Вольный Шамхар, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1903 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Bac. Немировичъ-Данченко.

Вольный Шамхаръ.

Романъ изъ кавказской войны,— съ рисунками, передланный для старшаго возраста.

0x01 graphic

Самостоятельный самъ по себ, онъ служить продолженіемъ такого же романа, передланнаго для старшаго возраста: ‘Царица Тамара’.

Вольный Шамхаръ.

0x01 graphic

Подъ тяжелыми куполами, на тсныхъ улицахъ загадочнаго Востока, гд еще продаются рабыни и рабы, гд разсказываются фантастическіе вымыслы тысячи и одной ночи, — нашъ удивительный Кавказъ пока отсутствуетъ. А между тмъ его недавнія были куда еще чудесне этихъ эмалевыхъ сказокъ, на которыя южное солнце бросаетъ свои слпящіе отсвты. Одной изъ такихъ былей посвящена и эта книга…

I.

Свистъ и гулъ въ снастяхъ. Можно подумать, что это не попутный втеръ гонитъ шкуну, а злобные духи накидываются на веревки мачтъ и на самыя мачты и треплютъ ихъ посреди темнаго въ эту звздную ночь Каспія… Во мрак не видать вовсе громадныхъ волнъ, хотя отъ ихъ ударовъ скрипитъ и точно жалуется деревянная обшивка персидскаго суденышка.

Какъ оно жалко и мало въ сравненіи съ этой разбушевавшеюся кругомъ стихіей! Щепка, забытая въ пучин, которую швыряетъ во вс стороны, произвела бы не больше впечатлнія на посторонняго наблюдателя, если бы такой могъ оказаться среди этого хаоса. Къ утру втеръ ослабъ, только въ паутин снастей еще гудло и плакало что-то. Волны все тише и тише были. Можетъ-быть, въ эту полосу моря вчера и не вторгалась буря, и только отраженная мертвая зыбь колыхала его, выгибая по всему этому простору зеленые темные хребты неугомонныхъ валовъ. Какой-то аулъ на берегу, — онъ виденъ съ палубы, — весь залитъ солнечнымъ сіяніемъ. Пустынныя вершины окрестныхъ горъ блистаютъ, будто раскаленныя. Старыя темно-желтыя стны, блыя сакли, зеленый куполъ мечети, тихія восточныя улочки, словно козьи тропинки, извивающіяся по кручамъ, башни вверху, татарское кладбище около, — все это тонетъ въ яркомъ, слпящемъ глаза свт, и все это, какъ на ладони, со шкуны. Еще бы — она теперь крадется вдоль самаго берега, точно ее пугаетъ эта морская взволнованная даль! А тутъ такъ хорошо! Внизу, у самой воды, раскидываются такіе пышные сады, что отъ нихъ трудно оторваться взгляду. Волны зелени затопляютъ берегъ. Будто желая выбиться изъ ихъ задушающихъ объятій, тянутся вверхъ безчисленные тополи, чинары, карагачи, перевитые чуть не до самыхъ верхушекъ виноградными лозами. Громадныя картутовыя деревья, каштаны и оршники такъ и манятъ издали въ свою прохладу и тнь. Чудятся въ этомъ зеленомъ царств звонкій голосъ ключей, журчаніе воды, бгущей съ крутыхъ склоновъ, торжественный шумъ и трескъ раскинувшихся втвей и оглушительный концертъ всякой птицы, слетвшейся сюда изъ обнаженныхъ и скалистыхъ пустырей Дагестана.

На палубу вышли изъ каюты молодой, красивый горецъ съ юношей, богатый костюмъ котораго невольно обращалъ на себя вниманіе.

— Какой чудесный день ждетъ насъ!— замтилъ послдній.

— Почему?

— А вонъ посмотри!

И онъ указалъ на синее, раскидывавшееся надъ горами, небо. Ни одного облачка не было на немъ. Только мерещились горные орлы, затерявшіеся въ лазурной бездн.

— Да!.. По-вашему, такъ?

Они оглянулись.

Старикъ-персъ, съ крашеными хиной бородой и ногтями, едва державшійся на слабыхъ ногахъ, подошелъ къ нимъ.

— А вы оглянитесь на ту сторону, откуда восходитъ солнце, и куда мы ходимъ въ Кербалу помолиться святынямъ…

Юноша оглянулся и невольно прижался къ спутнику.

Еще нсколько минутъ назадъ чуть виднвшаяся незначительная темная кайма на горизонт поднялась, налилась какою-то синью и охватила полнеба. Изъ ея глубины, среди благо дня, зловщая ночь глядла прямо въ глаза путникамъ. Это были не тучи, а какая-то стихійная однообразная марь, въ ндрахъ которой чудилось нчто страшное и дикое. Никто еще не видлъ и не слышалъ втра, но неподвижный у самаго берега Каспій тамъ волновался глухо и угрюмо, весь покрывался опять блыми извивами пны. Уже теперь были замтны такіе же, какъ и въ прошлую ночь, гребни его валовъ. Между этою полосою вновь нарождавшейся бури и пространствомъ, гд отдыхала шкуна, не было перехода. Тутъ, подъ защитою береговыхъ выступовъ, штиль, тамъ — ураганъ…

— Что это?— спросилъ юноша.

