Вольтер, Шашков Серафим Серафимович, Год: 1871 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 43 минут(ы)

ВОЛЬТЕРЪ.

(Voltaire, by John Morley, third edition, 1878.— Voltaire, sechs Vortrge von D, Strauss.— Vie de Voltaire, par Condorcet.— Friedrich der Grosse und Voltaire, von J. Veuedey.— Oeuvres de Voltaire, ed. de Ch. Laliuro).

Прошло 100 лтъ посл смерти Вольтера и скоро минетъ 200 лтъ со дня его рожденія, а ожесточенные споры партій о немъ до сихъ поръ еще не умолкли и по поводу его столтняго юбилея дошли во Франціи до крайней ярости. Враги Вольтера, даже т, которые признаютъ всю силу его генія и, подобно де-Местру, готовы ‘воздвигнуть ему статую руками палача’, выставляютъ Вольтера грязнымъ негодяемъ, его же поклонники готовы оправдывать со всми натяжками даже дйствительно темныя стороны его жизни и характера, у первыхъ онъ выходитъ дьяволомъ, у вторыхъ — чуть не ангеломъ. Еще мене точны и безпристрастны представленія о Вольтер за границею Франціи. ‘Въ Англіи и Германіи, говорить Гетнеръ,— большинство пугливо сторонится отъ Вольтера. Люди хвалятся, что они уже стоятъ выше точки зрнія Вольтера, и потому повторяютъ большею частію механически обычную брань, между тмъ какъ на дл они должны-бы признаться, что только очень немногіе изъ нихъ, и самые громкіе крикуны всего меньше, знаютъ Вольтера изъ собственнаго изученія’. Русское общество мене всхъ другихъ европейскихъ, за исключеніемъ польскаго, знакомо съ Вольтеромъ, и даже столпы университетской пауки, врод такихъ професоровъ, какъ гг. Ор. Ф. Миллеръ и г. Незеленовъ, боле знакомы съ Конфуціемъ или Зороастромъ, чмъ съ Вольтеромъ или Байрономъ. Професоръ Миллеръ, въ своихъ недавнихъ статьяхъ о Байрон, указываетъ въ немъ нкоторое существенное сходство съ преподобнымъ Несторомъ-лтописцемъ, а професоръ Незеленовъ, въ своей дисертаціи о Новиков, считаетъ Вольтера не боле, какъ французскимъ Барковымъ, обнаруживая при этомъ своими цитатами, что, вовсе не зная по-французски, онъ не читалъ ни одной строчки Вольтера въ подлинник. Если даже на Запад, гд біографій Вольтера тысячи, его новыя жизнеописанія, врод книги Морлея, выдержавшей въ короткое время три изданія, далеко не лишаи, то тмъ боле у насъ, гд он могутъ быть очень поучительны даже для професоровъ и историковъ литературы, незнающихъ иностранныхъ языковъ, какъ г. Незеленовъ. Оли должны были-бы учить насъ, но вмсто того въ нкоторыхъ случаяхъ имъ не мшаетъ поучиться и у насъ.

——

Вольтеръ — не настоящая фамилія геніальнаго писателя, а только псевдонимъ его. Сынъ нотаріуса, Франсуа-Мари Аруе, родился въ Париж 21-го ноября 1694 г. Робенокъ былъ очень слабъ, такъ что долго отчаявались въ его жизни. Семи лтъ онъ лишился матери и жилъ одинъ съ отцомъ до 1704 г., когда былъ помщенъ въ іезуитскую колегію. Острый, насмшливый умъ Вольтера обнаружился еще въ школ. ‘Религіозныя и политическія притсненія, тяготвшія надъ тогдашней Франціей, производили сильное впечатлніе на молодой умъ и возбуждали его къ выходкамъ, которыя, понятно, не могли нравиться его отцу, благоразумному нотаріусу. Безконечныя ссоры отца и сына кончились тмъ, что послдняго взялъ на свое попеченіе его дядя, абатъ Шатонефъ, и ввелъ его въ свтъ, гд юноша скоро обратилъ на себя общее вниманіе своими стихами и мткими сарказмами. Увлеченная его остроуміемъ, восьмидесятилтняя Пинонъ сдлалась его главною покровительницею. Общій тонъ общества отличался крайнею фривольностью и реакціей офиціальному ханжеству, господствовавшему въ послдніе годы Людовика XIV. Авторъ легкомысленныхъ псенокъ, Шолье, былъ любимымъ поэтомъ этого общества, и Вольтеръ считалъ его своимъ учителемъ. Оргіи и разсянная жизнь, которымъ предавался въ этихъ кружкахъ молодой Аруе, сильно безпокоили его отца, и онъ постарался удалить его изъ Парижа, выхлопотавъ ему мсто при посольств въ Гааг. Но и здсь у молодого Аруе вышла любовная исторія, вслдствіе которой посолъ отослалъ его обратно къ отцу. Около этого времени, осенью 1715 г., ‘король-солнце’ умеръ и власть перешла къ регенту, герцогу орлеанскому. Настала знаменитая эпоха оргій, спекуляцій и необузданнаго разврата… Вольтеръ увлекся общимъ теченіемъ, но въ то-же время его свтлый умъ увидлъ, надъ какою бездною стояла Франція. Въ 1716 г. появились анонимные стихи ‘Les j’ai vu’, въ которыхъ авторъ разсказываетъ, сколько золъ онъ ужо видлъ въ жизни, несмотря на то, что ему только 20 лтъ,— тысячи тюремъ, наполненныхъ честными гражданами и врными подданными, угнетенный народъ, разоряемый чиновничьимъ грабежемъ и налогами. Въ сочиненіи этихъ стиховъ заподозрили Вольтера и посадили его въ Бастилію, гд онъ провелъ почти цлый годъ, читая Гомера и Виргилія и приготовляясь къ сочиненію своей ‘Генріады’.

По выход изъ Бастиліи, Вольтеръ пустился въ прежнюю жизнь, кутилъ, ухаживалъ, сыпалъ остротами, писалъ стихи, часто гостилъ въ помстьяхъ своихъ свтскихъ друзей, но въ немъ уже началъ проглядывать боле серьезный писатель, чмъ ученикъ легкомысленнаго Шолье, какимъ онъ былъ сначала. Въ это время во Франціи начало усиливаться вліяніе англійской литературы, особенно философіи. ‘ Впродолженіи двухъ поколній, говоритъ Бокль,— посл смерти Людовика XIV и до начала революціи, не было почти ни одного выдающагося француза, который бы не постилъ Англіи или не учился бы по-англійски. Англійскія книги, Ньютонъ, Локкъ, Попъ, Свифтъ были въ большомъ ходу во французскомъ обществ, и кардиналъ Флери жаловался, что ‘эти книги заразили всхъ, кто иметъ у насъ притязаніе на умъ и широкіе взгляды’. Это вліяніе отразилось и на молодомъ Вольтер, и уже въ 1718 г. въ своемъ ‘Эдип’ онъ бросилъ въ лицо клерикаламъ слдующія слова:

Les organes du ciel sont-ils donc infaillibles?

Non, non, chercher ainsi l’auguste vrit

C’est usurper les droits de la divinit!

Nos prtres ne sont, pas ce qu’un vain peuple pense,—

Notre crdulit fait toute leur science.

Еще боле серьезною мыслью проникнуты ‘Посланіе къ Ураніи’ (1722 г.) и поэма ‘Генріада’, прославлявшая вротерпимость. Но въ тогдашней Франціи славы писателя было еще недостаточно, чтобы люди высшаго круга считали его ‘порядочнымъ человкомъ’, и Вольтеръ, гордый сознаніемъ своихъ личныхъ достоинствъ, скоро испыталъ на себ, до какой степени беззащитенъ всякій истинно-порядочный человкъ отъ насилія со стороны перваго встрчнаго болвана изъ аристократической клики. Въ 1725 году, на одномъ вечер, Вольтеръ поспорилъ съ Шевалье-де-Роганомъ, а послдній приказалъ своимъ слугамъ схватить его на улиц и высчь. Вольтеръ вызвалъ Рогана на дуэль, но вліятельное семейство Рогановъ успло вторично посадить поэта въ Бастилію. По выход изъ тюрьмы, въ 1726 г., онъ получилъ повелніе выхать изъ Франціи и отправился въ Англію.

Въ исторіи умственнаго развитія новой Европы эта поздка можетъ считаться такой же эрой, какъ въ исторіи магометанства бгство Магомета изъ Мекки въ Медину. Быстро выучился Вольтеръ по-англійски, сошелся съ лучшими представителями англійской интелигенціи, скоро усвоилъ идеи Ньютона, Болингброка, Локка, а у желчнаго Свифта могъ поучиться, конечно, боле, чмъ у посредственнаго версификатора Шолье. Въ Англіи онъ уже окончательно проникся идеей верховнаго значенія разума. ‘Недавно, писалъ онъ однажды, — въ избранномъ обществ шла рчь о томъ, кто выше — Цезарь, Александръ, Тамерланъ или Кромвель? Одинъ изъ собесдниковъ сказалъ: Исаакъ Ньютонъ. И онъ былъ правъ, ибо если истинное величіе состоитъ въ мощномъ разум, дарованномъ небомъ и употребляемомъ на просвщеніе себя и другихъ, то такой человкъ, какъ Ньютонъ, который является разв однажды втеченіи десяти вковъ, есть по истин великій человкъ. Ему, который воспитываетъ наши умы силою истины, а не тмъ, которые порабощаютъ людей грубымъ насиліемъ, ему, который обнимаетъ вселенную своей мыслью, а не тмъ, которые обезображиваютъ ее, обязаны мы своимъ уваженіемъ’. Подобныя идеи были совершенною новостью для Франціи, еще ослпленной чудовищнымъ блескомъ ‘короля-солнца’. Вольтеръ былъ въ восторг отъ того значенія, какимъ пользовались въ Англіи дарованіе, наука, литература, между тмъ какъ во Франціи они почти презирались. Не мене былъ пораженъ Вольтеръ и различнымъ состояніемъ обихъ странъ въ соціальномъ отношеніи. Въ то время, какъ французскіе крестьяне были доведены до послдней степени нищеты, въ Англіи Вольтеръ видлъ, что земледлецъ не ходитъ въ деревянной обуви, стъ блый хлбъ, не боится увеличивать своихъ запасовъ или крыть свое жилище черепицею. Вольтеръ былъ пораженъ, что въ Англіи и дворянство, и духовенство платятъ налоги, а распредляющая ихъ палата общинъ пользуется въ законодательств боле важнымъ значеніемъ, чмъ верхняя палата лордовъ. Онъ удивляется плодотворности сліянія въ общемъ дл различныхъ классовъ, тому, что сыновья первыхъ вельможъ королевства занимаются иногда торговлей и т. д. ‘Если у насъ кто прізжаетъ въ Парижъ изъ провинціальной глуши съ туго-набитымъ карманомъ и съ фамиліей на жъ или илъ, то онъ уже болтаетъ постоянно: ‘человкъ, какъ я’, или ‘человкъ нашего сословія’ и относится къ купцу съ полнымъ презрніемъ. Купецъ, постоянно слыша презрительные отзывы объ его професіи, доходитъ до такой глупости, что начинаетъ стыдиться ея. Еще неизвстно, кто полезне государству, напудренный дворянинъ, знающій въ точности, когда король встаетъ и ложится спать, и разыгрывающій гордаго вельможу, между тмъ какъ онъ лакейничаетъ въ передней министра, или-же купецъ, который обогащаетъ страну, разсылаетъ свои приказы конторамъ въ Сурат и Каир и содйствуетъ счастію земного шара’. Вмст съ указаніемъ на важную роль ‘третьяго сословія’, Вольтеръ выяснялъ значеніе господствующей въ Англіи свободы слова и разума. ‘Здсь, въ Лондон, пишетъ онъ,— около 800 человкъ облечены правомъ говорить публично и защищать интересы націи, тысячъ пять или шесть другихъ, въ свою очередь, претендуютъ на ту-же честь, вс-же остальные судятъ о нихъ и каждый можетъ выражать свое мнніе свободно’. Но популяризаціи англійскихъ политическихъ учрежденій во Франціи посвятилъ себя Монтескье, пріхавшій въ Англію немедленно посл отъзда Вольтера, котораго плняла боле умственная, чмъ политическая свобода Англіи. Онъ увлекся религіозною свободою, утвердившеюся въ стран, и отдавалъ предпочтеніе англиканскому духовенству передъ французскимъ. ‘То неопредленное существо, которое, не будучи ни міряниномъ, ни духовнымъ, называется абатомъ, вовсе неизвстно въ Англіи. Когда англичанамъ разсказываешь, что во Франціи молодые люди, извстные своимъ развратомъ и получающіе духовныя мста съ помощію женскихъ интригъ, открыто живутъ съ женщинами, забавляются сочиненіемъ любовныхъ стиховъ, каждый день задаютъ роскошные пиры, посл которыхъ идутъ молиться, я смло называютъ себя преемниками апостоловъ,— то англичане благодарятъ Бога, что они протестанты’. Простое ученіе квакеровъ и строгая жизнь ихъ очень понравились Вольтеру, особенно-же квакерское отвращеніе отъ войны. ‘Мы, говоритъ у него квакеръ,— не ходимъ на войну, потому что мы не волки, не тигры, не собаки, а христіане. Нашъ Богъ веллъ любить враговъ и безропотно сносить обиды, какъ-же можемъ мы посл этого пускаться за моря, чтобы рзать нашихъ братьевъ, какъ разбойники? Когда же, посл одержанной побды, весь Лондонъ сіяетъ илюминаціей, небо блещетъ ракетами, воздухъ потрясается гуломъ колоколовъ, музыки и пушекъ, мы оплакиваемъ побоище, давшее поводъ къ такому общественному торжеству’. Не ограничиваясь серьезнымъ знакомствомъ съ англійской наукой, литературой и философіей, Вольтеръ изучалъ и теологію, причемъ особенно сильное вліяніе имли на него Болингброкъ, съ которымъ онъ былъ друженъ, и книга Вульстона о чудесахъ новаго завта. Усвоивъ съ своей обычной легкостью идеи и выводы англійскихъ теологовъ и философовъ, Вольтеръ потомъ распространилъ ихъ по Франціи и всей Европ.

Вольтеръ прожилъ въ Англія три года. Онъ пріхалъ въ нее поэтомъ, а вернулся мудрецомъ. ‘Примръ Англіи, говоритъ Кондорсе,— показалъ ему, что истина не должна быть секретнымъ достояніемъ немногихъ философовъ и ограниченнаго кружка свтскихъ людей, просвщенныхъ или, лучше сказать, надоктриноваяныхъ философами, издвающихся съ ними надъ заблужденіями, жертвою которыхъ гибнетъ народъ, но въ то же время поддерживающихъ эти заблужденія въ дйствительныхъ или мнимыхъ интересахъ своего сословія и общественнаго положенія, и готовыхъ даже гнать и преслдовать своихъ наставниковъ, если они осмливаются говорить во всеуслышаніе то, что они думаютъ. Вернувшись изъ Англіи, Вольтеръ почувствовалъ, что его настоящее призваніе — литература, что его талантъ и знанія должны быть всецло отданы литературной дятельности, блестящую перспективу которой онъ уже предвидлъ. ‘Болзненно сжимается сердце, писалъ онъ своему другу Больё,— при взгляд на страну, такъ богато одаренную природою и, благодаря ея глубокому невжеству и безъисходной бдности, такъ низко павшую въ глазахъ людей просвщенныхъ. Я, какъ писатель, всего себя отдамъ на служеніе тому длу, котораго ждетъ Франція отъ своихъ лучшихъ людей ‘. И онъ остался вренъ этому призванію. Но на первыхъ-же шагахъ онъ встртилъ страшныя препятствія на пути къ своей цли, достиженіе которой потребовало чрезвычайныхъ трудовъ всей его чуть не столтней жизни. Такое долголтіе, вмст съ чрезвычайною плодовитостью, блестящимъ языкомъ, необыкновенною ясностью изложенія и дкимъ остроуміемъ, было сильною опорою его успха. Еслибы Вольтеръ умеръ 24 лтъ, какъ нашъ Добролюбовъ, или даже 38, какъ Блинскій, то его имя вовсе не сохранилось-бы въ исторіи литературы и, пожалуй, професоръ Незеленовъ былъ-бы въ такомъ случа правъ, третируя его, какъ французскаго Баркова. Но Вольтеръ прожилъ 84 года, написалъ почти сто томовъ сочиненій, и эта упорная, неусыпная борьба его принесла желанные плоды. Онъ не зналъ усталости, работалъ часто по 18 часовъ въ сутки, сотни разъ говорилъ объ одномъ и томъ-же, развивая одну и ту-же мысль въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, и когда ему говорили, что онъ повторяется, онъ отвчалъ: ‘я буду повторяться до тхъ поръ, пока міръ не исправится’. Его воодушевляли искренняя антипатія ко всякой лжи и теплое чувство гуманности, для котораго былъ невыносимъ видъ чужого страданія или слухъ о немъ. Но при всемъ томъ Вольтеръ не принадлежалъ къ тмъ святымъ, избраннымъ натурамъ, въ которыхъ чувство правды и любовь къ людямъ берутъ ршительный и постоянный перевсъ надъ эгоизмомъ и заставляютъ ихъ ради счастія другихъ жертвовать личнымъ комфортомъ. Вольтеръ былъ трусъ, и хотя живость темперамента нердко подвергала его преслдованіямъ, доводила даже до Бастиліи, но когда полиція захватывала какое-нибудь его сочиненіе, когда ему начинала угрожать отвтственность, онъ обыкновенно отказывался отъ своихъ мнній и сочиненій, выставлялъ себя человкомъ вполн легитимнымъ, даже старался сваливать вину на другихъ и, случалось, печатно льстилъ тмъ, которыхъ онъ глубоко ненавидлъ. Когда, напр., разные намеки въ его ‘Двственниц* раздражили сильныхъ міра, то Вольтеръ заявилъ, что вс эти страницы писаны не имъ, а внесены въ книгу его врагами, и вновь издалъ поэму въ сокращенномъ и исправленномъ вид. Аристократъ въ душ, Вольтеръ любилъ общество большихъ господъ, ухаживалъ за ними, льстилъ министрамъ и королевскимъ любовницамъ, воскурялъ фиміамы двору и разными изворотами добился камергерскаго ключа и титула исторіографа Франціи. Его честолюбіе было безгранич но, и для удовлетворенія его онъ нердко входилъ въ очень недостойныя сдлки съ совстью. Когда, напр., вс его хлопоты объ избраніи во французскую академію не удались, Вольтеръ обратился за содйствіемъ къ своимъ заклятымъ врагамъ — іезуитамъ. Въ письм къ патеру, управлявшему іезуитской колегіей, въ которой онъ воспитывался, Вольтеръ выразилъ свою безусловную покорность пан, уваженіе и преданность послдователямъ Лойолы, которыхъ враги истины, ‘къ стыду человчества’, лживо обвиняютъ въ безнравственности, между тмъ какъ они отличаются святою жизнію и безтрепетно принимаютъ мученическую смерть въ отдаленнйшихъ странахъ Азіи и Америки. Т-же ‘враги истины’ постоянно клевещутъ и на него, Вольтера, приписывая и искажая его пьесы и распространяя подъ его именемъ самыя возмутительныя идеи. ‘По всей вроятности, мои подлинныя сочиненія выйдутъ только посл моей смерти’, пишетъ онъ и выражаетъ намреніе отдать ихъ, подобно великому Корнелю, на просмотръ и исправленіе св. церкви. ‘Каждую страницу, когда-либо напечатанную подъ моимъ именемъ и могущую оскорбить послдняго деревенскаго пономаря, я готовъ собственноручно разорвать въ его присутствіи, я хочу спокойно жить и умереть въ ндрахъ римско-католическо-апостольской церкви, ни на кого не нападая, никому не вредя, не утверждая ни одного мннія, которое могло-бы быть соблазнительнымъ для кого-нибудь’. При своемъ безграничномъ самолюбіи, Вольтеръ имлъ постоянно множество личныхъ враговъ, которымъ онъ не прощалъ ни малйшихъ нападокъ на него, никакихъ неодобрительныхъ отзывовъ объ его личности или сочиненіяхъ. Онъ былъ готовъ держать всюду шпіоновъ, чтобы послдніе сообщали ему мннія, высказываемыя о немъ даже въ частныхъ разговорахъ. Когда на театр шла въ первый разъ его ‘Семирамида’, Вольтеръ, переодвшись абатомъ, отправился въ кафе, чтобы подслушать отзывы театральныхъ критиковъ, и, вернувшись домой, отъ злобы ‘походилъ на тнь Нина’, по выраженію его слуги. Онъ, не стсняясь ничмъ, осыпалъ своихъ враговъ бранью, клеветою, пасквилями, не длая никакого различія между дйствительными негодяями и такими личностями, какъ Ж.-Ж. Руссо. Онъ называлъ Руссо ‘архидуракомъ’, ‘щенкомъ діогеновой собаки’, ругалъ его за его плебейство, увряя, что отецъ его былъ сапожникомъ Вольтерова отца. Но при всемъ томъ, у Вольтера не было зависти, онъ охотно признавалъ достоинства и заслуги людей, которые не задвали его самолюбія, былъ всегда друженъ не только съ Дидро и д’Аламберомъ, но и съ людьми противоположныхъ мнній, напр., съ благороднымъ Вовенаргомъ. Онъ не былъ и злопамятенъ и, видя своего врага въ несчастій, первый спшилъ къ нему на помощь. Разъ, когда Вольтеръ былъ особенно раздраженъ множествомъ направленныхъ противъ него пасквилей и въ то-же время находился въ хорошихъ отношеніяхъ съ полиціей, одинъ изъ распространителей пасквилей былъ арестованъ. Старикъ-отецъ его явился къ Вольтеру, умоляя о прощеніи, и весь гнвъ Вольтера мигомъ угасъ, онъ заплакалъ, обнялъ старика и немедленно принялъ вс мры къ освобожденію арестованнаго. Когда Вольтеръ прочиталъ ‘Письма съ горы’ Руссо, въ ‘которыхъ Вольтеръ былъ за живое задтъ, какъ писатель, онъ весь задрожалъ отъ злости и началъ кричать: ‘Негодяй, чудовище! Я накажу его палками, да, палками, у ногъ его кормилицы!’ Присутствующіе начали успокоивать его и сказали, что Руссо самъ хочетъ пріхать къ нему.— ‘Ахъ, только-бы онъ пріхалъ!’ — ‘Какъ-же вы примете его?’ — ‘Какъ приму?.. Я устрою ужинъ, приготовлю ему свою постель и скажу: вотъ порядочный ужинъ, вотъ лучшая постель въ дом, прошу васъ принять то и другое и желаю, чтобы вамъ было пріятно у меня’. Скопидомство Вольтера равнялось его самолюбію. ‘Во Франціи, писалъ онъ, — необходимо быть или молотомъ, или наковальней, я родился, чтобы быть молотомъ и жить, какъ генеральный откупщикъ’. Получивъ наслдство отъ отца, наживая самъ деньги, благодаря своему таланту, Вольтеръ пускался въ спекуляціи, игралъ на бирж, занимался подрядами на армію, далеко не прочь былъ при случа что-нибудь зажилить, обмануть, сдлать подлогъ, и нердко поднималъ скандалъ на всю Европу изъ-за выденнаго яйца. Такова, напримръ, была его ссора съ де-Броссомъ изъ-за 14 саженъ дровъ, которыя тотъ продалъ ему, а Вольтеръ началъ уврять, что подарилъ,— пошли пасквили, ссора, брань. Но въ то-же время Вольтеръ былъ щедръ на помощь друзьямъ и несчастнымъ, заботился о своихъ арендаторахъ, а въ послднее время жизни не бралъ денегъ за сочиненія, раздавая ихъ вс актерамъ, книгопродавцамъ, нуждающимся писателямъ. Народа онъ не любилъ и даже презиралъ эту ‘чернь непросвщенну’, служившую главною опорою застоя и рабства. ‘Мы, пишетъ онъ д’Аламберу, — должны быть довольны тмъ презрніемъ, въ какомъ находится гадина (l’infame) у всхъ порядочныхъ людей Европы. Вотъ все, что хотлось и было нужно, — вдь не имли-же мы претензіи просвщать сапожниковъ и горничныхъ’.’Дло не въ томъ, чтобы помшать нашимъ лакеямъ слушать мессу или проповдь, но въ томъ, чтобы освободить отцевъ семействъ отъ тираніи обманщиковъ и распространить духъ терпимости’. ‘Скоро у насъ будетъ новое небо и новая земля, но только для порядочныхъ людей, что-же касается сволочи, то она вовсе не нуждается въ нихъ’. Въ 1766 году онъ пишетъ Дамилавилю: ‘я думаю, что относительно народа мы не понимаемъ другъ друга, я понимаю подъ народомъ чернь, у которой есть только руки, чтобы работать. Я боюсь, что эти люди никогда не будутъ имть времени и способности для образованія, мн даже кажется необходимымъ, чтобы существовали невжи. Еслибы вамъ пришлось пахать землю, какъ имъ, вы, конечно, согласились-бы со мной. Когда чернь начинаетъ разсуждать, все погибло’. Въ другомъ письм Вольтеръ говоритъ даже, что ‘народъ всегда безвкусенъ и грубъ, это скотъ, которому нужны ярмо, погонщикъ и кормъ’. Но подобные отзывы высказывались обыкновенно подъ вліяніемъ минутнаго раздраженія, Вольтеръ, какъ увидимъ ниже, желалъ умственнаго развитія народной массы, сердечно жаллъ ее и хлопоталъ объ ея освобожденіи отъ феодальной тираніи. Вообще, какъ человкъ, Вольтеръ имлъ много крупныхъ недостатковъ и былъ похожъ въ этомъ отношеніи на нашего Сумарокова, по невозможно согласиться вполн съ Гетнеромъ, думающимъ, что ‘къ Вольтеру, какъ и къ Свифту и къ Гейне, можно приложить прекрасныя слова апостола: ‘еслибы я говорилъ языкомъ людей и ангеловъ, но не имлъ любви, то остался-бы только мдью звенящей и бряцающимъ тимпаномъ’. У Вольтера эта любовь была, и хотя она сильно ослаблялась и заслонялась чудовищнымъ самолюбіемъ, но все-таки далеко не дала ему сдлаться ни пустозвонной мдью, ни бездушнымъ тимпаномъ.

Первое время по возвращеніи изъ Англіи Вольтеръ велъ чрезвычайно тревожную жизнь. Сожженіе рукою палача его ‘Писемъ объ Англіи’, боязнь за личную безопасность, личныя ссоры и дрязги, зависть и злоба враговъ держали его въ постоянномъ напряженіи и заставляли жить поперемнно то въ Париж, то въ Руан, гд онъ написалъ исторію Карла XII, то въ Голапдіи. ‘Боже мой, писалъ онъ одному изъ своихъ друзей, — какъ должно быть пріятно жить вмст съ тремя или четырьмя людьми сходныхъ понятій, обмниваться мыслями безъ взаимной ревности, сердечно любить другъ друга, заниматься искуствомъ и говорить о немъ, учиться и просвщаться другъ у друга, я мечтаю, что еще буду жить въ такомъ раю’. Несмотря на то, что Вольтеру шелъ уже сороковой годъ, онъ нашелъ этотъ рай въ Сире, замк 27-лтисй маркизы дю-Шатле. Она не жила съ мужемъ и о ней извстны такія подробности, которыя даже мужчин составили-бы репутацію завзятаго развратника, но она была даровита и образована, знала греческую и римскую литературы, геометрію, метафизику, хорошо была знакома съ Ньютономъ и Лейбницемъ и познакомила съ ними Францію въ своихъ переводахъ и компиляціяхъ. Эта связь Вольтера продолжалась цлыхъ 16 лтъ (1733 — 1749) и была союзомъ боле духовнымъ, чмъ тлеснымъ. Вольтеръ и ‘божественная Эмилія’ — это, по выраженію прусскаго короля, ‘два великіе человка, изъ которыхъ одинъ ходитъ въ юбк’. Они нердко ссорились между собою, но эти мимолетныя бури не нарушали общаго тона ихъ мирной трудовой жизни, которая такъ нравилась Вольтеру. Цлые дни маркиза и Вольтеръ занимались каждый у себя, потомъ сходились за обдомъ, болтали, принимали гостей, затмъ шли работать, и маркиза засыпала только утромъ, часа на два, на три. Въ 1737 году оба они представили въ академію свои дисертаціи объ огн, по первая премія была присуждена знаменитому Эйлеру, а вторая и третья — двумъ неизвстнымъ личностямъ, ршавшимъ вопросъ въ ортодоксально-декартовскомъ дух. Оба друга принимали также живое участіе въ спор о живой сил, поднятомъ Лейбницемъ, причемъ маркиза Шатле стала на сторону Лейбница противъ Ньютона и Декарта, а Вольтеръ остался вренъ ньютоновской теоріи. Онъ въ это время усиленно занимался физикой, длалъ опыты, возился съ инструментами и, посл долгихъ трудовъ, обратился къ Клэрво съ просьбой, такъ-сказать, проэкзаменовать его и ршить, слдуетъ-ли ему продолжать ученыя работы. Клерво отвчалъ откровенно, что сколько бы онъ ни трудился, въ наук онъ все-таки не пойдетъ дальше посредственности, и совтовалъ отдаться поэзіи и философіи. Совтъ былъ принятъ, и Вольтеръ, уже запасшійся самыми разнообразными свденіями, посвятилъ всего себя литератур, этой, по его выраженію, ‘пространной граматик знанія’. Усвояя себ идеи передовыхъ мыслителей вка: Ньютона, Локка, Болингброка, Лейбница, Вольтеръ переработывалъ ихъ для своихъ спеціальныхъ цлей и учился цлую жизнь, чтобы учить другихъ. ‘Душа, говоритъ онъ, — иламя, зажженное въ насъ Богомъ, и мы обязаны поддерживать его лучшимъ матеріяломъ. Мы должны держать настежь вс двери своей души для воспринятія всевозможныхъ знаній и чувствованій’. И Вольтеръ по только длалъ это самъ, но посредствомъ литературы заставлялъ длать и другихъ. Физика, астрономія, теологія, философія, исторія, эстетика, театръ, поэзія — вс сферы науки и литературы питали умъ Вольтера и черезъ него, какъ черезъ зажигательное стекло, дйствовали на умы массы.

Въ журнальной стать невозможно сколько нибудь подробно познакомить со всми сторонами дятельности Вольтера, и потому я сообщу здсь лишь въ самыхъ общихъ чертахъ содержаніе его главныхъ литературныхъ работъ.

Многіе до сихъ поръ представляютъ себ Вольтера какимъ-то насмшникомъ надъ всякой религіей. Но мы уже видли, съ какою симпатіей онъ относился, напр., къ жизни и ученію квакеровъ. Онъ нападалъ только на католическое духовенство, какъ на касту, и будучи злйшимъ врагомъ атеизма, прежде всего пропагандировалъ разумное, врованіе въ существованіе Бога, въ торжество свободы и справедливости. ‘Еслибы Бога не было, его слдовало-бы выдумать, писалъ онъ Фридриху В.— Атеизмъ — нелпость, причиняющая великій вредъ обществу. Атеистъ, увренный въ безнаказанности, будетъ дуракомъ, если не убьетъ васъ, чтобы завладть вашими деньгами. Атеизмъ разрушилъ-бы вс общественныя связи, преступленія наполнили-бы землю, а народная масса превратилась-бы въ орду разбойниковъ. Что обуздывало-бы тогда царей и вельможъ въ ихъ мстительности, въ ихъ честолюбіи, въ жертву которымъ они готовы принести все? Царь-атеистъ боле опасенъ, чмъ фанатическій Равальякъ. Въ XVI вк безбожники сильно расплодились въ Италіи, и что же вышло? Отравить человка считалось дломъ столь-же обыкновеннымъ, какъ угостить его ужиномъ, вонзить кинжалъ въ сердце друга — все равно, что обнять его’. Изображая атеиста въ своемъ роман ‘Исторія Женни’, Вольтеръ не пожаллъ никакихъ красокъ, чтобы очернить его, это развратникъ, негодяй, зврь, защищающій даже людодство. Богъ Вольтера — есть Богъ любви и справедливости, и вся его этика проникнута въ сущности совершенно христіанскимъ духомъ, чуждымъ узкой исключительности и рутиннаго формализма.

Поэтому деизмъ Вольтера не могъ примириться съ тми грязными наростами, которыми клерикальная каста омрачала и искажала истинный смыслъ высокихъ христіанскихъ принциповъ. Фанатизмъ, нетерпимость, суевріе, власть католическаго духовенства, его эгоизмъ и хищность, — все это представлялось Вольтеру какимъ-то апокалипсическимъ чудовищемъ, мысль о сил котораго не давала ему покоя, и онъ оглашалъ землю своимъ крикомъ противъ него. Еще въ своей первой трагедіи, какъ мы уже говорили, въ 1718 году, онъ напалъ на католическое духовенство и потомъ съ каждымъ годомъ эти нападки длались все сильне и сильне. Въ трагедіи ‘Магометъ’ основатель магометанства выставленъ наглымъ обманщикомъ. Въ ‘Генріад’ мы видимъ еще боле смлый протестъ противъ суеврій. Въ ‘Орлеанской Двственниц’ — та-же основная мысль, хотя поэма и иметъ преимущественно клубничное содержаніе. Цль поэмы Вольтеръ опредляетъ такъ:

‘Jeanne montra sous fminin visage,

Sous le corset et sous le cotillon,

Dun vrai Roland le vigoureux courage.

J’aimerais mieux, le soir, pour mon usage

Une beaut douce comme un mouton,

Mais Jeanne d’Arc eut un coeur de lion,

Vous le verrez, si lisez cet ouvrage,

Vous tremblerez de ses exploits nouveaux,

Et le plus grand de ses rares travaux

Fut de garder un an sou pucelage’.

Но сквозь всю грязь, которою залито изображеніе двственницы, ясно сквозитъ основная мысль, осмиваются нетерпимость, фанатизмъ, слпая вра въ традицію, король Людовикъ, г-жа Помпадуръ, первые сановники Франціи. Начавъ съ легкихъ намековъ, врод уже указанныхъ нами въ ‘Эдип’ и ‘Магомет’, Вольтеръ въ ‘Двственниц’ нападалъ уже прямо, хотя рзкость его и смягчалась эротическими подробностями, которыя такъ нравились даже тмъ, противъ кого была направлена поэма. Вообще, и въ другихъ сочиненіяхъ Вольтера не мало такихъ подробностей и сальныхъ сценъ, но нужно быть крайне близорукимъ, чтобы за нихъ ставить Вольтера на одну доску съ Барковымъ, какъ это длаетъ проф. Незеленовъ. Вольтеру нечего было церемониться въ тогдашнемъ французскомъ обществ: его сальности были явленіемъ самымъ обыкновеннымъ, он никому не рзали слуха, не оскорбляли ничьего чувства и только подрывали авторитетъ ‘святйшихъ’ папъ и патеровъ, поддерживавшихъ враждебную Вольтеру аскетическую доктрину, а на дл валявшихся въ той самой грязи, за изобличеніе которой укоряютъ Вольтера. Правда, сынъ своего вка, Вольтеръ имлъ и его слабости, но эти слабости были направлены у него къ одной завтной цли — открывать глаза на суеврія, развившіяся и окрпшія на почв народнаго невжества. ‘Посл чумы, писалъ онъ, — суевріе — главное изъ самыхъ ужасныхъ золъ, угнетающихъ родъ человческій. Въ 6 миляхъ отъ меня есть еще вдьмы въ Сен-Кло, въ мстности, жители которой — рабы и чьи рабы?— епископа и монаховъ! Нсколько лтъ назадъ двое молодыхъ людей были обвиняемы въ колдовств. Судья оправдалъ ихъ, но ихъ святоша-отецъ, котораго духовникъ убдилъ въ преступности его дтей, поджегъ ригу, около которой они спали, и сжегъ ихъ, чтобы искупить передъ Богомъ несправедливость оправдавшаго ихъ судьи. Это было въ небольшомъ мстечк, и это случалось-бы въ Париж, еслибы въ немъ не было уже Декартовъ, Гасенди, Бейлей. Одни только философы превращаютъ скотовъ въ людей. Философы — это врачи душъ, отравляемыхъ фанатиками’. Суевріе свирпствовало даже въ большихъ городахъ, гд іезуиты и янсенисты соперничали между собой въ эксплуатаціи невжественныхъ умовъ. Опираясь на суеврную массу, клерикалы преслдовали всякую свободную мысль, нердко напоминая своими дйствіями о средневковыхъ ужасахъ инквизиціи. Въ 1762 г. Морелле издалъ инструкцію для инквизиторовъ, и читающій міръ былъ пораженъ хладнокровною жестокостью правилъ, которыми руководилось ‘святое учрежденіе’. По выраженію Вольтера, эта книга произвела на него такое-же впечатлніе, какъ на римлянъ окровавленный трупъ Цезаря. Около того-же времени было начато преслдованіе Энциклопедіи и Руссо, а въ 1757 г. одинъ эдиктъ назначалъ смертную казнь ‘всякому, кто будетъ уличенъ въ составленіи, обнародованіи или продаж сочиненій, содержащихъ въ себ нападки на святйшаго папу’. Это былъ тотъ-же духъ, который дйствовалъ нкогда въ спорахъ аріанъ и донатистовъ, въ крестовыхъ походахъ, въ истребленіи альбигойцевъ, въ войнахъ гуситовъ и протестантовъ, въ мисіонерскихъ подвигахъ испанцевъ въ Америк. Католики, лютеране, іезуиты, япсенисты, евреи, магометане,— вс, въ свою очередь, губили иноврцевъ и заливали землю человческою кровью. ‘Врь тому, чему я врю и чему ты не можешь врить, или ты погибнешь, вотъ что говорятъ, пишетъ Вольтеръ, — въ Португаліи, въ Испаніи, въ Гоа. Въ нкоторыхъ другихъ странахъ въ настоящее время довольствуются тмъ, что говорятъ: ‘вруй, или я прокляну тебя, вруй, или я буду вредить теб, какъ только могу’. И еслибы вс люди вели себя такъ, то японецъ ненавидлъ-бы китайца, китаецъ гнушался-бы сіамца, этотъ преслдовалъ бы гангаридца, который нападалъ-бы на жителей Индіи, моголъ вырывалъ-бы сердце у каждаго встрчнаго малабарца, малабарецъ убивалъ бы перса, персъ — турка, а вс они вмст бросались-бы на христіанъ, которые такъ давно уже пожираютъ другъ друга, какъ тигры. Мы даже хуже тигровъ, которые дерутся изъ-за пищи, между тмъ какъ мы истребляемъ другъ друга за параграфы’. Вотъ, напр., въ одной изъ повстей Вольтера Скарментадо, путешествуя по Европ, прізжаетъ во Францію, гд ему предлагаютъ ‘на завтракъ кусочекъ маршала д’Анкръ, тло котораго, зажаренное народомъ, продавалось по дешевой цн’. Затмъ онъ переправляется въ Англію, гд ‘благочестивые католики ршились для блага церкви взорвать на воздухъ короля, королевское семейство и весь парламентъ и освободить Англію отъ еретиковъ. Мн указали на мсто, на которомъ, по повелнію блаженной памяти королевы Маріи, было сожжено боле 500 ея подданныхъ. Одинъ ирландскій священникъ уврялъ меня, что это былъ прекрасный поступокъ, во-первыхъ, потому, что убитые были англичане, а во-вторыхъ, потому, что они никогда не пили святой воды и не врили въ вертепъ св. Патрика. ‘Прибывъ въ Гагу, я увидлъ, что какому-то почтенному старцу отскаютъ голову. То была лысая голова перваго министра Барнефельдта, человка, оказавшаго республик громадныя услуги. Тронутый жалостью, я спросилъ: — ‘что за преступленіе онъ сдлалъ и не измнилъ-ли государству?’ ‘Онъ сдлалъ гораздо худшее, отвтилъ мн проповдникъ въ черной мантіи: — онъ думалъ, что добрыми длами можно такъ-же хорошо спастись, какъ и врою. Вы понимаете, что если подобныя мннія утвердятся, то республика не можетъ существовать, а чтобы предупредить этотъ соблазнъ, необходимы строгіе законы’. Одинъ глубокомысленный туземный политикъ замтилъ мн со вздохомъ: ‘ахъ, милостивый государь, хорошимъ временамъ когда нибудь придетъ конецъ, усердіе этого народа — случайное: по существу своего характера, онъ способенъ принять гнусный догматъ терпимости’. Въ Севиль путешественникъ наталкивается на приготовленія къ какому-то великолпному празднику на громадной площади. Праздникъ начинается. ‘На тронъ взошелъ великій инквизиторъ и сталъ благословлять короля и народъ. Затмъ попарно вошло цлое войско монаховъ, блыхъ, черныхъ, срыхъ, обутыхъ и босыхъ, бородатыхъ и безбородыхъ, съ остроконечными капюшонами и безъ нихъ, за монахами слдовалъ палачъ, наконецъ, полицейскіе чиновники и вельможи сопровождали около 40 человкъ, покрытыхъ мтками, разрисованными чертями и пламенемъ, то были іудеи, несоглашавшіеся отречься отъ Моисея, христіане, женившіеся на кумахъ или непоклонявшіеся образу Мадонны въ Атох, или нежелавшіе отдать своихъ наличныхъ денегъ въ пользу братьевъ іеропимитовъ. Прежде всего набожно пропли нсколько прекрасныхъ молитвъ, затмъ всхъ преступниковъ сожгли на медленномъ огн, что послужило къ великому назиданію всей благочестивой націи’. Кое-какъ вырвавшись изъ лапъ испанской инквизиціи, Скарментадо добрался до Турціи. Здсь ‘греческіе и латинскіе христіане были смертельными врагами и жестоко преслдовали другъ дрога, подобно собакамъ, которыя грызутся на улиц до тхъ поръ, пока хозяева не разгонятъ ихъ палочными ударами. Великій визирь покровительствовалъ въ то время грекамъ. Греческій патріархъ обвинилъ меня въ томъ, что я ужиналъ у латинскаго патріарха, и я былъ присужденъ цлымъ совтомъ къ сотн ударовъ палкой по пятамъ. На слдующій день визирь былъ задушенъ, на третій день его преемникъ, бывшій на сторон латинянъ и задушенный только черезъ мсяцъ посл того, присудилъ меня къ такому-же штрафу за то, что я ужиналъ у греческаго патріарха’. Въ Персіи, въ Кита, Индіи, Африк, всюду Скарментадо встрчаетъ т-же фанатическія зврства, ‘И іудеи, и христіане, говоритъ Вольтеръ въ другомъ мст,— много говорили о братской любви, по ихъ любовь очень смахиваетъ на ненависть. Они считаютъ братьями только людей, одтыхъ въ влатье ихъ цвта, на всякаго, носящаго ихъ ливрею, они смотрятъ, какъ на святого, въ противномъ случа, съ полнымъ сохраненіемъ своей святости, они убиваютъ людей въ этой жизни и осуждаютъ ихъ въ будущей’. Вольтеръ заставляетъ одного патера писать слдующій проектецъ, повергнутый имъ на благоусмотрніе преподобнаго духовника Людовика XV: ‘въ нашемъ королевств считается только 500,000 гугенотовъ, по другимъ — мильонъ или даже полтора. Какъ избавиться отъ нихъ? Дерзаю предложить слдующій смиренный совтъ: 1) захватить разомъ всхъ проповдниковъ и повсить ихъ на одной и той-же площади и для общаго назиданія, и ради вящаго благолпія зрлища, 2) перерзать ночью въ постеляхъ всхъ отцовъ и матерей, ибо если убивать ихъ днемъ на улицахъ, то выйдетъ шумъ и многіе, пожалуй, спасутся, что было бы крайне непріятно. Это побоище необходимо, чтобы увнчать зданіе нашихъ принциповъ, ибо если, какъ доказываютъ великіе теологи, нужно убивать еретиковъ, то необходимо истреблять всхъ ихъ’. ‘Я, говоритъ Вольтеръ,— не врилъ въ подлинность этого письма, пока въ книг ‘Согласованіе религіи съ человколюбіемъ’, на страниц 149, не прочелъ слдующаго: ‘совершенное истребленіе протестантовъ во Франціи ослабитъ ее такъ-же мало, какъ кровопусканіе, сдланное больному съ хорошей комплекціей’. И этотъ безчеловчный фанатизмъ преслдуетъ не только живыхъ, но даже и мертвыхъ, не только простыхъ смертныхъ, но и самыхъ свтлыхъ и великихъ дятелей исторіи. ‘Государи, мудрецы, герои древности, говоритъ Вольтеръ отъ лица фанатиковъ, — ваши великія добродтели были только пороками, ваши благородныя дйствія — только смертными грхами! И Эпиктетъ, и Катонъ, и Сципіонъ африканскій, и мошенникъ Титъ, это воплощеніе любви къ человчеству, и Маркъ Аврелій, и Траянъ, и самъ великій Генрихъ — вс созданы для ада, вс они умерли для благодати’. ‘Несчастные, говорятъ у Вольтера члены Сорбоны,— вы хотите, чтобы Конфуцій и Сократъ не мучились вчно. Таковое нечестіе достойно примрнаго наказанія. Знайте же, что мы осудили на адскія муки весь міръ. На земномъ шар считается 600,000,000 жителей. Если положить на каждое столтіе по 3 поколнія, то составится около 2,000,000,000 человкъ, и считая только послднія 4,000 лтъ, мы получимъ 80,000,000,000 осужденныхъ, не считая людей, жившихъ до этого періода времени и имющихъ жить посл него. Правда, изъ 80,000,000,000 нужно вычесть 2 или 3 тысячи избранныхъ, но вдь это сущая бездлица’.

Фанатизмъ поддерживался въ особенности воспитателями Вольтера, іезуитами, и онъ съ особеннымъ ожесточеніемъ боролся съ ‘этими солдатами въ рясахъ, шпіонами всхъ дворовъ и измнниками всхъ отечествъ’. Іезуиты были почти всесильны, вмшиваясь въ политику, заправляя воспитаніемъ юношества, служа главною опорою католицизма, и понятно, что они сдлались глаи нымъ предметомъ нападенія со стороны воинствующей ‘философской церкви’. Въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, по всякому подходящему случаю, и въ стихахъ, и въ проз, и въ сочиненіяхъ, и въ частныхъ письмахъ, Вольтеръ призывалъ всхъ порядочныхъ людей свергнуть иго ‘Далай-Ламы, папы’, и обратиться къ одному общему отцу — Богу. Вольтеръ понималъ, что невозможно совершенно разрушить ‘существующую католическую іерархію, потому что въ ней нуждается народъ, невозможно уничтожить господствующую секту, но можно сдлать ее мене сильною, мене опасною и боле разумною. Философы не разрушатъ вры, но, благодаря имъ, религія сдлается боле гуманною, а общество мене грубымъ’, только для этого необходимы поддержка философовъ со стороны свтской власти и народное образованіе.

Въ 1749 г. Вольтера поразило страшное горе: маркиза Шатле, нашедшая новаго любовника въ лиц молодого офицера СенЛамбера, умерла отъ родовъ. Вольтеру въ это время было уже 55 лтъ, онъ былъ богатъ, считался первымъ писателемъ въ Европ, былъ исторіографомъ Франціи, академикомъ, gentilhomme ordinaire de la chambre du roi, что очень льстило его мелочному самолюбію, онъ купилъ въ Париж дворецъ Шатле, взялъ къ себ хозяйкою свою племянницу, вдову Дени, на блестящіе спектакли и ужины его стекалось избранное общество, но ничто не могло утшить его въ потер пріятельницы, память которой онъ свято чтилъ до самой смерти. Къ тому-же еще мирная жизнь, продолжавшаяся 14 лтъ, кончилась, и для Вольтера снова началось тревожное метанье изъ стороны въ сторону. Людовикъ XV не терплъ Вольтера, Помпадуръ, прежде покровительствовавшая ему, теперь сдлалась къ нему холодне, и, чтобы затемнить славу его, выдвинула на сцену уже забытаго драматурга Кребильона. До этого времени Вольтеръ написалъ уже нсколько трагедій (‘Эдипъ’, ‘Врутъ’, ‘Заира’, ‘Цезарь’, ‘Альзиръ’, ‘Магометъ’, ‘Меропа’), теперь-же, соперничая съ Кребильономъ, онъ ршился уничтожить его, противопоставляя его трагедіямъ свои новыя пьесы, написанныя на т же темы — ‘Семирамида’, ‘Спасенный Римъ’, ‘Орестъ’, къ которымъ потомъ присоединились ‘Китайская сирота’ и ‘Танкредъ’. Какъ драматургъ, Вольтеръ не имлъ особенно важнаго значенія, онъ былъ классикъ, онъ даже не вполн понималъ Шекспира, хотя и увлекался имъ, но его трагедіи были полны возбудительной тенденціи. Корнель и Расинъ безусловно преклонялись передъ традиціей, Вольтеръ-же выводилъ на позорище безобразія фанатизма въ лиц, напр., Магомета, и говорилъ о свобод въ образахъ классическихъ героевъ. По одному уже этому его трагедіи не могли пользоваться благосклонностью короля и его любовницы, Помпадуръ. Вольтеръ былъ оскорбленъ въ высшей степени и ршился оставить Францію. Еще въ 1736 г. Фридрихъ, наслдникъ прусскаго престола, вступилъ съ Вольтеромъ въ дружественную переписку и даже посылалъ въ Спрей своего камергера съ порученіями ‘къ божествамъ Сирся’. По вступленіи на престолъ, Фридрихъ началъ залучать философа къ себ, мечтая превратить Берлинъ въ столицу европейской интелигенціи, но Вольтеръ долго не хотлъ разстаться съ Франціей и только по-временамъ здилъ повидаться съ королемъ. Въ первый разъ они свидлись въ 1740 г. въ замк Мойланд, и Фридрихъ нашелъ, что ‘Вольтеръ обладаетъ краснорчіемъ Цицерона, мудростью Агрипы и кротостью Плинія младшаго’. Но уже посл второго свиданія въ томъ-же году король писалъ: ‘скряга Вольтеръ долженъ удовлетворить по горло свою ненасытную алчность и получить еще 1,300 талеровъ, изъ 6-ти дней, проведенныхъ имъ здсь, каждый день стоитъ мн 550 талеровъ, я считаю, что очень ужь дорого платить столько за шута, и думаю, что никогда придворный шутъ не получалъ такой платы’. Въ 1742 г. состоялось новое свиданіе въ Ахен, и Вольтеръ былъ въ восторг, что ‘герой, выигравшій два сраженія, болталъ съ нимъ, какъ Сципіонъ съ Теренціемъ’. Въ слдующемъ году честолюбивый Вольтеръ добился дипломатической командировки въ Берлинъ и, угождая вашимъ и нашимъ, вооружилъ противъ себя и французское правительство, которому онъ сообщалъ даже все, сказанное Фридрихомъ въ дружеской бесд съ нимъ, и Фридриха. Этотъ разладъ не помшалъ, однакожь, Фридриху все снова и снова настаивать на переселеніи Вольтера въ Берлинъ, и онъ писалъ: ‘у него вс уловки обезьяны, но я не подаю вида, потому что нуждаюсь въ немъ для изученія французскаго стиля, можно и отъ бездльника научиться чему-нибудь, мн нужно знать его французскій языкъ, и что мн за дло до его нравственности!’ Чтобы врне достичь своей цли, Фридрихъ подзадорилъ самолюбіе философа, написавъ эпиграму, въ которой онъ называлъ Вольтера заходящимъ свтиломъ, и противопоставивъ ему новое восходящее свтило — Вакюлара д’Арно, молодого писателя, котораго Вольтеръ рекомендовалъ королю въ секретари. Прочитавъ эту эпиграму, Вольтеръ бшено закричалъ: ‘король увидитъ, что я еще не закатился!’ Получивъ извстіе о согласіи Вольтера, Фридрихъ написалъ ему, что почтовыя лошади, дороги, гостинницы и погода Германіи готовы достойнымъ образомъ принять творца Генріады. Въ іюн 1750 г. Вольтеръ былъ уже въ Саи Суси, и, несмотря на извстное скопидомство Фридриха, получилъ отъ него 2,000 талеровъ, 20,000 ливровъ годового жалованья, квартиру и столъ во дворц, прислугу, экипажъ, званіе камергера и орденъ.

Не долго ладили между собой король и философъ, и уже въ ноябр 1750 г. въ письмахъ Вольтера начинаются жалобы на царственнаго хозяина, а тутъ какъ разъ подвернулось и скандальное дло съ евреемъ Гиршемъ. Вольтеръ поручилъ Гиршу сдлать запрещенную нсколькими королевскими указами операцію съ саксонскими бумагами, операція не состоялась, и Вольтеръ, за деньги, переданныя еврею, взялъ у него бриліантовъ на 300 т., но черезъ 3 дня возвратилъ ихъ, заявляя, что его обманули, и потребовалъ обратно деньги, на что Гиршъ не согласился. Дло дошло до суда, Гиршъ обратился съ жалобой прямо къ королю, а Вольтеръ, желая скрыть отъ послдняго затянную имъ операцію съ саксонскими бумагами, въ своихъ счетахъ съ Гиршемъ сдлалъ два подлога. Судъ ршилъ дло въ пользу Вольтера, но общественное мнніе было далеко не за Вольтера. Лесингъ пустилъ эпиграму:

Und kurz und gut den Grund zu fassen.

Warum die List

Dem ludern nicht gelungen ist,

So fllt die Antwort ohngefhr:

Herr Voltair war ein grsser Schelm als er *).

*) Чтобы коротко и ясно выразить причину, почему хитрость не удалась евреи, приходится сказать, что г. Вольтеръ оказался большимъ мошенникомъ, чмъ онъ.

Этотъ скандалъ сильно возмутилъ Фридриха, тмъ боле, что Вольтеръ въ это время усплъ уже перессориться почти со всми его приближенными и старался выжить изъ Берлина ученыхъ французовъ, водворившихся тамъ подъ покровительствомъ короля-философа. То были Ла-Метри, д’Аржанъ и Мопертюи, президентъ берлинской академіи, извстный ученый, но человкъ съ большими странностями. Ла Метри былъ не по душ Вольтеру въ силу уже одного своего атеизма, а президентское кресло Мопертюи не давало покоя его честолюбію. Король въ этой начинавшейся борьб былъ не на сторон Вольтера и ихъ отношенія съ каждымъ днемъ длались все холодне, причемъ оба они распускали другъ о друг самыя злыя эпиграмы и сплетни. Фридрихъ выразился о Вольтер, какъ о выжатомъ уже лимон, который слдуетъ бросить, а Вольтеръ жаловался, что, давая ему поправлять свои французскія стихотворенія, король въ сущности навязываетъ ему стирку грязнаго блья, Вольтеръ, словно кухарка нашихъ дней, вопилъ, что царственный хозяинъ обижаетъ его сахаромъ, а король пускалъ слухи, что Вольтеръ воруетъ у него свчные огарки. Въ довершеніе всего, Вольтеръ выведенъ былъ изъ себя несправедливостью Мопертюи, который, вступивъ въ научную полемику съ вольтеровскимъ другомъ, професоромъ Кенигомъ, кончилъ тмъ, что исключилъ его изъ академіи. Это было въ ноябр 1752 г., Вольтеръ распустилъ по всему Берлину и Потсдаму нсколько злостныхъ брошюръ о Мопертюи, а король напечаталъ статейку въ защиту президента. Тогда Вольтеръ написалъ одинъ изъ своихъ самыхъ бойкихъ памфлетовъ: ‘О д-р Акакі’, въ которомъ ядовито издвался надъ нкоторыми, дйствительно нелпыми проектами Мопертюи, который, между прочимъ, предлагалъ для удобнйшаго изученія латини построить латинскій городъ, прорыть яму до центра земного шара для изученія его внутренности, вскрывать черепа у живыхъ патагонцевъ, чтобы познакомиться съ составомъ души, обмазывать больныхъ смолой для предохраненія отъ опасной испарины и т. д. Король узналъ о памфлет еще до его выхода и потребовалъ, чтобы Вольтеръ не выпускалъ его, когда-же Вольтеръ отперся отъ своего сочиненія, то Фридрихъ написалъ ему: ‘ваше безстыдство изумительно. Посл всего, что вы сдлали и что ясно, какъ день, вы упорно отпираетесь, вмсто того, чтобы признать себя виновнымъ. Не воображайте, что заставите меня принять черное за блое. Если вы доведете дло до крайности, я прикажу напечатать все, и тогда узнаютъ, что если за свои произведенія вы достойны статуй, то ваше поведеніе заслуживаетъ кандаловъ. Книгопродавецъ былъ спрошенъ и во всемъ признался’. Вольтеръ посл этого письма тоже сознался, стараясь придать длу видъ шутки, памфлетъ былъ сожженъ и первый писатель Европы унизился до того, что далъ письменное обязательство никогда ничего не писать ни противъ Фридриха, ни противъ другихъ правительствъ и даже писателей. Въ то-же самое время Вольтеръ послалъ свой памфлетъ для напечатанія въ Голандію, черезъ нсколько дней, онъ уже ходилъ по рукамъ въ Пруссіи и, по приказанію короля, былъ сожженъ палачами на всхъ площадяхъ Берлина. Вольтеръ, уже выхавшій изъ дворца, возвратилъ королю свой камергерскій ключъ, орденъ, патентъ на пенсію и заявилъ ршительное желаніе ухать изъ государства своего бывшаго друга. Фридрихъ хотлъ примириться съ нимъ, но напрасно, тмъ боле, что Вольтеръ уже усплъ напечатать новый пасквиль на Мопертюи.

Въ март 1753 г. Вольтеръ былъ уволенъ во временной отпускъ, прожилъ нсколько недль въ Лейпциг, откуда снова пустилъ въ Мопертюи печатною бранью, былъ въ Гот, у новаго своего друга, герцогини Доротеи, потомъ, въ конц мая, пріхалъ во Франкфуртъ-на-Майп. Между тмъ Фридрихъ, убдившись, что Вольтеръ боле не вернется въ Пруссію, испугался, такъ-какъ въ его рукахъ остались нкоторыя письма короля и въ особенности его стихотворенія, язвившія нкоторыхъ представителей власти въ иностранныхъ государствахъ. Король веллъ Фрейтагу, своему агенту въ вольномъ город Франкфурт, отобрать у Вольтера камергерскій ключъ, орденъ, письма и бумаги, а въ случа сопротивленія, арестовать его. Фрейтагъ произвелъ у Вольтера обыскъ, причемъ бумагъ оказалось столько, что ихъ пришлось перебирать съ 9 часовъ утра до 5 вечера, по королевскихъ стихотвореній не оказалось: они остались въ Лейпциг и должны были прибыть посл съ тюкомъ. Вслдствіе этого 1 іюня Вольтеръ былъ задержанъ гостинниц подъ домашнимъ арестомъ, 18 іюня стихи были получены, но одна вкравшаяся въ королевскую инструкцію неточность заставила Фрейтага еще задержать Вольтера, впредь до новыхъ разъясненій изъ Потсдама. Вольтеръ бжалъ, его поймали, арестовали, посадили подъ караулъ вмст съ пріхавшею къ нему племянницею Дени, которая напрасно пыталась призвать на помощь франкфуртскую полицію. Наконецъ 7 іюля пришло королевское распоряженіе объ освобожденіи, и Вольтеръ, ухавъ, началъ немедленно мстить Фридриху, печатая самые преувеличенные разсказы о своемъ арест, какъ его пруссаки хотли ограбить, какъ часовые посягали ночью на честь племянницы, какъ Фрейтагъ называлъ поэзію поёжіей и т. д. Черезъ нсколько времени, впрочемъ, переписка между Вольтеромъ и Фридрихомъ возобновилась, но даже въ самыхъ любезныхъ письмахъ ихъ нердко прорывается мстительное воспоминаніе о прежнихъ ссорахъ и обидахъ. ‘Вы уже довольно надлали мн зла, писалъ, напр., Вольтеръ королю,— вы навсегда очернили меня передъ королемъ Франціи, вы лишили меня моихъ должностей и пенсій, во Франкфурт вы учинили позорное насиліе надо мной и невинной женщиной, которую волокли по грязи и бросили въ тюрьму, и теперь, удостоивая меня своими письмами, вы отравляете сладость этого утшенія горечью упрековъ… Ваши поступки принесли тотъ большой вредъ, что дали поводъ врагамъ философіи по всей Европ говорить: ‘Эти философы не могутъ уживаться въ мир. Вотъ король, неврующій въ Христа: онъ приглашаетъ къ своему двору человка, тоже неврующаго въ Христа, и вредитъ ему, въ этихъ мнимыхъ философахъ нтъ никакой гуманности, и Богъ видимо наказываетъ ихъ’. Ваша изумительная и великая мудрость много терпитъ отъ вашей несчастной страсти унижать другихъ, говорить и писать вещи оскорбительныя для нихъ, эта слабость въ особенности недостойна васъ въ вашемъ положеніи, при вашихъ несравненныхъ талантахъ’. Въ отвтномъ письм король сознавался въ своихъ крупныхъ недостаткахъ, но въ то же время указывалъ Вольтеру на нкоторыя отвратительныя стороны и въ его характер: ‘Если вы уже не могли ужиться съ человкомъ, до съумасшествія влюбленнымъ въ вашъ прекрасный геній, то посл этого съ кмъ же вы способны ужиться на земл? Подумайте объ этомъ и не надодайте мн снова своей племянницей, вовсе неимющей заслугъ своего дяди. Люди говорятъ о слуг Мольера, но никто не проронитъ и слова о племянниц Вольтера’. По поводу постоянныхъ жалобъ Вольтера на слабое здоровье и близость смерти, король писалъ ему: ‘вдь вамъ всего только 62 года и душа ваша полна того огня, который животворитъ и поддерживаетъ тло. Вы переживете и меня, и половину нашего поколнія. Вы будете имть удовольствіе написать ядовитую эпитафію мн’. Но Вольтеру долго было ждать смерти короля, и онъ поторопился отомстить ему за все и про все безсовстнымъ пасквилемъ ‘Частная жизнь Фридриха Прусскаго’. Но и посл этого онъ не прочь былъ примириться съ королемъ, если тотъ возвратитъ ему орденъ и камергерскій ключъ, и не стснялся получать отъ него пенсію. Фридрихъ поступалъ благородне, и когда Вольтеру, еще при его жизни, воздвигали статую, онъ пожертвовалъ на нее деньги, а по смерти Вольтера въ шацларскомъ лагер написалъ ему горячее похвальное слово, которое было прочтено въ чрезвычайномъ собраніи берлинской академіи.

——

По освобожденіи изъ Франкфурта, Вольтеръ не ршался хать въ Парижъ, гд неминуемо подвергся-бы новымъ преслдованіямъ. Онъ долго проживалъ въ Эльзас, хотлъ было отправиться въ Англію, но раздумалъ, потомъ намревался поселиться въ Гот, но также не ршился. Въ 1755 г. онъ жилъ въ Швейцаріи, гд даже купилъ себ имніе около Женевы, наконецъ, въ 1758 г. онъ купилъ помстье Ферней, на французско-швейцарской границ, и прожилъ въ немъ послднія двадцать лтъ своей жизни. Онъ выстроилъ себ здсь замокъ, къ которому примыкалъ великолпный садъ, и даже возобновилъ старую развалившуюся церковь, сдлавъ на ней надпись: Богу — Вольтеръ. Поселившись въ этомъ уединенномъ уголк Швейцаріи, среди богатой природы и мирнаго населенія, впослдствіи полюбившаго Вольтера, онъ дятельно работалъ почти по всмъ отраслямъ литературы, велъ обширную кореспонденцію со всми современными знаменитостями и отовсюду получалъ свденія, необходимыя для его протестовъ и полемическихъ памфлетовъ. Вншняя обстановка его жизни была роскошная, его племянница Дени вела хозяйство на самую широкую ногу, постители со всхъ концовъ образованнаго міра встрчали въ Ферне самый радушный пріемъ, и Вольтеръ называлъ себя ‘трактирщикомъ Европы’. Въ замк былъ и театръ, на сцен котораго часто появлялись лучшіе артисты Парижа. Не только Франція, но и вся остальная Европа зорко слдили за всмъ, что происходило въ маленькомъ Ферне, дворы получали отъ своихъ парижскихъ агентовъ кореспонденціи о Вольтер, а самъ онъ переписывался съ Фридрихомъ Великимъ и Екатериною II, Христіанъ VII датскій, Густавъ III шведскій, Іосифъ II австрійскій были его послдователями. Екатерина сообщала ему о своихъ политическихъ планахъ, о дйствіяхъ своихъ армій, о своихъ законодательныхъ работахъ, и Вольтеръ ршительно поддерживалъ ея политику относительно Турціи и Польши {Письма Екатерины къ Вольтеру помщены, между прочимъ, въ 10 и 13 томахъ ‘Сборника русскаго историческаго общества’.}. ‘Быть ходатаемъ за человческій родъ, писала ему Екатерина, — значитъ заслужить безсмертіе. Ни боролись противъ ополчившихся вмст враговъ человчества,— противъ суеврія, фанатизма, невжества, крючкотворства, дурныхъ судей. Надо имть много доблести и достоинства, чтобы преодолть такія препятствія. Вы доказали, что обладаете ими — вы побдили’. Но когда, въ 1769 г., Вольтеръ вознамрился было пріхать въ Россію, Екатерина, опасаясь, конечно, повторенія скандальной исторіи съ Фридрихомъ, отклонила его намреніе (‘Сб. ист. общ.’, X, 379). Кром внценосцевъ, съ Вольтеромъ переписывалось множество государственныхъ людей разныхъ странъ, писателей, особенно начинающихъ, и даже частныя, ничмъ незамчательныя лица, часто обращались къ нему съ письмами, на которыя онъ почти всегда отвчалъ. ‘Недавно, писалъ онъ одной знакомой, — какой-то мидльбургскій бургомистръ, котораго я вовсе по знаю, письмомъ спрашиваетъ меня по секрету, есть-ли Богъ, вчна-ли матерія, можетъ-ли она мыслить, безсмертна-ли душа, и просилъ меня отвчать ему по почт’. Старый, больной, высохшій, какъ скелетъ, съ трудомъ передвигавшій ноги, Вольтеръ былъ молодъ душою, какъ юноша, и неутомимо велъ громадную переписку, полемизировалъ, работалъ для Энциклопедіи, писалъ свои коментаріи на библію, ‘философскій словарь’, ‘Опытъ о дух и нравахъ народовъ’, ‘Исторію появленія христіанства’, трагедію ‘Танкредъ’ и т. д. Но ни литературные труды, ни громадная переписка, ни полемическія дрязги не помшали Вольтеру съ юношеской энергіей помогать дломъ несчастному, защищать несправедливо гонимаго, вырывать жертву изъ рукъ гадины. Услышавъ, напр., что племянница Корнеля нищенствуетъ, онъ сказалъ: ‘старый солдатъ обязанъ помочь дочери своего генерала’, взялъ на себя ея воспитаніе, доставилъ ей богатое приданое и помогъ ей выйти замужъ. Въ самомъ Ферне остались слды его ума и добрыхъ длъ и до настоящаго времени. Онъ основалъ здсь школу и организовалъ производство часовъ, которое долго славилось въ женевскомъ кантон. Нравственное вліяніе его на европейскую интелигенцію въ это время достигло высшей степени. Къ нему обращались, какъ къ верховному судь и посреднику. Онъ былъ настоящимъ адвокатомъ человчества. ‘Русская императрица, говоритъ Копдорсе, — короли прусскій, датскій, шведскій старались заслужить похвалу Вольтера и поддерживали его благія дла, во всхъ странахъ вельможи, министры, стремившіеся къ слав, искали одобренія фернейскаго философа и довряли ему свою надежду на успхи разума, свои планы распространенія свта и уничтоженія фанатизма. Во всей Европ онъ основалъ союзъ, котораго онъ былъ душой. Воинственнымъ кликомъ этого союза было: разумъ и терпимость! Совершалась-ли гд-нибудь вопіющая несправедливость, оказывалось ли кровавое преслдованіе, нарушалось-ли человческое достоинство, — сочиненіе Вольтера передъ всей Европой выставляло виновныхъ къ позорному столбу. И какъ часто рука притснителей дрожала отъ страха передъ этимъ страшнымъ мщеніемъ! ‘ ‘Религіозное преслдованіе, судебная пытка, произвольное заточеніе, безполезное усиленіе уголовныхъ каръ, медленность и каверзы судовъ, притсненія откупщиковъ податей, рабство — были постоянными предметами живой сатиры и краснорчивыхъ статей Вольтера. Когда въ Тулуз былъ колесованъ невинный, когда юноша, виновный только въ нескромности, былъ обезглавленъ въ Абевил, когда храбраго офицера, осужденнаго общественною несправедливостью, влекли съ заклепаннымъ ртомъ къ мсту казни на Гревскую площадь, изъ Фернея тотчасъ раздавался голосъ, который слышенъ былъ отъ Москвы до Кадикса, и предавалъ тупоумныхъ судей презрнію и ненависти всей Европы’ (Маколей). Эти судебные процесы, слишкомъ извстные сто лтъ назадъ, въ настоящее время уже забываются, и мы только мимоходомъ напомнимъ о нихъ.

Въ Тулуз жилъ купецъ-протестантъ Жанъ Каласъ, 68 лтъ, его младшій сынъ перешелъ въ католичество, но это не разстроило его отношеній къ остальному семейству, нянька, жившая въ дом боле 30 лтъ, была тоже католичка. Старшій сынъ Каласа, кутила Маркъ, бывшій кругомъ въ долгахъ, повсился при обстоятельствахъ, ясно свидтельствовавшихъ о самоубійств, но нкоторые фанатики начали кричать, что Каласъ удушилъ сына изъ ненависти къ святой католической вр, въ которую тотъ готовъ былъ перейти. Попы постарались раздуть пламя. Все семейство Каласа, нянька-католичка и одинъ другъ дома были арестованы и закованы въ цпи. Это было въ 1762 г., когда двухсотлтній юбилей рзни гугенотовъ разжегъ и возбудилъ умы фанатиковъ. Марка считали мученикомъ, расказывали о чудесахъ, совершенныхъ его трупомъ. Въ процес участвовало тринадцать судей, которые и признали, вопреки всякому смыслу, что 68-лтній старикъ, съ опухшими и слабыми ногами, могъ задушить безъ борьбы, безъ сопротивленія и ранъ здороваго, чрезвычайно сильнаго молодого человка 28 лтъ, и что въ этомъ участвовали мать, нжно любившая убитаго, нянька, ревностная католичка, и другъ дома, нарочно пріхавшій по этому поводу. Каласъ былъ приговоренъ къ колесованію, и даже на колес продолжалъ заявлять о своей невинности, умоляя Бога простить его судьямъ-палачамъ, дти его были присуждены къ заключенію въ монастырь, а жена, лишенная всякой поддержки, осталась въ нищет. Вольтеръ написалъ свое сочиненіе о вротерпимости, обратившее на дло Каласа вниманіе всей Европы, поручилъ возобновленіе его знаменитому адвокату и хлопоталъ цлыхъ три года, пока не достигъ цли. ‘Ни разу улыбка не появлялась на губахъ моихъ втеченіи этого времени, говорилъ онъ,— и я вмнилъ-бы ее себ въ преступленіе’. Государственный совтъ потребовалъ дло къ себ на пересмотръ, и черезъ два года Каласы были объявлены невинными, и, вслдствіе хлопотъ Вольтера-же, король назначилъ имъ 36,000 ливровъ пенсіи.

Въ то же время, какъ началось дло Каласа, дочь кальвиниста Сирвепа, жившаго въ Кастр, была насильственно взята епископомъ въ монастырь, для воспитанія въ католичеств. Она сошла съума и, выпущенная изъ монастыря, вскор исчезла, трупъ ея нашли въ колодц. Католическій фанатизмъ былъ уже возбужденъ дломъ Каласа, и многіе были уврены, что Сирвенъ убилъ свою дочь за переходъ въ католичество, что протестанты вообще мстятъ смертью своимъ дтямъ, желающимъ перейти въ другую вру. Отца, мять и сестеръ умершей помшанной ршено было арестовать, но они успли бжать въ Ферпей, къ Вольтеру, только несчастная жена Сириспа умерла дорогой. Все семейство было приговорено къ смерти, а имущество конфисковано. Вольтеръ обратилъ и на это вниманіе всей Европы, Екатерина II, короли польскій, прусскій, датскій, герцогъ саксонскій, ландграфъ гессенскій послали Сирвопямъ богатые подарки, а тулузскій парламентъ, только благодаря протесту Вольтера, оправдалъ ихъ.

Нкто Белеваль, житель города Абевиля, воспылалъ любовью къ настоятельниц монастыря, по получилъ отказъ, между тмъ настоятельница въ 1764 г. пригласила къ себ своего племянника де-ла-Вара, чтобы докончить его воспитаніе. Въ іюл 1765 г. молодой де-ла-Баръ и его другъ д’Эталопъ прошли мимо одной церковной процесіи, не снявъ шляпъ. Вскор посл этого въ Абевил было сброшено съ моста въ воду деревянное распятіе. Думали, что это сдлалъ пьяный солдатъ, но Белеваль, воспользовавшись упомянутымъ невниманіемъ де-ла-Бара къ процесіи, съумлъ возбудить противъ него подозрніе и въ низверженіи распятія. Началось дло. Слдствіе доказало только, что де-ла-Баръ плъ легкомысленныя псни, и его по одному только подозрнію приговорили къ колесованію, а д’Эталона къ отсченію руки и языка. Де-ла Баръ умеръ мужественно. ‘Я не думалъ, сказалъ онъ на эшафот,— что убьютъ юношу за такіе пустяки’. Д’Эгалону-же удалось бжать къ Вольтеру и по рекомендаціи послдняго поступить въ прусскую службу.

26-го іюля 1770 г. одна старуха, любившая выпить, клюкнула на ночь боле обыкновеннаго, утромъ ее нашли упавшею съ кровати на сундукъ и мертвою. Все показывало, что она умерла отъ удара, и вскрытіе трупа не обнаружило никакихъ подозрительныхъ признаковъ. Старуху схоронили. Вдругъ разнесся слухъ, что ее убили спавшіе въ другой комнат ея дочь и мужъ послдней, Монбальи. Молодые супруги были арестованы, и хотя слдствіе не открыло никакихъ уликъ противъ нихъ, были удержаны въ тюрьм въ виду раздраженія массы. Высшій судъ Артуа, безъ всякихъ новыхъ допросовъ, осудилъ ихъ на сожженіе живыми, и Монбальи, до послдней минуты уврявшій съ клятвами о своей невинности, былъ сожженъ, а исполненіе приговора надъ женою его было отсрочено вслдствіе ея беременности. Вольтеръ спасъ ее. Онъ послалъ въ министерство записку о дл, и новый судъ оправдалъ и сожженнаго Монбальи, и его вдову.

Дло Лали гораздо сложне и въ изложеніи Вольтера занимаетъ цлыя 56 страницъ (vol. XXII, р. 189 — 245). По проискамъ враговъ, генералъ-губернаторъ французской арміи Лали былъ обвиненъ въ измн и подлог. ‘Посл пятидесятипятилтней службы, говоритъ Вольтеръ, — 68-лтній старикъ былъ приговоренъ къ смерти. Когда ему объявили этотъ приговоръ, его негодованіе было такъ-же велико, какъ и его изумленіе. Держа въ рукахъ циркуль, съ помощію котораго въ своей тюрьм онъ разсматривалъ географическія карты, Лали ударилъ имъ въ свое сердце, но рана оказалась недостаточно глубокою, чтобы лишить его жизни. Спасеннаго для позорной смерти на эшафот, его повезли въ навозной телг, вложивъ ему въ ротъ огромный клинъ, который, высовываясь изо рта, безобразилъ его лицо и приговоренный представлялъ ужасное зрлище. Многіе изъ его враговъ пришли насладиться видомъ его казни и жестокость ихъ дошла до того, что они начали аплодировать. Ему заклепали ротъ изъ боязни, чтобы на эшафот онъ не возвысилъ своего голоса противъ судей и, убжденный въ своей невинности, но убдилъ-бы въ ней и народа’. Вслдствіе хлопотъ Вольтера процесъ Лали былъ разобранъ снова и первый приговоръ кассированъ.

Эти и подобные имъ процесы не давали Вольтеру покоя и онъ писалъ д’Аламберу: ‘не время заниматься шутками, остроты не вяжутся съ убійствами. Какъ? Эти крючкотворцы въ царикахъ умерщвляютъ ужасными пытками шестнадцатилтпихъ дтей? Общество немного поболтаетъ объ этомъ, потомъ на завтра-же отправляется въ комическую оперу, а варварство, становясь боле и боле наглымъ вслдствіе нашего молчанія, готово по своему произволу юридически перерзывать глотки. Здсь Каласъ, умершій на колес, тамъ Сирвенъ, присужденный къ вислиц, дале клинъ, вложенный въ ротъ генерала, или пять юношей, осужденныхъ на сожженіе за поступки, за которые ихъ слдовало не боле, какъ выдержать въ тюрьм. И эта страна называется страной филоссфіи и наслажденія! Нтъ, это скоре страна варфоломеевской рзни. Даже инквизиція не осмливалась на то, что выдлываютъ эти судьи-янсенисты’. Отвчая на другое письмо д’Аламбера, Вольтеръ писалъ: ‘И вы можете ограничиться смхомъ? Мы обязаны скоре или позаботиться объ отомщеніи, или во чтобы то ни стало оставить страну, въ которой день за днемъ совершаются такіе ужасы. Нтъ, я не въ состояніи вынести того, что вы кончаете письмо словами, что я посмюсь! Ахъ, другъ мой, время-ли для смха? Разв люди могутъ смяться, видя, какъ раскаляютъ мднаго быка Фалариса?’ {Фаларисъ — агригентскій тиранъ, 565—549 до P. X.}. И величайшій изъ насмшниковъ въ это время не смялся, а плакалъ и гремлъ на всю Европу свонни проклятіями, дйствовавшими такъ-же сильно, какъ анафемы папъ въ средніе вка. Екатерина въ одномъ изъ своихъ писемъ, называя себя ‘главою греческой церкви’, въ шутку предлагала Вольтеру сдлаться римскимъ папой и общими съ нею усиліями водворить въ христіанскомъ мір покой терпимости. Но Вольтеру не зачмъ было для этого взбираться на римскій престолъ: онъ и съ высоты своего знаменитаго фернейскаго кресла съ успхомъ гасилъ послдніе костры фанатизма. При этомъ онъ ясно видлъ, что дло не должно ограничиваться однимъ водвореніемъ вротерпимости, а необходимы еще свобода мысли и слова. ‘Оборотъ идей, писалъ онъ,— стсненъ во Франціи, пересылка идей, напр., изъ Ліона въ Парижъ не дозволена. Произведенія человческаго разума конфискуются, словно запрещенныя матеріи. Забавна политика, проникнутая желаніемъ, чтобы люди оставались дураками и чтобы величайшая слава Франціи заключалась въ комической опер! ‘ Теологи и политики-рутинеры говорятъ у Вольтера: ‘не покушайтесь никогда думать, не испросивъ предварительно разршенія у монаха или инквизитора. Въ такомъ благоустроенномъ государств, какъ Франція, человкъ не можетъ мыслить независимо. Гомеръ, Платонъ, Цицеронъ, Виргилій, Плиній, Горацій никогда ничего не издавали безъ одобренія докторовъ Сорбонны и св. инквизиціи. Посмотрите, въ какую ужасную бездну паденія свобода слова увлекла Англію и Голандію. Правда, он заправляютъ торговлею всего міра, правда, Англія побдоносна, какъ на моряхъ, такъ и на суш, но вдь все это только ложный блескъ, мишурное величіе, и эти страны быстрыми шагами идутъ къ своему окончательному паденію. Просвщенный народъ не можетъ имть прочнаго существованія’. Вольтеръ хорошо понималъ мишурность военнаго величія государствъ и, будучи ревностнымъ другомъ мира, возставалъ противъ ужасовъ войны. Вотъ какъ онъ описываетъ ее. Сошлись дв арміи. ‘Сначала пушки перебили тысячъ по шести человкъ съ каждой стороны, затмъ ружейная стрльба избавила лучшій изъ міровъ отъ 9 или 10 тысячъ портившихъ его негодяевъ, когда-же всхъ убитыхъ набралось до 30,000, то оба короля начали служить въ своихъ лагеряхъ благодарственныя молебствія’. Говоря о войн, Вольтеръ съ обычною своею рзкостью нападалъ на католическихъ ‘служителей мира’. ‘Изъ 5 или 6 тысячъ проповдей Масильона найдется-ли хотя въ одной нсколько словъ противъ варварства и преступленій войны? Вурдалу проповдывалъ противъ нечестія, но сказалъ-ли онъ хотя одно слово противъ грабежей, рзни, разбоевъ и всеобщаго бшенства, опустошающихъ міръ? Жалкіе врачи душъ, вы декламируете о пустыхъ булавочныхъ уколахъ и молчите о чудовищ, которое раздираетъ насъ на тысячи частей! Философы и моралисты, сожгите свои книги: пока война будетъ свирпствовать между народами, до тхъ поръ часть человчества, посвятившая себя героизму, будетъ совмщать въ себ все, что есть ужаснаго въ человческой природ. Что мн гуманность, кротость, умренность, мудрость, благочестіе, коль скоро пол-унца свинца поражаетъ мое тло и я умираю въ ужасныхъ мукахъ, среди 5 — 6 тысячъ мертвыхъ и умирающихъ, и, открывъ въ послдній разъ глаза, вижу родной свой городъ преданнымъ огню и мечу, до слуха-же моего долетаютъ послдніе для меня звуки, вопли женщинъ и дтей, погибающихъ въ развалинахъ,— и все это ради какихъ-то интересовъ человка, котораго мы даже не знаемъ’. Но, проклиная войну, Вольтеръ не врилъ въ возможность вчнаго мира и смялся надъ извстной утопіей Сен-Пьера, равно какъ и надъ международнымъ правомъ. ‘Кодексъ убійства кажется мн смшною фантазіей, посл которой остается только ожидать свода законовъ разбойниковъ на большихъ дорогахъ’. Миръ, свобода и разумъ были идеаломъ Вольтера. Поселившись на берегу женевскаго озера, онъ написалъ свою извстную оду, въ которой между прочимъ говоритъ:

‘Mon lac est le premier, c’est sur ses bords heureux

Qu’habite des humains la desse ternelle,

L’me des grands travaux, l’objet des nobles voeux,

Que tout mortel embrasse, on dsire vu rappelle,

Qui vit dans tous les coeurs, et dont le nom sacr

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

La libert…’

Въ другой од, написанной еще въ ранней молодости, Вольтеръ такъ обращался къ народу:

‘Vieille erreur, respect chimrique,

Sortez de nos coeurs mutins,

Chassons le sommeil lthargique

Qui nous а tenus enchans.

Peuple! que la flamme s’apprte,

J’ai dj, semblable au proph&egrave,te,

Perc le mur d iniquit.

Volez, dtruisez l’injustice,

Saisissez au bout de la lice

La dsirable Libert!’

‘Единственно естественная жизнь, говоритъ онъ,— состоитъ въ томъ, чтобы человкъ былъ и зависимъ какъ въ своей совсти, такъ и въ жизни, чтобы между людьми не лежало цлой пропасти неравенства. Всякое другое состояніе есть только недостойная вншняя поддлка, дурной фарсъ, въ которомъ одинъ играетъ роль господина, другой — раба, третій — льстеца, четвертый — поставщика. Люди могли потерять это естественное состояніе только по трусости и глупости’. ‘Быть свободнымъ — значитъ не зависть ни отъ чего, кром законовъ’. ‘Свобода обнимаетъ вс прочія условія. Когда господствуетъ законъ, а не произволъ, — крестьянина не будетъ угнетать любой мелкій чиновникъ, гражданина не посадятъ въ тюрьму, не начавъ тотчасъ-же его процеса передъ его законными судьями, ни у кого не будутъ отнимать его поля подъ предлогомъ общей пользы, не вознаграждая его за это, клерикалы не будутъ властвовать надъ народомъ и обогащаться на его счетъ, вмсто того, чтобы научать его’. ‘Вс люди равны по рожденію, говоритъ Вольтеръ, — и я тогда только поврю въ божественное право рыцарей, когда увижу, что крестьяне рождаются съ сдлами на спин, а рыцари со шпорами на пяткахъ’, ‘Вс естественныя права принадлежатъ самому послднему турку такъ-же ненарушимо, какъ султану, и тотъ, и другой съ той-же властью могутъ распоряжаться собой, своимъ семействомъ, своею собственностью, люди равны въ сущности, но на сцен міра они играютъ разныя роли’. ‘Теперь каждый свободенъ такимъ образомъ въ Швеціи, Англіи, Голандіи, Швейцаріи, Гамбург, но есть еще много христіанскихъ государствъ, жители которыхъ большею частью находятся въ холопскомъ состояніи. Англійское законодательство облекаетъ всхъ людей полнотою естественныхъ правъ, которыхъ они лишены почти во всхъ континентальныхъ государствахъ. Вольтера особенно возмущали остатки крпостного права, существовавшіе преимущественно въ монастырскихъ имніяхъ. ‘Во Франціи, пишетъ онъ, — есть еще цлыя провинціи, обработываемыя рабами монастырей. Отецъ семейства, умирающій безъ дтей, не можетъ имть другихъ наслдниковъ, кром бенедиктинцевъ или картезіанцевъ, рабомъ которыхъ онъ былъ впродолженіи всей своей жизни. Сынъ, небывшій въ дом своего отца во время его смерти, лишается всего наслдства, которое поступаетъ въ руки монаховъ. Если житель другой провинціи проводитъ годъ и одинъ день на земл монастыря, то онъ длается его батракомъ. Можно подумать, что это законы кафровъ или готентотовъ. Нтъ, эти ужасы имютъ законную силу въ отечеств Лопиталей и д’Агесо!’ Вольтеръ много хлопоталъ объ освобожденіи этихъ крестьянъ, умоляя короля ‘разсудить между природою и церковью, возвратить гражданъ государству и подданныхъ своей корон’. Въ старомъ феодальномъ режим Вольтеръ видлъ много зла и настаивалъ на необходимости реформъ. ‘Законодательство есть искуство охранять народы и длать ихъ счастливыми, законы, противодйствующіе этому, противорчатъ своей цли и должны быть отмняемы’. Вольтеръ говоритъ о ‘ненавистномъ и унизительномъ раздленіи людей на благородныхъ и неблагородныхъ’, о равномрномъ распредленіи налоговъ, объ отобраніи церковныхъ имуществъ и отмн разныхъ привилегій, о смягченіи уголовныхъ наказаній и уничтоженіи пытки. Вотъ какъ изображаетъ Вольтеръ то свтлое будущее, когда осуществятся его реформаторскія мечты: ‘Законы будутъ однообразны. Несмтныя богатства праздныхъ людей, давшихъ обтъ нищеты, будутъ распредлены между неимущими тружениками. У этихъ мертворукихъ владльцевъ-не будетъ боле крпостныхъ рабовъ. Пристава монаховъ не будутъ боле гнать изъ родительскаго дома сиротъ, доведенныхъ до нищенства, чтобы ихъ награбленнымъ добромъ обогащать монастыри, пользующіеся правами ленныхъ владльцевъ, т. е. правами древнихъ завоевателей. Намъ не придется боле видть цлыя семейства, тщетно просящія милостыни у воротъ монастыря, который ихъ обобралъ. Браки сотни тысячъ семействъ, полезныхъ государству, не будутъ считаться наложничествомъ и дти не будутъ боле объявляться незаконными. Маленькіе проступки не будутъ наказываться, какъ большія преступленія, потому что во всемъ необходима соразмрность. Изъ-за варварскаго закона (эдикта Людовика XIV противъ богохульниковъ), темно выраженнаго и плохо понятаго, не будутъ боле морить въ темницахъ и жечь на кострахъ безразсудныхъ и неосторожныхъ дтей, какъ убійцъ своихъ отцовъ и матерей. Имущества отцовъ семействъ не будутъ боле конфисковаться, потому что дти вовсе не должны умирать съ голода за проступки отца и потому что король вовсе не нуждается въ этой гнусной конфискаціи. Пытка, которую выдумали нкогда грабители большихъ дорогъ, чтобы выпытывать у своихъ жертвъ, гд спрятаны ихъ сокровища, и которая въ настоящее время служитъ у нкоторыхъ народовъ для того, чтобы спасать сильныхъ преступниковъ и губить невинныхъ, но слабыхъ тломъ и духомъ людей,— пытка не будетъ употребляться. Будетъ существовать одна только власть короля или закона въ монархіи и одна только власть народа въ республик. Свтская власть духовенства уже отживаетъ свой вкъ’. Вольтеръ предчувствовалъ, что дло не обойдется безъ борьбы, и еще въ 1764 г., за 24 года до революціи, писалъ абату Шовелепу достопамятныя слова: ‘Все, что я вижу происходящимъ кругомъ меня, бросаетъ зерно революціи, которая наступитъ неминуемо, но которой я едва-ли буду свидтелемъ. Французы почти всегда поздно достигаютъ своей цли, но, наконецъ, они все-таки достигаютъ ея. Свтъ распространяется все больше и больше, вспышка произойдетъ при первомъ случа и тогда поднимется страшная сумятица. Счастливъ тотъ, кто молодъ, онъ, вроятно, доживетъ до лучшихъ временъ’. Когда, въ 1774 г., власть перешла въ руки Тюрго, Вольтеръ привтствовалъ его, какъ политическаго обновителя, и писалъ, что онъ уже видитъ новое небо и новую землю.

‘Contemple la brillante aurore

Qui l’annonce enfin les beaux jours.

Un nouveau monde est pr&egrave,s d’eclore,

At disparait pour toujours.

Vois l’auguste philosophie,

Chez toi si long temps poursuivie,

Dicter ses triomphantes lois.’

Когда Тюрго палъ, Вольтеръ страшно разочаровался въ своихъ надеждахъ. ‘Я поверженъ во прахъ, писалъ онъ.— Намъ ужь не суждено утшиться видомъ разсвта золотого вка. Съ уходомъ Тюрго, мои глаза видятъ впереди только смерть. Я какъ-бы пораженъ громовымъ ударомъ и въ мозгъ, и въ сердце. Остатокъ дней моихъ будетъ только однимъ огорченіемъ’.

Политическія и религіозныя воззрнія Вольтера. сильно отражались и въ его историческихъ сочиненіяхъ (‘Essai sur le murs et l’esprit des nations’ и др.). По поводу выхода въ свтъ англійской исторіи Юма Вольтеръ справедливо жаловался, что во Франціи еще невозможна настоящая исторія, потому что историка стсняютъ всевозможныя вншнія вліянія, что во Франціи пишутъ исторію, какъ похвальное слово, что при этомъ нужно подбирать даже слова, чтобы кто-нибудь не нашелъ ихъ оскорбительными для себя. Вс эти условія отразились и на вольтеровской исторіи Людовика XIV, хотя, съ другой стороны, въ ней Вольтеръ указалъ историкамъ, что они должны заниматься не одними королями, а также исторіей цивилизаціи, общій ходъ которой самъ Вольтеръ попытался обрисовать въ своемъ упомянутомъ ‘Опыт’. Этотъ ‘Опытъ’ былъ начатъ еще при жизни мадамъ Шатле и по ея желанію. ‘Что за дло мн, француженк, живущей въ своемъ имніи, говорила она,— до того, что Егилъ наслдовалъ Гакину въ Швеціи, или что Отоманъ былъ сынъ Ортугрула? Я съ удовольствіемъ читаю исторію грековъ и римлянъ, которая даетъ столько великихъ изображеній, увлекающихъ меня, но я еще ни однажды не могла дочитать до конца исторію какого-нибудь новйшаго народа, такъ-какъ не вижу въ ней ничего, кром какого-то хаоса, кучу мелкихъ событій, несвязанныхъ между собою, и тысячи безцльныхъ битвъ. И я отказалась отъ занятія, обременяющаго умъ, не просвщая его’. Вольтеръ отвчалъ на это, что изученіе исторіи не можетъ быть, безплоднымъ, если оставить въ сторон вс подробности войнъ и дипломатическихъ сношеній, вс мелкія событія, заслоняющія собою крупныя, и обращая особенное вниманіе на развитіе нравовъ и культуры. Съ этой точки зрнія и для противодйствія босюетовскому ‘Разсужденію о всемірной исторіи’ онъ написалъ свой ‘Опытъ’ и тмъ положилъ начало современной исторіографіи. Но, какъ реакція Босюету, ‘Опытъ’ вышелъ одностороннимъ. Босюетъ превозносилъ евреевъ, ихъ исторію, а Вольтеръ только потому, что первый съ энтузіазмомъ смотрлъ на избранный народъ, впадалъ въ другую крайность и черезчуръ ужь унижалъ его. ‘Въ лтописяхъ евреевъ, говоритъ онъ, — вы не найдете ни одного благороднаго поступка, имъ неизвстны ни гостепріимство, ни щедрость, ни милосердіе. Ихъ цари служатъ ростовщиками иностранцевъ, и этотъ духъ ростовщичества такъ укоренился въ сердцахъ ихъ, что постоянно высказывается въ рчахъ и поступкахъ ихъ. Ихъ слава заключается въ томъ, чтобы выжигать и вырзывать мирныя села, длаясь рабами, они убиваютъ своихъ владыкъ, а посл побды не знаютъ, что такое пощада, это враги рода человческаго’. Въ томъ-же дух изложена и исторія католической церкви. ‘Столько обмановъ, столько заблужденій, столько возмутительныхъ нелпостей, которые наполняли собою міръ впродолженіи 17 вковъ, не могли повредить нашей церкви. Она, безъ сомннія, божественна, если ужь 17 вковъ обмана и глупости не разрушили ее’. Историческіе опыты Вольтера, такимъ образомъ, имютъ характеръ и научныхъ трудовъ, и вмст полемическихъ памфлетовъ. Полемикой Вольтеръ страстно занимался до самой смерти, не упуская ни одного благопріятнаго случая, чтобы нанести ударъ своимъ личнымъ врагамъ. Впрочемъ, вс, съ кмъ только ни боролся Вольтеръ, кто только ни полемизировалъ съ нимъ, были уже тмъ самымъ личными врагами его. Какъ только кто-нибудь, неизвстный до тхъ поръ, задвалъ Вольтера въ печати, Вольтеръ начиналъ собирать справки объ его личности и спшилъ передать читателю что-нибудь въ такомъ род: ‘отецъ его былъ дровоскъ и носильщикъ, мать — прачка, Яшенька сначала занимался ремесломъ отца’ и т. д. (v. XX, 73). Но при всемъ томъ, даже эти чисто-личныя выходки Вольтера имли общественное значеніе, — до такой степени личность его сливалась съ дломъ, за которое онъ боролся. Чтобы дать читателю нкоторое понятіе о вольтеровской полемик, я сдлаю нсколько выдержекъ изъ его ‘Les honntes littraires’. ‘Въ чемъ-же причина ярости этого множества мелкихъ писакъ изъ бывшихъ іезуитовъ, конвульсіонистовъ, выгнанныхъ учителей и т. д.? Съ чего они нападаютъ съ бшеной яростью на первыхъ людей литературы? Почему они всегда называютъ Паскалей — вратами адовыми, Николей — волками хищными, а д’Аламберовъ — скотами вонючими? Почему, какъ только извстное сочиненіе иметъ успхъ, они начинаютъ кричать объ ереси, деизм, безбожіи? Главный источникъ этой эпидемической болзни — претензія на талантъ. Мораль. Достойна изслдованія мудреца та ярость, съ какою іезуиты нападали на янсенистовъ и съ какою об эти партіи, разбитыя во взаимной свалк, обрушились на литераторовъ. У этихъ жалкихъ полемистовъ нтъ честнаго ремесла. Хорошій столяръ, ваятель, портной, часовщикъ приносятъ пользу, они кормятъ своимъ трудомъ семейство. Отецъ Нонота {Одинъ изъ іезуитовъ, писавшій противъ Вольтера.} былъ честнымъ и хорошимъ носильщикомъ въ Безансон. Могъ-ли онъ не желать, чтобы лучше честно рубилъ дрова его сынъ, чмъ шатался изъ одной книжной лавки въ другую, отыскивая дурака, который согласился-бы напечатать его пасквиль? Въ Нонот-отц нуждались многіе, въ Нонот-сын — никто. Пустившись въ литературу, эти люди тотчасъ-же длаются негодными ни на какое употребленіе, они осуждены гнить въ собственныхъ нечистотахъ всю остальную свою жизнь, и много-много, если имъ удастся соблазнить какую-нибудь старую дуру и заставить ее врить въ нихъ, какъ въ Златоустовъ и Амвросіевъ, въ то время, какъ надъ ними издваются даже уличные мальчишки. О, братъ Нонотъ, братъ Питонъ, братъ Дюплеси! Ваше время прошло, вы похожи на старыхъ актеровъ, выгнанныхъ изъ хора оперы, которые, въ надежд на подачку, тянутъ на Новомъ мост устарвшія аріи. Поврьте, несчастные, лучше не нтъ боле, чтобы добыть хлба’.

Читатель видитъ, что даже въ самыхъ личныхъ нападкахъ Вольтера на его враговъ чувствуется живая общественная струнка. Но страстный въ полемик, смлый въ литературной борьб, Вольтеръ, какъ мы уже замчали, былъ въ то-же время крайне трусливъ и даже въ послднія двадцать лтъ своей жизни то и дло трепеталъ за свою личную безопасность, боясь, чтобы его не постигла судьба Каласа и Сирвепа. И онъ принималъ всевозможныя мры, чтобы гарантировать свое личное спокойствіе въ своемъ роскошномъ замк, такъ-что даже другъ его д’Аламберъ писалъ ему: ‘вы портите нашихъ преслдователей, Правда, вамъ боле, чмъ кому-нибудь, нужно умиротворять ихъ и вы принуждены бываете ставить свчку Люциферу, чтобы избавиться отъ Вельзевула, но отъ этого Люциферъ становиться только нагле, а Вельзевулъ не длается мене опаснымъ’. Въ старости Вольтеръ еще больше, чмъ въ молодости, скрывался подъ всевозможными псевдонимами и клятвенно отрекался отъ произведеній, несомннно написанныхъ имъ. ‘Никогда не нужно ставить своего имени, я не написалъ даже Двственницы’, однажды писалъ онъ Гельвецію. Съ той-же цлью онъ иногда печатно отрекался и даже глумился надъ своими собственными произведеніями. Такъ по поводу той-же ‘Двственницы’ онъ жаловался, что враги его ‘откопали гд-то и приписали ему рукописную поэму, наполнивъ ее стихами, достойными почтальона, выходками противъ Карла XII, Людовика св. и французскихъ министровъ и описаніемъ любви въ тон, въ какомъ говорятъ о ней въ казармахъ… Издатели надются выгодно распродать эти кабацкіе вирши и пасквили, и что авторъ, которому они приписываютъ ихъ, неизбжно погибнетъ въ глазахъ двора. Вы ошибаетесь, господа, въ Париж и Версал никогда не припишутъ автору Альзиры этихъ грязныхъ виршей’.

Въ феврал 1778 г. Вольтеръ пріхалъ въ Парижъ. Никогда никто до тхъ поръ по былъ встрчаемъ во французской столиц съ такимъ тріумфомъ, какъ онъ, и народный. энтузіазмъ только черезъ одинадцать лтъ выразился съ такою же силою по поводу взятія Бастиліи. Вотъ какъ Гримъ описываетъ этотъ тріумфъ: ‘Сегодня, 31 марта, знаменитый старикъ въ первый разъ былъ въ академіи и въ театр. Огромная толпа-людей слдовала за его экипажемъ даже во дворы Лувра, желая его видть. Вс двери, вс входы академіи были заняты, потокъ раскрылся только, чтобы дать ему мсто, и потомъ быстро сомкнулся снова и съ громкой радостью привтствовалъ его. Вся академія вышла ему навстрчу въ первую залу,— честь, которой не получалъ еще никто изъ ея членовъ, даже никто изъ иностранныхъ государей. Ему назначили мсто директора и выбрали его единогласно предсдателемъ. Вольтеръ принялъ эти отличія съ выраженіями живйшей благодарности, и чтеніе д’Аламбера о Буало возбудило, кажется, его живйшее участіе. Чтеніе заключало множество чрезвычайно лестныхъ намековъ на Вольтера. Собраніе было весьма многочисленное, хотя въ немъ и не было епископовъ. Но эти почести, оказанныя академіей, были только увертюрой къ тому, что ожидало его на національной сцен. Когда онъ халъ отъ Лувра къ театру, это было совершенно похоже на тріумфъ. Все было переполнено людьми обоего пола, всякаго возраста и всякаго званія. Едва только показывалась вдали карета, раздавался всеобщій радостный кликъ, съ приближеніемъ его восклицанія, аплодисменты и восторгъ удвоивались. Наконецъ, когда толпа видла уже почтеннаго старика, отягощеннаго столькими годами и такой славой, видла, какъ онъ, поддерживаемый съ обихъ сторонъ, выходилъ изъ экипажа, умиленіе и удивленіе достигали высшей степени. Вс улицы, вс балюстрады домовъ, лстницы, окна были усыпаны зрителями, и едва останавливалась карета, какъ все лзло на колеса и на экипажъ, чтобы посмотрть вблизи на знаменитаго человка. Въ самомъ театр, гд Вольтеръ вошелъ въ камергерскую ложу, суматоха радости, казалось, стала еще больше. Онъ сидлъ между г-жей Дени и г-жей де-Вилетъ. Знаменитйшій изъ актеровъ, Бризаръ, подалъ дамамъ лавровый внокъ съ просьбой увнчать имъ старика. Но Вольтеръ тотчасъ положилъ внокъ въ сторону, хотя публика громкими криками и рукоплесканіями заставляла его оставить внокъ на голов. Вс дамы стояли. Вся зала наполнилась пылью отъ передвиженія человческой массы. Только съ трудомъ можно было начать пьесу. Давали ‘Ирену’ и затмъ драму ‘Нанина’. Когда занавсъ упалъ, шумъ поднялся снова. Старикъ всталъ съ своего мста, чтобы благодарить, и тогда посреди сцены явился на высокомъ пьедестал бюстъ великаго писателя, его окружили вс актеры и актрисы съ внками и гирляндами изъ цвтовъ, на заднемъ план стали воины, выходившіе въ пьес. Имя Вольтера раздавалось изъ всхъ устъ, это было восклицаніе радости, благодарности и удивленія. Зависть и ненависть, фанатизмъ и нетерпимость должны были скрыть свою злобу, и общественное мнніе въ первый разъ, быть можетъ, высказалось свободно и въ полномъ блеск. Бризаръ положилъ на бюстъ первый внокъ, за нимъ слдовали другіе актеры, наконецъ г-жа Вестрисъ обратила къ виновнику торжества нсколько стиховъ, написанныхъ маркизомъ Сеи Маркомъ, которые торжественно высказывали, что лавровый внокъ даетъ ему сама Франція. Минута, когда Вольтеръ оставлялъ театръ, была, если можно, еще трогательне, чмъ его вступленіе. Казалось, онъ изнемогалъ подъ тяжестью лтъ и лавровъ. Кучера просили хать потише, чтобы можно было идти за нимъ, большая часть народа провожала его, съ криками: ‘да здравствуетъ Вольтеръ!’ Этотъ тріумфъ до того потрясъ старческій, давно уже полуразрушенный организмъ Вольтера, что черезъ два мсяца, 30 мая 1778 г., онъ умеръ, не упустивъ случая выкинуть передъ смертью фарсъ, о которомъ, впрочемъ, разсказываютъ различно. Журналамъ запрещено было говорить о его смерти, актерамъ играть его пьесы, а духовенству — хоронить его трупъ. Его тайно погребли, но не въ Париж, а въ абатств Сельеръ въ Шампаньи. Въ 1791 году, по декрету конвента, гробъ Вольтера вмст съ гробомъ Руссо былъ перенесенъ въ Пантеонъ, а на памятник его съ знаменитой статуей Гудона сдлана надпись: ‘Тни Вольтера. Поэтъ, историкъ, философъ, онъ возвеличилъ духъ человческій и научилъ его быть свободнымъ. Онъ защищалъ Каласа, Сирвена, де-ла-Бара и Монбальи, онъ поражалъ атеистовъ и фанатиковъ, училъ терпимости, защищалъ права человка отъ феодальнаго рабства’. При реставраціи, превратившей Пантеонъ въ церковь, гробы Руссо и Вольтера перенесены въ подвалъ, въ іюльскую же революцію снова поставлены на прежнее мсто, но при этомъ открылось, что клерикалы посредствомъ известковаго раствора уничтожили самыя кости Вольтера.

‘Вольтеръ, говоритъ Морлей, — безъ всякаго сомннія, не стремился къ общественному перевороту, будучи въ этомъ случа представителемъ метода Гобеа. Единственною цлью его были возстановленіе полноправія разума, освобожденіе мысли, распространеніе знанія, водруженіе знамени критическаго здраваго смысла. Руссо началъ тамъ, гд кончилъ Вольтеръ. Онъ разсказываетъ, чтобъ то время, какъ формировался его характеръ, онъ слдилъ за всмъ, что писалъ Вольтеръ, который такимъ образомъ, будучи на 18 лтъ старше Руссо, далъ его необыкновенному генію первый производительный толчекъ. Чувствительность темперамента, которой, можетъ быть, нтъ другого подобнаго примра въ ряду великихъ людей, заставила Руссо думать, или, скоре, чувствовать, о конкретныхъ несправедливостяхъ и страданіяхъ людей, а не объ отвлеченныхъ правахъ ихъ разума. Отсюда происходятъ дв великія школы: школа, взывающая къ чувству, и школа, опирающаяся на разумъ. Вольтеріанскіе принципы строжайшей политической умренности и литературнаго здраваго смысла нашли свое воплощеніе въ учредительномъ собраніи, которое было дломъ высшаго и средняго класса, духъ же Руссо, страстный, пылкій, нетерпливо желавшій облегченія страданій, достигъ жизни и силы въ учрежденіяхъ конвента’. Мощное вліяніе Вольтера еще при жизни его сказывалось во всемъ образованномъ мір, въ личностяхъ и реформахъ Тюрго во Франціи, Екатерины II въ Россіи, Фридриха въ Пруссіи, Помбаля въ Португаліи, д’Аранды въ Испаніи, Леопольда въ Тоскан. Вольтеръ сдлался популярнйшимъ изъ писателей прошлаго вка и даже въ библіотекахъ русскихъ баръ XVIII и начала XIX в. его сочиненія занимали первое мсто. Съ 1760 по 1790 г. въ Россіи вышло 65 переводовъ разныхъ произведеній Вольтера. Но вполн Вольтеръ все-таки не былъ переведенъ ни разу, а съ конца прошлаго вка имя его стало длаться даже пугаломъ, и полковникъ Скалозубъ счелъ за нужное назначить въ Вольтеры фельдфебеля, въ наши-же дни въ должности Вольтера очутился г. Суворинъ, между тмъ какъ Незлобинъ идетъ за Руссо, а Цатовичъ за Дидро…

С. Шашковъ.

‘Дло’, NoNo 11—12, 1879

ВОЛЬТЕРЪ.

Читайте также: