Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. 1805-1850 гг. А. Беляева, Беляев Александр Петрович, Год: 1882

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Воспоминаня декабриста о пережитомъ и перечувствованномъ. 1805—1850 гг. А. Бляева. Спб. Издане А. С. Суворина, 1882 г.

Мы не разъ высказывали, что автобографическя записи, хотя бы даже простаго смертнаго, но только непремнно много пережившаго и много передумавшаго человка должны быть и поучительны, и интересны. Къ сожалню, старость весьма рдко оглядывается на прожитое прошлое съ тмъ, чтобы дать чистосердечную повсть о немъ слдующему поколню. Въ большинств случаевъ охота къ такому предпрятю отбивается мыслью, что говорить о себ, о своемъ пережитомъ, занимать собою можетъ только выдающаяся личность, чмъ-нибудь выдлившаяся изъ толпы. Но исключительныхъ людей немного, и обычно ихъ жизнь бываетъ поглощена ихъ исключительнымъ призванемъ, а смерть выхватываетъ ихъ какъ разъ тогда, когда они всего мене разсчитываютъ на ея посщене. Не хватаетъ у нихъ времени на записи прожитаго, некогда бываетъ разобраться въ своей душ, некогда анализировать. На это можетъ хватить времени у людей мене занятыхъ, у людей толпы. А они-то и не осмливаются интересовать собою читателя, забывая при этомъ, что тутъ интересъ будетъ не въ личности, а въ ея внутренней, психической жизни, въ тхъ комбинацяхъ, которыя складывались на ея пути, въ отношени къ этимъ комбинацямъ и т. д.
Прочитавъ недавно въ списк нововышедшихъ книгъ заглаве книги А. Бляева: ‘Воспоминане декабриста о пережитомъ и перечувствованномъ’, естественно мы должны были порадоваться ея появленю. ‘Пережитое и перечувствованное’ — именно вотъ этого и надо, думалось намъ. Пусть это пережитое и перечувствованное кажется автору ничтожнымъ, лишь бы онъ только подробно проводилъ психологическй анализъ своей душевной жизни, лишь бы только былъ искрененъ, остальное все приложится само собой, еслибы даже онъ не обладалъ никакимъ талантомъ. Искренность и неподдльно, безъ прикрасъ, изображенная длинная жизнь въ состояни возбудить сильный интересъ въ каждомъ читател.
Вотъ поэтому мы совершенно согласились съ авторомъ, когда онъ говорилъ въ предислови, что воспоминаня его, ‘хотя и ничтожнаго человка, могутъ показаться не безынтересными для людей мыслящихъ и любознательныхъ’, такъ какъ онъ, авторъ, долго жилъ, много видлъ, много испыталъ, ‘много размышлялъ о проходившихъ передъ его глазами необыденныхъ явленяхъ, уже ставшихъ исторей’ (стр. 1).
Но это согласе съ авторомъ насчетъ интереса его воспоминаня не пошло дале того, пока мы врили ему на слово, пока врили, что онъ ‘много размышлялъ о проводившихъ передъ его глазами необыденныхъ явленяхъ)’. Совсмъ иныя мысли замелькали у насъ въ голов, какъ только намъ пришлось на самомъ дл столкнуться съ его размышленями ‘о мелькавшихъ передъ нимъ событяхъ’. Авторъ ‘о пережитомъ и перечувствованномъ’ совстится названя ‘декабристъ’ и отказывается отъ своего прошлаго.
Но если мы оставимъ въ сторон размышленя автора на эту тему, то даже и фактическая сторона воспоминанй — ‘много виднное’, ‘много испытанное’ — не возбуждаетъ въ читател интереса, такъ какъ больше сводится на хронологическя записи событй, на самую безъинтересную характеристику лицъ и на изляне чувствъ въ дух Карамзина, въ род того, чмъ полны ‘Письма русскаго путешественника’.
Авторъ сперва разсказываетъ о своихъ родителяхъ, расхваливая до небесъ и ‘папашеньку’, и ‘мамашеньку’, обладавшихъ всми добродтелями и ни единымъ недостаткомъ. Когда умеръ отецъ, авторъ былъ еще малъ, и его взяла къ себ на воспитане молодая чета кн. Долгорукихъ. Сперва онъ жидъ въ княжеской семь, окруженный удобствами, потомъ его отдали въ корпусъ. По окончани курса онъ поступилъ въ морскую службу, совершилъ нсколько путешествй на корабл. Ему предстояло еще одно дальное путешестве, но событя 14 декабря задли и его.
Главное участе автора въ этой истори будетъ понятно изъ слдующихъ словъ:
‘Когда Каховскй, испытывая ршимость офицеровъ, между прочимъ сказалъ:
— Можно и отложить возстане до боле благопрятнаго времени.
То въ безумномъ энтузазм я сказалъ ему:
— Нтъ, лучше не откладывать, если имются люди могуще вести временное правлене, другаго такого случая можетъ-быть и не будетъ.
— Въ такомъ случа,— отвчалъ онъ,— станемъ дйствовать.
Такимъ образомъ ршено было дйствовать.
Если же я оказалъ бы: ‘да, конечно, лучше отложить дйстве’ — и предложимъ бы это другимъ, то — кто знаетъ?— можетъ-быть оно и не случилось бы и не было бы пролито столько крови!’ (стр. 169).
Почти годъ онъ просидлъ въ Петропавловской крпости, а также я его братъ, потомъ вмст съ другими былъ сосланъ въ Сибирь… Дале идетъ описане жизни въ Сибири,— описане боле или мене уже давно извстное,— о томъ, какъ декабристы занимались равными мастерствами, помогали другъ другу, читали лекци и т. д. Эту часть воспоминанй можно назвать интересной, хотя факты, сообщаемые ею, уже не новы. Здсь авторъ съ особеннымъ сочувствемъ говоритъ о чудныхъ женщинахъ, которыхъ не забудетъ исторя: о Трубецкой, Волконской и др. Мы приведемъ это мсто:
‘Кто, кром всемогущаго Мздовоздателя, можетъ достойно воздать вамъ, чудныя, ангело-подобныя существа? Слава и красота вашего пола! Слава страны, васъ произростившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности, такихъ чудныхъ идеальныхъ женъ! Вы стали по-истин образцомъ самоотверженя, мужества, твердости при всей юности, нжности и слабости вашего пола. Да будутъ незабвенны имена ваши!’ (стр. 216).
Видно, что г. Бляевъ несомннно искренно высказываетъ свою благодарность этимъ незабвеннымъ героинямъ, но его манера благодарить какъ-то ужасно напыщенна и сильно напоминаетъ торжественный тонъ гимна, молитвы…
Съ каторги авторъ былъ переведенъ на поселене, а оттуда, благодаря ходатайству князя Долгорукаго, переведенъ въ солдаты на Кавказъ, гд участвовалъ въ поход противъ чеченцевъ, воевалъ съ Шамилемъ, затмъ получилъ отставку и вернулся на родину.
Вотъ общй ходъ разсказа, который, благодаря разнымъ мелкимъ, иногда вовсе безъинтереснымъ подробностямъ, растянулся на 500 страницъ. Подробности встрчаются такя ничтожныя и мелкя, какъ, напримръ: когда авторъ пробщался, когда былъ у обдни, кто былъ его духовникомъ, какой былъ духовникъ — блондинъ или брюнетъ, высокй или низенькй и т. д.,— однимъ словомъ, такя подробности, какя возможны только при хранящихся записяхъ. Всякое лицо, какое ему встрчается на жизненномъ пути, онъ заноситъ въ свои воспоминаня, длая ему самую безъинтересную для читателя, чисто вншнюю, характеристику, и затмъ оставляетъ его въ сторон съ тмъ, чтобы больше не встрчаться.
Вотъ образецъ его обычной характеристики:
‘Густавъ Густавовичъ Аминовъ былъ высокй, стройный, топкй или скорй худощавый человкъ съ правильными чертами красиваго лица, большими усами и добрыми голубыми глазами’ (стр. 473).
Какое дло читателю знать ростъ, цвтъ волосъ, глазъ, толщину цлой сотни лицъ, которыхъ передъ нимъ проведутъ черезъ станицу съ тмъ, чтобы никогда больше къ нимъ не возвращаться? Для читателя важна не вншность, не форма, а жизнь внутренняя, скрытая отъ постороннихъ глазъ, жизнь человка… Ея-то авторъ и не даетъ, если не принимать за внутреннюю жизнь его сентиментальныя изляня или нижеслдующя разсужденя о пор дтства:
‘Какая чудная пора въ жизни человка вообще, не разбирая бднаго и богатаго, развитаго и простаго, цивилизованнаго и дикаго! Въ смысл физическаго развитя организма, это только ростокъ или почка цвтка, не иметъ еще ни красоты, ни благоуханя… Всматриваясь въ эти глаза, черные или голубые, свтящеся умомъ, какая полная и совершенная красота, какое полное развите! Кто можетъ сказать, въ какой моментъ передъ выходомъ изъ лона матери вставленъ этотъ глазъ въ полномъ совершенств?…’
Познакомившись по этому небольшому клочку съ манерой автора разсуждать, читатель, надемся, не пожелаетъ больше такихъ разсужденй и готовъ будетъ въ крайнемъ случа лучше ограничиться знакомствомъ съ фактами. Вдь, авторъ самъ говорилъ, что ему пришлось многое видть, что у него запасъ прошлаго большой… Но тмъ не мене вполн интересныхъ въ какомъ бы то ни было отношени разсказовъ изъ прошлаго г. Бляева выловить удается весьма немного. Вотъ не безъинтересна сказка о солдат, которая характеризуетъ солдатскую службу того времени.
Солдатъ, чтобъ избавиться отъ своей тяжелой службы, нанялъ за себя чорта, общавши, въ уплату за услугу, отдать ему свою душу. Но оказалось, что солдатская служба съ палками и розгами пришлась не подъ силу даже самому чорту, и онъ бросилъ ранецъ, ружье, сумку и киверъ къ ногамъ солдата и отказался отъ его души, ‘только бы самому освободиться отъ службы’ {Сказка записана со словъ солдата.} (стр. 160).
Не безъинтересенъ также разговоръ офицера о радуг, характеризующй полное невжество офицеровъ того времени.
‘Между разговорами, зная, что я прежде служилъ въ морской служб,— говоритъ авторъ,— онъ разспрашивалъ меня о мор, и когда я разсказывалъ ему о моихъ плаваняхъ океаномъ, онъ вдругъ спрашиваетъ меня: ‘скажите, пожалуйста, Александръ Петровичъ, какъ вы на мор избавляетесь отъ радуги?’ Не понимая, что онъ хотлъ сказать: ‘Какъ отъ радуги?’ — ‘Да, вдь, радуга всасываетъ воду, а если попадетъ подъ нее корабль, то она, вдь, можетъ всосать его вмст съ водой’.— Тутъ только я понялъ вопросъ и объяснилъ ему, что такое радуга’ (стр. 278).
Вотъ почти и вс любопытные разсказы, если упомянуть еще о краж невсты, о курени табаку въ Минусинск и сообщене о существовавшихъ въ то время въ Сибири цнахъ на землю, когда можно было пахатную и снокосную брать въ аренду по 5 коп. за десятину (стр. 330).
Теперь не трудно читателю понять, съ какого рода ‘Воспоминанями’ онъ иметъ дло. Почти вся книга представляетъ повторене уже извстнаго и затмъ каталогъ лицъ съ ихъ наружными примтами, въ род тхъ, что отмчаются въ паспортахъ.
Прибавимъ къ сказанному, что мы крайне были рады, когда могли закрыть книгу съ тмъ, чтобы больше ея не раскрывать.

К.

‘Русская Мысль’, No 9, 1882

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека