ВОЛОГОДСКАЯ СВАДЬБА.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
СВАТОВСТВО И СМОТРИНЫ
СВАТОВСТВО И СМОТРИНЫ
(простыя сидины).
СВАТОВСТВО.
СМОТРИНЫ.
МСТО СМОТРТЬ.
СВАТОВСТВО.
СМОТРИНЫ.
РУКОБИТЬЕ И ПРАСКІЯ СИДИНЫ.
РУКОБИТЬЕ.
ПРАСКІЯ СИДИНЫ.
Вологодская свадьба, Александров Владимир Александрович, Год: 1863
Время на прочтение: 76 минут(ы)
Въ 1861 году, мн удалось быть на многихъ крестьянскихъ свадьбахъ въ Вологодской губернія,— и я старался запасать все, что видлъ и слышалъ. Къ счастію, я былъ въ особенномъ положеніи: крестьяне не только не скрывали отъ меня ничего, а сами еще обращали мое вниманіе, — что не всякому возможно. Я желалъ не только описать свадебные обряды, но такъ сказать, представать картину, чтобы читатель, сидя дома и читая мои запаски, могъ мысленно перенестись въ ту деревню или село, гд играли свадьбу. До какой степени я въ этомъ усплъ, предлагаю на судъ публики, но смю уврить въ томъ, что весь разсказъ основанъ на запискахъ, веденныхъ во время моихъ наблюденій. Считаю нужнымъ сдлать нкоторыя необходимыя объясненія, которыя были бы неумстны въ самомъ разсказ.
У крестьянъ Вологодскаго узда отъ сватовства до внчанья проходятъ дв недли и боле, и рдко одна. Въ этотъ промежутокъ времени женихъ съ своей родней нсколько разъ навщаетъ невсту. Дни, въ которые онъ бываетъ у невсты, имютъ слдующія названія: смотрины или простыя сидины, рукобитье и праскія сидины, провдка, двичникъ или какъ чаще говорятъ: съ пряникомъ женихъ прізжаетъ, и послдніе день — свадебный, день внчанья, посл внчанья: отгостки и перегостки. Этими названіями я воспользовался для раздленія моего разсказа на части
Въ Вологодскомъ узд играютъ свадьбу почти одинаково, впрочемъ,— что городъ, то норовъ, что деревня, то обычай:— бываютъ и небольшія измненія въ обрядахъ, зависящія отъ мстности. смотря потому, ближе или дальше отъ города, и кто играетъ свадьбу: вольные или прежніе крпостные.
У крестьянъ, живущихъ ближе къ городу, свадьбы играются съ равными церемоніями, заимствованными отъ городскихъ жителей вившаго сословія, и многіе обряды здсь постепенно измняются. Въ 40 верстахъ и дале отъ города считается необходимостію, чтобы невста, когда просватаютъ ее, во все время до самаго внчанья при постороннихъ людяхъ была покрыта фатой (платкомъ), ей позволяется немного приподнять ее только тогда, когда жениху нужно съ ней прощаться. Въ 10-ти же и даже, съ 1861 года, уже въ 25 верстахъ отъ города, невста можетъ и непокрытая фатой угощать жениха и его родню, и только требуется, чтобы она въ свадебный день и при жених непремнно была покрыта фатой. Въ этой мстности крестьяне видятъ, что нкоторые старинные обряды почти безполезны и могутъ быть выкинуты или замнены другими, боле сообразными съ временемъ и духомъ народа, но удерживаютъ ихъ только потому, что он имъ нравятся. Это замчаніе особенно относится къ раздач въ двичникъ невстой красоты, т. е. кусочковъ лентъ, которыя считаются украшеніемъ двичьей косы, такъ много воспваемой въ причетахъ и свадебныхъ псняхъ. Въ приходахъ боле отдаленныхъ отъ города до-сихъ поръ двушки ходятъ въ сарафанахъ и съ отпущенной косой, которая посл замужества прячется отъ взора мужчинъ, и потому тамъ невсты и подружки ея обращаютъ боле вниманія на двичью косу, нежели въ деревняхъ, близкихъ къ городу, гд уже двушки носятъ въ косахъ гребенки, повязки на головахъ и даже синелевыя стки {Швея — дворовыя двушки и молодыя бабы, которымъ богатые отцы отдаютъ шить платья, рубашки и повязки, говорятъ имъ, какъ разъ слыхалъ я, что къ атласному или шелковому платью скоре идетъ синелевая стка, нежели повязка.}. И такъ замтно, что обычай раздавать красоту, который считался, лтъ десять тому назадъ, боле важнымъ, нежели теперь, скоро, если не совсмъ уничтожится, то много измнится. Тоже можно сказать и о другихъ старинныхъ обычаяхъ, которые, мало по малу, или истребляются или замняются новыми. Самый разговоръ молодаго крестьянскаго народа замтно измняется: многія Слова и выраженія заимствуются отъ городскихъ жителей. Молодой народъ даже нсколько перемнилъ свой старинный костюмъ на новый, т. е. армякъ или сибирку — на сюртукъ, сарафанъ — на платье, сталъ одваться лучше и опрятне и гораздо чаще умываться. Но къ сожалнію, быстро начинаетъ распространяться и роскошь, особенно у подгороднихъ жителей: у двушекъ появились шелковыя и шерстяныя платья, довольно дорогіе уборы на головахъ и перчатки, у молодцовъ — сюртуки, брюки, смазные сапоги, жилетки, манишки и галстуки (шелковые платки), на лтнихъ гуляньяхъ я даже видлъ двухъ, трехъ молодцевъ вольноотпущенныхъ, въ круглыхъ шляпахъ. Эта роскошь много вредитъ народу и даже заставляетъ нкоторыхъ жертвовать необходимымъ для хозяйства. Безъ сомнніа, городская жизнь преимущественно иметъ вліяніе на деревня близкія къ городу, но все-таки это вліяніе мало по малу распространяется и на отдаленныя деревни. Я слышалъ, что крестьяне-старики сами удивлялись, что ихъ молодой народъ ушелъ такъ далеко впередъ. ‘Нон’, говорили они, ‘народъ все сталъ дошлый, проворный, ловкій, не то, что лтъ пять, али побольше тому назадъ,— мы были тихіе, да робкіе, словно насъ не было, и за дло-то какое новое, незнакомое’ боялись и взяться,— ровно, отъ волка бжали…’
Въ Вологодскомъ узд бывшіе крпостные часто называютъ государственныхъ, удльныхъ и вольно-отпущенныхъ крестьянъ сольными, удерживаю и я это названіе. Большая часть вольныхъ крестьянъ богаче бывшихъ крпостныхъ, и потому они играютъ свадьбы гораздо роскошне, веселе и съ различными церемоніями. Напротивъ, крпостные играли свадьбы бдно, по-просту, почти безъ церемоній, но не измняя обрядовъ. Мн говорили сами крестьяне, что у крпостныхъ, нсколько лтъ тому назадъ, сватовство происходило не совсмъ такъ, какъ оно описано мною,— такъ напр. смотринъ часто не бывало. Он были почти и не нужны, потому что женитьба боле зависла отъ голодъ, нежели отъ воли родителей жениха и невсты. Въ то время, женихъ или отецъ его обращался прямо къ господамъ и, испросивъ у ихъ позволеніе свататься, иди даже уже высватавъ у нихъ невсту, приходилъ къ ея родителямъ только для того, чтобы объявить имъ волю господъ. Случалось и такъ, что господа призывали къ себ жениха, а чаще его отца и приказывали ему женить сына, и сами назначали ему невсту. Такую же власть имли прикащики и управляющіе. И потому свадьбу тогда часто играли кое-какъ, съ горемъ пополамъ, безъ соблюденія всхъ свадебныхъ обрядовъ, такъ сказать, на скорую руку. Тогда не до церемоній, не до столовъ у невсты и не до обрядовъ,— когда дочь отнимали у родителей и насильно отдавали, Богъ знаетъ куда и за кого. Нечего говорить, сколько было тогда слезъ у невсты и ея родныхъ, сколько причетовъ, выражающихъ горе, сколько жалобъ на житье за чужои сторон, у грознаго мужа и лютои свекрови.
Кстати теперь сказать нсколько словъ о причетахъ и свадебныхъ псняхъ.
Въ Вологодскомъ узд очень мало я слышалъ свадебныхъ псенъ: ихъ поютъ только позжанамъ въ двичникъ и молодымъ за княживъ столомъ. Кром этихъ псенъ мн удалось слышать четыре псни отъ дочерей священника и отъ двухъ двушекъ, другія ихъ не знаютъ. Видно, что он занесены изъ другой мстности и нсколько измнены. Въ этомъ узд невсты и подружки ея больше причитаютъ или лучше сказать, воютъ причеты. Я удержалъ то названіе, которое даютъ сами крестьяне, и не имлъ права назвать ихъ причитаніями или, свадебными пснями, тмъ боле, что они сами отличаютъ причеты отъ свадебныхъ псенъ. Причеты также какъ и псня измняются: старухи говорятъ, что когда ихъ отдавали замужъ, то причеты въ то время были не такіе, какіе теперь. И потому остается мало старинныхъ причетовъ, которые совсмъ не измнились. И такъ, если бы въ прежнее время было у насъ собраніе народныхъ псенъ, причетовъ и сказокъ и вообще самобытныхъ народныхъ созданій, то по измненіямъ въ извстную эпоху, мы могли бы судить о характер и дух народа и его нравственномъ направленіи.
По моему мннію, надобно спшить собрать старинныя народныя созданія, а то они исчезнутъ и будутъ замнены произведеніями новаго времени. Я вывожу это заключеніе изъ того, что большая часть народныхъ псенъ Вологодской губерніи, изданныхъ въ 1841 году и собранныхъ . Студитскимъ въ той же мстности, гд я собиралъ, въ 20 лтъ забыты крестьянами и замнены другими, отчасти даже стихотвореніями извстныхъ нашихъ поэтовъ.
Мн ‘привелось видть сватовство я смотрины у подкубенскихъ крестьянъ и именно въ деревн Чемоданов, въ 10 верстахъ отъ озера Кубенскаго, ни въ 15 верстахъ отъ г. Вологды. Чемоданово довольно большая деревня, гд живутъ вольно-отпущенные крестьяне.
Вотъ какъ происходило оно:
Вошелъ въ избу сватъ, нуженъ лтъ подъ 40, съ рыжей бородой, въ дубленк, снялъ онъ шапку, помолился образамъ, отвсилъ всмъ, кто былъ въ изб, по поклону и сказалъ: — Ночевали-здорово?
— Спасибо, Кузьма Авдичъ, слава Богу!— отвтила хозяйка, старушка, которая стояла у печки и обряжалась.
— Здравствуя, Михайловна!— сказалъ сватъ, обращаясь къ ней, — ты все еще обряжаешься, поди, часъ одиннадцатый есть,— коли не больше.
— А что подлаешь,— праздникъ, съ гостями-то и проспали маленько, — говорила хозяйка.
— У меня есть дло до тебя, Михайловна, да вижу не во время пришелъ, — сказалъ сватъ, а самъ взглянулъ на гостей.
Невста, дочь хозяйки, бойкая, хорошенькая двушка, вдругъ перемнилась въ лиц. Она поняла въ чемъ дло, злобно улыбнулась, перемигнулась съ подружками и вышла съ ними изъ избы, погрозивъ кулакомъ свату и промолвивъ подружкамъ:
— Еслибъ да власть моя, я-бъ турнула его, не посмлъ бы въ другой разъ и въ избу войти. Я-бы его….
Въ изб никого не осталось кром хозяйки и свата, который очень радъ былъ, что ихъ оставили однихъ, и потому тотчасъ приступилъ къ длу.
— А что, Михайловна, пока молодо, потуда и дорого, у тебя есть телочка продажная, а у меня есть купецъ на нее. Товаръ хорошъ — и купецъ молодецъ. Пора бы, Михайловна, товаръ-то и съ рукъ сбывать, а то не равно залежится.
— Небось,— отвтила хозяйка,— она у меня еще молода: всего-то 17-ой годокъ пошелъ.
— Э, Михайловна, а теб и говорю, что молодо, то и дорого. А купецъ — славный, женихъ — хоть куда, одинокій: въ солдаты не забрютъ. Отецъ — старикъ богатый: деньги иметъ. Земли у нихъ много, скота также. И онъ парень молодой, умный парень, на работу гораздъ. И лицомъ не худъ, двк понравится, разв только что смиренъ больно, да ростомъ не великъ, да это не бда. А теб что ее держать-то у себя, даромъ-то кормить? невстка-то у тебя работящая. Вспоила, вскормила, да въ хорошее мстечко съ рукъ и сбыла, пристроила, да и любуйся на ея житье. И бгать-то не далеко, тутъ рядкомъ и есть: версты три какихъ и тхъ нтъ. Соскучилась и побжала, посидла маленько, поговорила, да и домой. Другой-то, не равно, Богъ знаетъ куда увезетъ, Въ годъ разъ только удастся свидться-то. Да ты, можетъ, знаешь Алекся едорова?
— Съ Рдькина, что-ли?
— Да.
— Маленько знаю, да онъ, вдь, господскій.
— У, Михайловна, кто нон господскій, вс вольные, матушка.
— Все-жъ еще не устроенъ.
— Да что ему устраиваться-то, вдь, онъ не дворовый, а землю-то у нихъ не отымутъ. Еще хотятъ прикупить. Вошла бы ты къ нимъ въ избу, поглядла бы, каково они живутъ, сердце не нарадовалось бы,— славно живутъ. Дочка-то твоя была бы полной хозяйкой: никого бы не звала окромя мужа, да старика. А старикъ-то ему нон и сюртукъ новый сдлалъ и сибирку суконную и полушубокъ новый. Что и говорить, одинъ сынъ, баско ходитъ. Такъ что жъ, Михайловна, по рукамъ, что-ли?
— Не знаю, не знаю, Авдичъ, я неволить ее не буду, пусть посмотритъ, сладится, такъ и съ Богомъ. На меня и то старшія-то дв плачутся, что насильно замужъ отдала.
— И то да дно, пусть посмотритъ. А я теб врно говорю, что лучше жениха не найти, вотъ теб Никола, не найти. Я его хорошо знаю, и отца знаю.
Сватъ долго еще говорилъ съ хозяйкой, онъ уврялъ, доказывалъ ей, что лучше жениха и быть не можетъ, и что веселымъ бы пиркомъ, да за свадебку. Старуха спокойно его слушала, она знала, что ея дочку не такъ-то скоро уговоришь, если женихъ не придетъ ей по мысли, да я принуждать не хотла. А этого сватъ и боялся, зная, что Аннушка — двушка хорошенькая, славнухой {Двушка, которая славима красотой и богатой скрутой.} считается, бойкая двушка, и не такимъ женихамъ, какъ его, отказывала, и тутъ пути не будетъ, если мать не приневолитъ. И потому онъ старался, какъ можно боле склонить старуху на свою сторону, лучше сказать, до смотринъ заинтересовать ее женихомъ. Онъ часто повторялъ ей:
— Ты, матушка Михайловна, немножко и приневоль дочку-то, знаешь, поуговори ее маленько. Что на все глядть-то, разумокъ-то у ней еще глупый, теперь не любъ, такъ посл слюбится. Вспомни, и тебя силой выдали, да жила же съ Тихономъ, да какъ еще жила-то, другой и по люби не скоро такъ удастся прожить. Что и говорить, двк не любо покинуть подружекъ, да бесды веселыя, да съ ними-те не вкъ же ей жить. Подумай, сама, Михайловна.
— Не знаю, не знаю, Авдичъ, повторяла старуха, и хорошъ женихъ, да что съ ней подлаешь. Приходите сегодня насъ поглядть, да себя показать. Пусть и старшія-то посмотрятъ, поговорятъ,— и она поглядитъ, а я бы, Авдюшка, не прочь отдать за хорошаго человка. Я знаю Алекся, онъ парень не худой, одно только, что господскій, да и это не бда.— Приходите хоть ужо вечеркомъ, можетъ, и уладимся. А ты его, знаешь, пріумой, пріоднь побаще, смотри, да скажи ему, чтобъ посмляя былъ. Можетъ, и приглянется, сестрамъ-то приглянулся бы, а он ужъ бы ее уговорили.
— Ладно, ладно, Михайловна, спасибо.
Тутъ сватъ ушелъ, и потому ушелъ, что въ избу вошли Аннушка и дв подружки ея.
Сватъ уходя, поклонился Аннушк и хотлъ было поговорить съ ней, во она отвернулась’ сторону и заговорила съ подругой. Сватъ улыбнулся и вышелъ изъ избы, за нимъ и хозяйка. Черезъ нсколько минутъ я тихо заговорилъ съ Аннушкой:
— За что ты, Аннушка, сердита на Авдича? Вдь, онъ теб, кажется, ничего не сдлалъ.
— Чтобъ ему за дорог споткнуться, да носъ расквасить.
— Ты, видно, плакала, Аннушка? спросилъ я ее снова, глядя на ея заплаканные глаза.
— По невол заплачешь, сказала она и обратилась къ подружкамъ: давайте-ка псни пть, чмъ такъ-то сидть. Мн этотъ праздникъ, лучше бъ его не бывало.
По всему было замтно, что Аннушка не только не хотла говорить, но даже и думать о свадьб. Она желала скрыть свою тоску, но не могла.
— Полно, Аннушка, сказалъ я, что горевать, вдь, тебя насильно не хотятъ выдать. Я слышалъ весь разговоръ Авдича и твоей матери. Она не хочетъ принуждать тебя.
— Знаю я, отвчала Аннушка, да Авдичъ-то уговорятъ матушку. Того и гляди, что опять придетъ.
— Да, Аннушка, ты угадала, онъ придетъ, да и не одинъ, а съ женихомъ, тебя сегодня будутъ смотрть.
— Сегодня, сегодня, перебила меня Аннушка.
— Да, Аннушка, сегодня, чего жъ ты такъ испугалась? Придутъ, посмотрятъ, да съ тмъ и уйдутъ, если теб женихъ не понравится. Вдь, ты не знаешь, кто сватается, такъ чего жъ пугаться. Можетъ, и хорошій человкъ.
— Никого мн не надо.
— Эдакъ нельзя говорить, Аннушка, можетъ быть, Алексй съ Рдькина и вправду понравится, такъ я будетъ твой суженый.
— Ха, ха, ха! довольно громко захохотала Аннушка, рябой-то {Нсколько рябинокъ на лиц.}, пнтюхъ-то {Простой, молчаливый парень.} этотъ, пстунъ-то {По росту годится въ няньки, въ пстуны.}, чушка-то {Кто насупившись и молча сидитъ.}, нахмурка-то {Кто нахмурившись сидитъ.}, и мн за него идти, чтобъ подружки просмяли, не бывать этому! Слышишь, Надежа, вдь, это пнтюхъ рдькинскій ко мн сватается!
— Такъ что жъ, Аннушка, онъ женихъ не худой, сказала Надежа.
— И ты за него! ладно, пусть я одна, заплакала Аннушка. Она какъ не была бойка, а чувствовала, что ей не устоять противъ воли матери.
— Ну, Аннушка, какъ ты еще глупа, я не считалъ тебя такой. Ни коня, ни воза, а ты ужъ и въ слезы.
Тутъ вошла ея мать и я замолчалъ, Аннушка отвернулась и вытерла платковъ слезы.
— Чего я взаправду плачу, сказала тихо Аннушка, пусть, что хотятъ, то и длаютъ со мной, не пойду! Куда бы мн ужо спрятаться, али уйти куда? Пусть ищутъ.
— Погляди, Аннушка, наши молодцы на улиц, побжимъ, что горевать-то? сказала Надежа.
Аннушка и подружки ея ушли.
Аннушка правду сказала, что сватъ опять прядетъ. Не прошло и 2-хъ часовъ, какъ онъ, раза два взглянувъ въ окно, вошелъ въ избу. Въ этотъ разъ онъ засталъ двухъ старшихъ сестеръ и брата Аннушки, которые воротились изъ гостей. Сватъ тоже самое говорилъ, что и прежде, и на томъ же поршили, что надо посмотрть жениха. Сватъ нарочно приходилъ въ другой разъ для того, чтобы поговорить съ сестрами невсты.
Старшія сестры ея были силой выданы и жили замужемъ не очень хорошо, несмотря на то, что мужья были богаты. Он часто говорили, что по люби выйдешь, такъ хоть годокъ, да поживешь весело я пріятно. Одна изъ нихъ, бывши въ двушкахъ, когда сваха пришла ее сватать, спряталась подъ столъ, и такъ какъ уже были сумерки, а огня не подавали, то цлый часъ, пока сваха была въ изб, просидла подъ столомъ. Поискали, поискали, да и бросили, а сваха разсердилась и ушла.
Вечеромъ, передъ приходомъ свата, изба безпрестанно наполнялась народомъ, который, то входилъ, то выходилъ: всякому хотлось посмотрть смотрины, особенно молодцамъ и двушкамъ той деревни. Но такъ какъ уже было довольно поздно, то они пождали, пождали да и ушли. Остались только три двушки, да родные невсты. Незадолго до прихода жениха, Аннушка каталась то на печи, то и полатяхъ и заливалась слезами, наконецъ ушла на снникъ и тамъ зарылась въ сно. Я и старшая сестра ея на силу могли найти ее и уговорить одться. Она умылась и, Лпясь, пуще прежняго принялась плакать.
Тутъ мать замтила ей:
— Ладно, Питерянка, больно разборчива стала, теб бы барина, онъ бы присватался, такъ ты, поди, не прочь бы. По барину говядина, по Сеньк и шапка.
А одна изъ сестеръ сказала:
— Полно манить-то {Плакать.}, женихъ не женихъ, а добрый человкъ. Къ намъ бывало, изъ отрепнаго {Отряпнымъ проходомъ называется тотъ приходъ, гд большая чаетъ крестьянъ бдныхъ и не имющихъ для дочерей порядочной скруты. Отряпнымъ приходомъ называютъ также Янгосорь и другіе, въ которыхъ крестьяне въ будни и въ праздники носятъ старинный костюмъ, какъ-то: вмсто сюртука армякъ и сибирки, вмсто платья сарафанъ и больше ходятъ въ лаптяхъ.} прихода сватались, и то мы такъ не ревли. А я еще, бывало, нарочно оболокусь въ хорошое платье, да двухъ, трехъ жениховъ въ вечеръ и перегляжу. Да отъ всякаго, по твоему, и и плакать?
Одвшись, невста сла на переднюю лавку подъ божницей. Женихъ, его отецъ дядя, сестра и сватъ, войдя въ избу и перекрестившись, поклонились Аннушк, которая чуть замтно, шевельнула головой на ихъ привтствіе. Женяхъ слъ около невсты на стороннюю лавку, не много наискось отъ нея, а его родня напротивъ ихъ, по средин избы, на скамейку.
Немного погодя, начались съ невстиной стороны распросы.
— Земли-то у васъ сколько? спрашивала невстина сестра жениха за отца.
— Пока еще душовой надлъ, а тамъ прикупить надо будетъ. Я землю-то больше кортомлю. Нон у меня было 200 грудъ овса, 140 суелковъ ржи, 40 грудъ ячменю и 60 грудъ пшеницы {Изъ записокъ: слово въ слово.}.
— Ладно, а скотинки-то сколько? спросила мать.
— И скотинка есть, дв коровки, телушка, дв овцы, да лошадка.
— Что на счетъ крестьянскаго заведенія, то у него всего вдоволь, небось, не побжитъ хозяйка въ чужую избу просить, все подъ рукамъ: и посуды, и одежи много, сказала сестра жениха.
— И сани хорошія, и сбруя, и дуга золоченая, есть на чемъ о маслин прокатиться, сказалъ дядя.
— Вотъ, все, что на немъ, все — ихнее, не чужое, сказалъ сватъ указывая за жениха.
— Чужова мы не однемъ, замтахъ отецъ.
— Сюртукъ-то за немъ съ иголочки, новый, вишь, какъ садитъ, словно, говоритъ. И жилеточка славная, и манишечка, и галстукъ {Платокъ цвтной шелковый.}, рубаха кумачная, питерская, брюки новые, тонкаго сукна, а сапоги — вытяжные. Сюртукъ-то стоилъ 15 цлковыхъ. А посмотрли бы, дома-то сколько у него добра! говорилъ сватъ.
— Парень тихій, смирный: собаки не обидитъ, перебила его сестра жениха, не пьяница: капли въ ротъ не беретъ.
— А чтобы намъ поладить съ вами, сказалъ отецъ жениха, вставая и подходя въ хозяйк, такъ и быть для сына все сдлаю: полюбилась ему ваша дочка, проситъ меня сосватать. Хлопнувъ по рук хозяйки: вотъ вамъ 100 рублей {Ассигнаціями.} подвозу, шуба суконная, повязка, янтари на шею, и столы на свой счетъ подниму и невсту наряжу, какъ надо.
Я взглянулъ на Аннушку, которая все время сидла, потупивъ глаза, а тутъ, какъ отецъ жениха всталъ, подошелъ къ матери и ударилъ во ея рук, она подумала, что уже все ршено, вздрогнула и поблднли.
Послднія слова женихова отца, нсколько подйствовали и за прочихъ. И женихъ сталъ смле глядть за Аннушку, а до этого времени только скоса и изрдка поглядывалъ на нее. А хозяйка улыбнулась и весело сказала:
— Рада, рада, да какъ Аннушка?
Одна изъ сестеръ, взглянувъ на нее, замтила:
— Да, надо спроситъ Аннушку: любъ ли ей женихъ?
Аннушка молчала.
— А что, вдь, мсто-то не худо посмотрть, сказала другая сестра Аннушки.
— Да, да, проговорила первая.
— Такъ что жъ, сказалъ жениховъ отецъ, милости просимъ, хоть завтра приходите.
— Вотъ и ладно, сказала старшая сестра вставая, а мы тутъ подумаемъ, да и сестру-то спросимъ: согласна ли она?
Вс въ изб встали, женихъ и его родня, помолясь Богу, крестились.
— Ну, вотъ, дура, и смотрины теб, чего плакала? сказала Аннушк старшая сестра, подойдя къ ней: стрляй ворону, стрляй сороку, доберешься и до яснаго сокола: одинъ женихъ прочь, другой вскочь. А и этотъ женихъ не худъ, сказала она матери.
— Да, женихъ не худъ, и на лицо ничего, повторяли вс.
— Ты замтила, Надежа, я-то не высока, а онъ еще ниже меня, шепнула Аннушка подруг. Ну, что, я разв не правду вамъ сказала, обратилась Аннушка ко мн, что онъ въ пстуны мн годится. Небось, сами видли, какъ онъ насупился, да нахмурился и хоть бы слово сказалъ, молчалъ: словно, языка нтъ, боялся говорить, неравно, народъ насмшитъ.
— Молчи, Питерянка, я знаю, по твоему, глупъ парень, если онъ на одной ног не вертится, перебила ее мать, услыхавъ ея слова: чмъ этотъ женихъ худъ, чмъ?
— Встимо, городовой женихъ лучше, заступилась старшая сестра, у того каждое слово въ стну годится {Записано со словъ.}, шутить пойдетъ, такъ любо слушать. Умный парень: красно говоритъ, баско ходитъ. За то и сто рублей сверхъ наряду просилъ.
— Съ вами пива не сваришь! то худо говоритъ, то ростомъ малъ, то не баско одвается, проговорила мать.
— А что жъ за худова-то выходить, онъ вдь рябой, и дуракомъ прозвали, лучше въ двкахъ просидть, замтила одна изъ подружекъ.
— Знаю, знаю, вамъ хоть хлба ни куска, да, знай, дтинка безъ уска, молодъ бы только, да хорошъ бы былъ! сказала хозяйка
Во все время, пока женихъ сидлъ въ изб, на улиц у оконъ происходили шумъ, хохотъ и даже драка. Молодцы этой деревни и бабы, толкая другъ друга, лзли въ окно поглядть жениха, ихъ въ избу не пускали.
На другой день мать, дв сестры и братъ Аннушки отправились къ жениху мсто смотрть. Женихъ и отецъ его ласково приняли ихъ, напоили чаемъ и показали все, что имли. Водили ихъ въ горницу, и въ чуланъ, и наконецъ спустились въ хлвъ. Тутъ братъ невсты вышелъ на улицу и, растворивъ ворота, сказалъ:
— Скотинка хороша, да своя ли? Позволь надл узнать: своя, такъ не выйдетъ, а чужая не останется.
Минутъ съ пять простояли ворота настежь, скотъ стоялъ на мст.
— Своя, сказалъ братъ, запирая ворота. А было разъ, я эдакъ же, только что растворилъ ворота, скотинка-то и ну выходитъ со двора на улицу, да и пошла къ той изб, откуда взята была на это время.
Осмотрвъ скотину, одежу жениха, сбрую и самую избу, не забывъ даже и глиняной и деревянной посуды, какъ-то: горшковъ, крынокъ, плошекъ, деревянныхъ чашекъ, кадушекъ, ручонокъ и проч., невстина родня возвратилась домой, и принялась уговаривать Аннушку. Но какъ не билась она, а никакъ не могла уговорить ее.
— Не любъ, да и кончено.
— Ну коли не любъ, такъ что и говорить. Ты еще молода, успешь найти жениха и по мысли, сказала старшая сестра.
— Эй, смотрите, не больно разбирайте жениховъ-то, полюбится, такъ покажется и ястребъ вмсто яснаго сокола, али чортъ яблочкомъ. Не равно, нарвется на строгова мужа, а сами, небось, знаете, жена у строгова мужа ходи по одной половичк, на другую не ступай, будь тиха, смирна, а пуще не шали. А такова-ли она? то — то…. замтила мать.
Тмъ и кончаясь сватовство и смотрины въ Чемоданов. Смотрины были по-просту, безъ церемоній, на скорую руку. Хозяйк надоло угощать жениховъ, потому что къ ея Аннушк сватался уже пятый женихъ въ какіе-нибудь полгода. Мн привелось видть нсколько такихъ двушекъ, какъ Аннушка, и даже боле занятыхъ собою, хотя мене красивыхъ, и подальше отъ города. Одна двушка, не желая идти замужъ за такаго жениха, каковъ былъ Аннушкинъ, нажевалась волчьихъ ягодъ, отъ того у ней и губы и во рту изъло и вздернуло пузырями.
Теперь я разскажу, какъ происходили сватовство и смотрины у дворовыхъ людей сельца Булакова, прихода Благовщенья на Ербуг, въ 25 верстахъ отъ г. Вологды. Надо замтить, что это была первая свадьба, которую у дворовыхъ играли по-вольному {По вольному, т. е. какъ играютъ свадьбы вс вообще вольные.}: вроятно, потому что они освободились отъ крпостной зависимости. Вольная свадьба играется веселе, нежели свадьба крпостныхъ боле дальняіъ проходовъ отъ города, эту свадьбу подгородные крестьяне называютъ залиской свадьбой, по приходу, который находятся въ лсу, въ глуша. Въ первой свадьб боле разгула и вольности и боле церемоній, не даровъ говорятъ: ‘у вольныхъ и бднякъ, да всю церемонію справитъ.’ И потому въ ней нсколько мене слезъ и горя, особенно когда женихъ въ изб у невсты, при немъ даже очень рдко и мало причитаютъ.
Незнакомый сватъ, бажатко {Божатко — крестный отецъ.} жениха, побывавъ нсколько разъ въ сел, гд жила невста, и, пораспросивъ у сосдей о ея поведеніи, явился къ ней въ избу.
— Здравствуйте, добрый хозяинъ и добрая хозяйка и ты, краевая ягодка. Каково Господь васъ милуетъ, каково живется, можется, все-ли въ добромъ здоровь?
— По маленьку, добрый человкъ, по маленьку, отвтили старики.
— Ну, и слава Богу! здоровье пуще всего. А я пришелъ къ вамъ по важному длу. У васъ есть блый кормъ, проговорилъ онъ, взглянувъ на невсту, которая пряла,— красотка, у васъ есть продажа, у насъ есть купецъ.
— Милости просимъ, прізжайте посмотрть, сказали старики.
— А когда можно пріхать?
— А хоть завтра, али когда наладитесь, тогда и милости просимъ: будемъ рады гостямъ.
— Спасибо на добромъ слов, хозяинъ и хозяюшка. Позвольте узнать, какъ васъ звать, да величать?
— Николаемъ Авдичемъ, да Акулиной Александровной, отвтила старуха,
— А красотку-то какъ? взглянувъ на нее, промолвилъ сватъ
— Лизой, отвтилъ старикъ.
— А позволь спросить, добрый человкъ, какъ тебя зовутъ и откуда женахъ? спросила старуха.
— Меня зовутъ Дормидономъ, а женихъ изъ села Трофимова, скотника сынъ, можетъ, слыхали?
— Какъ не слыхать, слыхали.
— Парень умный, тихій, не гулящій: копйки не прогуляетъ. Барина любить. А въ изб у стариковъ его полная чаша всего, такіе радушные, простые старики: рады бдному послднее отдать. А ужь угощаютъ о праздникахъ, такъ угощаютъ: у нихъ тверезый не уйдешь, допьяна напоятъ. И дятъ все сладкое, да скусное, въ ду только и живутъ. Мсто славное для вашей красотки, ни кмъ не будетъ обижена: ихъ только трое и есть, большихъ-то, а то дочка еще, да та невста, поди нонче отдадутъ, да мальчишечка 13-ти годковъ. Будетъ ваша дочка и сыта и довольна: будетъ какъ въ масл сыръ кататься, ужь будетъ. И парочка-то какая! взглянувъ на невсту, и Лиза-то ваша, я вижу, скромница, да и женихъ-то ужь куда какъ тихъ, да смиренъ.
— А какой нарядъ-то просятъ? спросила старуха.
— Да что нарядъ? Коли у* двки въ голов умъ разхожій, такъ юбка не дорога. Нарядъ-то на грядк, а умъ-отъ на лавк: и нарядна, да глупа. Ужь, встимо дло, однете, какъ нужно и дадите скруту, какая имется. Да объ эфтомъ завтра съ Тихономъ потолкуете. А коли дло у васъ пойдетъ на ладъ, такъ, смотрите, свадьбу играть по-вольному, сказалъ сватъ улыбаясь. Завтра до сумерекъ ждите васъ, прибавилъ онъ, ухода изъ избы.
Лиза смирная, тихая двушка, встала изъ-за приселки и утерла слезинку.
— Чего плачешь, глупая? спросила ласково старуха.
— Матушка! бросилась Лиза на грудь матери, прости меня, я оставлю тебя скоро, я оставлю тебя, батюшка,— я милыхъ братцевъ и подружекъ оставлю.
— Не плачь, дурочка, цлуя сказала мать, и поршено будетъ у насъ дло, такъ Трофимово, сама знаешь, не далеко, буду бгать къ теб,— и ты меня не станешь забывать. А мсто и вправду хорошее, богатое мсто, женихъ не дуракъ, и отцы почетные. Я про нихъ не разъ слыхала всти хорошія: больно хвалятъ.
На другой день’ около сумерокъ, сватъ, женихъ, его отецъ и божатка (крестная мать жениха) пріхали въ село, въ другую избу, а къ невст послали сказать: чтобы она одвалась, что женихъ пріхалъ ее смотрть. Лизу нарядили въ шерстяное платье, надли на голову атласную повязку и посадили за столъ подъ божницу на переднюю лавку. Извстно, безъ слезъ это не могло обойтись. Она два раза падала на грудь матери и рыдая говорила:
— Видно я теб, матушка, и теб, батюшка, видно я, бдная, много вамъ надосадила, много напрокучила. Видно я, горькая, дочка не слухмяная, неразумная, не работница, что сбываете вы меня, бдную, на чужую сторону, въ чужіе люди. Каково-то мн будетъ жить у нихъ, каково-то привыкать на чужой сторон? {Записано со словъ.}
Пока невста одвалась, въ избу собрался народъ: молодцы, двушки, старухи и бабы этого села.
Женихъ и его родня вошли въ избу, Лиза встала, а они помолившись Богу, поклонились ей, старикамъ, братьямъ, сестр ея и всмъ, кто былъ въ изб. Лиза отвтила имъ низкимъ поклономъ.
— Милости просимъ, садитесь, сказали старики, отодвинули столъ и пропустили жениха на его мсто. {Женихъ всегда садится на смотринахъ за столъ, наискось невсты, на стороннюю лавку подъ божницей.} Женихова родня сла по лавкамъ, сватъ около Тихона, женихова отца, я изрдка говорилъ ему про невсту:
— Невста смирная, славная невста, не баловница, посмотри-ка, какая, словно, мякишъ, что теб подушка! едреная…. и старики простые.
— Двушки, сядьте за столъ, да позабавьте жениха-то: поиграйте съ нимъ въ карты, сказала сестра невсты.
Подружекъ пять сло за столъ. Сестра невсты, Катя, стасовавъ карты, раздала ихъ. Началась игра въ дурачки, двушки старались оставить жениха дуракомъ. Невста также играла. Когда кончилась игра, двушки сказали, сколько разъ невста оставила жениха въ дуракахъ. Во время игры двушки забавлялись другъ надъ дружкой, также и надъ женихомъ: смялись, крали карты, неврно ходили, женихъ замчалъ и улыбаясь говорилъ:
— Постойте, двушки, вы не такъ ко мн сходили: семерка, осмерка, да девятка.
Двушки хохотали. Если же женихъ не замчалъ ихъ плутовства, то он пересмивалсь между собой. Когда женихъ и невста играли въ карты, женихова родня поглядывала на невсту, а невстина — на жениха. Кончивъ игру въ карты, двушки вышли изъ-за стола, а сватъ подошелъ и сказалъ:
— Ну-ка, женихъ да невста, встаньте-ко, да выйдите-ко на середку, да пройдитесь, не хромой ли кто изъ васъ?
Женихъ и невста, улыбаясь, вышли изъ-за стола и встали поодаль другъ противъ дружки. Невста первая подошла къ жениху и возвратилась на свое мсто, гд стояла, потомъ подошелъ къ ней женихъ и отошелъ также на свое мсто. Въ это время они не могли поднять глазъ другъ на друга: имъ было смшно, невста, какъ не была скучна, но раза два улыбнулась. Посл этой прогулки они опять сли на свои мста. А Тихонъ, крестная мать жениха съ отцемъ и матерью Лизы пошли въ чуланъ, смотрть ея нарядъ,— приданое. Въ чулан, прежде всего мать невсты стала показывать теплую одежду:
— Вотъ салопъ бличій, лонесь {Лонесь — прошлый годъ.} только сдлали, 20-ть цлковыхъ стоилъ, вотъ шубка на зайчемъ мху, бархатная шубка {Шубка на ват, покрытая бархатомъ малиноваго цвта и опушенная бличьимъ мхомъ.}, сатиновое пальто и терновое, шинелька на ват {Пальто съ тальей.}, теплушка ситцевая {Куцавейка.} за просто носить. Вотъ платья: шелковое, два шерстяныхъ, три ситцевыхъ, два сарафана, фартучки. Вотъ тутъ 30 рубашекъ {30 рубашекъ — богатая невста.}, наспишники съ узорами, съ кружевами, Лиза сама вязала, сама и узоры выкладывала, вотъ простыни, бранная простыня {Довольно тонкая простыня, нарочно для свадьбы ткется, съ лентой изъ атласной розовой матеріи въ четверть ширины и на поларшина съ узорами и кружевами.}, скатеретки, бранная скатерть. А вотъ тутъ платки: шали, подшальники, фаты, молчановскіе платки, повязки: бархатная и атласныя, цвты, ленты баскія, кушаки: два резничатыхъ съ пряжками, ленты атласныя, шелковыя, на мсто кушаковъ одваетъ, воротнички, ленточки на шею. А вотъ коробка съ алтарямъ, съ бусамъ, съ бруслетамъ, съ бархатцамъ {Бархатные браслеты.}, съ сережкамъ, съ кольцамъ. Вотъ и все, что иметъ моя Лиза, сказала старуха.
— И того довольно, замтилъ Тихонъ, пуще невста-то была-бы кроткая двушка.
— Лиза у меня и водой не помутитъ.
Вошли въ избу, гд женихъ и невста съ двушками опять играли въ карты. Тихонъ слъ около свата, который потихоньку заговорилъ съ нимъ:
— Ну, что? Каковъ нарядъ, какова скрута?
— Ничего, скрута богатая, всего довольно.
— А невста по нраву?
— Хороша и невста.
— Такъ чтожь, выйдемъ за дверь, потолкуемъ, да спросимъ Василья: люба-ли ему? да и по рукамъ.
Женихъ, Тихонъ, сватъ и божатка вышли изъ избы.
— Ну, что, Василій, люба? ли невста?
— Люба.
— А теб люба? опять обратился сватъ къ Тихону.
— Я ужь теб сказалъ, что люба.
— Такъ позовемъ его родню, что она скажетъ.
Сватъ вошелъ въ избу и обратился къ невстиной родн.
— Пожалуйте на минуточку.
Старики, братья и сестра Лизы вышли на дворъ.
Тихонъ и женихъ поклонились.
— Любъ-ли вамъ женихъ? сказанъ его отецъ.
— Любъ, отвтила родня невсты.
— А коли любъ, такъ и по рукамъ, гольемъ я ничего не прошу, а ужь дары, встимо, надо: мн, да сыну-мальчику по рубашк, а жен, да дочк по платью, а другой родн, ужь сами знаете, по платку, да по другому.
— Ладно, сказала родня невсты, милости просимъ въ избу.
Вс вошли въ избу, женихъ посмле сталъ. Одинъ изъ молодцовъ игралъ на гармоніи, онъ подошелъ къ нему и попросилъ ее. Ему дали, онъ заигралъ и сталъ расхаживать по изб, видно было, что жениху хотлось проплясать козачька. Одна изъ старухъ, замтя это сказала:
— Попляши-ка, Василій Тихонычъ.
Женихъ хотлъ было разокъ пройти, но двушки и молодцы захохотали. И одинъ изъ нихъ подошелъ къ свату и шепнулъ ему на ухо:
— Дормидонъ, возьми у жениха-то гармонію, да не вели ему плясать, вдь, не хорошо, онъ себя этимъ срамитъ.
Женихъ, какъ простой малый, которому понравилась невста и вс, кто былъ въ изб и даже самая изба, не думалъ, что онъ насмшитъ народъ, если возьметъ въ руки гармонію.
Сватъ поспшилъ взять ее у жениха и сказалъ на ухо:
— Что народъ-то смшишь, слъ-бы на мсто, да кисъ-бы на немъ, коли манеръ не знаешь, а то дуракомъ прослывешь.
— Милости просимъ за столъ, нашего хлба, соли откушать, сказала въ это время сестра невсты.
Женихова родня и женихъ сли за столъ, невста оставалась на своемъ мст. Согрли самоваръ, напоили чаемъ и подали закусить: кулебяку и круглый пирогъ со пшеномъ. Невста вставала и кланялась:
— Кушайте, Василій Тихонычъ, кушайте. {Записано со словъ. Впрочемъ, чтобы избгнуть этихъ объясненій, я разъ и навсегда скажу, что почти вс разговоры крестьянъ были записаны со словъ.}
— Не просите, Лизавета Николаевна, право сытехонекъ, отвчалъ женихъ.
— Хоть маленько отвдайте, говорила невста.
И женихъ, хоть-бы какъ сытъ не былъ, долженъ былъ исполнить ея просьбу.
— Кушайте, Тихонъ Поликарповичъ, Миронея Липантьевна, Дормидонъ Васильевичъ, кушайте.
— Не безпокойтесь, Лизавета Николаевна, не просите, много довольны, говорилъ сватъ.
— Кушайте, кушайте… просила вся родня невсты, низко кланяясь.
— Проси хорошенько, проси, толкала сестра невсту. Лиза подымалась и снова просила.
— Посмотрите-ко, говорили подружки одна другой, женихъ-то какъ ротъ распялилъ, не равно муха влетитъ, бды надлаетъ.
— Гляди-ка ты лучше, какъ онъ губы-то надулъ, да сморщился, словно, что горькое сълъ.
— Это еще что, а поглядли-бъ вы, какъ онъ цлуется-то, мн привелось разъ о посидлкахъ цловаться съ нимъ, да и закаялась. У него губы-то толстыя, ротъ завсегды розтъ, а какъ цловаться, онъ еще больше розенетъ его, губами-то и сожметъ твои губы, словно, откусить ихъ хочетъ. И губы-то у двушки вс слюнями замочитъ, а ей, встимо дло, не больно-то пріятно, скорй наровитъ вытереть ихъ. А знаете, у него изорту-то гнильемъ воняетъ, говорила третья двушка.
Напившись чаю и закусивъ, женихъ, его отецъ, божатка и сватъ вышли изъ-за стола и помолившись Богу, благодарили невсту и ея родню:
— Спасибо за хлбъ, за соль, за угощенья.
— Просимъ не осудить, отвчала родня невсты.
— Чтожь, когда на сидины-то прізжать? спросилъ жениховъ отецъ.
— А хоть въ это воскресенье, въ три-то дня успемъ изладиться, намъ не приданое шить: сказала Катя, сестра невсты.
— Ладно, промолвилъ Тихонъ.
Когда ушли они, и народъ сталъ расходиться. Лиза заплакала, подошла къ подружкамъ и сказала имъ:
— Милыя подруженьки, не забывайте своей Лизы при послдней пор-времячк, жалуйте къ ней.
— Да, голубушки, не забывайте ее, повторила мать.
— Ладно, ладно, отвтили подружки и стали выходить изъ избы.
Сватовство и смотрины въ свадьб крпостныхъ, которая игралась не по вольному, происходили и происходятъ совершенно также. Перемны бываютъ небольшія, смотря потому богатыхъ или бдныхъ родителей невста.
На другой день посл смотринъ, утромъ до свту, братья Лизы, подаривъ ей каждый по 3 рубля, похали въ городъ закупать дары, водки, говядины, крупчатки, пшена, меду, изюму и проч. Акулина, мать невсты, истопивъ печь и обрядившись, поставила въ нее дв большія корчаги солоду для пива и стала съ Катей мыть избу и посуду, старикъ также имъ помогалъ. Лиза пришивала къ полотенцамъ узоры и кружева. Вечеромъ пришли къ невст на посидлку подружки и стали также помогать ей шить. Вскор пріхали съ покупками и братья Лизы.
Весь этотъ день и слдующіе два дня прошли въ хлопотахъ, да въ работ. На второй и третій день двушки почти съ утра до вечера сидли съ невстой: одн изъ нихъ шили рубашки, другія — платье. Во время работы подружки вспоминали о Филиповкахъ, какъ въ прошломъ году гуляли на посидлкахъ, или говорили о нарядахъ, кому и что отцы готовятъ къ празднику,— Медостову дню, или про молодцовъ: кто изъ нихъ красиве, забавне и удале. Он придумывали, какъ-бы въ тотъ день, въ который будутъ отгостки, устроить посидлку, и отчасти радовались, что выдаютъ ихъ подругу, он надялись, что это время проведутъ нсколько веселе.
— А что, двушки, вдь, свадьба-то для насъ все одно что праздникъ: подружекъ соберется иного, поболтаемъ, посмемся, попричитаемъ, подимъ пряниковъ, орховъ, пироговъ, и на церемонію-ю поглядимъ, вдь, свадьба-то по вольному будетъ играться. А пуще всего и молодцы въ свадебный-то день придутъ, а съ ними весело будетъ, посидлку сладимъ,— сказала одна изъ подружекъ
Другія двушки за это на нее накинулись: имъ досадно было, что она сказала вслухъ всю правду, он и сами тоже самое думали, да не высказывали.
— шь пирогъ съ грибами, да держи языкъ за зубами,— толкнувъ ее, сказала одна изъ нихъ.
Въ тотъ день, въ который назначены были сидины, Акулина, мать невсты, начала обряжаться утромъ ранымъ ранехонько, до свту истопилась печка, были готовы пироги и жаркое. Она испекла 30 пироговъ, изжарила полбарана, выставила на холодъ въ чуланъ 7 большихъ плошекъ студени, наварила два большихъ горшка щей и мастерски приготовила въ масл изъ благо тста множество различныхъ фигуръ, такъ называемыхъ невстиныхъ конфектъ, какъ-то: птушковъ, лсенокъ, наперстковъ, лошадокъ, витушекъ и проч. Обрядившись и пообдавъ, Акулина и Катя натыкали спичекъ изъ лучины, между бревенъ подъ полавошниками и развсили 16 полотенецъ съ узорами, которые были въ поларшина въ длину и мене и изображали небывалыхъ птицъ и цвты. Узоры эти сама Лиза ткала и вышивала, а другія невсты, у которыхъ нтъ своихъ наспишниковъ, просятъ ихъ у подружекъ на это время. Вывшиваніемъ полотенецъ показывается, что невста трудолюбива, что она ткаха и пряха.
Когда уже начало смеркаться, пришла крестная мать и одна изъ замужнихъ сестеръ Лизы и стала одвать невсту въ лучшую скруту. На нее надли хорошенькое клтчатое, шерстяное платье, черненькіе каленкоровый фартучекъ, розовый кушакъ, а на голову атласную повязку. Лиза безъ всякихъ блилъ и румянъ была блая и румяная двушка, но сестры ея нашли, что ей непремнно нужно наблиться и нарумяниться, И потому, не зная вполн этого искусства, налпили толстымъ слоемъ на лицо Лизы млу и раствору краснаго сандала. Одвши, невсту посадили въ кутній уголъ, {Тотъ уголъ, гд божница, называется переднимъ, а противуположный уголъ, напротивъ печки, называется кутнимъ угломъ.} гд окружили ее пришедшія подружки, свои и сосдняго села и также нсколько бабъ и старухъ.
Только что кончился туалетъ Лизы, который продолжался по крайней мр 2 часа,— какъ мальчишки вбжали въ избу и закричали:
— Женихъ пріхалъ, женахъ, и съ попомъ пріхалъ.
Въ изб вс засуетились. Братья Лизы поспшили зажечь на стол дв свчи, а старики вышли на середину избы.
Чрезъ нсколько минутъ пришелъ сватъ и спросилъ:
— Изладились-ли?
— Милости просимъ,— отвтили ему.
Сватъ ушелъ. Женихъ и его родня, скинувъ шубы и оправившись въ сосдней изб, пошли за сватомъ къ невст.
Вошелъ первый въ избу священникъ съ крестомъ, за намъ сватъ, женихъ, отецъ и мать его, божатка, братъ, сестра, дяди и тетки: и вс остановились подъ полатями.
Сватъ подошелъ къ отцу и матери невсты и сказалъ:
— Здравствуйте, сватъ и сватьюшка, ждали-ли гостей на сегодняшній день?
— Милости просимъ, дожидалися,— кланяясь отвтили старики.
— Ну сватъ и сватьюшка, чмъ вы свое дитя надляете?
— Надляемъ Пресвятой Богородицей Казанской,— отвтилъ отецъ невсты.— А вы чмъ свое дитя награждаете?— спросилъ онъ женихова отца, который выступилъ изъ подъ-полатей.
— Николой Милостивымъ — отвтилъ Тихонъ,
Въ это время подружки вывели невсту подъ руки изъ кути къ воронцу. {Въ изб два воронца, четыреугольныхъ бревна, одинъ изъ нихъ на краю полатей, доски которыхъ укрплены на немъ, а другой идетъ отъ полатей къ переднимъ полавошникамъ и длитъ избу на дв части: на передъ, гд передній уголъ, божница, и на путь, гд кутній уголъ, печка и голбецъ. Подъ податями третья чаетъ избы, называемая у дверей.} Невста однимъ поклономъ поклонилась жениху и всей его родн и осталась на мст, поддерживаемая подъ руки подружками.
Невстинъ отецъ, получивъ отъ женихова отца отвтъ, чмъ онъ награждаетъ своего сына, подалъ ему свою руку. Сватъ немного помдливъ, съ-разу рознялъ ихъ руки, невста зарыдала и подвинулась назадъ, подружки плачевнымъ голосомъ запричитали:
Не ключики брякнули,
Не замочки щелкнули,
По рукамъ сваты ударяли.
Запоручилъ сударь, батюшка
За поруки, за крпкія,
За замки, да за желзные.
За письма, да вковчныя.
Когда двушки кончили причетъ, священникъ отплъ молебенъ и благословилъ всхъ крестомъ. Женихъ и невста во время молебна стояли вмст, за священникомъ, и первые подошли ко кресту, за няни ‘ вся родня невсты. Женихова родня подходила ко кресту у себя дома, гд также служили молебенъ передъ отъздомъ къ невст. Когда кончали прикладываться ко кресту, священникъ сказалъ жениху и невст:
— Поцлуйтесь крестъ на крестъ.
Женихъ и невста, какъ сказано было, поцловались и пошли за столъ. Тогда попъ и вс гости сли по своимъ мстамъ: женихъ около божницы, по правую его руку невста, а по лвую подъ божницей попъ, возл попа отецъ и мать жениха и вся его родня по старшинству, около невсты по правую ея руку сваха невстина. Гости, усвшись по мстамъ, какъ слдуетъ, молча, ждали даровъ.
Народъ столпившись стоялъ въ кути, впереди была двушки, которые разглядывали жениха и его родню, ихъ наряды, и какъ они себя держали за столомъ.
— Посмотри-ка, Дуняша,— тихо говорила одна изъ двушекъ:— женихъ-то какимъ гоголемъ сидитъ, а, знаешь, видно ему отецъ-то сказалъ, чтобы онъ ротъ-то свой маленько позажалъ.
— Нтъ, Анна, ты лучше погляди, какъ его сваха-то разслась, словно, барыня какая, и носъ подняла, думаетъ: то-ли не я. Экъ, намазалась-то какъ, словно о святкахъ. А нарядилась-то какъ!..
— А взгляни-ко сюда, Дуняша, какой этотъ важный,— видно, дядя жениху.
— Видно, а возл-то его жена ему, вишь, какъ нахохлилась, ровно курица на яйцахъ….
— А попъ-то, попъ-то, толкнула Анну третья двушка: радуется, что дары-то ему будутъ, что попьетъ, да постъ.
Старуха, мать невсты, стояла у сундука, около печки, и, выбравъ подшальникъ (большой шелковый платокъ), стряхнула его и покрыла имъ тарелку, которую держала младшая сестра невсты. Катя подошла къ столу и подала жениху на тарелк платокъ:
— Извольте принять, Василій Тихонычъ.
Женихъ взялъ платокъ и, поклонившись, отдарилъ: положилъ на тарелку цлковый.
Акулина, убравъ деньги, накрыла снова тарелку бумажнымъ платкомъ и Катя подала попу, который никогда не отдариваетъ. Посл попа подали отцу и матери жениха и всей его родн также по платку. Отецъ и мать отдаривали серебромъ, а прочая родня мдью: копекъ по 40-ти, 15-ти и боле, также и серебромъ, кто богатъ, или хотлъ показать себя, какъ напр. жениховъ дядя, котораго двушки назвала важнымъ. Онъ, тряхнувъ даренымъ платкомъ, смялъ его я положилъ въ карманъ, не спша, досталъ изъ шароваровъ кошелекъ съ серебромъ и, вынувъ изъ него полтинникъ, улыбнувшись, взглянулъ на Катю и бросилъ его на тарелку.