— Пророкъ неблагосклоненъ къ намъ. Можно подумать, что вы неспроста прячетесь отъ русскихъ, да пошлетъ Аллахъ смерть на ихъ головы! А надъ вашей душою раскинуло свои черныя крылья какое-нибудь страшное злодяніе. Чья-нибудь загубленная не въ бою жизнь за вами, и непогребенный преслдуетъ васъ въ тучахъ и буряхъ…

Молодой человкъ вздрогнулъ.

— И еще я хотлъ сказать теб…

Старикъ оглянулся.

— Твой спутникъ, хотя и привыкъ носить мужскую одежду, но его полъ выдаетъ себя.

Юноша покраснлъ и отвернулся.

— Теб какое дло?

— Мн никакого. Но ты знаешь, у меня команда. За людей изъ Решта я ручаюсь, но ихъ только двое, а пятеро другихъ — изъ Энзели. Эти набраны Богъ знаетъ какъ и гд.

— Значитъ, съ нами четверо противъ пятерыхъ, если не считать тебя.

— Если кто-нибудь думаетъ, что я женщина, — гордо обернулся юноша къ старику, — пусть выйдетъ сюда. Ему моя рука быстро докажетъ, что онъ ошибается.

И онъ схватился за ручку кинжала.

— Я знаю: горскія женщины тоже бываютъ храбрыми., но…

— Что но?..

— Море — хорошая могила. Оно не выдаетъ своихъ труповъ. А для измны на его волнахъ каждое мсто удобно. Люди изъ Решта такъ же стары, какъ и я. Они плохо помогутъ теб… Вчера ты была въ бурк, кто могъ угадать тебя? А сегодня… Мы знали, что веземъ двухъ единоврцевъ, преслдуемыхъ русскими, и клялись вамъ на Коран высадить благополучно у Дербента. Но знаешь, что говорятъ люди изъ Энзели? ‘Мы присягали за двухъ мужчинъ, но не за женщину’. Это лукавый родъ. Слово энзелійца — тотъ же втеръ. Онъ дуетъ, гд хочетъ, и уносится въ ту сторону, какая ему удобна. Они не рабы, а господа своей клятвы. Надо бояться такихъ.

— Что же они могутъ сдлать?

— Многое.

— Они такъ же опасаются русскихъ, какъ и мы…

— Можетъ-быть, и больше.

— Такъ они поневол должны быть съ нами.

— Да, но въ мор русскіе имъ не страшны. Кто помшаетъ имъ связать насъ и отвезти ее, — кивнулъ старикъ головою на юношу,— къ персидскимъ берегамъ или къ туркменамъ? За такую красотку тамъ дорого платятъ.

Молодой человкъ поблднлъ.

Юноша — напротивъ: онъ засмялся и, схвативъ старика за руку, на ухо проговорилъ ему:

— Прежде чмъ меня продать, разъ ты угадалъ, кто я, надо меня взять, а это трудно. Спроси у мертвыхъ караджарцевъ про царицу Тамару! Къ сожалнію, уста ихъ не раскроются свидтельствовать обо мн!..

II.

Шкуна все ближе и ближе подходила къ рзкой черт, отдлявшей недвижное море отъ взволнованнаго, и темная марь оттуда также надвигалась на нее все неотступне и зловще. Теперь ужъ въ ней скорй угадывались, чмъ виднлись глазомъ, изломы молній, падавшихъ не внизъ, но сверкавшихъ въ недосягаемой высот желтыми пятнами, на мгновеніе освщая угрюмыя и зловщія ндра. Казалось, за этою мглою совершается чудовищная битва надземныхъ сказочныхъ силъ, и блескъ огненныхъ мечей кидаетъ сюда внизъ свое мутное отраженіе.

Шкуна все еще шла спокойно. Вдругъ ея пассажиры почувствовали, будто они падаютъ назадъ. Носъ персидскаго суденышка неожиданно поднялся на страшную высоту, корма его, на которой сидли молодой человкъ съ юношей, провалилась куда-то вглубь, потомъ съ такою же головокружительною быстротою они взлетли на гребень мощнаго вала и опрокинулись впередъ въ зеленовато-срую, свинцовую, свирпо-кипвшую бездну, разомъ вырывшуюся подъ ними. Что-то точно обнесло ихъ, глаза сами собою жмурились, неопредленный шумъ въ ушахъ, сердце будто раздвигалось, занимая всю грудную клтку. А пропасти все глубже и глубже открывались передъ ними. Гонимые стихійною силою они быстро взлетали на зеленые сквозные гребни и обрушивались по ихъ скользкимъ крутизнамъ, казалось, на самое морское дно. Право, иной разъ чудилось, что до него доходятъ эти постоянно смнявшіяся воронки, которыя буря то и дло открывала подъ самымъ носомъ шкуны. Часто зеленыя стны нежданно подымались у самаго борта, и люди невольно хватались за снасти, ожидая, что эти массы воды и пны обрушатся на палубу и смоютъ ихъ съ нея прочь. Послышались первые порывы втра. Однимъ изъ нихъ сорвало цлый гребень волны и мгновенно пронесло его по всему суденышку…

Юноша, качаясь на шаткой поверхности, всталъ и прошелъ въ крошечную каютку. Ему казалось, что онъ движется впередъ въ самомъ сердц урагана, отовсюду охваченный имъ. Лежа онъ чувствовалъ со всхъ сторонъ удары, наносимые могучими волнами слабой и жалкой шкун. То ее въ бокъ толкало, то въ корму, то въ носъ, то сверху на нее обрушивалась неодолимая сила. А то казалось, что чьи-то гигантскія руки схватывали киль несчастнаго суденышка и будто хотли оторвать его отъ остального, едва державшагося корпуса. И шкуна вздрагивала каждою планкою своей обшивки, останавливалась, точно чтобы отдышаться, колыхалась, какъ пьяная, на мст и, собирая послднія усилія, опять бросалась сквозь мглу и бурю впередъ. Подъ иными ударами урагана ожидалось, что вотъ-вотъ она разомъ разсыплется, отдавая гнвной бездн нсколько пріютившихся въ ней жизней. Нсколько разъ были такіе удары, что юношу вскидывало вверхъ, такъ что онъ долженъ былъ цпляться за что попало, чтобы не разбиться…

Шкуна стонала, трепетала и трещала, какъ живая. Казалось, она чувствовала свою гцбель. И такія минуты обращаются въ часы, часы шли одни за другими безъ конца. Цлыя сутки мучились наши путники, пока не вышли изъ предловъ взбаламученнаго хаоса. Такъ прошли цлый день и затмъ вся ночь. Суденышко то относило въ сторону, то опять гнало впередъ съ головокружительною быстротою, на высот, соотвтствующей Сурбанъ-Дабу, оно такъ затрепало, что юноша думалъ: пришелъ конецъ, и прижался къ груди лежавшаго рядомъ молодого горца. Странное ощущеніе охватывало ихъ въ такія минуты! Было все равно — такое спокойствіе проникало въ душу. Зальетъ ли волнами, разобьетъ ли — одно и то же, только бы не подыматься съ мста, не шелохнуться — апатія, которую только и знаютъ непривычные плаватели. Кажется, завись спасеніе жизни отъ того, чтобы встать, пойти на палубу и сдлать что-нибудь — и не всталъ бы и ничего бы не сдлалъ…

— Ашхенъ!

— Что теб?

— А вдь персы узнали тебя.

— То-есть отгадали во мн женщину?

— Да!

— Тмъ хуже для нихъ!

— Почему?

— Пусть они попробуютъ схватиться съ этою женщиной… И потомъ, чего мн бояться, когда ты со мною!..

— Скажи: когда мы вмст, твоя рука стоитъ мужской.

— Знаешь ли что еще?

— Ну?

— Небо бережетъ человка, которому дано совершить что-либо. Оно ему прощаетъ все, лишь бы то, для чего онъ рожденъ на свтъ, было исполнено имъ. А разв нашъ Вольный Шамхаръ, свободная община на вершинахъ горъ, не дло, достойное Провиднія… Если хочешь, цлое султанство — чмъ Елисуйское больше?— въ которомъ люди будутъ жить по правд, гд сильный никогда не будетъ давить слабаго, и на совт, на джамаат, женщина подаетъ свой голосъ наравн съ мужчиной. Это вдь еще и не слыхано въ горахъ. Вольные люди съ великодушными сердцами — счастіе своихъ друзей и безпощадная гроза врагамъ…

— Много надо для этого!

— Ты точно не вришь въ то, что это сбудется на нашихъ вершинахъ.

— Если бы я не врилъ — довольно было бы мн взглянуть въ твои глаза, и я поврю тому, что небо спустится на землю.

Ашхенъ крпко обняла его…

0x01 graphic

Волненіе, становилось значительно тише.

Должно-быть, шкуна на разсвт измнила курсъ и, пользуясь тмъ, что втеръ сравнительно ослаблъ, пошла ближе къ берегу… Въ крохотное окошко судовой каютки видно было, какъ на восток брезжитъ розовый свтъ.

— Ты не спала совсмъ сегодня, моя царица Тамара?

— Отдохнемъ дома, теперь намъ слдуетъ быть насторож…

III.

И дйствительно, слдовало…

Когда горецъ вышелъ на палубу, день ужъ сіялъ надъ хаосомъ Каспійскаго моря. Быстро-быстро гнало къ западу срыя, растрепанныя, похожія на грязную вату, обезсиленныя тучи,— обезсиленныя потому, что он за эту ночь отгремли, насколько у нихъ было мочи, растратили вс свои молніи и теперь бжали къ величавымъ вершинамъ горъ набраться вновь грозы и огня.

Шкуну качало… Волны были все еще неукротимы. Съ бшенымъ ревомъ неслись он къ уже мерещившимся отмелямъ далекаго берега, то вскидываясь такъ, что гребни ихъ перерастали верхушку Абасъ-баира, то припадая, точно къ самому дну…

— Нехорошо сегодня!— подошелъ старикъ-персъ къ молодому человку.

— А что?

— Помнишь, я говорилъ вчера, что въ твоемъ товарищ они узнали женщину?

— Ну?

— Сегодня я не досчитался одного изъ своихъ надежныхъ матросовъ. Двое были изъ Решта — остался одинъ.

— Куда же длся другой?

— Спроси у энзелійцевъ. Разв въ эту ночь среди этого грома и шума трудно было столкнуть бднягу въ ревущую бездну? Такъ ему было написано въ книг судебъ. Но теперь изъ моихъ остался только слабйшій. Онъ лежитъ. Его разбило бурей. Ударился о мачту,— ишь, у него голова перевязана.

— Значитъ, противъ ихъ четырехъ насъ трое?

— Двое.

— А ты?

— Я, во-первыхъ, дряхлъ, и мои руки не въ счетъ, вовторыхъ, у меня семья… Ты понимаешь — семья. Вотъ этакія племянницы. Кто ихъ безъ меня подыметъ? Вдь у меня только и есть, что эта шкуна.

— Значитъ, ты насъ не поддержишь?

— Молитвою только.

— Я теб говорю, что и ты сможешь спустить курокъ рукою.

— Да, но, когда я вернусь въ Энзели, меня убьютъ, если не эти, то ихъ родные.

— Жалокъ тотъ, кто боится смерти передъ лицомъ Аллаха.

— Еще жальче оставляющій своихъ присныхъ на жертву холода и голода.

— Ну, что же длать! Не въ первый разъ! Постараемся справиться и сами.

— Твое дло… Ты знаешь, я ночью хотлъ пристать къ берегу?

— И что же?

— Они отказались. Около Деветъ-Дагу.

— Что они теб отвтили?

— Не хотимъ — и только.

— Значитъ, они теперь ведутъ шкуну?

— Да.

— Ну, такъ я пойду говорить съ ними, а не съ тобою.

— Не приближай несчастія! Пусть то, чему суждено свершиться завтра, не будетъ сегодня.

— Это хорошо для трусовъ. Ашхенъ!

0x01 graphic

Двушка, — читатель, врно, тоже угадалъ ее въ юнош, затянутомъ въ щегольскую черкеску, — вышла изъ каюты. Она была спокойна и, угадавъ по лицу своего избранника, что сейчасъ должно случиться нчто важное и безповоротное, встала рядомъ съ нимъ.

— Эй, вы! Шакалы изъ Энзели!

Ближайшій, насупившійся еще ране при вид горца, злобно сверкнулъ глазами на молодого человка.

— Шакалы живутъ не въ городахъ, а въ вашихъ горахъ.

— Оттуда мы всхъ ихъ плетями выгнали въ Энзели…

— Смотри, какъ бы они ни вернулись назадъ…

— Не совтую: у насъ т же нагайки, что и прежде… Вотъ что! Я не спорить съ тобою хочу, а приказывать.

— Ты — приказывать! Ты…

Но не усплъ еще энзеліецъ докончить, что хотлось ему сказать, какъ вдругъ онъ почувствовалъ точно его громомъ сбросило на палубу. Амедъ прижалъ ему горло пяткой и, выхвативъ пистолетъ изъ-за пояса, крикнулъ:

— Еще одно слово — и я размозжу теб голову.

Трое остальныхъ энзелійцевъ скучились у носа лодки. До Ашхенъ дошли ихъ крики. Она спокойно вынула тоже изъ-за пояса два пистолета и презрительно крикнула имъ:

— Для двухъ хватитъ. А третьему — кинжалъ.

Энзелійцы подались назадъ.

— Слушайте вы меня, подлыя собаки… Я знаю, что вы задумали… И если за Апшеронскимъ мысомъ вы направите шкуну на востокъ къ туркменамъ, такъ помните: морскія рыбы не разборчивы. Имъ и такая падаль, какъ ваши прострленные трупы, годна. Клянусь пророкомъ, прахомъ моего отца — да успокоитъ его Аллахъ!— я свято исполню свое слово. Вставай!— и онъ толкнулъ сбитаго имъ съ ногъ энзелійца.— Помни, всюду мой глазъ будетъ за тобою.

Тотъ ворча поднялся и подошелъ къ своимъ.

— По мстамъ!— крикнулъ имъ Амедъ и вмст съ Ашхенъ направилъ туда пистолеты.— По мстамъ и за работу! А чтобы вы знали, какъ мы стрляемъ и попусту не грозимъ вамъ, такъ пусть женщина покажетъ вамъ, что мы можемъ сдлать. Отмть, Ашхенъ, этого негодяя: онъ у нихъ первый заводчикъ.

Ашхенъ спустила курокъ.

Раздалось сквозь свистъ втра и грохотъ волнъ сухое щелканье выстрла, и только что ставшій на ноги энзеліецъ схватился за ухо. Сквозь его пальцы побжала кровь… Верхняя половина уха была отхвачена мткою пулей.

— Такъ я тебя всегда узнаю, когда мн понадобится. Слышите?

Вс молчали.

— Теперь вы знаете, съ кмъ имете дло?

Энзелійцы потупились.

— А чтобы намъ не грозила участь нечаянно свалиться за бортъ, какъ это случилось съ честнымъ рештцемъ сегодня ночью, тотъ изъ васъ, кто подойдетъ къ намъ близко, сомкнетъ навсегда свои уста. Поняли вы меня? Знаете теперь, кто здсь хозяинъ и кому вы должны повиноваться? Для злыхъ собакъ у меня нтъ состраданія, а змй я давлю пяткой!..

Слдующій порывъ втра засталъ энзелійцевъ за работою. Старшій изъ нихъ перевязалъ себ грязною тряпкою ухо и, блдный отъ бшенства и злобы, не смогъ отойти отъ борта.

— Погоди, я подстерегу тебя!— клялся онъ самъ себ.

IV.

Прошло нсколько часовъ.

Амедъ и Ашхенъ не упускали ни на минуту изъ вида энзелійцевъ, особенно того изъ нихъ, кто правилъ рулемъ. Старикъ, хозяинъ шкуны, то къ одному, то къ другому изъ этихъ рабочихъ подходилъ, жалуясь и играя роль человка, доведеннаго до отчаянія самоуправствомъ двухъ этихъ пассажировъ. Его пугала возможность мести со стороны, и онъ впередъ уже старался обезопасить свое возвращеніе домой.

Солнце давно уже стояло въ высот.

День былъ жарокъ, и, если бы втеръ не срывалъ пну съ гребней неугомонныхъ волнъ и не хлесталъ ее въ лица Ашхенъ и Амеда, имъ бы на этомъ знойномъ простор было тяжело дышать и поневол пришлось бы забираться въ каюту по очереди… Ну, а съ однимъ мстительные энзелійцы живо бы справились. Немудрено вдь было подстеречь его и невзначай швырнуть въ море…

Вся даль отсюда до берега была покрыта гнвными валами Каспія.

Солнце играло въ пн ихъ гребней, изумрудными рисунками покрывало порою самыя волны, такъ что глаза, засматривавшіеся туда, поневол слпило…

— Сейчасъ я сварю пловъ и сжарю кебабъ!— предложилъ старикъ-хозяинъ.

Онъ здсь занимался кухней.

Дйствительно, часъ южнаго полдника былъ уже близокъ. Но вдь сть на палуб было негд.

— Можешь самъ пользоваться и твоимъ пловомъ и кебабомъ!— отказался Амедъ.

— Наше мсто здсь, и мы не сойдемъ отсюда…— поддержала его Ашхенъ.

— Съ нами нсколько чурековъ въ сумк. Мы привыкли отказывать себ въ лишнемъ… Къ тому же мы и теб не совтуемъ сть…

— Почему?

— Богъ знаетъ, что съ твоимъ мясомъ и рисомъ продлали энзелійцы! Пошь — и руки отымутся… У нихъ есть много тайнъ. Всхъ не узнаешь. А они не скажутъ.

— Они и сами будутъ сть…

Но въ эту минуту Ашхенъ вдругъ схватила Амеда за руку.

— Посмотри… Что это тамъ?

Она указала ему въ морскую даль…

Отъ берега сюда, то падая за гребни волнъ и скрываясь, то взлетая на нихъ, шла узконосая лодка. Какіе смльчаки ршились въ такую непогодь пуститься въ этотъ хаосъ разбушевавшейся стихіи? Лодка, повидимому, шла прямо на нихъ — въ цломъ мор кругомъ не было иного предмета. Не наперерзъ же къ Мангишлаку торопилась она черезъ весь Каспій. Такая задача не по силамъ была бы и сумасшедшимъ. Да и, сверхъ того, было замтно, что лодка измняетъ свое направленіе сообразно съ положеніемъ шкуны…

— Друзья или враги?— невольно вырвалось у Амеда.

— Откуда быть врагамъ съ той стороны?

— Почемъ знать!.. У дяди тоже могли оказаться врные слуги.

— Кто же знаетъ, кром Ибрагима, что съ нимъ сталось… Амедъ!— крикнула Ашхенъ, и было въ самое время.

Пользуясь тмъ, что они засмотрлись въ морскую даль, двое энзелійцевъ, можетъ-быть, по знаку, поданному рулевымъ, подобрались къ нимъ. Еще минута — и молодому горцу, пожалуй, пришлось бы бороться съ волнами за бортами шкуны… Онъ грозно взглянулъ на враговъ… Т выдержали его взглядъ.

— Саибъ, мы подошли спросить, куда ты велишь итти намъ?

— Это не ваше дло. Я отдаю приказаніе рулевому.

— Твоя воля!

— Помните это и впередъ подходите, если что-нибудь вамъ понадобится, поодиночк…

— Никто не уйдетъ отъ своей судьбы!— не то угрожающе, не то равнодушно отвтилъ ему одинъ изъ энзелійцевъ.

— И ты тоже!

— Намъ, Ашхенъ, вмст нельзя отворачиваться… Пока я смотрю за лодкой — ты наблюдай за этими!

— Да, но придетъ ночь.

— Ночью мы станемъ караулить по очереди… Или лучше ты спи, я буду насторож…

И Амедъ опять отвернулся и весь ушелъ взоромъ въ морскую даль.

Онъ понималъ, что лодка эта неспроста выбралась сюда, бросивъ покойную бухту и ежеминутно рискуя утонуть подъ неожиданнымъ ударомъ волны. Гребцамъ надо было все ихъ вниманіе — во-время ставить носъ поперекъ волны, чтобы та сбоку не захлестнула этой утлой щепки. Но, какъ ни поворачивалась она, тмъ не мене, замтно было, что гребцы правятъ неуклонно къ шкун. Но вдь до перса и его команды имъ никакой надобности и быть не могло. Кто же это, и что у нихъ за цль? Русскіе… Но т не выйдутъ въ море теперь. Зачмъ имъ, когда они могутъ спокойно слдить за нимъ съ берега и поджидать его тамъ, если бы имъ удалось найти его слдъ?.. Вдь откуда они могли узнать, что бекъ, старый бекъ, ихъ лицемрный другъ, дядя Амеда, замурованъ въ стну своей же башни… Что онъ исчезъ, ухалъ, да разв мало онъ длалъ такихъ поздокъ? Тоже старый барантачъ любилъ пограбить. Мимо, по дорог изъ Персіи, то и дло двигались караваны верблюдовъ, нагруженныхъ товарами изъ Тегерана, Хамадана, Шираза и Испагани… У него въ подвалахъ не мало набито такихъ. На него жаловаться было некому. Купцовъ убивали, а если стороною и доходили до русскихъ всти о такихъ подвигахъ ихъ друга, они не. врили… Да притомъ кто же можетъ думать, что Амедъ, вмсто коня и горъ, выберетъ шкуну и море? Въ самомъ дл, никто, кром Ибрагима, не зналъ, что онъ въ послднюю минуту уже, ухавъ изъ дому своего дяди, вдругъ свернулъ на Ленкорань и тамъ нашелъ персидскую шкуну…

Вотъ лодка, точно ее какая-то сила несла сквозь эти волны, подалась сюда… Амедъ еще съ минуту всматривался. Кто-то тамъ высоко поднялъ полотнище отъ чалмы и машетъ имъ, и втеръ откидываетъ его во вс стороны.

— Ашхенъ!

— Ну?

— Ты знаешь, кто это?

— Я не могу смотрть туда, я слжу здсь за нашими врагами.

— Старый Ибрагимъ…

— Что-нибудь случилось. Онъ по берегу слдовалъ за нами…

— Да, пока мы бились съ бурей, онъ поравнялся съ нами. Эй, вы… Правьте къ лодк. Слышишь, что я приказываю теб?— кинулся онъ къ рулевому, не поворачивавшему колеса.

— Туда нельзя.

— Почему?

— Намъ не зачмъ туда итти.

— Я такъ хочу!

— И потомъ я наткнусь на мель.

— Не твое горе. Умрешь, какъ и мы! Не зачмъ теб такъ уже дорожить своей поганой шкурой! Еще разъ говорю теб: если ты сейчасъ же не повернешь — я размозжу теб голову.

Шкуна тяжело и медленно, колыхаясь грузно въ волнахъ, повернулась носомъ къ земл. Втеръ дулъ съ востока, и ее живо понесло навстрчу лодк… Ашхенъ не видла ея. Она наблюдала за энзелійцами…

— Ибрагимъ и есть. Вонъ и онъ узналъ меня. Кричитъ что-то, точно море дастъ намъ разслышать его голосъ…

Лодка была уже близко…

0x01 graphic

Рулевой смотрлъ туда и, видимо, самъ не могъ сдержать довольной улыбки.

‘Вотъ погоди,— думалъ онъ,— я заплачу теб и за твои обиды и за свое ухо…’

Амедъ, пристально слдившій за Ибрагимомъ и его гребцами, вдругъ вздрогнулъ.

Рулевой, видимо, направлялъ такъ шкуну, чтобы теченіемъ лодку понесло подъ носъ шкуны, а такъ какъ ее то подымало тамъ, то опускало, то подъ тяжестью персидскаго судна береговой челнокъ расплющился бы какъ наскомое, попавшее подъ ногу человка.

— Правй правь!

— Нельзя правй!— грубо отвтилъ энзеліецъ.

И какъ разъ въ эту минуту лодку швырнуло подъ носъ шкуны, но втромъ его подняло слишкомъ высоко, и лодка очутилась по другую сторону. Крики оттуда сквозь ревъ валовъ донеслись сюда.

— Что вы длаете!

— Вы насъ топите!

— Лвй теперь!

Но рулевой опять нарочно повернулъ шкуну направо.

Ашхенъ замтила это, и только что рулевой готовился навлечь всмъ своимъ тломъ на рычагъ, чтобы сообщить шкун движеніе, которое было бы окончательнымъ смертельнымъ приговоромъ лодк и ея гребцамъ, какъ она выхватила пистолетъ.

— Умри, собака!

Грянулъ сегодня уже второй выстрлъ, и рулевой полетлъ на палубу съ пробитымъ вискомъ…

Энзелійцы кинулись было сюда, но у нихъ оказывались одни ножи.

Амедъ кинулъ Ибрагиму конецъ веревки. Но въ эту минуту волны отнесли лодку прочь. Ибрагимъ, не долго думая, кинулся въ воду, захлебнулся было. Громадная волна ударила въ голову и ошеломила, но какъ разъ уже смежавшимися глазами онъ замтилъ что-то толстое, извивавшееся рядомъ. Схватился за него, и тотчасъ же сильныя руки молодого горца подняли канатъ къ борту.

— Держись, Ибрагимъ! Это мы.

Гребцы подплыли тоже и поддержали стараго слугу.

Энзелійцы, замтивъ, что и эти вооружены тоже, отошли.

Шкуна, никмъ не управляемая, болталась на волнахъ то вправо, то влво, точно мертвое тло, брошенное на произволъ безпокойной стихіи.

— Слава пророку!..

Старикъ былъ на палуб шкуны… Но онъ еще не приходилъ въ себя. Слишкомъ его ошеломило.

— Бросьте опять веревку…

— Веревку сюда!..— кричали гребцы.

Амедъ швырнулъ ее.

Они живо привязали къ ней лодку и сами взобрались на шкуну…

V.

Теперь вся сила была на сторон Амеда. Энзелійцы сами поняли это. Они обратились къ старому персу:

— Позволь намъ высадиться.

— Зачмъ?

— Мы боимся мести…

— А какъ же я вернусь въ Рештъ?

— Ты найдешь людей въ Дербент…

Но Амедъ успокоилъ ихъ.

— Вамъ будетъ заплачено, сколько условлено… Кровь за кровь. Вы убили сами человка, и одинъ изъ вашихъ за измну поплатился тмъ же…

Ибрагимъ, измученный, обезсиленный и разбитый волнами, отдыхалъ въ кают. Амедъ пока ни о чемъ его не разспрашивалъ. Онъ видлъ, что у стараго слуги его отца, а потомъ дяди, не хватитъ языка на разсказъ о томъ, что произошло посл описанныхъ нами въ ‘Цариц Тамар’ событій. Только черезъ нсколько часовъ тотъ вышелъ на палубу…

— Какъ ты попалъ сюда?

— Пока ваша шкуна боролась съ непогодой, я загналъ лошадей и побывалъ въ Дербент.

— Ну?

— Тамъ безопасно. Никто и ничего не знаетъ. Твой побгъ изъ Метеха почти уже забытъ. Да вдь ты не называешься своимъ именемъ… У Гассана въ татарской михал есть домъ — онъ къ твоимъ услугамъ. Только надо высадиться раньше. На пристани въ Дербент, пожалуй, спросятъ паспортъ, да и шкуна идетъ изъ Персіи. Потомъ стоитъ кому-нибудь изъ энзелійцевъ разсказать, какъ ты убилъ рулевого, и пока что тебя схватятъ. Гассанъ съ лошадьми будетъ ждать тебя у Самура. Мы спустимся въ Дербентъ черезъ Дювекъ… А тамъ и я съ тобою… Гассанъ уже у себя долженъ быть… Онъ, врно, выхалъ изъ Дербента.

— Да благословитъ тебя Аллахъ!

— Я сдлалъ. только то, что долженъ былъ… твоему отцу. Онъ былъ добръ ко мн, своему слуг… Будь и ты таковъ.

— Только не къ слуг, а другу.

Къ вечеру, когда солнце уже садилось за вершины Кавказа и съ востока подступала тнь, шкуна повернула къ берегу.

Тамъ въ одномъ мст ярко пылалъ снопъ соломы, облитой нефтью, высоко пылалъ: очевидно, его подняли на длинномъ шест у берега. Боры сюда уже бросили свою тнь, и пламя рзко выдлялось въ ней.

— Это тамъ и есть…— указалъ Ибрагимъ.

— За Самуромъ?

— Да… Самуръ остался налво… Отсюда прямая дорога къ Дювеку.

— Въ лезгинскомъ аул мы не останемся?

— Нтъ, только перемнимъ лошадей. Наши устанутъ. Надо будетъ подыматься въ горы. Утромъ спустимся опять къ морю.

Шкуна медленно подходила къ берегу.

Море тутъ разбивалось о выступы твердой земли, взмы: ливаясь цлыми массами пны и гремя бурунами, мшавшими рк Самуру уйти въ Каспій. Самуръ поэтому разливался, не доходя до моря, и длалъ всю эту мстность лихорадочной. Ночь тутъ провести нельзя было. Суденышко пока шло точно ощупью. Одинъ неврный шагъ — и оно могло разбиться объ утесы, или бурунъ выкинулъ бы его на отмель. У берега грохотъ валовъ былъ нестерпимъ. Чтобы слышать другъ друга, надо было наклониться къ самому уху. Старикъ, хозяинъ персидской шкуны, отдавалъ приказанія движеніями рукъ. Команда съ ногъ сбивалась, направляя шкуну, куда слдуетъ, потому что и теченіе и втеръ то и дло относили ее въ сторону. Только когда все небо обсыпали яркія звзды и берегъ весь окутался тьмою, шкуна остановилась. Тутъ уже были слышны не только глухіе удары буруна, но и сплошное шуршаніе разбивавшейся и отбгавшей отъ береговыхъ уступовъ воды…

— Ну, господинъ…

— Пора?

— Да.

Гребцы давно уже вскочили въ лодку.

Ее то поднимало волнами къ самому борту шкуны, то уносило куда-то внизъ, глубоко-глубоко, точно чьи-то руки со дна лодки схватывали за ея киль и тянули ее къ себ.

— Ашхенъ, ты пойдешь первая…

— Какъ?

— Надо по канату, который держитъ лодку.

И тутъ же Амедъ замтилъ, что у каната стоитъ энзеліецъ. Было темно. Зачмъ онъ подобрался туда? Какъ будто невзначай Амедъ взялъ фонарь и вдругъ направилъ его свтъ туда. Въ рукахъ у энзелійца блеснуло что-то.

Еще одно мгновеніе — и канатъ былъ бы срзанъ и лодку унесло бы Богъ знаетъ куда.

— Подлое племя!..

Амедъ поднялъ руку и сильнымъ ударомъ оглушилъ энзелійца кулакомъ въ затылокъ. Тотъ упалъ какъ подкошенный. Ножъ выпалъ изъ его рукъ… Ибрагимъ заботливо осмотрлъ канатъ. Онъ былъ цлъ… Энзеліецъ, повидимому, не усплъ еще ничего сдлать. Ашхенъ зажмурилась, схватилась за веревку. Ее колыхало во вс стороны. Когда шкуну накреняло къ лодк, канатъ опускался, и Ашхенъ съ головою погружалась въ колыхавшуюся влагу. Но подымалась шкуна, переваливалась на другой бокъ, и Ашхенъ опять висла на высот, и соленая холодная вода сбгала по ней внизъ, а втеръ обдувалъ царицу Тамару со всхъ сторонъ, съ силою бросаясь на нее. Порою ей казалось, что чья-то могучая рука хочетъ оторвать отъ каната ея руки, выбиваетъ его изъ-подъ нихъ, трясетъ его и ее самое раскачиваетъ на высот… Но вотъ еще два-три мгновенія, и настоящія людскія руки подхватили ее. Она оказалась въ лодк.

За нею слдовалъ Ибрагимъ. Онъ хотлъ было пустить впередъ Амеда, да тотъ приказалъ ему садиться раньше.

— У меня еще тутъ дло есть, — сказалъ онъ старику-слуг.

Ибрагимъ оглянулся на неприходившаго въ себя энзелійца и прошепталъ:

— Месть и благодарность идутъ рядомъ.

Онъ понялъ намреніе своего молодого господина.

— Зломъ за зло, добромъ за добро! Волковъ щадить нельзя: они сами не знаютъ жалости. Выкорми змю — она ужалитъ тебя въ благодающую руку.

И, схватившись за канатъ, Ибрагимъ перебросился за бортъ.

Когда онъ былъ въ лодк, уже ту подняло… Она оказалась почти рядомъ съ бортами шкуны.

Амедъ наклонился къ лежавшему энзелійцу и вдругъ выпрямился опять.

— Прощай… У Аллаха встртимся. Свидтельствуй противъ меня, я не боюсь тебя и тамъ!

Лодка почти уже касалась шкуны.

Смлымъ прыжкомъ онъ кинулся туда. Лодку въ это время унесло внизъ, но онъ ухватился за ея края.

— Ты разбился?— съ тревогою спросила его Ашхенъ.

— Нтъ.

— Отчего у тебя кинжалъ въ крови?

И она заботливо схватила его трепетавшими руками.

— За меня не бойся, я цлъ

Bac. Немировичъ-Данченко.

Вольный Шамхаръ.

Вольный Шамхаръ.

I.

II.

III.

IV.

V.

Читайте также: