета.
Перейдя на 2-й курсъ, я не оставилъ еще охоты добросовстно заниматься наукой, что, очевидно, въ то время не всми профессорами считалось за обязанность студентовъ. Я выбралъ другую тему для годичнаго сочиненія, которая мн очень приглянулась, въ виду начавшихся тогда русскихъ военныхъ дйствіи въ Средней Азіи, предшественниковъ будущихъ завоеваній ея и присоединенія къ Россіи. Я намтилъ темой ‘Торговые пути Россіи съ Средней Азіей’ и добросовстно сталъ изучать литературу, сюда относящуюся: главнымъ образомъ русскую историческую часть по Соловьеву и Карамзину, а географическую — но многимъ русскимъ описаніямъ и путешествіямъ, отчасти и по послднимъ англійскимъ источникамъ. Къ концу года у меня составилась весьма изрядная работа, которая знакомила основательно съ этимъ вопросомъ со всхъ сторонъ, и я подалъ ее опять Бабсту. Повторилось то же, къ сожалнію, что и съ первымъ моимъ трудомъ: ни отвта, ни привта. Бабстъ, видимо, не прочелъ работы, не говорилъ со мной о ней ни полслова, спросилъ, кажется, только, въ какой гимназіи я воспитывался, и поставилъ мн 5, что ставилъ и всмъ моимъ товарищамъ несомннно ниже меня по знанію и своей работ. Этотъ индифферентизмъ и равнодушіе профессора къ прямой его обязанности, тмъ боле, что въ одно время со мной, насколько мн извстно, никто ему такихъ большихъ и оригинальныхъ сочиненій не подавалъ, подйствовалъ на меня убійственно, — у меня совершенно опустились руки къ продолженію моихъ дальнйшихъ занятій и штудій.
Весьма рано, еще въ Рязанской гимназіи, когда я отличался своими отвтами на экзаменахъ, напримръ, или ученическими сочиненіями, и наставники серьезно поощряли меня къ дальнйшему труду и прилежанію, у меня уже мелькала въ голов гордая честолюбивая мысль, а почему бы мн не сдлаться со временемъ профессоромъ, какъ шутя называли меня иногда товарищи и даже директоръ едюкъ?! Въ университет эта мысль еще чаще и непрестанне приходила мн въ голову, когда я изучалъ иностранные языки, поглощалъ цлые ворохи книгъ и писалъ свои сочиненія, но дважды повторенный опытъ небрежности и недобросовстнаго отношенія И. К. Бабста ко всмъ моимъ трудамъ ршительно охладилъ вс мои планы и разбилъ надежды. Я невольно пришелъ къ заключенію, что ничего путнаго изъ моихъ мечтаній о профессур быть не можетъ, и я никогда не добьюсь, при полной невнимательности профессора, этого высокаго положенія. Я въ заключеніи сложилъ руки, и переставъ заниматься, началъ понемногу, подражая другимъ товарищамъ, чаще вспоминать о хлбныхъ предметахъ и долбить X т. Гражданскихъ законовъ и Судебные Уставы. ‘Увы, прощайте, науки, вмст съ мечтами о профессорств, боле недостижимомъ!?!’
Изъ старыхъ профессоровъ, еще заслуживающихъ вниманіе, назову лишь двухъ: Викторъ Алексевичъ Легонинъ, бывшій продолительные годы секретаремъ юридическаго факультета и вполн добросовстно относившійся къ молодымъ людямъ врод меня, впослдствіи сдлавшимся его товарищами, онъ помогалъ, гд можетъ, словомъ и дломъ. Такое же значеніе имлъ и профессоръ каноническаго права Н. А. Соколовъ, который, къ сожалнію, пробылъ при мн лишь короткое время и совершенно неожиданно, къ общему сожалнію, скончался.
Что, наконецъ, касается, до такъ называемыхъ молодыхъ профессоровъ Московскаго университета 70-хъ и 80-хъ годовъ, моихъ сверстниковъ и товарищей, какъ А. И. Чупровъ, Сергй Андреевичъ Муромцевъ, Максимъ Максимовичъ Ковалевскій, и проч., то о нихъ будетъ мною упомянуто впереди, въ слдующихъ главахъ моихъ записокъ.
Вторая половина моего студенчества, 3-ій и 4-ый курсъ не принесли мн, къ сожалнію, ничего хорошаго. Надежды и вра въ затаенный планъ возможности посвятить себя наук и сдлаться когда-нибудь профессоромъ были у меня разбиты объясненнымъ выше образомъ, и я не видлъ никакой возможности что-либо сдлать для ихъ осуществленія.
Между тмъ мои ближайшіе товарищи замтно опережали меня въ знаніяхъ чисто юридическихъ предметовъ, необходимыхъ для будущей ихъ дятельности въ суд. И вотъ, подражая имъ, и я забросилъ политическую экономію со всми ея отраслями и началъ почитывать книги по юриспруденціи, вникать въ тонкія построенія римскаго права и критиковать съ важностью X томъ, въ то же время не имя боле никакихъ занятій, которыя бы захватывали мою умственную жизнь и возбуждали интересъ, я уменьшилъ значительно чтеніе, началъ чаще съ товарищами покучивать и усердно посщать театръ и разныя увеселительныя собранія и мста. То, что сначала претило, скоро вошло во вкусъ, и на третьемъ курс я уже сдлался весьма изряднымъ кутилой, который часто шелъ впереди своихъ товарищей во всякихъ дурачествахъ, тмъ боле, что фортуна за это время мн благопріятствовала, я имлъ хорошіе уроки и большіе заработки, получая въ мсяцъ доходу иногда боле ста рублей. Несмотря на вс хорошіе задатки моей прежней жизни, окружающая тина меня мало-по-малу, видимо, затягивала. Исчезли прежніе честолюбивые импульсы о профессур въ будущемъ, а затмъ ослабло какъ-то самолюбіе и самоуваженіе. Я уже не стыдился скоро своей пустой безсодержательной жизни и въ товарищескихъ пирушкахъ не отставалъ отъ другихъ въ глупой похвальб количеству выпитаго и разныхъ выходокъ!
Весь третій курсъ прошелъ самымъ печальнымъ образомъ, безъ серьезныхъ занятій. Наступили экзамены, надо было опомниться и быстро наспхъ готовиться, чтобы не провалиться и не потерпть всхъ неудобныхъ отсюда послдствій. Но я уже давно убдился по опыту, что университетскіе экзамены несравненно, въ сотни разъ, легче и снисходительне гимназическихъ и при моей хорошей памяти, изъ многихъ предметовъ мн требовалось только нсколько часовъ для отвта на цлыхъ пять балловъ, но гораздо боле трудно ршить иной вопросъ относительно сочиненій, которыя продолжали требоваться и на третьемъ курс. И вотъ, къ довершенію своего нравственнаго паденія, я ршился на прямой подлогъ — обмануть профессора. Проф. Бабстъ, которому я подавалъ такъ неудачно раньше свои труды, въ этотъ годъ (1867 г.) съ Е. В. Наслдникомъ, Николаемъ Александровичемъ, у котораго былъ преподавателемъ, ухалъ, если не ошибаюсь, путешествовать по Россіи, поэтому вс сочиненія по политической экономіи уже поступали къ почтеннйшему едору Богдановичу Мильгаузену, мною упомянутому профессору финансоваго права. И вотъ, основавши на этомъ разсчет свой обманъ, я старое сочиненіе ‘О Торговыхъ путяхъ въ Средней Азіи’, разъ уже поданное Бабсту, предъявилъ вновь на третьемъ курс профессору Мильгаузену. Но тутъ вышла совсмъ другая исторія, или какъ говоритъ поговорка ‘совсмъ изъ другой оперы’… Добросовстный нмецъ, обратно съ Бабетомъ, прочелъ мое сочиненіе, мало того, заинтересовался имъ и, когда я явился къ нему на экзаменъ, то, но окончаніи его, онъ вступилъ со мною въ длинный по поводу него разговоръ и изъявилъ желаніе, что бы я пришелъ къ нему на квартиру объясниться и для дальнйшей бесды. Разумется, крайне озадаченный я пріятно возбужденный, я поспшилъ исполнить его желаніе и немедленно явился къ профессору Мильгаузену въ назначенное время. Оказалось, дйствительно, Мильгаузенъ внимательно, слово за слово прочелъ довольно объемистый трудъ мой о торговыхъ путяхъ и испестрилъ рукопись разными замтками, ссылаясь на то, что будто бы онъ этимъ вопросомъ не занимался, требовалъ отъ меня разъясненій и подтвержденій того или иного моего мннія. Я ему охотно, съ великимъ удовольствіемъ, какъ человкъ, влюбленный въ свое дло, давалъ требуемыя объясненія, и въ результат Мильгаузенъ объявилъ мн, что сочиненіе мое настолько выдается между студенческими, что я такъ добросовстно и сознательно изучилъ выбранный мною матеріалъ и во всемъ отдаю отчетъ, что онъ считаетъ своимъ долгомъ довести объ этомъ до свднія юридическаго факультета и просить въ вид отличія и поощренія напечатать мое сочиненіе въ издаваемыхъ тогда ‘Университетскихъ извстіяхъ’.
Такъ, увы, оправдалось, къ сожалнію, іезуитское правило ‘ложь и ‘спасеніе’ и благодаря моему обращенію къ едору Богдановичу, и сразу получилъ то, о чемъ такъ жадно мечталъ и чего не имлъ, вслдствіе недобросовстности профессора политической экономіи. Онъ обратилъ вниманіе на меня, на мой трудъ и просилъ меня, о чемъ ни разу даже не упомянулъ Бабстъ, если нужно, посщать его. чтобы брать книги изъ его библіотеки (особенно новыя нмецкія) и, если нужно, съ нимъ посовтоваться. При одномъ изъ слдующихъ свиданій онъ уже довольно непрозрачно намекалъ мн, что ‘если я такъ буду заниматься до окончанія университета, то онъ охотно такого студента можетъ предложить для оставленія при университет и приготовленія къ профессорскому званію’. Вотъ что значитъ прямо ‘быка взять за рога!’
Не буду описывать своего восторга посл этого приключенія, при воспоминанія о которомъ собственно я долженъ краснть… Этотъ случай подйствовалъ на меня отрезвляющимъ, въ буквальномъ и переносномъ смысл, образомъ. Я задумался опять о необходимости возобновить свои занятія надъ политической экономіей и статистикой, началъ вновь усердно почитывать книги и особенно упражняться въ чтеніи по-нмецки, — языкъ, который я зналъ всегда слабе французскаго съ англійскимъ. Все шло благополучно, и сближеніе съ Мильгаузеномъ, несмотря даже на упомянутую выше его слабость, дйствовали на меня благодтельно. Я опять началъ больше думать о наук и своими недоумніями нердко безпокоить едора Богдановича. Какъ вс молодые люди, напримръ, я, разумется, также имлъ большую склонность и симпатію къ соціализму и не разъ до этому вопросу бесдовалъ съ Мильгаузеномъ. Спокойно, самымъ объективнымъ образомъ . Б. мн объяснялъ и выставлялъ на видъ слабыя стороны и возраженія противъ обобщенія орудій труда и принудительнаго раздленія имущества. Марксъ тогда не существовалъ, какъ извстный писатель, и мы о немъ ничего не знали. Точно также, другой разъ припоминаю, у меня происходила съ Мильгаузеномъ длинная бесда, на модный нын вопросъ съ легкой руки Генри Джоржа и гр. Толстого, о такъ называемой, ‘теоріи единаго налога’, противъ котораго ршительно и остроумно Мильгаузенъ возражалъ, и подобныя бесды естественно поднимали мой духъ, бодрость и увренность въ себ.
Между тмъ, перейдя на 4-й курсъ, я уже боле серьезно началъ думать о способахъ утвердить доброе мнніе Мильгаузена о моей персон и написать что-нибудь хорошее для курсового сочиненія, которое на этотъ разъ являлось уже кандидатскимъ разсужденіемъ. Темой для своего труда я выбралъ сочиненіе ‘разсужденіе о незаконнорожденныхъ’, для чего взялъ изъ своего стараго сочиненія, поданнаго на первомъ курс Бабсту, ржевской статистики все, что относилось къ незаконнорожденнымъ, и написалъ совершенно вновь не существовавшій отдлъ, юридическій, о законахъ и правахъ незаконнорожденныхъ по международному и русскому законодательствамъ. Такимъ образомъ у меня образовалось совершенно новое, съ матеріаломъ отчасти старымъ, обширное ‘статистико-юридическое изслдованіе о незаконнорожденныхъ’, опять получилось что-то врод 40 мелко исписанныхъ листовъ. Я уже смотрлъ свтле на будущее и надялся, что Мильгаузенъ его одолетъ и заблаговременно подалъ ему въ конц мая, съ просьбой прочесть до августа, когда я явлюсь-де за отвтомъ, узнать о его достоинств.
Четвертый курсъ окончился благополучно, я опять получалъ все пятки, чмъ никакъ не могу гордиться, ибо считаю, что университетская оцнка успховъ ниже всякой критики и отличается такой снисходительностью, о которой среднія учебныя заведенія и не знаютъ. Какъ бы то ни было, я очутился на распутьи, чувствовалъ, что знаній у меня мало и опредленнаго пути не было. Лишь одн мечты и надежды на Мильгаузена, которыя могли рухнуть. И дйствительно ли обращеніе къ этому источнику за помощью? Не надо забывать, что я окончилъ курсъ въ 1869 г., когда сравнительно огромное количество молодыхъ людей требовалось во вновь открытые и преобразованные суды, поэтому мста давали сравнительно съ послдующимъ довольно скоро и легко, особенно, кто хотлъ годикъ потерпть и начать со старыхъ учрежденіи, гд-нибудь въ провинціи. Мн уже изрядно надола бдность или врне необезпеченность заработка, то имешь много, то мало, и неизвстно, на что будешь обдать завтра. Правда, въ цломъ большая часть моего университетскаго курса прошла благополучно, я имлъ иногда заработокъ, даже превосходящій мои желанія и потребности, но были кратковременно и худыя времена. Помню, напримръ, какъ разъ мн чрезвычайно нужно было скоре получить свой кандидатскій дипломъ, а для этого слдовало заплатить пошлины 6 p., и я очень долго затруднялся ихъ найти, пока внесъ и получилъ желанный дипломъ для поступленія на службу! У меня въ это время были опять до нкоторой степени сестры на рукахъ. Одна, младшая, должна была скоро окончить въ пріют и надо было найти ей мсто или обезпеченіе, другая, старшая, была безъ занятій, проживала у другой старшей сестры и чрезвычайно тяготилась безработицей, своимъ неопредленнымъ положеніемъ и всячески заклинала меня поскорй взять мсто и взять ее къ себ отъ занятій у чужихъ людей.
Я не могъ, конечно, оставаться глухъ ко всему этому и ршился одно время принести въ жертву мои мечты о профессур и сдлаться практическимъ юристомъ. Почтенный прокуроръ окружнаго суда въ Москв, въ это время извстный ораторъ, Михаилъ едоровичъ Громницкій, былъ мой добрый знакомый. Я обучалъ долго его племянника Сергя Михайловича Латышева (нын помощникъ статсъ-секретаря). На мои просьбы помочь мн пробить дорогу, М. ., всегда относившіися ко мн очень добро, объявилъ, что охотно мн можетъ общать, что если я поступлю къ нему кандидатомъ, то въ конц года могу разсчитывать на мсто судебнаго слдователя, если же я хочу непремнно имть мсто немедленно, то это возможно только по старымъ учрежденіямъ и указалъ, между прочимъ, мн на возможность совсмъ скоро занять мсто слдователя въ город Астрахани. Я поблагодарилъ его, немедленно подалъ прошеніе о зачисленіи меня кандидатомъ при прокурор Московскаго окружнаго суда, Громницкомъ. Я былъ утвержденъ кандидатомъ и поступилъ тотчасъ въ канцелярію прокурора для пріученія къ письмоводству, съ жалованіемъ въ 20 р. въ мсяцъ, которые къ несчастью тогда довольно долго были единственнымъ моимъ ресурсомъ.
Новая моя должность и занятіе, какъ оказалось, частью были весьма пріятны, потому что давали мн лишній поводъ часто видть такого умнаго и милаго человка, какъ мой главный начальникъ Михаилъ едоровичъ, котораго я посщалъ еженедльно по нскольку разъ. Съ другой стороны, однако, оказалось, что я самъ человкъ весьма мало пригодный для исполненія принятыхъ на меня обязанностей. Прежде всего я обладалъ такимъ отвратительнымъ почеркомъ, что мн долго не могли придумать въ канцеляріи соотвтствующаго занятія. Наконецъ, я обладалъ такой большой разсянностью и вольностью въ обращеніи съ разными узаконенными канцелярскими словечками, что безпрестанно путалъ, напримръ, ‘представленіе’ съ ‘предложеніемъ’ и посылалъ ихъ совсмъ по несоотвтствующему адресу. Напримръ, однажды навлекъ непріятность и выговоръ на своего милйшаго начальника Миханла едоровича, потому что вмсто ‘представленія’ его начальнику, прокурору судебной палаты Манасенну, я послалъ ему, ничто же сумняшеся, ‘предписаніе’ и т. д., другой разъ перепуталъ срокъ для товарища прокурора явиться на Торговую площадь для исполненія судебнаго приговора о лишеніи званія и пр. Онъ понапрасну пріхалъ туда, ничего тамъ не нашелъ и явился къ намъ въ канцелярію, разнося на вс корки виновника этой, какъ онъ уврялъ, мистификаціи!..
Между тмъ какъ разъ въ это время моя любимая сестра Евгеніи, больше всего уговаривавшая меня взять судебное мсто, скоропостижно скончалась отъ холеры. Горе мое было очень велико, но я понималъ въ то же время, что я сразу получилъ возможность совершенно свободнаго распоряженія своей особой. Такъ какъ младшую сестру Марію пригласила совсмъ къ себ жить моя старшая сестра Ал. Ив. Булашевичъ, только-что переселившаяся въ это время въ Москву изъ Черниговской губерніи, мн не было дале необходимости стсняться боле никакими матеріальными соображеніями. Дло, которымъ я временно, но нсколько мсяцевъ все-таки долженъ былъ заниматься въ канцеляріи прокурора, было въ высшей степени не интересно. Какъ я говорилъ, я наносилъ лишь добрымъ людямъ вредъ скоре, нежели пользу. Какъ разъ въ это время, въ август я навстилъ Мильгаузена въ Богородскомъ подъ Москвой: онъ чрезвычайно расхвалилъ на словахъ мое кандидатское разсужденіе о незаконнорожденныхъ, о которомъ гораздо раньше далъ хорошій письменный отзывъ. Онъ вновь, уже на этотъ разъ съ требованіемъ серьезнаго отвта, повторялъ предложеніе быть оставленнымъ при университет, посвятить себя наук. Мн было въ высшей степени пріятно это слышать, и въ то же время я колебался, какъ ршить, что лучше?!
Впослдствіи и начиная съ даннаго момента, я научился во всхъ затруднительныхъ въ жизни случаяхъ, по рекомендаціи въ одной книг примра и совта знаменитаго американца Франклина, ршать вопросъ посл предварительнаго его обсужденія для себя письменнымъ образомъ: загнуть вдвое листъ бумаги, на одной сторон писать все, что говоритъ за данное предложеніе, на другой — противъ, и въ результат, взвсивъ об стороны аргументацій, придти къ тому ршенію, на сторон котораго больше вскихъ доводовъ.
Я въ первый разъ попытался примнить этотъ методъ именно здсь по данному случаю, и вс важные доводы были за принятіе предложенія Мильгаузена. Не довольствуясь этимъ, я ршилъ еще обратиться за совтомъ къ наиболе мною уважаемому тогда человку, какимъ являлся мой почтенный начальникъ прокуроръ М. . Громницкій.
Едва я ему разсказалъ, въ чемъ дло, и спросилъ его мнніе, М. ., не колеблясь ни минуты, объявилъ мн категорически, что тутъ и думать нечего, настолько выгодъ и преимуществъ иметъ предложеніе со стороны университета и университетская дорога передъ судебной. ‘Если бы даже, добавилъ онъ мн, съ моимъ положеніемъ и семействомъ изъ нсколькихъ дтей, помимо жены, сдлали такое предложеніе, то я, очень можетъ быть, принялъ бы его безъ большихъ колебаній. Что же касается до Васъ, молодого человка, въ начал своей жизни, то я не могу себ представить, откровенно, боле лестнаго и выгоднаго предложенія, и — бгите скорй!— вотъ мое мнніе!’
Посл бесды съ Громницкимъ и ршенія его, я уже дале не колебался и немедленно, какъ теперь помню, въ прекрасный августовскій день вечеромъ я похалъ со своимъ пріятелемъ и товарищемъ В. Ф. Клячинымъ въ Богородское, гд объявилъ Мильгаузену о своемъ желаніи принять его предложеніе, и по студенческой привычк мы вспрыснули окончаніе этого важнаго вопроса полдюжиной пива.
Вскор же за этимъ ршеніемъ, какъ гласитъ одинъ оффиціальный документъ: ‘По ходатайству юридическаго факультета и Совта Московскаго университета 14 октября 1869 г. кандидатъ Иванъ Янжулъ оставленъ при университет на 2 года для усовершенствованія въ наукахъ’. Такимъ образомъ моя прокурорская служба въ министерств юстиціи продолжалась мене 4-хъ мсяцевъ. Мой жребій былъ брошенъ, и я сдлался профессорскимъ кандидатомъ.

ГЛАВА II.

Оставленіе при университет для приготовленія къ профессорскому званію.— Выборъ предмета и главнйшія занятія.— Уроки.— Писаніе въ газетахъ.— ‘Всеобщая Газета’ и ‘Русскія Вдомости’.— Описаніе характерныхъ чертъ А. И. Чупрова.— Магистерскій экзаменъ.— Первоначальная неудача съ поздкой за границу.— ‘Бесда’.— С. А. Юрьевъ, А. И. Кошелевъ, А.Н. Островскій, А. . Писемскій, Н. М. Богомоловъ и другія встрчи и знакомства.— Преподаваніе статистики въ Ими. Техническомъ Училищ.— Командировка за границу на два года.— Дрезденъ.— Лейпцигъ и слушаніе лекцій въ тамошнемъ университет.— Сближеніе съ А. И. Чупровымъ.— Мой романъ въ Дрезден и благополучное окончаніе его женитьбой.

Такимъ образомъ опредлилась моя будущая жизнь и ршился вопросъ о моемъ оставленіи при университет и выбор мной педагогической, вмсто чисто-юридической профессіи.
Я явился въ нашемъ университет въ нкоторомъ род послднимъ изъ могиканъ по размру вознагражденія. Мн назначена была университетомъ стипендія по старому, 400 рублей въ годъ, что было уже въ послдній разъ, ибо поздне она была повышена до 600 рублей, и вс остальные профессорскіе стипендіаты начали получать эту послднюю цифру. Но скажу откровенно, что и 400 рублей для меня казались прекраснымъ пособіемъ для существованія, ибо ничего близкаго къ этому я до тхъ поръ безъ особеннаго труда или заработка не получалъ. Отъ университета, какъ говорилъ раньше, я имлъ ничтожную стипендію, сначала около шести, затмъ около восьми рублей въ мсяцъ и, по совту пріятелей, находилъ боле удобнымъ въ начал года писать довренность закладчику на полученіе за меня этой стипендіи, разумется, со значительной скидкой, но получаемой единовременно отъ него суммы было достаточно, чтобы, напримръ, хорошо въ начал года обмундироваться, на что она чаще всего и употреблялась. Тридцать два руб. съ коп., которые я началъ получать ежемсячно посл своего оставленія, дали мн возможность оплачивать квартиру и столъ, предстояло, слдовательно, добывать деньги только на потребности второго разряда и на прихоти.
Вообще, я держусь того мннія въ вопрос о стипендіяхъ, что если малый размръ ихъ является нежелательнымъ явленіемъ, ибо на нихъ существовать нельзя, то въ свою очередь крупный размръ стипендіи, къ чему теперь такъ стремятся, является даже большимъ зломъ, такъ какъ лишаетъ стипендіатовъ необходимой энергіи для обезпеченія себ боле комфортабельнаго существованія. Знаменитый Робертъ Моль совершенно справедливо, мн кажется, по вышеприведеннымъ соображеніямъ, рекомендуетъ умренность даже въ назначеніи вознагражденія всмъ университетскимъ преподавателямъ.
По существу дла мое новое положеніе оставленнаго при университет, для ‘усовершенствованія въ наукахъ’, какъ объ этомъ оффиціально выражались, весьма мало разнилось отъ стараго студенческаго положенія. Оно означало собственно новыя занятія при старой обстановк. Вмсто заботъ объ ежегодномъ писаніи сочиненія, какъ прежде, и приготовленія къ ежегоднымъ экзаменамъ, я долженъ былъ за два года сразу сдать свой магистерскій экзаменъ изъ двухъ предметовъ, финансоваго права и политической экономіи со статистикой вмсто того, чтобы разбрасываться по множеству наукъ, изъ которыхъ прежде готовился къ экзамену. Кстати я объясню здсь, какимъ образомъ и почему я избралъ финансы моимъ главнымъ и спеціальнымъ предметомъ занятій. Собственно, какъ я говорилъ раньше и, какъ это даже видно изъ воспоминаній моего дтства и отрочества, напечатанныхъ нкогда въ ‘Встник Воспитанія’, у меня очень рано развились вкусы экономиста. Я съ одинаковымъ почти жаромъ читалъ и интересовался сочиненіями по аграрному вопросу, по свободной торговл и по налогамъ, и по вопросу о рождаемости въ какомъ-нибудь город или стран. Скоре всего и ближе было бы мн избрать своимъ главнымъ предметомъ политическую экономію и статистику, а не одинъ лишь отдлъ первой науки, который у насъ помщенъ въ университетской программ особо, подъ отдльнымъ наименованіемъ финансоваго права или науки о финансахъ. Когда Ф. Б. Мильгаузенъ второй разъ, по подач мной кандидатскаго разсужденія, повторилъ свое предложеніе, не желалъ ли бы я избрать себ профессуру и быть оставленнымъ при университет, то я прямо заявилъ ему, посл тхъ колебаній, которыя выше были описаны, что желаю и готовъ это сдлать, по предмету политической экономіи и статистик. На это получилъ отъ него отвтъ, что, къ сожалнію, такъ какъ онъ этихъ наукъ въ университет не представляетъ, а финансовое право, то и не можетъ меня предлагать по нимъ. ‘Ране сдланное предложеніе относится-де исключительно къ финансовому праву и финансовымъ наукамъ, но что мн нтъ никакого основанія по этому поводу колебаться или измнять свое ршеніе, ибо финансовая наука въ сущности представляетъ лишь одинъ отдлъ политической экономіи я, за исключеніемъ нмцевъ, у большинства образованныхъ народовъ входитъ непосредственно, какъ часть цлаго въ общую науку политической экономіи и народнаго хозяйства, наконецъ, если мой предметъ будетъ оффиціально ограниченъ финансовымъ правомъ, то второй по важноcти предметъ, изъ котораго потребуются также экзаменъ и обязательныя занятія, будетъ также политическая экономія и, Богъ всть, въ будущемъ, не придется ли мн, можетъ быть, даже ее читать по той или иной причин. Кром того не надо упускать изъ виду, что онъ-де, Мильгаузенъ, уже старъ, ему остается только 2 года до пенсіи, за которой непремнно по слабости здоровья ему придется уйти въ отставку. Напротивъ, Бабстъ, относительно человкъ молодой, пробудетъ еще въ университет долго и о преемникахъ для себя вовсе не думаетъ’. Такъ былъ ршенъ вопросъ о выбор предмета, и я сдлался оффиціальнымъ финансистомъ, питая всегда больше симпатіи къ занятіямъ и чтенію, въ широкомъ размр, по наук народнаго хозяйства я особенно ея прикладной части (Volkswirtschaftspolitik). Главныя вопросъ, который впрочемъ мн предстоялъ, это трудъ до изученію иностранныхъ языковъ, ибо, какъ мн было хорошо извстно, согласно установившемуся обычаю въ нашемъ университет, въ теченіе 2-хъ лтъ я обязанъ былъ приготовиться къ магистерскому экзамену, а затмъ, до успшной сдач его, университетъ начиналъ обыкновенно, если не было своихъ личныхъ средствъ, хлопотать передъ Министерствомъ о командированіи за границу, съ большимъ, относительно, содержаніемъ въ полторы тысячи рублец, также на два года — для приготовленія диссертаціи и полученія профессуры. Разумется, для этого путешествія я окончательной промоціи необходимо было знакомство съ иностранными языками, особенно съ нмецкимъ, такъ какъ мы вс здили до преимуществу, если не исключительно, учиться къ нмцамъ въ Германскіе университеты, представляя полугодично, а сначала даже по 3 или 4 мсяца, отчетъ о своихъ занятіяхъ, — крайне убійственная и обременительная формальность, не достигавшая никакой цли, кром отнятія дорогого времени. Еще въ Рязанской гимназіи, раньше всхъ другихъ иностранныхъ языковъ, тринадцати съ небольшимъ лтъ, я имлъ довольно странный поводъ я случаи испытать себя, въ нсколько мсяцевъ выучившись довольно бойко читать по-англійски, не зная еще ни одного иностраннаго языка, какъ это подробно объяснено въ моихъ дтскихъ и отроческихъ воспоминаніяхъ. Это произошло слдующимъ образомъ. На мое дтское воображеніе сильно повліялъ въ Шекспировскихъ пьесахъ зазжій американскій актеръ негръ Айра Ольриджъ, который игралъ главнйшія пьесы Шекспира во многихъ русскихъ городахъ, въ томъ числ, кром столицъ, также и въ город Рязани, гд я учился въ гимназіи. Посщая его въ Москв во время вакацій и очарованный донельзя его игрой, я сокрушался тмъ, что ничего, конечно, изъ его игры не понимаю, и зная хорошо черезъ знакомыхъ, что тотъ же Ольриджъ приглашенъ играть въ рязанскомъ городскомъ театр черезъ три или четыре мсяца, ршился за это сравнительно короткое время направить вс усилія и изучить англійскій языкъ, хотя бы настолько, чтобы понимать большую часть его рчи, съ помощью книги въ рукахъ. Упорнымъ трудомъ и настояніями и къ моему великому удовольствію достигъ этой дли и черезъ три мсяца, съ книжкой Шекспира въ миніатюрномъ изданіи, отъ слова до слова почти понималъ, что говорилъ Ольриджъ. Поэтому, естественно, и выборъ мой для чтенія помимо русской литературы преимущественно тяготлъ къ англійской, но какъ разъ, какъ всмъ извстно, наша наука ‘финансы’ предмущественно германскаго происхожденія, и нуженъ былъ нмецкій языкъ, боле трудный, чмъ англійскій и который я зналъ сравнительно слабо. По-французски я выучился въ гимназіи относительно недурно, обмниваясь съ товарищемъ, съ которымъ вмст уговорился брать уроки у нашего француза, а за это состоялъ его репетиторомъ по другимъ предметамъ, но по-нмецки я ничего не сдлалъ въ этомъ род и, поступивши въ университетъ, могъ читать разв самыя элементарныя нмецкія книжки, вотъ поэтому и было преимущественно направлено на этотъ языкъ мое вниманіе. Я постарался завести у себя главнйшіе учебники по финансовой наук и политической экономіи и старательно читалъ ихъ съ лексикономъ, измняя иногда чтеніе на романы, которые, по правд сказать, не исключая Шиллера и особенно Гёте, я читалъ не слишкомъ охотно, несмотря на все мое желаніе поскоре изучить языкъ. Вс нмецкіе классики мн представлялись слишкомъ тяжеловсными и отвлеченными сравнительно съ любимыми мной англійскими поэтами и романистами, начиная съ Шекспира и оканчивая моими любимйшими писателями, Диккенсомъ, Томасъ Муромъ и Бёрнсомъ, изъ послдняго я зналъ очень много наизусть. Хорошей практикой въ нмецкомъ язык для меня былъ довольно легковсный нмецкій экономистъ, Максъ Виртъ, котораго я перечиталъ нсколько разъ за хорошій языкъ, и извстный учебникъ Рау, который я штудировалъ, постоянно конспектируя, чтобы отдавать себ отчетъ въ каждомъ положеніи и въ каждой отдльной мысли. По-французски я читалъ отрывочно, что придется, но языкъ этотъ всегда какъ-то давался особенно легко. Латинскій языкъ, въ которомъ я оказывалъ значительные успхи въ гимназіи, къ сожалнію, постепенно забывался, но тмъ не мене на своихъ экзаменахъ при отвтахъ по средневковой исторіи, гд нердко встрчались латинскія сентенціи, мн приходилось поправлять ошибки студентовъ-классиковъ. Такимъ образомъ цль достигалась, и къ окончанію университетскаго курса я уже довольно свободно читалъ на нсколькихъ европейскихъ языкахъ, что и требовалось для занятій.
Какъ нарочно, во время моего оставленія при университет, можетъ быть, даже благодаря самому званію магистранта, шли предложенія тхъ или иныхъ очень выгодныхъ и хорошо оплачиваемыхъ уроковъ, хотя въ финансовомъ отношеніи они даже для меня не играли теперь большой роли при полученіи хорошей стипендіи, со важны были лишь потому, что расширяли кругъ моихъ знакомствъ и доставляли пищу для моей житейской опытности и развитія. Такимъ урокомъ, напримръ, были весьма продолжительныя и хорошо оплачиваемыя занятія съ сыномъ извстной въ Москв Минодоры Карловны Мухановой, имвшей обширную родню въ аристократическомъ мір, съ которой мн пришлось тогда сблизиться. Ея мужъ нкогда, если не ошибаюсь, былъ московскимъ оберъ-полицеймейстеромъ, а братъ губернаторомъ. Въ дом послдняго (гр. Сиверсъ), между прочимъ (противъ Англійскаго Клуба на Тверской), мн пришлось въ качеств учителя его племянника, временно почему-то у него проживавшаго, участвовать въ одномъ интересномъ по какому-то поводу завтрак, на который былъ приглашенъ знаменитый тогда артистъ Малаго театра Провъ Садовскій, который безподобно разсказывалъ свой извстный юмористическій разсказъ объ англичанин и русской ‘смкалк’, вызывавшій непрерывный хохотъ присутствовавшихъ и памятный мн до сихъ поръ. Урокъ этотъ былъ для меня очень труденъ, несмотря на вс его привлекательныя стороны, потому что ученикъ Я. Мухановъ, уже довольно великовозрастный, былъ малый не глупый, но очень лнивый и избалованный, и мн нужно было очень сдерживаться и бороться съ собой, чтобы избжать вспышекъ гнва и заставить себя уважать. Любящая мать была слишкомъ слаба, чтобы съ нимъ справиться, и откровенно мн заявляла, что Яшенька все-таки меня боле слушаетъ, потому что боится моей физической силы, очевидно, большей, чмъ его собственная!!..
Изъ другихъ родственниковъ г-жи Мухановой мн пришлось такъ же познакомиться съ вдовой ея умершаго сына, урожденной, если не ошибаюсь, княжной Голицыной, которая вышла второй разъ замужъ за извстнаго свтлйшаго князя Ливенъ, имя двухъ мальчиковъ отъ покойнаго Муханова, которыхъ мн пришлось нсколько мсяцевъ обучать. Въ ея лиц я въ первый разъ увидлъ красивую и дйствительно свтскую даму, весьма умную и занимательную, которая умла очень интересно бесдовать. Двое ея мальчиковъ, имена которыхъ я забылъ, но помню — въ семь были извстны подъ греческими именами, или точне прозвищами въ воспоминаніе о Константинопол, гд ея покойный мужъ служилъ въ посольств, — Микро и Макро. Одинъ изъ нихъ умеръ отъ какой-то дтской болзни, и это положило конецъ моему уроку. Другой же выросъ и сдлался, если не ошибаюсь, черниговскимъ предводителемъ дворянства, который недавно сравнительно надлалъ столько шуму, сначала своими столкновеніями съ Плеве, а затмъ дятельностью въ политической партіи кадетъ. Вмст съ ними принималъ участіе въ обученіи маленькій Ливенъ, сынъ второго супруга бывшей г-жи Мухановой, если не ошибаюсь, впослдствіи управлявшій крестьянскимъ и дворянскимъ земельными банками. Теперь вс они уже умерли и съ дтства мн не пришлось больше никого изъ нихъ видть. Этотъ же случай далъ мн возможность видть, хотя и мелькомъ, всю семью Ливенъ въ ихъ дом въ Москв, гд двое мальчиковъ изъ трехъ, по поводу какой-то эпидеміи, были отдлены и помщены у своего ддушки. Въ числ другихъ, я припоминаю, имлъ удовольствіе видть еще маленькую двицу, одну изъ княженъ Ливенъ, Екатерину Александровну, впослдствіи супругу моего несчастнаго товарища Николая Павловича Боголпова, такъ фатально и рано кончившаго свою жизнь отъ руки убійцы.
Въ начал 70-хъ годовъ немаловажнымъ факторомъ въ моей жизни можетъ считаться сближеніе съ Игнатіемъ Игнатіевичемъ Родзевичемъ, младшимъ братомъ уже вышеупомянутаго товарища и друга Николая Игнатіевича. Большой несчастливецъ въ своей жизни, Игнатій Игнатіевичъ былъ прирожденнымъ литераторомъ и видимо предназначенъ былъ рано сдлаться имъ, владя хорошо перомъ и даже стихомъ. Но вс попытки его въ этомъ отношеніи, встрчая китайскую стну цензурныхъ запрещеній и стсненій, терпли фіаско и кончились ничмъ. Ему пришлось относительно недавно скончаться, гд-то подъ Петербургомъ, по слухамъ въ значительной бдности и съ разбитымъ отъ неудачъ сердцемъ. Между тмъ, я мало зналъ въ жизни столь веселыхъ, жизнерадостныхъ людей въ ихъ молодости, какъ сравнительно былъ Игнатій Игнатіевичъ. Мы съ нимъ сошлись и сблизились въ начал 70-хъ годовъ, именно на литературномъ поприщ. Я сдлалъ попытку пописывать статейки въ газетахъ, у меня начинался по временамъ какъ бы зудъ въ рукахъ попробовать, попытать свои силы. Какъ разъ въ это время я встртился съ нимъ и настолько сблизился, что одно время, даже мы жили вмст на Тверской въ большомъ дом надъ кондитерской Альбера. Онъ меня, между прочимъ, притянулъ впервые къ постоянному участію въ ежедневной, такъ называемой ‘Всеобщей Газет’, издаваемой редакторомъ Иваномъ Николаевичемъ Кушнеревымъ, который не пріобрлъ ни особенной славы, ни денегъ газетной дятельностью и обратно имлъ значительный успхъ впослдствіи въ качеств одного изъ крупныхъ нашихъ типографщиковъ, основателя извстной книгопечатни, до сихъ поръ существующей въ Москв.
Для меня иметъ интересъ воспоминаніе о Кушнеревской газет потому именно, что я здсь познакомился впервые съ большимъ числомъ представителей литературной богемы, съ ихъ нравами и обычаями и образомъ жизни, которую пришлось бокъ о бокъ съ ними вести. Очень скоро по вступленіи въ редакцію этой газеты, гд самъ почтенный Иванъ Николаевичъ Кушнеревъ ничего не писалъ, а Игнатій Игнатіевичъ писалъ наоборотъ очень много по литературнымъ вопросамъ и фельетону, мн былъ предоставленъ экономическій отдлъ и статьи по разнымъ предметамъ, гд я преимущественно и спеціализировался. Смшно теперь вспомнить, на какихъ условіяхъ мы тогда работали въ газет, и какъ Иванъ Николаевичъ безцеремонно насъ прижималъ. Обоимъ, главнымъ одно время сотрудникамъ, Родзевичу и мн, онъ платилъ, несмотря на довольно значительное распространенія его газеты, по 20 рублей въ мсяцъ и сверхъ того, впрочемъ, отъ 1 1/2 до коп. за строчку съ обязательствомъ въ теченіе недли поставить, если память не измняетъ, по четыре большихъ статьи. Я помню, какъ моя фантазія очутилась первый разъ въ сильныхъ тискахъ выжать изъ себя тему для будущей статьи, и какъ я такую тему разыскивалъ везд, бросаясь съ газеты на газету и отъ одного лица къ другому. Это было тмъ трудне, что Иванъ Николаевичъ очень скупился и кром русскихъ газетъ, въ обмнъ, не выписывалось въ редакціи ни одной иностранной. Слдовательно, и кругъ: заимствованій и компиляціи у насъ былъ съ Игнатіемъ Игнатіевичемъ весьма урзанъ и ограниченъ. Я помню, съ какой жадностью мы бросались на разрозненные NoNo иностранныхъ газетъ, которые какъ-либо случайно къ намъ попадали въ руки отъ постороннихъ лицъ.
Газета Кушнерева издавалась съ перемннымъ счастьемъ, въ начал шла довольно бойко, но затмъ подписка и розничная продажа, которая давала хорошій доходъ, упали, можетъ быть отъ нашего неумлаго участія, а громовыя статьи по нкоторымъ вопросамъ, напримръ по университетскому, которыми отличался особенно Игнатій Игнатіевичъ, вызывали нсколько разъ административныя кары и предостереженія. Тогда Кушнеревъ, вмсто закрытой газеты, довольно быстро и ловко являлся на свтъ съ новой газетой и, помнится мн, раза два просилъ Игнатія Игнатіевича и меня, когда дла боле и боле запутывались, писать прямо на предостереженіе!!
‘Всеобщая Газета’ Кушнерева, и подъ другимъ названіемъ, которое она нсколько разъ мняла, несомннно относительно была газетой честной, т. е. непродажной. Никакой умышленной лжи отъ насъ, молодыхъ сотрудниковъ, не могло выйти. Изъ другихъ сотрудниковъ припоминаю такихъ, напримръ, какъ покойный статистикъ Василій Ивановичъ Орловъ, московскій городской статистикъ Бочаровъ, мой рязанскій товарищъ Кочергинъ и другіе. Если газеты Кушнерева не были впрочемъ прямо не честны, то въ нихъ много было школьничества и молодого дурачества. Такъ во время франкопрусской войны, какъ я во всей почти русской печати, за исключеніемъ, кажется ‘Московскихъ Вдомостей’, общія симпатіи газетъ вторили голосу публики и были на сторон. французовъ. Съ нмцами мы поступали довольно безцеремонно. Такъ припоминаю я, напримръ, слдующій случай: разъ отъ г-жи Мухановой и принесъ послдній No Journal de St.-Ptersbourg. Не помню кто, Игнатій Родзевичъ или другой сотрудникъ, съ любопытствомъ набросились на него, нельзя ли что-нибудь извлечь изъ извстія помимо наскучившихъ русскихъ газетъ. И вотъ, какъ разъ, отыскивается тамъ мелкимъ шрифтомъ напечатанное сенсаціонное извстіе, заимствованное изъ какой-то маленькой мстной французской газеты, что при занятій прусскими войсками такой-то французской крпости, и вступленіи въ нее войскъ, послдовалъ страшный взрывъ. ‘Прусскія потери исчисляются до ста тысячъ человкъ’… Мы сами сомнвались въ точности этого извстія, разумется, но одинъ изъ сотрудниковъ довольно резонно замтилъ: ‘что же намъ жалть пруссаковъ, въ особенности на бумаг’. На другой день Московскіе бульвары и улицы оглашались громкими криками: крпость такая-то занята пруссаками, сто тысячъ пруссаковъ взлетли на воздухъ!’ Газета раскупалась на расхватъ, и къ 12-й часамъ продано было все изданіе!
Наконецъ ‘Всеобщая Газета’, подъ тмъ или инымъ названіемъ, я не помню, была пріостановлена уже на довольно продолжительное время, и мы съ Родзевичемъ остались такимъ образомъ вновь безъ литературной работы, къ которой привыкли. Я не помню, какъ поступилъ въ данномъ случа Игнатій Игнатіевичъ, кажется, ухалъ въ Рязань, для меня же, до прекращенія моей магистрантской стипендіи, этотъ фактъ составлялъ еще полъ-бды. Я отнесся къ нему довольно легко, тмъ боле, что въ это время, черезъ посредство своего товарища Александра Сергевича Посникова (нын профессора и директора Политехническаго Института въ Петербург), я завелъ знакомство съ ‘Русскими Вдомостями’ съ лиц ихъ редактора Николая Семеновича Скворцова. Многіе сторожилы въ Москв, вроятно, еще помнятъ этого извстнаго общественнаго дятеля, несомннно обладавшаго значительными достоинствами и набившаго руку на газетномъ дл. Изъ маленькой незначительной газеты, какими были прежде, во времена Павлова, ‘Русскія Вдомости’, онъ сумлъ первый сдлать весьма распространенный органъ съ извстной физіономіей, несмотря на всю трудность, благодаря цензур, въ тогдашнемъ литературномъ дл, и для его изданія была уже въ нкоторомъ смысл проложена дорога для будущаго и навербованы привычные читатели. Но не отрицая этого достоинства почтеннаго редактора, нельзя не вспомнить также объ его извстныхъ всей Москв недостаткахъ, какъ разсянность и безалаберность, вслдствіе которыхъ серьезно участвовать, какъ я слышалъ въ свое время, въ его газет было дломъ весьма труднымъ. Онъ, какъ правило, напримръ, на письма никогда неотвчалъ, что я испыталъ на собственной своей шкур въ бытность впослдствіи за границей сотрудникомъ этой газеты. Николай Семеновичъ, несомннно, былъ человкъ честный, но что же толку въ этой добродтели, когда нельзя было, напримръ, вырвать изъ его кассы, часто впрочемъ, пустующей и помимо его вины, своего долга и иначе, какъ явившись къ нему по этому поводу нсколько разъ лично (я вернусь къ этому вопросу поздне еще разъ)!!?.
‘Русскія Вдомости’, въ то время, когда я ихъ узналъ, уже вращались въ рукахъ приличной публики и издавались довольно порядочно, хотя еще очень скудно, по недостатку часто денегъ въ касс. Къ постояннымъ сотрудникамъ принадлежалъ Александръ Петровичъ Лукинъ, которому впрочемъ редакторъ почему-то ходу не давалъ. Одно время, близкое участіе принималъ извстный экономистъ Митрофанъ Павловичъ Щепкинъ, довольно рано въ нихъ начали участвовать такіе сотрудники, какъ А. C. Посниковъ и Александръ Ивановичъ Чупровъ, хотя они пописывали лишь изрдка. Въ это время, именно привлеченъ также и я былъ ими къ сотрудничеству въ газет. Не набивши еще руку, не умя схватить живыхъ темъ изъ хода современной жизни, я боле впрочемъ ограничивался разными компиляціями и статейками по личному указанію самого редактора. Обыкновенно я обращался къ самому Николаю Семеновичу съ просьбой, не будетъ ли какой-нибудь работы, и получалъ отъ него одинъ изъ многочисленныхъ отчетовъ, присланныхъ въ редакцію для разбора. Такъ первое время я написалъ, напримръ, тамъ нсколько извлеченій изъ извстнаго Военно-Статистическаго Сборника (т. V) и разныхъ отчетовъ Святйшаго Снода и иныхъ правительственныхъ и особенно благотворительныхъ учрежденій. Собственно говоря лишь посл моего отбытія за границу я началъ присылать въ ‘Русскія Вдомости’ самостоятельныя статьи по моему личному выбору, между прочимъ довольно много статеекъ по рабочему вопросу и государственному вмшательству — изъ Германіи и очерковъ во модному поздне вопросу о спиритизм — изъ Лондона.
Къ этому же времени, къ началу 70-хъ годовъ, относится мое знакомство съ моимъ почтеннымъ товарищемъ Василіемъ Михайловичемъ Соболевскимъ, нын редакторомъ этихъ самыхъ ‘Русскихъ Вдомостей’, а тогда онъ еще въ нихъ участія не принималъ, хотя знакомъ со Скворцовымъ, кажется, уже былъ, вроятно, черезъ того же Посникова. Василій Михайловичъ былъ моимъ однокашникомъ по курсу и факультету, но знакомы мы съ нимъ въ стнахъ университета не были, а только познакомились въ это время, т. е. скоро по окончаніи курса и оставленіи моемъ для приготовленія къ магистерскому испытанію. Съ этому же, примрно, времени, или нсколько мсяцевъ поздне, относится и начало моего знакомства съ моимъ будущимъ тогда уважаемымъ другомъ я сотоварищемъ по профессур Александромъ Ивановичемъ Чупровымъ,
А. Н. Чупровъ такая крупная личность въ жизни русскаго образованнаго общества и спеціально Московскаго университета и моей личной, что, конечно, заслуживаетъ описанія и сообщенія всего, что я о немъ помню. Мы съ нимъ переписывались при томъ вплоть до его кончины (послднее письмо отъ него ко мн изъ Мюнхена пришло за недлю до его смерти), и мн придется нсколько разъ о немъ говорить, конечно, чтобы исчерпать все то, что я считаю заслуживающимъ вниманія въ этомъ замчательномъ человк. О немъ столько писали и говорили посл его внезапной кончины, что трудно, конечно, сказать что-либо новое дли неизвстное. По невол приходится повторять многое раньше сказанное, добавляя обратно съ некрологами, указаніями рядомъ съ его высокими достоинствами и на т маленькіе недостатки, которые и ему были не чужды, какъ всякому человку, хотя бы и самому совершенному.
Странно сознаться, но я долженъ при всей моей искренней, глубокой любви и уваженіи къ покойному, заявить, что первое мое впечатлніе при первой нашей встрч и знакомств съ Александромъ Ивановичемъ было, обратно съ большинствомъ о немъ мнній, далеко и не всецло въ его пользу. Прошло нсколько мсяцевъ или даже лтъ, прежде чмъ онъ завоевалъ прочно мою симпатію и затмъ, завладвая ею все боле и боле, сдлался мн близкимъ и дорогимъ человкомъ, смерть котораго я оплакивалъ самымъ искреннимъ образомъ. Изложу вкратц эти противорчія моихъ впечатлній. Александръ Ивановичъ, своимъ огромнымъ умомъ и умніемъ схватить каждый вопросъ съ его надлежащей и боле выгодной стороны, поражалъ, вроятно, всхъ ршительно. Для оцнки этого качества достаточно было самой небольшой бесды съ нимъ. Въ то уже время, благодаря своей опытности и наблюдательности, онъ умлъ, какъ самъ, помню, не однажды мн сознавался, изъ каждаго своего собесдника обнаружить и извлечь его наиболе выгодныя стороны и свднія. Этимъ онъ сразу, такъ сказать, по русской поговорк, однимъ выстрломъ умлъ убивать двухъ зайцевъ и извлекалъ все наиболе интересное отъ лица, съ нимъ бесдующаго, въ то же время невольно этимъ привлекалъ. къ себ симпатіи говорившаго, который, поощряемый интересной встрчей, выкладывалъ обыкновенно боле или мене быстро все, что имлъ за душой, и съ большой симпатіей начиналъ уже въ свою очередь ухаживать за Александромъ Ивановичемъ.
При множеств встрчъ Александра Ивановича съ различными людьми на моихъ глазахъ въ теченіе нашего продолжительнаго (почти 40-лтняго) знакомства и дружественной близости, я всегда замчалъ у него какъ бы одну и ту же тактику: для каждой особы былъ у него и особый разговоръ, и въ результат онъ завоевывалъ, вполн чужое расположеніе. Приведу конкретный случаи нашего послдняго съ нимъ свиданія въ 1906 году и прогулки (по моему приглашенію) изъ Висбадена на извстный Нидервальдъ, гд находится знаменитая статуя ‘Германіи’ на берегу Рейна. Въ прекрасный лтній день мы дохали съ нимъ изъ Висбадена до вершины Нидервальда, пообдали хорошо въ извстномъ Jagdschlosshotel и оттуда пшкомъ старчески-неторопливо, останавливаясь на всхъ лучшихъ видахъ и пунктахъ надъ Рейномъ, дошли (версты 3) до знаменитой статуи ‘Германіи’, прослушали тамъ, подпвая извстный гимнъ ‘Die Wacht am Rhein’ и спустились внизъ въ Рюдесгеймъ по зубчатой дорог. При этой послдней пріятншней прогулк съ моимъ покойнымъ другомъ, я имлъ случаи сотый разъ наблюдать рельефно выдававшіяся особенности характера милаго Александра Ивановича. Во время обда, на терасс въ Jagdschlosshotel онъ такъ восторженно расхваливалъ знаменитый красный рейнвейнъ этой мстности Дсмансгейзеръ’, что хозяинъ гостинницы, оказавшійся однимъ изъ крупныхъ владльцевъ виноградниковъ въ Асмансгаузен, не могъ удержаться, чтобы не подойти къ нашему столу и почтительно представиться профессору Чупрову изъ благодарности за лестное мнніе, которое онъ понялъ безъ языка, по однимъ его жестамъ съ рюмкой въ рукахъ. Александръ Ивановичъ Чупровъ видимо обрадовался случаю побесдовать по этому вопросу и немедленно перевелъ свой разговоръ на нмецкій языкъ, расхвалилъ до небесъ вино, почему вынудилъ взять для пробы еще нсколько бутылокъ краснаго рейнвейна и началъ подробно выпытывать и разспрашивать хозяина, какъ онъ въ своемъ огромномъ, какъ оказалось скоро, виноградномъ хозяйств, оборачивается, какъ поддерживаетъ культуру этихъ прекрасныхъ Бургундскихъ лозъ, не вырождаются ли он, не приходится ли въ борьб съ филлоксерой совсмъ ихъ уничтожать, замняя чужими лозами, какъ онъ выдерживаетъ вино, какъ вообще великъ весь оборотъ рдкаго краснаго рейнвейна, и т. д., и т. д. Хозяинъ былъ совершенно очарованъ и все время непрестанно около насъ вертлся и занималъ Александра Ивановича сообщеніемъ свдній, общалъ ему выслать письменные и печатанные матеріалы по винодлію, спеціально Рейнгау и т. д., и долго провожалъ насъ по дорог отъ гостинницы къ стату ‘Германіи’ съ снабженіемъ разныхъ свдній и указаніи, поклонами и просьбами не оставить и еще разъ когда-нибудь оказать честь постить его погреба внизу въ Асменсгаузен, гд торжественно общался самымъ наилучшимъ образомъ познакомить Александра Ивановича со всмъ своимъ дломъ и сдлать также распоряженіе на случай своего отсутствія.
Слдующая наша остановка была въ башн, въ искусственной руин, недалеко отъ отеля, съ хорошимъ видомъ на Рюдесгеймъ и Рейнъ. И вотъ Александръ Ивановичъ немедленно, какъ пчела отыскиваетъ цвтокъ, находитъ себ интереснаго собесдника въ лиц сторожа этой башни, который оказался тоже владльцемъ маленькаго виноградника, какъ бы представляя собою другой полюсъ въ сравненіи съ хозяиномъ Jagdschlosshotel’я. И затмъ вновь сыплятся разспросы Александра Ивановича и охотная рчь расположеннаго уже къ нему нмца-крестьянина. Онъ подробно передалъ Александру Ивановичу свои радости и горе, сколько онъ получаетъ и въ чемъ опасность его занятія, какъ ихъ, мелкихъ виноградарей, притсняютъ при скупк вина такіе крупные господа, какъ хозяинъ Jagdschlosshotel’я, какъ ему приходилось бдствовать, когда постила его филлоксера, какъ онъ распредляетъ силы своей семьи единовременно на разработку виноградника и для пріема постителей башни, которая тоже доставляетъ ему небольшой доходъ, и т. д. и т. д. Оба до такой степени дружественно погрузились въ обмнъ своихъ мыслей и интересовъ, что стоило мн большихъ усилій, а нашимъ дамамъ — смха, сдвинуть наконецъ Александра Ивановича съ мста, оторвать отъ собесдника, чтобы идти дальше…
Скоро мы дошли до знаменитой статуи ‘Германіи’ съ ея очаровательнымъ Aussichtspimkt’омъ, полюбовались видомъ, пропли своими старческими фальшивыми голосами, по возможноcти въ унисонъ съ большой толпой нмцевъ-пвцовъ, рейнскій гимнъ, говорить Александру Ивановичу не пришлось ни съ кмъ, но вотъ, прошли мы нсколько шаговъ до станціи зубчатой дороги, гд пришлось нсколько минутъ дожидаться отхода позда, и Чупровъ уже поймалъ сторожа, обходившаго свой участокъ линіи и, провожая его, сталъ съ нимъ горячо объясняться, затмъ, подойдя къ дамамъ, онъ привлекъ вниманіе передачей сообщеній дорожнаго сторожа. Оказалось, что сторожъ получаетъ какое-то самое скудное вознагражденіе за много часовъ службы, требующей большой внимательности. На зиму движеніе этой горной линіи для туристовъ прекращается, а съ нимъ и заработокъ сторожа, а тмъ не мене онъ мечтаетъ съ удовольствіемъ, если бы на будущій годъ ему пришлось поступить на эту же самую дорогу. Александръ Ивановичъ усердно взвшиваетъ и обсуждаетъ, какимъ образомъ можетъ существовать такая аномалія, такой ничтожный заработокъ, едва-ли не ниже нашего русскаго, который постоянно осуждается, какъ ничтожный, что заставляетъ примиряться съ его размрами, и можетъ ли этотъ требующій большой осторожности трудъ, отъ котораго зависитъ жизнь. многихъ пассажировъ, оплачиваться такъ низко?.. Сторожъ нсколько разъ кивалъ Александру Ивановичу, а тотъ привтливо ему что-то крикнулъ, когда мы услись, наконецъ, въ открытые вагоны, и поздъ двинулся.
Вотъ реальный образчикъ отношенія Александра Ивановича Чупрова къ каждому лицу, съ которымъ онъ только встрчался. Онъ какъ-то умлъ сразу выбрать истинный штандпунктъ и завоевать вниманіе и симпатіи слушателя. Такимъ онъ былъ со студентами, такимъ со своими друзьями и товарищами, такимъ онъ былъ и съ лицами, совсмъ незнакомыми, при случайныхъ встрчахъ.
Эта черта характера Чупрова составляла его великую выгодную сторону въ отношеніи людей, а также и слабую, отыскивая въ обращеніи къ человку, что для него лично особенно важно и пріятно. Александръ Ивановичъ несомннно проглядывалъ отрицательныя стороны своихъ слушателей и относился съ своей гуманной, неотразимо привлекательной искренностью и любовностью иногда къ людямъ, не стоющимъ такого доврія и искренности, а это въ свою очередь вызывало у другихъ лицъ, бывшихъ свидтелями и наблюдателями и недостаточно его знавшихъ, естественное сомнніе: ‘да полно, искренній ли Чупровъ человкъ, думаетъ ли онъ, дйствительно, то, что говоритъ’?!
По этимъ именно причинамъ первое время знакомства съ Александромъ Ивановичемъ я не могъ его такъ цнить и любить, какъ впослдствіи, когда постепенно и вполн убдился и увровалъ въ каждое его слово и полное благородство его души. Меня невольно смущали въ то время одинаковые почти восторженные отзывы о немъ отъ лицъ самаго разнаго нравственнаго калибра и сложенія. Александра Ивановича хвалилъ и восторгался имъ Николай Семеновичъ Скворцовъ, человкъ несомннно порядочный, но довольно легкомысленный, Александра Ивановича хвалилъ восторженно милый, добрый, но недалекій А. П. Лукинъ, Александра Ивановича одинаково хвалилъ практически-неглупый, но очень въ нравственномъ отношеніи неопрятный и подозрительный Иванъ Николаевичъ Кушнеревъ, его восхвалялъ мн также умный и благородный Василій Юрьевичъ Скалонъ, его наконецъ хвалилъ, постоянно о немъ разспрашивая и видимо къ нему расположенный, Вячеславъ Константиновичъ Плеве, въ дни своего величія!… Спрашивается, какъ могутъ столь различныя и разнохарактерныя лица пть такъ согласно вмст одинъ и тотъ же гимнъ похвалы? Это невольно возбуждало нкоторое сомнніе, и потребовалось нсколько лтъ близкой, бокъ о бокъ жизни совмстной работы, напримръ для меня, чтобы убдиться въ истин и правд этого общаго наблюденія и такого отношенія къ незабвенному Александру Ивановичу, — онъ умлъ побждать сердца всхъ людей!!…
Кром ‘Русскихъ Вдомостей’ въ начал 70-хъ годовъ началось мое участіе и въ другомъ орган журналистики, къ сожалнію, скоро окончившееся съ моимъ отъздомъ за границу. Я разумю прекрасный народный журналъ того времени ‘Грамотей’, Николая Ивановича Алябьева, который смогъ, при всхъ въ то время трудныхъ условіяхъ цензурнаго существованія журналовъ, издавать порядочное чтеніе для народа, давая въ журнал интересное и поучительное чтеніе и для большой публики. Въ этомъ журнал я познакомился со своимъ бывшимъ, какъ оказалось, по году поступленія въ университетъ, товарищемъ, вышеупомянутымъ В. Ю. Скалономъ, съ которымъ продолжалъ добрыя отношенія до самой его рановременной кончины. До какой степени были тогда трудны условія для печати, можетъ представлять примръ именно одна изъ первыхъ работъ Василія Юрьевича для ‘Грамотея’. По порученію Алябьева онъ составилъ хорошую и вполн невинную компилятивную статью объ артеляхъ, но, увы, несмотря на вс старанія почтеннаго редактора, статья эта никогда не появилась на свтъ и была по распоряженію начальства сожжена какъ вредная, хотя я бы затруднился въ настоящее время указать подобную ей по полной своей невинности въ литератур по этому предмету!’?..
Какъ разъ въ описываемое время мн пришлось, уже собственно не имя никакой надобности въ заработк, воспользоваться однако чьей-то вской рекомендаціей и занять мсто учителя съ отличнымъ вознагражденіемъ у брата моего товарища по университету, графа Камаровскаго. Этотъ урокъ, продолжавшійся что-то около года, памятенъ мн тмъ, что онъ доставилъ возможность близко сойтись съ почтенной зажиточной и образованной семьей Камаровскихъ поближе сдружиться и оцнить моего добрйшаго коллегу по университету Леонида Алексевича Камаровскаго. Это было первое семейство изъ знакомыхъ мн, которое бывало нердко за границей и своими разсказами о тамошней жизни и обычаяхъ поддерживало и косвенно развивало во мн страстное желаніе поскорй попасть за границу родины и посмотрть иныхъ людей, иные порядки, иную природу: Dahin, dahin, wo die Citronen bltihen, что вскор, какъ мы увидимъ, и удалось.
Какъ разъ въ это время имлъ мсто извстный Нечаевскій политическій процессъ объ убійств студента Иванова въ грот Петровской Академія и тайной организаціи. Этотъ самый крупный политическій процессъ того времени на моей памяти замчателенъ былъ для меня еще тмъ, что въ него попало много моихъ знакомыхъ, о занятіи которыхъ политикой я не малйше не подозрвалъ, между прочимъ большинство служащихъ въ библіотек Черкесова, начиная съ Успенскаго, Волховскаго и Прыжова. Мн оставалось только благословлять судьбу, что я сравнительно задолго уже прекратилъ съ этой компаніей знакомство, и кое-что непонятное прежде изъ ихъ разговоровъ и дйствій явилось для меня уже теперь въ другомъ освщеніи, напримръ, видимое желаніе привлечь мои симпатіи къ ихъ кружку, что совершенно не удалось. За то, къ сожалнію, имъ удалось испортить судьбу все-таки многихъ изъ лицъ зеленой молодежи, совершенно случайно попавшихъ въ ихъ компанію. Помимо политической подкладки дло это было весьма гнусное само по себ: убійство молодого человка Иванова самымъ измнническимъ образомъ вслдствіе опасенія за его врность тайному обществу. Я бы никогда не могъ счесть пригоднымъ для такого дла добраго Успенскаго и полагаю, что его воля въ этомъ случа была совершенно атрофирована и поглощена политическимъ фанатизмомъ. Въ нашемъ обществ еще не привыкли тогда къ политическимъ дламъ, и господствовало убжденіе, что чистыя дла надо длать чистыми средствами, а потому это убійство вызвало всеобщее отвращеніе и негодованіе противъ смшенія съ политикой обычной преступности, съ чему, обратно съ ныншнимъ, тогдашнее общество еще не привыкло.
Между тмъ два года оставленія моего при университет со стипендіей приближались къ окончанію. Осенью 1871 года я обязанъ былъ по обычаю держать экзаменъ на магистра. Первымъ предстояло испытаніе по финансовому праву, главному предмету, а вторымъ — по политической экономіи и статистик. Въ виду того, что все время я усердно занимался, прочелъ, длая конспекты, самые главнйшіе, напримръ, учебники по финансамъ, и тоже самое продлывая по Рошеру, Рау и Джону Стюарту Миллю для политической экономіи, я нашелъ, что зналъ уже общія начала науки достаточно и былъ въ себ увренъ, такъ что прежней иногда трусливости и нервности передъ экзаменомъ, какъ во времена студенчества, у меня теперь совсмъ не было. Я явился на первый экзаменъ изъ финансовъ, который по обычаю происходилъ въ общемъ засданіи юридическаго факультета, совершенно спокойный. Мн предложено было три вопроса, которые я, къ сожалнію, теперь забылъ. Помню только, что сюда входило положеніе бюджета главнйшихъ государствъ Европы, при чемъ я видимо импонировалъ и поразилъ, какъ они это откровенно заявили, членовъ факультета своей обширной памятью на цифры. Я приводилъ цлыя колонны сравнительныхъ цифръ по разнымъ источникамъ дохода и расхода въ разныхъ государствахъ и въ случаяхъ сомннія давалъ нужныя объясненія. Ту же самую игру въ цифры, которая мн давалась легко, благодаря тогда хорошей памяти, мн пришлось до нкоторой степени повторить на экзамен у Бабста по политической экономіи, по поводу, кажется, данныхъ о сравнительномъ населеніи по разнымъ державамъ. Въ обоихъ случаяхъ экзамены мои были признаны вполн удовлетворительными, и я дождался наконецъ давно желаннаго вопроса, который формально въ этомъ случа всегда повторяется: ‘Не желаю ли я для дальнйшаго усовершенствованія въ наукахъ и писанія диссертаціи отправиться за границу въ тамошніе университеты и библіотеки?’ Само собою разумется, что я немедленно самымъ радостнымъ и, помню даже, отъ волненія дрожащимъ голосомъ заявилъ факультету, что именно этого я и желаю и возможно скоре, и получилъ тотчасъ отъ факультета общаніе, въ виду отсутствія своихъ спеціальныхъ средствъ. хлопотать немедленно объ этомъ передъ Министромъ. Но, увы, я убдился скоро, что въ этомъ случа, какъ и во многихъ другихъ, не надо забывать мудрой русской поговорки: ‘на всякое хотніе есть терпніе’!
Черезъ два или три мсяца посл послдняго экзамена, секретарь факультета Соколовъ, съ которымъ я началъ часто видться по поводу печатанія своего кандидатскаго ‘разсужденія о незаконнорожденныхъ’, сообщилъ мн съ огорченіемъ неудовлетворительный отвтъ Министра Народнаго Просвщенія, что по неимнію и расходованію-де всхъ средствъ по смт текущаго года ни одинъ кандидатъ изъ оставленныхъ университетомъ, по финансамъ (Янжулъ) и политической экономіи (Чупровъ) командированы въ будущемъ году за границу быть не могутъ. Излишне при этомъ описывать всю степень моего огорченія, достаточно напомнить, что отрицательный отвтъ Министерства былъ невыгоденъ для меня и даже опасенъ вдвойн. Во-первыхъ, онъ задерживалъ мою дальнйшую, такъ сказать, промоцію въ профессорскомъ званіи и писаніи диссертаціи, необходимой для полученія ученой степени, и во-вторыхъ, съ прекращеніемъ содержанія, которое было во время оставленія назначено мн лишь на 2 года, я остался неопредленное время безъ всякаго содержанія… Когда я толковалъ по этому вопросу съ профессорами и съ лицами изъ университетской канцеляріи, то мн для утшенія сообщали, что мой случай не первый, и что на будущій годъ могутъ опять отказать, что вообще при тогдашнихъ порядкахъ никто не слдилъ за тмъ, чтобы профессорскіе кандидаты были непремнно обезпечены въ содержаніи, и всегда они могутъ разсчитывать на сюрпризъ подобно моему, т. е. выдержать экзаменъ, въ срокъ исполнить свою обязанность и остаться безъ всякихъ средствъ къ дальнйшему существованію, почему мн назвали тогда, помнится, цлый рядъ очень почтенныхъ именъ изъ членовъ суда и адвокатовъ, которые подлались вполн удачными магистрантами, оставленными при университет, и лишились затмъ содержанія! Измна въ нкоторомъ род наук и университету была для нихъ необходимымъ средствомъ спастись отъ голодной смерти. Мн тоже въ это время общали протекцію для поступленія въ какой-то банкъ. Чупровъ, къ счастью для университета, лишь временно занялъ мсто секретаря отдленія мануфактурнаго совта…
Между тмъ, какъ я узналъ впослдствіи, отказъ мн и Чупрову къ командировк проистекалъ изъ чисто формальнаго, лишеннаго смысла основанія. Когда именно я пріхалъ черезъ годъ въ Петербургъ для полученія денегъ на командировку посл того, когда она состоялась, то одинъ изъ чиновъ, завдующихъ этимъ дломъ (г-нъ Икорниковъ), крайне любезный съ молодыми людьми, объяснилъ мн запросто, что Министерство въ то время назначало командировки за границу для усовершенствованія молодыхъ людей, будущихъ профессоровъ, вовсе не по соображеніямъ необходимости и нуждамъ отдльныхъ университетовъ, но по общему числу каждой спеціальности для всхъ русскихъ университетовъвмст взятыхъ. На мое несчастье, какъ разъ по такому странному подсчету, оказалось, что экономистовъ и финансистовъ въ Россіи было достаточно, хотя Московскій университетъ, въ виду престарлости профессоровъ, и нуждался въ таковыхъ вскор, и вотъ деньги, которыя должны были быть отпущены на содержаніе экономистовъ, пошли на усиленіе цивилистовъ, а мы съ Чупровымъ должны были съ голоду едва не перемнить свою спеціальность и назначеніе!!
И вотъ, съ прекращеніемъ стипендіи и отказомъ въ командировк, начинается новая и, къ счастью, послдняя моя голодовка. Въ погон за наукой и профессурой, какъ-то случайно, вс уроки отошли, можетъ быть, потому, что въ предшествующее время, въ виду экзаменовъ, я отъ нихъ отказывался, чтобы сосредоточиться на приготовленіи. Нсколько мсяцевъ вс мои поиски за оплачиваемымъ дломъ и занятіемъ были тщетны. Съ газетами, этимъ новымъ занятіемъ, тоже почему-то не ладилось и пришлось около полъ-года, вспоминая старину, заниматься лишь по-прежнему обученіемъ ‘закладному праву’, т. е. спускать закладчику все то, что было пріобртено въ эпоху прежняго благополучія, и доводить свой туалетъ и прихоти до возможнаго минимума. Помню какъ разъ въ это тяжелое время, мои новый знакомецъ, милый А. И. Чупровъ, нанесшій мн визитъ, вроятно чутьемъ догадался о моемъ невзрачномъ тогда положеніи я потащилъ къ себ ‘сть пироги съ морковью’. По всей вроятности, я очень поразилъ тогда его почтенную супругу Ольгу Егоровну, меня усердно угощавшую, своимъ огромнымъ аппетитомъ!!.
Неожиданно тогда меня выручилъ добрйшій профессоръ Иванъ Дмитріевичъ Бляевъ. Онъ слышалъ, вроятно, отъ товарищей о моемъ безденежномъ положеній, или я ему сказалъ, какъ бы то ни было, самъ лично сдлалъ мн предложеніе, не хочу ли я съ нимъ отправиться къ извстному редактору новаго журнала ‘Бесда’.
Сергю Андреевичу Юрьеау, который его давно зазывалъ къ себ въ одну изъ его пятницъ, — извстные всей Москв журфиксы Юрьева, можетъ быть, тамъ найдется для меня какое-нибудь дло, добавлялъ Иванъ Дмитріевичъ. Само собою разумется, что я съ радостью ухватился за это предложеніе, во всхъ отношеніяхъ для меня выгодное и интересное, которое мн доставляло, кстати, большое знакомство въ тогдашнемъ московскомъ литературномъ кружк. Въ ближайшую пятницу я явился къ Ивану Дмитріевичу. Мы услись съ нимъ на ‘Ваньку’ и съ одного конца Москвы — Новинскаго бульвара, потащились медленно на другой конецъ, на Мщанскую, близъ Сухаревой. Поэтому, вроятно, мы хали довольно долго и опоздали, гостепріимные хоромы почтеннаго Сергя Андреевича были уже наполнены народомъ при нашемъ прибытіи, и мн сразу пришлось познакомиться съ десятками мн неизвстныхъ, но боле или мене интересныхъ лицъ. Хозяинъ съ лобызаніями принялъ профессора Бляева, съ радушной улыбкой протянулъ мн руку и далъ сейчасъ же общаніе, что постарается непремнно найти подходящее дло для молодого человка. Такимъ образомъ судьба моя, по крайней мр на словахъ, была обезпечена, и я началъ каждую пятницу аккуратно посщать интереснйшіе для меня вечера Юрьева.
С. А. Юрьевъ — лицо столъ извстное въ нашей литератур и спеціально въ Московской жизни, кончая еще существующимъ изданіемъ ‘Русской Мысли’, что едва-ли предстоитъ надобность его много описывать. Истинный человкъ 40-хъ годовъ, съ довольно широкимъ, хотя несвязнымъ образованіемъ и съ гуманной душой, Сергй Андреевичъ былъ боле или мене знакомъ, а иногда даже и близокъ со многими изъ лучшихъ людей — своихъ современниковъ и пользовался всеобщимъ уваженіемъ и симпатіей. Великій защитникъ мира и гармоніи въ народ, или какъ онъ выражался, ‘хорового начала’, дятельности общими объединенными силами, Сергй Андреевичъ даже у своихъ противниковъ вызывалъ симпатію, хотя бы и съ видомъ снисходительной улыбки, но любопытно было послушать и посмотрть, какъ онъ любовно бесдовалъ и таялъ съ натурами однородными съ нимъ, врод Александра Ивановича Чупрова!!.. Вс свидтели ихъ, напримръ, встрчъ вспоминаютъ о нихъ одинаково растроганные, хотя всегда и подсмиваются надъ ихъ чрезвычайной у обоихъ разсянностью и отршеніемъ отъ окружающихъ интересовъ. Этой послдней чертой, какъ извстно, разсянностью, славился Сергй Андреевичъ въ Москв, какъ никто, и давилъ обильную пищу всмъ сатирическимъ листкамъ многочисленными анекдотами о своемъ недостатк, какъ, напримръ, онъ искалъ въ своемъ письменномъ стол присланную статью рукопись, имъ же давно уже напечатанную, какъ онъ въ гостяхъ у Писемскаго въ кабинет, вмсто своей мохнатой безобразной шапки, схватилъ мирно лежавшую на диван кошку и хотлъ надть ее на голову, и т. д., и т. д. Онъ былъ очень близокъ и товарищъ по университету Алекся еофилактовича Писемскаго, преслдовавшаго всегда его за разсянность, а также съ А. H. Островскимъ, Александромъ Ив. Кошелевымъ и множествомъ разнообразныхъ лицъ изъ ученой и. пишущей братіи.
Когда Бляевъ познакомилъ меня съ Сергемъ Андреевичемъ, тотъ состоялъ редакторомъ ежемсячнаго журнала ‘Бесда’, незадолго основаннаго на средства бывшаго откупщика, а поздне министра Царства Польскаго, извстнаго Александра Ивановича Кошелева. Журналъ былъ либеральный, отчасти съ славянофильскимъ оттнкомъ. Въ числ сотрудниковъ состоялъ Л. Н. Толстой, Алексй еофилактовичъ Писемскій, Воропоновъ, Чаевъ, Веселовскій, одинъ изъ Майковыхъ и многіе другіе. Первоначально ‘Бесда’ шла довольно гладко и пользовалась значительнымъ успхомъ, но столкновенія съ цензурой съ одной стороны и несогласованностію мнній лицъ, составлявшихъ редакціонное бюро между собой, приводили къ частымъ препирательствамъ и подготовляли будущій крахъ журнала.
У Юрьева началось у меня знакомство, во-первыхъ съ Кошелевымъ, который немедленно пригласилъ меня на свои вторники, гд чинно собирались разные литературныя силы того времени, и познакомилъ также съ Писемскимъ, чему, впрочемъ, впослдствіи былъ другой поводъ въ лиц его второго сына юриста, нсколькими годами моложе меня. Тамъ же я познакомился съ Алексемъ Николаевичемъ Веселовскимъ, будущимъ моимъ хорошимъ пріятелемъ, А. А. Майковымъ, С. И. Миропольскимъ, съ Николаемъ Владиміровичемъ Лысцевымъ и наконецъ съ столь извстнымъ нын въ Петербург, какъ предсдатель Ученаго Комитета Министерства Народнаго Просвщенія, Николаемъ Яковлевичемъ Сонинымъ, тогда подобно мн молодымъ магистрантомъ, математикомъ, годомъ, кажется, кончившимъ раньше меня, и впослдствіи продолжительное время состоявшимъ профессоромъ Варшавскаго университета, изъ котораго очень желалъ уйти. Изъ всхъ этихъ лицъ особенно важно для меня было знакомство съ Писемскимъ, котораго я съ тхъ поръ началъ регулярно посщать я охотно съ нимъ бесдовалъ о разныхъ литературныхъ вопросахъ и его воспоминаніяхъ. У него же я нсколько разъ обдалъ съ А. H. Островскимъ, познакомился съ историкомъ Н. И. Костомаровымъ и извстной нашей дятельницей въ Лондон г-жей Новиковой, которая, узнавши, что я навщаю часто Лондонъ, усердно къ себ зазывала, хотя я, къ сожалнію, этимъ приглашеніемъ не воспользовался.
Какъ оказалось вскор, во время Герцоговинскаго возстанія и сербской воины съ Турціей, у насъ явился довольно неожиданно съ Писемскимъ пунктъ сближенія. Обратно съ С. А. Юрьевымъ и съ компаніей Кошелева, Алексй еофилактовичъ очень усердно говорилъ противъ всякаго русскаго вмшательства въ славянскія дла, доказывая, что таковое составляетъ грубую опасную ошибку и можетъ принести Россію, какъ это впослдствіи и подтвердилось, лишь къ невыгоднымъ для нея войн и большиимъ потерямъ. Я горячо всю свою жизнь стоялъ за такое же ‘laisser faire — laisser aller’ въ славянскихъ длахъ и очень обрадовался, найдя въ сравнительно старомъ представител литературы единомышленника. Но, какъ извстно, старыя ошибки не только очень часто имютъ свойство повторяться, но и приносятъ долго самые вредные плоды. Въ настоящее время на нашихъ глазахъ произошло присоединеніе Босніи и Герцоговины къ Австрійской Имперіи, т. е. одинъ изъ самыхъ для насъ постыдныхъ результатовъ ошибокъ нашего вмшательства въ чужія дла въ 70-хъ годахъ, и тмъ не мене въ прошломъ только году это не помшало забавному славянскому създу въ Праг съ братаніями и фантастическими, крайне опасными для насъ, ни на чемъ не обоснованными завреніями фиктивной славянской взаимности и несуществующей любви, которая ссоритъ насъ съ сосдями и вредитъ многимъ нашимъ существеннымъ интересамъ!!. Изъ-за славянъ до сихъ поръ мы ничего, кром крупныхъ расходовъ деньгами и кровью, не имли, никакой же выгоды или пользы ршительно не получили!!. А. . Писемскій въ то время, утверждаю я, былъ со мной солидаренъ, и это очень тшило молодого человка.
Помимо моихъ знакомствъ, я получилъ также въ ‘Бесд’ работу и интересное знакомство съ самимъ С. А. Юрьевымъ, отъ котораго я узналъ и услышалъ весьма многое. Особенно памятны его собесдованія о Шекспир, всегда близкомъ моему сердцу, и о игр въ Шекспировскихъ пьесахъ особенно знаменитаго нкогда артиста Московскаго театра Мочалова. Здсь С. А. былъ незамнимымъ безцннымъ разсказчикомъ, трогалъ своими воспоминаніями до слезъ и хотя никакой фальши или ломки онъ себ не позволялъ, но описаніе его игры Мочалова въ ‘Гамлет’ глубоко потрясало слушателей.
Кром ‘Бесды’ у меня какъ разъ въ это время образовалось весьма тсное знакомство съ однимъ интереснымъ человкомъ, именно Николаемъ Михайловичемъ Богомоловымъ, литераторомъ, замчательно способнымъ и энциклопедически образованнымъ. Мы съ нимъ сошлись, вроятно, черезъ Лысцева, сотрудника ‘Бесды’ или черезъ извстнаго народника и разсказчика Нефедова, впослдствіи редактора ‘Русскаго Курьера’. Знакомство съ Николаемъ Михайловичемъ изъ всхъ моихъ сближеній того времени едва-ли не являлось наиболе удачнымъ (не говоря о Чупров, съ которымъ я сближался очень медленно). Н. М. былъ человкъ въ высшей степени интересный по своей наблюдательности и знанію жизни и всякихъ житейскихъ отношеній вмст съ хорошей научной подготовкой въ своей молодости. Происходя изъ богатой купеческой семьи, онъ отлично былъ подготовленъ въ смысл знанія языковъ и велъ довольно широкій образъ жизни, пока не постигла катастрофа его родителей.
Они внезапно обанкротились, и онъ явился уже скромнымъ студентомъ Харьковскаго университета, но и тутъ горячая вспыльчивая натура, а можетъ быть и раннія привычки помшали покойной жизни, за какой-то скандалъ противъ попечителя онъ былъ изгнанъ изъ университета, а затмъ, какъ бывшій стипендіатъ, назначенъ въ маленькій захолустный городокъ Тамбовской губернія узднымъ учителемъ. Нсколько лтъ пробывши въ этой должности, онъ возненавидлъ провинцію и свое занятіе и едва отъ него былъ освобожденъ, какъ отправился въ столицу и перемнилъ тамъ цлый рядъ профессій самыхъ разнообразныхъ, пока въ конц концовъ сосредоточился на одномъ, на журналистик.
Сдлавшись газетчикомъ, Богомоловъ скоро пріобрлъ въ этомъ званіи значительный успхъ и извстность. Онъ создалъ и долго велъ, напримръ, въ извстномъ ‘Голос’ спеціальный земскій отдлъ, для чего постоянно читалъ массу провиціальныхъ газетъ и поражалъ знаніемъ всякихъ безобразій, происходящихъ по широкому лицу Россіи. Въ общемъ онъ перемнилъ много редакцій и много газетъ, уже въ короткое время нсколькихъ немногихъ лтъ знакомства со мной, и умеръ относительно рано, оставивши по себ всеобщее сожалніе и хорошую память. Во время такъ называемой Политехнической выставки въ Москв въ 1872 году H. М. Богомоловъ состоялъ въ созданной по его иниціатив первой народной читальн на Лубянской площади около перваго народнаго театра покойнаго едотова. Разумется, теперь иниціатива и обязанности такого рода въ народной читальн не представляютъ ровно ничего особеннаго, но тогда, въ то мрачное вообще время, которое Россія переживала, всеобщей боязни въ правительственныхъ кругахъ народнаго образованія, дятельность Н. М. по народной читальн, стремленіе ее создать, улучшить, если возможно, превратить въ постоянную,— несомннно подтвердятъ вс знавшіе его, — являлось до нкоторой степени подвигомъ.
Участіе мое въ ‘Бесд’ Юрьева продолжалось всего только нсколько мсяцевъ, преимущественно весной 1872 года, такъ какъ я скоро нашелъ подходящій заработокъ и не могъ много посвящать времени и писанію статей. Главный мой трудъ въ ‘Бесд’ имлъ до нкоторой степени образовательное значеніе для меня самого, приводя нсколько въ порядокъ изложеніе и содержаніе очень солидной вышедшей тогда книги, ‘Прусскіе финансы’ Заблоцскаго-Десятовскаго параллельно съ русскими финансами, при полномъ въ т времена молчаніи большей частью обо всхъ серьезныхъ финансовыхъ и экономическихъ вопросахъ въ Россіи, мои экскурсіи по этому поводу были не безъ значенія и обращали въ свое время вниманіе, хотя большинство не знаетъ до сихъ поръ автора ихъ. Вс мои статьи въ ‘Бесд’ подписывались вмсто псевдонима именемъ ‘Всеволодъ Юргановъ’, имя и фамилія мужа младшей сестры моей Маріи, въ это время только что вышедшей замужъ за лицо, съ которымъ я очень подружился и искренно полюбилъ. Это собственно и было моей наибольшей работой въ журнал, сверхъ того были помщены, помнится, нсколько статей по статистик и по разнымъ вопросамъ боле мелкимъ.
Но помимо развившихся литературныхъ связей и литературной работы, послдніе годы моего пребыванія въ Москв передъ командировкой за границу, у меня неожиданно явилось чисто педагогическое дло, очень полезное для моей будущей дятельности въ качеств университетскаго профессора. Однажды въ начал 70-хъ годовъ, зашелъ ко мн внезапно одинъ изъ моихъ пріятелей, студентъ естественнаго факультета Прокудинъ, хорошо знакомый съ проф. Архиповымъ, и передалъ мн отъ него приглашеніе постить его для бесды по одному длу. Именно, слыша обо мн съ разныхъ сторонъ, какъ объ юномъ начинающемъ экономист, недурно знакомомъ съ статистикой, Архиповъ хотлъ предложить мн отъ имени Московскаго Техническаго училища занять временно каедру по статистик. Каедра эта хотя и существовала, но въ штатъ не входила, а лишь по вольному найму и оплачивалась очень умренно, что-то 300 или 400 рублей, что могло быть достаточно лишь для молодого человка, врод меня.
Я немедленно явился на приглашеніе я, видимо, понравился Архипову и постилъ съ нимъ тотчасъ директора тогдашняго училища Де-ли-Воза, извстнаго ученаго техника. Оказалось, дла у меня тамъ предстояло собственно не много, лишь 2 часа въ недлю и при томъ на одинъ день, но надо было составить курсъ статистики, по возможности промышленной, и два раза, кажется не мене, въ годъ посвящать нсколько часовъ на репетиціи. Я принялъ предложенныя мн условія вознагражденія я вскор же открылъ свой курсъ въ послднемъ класс передъ маленькой сравнительно аудиторіей въ 10—15 человкъ, совершенно взрослыхъ юношей врод меня самого, если не старше.
Я оставался преподавателемъ, или, какъ для пышности называли, профессоромъ Техническаго училища вплоть до самой командировки во второй половин 1872 года, что-то около 2-хъ лтъ. Я считаю, что принятіе на себя этихъ занятій въ Императорскомъ Техническомъ училищ оказалось въ высшей степени плодотворнымъ и полезнымъ для моей будущей роли университетскаго профессора и даже до нкоторой степени предопредлило характеръ моей спеціализаціи. Во-первыхъ, я выучился нсколько говорить и держать себя передъ публикой, что было очень удобно въ виду малаго количества въ училищ слушателей, во-вторыхъ, я научился вдумчиво относиться къ слушателямъ, по ихъ лицамъ и изъ бесдъ съ ними въ антрактахъ и на репетиціяхъ, я скоро и быстро узнавалъ, что для нихъ полезно и интересно и что нтъ, и сообразно съ этимъ передлывалъ, добавлялъ или измнялъ свое изложеніе и направленіе курса. Въ виду спеціальной цли Техническаго училища выпускать дятелей промышленности, за необходимымъ лишь сокращеннымъ изложеніемъ популиціонистики, преимущественно обратилъ вниманіе на промышленность въ строгомъ смысл слова, сопровождая свое изложеніе изрдка картами и діаграммами. Въ цломъ, казалось мн, мой курсъ имлъ у молодежи нкоторый успхъ, вызывая ихъ интересъ къ бесдамъ и объясненіямъ.
Кром того чтеніе лекцій статистики заставило меня для скудной тогда библіотеки училища покупать довольно много книгъ и самому читать ихъ, а черезъ это расширялась моя собственная спеціальность и общая подготовка и знаніе. Я боле и боле заинтересовывался вопросами промышленности и торговли и въ этомъ смысл удержалъ соотвтствующіе вкусы въ области финансовъ и экономіи на цлую мою жизнь.
Наконецъ, занятія мои въ Техническомъ училищ принесли мн неожиданно извстную пользу въ моемъ будущемъ дл, о которомъ я не могъ предвидть тогда, а именно, когда впослдствіи я сдлался московскимъ фабричнымъ инспекторомъ, то мн пришлось нсколько разъ встрчать на разныхъ фабрикахъ своихъ бывшихъ учениковъ, которые добро ко мн относились и тмъ облегчали исполненіе моихъ инспекторскихъ обязанностей и расширяли знакомство съ фабричнымъ бытомъ.
Къ сожалнію, въ жизни часто оправдывается русская поговорка: ‘Не бывать бы счастью, да несчастье помогло’, и несчастье другого лица совершенно измняетъ нердко чужую судьбу! Какъ я упомянулъ раньше, мн было отказано Министерствомъ въ стипендіи, потому что Министерство нашло желательнымъ употребить эту сумму на командировку цивилиста магистранта Умова по гражданскому праву, какъ внезапно въ Московскомъ университет умеръ профессоръ этого предмета Никольскій, и по просьб факультета и важности этого предмета, отнюдь невозможнымъ оказалась какая-либо манкировка и пропуски, почему Умовъ, получившій стипендію, отказался отъ нея ради немедленнаго вступленія исправляющимъ должность профессора и замщенія каедры, такимъ образомъ сумма, необходимая для командировки молодого человка за границу, освободилась этимъ путемъ, и университетъ опять по вторилъ свою просьбу и указаніе, во-первыхъ, на меня, а во-вторыхъ, Чупрова на какую-то другую подобнымъ образомъ освободившуюся стипендію. И вотъ благодаря такой случайности наконецъ Министерство Просвщенія было поставлено въ необходимость исполнить ходатайство университета, и въ август 1872 г., мы оба, я и Чупровъ, однимъ указомъ, были командированы на два года за границу.
Я помню, я сладко спалъ утромъ, когда меня разбудилъ внезапно мои пріятель, студентъ Макаровъ, наканун поздно ночью гд-то видвшій въ ‘Петербургскихъ Вдомостяхъ’, случайно попавшихъ ему въ руки, объявленіе о моей командировк. Рано утромъ онъ усплъ найти номеръ этой газеты и съ радостнымъ извстіемъ въ рукахъ появился въ моей квартирк, въ Леонтьевскомъ переулк. Это былъ одинъ изъ самыхъ счастливыхъ дней моей жизни, такъ какъ моя мечта о заграничномъ путешествіи и университетахъ волновала меня чуть не цлую жизнь. Удостоврившись черезъ секретаря факультета о всхъ тхъ формальностяхъ, ‘Сциллахъ’ и ‘Харибдахъ’, которыя предстояло мн пройти, раньше, чмъ я получу заграничный паспортъ по случаю командировки и необходимыя деньги, я узналъ, что наилучшій способъ сократить хлопоты, ‘взять быка за рога’, отправиться прямо въ Петербургъ и явиться въ Министерство. Такъ я и сдлалъ, устроивши весьма легко свое несложное студенческое имущество и ликвидировавши свои обязанности въ Техническомъ училищ (уроковъ въ это время у меня уже не было), я повидался съ Чупровымъ и условились, что встртимся съ нимъ въ начал зимняго семестра, въ октябр, въ Лейпциг, гд раньше пріхавшій долженъ отыскивать другого. Я отправился затмъ въ Петербургъ.
Появленіе мое въ Министерств оказалось по такому случаю довольно обычнымъ. Завдующій этимъ дломъ, помнится мн, г. Икорниковъ, былъ добрйшимъ лицомъ, который съ большой охотой возился съ выполненіемъ всхъ формальностей, необходимыхъ для полученія третного жалованья впередъ (полторы тысячи въ годъ) и иностраннаго паспорта. Послднее мн дало возможность, ради быстроты дла, представиться и просить ускоренія процедуры у Трепова, тогдашняго градоначальника, которыя отнесся ко мн вполн прилично и обязательно. Первое происходило, кажется, въ Государственномъ Казначейств, гд я получалъ деньги, и гд нашлись какіе-то, будто бы, мои товарищи, московскіе студенты между служащими помогавшіе и ускорявшіе также процедуру полученія. Тутъ произошло смшное ‘qui pro quo’, вызванное разницей, очевидно, Петербургскихъ и Московскихъ нравовъ. На радостяхъ я пригласилъ бывшихъ товарищей въ ближайшій трактиръ выпить и закусить, предполагая до Московскому студенческому обычаю, что выпивка можетъ состоять только изъ водки или изъ пива. Вообразите же мое удивленіе и даже ужасъ, когда мои гости, вмсто невинныхъ студенческихъ напитковъ, стали преспокойно заказывать нсколько бутылокъ разнаго шампанскаго, котораго я никогда въ т времена еще не пробовалъ, по крайней мр, на собственныя деньги. Разумется, такое угощеніе сразу значительно сократило бы возможность моей командировки и полученныя маленькія деньжонки скоро растаяли бы. Мн пришлось первый разъ съ роду быть настойчивымъ и рзкимъ съ подобными нахалами и отказаться отъ такихъ Петербургскихъ товарищей на чужой карманъ, и случай этотъ долго меня волновалъ.
Окончивши въ нсколько дней вс своя хлопоты въ Петербург и обдумавши заране весь ходъ своего предстоящаго путешествія, я вернулся радостный и счастливый въ Москву. Согласно выданной мн, да и Чупрову, кажется, инструкціи отъ факультета для нашей заграничной командировки, мы оба обязаны были начать наши занятія съ главы исторической школы Рошера въ Лейпциг, затмъ на выборъ постить еще одинъ изъ указанныхъ Германскихъ университетовъ, съ боле извстными профессорами, напримръ, Книса въ Гейдельберг, Бемерта въ Цюрих и т. д., заняться писаніемъ диссертаціи въ библіотекахъ и изученіемъ соотвтствующихъ учрежденій въ Лондон и Париж. Въ общемъ программа была весьма широкая я предоставляла намъ большую свободу. Первымъ этапомъ нашего путешествія необходимо былъ Лейпцигъ. Послднее имло для меня особенное удобство, хотя я тогда я не могъ предвидть, какое огромное вліяніе и значеніе на всю мою жизнь будетъ имть это путешествіе. Какъ извстно, Лейпйигъ находится въ 2-хъ, 3-хъ часахъ разстоянія отъ столицы Саксоніи, Дрездена, гд у меня былъ мой знакомый по ‘Бесд’, упомянутый выше Лысцевъ, недавно туда ухавшій на урокъ. Онъ писалъ мн самыя соблазнительныя письма съ восхваленіемъ ‘Сверныхъ Аинъ’, какъ саксонцы называютъ иногда свою столицу, прелести ея окрестностей, богатыхъ собраній искусствъ, дешевизны жизни и разнородныхъ удобствъ.
Всего лишь за мсяцъ до моей собственной поздки, я случайно встртилъ на улиц одного моего знакомаго по Ржеву, помщика Клокачева, которому сдлалъ однажды маленькое одолженіе, напечатавъ въ защиту его противъ интригъ, поднятыхъ мстными ретроградами, небольшую корреспонденцію въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ по хорошо извстному мн случаю и лицамъ. Николай Павловичъ Клокачевъ, пріхавши въ Москву, счелъ долгомъ вжливости мн нанести визитъ въ моемъ скромномъ студенческомъ обиталищ, чтобы поблагодарить за эту помощь въ его дл, я пригласилъ въ то же время сдлать честь, отобдать у него въ гостиниц. Я исполнилъ его желаніе и явился въ московскую гостиницу, гд онъ остановился, гд мы должны были обдать, и гд нашелъ его вдвоемъ съ неизвстнымъ мн пожилымъ господиномъ, который былъ мн отрекомендованъ Клокачевымъ, какъ его хорошій пріятель, и землякъ, тверской помщикъ и адвокатъ Вельяшевъ. Мы вмст отобдали и провели очень пріятно нсколько часовъ, бесдуя, при чемъ г. Вельяшевъ оказался лицомъ много путешествовавшимъ, разсказывалъ мн за обдомъ много интереснаго о заграниц. Между прочимъ онъ сообщилъ, что его семья, ради боле удобнаго и хорошаго воспитанія дтей, проживаетъ постоянно въ Дрезден, и очень восхвалялъ этотъ городъ, какъ оказалось, ему хорошо извстный. Послдствія показали, сколь для меня важнымъ оказалось это случайное знакомство!
Вскор же посл моего возвращенія въ Москву, я былъ готовъ съ ней опять проститься и отправиться въ свое двухлтнее путешествіе за границу, но тутъ случилось маленькое обстоятельство, которое задержало мой окончательный отъздъ, или скоре выздъ изъ Россіи. Вмст съ моимъ братомъ Николаемъ (нын отставной генералъ-лейтенантъ) я отказался незадолго до свадьбы моей младшей сестры Маріи съ г. Юргановымъ отъ своей доли въ наслдств въ ея пользу, посл процесса, который велся много лтъ въ Малороссіи съ дядей и передъ этимъ закончился. Надо было вступить во владніе наслдствомъ, безъ чего нельзя было продать имнія, и вотъ по настоятельной просьб Юргановыхъ я ршился пожертвовать нсколькими недлями своего времени и похать первый разъ съ роду въ нашу ‘Дидовщину’, Черниговской губернія, въ село Янжуловку, Новозыбковскаго узда, по этому длу.
Я не буду описывать своихъ судебныхъ и дорожныхъ приключеній въ уголк Малороссіи, которыя не представляютъ ничего особеннаго и для насъ русскихъ неизвстнаго, врод мелкихъ взятокъ служащимъ, еврейскихъ корчемъ съ тараканами и клопами и ужасныхъ рытвинъ на дорогахъ, особенно въ Рославльскомъ узд, черезъ который пришлось мн прозжать продолжительное время. Прошло въ дйствительности не мене трехъ недль, пока я не продлалъ канцелярскихъ и иныхъ формальностей по вводу во владніе, по писанію довренностей и т. д., по распоряженію наличнымъ имуществомъ и вступилъ юридически во владніе своимъ наслдствомъ, чтобы передать вс права на хлопоты съ нимъ моему зятю В. И. Юрганову.
Дальше я тронулся прямо въ путь, въ столь желанную заграницу, хотя изъ Малороссіи собственно путъ былъ вовсе не прямымъ. По какой-то причин, мн теперь неясной, вроятно, но несоотвтствію поздовъ изъ Рославля, вмсто того, чтобы хать на Смоленскъ и по Варшавскои дорог черезъ Варшаву въ Дрезденъ, куда я намревался отправиться, я похалъ нсколько окружнымъ путемъ на Динабургъ и оттуда уже свернулъ на Варшавскую дорогу. Припоминаю, какъ уже въ Западномъ кра и Царств Польскомъ многое меня поражало, особенно въ архитектурномъ отношеніи, постройка домовъ и черепичатыя крыши. Съ перездомъ русской границы, въ Сосновицахъ, гд впослдствіи мн пришлось бывать много разъ и даже временно проживать, особенно широко открылось поле для моей наблюдательности и первыхъ попытокъ объясняться по-нмецки, чему оказывали помощь всесвтные граждане евреи, попутчики, одинаково бгло говорившіе на обоихъ языкахъ. Помню, вечеромъ, въ август, пріхалъ я въ Дрезденъ и остановился въ маленькой гостиниц, по указанію своего пріятеля Лысцева, съ которымъ предварительно списывался и затмъ, по привычк къ экономіи, немедленно отыскавши его, принялся пріискивать боле прочное и дешевое помщеніе въ вид меблированныхъ комнатъ, что вскор и нашелъ. Согласно данной мн университетской инструкціи, я долженъ былъ, какъ упомянуто выше, штудировать первоначально въ Леипцигскомъ университет, но съ августа по начало октября въ Германіи продолжаются феріи, т. е. университетскій вакатъ, и я, будучи свободенъ отъ университетскихъ занятій, хотлъ воспользоваться временемъ для наилучшаго усвоенія разговорнаго нмецкаго языка. Черезъ знакомство Лысуева, я скоро нашелъ себ учителя для нмецкихъ разговоровъ въ лиц одного познанскаго поляка студента Стычанскаго, который за какую-то очень скромную плату согласился приходить ко мн ежедневно для упражненія въ нмецкомъ разговор, часа на два или на три, и дло пошло довольно быстро.
Въ то же самое время я началъ знакомиться въ Дрезден, предполагая провести въ немъ до начала октября, съ тамошними россіянами, которыхъ въ то время жило въ Дрезден большое количество. Какъ я слышалъ отъ мстнаго русскаго священника о. Розанова, что въ то время постоянно проживало русскихъ семействъ и числилось его прихожанами боле 600, т. е. постоянное русское населеніе въ Дрезден простиралось до нсколькихъ тысячъ. Постоянной собственной русской церкви тогда еще не было, но была лишь наемная на одной изъ новыхъ улицъ города, но уже шли приготовленія къ постройк постоянной церкви, которая вскор и была начата и до сихъ поръ стоитъ въ Дрезден, считаясь по красот однимъ изъ украшеніи города. Въ высшей степени курьезно, что русское постоянное населеніе, столь значительное, какъ я говорилъ раньше, оставалось въ Дрезден, какъ и во многихъ другихъ иностранныхъ городахъ, лишь сравнительно короткое время, какіе-нибудь два года. Съ 1674 года, вслдъ за установленіемъ въ Россіи всеобщей воинской повинности для всхъ сословій, масса русскихъ, постояннаго населенія за границей, въ томъ числ и въ Дрезден, обратились вспять на родину, и русская рчь и русскія вывски и все русское сдлались въ Дрезден относительно рдкостью, и все число проживающихъ, вмсто многихъ сотъ, ограничилось лишь нсколькими десятками и то большей частью уже значительно онмечившихся русскихъ пли прямо нмцевъ, остальные, ради участи своихъ дтей, поспшили вернуться восвояси и опредлить ихъ въ русскія казенныя заведенія, вмсто иностранныхъ, не имвшихъ, какъ извстно, правъ на льготу по воинской повинности. Но въ это, именно, время, когда надобность въ особенной постоянной русской церкви прекратилась, и частные рессурсы для ея поддержанія изсякли, какъ разъ въ 1874 году и явилась постоянная русская церковь, благополучно стоящая до настоящаго времени, и подержаніе клира которой обходится немало русскому государственному казначейству!..
Между новыми моими знакомыми оказался одинъ юноша, сынъ Н. В, Вельяшева, ржевскаго адвоката, съ которымъ я обдалъ, какъ раньше говорилъ, однажды въ Москв съ Клокачевымъ. Черезъ нсколько дней молодой человкъ принесъ мн отъ отца, въ это время бывшаго въ Дрезден, приглашеніе постить его семейство, жившее постоянно, какъ упоминалось раньше, въ Дрезден, для воспитанія дтей, говоря, что онъ радъ будетъ случаю, скоро возвращаясь въ Россію, познакомить меня лично съ семьей до отъзда. Я немедленно откликнулся на любезное приглашеніе, явился къ г-ну Вельяшеву и такимъ образомъ познакомился съ его семействомъ, довольно многолюднымъ, которое мн чрезвычайно понравилось. Оно состояло изъ его жены, пожилой дамы и другой старушки, нкоей Пусторослевой, друга дома, постоянно у нихъ живущей, и четырехъ дтей: дочери, молодой двушки и трехъ мальчиковъ разнаго возраста. Приняли меня просто и радушно. Семья ихъ, съ хорошими, интеллигентными вкусами, дти съ порядочнымъ, видимо, образованіемъ, и дв добрйшія старушки, напомнили мн живо мою старую семейную жизнь, которой я къ сожалнію много лтъ своего студенчества и слдующее время былъ лишенъ, за смертью родителей. Особенно завоевала моя симпатіи старушка мать, Софія Константиновна, образецъ преданности и любви къ семейству. Цлый день усердно занятая своими дтьми, ихъ интересами, и затмъ, долженъ сознаться, мн какъ-то сразу приглянулась юная двица въ этой семь, Екатерина Николаевна, которой судьбой суждено было впослдствіи сдлаться моей женой. Маленькій лукавый божокъ, играющій по греческой миологіи самую важную роль въ сближеніи особъ двухъ половъ, ранилъ мое сердце совершенно для меня неожиданно и незамтно. Весьма скоро, черезъ нсколько недль я началъ уже себя чувствовать не по себ, долго не видя и не бесдуя съ кмъ-либо изъ семьи Вельяшевыхъ, и во всхъ этихъ бесдахъ и свиданіяхъ, какъ-то противъ воли, главную роль стала играть маленькая фигурка этой двицы.
Черезъ два мсяца, однако, согласно своей инструкціи, я распрощался со своими Дрезденскими знакомыми съ общаніемъ навщать ихъ почаще изъ Лейпцига, лежащаго всего въ 3 часахъ разстоянія, и отправился въ этотъ университетскій городъ, гд долженъ былъ впервые предстать передъ очами представителей германской науки. Очень скоро ко мн присоединились, сначала Макаровъ, русскій магистрантъ Московскаго университета. Молодой человкъ, моложе меня, затмъ пріхалъ уже, къ большому моему удовольствію, А. И. Чупровъ засталъ насъ съ Макаровымъ еще въ гостиниц, и мы совмстно пустились въ поиски помщенія. Мы скоро нашли себ дв чистенькія и комфортабельныя комнатки, и вмст съ Макаровымъ у одного отставного учителя (Lehrer emeritus), Карла Лёшра (Loscher), котораго мы скоро переименовали по-русски м онъ отлично откликался на ‘Карла Михайловича’, съ почтенной супругой, очень хорошей хозяйкой, иногда насъ кормившей, потому что постоянно мы предпочитали обдать въ ресторан, а Чупровъ съ женой, очень почтенной дамой, нсколько строго относившейся къ намъ, сравнительно молодымъ людямъ, ко мн и Макарову, Ольгой Егоровной, скоро переименованной нами просто въ Frau Professer, нашли помщеніе у одного музыканта, или какъ его заочно, нсколько презрительно, называлъ Лешеръ ‘музикусъ’, какого-то мелкаго музыканта изъ театральнаго оркестра. Моя квартира съ Макаровымъ представляла нкоторыя преимущества, была обширне, и хозяинъ добродушне и образованне. Почтенный старикъ, которому не было никакого дла, и который, для перваго начала, заполучивши добродушныхъ русскихъ юношей къ себ въ домъ, высказалъ желаніе подучиться по-русски, что по его мннію представлялось ему легкимъ, въ виду будто бы его знакомства съ греческимъ языкомъ въ школ, и за это началъ изощрять насъ въ нмецкихъ разговорахъ! Чупровъ очень скоро также подружился съ нашимъ хозяиномъ, и мы проводили очень пріятно время сообща за бесдой и знакомились съ городомъ и со всмъ интереснымъ. ‘Музикусъ’ же обратно съ Карломъ Михайловичемъ постоянно отсутствовалъ, его никто почти не видалъ.
Вмст также съ А. И, а можетъ быть онъ и раньше меня, мы запаслись университетскими программами и ршили сообща записаться для перваго начала на текущій семестръ на небольшое число курсовъ. Я записался вмст съ Чупровымъ именно къ Рошеру на теорію политической экономіи и ученіе о финансахъ и Кнаппу, private, рабочій вопросъ. Чупровъ записался еще на какой то другой курсъ въ области экономической политики. Курсъ финансовъ Рошера, не-смотря на зимній семестръ, начинался поразительно рано, для русскихъ лнивыхъ привычекъ, въ семь часовъ утра, и требовалась большая, съ моей стороны, сила воли, чтобы являться такъ рано въ университетъ. Черезъ два часа, въ девять — читался его же курсъ политической экономіи, на который обычно являлся Александръ Ивановичъ, я такимъ образомъ мы съ нимъ каждый день встрчались. Еще боле, впрочемъ, насъ, какъ русскихъ студентовъ, привлекалъ запретный тогда у насъ плодъ — рабочій вопросъ. Кнаппъ вполн хорошо знакомилъ насъ съ развитіемъ рабочаго вопроса въ главнйшихъ странахъ и прочими ученіями, такъ называемыхъ, соціалистовъ. Я уже слышалъ раньше имена Брентано и Шмоллера, но на лекціяхъ Кнаппа въ первый разъ познакомился съ нкоторыми ихъ изслдованіями и выводами я заинтересовался ими боле серьезно. Кнаппъ читалъ съ нкоторымъ жаромъ, очень живо и занимательно, несмотря на то, что имлъ лишь весьма ограниченную аудиторію, человкъ 50—70 слушателей, большею частью иностранцевъ, судя по языкамъ разговора. Мы нердко у него передъ лекціей слышали всевозможные языки, начиная съ русскаго и оканчивая венгерскимъ и новогреческимъ. Какъ теперь помню, когда однажды Чупровъ выразилъ кому-то изъ товарищей студентовъ на этомъ курс свое удивленіе, что такія интересныя лекціи, по такому любопытнйшему вопросу туго посщаются, и при томъ преимущественно иностранцами, то услышалъ отвтъ, который насъ русскихъ поразилъ. ‘Какой же особенный интересъ’, отвтилъ студентъ нмецъ на это, рядомъ съ нами сидящій, ‘иметъ для насъ рабочій вопросъ, когда мы сами не рабочіе, вотъ если бы такъ хорошо, подобно Кнаппу, читался курсъ ‘о раздленіи церквей’, напримръ, то наврное, потребовалась бы двойная аудиторія’: настолько наши вкусы, слдовательно, разнились отъ тогдашнихъ европейскихъ!
Обратно съ Кнаппомъ, почтенный старецъ Рошеръ читалъ въ огромной аудиторіи, самой большой въ тогдашнемъ зданіи Лейпцигскаго университета. У него было слушателей не мене наврно 4-хъ или 5-й сотъ человкъ. При скверной погод тогда осенью и устройств вшалокъ для студенческихъ пальто въ самыхъ аудиторіяхъ, гд каждый студентъ вшалъ свое мокрое пальто и устанавливалъ свой мокрый зонтикъ непосредственно близъ той лавки, гд онъ сидлъ (калошъ въ Германіи, какъ извстно, не полагается), аудиторія Рошера для моего воображенія представляется всегда какимъ-то обширнымъ болотомъ, но которому текутъ желтыя лужи и люди безцеремонно шагаютъ по этимъ лужамъ. Небольшой, но плотный я еще бодрый старичекъ-профессоръ читалъ звонко и отчетливо, при чемъ его чтеніе раздлялось всегда на дв совершенно противоположныя части. Главныя основныя положенія, то, что въ учебникахъ печатается крупнымъ шрифтомъ, Рошеръ прямо и очень медленно диктовалъ, гораздо медленне, чмъ я, напримръ, диктовалъ свои настоящія воспоминанія. Какъ можно себ легко представить, слушать эту часть его лекцій, представлявшую гари томъ лишь самыя общія научныя понятія, намъ хорошо извстныя и давно сданныя на экзамен въ своемъ университет, было весьма и весьма скучно и въ значительной степени набило оскомину намъ съ Чупровымъ и заставило въ близкомъ будущемъ прекратить совсмъ посщеніе лекцій. Зато наиболе интересная часть, которую можно было намъ слушать съ пользой, лежала въ добавленіяхъ, разъясненіяхъ и иллюстраціяхъ къ этимъ основнымъ положеніямъ. Вс эти иллюстраціи произносились весьма быстро, скороговоркой, и каждый нмецкій студентъ обязательно складывалъ перо и карандашъ и слушалъ, ничего не нанося на бумагу. Частью длали за нихъ это мы, иностранцы, когда приводился Рошеромъ какой-нибудь любопытный примръ или высказывалось стоящее вниманія предположеніе. Мы, напримръ, съ шутками и усмшками слушали тогда предположеніе добродушнаго профессора о зловредности русской общины и обязательнаго надленія крестьянъ землею. По словамъ Рошера, это обстоятельство непремнно должно пріучить русскихъ крестьянъ всегда въ земельной нужд полагаться исключительно на даровой надлъ отъ Правительства, или принести къ погромамъ и захватамъ помщичьихъ земель!!?..
Мирно и спокойно потекла наша жизнь въ качеств Лейпцигскихъ студентовъ. Сначала мы, какъ истинно русскіе люди, ходили на лекціи аккуратно, а затмъ соскучились и манкировали все чаще. Я до конца, помнится, довелъ лишь одинъ курсъ финансовъ, котораго составились у меня полныя записки. Чупровъ исчезъ еще раньше меня, да и мало могли мы поучиться тамъ, кром приватныхъ курсовъ конечно, врод Кнаппа, который посщался лучше. Обдали первоначально мы вмст въ студенческомъ ресторан, но тамъ очень непріятно для насъ и особенно для А. И. студенты назойливо взглядывали на его супругу, такъ какъ женщинъ кром нея, мн помнится. въ эту столовую не ходило, да и въ университет мы долго женщинъ не видали, пока А. И. какимъ-то образомъ поймалъ и познакомился съ одной молодой красивой русской армянкой, Каргановой, сестрой извстной пвицы, которую, подсмивались мы надъ нимъ долго впослдствіи, онъ сосваталъ нашему лектору Кнаппу. Это случилось слдующимъ образомъ. Не берусь судить, по какой причин, но армяне особенно часто обнаруживаютъ желаніе учиться именно финансовому праву. Я нердко встрчалъ представителей этой націи, занимающихся со мной одной спеціальностью. Я былъ очень пріятно удивленъ, когда однажды, пришли навстить Чупрова, я нашелъ у него красивую барышню, бесдовавшую съ его женой, которая себя отрекомендовала вышеозначеннымъ именемъ, заявивши, что она пріхала въ Лейпцигъ именно изучать финансы. А. И., отличавшійся необыкновенной общительностью, встртилъ ее какъ-то въ университет, познакомился и привелъ къ своей супруг. Разумется, хорошенькая армянка нашла съ нашей стороны наилучшій пріемъ. Я съ ней немедленно подлился своими записями у Рошера, которыя, впрочемъ, ей были не настолько важны, ибо Рошеръ ее свободно допустилъ на свои лекціи, мало того, познакомился со своими дочерьми и поставилъ имъ въ примръ русскую барышню, занимающуюся его скучной наукой. Но иначе отнесся молодой Кнаппъ, онъ ршительно и строго отказался сначала допускать ее: вотъ, тутъ и понадобилась вся любезность и непосредственность А. И. Онъ не могъ выносить такой несправедливости и немедленно отправился къ Кнаппу. Не знаю, что и какъ онъ съ нимъ говорилъ, но на другой день я уже узналъ, что двица Карганова допущена къ Кнаппу и начала вмст съ нами появляться (это было весной 1874 года) къ концу его курса. Начала ни того, ни другого курса она собственно не слушала. Я ее снабдилъ бывшими у меня Московскими записками, лекціями Ф. Б. Мильгаузена и вызвалъ съ ея стороны восторженную благодарность. Вотъ что писала мн тогда Карганова: ‘За записки Мильгаузена не знаю, какъ васъ отблагодарить, он оказались настоящимъ сокровищемъ для меня. Если вы можете написать мн, сколько времени я могу еще продержать ихъ, то будьте такъ добры сдлать это. Мн хотлось бы ихъ проконспектировать, если Вы можете сообщитъ мн, гд и когда я могу добыть подобные литографированные листки, то этимъ очень обяжете меня’.
Не знаю, долго ли занималась г-жа Карганова курсомъ финансовъ (я ее скоро потерялъ изъ виду, занятый своимъ собственнымъ романомъ), но какъ намъ сдлалось извстно впослдствіи, занятія ея у Кнаппа въ результат привели къ тому, что онъ совершенно примирился съ допущеніемъ женщинъ на лекціи и кончилъ тмъ, что женился на г-ж Каргановой при своемъ переход въ качеств профессора Страсбургскаго университета. Съ тхъ поръ нердко приходилось слушать и самому участвовать въ шуткахъ надъ А. П. по этому поводу, что онъ ‘во имя науки’ сосваталъ профессору Кнаппу жену.
Меня однажды постилъ на нсколько дней Лысцевъ, пріхавшій изъ Дрездена, и привезъ съ собой разсказы обо всхъ общихъ римскихъ знакомыхъ, въ томъ числ и объ интересовавшемъ меня семейств Вельяшевыхъ. Это живо мн напомнило оставившій сильное впечатлніе одинъ женскій образъ, но тмъ не мене я еще такъ мало сдлалъ въ Лейпциг, что считалъ себя не въ прав пропустить хотя бы одинъ день на поздку въ Дрезденъ и сдлалъ это только гораздо поздне, когда уже не было Чупрова въ Лейпциг. Я состоялъ одинаково въ дружб, какъ съ А. И., такъ и съ его строгой супругой Ольгой Егоровной, и нсколько разъ невольно вспоминалъ извстную французскую поговорку: ‘les xtrmits se louchent’, настолько казались противоположными оба супруга. На сколько А. И. былъ мягокъ, елеенъ и влюбленъ сверхъ мры въ человческое общество всякаго рода, настолько О. Е. представляла собой другой полюсъ, дабы сдерживать это любвеобиліе и ограничивать стремленія своего мужа къ новымъ и новымъ знакомствамъ, злоупотребленію его временемъ. Дйствительно, мы неоднократно удивлялись съ Макаровымъ, посщая очень часто, разумется, А. Н., какъ и онъ насъ, что дня почти не проходило, чтобы онъ не отыскивалъ и ни вылавливалъ гд-нибудь новыхъ россіянъ или россіянокъ и не знакомился съ ними, при чемъ очень часто оказывалось, что они также раньше были мало ему знакомы, какъ и намъ! Къ этому времени относится, помню, напримръ, мое знакомство черезъ Чупрова съ Зеленогорскимъ, впослдствіи профессоромъ въ Харьков и философомъ, Н. И. Зиберомъ, съ которымъ впослдствіи я самъ весьма сблизился, Ковалевымъ и многими другими. Практически-здравый и насмшливый умъ Ольги Егоровны дйствовалъ нердко, какъ холодный душъ, на экспансивнаго увлекавшагося А. И., особенно ея обобщенія изъ области статистики, въ разговорахъ съ Зиберомъ. Недавнее тогда сатирическое произведеніе Щедрина о Статистическомъ Конгресс въ Петербург давало богатый матеріалъ для ея шутокъ надъ спорщиками.
Прижившись къ Лейпцигу, мы перенесли въ него съ Чупровымъ нкоторые русскіе обычаи: такъ Frau Loscher открыла къ нашему удовольствію тамъ на рынк гречневые блины (Blinzen), существующіе, будто бы, со времени постоя русскихъ войскъ въ 1815 году: она изрдка насъ ими угощала. Кром того каждую субботу мы аккуратно съ Александромъ Ив. путешествовали въ русскую баню? (Russische Dampfbder), при чемъ онъ такъ же аккуратно, благодаря своей разсянности, каждый разъ забывалъ свое грязное блье! Дорога въ баню шла около моей квартиры и обыкновенно на обратномъ пути, дойдя до себя, я напоминалъ ему, что пора-де вернуться назадъ, и онъ до того упорно повторялъ туже разсянность, что совершенно хладнокровно подтверждалъ: ‘да, пора!’, прощался со мной и шелъ обратно…
Нмецкое Рождество или точне Sylvesterabencl, мы справляли у Лешеръ, которые насъ очень радушно угощали классическимъ пуншемъ, и мы пли съ ними нмецкія псни. За то, въ свою очередь, въ день Русскаго Рождества мы ршили угостить ихъ русскимъ обдомъ, при чемъ, разумется, надо было приготовить его собственноручно, по незнанію нмцами русскаго кулинарнаго искусства. Свои услуги для этого, по зрломъ обсужденіи, предложили двое: я вызвался научить на своихъ глазахъ фрау Лешеръ приготовить сибирскіе пельмени, въ издліи которыхъ въ Россіи была искусна одна знакомая родственница-старушка, и я неоднократно видлъ, какъ она готовитъ: Ольга Егоровна въ свою очередь вызвалась научить приготовленію русскихъ лнивыхъ щей съ говядиной. И вотъ, все утро, помню, мы усердно занимались въ кухн фрау Лешеръ приготовленіемъ этихъ двухъ кушаній и затмъ сообща обдали всей наличной русско-нмецкой компаніей. Эффектъ нашъ русскій обдъ произвелъ чрезвычайный, но щи вызвали соболзнованіе экономныхъ нмокъ за огромную непроизводительную трату говядины. За то мои пельмени оказались настолько по нмецкому вкусу, что меня много разъ впослдствіи въ мои посщенія Лейпцига фрау Лешеръ угощала этими, какъ она называла ‘russische Pastetchen’ и увряла, что многіе ея знакомые даже теперь готовятъ по рецепту, который она даетъ для ихъ изготовленія. Я охотно соглашался съ ней и одобрялъ ея пріятельницъ, такъ какъ несомннно пельмени во всхъ отношеніяхъ выше того ‘Maikfersuppe’, которымъ меня однажды угощала фрау Лешеръ!
Къ Новому Году я получилъ приглашеніе отъ Лысцева пріхать непремнно въ Дрезденъ, такъ такъ русская компанія-де собирается сообща весело отпраздновать русскій Новый Годъ. Передъ отправленіемъ пришлось проститься на нкоторое время съ А. И., который уже собирался узжать въ Мюнхенъ. Немедленно, какъ я появился въ семь Вельяшевыхъ, я почувствовалъ, какими тсными узами любовь привлекаетъ меня къ этому семейству. Для меня стало ясно, что вопросъ не могъ оставаться въ такомъ неопредленномъ положеніи, и что надо на что-нибудь ршиться. Постараться вырвать обнявшее меня чувство я уже не былъ въ состояніи. Все, что я по этому поводу приводилъ себ, скоре говорило въ пользу утвердительнаго ршенія, чмъ отрицательнаго… При моей юношеской незрлости и неопытности, я старался обсудить и ршилъ вопросъ путемъ наведенія… У такой превосходной матери, какою вс признавали С. К., Вельяшеву, и дочь должна, разсуждалъ я, имть выдающіяся нравственныя достоинства… Я хорошо понималъ отвтственность брачнаго шага, который собирался сдлать, но въ то же время, главная сторона — экономическая, меня нисколько не смущала. Я хорошо зналъ, что невста моя не могла мн принести никакой матеріальной помощи въ вид приданаго, но могла зато дать то, что дороже всего — помощь своего труда и духъ товарищества, съ которыми я могъ продолжать работать боле дружно, даже если бы, сверхъ ожиданія, не сошлись характерами. Я видлъ это на примр Чупровыхъ, которые жили въ то время бодре и лучше меня, несмотря на то, что пропорціальной потребностью на двоихъ, получали денегъ меньше меня… Посл отъзда я сдлалъ письменно ршительный шагъ въ вид формальнаго предложенія руки. Предложеніе мое было принято — лишь условно, съ одной стороны, съ указаніемъ необходимости ждать согласія отца изъ Россіи.
Нсколько успокоенный своимъ ршеніемъ, я вернулся въ Лейпцигъ, гд уже не засталъ Чупрова {Онъ ухалъ въ Мюнхенъ, откуда я вскор получилъ отъ него письмо.}, а вслдъ за нимъ скоро ухалъ и Макаровъ. Я остался одинокъ въ Лейпциг, чтобы предаваться моимъ мечтамъ о Дрезден. Только вечеромъ, и то не каждый день, я сходился съ однимъ изъ моихъ настоящихъ товарищей по Академіи Наукъ, съ почтеннйшимъ Филиппомъ едоровичемъ Фортунатовымъ, жившимъ тогда въ Лейпциг на противоположномъ со мной конц города, всегда отличавшимся малой общительностью. Мы сходились съ нимъ въ Universittsgasse, въ извстной пивной ‘Zur Feuerkugel’, молча выпивали по дв кружки пива и расходились до слдующаго вечера, какъ бы набравшись нсколько русскаго духа.
Зато у меня явилось другое наслажденіе, мн еще дотол не извстдое, почти каждодневная переписка съ невстой. Я не буду, разумется, такъ какъ пишу не романъ, а лишь мемуары, касаться этой ‘Святая Святыхъ’, но смло могу сказать, что такое блаженное время, которое въ это время испытываетъ человкъ, едва-ли въ жизни повторяется! При всемъ маломъ жизненномъ опыт, который я имлъ, я уже чувствовалъ сначала всю огромную разницу настоящей любви отъ перваго своего ребяческаго увлеченія. Вмсто того, чтобы вспоминать съ горечью и досадовать, какъ прежде на В. В. за ея отношеніе и поступки со мной, я теперь всю жизнь долженъ только быть ей благодарнымъ, какъ хорошо произошло, что эта легкомысленная дама подсмялась надъ любовью увлекавшагося юноши, которая лишь забавляла ее!! Я съ ужасомъ могу себ представить, сколько счастья меня лишило бы ея иное поведеніе. Какъ подтвердилъ мн опытъ моей довольно продолжительной собственной жизни, зло въ этомъ случа обратилось для меня въ великое благо. Я считаю себя въ высшей степени счастливымъ, что я былъ свободенъ и могъ съ чистымъ сердцемъ протянуть свою руку другой женщин, сдлавшейся моей врной подругой на всю жизнь.
Къ сожалнію, вс важные моменты моей жизни, какъ и раньше было указано, начинались съ горя и несчастій. Такъ было и здсь. Я уже получилъ отъ моей невсты телеграфное извщеніе о согласія отца на бракъ, създилъ вновь въ Дрезденъ и въ общихъ чертахъ уговорился о свадьб, которой должна была предшествовать поздка моей невсты въ сопровожденіи брата ко мн въ гости въ Лейпцигъ посмотрть этотъ городъ. Я же въ это время былъ дятельно занятъ писаніемъ очень скучнаго отчета о своихъ работахъ въ Министерство, согласно положенію, по этому предмету принятому. Не могу кстати не оговориться по поводу этого пункта, имющаго можетъ быть и теперь столь пагубное значеніе для молодыхъ людей, какъ въ мое время. Тогда требовался, не помню за сколько мсяцевъ, за треть, или за четверть года, отчетъ о занятіяхъ, прежде чмъ вексель или переводъ на полученіе соотвтствующаго жалованья посылался за границу профессорскому кандидату. Такимъ образомъ употреблялось оружіе, самое врное въ полученіи Министерствомъ свдній о магистрант, — угроза голодомъ, если онъ не пришлетъ отчета въ положенное время. и вотъ мы посылали, ни какой это цной! Первый мой отчетъ совпалъ, вслдствіе поздней, вроятно, выдачи мн первый разъ содержанія, съ моимъ пріздомъ въ Лейпцигъ и съ началомъ слушанія Рошера и Кнаппа. Стоя на почв правды, я написалъ въ Министерство, что только-что пріхалъ и устроился въ Лейпциг, а около двухъ мсяцевъ, поневол, вслдствіе отсутствія этихъ лекцій, провелъ въ Дрезден, а теперь началъ-де слушать такихъ-то профессоровъ и такіе-то курсы. Весь отчетъ такимъ образомъ былъ изложенъ на двухъ страницахъ врно и правдиво. Вмст съ получкой слдующаго жалованія, я получилъ отъ Министерства выговоръ отъ Ученаго Комитета за свою лаконическую правдивость. Ученый Комитетъ сдлалъ какое-то невыгодное для моего самолюбія заключеніе изъ моей краткоcти, и вотъ, слдующіе затмъ разы, наученный этимъ горькимъ опытомъ, я вынужденъ былъ настойчиво и умышленно Миннстеретву лгать. Началъ описывать занятія, которыхъ въ дйствительности не длалъ, только, чтобы наполнить и раздуть побольше свой отчетъ. Одинъ разъ, напримръ, чуть-ли не буквально переписалъ, только кажется въ русскомъ перевод, вс свои записки по курсу Рошера, или безъ всякой цли и смысла излагалъ цликомъ содержаніе прочитанныхъ книгъ, хотя бы совсмъ не относящихся къ моимъ занятіямъ и прочитанныхъ Богъ знаетъ когда я т. д. и т. д. И вотъ какъ разъ я былъ занятъ наканун своей свадьбы такимъ неблагодарнымъ дломъ, вызываемымъ нераціональнымъ требованіемъ Министерства!..
Внезапно, наканун нетерпливо мною жданнаго прізда въ Лейпцигъ моей невсты съ братомъ, я получилъ грустное извстіе: она простудилась и сильно заболла. Поздка состояться не могла. Я немедленно едва сбылъ съ рукъ отчетъ, полетлъ въ Дрезденъ. Оказалось, что невста схватила серьезную простуду и тяжкую болзнь, вслдствіе которой важный и доброжелательный врачъ, которому я почелъ долгомъ представиться, сказалъ мн, что долженъ отсрочить нашу свадьбу, по крайней мр, на нсколько мсяцевъ. Такимъ образомъ, увы, началось новое, тяжкое для меня испытаніе. Меня едва допустили до свиданія съ невстой. Посл нкотораго пребыванія въ Дрезден, грустный, разстроенный, съ туманомъ въ голов и съ горечью въ сердц я вернулся въ Лейпцигъ къ старымъ Лешерамъ, женихъ, какъ они уже знали, но безъ невсты. Прошелъ апрльскій вакатъ, я вновь записался на будущій весенне-лтній семестръ. Лекціи плохо шли въ голову, и я безпрестанно думалъ о Дрезден и бомбардировалъ всхъ тамошнихъ знакомыхъ своими письмами и запросами.
Наконецъ начали получаться боле благопріятныя извстія. Моя милая невста стала по-немногу поправляться, только въ ма уже, я ликвидировалъ вс свои дла въ Лейпциг и переселился совсмъ въ Дрезденъ, поближе къ невст. Наконецъ, былъ назначенъ великій день внчанія, приглашены были вс знакомые и происходило, посл свадьбы, общее ликованіе на Баста (Bastai) въ Саксонской Швейцаріи съ пснями и танцами. Отдать справедливость, вс трудности и формальности при брак были облегчены до nec plus ultra. Я очень благодарилъ за эту любезность, зная, какъ это трудно длается теперь, покойному настоятелю русской церкви, о. Розанову. Къ сожалнію, новая церковь не была еще готова, и я внчался въ старой домашней церкви въ Дрезден 11 іюня по новому стилю и 30 мая по русскому въ 1873 году. ‘Бракъ этотъ составляетъ важнйшее изъ событій, повліявшихъ на всю мою жизнь. Въ жен моей, Екатерин Николаевн, я получилъ не только добраго товарища, но и ближайшаго сотрудника для всего, что я съ тхъ поръ написалъ, начиная съ большихъ книгъ и кончая журнальными и газетными статьями. Ничего не длалось и не писалось безъ ея помощи и совта и большею частью ея же рукой (иногда даже два раза), и я право затрудняюсь по временамъ опредлить, кому, напримръ, въ данной стать принадлежитъ такая-то мысль, мн или ей?!’.. {См. Венгеровъ, С. А. Критико-Біографическій Словарь русскихъ писателей и ученыхъ. Т. VI, Спб. 1897—1904, стр. 55.}

ГЛАВА III.

Мое свадебное путешествіе.— Гейдельбергъ.— Цюрихъ.— Поздка въ Англію.— Горестныя приключенія.— Лондонъ.— Меблированныя комнаты г-жи Сиггерсъ.— Первыя впечатлнія.— Несчастіе съ моимъ содержаніемъ.— Русское посольство — не для русскихъ.— Исправность русскихъ друзей и редакцій.— Британскій Музей.— Работа надъ диссертаціей.— Неудачная поздка въ Мюнхенъ.— Н. И. Стороженко.— Возвращеніе въ Россію.— Защита магистерской диссертаціи и выборы въ доценты. — Начало профессуры.— Горе слдуетъ за радостью.— Сильная болзнь жены и необходимость лченія за границей.

Посл свадьбы мы немедленно ухали окружнымъ длиннымъ путемъ въ Швейцарію, въ Цюрихъ, гд я предполагалъ послушать профессора Бёмерта, представителя тогда довольно популярной школы свободной торговли, и сверхъ того, конечно. имть возможность проводить медовый мсяцъ среди красотъ швейцаркой природы. Дорогой мы остановились прежде всего на два дня въ Лейпциг. Я познакомилъ свою молоденькую супругу съ этимъ городомъ, дорогимъ мн по воспоминаніямъ, какъ начало моего знакомства съ Германіей и ея наукой. Другая остановка была въ Тюрингервальд, въ знаменитомъ Вартбург, гд мы исходили не мало горъ и спускающихся долинъ. Погода все время благопріятствовала. Мы наслаждались живописными видами, какъ только можетъ наслаждаться счастливый смертный. Постивши Кельнъ и Боннъ, на скоромъ пароход поднялись по Рейну до Майнца, осмотрли историческую рку Германіи съ ея замками, преданіями и легендами и вновь остановились на боле продолжительное время въ Гейдельберг, университетъ котораго я предполагалъ постить и прежде. Въ это время въ Гейдельберг сосредоточилось много русскихъ, которымъ предстояло сдлаться моими друзьями или знакомыми. Такъ, мы нашли въ Гейдельберг Чупрова съ женой, магистранта Макарова, весьма интересныхъ двицъ Шумовыхъ, допущенныхъ, какъ исключеніе, тогда, въ университетъ, одна изъ которыхъ впослдствіи вышла замужъ за моего пріятеля Зибера, сдлавшись сама докторомъ (нын въ Институт Елены Павловны), другая была замужемъ также за однимъ извстнымъ врачемъ. Также мы составили интересное знакомство, продолжавшееся еще много лтъ съ Мороховцемъ, впослдствіи профессоромъ Московскаго университета, нашимъ большимъ другомъ, съ математикомъ В. В. Преображенскимъ и двумя братьями профессорами Умовыми, одинъ юристъ, мой товарищъ, другой математикъ, оба женатыхъ. Мы провели на этотъ разъ въ Гейдельберг съ недлю времени. Моя жена быстро вошла и очень понравились въ профессорскихъ кругахъ, какъ и самъ Гейдельбергъ понравился намъ, и дали слово его непремнно постить еще разъ, а пока отправились дальше въ Швейцарію, въ Цюрихъ.
Я не буду описывать этого красиваго города и университета, который мн пришлось посщать. Къ сожалнію, на этотъ разъ я уже значительно опоздалъ къ началу семестра, который въ Цюрих почему-то начался гораздо раньше обычнаго. Курсъ Бёдгерта еще меньше чмъ въ Лейпциг соотвтствовалъ моимъ вкусамъ, тмъ боле, что мннія почтеннаго профессора о безусловной польз свободной торговли я далеко не раздлялъ и имлъ скорй влеченіе, навянное, можетъ быть, отчасти Рошеромъ и Кнаппомъ, къ исторической метод политической экономіи и соціальному характеру ея построеній. Мы пробыли съ женой, посщая изрдка университетъ, въ Цюрих около двухъ мсяцевъ, затмъ объздили немножко главнйшіе пункты Швейцаріи и вернулись въ конц августа въ Гейдельбергъ. Тамъ мы нашли изъ прежнихъ поименованныхъ нами лицъ, какъ напримръ, Ковалева и Зибера, но Чупровы при насъ ухали въ Швейцарію, а поздне въ Вну, затмъ Мороховцы, мужъ съ женой, съ которыми мы весьма сблизились, мужъ усерднйшимъ образомъ работалъ на медицинскомъ факультет, занимаясь преимущественно въ лабораторіяхъ, и много новыхъ прізжихъ лицъ, изъ которыхъ упомяну о молодыхъ супругахъ Черемшанскихъ, впослдствіи извстный психіаторъ и врачъ въ Петербург въ психіатрической больниц на 11-ой верст. Подобно мн они недавно поженились и хали на короткое время за границу по командировк, должно быть Военно-Медицинской академіею, при чемъ въ дйствительности провели времени за границею гораздо боле, чмъ предполагали. Мы очень съ ними сошлись, какъ съ людьми совершенно подходящими но вкусамъ и образованію. Онъ оказался, какъ и я, большой поклонникъ Англійской науки, хотя, конечно, разныхъ со мной отраслей и подобно же мн изучившій рано Англійскій языкъ, любилъ читать книги на этомъ язык, начиная съ общелюбимаго нами Диккенса Онъ не говорилъ однако ни слова по-англійски, и это останавливало, въ виду неблагопріятныхъ слуховъ, которые въ т времена были распускаемы объ Англіи, отъ всякой попытки туда хать. Встрча и знакомство съ нами подбавили къ старому желанію, такъ сказать, жару. Какъ нарочно, мы помстились съ Черемшанскими въ одномъ и томъ же дом у нкоего весьма почтеннаго еврея, ювелира Розенберга, у котораго послдовательно проживали въ Гейдельберг нсколько литературно-извстныхъ русскихъ людей изъ учащихся, напримръ В. А. Гольцевъ, Н. П. Боголповъ и я съ Черемшанскимъ.
Мы жили съ Черемшанскимъ вмст, жоны наши также очень подружились, такъ какъ это былъ осенній закатъ 1873 года и времени свободнаго было много, то мы его и наполняли тмъ, что взаимно другъ друга взвинчивали и подкрпляли мысль о желательности совмстнаго путешествія въ страшный Лондонъ, о которомъ много слышали дурного вмст съ хорошимъ. Кончилось это, разумется, тмъ, что и слдовало ожидать, что мечты постепенно начали переходить въ дйствительность. Мы во всемъ полагались на англійскій языкъ Екатерны Николаевны, для большей увренности, впрочемъ, прежде, чмъ хать, ршили нсколько удостовриться и подкрпить ея знанія и умніе обращаться съ этимъ невозможнымъ птичьимъ языкомъ въ разговор и пригласили англичанку. Оказалось, съ нею бойко объясняется наша переводчица, и въ свою очередь понимаетъ ее: посл чего, подбодрившись, мы уже боле ршительно начали думать о нашемъ путешествіи. Причиной поздки въ Лондонъ являлось, впрочемъ, не одно любопытство, но совтъ многихъ лицъ, какъ русскихъ, такъ и нмцевъ. Двое нашихъ москвичей (Посниковъ и Соболевскій) уже успли раньше побывать въ Лондон и очень хвалили его. Знаменитый Рошеръ неоднократно изъявлялъ Чупрову свой ршительный совтъ хать русскимъ въ Англію, чтобы изучить политическую экономію тамъ съ большей пользой, чмъ въ Германіи!..
Наконецъ, посл нсколькихъ колебаніи этотъ вопросъ былъ ршенъ окончательно. Совмстно, на нсколько недль мы ршили предпринять эту поздку, съ самыми малыми, при томъ, денежными средствами, которыя у насъ тогда были на рукахъ. Помню, я даже занялъ для этой для у добраго Лешера что-то около ста талеровъ. 9-го ноября 1878 года я писалъ любимой мною матери моей жены слдующее, сохранившееся у меня письмо: ‘Жребій брошенъ, завтра или уже не дале, какъ въ воскресенье, мы отправляемся въ страшный Лондонъ съ господами Черемшанскими, о которыхъ вамъ Катя пишетъ. Вы ошибаетесь, думая, что насъ страшитъ этотъ городъ малымъ знаніемъ языка, это собственно не велика бда, съ голода не помремъ, да жена моя не такъ плохо его знаетъ, чтобы не объясниться для удовлетворенія первыхъ потребностей. Здсь къ намъ ходила нсколько дней англичанка, съ которой она такъ и рзала на этомъ птичьемъ язык. Жаль, конечно, что я не предвидлъ, сначала, необходимости побывать въ Лондон и раньше самъ не занялся разговорнымъ языкомъ. Насъ страшитъ совсмъ другое, дороговизна лондонской жизни и мошенничество, доведенное тамъ до артистичности, говорятъ, какъ нигд’!
Такимъ образомъ, наконецъ, состоялась эта желанная поздка въ Англію. Мы вечеромъ, въ третьемъ класс со скорымъ поздомъ, по Прирейнской дорог направились на Антверпенъ въ Бельгію, чтобы тамъ ссть на пароходъ и прямо хать до мста назначенія, т. е. до Лондона. Самые цнные пункты и остановки до тонкости изучены и выбраны по гидамъ. И такъ, съ Богомъ, въ путь! Такъ ршился одинъ изъ очень важныхъ въ моей жизни шаговъ къ дальнйшему моему усовершенствованію и занятію науками и должному ходу всей моей практической жизни.
Увы, первый блинъ, по русской поговорк, вышелъ комомъ! Наше путешествіе началось благополучно. Курьерскій поздъ мчался безъ удержку и почти безъ остановокъ. Мы размстились, какъ могли въ третьемъ класс, попавши въ отдльное купэ, довольно удобное и скоро заснули молодымъ здоровымъ сномъ. Глубокой ночью почувствовали, что поздъ остановился и стоитъ что-то неестественно долго, начали просыпаться, выглянули въ окна. Оказалось, упорно стоимъ гд-то мезду университетскимъ городкомъ Бонномъ и Кельномъ. Изъ разспросовъ желзнодорожной прислуги, бгавшей на маленькомъ бангоф и отвчавшей неохотно, мы узнали только, что случилось около самой станціи какое-то несчастье, столкнулись два позда, вслдствіе этого путь загороженъ, и намъ вроятно придется пересаживаться, чтобы хать дальше. Наконецъ раздался звонокъ, и кондуктора пригласили всю хавшую публику выйти изъ вагоновъ и пройти пшкомъ вдоль рельсовъ довольно длинное разстояніе, чтобы ссть въ новые вагоны и поздъ какъ ожидавшій дальше. Еще была глубокая ночь. Намъ пришлось перелзть черезъ дорогу и ршетку вдоль насыпи и идти по очень дурной дорог, но какому-то огороду, безпрестанно спотыкаясь. Ручной багажъ оттягивалъ руки и очень затруднялъ. Я какъ-то случайно повредилъ себ палецъ и съ трудомъ тащилъ тяжести. Смоляные факелы освщали нашъ путь довольно мрачно, какъ на похоронахъ. По сторонамъ лежали разбитые вагоны въ довольно значительномъ количеств. На разспросы наши, были ли погибшіе людя, отвчали, однако, что пострадавшихъ будто бы не было, кром одного раненаго кондуктора, хотя курьерскій поздъ столкнулся съ пассажирскимъ. Наконецъ дошли до цли, вскарабкались вновь въ вагоны и быстро дохали до огромнаго вокзала въ Кельн, но лишь въ 9 часовъ утра, вмсто семи, какъ слдовало во расписанію. Поэтому поздъ, съ которымъ мы должны были хать дальше къ границамъ Бельгіи и къ Антверпену, уже давно ушелъ, и намъ пришлось ждать слдующаго, вмсто скораго, простого пассажирскаго.
Посл утомительнаго и скучнаго ожиданія въ Кельн, мы отправились дальше и благополучью хали нсколько часовъ до самой границы Бельгіи, которая отъ этой маленькой послдней станціи отдляется отъ Германій горой, съ довольно длиннымъ туннелемъ. Опять продолжительная остановка и посл нкотораго надоданія прислуг, услышали тоже роковое объясненіе: въ туннел имло мсто столкновеніе двухъ поздовъ: скораго изъ Кельна, съ которымъ мы должны были хать, если бы не опоздали ночью, съ бельгійскимъ товарнымъ. Пока не очистятъ туннель, да не разберутъ крушенія, отвчали, намъ нельзя-де двигаться дальше. Прошло еще часа два утомительнаго ожиданія, пока намъ скомандовали садиться. въ наши старые вагоны. Мы благословили небо и думали, что все приключеніе окончено и дальше подемъ безъ остановокъ. Какъ бы не такъ! Прохавши съ версту съ чмъ-то до начала туннеля поздъ остановился. Намъ приказали выходить и пшкомъ пройти туннель до другого конца. Раздавались на всхъ языкахъ оханья и проклятія, потому что туннель, видимо, былъ длинный, его конца не видно, а отъ станціи отъхали уже порядочно, длать было нечего.
Мрачный туннель опять былъ освщенъ смоляными факелами и фонарями. Картина крушенія была гораздо ужасне, чмъ предшествующую ночь. Вдоль всего туннеля лежали разбитые вагоны. Первые, только сошедшіе съ рельсовъ и отчасти поврежденные, но чмъ дальше, тмъ хуже. Большое число вагоновъ разбито на части. Половина вагона въ одной сторон, другая въ другой и намъ приходилось лавировать, чтобы пройти между остатками. Особенно страшную картину представляло крушеніе при выход изъ туннеля, на бельгійской сторон. Нсколько вагоновъ смстились силою столкновенія другъ на друга, доставали передними колесами края выемки и висли какъ бы на воздух. Днища были разбросаны по туннелю. Вроятно, въ силу той же системы молчанія при подобныхъ приключеніяхъ, намъ никто не хотлъ отвтить о результат жертвъ или потерь людьми, хотя несомннно по остаткамъ было разбито много именно пассажирскихъ вагоновъ.
Когда мы наконецъ измученные и утомленные добрались до перваго ожидавшаго насъ бельгійскаго позда, то непріятнымъ сюрпризомъ, вдобавокъ къ ужасамъ всей этой ночи, явилось требованіе съ насъ какой-то добавочной платы за экстренный поздъ, и только единодушный протестъ и возраженіе со стороны публики на ближайшей станціи всему мстному начальству заставили бельгійцевъ согласиться оставить насъ безъ этого штрафа за чужую вину.
Вмсто ранняго утра мы пріхали въ Антверпенъ лишь въ половин четвертаго, осмотрли немного городъ и приготовились на слдующій день ссть на пароходъ, чтобы хать прямо въ Лондонъ. Черемшанскій, какъ медикъ, взялъ на себя хлопоты и заботы о нашемъ здоровь. Часа въ четыре на слдующій день мы размстились въ каютахъ II класса и двинулись въ путь, сначала, конечно, благополучно, пока хали по Шельд, но едва выхали въ море, началась жестокая качка, которая постепенно усиливалась. Я тотчасъ обратился къ Черемшанскому за лкарствомъ, но, увы, при первомъ же пріем самаго сильно дйствующаго, по его мннію, чуть ли не танина, со мной сдлался сильнйшій припадокъ морской болзни. Моему примру немедленно послдовалъ самъ докторъ, мы поочередно ухаживали другъ за другомъ, слыша при томъ часто изъ дамской каюты голосокъ моей супруги, тоже чрезвычайно страдавшей этой болзнью. Единственной, по какой-то непостижимой прихоти судьбы, свободной все время отъ болзни, была m-me Черемшанская, какъ учено потомъ объяснялъ ея мужъ, въ виду того, что она въ отдаленномъ сибирскомъ городишк, гд выросла, привыкла упражняться чуть не ежедневно на качеляхъ и такимъ путемъ застраховала себя отъ этой ужасной морской болзни.
Рано утромъ мы вошли въ Темзу, при чемъ почти всю ночь не спали. Лица у всхъ были блдныя, а желудки пусты, мы замтно ослабли и нсколько разъ подымали вопросъ, хорошо ли сдлали, что пустились въ такое проклятое путешествіе, но воротиться, увы, нельзя было. Довольно рано, что-то около восьми часовъ, наконецъ, дохали въ туман до пароходной пристани въ центр Лондонскаго City, такъ называемой ‘Катерининой верфи’. Тамъ послдовалъ довольно длинный и обстоятельный таможенный досмотръ, при чемъ англійскіе таможенные, не ограничившись осмотромъ чемодановъ и мшковъ всякаго рода, вытряхали мои запасные русскіе сапоги,и ботинки m-me Черемшанской, чтобы удостовриться, что мы туда ничего запретнаго не запрятали. Наконецъ утомительная процедура окончилась, и мы по Бедекеру сказали носильщику, чтобы онъ привелъ кэбъ, т. е. извощичью карету, и настойчиво потребовали, ссылаясь на стоящаго полисмена, чтобы кэбъ везъ насъ именно въ выбранный нами Диккенсъ-отель, подкупившій насъ своимъ почтеннымъ названіемъ.
Два дня прошли въ шатаніи по городу двухъ русскихъ парочекъ на удивлеліе всхъ звакъ, подвергаясь иногда неожиданнымъ разспросамъ и приставанію отъ уличныхъ мальчишекъ и какихъ-то подозрительныхъ личностей, причемъ, слдуя наставленію Бедекера, мы немедленно говорили: ‘Police’! и некали глазами спасительнаго полисмена, при чемъ пристававшая личность быстро стушевывалась, оставляя васъ въ поко. Вообще въ первый разъ въ жизни мы постигли вполн ясно, что полицейскій долженъ быть самой пріятной персоной для всякаго благонамреннаго смертнаго, и привыкли взирать всегда на крупныхъ и необыкновенно здоровыхъ представителей въ Англіи этой службы со спокойной увренностью и даже удовольствіемъ.
Вотъ что писала моя жена своей матушк черезъ два дня нашего пребыванія въ Лондон о своихъ общихъ впечатлніяхъ: ‘До того много самыхъ разнообразныхъ впечатлній прошло’, писала она, ‘въ эти два дня, что чувствуешь себя какъ бы во сн, а если кто спроситъ, что собственно я видла, что меня поражало, то право не сразу найдусь отвтить. Хотть описать вамъ свои ощущенія на клочк бумаги и при томъ въ возбужденномъ настроеніи, было бы глупо. Скажу только, что дловое движеніе и промышленное развитіе обнаруживается здсь чуть ли не на всякой улиц и боле поражаетъ меня, чмъ самыя рдкости и прелести, которыя видли въ здшнихъ музеяхъ и другихъ подобныхъ учрежденіяхъ. Публичная жизнь не ограничивается, впрочемъ, въ Лондон улицей, она пробивается подъ нее, она создаетъ новый міръ подземный, гд движеніе такъ называемой подземной дороги уподобляется движенію во время грозы. Подобно шуму грома раздаются крики кондукторовъ на станціяхъ подземной желзной дороги. Вслдъ за ними промелькнетъ поздъ, чтобы черезъ секунду опять, при новомъ раздающемся крик кондуктора летть дальше и дальше и быть замненнымъ другимъ и еще другимъ поздомъ…’
‘Не мудрено, что въ конц дня чувствуешь себя въ разстроенномъ положеніи, когда весь день глаза и уши напрягаются до такой степени. Здсь почти нтъ улицъ, гд бы чувства могли отдохнуть, они постоянно находятся въ натянутомъ состояніи, и это переходитъ. даже въ сонъ’…
‘Самой не врится’, пишетъ она вскор въ другомъ письм, (отъ 13 октября 1873) ‘а вамъ можетъ показаться еще странне, что ваша Катя попала въ ужасный Лондонъ, а вдь просто можно благодарить судьбу, что мы не погибли по дорог сюда во цвт лтъ! Два раза въ одну и ту же ночь были страшныя крушенія поздовъ, и чуть только не подъ нашимъ носомъ, потомъ бурный перездъ по морю’!…
Черезъ нсколько дней мы устроились боле прочно. Наняли комнатки по боле дешевой цн, нежели въ отеляхъ, въ Керреі-Street, вблизи Британскаго музея у Г-жи Siggers, которую намъ рекомендовали жившіе у нея прежде россіяне, гд и получили въ наше распоряженіе дв комнаты рядомъ, съ огромными колымагами-постелями, занимавшими большую часть пространства, и на которыхъ въ случа надобности можно было бы уложить цлое семейство. Оказалось, что г-жа Siggers старая и очень добродушная дама, далеко уступавшая по своему образованію и развитію любой, вроятно, хозяйк меблированныхъ комнатъ Германіи. При этомъ она отличалась вдобавокъ двумя качествами, нестерпимой болтовней, отъ которой, страдала и даже жертвою была моя жена, единственная ее вполн понимавшая. Она постоянно что-то разсказывала о какомъ-то своемъ добромъ двоюродномъ брат и о какомъ-то путешествіи, когда мы начали, наконецъ, понимать немного ея англо-ирландскій діалектъ. Сверхъ того mrs Siggers отличалась большой привязанностью къ джину и рому, что приводило ее часто въ веселое настроеніе, а щеки постоянно покрывало густымъ румянцемъ. Впрочемъ, при ея несомннномъ добродушіи, ладить съ ней было вполн возможно, хотя и не всегда пріятно.
Недли дв быстро пролетли у насъ въ Лондон въ осмотр многочисленныхъ музеевъ, картинныхъ галлерей, Хрустальнаго дворца и другихъ достопримчательностей, которымъ тамъ нтъ конца. Наши спутники Черемшанскіе начали настойчиво говорить объ отъзд и возвращеніи въ милый Гейдельбергъ, гд мы также, подобно имъ, оставили вс наши вещи, взявши съ собой только маленькій ручной чемоданъ съ парой блья. Наконецъ, Черемшанскіе въ серьезъ собрались хать во-свояси и при томъ окружной дорогой, черезъ Парижъ. Мы же съ женой, по зрломъ размышленіи, ршили еще остаться на пару недль, какъ выражаются нмцы, но двумъ причинамъ: во-первыхъ, Лондонъ намъ чрезвычайно понравился, и чмъ дальше, тмъ нравился больше и больше, я начиналъ мало-по-малу сознавать, что Англія наиболе подходящая страна, какъ для моего дальнйшаго развитія и усовершенствованія, такъ и занятій финансами, что особенно быстро и блистательно оправдалось посл личнаго ознакомленія съ библіотекой Британскаго музея.
Была и вторая причина не спшить намъ изъ Лондона вслдъ за Черемшанскими. Т небольшія деньжонки (сто талеровъ), съ которыми я пріхалъ, очень быстро подходили къ концу, а между тмъ присылки моего третного жалованія, падавшаго на это время, почему-то не послдовало. Я писалъ два раза справки въ Петербургъ, черезъ г. Икорникова въ Министерство, но никакого отвта не получилъ. Волей неволей приходилось запасаться терпніемъ.
Первое время посл отъзда Черемшанскихъ прошло въ продолженіи тхъ же осмотровъ Лондона и разныхъ достопримчательностей, но скоро стало надодать, и немного мучила совсть, когда же примемся наконецъ за дло? Главное дло для меня должно было заключаться, конечно, въ писанія диссертаціи, и я давно былъ озабоченъ вопросомъ о выбор подходящей темы для того. Два года моихъ занятій въ качеств преподавателя статистики въ Императорскомъ Техническомъ училищ оставили глубокій слдъ въ моихъ вкусахъ и наклонностяхъ въ выбор любимыхъ темъ для моихъ занятій въ области народнаго хозяйства: меня всегда особенно здсь интересовали вопросы науки, связанные такъ или иначе именно съ промышленностью и торговлей, въ этой же области я (находясь за границей въ такъ называемой профессорской командировк) искалъ для себя темъ на финансовому нраву, по которому и долженъ былъ получить ученую степень. Очевидно, мн лучше всего было сосредоточиться поэтому на косвенныхъ налогахъ, непосредственно соприкасающихся съ любимымъ отдломъ науки… Чтеніе извстной брошюры Лассаля, какъ разъ въ это время, о косвенныхъ налогахъ произвело на меня глубокое впечатлніе: я захотлъ выяснить и проврить, насколько Лассаль правъ, что эти налоги служатъ какъ бы средствомъ для богатыхъ классовъ перелагать свою финансовую тяжесть на бдные, или малоимущіе классы, я чувствовалъ уже смутно, что такая проврка можетъ быть сдлана лишь путемъ изученія соотвтствующей исторіи какого-либо народа, но какой народъ для этого выбрать и какъ приступить къ длу? Съ нмецкой литературой по вопросу я познакомился изрядно, но никакихъ указаній на надлежащій путь въ работ я въ ней не нашелъ.
Когда я пріхалъ въ Лондонъ и попалъ нсколько поздне (что опишу отдльно) въ книжную сокровищницу Британскаго музея, въ которомъ попытался ознакомиться по каталогамъ именно съ литературой о косвенныхъ налогахъ, то я былъ буквально пораженъ богатствомъ незнакомой мн литературы, оригинальностью англійской мысли и учрежденій и скоро получилъ тамъ больше новыхъ идей о косвенныхъ налогахъ, нежели принесли мн раньше вс лекціи и разговоры стараго Рошера. Я письменно устроился тогда съ Черемшанскими въ Гейдельберг относительно сдачи своей квартиры и вещей, о которыхъ они тогда предложили позаботиться, и остался въ Лондон всего, вмсто двухъ недль, около девяти мсяцевъ, съ малымъ перерывомъ для поздки поздне на короткое время въ Мюнхенъ.
Помимо соображеній, такъ сказать, профессіональныхъ о диссертаціи, мои вкусы и симпатіи Лондонъ завоевалъ и по другимъ причинамъ. ‘Трудно себ представить, напримръ’, писалъ я въ это время изъ Лондона родственникамъ, ‘всю затягивающую умственную атмосферу Лондона. Каждый день открываю, могу сказать безъ преувеличенія, новые запасы для мозговой дятельности, то книгу, то какое-нибудь наблюденіе, то просто газету. Газеты, писалъ я, ‘здсь замчательны. Можно сказать безъ всякаго парадокса, что тотъ, кто въ Англіи не пожилъ, газетъ не знаетъ и не понимаетъ. Прежде всего он въ высшей степени разнообразны тамъ и богаты содержаніемъ. Есть особенные органы для всхъ спеціальныхъ вопросовъ. Напримръ, газета, преслдующая задачу уничтоженія одного какого-нибудь налога, газета для собирающихся жениться, газеты для нежелающихъ праздновать воскресенья, газеты для атеистовъ одного оттнка, газета, содержащая только свднія объ ужасныхъ убійствахъ, и т. п. газеты, безъ конца. При ихъ множеств и богатств содержанія, он стоютъ неимоврно дешево, въ 10 огромныхъ страницъ газетина стоитъ часто лишь 3 копйки, и вы получаете извстія не только со всего міра, но преимущественно о тхъ вопросахъ, которыми интересуетесь и газета посвящена, нужно только взять спеціальную газету. На дняхъ моя жена врно замтила, что здсь можно получить образованіе, читая только одн газеты. Въ воскресенье мы съ ней обыкновенно за газетами и проводимъ весь день, т. к., все заперто, удовольствій и развлеченій никакихъ по воскресеньямъ не допускается, даже почта не дйствуетъ, вс письма пріостанавливаются. Англичанами мы очень довольны, недавно постили здсь дв коопераціи, одну земледльческую, другую — типографію (производительная ассоціація въ огромныхъ размрахъ). Везд принимали насъ чрезвычайно любезно, особенно въ первой, надавали книгъ, приложеніи, и т. д. Затяли переписку съ однимъ здшнимъ финансистомъ (ученымъ), который прислалъ немедленно свои сочиненія, и у насъ затялся письменный диспутъ о свободной торговл и ея выгодахъ’. На каждомъ его письм стояло, какъ мотто или эпиграфъ, положеніе, выражавшее сущность его экономическихъ воззрній: ‘Universal Free-Trade is Universai Peace’, (Всеобщая свободная торговля есть всеобщій миръ)’.
Все вмст тянуло, конечно, насъ къ оставленію въ Лондон на продолжительное время. Множество неизвстныхъ почти на континент книгъ, особенно изданій разныхъ политическихъ обществъ, посвященныхъ спеціально финансовымъ вопросамъ, напримръ ‘ассоціація финансовыхъ реформъ’, вмст съ окружающимъ насъ оригинальнымъ складомъ англійской жизни и газетами, давало столько умственныхъ импульсовъ, что отъ продолжительнаго пребыванія можно было только ждать великой для себя пользы и еще раньше даже, чмъ я познакомился съ богатствомъ библіотеки Британскаго музея, этой лучшей сокровищницей знаніи, какую я видлъ первый разъ въ жизни.
Но прежде чмъ описывать Британскій музей и водвореніе въ немъ, я долженъ вернуться къ одному постороннему, но очень характерному эпизоду моей жизни въ это время. Какъ я упоминалъ раньше, въ конц 1873 года мое жалованье или стипендія изъ Министерства не приходило къ сроку, несмотря на мои тщетныя письма и напоминанія Министерству: что была за причина, не понимаю до сихъ поръ, но опозданіе произошло не мене, чмъ на два мсяца, время достаточное, чтобы умереть въ Лондон съ голоду безъ денегъ. Тутъ имли мсто два факта въ моей жизни, заслуживающіе вниманія. Мн пришло въ голову, не могутъ ли деньги, мн присланный въ Лондонъ, почему либо быть отправлены въ посольство, не нужно ли мн тамъ справиться, чтобы добиться, наконецъ, полученія и высылки слдующаго мн содержанія. И вотъ я ду въ посольство, въ которое собственно, по данной мной подписк Министерству, я и обязанъ былъ являться, но первоначально занятъ былъ другимъ и не исполнилъ этого петербургскаго требованія.
Когда я подошелъ къ роскошному дому Chasham House, въ аристократической части города, принадлежащему нашему послу, тогда, кажется, барону Бруннову и попробовалъ пройти мимо важнаго, колоссальнаго роста привратника въ вестибюл посольства, то онъ меня немедленно остановилъ неожиданнымъ вопросомъ: ‘Вы русскій?’ ‘Yes’, отвтилъ я. ‘Въ такомъ случа вамъ нельзя войти сюда’.— ‘Какъ нельзя, почему?’ — ‘Посолъ разъ навсегда, принялъ за правило русскихъ сюда не пускать. Если желаете имть какую-нибудь надобность до своего правительства, или даже до самого посла, то извольте прислать ваше желаніе письменно, или обратиться къ генеральному консулу въ City, въ другой части Лондона. Здсь же вы никоимъ образомъ не можете быть приняты, кром по личному распоряженію посла’. Я былъ въ большомъ затрудненіи. Сказалъ суровому привратнику, что мн до консула, собственно, дла нтъ, потому что я не по торговой надобности и не по паспорту, показывалъ даже свой паспортъ, чтобы подтвердить это, но величавый англійскій представитель русскаго посольства отклонилъ ршительно вс переговоры и твердилъ мн одно только слово: ‘No, no, no, no…’
Длать было нечего, тогда я отправился къ русскому священнику, съ которымъ имлъ удовольствіе познакомиться, къ извстному отцу Евгенію Ивановичу Попову, пользовавшемуся всеобщимъ уваженіемъ всхъ русскихъ, его видвшихъ и всхъ англичанъ. Я объяснилъ ему мои затрудненія. Онъ мн только подтвердилъ такое распоряженіе. ‘Мы имемъ’, говорилъ онъ, ‘весьма мало отношенія къ русскому посольству, можно оказать, почти чужды ему. За десятки лтъ моего пребыванія въ Лондон были назначаемы главншнимъ образомъ послы только изъ нмцевъ, протестантовъ, которые, разумется, не могли быть прихожанами нашей православной церкви и бывали у насъ только въ царскіе дни. Вотъ, другое дло, если бы вамъ была какая-либо надобность въ Турецкое посольство, я бы могъ легко доставить вамъ всякое въ этомъ случа покровительство отъ моего почтеннаго прихожанина Музурусъ-Паши, родомъ грека, турецкаго наши, боле 30 лтъ посла въ Лондон. Турецкое посольство и бываетъ у насъ въ церкви очень часто, впрочемъ, обращаясь ко мн, ‘я знаю одно средство проникнуть вамъ въ настоящее русское посольство. Тамъ недавно получилъ занятіе нашъ причетникъ Орловъ, по письменной части, котораго вы, кажется, встрчали. Вотъ вамъ моя англійская карточка, отправляйтесь съ ней опять въ посольство и скажите грозному привратнику, что вы присланы мной по надобности церкви къ причетнику, занятому въ канцеляріи, вроятно, тогда онъ васъ пуститъ. Можете Орлову объяснить, что вамъ надо на счетъ вашего жалованья’. Такъ я и сдлалъ. Былъ допущенъ, впрочемъ, не дальше вестибюля, поговорилъ съ Орловымъ, но, къ сожалній, все-таки, моихъ денегъ въ посольств не оказалось, и мои хлопоты въ данномъ случа оказались напрасны.
Любопытно, что когда я разсказалъ хозяйк нашей квартиры о своей неудач проникнуть въ русское посольство и о ршительномъ отказ въ пріем именно только русскимъ, простоватая и неразвитая Mrs Siggers впала въ настоящій ражъ и качала настойчиво мн совтовать, чтобы я написалъ и пожаловался на посла своей королев (?), что наврное, по ея мннію, будетъ успшно — такіе случаи уже бывали, говорила она. Смшная англичанка воображала, разумется, что всюду сидятъ королевы, одинаково съ королевой Викторіей, милостиво относящіяся къ жалобамъ своихъ подданныхъ!!.
Единовременно, въ виду того, что у меня деньги вышли и послднюю недлю приходилось намъ уже жить въ долгъ у mrs Siggers, которая добродушно соглашалась ждать денегъ за квартиру, я хлопоталъ о средствахъ изъ разныхъ источниковъ, между прочимъ, тщетно требовалъ, написалъ цлыхъ девять писемъ редактору ‘Русскихъ Вдомостей’ Скворцову, чтобы получить 98 рублей, которые мн газета была должна за годъ корреспонденцій изъ Германіи и Швейцаріи въ разное время, письма писалъ сначала вжливо и любезно, затмъ грубо и невжливо, дерзко, настойчиво, просительно и съ угрозами, но ршительно ничего не дйствовало, и деньги не были присланы! Тогда я вспомнилъ о томъ, что у меня въ Москв существуетъ одинъ близкій пріятель — студентъ Сиверцевъ, и вотъ я послалъ ему письмо съ убдительншней просьбой взыскать эти деньги, которыя не хочетъ, мн казалось, выплатить редакторъ ‘Русскихъ Вдомостей’. Прошло недли четыре безъ отвта. Наконецъ, я получилъ его отъ Сиверцева съ довольно страннымъ содержаніемъ (!!?) Во-первыхъ, онъ довольно энергично защищалъ Скворцова отъ упрековъ, увряя меня, что онъ вполн честный человкъ, не отрицалъ долга и согласился немедленно его уплатить, когда онъ его засталъ, постивши редакцію пять разъ, но что затмъ, онъ, Сиверцевъ, удивляется, какъ я могъ къ нему обратиться въ подобнымъ порученіемъ, ибо долженъ знать его неисправность и слабость въ денежномъ отношеніи и что онъ проситъ меня написать (хотя ему адресъ мой былъ извстенъ), что съ этими деньгами длать, что онъ ихъ уже издержалъ, но что скоро получитъ и по моему распоряженію тогда вышлетъ куда я скажу (??!!).
Такимъ образомъ, благодаря этой русской дружественной исправности, вновь прошло нсколько недль, пока я, наконецъ, дйствительно, несомннно, имя дло съ честными русскими людьми, получилъ наконецъ свои деньги, но единовременно съ тмъ пришло наконецъ я мое запоздавшее жалованье и пришелъ заемъ или точне ссуда, о которой я просилъ въ Россіи у родственниковъ моей жены, и такимъ образомъ наступило настоящее embarras de richesses,— ‘не было полушки и вдругъ алтынъ!!!’.
Я успокоился наконецъ, получивши такимъ образомъ средства, необходимыя для существованія, и ршился перве всего приступить къ писанію диссертаціи. Однажды ко мн зашелъ вышеупомянутый причетникъ H. B. Орловъ и предложилъ, если желаю, пойти съ нимъ въ читальню Британскаго музея, гд я еще до тхъ поръ не былъ. Я охотно отправился: но насъ, какъ не имвшихъ входныхъ билетовъ, допустили лишь по заведенному тамъ порядку только ’till Glass’ (до стекла), т. е. до входа въ огромную круглую залу читальни, откуда мы могли видть черезъ большое стекло все это превосходное учрежденіе въ нсколько этажей, наполненныхъ сверху до низу книгами, со множествомъ столовъ, идущихъ отъ каталоговъ, разставленныхъ концентрическими кругами отъ середины зады, многочисленныхъ открытыхъ шкаповъ, въ уровень зала, для свободнаго, безъ всякаго спроса пользованія всевозможными справочными книгами. Огромный куполъ надъ залой бросалъ свта достаточно, несмотря даже на лондонскіе туманы. Зала была наполнена народомъ при относительной въ то же время тишин, располагающей къ занятіямъ (полъ сплошь покрытъ толстымъ резиновымъ ковромъ). Я пришелъ въ восторгъ отъ вида одного только зала и немедленно отправился съ Орловымъ къ секретарю за полученіемъ билета, что, увы, оказалось, требовало длинной процедуры. Билетъ, дающій доступъ въ читальню, обязательно долженъ быть подписанъ какимъ-либо постояинымъ жителемъ Лондона, при чемъ не всмъ оказывалось довріе, наша пьяненькая mrs Siggers не пользовалась имъ, и мн пришлось ради билета здить къ консулу въ City за подписью. Жен же моей прямо было отказано въ выдач билета по ея несовершеннолтію. Лица до 21 года доступа въ читальню Британскаго музея не имютъ, а ей было всего 18 лтъ. Предполагается у англичанъ, что такія лица читаютъ какіе-нибудь пустяки, врод романовъ, наконецъ, вообще не достаточно серьезны, чтобы имъ доврить безконтрольно, какъ это длается въ Музе, массу книгъ въ свободное распоряженіе.
И такъ мы были временно разлучены съ женой, я рано утромъ въ девять часовъ отправлялся въ Музей и оставался до закрытія его, что было зимой до 4-хъ часовъ, потому что до изобртенія электричества въ Британскомъ музе только работали при дневномъ свт. За полчаса или часъ среди дня, я длалъ перерывъ для обда, для котораго сходился у входа въ Музеи съ женой, а затмъ опять разлучался до вечера или точне закрытія Музея. У меня быстро и незамтно въ работ проходило время. Оказалось, Британскій музей представляетъ такъ много благопріятныхъ условій для занятіи, какъ никакая другая библіотека на свт. Несмотря на отсутствіе тогда систематическаго или предметнаго каталога, я находилъ, что искать нужныя и любопытныя сочиненія вовсе не затруднительно въ этой библіотек. Каждый подобный поискъ былъ самъ по себ полезенъ, ибо всегда при этомъ встрчались названія новыхъ интересныхъ по заглавію или содержанію книгъ. Чтобы найти одну книгу, я всегда обращался съ пачкой ‘ticket’-овъ для требованія многихъ книгъ. Лишь найдя и собственноручно записавши необходимую книгу, гд она стоитъ по каталогу, можно было ее потребовать. Но зато въ Британскомъ музе дозволялось требовать неопредленное количество книгъ, а потомъ, при нкоторой привычк къ обращенію съ книгами, работа тамъ является въ высшей степени интенсивной. Въ одинъ день можно просмотрть 10 или боле нужныхъ книгъ и случайно найти истинное сокровище между ними, чего, при старыхъ системахъ библіотечныхъ требованій только посредствомъ записи книгъ и при исканіи библіотекарями, сдлать нельзя.
Огромную выгоду Британскаго музея составляетъ также множество, цлыя тысячи справочныхъ книгъ, подъ которыми весьма широко разумются вс наиважнйшія изданія по всмъ отраслямъ человческаго знанія. Сюда одинаково, расположенные систематически входятъ не только вс главные учебники всхъ наукъ, но и важнйшія монографіи, важнйшіе журналы и словари буквально всхъ языковъ. Всякая справка, требующая въ иныхъ библіотекахъ затраты многихъ дней, здсь длается часто въ 10 минутъ или меньше, если только знакомы съ устройствомъ библіотеки достаточно хорошо.
Я съ жаромъ принялся за работу, какъ никогда. Бьющійся около меня сильно пульсъ политической жизни, дебаты парламента, масса памфлетной и брошюрной литературы, изданія многочисленныхъ политическихъ обществъ и богатства, такъ называемыхъ, ‘Синихъ Книгъ’, все это вмст какъ бы объяснило и указало путь и способъ новой работы… Я долженъ, сказалъ я себ, изучать исторію англійскихъ косвенныхъ налоговъ, въ связи съ общей экономической исторіей страны, борьбой ея политическихъ партій и спеціально современную литературу предмета. За ранній періодъ я долженъ обратить главное вниманіе на памфлеты, занимавшіе до XVIII столтія мсто газетъ, а съ конца XVIII — парламентскія пренія.
Усердно просидвши съ утра до вечера въ Британскомъ музе, почти 9 мсяцевъ, съ однимъ лишь перерывомъ для короткой поздки въ Мюнхенъ, о которой будетъ говориться дальше, я собралъ необходимый матеріалъ для первой части историческаго своего изслдованія, а для второй, содержащей современное описаніе организаціи англійскихъ акцизовъ и общіе выводы изъ всей работы вмст съ критикой, была подготовлена большая часть.
Къ сожалнію, мсяца два я вынужденъ былъ работать одинъ, жена мн помогать, при всемъ ея добромъ желаніи, не могла, лишенная возможности посщать Музей и, по правд сказать, настроеніе духа иногда у меня было не важное при воспоминаніи о томъ, какъ она, бдняжка, проводитъ время съ болтливой m-s Siggers и воюетъ съ мышами, которыхъ оказалось въ нашей комнат, почти совершенной мансард, огромное количество. Ихъ было такъ много, что он безцеремонно днемъ бгали по комнат и мебели, а ночью очень часто, какъ я убдился въ первый разъ, давали концертъ, испуская какой-то гармоничный пискъ, въ весьма значительномъ количеств. Вечеромъ или точне часовъ въ пять, я возвращался домой въ высшей степени усталый отъ напряженнаго труда, такъ что пользоваться обществомъ или помощью жены могъ лишь весьма мало, и дло первоначально, слдовательно, не могло такъ спориться, какъ бы слдовало. Вотъ что, напримръ, пишетъ моя жена своимъ родителямъ 21 ноября 1873 года:
‘Пишу вамъ, дорогіе мои, пока И. И. легъ отдыхать посл долгихъ занятіи въ Музе, куда онъ аккуратно ходитъ всякій день утромъ отъ 9 до часу, затмъ посл обда отъ 2 до 4, когда библіотека уже совсмъ запирается зимой. Дло въ томъ, что мы ршили остаться въ Лондон на всю зиму, онъ сильно принялся за подготовку диссертаціи’ (въ слдующемъ письм она знакомитъ своихъ родныхъ съ самымъ характеромъ моей работы), ‘весь день почти мы съ нимъ не видимся, только обдать я захожу за нимъ, затмъ онъ опять меня покидаетъ и прямо съ обда идетъ въ Музей, и только вечеромъ уже сидимъ дома, но и тутъ все жалуется, занятый купленными книгами, что я его отвлекаю отъ чтенія, и собирается меня шутя ‘отослать къ родителямъ’!? Со вчерашняго дня мы наняли англійскаго учителя для практики языка мужу, который будетъ ходить три раза въ недлю. Что же касается меня, то я себя чувствую здсь столъ же дома, сколько въ Германіи, не имю ршительно никакого затрудненія въ язык, объясняюсь порядочно, вполн все понимаю. Я знала, что недоставало только пожить мсяцъ между англичанами, чтобы наторться въ говор. Впрочемъ, теперь меньше имемъ дло съ англичанами, потому что ходимъ обдать въ нмецкій ресторанъ (клубъ нмецкихъ лакеевъ (!!?) — Deutscher Kellner-Verein, по шиллингу обдъ въ пять блюдъ). Для меня хорошую практику составляетъ хозяйка, которой я потому и не посылаю лишь къ чорту, хотя иногда она такъ сильно надодаетъ своей родословной, своими безконечными разсказами по поводу перваго встрчнаго предмета или человка!! Наша жизнь здсь, какъ Вы уже замтили изъ моихъ письменныхъ разсказовъ, очень оригинальна. Живемъ въ огромномъ город, между тмъ занимаемъ крошечную мансарду, въ которой, что не повернуться, все что-нибудь заднешь. Ежедневно видимъ массу людей, между тмъ знакомыхъ ни души не имемъ, но я тмъ не мене полюбила и эту маленькую комнатку, и это людное уединеніе, потому что вяжу, какъ наше пребываніе здсь полезно мужу и интересно для меня. Моя цль познакомиться въ эти мсяцы поближе съ англійской литературой, почему все мое чтеніе исключительно на англійскомъ язык’… ‘На дняхъ’, пишетъ она дальше, ‘мы отправляемся на митингъ ассоціаціи рабочихъ, куда насъ общалъ провести директоръ одного кооперативнаго общества m-r Greening, къ которому мы обращались за свдніями относительно устройства и положенія этого общества. Онъ милый очень человкъ, я такъ какъ пользуется большимъ значеніемъ въ своей партіи кооператоровъ, то всего лучше можетъ удовлетворить любопытство мужа. Замчательно, до какой степени здсь развита общественная и политическая жизнь, какъ она проникаетъ во вс скромные слои общества’…
Написавъ эти строки своего письма о m-r Greening’ и о посщеніи въ будущемъ конференціи рабочаго общества, жена не предвидла, какое великое удовольствіе и благо для нея скоро готовится отъ этого самого Грининга. Вслдствіе маленькаго ея нездоровья мы убоялись хать очень далеко на другой конецъ Лондона на вышеозначенное засданіе и написали извиненіе Greening’у. На другой день во время моихъ занятій въ Музе, къ моему удивленію, ко мн подошелъ служитель библіотеки, уже знавшій мое имя, безобразно исковерканное въ m-r ‘Дженджель’ и объявилъ, что меня спрашиваютъ какіе-то господа, желающіе меня видть, въ передней комнат Музея. Я немедленно вышелъ и, къ великому моему изумленію, нашелъ свою супругу въ обществ m-ra Грининга, который былъ настолько любезенъ и обязателенъ, что, въ виду нашей ссылки на болзнь жены и отсутствія въ засданіи, пріхалъ лично узнать о ея здоровь и выразить сочувствіе. Заставши ее совсмъ удрученной отъ нескончаемой болтовни m-s Siggers, онъ спасъ ее, предложивши отправиться съ визитомъ ко мн въ Британскій музеи.
Узнавши, что я еще не видалъ, откуда получаю заказанныя книги, онъ немедленно вызвалъ одного изъ главныхъ библіотекарей, своего, кажется, хорошаго пріятеля, и тотъ провелъ насъ по внутренности библіотеки, объясняя ясно и досканально все устройство и организацію размщенія книгъ, отпуска ихъ, разборки, и т. д. Въ заключеніе, насъ провели въ русскій отдлъ, гд познакомили съ m-r Рольстеномъ, главнымъ библіотекаремъ славянскаго отдленія (котораго, впрочемъ, я видлъ одинъ разъ раньше, какъ объясню дале), m-г-омъ Накэ, его замнявшимъ впослдствіи, очень юркимъ польскимъ евреемъ и нсколькими другими библіотекарями изъ внутреннихъ отдленіи Музея.
Когда m-r Greening съ нашихъ словъ передалъ имъ выраженіе нашего сожалнія, что мы съ женой разлучены цлый день, и она не можетъ мн помогать, какъ бы хотла, благодаря строгому ригоризму правилъ, недопускающихъ несовершеннолтнихъ для работы, вс присутствующіе библіотекари. Немедленно вошли въ намъ интересъ, услись вокругъ стола, сочинили и написали совмстно прошеніе со своими подписями и ручательствомъ, къ главному ‘Опекуну’, какъ ихъ называютъ, — ‘Truste’ Британскаго музея, о необходимости сдлать въ данномъ случа изъятіе и жену не разлучать съ мужемъ. Благодаря такимъ образомъ любезности англичанъ, вовсе не формалистовъ, когда для этого есть достаточны вскія основанія и въ особенности, любезности Гриннига, такъ мало насъ знавшаго, мы опять соединились съ женой на цлый день и начали вмст успшно работать, при чемъ работа пошла вдвое скоре и боле весело. По моему указанію, жена прочитывала и длала конспекты разныхъ книгъ, выписки или переводы, смотря по спеціальности книги, часть же времени посвящала всецло на свое собственное чтеніе и образованіе, какъ увряла потомъ, въ нсколько мсяцевъ въ Британскомъ музе она прочла больше, чмъ всю свою жизнь вн его.
Вотъ образецъ ея описанія музея за первый день полученнаго разршенія, въ ея письм къ матеря отъ 16 января 1874 года: ‘Съ понедльника’, пишетъ она, ‘я хожу съ мужемъ въ музей, гд занимаюсь изученіемъ и краткимъ изложеніемъ дятельности Вальполя, англійскаго министра въ XVIII столтіи. Папаш интересно будетъ знать, что предметомъ своей диссертаціи И. И. избралъ исторію акциза въ Англіи (преимущественно акцизъ на вино и водку, такъ что я называю теперь его диссертацію диссертаціей о водк или водочной диссертаціей). Матеріала куча, въ музе можно найти всевозможныя книги, и старыя и новыя, заниматься тамъ отлично. Зала необычайна по своей величин и красот, все прекрасно приспособлено для занятій. Кром тхъ книгъ, которыя заказываютъ, вся стна зала, которая иметъ круглую форму, уставлена разными справочными книгами, исторіями, атласами, всевозможные журналы, вс классическія литературныя произведенія и т. д. Въ промежутокъ времени стоитъ только сдлать два шага, можно безъ спросу брать любую изъ этихъ книгъ’.
‘Позанявшись утромъ акцизомъ, я посл обда посвящаю обыкновенно на чтеніе журналовъ и книгъ общаго интереса. Въ эти нсколько дней я уже чтеніемъ пріобрла много свдній, не говоря уже о наслажденіи, которое испытывала, узнала, напримръ, о современномъ норвежскомъ писател, о которомъ до сихъ поръ никогда не слыхала. Познакомилась съ португальской литературой эпохи возрожденія, прочла большой отдлъ книгъ по разнымъ соціальнымъ вопросамъ. Между прочимъ статьи объ образованіи двочекъ, объ образованіи женщинъ, ихъ способность къ политической дятельности, написанныя очень интеллигентной женщиной, женой извстнаго политико-эконома, профессора Фоссета, которымъ теперь занимается мой мужъ, и т. д. и т. д. Дома я читаю свои книги, романы Вальтеръ-Скотта, какъ легкое чтеніе, а какъ занятіе, политическую экономію Милля, или перечитываю англійскую исторію, а въ воскресенье читаю съ мужемъ газету ‘Examiner’ и ‘National Reformer’, которыя всегда оставляютъ въ голов не только кучу новыхъ сведеній, но ясное пониманіе ихъ, возвышая умъ и душу своимъ благороднымъ направленіемъ: ‘какъ досадно’, восклицаетъ она, ‘что вы не знаете англійскаго языка, а то пріятно было бы дать вамъ прочесть вс эти журналы въ Россіи. Даже въ самыхъ обыкновенныхъ газетахъ нердко появляются замчательныя статьи, которыя мы обыкновенно вырзываемъ и сохраняемъ. Такимъ образомъ вы видите, все время у насъ проходитъ въ работы, а работается весело’!!.
‘Англичанами и Англійскими устройствами мы все больше и больше восхищаемся, если бы не дороговизна, которая заставляетъ насъ за хорошую цну имть скверную конурку, экономить, воздерживаться отъ лишняго стакана пива (почему И. И. врно и выбралъ этотъ предметъ для диссертаціи, Вы увидите, онъ, нтъ сомннія, будетъ сильно нападать на акцизъ спиртныхъ напитковъ, длающихъ ихъ столь дорогими, что онъ отъ водки совсмъ отказался, пива же выпиваетъ лишь одинъ маленькій стаканъ за обдомъ), и такъ если бы не дороговизна, а также полный недостатокъ своего общества, что здсь было бы, право, какъ нельзя лучше жить!!?’ Тотъ же вопросъ о недостатк общества, часто конечно, несмотря на дятельную рабочую жизнь, приходилъ намъ въ голову и въ нсколькихъ нашихъ письмахъ къ роднымъ за это время встрчаются шутливыя выраженія, напримръ, при встрч новаго 1874 года, что ‘мы тутъ, отшельникъ съ отшельницей, встрчаемъ новый годъ въ лондонской пустын’, и дйствительно это наше первое пребываніе въ Лондон, съ начала сентября по конецъ марта, прошло всецло за трудной и спшной работой, безъ всякаго почти развлеченія и общества и самыми жалкими матеріальными средствами. Такъ какъ моя молодая супруга вела тогда счеты обратно съ послдующимъ чрезвычайно аккуратно, то вычислила и сообщила мн, что въ январ мсяц, напримръ 1874 года, при перевод на русскую валюту, мы издержали въ Лондон вдвоемъ на все существованіе, включая покупку книгъ и газетъ, молоко для жены и табакъ для меня, всего лишь 71 рубль, что, конечно, нельзя не считать очень скромнымъ???!!!
Все письма, которыя я получалъ въ это время изъ Москвы, сообщали мн въ сущности одно и то же: необходимость возвращаться домой непремнно съ диссертаціей, если я хочу устроить свою университетскую участь должнымъ образомъ. ‘Пишите и пишите’, что относилось къ диссертаціи, получалъ я отъ всхъ благопріятелей, почему и напрягалъ все силы свои, а жена свою помощь, чтобы довести работу до ближайшаго окончанія. Одно время меня обезпокоилъ слухъ изъ Москвы о новыхъ выборахъ на пять лтъ мста патрона Мильгаузена, который такъ категорически заявилъ мн въ свое время, что онъ уже кончаетъ службу и будто бы выбираться не будетъ. Произошло какъ разъ наоборотъ. Молодой, относительно, Бабстъ вышелъ въ отставку, сдлавшись управляющимъ Московскаго купеческаго банка, и Чупровъ спшно былъ приглашенъ начать чтеніе лекцій въ 1874 году въ качеств преподавателя. Мильгаузенъ же наоборотъ остался еще на пять лтъ. Впрочемъ профессоръ Соколовъ, секретарь факультета, дружелюбно ко мн расположенный, очень скоро, тоже въ ноябр 1873 года, успокоилъ меня на счетъ этого обстоятельства. Вотъ выдержка изъ его письма по этому поводу:
‘Очень радъ слышать, что ваши занятія по диссертаціи идутъ успшно и къ августу будущаго года будутъ окончены. Это обстоятельство очень важное, и отъ него главнымъ образомъ будетъ зависть разршеніе всхъ вопросовъ, которые васъ озабочиваютъ, и на которые я могу дать вамъ такой отвтъ, основываясь на соображеніи извстныхъ мн обстоятельствъ:
‘Вопрось о мст для васъ при нашемъ университет главнымъ образомъ значитъ отъ васъ, т. е. отъ вашей диссертаціи, и ршается очень просто. Факультетъ въ настоящее время не иметъ недостатка въ свободныхъ вакансіяхъ профессуръ, и только бы имлись на лицо люди, признаваемые за достойныхъ и способныхъ, онъ не затруднится съ представленіемъ о назначеніи ихъ. Въ частности ваше положеніе, при наличности вышеуказанныхъ предположеній, но представляетъ на мой взглядъ никакихъ затрудненій. Пусть Камаровскій читаетъ съ осени международное право, пусть Мильгаузенъ продолжаетъ читать финансовое право, и при этихъ комбинаціяхъ для васъ можетъ найтись дло и мсто. Каедра финансоваго права, по уставу, подраздляется на дв части: а) теорія финансовъ и б) русское финансовое право, распредленіе ихъ между двумя лицами и возможно и желательно. Слдовательно, вамъ нужно только пріобрсти jus ad rem, т. е. изготовить и представить диссертацію, и тогда факультетъ получитъ возможность дйствовать для предоставленія Вамъ jus in ге. Я не говорилъ объ этомъ въ факультет и въ настоящее время нахожу это совершенно излишнымъ, но когда придетъ нужное для того время я надобность, я буду говоритъ и увренъ, что никакихъ затрудненій въ существ вопроса не представится. И такъ, мой совтъ — спокойно вести работу по диссертаціи, окончить ее къ августу и явиться съ нею къ намъ. Частнымъ образомъ я буду вскор говорить о васъ съ Мильгаузеномъ, и каковы бы ни были его намренія относительно своей службы при Университет (кажется, въ будущемъ году срокъ его пятилтія и новой баллотировки), въ нихъ, я полагаю, не найдется затрудненій для васъ. Пишите диссертацію’…
‘Вопросъ о печатаніи ея удобнй будетъ разршить здсь на мст, когда она уже изготовлена. Ваше личное здсь присутствіе съ диссертаціей будетъ всего важнй. Выводъ опять одинъ и тотъ же: пишите диссертацію! Была бы готова — напечатаютъ’.
Къ этому времени упорнаго сиднія моего и работы въ Британскомъ музе относится знакомство мое съ однимъ изъ моихъ дорогихъ друзей въ будущей жизни въ Московскомъ университет, Николаемъ Ильичемъ Стороженко. Я его увидалъ въ первый день моего посщенія Музея вмст съ причетникомъ Орловымъ, о чемъ говорилъ выше. Познакомился же съ нимъ черезъ нсколько дней по очень простои причин. Встртивши какія-то затрудненія вначал въ поискахъ за книгами и въ расположеніи каталоговъ музея, я обратился, согласно обычаю, къ такъ называемому ‘суперинтенденту’, т. е. старшему библіотекарю, надзирающему въ читальн за всмъ порядкомъ и ходомъ дла. Тотъ, видя, что я еще плохо выражаюсь по-англійски, немедленно вызвалъ изъ внутренняго помщенія библіотеки извстнаго ученаго по славянскимъ языкамъ, мн уже знакомаго Рольстона. Рольстонъ немедленно, со своей стороны, предложилъ меня познакомить, какъ онъ заявилъ, съ моимъ соотечественникомъ, здсь въ читальн постоянно занимающимся и хорошо знакомымъ со всми порядками библіотеки, профессоромъ Стороженко, что немедленно и исполнилъ. Такимъ образомъ я познакомился впервые съ моимъ будущимъ товарищемъ и близкимъ другомъ, смерть котораго я до сихъ поръ оплакиваю, Николаемъ Ильичемъ Стороженко. Мало встрчается на свт такихъ добрыхъ, жизнерадостныхъ, веселыхъ и остроумныхъ людей, какъ онъ. Въ его обществ и присутствіи нельзя было буквально скучать или, тмъ боле, грустить. Постоянныя шутки и остроты самаго безобиднаго характера сыпались у него какъ изъ рога изобилія. При этомъ огромномъ чисто малороссійскомъ юмор, Николай Ильичъ отличался большимъ умомъ, большими свдніями въ литератур и удивительной памятью, особенно на стихотворенія. При случа онъ выпиливалъ цлыя страницы стихотвореній кого-либо изъ боле или мене извстныхъ поэтовъ и ршалъ этимъ, или давалъ извстную постановку тому или иному вопросу и при томъ въ такомъ блестящемъ вид, что уже дальнйшіе споры по этому поводу не могли имть мста.
Въ конц 80-хъ годовъ я написалъ, напримръ, и прочелъ публичную лекцію сначала въ Москв и повторилъ ее потомъ въ Петербург, о новомъ гуманитарномъ движеніи въ Англіи среди молодого образованнаго университетскаго общества. Молодые люди во глав со стариками, врод профессора Рёскина, и другими шли къ бднякамъ рабочимъ въ восточномъ Лондон, поселялись между ними и своимъ усерднымъ трудомъ и примромъ старались поднять и улучшить положеніе бдныхъ классовъ и сдлать ихъ боле довольными своимъ существованіемъ. Эти лекціи впослдствіи были мною напечатаны въ ‘Встник Европы’ подъ именемъ: ‘Практическая филантропія въ Англіи’ и собраны вмст въ моей книг: ‘Въ поискахъ къ лучшему будущему’ (2 изданіе 1908 г.): Н. И. Стороженко, присутствовавшій на этой лекдіи, видя и раздляя энтузіазмъ публики, очень довольный этимъ чтеніемъ, немедленно обратился ко мн въ антракт съ предложеніемъ къ этой лекціи избрать эпиграфомъ одно французское стихотвореніе въ русскомъ перевод, по его мннію наиболе подходяще выражающее основныя мысли всего содержанія. Этотъ эпиграфъ, который, къ моему удивленію, черезъ много лтъ я встртилъ нечаянно повтореннымъ въ ‘На дн’ Максима Горькаго, былъ къ сожалнію выброшенъ редакторомъ по цензурнымъ соображеніямъ, и статья появилась безъ него. Стороженко цликомъ, тутъ же въ антракт, продиктовалъ мн въ нсколько минутъ этотъ любопытный и очень удачный эпиграфъ вступленія къ этой лекціи:
‘Если къ правд святой
Міръ дороги найти не уметъ,
Честь безумцу, который наветъ
Человчеству сонъ золотой.
Если бъ завтра земл нашей путь
Освтить наше солнце забыло,
Завтра жъ цлый бы міръ освтила
Мысль безумца какого-нибудь!..’
Эта находчивость, остроуміе и постоянно почти веселое ровное настроеніе духа бодрило всхъ присутствующихъ и составляло исключительную особенность покойнаго Стороженки. Посл начала нашего знакомства черезъ Рольстона, надъ которымъ милый малороссъ немало подшучивалъ, увряя, что онъ потому къ нему иметъ большую симпатію, что одинаково съ нимъ обладаетъ краснымъ носомъ, указывающимъ на извстную будто бы слабость (хотя, наоборотъ, въ дйствительности Стороженко былъ человкъ очень умренный по части выпивки), мы начали весело, бокъ-о-бокъ работать въ музе втроемъ (жена къ новому году — въ 1874 году, — была допущена въ читальный залъ), и время проходило совершенно незамтно, а результаты получились для работы самые плодотворные.
Каждый лишній день открывалъ намъ прекрасную душу Николая Ильича и способствовалъ большему между нами сближенію. Вотъ что, напримръ, писала о немъ моя жена своимъ родителямъ, нсколько поздне, въ іюл мсяц 1874 года: ‘Мн помшалъ немедленно вамъ писать своимъ приходомъ Стороженко, нашъ новый знакомый, московскій профессоръ исторіи и литературы: славный онъ человкъ, безконечно добрый и общительный, просидлъ въ нашей конурк весь вечеръ, все болталъ о разныхъ матеріяхъ.
Если придется удобный случай, я васъ непремнно съ нимъ познакомлю въ Москв. Впрочмъ, тамъ его пожалуй не поймаешь, у него куча знакомыхъ и между ними много дамъ, которыя, я могу себ представить, не подлятъ его между собой. Какъ видите, мы теперь не такъ живемъ уединенно, какъ въ начал, хотя такъ же скромно въ отношеніи квартиры и ды. Небольшое знакомство, впрочемъ, которое у насъ началось, вовсе не служитъ помхой нашимъ занятіямъ: оно, напротивъ, лишь доставляетъ необходимую рекреацію для ума и сердца. Изъ музейскихъ часовъ, т. е. промежуткомъ между 9 часами утра и 6 вечера (съ начала весны) мы никогда не позволяемъ себ ничего просрочивать. Только вчера позволяли себ въ первый разъ пропустить цлый день и посвятили его на Хрустальный Дворецъ, который къ сожалнію, какъ большая часть музеевъ въ Лондон, открытъ только въ будніе дни. Все это было бы ничего, лишь бы только поскоре устроиться…
Чмъ боле времени проходило, и главная наша работа на диссертацію подвигалась, тмъ больше въ то же время закрадывалось невольно сомнніе о будущемъ и о томъ, какъ устроимся впереди.
Въ письм къ матери жена моя пишетъ, напримръ, въ это время, въ іюн 1874 года: ‘Дло въ томъ, что мы начинаемъ сильно безпокоиться на счетъ мста, съ тхъ поръ какъ узнали отъ пріхавшаго сюда одного московскаго профессора, что Мильгаузенъ, котораго мужъ долженъ былъ замнить, снова выбранъ и остался еще на пять лтъ. Правда, намъ писалъ Соколовъ, что хотятъ учредить вторую финансовую каедру, но это еще не врно, и во всякомъ случа это будетъ каедра по русскимъ финансамъ, такъ-что И. И. придется читать предметъ, которымъ онъ мало занимался, а теперешніе его труды не получатъ непосредственнаго приложенія. Изъ всего этого, главное, обидно, что вс эти новости мы узнали со стороны, а что т люди, которые должны были бы, кажется, чувствовать нкоторую отвтственность, такъ какъ сами обнадежили мужа, т молчатъ, какъ ни въ чемъ не бывало… Мы, конечно, надежды вполн не теряемъ, но обидно будетъ, если придется искать мста не въ Москв. Я съ нетерпніемъ жду, какъ это все ршится? И. И. работаетъ, кажется, какъ нельзя больше, и за нимъ дло не должно бы постоять’.
Любопытно, что въ то же время у насъ начало появляться съ женой впервые, несмотря на. всю усердную работу и удовольствія и культуру англичанъ, нкоторое Heimweh, тоска но родин, которая чаще и чаще сказываласъ въ нашихъ письмахъ, между прочимъ и въ письмахъ жены къ ея родителямъ, которая съ дтства (съ 12 лтъ) не видала Россіи, оставаясь безвыздно на воспитаніи въ Дрезден. Такъ, въ вышеупомянутомъ письм ея отъ 13 іюня 1874 г. она пишетъ по поводу извстія объ ея братьяхъ, уже вернувшихся домой, слдующія замчательныя строки: ‘Я по правд сказать не врю, чтобы мальчики’, какъ она довольно смло называетъ братьевъ, изъ которыхъ одинъ былъ по крайней мр гораздо старше ее, а другой былъ почти ровесникомъ, мало интересовались всмъ русскимъ. Мн кажется, я, посл того какъ осмотрла нсколько европейскихъ столицъ, все-таки съ особеннымъ чувствомъ буду проходить черезъ простую русскую деревню. Оттого ли, что женская натура больше живетъ чувствомъ, я сохранила глубокое, хотя и смутное воспоминаніе о картинахъ дтства и боюсь, что расплачусь при первыхъ звукахъ русскаго народнаго языка (!). Много я видла хорошихъ странъ и вотъ теперь живу въ самомъ центр цивилизаціи, гд поминутно восхищаюсь успхами человчества, а внутреннее чувство все-таки тянетъ куда-то къ себ, въ свою родину, въ свой домъ, къ своимъ роднымъ. Чувство это такъ сильно, что когда предположишь возможность, что никогда не попадешь отсюда въ Россію, или, что какое-нибудь неожиданное обстоятельство задержитъ наше возвращеніе, то замираетъ сердце, и чувствуешь себя такъ же, какъ во сн, когда видишь близкаго человка, хочешь къ нему подойти, но увы, ноги окоченли и не можешь сдвинуться съ мста…’!! ‘Иногда мн кажется, что я не переживу вызда въ Роенію и радостной встрчи со всми. Но вы, впрочемъ, пожалуй скажете, что я фантазирую, и я начинаю раскаиваться, что это написала’….
Я долженъ въ настоящее время нсколько вернуться назадъ въ хронологическомъ отношенія, къ весн 1874 года, къ общему ходу нашихъ съ женой занятій въ стнахъ Британскаго музея. Въ март значительная часть матеріала для диссертаціи была собрана, о чемъ я особенно и заботился, такъ какъ писать можно было бы везд. Въ то же время лондонская дороговизна и особенно недостаточное питаніе и жизненная обстановка становились нестерпимы, посл полугодичнаго пребыванія. Иногда приходилось мн прерывать свое куреніе, жен отказываться отъ молока къ чаю и все-таки не всегда удавалось сводить концы съ концами, какъ было въ январ. Кром того нкоторыхъ важныхъ нмецкихъ книгъ для исторіи Англіи я не могъ найти въ Лондон. Все это вмст привело за собой мысль покинуть Лондонъ я дописывать диссертацію въ другомъ мст. Списавшись, помню, по этому поводу съ А. И. Чупровымъ, который раньше меня былъ въ Мюнхен, Вн и Берлин, я остановился на мысли переселиться въ Мюнхенъ, Hof-Bibliothek котораго Чупровъ особенно хвалилъ, отмчая также и тамошнюю дешевизну жизни. И вотъ мы ршили переселиться изъ Лондона въ Мюнхенъ и пробыть тамъ до августа, срока нашего возвращенія восвояси, на родину.
Я не буду описывать нашей обратной дороги въ Германію, которая прошла благополучно, хотя была интересне нашего стараго путешествія. Мы пріхали сначала въ тотъ же Гейдельбергъ съ нашими вещами, но только окружнымъ путемъ черезъ Парижъ, гд пробыли всего нсколько дней, при чемъ посл продолжительной жизни въ Лондон и нсколькихъ англійскихъ привычекъ къ нашему собственному удивленію, Парижъ намъ не понравился и показался вовсе не блестящимъ и шумнымъ городомъ, какъ приличествуетъ столиц. Насъ поразили, помню, въ это короткое пребываніе въ Париж, лишь дв черты: необыкновенно изящный вкусъ французовъ во всемъ и про все, начиная съ украшеній лавокъ и магазиновъ и кончая костюмами женщинъ и затмъ сравнительная дешевизна съ Лондономъ, понятіе впрочемъ очень относительное, такъ какъ на дурно приготовленномъ англійскомъ продовольствіи я былъ сытъ, а на хорошемъ парижскомъ я все время чувствовалъ себя голоднымъ!!!
Въ Гейдельберг мы застали большую знакомую компанію русскихъ. встртившихъ насъ съ распростертыми объятіями, и пробыли тамъ, при хорошей къ счастью погод, въ середин марта около недли, забрали весь свой обширный багажъ, хранившійся у Розенберга и Черемшанскихъ, и отправили его малой скоростью на Мюнхенъ. Большая компанія пріятелей провожала насъ на бангофъ съ наилучшими пожеланіями скорй видться, что къ сожалнію относительно многихъ не осуществилось на цлые годы.
Выхавши вечеромъ изъ Гейдельберга при хорошей погод, мы пріхали въ Мюнхенъ рано утромъ, при чемъ снгъ валилъ какъ среди зимы, и вс улицы наполнены были сугробами, что насъ очень сразу огорчило. Нашъ единственный пріятель, жившій въ Мюнхен, Макаровъ подтвердилъ намъ свднія Чупрова о дешевизн Мюнхена, сравнивая съ Лондономъ, въ чемъ мы впрочемъ убдились скоро сами, а равно и въ томъ, что насколько начали лучше питаться, настолько же, увы, проиграли, оставивши Лондонъ, въ своихъ научныхъ интересахъ. На другой же день я отправился въ Государственную библіотеку, чтобы получить въ нее доступъ. Оказались, какъ намъ, впрочемъ, раньше говорилъ Макаровъ, что тамъ собственно заниматься нельзя, вслдствіе дурного и неприспособленнаго помщенія, въ это время при томъ очень холоднаго, и что надо брать книги на домъ, для чего обязательно требуется рекомендація. На мой запросъ въ библіотек, какую рекомендацію могу представить, старшій библіотекарь отвтилъ мн: ‘Конечно, вашего посольства’. Отправился туда (посланникомъ нашимъ, на сколько помнится, былъ тогда г. Озеровъ). На мою просьбу дать мн рекомендацію для полученія книгъ секретарь посольства отвтилъ ршительнымъ отказомъ: ‘Почемъ оно меня знаетъ?’ При этомъ, какъ я слышалъ изъ громкаго разговора секретаря, очевидно, съ посломъ въ сосдней комнат, поставленъ былъ вопросъ о .моей доброкачественности, съ какой стати они будутъ ручаться, когда я каждую минуту могу съ книгами ухать изъ Мюнхена, а имъ отвчать?! На вс мои настоянія и просьбы дать мн возможность заниматься, отвчали ршительнымъ ‘нтъ’ и выдали только свидтельство, что по паспорту я значусь такимъ-то, что было совершенно безполезно, ибо, какъ извстно, въ иностранномъ паспорт имется и безъ того страница на нмецкомъ язык. Какъ и слдовало ожидать, главный библіотекарь Hofbibliothek отвчалъ мн ршительнымъ отказомъ выдавать книги. ‘Не могу я’, резонно говорилъ онъ, ‘врить Вамъ, когда вамъ не вритъ ваше посольство’?!! Мн оставалось отправляться назадъ въ Лондонъ. Вроятно по моему лицу было замтно большое огорченіе, если секретарь (посла я не видалъ все время въ глаза) спросилъ меня, нтъ ли у меня кого-нибудь знакомаго изъ мстныхъ жителей? На что я ему ршительно отвтилъ, что нтъ. Тогда библіотекарь, спасибо ему хоть за это, посовтовавшись съ кмъ-то, предложилъ мн, какъ послднее средство, внести залогъ и вотъ, будучи въ весьма тсныхъ матеріальныхъ условіяхъ, я долженъ былъ внести что-то въ род 30 гульденовъ, сумму для меня большую, которая должна была постоянно лежать въ библіотек до отъзда, а мн отпускалось за нее по ршенію библіотекаря всего лишь пять книгъ.
При новыхъ условіяхъ очень неудобныхъ пришлось мн продолжать свою работу надъ диссертаціей въ Мюнхен. Я имлъ прекрасную, сравнительно съ Лондонской, комнату около англійскаго и общественнаго сада въ Мюнхен. Съ хорошимъ воздухомъ, сытной, если не вкусной пищей, чрезвычайно дешевый напитокъ въ вид превосходнаго пива, и т. д., но, увы зато полное препятствіе къ успшному занятію. Вскор оказалось, что система выдачи составляетъ въ библіотек большое зло на практик, что въ Британскомъ музе было невозможно. Я получалъ часто отвты, что такой-то книги у нихъ нтъ, потому что она читается или совсмъ ея нтъ, чего я проврить былъ лишенъ возможности, а впослдствіи оказывалось, она есть и была не найдена лишь по небрежности библіотекаря. Дв, три недостававшихъ мн нмецкихъ книги по исторіи XVII вка въ Англіи я, конечно, прочелъ очень быстро: затмъ пришлось обратиться къ тмъ же англійскимъ и особенно къ безконечному многотомному ‘Parlamentary Debates’ изъ многихъ тысячей томовъ. Я уже просмотрлъ съ помощью жены въ Британскомъ музе нсколько сотъ томовъ этого изданія и выписалъ изъ нихъ все важнйшее по акцизу, но у меня оставалось за XVIII—XIX вкъ еще боле сотни непросмотрнныхъ томовъ и, если въ Англіи я имлъ возможность, съ помощью жены, перелистовать въ одинъ день 20 томовъ, то въ Мюнхен можно было это же сдлать, и то не всегда, съ двумя, тремя, при общемъ числ пяти забранныхъ книгъ. Слдовательно, для одного только Parliamentary Ніstories, принимая во вниманіе большія выписки изъ нея, мн понадобилось бы, расчелъ я, нсколько мсяцевъ. Очевидно я не могъ доле при этихъ условіяхъ оставаться въ Мюнхен и работать съ успхомъ, чтобы кончить диссертацію до августа. Что же длать? Какъ быть? хать въ Вну? Но тамъ библіотека была гораздо хуже, по словамъ Чупрова, и даже въ Берлин въ то время библіотека была въ меньшихъ размрахъ, нежели въ Мюнхен. Такимъ образомъ, посл нсколькихъ недль занятія и размышленія, я невольно пришелъ къ заключенію о необходимости покинуть Мюнхенъ, и какъ ни жалко, съ первыми пароходами по Рейну пришлось возвратиться въ Лондонъ съ его худыми матеріальными условіями.
Посл всхъ этихъ неудачъ и полуторамсячнаго пребыванія въ Мюнхен, я оставилъ цлый большой ящикъ своихъ книгъ, накопившихся за двухлтнее пребываніе за границей, у одного пріятеля въ Мюнхен съ просьбой ихъ нсколько поздне выслать малой скоростью въ Москву на имя профессора Соколова, который на то согласился, дабы избжать всхъ мытарствъ и мукъ съ цензурой, увы, не предвидя, что къ этимъ мытарствамъ присоединятся еще совершенно неожиданно мытарства таможенныя, о которыхъ я не догадывался и въ свое время разскажу. Затмъ, самолично и довольно быстро перебрался въ Майцъ, гд мы сли на пароходъ и за дешевую, помню, чрезвычайно цну во второмъ класс, вдоль по Рейну и черезъ Роттердамъ, вернулись въ милую нашему сердцу, если не карману, столицу Альбіона.
Мы опять водворились у той же нестерпимой, но добродушной mrs Siggers, чуть не на чердак, и избгали войны съ мышами тольки пребываніемъ большей части дня въ стнахъ Британскаго музея, открытаго лтомъ до 6 часовъ и, замчу въ скобкахъ, въ т времена онъ поздне не открывался, ибо по старымъ законамъ занятія въ немъ возможны были только при солнечномъ свт. Поздне, черезъ нсколько лтъ, во время одного изъ нашихъ многочисленныхъ посщеній Лондона, пріхалъ нашъ извстный изобртатель Яблочковъ изъ Парижа, устроилъ электричество впервые на Ватерлосскомъ мосту и въ Британскомъ музе, при чемъ мы, русскіе, конечно, торжествовали, что дали возможность какъ-бы отплатить англичанамъ за ихъ любезность и одолженія для нихъ ихъ библіотекой, Британскій музей съ тхъ поръ началъ круглый годъ работать до 7 или 8 часовъ, хотя очень скоро какія-по практическія несовершенства, а можетъ бытъ практическая неловкость русскихъ изобртателей проявилась и у Яблочкова, какъ у многихъ другихъ россіянъ (помню, оно часто и внезапно потухало). Дальнйшее усовершенствованіе для электричества сдлала берлинская фирма Сименсъ и Гальске: къ ней перешло скоро поэтому освщеніе музея, такъ что мы, русскіе, гордились очень короткое время.
Мы опять съ женой водворились на старыхъ столахъ, добродушно перездоровались со всми библіотекарями и служителями, какъ со старыми знакомыми, и усердно принялись на всхъ парахъ за дальнйшее приготовленіе диссертаціи. Писаніе пошло еще быстре, чмъ прежде, несмотря на милое общество Стороженки, иногда насъ отвлекавшаго отъ работы.
Планъ моей книги вскор былъ совершенно выработанъ. Историческій отдлъ, это часть первая диссертаціи, была цликомъ написана: второй же отдлъ, гд описывалось дйствующее законодательство, лишь набросанъ частями, матеріалы для него лишь въ значительной части были собраны, и требовалось лишь мсяца два легкой работы привести конспектъ и этотъ матеріалъ въ настоящую книгу, что я надялся сдлать уже въ Россіи, хотя бы во время самаго процесса печатанія. Главнйшимъ гвоздемъ моей работы являлась мысль или идея о борьб классовыхъ интересовъ, которая отражается на государственномъ стро и характер финансовыхъ учрежденій, — идея, выработанная мною самостоятельно, безъ всякаго вліянія, напримръ Маркса, который хотя незадолго передъ тмъ вышелъ, но я не зналъ его даже по имени, работая съ нимъ, какъ впослдствіи оказалось, чуть не рядомъ и но тмъ же источникамъ Британскаго музея, главное щедро пользуясь матеріалами и указаніями въ извстномъ труд прошлаго вка ‘Morton Eden: The State of the Poor’, оригинальной книги, которой Марксъ обязанъ своими выводами больше, чмъ о томъ упомянулъ въ своихъ сочиненіяхъ.
‘Историческій очеркъ Англійскаго акциза’, писалъ я, поздне, для словаря Венгерова, ‘доказываетъ несомннный фактъ, что на форм обложенія въ Англіи всегда рзко отражалось, имущественное господство того или другого класса народа: борьба классовыхъ интересовъ опредляетъ характеръ финансовой системы. Такъ, акцизы, какъ форма выгодная для интересовъ землевладльческаго класса, введена въ Англіи въ XVII, а равно и въ XVIII вкахъ, во время именно преобладанія политическаго этого сословія въ стран: въ XIX вк наоборотъ, съ ростомъ значенія высшей денежной аристократіи, огромное большинство акцизовъ, какъ и таможенныхъ пошлинъ, отмняется, потому что они препятствуютъ дальнйшему виду развитія британской промышленности и торговли: изъ нихъ остаются немногіе, но очень доходные налоги, а въ настоящее время, наконецъ, съ нкоторымъ развитіемъ политическаго значенія рабочаго класса, уже боле и боле раздаются голоса за расширеніе прямого оцночнаго обложенія съ доходовъ и отмну уцлвшихъ косвенныхъ налоговъ. Главнйшій выводъ всего изслдованія состоитъ въ томъ, что равномрность и пропорціональность податной способности въ англійской финансовой систем явно нарушается, и рабочій классъ въ два съ половиной раза обложенъ сильне, нежели высшіе классы.
‘Добавлю къ этому, что Марксъ въ то время мн былъ извстенъ лишь по имени и никакого вліянія на мои выводы оказать не могъ, и они получены совершенно самостоятельно на основаніи изученія англійской экономической исторіи, въ тхъ же залахъ Британскаго музея, гд штудировалъ нмецкій соціалистъ (С. А. Венгеровъ. Критико-біографическій словарь русскихъ писателей и ученыхъ. т. VI СІІБ. 1904—1907, стр. 02).
Главная идея моей книги чрезвычайно заинтересовала нмецкаго молодого экономиста Артура фонъ-Штудницъ, жившаго тогда въ Лондон, въ качеств корреспондента извстной тогда Аугсбургской нын Мюнхенской Allgemeine Zeitung. Нсколько лтъ спустя, по его просьб, мой другъ М. М. Ковалевскій, о которомъ поздне буду много говорить, работавшій тогда въ музе, сдлалъ для него большой конспектъ изъ моей книги. Штудницъ напечаталъ въ своей газет цлыхъ дв о ней статьи, подавшія поводъ къ обсужденію (1876 годъ) и критик въ нмецкой печати моихъ экономическихъ воззрніи, большею частью въ благопріятномъ смысл.
Наконецъ, приблизилось время, въ конц, примрно, поля, возвращаться намъ въ Россію и покинуть столь дорогой и полезный для нашей научной дятельности и развитія, Британскій музей и Лондонъ. Мы ршили вернуться тмъ самымъ путемъ, какъ первый разъ я вступилъ въ предлы Германіи, т. е. черезъ Дрезденъ, Сосновицы и Варшаву. Въ первомъ хотли повидать нкоторыхъ старыхъ знакомыхъ и этой дорогой, съ недльнымъ отдыхомъ въ Дрезден, мы двинулись въ Москву, для моей жены совершенно не знакомую, которую, какъ приводилъ я раньше, она такъ жаждала видть вмст со своей бдной необразованной родиной.
Въ Дрезден, какъ мы ожидали, уже нашли очень мало старыхъ знакомыхъ. Какъ я раньше объ этомъ разсказывалъ, въ 1874 году, вмст съ опубликованіемъ устава о всеобщей воинской повинности, огромное число русскихъ, постоянно проживавшихъ въ Дрезден, возвратилось домой, ради пользованія льготными правами для воинской службы. Тоже продлала и семья моего тестя, сыновья котораго, братья моей жены, уже давно вернулись въ Москву. Естественно, поэтому, что Дрезденъ произвелъ на насъ боле грустное, чмъ радостное впечатлніе. Знакомыя улицы и отсутствіе привычныхъ родственныхъ и дружественныхъ лицъ производило угнетающее впечатлніе, и мы не зажились долго, черезъ недлю уже собрались домой на родину, демократически, конечно, въ 3-мъ класс, и дня черезъ три жена моя въ первый разъ не безъ удивленія и сильнаго волненія увидала Москву. Дорогой никакихъ особенно заслуживающихъ вниманія впечатлній не было, кром разв комическаго случая на самой границ при таможенномъ надзор, о которомъ стоитъ упомянуть. Матушка моей жены, вернувшись въ Россію въ городъ Ржевъ, гд проживалъ H. B. Вельяшевъ, не могла найти въ то время въ уздномъ городк одинъ необходимый предметъ домашняго обихода, распространенный за границей, а именно каменное ведро для выливанія грязной воды посл умыванья. Жена моя, которой она жаловалась въ письм на это маленькое горе, желая услужить милой мамаш, пріобрла въ Дрезден такое именно ведро, при чемъ чрезвычайной тяжести, ничтоже сумняшеся набила его мягкимъ бльемъ и помстила на дн нашего большого чемодана. Я рзко протестовалъ противъ этого, указывая на чрезвычайную тяжесть ведра, а потому на высокій желзнодорожный тарифъ по которымъ придется платить за его перевозку, на огромное разстояніе до Твери (гд ея мать тогда жила) вроятно дороже, чмъ ведро стоитъ, но все было тщетно. Тогда я пошелъ съ женой на компромиссъ, что я согласенъ взятъ это ужасное ведро, но съ тмъ, что, если на границ русской таможни, въ добавокъ ко всмъ расходамъ, объявятъ ведро подлежащимъ уплат пошлины, то мы его выбрасываемъ (багажъ былъ сданъ только до границы). Когда мы пріхали въ Сосновицы, въ пограничную русскую таможню и чиновники обратились ко мн съ вопросомъ: нтъ ли у васъ чего-нибудь подлежащаго оплат пошлиною?’ я имъ смло отвчалъ: ‘У меня ничего нтъ, у жены есть, она везетъ на дн своего сундука каменное ведро’. Я, конечно, ожидалъ въ нихъ найти немедленно союзниковъ, что они потребуютъ высокую по нашему тарифу пошлину и ведро будетъ выброшено. Но, увы, эффектъ получился совершенно иной, даже съ противоположными послдствіями. Таможенные приняли мое заявленіе очевидно за шутку, громко разсмялись и тотчасъ же приказали артельщику запереть сундукъ и отправить его по назначенію. Жена моя торжествовала. Мн вновь пришлось уплатить дорого за провозку ведра въ ущербъ для русской фаянсовой промышленности, къ интересу которой я отнесся такъ ригорозно и строго.
Когда мы прибыли въ Москву и немного осмотрлись, дло мое оказалось въ довольно удовлетворительномъ положеніи. По предложенію Соколова установлено было, въ виду моего прибытія и при томъ почти съ диссертаціей, немедленно открылъ въ университет другую каедру финансовъ — исторію и поручить мн, но печатать мою работу университетъ отказался, потому что ‘Университетскія Извстія’, въ это время по недостатку средствъ были прекращены, а другого источника не было.
Предстоялъ такимъ образомъ спхъ съ окончаніемъ диссертаціи. Матеріалъ для второй части у меня быль почти весь собранъ, и даже конспектъ набросанъ. Мн недоставало для пользованія нсколькихъ книгъ, которыя были вмст съ прочими высланы моимъ пріятелемъ за мсяцъ до возвращенія въ Москву на имя профессора Соколова, чтобы облегчить хлопоты съ цензурою. Когда я обратился съ запросомъ къ Н. К. Соколову, пріхавши въ Москву, при первомъ посщеніи я получилъ отъ нихъ отрицательный отвтъ, затмъ спрашивалъ еще два или три раза, но книгъ онъ все еще не получалъ. Между тмъ диспутъ мой непремнно долженъ былъ состояться какъ можно скорй, въ виду чего пожертвовавши отчасти качествомъ своего сочиненія, я долженъ былъ пропустить обработку тхъ вопросовъ второй части, по которымъ нужныхъ книгъ недоставало. Между тмъ время шло своимъ чередомъ. Н. К. Соколовъ въ это время серьезно заболлъ и волею Божіею скоро умеръ. Диссертація моя была написана окончательно и напечатана уже безъ помощи моей библіотеки, исчезнувшей неизвстно куда. Я наводилъ справки въ Мюнхен, оказывалось безполезно. Книги были посланы давнымъ давно и слдовало имъ быть собственно еще при жизни Соколова у него на рукахъ.
Наконецъ, по совту одного опытнаго практическаго человка, я явился къ одному нижнему чину въ таможн и всучилъ ему напередъ въ благодарность рубль, если онъ найдетъ большой тюкъ съ книгами изъ Мюнхена. Представьте мое удивленіе и негодованіе, когда, черезъ нсколько времени, этотъ служащій увдомилъ меня открыткой, что дйствительно уже нсколько мсяцевъ книги мои прошли въ московскую таможню и лежатъ неполученныя, а сами книги записаны какъ старыя и удалены. Я вновь отправился за тридевять земель, потому что жилъ далеко, на Николаевскую станцію, гд помщалась заграничная таможня. Проврили, — извстіе оказалось врнымъ. Но, вмсто того, чтобы поправить свою вину и поспшить выдать мн книги, таможенные объявили, что я кругомъ виноватъ, не получая столько времени свою собственность, они же вовсе не обязаны доставлять по адресу, а адресатъ долженъ постоянно справляться въ таможн. Теперь-де я долженъ заплатить большой штрафъ за неявку, а сверхъ того за все полежалое храненіе книгъ, помимо обычныхъ сборовъ на артель и проч.!!!
Когда я заявилъ, что профессоръ Соколовъ усплъ скончаться, не получивши этихъ книгъ для меня, то мн предъявили таможенные новую непріятность и осложненіе, отказались выдать мн мой ящикъ съ книгами иначе, какъ я докажу судомъ свои права наслдства посл Соколова.
Представьте все мое отчаяніе посл этихъ хлопотъ? Книги крайне нужны, мои собственныя, пріобртены на послдніе гроши, собранныя за границей, и вдругъ и долженъ нести большія тягости, платить штрафъ, да еще судомъ доказывать на нихъ права наслдства! Посл большихъ хлопотъ, въ которыхъ принялъ участіе добрый С. М. Соловьевъ, написавшій отъ себя просительное письмо къ управляющему таможеннымъ округомъ, мн ршили выдать книги безъ суда, но тмъ не мене таможня собрала экспертовъ изъ иностранныхъ книгопродавцевъ и опредлила стоимость книгъ, при чемъ я пострадалъ за честность, назвавши ихъ дйствительную стоимость. Книги эти, съ обычной процедурой пройдя черезъ горнила цензуры и утративши нсколько секвестрованныхъ книгъ (въ томъ числ ‘Примчанія къ политической экономіи Милля’!!!), были мн вручены и доставлены въ Грузины, гд уже надобность въ значительной части этихъ книгъ для меня миновала, а въ настоящее время он пребываютъ въ стнахъ университета въ качеств его собственности, дорого оплаченныя мною за мою неопытность и дикую нелпую волокиту и порядки нашей таможни.
Надо было принести въ порядокъ матеріалъ для второй части диссертаціи и хорошенько его изложить, для чего требовалось уединиться на нсколько недль. Сдлать это въ Москв было мудрено при отсутствіи, съ окончаніемъ стипендіи, всякихъ средствъ и. дороговизн жизни, а въ это время родители жены настойчиво звали насъ вмст къ себ въ Ржевъ: и вотъ я во второй разъ въ моей жизни направился въ этотъ промышленный городокъ Тверской губерніи съ молодой супругой и съ недоконченной диссертаціей, для ея окончанія. Я не буду говорить боле о самомъ Ржев, хотя нашелъ въ немъ много перемнъ. Во-первыхъ, къ нему проведена была желзная дорога, измнившая во многомъ экономическое положеніе. Въ немъ открылась гимназія, банкъ, и городокъ замтно оживился. На этотъ разъ недостатка въ обществ отнюдь не было, хотя старыхъ извстныхъ мн лицъ не доставало. Увы, отецъ Дмитрій скончался, В. И. Кудрявцевъ обднлъ и переселился куда-то въ другое мсто и т. д. Но мн, впрочемъ, на этотъ разъ общество и не нужно было. Необходимо было сосредоточиться на три или на четыре недли, чтобы поставить въ диссертаціи послднюю точку, что я собственно и сдлалъ. Уже въ конц сентября мое изслдованіе объ Англійскихъ акцизахъ было закончено. Надо было лишь позаботиться объ его напечатаніи.
Такъ какъ университетъ отказывался мн помочь въ этомъ дл, а разумется, я не имлъ такой суммы, какъ 600 p., по вычисленію типографіи, необходимой для печатанія, то слдовало поискать издателя. Къ счастью тутъ помогли старые знакомые и нкоторыя добрыя души. Супруга издателя уже въ это время прекратившагося журнала ‘Грамотей’ Ольга Ивановна Алябьева, съ которой я имлъ удовольствіе прежде встрчаться, вспомнила старую пріязнь, употребила нкоторое вліяніе на своего брата, извстнаго московскаго типографщика, Анатолія Ивановича Мамонтова, который и взялся напечатать мою диссертацію безъ всякихъ съ моей стороны расходовъ и на самыхъ льготныхъ для меня условіяхъ. Я воспользовался съ истинной благодарностью этимъ добрымъ предложеніемъ и посл нкотораго, довольно впрочемъ продолжительнаго срока, недль въ шесть, книга моя ‘Опытъ изслдованія англійскихъ косвенныхъ налоговъ. Акцизъ была напечатана, и я съ радостью держалъ ее въ своихъ рукахъ въ начал ноября. Немедленно затмъ она была роздана всмъ членамъ юридическаго факультета, и 28 ноября 1874 г. было торжественное публичное собраніе, на которомъ я выступилъ въ защиту тезисовъ своей работы для полученія степени магистра. Оппонентами на диспутъ явились два добро расположенныхъ ко мн лица, самъ деканъ профессоръ Мильгаузенъ и другъ, профессоръ Чупровъ. Благодаря несомннно отчасти этому обстоятельству, диспутъ мой былъ настоящимъ торжествомъ для меня и сошелъ вполн благополучно, прерываемый постоянными рукоплесканіями. Въ заключеніе же, по нкоторомъ совщаніи очень краткомъ, Мильгаузенъ прочелъ слдующее о моей работ мнніе факультета и постановленіе его:
‘Диссертація кандидата Янжула: ‘Исторія косвенныхъ налоговъ въ Англіи’ составляетъ трудъ совершенно самостоятельный, основанный на изученіи первоначальныхъ источниковъ, доступъ къ которымъ былъ открытъ ему въ Британскомъ музе. Пользованіе этими источниками дало ему возможность не только пополнить, но и исправить нкоторыя свднія, содержащіяся въ сочиненіяхъ ему предшествующихъ. Этого мало. Авторъ не ограничивается тсными предлами своей спеціальности, а разсматриваетъ исторію каждаго отдльнаго налога всегда въ связи съ общимъ политическимъ и экономическимъ состояніемъ страны, указываетъ на вліяніе господствующихъ политическихъ партій на сужденія и приговоръ общественнаго мннія. Въ этомъ послднемъ отношеніи богатымъ матеріаломъ служила ему текущая литература за вс два — три вка, которыхъ касается его сочиненіе, напримръ, памфлеты, газетныя статьи, петиціи разныхъ обществъ и т. д. На эту сторону предмета до него ни одинъ писатель не обращалъ надлежащаго вниманія, а между тмъ она-то сообщаетъ изложенію автора особенную живость и интересъ. По всмъ указаннымъ причинамъ Юридическій Факультетъ считаетъ диссертацію кандидата Янжула не только достойной искомой имъ степени, но удовлетворяющею и разнымъ строгимъ требованіямъ науки’.

‘Деканъ О. Мильгаузенъ’.

Посл обычныхъ поздравленій и лобызаній вс разъхались по домамъ. Увы, я былъ слишкомъ бденъ, чтобы предложить, по заведенному въ такихъ случаяхъ обычаю, своимъ товарищамъ обдъ. Помню, какъ теперь, посл диспута, я съ тремя изъ боле близкихъ своихъ закадыкъ, старыхъ пріятелей по студенчеству, вернулся къ себ въ маленькую комнатку въ номерахъ Андреева на Пречистенскомъ бульвар и послалъ жену впередъ распорядиться купить водки и закуски, чтобы угостить этимъ простымъ русскимъ образомъ почтившихъ посщеніемъ товарищей, но, увы, она оказалась при своемъ нмецкомъ воспитаніи такъ наивна, что купила водки и больше ничего, такъ что, когда мы явились въ номеръ, оказались на стол большая бутылка водки и большая банка съ вареньемъ, присланная мн ея милой мамашей, и за неимніемъ другой закуски мои гости со смхомъ ршились пить водку съ вареньемъ. Вскор же, какъ получившій степень магистра, я былъ избранъ совтомъ доцентомъ финансоваго права, со дня избранія т. е. съ декабря 14-го 1874 г. Такимъ образомъ скользкій и тернистый путь всей профессорской промоціи въ этотъ великій для меня день закончился полученіемъ перваго профессорскаго званія и мста, четыре года спустя посл моего оставленія при университет, и нтъ сомннія, повторяю опять, въ значительной степени благодаря благопріятнымъ обстоятельствамъ и, во глав ихъ, моей женитьб и, слдовательно, двойной успшности въ ход моихъ ученыхъ работъ и занятіи. Разница между мной въ декабр 1874 г. посл диспута и въ іюн 1870 г., когда я былъ причисленъ къ университету, огромная. Во всхъ отношеніяхъ я сдлался выше. Благодаря четыремъ благотворно проведеннымъ годамъ за границей, я не только былъ гораздо боле свдущъ въ своей финансовой наук, но сдлался еще зрле, ровне по образованію и съ большимъ сознаніемъ относился къ окружающему и своимъ нравственнымъ и гражданскимъ обязанностямъ.
Къ сожалнію, всякая радость въ моей жизни чередовалась немедленно съ горемъ. Такъ было и въ настоящее время. Едва я сдлался магистромъ и доцентомъ я причисленъ къ сонму профессоровъ, а въ конц этого мсяца наканун новаго года моя молодая, неопытная супруга въ первый разъ обзаводилась разной рухлядью, мебелью, и мы устроили свое гнздо на далекой окраин Москвы въ такъ называемыхъ Грузинахъ, а переселились туда лишь въ одинъ изъ первыхъ дней новаго 1875 года, какъ вдругъ разразилась надо мной гроза… Младшій братъ моей жены, мальчикъ 18 лтъ, Сережа, внезапно заболлъ злокачественной жабой, дифтеритомъ, въ то время болзнь страшная, ибо не знали еще способовъ борьбы съ ней. Онъ жилъ временно у насъ, и сестра за нимъ усердно ходила, частью не сознавая опасности болзни. Посл нсколькихъ недль страданія и колебанія то въ хорошую, то въ дурную сторону, несчастный мальчикъ скончался на ея рукахъ, когда уже приглашенъ былъ операторъ для совершенія извстной трахеотоміи. Жена моя была не только страшно потрясена этой первою смертью (отъ матери, которая находилась во Ржев, скрывали эту болзнь), но сама заразилась дифтеритомъ и слегла вслдъ за похоронами брата. Увы, такимъ образомъ мое гнздо, о которомъ я такъ мечталъ съ женой, обратилось быстро въ очагъ заразы, отъ котораго бгали вс знакомые. Мсяца два жена моя боролась со смертью, при чемъ по тмъ временамъ добрый и хорошій докторъ, мой землякъ по Рязани, Константиновскій, не желая шарлатанить, не употреблялъ никакихъ лкарствъ. Приказалъ лишь постоянно освжать комнату. Я цлый день переносилъ больную изъ одной комнаты въ другую — освжаемую, въ чемъ и состояло долго мое занятіе, вмсто чтенія лекцій. Наконецъ молодая природа побдила, жена начала понемногу очень медленно поправляться, и я лишь въ конц марта мсяца могъ открыть свой первый университетскій курсъ студентамъ 4-го курса по исторіи финансовъ, при чемъ усплъ ихъ познакомить, кажется, только съ исторіей бглаго очерка финансовъ двухъ или трехъ странъ, а главное, взялъ на себя тяжелую обузу я велъ за своего патрона Мильгаузена студенческіе экзамены.

ГЛАВА IV.

Новая поздка въ Лондонъ лтомъ 1575 г. для занятія въ Британскомъ музе. Знакомство съ В. С. Соловьевымъ и его характеристика: мистицизмъ и равнодушіе къ жизни и человческимъ интересамъ.— М. М. Ковалевскій и его характеристика: удивительный образецъ трудолюбія и жизнерадоcти.— Мои профессора товарищи въ Москв: В. А. Умовъ, А. О. Павловъ, С. А. Муромцевъ и др.— Защита докторской диссертаціи въ 1876году и выборы въ ординарные профессора.— Дв новыхъ поздки въ Британскій музей. — Моя переписка съ женой изъ Лондона въ Крейцнахъ въ 1877 г. H. И. Боголповъ, Алисонъ, Яблочковъ и пр.— Продолженіе работы надъ вторымъ выпускомъ ‘Англійской Свободной Торговли».— Мои журнальныя статьи и изслдованія въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ и ‘Слов’: 1. ‘Ливерпульская Ассоціація финансовыхъ реформъ’. 2. ‘Дтскій и Женскій фабричный трудъ въ Англіи и Россіи’. 3. ‘Кто отвчаетъ за несчастія съ рабочими?’. 4. ‘Промышленная статистика и фабричное законодательство’. 5. ‘О табачной монополіи въ Европ’. 6. ‘Англійская политика въ Ирландіи’. 7. ‘Англійскіе кабатчики’. 8. Новый типъ англійскаго ‘радикализма’. 9. ‘Возрожденіе Мальтузіанства’. 10. ‘Причины и послдствія отмны соляного налога въ Англіи и Россіи’ — и многія другія…

Въ ма мсяц предстояло ршить, какъ проводить лто 1875 г. Къ сожалнію, родители моей жены почему-то не могли въ это лто оставаться въ своемъ имніи, которымъ мы потомъ, поздне, нсколько разъ пользовались какъ дачей. Кром того подъ самой Москвой врачи не рекомендовали особенно оставаться ради ослабвшаго организма такому некрпкому отъ природы человку, какъ моя жена. Съ другой стороны, успхъ моей магистерской диссертаціи, похвалы со всхъ сторонъ и собственное сознаніе говорили мн о необходимости постараться ускорить писаніе докторской диссертаціи. Начавши съ исторіи косвенныхъ налоговъ въ Англіи и оцнивши по достоинству выгоды Британскаго музея, я естественно пришелъ къ выводу, что для докторской диссертаціи необходимо мн избрать предметомъ другой косвенный налогъ — таможенныя пошлины, но, какъ всмъ извстно, таможенныя пошлины имютъ двоякую задачу: во первыхъ, общую со всми налогами, — удовлетвореніе госдарственныхъ потребностей, во-вторыхъ — полицейскую цлъ. млчшеніе и поднятіе своей собственной промышленности. Я остановился на общей задач, прослдить, пользуясь богатствами Британскаго музея, исторію развитія идеи свободной торговли и протекціонизма, оставляя разборъ изслдованій фискальныхъ цлей, впредь до будущаго, безъ вниманія.
Остановившись такимъ образомъ на тем и обдумавши нсколько общій планъ труда, впослдствіи впрочемъ, нсколько разъ измненнаго, я пришелъ къ заключенію о необходимости, опять пользуясь длиннымъ вакатомъ, мсяца на четыре хать въ Лондонъ, въ стны милаго Британскаго музея для собиранія матеріала и работы.
Чтобы не нуждаться по-прежнему въ Лондон, что было бы пагубно для слабаго организма только что вставшей съ одра болзни жены, я позаботился нсколько о расширеніи нашихъ матеріальныхъ средствъ. Во-первыхъ, намъ помогла одна добрая знакомая, большой другъ отца моей жены, ссудившая намъ нсколько сотъ рублей, а затмъ я обезпечилъ себ постоянную работу въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ у Скворцова, съ которымъ, безполезно говорить, вполн примирился, кажется, черезъ посредство того же безцннаго А. И. Чупрова. Я разсчитывалъ, что и оправдалось на дл, что работая нсколько меньше напряженно, перемежая трудъ прогулками и при лучшемъ питаніи, мы съ женой поправимся къ осени отъ всхъ болзней и напастей и вернемся, собравши значительный матеріалъ для будущей диссертаціи, восвояси, здоровые и веселые, что въ дйствительности и осуществилось.
Незадолго передъ отъздомъ я былъ съ прощальнымъ визитомъ у почтеннаго ректора того времени Сергя Михайловича Соловьева, и противъ котораго какъ разъ въ это время строилъ ковы и интриги кружокъ ‘Московскихъ Вдомостей’, Катковъ, Леонтьевъ и К®, что кончилось сверженіемъ его съ ректорства. С. М. въ конц вечера отвелъ меня въ сторону и сообщилъ мн интимнымъ образомъ: ‘Вотъ вы теперь дете въ Лондонъ, какъ сообщали, гд скоро будетъ мои сынъ Володя. Знаете вы его?’ Я сообщилъ, что видлъ лишь одинъ разъ. , Онъ мальчикъ хорошій’, сообщилъ почтенный историкъ, ‘но жить еще не уметъ, проживаетъ очень много отъ неопытности, его обираютъ. Не будете ли вы такъ добры, ес-ли встртитесь, а это наврное возможно, если пожелаете, позаботиться объ его устройств и помочь ему, въ виду его неопытности. Вы меня очень обяжете, и я буду покойне, зная, что около него будетъ человкъ, дружественно расположенный помочь ему въ случа нужды,,. При этомъ онъ подозвалъ свою супругу, которая подтвердила его просьбу. Разумется, я общалъ со своей стороны оказать возможную любезность В. С., на сколько это будетъ отъ меня зависть.
Какъ я объяснилъ вполн точно отцу, мое знакомство съ сыномъ, Владиміромъ Сергевичемъ, въ то время ограничивалось лишь однимъ какимъ-то мимолетнымъ свиданіемъ, при чемъ онъ меня заинтересовалъ своей обаятельной, симпатичной наружностью и веселымъ дтскимъ смхомъ, который впрочемъ раздавался изръді,а. Все,ке, что я о немъ слышалъ тогда въ томъ кружк, гд я вращался, скоре говорило противъ него, нежели за. Магистерская диссертація его ‘Противъ позитивизма’ претила мн уже потому, что я самъ былъ немного позитивистъ, а самое главное, въ Москв вс открыто разсказывали, что В. С. пріятель Любимова и Леонтьева, явныхъ враговъ своего почтеннаго и уважаемаго родителя, и не стсняется де бывать тамъ, гд на него (т. е. отца) открыто клевещутъ. Насколько это была правда, я конечно не знаю, но несомннно, что уже дальше при встрч своей со мной за границей, В. С. не скрывалъ своей близости съ кружкомъ, для меня крайне противнымъ — ‘Московскихъ Вдомостей’ — и даже разъ, по какому-то не помню случаю, предлагалъ мн наивно протекцію у Любимова!!!
И такъ, я имлъ относительно личности и достоинства молодого Соловьева аргументы и за и противъ него, отношеніе весьма далекое отъ того обожанія всхъ его качествъ, которое образовалось въ послдніе годы его жизни въ кружк ‘Встника Европы’, къ которому отчасти, пожалуй, примкнулъ и я, въ виду огромныхъ перемнъ, замтно въ немъ произшедшихъ, въ смысл улучшенія всего его нравственнаго облика.
Нужно было такъ пошутить судьб. что первое знакомое лицо, которое мы съ женой увидли въ Лондон, по прізд, былъ именно Владиміръ Соловьевъ. Утромъ мы пріхали въ Лондонъ на этотъ разъ по желзной дорог, черезъ Дувръ. Вечеромъ посл обда вышли съ женой прогуляться на одну изъ лучшихъ лондонскихъ улицъ ‘Piccadilly’ и у одного изъ ближайшихъ магазиновъ увидали, почти одновременно, длинную меланхолическую фигуру В. С., задумчиво взиравшую на какой-то предметъ за стекломъ и около него юркую фигуру, несомннно еврейскаго происхожденія, ныряющую во вс стороны. Мы окликнули, оказалось дйствительно онъ. Изъ разспросовъ, давно ли онъ пріхалъ, что подлываетъ, оказалось, что онъ тоже пріхалъ лишь сегодня, но въ отличіе отъ насъ, проживавшихъ въ дешевыхъ комнатахъ м-рсъ Сиггерсъ, онъ остановился въ дорогомъ аристократическомъ отел, гд къ нему немедленно заботливой администраціей при гостинниц былъ приставленъ, въ качеств новичка, чичероне, русскій еврей, чуть не за фунтъ въ день, который и не отпускалъ его ни на минутку изъ своихъ цпкихъ лапъ, сопровождая всюду въ ознакомленіи съ го родомъ. Я немедленно заявилъ просьбу отца, чтобы жить гд-нибудь съ нимъ поближе, если не вмст. В. С. безъ всякаго разговора на это согласился, упомянувши, что также имлъ объ этомъ увдомленіе. Такимъ образомъ въ тотъ же день онъ переселился по сосдству съ нами въ одну изъ свободныхъ комнатъ м-рсъ Сиггерсъ и сдлался постояннымъ нашимъ завсегдатаемъ и товарищемъ до самаго отъзда нашего изъ Лондона, мсяца три или четыре. Но прежде, чмъ приводить всевозможныя подробности всхъ тхъ воспоминаніи, которыя у насъ сохранились о Соловьев, я долженъ разсказать о другомъ знакомств, которое для меня нераздльно съ памятью о Соловьев, такъ какъ мы жили и видались почти всегда вмст. Я разумю моего настоящаго друга, многолтняго товарища по Московскому университету, профессора М. М. Ковалевскаго.
Съ М. М. Ковалевскимъ я познакомился также лтомъ въ 1875 г., одновременно съ Соловьевымъ, но нсколько инымъ образомъ. Когда я собирался въ Лондонъ, то магистрантъ историко-филологическаго факультета, Высотскій, впослдствіи правитель длъ попечителя графа Капниста, при какой-то случайной встрч, началъ мн расхваливать своего молодого пріятеля по Парижу, Ковалевскаго, при чемъ съ нкоторыми оговорками по поводу его слабости-де къ женскому обществу, очень хвалилъ его за добродушіе, остроуміе и вообще способности и рекомендовалъ мн съ нимъ познакомиться, если хочу, увряя въ томъ, что я не раскаюсь. Я взялъ у Высотскаго карточку и адресъ я въ одинъ изъ первыхъ же дней прізда, посл находки Соловьева, разыскалъ М. М., жившаго, помнится мн, недалеко отъ меня, кажется, на Woburn Place. М. 1JL былъ совершенная противоположность во всхъ отношеніяхъ съ Соловьевымъ, сразу же завоевалъ вс мои симпатіи. Человкъ очень умный, живой, жизнерадостный чрезвычайно для его юнаго тогда возраста (ему было около 23 или 24 лтъ, если не меньше). Онъ отличался большими знаніями, общительностью, истиннымъ джентльмэнствомъ, которымъ немедленно завоевывалъ расположеніе всхъ людей, съ которыми вступалъ въ сношенія. Въ добавокъ къ этому онъ обладалъ, какъ зажиточный харьковскій помщикъ, сравнительно со мной и многими другими профессорскими кандидатами за границей, хорошими матеріальными средствами, которыя давали ему возможность пріобртать множество книгъ, ими онъ щедро длился со всми желающими и угощалъ своихъ пріятелей съ самымъ широкимъ гостепріимствомъ и радушіемъ.
Разумется. Ковалевскій немедленно познакомился съ моей женой и В. Соловьевымъ. Вс мы очень сдружились, несмотря на значительную разницу вкусовъ, направленіи и состояній, относились взаимно дружелюбно и проводили все время сообща. Ковалевскій былъ ршительный позитивистъ, другъ Вырубова во Франціи и Гаррисона въ Англіи: Соловьевъ мистикъ и антипозитивистъ. Я ближе подходилъ по своимъ воззрніямъ къ Ковалевскому, но до нкоторой степени чуждался нкоторыхъ его выводовъ и спеціально всегда былъ равнодушенъ къ вопросамъ политики, придавая гораздо большее значеніе экономическому моменту въ жизни человка и общества. Въ этомъ пункт, если угодно, сн кажется, Соловьевъ ближе стоялъ ко мн, чмъ М. М. Онъ съ удовольствіемъ, какъ я убдился не разъ впослдствіи, читалъ соціалистовъ и другихъ фантазеровъ по экономической области, но всегда старался придавать всмъ ихъ построеніямъ религіозную подкладку. Мы не разъ съ нимъ, припоминается мн, напримръ читая отца Ноэса и книгу Нордгофа объ Американскихъ коммунахъ и общинахъ, до нкоторой степени сходились съ Владиміромъ Сергевичемъ и различались только толкованіемъ. Онъ признавалъ будущее лишь за религіозными общинами Америки, въ род ‘шекеровъ’. ‘Онеида’ его сильно интересовала, но, напримръ ‘Новую Гармонію’ онъ ршительно отрицалъ, тогда какъ я за нее стоялъ и т. д. М. М., обратно съ нами обоими, былъ совершенно равнодушенъ къ подобнымъ вопросамъ, но придавалъ всегда огромное значеніе и любилъ поговорятъ по исторіи учрежденій, ихъ вліянія на нравы и обычномъ прав.
Письма наши въ Россію этого времени наполнены главнымъ образомъ описаніями нашего общенія и приключеній съ этими двумя интересными знакомствами. Трактуется также, впрочемъ, часто модный вопросъ о спиритизм, которымъ въ тотъ годъ было сильно заинтересовано все русское общество и по желанію, кажется, ‘Русскихъ Вдомостей’ я тогда прислалъ нсколько корреспонденцій по спиритизму, сеансы котораго посщались мною какъ разъ въ веселой и пріятной компаніи Ковалевскаго и Соловьева. Вотъ что, напримръ, пишетъ моя жена своимъ родителямъ отъ 18/6 іюля 1875 года:
‘Я не знаю, разсказывала ли я вамъ, что мы были на спиритическомъ сеанс одного знаменитаго медіума здсь и остались очень недовольны фокусническими пріемами духовъ. Мы послали довольно интересную корреспонденцію въ ‘Русскія Вдомоcти’, постараюсь добыть номеръ. Она теперь наврное уже напечатана. Въ той же газет будетъ вроятно помщенъ другой разсказъ уже Соловьева (?), который былъ у того же спирита вчера и пришелъ къ тому же самому заключенію, какъ и мы, хотя онъ, противно съ нами, сильно склоненъ врить въ сверхъестественныя силы. Странный человкъ этотъ Соловьевъ, вы врно о немъ слыхали’, разсказываетъ о немъ жена, ‘это сынъ историка Соловьева, ректора Московскаго университета, молодой человкъ 22 лтъ, защитившій уже диссертацію по предмету философіи. Онъ очень слабый, болзненный человкъ, съ умомъ, необыкновенно рано развившійся, пожираемый скептицизмомъ и ищущій спасенія въ мистическихъ врованіяхъ въ духовъ. Во мн лично онъ возбуждаетъ симпатію и сожалніе, предполагаютъ, что онъ долженъ сойти съ ума, потому что слишкомъ много работалъ мозгомъ для своихъ лтъ. Когда я его увидала въ первый разъ, онъ меня поразилъ своимъ мрачнымъ аскетическимъ видомъ.
‘Совершенную противоположность съ нимъ составляетъ нашъ другой новый знакомый Ковалевскій. Однихъ лтъ съ нимъ, онъ однако представляетъ собой фигуру, равную моему супругу по размрамъ, и подаетъ надежду на дальнйшее усовершенствованіе. Его веселый характеръ и простыя развязныя манеры составляютъ тоже не меньшій контрастъ со сдержанностью погруженнаго въ себя философа. Эта простота въ обращеніи заставила двухъ толстяковъ очень скоро сойтись, тмъ боле, что толстякъ Ковалевскій, по мннію толстяка Янжула, обладаетъ необыкновенными для своихъ лтъ свдніями и очень свтлымъ взглядомъ на вещи. Въ настоящее время об эти персоны такъ заговорились другъ съ другомъ, что забыли о своемъ общаніи зайти за мной, чтобы пойти вмст гулять’!
Вс письма жены того времени наполнены также описаніями разныхъ угощеній и обдовъ, такой большой контрастъ съ нашей прежней жизнью благодаря Ковалевскому съ Соловьевымъ! Отъ 6 августа 1875 г., напримръ, жена сообщаетъ между прочимъ въ письм матери, что: ‘Сегодня у насъ будетъ кутежъ. Ковалевскій задумалъ угостить насъ, Соловьева и кое-кого изъ другихъ знакомыхъ обдомъ’… Дальше: ‘На-дняхъ (вроятно, 15 іюля) мы кутили по случаю именинъ Соловьева, который угощалъ насъ и Ковалевскаго обдомъ съ шампанскимъ. Теперь рдко проходитъ вечеръ, чтобы кто-нибудь къ намъ не зашелъ, такъ что И. И-чу есть съ кмъ болтать, не то что зимой. Впрочемъ все-таки мы живемъ дльно, хотя и весело, и собирая много матеріаловъ для будущихъ работъ’…
‘На-дняхъ я познакомилась съ очень милой нмкой, живущей здсь съ братомъ, которому она помогаетъ работать для разныхъ ученыхъ нмецкихъ журналовъ, и третьяго дня мы провели очень пріятно вечеръ въ большой компаніи, состоящей изъ насъ съ Иваномъ Ивановичемъ, Ковалевскаго, философа Соловьева, Орлова, Herr фонъ-Штудницъ и Frl. фонъ-Штудницъ. Первые, т. е. большая часть кавалеровъ, вели все время споръ о политической экономіи, при чемъ Ковалевскому нердко приходилось исполнять должность толмача, а мы, остальные образовали особенный кружокъ и вели боле общій разговоръ, при чемъ Frl. фонъ-Штудницъ допрашивала философа о спиритизм, который онъ, какъ вамъ извстно, признаетъ серьезно, и пришла къ заключенію, что онъ очень странный человкъ, она же сама очень умная и простая нмка, разговорчивая и пріятная’ {Она въ настоящее время, насколько мн извстно, живетъ въ Берлин и занимается изданіемъ и редактированіемъ, вмст со своимъ братомъ, весьма распpocтpaнeннаго журнала по домоводству т домашнему хозяйству.}.
Кстати добавлю къ этому, что послднимъ особамъ, т. е. двиц Штудницъ и моей жен, въ вид особаго или спеціальнаго знака доврія, В. С. не разъ серьезнйшимъ образомъ сообщалъ, что онъ во всхъ ршительныхъ и важныхъ случаяхъ своей жизни поступаетъ согласно указанію и совту духа одной ‘нормандки’ XVI или XVII вка, которая является къ нему по желанію и даетъ надлежащія указанія, какъ дйствовать или чего ждать? Повторяю опять, что онъ это сообщалъ нсколько разъ и при томъ самымъ категорическомъ образомъ, сторонясь насъ, — мужчинъ, которые поднимали его за подобныя сообщенія на смхъ. Вообще милый и симпатичный человкъ, особенно какимъ онъ сдлался послднюю половину своей жизни, В. С. представлялся нсколько ненормальнымъ въ ту эпоху, когда я съ нимъ встртился въ Лондон и работалъ вмст въ Британскомъ музе. Цлые часы, какъ я за нимъ иногда слдилъ въ Музе, какъ онъ работаетъ, онъ сидлъ, по сосдству, надъ какой-то книгой о Кабал съ курьезными, диковинными рисунками и значками, совершенно углубленный и забывающій, что длается вокругъ. Сосредоточенный, печальный взглядъ, какая-то внутренняя борьба отражалась у него на лиц почти постоянно. Онъ сидлъ отъ меня настолько близко, что я имлъ возможность много разъ наблюдать эту картину. Когда я къ нему обращался съ вопросомъ: ‘Что, Владиміръ Сергевичъ, о чемъ задумались?!’ — или ‘какъ вамъ интересна ваша книга, которую вы такъ долго читаете? Почему вы ее не перемните’? и т. п., я получалъ отъ него такіе отвты: Я ничего… въ высшей степени интересно, въ одной строчк этой книги больше ума, нежели во всей европейской наук. Я очень доволенъ и счастливъ, что нашелъ это изданіе’.
Самоуглубленный В. С. нердко буквально забывалъ обдать и когда моя жена, взявшая его подъ свое попеченіе, часто допрашивала: ‘Да вы обдали ли, Владиміръ Сергевичъ, сегодня?’ — ‘Нтъ, я забылъ, да, кажется, и вчера я не обдалъ!’. Мы пробовали брать его съ нами обдать въ то время въ такъ называемыя ‘tea shops’ или ‘tea house’, гд было только ограниченное число блюдъ, обыкновенно мясо и мясо, полу-свареное и полу-жареное, изрдка пудинги (съ тхъ поръ Лондонскія кухмистерскія значительно улучшились). Отъ подобныхъ обдовъ изъ одного мяса онъ ршительно отказывался, большею частью оно ему было противо, рыбу еще иногда лъ, но ее не всегда можно было найти, кушаньевъ изъ плодовъ не было, а потому приходилось волей неволей, не мняя собственнаго режима, отказываться отъ его общества и предложить ему ходить въ боле дорогіе рестораны, съ лучшимъ и боле богатымъ выборомъ, тмъ не мене онъ часто забывалъ это сдлать, или лнился по отдаленности всхъ лучшихъ ресторановъ отъ Британскаго музея. Въ самомъ Музе собственнаго ресторана тогда еще не было.
Жена скоро замтила у него пристрастіе къ рыбному желе и начала пріобртать его, спеціально для Соловьева, зазывая его каждый вечеръ къ себ посл Музея, и прикармливая этимъ желе. Обыкновенно въ это замчательное лто мы проводили время такимъ образомъ: посл Музея въ 6 часовъ шли втроемъ съ Соловьевымъ, иногда вчетверомъ съ Ковалевскимъ, закупать нашъ ужинъ въ колбасныя, рыбныя и фруктовыя лавки, гд пріобртали для себя немного мяса {Обыкновенно — на два пенса ‘stuff* т. е. кусокъ мелко рубленнаго мяса (‘stuff’ собственно значитъ ‘дрянь’) изъ отбросовъ и на 1/2 пенни тертаго гороха. Всего, слдовательно, около 10 копекъ стоимостью.}, раковъ, или крабовъ, рыбы, желе для Соловьева и фруктовъ, иногда масла и молока. У насъ дома, на этотъ разъ уже въ лучшей комнат, чмъ прежде, вс усаживались за чай, который длала жена, я ей помогалъ, Соловьевъ въ это время читалъ обыкновенно русскія газеты, только что пришедшія, а Ковалевскій весело со всми болталъ и посл легкой закуски у насъ, уходилъ къ себ обдать, что совершалось гораздо поздне нашего ужина.
Помню я замчательную сцену одного вечера. Соловьевъ просматривалъ свжій No ‘Русскихъ Вдомостей’, жена готовила чайную посуду, а я подогрвалъ воду, сидя около камина, какъ вдругъ Соловьевъ разразился неудержимымъ хохотомъ: ‘ха! ха! ха!’ — ‘Владиміръ Сергевичъ, что такое смшное, разскажите скорй намъ’! Въ отвтъ на это опять раздался его столь милый дтскій хохотъ, вызывавшій невольно такой же откликъ, но на этотъ разъ съ добавленіемъ нсколькихъ совсмъ не дтскихъ словъ: ‘Ахъ, какіе дураки… можно ли быть такими глупыми?!!’ — ‘Что такое, разскажите пожалуйста, въ чемъ дло?’ повторяли мы съ женой. Я не помню, былъ ли тутъ Ковалевскій, или только мы втроемъ.— ‘Представьте себ, въ хронику Московскихъ происшествіи занесенъ слдующій случай’, отвчалъ онъ: ‘отходники пріхали очищать помойную яму въ одномъ дом, открыли люкъ очень глубокой ямы и колодца, которые давно не чистили, и туда сначала отправился одинъ рабочій, не долзъ, свалился и, конечно, пропалъ. На его мсто былъ отправленъ другой рабочій и повторилось то же самое: рабочій ползъ, упалъ отъ вредныхъ газовъ въ обморокъ и свалился, наконецъ, третій и только посл трехъ несчастій, люди образумились, остановили очистку, провтрили люкъ, бросили туда огонь и т. п., прежде чмъ принялись за чистку, и вытащили трехъ мертвыхъ товарищей изъ этой ужасной ямы. Не странные, не глупые ли это люди?!. ха! ха! ха!’
Мы оба съ женой набросились на Соловьева: ‘Владиміръ СергЬевичъ, это такъ на васъ не похоже, на ваше доброе сердце, что вы находите тутъ смшного, что сметесь чуть не до истерики?.. Конечно, это дйствія нелпыя, но, вдь, рабочіе влзли въ зловонную ужасную яму не для своего удовольствія, а изъ-за куска хлба, который этимъ трудомъ добываютъ. Имъ приказали лзть, они были только исполнителями. Не правильне ли вашихъ безсердечныхъ, глупыхъ хозяевъ, которые такъ неосмотрительно предпринимаютъ работы и, наконецъ, начальство, которое подобное веденіе очистки дозволяетъ’. Я не помню точно, что намъ возражалъ на наше замчаніе В. С., но онъ все-таки стоялъ на своемъ, что это все очень глупо и смшно, и что во всякомъ случа не стоитъ и не слдуетъ такъ много огорчаться этимъ происшествіемъ, когда увидалъ встревоженное и огорченное по данному поводу лицо моей жены. ‘Чмъ хуже, тмъ лучше* замтилъ Соловьевъ. ‘Какъ вы полагаете, что для этихъ рабочихъ лучше, что они умерли такой ужасной смертью?!’ — ‘Нтъ, я хочу сказать, что вообще здшняя жизнь на земл не составляетъ столь серьезнаго факта, за который стоило бы такъ держаться я дорожить, и чмъ человкъ испытываетъ больше непріятнаго и дурного въ этомъ мір, онъ подучитъ сторицею въ томъ!!? Позвольте, я вамъ разскажу одну русскую народную легенду, подобнаго замчательнаго произведенія ни одинъ европейскій народъ не создалъ’. Мы, конечно, попросили его разсказать и вотъ что онъ намъ въ с,катомъ вид передалъ изъ содержанія этой легенды:
‘Когда-то Христосъ съ учениками, путешествуя по земл, пришелъ въ одну деревню къ вечеру уже на ночлегъ. Постучался въ одну избу, его не пустили, прогнали, въ другую, третью — тоже самое… Собаками травили… Наконецъ, пришелъ въ послднюю бдную избушку на конц деревни, гд жилъ бднякъ, имвшій всего лишь одну коровенку. Бднякъ вышелъ изъ избы, когда подходилъ Христосъ съ учениками, поклонился ему до земли и обмылъ ему по тогдашнему обычаю ноги, принесъ чашку молока, ложку, краюху хлба, и сказалъ: ‘Кушайте съ Богомъ, что имю, простите, о мало, больше нтъ’. Потомъ принесъ сна, постелилъ, гд могъ и предложилъ гостямъ спокойно спать. На другое утро Христосъ съ учениками ушелъ отъ гостепріимнаго хозяина и изъ деревни. Вдругъ на выгон, откуда ни возьмись, срый волкъ и спрашиваетъ Христа: ‘Я голоденъ, Господи, гд мн пость?’ Тотъ говоритъ: ‘Ступай въ послднюю избу, на краю деревни тамъ у мужика одна корова, ты ее заржь. Вс ученики въ негодованіи: ‘Господи, что Ты длаешь?!! Одинъ добрый человкъ нашелся въ деревн, насъ угостилъ, чмъ Богъ послалъ, а ты у него послднюю корову отнимаешь!!!’ — ‘Маловрные вы, маловрные’ отвтилъ Господь, ‘чмъ здсь хуже, тмъ тамъ лучше. Чмъ тяжельше мужику будетъ здсь, тмъ съ большей сторицей онъ будетъ награжденъ на небесахъ!’.
Намъ съ женой оставалось, конечно, только пожать плечами отъ такой странной, своеобразной логики по данному поводу, мы ршительно протестовали, какъ противъ величія русскаго народа, благодаря сочиненію такой легенды, такъ и противъ системы оправданія самаго неумстнаго смха о людскомъ гор и несчастіи Владиміра Сергевича.
Вообще довольно странныя выходки замчались въ то время за милымъ и симпатичнымъ, какимъ онъ сдлался впослдствіи, Соловьевымъ, которыя совсмъ какъ-то не вяжутся и трудно примирить съ его добрымъ, необыкновенно сострадательнымъ характеромъ второй, послдней половины его жизни, когда онъ попалъ въ кружокъ ‘Встника Евроны’. Какъ разъ, напримръ, въ то самое послднее время, прійдя однажды къ Соловьеву въ гостиницу Angleterre, противъ Исааковскаго собора, гд онъ жилъ продолжительное время, я сдлался свидтелемъ такой трогательной сцены: небольшая комната Соловьева имла обыкновенную форточку, которая была отворена настежь и изъ нея валилъ холодный воздухъ морознаго утра. Это было зимой. Множество голубей летало по подоконнику взадъ и впередъ. В. С., легко одтый, въ накинутомъ ка ночной рубашк пальто, щипалъ булку французскаго хлба и бросалъ голубямъ, которые безъ церемоніи вырывали хлбъ у него чуть не изъ рукъ. Комната быстро наполнилась холодомъ, и онъ, очевидно, простужался. На вс мои напоминанія объ опасности для его здоровья такой раздачи голубямъ продовольствія, онъ только смялся своимъ милымъ смхомъ и заперъ окно, выбросивши полъ-хлба прямо на подоконникъ, когда я наконецъ напомнилъ ему о моемъ личномъ опасеніи за собственное здоровье отъ такого голубинаго угощенія.
Совершенно обратно съ этой сценой, молодой В. С., въ то по крайней мр время, людей очень мало сожаллъ и мало придавалъ значенія, повидимому, самымъ важнымъ человческимъ интересамъ. Такъ, напримръ, во время нашаго совмстнаго пребыванія и житья въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ въ Лондон, произошелъ крупный скандалъ съ нкіимъ мистеромъ Беккеръ, впослдствіи сдлавшимся извстнымъ Беккеръ-пашой въ Турціи. Капитанъ Беккеръ, адьютантъ тогдашняго принца Уэльскаго, нын короля, путешествуя по Лондонской подземной дорог (Underground Railway), сдлалъ покушеніе на честь одной молодой двицы, съ нимъ хавшей въ одномъ и томъ же купэ перваго класса (фамилію забылъ, что-то въ род миссъ Дальтонъ). Въ одномъ туннел, изъ котораго состоитъ большая часть дороги, испуганная двушка было выскочила, съ большой опасностью для жизни, на приступку вагона и на слдующей станціи была найдена полиціей при открытыхъ дверяхъ, съ намреніемъ выскочить и подняла тревогу. Судъ обвинилъ Беккера, несмотря на вс его сильныя придворныя связи и вліянія, и приговорилъ къ какому-то наказанію. Вся печать, или точне большая часть, съ чрезвычайнымъ негодованіемъ нападала и бранила Беккера. Одинъ только защитникъ нашелся между ними въ лиц В. С., который энергично доказывалъ намъ, что наврно эта двица авантюристка и желала сорвать деньги и исключительно съ этой цлью устроила скандалъ, и что, если бы объ этомъ догадался Беккеръ, то ничего бы не вышло. Вообще въ отношеніи женщинъ В. С. всегда, даже и въ послднее время, какъ я помню нсколько разъ, а въ юности въ особенности, отличался значительной долей цинизма и большой также любовью къ скабрезнымъ анекдотамъ.
Само собою разумется, что несогласіе съ подобными мнніями вызывало иногда въ нашемъ кружк бурныя пренія и нкоторое раздраженіе, но надо отдать справедливость Соловьеву, онъ былъ такъ незлобивъ и незлопамятенъ, что на другой день вс подобныя столкновенія забывалъ и держалъ себя по-прежнему очень мило и любезно. Такъ, напримръ, припоминаю, какъ разъ у него на именинахъ, когда онъ угощалъ насъ съ Ковалевскимъ у Бодеги, въ испанскомъ погреб на Оксфордъ-стритъ, прекраснымъ ужиномъ съ большимъ количествомъ шампанскаго и, разумется, не безъ вліянія послдствій его, произошелъ очень рзкій споръ, гд отчасти я долженъ признать себя виновнымъ за недостатокъ сдержанности. Я не помню, но какому предлогу рчь коснулась Блинскаго, къ которому я всегда, особенно въ молодости, благоговлъ, какъ вдругъ В. С. воскликнулъ: ‘Что такое Блинскій? Что онъ сдлалъ?.. Я уже теперь сдлалъ гораздо больше, чмъ онъ, и надюсь въ теченіе жизни уйти далеко отъ него и быть гораздо выше…’ Хотя было уже очень выпито и можетъ быть поэтому я не удержался, слушая подобное самохвальство, и замтилъ Соловьеву, что ‘стыдно такъ говорить о самомъ себ, лучше подождать, когда другіе васъ признаютъ ему равнымъ!!!’ Какъ вдругъ на мое замчаніе, къ вящему моему конфузу — это происходило въ общемъ зал, очень наполненномъ публикой, — В. С. разразился рыданіями, слезы потекли у него обильно изъ глазъ. Я немедленно попросилъ извиненія, Ковалевскій съ своей стороны всячески старался потушить его волненіе, но это намъ не скоро удалось. Праздникъ нашъ разстроился, и мы немедленно ухали домой. На другой день, однако, Соловьевъ встртился съ нами въ Британскомъ музе, какъ ни въ чемъ не бывало, и когда я вновь извинялся за то, что вызвалъ вчерашнюю сцену, онъ только засмялся и тмъ и кончилось, повидимому, безъ вліянія на наши добрыя отношенія.
Совершенную противоположность, какъ уже упомянуто, составлялъ другой мой новый знакомый, М. М. Ковалевскій. Будучи всегда жизнерадостнымъ и не чуждымъ всхъ удовольствій міра, онъ предпочиталъ всегда землю съ ея радостный небесамъ, но это не мшало ему жить и духовными интересами, не меньше, чмъ В. С. Уже тогда онъ поражалъ огромной и разнообразной своей начитанностью въ области сравнительной исторіи юриспруденціи. Очень часто рано утромъ, посл весело проведеннаго вечера, уже раздавался въ сосдней комнат, когда мн приходилось ночевать у Koвалевскаго, его веселый голосокъ съ напвомъ какого-нибудь романса, а между тмъ онъ въ это время былъ въ сущности за тысячи верстъ отъ веселаго времяпрепровожденія и если войти къ нему въ спальню, какъ это длалъ нсколько разъ я, то очень часто при этомъ находилъ его со всхъ сторонъ обложеннымъ и углубленнымъ въ огромные фоліанты на старомъ французскомъ, или старомъ англійскомъ и латинскомъ языкахъ, самыхъ серьезнйшихъ, съ обычной точки зрнія, скучнйшаго содержанія о какихъ-то средневковыхъ институтахъ, книгъ.
Прерванный въ этихъ занятіяхъ, Ковалевскій, немедленно, вслдствіе обращенія къ нему, пускался въ объясненія прочитаннаго, и оказывалось, что онъ только-что усплъ тонко подмтить какую-нибудь любопытную сторону и выводъ изъ сравненія нсколькихъ юридическихъ институтовъ и ихъ исторіи и поражалъ васъ одинаково, какъ остроуміемъ и глубиной своей анализа, такъ и необыкновенной своей памятью на разныя мелочи прочитаннаго. Вообще, если относительно В. С., въ его юности, 22 лтъ, когда мн пришлось съ нимъ жить вмст въ Лондон, приходилось больше догадываться о его крупныхъ умственныхъ силахъ по его глазамъ, выраженію лица, отдльнымъ замчаніямъ и наконецъ репутаціи, установившейся со времени его диспута, то Ковалевскій немедленно завоевывалъ симпатію и уваженіе своего собесдника массою своихъ свдній и критикой всего подвергаемаго имъ обсужденію. В. С. въ то время выглядывалъ юношей, подававшимъ надежды, очень способнымъ, но и очень страннымъ, Ковалевскій же. несмотря на одинаковый съ нимъ возрастъ, внушалъ больше доврія и уваженія, какъ человкъ взрослый, зрлый и знающій, что онъ думаетъ и говоритъ.
Было еще нсколько русскихъ въ Лондон того времени, какъ напримръ, Фирсовъ, Н. Н., проживавшій тогда въ Англіи и часто бывавшій въ нашемъ кружк, пока не вынужденъ былъ покинуть Англію, но по разнымъ обстоятельствамъ я позволю себ умолчать въ данномъ случа о своихъ впечатлніяхъ и приключеніяхъ этого бывшаго земскаго дятеля. нтъ сомннія, въ нкоторыхъ отношеніяхъ человка ума замчательнаго, нын въ большой бдности и болзни проживающаго гд-то въ уголк Южной Италіи. Пособравши изрядное количество матеріаловъ для своей будущей диссертаціи объ ‘Англійской свободной торговл’, мы вернулись въ Москву, и для меня вновь началась моя профессорская дятельность. Передъ отъздомъ изъ Лондона М. М. Ковалевскаго, который хотя и былъ оставленъ при Харьковскомъ университет, гд онъ кончилъ курсъ подъ руководствомъ столь знаменитаго учителя, какъ профессоръ международнаго права Каченовскій, во мало цнился своими земляками въ силу общаго правила: ‘нсть пророка въ отечеств своемъ’, я усердно зазывалъ его, во-первыхъ, поддерживать со мной переписку, давать о себ знать по временамъ, и во-вторыхъ, вмсто Харькова, прізжать держать магистерскій экзаменъ къ намъ въ Москву и у насъ защищать диссертацію, когда онъ ее напишетъ, при чемъ я заране пророчилъ ему блестящій успхъ въ томъ и другомъ. Что касается до перваго, т. е. корреспонденціи, насколько помню, М. М. прислалъ мн всего лишь одно письмо, хотя довольно большое и интересное по содержанію, гд между прочимъ увдомлялъ о новости ‘самой удивительной’, какъ онъ ее называлъ, посл нашего отъзда изъ Лондона ‘Соловьевъ-де детъ въ Египетъ, духи сообщили ему о существованіи тамъ тайнаго кабалистическаго общества и общали ему ввести въ него, т. е. въ общество. Соловьевъ не желаетъ, добавляетъ М. М., ‘чтобы его намреніе стало извстно отцу раньше исполненія’ {Въ этомъ же письм отъ 15 октября 1875 года содержится нсколько замчательныхъ строкъ М. М. о его посщеніи Карльсбада, куда онъ здилъ этимъ лтомъ для здоровья и встрчи тамъ съ знаменитымъ Карломъ Марксомъ: ‘Въ Карльсбад’, пишетъ онъ, ‘я провелъ много пріятныхъ часовъ въ обществ Маркса. Это благороднйшая и даровитйшая натура. Жалъ только, что онъ былъ и остался гегельянцемъ, и что научныя положенія его написаны поэтому на песк. Я прочелъ въ Карльсбад боле половины его книги о капитал, которую онъ подарилъ мн, и нашелъ въ ней новое подтвержденіе тому, что всякое уклоненіе отъ позитивнаго метода и, больше всего, приложенное къ научнымъ изслдованіямъ положеніе:Les grandes ides viennent du coeur, неизбжно ведетъ къ частому безсознательному заблужденію’…}. Понятно поэтому, о сообщенномъ я умолчалъ передъ своими знакомыми.
Что касается до второй моей просьбы, пріхать въ Москву, для исполненія своихъ магистерскихъ повинностей, то, какъ извстно, М. М. скоро это и исполнилъ. Въ одну изъ ближайшихъ зимъ онъ появился въ Москв, немедленно мной былъ представленъ декану, тогда Мильгаузену, и другимъ боле виднымъ членамъ факультета, почти безъ всякаго приготовленія, блестящимъ образомъ, какъ рдко — кто, сдалъ свой магистерскій экзаменъ и выслушалъ изъ устъ нашего престарлаго декана просьбу увнчать начатое прекрасно дло и, не ограничиваясь экзаменомъ, защитить въ будущемъ у насъ свою диссертацію, когда онъ ее напишетъ, и остаться на каедр въ Москв, вмсто возвращенія въ Харьковъ, гд его видимо должнымъ образомъ не цнятъ. Маленькая рчь декана, вылившаяся искренно изъ его устъ, а Мильгаузенъ всегда отличался своей молчаливостью, вмст съ добродушнымъ одушевленіемъ и просьбой присутствовавшихъ, подйствовали на юнаго М. М., и онъ немедленно далъ намъ общаніе, что останется въ Москв, и такимъ образомъ мы его пріобрли своимъ товарищемъ, пока жестокая воля судьбы, противъ нашего желанія, лишила насъ этого удовольствія!…
Перехожу теперь къ бглому очерку лицъ изъ профессорскаго кружка, въ которомъ мы вращались. Раньше всего это были Умовы мужъ съ женой, Толстопятовы, Усовы, Легонины. Первый, профессоръ гражданскаго права, былъ уже нашимъ знакомымъ раньше, въ Гейдельберг, гд мы его встртили вмст съ его молоденькой женой, вскор посл свадьбы. Этотъ несчастный человкъ, который очень скоро заболлъ какою-то странною простудой ногъ, и быстро обезножилъ, а это привело къ его отставк и рано свело въ могилу, былъ очень добрымъ, милымъ и хорошимъ. Домъ его сдлался въ Москв, въ эту эпоху нашего ранняго профессорскаго пребыванія, притягательнымъ центромъ, куда сходилось множество профессоровъ, особенно юридическаго факультета и пріятно проводили время за бесдами, пніемъ жены Умова, обладавшей хорошимъ голосомъ и бесдою съ ея мужемъ. Какъ я припоминаю, нкоторыя темы изъ моихъ будущихъ работъ, напримръ ‘Ливерпульская ассоціація финансовыхъ реформъ’ прямо появилась на свтъ во время этихъ бесдъ и разговоровъ въ гостепріимномъ дом Умовыхъ. Къ сожалнію, это продолжалось не долго, всего лишь три, четыре года. Развившаяся болзнь могъ быстро усилилась у несчастнаго Владиміра Алексевича и заставила его даже экзаменъ и чтеніе лекцій производить у себя на дому, а затмъ выйти въ отставку, посл чего въ непродолжительномъ времени онъ умеръ при общемъ соболзнованіи всхъ товарищей. Изъ другихъ профессорскихъ семействъ и товарищей наиболе выдавалась семья Усова, одного изъ замчательныхъ людей 40-выхъ годовъ, большого пріятеля, если не товарища, Писемекаго и Юрьева, съ которыми онъ, кажется, былъ даже на ‘ты’. Сергй Алексевичъ Усовъ былъ умный, очень разносторонне образованный, чрезвычайно живой и веселый русскій колоссъ, который, при огромномъ рост, отличался большой подвижностью, веселостью, юморомъ и остроуміемъ. Цлый рядъ шутокъ С. А. по поводу отдльныхъ случаевъ и особенно лицъ, напримръ, одна по поводу М. М. Ковалевскаго, сдлалась, такъ сказать, традиціонною Московскаго университета и долго не забывалась, заслуживая этого по своей мткости. Почтенная и добрая супруга его являлась прекрасной хозяйкой и парою своего мужа, а потому ихъ вечера, кажется четверги, всегда были полны народомъ, особенно нами, молодежью, я были любимыми посщеніями. Разсвшись комфортабельно у себя на диван, часто чуть не съ ногами, С. А. неутомимо что-то говорилъ и разсказывалъ для ради увеселенія присутствующихъ, кого-нибудь даже пыталъ своими разспросами, наводившими на комическія сопоставленія и отвты, какъ, напримръ, помню я теперь, покойникъ длалъ это часто со своимъ племянникомъ, Н. Н. Усовымъ, тогда еще юнымъ студентомъ, впослдствіи губернаторомъ. Будучи зоологомъ до профессіи, С. А. имлъ въ тоже время большія симпатіи и большія познанія по археологіи, а потому былъ близокъ съ довольно обширному обществу въ Москв археологовъ, и вс они посщали его и съ большимъ почтеніемъ выслушивали его остроумнйшія и неожиданныя догадки и объясненія разныхъ остатковъ старины, какія никому и въ голову не приходили.
Изъ юристовъ, сдлавшихся нашими товарищами по профессур, кром Н. П. Боголпова, о которомъ будетъ говориться нсколько поздне, надо упомянуть двухъ лицъ: одного чужого, т. е. изъ другого университета, Павлова, Алекся Степановича, другого москвича, Сергя Андреевича Муромцова. А. C. Павловъ, перешедшій къ намъ, кажется, изъ Новороссійскаго университета, питомецъ нкогда духовной академіи, а затмъ нсколькихъ иностранныхъ университетовъ, спеціалистъ по каноническому и церковному праву, вроятно лучшій въ то время въ Россіи и наиболе авторитетный. Довольно интересный собесдникъ, неистощимый на анекдоты, какъ Усовъ, хотя въ другомъ род, преимущественно изъ нравовъ и жизни духовенства и авторъ многихъ изслдованій но церковному праву, онъ являлся солиднымъ авторитетомъ въ глазахъ такихъ высокопоставленныхъ лицъ, какъ Побдоносцевъ и другіе. А. О. Павловъ, однако, былъ человкъ очень помятый жизнью, а потому привыкъ считаться съ обстоятельствами и приноравливаться къ нимъ и не могъ, вслдствіе этого, сходиться иногда въ пониманіяхъ и дйствіяхъ съ нсколько идеалистической по своимъ стремленіямъ молодежью, какую представляло большинство преподавателей тогдашняго юридическаго факультета въ Московскомъ университет.
Какъ разъ въ это самое время умерло или вышло въ отставку большинство старыхъ профессоровъ этого факультета: Крыловъ, Бляевъ, еще раньше Чичеринъ и Дмитріевъ, Соколовъ (мсто котораго занялъ Павловъ) и Баршевъ. Мильгаузенъ прожилъ лишь года три, читая одновременно со мной и даже представляя изъ себя декана, но въ 1S77 году сошелъ въ могилу, и другая каедра финансовъ, о которой я говорилъ, не была возстановлена.
Кром Ковалевскаго, изъ молодыхъ профессоровъ особеннаго упоминанія заслуживаютъ, впослдствіи получившіе такое громадное общественное значеніе по занятымъ имя постамъ, С. А. Муромцевъ и H. И. Боголповъ, несчастный министръ народнаго просвщенія, павшій отъ руки убійцы. С. А. Муромцевъ, впослдствіи занимавшій мсто предсдателя нашей первой Государственной Думы, вступилъ въ Московскій университетъ и занялъ профессуру еще въ очень, относительно, юномъ возраст, примрно лтъ 26 или 27, если не моложе. Ученикъ знаменитаго Іеринга, котораго онъ слушалъ въ Іен вмст со своимъ другомъ княземъ Львомъ Голицынымъ, С., А. выдавался на каедр цлымъ рядомъ завидныхъ качествъ. Онъ не только обладалъ серьезными свдніями по предмету своей спеціальности — римскому праву — который между прочимъ въ Москв онъ слушалъ у Никиты Крылова, но всегда отличался хорошимъ даромъ слова, обладая привлекательной наружностью и замчательнымъ умніемъ собой управлять. Это послднее свойство, которое онъ развилъ впослдствіи, въ качеств многолтняго предсдателя юридическаго общества, выказалось у него прекрасно и въ одномъ изъ первыхъ засданій юридическаго факультета, на которомъ я лично не присутствовалъ, но слышалъ потомъ отъ товарищей. Незадолго передъ этимъ отъ насъ ушелъ въ отставку пресловутый ректоръ и профессоръ, Сергй Баршевъ. А. C. Павловъ. самъ только-что вошедшій въ факультетъ, не справляясь съ мнніемъ товарищей, вздумалъ угодить и подкурить Баршеву. Онъ предложилъ факультету именно Баршева избрать почетнымъ членомъ университета, но потерплъ крушеніе. C. А. самый младшій, вроятно по возрасту членъ факультета, въ одномъ изъ своихъ первыхъ засданіи, такъ отплъ за это приличнымъ, но ршительнымъ образомъ Павлова, что попытки эти превознести Баршева со срамомъ провалилась. Самъ А. С. на будущее время сдлался гораздо скромне и чаще сталъ помнить и руководствоваться русской поговоркой: ‘Не спросясь броду, не суйся въ воду’.
С. А. Муромцевъ очень скоро попалъ въ юридическое общество, которое долго у насъ было мертворожденнымъ, особенно его органъ ‘Юридическій Встникъ’, который благодаря искусству и таланту С. А. и помощи такихъ лицъ, какъ Ковалевскій и многихъ другихъ, утратилъ свою мертвенность, ожилъ и сдлался серьезнымъ юридическимъ органомъ, со множествомъ интереснйшихъ статей и оставилъ несомннно навсегда память о полезной и плодотворной дятельности С. А. въ Московскомъ университет, не мене въ этой области, какъ и въ профессур. Правда, было изрядное количество недовольныхъ О. А., вроятно большей частью изъ лицъ, завидовавшихъ его быстрому успху и имъ чмъ-нибудь затронутыхъ, такіе, напримръ, утверждали, что умственныя и научныя качества почтеннаго предсдателя юридическаго общества подвергаются-де многимъ сомнніямъ, и что въ дйствительности ого личность представляетъ-де собой въ сущности весьма посредственное явленіе, личность, которая никогда ничего оригинальнаго и выдающагося не длала и не говорила и, что-де Муромцевъ, не боле, какъ, любили они употреблять прозвище, представляетъ будто бы собой ‘общее ходячее мсто’ (?!). Разумется, такіе злые языки и отзывы можно объяснить лишь исключительно завистью или злопамятностью.
Быстро, за работой, я помню, прошла зима 1875 и 1876 года. Этотъ послдній годъ принесъ мн опять большое горе. Зимой 1876 года жена моя сильно заболла той самой болзнью воспалительнаго характера, отъ которой едва не умерла невстой. Перепробовавши разныхъ Московскихъ эскулаповъ, намъ пришлось ршиться зимой на нкоторую, мсячную примрно, разлуку. Жена моя здила съ одной родственницей въ Петербургъ къ извстному тогда доктору Сусловой, жен моего впослдствіи друга Ф. Ф. Эрисмана, которая нсколько облегчила ея страданія, мы настоятельно совтовала ей, въ унисонъ, впрочемъ, съ Московскими врачами, непремнно ближайшимъ лтомъ (это уже 1877 года) хать въ Крейцнахъ для лченія тамошними цлебными водами и ваннами.
Еще раньше, лтомъ 1876 года, мы опять здили въ Лондонъ собирать матеріалъ для моей диссертаціи. Я собралъ его въ значительныхъ размрахъ для первой части своей работы объ ‘Англійской свободной торговл’, и выпускъ первый представилъ, какъ диссертацію. Такимъ образомъ этотъ первый томъ появился черезъ два года посл ‘Акциза’, т. е. осенью 1876 года, второй же много лтъ поздне, какъ мы дальше увидимъ. По внутренней связи, ‘Англійская свободная торговля’ представляетъ собой непосредственное продолженіе магистерской диссертаціи о косвенныхъ налогахъ, но только лишь съ одной стороны, со стороны политики. Фискальныя пошлины я выбросилъ, изслдуя въ своемъ новомъ сочиненіи исторію идеи свободной торговли, въ связи съ ихъ практическими результатами, или отраженіемъ ихъ развитія на таможенномъ законодательств Англіи и всей экономической жизни страны. Для этой новой работы, такимъ образомъ, я опять, какъ говорилось, совершилъ дважды (въ 1875 и 76 годахъ, во время ваката) паломничество въ стны Британскаго музея и усплъ въ эти два года покончить для выпуска первый томъ труда. Онъ обнималъ собой меркантильный періодъ исторіи идей свободной конкурренціи, при чемъ, согласно общей задач сочиненія, я имлъ въ виду главнымъ образомъ лишь развитіе идеи собственно свободной торговли. Что же относится до свободы промышленности и труда, то я касался ихъ только въ нкоторыхъ случаяхъ, въ тсной связи съ главнымъ предметомъ изслдованія. Цль всей работы заключалась въ томъ, чтобы въ бгломъ историческомъ очерк намтить т условія, при которыхъ развились въ Англіи начала экономической политики, указать т вліянія, при которыхъ появились на свтъ идеи свободной конкурренціи, а затмъ постараться опредлить ихъ относительное значеніе и самые результаты, къ которымъ привела страну система экономической свободы.
Благодаря такому плану изслдованія. ‘Англійская свободная торговля’, но своему содержанію, иметъ какъ бы двойственный характеръ: съ одной стороны она содержитъ въ себ иотсрико-литературный очеркъ воззрній различныхъ писателей на данный предметъ книги въ ихъ исторической послдовательности, съ другой, очеркъ самого англійскаго народнаго хозяйства и частью соотвтствующаго законодательства.
Научный интересъ перваго тома главнымъ образомъ и заключается въ разработк исторіи англійской экономической литературы и обстоятельномъ описаніи организаціи торговли въ меркантильный періодъ (проведеніе границъ между системой денежнаго и торговаго баланса), такъ какъ противно мнніямъ Макколоха, Рошера и другимъ, главой и типичнымъ представителемъ Англійскихъ меркантилистовъ долженъ считаться не Пэнъ, а Вильямъ Стаффордъ. Точно такъ же первая систематическая разработка экономическихъ понятій и въ то же время протестъ противъ нкоторыхъ крайнихъ меркантилистовъ принадлежитъ труду Э. Миссельдена, найденнаго мною въ Британскомъ музе, и т. д. и т. д. Вообще сдланы нкоторыя боле или мене важныя поправки и добавленія къ существовавшимъ тогда (т. е. въ 1876 г.) свдніямъ по исторіи англійской экономической мысли въ меркантильный періодъ.
И вотъ 9 октября 1870 года, я успшно защитилъ мою диссертацію и былъ объявленъ докторомъ финансоваго права, а вслдъ за тмъ, минуя промежуточную градацію экстраординарнаго профессора, былъ утвержденъ приказомъ министра народнаго просвщенія, отъ 30 октября, ординарнымъ профессоромъ но каедр финансоваго нрава,
Исполняя предписаніе врачей относительно моей болвшей жены, мы двинулись изъ Москвы въ ма мсяц 1877 года, съ небольшой остановкой въ Петербург, черезъ который хали ради большаго удобства, черезъ Дрезденъ, въ Кренцнахъ. Намъ сопутствовала милая и добрая родственница и другъ моей жены, Елена Петровна Пусторослева, такъ какъ я не могъ ршиться оставить мою жену одну или на попеченіе чужихъ людей въ Крейцнах, гд она должна была пробыть примрно около шести недль. Пріхавши въ Крейцнахъ я устроившись довольно недурно въ одномъ изъ многочисленныхъ пансіоновъ, съ большою горечью въ сердц, я оставилъ жену заботамъ доброй родственницы и врачей, а самъ ухалъ, на этотъ разъ одинокій, въ Лондонъ продолжать занятіе и собирать матеріалъ для второго тома или выпуска своей ‘Свободной Торговли’. Это не было уже диссертаціей, а лишь продолженіе диссертаціи и оффиціально отъ меня не требовалось, и поэтому я могъ не торопиться. (Писаніе 2-го тома или, точне, выпуска продолжалось 6 лтъ, онъ вышелъ лишь въ 1882 году). Тмъ не мене работа эта долго и тяжело лежала на моей совсти. Ибо первый томъ мною былъ выпущенъ, неожиданно для меня разросшійся въ размрахъ, лишь съ обязательной подпиской на второй. Такимъ образомъ я считалъ себя нравственно обязаннымъ спшить удовлетворить желаніе подписчиковъ на мой трудъ, которые неутомимо напоминали объ этомъ книгопродавцамъ. Изданіе ‘Свободной Торговли’ вообще стоило не мало хлопотъ и расходовъ, для чего деньги мною занимались.
Само собою разумется, мн было чрезвычайно тяжко разстаться съ больной женой, да еще на продолжительный срокъ и въ первый разъ за границей, но утшеніе предстояло, помимо освобожденія отъ взятаго на себя неосторожно обязательства съ изданіемъ, и въ той польз, которую приносило мн каждое посщеніе этого драгоцннаго учрежденія — Британскаго музея. Жена моя сама прежде всего понимала и сознавала эту пользу, а потому и уговорила меня настойчиво хать, тмъ боле, что въ Крейцнах, благодаря присутствію добрйшей Е. П. Пусторослевой, я былъ тогда совершенно безполезенъ для больной… Вотъ какъ, напримръ, моя жена описываетъ въ одномъ письм къ своей крестной матери и тетк — Лондонъ и его для насъ значеніе:
‘….милый нашему сердцу Лондонъ, гд мы оба такъ сильно жили умственной жизнью, и гд въ особенности мужъ работалъ такъ серьезно и такъ много сдлалъ для своего развитія… Британскій музей для насъ есть старый учитель, которому мы чувствуемъ себя обязанными за серьезное и плодотворное обученіе и къ которому обращаемся вновь и вновь за дальнйшимъ образованіемъ съ врою въ успхъ’…
3-го іюня 1877 года я пріхалъ благополучно въ Лондонъ и устроился, увы, уже одинъ въ той же самой Keppelstreet, хотя въ другомъ дом и у другой хозяйки. М-рсъ Сиггерсъ, по справкамъ, должно быть, умерла, или покинула Лондонъ, и я ея не нашелъ. Въ тотъ. же день, или не дальше, какъ на слдующій я усплъ получить или возобновить свой входной билетъ въ Британскій музей. Одновременно я былъ такъ счастливъ, что встртился почти тотчасъ съ П. В. Макаровымъ, моимъ бывшимъ товарищемъ, который когда-то, т. е. въ 1874 году вмст со мной пріхалъ въ Лондонъ писать диссертацію, но ее не написалъ, а остался безъ всякаго серьезнаго и убдительнаго повода, какъ русскій нершительный человкъ, въ Лондон, сдлавшись корреспондентомъ ‘Новаго Времени’. Въ качеств такового онъ получалъ достаточно денегъ и съ прекращеніемъ стипендіи. Съ возвращеніемъ его никто не безпокоилъ, такъ какъ политически онъ былъ безусловно чистъ, и въ результат онъ умудрился пробыть въ Англіи не мене десяти лтъ, прежде чмъ вернулся восвояси и поступилъ гд-то на юг Россія на службу въ министеретво финансовъ. Макаровъ оказался какъ бы представителемъ русской колоніи въ Лондон: немедленно свелъ меня въ свою квартиру, недалеко отъ того же Британскаго музея и тотчасъ познакомилъ съ большимъ числомъ россіянъ и россіянокъ, въ это время почему-либо пребывавшихъ въ Лондон. Отъ него я узналъ, между прочимъ, впервые, что въ Лондон только что былъ профессоръ Анучинъ и незадолго до меня ухалъ, и находился одесскій профессоръ Успенскій (нын академикъ), Московскій ученый (тогда еще не профессоръ) Н. И. Боголповъ и еще нсколько русскихъ, въ томъ числ и дамъ, очень интересныхъ по его словамъ. Со всми ими я познакомился очень скоро.
Уважая боле всего точность и своевременность, я позволю себ пребываніе этотъ разъ въ Лондон описать собственными словами своего письма изъ Лондона, отъ 18 іюня того года, къ родителямъ моей жены: ‘Вотъ уже ровно дв недли, какъ я покинулъ Крейцнахъ и нахожусь въ Лондон, и счелъ обязанностью дать вамъ о себ всточку. Добрался сюда безъ особенно важныхъ приключеній и устроился на той же Keppelstreet, на которой постоянно проживалъ съ женой, недалеко отъ Британскаго музея’.
‘Жизнь моя течетъ по прежнему образцу, хотя и съ нкоторыми немаловажными отступленіями психическаго свойства. Цлый день работаю въ Музе, повидимому при той же обстановк и даже надъ боле интересной темой, чмъ прежде, но увы, не имю около себя моего безцннаго помощника въ лиц жены, а потому работаю мене спорко. Вдь когда не имешь около себя своего другого я, которое съ сочувствіемъ откликается на всякій запросъ и съ которымъ длишься каждымъ впечатлніемъ и наитіемъ мысли, то невольно въ душу закрадывается пустота и какъ-то скорй перестаешь думать, и дло идетъ вяло, какъ будто бы нсколько нехотя!! Особенно пусто и непріятно себя чувствуешь, когда возвращаешься въ свою одинокую каморку, садишься за чай и берешь газету для отдыха. Такъ и кажется, что жена сейчасъ войдетъ въ комнату и спроситъ: ‘что ты читалъ интереснаго?!!’ Та же улица, тже магазины, выставки товаровъ напоминаютъ старыя сцены и разговоры и обращаютъ неотвязно мысль къ той же отсутствующей персон’.
‘Къ счастью, ‘продолжается въ моемъ письм’, или точне къ моему спокойствію, съ перваго же дня прізда моего начались встрчи съ русскими. Я встртилъ здсь, напримръ, Орлова, Боголпова, Макарова и цлую кучу другихъ русскихъ, до тхъ поръ незнакомыхъ. Въ двухъ шагахъ отъ меня проживаетъ въ одномъ пансіон цлая русская колонія, въ которой есть даже дв дамы, а одно семейство и съ дтьми. Все это нсколько развлекаетъ меня, наполняетъ свободное отъ занятій время. Эти дв дамы (об молодыя и одна почти красавица), жены двухъ довольно интересныхъ субъектовъ. Первый — самоучка механикъ, бывшій телеграфистъ, нкто Яблочковъ, изобрлъ удивительную вещь: электрическую свчу, которая должна собой замнить всякіе фонари и лампы для освщенія улицъ и большихъ зданій’. (Значитъ, я еще и не мечталъ тогда объ освщеніи комнатъ электричествомъ?!!) ‘Онъ продалъ свою выдумку въ Париж какой-то компаніи за значительный кушъ денегъ и сверхъ того постоянное жалованье въ дв тысячи франковъ въ мсяцъ. Сюда въ Лондонъ онъ пріхалъ по порученію компаніи распространять свое изобртеніе и длать опыты въ разныхъ мстахъ, и о немъ уже кричатъ здшнія газеты. Другой (мужъ красавицы, но самъ уже не молодой человкъ) по фамиліи Алисовъ, когда-то питомецъ Петербургскаго университета, изобрлъ особую печатную машину, величиной съ обыкновенную швейную: особенность ея заключается въ томъ, что не нуженъ наборъ, а только съ маленькимъ навыкомъ каждый человкъ можетъ прямо излагать свои мысли печатно, вмсто того, чтобы сначала писать, а затмъ уже нести въ типографію {Думаю, что тогдашняя машина Алисова, дальнйшая судьба котоpoй мн совершенно неизвстна, и лично ее видть не пришлось, только много разъ слышать описаніе со словъ изобртателя, представляетъ скорй форму не теперешней пишущей машины, а такъ называемую ‘линотипію’, linotype, т. е. ‘пишущая наборная’, какія мн пришлось нсколько разъ видть въ новйшее время на выставкахъ въ Европ. Посредствомъ ихъ можно, по тому же способу, какъ пишущими машинами, длать готовый наборъ и затмъ пускать его въ печать, что очень ускоряетъ газетное дло.}. Такимъ образомъ эта машина, на которую Алисовъ уже выхлопоталъ привилегію, должна уничтожить всхъ писцовъ и каждый дловой кабинетъ, напримръ, Николая Васильевича’ (моего тестя), ‘превратить въ типографію, гд мамаша будетъ печатать кассаціонныя жалобы и апелляціи!!… Алисовъ заказалъ въ Манчестер сто своихъ машинъ и ждетъ ихъ выполненія. Здсь скоро будетъ выставка типографскихъ и печатныхъ принадлежностей и первое русское изобртеніе, нужно думать, получить свою оцнку отъ знатоковъ дла’.
‘Такимъ образомъ, но вечерамъ, мы, т. е. вся русская молодежь, къ которой и я вдь принадлежу пока, проводимъ время двояко: слушаемъ и смотримъ мужей изобртателей и затмъ гуляемъ и любезничаемъ съ женами изобртателей. особенно вс ухаживаютъ за m-me Алисовой, весьма милой болтушкой, готовой на всякую шалость, и возбуждающей чопорныхъ англичанокъ своимъ громкимъ дтскимъ смхомъ и ршительными манерами’.
Въ добавленіе къ этому письму, собственно нсколькими днями раньше, отъ 14 іюня, я писалъ по тому же поводу и моей супруг въ Крейцнахъ: ‘Въ томъ же дом, гд живетъ Манаровъ, помщается много русскихъ, напримръ, профессоръ Одесскаго университета, Успенскій, нкто Яблочковъ, техникъ изобртатель электрической свчи. Его находку пробуютъ въ настоящее время въ East India Docks и Waterloo Bridge, Кенсингтонскомъ, а поздне и въ Британскомъ музеяхъ. Съ нимъ молодая жена, или точне госпожа, которую онъ выдаетъ за жену, затмъ тутъ же живетъ другой русскій техникъ Алисовъ, изобртатель особой печатной машины. Онъ пріхалъ сюда брать привилегію и изготовляетъ въ Англіи эти машины. Его я еще не видалъ и знаю только по разсказамъ. Съ нимъ молоденькая жена, ему совсмъ не пара, — 45 и 20 лтъ, — очень, видимо, тмъ не мене влюбленная въ мужа (??) и въ его весьма разнообразныя техническія изобртенія. Г-нъ Алисовъ теперь находится въ Манчестер или Шеффильд, и г-жа Алисова очень скучаетъ, особенно благодаря совершенному незнанію англійскаго языка. Понятно, вся наша русская молодежь всячески старается ее утшать и развлекать. Такъ въ пятницу ради нея вся наша компанія детъ въ Хрустальный Дворецъ. Со мной m-me Алисова очень мила и любезна, выражаетъ все свое сожалніе, видя, что я скучаю, не получая отъ тебя писемъ, и наконецъ настояла, чтобы вчера, находясь у ней въ гостяхъ, немедленно теб отвтилъ, для чего даже ссудила меня своими письменными принадлежностями. Сама она также переживаетъ, видимо, какую-то тревогу’. Нсколько поздне вс мужья, видимо, съхались, дамы утшились и стало еще веселе, хотя темы писемъ нсколько измлились.
Большую роль въ моей тогдашней переписк занимаетъ мой почтенныя товарищъ Н. П. Боголповъ, тогда всего-навсего частный преподаватель университета, командированный за границу (онъ, кажется, писалъ тогда свою докторскую диссертацію), которому суждено было впослдствіи сдлать такую блестящую карьеру, окончившуюся ужасной катастрофой. Я съ нимъ въ Москв. въ теченіе двухъ лтъ профессорства усплъ только слегка познакомиться, но въ Лондон я его засталъ совершенно одинокимъ, поселившимся Богъ знаетъ въ какой дали отъ центра и Британскаго музея, который онъ посщалъ, хотя и не особенно аккуратно, и видимо скучалъ безъ общества соотечественниковъ. Съ указанной выше компаніей онъ познакомился лишь во время моего прізда и черезъ мое посредство. Вотъ что я, напримръ, писалъ моей жен въ то время отъ 6 іюня: ‘Только сейчасъ вернулся, милая жена, отъ Боголпова, котораго, Богъ вдаетъ, куды занесло! Онъ живетъ на самомъ свер Лондона, въ окрестностяхъ города, близъ Alexandra Palace и хать къ нему надо было за Euston Road, по конно-желзной дорог цлый часъ, а потомъ пшкомъ идти минутъ десять. Тамъ было вечеромъ уже совершенно безлюдно и темно, какъ въ Московскихъ Грузинахъ, такъ что мн было немного жутко возвращаться, пока не добрался до трамвая и боле цивилизованныхъ мстъ. Живетъ онъ въ семь, дешево, за 35 шиллинговъ въ недлю. Выучился по невол говорить по-англійски, не видя два мсяца ни одной русской души, на зато Лондона и здшней общественной жизни совсмъ не видалъ и не знаетъ, какъ будто въ Англіи и не былъ!! Онъ, видимо, радъ мн чрезвычайно и безъ всякаго съ моей стороны вызова или нужды, разсказалъ мн свои прерванный романъ, съ которымъ познакомлю тебя при свиданіи’.
Н. П. часто заходилъ ко мн отводить душу и разныхъ матеріяхъ и, кажется, ему бдному очень тяжело было вспоминать вдали отъ родины Россію и своихъ близкихъ. Онъ безпрестанно, безъ всякаго напоминанія, возвращался на эту послднюю тему, видимо волнуемый мыслями и переживаніемъ стараго и дорогого ему. Вообще онъ охотно искалъ русской компаніи. Зная еще по Россіи, что онъ не особенный охотникъ до выпивки, я помню, напримръ, какъ разъ русская молодежь собиралась въ какой-то извстнйшій Gin-Palace, т. е. по-просту роскошный питейный домъ гд-то на Tottenham Court Road, я забыли предложить компанію Н. П., онъ былъ очень обиженъ и настойчиво насъ упрекалъ, зачмъ мы его не включаемъ въ наше общество?? На дружескомъ обд, который я давалъ тогда нсколькимъ россіянамъ по случаю дня рожденія моей жены, и гд приглашенъ былъ также и Боголповъ, онъ былъ всхъ веселй и сказалъ очень милый и остроумный тостъ за мою жену, меня очень растрогавшій, и о которомъ я счелъ долгомъ подробно написать ей немедленно,
Участвуя такимъ образомъ въ нашихъ увеселеніяхъ и прогулкахъ русской компаніи, Николай Павловичъ, какъ красивый молодой человкъ, видимо, очень понравился нашимъ дамамъ, которыя стали за нимъ ухаживать, а онъ въ свою очередь платить имъ удвоенной любезностью и разными услугами. Вотъ что я, напримръ, писалъ своей супруг, отъ 20 іюня, значитъ, не долго спустя посл выше разсказаннаго: ‘Вс послдніе вечера, кром трехъ, каялся я передъ женой, ‘я ухаживалъ напропалую, вмст съ остальной компаніей за m-me Алисовой, которая представляетъ собою, какъ теб уже извстно, весьма милую, но до крайноcти мало развитую, кисейную бабенку. Боголповъ, тотъ дошелъ до того’, пишу я, ‘что является къ ней чуть не съ утра, какъ на службу, а легкомысленная бабочка все мучаетъ его съ Макаровымъ разными порученіями и коміссіями, которыя т наперерывъ стараются исполнять. Боголповъ по этому случаю даже сочинилъ особенную теорію: ‘Общество этой госпожи’, говорятъ онъ, ‘для меня благодаря ея красот, также пріятно, какъ иная итальянская опера, безъ внутренняго содержанія!’ Конечно, о такихъ удачныхъ сравненіяхъ своихъ поклонниковъ, какъ настоящее Н. П. Боголпова, m-me Алисова не знаетъ. Ну, довольно болтать о пустякахъ!!!’
Очень скоро, впрочемъ, мы вс замтили, какъ эта интересная дамочка начала отдавать всюду и всегда предпочтеніе, не стсняясь его выказывать, Николаю Павловичу, и тутъ же для насъ обнаружилось, насколько этотъ прекрасный человкъ, такъ несправедливо стертый съ лица земля рукой злой судьбы, стоялъ, по своимъ нравственнымъ понятіямъ, выше обыкновенной толпы {Судьба г-жи Алисовой весьма странная и романтичная. Какъ я слышалъ потомъ, она не была законной женой Алисова, и впослдствіи разошлась съ нимъ и вышла замужъ за извстнаго физика, профессора N. N. въ Петербург, который вскор перешелъ въ Варшавскій университетъ, но жена за нимъ въ теченіе года не хотла послдовать. и онъ, лишь съ большимъ трудимъ, съ помощью покойнаго Побдоносцева, съ ней развелся. Впослдствіи она вышла замужъ за присяжнаго повреннаго X. и умерла, относительно довольно молодая.}. Несмотря на настойчивую любезность со стороны г-жи Алисовой и всякіе авансы въ отношеніи къ Николаю Павловичу, онъ началъ замтно отъ нея удаляться, а скоро совсмъ пересталъ бывать въ ея квартир (Woburn Place 39). На нашъ щекотливый вопросъ: почему онъ удаляется ея общества и пересталъ бывать? Николай Павловичъ съ достоинствомъ отвчалъ: ‘Почему вы такъ обо мн дурно думаете?! Она меня забавляла и не боле того. Конечно, я не могу быть воромъ, и украсть жену у мужа никоимъ образомъ не ршусь’. Таковы были нравственныя понятія этого замчательнаго человка, какіе бы недостатки онъ не имлъ, онъ ни на іоту не отступалъ отъ своихъ правилъ при всякомъ случа и палъ на посту, какъ часовой, врный своему долгу, за то, что онъ думалъ по-своему, не согласно съ толпой и не старался плыть по теченію!!
Какъ ни пріятно мн было имть свое подходящее общество въ Лондон на этотъ разъ, но отсутствіе больной жены меня сильно безпокоило и тревожило, тмъ боле, что она писала далеко не такъ аккуратно, какъ я, и были дни, когда я не получалъ отъ нея совсмъ извстій. Поэтому, въ начал іюля, я отправился и при томъ кратчайшимъ путемъ, черезъ Флиссингенъ въ Голландіи, на Кельнъ и Крейцнахъ, куда я пріхалъ быстро, 4-го іюля, къ пріятному удивленію не ожидавшей еще меня жены. Я засталъ ее сильно ослабвшей отъ лченія, чмъ всегда отличается замчательное дйствіе Крейцнахскихъ ваннъ, отъ которыхъ вмст со слабостью, вроятно благодаря радіоактивности этихъ водъ, проходитъ постепенно болзнь и потомъ быстро возвращаются силы и здоровье. Недли дв я усердно ухаживалъ за больной, которая не могла даже свободно двигаться, и возилъ ее постоянно въ креслахъ, а черезъ какія-нибудь дв недли, въ Швейцаріи, куда мы переселились, для Nachkur’a, она уже свободно ходила по горамъ и длила со мной довольно большіе туры. Посл мсячнаго отдыха въ горахъ, по совту врачей, мы захали въ Франценсбадъ взять нсколько грязевыхъ ваннъ и вернулись въ Москву съ легкимъ сердцемъ, къ счастью значительно поправивши здоровье.
Въ Москв меня ждала куча разнообразнаго дла, два съ половиной года до тхъ поръ, я читалъ исторію финансовъ, гд попутно съ историческими свдніями передавалъ и нкоторыя теоретическія, но въ этомъ году внезапно скончался Мильгаузенъ и мн пришлось временно занять его каедру, т. е. теорію финансовъ, исторія пока осталась за штатомъ. Такимъ образомъ понадобилось составлять собственно новый курсъ теоріи науки, что длалось вовсе не быстро, и весь конецъ 70-хъ годовъ прошелъ у меня за этой работой, составленіемъ и переработкой университетскаго курса, впослдствіи напечатаннаго, и въ то же время цлаго ряда монографій по всевозможнымъ предметамъ и вопросамъ. Цлая масса, наврное, гораздо боле 20-и моихъ трудовъ, не считая переводовъ, напримръ, фабричныхъ законовъ, относятся именно къ этой эпох моей жизни, къ концу 70-хъ и началу 80-хъ годовъ. Эти работы и изслдованія опредлили не только всю мою научную физіономію и вкусы — достоинства и недостатки, но и дальнйшую судьбу моей жизни.
Еще продолженіе моей докторской диссертаціи о ‘Свободной Торговл’ не было докончено, я все собиралъ матеріалъ и мнялъ планы, какъ уже начали появляться моя объемистыя изслдованія разнаго рода. Только въ періодъ времени между напечатаніемъ двухъ выпусковъ ‘Свободной Торговли’ (1876—82 годовъ), я помстилъ цлый рядъ большихъ журнальныхъ статей, изъ которыхъ одна составила впослдствіи цлую книгу, имвшую два изданія, это ‘Ливерпульская ассоціація финансовыхъ реформъ. Опытъ критики государственныхъ расходовъ 1880 г.’. Монографія эта, для которой я нашелъ матеріалъ, попутно собирая его для своей книги о ‘Свободной Торговл’, въ вид брошюръ и газетъ одного политическаго общества въ Ливерпул, была напечатана первоначально въ 1878 году и помщена въ 1879 году въ ‘Отечественныхъ запискахъ’, а на другой годъ вышла въ Москв отдльной книгой, (перепечатанной въ С.-Петербург въ 1908 году, вторымъ изданіемъ). Цль этого изслдованія состояла, во-первыхъ, въ томъ, чтобы обрисовать значеніе общественной самодятельности и частнаго почина для улучшенія государственныхъ финансовъ и управленія: во-вторыхъ, она заключалась въ томъ, чтобы дать образецъ критики англійскихъ государственныхъ расходовъ, такъ какъ соотвтствующая критика русскихъ расходовъ за то время была еще невозможна. Такъ понималъ задачу сочиненія Г. З. Елисевъ, предложившій ее мн помстить въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’.
Другая серія статей, вслдъ за тмъ, въ 1880 г. напечатанная въ томъ же журнал, имла своимъ предметомъ ‘Дтскій и женскій фабричный трудъ въ Англіи и Россіи’. Исторія ея такова: въ качеств члена Комиссіи, учрежденной московскимъ генералъ-губернаторомъ Долгорукимъ, для послдованія фабрикъ и заводовъ, я очень заинтересовался положеніемъ нашихъ рабочихъ и неустройствомъ фабрикъ. Собирая по этому предмету всевозможныя сведенія для Россіи, я попутно знакомился съ соотвтственнымъ отдломъ общественнаго благоустройства въ Англіи, съ исторіей тамошняго фабричнаго законодательства и всхъ учрежденіи, которыя привели къ улучшенію и прогрессу фабричнаго санитарнаго дла и улучшенію экономическаго положенія рабочихъ. Какъ разъ въ это время нкоторыя случайныя обстоятельства способствовали моимъ стремленіямъ въ этомъ направленіи, именно мой другъ Ковалевскій началъ издавать съ В. Ф. Миллеромъ ‘Критическое Обозрніе’, просуществовавшее, впрочемъ, короткое время, что-то около двухъ лтъ. Оно вступило немедленно въ обмнъ съ множествомъ, если не со всми русскими періодическими изданіями, которыя, однако, лежали въ редакціи ‘К. О.’ большею частью безъ употребленія. И вотъ, общаясь дать за это посильную хронику и статейки, я выпросилъ ихъ себ и въ теченіе двухъ лтнихъ вакатовъ, проведенныхъ, благодаря нездоровью жены, въ деревн у ея родителей въ Старицкомъ узд, Тверской губерніи, я легко и удобно выбралъ изъ всхъ русскихъ изданій множество выписокъ и свдній, относящихся къ фабрикамъ. Переработавъ эти данныя, приведя въ порядокъ и сопоставивши должнымъ образомъ. съ соотвтствующими фактами англійской фабричной жизни, я составилъ цлый рядъ довольно интересныхъ и во всякомъ случай, поучительныхъ для того времени статей объ общемъ санитарномъ состояніи русскихъ фабрикъ. а также положеніи у насъ безправномъ и беззащитномъ дтей и женщинъ и вообще рабочихъ и, параллельно, объ успхахъ и постоянномъ прогресс англійскаго фабричнаго законодательства. Статьи мои, благодаря интересу сообщаемыхъ данныхъ, имли несомннно значительный успхъ, что и выказалось мн разнообразнымъ образомъ. Между прочимъ, впослдствіи, въ 1882 году, извстный министръ Н. X. Бунге, пригласившій автора на только-что учрежденную должность фабричнаго инспектора, прямо мн заявилъ, что въ значительной степени очерки мои остановили серьезно его вниманіе на этомъ вопрос, и что при предварительной законодательной работ, предшествовавшей выходу закона 1882 года, пришлось воспользоваться значительно этими трудами. Къ этой же категоріи относятся также и другія моя статьи, какъ напримръ: ‘Кто отвчаетъ за несчастіе съ рабочими’? напечатанная въ ‘Устояхъ’, ‘Московскіе фабричные рабочіе’, и ‘Промышленная статистика и фабричное законодательство’ и т. д., слдовавшія довольно быстро другъ за другомъ, поддерживая и муссируя мысль въ обществ о необходимости пересмотра нашего устарвшаго фабричнаго и всего промышленнаго законодательства и большаго вниманія къ нуждамъ рабочихъ.
Фабричная комиссія князя Долгорукова въ Москв также много, при томъ раньше всхъ, работала на пользу русскихъ рабочихъ и между прочимъ, въ свою очередь, толкала меня къ занятію фабричнымъ вопросомъ. Такъ, по порученію ея, я, напримръ, постилъ въ Англіи и Швейцаріи нсколько фабричныхъ инспекторовъ, съ ними знакомился и съ ихъ помощью составилъ докладъ объ инспекторат въ этихъ странахъ, который былъ напечатанъ въ Московской Комиссіи и быстро разошелся до полнаго истощенія запасовъ книжекъ, что лучше всего указывало на созрвшую потребность устройства и въ Россіи хорошо организованной спеціальной инспекціи за фабриками и заводами {См. ‘Объ инспекторат въ Швейцаріи и Англіи 1880’. Въ ‘Трудахъ Комиссіи, учрежд. Московскимъ генералъ-губернаторомъ кн. В. А. Долгоруковымъ, для осмотра фабрикъ и заводовъ’.}.
Успхъ конечно вызываетъ энергію и успхъ моихъ первыхъ статей, преимущественно въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’, поощрялъ меня, несмотря на все усердіе занятій моихъ надъ продолженіемъ своей диссертаціи объ ‘Англійской Свободной Торговл’, къ работ для журналовъ и на другія темы. Такъ въ 1879 году появилась, напримръ, моя большая статья въ журнал ‘Слово’ ‘О табачной монополіи въ Европ и вредныя послдствія ея введенія въ Россіи’.
Въ этомъ очерк я откликался тогда на назрвшій у насъ вопросъ и предложеніе, если не ошибаюсь министра финансовъ Греціи, ввести у насъ табачную монополію. Я подробно разобралъ условія введенія этой монополіи, стоимость операціи и т невыгодныя и даже вредныя послдствія, которыя мра должна за собой повлечь. Я старался доказывать, что при общемъ характер русскаго экономическаго строя и широкомъ господств монопольнаго принципа, слдуетъ естественно желать для Россіи, въ интересахъ поднятія благосостоянія цлаго народа, не введенія новой монополіи, а возможно большаго уничтоженія старыхъ, не развитія въ обществ духа монополіи, а искорененія его проявленій. Всякій шагъ въ этомъ смысл, направленный къ свободной дятельности, утверждалъ я въ заключеніе, улучшитъ экономическое положеніе народа, а значитъ увеличитъ и средства самого Правительства, единственнымъ источникомъ котораго служитъ народное богатство. Въ заключеніе я напомнилъ, что можно считать почти аксіомой, что всякій налогъ и вообще источникъ государственнаго дохода, несомннно легче установить, нежели уничтожить, почему и выборъ податныхъ источниковъ требуетъ особенной осторожности и крайней обдуманности.
Единственнымъ девизомъ можетъ здсь служить практически мудрый совтъ Талейрана, обращенный къ юнымъ дипломатамъ: ‘Pas trop de zle, messieurs, pas trop de zle!’
Статья эта имла несомннный успхъ, что выразилось во многихъ ко мн письмахъ отъ разныхъ лицъ, совершенно не знакомыхъ. Кром того, если врить извстному г-ну Воейкову, то на доводы этой статья было обращено вниманіе въ правительственныхъ кругахъ и она въ значительной степени способствовала оставленію втун проекта ген.-ад. Грейга и замны монополіи лишь увеличеніемъ акциза. Еще въ 1877 году появилась моя большая статья въ ‘Юридическомъ Встник’ ‘англійская торговая политика въ Ирландіи’, посвященная изслдованію отношеніи Англіи или, точне, эксплоатацій зависящей отъ нея Ирландіи и причинъ, частью, ея бдности, въ 1878 году появилось мое изслдованіе ‘Британскіе интересы на восток’, до поводу себялюбивой англійской политики на Балканскомъ полуостров и объясненія экономическихъ причинъ ея вмшательства въ пользу турокъ. Въ 1878 году я прочелъ въ Москв любопытный рефератъ о библіотечныхъ налогахъ и о возможномъ устройств въ Россіи городскихъ общественныхъ библіотекъ, — вопросъ, тогда у насъ совершенно заброшенный. Указывая и доказывая на вс лады важность для дла народнаго просвщенія устройства хорошаго веденія общественныхъ библіотекъ, я взывалъ обратить на этотъ вопросъ боле серьезное вниманіе и послдовать хотя бы до нкоторой степени примру англичанъ и американцевъ. Я признавалъ, что препятствія къ этому у насъ (въ тогдашній періодъ самой мрачной политической реакціи), конечно, очень велики, но отнюдь не непреодолимы, если только большинство публики согласится съ моими выводами и признаетъ важность и серьезность задачи. Вопросъ объ устройств городскихъ общественныхъ библіотекъ на новыхъ началахъ и размноженіе ихъ, можетъ быть, является у насъ мечтой, но вс препятствія къ его осуществленію отнюдь нельзя считать непреодолимыми, требуется рядъ нкоторыхъ преобразованій въ законодательств и развитіе общественной самодятельности и тогда мечта можетъ превратиться въ дйствительность: ‘Des utopies jamais, des reformes toujours!’
Въ 1880 году на страницахъ ‘Недли’ появился мой очеркъ: ‘Англійскіе кабатчики’, описаніе силы и значенія всхъ питейныхъ торговцевъ, винокуровъ и пивоваровъ и вліяніе этой клики на внутреннюю жизнь и дятельность британскаго законодательства.
Въ 1880 же году я помстилъ въ журнал ‘Слово’ довольно любопытную статью о дятельности знаменитаго тогда Чарльса Брадло, подъ названіемъ ‘Новый типъ англійскаго радикализма’ и о той польз, которую приносилъ этотъ энергичный человкъ своему родному англійскому обществу, борьбой съ суевріемъ и злоупотребленіями, или точне вреднымъ вліяніемъ въ Англіи ея духовенства, между прочимъ и окончательнымъ освобожденіемъ англійской печати, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, отъ связывавшихъ ее узъ и препятствій къ ея развитію. Отчасти въ связи съ этой статьей о Брадло, нсколько лтъ поздне, мной было написано большое изслдованіе, тоже помщенное въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ и содержащее въ себ нсколько главъ подъ именемъ: ‘Возрожденіе мальтузіанства’.
Самое сильное, по моему мннію, впрочемъ, по оригинальности нкоторыхъ мнній и множеству собранныхъ фактовъ, представляетъ изъ того періода мое, можно сказать, изслдованіе, сдланное цликомъ въ стнахъ Британскаго музея и стоившее мн нсколькихъ мсяцевъ работы и отвлеченія отъ моего труда по собиранію матеріала для второго тома ‘Англійской Свободной Торговли’. Я разумю свое изслдованіе объ отмн соляного налога въ Англіи и Россіи, причемъ наибольшее значеніе и тяжесть лежитъ въ первой, т. е. въ Англіи.
Единственная страна или государство, на исторіи котораго можно было тогда удобно изучить условія отмны соляного налога, была именно Англія, гд съ 1325 года соляной налогъ уже былъ отмненъ. Надо было, слдовательно, лишь постараться опредлить послдствія и результаты этой отмны. Въ это самое время въ 1880 году извстны: нашъ почтенный экономистъ А. А. Головачевъ обратился ко мн съ письмомъ, узнавши о моемъ предположеніи отправиться въ продолжительный заграничный отпускъ. Онъ предлагалъ мн заняться, если буду въ Англіи, куда я и собирался, этимъ вопросомъ, постараться опредлить полезные результаты отмны соляного налога, чтобы этимъ до извстной степени дать толчекъ къ окончательной ликвидаціи у насъ нежелательнаго обложенія важнаго предмета народнаго питанія и не мене важнаго предмета для промышленности, скотоводства и т. д. Я охотно общалъ Головачеву въ ближайшій же разъ своей поздки въ Англію серьезно заняться этимъ вопросомъ, для написанія ряда очерковъ, какъ онъ предлагалъ мн, въ журнал ‘Слово’ (въ которомъ я уже участвовалъ раньше) при первой возможности.
Въ начал апрля 1880 года, я отправился съ женой за границу, въ продолжительный годичный отпускъ и на этотъ разъ, благодаря усердному писанію нсколько лтъ цлаго ряда крупныхъ статей въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ и ‘Слов’, гонораръ за который былъ сберегаемъ, съ хорошимъ матеріальнымъ достаткомъ, мы въ первый разъ ршились съ женой на дерзкую прежде для насъ мысль — постить и объхать Италію, что въ этотъ разъ и сдлали. Мы пробыли тамъ довольно продолжительное время (жена моя даже научилась говорить по-итальянски), осмотрли вс важнйшіе пункты страны, вс чудеса искусства и древняго міра, затмъ перебрались черезъ горный хребетъ Шилюгенъ въ мирную долину ‘Wallensee’ въ Швейцарія, отдохнули отъ всхъ пріятныхъ впечатлній и духовныхъ наслажденій, столько же, сколько отъ итальянской жары и пыли, и къ концу лта кончили тмъ же привычнымъ паломничествомъ въ стны милаго Британскаго музея. Конецъ моего изслдованія о ‘Свободной Торговл’, совершенно передланный по новому плану, уже былъ видимо близокъ, но все-таки требовалъ очевидно еще порядочной, упорной работы, оставалось многое передумать и многое передлать, къ чему я и приступилъ въ привычныхъ стнахъ читальни Британскаго музея, гд опять остался на цлую зиму, до будущаго лта, надясь за это время покончить предпринятую задачу съ ‘Свободной Торговлей’, но какъ разъ именно въ это время я получилъ новое письмо отъ Головачева съ напоминаніемъ о необходимости спшить, въ виду ходящихъ въ обществ слуховъ, съ работой о соляномъ налог и по русской поговорк, которой, къ сожалнію, нсколько разъ мн приходилось слдовать ‘Дло не волкъ, въ лсъ не убжитъ’, я опять оставилъ второй выпускъ ‘Свободной Торговли’ и занялся, сначала равнодушно, потомъ постепенно съ истиннымъ увлеченіемъ изученіемъ вопроса о причинахъ и послдствіяхъ отмны соляного налога въ Англіи, чмъ я занимался почти непрерывно, начиная, примрно, съ ноября 1880 года до марта 1881 года.
Я спшилъ ознакомиться, благодаря каталогу Британскаго музея, съ обширной литературой этого вопроса. Оказалось, во-первыхъ, необходимымъ для этой цли просмотрть извстнаго ‘Cobbet’а’ ‘Парламентскую исторію и дебаты’, за нсколько десятилтій, гд были разбросаны различные запросы и проекты реформированнаго соляного налога и описывалась исторія его отмны, затмъ выступали противники и защитники этой формы обложенія въ первой половин XIX вка и еще раньше. Вообще, оказалось, его изслдовали уже съ самыхъ разнообразныхъ сторонъ. Цлый рядъ сочиненій, за много при томъ лтъ, по соляному налогу и вопросамъ, сюда относящимся, существовалъ въ отношеніи интересовъ земледлія, въ отношеніи интересовъ человческаго здравія, въ отношеніи интересовъ скотоводства, въ отношеніи интересовъ разнообразныхъ отраслей промышленности. По этому об стороны, часто одинаково увлекаясь, приводили явныя несообразности, требовавшія непремнно строгой проврки. Мн припоминается, напримръ, одинъ врачъ, чуть не посвятившій всю жизнь на доказательства разнообразнаго вреда для человка употребленія соли, при томъ для разныхъ болзней и при разныхъ случаяхъ. Чуть не большинство болзней онъ приписывалъ употребленію этой необходимой приправы къ пищ человка. Въ земледліи одни извстные агрономы защищали значеніе соли въ сельскомъ хозяйств, другіе ничего не видли, кром вреда. Въ промышленности, нкоторые вопросъ о соляномъ налог въ Англіи длали совершенно безразличнымъ для развитія и прогресса даннаго промысла, другіе, напротивъ, существованіе налога считали вчнымъ тормозомъ и препятствіемъ. Все это меня чрезвычайно интриговало и тянуло къ тому, чтобы наилучше разобраться въ вопрос. Съ другой стороны это оттягивало время окончанія взятой иной работы и вынуждало къ экскурсіямъ въ новыя области неизвстныхъ мн знаній. Я долженъ былъ продлать массу справокъ и въ химіи, и въ технологіи, и въ агрономіи, и въ лсномъ хозяйств, и въ ого родничеств, и въ гигіен и т. д.
Наконецъ первая часть ‘Причины отмны соляного налога въ Англіи’ была кончена, но, увы, въ это время отъ пріхавшихъ въ Лондонъ соотечественниковъ я узналъ печальную новость, что Головачевъ усплъ поссориться съ радикальной редакціей ‘Слова’, въ которую онъ вошелъ, и долженъ былъ покинуть редакцію. Такимъ образомъ мн предстояло подвергнуться, можетъ быть, непріятному отказу, въ случа обращенія къ новой редакціи ‘Слова’, для которой, конечно, старые заказы и условія прежней редакціи могли быть не только не обязательны, но даже прямо нежелательны къ исполненію. Посл нкотораго колебанія, я написалъ къ извстному мн лично Г. З. Елисеву, одному изъ членовъ редакціи ‘Отечественныхъ Записокъ’, и онъ напечаталъ первую статью о если въ своемъ журнал. Но въ это время произошло давно желаемое въ Россіи событіе: Лорисъ-Меликовъ, находившійся тогда во глав правленія, идя навстрчу единодушно выражаемому желанію общества, отмнялъ соляной налогъ съ 1881 года, и такимъ образомъ работа моя потеряла, если не ученый, то публицистическій смыслъ и оправданіе: нечего бороться съ тмъ, съ чмъ не надо бороться. Это немедленно отразилось на судьб моей статьи. Вслдъ за первой статьей должна была бы идти вторая о послдствіяхъ или результатахъ отмны, но, увы, она не появилась въ журнал. На запросъ мой у Елисева я получилъ печальный отвтъ, что Салтыковъ ршительно возсталъ, посл отмны налога, противъ помщенія моей статьи, какъ совершенно безполезной и не нужной для интересовъ читающей публики, такъ какъ она сама увидитъ эти послдствія. Я остался такимъ образомъ съ продолженіемъ и окончаніемъ своей статьи у себя на рукахъ. Не знаю, что пришлось бы мн длать съ этой работой, стоившей мн многихъ мсяцевъ прилежнаго труда, если бы добрйшій М. М. Стасюлевичъ не заявилъ о своемъ согласіи пріютить мою изгнанную изъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ статью на страницахъ ‘Встника Европы’. Съ этого именно времени и началось мое участіе въ этомъ послднемъ журнал. Покончивъ съ солянымъ вопросомъ, я, разумется, опять обратился къ продолженію прерванныхъ занятій надъ исторіей идеи свободной торговля и конкурренціи.

ГЛАВА V.

Русская учебная колонія въ Лондон зимой 1880—81 г.г.— Какъ мы труса праздновали.— Приключенія одного молодого россіянина въ посольской церкви.— Ужасная катастрофа 1 марта въ Петербургъ, и какъ она была встрчена въ Лондон.— Окончаніе 6-ти лтняго труда надъ 2-мъ выпускомъ ‘Англійской Свободной Торговли’.— Значеніе личнаго и моральнаго фактора въ исторіи экономическихъ идей.— Примненіе къ практик моихъ научныхъ силъ и способностей.— Моя фабрично-инспекторская служба.— Очеркъ ея исторіи: Главнйшія условія и основные пункты мной инспекторской дятельности.— Невозможность и безполезность дальнйшей службы. — Отставка.— Общіе выводы и заключенія.

Работа надъ солянымъ налогомъ отвлекла меня отъ изложенія моихъ личныхъ впечатлній и приключеній въ это время моего пребыванія въ Лондон, зимой 1880—81 гг., когда я такъ усердно, но не совсмъ благодарно, работалъ надъ солянымъ налогомъ, а дале собиралъ факты по ‘Свободной Торговл’, безъ возможности довести ее до желаемаго окончанія. Эта зима мн очень памятна по тому оживленію, съ которымъ она прошла, незаурядъ всмъ многочисленнымъ мною сдланнымъ раньше посщеніямъ Англіи и жизни тамъ. Во-первыхъ, ни разу больше мн не пришлось работать въ Англіи при такомъ большомъ и интересномъ русскомъ обществ, главнымъ образомъ изъ числа нашихъ экономистовъ. Въ эту зиму 1880—81 г., русская колонія въ Лондон, работавшая въ Британскомъ музе, состояла изъ слдующихъ лицъ: Н. А. Каблуковъ, нын профессоръ Московскаго университета, В. Г. Яроцкій, Н. И. Зиберъ, умершій экономистъ, мой старый пріятель (и еще боле А. И. Чупрова), H. А. Русановъ, В. Т. Судейкинъ, впослдствіи магистръ политической экономіи, писатель-экономистъ, Даневскій, профессоръ международнаго и уголовнаго права въ Харьков (умершій) и т. д., не говоря о лицахъ, появлявшихся, такъ сказать, на нашемъ горизонт въ Лондон пролетомъ, на короткое время. Большинство экономистовъ были люди молодые, во всякомъ случа моложе меня, а потому, само собой, занятія ихъ устроились какъ бы рядомъ со мной и отчасти съ помощью моей. Работали мы дружно, весело, помогая другъ другу и совтами и указаніями и въ то же время, посвящая много времени на дло, не забывали и удовольствія, хотя въ большинств самыя невинныя, врод прогулокъ я поздокъ по окрестностямъ Лондона и похожденіи по разнымъ учрежденіямъ. Почти ежедневно мы сходились къ вечеру за чаемъ, или у меня чаще всего, или въ какомъ-нибудь пункт, назначенномъ заране для экскурсіи.
Не говоря о чисто личныхъ приключеніяхъ за эту зиму, врод болзни, могу разсказать о двухъ заслуживающихъ вниманія событіяхъ. Въ дом, гд я жилъ, у одной довольно милой, но нсколько странной хозяйки, мало, видимо, занимавшейся своимъ хозяйствомъ. произошло весьма непріятное событіе: мн и Зиберу, жившему также въ это время въ одномъ со мной дом, пришлось быть его свидтелемъ. По англійскому закону, частный домъ, собственный или квартира, въ истинномъ смысл представляется замкомъ: ‘My house is my castle’ и кредиторъ не можетъ приникнуть въ домъ своего должника раньше судебнаго ршенія и постановленія, законнымъ образомъ вошедшаго въ силу, безъ чего, разумется. должникъ можетъ десять разъ обезпеченіе, въ форм, положимъ, мебели, или другого движимаго имущества, спустить съ рукъ, или скрыть. Для этого необходимость заставила англичанъ придумать слдующій обходъ закона: кредиторъ, въ случа неисправности должника, и имя въ виду наложить свои руки на его имущество, нанимаетъ такъ называемаго broker’а, т. е. ‘маклера’ или ‘маклака’, обыкновенно изъ очень низкихъ и низменныхъ слоевъ народа, забулдыгу. который, за небольшое вознагражденіе, готовъ исполнить все, что ему прикажутъ. Broker, подъ какимъ-нибудь ложнымъ предлогомъ, напримръ найма квартиры, проникаетъ въ намченное помщеніе, и тамъ уже предъявивши хозяйк письменное удостовреніе, что онъ такой-то и нанятъ такимъ-то кредиторомъ этой хозяйки, остается, какъ у себя въ дом. Вс комнаты должны быть для него открыты, онъ безвыходно пребываетъ въ дом день и ночь, слдя за тлъ, чтобы хозяйка не стащила какую-нибудь часть имущества вонъ изъ дома, и полиція совершенно безсильна и не иметъ никакого нрава въ это мшаться. Broker, или маклакъ вполн такимъ образомъ замняетъ въ нкоторыхъ отношеніяхъ хозяйку. Начинается какъ бы междуцарствіе: въ одной и той же квартир два хозяина, broker, который занимаетъ любую комнату, и можетъ, какъ мы видли, валяться въ грязныхъ сапогахъ на шелковомъ диван и пить цлый день водку и осматривать чуть не съ ногъ до головы всхъ уходящихъ изъ квартиры, не уносятъ ли они съ собой часть имущества.
Какъ разъ въ такую непріятную минуту попали мы съ женой въ нашу квартиру, и безсильная хозяйка, будучи не въ состояній уплатить долга и прогнать, слдовательно, маклака, подчинилась его строгому, назойливому, нахальному надзору. Расположившись произвольно въ одной изъ лучшихъ комнатъ, маклакъ пилъ съ утра до вечера, большею частью съ нашей кухаркой, пьяницей-ирландкой, приносившей ему водку и пищу, иначе онъ умеръ бы съ голоду, ибо не могъ выходить. Хозяйка же, несчастная, сидла въ своей комнат и съ утра до вечера плакала, пытаясь нсколько разъ переселиться, увозя необходимйшее, но встрчала усиленный протестъ со стороны broker’а съ пьяной кухаркой, перешедшей совершенно на его сторону, и мы, связанные срокомъ найма, должны были оставаться въ этомъ дом очень долго, несмотря на все безобразіе, потому уже, что никто не могъ и не хотлъ принять отъ насъ денегъ, хозяйка возражала справедливо, что квартира уже больше не ея, broker, что онъ не хозяинъ, что хозяинъ живетъ гд-то далеко и сносится съ нимъ письменно!!!
Въ это время съ нами произошелъ очень смшной случай, который, однако, насъ очень напугалъ, но къ счастью и заставилъ избавиться скорй отъ пьяной компаніи и перейти на другую квартиру. Поздно ночью, когда мы уже спали, мы услышали сначала грубые мужскіе голоса, внизу въ кухн, затмъ раздался стукъ въ нашу дверь и голосъ Н. И. Зибера, который энергично, стучалъ, взывая къ намъ. Мы пробудились и встали, впустили его въ комнату и спросили, что все это значитъ?! Оказывается, онъ изъ своей комнаты, ближе лежащей къ кухн подвальнаго этажа, услышалъ шумъ, нсколько разъ окликался: кто кричитъ, шумитъ? чего мы сонные не слыхали, и затмъ отправился будить насъ, увряя, что какіе-то, вроятно мошенники, или разбойники забрались въ нашъ подвальный этажъ. Я забылъ упомянуть, что кром насъ вс остальные жильцы успли уже сбжать съ квартиры, и вотъ подъ вліяніемъ энергическаго заявленія Зибера, съ нами съ женой произошла настоящая паника: мы дйствительно уврились, что тамъ внизу ходятъ какіе-то злые люди, угрожающіе намъ опасностью, и вооружившись, кто чмъ могъ, преимущественно каминными принадлежностями, гуськомъ, осторожно со свчами въ рукахъ спустились внизъ въ кухню, держась другъ за друга. Оказалось внизу нтъ ни души, но дйствительно вс двери наружу открыты. Въ такъ называемомъ Parlour, гостиной, которую самовольно занялъ broker, слышался его пьяный храпъ на диван.
Маргарита, ирландская кухарка, исчезла. Мы составили тогда военный совтъ — что же длать? Такъ домъ оставить нельзя, съ открытою дверью. Маргариты нтъ. Наконецъ, что сдлаетъ этотъ владлецъ, безсловесный broker? Вотъ, мы въ ршительный моментъ вспомнили о единственной надежд и упованіи всякаго иностранца, какъ и мстнаго жителя Англіи, о полисмен.
Кое-какъ наскоро одлись, и оставивши въ запертой комнат Екатерину Николаевну, отправились вдвоемъ съ Зиберомъ отыскивать полисмена. Не безъ труда мы нашли такового, объяснили въ чемъ дло, но лишь съ большой неохотой, отговариваясь неимніемъ права безъ особенныхъ обстоятельствъ входить въ частное жилище, полисменъ ршился войти къ намъ въ домъ, въ переднюю комнату. Тамъ онъ убдился въ полной безпомощности пьянаго broker’а, котораго не могъ даже дотолкаться и разбудить, по отсутствію кого-либо изъ людей въ квартир, кром насъ, и предложилъ квартиру запереть, увряя, что при малйшей тревогъ, онъ немедленно появится, такъ какъ у него есть ключъ отъ всхъ наружныхъ дверей околотка, и что мы не должны безпокоиться о кухарк, какъ она войдетъ, она сама должна объ этомъ позаботиться, если уходитъ, и имть ключъ. Въ этотъ самый моментъ появилась пьяная Маргарита съ двумя бутылками водки и грозно запротестовала противъ вторженія полисмена въ квартиру, ссылаясь на то, что мы, какъ иностранцы, не знаемъ обычаевъ, а онъ не долженъ никого слушать, кром ея и broker’а. Полисменъ раскланялся съ нами, развелъ руками и ушелъ изъ квартиры, оставивши насъ въ пріятной компаніи пьяныхъ людей.
Разумется, на другой же день мы, наконецъ, принялись за розыски хозяевъ, сдлали соотвтственное недльное заявленіе (notice) и черезъ недлю перехали въ боле приличное мсто обитанія.
Хотя во второй половин 1881 года русская колонія понемногу начала рдть — сначала ухалъ Каблуковъ, за нимъ Даневскій, — но все-таки оставалась довольно многочисленной, ибо появлялись вновь-прізжіе, мене усидчивые россіяне, которые, пробывши недлю, другую, въ туманномъ Альбіон, начинали скучать о Парижскихъ бульварахъ и о нмецкихъ Kneip’ахъ и покидали Лондонъ, съ тмъ, чтобы дать мсто другимъ новопрізжимъ, и т. д. Въ это время произошло одно нсколько странное и на этотъ разъ боле серьезное приключеніе съ однимъ изъ молодыхъ россіянъ, имя котораго я не хочу называть. Приключеніе это серьезно взбудоражило насъ, ибо наводило невольно на очень грустныя мысли о томъ, что никто изъ насъ, ищущихъ свта, знаній и науки за границей, не гарантированъ отъ подобнаго приключенія и возможности крупнаго несчастья.
Одинъ молодой человкъ, N., занимавшійся также въ Британскомъ музе, соскучился, не видвши русскихъ, кром нашего ограниченнаго кружка, и не слышавши долго русской церковной службы, къ аккуратному посщенію которой привыкъ съ дтства, отправился въ русскую церковь. Онъ родился въ очень благочестивой дворянской: семь, воспитанъ былъ въ Москв въ Лице Цесаревича Николая, и привыкъ, поэтому, съ аккуратностью и исправностью посщать въ положенное время церковь, чего былъ давно уже лишенъ во время своихъ странствованій по нмецкимъ университетамъ и проживанія въ Лондон. Когда N. вернулся изъ русской церкви и былъ вечеромъ у насъ, пилъ чай, то, на разспросы наши, какъ ему понравилась русская посольская церковь, и какія онъ вынесъ впечатлнія изъ перваго посщенія, отвтилъ намъ, что ничего особеннаго, церковь была пуста, и что онъ попалъ въ церковь слишкомъ рано. Была какая-то знатная, расфранченая дама, сидвшая въ корридор, около церкви, мимо которой онъ прошелъ, которая почему-то на него подозрительно посмотрла, и около нея нсколько человкъ, вроятно ея свиты, больше никого въ церкви не было.
Прошло недли дв времени, въ одно прекрасное утро X. прибгаетъ къ намъ блдный съ вытянутымъ лицомъ и стучитъ въ дверь, такъ какъ мы чуть успли съ женой встать. На разспросы: ‘Что съ вами? Что такое случилось?’ онъ сильно взволнованный, прерывающимся голосомъ, разсказалъ намъ слдующее, что онъ изъ дома своего дяди, заступающаго ему мсто отца, только что получилъ крайне тревожащее его письмо, чрезвычайнаго содержанія. Любящій и милый дядя, во-первыхъ, бранитъ его, во-вторыхъ, сообщаетъ, что у нихъ, или у близкихъ родственниковъ былъ обыскъ, вызванный будто бы его гнуснымъ поведеніемъ за границей, что онъ пренебрегъ всми наставленіями и примромъ всей семьи. нарушая ея добрыя традиціи и вмсто того, чтобы заниматься дломъ за границей, учиться, очевидно началъ заниматься политикой, ибо благодаря его дурному поведенію въ этомъ случа былъ обыскъ, какъ по объясненію полиція, прямо вызванный сообщеніемъ изъ-за границы о немъ, о его будто-бы неблагонадежноcти. Письмо наполнено выраженіями самаго глубокаго отчаянія и сожалнія о всемъ случившемся, шлетъ упреки и укоризны на голову юноши, заклинаетъ его всми святыми не скрывать своихъ грховъ, буде таковые есть, немедленно возвращаться въ Москву, какъ дядя уже общалъ полиціи, что онъ явится на отвтъ лично и смло, какъ подобаетъ порядочному человку, сознается, что онъ такое надлалъ за границей и чмъ вызвалъ такой гнвъ и такія мры противъ себя государственной власти и полиціи, въ чемъ же заключаются сіи проступки и не можетъ ли, не въ состояніи ли онъ загладитъ ихъ искреннимъ раскаяніемъ?!
Бдный юноша, мирно занимавшійся въ Британскомъ музе, отчасти подъ моимъ руководствомъ, изученіемъ разныхъ кредитныхъ формъ и банковъ, очень далекій отъ какихъ-либо помышленій о политик и тмъ боле отъ сношенія съ людьми неблагонадежными, подозрительными или опасными, былъ, разумется, крайне пораженъ и огорченъ. Вс, мы — небольшая кучка оставшихся русскихъ, посщавшихъ Британскій музей, приняли въ его гор самое близкое участіе и выражали ему свое горячее сочувствіе, не жаля разныхъ добрыхъ совтовъ и пожеланіи. X. имлъ въ Лондон, только одинъ бросающійся въ глаза недостатокъ, возбуждающій преслдованіе его на улиц со стороны уличныхъ мальчишекъ: противно всякому англійскому приличію и понятію о джентльменств, онъ носилъ огромную войлочную шляпу въ род того фасона, который приписывается, по слуху, калабрійскимъ разбойникамъ, съ широкими полями. Шляпа эта у чопорныхъ англичанъ вызывала улыбки и перемигиванія, — чего, вроятно, онъ самъ не замчалъ. Мальчишки бжали за нимъ иногда на улиц, показывали языкъ и кричали: ‘clergyman!’ и боле ничего. Мы, конечно, подшучивали надъ нимъ и всячески убждали его завести цилиндръ, но онъ былъ упрямъ и насъ не слушался. Наконецъ, въ своихъ манерахъ X., какъ истинный россіянинъ, изъ хорошей дворянской семьи, отличался большой развязностью и не всегда сдержанностью, вотъ все, что можно было сказать противъ него.
Общее недоумніе, такимъ образомъ, относительно возможной или вроятной причины его бды, сводилось, однако, къ общимъ совтамъ: немедленно возвращаться въ Россію и объясниться, постараться выслушать, въ чемъ же его обвиняютъ? Нтъ ли тутъ просто ошибки въ имени, что иногда въ жизни бываетъ. Разстроенные, съ горячими объятіями, мы проводили его на вокзалъ, въ дорогу, въ нашу далекую, не всегда любезную, какъ изъ этого примра видно, къ своимъ сынамъ, родину. Прошло недли три безъ всякихъ извстіи, какъ вдругъ, въ одно утро, или вечеръ, не помню хорошо, X., веселый, смющійся, развязный, въ томъ же самомъ невозможномъ калабрійскомъ шлык появляется опять у насъ въ комнат, какъ разъ въ присутствіи еще нсколькихъ россіянъ-сотоварищей. Естественно, съ нашей стороны посыпались градомъ вопросы: ‘Что? Какимъ образомъ? Почему? Зачмъ васъ вызывали? Что такое случилось?!!!’
Оказалось, произошла слдующая, можно было бы сказать — комическая, исторія, если бы она не заключала въ себ зерно большого трагизма. Причина заключалась въ томъ самомъ вышеупомянутомъ неудачномъ, оказывается, посщеніи русской церкви, когда сердце молодого человка стосковалось по родин и родной православной служб, какъ уже онъ разсказывалъ выше, въ церкви была при немъ какая-то очень знатная особа, герцогиня со свитой и боле никого. Онъ прошелъ мимо нея по узкому корридору, въ своемъ невозможномъ калабрійскомъ колпак, надвинутомъ низко на лобъ, съ весьма дерзкой, отважной манерой, и въ томъ широкомъ, безъ рукавовъ плащ англійскаго образца (Haveloc), который у насъ въ Россіи получилъ характерное названіе ‘размахайки’, при чемъ, благодаря широкимъ размрамъ этого костюма задлъ, можетъ быть, нсколько неосторожно, самъ того не зная, въ узкомъ проход сидящую даму. Когда онъ прошелъ въ церковь, то немедленно завязался разговоръ о немъ: ‘Кто этотъ нигилистъ, невжа, не раскланиваясь, въ такой ужасной шляп, прошелъ мимо?’ Услужливые люди немедленно добились точныхъ свдній, узнали черезъ священника, который видлъ его раньше, его имя, при чемъ ему было приписано, якобы, очевидное намреніе чуть ли не нанести оскорбленіе дйствіемъ высокой особ, здсь присутствующей, своимъ неприличнымъ поведеніемъ. И вотъ немедленно, въ Петербургъ, куда слдуетъ, полетло, безъ дальнйшаго разбора дла, извщеніе о дерзкой, якобы, выходк, этого, невиннаго по своему поведенію, младенца и, что называется по-русски, сыръ боръ загорлся!!!’
Когда N. вернулся въ Москву, то онъ узналъ тотчасъ же, что обсыскъ и запросъ о немъ сдланы вслдствіе телеграфнаго требованія изъ Петербурга, куда онъ и долженъ направиться, чтобы съ этимъ дломъ познакомиться поближе. И вотъ, собравши вс необходимыя данныя о высокой доброкачественности и благонадежности, какъ своей лично, такъ и всей его семьи, пользующейся всеобщимъ уваженіемъ и далекой отъ какихъ-либо превратныхъ мыслей, въ томъ числ и захвативши аттестатъ отъ Катковскаго Лицея, N. немедленно отправился въ Канцелярію всемогущаго тогда министра Лорисъ-Меликова, гд все дло очень быстро объяснилось поспшнымъ и непровреннымъ сообщеніемъ изъ Лондона, Юноша, который уже приготовился хать въ мста не столь отдаленныя и, какъ онъ намъ разсказывалъ, уже боялся за свой арестъ на самой границ, былъ, наконецъ, совершенно обленный, мирно отпущенъ на вс четыре стороны, съ совтомъ, впрочемъ, быть осторожне въ будущемъ.
Насколько вся эта печальная и смшная тревога, грозившая, въ случа меньшей энергіи и настойчивоcти, самыми серьезными послдствіями, была напрасна, можно судить уже потому, что этотъ претерпвшій юноша въ настоящее время, черезъ 28 лтъ, занимаетъ высокій постъ сенатора, чмъ наглядно доказываетъ, какая великая осторожность требуется при обвиненіи человка и осужденіи его въ проступкахъ, которые онъ и не думалъ совершать!? Во истину ‘вс мы подъ Богомъ ходимъ’, какъ говоритъ русская народная поговорка!!!
Кром этого непріятнаго происшествія, нарушившаго нашъ душевный миръ и спокойствіе, маленькая кучка русскихъ, занятая всецло книгами и диссертаціями, жила весьма мирно, каждый занятый своимъ дломъ. Какъ извстно, 1-го марта 1881 года, къ истинному горю всего мыслящаго человчества и врныхъ подданныхъ Русскаго Государя, совершилась ужасная катастрофа цареубійства. Одинъ изъ великихъ Императоровъ Россіи, Царь-Освободитель, погибъ отъ руки кучки фанатиковъ. Мы какъ разъ въ это время проживали въ Лондон. Интересно, можетъ быть, будетъ знать, что и какъ по этому поводу намъ сдлалось извстно о страшномъ событіи? Жена моя отъ 14 марта, 1881 года, пишетъ, напримръ, своимъ родителямъ слдующее: ‘Мамаша проситъ написать, когда мы узнали о страшной катастроф и смерти Государя. Мы узнали это’ отвчаетъ она, ‘на другой день, такъ какъ, наканун, въ день убійства было воскресенье и газетъ не выходило. Утромъ въ понедльникъ, въ половин девятаго, какъ только встали, узнали одновременно изъ англійской газеты ‘Daily News’, гд уже появилась обширная телеграмма о печальномъ событіи, и изъ циркулярнаго письма здшняго русскаго священника, приглашавшаго насъ на панихиду. Мы отправились въ церковь, гд отслужено было краткое и печальное молебствіе, на которомъ присутствовала масса знатнаго народа, полный комплектъ, конечно, русскаго посольства, а также и представители иностранныхъ державъ, включая турецкую, китайскую и японскую миссіи и т. д., кром того многіе члены англійской королевской фамиліи, принцъ Уэльскій и принцесса Уэльская (настоящій король Эдуардъ съ супругой), которая очень похожа на свою сестру, нашу ныншнюю Императрицу’, пишетъ жена, ‘и также пользуется здсь большой любовью народа. О подробностяхъ этого страшнаго дла мы здсь изъ англійскихъ газетъ узнали гораздо больше, чмъ Вы въ Россіи, черезъ нсколько дней, впрочемъ, мы имли также возможность получить весь русскій матеріалъ, потому что выписываемъ массу газетъ изъ Россіи. Англичане очень сочувственно отнеслись къ нашему національному несчастью, и первые дни посл происшествія, пресса почти единственно толковала здсь о немъ. До сихъ поръ, собственно, публика сильно интересуется подробностями дла и его послдствіями…’
Впрочемъ, я долженъ пополнить письмо жены одной, нсколько курьезной подробностью, смутившей нашъ духъ наканун этого событія. Перваго марта, по русскому исчисленію, въ воскресенье, знаменитый Англійскій проповдникъ лордъ Редстокъ говорилъ публичную проповдь. Входъ былъ свободенъ, и мы съ женой захотли какъ разъ послушать, что такое за Редстокъ и что онъ говоритъ? Проповдь назначена была и началась ровно въ четыре часа по полудни. Къ общему удивленію, Редстокъ началъ проповдь съ какихъ-то таинственныхъ и странныхъ намековъ на какое-то печальное событіе въ род слдующихъ: ‘Завтра, христіане, вы встанете утромъ и узнаете, можетъ быть, какую-нибудь страшную новость о внезапной насильственной смерти какого-нибудь монарха могущественнаго государства, но это событіе отнюдь не должно смущать вашу совсть: будьте уврены, что какъ бы печаленъ этотъ фактъ ни былъ, но Богу было такъ угодно. Мы должны смириться передъ Его волей и молить Его, чтобы такихъ несчастій было на свт поменьше’ и т. д. въ этомъ род…. Мы были, разумется, удивлены, но пропустили сказанное мимо ушей. На другой же день все сдлалось ясно изъ чтенія газетъ: наканун, въ два часа съ чмъ-то, герцогъ Эдинбургскій съ супругой Маріей Александровной получили извстіе о смерти покойнаго Александра II, немедленно заказали экстренный поздъ въ Дувръ и въ три часа съ минутами ухали на континентъ по дорог въ Россію. Очевидно, въ придворныхъ кругахъ былъ извстенъ фактъ катастрофы, еще, въ воскресенье днемъ, но Редстокъ не хотлъ нарушать святости воскресенія и смущать совсть слушателей этимъ извстіемъ и въ то же время не утерплъ, чтобы на него не намекнуть и тмъ привлечь наше вниманіе, изобразитъ мысленно знаки вопроса, кто и что такое? Предсказаніе вышло не мудреное!
Тяжело было весной, посл довольно продолжительной холодной зимы этого года, оставаться въ город. Весь, повидимому, или большая часть матеріала, необходимаго для второго желаннаго, тома моей ‘Англійской Свободной Торговли’, былъ уже собранъ и мы смло могли на этотъ разъ, посл продолжительнаго сожительства съ Британскимъ музеемъ, покинуть Лондонъ и переселиться въ другое, боле веселое, если не поучительное мстопребываніе. Такъ мы и сдлали. Въ начал мая весь нашъ довольно не малый, благодаря росту книгъ, багажъ, послали впередъ, въ Гейдельбергъ, а вслдъ затмъ переселились въ этотъ прелестный, тогда еще покойный и мало объангличаненный, ‘nicht verenglnderr’ городокъ Германіи. Я имлъ пріятелей между профессорами и при томъ одного владльца богатой экономической библіотеки, профессора Эмануила Лезера, такъ что могъ смло разсчитывать на возможную помощь въ смысл снабженія книгами. Мы поселились очень уютно и комфортабельно, въ хорошемъ не дорогомъ пансіон Ланга, распредлили правильно свой день занятій и незамтно, одновременно пріятно и полезно, за писаніемъ сочиненія и прогулками, по составленной заране программ, проводили свое время. Сначала насъ смутило одно непріятное приключеніе: сундуки и чемоданы, посланные нами впередъ, съ нашими вещами и книгами, долго не приходили въ Гейдельбергъ. Въ теченіе цлаго мсяца по прізд, живя при томъ около самой станціи желзной дороги, я непрестанно наводилъ справки, но все было тщетно, нашихъ вещей нтъ какъ нтъ! По совту нашего хозяина, черезъ мсяцъ мы уже поставили крестъ на наши вещи и хотли рекламировать, т. е. требовать отъ желзной дороги, или отъ правительства, то жалкое вознагражденіе, которое приходится отправителю за пропавшую кладъ, какъ вдругъ нашъ багажъ нашелся на станціи и оказалось, мы столько разъ получали отрицательный отвтъ, благодаря необычайной несообразительности нмецкаго конторщика на желзной дорог.
Жена моя по этому поводу писала матери изъ Гейдельберга, отъ 24—12 іюня 1881 года: ‘Я вамъ могу сообщить наконецъ веселое извстіе: мы добились своихъ вещей. Скучно и досадно разсказывать вс наши хлопоты о нихъ и странный пассажъ съ ними. Пока мы посылали запросы, даже телеграфные, въ разныя мста пути слдованія багажа, начиная съ Лондона, онъ преспокойно лежалъ около насъ здсь и былъ налицо… Совершенно случайно мы до него добрались… Во всякомъ случа день, когда мы получили вещи, былъ для насъ праздникомъ, мы точно получили подарокъ. Еще раньше мы начали заниматься по книгамъ, которыя сейчасъ нашлись или въ университетской библіотек или у профессора Лезера и въ другихъ книжныхъ учрежденіяхъ города. Книгописаніе наше идетъ очень успшно, у насъ уже написано свыше ста страницъ’ (жена ошиблась, въ дйствительности было гораздо больше). ‘Матеріалы такъ разрослись, что книга грозитъ выйти больше, чмъ слдовало. Работать здсь очень хорошо, день правильно расположенъ, заботъ, напримръ, о д, ни малйшихъ, какъ въ Лондон. Недавно, впрочемъ, простояло нсколько дней такихъ жаркихъ, что нападала на насъ нкоторая вялость, работа шла какъ бы хуже. Теперь же чудная, не слишкомъ жаркая погода, и я мъ утра сла вамъ писать въ нашемъ саду, гд въ другое время бываетъ невыносимо жарко. Мы купаемся въ Неккар и чувствуемъ себя совсмъ хорошо. Жизнь привольная, заниматься удобно, погулять есть гд…’
‘Письмо это’, говорится дале, ‘продолжаю вечеромъ. И. И. пошелъ съ нсколькими русскими гулять въ довольно отдаленный пунктъ, а я нынче отказалась отъ прогулки, потому что во время купанья передъ ужиномъ много плавала и устала. Да и рано здсь хочется спать, потому что сравнительно рано встаемъ, мужъ къ половин восьмого, и даже въ семь, я полчаса поздне, до часу такимъ образомъ, до времени нашего ранняго обда, у насъ много часовъ для занятій, и мы, если диктовка мужа идетъ гладко, успваемъ написать довольно много. Посл обда мы занимаемся какимъ-нибудь легкимъ чтеніемъ и не спимъ ни тотъ, ни другой, потому что часа въ четыре пьемъ кофе уже не дома, а въ кондитерской, а послдніе жаркіе дни передъ этимъ обязательно купаемся въ прохладномъ Неккар. Отъ 5—7 часовъ, большею частью, мы опять усердно пишемъ, въ восьмомъ часу получаемъ ужинъ и чай и затмъ вновь отправляемся въ вечернюю прогулку, которая единственно возможна при такой жар, которая здсь наступила лтомъ. Каждый вечеръ, почти регулярно, заходятъ за нами кто-нибудь изъ здшнихъ русскихъ’… Я умышленно привелъ это безыскусственное письмо, чтобы точне представить идиллическую картину нашей новой жизни, столь не схожей съ лондонской, надъ той же работой, усердно подвигавшейся впередъ. Наконецъ посл всхъ шестилтнихъ стараній, передлокъ, перемнъ и измненій плана, совсмъ не похожаго на первый, моя работа надъ ‘Свободной Торговлей’, или, точне, ‘Развитіемъ идеи свободной торговли’, видимо, приближалась къ благополучному окончанію. Въ начал августа работа настолько подошла къ концу, что мы ршили сдлать себ нкоторый отдыхъ и удовольствіе мсячной поздкой въ Швейцарію, и я взялъ круговой билетъ III-го класса на это время. (Большей роскоши я себ тогда еще не могъ позволять).
У насъ сохранилось одно интересное письмецо жены объ этомъ важномъ для насъ событіи долго желаннаго окончанія второго тома. Жена моя пишетъ объ этомъ изъ Берна своей матушк въ слдующихъ словахъ: ‘Имю сообщить новость, мы вчера кончили послднюю главу книги, теперь И. И. хочетъ только дополнить нсколько ту главу, которая уже давно написана, и для этого мы остались въ Берн собственно на нсколько дней. Кстати погода дождливая и все равно нигд въ Швейцаріи гулять еще нельзя. Даже по слухамъ рки разлились отъ дождей. По случаю нашей общей радоcти, окончанія работы, я получила отъ мужа сюрпризъ, о которомъ вамъ теперь не скажу, чтобы лучше поразить при свиданіи. Чмъ ближе придвигается время отъзда, тмъ невольно чаще вспоминается, какъ будетъ пріятно обнять васъ, посл долгаго скитанія по блому свту… Намъ только хочется воспользоваться своимъ круговымъ билетомъ, насмотрться напослдяхъ чудесами природы, которая потомъ надолго оставитъ наслажденіе своими воспоминаніями, а затмъ уже восвояси, опять за трудовую жизнь въ Россіи. Веселья тамъ теперь ждать нельзя, все кругомъ очень грустно. Одно утшеніе — длать, по возможности, свое дло. Мн по прізд надо будетъ, кром устройства квартиры, за полтора года отсутствія, измарать порядочно много бумаги, продолжая переписку, и книга даетъ намъ обоимъ еще достаточно работы въ Москв: мн переписки, а И. И. просмотра сначала, а потомъ корректуры при печатаніи. За то какое блаженное чувство мы ощущаемъ при окончаніи этой работы, которая тяжелымъ бременемъ лежала на нашей совсти и сначала давалась очень трудно, вслдствіе измненій нкоторыхъ воззрній и расширенія матеріала со времени писанія перваго выпуска?!! Мораль, которую И. И. вынесъ отсюда: въ умственныхъ работахъ никогда не связывать себя и не гадать за будущее. ‘Все хорошо, что кончается хорошо’, говоритъ пословица, поэтому теперь нечего ворчать на судьбу, но было тяжелое время, когда И. И. долго не могъ приняться въ Британскомъ музе за эту обязательную работу, которая, напоминая о себ постоянно, не давала намъ свободы вполн предаться тмъ занятіямъ, которыя боле привлекали въ данное время его интересы, какъ, напримръ, фабричное законодательство. Теперь мужъ ромписался, и книга, кажется, выйдетъ недурная, но она далась трудне всхъ прежнихъ его сочиненіи. Но, однако, довольно объ этомъ’…
Къ осени мы благополучно вернулись изъ продолжительнаго полуторогодового отсутствія изъ Россіи, на этотъ разъ съ новой и давно желанной книгой, вторымъ выпускомъ ‘Свободной Торговли’, съ новымъ большимъ трудомъ, готовымъ для печати. Немедленно она отдана была въ типографію, въ томъ же дом, гд я прежде проживалъ съ Ковалевскимъ (Миллера): теперь я уже поселился въ другой части города Москвы, на Арбат, гд и оставался до окончательной ликвидаціи моей московской жизни.
Такъ какъ второй томъ или выпускъ этого сочиненія, обнимающій періодъ свободной торговли, представляетъ для того времени главную мою работу, потребовавшую большихъ усилій, то я считаю долгомъ нсколько доле на ней остановиться. Сначала я хотлъ во второмъ выпуск этой книги ограничиться лишь выясненіемъ торжества принциповъ свободной торговли, но, продолжая работать, я не могъ не замтить сильной перемны въ воззрніяхъ англійскаго общества на политическую экономію и упадка стараго престижа самой экономической науки. Вра во многіе наиболе существенные положенія и принципы политической экономіи, какъ они были установлены въ XVIII и XIX вкахъ ея первыми основателями, вра эта явилась уже давно, въ значительной степени подорванной и поколебленной, и въ то же время новые законы, новые принципы, которые могли бы замнить собой старые, потерявшіе довріе, еще не созданы и составляютъ лишь pium desiderium.
Это послднее обстоятельство заставило меня всмотрться ближе въ данное явленіе и подвергнуть его спеціальному изслдованію. Чмъ же объясняется эта громадная перемна относительно значенія и важности политической экономіи? Какъ, какимъ образомъ, подъ какимъ вліяніемъ и благодаря какой обстановк дйствительной жизни могло образоваться и развиться это столь распространенное нын недовріе къ врности, правильности, къ цлесообразности выработанныхъ политической экономіей началъ, а также убжденіе въ практической непригодности большею частью ихъ законодательнаго примненія къ жизни?!!
Прослживая, шагъ за шагомъ, съ конца 20-хъ годовъ прошлаго вка англійскую экономическую литературу, я пришелъ къ заключенію, что главное вліяніе на измненіе общественнаго мннія въ отношеніи къ этой наук оказали слдующіе четыре фактора: 1) альтруизмъ, 2) соціализмъ, 3) индуктивизмъ, 4) протекціонизмъ. Въ этомъ построеніи, которое я дальше вкратц изложу, я ставлю себ въ заслугу, что до сихъ поръ привыкли въ наук бороться лишь логическими способами, путемъ доводовъ, добываемыхъ разсужденіемъ и фактами, а я постарался показать въ своемъ изслдованіи, что помимо логическихъ доводовъ, въ построеніяхъ разныхъ экономическихъ воззрній и прямомъ воздйствія ихъ на законодательство и государственную жизнь имютъ мсто, помимо: доказательствъ разсудка, доводы простого чувства и экономическая наука развивалась, видоизмнялась и распространялась въ такой же мр, благодаря аргументамъ холоднаго разсудка, сколько и горячаго, можетъ быть, чувства человческой симпатіи къ несчастнымъ и обездоленнымъ въ жизни, поэтому-то я на первомъ мст и поставилъ альтруизмъ и его значеніе и воздйствіе на науку.
Это положеніе я старался доказать на основаніи, боле всего, біографіи Джона Стюарта Милля, а также, впрочемъ, и другихъ многихъ писателей (Коббетъ, Уэкфильда, Джона Рэ, Самуила Ленга и мн. др.). Каждый, кто, напримръ, читалъ автобіографію Джона Стюарта Милля, наврное припомнитъ прекрасныя страницы, которыя онъ посвящаетъ описанію того медленнаго, но сильнаго вліянія, которое оказала на укладъ его всхъ убжденій м-рсъ Тейлоръ, сдлавшаяся впослдствіи его женой. Вліяніе это, судя по всему, имло характеръ гуманизирующій и выразилось въ томъ, что Милль началъ больше обращать вниманія на положеніе рабочихъ классовъ, на вопросы, съ ними связанные, и уже отсюда во многомъ измнилъ свои экономическія убжденія на этотъ предметъ, какъ въ этомъ легко убдиться, если даже сопоставить его раннія экономическія произведенія съ позднйшими, не говоря о личномъ сознаніи автора. Достаточно было этой причины, т. е. возбужденія большого сочувствія Милля къ положенію бдныхъ массъ народа, большого развитія чувства альтруизма, чтобы это личное обстоятельство постепенно, но прочно, выразилось въ несогласіи, съ его стороны, съ нкоторыми положеніями господствовавшей школы политической экономіи и стремленія построить науку (напримръ, ученіе о распредленіи, ассоціаціи и др.) на иныхъ новыхъ началахъ, нежели длали предшественники, боле независимо, широко. Такимъ образомъ, повторяю, не одни лишь голые аргументы логики воздйствовали на экономическія убжденія Милля, но и доводы чувства, предрасполагавшаго его къ оппозиціи противъ нкоторыхъ положеній суровой абстрактной науки и толкавшаго его къ изслдованію иныхъ возможныхъ формъ человческаго существованія и иного разршенія насущныхъ вопросовъ.
Къ альтруизму примыкаетъ непосредственно другой факторъ означенной оппозиціи, — соціализмъ, дальнйшее развитіе и возведеніе перваго въ нкоторую систему. Значеніе его въ этомъ случа, если признать существованіе перваго фактора — альтруизма, въ томъ смысл, какъ я его выставилъ, доказаннымъ, становится понятнымъ само собой и не требуетъ особеннаго объясненія.
Ученіе протекціонизма, хотя исходитъ, обратно съ предыдущимъ факторомъ, изъ своекорыстныхъ началъ и побужденій, тмъ не мене также сыграло роль въ исторіи экономическихъ идей: хотя протекціонисты еще чаще, чмъ фридредеры, являются защитниками не принципа счбетвенно, а лишь интереса извстной категоріи лицъ и класса, тмъ не мене, защищая вмшательство правительства относительно ввозной торговли, протекціонисты, уже въ силу логики, должны были допускать и даже защищать и права государственнаго вмшательства, вообще, въ экономическую жизнь, гд это требуется общимъ благомъ, подкапываясь, такимъ образомъ, подъ тотъ же самый фундаментальный принципъ политической экономіи — свободу конкурренціи.
Наконецъ, индуктивная проврка или наблюденіе хозяйственной жизни другихъ странъ и народовъ также не осталась безъ вліянія на измненіе многихъ воззрній на солидность и пригодность иныхъ выводовъ экономической науки. Однимъ словомъ, индуктивизмъ привелъ къ заключенію, что большая часть принциповъ политической экономіи иметъ лишь условное, относительное значеніе, а отнюдь не общее и абсолютное, какъ толковали тогда многіе изъ экономистовъ въ Англіи. Сверхъ того, моя книга, кром указанной, имла еще другую цль: выяснять причины, по которымъ Англія приняла въ своей политик систему именно свободной торговли. изслдованіе показало въ этомъ случа, что Англія должна была принять эту систему по особеннымъ условіямъ своего экономическаго быта, что она являлась для нея тогда наиболе выгодной и безопасной. Въ заключеніе я выражаю, что новая перестройка политической экономіи должна покоиться по преимуществу на индуктивномъ метод, съ наибольшими шансами на ея продолжительное существованіе, что въ этомъ смысл политическая экономія является боле наукою будущаго, нежели настоящаго, и что эта перестройка не кончится на многіе годы.
Таковы вкратц главнйшіе выводы изъ 2-го выпуска моего труда до исторіи идеи англійской свободной торговли, поглотившей столько лтъ моей жизни и столько времени разнообразныхъ занятій въ стнахъ Британскаго музея и вн его. Интересъ для экономической науки этой книги, по моему мннію, заключается прежде всего въ томъ, какъ упомянуто уже, что я обратилъ вниманіе въ исторія доктринъ на личные факторы, т. е. условія жизни и дятельности даннаго писателя: обыкновенно предполагается, что сила аргументаціи тхъ или иныхъ положеній опредляетъ принятіе или отрицаніе тмъ или другимъ лицомъ, между тмъ въ дйствительности любовь, напримръ, Джона Стюарта Милля къ м-рсъ Тейлоръ, и дружба съ нкоторыми представителями ‘христіанскаго соціализма’ непосредственно отразились на его воззрніяхъ и способствовали ихъ перемн. Точно также у цлаго ряда писателей, мною приводимыхъ въ сочиненіи, горячее сочувствіе бднымъ классамъ народа, при самой различной степени умственнаго здоровья и интеллекта, немедленно и одинаково у всхъ экономистовъ отражалось въ форм оппозиціи тмъ или инымъ принципамъ классической экономіи, а главне всего противъ невмшательства государственной власти. Въ фактическомъ отношеніи значеніе моей книги заключалось въ томъ, также, что я первый изъ европейскихъ экономистовъ объяснилъ и сдлалъ очеркъ ученія ‘англійскихъ христіанскихъ соціалистовъ’. Нмцы, профессора Нейманъ и Гельдъ выступили лишь вскор посл меня и, благодаря рецензіи Альфонса Туна (въ Тюбингенскомъ журнал), они уже знали о моемъ сочиненія, а Нейманъ даже со мной списывался по этому поводу…
Тотъ же самый 1882 годъ, въ которомъ появился на свтъ второй выпускъ моей ‘Свободной Торговли’, завершившій большую работу, ознаменовался для меня, собственно, другимъ великимъ событіемъ, первой пробой моихъ силъ на практическомъ поприщ, попыткой приложенія моихъ книжныхъ теоретическихъ свдній къ дйствительной жизни. Я разумю мою фабрично-инспекторскую дятельность, продолжавшуюся цлыхъ 5 лтъ, съ перваго дня созданія этого новаго института въ Россіи для регулированія взаимныхъ отношеній хозяевъ и рабочихъ въ промышленномъ производств. Вслдъ за этой пробой практики имли мсто въ моей профессорской жизни и еще нсколько весьма важныхъ, хотя и кратковременныхъ изслдованій по порученію правительства въ разныхъ отрасляхъ государственной жизни. Въ настоящее время я постараюсь ихъ лишь кратко намтить и перечислить.
Моя научная, теоретическая дятельность нашла себ практическій исходъ и примненіе:
1) Фабрично-инспекторская служба (1882—1887). (Фабричные законы 1882 года, введеніе инспекціи, краткая исторія инспекціи и законовъ).
2) Изслдованіе фабрично-заводской промышленности въ Царств Польскомъ.
3) Промысловые синдикаты, преимущественно въ Соединенныхъ Штатахъ Сверной Америки.
4) Отпускная торговля и нкоторыя мры для ея развитія. Торговые музеи, экспортные союзы и склады товарныхъ образцовъ.
5) Отчетъ о практическихъ занятіяхъ на юридическихъ факультетахъ восьми русскихъ университетовъ.
Начну съ краткаго изложенія воспоминаній о моей фабрично-инспекторской дятельности.
Лто 1882 года я проводилъ на дач въ Соколов близъ станціи Химки по Николаевской желзной дорог, мстечко, извстное своей живописностью я нкогда принадлежавшее генералу Дивову, а теперь купеческой семь Мазуриныхъ. П. Д. Боборыкинъ удачно назвалъ когда-то Соколово маленькимъ Московскимъ Шварцвальдомъ. По преданію въ немъ нкогда проживали лтомъ Блинскій, Грановскій и Герценъ, послдній даже не разъ упоминаетъ о немъ въ своихъ произведеніяхъ.
25 іюня 1882 года. проживая мирно въ Соколов, я получилъ письмо отъ извстнаго профессора технологіи и дятеля но кустарному образованію, Евгенія Николаевича Андреева, котораго я встртилъ раньше лишь однажды, онъ просилъ меня, для переговоровъ по одному длу, если я въ принцип ничего не имю противъ, — явиться къ нему въ гостиницу, или на промышленную выставку. тогда происходившую въ Москв, гд могу найти его всегда въ извстные часы, на извстномъ мст.
Посл краткаго размышленія, я похалъ въ назначенное время въ Москву, встртился съ Андреевымъ на выставк и бесдовалъ боле двухъ часовъ. Отъ него я узналъ, что законъ о малолтнихъ находится уже въ Государственномъ Совт, что самъ Андреевъ ждетъ со дня на день утвержденія себя въ должности главнаго лица по этому закону. Меня же съ полнаго согласія министра онъ желаетъ притянуть къ новымъ обязанностямъ въ роли инспектора Московскаго округа, которому будутъ подлежать шесть центральныхъ губерній. Я принялъ предложеніе Андреева и по совту его похалъ въ Петербургъ представляться моимъ будущимъ властямъ. Представленіе началось съ министра, почтеннйшаго Н. X. Бунге, покровительство и симпатіи котораго я очень скоро и прочно завоевалъ. Онъ принялъ меня крайне любезно и не какъ министръ, и какъ профессоръ профессора, какъ старшій товарищъ младшаго, мило, добро и участливо разспрашивалъ меня о послдней моей работ по финансамъ и о будущихъ предположеніяхъ въ смысл научныхъ занятій. Затмъ перешелъ къ рабочему вопросу и благодарилъ меня за то, что я ршилъ принять на себя создаваемое мсто фабричнаго инспектора, ‘Рабочій вопросъ’, говорилъ Н. X., — ‘важный государственный вопросъ, правильная постановка котораго необходима. Поэтому особенно дорого привлеченіе къ длу столь свдущихъ людей, какъ вы… Мн хорошо извстны вс ваши труды но рабочему вопросу, мы должны проситъ вашего извиненія, что, какъ онъ выразился, ‘мы васъ нсколько обобрали по этому предмету’. Въ этомъ шутливомъ замчаніи Н. X. Бунге, очевидно, разумлъ представленіе въ Государственныя Совтъ и мотивы къ новому фабричному закону, для которыхъ пользовался матеріаломъ изъ моихъ сочиненій по фабричнымъ вопросамъ нердко ссылаясь на нихъ… ‘Само собою разумется’, продолжалъ министръ, ‘мы не можемъ сдлать сразу много для рабочихъ, надо дйствовать осторожно, чтобы не раздражать заинтересованные предубжденные круги, — но я убжденъ, что постепенно возможно будетъ ввести надлежащій порядокъ въ этотъ вопросъ и сдлать все, что можно, для его измненія къ лучшему’. Счастливый и довольный имть такого главнаго начальника. я оставилъ министра, полагая, что я его больше этотъ разъ не увижу, но уже въ тотъ же день получилъ съ курьеромъ маленькую записку, радушно приглашавшую съ нимъ запросто отобдать, что мн дало немедленно возможность еще боле сблизиться и обмняться мыслями съ этимъ замчательно благороднымъ русскимъ дятелемъ, собственно мало оцненнымъ своими современниками.
Другое впечатлніе впервые произвелъ на меня директоръ Департамента Торговли и Мануфактуръ въ то время, Н. А. Ермаковъ. Онъ не имлъ большого образованія и даже не скрывалъ этого (кажется, не пошелъ дальше духовнаго училища), но это не помшало ему быть очень умнымъ и практически хорошо свдущимъ человкомъ во всхъ чиновничьихъ путяхъ и дорогахъ. Мн заране о немъ много разсказывалъ А. И. Чупровъ, когда-то его хорошо знавшій. Между прочимъ А. И. говорилъ, что Ермаковъ ему энергически нсколько разъ рекомендовалъ, какъ лучшій способъ имть въ жизни успхъ, принять за правило всмъ нравиться и со всми быть въ мир. ‘Пчела’, иллюстрировалъ онъ свою ‘Молчалинскую’ философію, ‘одинаково собираетъ свой медъ со всхъ цвтовъ’!!!…
Ермаковъ принялъ меня отечески ласково, говоря, что ‘они’, т. е. Министерство финансовъ, ‘задумали новое дло, заняться судьбой рабочихъ, начиная съ малаго возраста. А для новаго дла’, добавилъ онъ, ‘нужны и новые ученые люди’, и онъ очень-де радъ видть такихъ у себя на служб, ‘тмъ боле, что министръ-то у насъ ученый’. Поэтому онъ только проситъ объ одномъ, заботиться о рабочихъ, но быть осторожне, осторожне. ‘Разумется’, добавилъ онъ, смясь, ‘вы имъ соціализмъ проповдывать не будете?’ Тамъ же у Ермакова я познакомился съ моимъ будущимъ ближайшимъ начальникомъ (Промышленнаго Отдленія) А. Г. Неболсинымъ, моимъ дорогимъ до настоящаго времени другомъ.
30 августа 1882 года вс длинныя формальноcти у меня были окончены, и я былъ утвержденъ въ должности, какъ тогда наименовали ее, ‘Московскаго инспектора надъ занятіями малолтнихъ рабочихъ’. Я получилъ затмъ, вскор же, самыя общія указанія отъ Андреева на свои обязанности и предложеніе возможно усердне посщать фабрики для ознакомленія съ ними и собиранія разнообразныхъ свдній по всмъ родамъ производства о положеніи рабочихъ, о числ малолтнихъ, ихъ возраст, школахъ, гигіеническихъ условіяхъ, занятіяхъ и т. д. и наконецъ о школьномъ обученіи. Вскор затмъ былъ выданъ мн открытый листъ, дающій право входа во вс промышленныя учрежденія. Я получилъ такимъ путемъ широкій просторъ для удовлетворенія своей любознательности, для знакомства, одинаково, какъ съ фабричнымъ бытомъ, такъ и съ условіями, необходимыми для подготовки меня къ новымъ обязанностямъ, когда законъ вступитъ въ силу. Предварительно же законъ о работ малолтнихъ былъ уже изданъ 1-го іюня 1882 года, въ то же время законъ этотъ оставался совершенно бумажнымъ и въ начал же было объявлено, что онъ не вступитъ въ силу до 1 мая 1883 года, данныхъ намъ, инспекторамъ, такъ сказать, для подготовки. Поздне, однако, вслдствіе извстной медленности нашей государственной колесницы, вступленіе закона въ силу было отсрочено еще на годъ, т. е. до 1-го мая 1884 года.
Итакъ, я имлъ цлыхъ два законныхъ года въ своемъ распоряженіи для практическаго знакомства съ фабриками и промышленностью. Само собой разумется, что и раньше московскія фабрики не были для меня совершенно terra incognita: я перечиталъ большую часть того, что о нихъ существовало тогда въ литератур. Мн были хорошо извстны прекрасныя изслдованія московскихъ земскихъ врачей, и, наконецъ, я былъ освдомленъ относительно фабрикъ изъ личныхъ разсказовъ какъ этихъ врачей, такъ и земскихъ статистиковъ, изъ которыхъ съ В. И. Орловымъ я былъ особенно хорошо знакомъ. Тмъ не мене первые шаги сдлали для меня очевиднымъ такіе факты изъ фабричной жизни, которые по чужимъ сообщеніямъ не производятъ никакого дйствія и не оставляютъ глубокаго слда. Меня больше всего поражало у большинства посщаемыхъ фабрикъ, очень долгое время, крайнее невжество и незнаніе тамъ о намреніяхъ правительства относительно предполагаемаго вмшательства въ фабричную жизнь: и объ изданныхъ фабричныхъ законахъ. Много мсяцевъ спустя въ Москв и нсколько лтъ спусти въ провинціи, ли мои вопросы фабрикантамъ или управляющимъ и довреннымъ, слыхали ли они что-либо о намреніяхъ правительства установить новыя правила и ограничить работу малолтнихъ, обычно я получалъ отвтъ: ‘Нтъ, ничего не слыхали’. И говорилось это искренно: нкоторые, видимо, даже посмивались надо мной, не довряя этому факту, и я долженъ былъ вынимать изъ кармана печатный текстъ закона: тогда только начинали слушать внимательно. Большинство привыкло даже относиться ко всякимъ толкамъ о закон какъ къ самой пустой вещи, не стоющей вниманія.
Я помню, напримръ, какъ одинъ изъ крупныхъ Московскихъ фабрикантовъ, въ первый разъ, но его словамъ, услыхавшій отъ меня о новомъ закон о малолтнихъ, повидимому для него крайне важномъ, въ самомъ же начал объясненія прервалъ меня словами: ‘Вы меня извините, господинъ, мн пора въ городъ, въ амбаръ хать (какъ будто я къ нему пришелъ съ пустяками!). Вы разскажите лучше свое какому-нибудь молодцу въ контор, они мн потомъ все передадутъ, будьте спокойны’… Другой фабрикантъ былъ еще наивне и, не ссылаясь даже на дловой предлогъ, при первомъ объясненіи твердилъ, чтобы, молъ, такъ и такъ, ‘пріхали бы въ другое время, что ему-де пора червячка заморить, жена, знаете, ждетъ къ обду, чтобы лучше объ этомъ я зашелъ въ другое время потолковать, коль охота’.
Самыя смшныя предположенія и толкованія возникали обыкновенно, когда я заявлялъ, по прізд на фабрику, о своемъ новомъ званіи я, даже, когда вынималъ и предъявлялъ открытый листъ. Въ большинств случаевъ (за исключеніемъ, нужно сознаться, иностранцевъ) никто изъ русскихъ фабрикантовъ открытаго листа обыкновенно не читалъ, какъ бы считая это неприличнымъ, и немедленно возвращалъ мн его назадъ, но, принимая меня при этомъ, какъ къ моему негодованію оказывалось, совсмъ не за того, кто я былъ и т. д.
Наконецъ, въ нкоторыхъ случаяхъ обнаруживалась и другая, еще боле непріятная сторона русской чиновничьей дятельности и приходилось считаться со зломъ нашего подмазыванія. Всякій старался всучить взятку и очень, видимо, удивлялся, иногда наивно это выражая, отказу. Даже запросто спрашивали, не мало ли? Словомъ, въ такой откровенной форм взятка предлагалась неизвстно за что, потому что и законъ-то не дйствовалъ. Очень трудно было убдить, что я не беру, и что это совсмъ не хорошо: сердиться было прямо смшно, такъ какъ видимо было обычно. Одинъ разъ, напримръ, помнится, на Московскомъ Даниловскомъ сахарномъ завод, я нашелъ, садясь, по окончаніи осмотра фабрики, на своего извозчика, что-то въ ногахъ санокъ твердое, къ моему удивленію, я нащупалъ цлую голову сахара. Тогда я вызвалъ вновь, черезъ кого-то изъ служителей, управляющаго фабрикою изъ конторы, указалъ на эту сахарную голову и попросилъ ее убрать и никогда впредь этого не длать. Онъ ршительно мн отвчалъ: ‘Я не понимаю, почему Вы, милостивый государь, отказываетесь, — это просто обычай, и тутъ дурного нтъ ничего, вс и везд такъ длаютъ, и намъ это ничего не стоитъ.’ Чтобы избжать безполезнаго спора, и для интересовъ будущаго, я ему объявилъ: ‘Я сейчасъ записывалъ у васъ въ контор размръ заработной платы, и записалъ, что вы получаете жалованія пять тысячъ рублей, врно это, или нтъ?’ — ‘Конечно, врно, если я вамъ показалъ это’.— ‘А я получаю шесть тысячъ рублей, — какъ же вы хотите, чтобы я бралъ взятки, за которыя меня могутъ завтра же прогнать со службы?!’ Такой аргументъ его, видимо, удивилъ и подйствовалъ. Онъ отвтилъ: ‘Ну, если бы вс такъ хорошо оплачивались, какъ вы, ваше превосходительство, тогда бы мы головъ въ экипажъ не клали’ (я считалъ свое инспекторское жалованіе, плюсъ профессорское).
Еще противне было мое положеніе, когда фабрика отличалась, видимо, какими-нибудь большими недочетами, напримръ, дурнымъ санитарнымъ положеніемъ, массою больныхъ лицъ, съ печатью вреднаго вліянія производства на нихъ, какъ, напримръ, на спичечныхъ фабрикахъ, гд макальщики фосфора, иногда молодые здоровые люди, — безъ признаковъ зубовъ, и т. п. Въ этихъ случаяхъ подмазываніе совершалось особенно часто и назойливо и практиковались самые разные способы. Напримръ, я имлъ съ собою нсколько экземпляровъ новыхъ законовъ, и нкоторые промышленники или ихъ довренные просили, посл моихъ объясненій, посмотрть законы, пока я остаюсь на фабрик, къ моему негодованію, нсколько разъ, когда возвращали мн книжку, изъ нихъ выпадали или я находилъ страницы переложенныя бумажками, такъ что я принялъ за правило вначал тщательно осматривать каждую возвращаемую мн книжку. Иные безцеремонно разспрашивали моего извозчика (къ счастью, кром наемныхъ лошадей, я другихъ не имлъ), не знаетъ ли онъ, какъ къ барину лучше подъхать? Скоро, впрочемъ, разнеслось по губерніи, что на новой должности не берутъ, и мало-помалу оставили меня въ поко и, поздне, случаевъ даянія я уже припоминаю сравнительно мало и рдко. Но волей неволей, при огромныхъ разстояніяхъ отдаленныхъ фабрикъ, и это надо принять и нын для соображенія высшаго начальства, приходится прізжимъ инспекторамъ пользоваться для ночлега фабричнымъ помщеніемъ и фабричнымъ продовольствіемъ, что можетъ легко, разумется, переходить, да такъ и длается, въ прямой подкупъ.
Вслдъ за описанными послдствіями нашихъ дурныхъ чиновничьихъ нравовъ, тормозомъ къ спокойному исполненію фабрично-инспекторскихъ обязанностей, даже раньше вступленія закона въ силу, явилось тоже наше полное невжество и незнаніе о самыхъ важныхъ фактахъ существованія фабрикъ. Обладая самой широкой возможностью, и какъ профессоръ университета и лицо видное и извстное въ Москв, сравнительно съ обыкновеннымъ чиновникомъ получитъ должныя свднія, и имя довольно широкое довріе всхъ, для данной цли, ученыхъ учрежденіи, я не могъ, однако, и не въ состояніи былъ иногда добиться точнаго списка фабрикъ, даже въ предлахъ города Москвы. Почти въ каждую мою поздку по губерніи, или пшее хожденіе въ город, я открывалъ новыя Америки. То на двор большой фабрики ютится какая-нибудь маленькая, которая совсмъ другого рода, и которая ни въ какіе списки не занесена, то сзади извстной крупной фабрики лежитъ другая тоже изрядныхъ размровъ, которая по небрежности числится за тмъ же владльцемъ, ибо выстроена на арендованной земл, но больше ничего общаго съ первой фабрикой не иметъ, и т. д. Пропуски фабрикъ повторялись постоянно, что же посл этого говорить о числ рабочихъ, о двигателяхъ и другихъ свдніяхъ? Вс эти данныя въ мое время, на фабрикахъ, кром нкоторыхъ образцовыхъ заведеній, ршительно никуда не годились.
Я помню, нсколько разъ въ теченіе своей дятельности я встрчалъ такой удивительный фактъ, который заявлялся мн даже не безъ гордости, — когда я высказывалъ сомнніе по поводу того или иного статистическаго свднія, сообщаемаго мн администраціей фабрики: ‘Помилуйте, да у насъ вс эти свднія, напримръ, о двигателяхъ, о числ рабочихъ, о распредленіи по родамъ труда, о заработной плат, даже на печатныхъ листкахъ разсылаются по начальству, когда требуется, какія же тутъ могутъ быть ошибки!’ т. е. это означало, что измняющіяся очень быстро свднія, какъ, напримръ, послднія, печатались разъ на нсколько лтъ и затмъ разсылались и предъявлялись разнымъ чинамъ и вдомствамъ, какъ будто бы въ это время все замерзало, рабочіе не принимались и не отпускались, заработная плата не измнялась и т. п., что разумется, чистый вздоръ, и такимъ образомъ свднія съ подобныхъ фабрикъ сообщались не о дйствительномъ положеніи дла, а совершенно ложныя и случайныя?!!?
Еще большей помхой и препятствіемъ, очень долго, въ теченіе нсколькихъ лтъ посл вступленія нашего въ должность къ надлежащему исполненію закона служило отсутствіе такъ называемыхъ ‘Правилъ исполненія законовъ для фабрикантовъ’ и ‘Инструкцій чинамъ инспекціи по надзору за занятіями малолтнихъ’. Безъ этихъ двухъ важныхъ документовъ и при самыхъ общихъ выраженіяхъ статей закона, мы не знали, какъ намъ дйствовать, какъ поступать въ самыхъ мало-мальски затруднительныхъ случаяхъ, а фабриканты — какъ относиться къ предписаніямъ закона и какъ его примнять? Десятки писемъ и оффиціальныхъ представленій писались инспекторами по этому поводу, но впередъ однако дло не двигалось. По этой причин законъ съ 1 мая 1883 года былъ отложенъ собственно на годъ, но и съ 1884 года подмненіе закона не могло имть мста, потому что оба документа еще не вышли въ свтъ, и вс наши мольбы и настоянія игнорировались какъ министерствомъ, такъ и главнымъ инспекторомъ.
Всякаго рода тренія и несогласія между главнымъ инспекторомъ и Департаментомъ усилились въ это время настолько, что Андреева попросили выйти въ отставку въ конц 1884 года. Назначенный на его мсто другой главный инспекторъ былъ на этотъ разъ уже не техникъ, а даже преподаватель въ женскихъ учебныхъ заведеніяхъ Я. Т. Михайловскій, человкъ очень почтенный, добрый и любезный, но къ фабричному длу, конечно, не имвшій никакого отношенія и начавшій только ему учиться. Новый инспекторъ во многихъ отношеніяхъ былъ покладисте и сговорчиве, нежели Андреевъ, и обладалъ многими благими намреніями. Напримръ, онъ, обратно съ Андреевымъ, охотно и быстро отвчалъ на всякій письменный запросъ, но не иначе, какъ въ форм частныхъ писемъ и очень часто весьма уклончиво, очевидно, что вс его настоянія и просьбы на первомъ же шагу разбивались о бюрократическія препоны, и благія намренія не приводили ни къ чему положительному.
Благодаря отсутствію ‘Правилъ для фабрикантовъ’ и ‘Инструкцій для инспекторовъ’, инспекторъ являлся на фабрик, при мало-мальски умномъ хозяин или его довренномъ, истиннымъ мученикомъ, который на многіе естественные и вполн умстные вопросы ихъ вынужденъ былъ отвчать лишь междометіями или ничего не значащими фразами!!!
Въ январ 1884 года появился мой первый инспекторскій отчетъ о свдніяхъ, собранныхъ мной, не по исполненію, разумется, закона, который не дйствовалъ, а по описанію фабричнаго быта. Отчетъ этотъ представляетъ собой довольно полную картину описанія положенія рабочихъ центральнаго района съ разныхъ сторонъ и большое количество фактовъ, относящихся какъ спеціально къ малолтнимъ рабочимъ, такъ я вообще къ рабочимъ всякаго возраста. Онъ рисовалъ вообще всю картину фабричнаго быта въ довольно черныхъ краскахъ, такъ что, если въ нкоторыхъ кругахъ даже фабриканты длали мн комплименты за безпристрастіе и точность сообщаемыхъ свдній, то другіе подъ шумокъ длали и намеки, что описательная часть моего отчета страдаетъ преувеличеніями, что содержаніе его пахнетъ-де ‘соціализмомъ’, и что ‘автора его слдовало бы сократить!!!’…
Какъ бы то ни было, отчетомъ въ большинств были довольны, и картина печальнаго быта русскихъ рабочихъ, нарисованная мной, вроятно въ первый разъ получила оффиціальное одобреніе со стороны начальства, начиная съ министра и кончая особенно Михайловскимъ, который въ своемъ отвт назвалъ его образцовымъ и по содержанію и по изложенію. Н. X. Бунге, въ разговор съ однимъ лицомъ, выразился такъ: что такой отчетъ, конечно, не могъ бы быть написанъ чиновникомъ (!?). Черезъ годъ, совершенно неожиданно для себя, вовсе не представляя своей книги для конкурренціи, я получилъ отъ Географическаго Общества золотую медаль за свой трудъ. Въ русскихъ и иностранныхъ журналахъ появлялось множество лестныхъ разборовъ и рецензій. Въ англійскихъ ‘Синихъ книгахъ’ было сдлано извлеченіе изъ моего отчета in extenso. Все это вмст, разумется, давало мн силу и бодрость съ надежду смотрть на будущее и стоять такъ же твердо при исполненіи фабричныхъ законовъ, какъ и до тхъ поръ, при ознакомленіи съ фабричной жизнью и бытомъ рабочихъ {Фабричный бытъ Московской губерніи. Отчетъ за 1882—83 гг. фабричнаго инспектора надъ занятіями малолтнихъ рабочихъ Московскаго округа. И. И. Янжуль. С.-Петербургъ. 1884.}.
Наконецъ, въ конц декабря 1884 года появились давно желанныя ‘Правила’ и ‘Инструкціи’, которыя сдлали наконецъ возможнымъ приступить мене ощупью и ршительне къ осмотру фабрикъ и заводовъ и обратить боле вниманія на замчаемыя злоупотребленія, но и тутъ явилось одно крупное неудобство: ‘Инструкціи’ и ‘Правила’ не были разосланы по фабрикамъ, а потому длались крайне медленно извстными заинтересованнымъ лицамъ, кром того огромныя разногласія, неясность и неопредленность существовали въ толкованіяхъ отдльныхъ положеній. Каждый молодецъ толковалъ на свои образецъ, главнымъ образомъ на словахъ, и Департаментъ длалъ къ сожалнію очень мало или почти ничего для объединенія толкованій. Я безпрестанно обращался по этому поводу къ г. Михайловскому, но онъ относился отрицательно къ моему предложенію сдлать запросъ и попытаться установить нкоторое единство въ этомъ случа. Очевидно, онъ не желалъ взять на себя отвтственности, а потому такіе крупные факты, какъ различеніе фабрикъ отъ ремесленныхъ и домашнихъ заведеній, предоставлялось на произволъ заинтересованныхъ лицъ и толковалось разно, въ различныхъ мстностяхъ, иногда даже въ одной. Все это вело къ чрезвычайной путаниц, неравенству и несправедливости, бросающимся въ глаза. Очевидно, сверху недоставало ни ршимости вести дло, какъ слдуетъ, ни желанія, или мшала та же вчная боязнь кого-либо раздразнить, или кому-нибудь не понравиться!!!
Оба вышеупомянутые важные государственные документы, — ‘Инструкція чинамъ фабричной инспекціи’ и ‘Правила для фабрикантовъ’ были обнародованы 26 февраля 1885 года и, слдовательно, къ конц февраля инспекція могла бы покинуть свою пассивную роль изслдователя фабричной жизни и перейти къ активной и отвтственной дятельности въ качеств блюстителя законовъ и распоряженій, изданныхъ съ цлью регулировать занятія и обученіе малолтнихъ. Къ моему глубокому, однако, сожалнію, я именно лично былъ лишенъ возможности дйствовать, когда эта возможность наконецъ настала. Какъ разъ одновременно съ выходомъ двухъ желанныхъ законовъ, изъ Петербурга пришла телеграмма отъ директора департамента, съ вызовомъ къ участію въ занятіяхъ Высочайше утвержденной комиссія подъ предсдательствомъ товарища министра внутреннихъ длъ, сенатора Плеве, для пересмотра отношеній хозяевъ къ рабочимъ. Комиссія эта, выработавшая первые важные законы, внесшіе нкоторый распорядокъ въ фабричный бытъ (опубликованные впослдствіи въ 1886 году 3 іюля), установила въ первый разъ человческія права русскихъ рабочихъ на ихъ заработокъ. Выработка этихъ законовъ, повторяю, для меня лично послужила новымъ поводомъ къ перерыву или откладыванію моей инспекторской дятельности.
Изъ постороннихъ въ комиссіи участвовали: П. Н. Дурново, H. В. Ермаковъ, Н. С. Таганцевъ и нсколько другихъ человкъ. Въ основу работы были положены сначала Московскія правила для хозяевъ и рабочихъ, выработанныя тамъ когда-то при моемъ участіи, а потому мн близко знакомыя. Въ обихъ комиссіяхъ, естественно, благодаря этому обстоятельству, я оказался въ курс дла и въ состояніи былъ давать объясненія и мотивировки къ каждой стать и параграфу правилъ. Плеве былъ вполн доволенъ этимъ обстоятельствомъ и просилъ меня приходить къ нему каждый вечеръ, посл засданія комиссіи, бывшей наканун, для совмстной работы. Мы просматривали сдланное утромъ и приводили все въ порядокъ. Въ отдльныхъ случаяхъ я прямо по его порученію составлялъ нкоторыя важныя статьи и въ заключеніе, при сводк проекта, Плеве поручилъ мн проредактировать окончательно все сдланное и представить ему проектъ такъ же, какъ и прочее, вн комиссіи. Особенно много возложилъ онъ въ этомъ случа на меня обязанностей при прізд фабрикантовъ и выработк вопросныхъ пунктовъ, которые были представлены на ихъ усмотрніе.
Засданія комиссіи съ фабрикантами происходили нсколько вечеровъ и вызывали иногда довольно горячія пренія. Со стороны правительственной говорилъ преимущественно я, какъ боле свдущій въ фабричномъ дл человкъ, изъ фабрикантовъ Найденовъ, — но теперешнему языку можно было бы его назвать крайне правымъ — извстные молодые тогда фабриканты, Четвериковъ и Алексевъ, московскій городской голова, боле лвый, т. е. не забывавшій объ интересахъ рабочихъ, помимо своихъ личныхъ фабрикантскихъ выгодъ. Странно въ настоящее время даже вспомнитъ, что особенно настойчиво держались фабриканты, хотя не вс, вычетовъ изъ содержанія на фабрикахъ, неограниченныхъ штрафовъ на рабочихъ. Столь справедливое желаніе со стороны правительства ввести нкоторый порядокъ въ это дло наказанія рублемъ вызывало наиболе протестовъ. Самое удовлетворительное ршеніе этого вопроса принадлежитъ извстному ученому H. С. Таганцеву, а затмъ фабриканту, московскому городскому голов Н. А. Алексеву. Почтенный ученый Н. С. выражалъ главнымъ образомъ общія сужденія по поводу юридической несостоятельности и произвола фабричныхъ штрафовъ, но встртилъ рзкую оппозицію со стороны Найденова, котораго поддерживали нсколько человкъ фабрикантовъ, защищавшихъ штрафы, какъ вознагражденіе хозяевъ будто бы за разные ущербы отъ дурныхъ рабочихъ и средство удержанія должной дисециплины на фабрикахъ.
Вотъ тогда-то Н. А. Алексевъ обратился къ предсдателю и, вставши во весь свой огромный ростъ, произнесъ блестящую рчь, которая ршила судьбу штрафовъ въ русскомъ фабричномъ законодательств. Указывая рукой на потолокъ, Алексевъ, посл всхъ іереміадъ Найденова въ пользу штрафовъ, началъ ихъ опровергать съ такого рода напоминанія: ‘Здсь, въ этомъ самомъ зданіи, наверху, подъ предсдательствомъ также Вашего Превосходительства (т. е. Плеве) происходили засданія комиссіи по иниціатив военнаго вдомства о замтномъ физическомъ вырожденіи и ухудшеніи силъ и здоровья населенія нашихъ промышленныхъ губерній. Какъ ростъ, такъ и объемъ груди рекрутовъ въ промышленныхъ мстностяхъ замтно и быстро уменьшается, населеніе, видимо, хиретъ и даетъ все большій и большій % забракованныхъ для военной служебы, очевидно, патріархальныя, якобы, условія нашего фабричнаго труда не такъ безвредны, какъ ихъ пытался защищать г-нъ предсдатель биржевого комитета, Найденовъ’. Въ заключеніе г-нъ Алексевъ, указывая на себя, какъ на представителя нсколькихъ отраслей промышленности и лично съ ними знакомый, ршительно высказывался за сильное ограниченіе штрафовъ на фабрикахъ и необходимость вообще упорядоченія и оздоровленія фабричной жизни и быта.
Какъ извстно, въ результат работъ этой комиссіи получился проектъ совершенію новаго фабричнаго закона, Высочайше утвержденнаго 3 іюня 1886 года. Онъ представляетъ собой первый важнйшій памятникъ нашего рабочаго законодательства, ибо въ первый разъ установилъ и упорядочилъ важнйшія стороны взаимныхъ договорныхъ отношеній рабочихъ съ ихъ нанимателями или хозяевами. Такъ, законъ 3 іюня опредлилъ: 1) срокъ расплаты, котораго ее существовало раньше, 2) право рабочаго на цлый его заработокъ и ограничилъ штрафованіе и другіе вычеты, чего опять-таки раньше не было, и рабочіе очень часто прежде, уходя съ фабрикъ, благодаря вычетамъ, не только не получали ничего, но иногда оставались даже должны фабрикантамъ. Наконецъ, 3) законъ 3 іюня 1886 года переименовалъ насъ, ‘инспекторовъ по надзору за занятіями малолтнихъ рабочихъ’, просто въ фабричныхъ инспекторовъ и возложилъ на насъ обязанность наблюдать за исполненіемъ новаго закона, изслдуя возникающія между сторонами неудовольствія и наказывая виновныхъ судомъ: такимъ образомъ, онъ стремился создать порядокъ и контроль, гд его прежде не было.
Посл поздки въ Петербургъ для участія въ комиссіи Плеве, я возвратился въ Москву съ тмъ, чтобы дятельнымъ образомъ заняться объздами фабрикъ и примненіемъ закона, для чего уже существовала возможность съ созданіемъ ‘Инструкціи инспекторамъ’ и ‘Правилъ для фабрикантовъ’, но, увы, тутъ я обнаружилъ многія препятствія другого рода. Оказалось, что эти ‘правила’ на огромномъ большинств фабрикъ совершенно неизвстны, такъ какъ ихъ въ свое время не разсылали и не распространяли и пришлись опять повторять ту же вчную при нашихъ начинаніяхъ сказку и бломъ бычк. ‘Слыхали вы о такомъ закон? Знаете ли о такомъ распоряженіи?’ сыпались вопросы по адресу фабрикантовъ. ‘Нтъ, мы не слыхали о такомъ закон, нтъ, мы не знаемъ его’!!..
Кром того оказалось, что законъ понимается и толкуется самими представителями его, инспекторами, помимо фабрикантовъ, въ разныхъ частяхъ Россіи и часто въ одномъ округ, весьма различно. Главный инспекторъ ничего не длалъ для объединенія закона. Я много разъ приставалъ къ нему съ своими письмами, потому что отъ оффиціальныхъ отношеній этого рода онъ уклонялся, но тщетно, до всей вроятности, онъ не хотлъ взять на себ отвтственности, Тогда я обращался самъ къ начальнику отдленія Неболсину, съ убдительной просьбой оказывать, какъ выражался я ‘напоръ на Я. T.’, т. е. главнаго инспектора, но и отсюда не выходило ничего: законъ везд примнялся очень плохо, или совсмъ не примнялся.
Наконецъ началась и наша, такъ сказать, кульминаціонная дятельность инспекціи. Стали привлекать единицы изъ тысячъ виновныхъ фабрикантовъ къ суду, при чемъ встрчали новыя препятствія къ улучшенію дла и исполненію закона. Такъ, напримръ, первая фабрика, на которой я составилъ законный протоколъ и привлекъ фабриканта къ судебной отвтственности, была спичечная фабрика Захарова въ Клинскомъ узд Московской губерніи. Я въ ней нашелъ, помимо полнаго и совершеннаго неисполненія всхъ фабричныхъ законовъ, массу малолтокъ, работавшихъ одинаково со взрослыми въ самыхъ опасныхъ частяхъ производства, и видлъ молодыхъ рабочихъ съ совершенно провалившимися челюстями и безъ зубовъ, и вообще фабрику въ страшно дурныхъ санитарныхъ условіяхъ. Въ результат съ этой первой попытки моей творить судъ и правду въ фабричномъ дл вышелъ совершенный курьезъ: Захаровъ волею Божіею, до дня судебнаго разбирательства и даже до врученія ему повстки, скончался, и я отъ мирового судьи Клинскаго узда получилъ извщеніе, что, по случаю смерти отвтчика, дло прекращено!!!
Другое дло, которое я началъ, кончилось иначе и не мене печально, — большимъ скандаломъ. Оно едва не породило даже новаго дла о клевет и диффамація. Второй протоколъ, мое судебное дло по обвиненію о нарушеніи закона о малолтнихъ имло мсто въ громкомъ процесс Н. П. Ланина, фабриканта минеральныхъ водъ и русскаго шампанскаго и издателя газеты ‘Русскій Курьеръ’ въ Москв. Это дло прошло вс инстанціи, вплоть до Сената, попало въ Сборникъ Кассаціонныхъ Ршеніи и испортило мн не мало крови безъ всякой моей вины. Сущность его слдующая: всмъ извстна въ Москв эта фабрика минеральныхъ водъ Ланина, либеральнаго въ то время издателя либеральной же газеты ‘Русскій Курьеръ’. Разумется, мы давно знали другъ друга, я даже помстилъ нсколько статей въ его газет. Я нсколько разъ иредварительно постилъ его заводъ, хорошо познакомился съ положеніемъ у него рабочихъ, а между ними много было малолтнихъ, и предупреждалъ его и управляющаго о необходимости позаботиться о будущемъ. Наконецъ, 2 сентября 1885 года я пріхалъ къ нему въ четвертый разъ я вс замченные мною недостатки и невыполненія закона нашелъ вполн на своемъ мст нетронутыми, и не было ничего сдлано для того, чтобы исполнить законъ. Мн было въ высшей степени непріятно предавать это дло огласк и приступать къ составленію протокола, именно о лиц, какъ Ланинъ, который относительно пользовался уваженіемъ, какъ издатель довольно хорошей газеты. Поэтому прежде составленія протокола, я явился къ нему на квартиру и, выставляя на видъ все неудобство для него составленія протокола въ собственной его типографіи, по нарушенію гуманнаго закона, у редактора-издателя гуманной же газеты, я убдительно просилъ его исправить указанные недостатки и отступленія отъ закона, общая оставить безъ всякаго взысканія. Вмсто того, чтобы идти навстрчу моему предложенію, Ланинъ вспылилъ, наговорилъ мн грубостей и даже намековъ самаго ней приличнаго свойства, будто бы я хочу съ него стянуть!? Всякая снисходительность дале становилась преступной, и я отправился въ участокъ за полиціей и понятыми. Былъ составленъ протоколъ, подписать который Ланинъ отказался, чисто изъ самодурства, но это было засвидтельствовано, и протоколъ врученъ мировому судь, который приговорилъ Ланина къ высшему наказанію, къ сожалнію, лишь денежному, 100 рублямъ штрафу и, несмотря на хлопоты Ланина, то же наказаніе было утверждено Мировымъ Създомъ, и Сенатъ, отвергнувши просьбу о кассаціи, подтвердилъ лишь первоначальный приговоръ.
Боле никакихъ судебныхъ преслдованій я не велъ, и вс мои усилія въ инспекторской дятельности, помимо писанія двухъ отчетовъ, были сосредоточены въ двухъ присутствіяхъ — губернскомъ и столичномъ, гд мн приходилось вести упорную борьбу въ защиту рабочихъ отъ фабрикантовъ, тамъ сидвшихъ. Многочисленныя мой жалобы на фабрикантовъ и указанные закономъ случаи понеисполненію оныхъ правилъ закона 3 іюня были обжалованы въ Петербург и лежали тамъ подъ сукномъ, не двигаясь и только три раза, — два по моей личной иниціатив, какъ указано, и одинъ моего помощника, были оштрафованы фабриканты по 100 рублей. Поэтому для меня въ настоящее время является трудно-объяснимой загадкой, какимъ образомъ, по какому поводу и вслдствіе чего именно сложилась обо мн легенда въ Москв, какъ о неумолимо строгомъ исполнител закона и фабричномъ инспектор, которыя чуть не съ пристрастіемъ притснялъ бдныхъ промышленниковъ, и они много разъ приносили на меня спеціальныя коллективныя жалобы и убдительныя просьбы къ правительству объ обузданіи инспекціи?! Побуждаемое ими министерство начало вызывать меня безпрестанно въ Петербургъ подъ пустыми предлогами, выказывая видимое неудовольствіе моей фиктивной строгостью.
Я могу лишь предположить слдующее объясненіе этой, ничмъ не вызванной, репутаціи своей фабрично-инспекторской строгости. Наши промышленники искони привыкли къ неисполненію всякихъ законовъ, регулирующихъ ихъ дйствія. Всякое выполненіе новаго закона для нихъ всегда имло лишь одно значеніе: надо ли платить и сколько?! Въ лиц же фабричнаго инспектора вдругъ появился передъ очами промышленниковъ совсмъ особенный начальникъ, не похожій ни на полицію, ни на губернскихъ техниковъ: денегъ ни подъ какимъ предлогомъ не беретъ, угощеній не принимаетъ, вина не пьетъ и т. д. и т. д., мало того, даже H. А. Найденову визитовъ не длаетъ!! И вотъ отсюда вытекла необходимость такихъ инспекторовъ сплавить съ рукъ долой. На собраніи фабрикантовъ серьезно, говорятъ, обсуждался этотъ вопросъ. На помощь былъ приглашенъ извстный борзописецъ Сергй Шараповъ, который за умренную плату, цифру которой онъ иногда самъ выставлялъ, взялся помогать фабрикантамъ это дло исполнить наилучшимъ образомъ въ своей газет, которая кстати называлась ‘Русское дло’. И вотъ въ ‘Русскомъ дл’ начинается форменная атака на инспекцію вообще и на меня въ особенности. Не проходитъ номера газеты, чтобы не было какой-нибудь клеветы или выдумки самаго невроятнаго сорта. Такъ въ нкоторыхъ номерахъ г-нъ Шараповъ прибгалъ прямо къ доносу, доказывая, напримръ, по поводу права инспекторовъ утверждать харчевыя расцнки припасовъ, продаваемыхъ въ фабричныхъ лавкахъ, что г-нъ Янжулъ, какъ инспекторъ, старательно на фабрикахъ въ Великій постъ разршаетъ все скоромное и по возможности запрещаетъ все постное!!!
Въ то же самое время, помимо постояннаго нервнаго напряженія, со всхъ сторонъ, даже отъ нкоторыхъ близкихъ лицъ, я встрчалъ сомннія и неожиданныя препятствія къ выполненію гуманныхъ предначертаній правительства въ фабричномъ дл и въ самомъ введеніи закона и его распоряженій. Законы издавались, а дополненій необходимыхъ и существенныхъ — нтъ! Правила появлялись на свтъ, а толкованій ихъ — нтъ, и сумбуръ этотъ часто вносился на мсто какой-нибудь разумной и твердой постановки вопроса! Вс мои отчеты переполнены жалобами и настояніями о необходимости тхъ или иныхъ мръ, которыя не приводились никогда въ исполненіе, а многія и до сихъ поръ не осуществлены. Лишь въ 1886 году появился первый мой отчетъ посл вступленія закона въ силу, имвшій характеръ уже не статистическаго упражненія, какъ прежній такъ называемый отчетъ, подъ именемъ ‘Фабричный опытъ Московской губерніи за 1882 годъ’: онъ весь, кратко сказать, заключалъ въ себ описанія тхъ многочисленныхъ препонъ и препятствій, которыя я встрчалъ, испытывалъ и ежеминутно чувствовалъ при выполненіи новаго закона съ самымъ чистосердечнымъ желаніемъ видть его исполненнымъ {VII. Московскій Фабричный Округъ. Отчетъ за 1885 годъ фабричнаго инспектора профессора И. И. Янжула, СПБ. 1886 г.}.
Положеніе мое, какъ фабричнаго инспектора, въ виду всхъ объясненныхъ выше причинъ, становилось нестерпимымъ, а дятельность между тмъ, обратно съ моими мечтами объ общемъ благ и улучшеніи быта рабочихъ, видимо, улетала въ трубу, и я оказался безсильнымъ. Естественно, все это способствовало тому, что я постепенно боле и боле, скрпя сердце, примирялся съ мыслью о необходимости покинуть любимое начатое дло и уйти отъ инспекціи, но происходило и многое иное, что переполнило чашу моего терпнія и вызвало необходимость такого ршенія. Такъ, опишу одну сцену и разговоръ. Замчу при этомъ, что ] 1-го января 1887 года Н. X. Бунге вышелъ въ отставку, и его I мсто занялъ извстный ‘длецъ’ И. А. Вишнеградскій. 12 января 1887 года происходилъ обычный торжественный актъ въ Московскомъ университет. Множество народу едва помщалось въ огромной круглой зал университета… Еще во время чтенія я замтилъ запоздавшую и прошедшую въ первые ряды грузную фигуру почтеннйшаго городского головы, H. А. Алексева, съ которымъ я былъ всегда въ наилучшихъ отношеніяхъ, какъ съ наиболе корректнымъ, по своимъ образцовымъ отношеніямъ къ рабочимъ, изъ фабрикантовъ Московской губерніи. Когда рчь кончилась, Алексевъ, подойдя ко мн, поздравилъ, по обычаю, съ праздникомъ (Татьянинъ день) и шепнулъ, чтобы я не торопился уходить, что ему надо со мной поговорить.
‘Мн очень Васъ прискорбно огорчать въ день Вашего праздника и посл торжества Вашей рчи’, сказалъ Алексевъ, когда мы съ нимъ отошли въ сторону, ‘но я считаю долгомъ Васъ предупредить, чтобы Вы приняли это къ свднію: новый Министръ Финансовъ сильно предубжденъ противъ фабрично-инспекторской дятельности вообще, и противъ Васъ въ особенности. Онъ мн прямо и откровенно заявилъ при недавнемъ свиданіи: ‘Я постараюсь передать инспекцію въ Министерство Внутреннихъ Длъ, и пусть изъ инспекторовъ сдлаютъ становыхъ приставовъ’… ‘И такъ, вотъ что вамъ предстоитъ’, закончилъ свое сообщеніе Алексевъ…
Никакого сомннія въ искренности и правдивости Алексева не могло быть, и посл такого ршительнаго заявленія новаго министра о судьб инспекціи не было дальше смысла оставаться на служб безполезному и непріятному длу, какимъ сдлалось отправленіе обязанностей инспектора, но я не могъ уйти немедленно, потому что министерство предшествовавшимъ лтомъ, какъ это будетъ дальше изложено, еще при Н. X. Бунге, дало мн спеціальное порученіе объ осмотр польскихъ фабрикъ, и я долженъ былъ представить отчетъ, который еще не былъ готовъ. Всю весну 1887 года я усиленно работалъ именно надъ своимъ польскимъ отчетомъ, ускоренія котораго потребовалъ новый министръ Вышнеградскій, вроятно, въ свою очередь понукаемый изъ Варшавы. Время, между тмъ, усиленнымъ темпомъ приближалось къ кризису. Вс извстія изъ Петербурга подтверждали первоначальный планъ Вишнеградскаго передать инспекцію въ Министерство Внутреннихъ Длъ, но тутъ, къ его удивленію, онъ встртилъ внезапно нкоторое противодйствіе въ самихъ фабричныхъ кругахъ, ибо фабриканты вполн здраво разсуждали, что отъ хорошаго лучшаго не ищутъ, и предпочитали поэтому оставаться за Министерствомъ Финансовъ, имъ угодливымъ, нежели рисковать получить какого-нибудь самостоятельнаго министра врод Плеве, который вдь при случа могъ ихъ ‘согнуть въ баравій рогъ’…
Между тмъ время въ фабричномъ мір было очень смутное, происходили забастовки, сопровождаемыя, такъ называемыми, безпорядками, т. е. разграбленіями и драками, то въ той, то въ другой фабрик. Меня очень часто будили но ночамъ звонки телеграфистовъ, надо было хать немедленно самому, или кому-нибудь изъ помощниковъ на фабрику, гд происходили волненія {Какъ разъ, въ это серьезное время, произошелъ слдующій смшной случай, вызванный всми этими тревогами и спхомъ: въ одну прекрасную ночь мстный военный начальникъ въ Москв длалъ распоряженіе, запоздавшее по какой-го причин, о порядк чествованія на слдующій день юбилея короля Даніи, Христіана, родителя нашей Государыни Императрицы Маріи еодоровны, онъ состоялъ, если не ошибаюсь, въ Перновскомъ пилку шефомъ, и на другой день представители всхъ, стоявшихъ въ Москв, полковъ и вс наличные офицеры Перновскаго полка должны были явиться на другой день утромъ къ генеральному консулу Даніи, съ поздравленіемъ по случаю юбилея Августйшаго родителя Государыни. Когда уже весь предварительный распорядокъ былъ конченъ, вспомнили о томъ, какъ точно фамилія консула и гд онъ живетъ? Немедленно по телефону, ночью, обратились въ адресный столъ, откуда потомъ мн сообщили эготъ курьезный случай, а тамъ впопыхахъ сонные чиновники на этотъ вопросъ канцеляріи командующаго войсками, отвчали: ‘фамилія Янжулъ, живетъ — Арбатъ, домъ Рахманова’ (вмсто фамиліи консула Лангъ и адресъ тотъ же Арбатъ). И вотъ немедленно ночью же было гектографировано распоряженіе но войскамъ, чтобы на другой день утромъ, въ 12 часовъ, такъ и такъ, явились къ Датскому консулу Янжулу съ поздравленіемъ! Къ счастью, нашелся одинъ адьютантъ въ полку по фамиліи Соколовъ, меня знавшій лично и встрчавшій, который объяснилъ, что это какая-то странная, очевидно, ошибка, такъ какъ его дядя вмст съ Янжуломъ въ университет, и онъ наверно знаетъ, что онъ русскій и никакого отношенія къ Даніи не иметъ! Произошла проврка, показанія оказались справедливы, и я такимъ образомъ остался безъ поздравленія!!!…}. Вообще положеніе инспектора становилось все боле и боле нестерпимымъ, и я выхлопоталъ себ мсячный отпускъ за границу, а затмъ на лто, гд написалъ польскій отчетъ, сдалъ его съ рукъ и въ сентябр мсяц, наконецъ, покинулъ тяжкую, по безполезную обязанность инспектора, говоря проще, вышелъ въ отставку, или, какъ злорадный Шараповъ объявилъ въ своей газет: ‘Янжулъ возвратился въ первобытное состояніе’, т. е. опять сдлался только профессоромъ!..
Подводя итоги моимъ фабрично-инспекторскимъ воспоминаніямъ, въ сжатомъ и краткомъ вид переданнымъ выше, боле подробно, съ ними можно познакомиться въ полной книг: ‘И. И. Янжулъ. Изъ воспоминаній и переписки фабричнаго инспектора перваго призыва. Матеріалы для исторіи русскаго рабочаго вопроса и фабричнаго законодательства. С.-Петербургъ, 1907 г., я перехожу къ слдующимъ заключеніямъ, которыя считаю долгомъ здсь передать:
1) Своевременная, хорошо задуманная и хорошо проведенная государственная и общественная реформа фабричнаго быта и рабочаго вопроса въ Россія, о которой толкуется тщетно до сихъ поръ, я не сомнваюсь, ослабила бы зло настоящей продолжительной смуты и революціоннаго періода нашей русской жизни. Если бы еще въ 80-хъ годахъ прошлаго столтія были удовлетворительно разршены вопросы объ упорядоченія вообще фабричнаго быта, о чемъ такъ мечталъ когда-то Бунге при первомъ моемъ представлявшему, о дтской и женской работ и продолжительности работъ, о прав собраній и т д., и т. д., несомннно, мы имли бы теперь въ Россіи рабочихъ во всхъ отношеніяхъ разумне и умренне въ своихъ желаніяхъ и требованіяхъ, умющихъ не только управлять собой, но и уважать чужія права, отъ чего они такъ далеки. Рабочіе, подготовленные нкоторымъ самоуправленіемъ и уваженіемъ къ своимъ правамъ, не составляли бы такую невжественную и необузданную толпу, которую легко направить на самое сильное нарушеніе собственныхъ интересовъ (какъ недавняя выборка изъ сберегательныхъ кассъ собственныхъ денегъ). Крайностями и эксцессами всегда и везд отличаются люди, которые не имютъ законнаго и естественнаго выхода своимъ желаніямъ.
2) Другое заключеніе, которое неизбжно вытекаетъ изъ моихъ настоящихъ воспоминаній, состоитъ въ томъ несомннномъ вред, который эта, дурно проведенная, незаконченною брошенная реформа фабричнаго законодательства принесла длу русскаго народнаго просвщенія. Она не только не способствовала распространенію грамотности и образованія между рабочими (какъ это было напр. въ Англіи), но привела къ противоположному результату, т. е., нтъ сомннія, уменьшила число обучающихся въ промышленныхъ заведеніяхъ, а не увеличила ихъ и способствовала, слдовательно, совершенно противному положенію.
3) Наконецъ, важное заключеніе, которое можно сдлать на основаніи моихъ воспоминаній, состоитъ въ томъ, что у насъ, русскихъ, въ противоположность старымъ европейскимъ странамъ, какъ Англія и Франція, всегда отсутствуетъ чувство мры. Мы, русскіе, представляемъ, вроятно, большею частью чрезвычайно экспансивныя, увлекающіяся натуры и разъ пришли къ необходимости совершенія извстной реформы, перемна слдуетъ быстрымъ шагомъ одна за другой. Законы растутъ у насъ, какъ грибы, часто безъ всякой нужды мняются и гораздо раньше, чмъ старый законъ съумлъ пустить корни и привиться къ русской почв. Особенно это прилагается къ фабрично-заводскому, именно, законодательству.
Любопытно сюда добавить, что у насъ, въ Россіи, самыя лучшія дйствія и побужденія, сознанныя лучшими людьми, имютъ всегда тенденцію перетолковываться почему-то въ другую сторону и авторамъ приписывается желаніе демонстрировать, сдлать протестъ, или, выражаясь просто по-русски, показать кому-нибудь кукишъ, чаще всего правительству. Такъ, напримръ, произошло и съ моей вынужденной отставкой изъ фабричныхъ инспекторовъ и возвращеніемъ исключительно къ профессур и писательству. Какъ я нсколько разъ объяснялъ выше, причина моего поступка очень проста и не заслуживаетъ, кажется, ршительно никакого упрека. Во-первыхъ, я убдился, что никакой пользы длу принести не могу, оставаясь инспекторомъ, ибо это дло ведется и совершается не такъ, какъ по моему доброму разумнію, bona fide, должно совершаться, во-вторыхъ, потому что самое занятіе, служба сдлалась нестерпимо тяжела и непріятію. Я началъ серьезно страдать, будучи отъ природы очень здоровымъ человкомъ, въ первый разъ разными болями и хворостями, узналъ, что такое нервы, и, напримръ, смшно даже вспомнить, вынужденъ былъ въ первый разъ въ жизни завести даже револьверъ и носитъ его постоянно въ карман. Такъ ставится ближайшій поводъ къ моей отставк и уходу отъ инспекціи. Между тмъ такой добрйшій и любившій меня человкъ, какъ, напримръ, бывшій мой министръ Н. X. Бунге, какъ я достоврно знаю, былъ въ высшей степени удивленъ и раздраженъ моей отставкой, черезъ полгода посл его собственной. Онъ приписывалъ какъ бы желанію съ моей стороны этимъ именно моимъ поступкомъ демонстрировать, служа лишь съ нимъ, ‘а другого министра знать-де не хочу!’ я въ этомъ вид онъ, довольно рзко для такого добряка, обвинялъ меня за скорую отставку… Понадобилось убдительное, горячее слово моего милйшаго друга А. И. Чупрова, который съ нимъ объ этомъ спеціально объяснялся, по моей просьб, чтобы растолковать ему и, кажется, убдить, судя по послдующему его ко мн доброму опять отношенію, что никакой демонстраціи съ моей стороны не было, а просто я не могъ остаться дольше на этой обязанности по физическимъ и по нравственнымъ основаніямъ, иначе быстро, безъ пользы длу, свелъ бы себя въ могилу!!!
Янжул Иван Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Воспоминания И. И. Янжула о пережитом и виденном в 1864-1909 гг., Янжул Иван Иванович, Год: 1911
  2. 1921 год, Шульгин Василий Витальевич, Год: 1921
  3. Воспоминания крестьян-толстовцев. 1910-1930-е годы, Толстой Лев Николаевич, Год: 1931
  4. Из дальних лет. Том третий, Пассек Татьяна Петровна, Год: 1873
  5. Страницы моей жизни, Кроль Моисей Ааронович, Год: 1942
  6. Позиционная война. 1915 год, Пуанкаре Раймон, Год: 1931
  7. Шесть недель в Советской России, Рэнсом Артур, Год: 1919
  8. Жизнь для книги, Сытин Иван Дмитриевич, Год: 1925
Электронная библиотека