Военная жизнь в Пруссии, Гаклендер Фридрих-Вильгельм, Год: 1870 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 357 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Военная жизнь въ Пруссіи

Романъ Гаклендера*

* Der letzte Bombardier von F. W. Hacklnder.

Сокращенный переводъ съ нмецкаго

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I. Родители и родина героя.

Нашъ разказъ начинается въ старомъ дом, построенною на высокомъ холм, среди густаго пограничнаго лса. Тамъ, съ холма, изъ-за величественныхъ сосенъ и елей открывается прекрасный видъ на живописныя вершины значительнаго хребта горъ, на далекіе луга, засянныя поля, перемежающіяся сверкающими поверхностями озеръ.

Этотъ домъ издавна былъ жилищемъ лсничаго. Нкогда онъ былъ хорошо выбленъ и глядлъ привтливо. Потомъ отъ времени онъ сдлался какъ бы кофейнаго цвта и пришелъ въ такую ветхость что ежеминутно можно было опасаться его разрушенія. Однако онъ не разрушался и можетъ-быть и теперь стоитъ невредимо. Этому онъ не столько обязанъ прочности известковаго раствора, сколько деревяннымъ стнамъ и той прочной, непонятной связи которая образуется въ постройкахъ, между камнемъ и деревомъ.

Лсничій оставилъ домъ, опасаясь что онъ не выдержитъ напора втра, нердко бурно устремлявшагося съ горъ, и постройка рухнула бы еслибы не нашелся жилецъ сумвшій искусно подправить и поддержать ее.

Этотъ жилецъ служилъ прежде въ артиллеріи унтеръ-офицеромъ и получилъ затмъ гражданское мсто, посл долгой и усердной службы. Онъ былъ сдланъ коннымъ таможеннымъ надсмотрщикомъ. Этому мсту было присвоено небольшое содержаніе, фуражъ для лошади, но квартиры не полагалось. Онъ самъ устроился въ дом покинутомъ лсничимъ, и такъ былъ доволенъ своимъ жилищемъ что не безъ гордости хвалился своимъ лснымъ замкомъ въ трактир, стоявшемъ подъ горою. Съ сознаніемъ собственнаго достоинства давалъ онъ замтить что способный артиллеристъ, при помощи ловкаго маневра, можетъ достигнуть невроятнаго.

— Тотъ, обыкновенно говаривалъ онъ, — тотъ кто дйствовалъ какъ я въ виду стараго полковника фонъ-Туксена, изъ орудія у котораго не доставало лваго колеса у передка, а на мст праваго колеса было подвязано бревно, тотъ не задумается справиться со старымъ домомъ.

Таможенный надсмотрщикъ былъ женатъ, но его жена умерла прежде нежели онъ оставилъ военную службу. Еслибъ она была жива, онъ бы не торопился пріисканіемъ гражданскаго мста. Это была аккуратная, прилежная женщина, прекрасно занимавшаяся хозяйствомъ. Она хозяйничала на всхъ офицеровъ батареи, стирала ихъ блье и нердко готовила имъ ужинъ. У нея было кром того нсколько десятковъ нахлбниковъ унтеръ-офицеровъ, бомбардировъ, вольноопредляющихся и рядовыхъ. Она была способна на все и все за что ни бралась, длала съ особымъ умньемъ. Никто и могъ понять откуда у нея бралось столько времени. Въ свободныя минуты она работала шляпки и чепчики для своихъ закащицъ въ город и находила еще время по вечерамъ давать уроки музыки единственному сыну своему, герою нашего романа, на старомъ, разбитомъ фортепіано, принадлежавшемъ вахмистру.

Унтеръ-офицерша Фрейбергъ была во всхъ отношеніяхъ превосходная, честная женщина и обладала когда-то необыкновенною красотою. Многіе знавали ее въ молодости и нердко вспоминали объ этомъ. Даже батарейный командиръ, старый капитанъ Гейнцельманъ, увидвъ ее безукоризненно одтою и переходящею дворъ легкою поступью, не могъ удержаться чтобы не сказать первому поручику:

— Послушайте, мой милый, еслибы въ жизни моей я встртилъ подобную женщину, разумется, при извстныхъ условіяхъ, армія обогатилась бы капитаншею Гейнцельманъ.

Прошедшее гжи Фрейберъ мало извстно. Нкоторые увряли что она, будучи хорошаго происхожденія, служила горничною двушкою въ знатномъ дом, но ей было очень трудно жить тамъ и она согласилась на предложеніе красиваго воина. Другіе же разказывали что она занимала незначительное мсто при театр и не разчитывала на дальнйшій успхъ. Съ досады она вышла за перваго встрчнаго, какъ это часто случается. Несомннно что она обладала музыкальнымъ талантомъ и въ молодые годы пла романсы, сама себ акомпанируя на фортепіано. Пніе ея обличало много художественнаго вкуса.

Къ сожалнію, она рано умерла. Посл ея смерти, Фрейбергъ былъ не въ силахъ оставаться въ казармахъ, и рекомендованный своимъ батарейнымъ командиромъ, онъ получилъ гражданское мсто, обязанности котораго отнимала у него много времени и льстили его честолюбію. Какъ и прежде, онъ отправлялъ свою службу сидя на кон и притомъ сила на собственномъ кон. Нердко случались заманчивыя преслдованія контрабандистовъ. Прежній унтеръ-офицеръ былъ склоненъ къ поэзіи. Прозжая на разсвт зеленый лсъ, онъ любовался постепеннымъ пробужденіемъ природы. Нердко пріостанавливалъ онъ своего коня предъ живописно освщеннымъ горнымъ ущельемъ или для того чтобы полюбоваться неожиданно раскрывшеюся поляной, освщенной утреннимъ солнцемъ.

Даже теплыя ночи, въ которыя онъ медленно объзжалъ границу или подкарауливалъ въ засад подозрительныхъ людей, имли для него особую прелесть, несмотря часто на бурю и дождь. Воротившись въ такіе вечера домой и надвъ свою грубую, но теплую куртку, онъ съ особеннымъ восторгомъ описывалъ своему маленькому сыну про лсную жизнь, или разказывалъ ему изъ прошлаго о большихъ парадахъ или особенно удавшихся маневрахъ.

Мальчику было двнадцать лтъ. Его особенно интересовало все относившееся къ военной служб. Это былъ ребенокъ со счастливыми наклонностями, унаслдовавшій хорошія качества своей матери, а отъ отца энергію и упрямство. Наружностъ его имла пріятное сходство съ его родителями. Нжныя черты его лица, большіе, темные, выразительные глаза, сьтдые, вьющіеся отцовскіе волосы, смягчали нсколько гордое выраженіе лица. Это гордое выраженіе лица, въ соединеніи съ крпкимъ сложеніемъ, давало ему поразительное сходство съ отцомъ.

О его характер ничего нельзя было сказать дурнаго, но онъ много бы выигралъ еслибъ его кроткая, благоразумная мать прослдила за его воспитаніемъ до юношескаго возраста. Посл же ея смерти онъ остался безъ должнаго присмотра. Отецъ взялъ къ себ старую родственницу для завдыванія хозяйствомъ, которая была не хуже и не лучше другихъ женщинъ и отличалась только своею глухотой. Нужно было говорить съ нею медленно, внятно и громко, отчего мальчикъ привыкъ говорить громко и ясно, какъ бы онъ командовалъ предъ фронтомъ. Отцу это очень нравилось и онъ ршилъ что его сынъ изберетъ военную карьеру. Старикъ былъ увренъ что его сынъ будетъ хорошимъ артиллерійскимъ офицеромъ еще въ молодыхъ годахъ. Какъ бы для своего будущаго назначенія, молодой Фрейбергъ въ ежедневномъ обращеніи съ слугою и старою Лизой изучалъ главныя основанія субординаціи: безусловное молчаніе предъ старшими. Для нея было ршительно все равно противорчивъ онъ ей или нтъ. Она не слушала его и продолжала свои разсужденія. Мальчикъ выбралъ самое благоразумное: терпливо переносилъ ея рчи, не длая ни малйшаго возраженія.

Эрихъ — это имя дано было ему старымъ капитаномъ Гейнцельманомъ, его крестнымъ отцомъ — посщалъ школу, находившуюся въ сосдней деревн. Кром того онъ бралъ приватные уроки у учителя, господина Шмельцера, обучавшаго его рисованію, математик и началамъ французскаго языка. Передавъ своему ученику все что зналъ, учитель добродушно сталъ снова проходить то же что проходилъ прежде. Такимъ образомъ нашъ герой не пошелъ дальше первыхъ буквъ великой азбуки человческаго знанія. Несравненно основательне были т познанія которыя онъ почерпалъ изъ окружающей его природы. Лсъ, степь, глубокая и быстрая сосдняя рка, все было для него полно значенія. Онъ взбирался на самыя высокія деревья, спускался въ самые глубокіе рвы, длалъ самые смлые прыжки. Онъ даже бросался съ утеса въ шумныя волны рки. Онъ погружался, смясь, въ самую глубь и долго плылъ подъ водою, плылъ далеко и потомъ опять показывался надъ поверхностью рки. Даже старая лошадь его отца была для него средствомъ обогатить свои познанія. Посл первыхъ же наставленій, сидлъ онъ на сдл покойно и увренно. Онъ научился также ходить за лошадью. Часто по утрамъ онъ ее чистилъ. И бывшій унтеръ-офицеръ не могъ нарадоваться глядя съ какимъ умньемъ и усердіемъ его сынъ пользовался скребницей.

Но эти игры и занятія вскор утратили для него свою прелесть. Однажды старый, угрюмый учитель Эриха, глубоко привязавшійся къ мальчику, показалъ ему пожелтлыя ноты. Потомъ онъ началъ объяснять ему смыслъ и значеніе этихъ круглыхъ или перечеркнутыхъ головокъ. Покойная мать его не объясняла ему этого, да можетъ-быть и не умла. Но какъ удивился школьный учитель когда Эрихъ слъ за церковный органъ и началъ играть небольшія піески. Съ этихъ поръ начались уроки музыки.

Господинъ Шмельцеръ самъ глубоко любилъ музыку. Замтивъ какъ воспріимчива была душа мальчика, онъ понялъ что терпніемъ и временемъ можно будетъ создать изъ него нчто прекрасное. Эриху было четырнадцать лтъ. Онъ страстно любилъ стрлять, плавать, здить верхомъ. Онъ проводилъ цлые дни, цлыя ночи въ лсу. Сердце и умъ его были воспріимчивы въ высшей степени. Все что онъ видлъ, все производило на него впечатлніе, на все откликалась его душа. Соображаясь со всмъ сказаннымъ, можно было ожидать что сухое, отвлеченное изученіе основныхъ правилъ музыки скоре могло оттолкнуть мальчика, нежели привлечь его. Вышло наоборотъ. Онъ не могъ дождаться той минуты когда господинъ Шмельцеръ, окончивъ занятіе въ школ, скроется съ нимъ въ церкви. Учитель запиралъ за собою дверь и на клавишахъ органа объяснялъ ему практически правила которыя предъ тмъ указалъ ему на нотахъ.

Непостижимо скоро понялъ онъ значеніе интерваловъ, секунды, терціи, кварты, квинты, сексты, септимы, онъ легко составлялъ аккорды во всевозможныхъ тонахъ. Старый учитель былъ счастливъ. Онъ видлъ въ своемъ ученик не обыкновенный талантъ, а геній. Сила и смлость игры Эриха поражала иногда господина Шмельцера до того что у него захватывало духъ. Эрихъ длалъ громадные успхи не въ одной теоріи. Его игра на орган усовершенствовалась.

Случилось неожиданное событіе. Таможенный надсмотрщикъ Фрейбергъ вернулся домой въ одно пасмурное декабрьское утро, посл своей ночной службы, совершенно больнымъ и разслабленнымъ. Онъ былъ блденъ, обезображенъ и почти вислъ на своей хромой лошади. Бдное животное едва дотащилось до конюшни. Здсь оно терпливо ждало пока Эрихъ и глухая родственница его помогли старику сойти съ лошади. Старика отнесли домой. Его лвая нога была сломана, а лвая рука вывихнута. Деревенскій цирюльникъ, уложивъ его въ постель и осмотрвъ его увчья, побжалъ тотчасъ же въ сосдній городокъ. Здсь онъ отыскалъ хорошаго хирурга и просилъ его пойти съ нимъ въ деревню. ‘Видите ли’, сказалъ онъ глухой родственниц, высоко поднявъ руки, ‘я не въ силахъ все это исправить’. Но вспомнивъ что она глуха и не можетъ его понять, онъ началъ всевозможными движеніями представлять безпомощнаго человка, изобразивъ при этомъ больнаго въ вид сложеннаго перочиннаго ножа. Потомъ онъ, поднявъ быстро руки, вышелъ.

Эрихъ сидлъ у постели своего отца. Старикъ, пересиливавшій себя все время, лежалъ теперь въ глубокомъ обморок. Пришелъ школьный учитель и съ помощью уксуса и нашатырнаго спирта старался привести больнаго въ себя. Наконецъ, посл разныхъ усилій, это удалось. Старикъ открылъ глаза и взглянулъ на сына. Эрихъ сидлъ блдный, разстроенный, со сложенными руками. Его большіе, темные глаза были устремлены на отца боязливо, пристально. Тогда этотъ суровый, твердый старикъ не выдержалъ. Онъ притянулъ правою рукой сына къ себ и, прижавъ свое лицо къ его свтлымъ, вьющимся волосамъ, зарыдалъ какъ ребенокъ.

Шмельцеръ потихоньку вышелъ и возвратился со стаканомъ согртаго вина, выпрошеннаго имъ у трактирщика. Послдній потомъ разказывалъ что Шмельцеръ выпрашивалъ у него это вино съ такимъ видомъ что еслибъ отказать ему, то пожалуй онъ готовъ бы былъ покуситься на убійство. Подкрпленный виномъ, таможенный надсмотрщикъ могъ разказать о своемъ несчастіи. Разказъ его прерывался кашлемъ, онъ дышалъ съ трудомъ.

Подозрвая что контрабандисты выбрали предшествовавшую темную декабрьскую ночь чтобъ обдлать свои дла, онъ уже напалъ на ихъ слдъ, когда его лошадь поскользнулась и онъ упалъ вмст съ нею съ высокаго обрыва.

— Такъ лежалъ я, сказалъ онъ,— боле часа, прежде чемъ опомнился. Мсяцъ свтилъ изъ-за облаковъ. Вокругъ меня стояли люди, которыхъ при другихъ обстоятельствахъ я бы не затруднился застрлить, но тутъ я долженъ былъ допустить чтобъ они подняли меня и осторожно посадили на лошадь. Они же вывели меня на большую дорогу, которая ведетъ сюда, черезъ Книгсдорфъ. Они не говорили со мною ни слова. Одинъ только тихо спросилъ своего товарища: ‘Не слдуетъ ла намъ проводить его до деревни?’ На это тотъ отвчалъ: ‘Срка хорошо стоитъ на ногахъ и знаетъ дорогу.’ Самъ я не различалъ пути и когда подъхалъ къ дому, то мн казалось что мы объхали весь міръ. Теперь пусть будетъ какъ Богу угодно.

Черезъ нсколько времени пришелъ хирургъ и при помощи цирюльника сдлалъ перевязку. Онъ принесъ съ собою и лкарство. Сказавъ чтобы больнаго не безпокоили, онъ приказалъ опустить шторы, взялъ за руку мальчика и вышелъ въ другую комнату. За нимъ послдовалъ и г. Шмельцеръ. Тамъ онъ отдалъ необходимыя приказанія, общалъ придти на слдующее утро, и на вопросъ Шмельцера отвчалъ, пожимая плечами:

— Знаете ли, имя въ виду его крпкое сложеніе, я бы не безпокоился за исходъ излома ноги и вывиха руки. Но здсь,— докторъ указалъ на собственную грудъ,— здсь онъ получилъ довольно сильный ударъ, который и заставляетъ меня всего опасаться. Быть-можетъ я и ошибаюсь.

На этотъ разъ, однако, хирургъ не ошибся. Лучше всего это чувствовалъ самъ таможенный надсмотрщикъ и высказалъ это Шмельцеру, когда они были безъ Эриха. Шмельцеръ взялся устроить нкоторыя дла умирающаго и написать нсколько писемъ прежнимъ товарищамъ и начальникамъ. Между прочимъ, онъ написалъ старому капитану Гейнцельману, отвтъ отъ котораго пришелъ не очень-то скоро, да притомъ не успокоительный.

Капитанъ писалъ: ‘Любезный таможенный надсморщикъ, бывшій артиллерійскій унтеръ-офицеръ Фрейбергъ.— Прошло нкоторое время, прежде чмъ я вспомнилъ вашу особу. Предъ носомъ каждаго начальника проходитъ столько людей что необходимо было прежде вспомнить вашу жену, нашу превосходную такъ-называемую ‘хозяйку’, чтобы быть au fait. Но что же мн сказать относительно вашего вопроса? Прежде всего, самъ я, съ весьма тощимъ пенсіономъ, отправленъ на покой и каждый день думаю: ‘чортъ побери эту каторгу, которая длится нсколько лтъ и которую называютъ военною службой!’ Будь у меня сынъ, любезный Фрейбергъ, я бы не допустилъ его до этого бдствія, разв бы онъ самъ захотлъ испытать его, да и то еслибъ онъ имлъ при этомъ большія познанія, былъ исполненъ воинскаго духа и имлъ бы сильную протекцію. Что же касается вашего сына, то я глубоко его сожалю, если онъ разчитываетъ на мою протекцію. Чего я самъ добился? Ничего, даже не достигъ майорскаго чина: Капитанъ я есмь, капитаномъ я и умру. Затмъ прощайте и поищите для вашего сына что-нибудь лучше.’

Письмо же полученное отъ брата покойной жены Фрейберга г. Шмельцеръ не счелъ даже удобнымъ показать ему. Писавшій занимался торговлей въ небольшомъ городк и нсколькими словами выразилъ удивленіе, почему онъ удостоился получить письмо отъ бывшаго унтеръ-офицера г. Фрейберга. Онъ помнитъ что уже нсколько лтъ назадъ было условлено не признавать этого родства, ‘а за тмъ имю честь быть съ глубокопочитаніемъ’ и т. д.

Странно было еще то что письмо капитана Гейнцельмана, уничтожившее самыя завтныя мечты отца Эриха, не подйствовало на него такъ сильно, какъ можно было предполагать. Сильно страдая, онъ мало-по-малу сталъ совершенно равнодушенъ ко всему и даже не спросилъ удостоилъ ли деверь его отвтомъ. Къ сыну онъ привязался самою нжною любовью. Только тогда когда послдній сидлъ у его постели, онъ, казалось, забывалъ и боль, и страданія и горе. Онъ, глядя на сына, ласково улыбался, глаза его тогда сіяли и своею дрожащею правою рукой онъ то гладилъ блокурую голову Эриха, то пожималъ ему руку. Прежде онъ тоже не былъ жестокимъ и крутымъ съ сыномъ. Но въ немъ осталось много прежней солдатской грубости. Онъ часто прибгалъ къ ней, считая ее необходимостью и думая такимъ образомъ возстановить между собою и сыномъ нкоторую субординацію. Онъ, казалось, хотлъ теперь своею нжностью вернуть всю любовь сына, которую онъ утратилъ. Эрихъ былъ счастливъ этими проявленіями нжности и любви. Но онъ замчалъ, въ то же время, какъ взгляды хирурга становились все серіозне. Однажды утромъ, онъ даже слышалъ какъ тотъ сказалъ: ‘Имйте въ виду, г. учитель, онъ скоро тихо преставится’.

Такъ и случалось. Въ одно теплое мартовское утро, Эрихъ, войдя въ комнату больнаго, сдвинулъ съ оковъ занавси. Яркіе солнечные лучи проникнувъ въ комнату освтили больнаго. На лиц его сіяла кроткая, невообразимо счастливая улыбка. Долго стояли предъ нимъ Эрихъ и тихо вошедшій въ комнату школьный учитель. Они предполагали что больной спитъ. Они ошибались. Онъ скончался.

Все послдующее было до того грустно, тяжело и въ то же время неизбжно что лучше и не вспоминать объ этомъ.

Старый таможенный надсмотрщикъ умеръ и на его мсто поступилъ другой. Домикъ покойнаго Фрейберга показался ему слишкомъ ветхимъ. Онъ отказался отъ него. Срку онъ оставилъ за собою. Лошадь легче перенесла послдствія паденія нежели ея бывшій господинъ. Деревенскій ветеринаръ вылчилъ или, какъ онъ выражался, ‘починилъ’ ее.

Старая глухая родственница Эриха собрала посл похоронъ свои пожитки. Эрихъ спросилъ куда она намрена уйти. Она не разслышала и не поняла его. Однако желая его утшить, она взглянула на небо и нсколько разъ показывала туда указательнымъ пальцемъ. Потомъ она, несмотря на вс его увщанія, ухала. Г. Шмельцеръ успокоилъ его, сказавъ что въ город живетъ сестра старой Лизы, и что она ухала къ ней.

— А я, кого я имю? Кто ждетъ меня? Никто, никто, никто!

Г. Шмельцеръ увелъ его къ себ. Онъ приготовилъ Эриху постель за маленькою перегородкой, рядомъ со школьною комнатой. Затмъ онъ увщевалъ его подчиниться на первое время судьб, а потомъ спокойно обдумать что длать дальше.

Куда длись его завтныя, блестящія мечты и вс эти чудныя картины солдатской жизни!… Какъ далека он отъ него, какъ недосягаемы!…

Мстный пасторъ дятельне всхъ заботился о томъ чтобъ обезпечить дальнйшую судьбу Эриха. Онъ далъ ему рекомендательное письмо къ мельнику Бурбусу, жившему около Цвингенберга. Этотъ мельникъ былъ большой оригиналъ. Человкъ образованный, докторъ медицины, онъ ходилъ въ плать простаго селянина, хотя и изъ тонкаго сукна, и отличался благотворительностью. Не одного молодаго человка направилъ онъ уже на истинный путь и не одному помогъ въ жизни.

II. Война въ мирное время.

Все что осталось по смерти отца Эриха, было продано. Долги были уплачены и на остальныя деньги куплены черный сюртукъ и необходимое блье. Г. Шмельцеру удалось даже, несмотря на строгіе взгляды пастора, удлить Эриху нсколько музыкальныхъ твореній. Такимъ образомъ Эрихъ, въ одно прекрасное утро, отправился въ путь, имя при себ рекомендательное письмо.

Школьный учитель сопровождалъ его до ветхаго домика, въ которомъ Эрихъ еще такъ недавно жилъ. Какъ измнилось все, какъ печально стадо здсь въ эти немногіе мсяцы! Какъ разрушительно подйствовали на это убогое зданіе дождь и втры. Между тмъ природа жила полною жизнію. Роскошная зелень лсовъ и ароматъ полевыхъ цвтовъ тшили зрніе и обоняніе. Птицы весело чирикая перелетали съ втки на втку. Какимъ ароматомъ, какою нгой былъ полонъ воздухъ! По голубому небосклону тихо скользили легкія, блыя облака. А жаворонокъ будто утшая плъ: ‘все будетъ попрежнему хорошо’. Онъ высоко поднялся и скрылся въ голубой дали. Эрихъ долго слдилъ за нимъ. Потомъ взглядъ его упалъ на далекія, покрытыя снгомъ, горы. По направленію къ нимъ лежалъ его путь. Онъ взглянулъ еще на продолговатое, темно-синее озеро, которое онъ также долженъ миновать. Странный, таинственный блескъ его поверхности, постоянно измняющаяся игра красокъ часто и сильно занимали воображеніе мальчика. Особенно ему нравилась одна часть озера, которую при ясной погод онъ отчетливо могъ видть. Тамъ лежалъ покрытый роскошною зеленью небольшой островокъ, походившій на роскошный букетъ или внокъ брошенный въ воду.

Наконецъ Эрихъ простился рыдая и съ этой мстностью, гд онъ былъ такъ счастливъ, и со своимъ дорогимъ учителемъ, который былъ такъ добръ къ нему. Ему было трудно уйти. Онъ обошелъ еще разъ вокругъ дома. Онъ касался рукою стнъ и разбитыхъ оконныхъ стеколъ, подойдя къ дверямъ онъ нагнулся и прислъ еще разъ, можетъ-быть въ послдній разъ, на истоптанныя ступени лстницы. Какъ часто сидя здсь игралъ онъ съ сосдними дтьми, какъ часто дожидался отца.

— Если мн повезетъ въ жизни, давалъ онъ себ обтъ,— то я вернусь сюда и построю себ великолпный домъ съ башнею. Я буду смотрть съ этой башни на эти горы, на долину, на этотъ громадный лсъ съ его оврагами и ущельями, наконецъ, на это сверкающее озеро.

Хорошій пшеходъ достигъ бы Цвингенберга,— такъ называлось мстечко около котораго жилъ мельникъ,— въ одинъ день. Конечно, еслибъ онъ шелъ съ ранняго утра до ночи. Но Шмельцеръ посовтовалъ ему переночевать въ Книгсбронн.

Переночевавъ въ Кенигсбронн, Эрихъ продолжалъ свой путь. Пройдя около мили, онъ остановился для отдыха у каменнаго милеваго столба.

‘Еслибы теперь оснилъ меня свтлый духъ, думалъ онъ положивъ руку на камень.— Мсто подходящее. Здсь жертвенникъ…. Еслибъ я могъ по полету птицъ у знать судьбу свою!’

Но онъ напрасно смотрлъ на небо. Небо было чисто, ясно. Вдругъ онъ замтилъ очень высоко черную точку. Глазъ у него былъ зоркій и онъ призналъ точку на хищную птицу. Эрихъ началъ за нею слдитъ и видлъ какъ она полетла внизъ и скрылась за небольшими холмами въ кустарник. Но каково было его удивленіе, когда ближе показался оттуда густой блый дымъ. Вслдъ за тмъ показался рядомъ такой же густой дымъ и нсколько секундъ спустя раздались два порывистые удара. Что это было такое? Дымъ и выстрлъ были слишкомъ сильны чтобы можно было ихъ принять за ружейные. Онъ съ любопытствомъ началъ оглядывать мстность на которой стоялъ. Блый, густой дымъ показался теперь во многихъ мстахъ и вслдъ за ними раздавались т же глухіе удары.

— А-а-а! сказалъ Эрихъ, вздохнувъ глубоко и радостно.— Ужь не иметъ ли для меня значенія полетъ этой хищной птицы, за которою я только-что слдилъ. Не находится ли ее паденіе въ связи, хотя и непонятнымъ образомъ съ тмъ что мн готовитъ судьба?.. Но онъ самъ началъ смяться, въ слдующую же минуту, надъ этими дтскими фантазіями. Эрихъ взобрался на милевой камень и устремилъ проницательные, блестящіе глаза на равнину. Онъ увидлъ что съ двухъ параллельныхъ линій, расположенныхъ на большомъ разстояніи другъ отъ друга, подымались густые слои благо дыма и раздавались безчисленные выстрлы. Глаза его были такъ зорки что онъ могъ даже разглядть что длалось въ ближайшей къ нему линіи. Онъ различалъ движеніе людей и лошадей, блескъ оружія, пестрыя разввающіяся знамена на высокихъ копейныхъ древкахъ. Затмъ онъ заслышалъ весьма слабые и неясные звуки сигнальныхъ роговъ, которые раздались также съ этой линіи. Онъ понялъ что эти сигналы означали приказъ къ отступленію.

Жаль! подумалъ Эрихъ, ршительно взявшій сторону арміи которая стояла ближе къ нему. Пойди она впередъ, онъ послдовалъ бы за нею безусловно, не долго думая. Войска отступали по направленію къ небольшому возвышенію, черезъ которое проходила большая дорога, гд онъ стоялъ. Жадно прислушивался Эрихъ къ звонкому шуму производимому отступавшею батареей и ржанію кавалерійскихъ лошадей, къ короткимъ, отрывистымъ, сильнымъ звукамъ барабаннаго боя. Громко раздался снова звукъ трубъ и сигнальныхъ рожковъ и вся линія остановилась какъ вкопанная. Затмъ все снова двинулось впередъ, приближаясь все боле и боле къ Эриху. Вслдъ за дымомъ, посл каждаго пушечнаго выстрла, раздавался громоносный ударъ, потрясавшій воздухъ, и конечно каждый выстрлъ понесъ бы съ собою смерть въ ряды непріятелей, еслибъ орудія были заряжены снарядами, а не пыжами.

Вслдствіе этой же причины началось и вторичное отступленіе друзей Эриха. Все ближе и ближе гремли выстрлы. Тамъ гд большая дорога у Цвингенберга образовывала небольшой поворотъ, двигались густые ряды пхоты, драгунъ, и всевозможныхъ военныхъ повозокъ. Какой завидный пунктъ занялъ Эрихъ для наблюденія. Онъ находился по середин сражающихся. Вправо отъ него шла небольшая проселочная дорога, на которой неожиданно показалась цлая батарея, двигавшаяся полнымъ галопомъ. Лошади ржали, орудія гремли на своихъ лафетахъ, колеса дребезжали. Поднявшись на пригорокъ къ шоссе, она представила великолпное и въ то же время безпорядочное смшеніе сдоковъ, лошадей, орудій, лафетовъ, передковъ и зарядныхъ ящиковъ.

— Батарея стой! заряжай ядромъ, рикошетъ на двсти шаговъ дистанціи!

Быстро и неожиданно все пришло въ порядокъ. Въ нсколько секундъ орудія сняты съ передковъ и поставлены близко другъ къ другу, на указанныхъ мстахъ. Лошади и передки съ частью артиллерійской прислуги отъхали за плотину, подъ защиту отряда уланъ. Люди оставшіеся на мст суетились около орудій.

— Первое орудіе — пли!!…

Съ какимъ восторгомъ услышалъ Эрихъ выстрлъ, раздавшійся въ его ушахъ немедленно посл команды, но вслдъ за тмъ почувствовавъ сильное движеніе воздуха, изъ предосторожности сошелъ съ камня на которомъ стоялъ, чтобы не скатиться съ него при слдующихъ выстрлахъ. Да, онъ былъ посреди горячей, ожесточенной битвы. Непріятельскія линіи приближались все боле и боле, при гром пушечной пальбы, къ которой изрдка примшивались и ружейные залпы. Войска занявшія высоту имли твердое намреніе удержать до послдней возможности занятую ими позицію, представлявшую большія выгоды для обороны. Выстрлы слдовали одинъ за другими съ быстротою приводившею въ восторгъ Эриха.

Въ десяти шагахъ отъ него стоялъ командиръ батареи, капитанъ фонъ-Брандъ, худощавый, со строгимъ выраженіемъ лица. Густые, длинные рыжіе усы его были закручены горизонтально. Глаза имли въ себ нчто хищное.

— Чортъ побери, въ какомъ порядк! закричалъ онъ первому поручику, разъзжавшему позади орудій и приближавшемуся изрдка къ своему начальнику.

— Вы говорите, въ порядк, господинъ капитанъ? Да, если можно назвать порядкомъ цпь бгущихъ барановъ. А такъ, какъ разъ предъ нами, расположился цлый кирасирскій полкъ. Эти пентюхи, въ своихъ блыхъ мундирахъ, стали тамъ какъ будто въ насмшку, чтобы служить цлью ли нашихъ выстрловъ.

— Дешевая храбрость, проговорилъ капитанъ.— Передвиньте об гаубицы на край шоссе и осыпьте эту дурацкую кавалерію гранатами. Еслибы не имть въ виду что это маневры, можно было бы выдвинуть уланъ, составляющихъ наше прикрытіе, изъ-за пригорка и атаковать весь кирасирскій полкъ. На всякій случай пошлите имъ нсколько добрыхъ гранатныхъ выстрловъ.

— Это будетъ безполезно, господинъ капитанъ. Они и не отступятъ и не укроются. Вдь дтямъ даже должно быть ясно что съ нашего пункта, мы давно должны были бы ихъ уничтожить.

— Ничего! задайте имъ перцу!

Об гаубицы были выдвинуты впередъ и стали такъ близко къ каменному столбу у котораго стоялъ Эрихъ, что командовавшій поручикъ закричалъ:

— Пошелъ прочь! или получишь въ глаза кое-что похуже песка и пыли!

Эрихъ не хотлъ уступить и только укрылся за столбомъ.

— Посмотрите, кажется внизу, подъ пригоркомъ, сидитъ на своемъ длинноногомъ кон полковникъ фонъ-Гайвъ, сказалъ капитанъ, посл нсколькихъ выстрловъ данныхъ изъ гаубицъ.— Кажется подсмивается надъ нами. Чуть ли кирасиры не строятся къ атак?

— О, не безпокойтесь, господинъ капитанъ, отвчалъ поручикъ,— имъ слишкомъ для этого дороги ихъ лошади. Не потрудитесь ли навести вашу трубу немного лве. Я вижу тамъ нсколько колоннъ красныхъ гусаръ укрывшихся въ лощин, имющей прямое сообщеніе съ шоссе.

— Врно, врно. Это какъ разъ въ дух этой легко-кавалерійской сволочи. Она всегда хочетъ захватить конную батарею дешевымъ способомъ. Только мы имъ протремъ глаза. Лучше всего возьмемъ на передки, отступимъ къ тому небольшому возвышенію и огорошимъ ихъ картечью!

— Это и отсюда можно сдлать, господинъ капитанъ, если имъ угодно, отвчалъ поручикъ, смотря на планъ мстности, который онъ быстро разложилъ предъ собою на сдльной лук.— Тутъ лощина обозначена и дйствительно входитъ на шоссе, только нужно будетъ пройти порядочный кусокъ сосноваго лса, который они не ршатся проходить.

Эрихъ не пропустилъ изъ этого разговора ни одного слова. Онъ видлъ также какъ красные непріятельскіе гусары скрылись въ лощин. Но онъ зналъ больше нежели было обозначено на план бывшемъ въ рукахъ у офицера. Онъ зналъ что сосновый лсокъ былъ недавно вырубленъ и что лошадямъ ничего не значило пробжать въ нсколько минуть вырубленное пространство и очутиться на возвышеніи у большой дороги.

Родина была въ опасности и онъ не задумался ни на минуту, бросилъ свое убжище за столбомъ и передалъ батарейному командиру свои важныя свднія. Онъ даже указалъ на небольшой пригорокъ, на которомъ должны были показаться красные гусары, для того чтобъ избжать крутые склоны ущелья.

— Въ самомъ дл такъ должно быть, проговорилъ первый поручикъ, бросивъ еще разъ взглядъ на свой планъ. Какъ вы полагаете, еслибы мы приказали батаре повернутъ плечомъ и стать около вотъ того ряда холмовъ, и дать залпъ изо всхъ орудій, какъ только красные гусары, увренные въ своемъ успх, покажутся изъ лощины. Тамъ разстояніе не боле трехсотъ шаговъ и ни одна лошадь не вернется домой съ хвостомъ.

— Очень хорошо! радостно отвчалъ капитанъ.— Мы имъ зададимъ нсколько картечныхъ залповъ. Трехъ, я думаю, будетъ вполн достаточно, а затмъ люди быстро должны взять на передки и вернуться назадъ на назначенное мною возвышеніе. Наши уланы должны покончить съ тми гусарами которые остались бы еслибъ это была настоящая война.— Эй! молодой человкъ,— вскрикнулъ онъ затмъ Эриху,— благодарю васъ. Будь мы на войн, я бы выхлопоталъ для васъ награду получше!

— И тогда не нужно бы было, господинъ капитанъ. Спасая такую прекрасную батарею отъ нападенія, я выполняю только свою обязанность.

— Не видно ли гусаровъ? спросилъ поручика капитана.

— Нтъ, отвтилъ тотъ, приподнявшись на стременахъ.

— Вы не будете противъ, вмшался снова Эрихъ,— если я влзу на каменный столбъ и посмотрю кругомъ.

— Пожалуй, отвчалъ смясь первый поручикъ.— Тмъ больше будетъ награда.

Было довольно забавно когда юноша, въ своемъ длиннополомъ черномъ сюртук взобрался на милевой камень. ‘Какъ корова на яблони’, сострилъ командиръ перваго орудія. Замчаніе это было не вполн справедливо: Эрихъ взобрался на камень съ замчательною ловкостью. Внимательно осматривалъ онъ мстность, когда орудія тихо приближались къ указаннымъ имъ пригоркамъ. Унтеръ-офицеры и канониры батареи находились въ такомъ напряженномъ состояніи, какъ будто они были не на обыкновенныхъ маневрахъ, а дйствительно должны осыпать непріятеля градомъ ядеръ и картечи.

Эрихъ видлъ съ возвышенія какъ гусары огибали пригорки, чтобы не быть замченными, всадники наклонялись къ самой ше лошади. Онъ передалъ это тотчасъ же батарейному командиру, а тотъ указалъ поручику концомъ своей сабли на мсто съ котораго надо ожидать появленія непріятельской кавалеріи. Еслибы батарея осталась на прежней позиціи, она была бы взята во флангъ гусарами самымъ непріятнымъ и самымъ неожиданнымъ образомъ. Теперь же батарея была неуязвима и вс радовались предполагаемому удивленію атакующихъ, когда ихъ встртятъ мткіе залпы. Эта великая минута приближалась.

Поднявъ кверху сабли, гусары въхали на пригорокъ. Командиръ батареи дозволилъ имъ сдлать нсколько шаговъ, имя въ виду встртить ихъ такимъ картечнымъ огнемъ чтобъ отъ нихъ не осталось ни одного человка, ни одной лошади.

По всей вроятности это усплъ замтить старикъ-офицеръ командовавшій обими колоннами красныхъ гусаръ. Онъ немедленно приказалъ затрубить отступленіе и столь же быстро скрылся за пригоркомъ. Немедленно вслдъ гусарамъ была пущена не картечь, а гомерическій неудержимый хохотъ всей батареи. Эрихъ былъ въ восторг и хохоталъ вмст со всми.

— Не отступить ли теперь? спросилъ капитана поручикъ.

— Подождите минутку. Къ намъ скачетъ бригадный адъютантъ. Нтъ ли чего новаго.

— Какое приказаніе? обратился батарейный командиръ къ подъхавшему офицеру.

— Батаре приказано занять третью позицію, но на ней не стрлять, и перейти немедленно на четвертую позицію, впереди большаго дефиле, туда его превосходительство прибудетъ самъ. Прощайте, господа!..

— Должно-быть жалютъ порохъ расходовать, замтилъ батарейный командиръ.— Хорошъ я буду на позиціи съ которой не смй даже выстрлить. Да это курамъ на смхъ. Этакъ ни одинъ человкъ ничему не выучится. Мы здсь славно распорядились. Попадись мн когда-нибудь на глаза красный гусаръ, я ему прочту наставленіе. Батарея къ отступленію! На передки!

Снова все пришло на нсколько секундъ въ безпорядокъ, но затмъ прислуга быстро вскочила на лошадей, трубачи дали сигналъ къ отступленію, батарея вытянулась въ одно орудіе и поскакала по дорог. Капитанъ не забылъ махнутъ Эриху саблей въ знакъ благодарности. По всему полю войска пришли снова въ движеніе, особенно по лвую сторону шоссе. По долин двигалась пхота и подымала такую пыль, что кром сверкающихъ на солнц штыковъ, ршительно ничего не было видно. Отовсюду неслись перекатная дробь барабановъ, свистъ флейтъ, звуки сигнальныхъ рожковъ, и звучные отголоски хоровъ военной музыки.

Конная батарея, которой Эрихъ оказалъ такія услуги, была уже далеко, когда на шоссе показались непріятельскія войска. Въ авангард шли красные гусары. Впереди ихъ хали три офицера и вели оживленный разговоръ.

— Могу васъ уврить, господа, что командиръ конной батареи былъ правъ, перемнивъ позицію.

— Все-таки жаль что мы не дорвались до батареи. Мы такъ обошли пригорокъ что они никакъ не могли насъ видть.

— Батарея, конечно, не видала, воскликнулъ третій офицеръ и съ рзкимъ неудовольствіемъ сказалъ:— Разв вы не замчаете этотъ проклятый черный сюртукъ вскарабкавшійся на милевой камень. Я еще снизу видлъ какъ этотъ парень работалъ и руками и ногами, точно телеграфъ. Жаль что мы на маневрахъ, а не на войн, я бы повсилъ его, или чортъ бы меня побралъ. Все-таки я спрошу его что онъ длаетъ тамъ на верху.

— Оставьте его, графъ Зеефельдъ, вы рискуете получить грубый отвтъ.

— Ну это мы увидимъ, отвтилъ графъ, и направилъ своего прекраснаго арабскаго благо коня къ камню, на которомъ стоялъ Эрихъ: — Что ты тамъ длаешь на верху въ район маневровъ? закричалъ онъ приближаясь.— Я не прочь тебя согнать внизъ фухтелями. Стоитъ на верху словно пугало и пугаетъ лошадей. Сейчасъ внизъ! Долой!

— Нтъ, я не пойду, гордо отвчалъ тотъ, сложивъ руки на груди.— Даже еслибы вы могли согнать меня внизъ фухтелями, но я бы не прочь былъ посмотрть какъ это вы будете меня бить.

— Знаешь ли ты, мальчишка, съ кмъ говоришь?

— Конечно. Я говорю съ нкоимъ господиномъ сидящимъ на лошади, въ то время какъ другой нкто стоитъ на камн, въ этомъ вся разница.

Посл этихъ словъ оба молодые человка взглянули другъ на друга сверкающими глазами. Оба, какъ бы безсознательно, старались запомнить черты другъ друга. Оба были почти однихъ и тхъ же лтъ, во всякомъ случая разница была невелика, такъ какъ у гусарскаго офицера едва показывался вмсто усовъ легкій ш. Онъ былъ крпко сложенъ, блдный, длиннолицый, съ выраженіемъ отталкивающимъ, онъ казался еще некрасиве вслдствіе презрительной улыбки, не сходившей съ его лица, и привычки вытягивать шею. Но какъ кавалерійскій офицеръ онъ былъ безукоризненъ, начиная съ лошади до султана на мховой шапк, до колесъ его шпоръ. Надтое на немъ платье говорило о его богатств.

Но Эрихъ смотрлъ на него безъ малйшаго стсненія. Глаза его сверкали, ротъ былъ полуоткрытъ, лицо выражало такую ршимость и твердость что кавалерійскій офицеръ счелъ за лучшее отъхать, въ то время какъ подъхавшій къ нему товарищъ говорилъ:

— Графъ Зеефельдъ, я убдительно прощу васъ оставить его. Можно ли такъ забыться?

— Да, вы правы, трогаешь смолу — замараешься. Но я не забуду это лицо. Если встрчу его въ другомъ мст, я ему возвращу и капиталъ и проценты.

Нчто въ томъ же род думалъ и Эрихъ. Онъ былъ убжденъ что никогда не забудетъ это блдно-желтое лицо съ его ненавистнымъ выраженіемъ въ глазахъ и вокругъ рта.

Когда прохали гусары, Эрихъ сошелъ съ камня и смотрлъ на слдовавшія войска. Онъ наслаждался зрлищемъ разныхъ родовъ войскъ, изъ нихъ онъ нкоторые зналъ по наслышк, или видлъ на картинахъ. Вотъ показались кирасиры. Все сильные, крпкіе люди, бодрые, рослые кони. Какъ весело бряцали шпоры, стремена и палаши. Какъ блестли шлемы и кирасы. Но если слдовавшій затмъ баталіонъ конныхъ егерей и не былъ такъ блестящъ, какъ кирасиры, онъ показался юнош не мене интересенъ. Ихъ онъ видлъ въ первый разъ, небольшіе ростомъ они имли ружья перекинутыя за плечо и шапки съ темнымъ султаномъ изъ перьевъ. Они непринужденно сидли на коняхъ и прозжали весело разговаривая и напвая. За ними шли драгуны, а потомъ показалась тяжелая двнадцатифунтовая батарея. Эрихъ приподнялся чтобы лучше разглядть батарею и тмъ засвидтельствовать свое почтеніе орудію при которомъ служилъ его отецъ. Нельзя не сознаться что тяжелая батарея всегда прозжаетъ такъ что невольно вселяетъ къ себ уваженіе. Грохотъ орудій, видъ большихъ, сильныхъ лошадей, общее впечатлніе производимое высокими, стройными, заслуженными людьми, идущими спокойно, безъ шума, все это производитъ сильное впечатлніе. Какая разница между нею и шедшею позади пхотой. Тутъ все шло въ безпорядк, во всю ширину дороги. У многихъ ружья были повшены черезъ плечо на ремняхъ, нкоторые, утомленные и недовольные, молчали, другіе, напротивъ, шумно разговаривали, острили и пли. Веселые солдатики обратили вниманіе на Эриха, приложили руки къ козырьку киверовъ и рекомендовали его своимъ товарищамъ шедшимъ позади какъ оберъ-священника арміи. Посылались разнаго рода остроты на его счетъ и на счетъ его долгополаго сюртука. Когда рота прошла мимо Эриха, солдатики крикнули ему на прощаніе ура и запли извстную псню:

детъ Фридрихъ нашъ въ коляск,

И ведетъ насъ въ поле.

Разобьемъ мы въ пухъ французовъ

Лтъ чрезъ семъ, не бол.

Будемъ счастливы, довольны,

Ай! Да! Ай! да!

Это ‘Будемъ счастливы, довольны, Ай! да!’ долго раздавалось и Эриху казалось что онъ все еще слышитъ эту псню, хотя давно уже войска скрылись изъ глазъ, а кругомъ на поляхъ и въ лсу снова вступилъ въ свои права прекрасный осенній день.

III. Мельникъ и мельница.

Эрахъ сидлъ еще долго на камн и мечталъ. Воображеніе его было живо занято только-что видннымъ прекраснымъ и живописнымъ зрлищемъ. Теперь ему стала ясна та любовь, тотъ восторгъ съ какими его отецъ говорилъ ему о тхъ временахъ когда служилъ въ артиллеріи. То была прекрасная, чудная жизнь!

Эрихъ взглянулъ на свой длинный, черный сюртукъ и тяжело вздохнулъ. Да, ему слдовало испытать свое счастье въ военной служб. Онъ вспомнилъ то время когда гулялъ по лсу и по лугамъ въ своей срой, короткой куртк. Зачмъ онъ не отправился тогда же, годъ тому назадъ, въ этой же самой срой куртк, въ батарею въ которой служилъ нкогда его отецъ? Зачмъ онъ не отыскалъ тогда капитана батареи, не сказалъ ему: ‘Я сынъ солдата и хочу также быть солдатомъ’? Зачмъ онъ послушался тогда г. Шмельцера, а не послушался собственнаго, внутренняго голоса?

Эти мысли глубоко волновали и огорчали Эриха. Онъ чувствовалъ себя вполн безпомощнымъ и одинокимъ.

Эрихъ сошелъ съ камня и пошелъ вдоль большой дороги. Вскор онъ увидлъ предъ собою Кенигсброннскую мельницу. Это было громадное, прекрасное зданіе. Оно примыкало къ высокой, отвсной скал. Изъ скалы вырывался могучій, бшеный ручей. Напротивъ мельницы находились конюшни, сараи, амбары. Направо отъ этихъ построекъ большой, чистый прудъ, полный безчисленными и разнообразными водяными птицами.

На мельниц не работали. Время было обденное. Эрихъ не зналъ что ему длать: войти или обождать пока кончится обдъ. Пока онъ раздумывалъ, большая дворовая собака, завидвъ его, принялась громко лаять. Вслдъ затмъ показался на порог старшій сынъ мельника и ласково предложилъ Эриху войти въ домъ.

— Вотъ и прекрасно, вы пришли вовремя, сказалъ старый мельникъ, когда Эрихъ вошелъ въ комнату.— У насъ превосходный куриный супъ съ лапшей, если я не ошибаюсь, Милости просимъ, чмъ богаты, тмъ и рады.

Эрихъ много слышалъ про гостепріимство стараго мельника. Онъ не заставилъ себя упрашивать, но принялся усердно сть.

За столомъ сидла вся семья мельника. Все это были красивые, здоровые люди. На первомъ мст сидлъ онъ самъ. Затмъ слдовала его старшая дочь, Розина, красивая и сильная двушка, лтъ тридцати. Старикъ овдовлъ при рожденіи младшаго сына и Розина приняла съ тхъ поръ на себя вс обязанности матери и хозяйки. Направо отъ старика сидли старшіе сыновья, Иванъ и Готфридъ, налво маленькій Фридрихъ. Затмъ слдовала старая двица, Лена, дальняя родственница мельника.

Она помогала Розин въ хозяйств. Она страстно любила толковать сны и гадать на картахъ и на кофейной гущ. Старый мельникъ хотя и любилъ ее, тмъ не мене часто смялся надъ нею и всегда поступалъ наперекоръ ея снамъ и гаданіямъ.

Все въ комнат было просто, и безукоризненно чисто а явно говорило о довольств, даже о богатств стараго мельника. Скатерть на стол была тонкая, столовый приборъ фарфоровый. Мебель старая, но крпкая и удобная. Предъ изразцовою печкой стояло большое, мягкое кресло, а въ углу комнаты виднлся стеклянный шкафъ, наполненный ружьями и другими принадлежностями охоты. Старикъ и Розина были одты по-городскому. Готфридъ, второй сынъ, былъ одтъ въ изящный охотничій костюмъ, на старшемъ же сын, Иван, была синяя куртка, хотя и тонкаго сукна, но покрытая пылью и мукой, что ясно доказывало что онъ работалъ на мельниц.

По окончаніи обда, Лена приказала маленькому Фридриху отнести лошадямъ хлба и соли. Старый мельникъ облокотился на спинку своего кресла и, протянувъ Эриху руку, сказалъ ему:

— Привтствую васъ еще разъ, дорогой г. Фрейбергъ. Я надюсь что вы пришли сюда не на одинъ часъ, а останетесь съ нами нсколько недль. Безъ противорчій! У насъ мста довольно и Розина приготовитъ вамъ удобное и хорошее помщеніе.

— Я и не намренъ противорчить вамъ. Я пришелъ сюда съ намреніемъ просить васъ чтобы вы пріютили меня на нсколько дней.

— Итакъ, вы остаетесь пока у меня. Я радъ этому. Мы выпьемъ въ честь вашего прибытія по стаканчику хорошаго вина. Мамзель Барбара,— продолжалъ онъ, лукаво улыбаясь и прищуривая глаза, — мамзель Барбара, принесите-ка бутылочку того, вы знаете, какого я хочу.

— Хорошо, братецъ, отвтила старая родственница, уходя. Но вдругъ она остановилась, пожала плечами и тихо сказала: — Г. Фрейберъ подумаетъ что меня въ самомъ дл зовутъ Барбарой, но это не правда. Мое имя Лена, мамзель Лена.

— Правда, правда, мамзель Лена и мы этого не забудемъ. Но я вамъ долженъ опять сказать, мамзель Лена, что вы мн сильно напоминаете одну старую знакомую, мамзель Барбару. Вотъ отчего я постоянно перемшиваю ваши имена. Ну, не сердитесь, мамзель Лена.

Мамзель Лена, нсколько минутъ спустя, вернулась, держа въ рук бутылку вина. Оказалось что это было не то вино которое желалъ старикъ. Мамзель Лена, на замчаніе мельника, подняла вверхъ указательный палецъ правой руки, приняла важную, серіозную осанку и сказала:

— Я сошла въ погребъ и увидла что паукъ обвилъ своею паутиной вс т бутылки которыя вы приказали привести. Я не могла ни одну изъ нихъ вынуть, не разорвавъ при этомъ паутину. А если разорвать паутину, то нельзя пить это вино за чье-либо здоровье: это приноситъ несчастье.

— Мамзель Лена права, отвтилъ мельникъ, придавъ также своему лицу серіозное и важное значеніе.— Поэтому я прошу васъ отнести обратно эту бутылку и привесть, взамнъ ея, дв изъ тхъ бутылокъ которыя покрыты паутиной.

Мамзель Лена исполнила волю стараго мельника. Затмъ они, вмст съ Розиной, вышли изъ комнаты и пошли хозяйничать. Иванъ отправился на мельницу, а Готфридъ, старикъ и Эрихъ принялись за вино.

Затмъ Эрихъ разказалъ о маневрахъ, о томъ какъ онъ спасъ конную батарею отъ нападенія красныхъ гусаръ и какъ онъ, вслдствіе этого, получилъ выговоръ отъ одного изъ кавалерійскихъ офицеровъ, называвшагося графомъ Зеефельдомъ.

— А, а, это онъ! Я его знаю! воскликнулъ старый мельникъ, забарабанивъ пальцами по столу.— Знаю я его! Ему не клади пальца въ ротъ. Онъ принадлежитъ къ числу тхъ людей которые думаютъ что вс другіе люда, все живущее на бломъ свт, существуетъ только для того чтобы подчиняться имъ, служить имъ. У нихъ только тотъ человкъ кто не ниже барона! Знаю я ихъ!

— Вы знаете семейство графовъ Зеефельдъ?

— Знаю ли я ихъ! Мы сосди. Мой лсъ граничитъ съ его лсомъ. Я поведу васъ когда-нибудь туда. Это полезно и поучительно. Дло въ томъ что между нашимъ лсомъ и лсомъ Зеефельдовъ находится громадная лощина. Лощина эта изобилуетъ всякой дичью. Она принадлежала издавна нашему семейству, то-есть собственно говоря семейству моей жены. Вдругъ Зеефельды заявили свои притязанія на эту лощину, мы не уступали и началась тяжба. Правда была на нашей сторон, вс нужныя бумаги были въ цлости и мы выиграли процессъ. Тяжба была долгая, упорная. Сосди, узнавъ что мы, простые люди, начали процессъ со знатнымъ графомъ Зеефельдомъ, были поражены этимъ и многіе изъ нихъ избгали даже встрчи съ нами. Но дло кончилось все-таки въ нашу пользу: лощина осталась за нами и, кром того, мы получили еще въ придачу прекрасную столтнюю липу, которая стоитъ на другомъ краю лощины. Торговцы лсами предлагали мн за нея большія деньги, но я всегда отказывалъ имъ. Надюсь что и дти и внуки мои никогда не срубятъ ея.

Старый мельникъ весело засмялся и еще громче забарабанилъ пальцами по столу. Затмъ онъ продолжалъ:

— Я былъ тогда еще молодъ и кровь во мн была горячая. Тяжба меня тшила и занимала. Я веллъ, чтобъ ознаменовать нашу побду, вырзать на кор старой липы, на той сторон которая была къ ихъ лсу, слдующія слова: ‘на зло’. Зеефельды поняли къ кому относилась эти слова и подослали ко мн одного изъ своихъ охотниковъ. Тотъ сказалъ мн что жаль было бы еслибы такое старое и прекрасное дерево, какъ моя липа, начала бы вдругъ чахнуть или, вслдствіе какой-либо неосторожности, вдругъ бы сгорла. Я отвтилъ на это что на все воля Господа: что отъ Него зависитъ чтобы не только сгорло одно дерево, но даже цлые лса. Охотникъ понялъ меня и ушелъ.

— Слдовательно, молодой гусарскій офицеръ о которомъ я говорилъ, сынъ графа Зеефельда? спросилъ Эрихъ.

— О, нтъ! Онъ племянникъ стараго графа, сынъ его младшаго брата. Но графъ Зеефельдъ усыновилъ его и онъ наслдуетъ современемъ все громадное состояніе старика.

— Слдовательно, у настоящаго владльца этихъ помстій нтъ дтей?

— Нтъ. Онъ женился всего пять, шесть лтъ тому назадъ. Это былъ старый холостякъ, прізжавшій сюда только на охоту и проводившій остальное время или въ столиц, или въ Италіи, Франціи, Англіи. А еслибы вы знали какую жизнь онъ велъ! Счастье его что онъ наслдовалъ отъ родителей своихъ милліоны и желзное здоровье, иначе его давно не было бы въ живыхъ. Правда, онъ представляетъ собою теперь только тнь человка, но тмъ не мене онъ живетъ изо дня въ день, то-есть изъ ночи въ ночь. Днемъ онъ спитъ и начинаетъ жизнь только тогда когда просыпаются летучія мыши. Затмъ онъ, при первомъ пніи птуховъ, ложится снова спать. Я уже говорилъ вамъ что онъ женился шесть лтъ тому назадъ на молодой женщин, лтъ двадцати семи. Она была также урожденная графиня Зеефельдъ и имла порядочное состояніе. Говорили что она хотла выйти замужъ за еврейскаго барона и что это такъ поразило и разсердило стараго графа что онъ ршился пожертвовать собою, чтобы только спасти семью и имя свое отъ этого неровнаго брака. Впрочемъ, это васъ не касается! Но радуйтесь что молодой графъ былъ сегодня въ хорошемъ расположеніи духа или что его удержали другія побудительныя причины, иначе, врьте мн, онъ не преминулъ бы избить васъ фухтелями.

— Въ такомъ случа ваша встрча повлекла бы за собою большія непріятности и несчастія, отвтилъ Эрихъ мрачно нахмуривъ лицо.

— Ну, полно объ этомъ думать, продолжалъ весело старый мельникъ.— Выпьемте лучше еще по стакану этого прекраснаго вина и поблагодаримте Бога что мы не имемъ никакого дла съ этими знатными, гордыми людьми.

Но Эрихъ не могъ еще отогнать отъ себя наплывъ мрачныхъ мыслей овладвшихъ имъ. Предъ нимъ, точно преслдуя его, мелькалъ все тотъ же блдный, непріятный образъ молодаго гусарскаго офицера. Онъ никакъ не могъ забыть ту презрительную усмшку и т колкія слова съ которыми молодой графъ обратился къ нему.

— Надюсь что мы больше не увидимся, сказалъ Эрихъ посл нкотораго раздумья.— Не знаю, гд судьба можетъ столкнуть насъ еще разъ лицомъ къ лицу.

— Э, это дло возможное! Тмъ боле что вы, какъ я надюсь, проживете у насъ нкоторое время. Старый графъ, какъ я уже говорилъ вамъ, проводитъ всегда нсколько мсяцевъ, съ начала мая до конца декабря, здсь, въ своихъ помстьяхъ. Онъ страстно любитъ природу и это говорить въ его пользу и доказываетъ что при другомъ вослитаніи изъ него могъ бы выйти прекрасный человкъ. Вотъ и вы любите природу, это я уже замтилъ.

— О, да! Я страстно люблю природу, люблю лсъ, луга, люблю наше голубое, безоблачное, прекрасное небо, люблю пніе птицъ, особенно пніе соловья.

— Ну, вы еще такъ молоды что эта сильная любовь природы нисколько меня не удивляетъ, засмялся въ отвтъ мельникъ.— Но взгляните на меня. Я двадцать лтъ прожилъ въ большомъ город, я занималъ тамъ прекрасное мсто, заслужилъ уваженіе всхъ знакомыхъ и незнакомыхъ, нажилъ порядочное состояніе и, говоря правду, я вполн сознавалъ что мое присутствіе не лишнее, что я приношу пользу, и все-таки любовь моя къ природ была такъ сильна что я не выдержалъ и оставилъ городскую жизнь. Мн было тамъ душно, тсно… Душа рвалась на просторъ, въ лсъ… Сначала я боролся съ собою, скрывалъ свою тоску — я не желалъ огорчать свою семью, да къ тому же дти мои росли, имъ нужно было дать воспитаніе, избрать имъ карьеру. Но вскор я замтилъ что наклонности и стремленія моихъ дтей вполн соотвтствовали моимъ желаніямъ. Иванъ, старшій сынъ, отдался весь изученію механики, особенно строенію мельницъ, а вотъ этотъ, Готфридъ, занялся сельскимъ хозяйствомъ и лсоводствомъ. Я родился въ этой мельниц, но я былъ еще мальчикомъ когда родители мои продали ее. Вдругъ, живя въ город, я узналъ что мельницу продаютъ снова, а вмст съ нею и сосднее имніе, съ полями, нивами и лсомъ. Тогда я объявилъ жен что куплю мельницу и что намренъ жить въ ней лтомъ. Я имлъ уже тогда въ виду уменьшить, насколько было возможно, мою городскую практику. Вы смотрите на меня съ удивленіемъ? Видите ли, я въ молодости много чему научился. Впрочемъ, объ этомъ рчь еще впереди. Я купилъ и мельницу, и имніе. Зеефельды, узнавъ объ этомъ, предложили мн большія деньги, съ тмъ чтобъ я уступилъ имъ имніе и лсъ. Я же сказалъ имъ свое quod non и такимъ образомъ заслужилъ нерасположеніе гордыхъ аристократовъ. Дти мои несказанно обрадовались узнавъ объ этой покупк. Иванъ занялся мельницей, исправилъ ее, ввелъ новыя, отличныя машины, словомъ, привелъ мельницу въ то состояніе въ которомъ она находится въ настоящее время. Затмъ принялся за работу и Готфридъ: онъ отдался весь сельскому хозяйству и лсоводству. Я долженъ сказать что работа его шла успшно. Такимъ образомъ прошло нсколько лтъ. Мы, старики, держались въ сторон. Вдругъ мн предложили мсто главнаго врача въ первоклассной больниц города.

— Значитъ, вы были врачомъ? спросилъ Эрихъ, сильно удивленный.

— Да, другъ мой, я, подобно тысяч другимъ, впрочемъ весьма уважаемымъ и почтеннымъ личностямъ, занимался тмъ что лчилъ больныхъ, часто неудачно. Это удлъ всхъ врачей. Вс мы дйствуемъ боле или мене наудачу, вс съ завязанными глазами. Впрочемъ я былъ главнымъ образомъ хирургомъ, слдовательно, дйствовалъ боле сознательно и врно. Да, Гте былъ правъ, сказавъ:

Man durchstudirt die gross und kleine Welt

Um въ am Ende geben zu lassen,

Wie’s Gott gefllt!

Впрочемъ довольно объ этою. Я спросилъ свою жену желаетъ ли она чтобы мужъ ея былъ членомъ врачебной управы, а современемъ господиною фонъ-Бурбусъ, или же просто мельникомъ. Она выбрала послднее и мы, къ великому удивленію и недоумнію всхъ, оставили городъ и перехали навсегда сюда. Ужъ сколько надъ нами смялись! Меня прозвали глупцомъ, сумасбродомъ. Но увряю васъ, молодой человкъ, они были не правы, а я въ выигрыш. Если одинъ походъ въ военной служб равняется двумъ обыкновеннымъ годамъ, то точно также одинъ годъ проведенный въ прекрасномъ имніи, на свобод, можетъ смло сравниться съ двумя годами прожитыми въ душномъ город. Итакъ, — продолжалъ мельникъ, выливая остатокъ вина въ стаканъ Эриха,— я разказалъ вамъ все о моей прежней жизни и теперь вы знаете у кого находитесь. О васъ я уже слышалъ. A propos,— сказалъ мельникъ, вскочивъ со стула,— посмотри-ка, Готфридъ, есть ли кто-нибудь при нашемъ больномъ гост. Необходимо чтобы примочки перемнялись какъ можно чаще.

— Я посмотрю, сказалъ Готфридъ.— Если я не ошибаюсь, Лена на верху у больнаго.

— Если при больномъ Лена, то я вполн спокоенъ. Она мняетъ примочки не только каждые десять, но каждые пятъ минутъ. Она не даромъ видла сонъ о какомъ-то несчастіи. Ей свилось будто ласточка, упавъ на землю, развалилась на четыре куска, издавъ при этомъ страшный трескъ. Затмъ эти четыре куска вскочили въ воду и не только вновь соединились, но превратились въ благо голубя и улетли. Молодой больной, по ея словамъ, можетъ излчиться только водою и поэтому она постоянно прикладываетъ ему холодныя примочки. Я не противъ этихъ примочекъ, но мн право непонятно какимъ образомъ превратится артиллерійскій офицеръ въ благо голубя. Вы, кажется, не совсмъ меня понимаете, обратился онъ къ Эриху, когда Готфридъ ушелъ.— У меня, дйствительно, лежитъ тамъ, наверху, больной артиллерійскій офицеръ. Онъ упалъ вчера на маневрахъ съ лошади и сильно вывихнулъ себ руку. Боль была нестерпимая, врача при немъ не было, онъ и пріхалъ сюда, на мельницу. Теперь онъ лчится у меня. Ну, намъ и встать пора. Радуюсь отъ всего сердца вашему прибытію.

Старикъ протянулъ Эриху об руки и продолжалъ дружескимъ, мягкимъ, искреннимъ тономъ:

— Не думайте чтобъ я каждаго привтствовалъ такъ ласково и дружески. Я сдержанъ и холоденъ съ другими. Но вашъ открытый взглядъ, ваше честное, гордое лицо говорятъ въ вашу пользу. Къ тому же, глядя на васъ, я вспоминаю невольно одного добраго, стараго друга, друга моей молодости.

Эрихъ началъ благодарить его, глубоко растроганный этимъ участіемъ, но старикъ прервалъ его и сказалъ:

— За что же вы меня благодарите? Не за пищу ли или за пріемъ въ мой домъ? Не стоитъ того, мой молодой другъ. Но если вамъ понадобится современемъ хорошій дружескій совтъ, тогда обратитесь ко мн и я сумю оцнить ваше довріе.

Готфридъ вернулся съ извстіемъ что Лена наверху и что вслдствіе постоянныхъ примочекъ, весь полъ покрытъ водой. Онъ сказалъ также что артиллерійскій офицеръ проситъ исполнить его порученіе къ начальнику батареи, который эту ночь проведетъ на бивуак, вмст съ другими войсками, не далеко отъ мельницы, въ степи.

— Въ такомъ случа прикажи осдлать лошадь и позжай самъ съ порученіемъ господина поручика. Или ты имешь что-нибудь другое въ виду?

— Если ты позволишь, я прикажу запречь нашу охотничью телгу и поду къ бивуаку съ Фридрихомъ и съ нашимъ гостемъ, господиномъ Фрибергомъ.

Глаза Эриха засверкали отъ восторга. Старый мельникъ замтилъ это и отвтилъ:

— Если это сдлаетъ вамъ удовольствіе, пусть будетъ по твоему. Но возьми съ собою работника. Твои лошади слишкомъ бойки, боюсь чтобы что-нибудь не случилось, когда вы подъдете къ войскамъ. Постой,— продолжалъ онъ, замтивъ что Готфридъ собирался уходить,— въ твоемъ шкапу найдется, вроятно, лишній охотничій костюмъ. Передай его нашему молодому другу. Онъ сбережетъ такимъ образомъ свой черный, длинный, почтенный сюртукъ, да ему и тепле будетъ.

— Мы переоднемъ его, отвтилъ Готфридъ, смясь.— Я покажу ему также его комнату. Мы выбрали голубую комнату, знаешь, ту которая близь моей.

— Хорошо, хорошо, дай ему голубую комнату.

IV. На бивуак.

Пхота, кавалерія, артиллерія и саперы, маневрировавшіе близь Цвингенберга, продолжали еще нкоторое время маневрировать и разстрляли не мало пороха, направляя выстрлы въ воображаемыхъ враговъ. Было совершено не мало подвиговъ. Многіе отличились, кто необыкновеннымъ терпніемъ, кто настойчивостью, кто неутомимостью, а кто мткостью стрльбы. Одни прекрасно защищались, другіе удачно нападали, особенно на телги и корзины маркитантшъ. Генералъ былъ видимо доволенъ ходомъ маневровъ, все начальство, слдомъ за нимъ, также высказывало удовольствіе. Только ротные командиры, по обыкновенію, никогда не бываютъ довольны. Посл долгихъ упрековъ, выговоровъ и замчаній, они сказали спасибо лишь немногимъ избраннымъ. Отдали приказъ стать бивуакомъ. Каждая отдльная часть должна была расположиться на томъ мст на которомъ она кончила бой. На бивуак нужно было ожидать тревоги. Тревога подготовлялась въ тайн, хотя вс, начиная съ капитана, до послдняго офицера, знали даже часъ когда будетъ ударена тревога. Въ мирное время расположеніе на бивуак, особенно въ хорошую погоду, представляетъ много и пріятнаго и заманчиваго. За то въ военное время бивуачная жизнь тяжела и непріятна. Отъ нея страдаютъ не одни простые солдаты, но даже полковое начальство. Даже и ему приходится нердко отдыхать подъ старою попоной обозной лошади. Но бивуакъ о которомъ мы ведемъ рчь былъ бивуакъ мирнаго времени. Была осень, но вечеръ, тмъ не мене, былъ необыкновенно теплый, мягкій. Небо было ясное, земля сухая. Дровъ было достаточно и сторожевые огни ярко и весело горли. Мяса и картофеля было также много и солдатамъ предстоялъ сытый ужинъ. Что же касается вина и водки, то телги и корзины маркитантовъ и маркитантшъ были полны бутылками.

Бригада къ которой принадлежала батарея перваго поручика лежавшаго больнымъ въ дом мельника бивуакировала на прекрасной мстности, въ разстояніи часа зды отъ мельницы. Мстность эта была окружена невысокими холмами. Посредин пролегала большая дорога. Одинъ конецъ этой дороги былъ искусно застроенъ заской, для того чтобы оградить ее отъ нападенія непріятеля. Здсь, въ передовомъ караул, стояли два орудія, эскадронъ кавалеріи и дв роты пхоты. Тутъ относились очень строго ко всмъ приходящимъ. Даже королевскія почтовыя кареты были останавливаемы кавалерійскимъ патрулемъ, приводимы къ палатк полковаго командира и затмъ уже были пропускаемы за границу лагеря. Вс же прочія кареты и коляски, а также и вс шедшіе пшкомъ или хавшіе верхомъ и желавшіе посмотрть на бивуакъ, должны были отправляться на особое мсто, приготовленное для нихъ заране.

Готфридъ Бурбусъ, подъхавъ къ этому мсту, оставилъ экипажъ и лошадей подъ присмотромъ Андрея, а самъ, въ сопровожденіи Эриха и Фридриха, отправился къ лагерю.

Было еще свтло. Лагерь былъ въ безпорядк: солдаты устраивались на ночлегъ. Кавалеристы разсдлывали лошадей, артиллеристы выпрягали ихъ. Въ землю вколачивались длинными рядами деревянные колья, ихъ обтягивали веревками и привязывали къ нимъ лошадей, надвъ имъ торбы.

Далеко отъ того мста на которомъ должны были загорться бивуачные огни, былъ расположенъ артиллерійскій паркъ. Орудія были разставлены въ строгомъ порядк, какъ на учебномъ плацу.

Пхота, составивъ ружья въ козлы, разложила около нихъ аммуницію и ранцы и весело разговаривала и смялась. Пхота не знаетъ ухода за лошадьми. У нея меньше дла. На сторон противоположной артиллерійскому парку горли бивуачные огни и готовился ужинъ. Варили рисовую кашу и картофель съ саломъ. Солдаты свободные отъ занятій группами сидли вокругъ котловъ или лежали на живот, опираясь на руку. Они пили водку, курили, шутили и пли. Пхота пла:

Сидитъ мельникъ въ мельниц,

Мельникъ — ты бги, бги! и т. д.

Кавалерія пла:

Какъ попасть солдату въ рай?

Капитанъ, поручикъ?

Сядь на благо коня,

Онъ доставитъ тебя въ рай.

Капитанъ, поручикъ,

И солдатикъ удалой,

Мы подхватимте, подхватимъ,

Красну двицу съ собой.

Артиллерія пла другую псню, въ которой каждый куплетъ оканчивался припвомъ:

Нашъ ударъ неотразимъ.

Мы въ горячей, жаркой битв

Громомъ, молніей разимъ.

Псни эти заглушались то радостными восклицаніями солдатъ, то фырканьемъ и ржаньемъ лошадей, то отдаленными звуками рожка или дробью барабана, то опять торжественною, прекрасною военною музыкой, игравшей предъ палаткой полковника.

Тамъ и сямъ красовались блыя холщевыя офицерскія палатки, изукрашенныя пестрыми ротными значками или даже большими внками изъ дубовыхъ листьевъ.

Но боле всего жизни и движенія было замтно у деревяннаго барака командующаго генерала. Это было очень удобное и прелестное помщеніе, устроенное по новому образцу и употребленное еще въ первый разъ на маневрахъ. Здсь одна картина смнялась другой. Играла прекрасная военная музыка. Народу было много: всякій кто былъ свободенъ стремился сюда.

Эрихъ и его новые друзья бродили по лагерю взадъ и впередъ. Эрихъ былъ въ восторг. Лицо его пылало, глаза сверкали. Онъ видлъ теперь предъ собою то о чемъ мечталъ, будучи еще мальчикомъ, что постоянно занимало его воображеніе, постоянно преслдовало его. Предъ нимъ раскрылись картины той веселой, прекрасной военной жизни, о которой такъ любилъ разказывать его покойный отецъ. То онъ подходилъ къ пхот, прислушивался къ веселому, оживленному разговору, радовался солдатскому смху и смотрвъ какъ солдатики курили изъ короткихъ трубокъ и какъ бутылка обходила безпрерывно кругомъ. Онъ наблюдалъ какъ многіе изъ молодыхъ солдатъ или волонтеровъ, желая похвастаться, бились объ закладъ и выпивали цлые стаканы вина. То онъ опять подходилъ къ кавалеріи. Его трогала та заботливость, та нжность съ какой солдатъ относился къ своей лошади. Здсь было больше согласія между солдатами, больше дружбы. Казалось что вс эти солдаты съ ихъ лошадьми представляли собой одну громадную семью. Вальтрапы и большія попоны употреблялись вмсто подушекъ. Солдаты пили водку и вино уже не изъ бутылокъ, а изъ стакановъ, и курили, вмсто трубокъ, сигары. Но больше всего привлекала Эриха артиллерія. Ему нравились блестящія, громадныя артиллерійскія орудія и онъ подходилъ къ нимъ такъ близко какъ только разршали ему это часовые. Онъ нашелъ даже случай оказать конной батаре небольшую услугу. Онъ замтилъ что одна гндая лошадь, постоянно качая головою, отвязала недоуздокъ отъ веревки прикрпленной къ колу, и готова была пуститься по лагерю. Эрихъ подошелъ осторожно, но быстро къ лошади, прикрпилъ снова недоуздокъ къ веревк и заслужилъ, такимъ образомъ, похвалу подбжавшаго артиллерійскаго унтеръ-офицера.

Затмъ они отправились къ бараку генерала. Когда они подходили, молодой лсничій улыбнулся и сказалъ Эриху:

— Вы тамъ увидите и того господина съ которымъ встрчаясь сегодня утромъ. Взгляните туда гд стоятъ эти два драгуна.— Вотъ тотъ гусарскій офицеръ и есть графъ Зеефельдъ!

— Да, да! Это онъ!

— А, да тамъ собралась вся семья Зеефельдовъ! Пойдемте-ка поближе, это интересно!

И дйствительно, тяжелое, щегольское ландо остановизсъ, въ это мгновеніе, предъ палаткой генерала. Ландо сопровождалъ кавалерійскій патруль и оно должно было, какъ и другіе экипажи, стать на площадь назначенную для зрителей. Но въ это время показался на порог палатки самъ генералъ и, сдлавъ рукою привтливое движеніе уланскому офицеру, командовавшему патрулемъ, сказалъ:

— Не нужно. Мы сдлаемъ на этотъ разъ исключеніе. Затмъ онъ подошелъ къ ландо, окруженному офицерами, и подалъ руку сидящему господину. Господинъ этотъ былъ очень старъ. Онъ не сидлъ, а скоре лежалъ въ своемъ ландо. Онъ былъ укутанъ въ широкую, дорогую шубу, только изъ подъ собольяго, мягкаго воротника выглядывало точно призракъ желтое, восковатое лицо. Его фуражка имла длинные, широкіе наушники. Для того чтобы лучше слышать, онъ отодвигалъ ихъ, изрдка, своими исхудалыми, дрожащими руками.

— Какъ я радъ, воскликнулъ генералъ,— что ваше сіятельство ршились, несмотря на прохладный осенній вечеръ, удостоить насъ своимъ посщеніемъ!

— Да, да, отвтилъ его сіятельство, такимъ голосомъ котраго никакъ нельзя было ожидать отъ этого дряхлаго, хрупкаго тла.— Я, несмотря на мои привычки, всталъ сегодня чортъ знаетъ какъ рано, но я не могъ удержаться отъ желанія пріхать сюда, захотлось вспомнить прежнія, щастливыя времена. Ха, ха, мой старый генералъ,— смялся онъ, — предъ вами старая, давно отправленная на покой за негодностью, лошадь, которая однако, при первомъ удар барабана, навостряетъ уши. Однако, вы избрали себ прекрасное и удобное мсто.

— Да, ваше сіятельство, кажется что мстность удобна. Мы приняли бы съ радостью ваше приглашеніе и взяли бы приступомъ вашъ замокъ. Но мой многоуважаемый другъ и начальникъ, нашъ ревизіонный генералъ боялся чтобы вашъ богатый погребъ не подйствовалъ слишкомъ увеселительно на многоуважаемыхъ господъ офицеровъ!

— Нашъ многоуважаемый другъ слишкомъ строгъ, какъ на служб, такъ и вн службы. Однако мы его,— прибавилъ онъ, хрипло смясь и скорчивъ отвратительную гримасу,— мы его проведемъ, насколько возможно. Я веллъ приготовитъ и снабдить всмъ необходимымъ порядочную повозку. Чортъ знаетъ, она могла бы давно ужь быть здсь. Твоя тетка, Дагобертъ, также будетъ здсь.

Послднія слова относились къ молодому графу Зеефельду, стоявшему по другой сторон экипажа. Старикъ, произнося ихъ, медленно повернулъ голову и окинулъ поле слабымъ, усталымъ взглядомъ.

— Не дурно бы было теб посмотрть не пріхала ли она, конечно, если теб это позволитъ господинъ генералъ.

— Отправляйтесь верхомъ, дорогой графъ Зеефельфъ, сказалъ генералъ самымъ любезнымъ голосомъ.— Итакъ, мы будемъ имть удовольствіе видть здсь также графиню, какъ я радъ этому! Позжайте, позжайте скоре, я вамъ приказываю! Молодой гусарскій офицеръ легко вскочилъ на красиваго, гндаго, стройнаго коня, котораго ему подвелъ верховой, и, поклонившись присутствующимъ, помчался по полю.

— Онъ молодъ, но дльный, прекрасный офицеръ! сказалъ генералъ, глядя ему вслдъ.

— Да, онъ еще очень молодъ и можетъ-быть современемъ будетъ дльнымъ солдатомъ.

— Онъ иметъ вс способности къ тому, ваше сіятельство. Это ужь лежитъ въ крови. Сегодня утромъ, онъ, съ своимъ эскадрономъ, едва не завладлъ непріятельскою двнадцатифунтовою батареей. Будь теперь настоящая война, ему, вроятно, удалось бы это. Но вы знаете артиллерію. На нее, во время маневровъ, нельзя надяться. Она крпко придерживается разъ предначертанному плану и къ тому же она, на этотъ разъ, имла при себ шпіона. Онъ и выдалъ насъ.

— Не дурно, сказалъ, улыбаясь, старикъ.— Но я бы повсилъ шпіона.

— Да, еслибъ вы были на войн, ваше сіятельство,— сегодня! Ну, какъ говорятъ, онъ не избгъ фухтелей. Но кто можетъ поручиться что черезъ нсколько дней объ этомъ не будетъ напечатано въ газетахъ и поступокъ этотъ будетъ названъ жестокостью, своеволіемъ. Правда вс эти газеты никуда негодное изобртеніе.

— Скажите лучше, генералъ, что это нечестивое, беззаконное изобртеніе. Наши времена были лучше, впрочемъ, я хотлъ оказать что въ мое время было лучше, вы, сравнительно со мною, почти юноша.

— Полноте, ваше сіятельство, вы прекрасно сохранились.

— Можетъ-быть, если имть въ виду что мн семьдесятъ лтъ. За то же я и живу точно картезіянецъ. Я провожу цлые дни въ постел: сонъ, или, по крайней мр, покой въ постел только и поддерживаютъ мои силы.

Эрихъ слышалъ весь разговоръ. Онъ былъ блденъ и весь дрожалъ отъ гнва.

— Ахъ, не удерживайте меня, умолялъ онъ, обращаясь къ молодому лсничему,— я хочу сказать имъ что тотъ кто уврялъ что меня били, солгалъ… Не одинъ ударъ не коснулся меня…

— Полноте ребячиться, отвчалъ Готфридъ, удерживая за руку Эриха, который стремился впередъ.— Будьте спокойны и не длайте себ непріятностей. Они уже привыкли цлые дни болтать и выдумывать всякій вздоръ. Имъ нтъ никакого дла до того что ложь ихъ кладетъ пятно, тнь на честь ихъ ближняго. Право, не стоитъ, ради нихъ, навлекать на себя непріятности. Къ тому же мы можемъ потерять тогда это мсто, съ котораго такъ удобно наблюдать за всмъ что происходитъ вокругъ. А вотъ и графиня. Она довольно хороша собой.

И дйствительно, съ возвышенія спускалась небольшая группа наздниковъ. Впереди всхъ хала амазонка. Она хала свободно, смло управляя своимъ прекраснымъ воронымъ конемъ, безстрашно перескакивая рвы, небольшіе кустарники и большіе каменья. Направо отъ нея халъ графъ Зеефельдъ, налво — шталмейстеръ стараго графа. За нимъ, на порядочномъ разстояніи, слдовали стремянные.

Старый графъ съ трудомъ повернулся въ своемъ экипаж и устремилъ свой тусклый, усталый взглядъ на блестящую кавалькаду. Онъ, видимо, хотлъ придать лицу своему боле оживленія, и не могъ. Губы его зашевелились, будто онъ хотлъ что-то сказать. Но онъ промолчалъ и съ улыбкой взглянулъ на молодую наздницу, приближавшуюся къ нему. Она близко подъхала къ его экипажу, прижала ручку своего хлыста къ губамъ и весело поклонилась старику.

— Bon jour, mon amie, сказалъ графъ.— Мы безпокоились на счетъ тебя. Господинъ генералъ былъ настолько любезенъ что послалъ теб на встрчу одного изъ своихъ кавалеристовъ.

— Генералъ очень любезенъ и добръ, отвтила прекрасны женщина, весело улыбаясь и низко поклонившись. Затмъ она бросила повода одному изъ стремянныхъ, слегка оперлась на плечо шталмейстера и легко и граціозно соскочила на землю.

— Счастливецъ, ты племянникъ достойный глубокой зависти! сказалъ одинъ изъ драгунскихъ офицеровъ, обратясь къ молодому графу Зеефельду.

— Да, но только племянникъ, отвтилъ пожимая плечами молодой графъ. Блдное лицо его при этомъ ясно говорило что онъ не лгалъ.

— Да, но во всякомъ случа ты имешь право, въ качеств племянника, быть съ нею, оказывать ей небольшія услуги. Завидую теб что ты можешь смотрть на нее, говорить съ ней.

— Я того же мннія, сказалъ другой, уже пожилой драгунскій офицеръ.— Я подойду поближе къ палатк, чтобы имть только возможность быть въ ея сосдств. Эта женщина можетъ съ ума свести человка. Взгляни-ка на ея изящныя, плавныя движенія, на эту грацію, на этотъ прекрасный станъ.

— Да, должно-быть чортъ помогъ изобрсти женщинамъ этотъ костюмъ для верховой зды. Взгляни, какъ плотно обхватываетъ платье ея бюстъ. Нтъ, если я женюсь когда-нибудь, то главнымъ условіемъ въ брачномъ контракт будетъ чтобы жена моя никогда не смла надвать амазонку. Я того мннія что другимъ нтъ дла какъ сложена моя жена

— Ты извстный ревнивецъ. Счастье что не вс твоего мннія.

— И имть при этомъ, сказалъ пожилой драгунъ, — мужемъ такое пугало. Онъ былъ не лучше даже въ день своего брака. Его едва притащили въ капеллу. Она была тогда прелестною двушкой, а теперь — это страстная, пылкая жена.

— Да, но только не жена своего мужа.

— Это предположеніе. Но кто можетъ похвалиться тмъ что заслужилъ хотя малйшую тнь вниманія этой прекрасной, очаровательной женщины? Она внимательна, вжлива, вотъ и все.

— Совтую теб, молодой Донъ-Жуанъ, испробовать въ слдующую зиму свое умнье и свои силы. Ты убдиться что здсь побда невозможна.

— Жаль, очень жаль, если ты говоришь правду.

— Впрочемъ это не должно помшать намъ увиваться около нея, подобно двумъ влюбленнымъ бабочкамъ, порхающимъ вокругъ цвтка. Помнишь псню гранадскаго охотника:

Другой пусть розу ту возьметъ,

Не для меня она цвтетъ.

— Если съ нами будетъ то же, не унывай.

— Зато насъ ждетъ шампанское. Фургонъ графа прибылъ и остановился предъ палаткой генерала. Взгляни, онъ зоветъ насъ.

— Ты былъ уже представленъ графин? спросилъ пожилой драгунъ.

— Нтъ еще.

— Въ такомъ случа пойдемъ. En passant я представлю тебя.

Фургонъ дйствительно остановился предъ палаткой генерала. Прислуга его сіятельства разостлала на трав громадный коверъ и начала разгружать повозку. Вскор коверъ покрылся всевозможными паштетами, дичью, жаркими и безчисленными бутылками шампанскаго, бордо и другихъ винъ.

Графиня взяла на себя роль хозяйки. Она собрала всхъ адъютантовъ и всхъ офицеровъ ординарцевъ генерала и разослала ихъ по всему бивуаку приглашать офицеровъ всхъ полковъ къ ужину. Желающихъ было много. Особенно было того молодежи у того мста гд сидла молодая графиня, ея грація, ея любезность, ея красота очаровывали всхъ.

И какое живописное, веселое зрлище представляло собою это громадное общество. Пировали и старые и молодые, всмъ было весело, вс шутили, смялись, заглушая своими голосами даже громкую военную музыку. Виднлись всевозможные мундиры, и все это сверкало, искрилось золотомъ. Все это блестящее, яркое, шумное, ликующее общество окружало экипажъ стараго графа Зеефельда и единодушно просило его сіятельство принять участіе въ ихъ ужин. Унтеръ-офицеры и солдаты, привлеченные веселостью и шумомъ своихъ начальниковъ, стояли поодаль и радовались ихъ веселью.

Въ это время показалась на возвышеніи небольшая телга, покрытая блымъ холстомъ. Дв сильныя, небольшія, но прекрасныя англійскія лошади были запряжены въ телгу. Трудно было разглядть кто правилъ лошадьми, такъ какъ повода лежали внутри телги, подъ холщевымъ шатромъ. Видно было что сидящіе въ телг желали привлечь на себя вниманіе. Доказательствомъ могли служить всевозможныя странныя вещи прикрпленныя къ задней части телги. Тамъ виднлись маленькіе, окрашенные въ яркую краску лстницы, виднлся большой, блый шаръ, покрытый золотыми звздами, свернутые флаги, всевозможныя цвтовъ, потомъ нсколько трубъ и большой барабанъ. Ва конецъ, за телгой бжали четыре прекрасные, блоснжные пуделя, привязанные одинъ къ другому. За телгой халъ конный патруль.

— Чортъ возьми, это что за гости? воскликнулъ смясь генералъ.

— Это фокусники, артисты, доложилъ уланскій офицеръ. Они дутъ изъ Берхгейма и хотятъ переночевать въ Цвигенберг. Я думаю что ихъ можно пропустить?

— И да и нтъ! весело вскричалъ главнокомандующій,— думаю что эти фокусники пригодятся намъ. Потрудитесь графъ Зеефельдъ, разузнать кто эти люди, и не пожелаютъ ли они что-нибудь заработать.

— Генералъ, у васъ прекрасная идея! сказала графиня.— Взгляните на этихъ пуделей, они удивительно хороши.

Молодой графъ поспшилъ исполнить желаніе генерала, быстро подошелъ къ телг, стоявшей недалеко отъ палатки начальника. Въ телг было тихо, ничто не шевелось. Тогда онъ поднялъ холстяную покрышку. Крикъ, удивленіе и восторгъ вырвался изъ его груди. Глаза его встртились съ черными, блестящими глазами молодой, поразительно прекрасной двушки. Ей было не боле восьмнадцати лтъ. Костюмъ ея былъ какой-то фантастическій и удивительно шелъ къ ней. Корсетъ ея былъ разстегнутъ, и вообще весь костюмъ былъ въ какомъ-то обольстительномъ безпорядк. Она сидла на солом телги, и завидвъ молодаго офицера, улыбнулась, показавъ при этомъ свои маленькіе, блестящіе, блые зубки. Она была смугла, но кожа ея была такъ тонка и нжна что сквозь нея виднлись вс жилки.

Молодой офицеръ просунулъ еще глубже свою голову подъ холстинную покрышку, желая узнать кто еще находился въ телг. Онъ увидалъ что лошадьми правила старая, грязная женщина, курившая изъ короткой трубки. Въ углубленіи же телги сидла другая, еще молодая женщина, закутанная въ большую шалъ и на колняхъ которой лежала двочка лтъ десяти, двнадцати. Двочка открыла глаза, но потомъ опять закрыла ихъ и, точно дрожа отъ холода, прижалась крпче къ блдной, молодой женщин. Та старательно и заботливо покрыла ее старымъ ковромъ.

— Говоришь ли ты по-нмецки? спросилъ молодой графъ.

— Да, говоримъ, отвчала молодая двушка.— Мы знаемъ также и по-чешски.

— Вы артистка? спросилъ опять графъ Зеефельдъ. Онъ и самъ не зналъ отчего перешелъ вдругъ отъ грубаго ‘ты’ къ вжливому ‘вы’.

— Мы составляемъ одну громадную семью артистовъ, фокусниковъ. Наши мущины, со своими обозами и телгами, похали впередъ другою дорогой.

— Ага! засмялся гусарскій офицеръ.— Они хотли избжать войска: должно-быть совсть ихъ не совсмъ чиста! Жаль однако, что большая семья артистовъ здсь не вся, она могла бы заработать здсь хорошія деньги.

Старуха, заслышавъ слово ‘заработать’, опустила трубку, обернулась къ женщин сидвшей въ углубленіи телги и сказала ей нсколько словъ на непонятномъ для графа Зеефельда язык.

Блдная женщина нагнулась къ двочк и прошептала ей нсколько словъ. Двочка, открывъ глаза, быстро вскочила и отвтила по-нмецки:

— Отчего же нтъ, если ты этого желаешь.

Тогда молодая красавица обратилась къ графу Зеефельду, который смотрлъ на нее горячими глазами, и сказала ему:

— Коли многоуважаемые господа прикажутъ, то мы можемъ дать имъ небольшое представленіе. Будутъ танцы, а чудесное дитя покажетъ свою игру съ большимъ ядромъ. Показать фокусы верховой зды не совсмъ удобно на этомъ лугу, къ тому же тогда нужно осдлать и убрать лошадей, а это займетъ много времени.

— Это прекрасно, моя прелестная Эсмеральда, отвтилъ смясь молодой гусаръ.— Но приказывать вамъ мы не можемъ, мы только просимъ. А вотъ и доказательство того какъ мы наградимъ васъ, если вы исполните наше желаніе.

Онъ приподнялъ свою ташку, открылъ искусно вдланный въ нее футляръ и вынулъ оттуда золотую монету. Затмъ онъ быстрымъ движеніемъ опустилъ монету за открытый корсетъ молодой красавицы. Двушка вздрогнула, потомъ спокойно кивнула головой и начала тихо застегивать свой корсетъ. Молодой гусаръ, опустивъ холщевую покрышку, отошелъ отъ телги и направился обратно къ генералу. Онъ доложилъ ему что въ телг сидятъ женщины и дти, которыя согласны, если генералъ того пожелаетъ, дать представленіе съ танцами и фокусами на большомъ шар.

— Что вы скажете на это, графиня? воскликнулъ весело генералъ.

— Я готова посмотрть ихъ представленіе. Прикажите имъ начать.

— А его сіятельство?

— О, что касается меня, возразилъ графъ Зеефельдъ,— то я, пользуясь правами старости, удалюсь во-свояси. Правда, на неб звзды ярко горятъ, но тмъ не мене уже сыро и мн пора домой. Но я прошу мою жену и васъ, генералъ, не стсняйтесь и прикажите этимъ артистамъ танцовать и играть сколько вамъ захочется. Изабелла разкажетъ мн обо всемъ сегодня вечеромъ. Прощайте, генералъ! Надюсь что на дняхъ вы прідете ко мн поохотиться. Прощай, ma ch&egrave,re amie, до свиданія! Закройте экипажъ,— приказалъ онъ затмъ,— а теперь назадъ, домой!

Старикъ ухалъ. Молодой графъ Зеефельдъ и его друзья разостлали по трав большой коверъ и помогли женщинамъ снять съ телги лстницы и большой шаръ.

— У насъ нтъ музыки, сказала молодая двушка.

— Ну, въ этомъ нтъ недостатка! возразилъ подошедшій генералъ. Онъ принялся, съ видомъ знатока, осматривать стройную, прелестную Цыганку. Но онъ далеко не видлъ того что видлъ прежде молодой гусаръ. Эсмеральда, какъ ее прозвалъ молодой графъ, накинула на свои черные, роскошные волосы красный платокъ, а вокругъ тонкой таліи обвила изящную, шитую золотомъ шаль.

— Музыки у насъ достаточно, повторилъ генералъ, и подозвалъ къ себ капельмейстера.— Ну-съ, дитя мое, что прикажете играть?

— Качучу.

— Итакъ, г. капельмейстеръ, прикажите сыграть качучу. Это мой любимый танецъ.

Заиграли качучу, и молодая Цыганка начала танцовать. Она танцовала легко, граціозно. Каждое движеніе горло огнемъ, страстью. Особенно удался ей конецъ танца.

Молодые офицеры, окружавшіе ее, бшенно аплодировали ей и громко выражали свое удивленіе и свой восторгъ.

Молодой графъ Зеефельдъ весь отдался забот объ этой маленькой трупп. Нсколько солдатъ, по его приказанію, накормили, конечно тайкомъ, прелестныхъ лошадей молодой Цыганки и угостили старуху остатками паштета и бутылкой хорошаго вина. Блдная женщина, сидвшая въ углубленіи телги и не покидавшая во все время своего мста, также не была забыта. Она выпила рюмку вина и съла кусочекъ хлба. Отъ всего же другаго она отказалась. Графъ Зеефельдъ приказалъ также отнести вс остатки ужина и оставшіяся бутылки вина въ телгу. Затмъ, по окончаніи каучи, онъ подошелъ къ генералу и доложилъ что теперь начнетъ свое представленіе чудесное дитя.

— Слушайте господа, и смотрите! воскликнулъ весело главнокомандующій.— Обратите вниманіе, теперь начнетъ чудесное дитя!

И дйствительно, предъ зрителями показалась прелестная, стройная двочка. На ней была блая шерстяная юбочка, голубая кофточка и красные полусаложки. Густые, свтлые локоны придерживались блестящими металлическими обручами. Трудно было опредлить сколько ей лтъ. Она была довольно высока, необыкновенно стройна и грудь и плечи ея уже нкоторую округлость. Но ея блдное, тонкое личико, ея большіе, прекрасные глаза носили въ себ оттнокъ полнаго дтства, невинности, чистоты. Она остановилась предъ зрителями и тихо, граціозно поклонилась. Оркестръ заигралъ блестящую польку и двочка, стоя на шар, начала свои удивительные фокусы.

Графъ Зеефельдъ подошелъ къ Эсмеральд, стоявшей за телгой, и, предложивъ ей стаканъ шампанскаго, тихо спросилъ ее:

— Гд будете вы сегодня ночью?

— Въ деревн называемой Цвингенбергомъ, мой прекрасный офицеръ. Деревня эта не далеко отсюда.

Она говорила вжливо, но тмъ не мене въ звук ея голоса слышался оттнокъ насмшки, злой насмшки. Затмъ она продолжала боле спокойнымъ голосомъ:

— Старуха знаетъ дорогу въ Цвингенбергъ, она уже бывала тамъ.

— Могу я тебя отыскать тамъ?

— Къ чему? Нтъ! Тамъ вс наши, это можетъ вселить въ нихъ подозрніе. Да и что вамъ отъ меня, простой Цыганки!

— Я хочу достать золотую монету которую я опустилъ теб за корсетъ и я дамъ теб, взамнъ ея, десять другихъ, прошепталъ онъ, наклонившись къ ней.

— О, эта монета не лучше другихъ, подобныхъ ей! сказала она, смясь, показывая свои прекрасные, блые зубы.

— Нтъ, ты ошибаешься. Та монета дорога для меня: она согрта горячею кровью твоего сердца, твоей груди.

— Вы ошибаетесь, отвтила она, отступивъ назадъ.— И кровь и сердце во мн холодны какъ ледъ.

— Браво, брависсимо! раздавалось оттуда гд было чудесное дитя. Затмъ раздался громкій голосъ генерала:

— Дйствительно, это чудесное дитя! Увряю васъ, господа, я не видалъ ничего подобнаго.

Чудесное дитя, стоя на шар, катилась на немъ по ковру, вокругъ, съ необыкновенною силой и быстротой. Затмъ, когда шаръ еще былъ въ полномъ движеніи, она опустилась, сла на него и, управляя руками, продолжала быстро кататься вокругъ. Зрители были въ восторг.

— Итакъ, нтъ никакой возможности увидать тебя сегодня ночью въ Цвингенберг? продолжалъ настойчиво молодой гусаръ.

— Нтъ.

— А куда вы отправитесь завтра?

— Не знаю. Я думаю, мы пробудемъ здсь нсколько дней и затмъ отправимся въ столицу.

— Я найду тебя и тамъ, порывисто прошепталъ молодой офицеръ. Онъ слышалъ какъ его позвали.— Можетъ-быть я встрчусь съ тобою завтра или послзавтра… Иду! что случилось?

Генералъ ласково кивая ему головой шелъ ему навстрчу.

— Вы прекрасно устроили все, а теперь, будьте такъ добры, наградите, отъ моего имени, этихъ людей. Смю ли я просить….

Онъ протянулъ свою руку молодому офицеру. Но тотъ, отстранивъ ее съ глубокимъ поклономъ, отвтилъ:

— Если вы не будете противъ этого, генералъ, то я покорнйше просилъ бы васъ позволить мн наградить ихъ отъ имени моего дяди. Мы въ его имніи и на его земл, и онъ не простилъ бы мн еслибъ я наложилъ такимъ образомъ контрибуцію на его уважаемыхъ гостей.

— Ну, я не буду спорить съ вами объ этомъ, возразилъ генералъ, ловко опустивъ кошелекъ въ карманъ.— Я слишкомъ уважаю и почитаю господина графа, вашего дядюшку, и не намренъ идти противъ его желанія?

Графиня Зеефельдъ съ видимымъ удовольствіемъ присутствовала при этомъ представленіи. Вечеръ былъ прекрасный. Небо сверкало звздами. Музыка играла непрерывно: одинъ военный оркестръ смнялся другимъ. Графиня играла роль королевы въ этомъ блестящемъ, разнообразномъ обществ. Генералъ не отходилъ отъ нея, вс офицеры, старые и молодые, наперерывъ старались занять ее своими шутками, ловили каждое ея слово, каждый взглядъ. Въ нкоторомъ отдаленіи отъ нея стоялъ ея шталмейстеръ. Онъ былъ высокъ, строенъ, прекрасенъ. Онъ наблюдалъ за лошадьми графини Зеефельдъ, которыхъ водили позади палатки его превосходительства, но въ то же время онъ былъ неотлучно близь своей госпожи. Онъ слдилъ за каждымъ ея движеніемъ, желая предупредить ея желанія, приказанія, не спускалъ съ нея глазъ.

Графиня подозвала, по окончаніи представленія, къ себ чудесное дитя. Она дала двочк золотую монету и начала съ нею разговаривать. Это было странное, необыкновенное дитя. Она была необыкновенно стройна, тонка. Лицо блдное, исхудалое, но со строго правильными чертами. Замчательно было то полное равнодушіе, холодность, съ какимъ она относилась ко всему окружающему. Глаза двочки были устремлены на прекрасную графиню, но видно было что мысли ея были далеко, что ей не было никакого дла ни до графини, ни до другихъ.

Двочка, принявъ отъ графини деньги, нагнулась и поцловала ея платье. Но она это сдлала механически, будто по привычк. Лицо ея не выражало ни радости, ни участія. Оно осталось спокойно, безжизненно, и только на губахъ ея задрожала едва замтная презрительная улыбка.

Затмъ графиня встала и, протянувъ генералу руку, сказала:

— Однако, пора домой. Какъ вдругъ стемнло. Какое прекрасное зрлище представляютъ собою эти бивуачные огни…. Жаль что у меня нтъ времени прохаться по лагерю. Правда, наша большая дорога вполн безопасна, но я, тмъ не мене, не хотла бы вернуться поздно домой.

— Я счелъ бы за особенное счастье, отвтилъ любезный старикъ, — еслибы вы разршили мн проводить васъ домой съ эскадрономъ гусаръ. Что вы скажете на это, господа?

Со всхъ сторонъ пронесся ропотъ одобренія, слышалось: dlicieux, superbe, charmant, какъ это весело! Охотниковъ проводить графиню оказалось много. Но графиня, поблагодаривъ всхъ, объявила что детъ одна. Она сдлала движеніе рукой и къ ней подошелъ шталмейстеръ, подводя ей лошадь. Но въ это же самое мгновеніе произошла рзкая перемна въ лагер. Бивуачные огни, музыка, веселье и смхъ, все измнилось.

V. Тревога и нападеніе на лагерь.

Офицеры и солдаты старались такимъ образомъ разсять, насколько было возможно, скуку и однообразіе лагерной жизни. Патрули, между тмъ, безпрерывно здили къ форпостамъ чтобъ убдиться что бивуаку не угрожаетъ опасность. Нечего и говорить что опасности никакой не было. Все было спокойно. Патрули привезли форпостамъ нсколько бутылокъ хорошаго вина и получили, въ замнъ этого, прекрасныя сигары.

— Расположитесь хорошенько, насколько это возможно, сказали они форпостамъ.— Тревоги и нападенія со стороны непріятеля не произойдетъ, вроятно, раньше трехъ часовъ.

— Чортъ бы побралъ эту службу на форпостахъ! отвтилъ молодй драгунскій поручикъ.

Онъ расположился лагеремъ со своимъ эскадрономъ по ту сторону большой дороги, на очень низменной мстности. При немъ не было огня.

— Вы, говорятъ, ведете совсмъ разгульную жизнь. Товарищъ мой пхотный, офицеръ, который лежитъ вотъ тамъ, отправился внизъ потихоньку и передалъ мн что у васъ тамъ молодая Цыганка танцуетъ. Ну, еслибы старикъ за горами подозрвалъ это, задалъ бы онъ вамъ перцу.

— Насъ это нисколько не безпокоитъ, другъ мой. Разв у насъ не превосходные форпосты? Разв твоя рука не охраняетъ насъ? Нтъ, мы вполн покойны. Не худо было бы даже прилечь немного. Итакъ, нтъ ничего новаго?

— Хотлъ бы я знать что можетъ произойти здсь новаго: все тотъ же прохладный втеръ и та же дурная водка, voil tout! Правда, товарищъ мой, пхотинецъ, говоритъ что слышалъ стукъ экипажей или повозокъ, но это, вроятно, повозки нагруженныя товарами или дровами. Впрочемъ я, на всякій случай, двинулъ впередъ патруль. Если я не ошибаюсь, это онъ тамъ возвращается!

Молодой драгунскій офицеръ всталъ при этихъ словахъ, и заслонилъ, будто отъ свта, глаза рукой.

— Чортъ возьми, вотъ такъ патруль…. Смотри, какъ быстро онъ скачетъ.

— Послушай, это что-то подозрительное…. Я на твоемъ мст приказалъ бы созвать всхъ сигналомъ и приказалъ бы ссть всмъ на лошадей.

— А ваше мнніе, вахмистръ Клинглеръ? воскликнулъ молодой драгунскій офицеръ.

— Я того мннія, господинъ поручикъ, что это не что иное какъ неожиданное нападеніе со стороны непріятеля. Чортъ меня возьми, если я ошибаюсь! Взгляните, на молодцахъ походныя фуражки. Примите мой совтъ, господинъ поручикъ, прикажите созвать всхъ по сигналу и ссть всмъ на лошадей. Чмъ скоре, тмъ лучше.

Но къ несчастью, трубачъ скрылся куда-то, и не было возможности найти его. Къ тому же многіе пошли на возвышенія, чтобы послушать оттуда музыку.

— Чортъ бы ихъ всхъ побралъ! воскликнулъ молодой драгунскій офицеръ, вскочивъ на лошадь. Вахмистръ и остальные солдаты послдовали его примру.

— Что же длать теперь?

— Теб предстоитъ теперь прекрасный случай отличиться, возразилъ смясь другой драгунскій офицеръ, направляя свою лошадь къ бивуаку.— Теб слдуетъ встртить здсь на верху кавалерію, слдуетъ биться и умереть геройскою смертью. Я тмъ временемъ поскачу внизъ и подниму тревогу въ лагер. Это также въ своемъ род удовольствіе.

— Пожалуй, пусть будетъ по твоему! закричалъ ему во слдъ другой. Онъ не сердился и смялся.— Итакъ, я умру здсь на верху геройскою смертью. Прощай, товарищъ, заплати мои долги и поклонись отъ меня Лоттхенъ!

Тотъ быстро поскакалъ. Онъ былъ уже на возвышеніи большой дороги. Предъ нимъ былъ раскинутъ лагерь. Все наслаждалось покоемъ, все беззаботно веселилось. Бивуачные огни ярко горли. Оркестръ игралъ успокоительную, меланхолическую и всмъ извстную псню:

Ich weiss nicht was soll es bedeuten,

Dass ich so traurig bin.

Драгунскій офицеръ остановился и выстрлилъ на воздухъ изъ пистолета. Его солдаты послдовали его примру.

Выстрлы эти раздалась какъ разъ въ ту минуту когда прекрасная графиня, сидя на лошади, прощалась съ генераломъ. Она протянула ему руку, которую генералъ поцловалъ съ уваженіемъ. Вдругъ раздались выстрлы. Генералъ испуганно отскочилъ назадъ, взглянулъ на верхъ и сказалъ:

— Кажется самъ чортъ разыгрался тамъ на верху. Что бы это означало?

Но въ слдующее мгновеніе стало уже все ясно. Драгунскій офицеръ не усплъ еще подъхать къ генералу какъ уже все на большой дорог измнилось, ожило. Показалась громадная, темная масса, которая быстро приближалась къ лагерю. Затмъ сверкнулъ налво оетрый, точно молнія, лучъ и раздался глухой пушечный выстрлъ. Посл перваго луча сверкнулъ второй, затмъ третій, четвертый, пятый, шестой.

— Однако это противъ всякаго порядка и условія! вскричалъ разсерженный генералъ. Адъютанты его и дежурные офицеры, вскочивъ на лошадей, поднимали тревогу въ отдльныхъ частяхъ войска.

— Разв возможенъ надлежащій порядокъ, если нападеніе, напередъ извстное, совершается нсколько часовъ ране назначеннаго времени!

— Извините меня, графиня, но я долженъ послать этимъ бандитамъ на встрчу часть кавалеріи. Я былъ бы не прочь еслибъ они схватились хорошенько и побили плетьми этихъ дерзкихъ артиллеристовъ. Господинъ полковникъ фонъ Швенкенбергъ, закричалъ онъ драгунскому командиру, скакавшему на верхъ,— форпосты тамъ на верху принадлежатъ къ вашему полку. Слдуетъ хорошо изслдовать дло и строго наказать ихъ. Чортъ бы подралъ этихъ лнивцевъ! Соберите немедленно ваши эскадроны и сдлайте нападеніе на эти проклятыя батареи. Я вышлю вамъ немедленно пхоту!

Затмъ генералъ, поклонившись графин, вскочилъ на лошадь и помчался на встрчу своей артиллеріи, приказавъ ей вернуться назадъ и расположиться на возвышеніяхъ, окружающихъ лагерь.

Драгунскій полковникъ фонъ-Швенкенбергъ подъхалъ къ полковому адъютанту и сердито спросилъ его:

— Скажите, кто изъ этихъ вертопраховъ сыгралъ съ нами эту шутку? Нечего сказать, онъ прекрасно сторожилъ! Разв это порядокъ, господинъ ротмистръ фонъ-Бланкеншейдъ! Наказать его! Кто этотъ несчастный? Однако пойдемте, а то мы не застанемъ его. Какъ имя этого несчастнаго?

— Поручикъ графъ фонъ-Горнъ, отвтилъ адъютантъ, мчась за своимъ начальникомъ.

— Онъ умеръ геройскою смертью, сказалъ смясь своему товарищу драгунскій офицеръ, ведшій патруль.— Миръ его праху!

— И да будетъ ему честное погребеніе при штабномъ профос!

Прекрасная графиня все еще находилась на бивуак. Она смотрла какъ быстро офицеры садились на лошадей, какъ быстро они исчезали. Глаза ея сверкала, губы были полуоткрыты. Она прислушивалась къ звукамъ трубъ, къ дроби барабановъ, къ раскатистымъ громовымъ ударамъ пушекъ. Затмъ она, не обративъ никакого вниманія на боязливые взгляды своего шталмейстера, ударила свою лошадь и полетла за драгунами, которые сомкнутымъ фронтомъ приближались къ возвышенію.

Вс зрители, окружавшіе палатку генерала, также разбрелись по разнымъ сторонамъ, разыскивая свои экипажи. Стрльба была оглушительная, безпрерывная. Молодой Бурбусъ, схвативъ маленькаго Фридриха за руку, направился къ своей повозк. Онъ просилъ Эриха слдовать за нимъ.

Эрихъ не двигался съ мста. Окружающая картина дйствовала на него такъ сильно что онъ просто онмлъ отъ восторга. ‘Да, такъ должно быть и на войн’, думалъ онъ. ‘Только удары тамъ смертельные, да пушки и ружья заряжены пулями’. И дйствительно, эта ночная битва представляла собою прекрасное зрлище. Везд кругомъ стояли войска и все было въ движеніи. Эрихъ стоялъ на прекрасномъ мст: онъ могъ наблюдать за всмъ что происходило вокругъ него. И какъ красивы было отдльныя батареи, то погруженныя во мрак и представлявшія собою одну сплошную темную массу, то опять освщаемыя, правда на секунду, сверкающимъ огненнымъ свтомъ выстрловъ! Канониры при этомъ освщались яркимъ свтомъ и стояли точно демоны въ облакахъ благо, высоко поднимающагося дыма.

Нападающіе дйствовали, должно-быть, не совсмъ обдуманно. Видно было также что у нихъ не было достаточно войска. Хотя батареи ихъ и стояли на возвышеніи и стрляли безпрерывно, тмъ не мене видно было что силы не увеличивались. Къ обороняющимся, напротивъ, постоянно прибывали новыя батареи. Эти послднія подвигались все впередъ и стрляли такъ сильно что Эрихъ, несмотря на прекрасную картину открывшуюся ему, видлъ необходимость удалиться.

Эрихъ хотлъ уже идти поперекъ поля, чтобы догнать повозку молодаго лсничаго. Но онъ остановился, замтивъ что Цыганки все еще стояли на прежнемъ мст. Онъ разслышалъ также ясно, какъ молодой, сильно взволнованный голосъ сердился, упрекалъ кого-то. Эрихъ тотчасъ же понялъ въ какомъ положеніи находились эти бдные люди. Онъ приблизился къ нимъ, чтобы предложить имъ свои услуги. Молодая, красивая двушка, прозванная офицерами Эсмеральдой, стояла у повозки, одерживая горячихъ, нетерпливыхъ лошадей. Глаза ея сверкали гнвомъ, голосъ дрожалъ. Предъ Нею стояла старуха, почти пьяная, съ бутылкой въ рук. Эсмеральда упрекала ее горько, страстно. Изъ повозки показалась блдная, болзненная женщина. Она говорила на нмецкомъ язык и звала къ себ чудесное дитя: ‘Войди, Бланда, войди. Они могутъ тебя не замтить и перехать. Въ повозк безопасне. Войди, Бланда, я прошу тебя!’

Но чудесное дитя не двигалось съ своего мста, не отвчало. Она съ видимымъ интересомъ смотрла на происходившее предъ нею зрлище. Но лицо ея выражало все то же глубокое, поражающее спокойствіе. Эсмеральда не унималась. Она бросилась на старуху, сильно потрясла ее, выхватила у нея бутылку и откинула ее далеко въ поле. Въ это же самое время лошади, почувствовавшія себя на свобод, сдлали сильное движеніе впередъ. Эрихъ, къ счастью, сдержалъ ихъ.

— Ахъ, мой прекрасный молодой господинъ! воскликнула, плача, молодая Цыганка.— Помогите намъ въ нашемъ несчасть, помогите намъ, бднымъ женщинамъ. Зачмъ насъ удержали, мы теперь были бы давно уже со своими!

— А куда хотите вы?

— Мы демъ къ мстечку называемоему Цвингенбергъ. Наши мущины и наши женщины уже давно тамъ. Но какъ намъ отправиться теперь туда? Я не знаю дороги, а старуха совершенно пьяна отъ вина, которое ей дали.

— Времени, конечно, не слдуетъ терять, сказалъ Эрихъ, взглянувъ озабоченно на возвышеніе большой дороги. Тамъ все еще стояли войска. Эрихъ замтилъ что они намревались выступить въ самую долину.

— Помоги намъ, прекрасный господинъ. Небо наградитъ васъ!

— Хорошо. Но прежде всего нужно отнести старуху въ повозку. Я возьму двочку. Пойдемъ, дитя мое, сказалъ онъ двочк,— вамъ опасно оставаться здсь доле.

— О, я не боюсь!

— Можетъ-быть. Ты еще не знаешь что такое опасность. Но послушайся меня. Позволь, я подниму тебя и посажу въ повозку.

— Пожалуй!

Эрихъ взялъ на руки прелестное дитя, подошелъ къ повозк и положилъ двочку на колни блдной молодой женщины. Она тихо улыбнулась Эриху. Глаза ея сіяли кротко, ласково.

Не такъ то легко было Эсмеральд усадить старуху. Во наконецъ, употребивъ вс силы, она отнесла ее въ повозку. Старуха упала на солому и заснула. Затмъ Эсмеральда сла около Эриха, который правилъ лошадьми. Эрихъ окинулъ острымъ взглядомъ окружающее его пространство, разчитывая по какой дорог хать. хать по большой дорог было невозможно, оставалось поле. Но Эрихъ, къ счастію, вспомнилъ что черезъ ровъ большой дороги ведетъ небольшой мостъ. Онъ направился къ этому мосту. Войска были отъ него такъ близко что онъ ясно слышалъ командныя слова, слышалъ бряцанье лошадиныхъ сбруй, слышалъ какъ ржали лошади.

Наконецъ, они прохали мостикъ. Эрихъ направилъ лошадей направо, и он быстро побжали.

Налво отъ него находились сплошныя массы пхоты. Он ждали приказанія начальника чтобъ атаковать непріятеля, находившагося на возвышеніи.

Они хали всего нсколько минутъ, какъ вдругъ встртили отрядъ кирасировъ. Ихъ остановили, спросили кто они и куда дутъ.

— Женщины и дти, которыя спасаются бгствомъ, отвтилъ Эрихъ.

— Слдовало бы задержать ихъ, особенно если он хороши, отвтили ему смясь. Эрихъ сильно ударилъ лошадей. Он полетли по полю, миновали небольшое возвышеніе и вскор были въ сторон отъ лагеря. Выстрлы доносились все неявственне, все рже.

На неб показался мсяцъ. Его мягкіе, ясные лучи освтили все поле, по которому хала повозка, освтили и самую повозку. Они хали по покатой, ухабистой дорог. Миновавъ ее, они выхали въ темное, узкое ущелье и наконецъ, посл порядочнаго обзда, очутились опять на большой дорог.

Мсяцъ ярко освщалъ Эриха. Молодая Цыганка нсколько разъ смотрла на него украдкой. Видно было что наружность Эриха нравилась ей. Затмъ она, вздрагивая будто отъ холода, закуталась въ свою старую шаль и прижалась къ плечу Эриха. Молодой человкъ ласково улыбнулся ей и просилъ ее не стсняться, а ссть такъ какъ ей удобно.

— Мы скоро выдемъ на хорошую дорогу, сказалъ онъ ей.

— А въ Цвингенбергъ мы скоро прідемъ? спросила Эсмеральда.

— Если Богу угодно, то черезъ четверть часа прідемъ. Вотъ это ущелье немного опасно, здсь придется тише хать…. А вотъ и большая дорога. Въ какую гостиницу Цвингенберга отвезти васъ: въ гостиницу ‘Благо Лебедя’ или въ ‘Виноградную Лозу’? Это были названія обихъ гостиницъ маленькой деревни.

Но Цыганка, покачавъ головой, засмялась и отвтила:

— Ни въ одну, ни въ другую. Мы имемъ свою собственную гостиницу, она лучше, прекрасне другихъ, особенно въ такую чудную ночь. Насъ ждетъ мягкій, зеленый коверъ…. Ждутъ прекрасныя, втвистыя деревья и холодный журчащій ручей…. А надъ нами блестящій покровъ, усянный миріадами свтлыхъ, чудныхъ звздъ….

— А, я понимаю! отвтилъ Эрихъ.— А освщать васъ будетъ ясный, свтлый мсяцъ, не правда ли?

— Да, насъ будетъ освщать мсяцъ, будутъ освщать звзды…. Но у насъ и огни горятъ, правда, не такіе какіе горли въ лагер, продолжала она, весело улыбаясь.— Тамъ, вокругъ огней, стояли дикія лошади, дикіе люди…. Нтъ, у насъ тихо, мирно…. Мы сидимъ по цлымъ часамъ предъ нашими огнями, любуемся переливами и красными огнями… Эти огни разказываютъ намъ старыя, чудныя сказки, вспоминаютъ намъ нашу дальную родину. Ахъ, какъ они прекрасны, какъ я люблю ихъ!

Они въхали на большую дорогу. Они должны были прохать мимо каменнаго столба, на которомъ Эрихъ сидлъ сегодня утромъ. Эрихъ, взглянувъ на него, невольно улыбнулся. Сколько новыхъ, чудныхъ ощущеній пережилъ онъ въ этотъ день! Это былъ самый замчательный, самый богатый день его молодой жизни! А вотъ и Цвингенбергъ! Эрихъ былъ доволенъ тмъ что ему не нужно было хать ни въ гостиницу ‘Благо Лебедя’, ни въ ‘Виноградную Лозу’. Еще сегодня утромъ видли его вс въ длинномъ, черномъ сюртук, а теперь онъ одтъ въ прекрасномъ охотничьемъ костюм. Его бы вс осудили, тмъ боле еслибъ увидли что онъ детъ съ Цыганками.

Но куда же ихъ везти? Гд ихъ таборъ? Они уже възжали въ деревню. Эрихъ взглянулъ на свою молодую спутницу. Она повяла его взглядъ и отвтила ему:

— Тамъ, налво отъ дороги, протекаетъ ручей. Нашъ таборъ остановился у большаго, прекраснаго луга, который долженъ лежать направо отъ ручья.

Эрихъ похалъ вдоль ручья. Дйствительно, нсколько минутъ спустя, показались свтлые, веселые огни. Молодая Цыганка, завидвъ ихъ, быстро вскочила съ своего мста, обернулась назадъ и произнесла сидвшимъ въ повозк нсколько словъ, на непонятномъ для Эриха язык.

Эрихъ подъхалъ къ самому большому очагу. Вскор повозку окружила толпа мущинъ, женщинъ и дтей.

Это были странные, смуглые, пестро-одтые люди.

Высокій, широкоплечій мущина подошелъ также къ повозк и поднялъ изъ нея Эсмеральду. Она тихо сказала ему нсколько словъ. На мрачномъ лиц его показалась довольная, почти веселая улыбка. Затмъ онъ откинулъ холщевую покрышку повозки и бережно помогъ блдной молодой женщин сойти. Онъ посадилъ ее на траву, у самаго огня.

Нсколько молодыхъ женщинъ подошли къ Бланд, взяли ее на руки, поднесли къ огню и усадили ее на кучу одялъ и ковровъ. Затмъ он принялись согрвать ея окоченвшія руки и ноги. Двочка оставалась ко всему равнодушною. Она молчала и не благодарила за эти изъявленія ласки и заботы. Только изрдка кивала она головою подходившимъ къ ней мущинамъ и дтямъ. Вс они толпились около нея и ласково улыбались ей.

Эрихъ, между тмъ, долженъ былъ выслушивать изъявленіе благодарности со стороны Эсмеральды и высокаго, широкоплечаго мущины. Послдній видимо пользовался большимъ значеніемъ въ цыганскомъ табор. Молодая блдная женщина также подошла къ Эриху. Она положила свои руки на плеча его и сказала своимъ мягкимъ, глубоко взволнованнымъ голосомъ:

— Благодарю васъ, мой добрый другъ. Я вчно буду молить Господа чтобъ Онъ былъ всегда съ вами и не покидалъ васъ въ минуту горя и страха!

Свтлые лучи мсяца ярко свтила на нее, и Эрихъ, взглянувъ на ея блдное, благородное лицо, изумился тому сходству которое оно имло съ личикомъ Бланды. Эрихъ понялъ что предъ нимъ стоитъ мать чудеснаго дитяти. Онъ хотлъ уже покинуть таборъ, какъ вдругъ къ нему подбжали дти. Они требовали чтобъ онъ подошелъ къ Бланд, желавшей также поблагодарить его.

Бланда, быстро соскочивъ со своихъ подушекъ, подошла къ Эриху и сказала ему:

— ‘Благодарю тебя за то что ты былъ такъ добръ и привезъ насъ сюда. Поцлуй меня, я не забуду тебя!’ Она протянула ему свои руки, но потомъ, когда онъ нагнулся къ ней, быстро обняла его и прижала свои топкія, холодныя губы къ его лицу. ‘Прощай! Прощай!’

Странно, ни одна благодарность, ни одна ласка не подйствовала на него такъ сильно, какъ благодарность этой удивительной, ко всему равнодушной двочки. Онъ ушелъ, но нсколько разъ поворачивался и кивалъ головою Бланд. Она все еще стояла у костра и смотрла на него.

Эрихъ долго еще вспоминалъ эту странную, своеобразную картину: яркій, пылающій огонь, а у огня стройный, почти воздушный образъ двочки. Долго вспоминалъ онъ ея блдное, изящное, благородное личико, освщаемое полною луной… Оно было такъ печально, такъ серіозно и такъ страшно блдно…

Эрихъ спшилъ на мельницу. Онъ только теперь вспомнилъ что заставилъ, вроятно, Готфрида ждать и искать его. Ему стало неловко, и онъ спшилъ извиниться предъ нимъ. Но подойдя къ мельниц, онъ засталъ у порога всю семью, которая встртила его смясь и шутя. Затмъ Эрихъ долженъ былъ разказать старому Бурбусу вс подробности своего ночнаго приключенія. Старикъ много смялся, слушая разказъ молодаго человка.

— Я вижу, молодой человкъ, сказалъ мельникъ,— что вы имете особую склонность къ военной служб, хорошо же, я помогу вамъ, насколько хватитъ силъ и умнья.

Старикъ, при этихъ словахъ, протянулъ Эриху свою руку. Эрихъ пожалъ ее съ благодарностью.

— Я представлю васъ завтра утромъ моему гостю, первому поручику артиллеріи. Я говорилъ ему объ васъ. Онъ немного проэкзаменуетъ васъ. Если онъ найдетъ васъ способнымъ поступить въ бригадную школу, тогда мы постараемся этому содйствовать. Безъ благодарностей, ради Бога, безъ благодарностей. Я становлюсь грубымъ, если вижу слезы на глазахъ другаго человка. А теперь пора на покой.

VI. Радость и горе.

Голубая комната была очень мола. Постель была удобна, мягка. Никогда Эриху еще не лежалось такъ хорошо. При этомъ всякій разъ какъ онъ вспоминалъ послднія слова доктора Бурбуса, имъ овладвало такое блаженство, такой восторгъ что онъ невольно пряталъ лицо свое въ подушку. Тихо журчали воды у мельничной плотины: он разказывали такія таинственныя сказки молодому человку что голова его и нервы возбуждались, и онъ видлъ предъ собою чудные, яркіе образы и краски. Зима была близка, запасы зерновыхъ хлбовъ были велики, а потому на мельниц работали день и ночь. Эрихъ вслушивался въ движеніе тяжелыхъ мельничныхъ колесъ. Движенія эти были ровны, однообразны, точно старыя колыбельныя псни. Тихо, таинственно дрожала комната отъ движенія этихъ колесъ. Эрихъ впалъ въ глубокій сонъ.

На другой день, посл завтрака, мельникъ повелъ его къ раненому офицеру. Послдній, одтый въ зеленый халатъ и съ трубкою во рту, сердито прохаживался по комнат. Онъ смотрлъ на Эриха нсколько минутъ молча, со сдвинутыми бровями. Затмъ онъ сказалъ:

— Ну, онъ лучше того что я ждалъ. Глаза у него свтлые и мускулы крпкіе. Который годъ?

— Шестнадцать лтъ, господинъ первый поручикъ.

— Вашъ отецъ былъ артиллерійскимъ унтеръ-офицеромъ?

— Точно такъ, господинъ первый поручикъ. Отецъ мой, Іоахимъ Фрейбергъ, служилъ въ четвертой батаре седьмой бригады, у господина капитана Гейнцельмана.

— Я зналъ его. Онъ получилъ пенсію и вышелъ въ отставку. Вы хотите сдлаться солдатомъ, можетъ-быть и офицеромъ? Неужели вы не нашли ничего лучшаго для вашихъ молодыхъ силъ?

— Отецъ мой сильно желалъ чтобъ я сдлался солдатомъ, именно въ артиллеріи. Я также съ ранняго дтства имлъ къ тому сильное стремленіе.

— Да и сколько молодыхъ людей стремятся къ тому же! отвтилъ артиллерійскій офицеръ пожавъ плечами.— Да, мундиръ съ виду красивъ. Все въ немъ блеститъ, сверкаетъ, звенитъ, дребезжитъ. Къ тому же въ книгахъ много врутъ о веселой, счастливой, свободной солдатской жизни. Ну, что касается веселья, оно у васъ скоро пройдетъ. Попробуйте-ка сть полгода солдатскій хлбъ. Что же касается солдатскаго счастья, то взгляните на меня. Мн сорокъ лтъ, а я только первый поручикъ. Я долженъ служить еще восемь лтъ чтобы дослужиться до капитана. А теперь,— продолжалъ онъ, взглянувъ недовольно, сердито на свою раненую руку, — теперь меня отпустятъ, пожалуй, посл двадцатипятилтней службы въ отставку и дадутъ пенсію по десяти талеровъ въ мсяцъ. Наконецъ, эта такъ-называемая ‘свободная жизнь’, ну откуда ей взяться! Это самая тяжелая сторона солдатской жизни. Откуда взяться свободной, вольной солдатской жизни, если вы постоянно находитесь въ крпостной зависимости отъ сотни господъ? Та свободная солдатская жизнь о которой мечтаетъ молодежь можетъ сравниться съ недовольными, упрямыми движеніями молодаго, бодраго, пойманнаго быка, который желаетъ облегчить свою неволю тмъ что онъ упрямится, борется. И все-таки онъ въ невол. Но довольно этой Іереміады! Мн она не помогла, да и вамъ не поможетъ, и не поможетъ тысяч другимъ. Лучше сдлаемъ удовольствіе нашему любезному хозяину и проэкзаменуемъ васъ немного.

Экзаменъ былъ очень строгій, серіозный. Оказалось что Эрихъ ни особенно силенъ, ни особенно слабъ.

— Пріемъ его могъ бы устроиться, сказалъ немного спустя первый поручикъ Бурбусу.— Но онъ немного слабъ въ математик, а этого больше всего требуется. Есть у васъ знакомые?

— Нтъ, господинъ первый поручикъ. Я не знаю ни одной живой души которая приняла бы участіе во мн.

— И это иметъ сваю добрую сторону. Кому съ самаго начала покровительствуютъ, тотъ рдко въ послдствіи суметъ самъ стать на ноги. Есть небольшое состояніе?

— Нтъ.

— Ну, это чертовски мало. Это скверно. Не знаю, примутъ ли васъ въ школу. Конечно, вы получите тамъ обычное жалованье, хлбъ и тому подобное. Но всякій молодой человкъ вашихъ лтъ иметъ и другія потребности, о которыхъ нужно позаботиться. Люди безо всякихъ средствъ обыкновенно начинаютъ съ долга, что вредитъ всякой карьер, а для офицера просто безнадежно.

— Но на первый случай можно и сколотить что-нибудь, сказалъ добродушно старый мельникъ.— Вы говорили мн о небольшомъ наслдств вашего отца?

— Да, но оно такъ мало что только и хватитъ на мою поздку.

— Ну это еще устроится, сказалъ Бурбусъ, устремивъ пристальный взглядъ на перваго поручика.— Очень можетъ-быть что казна не откажетъ помочь сыну храбраго стараго унтеръ-офицера?

Первый поручикъ хотлъ отвтить отрицательно. Но старый мельникъ сдлалъ такую гримасу что онъ понялъ его и сказалъ:

— Это не такъ легко какъ думаютъ, но все-таки возможно. Нужно надяться.

Первый поручикъ поправлялся. Эрихъ часто навщалъ его. Онъ любилъ бесдовать съ Эрихомъ, любилъ чтобъ Эрихъ читалъ ему вслухъ газеты или книги. Первый поручикъ былъ серіозный, молчаливый человкъ. Видно было что онъ пережилъ много тяжелаго. Но онъ не любилъ вспоминать свое прошлое, не любилъ говорить о своей военной карьер и не любилъ когда и Эрихъ о ней думалъ. Онъ скрылъ отъ Эриха что написалъ объ немъ своему другу, учителю въ бригадной школ. Послдній могъ быть очень полезенъ Эриху. Первый поручикъ разказалъ ему все что касалось Эриха и сообщилъ о его познаніяхъ. Нсколько дней спустя, прибылъ и отвтъ. Онъ призвалъ Эриха и прочелъ ему письмо. Эрихъ глубоко обрадовался. Оказалось что ему не такъ трудно будетъ поступить въ школу какъ онъ предполагалъ.

‘Любезный другъ!’ писалъ оберъ фейерверкеръ Долль первому поручику Шрамму. ‘Съ большимъ прискорбіемъ узналъ о твоей ран и очень радъ что тебя окружаетъ хорошее попеченіе. О своемъ скудномъ существованіи могу сказать: слава Богу что нтъ ничего дурнаго. Завидую теб. Ты такъ расписалъ свое теперешнее мстопребываніе что просто зависть меня разбираетъ. Ты говоришь о лсномъ уединеніи, о цвтахъ окрашенныхъ осенними красками, о веселомъ ручь и т. п. Какъ бы и я хотлъ туда, хотя немного облегчить свою душу, выйти изъ этой однообразной, будничной жизни. Выйти изъ этихъ вчно-прямыхъ линій, изъ этихъ тупыхъ и острыхъ угловъ, изъ полукруговъ и спиралей, изъ всей этой математической чепухи, которая все боле и боле поглощаетъ меня. Скоро настанетъ время когда весь этотъ прекрасный міръ будетъ служить для меня только для того чтобы сравнивать его и высчитывать. Я нисколько не удивлюсь, если современемъ, при вскрытіи моего черепа, въ мозгу моемъ найдутъ одни равносторонніе треугольники.

‘Что касается молодаго человка о которомъ ты пишешь, то пусть онъ прідетъ ко мн. Ты пишешь что онъ полонъ самобытности и чистосердечія, что онъ прямодушенъ, здоровъ и честенъ. Это прекрасно. Почти вс поступающіе сюда очень грубы и испорчены. Правда, многіе изъ нихъ имютъ порядочныя научныя свднія, но во всемъ остальномъ никуда не годятся для артиллерійской службы. Такъ какъ онъ сынъ бывшаго храбраго артиллерійскаго унтеръ-офицера, то пріемъ его не будетъ такъ труденъ. Что же касается его недостаточныхъ математическихъ свдній, то я займусь онъ. Къ счастью, пріемный экзаменъ отложенъ еще на четыре недли. Въ зданіи школы идутъ передлки. Во всякомъ случа, онъ долженъ пріхать не позже 25го октября.’

Эрихъ былъ счастливъ.

Готфридъ спросилъ однажды Эриха, знаетъ ли онъ что такое ружье. Эрихъ разказалъ ему въ отвтъ, какъ онъ, будучи мальчикомъ, часто охотился съ сыновьями ихъ лсничаго. Тогда Готфридъ передалъ Эриху прекрасное двуствольное ружье, сумку съ дробью и пороховницу. Затмъ онъ заставилъ его заряжать ружье, стоя на одномъ мст и на ходу. Эрихъ долженъ былъ также стрлять въ цль. Убдившись что Эрихъ способенъ и къ охотничьему искусству, Готфридъ взялъ его съ собою въ лсъ. Старый мельникъ остался этимъ очень доволенъ. По его мннію, охота за дичью могла принести пользу будущему артиллеристу, научая его врно владть ружьемъ и дйствовать имъ ловко и обдуманно.

Мы бы сказали неправду, еслибы стали уврять что Эрихъ настрлялъ много дичи. Онъ, говоря правду, мало занимался охотой. Онъ наслаждался боле тмъ что странствовалъ по лсу взадъ и впередъ. Онъ съ восторгомъ смотрлъ на осеннее ясное небо, на солнечные лучи, лробивавшіеся сквозь желтую и красную листву, на блескъ чистаго горнаго ручья. Его окружали высокіе вковые дубы и буковыя деревья и ясени. Вдругъ раздался выстрлъ. Эрихъ побжалъ по тому направленію откуда послышался выстрлъ и увидалъ Готфрида. Тотъ указалъ Эриху рукою въ чащу лса, гд онъ застрлилъ оленя.

— Не бойтесь, сказалъ Готфридъ, — онъ сильно раненъ и далеко не убжитъ. Нехорошо одно, что мы очень близки къ границамъ нашего охотничьяго округа. Пойдемте скоре и держите крпче собаку.

Эрихъ едва могъ идти за бжавшею собакой. Она подошла къ тому мсту гд былъ раненъ олень. Они выпустили собаку. Та скоро нашла слдъ оленя и побжала впередъ. Скоро раздался ея громкій и рзкій лай, доказывавшій что собака нашла раненое животное. Готфридъ и Эрихъ поспшили за собакой.

Они сошли съ холма, перешли черезъ русло горнаго ручья и потомъ вверхъ къ мсту начиная отъ котораго лсъ былъ вырубленъ.

— Какое счастье что я застрлилъ этого оленя! сказалъ во время ходьбы молодой лсничій.— Какое несчастье что это случилось именно здсь!

— Разв мы такъ близки къ границ?

— Чертовски близки! Тамъ, за этимъ возвышеніемъ, лежитъ лощина о которой вамъ разказывалъ отецъ мой. Если олень не перешелъ лощину, тогда все хорошо, но если онъ перешелъ….

Предъ нимъ лежала лощина. Но оленя не было видно, собака также замолкла.

— Меня это не удивляетъ, замтилъ Готфридъ.— Паккеръ отлично дрессированъ и напрасно не станетъ лаять. Но, чу! это онъ! слышите? А, теперь я понимаю гд онъ: по ту сторону лощины, между дубами, гд озеро: раненое животное вроятно тамъ. Взгляните,— продолжалъ онъ торжествуя,— взгляните, разв я не былъ правъ! Вотъ озеро, а вотъ и нашъ олень! Смотрите, съ какою жадностью лижетъ Паккеръ его кровь….

Они подошли къ оленю. Онъ ужь не дышалъ.

— Намъ остается идти домой, позвать людей и затмъ вернуться сюда.

— А олень? Кто будетъ сторожить его? спросилъ Эрихъ.— Позвольте я останусь здсь и обожду васъ.

Готфридъ согласился. Ршено было что Эрихъ перейдетъ опять къ границ ихъ лса и оттуда станетъ наблюдать за оленемъ. Готфридъ ушелъ. Прошло около получаса. Все было тихо. Но вдругъ раздался шорохъ. Эрихъ привсталъ и началъ прислушиваться. Онъ замтилъ не вдалек что-то темное у большаго буковаго дерева. Онъ ршился узнать въ чемъ дло. Зарядивъ ружье онъ тихо приблизился къ дереву. Вдругъ, изъ-за дерева что-то выскочило, и грубый, рзкій голосъ вскричалъ ему:

— Мальчишка, если жизнь теб дорога, то опусти ружье. Иначе я застрлю тебя.

Какъ долженъ былъ поступить Эрихъ? Стрлять въ незнакомца? Но того защищало громадное дерево, за которымъ онъ стоялъ. Къ тому же Эрихъ и не намревался убивать людей. Вроятно кто-нибудь изъ охотниковъ графа Зеефельда. Но не все ли равно ему? Какое ему дло до Зеефельдовъ? Къ тому же и Готфридъ скоро вернется. Эрихъ опустилъ ружье на траву. Изъ-за дерева вышелъ высокій, сильный человкъ. Это былъ охотникъ графа Зеефельда.

— Такъ, такъ, сказалъ онъ, окинувъ молодаго человка мрачнымъ взглядомъ,— смть прохаживаться по нашему лсу! Положимъ, особеннаго вреда отъ этого быть не можетъ, во все-таки ты долженъ быть наказанъ. Отдай свое ружье.

— По какому праву требуете вы мое ружье?

— Вопервыхъ, по праву сильнаго, такъ какъ я могу тебя убить однимъ взмахомъ, вовторыхъ, потому что я, въ качеств охотника графа Зеефельда, долженъ преслдовать негодяевъ подобныхъ теб.

— Хорошо, сказалъ Эрихъ, посл горькой внутренней борьбы, — хорошо, я уступаю сил. Вотъ мое ружье. А теперь что?

— Объ этомъ ты узнаешь въ замк, куда послдуешь за мною.

— Мн нечего длать въ вашемъ замк.

— Ого, вотъ какъ! Тише, Плутонъ! вскричалъ онъ собак, которую держалъ за ошейникъ и которая всми силами рвалась впередъ.— Тише, что съ тобой? Хочешь на свободу? Ну иди! Онъ выпустилъ собаку, которая бросилась по направленію къ озеру. Охотникъ пошелъ за нею, ведя предъ собою Эриха. Собака подбжала къ тому мсту гд лежалъ убитый олень.

— Это что такое? вскричалъ охотникъ, взглянувъ на оленя. Затмъ онъ устремилъ удивленный, пораженный взглядъ на молодаго человка.— Ну, голубчикъ, нажилъ ты себ бду! Маршъ впередъ! Иди скоре, а то ты узнаешь силу этого приклада.

VII. Старый графъ.

Замокъ Вальдбургъ, въ которомъ жилъ старый графъ Зеефельдъ, находился на возвышеніи и былъ окружевъ громадными лсами, полями и лугами.

Въ конц четырнадцатаго столтія, мсто на которомъ красовался теперь замокъ Вальдбургъ было покрыто густымъ лсомъ. Но пришли какіе-то монахи, вырубили на возвышеніи часть лса и построили небольшую часовню и нсколько келій. Прошли года. Часовня превратилась въ большую церковь, а келіи — въ богатой монастырь. Монастыри подверглись, между тмъ, преслдованіямъ: большая часть изъ нихъ были закрыты и зданія распроданы. Той же участи подпала и церковь выстроенная монахами. Отецъ графа Зеефельда купилъ ее, монастырь и вс окружающіе лса, дуга и нивы, и отдалъ все въ аренду.

Графъ, тогда еще молодой человкъ, служилъ въ это время въ арміи.

Поступая на военную службу, онъ надялся года два насладиться военною жизнью и потомъ подать въ отставку. Но вышло иначе. Начались такъ называемыя ‘французскія войны’, и молодой графъ принялъ въ нихъ участіе. Въ одномъ сраженіи его тяжело ранили. Здоровье графа было желзное, онъ выздоровлъ, но подалъ въ отставку и пустился путешествовать. Боле всего пробылъ онъ въ Англіи. Онъ изучалъ жизнь англійскихъ аристократовъ, осматривалъ ихъ обширныя помстья, знакомился со всми нововведеніями. Затмъ онъ вернулся на родину и принялся за преобразованіе своего монастырскаго имнія.

Графъ былъ чрезвычайно богатъ, а потому не жаллъ денегъ чтобъ обстроить и украсить бывшій монастырь по своему вкусу. Нсколько лтъ спустя стоялъ вмсто монастыря великолпный, роскошный замокъ Вальдбургъ. Это было громадное четырехъугольное зданіе, посреди котораго находилась красивая средневковая церковь. Вокругъ замка простирался англійскій паркъ, полный оленей и другой дичи, а за паркомъ слдовали лса, поля и нивы.

Графъ страстно любилъ свой замокъ и свое имніе. Онъ постоянно украшалъ Вальдбургъ, слдилъ самъ за всмъ. Неудивительно поэтому что все было въ безукоризненномъ порядк и что многіе прізжали издалека чтобы полюбоваться прекраснымъ замкомъ. Чтобъ облегчить себ хозяйственный присмотръ, графъ устроилъ особый кабинетъ, гд посреди комнаты стоялъ рельефный планъ замка со всми его окрестностями. Старикъ садился обыкновенно на низкое кресло на колесахъ и объзжалъ вокругъ плана, указывая длинною палкой своему секретарю на т мста гд хотлъ что-нибудь исправить или украсить.

Секретаря звали Рено. Родители его были Французы. Онъ прошелъ сначала курсъ правовднія, затмъ занимался архитектурой и садоводствомъ. Г. Рено былъ лтъ сорока, очень красивъ собою, уменъ, талантливъ и обладалъ необыкновенно разнообразными познаніями. Впрочемъ, нужно прибавить что онъ не напрасно употребилъ столько времени и столько стараній на свое образованіе. Будучи еще очень молодымъ человкомъ, онъ мечталъ всегда добиться современенъ мста секретаря графа Зеефельда. Рено добился своего и уже нсколько лтъ управлялъ имніями стараго графа. Властъ его въ замк была неограниченна. Что онъ хотлъ, то и длалъ. Онъ сумлъ такъ повести свои дла что сталъ необходимъ старому графу.

Обстановка г. Рено была прекрасная. У него была хорошая квартира, собственная канцелярія, экипажъ и лошади. Онъ вроятно и обдалъ бы за графскимъ семейнымъ столомъ, еслибы такой столъ существовалъ. Но дло въ томъ что старый графъ обдалъ почти всегда одинъ. Онъ прочелъ когда-то въ какой-то медицинской книг что старикамъ полезно проводить большую часть дня лежа, избгая всякихъ умственныхъ и тлесныхъ возбужденій. Поэтому графъ Зеефельдъ проводилъ большую часть дня въ своей комнат и не любилъ чтобъ его безпокоили незваными посщеніями. Только одинъ Рено имлъ къ нему свободный доступъ.

Мы уже знаемъ что графъ нсколько лтъ тому назадъ женился на своей родственниц, прекрасной молодой женщин. Молодость свою онъ прожилъ холостякомъ. Говорили, правда, что графъ многіе, многіе годы тому назадъ имлъ какія-то таинственныя отношенія, былъ даже женатъ. Но это было такъ давно что почти вс отвергали эти слухи, тмъ боле что никто никогда не видалъ таинственную жену графа, и графъ самъ никогда объ этомъ не говорилъ.

Графиня имла свободный доступъ въ покои своего мужа, но она рдко пользовалась этимъ правомъ. Она знала странности старика, знала что онъ любитъ покой, и часто проходили цлые мсяцы въ теченіе которыхъ она видалась съ нимъ только въ восемь часовъ вечера, когда старый графъ обдалъ.

Было около четырехъ часовъ пополудни. Графъ Христіанъ все еще покоится. Онъ никакъ не можетъ оправиться посл своей послдней поздки въ лагерь. Но вотъ онъ тихо звонитъ въ серебряный колокольчикъ. Дверь въ переднюю растворяется и въ комнату входитъ камердинеръ графа. Камердинеръ этотъ былъ мастеръ своего дла. Жилось ему хорошо. Онъ, живя на всемъ готовомъ, получалъ еще жалованье въ тысячу талеровъ. Это жалованье должно было въ послдствіи перейти ему въ пенсію. Онъ получалъ кром того дорогіе подарки и походилъ вполн на важнаго знатнаго господина. Графъ Христіанъ часто разказывалъ что во время его путешествій, его камердинера часто принимали за вельможу. Звали этого камердинера Беньяминомъ. Графъ сократилъ это имя въ ‘Бенъ’.

Итакъ Бенъ вошелъ въ спальню стараго графа и подошелъ къ единственному высокому, широкому окну, предъ которомъ стоялъ туалетный столъ необыкновенной величины. Туалетъ этотъ спереди имлъ полукруглый вырзъ. Здсь были безчисленные, невроятные и непонятые предметы изъ золота, серебра, слоновой кости и черепахи. Этажерки были полны всевозможныхъ щеточекъ, гребней, ножницъ и тому подобныхъ мелочей.

Въ постел между тмъ никто не шевелился. Старый графъ лежалъ съ закрытыми глазами, покрытый весь, до подбородка, тонкимъ кашмировымъ одяломъ. На голов его былъ шелковый ночной колпакъ. Видны были только его закрытые глаза, костлявый носъ и впалый ротъ.

Бенъ намочилъ батистовый платокъ одеколономъ, снялъ съ головы графа ночной колпакъ и принялся тихо вытирать лобъ его сіятельства.

— Погода пріятная: всего десять градусовъ тепла, земля немного сыра, но солнце сіяетъ ярко.

Проговоривъ эти слова, Бенъ, не дождавшись отвта, вернулся опять къ туалету и взялъ оттуда маленькую золотую коробочку. Затмъ онъ снялъ съ графа легкое кашмировое одяло, освободилъ съ рукъ графа другое одяло изъ дорогой свтло-голубой шелковой матеріи, и подалъ ему коробочку. Графъ вынулъ изъ коробочки нсколько маленькихъ, сильно, но пріятно благоухающихъ лепешекъ, вложилъ ихъ себ въ ротъ, открылъ глаза и вопросительно взглянулъ на своего камердинера.

— Сегодня понедльникъ, ваше сіятельство, и шестнадцатое октября. Господа офицеры отправились на охоту. Ея сіятельство графиня провожали ихъ въ коляск. Въ восемь часовъ вечера будетъ, согласно вашему приказанію, общій обдъ въ большой зал.

— Хорошо, Бенъ. Я доволенъ.

— Не прикажете ли, ваше сіятельство, начать туалетъ?

— Да, Бенъ. Но осмливаюсь просить васъ не торопиться. Просьбу эту графъ высказывалъ своему камердинеру каждый день. Но она была излишня: туалетъ графа совершался такъ медленно какъ только можно было.

Постель графа имла механическое устройство, посредствомъ котораго она поднималась и графъ безъ малйшаго движенія съ своей стороны приходилъ въ сидячее положеніе. Какъ только это случилось, Бенъ опустилъ вокругъ постели тяжелыя шелковыя занавси и позвонилъ. Въ комнату вошелъ маленькій лакей. Въ рукахъ у него была серебряная чаша наполненная теплою водой. Онъ подошелъ къ кровати. Камердинеръ взялъ чашу и скрылся съ нею за занавсями. О томъ какія совершались тамъ таинства Беномъ можно было судить по тому что нсколько времени спустя Бенъ опять показался и отнесъ къ туалету весьма изящный и весьма дорогой бритвенный приборъ. Затмъ онъ отодвинулъ немного занавсы и показался графъ въ сидячемъ положеніи, хотя и окруженный подушками. На нею былъ надтъ свтло-голубой бархатный халатъ. Онъ держалъ въ рукахъ маленькое зеркальце и оглядывалъ себя, въ то время какъ Бенъ чесалъ его сдые, жидкіе волосы.

Вслдъ затмъ занавски у кровати снова опустились, но такимъ образомъ что образовали собою что-то въ род перегородки между верхнею частью тла его сіятельства и его ногами. Явился вновь маленькій лакей и принялся, подъ руководствомъ камердинера, мыть ноги его сіятельства одеколономъ. Затмъ онъ вытиралъ ихъ блыми фланелевыми полотенцами. Когда совершилось омовеніе ногъ, занавса вновь опустились совершенно. И графъ и камердинеръ скрылись. Нсколько минутъ спустя открылись занавси въ третій разъ. На постел отдыхалъ графъ Христіанъ, одтый въ прекрасномъ утреннемъ костюм и шитыхъ золотомъ туфляхъ.

Затмъ Бенъ придвинулъ къ графу небольшой столикъ. На немъ лежали множество маленькихъ ножницъ и пилокъ, всевозможныхъ величинъ. Его сіятельство принялся за чистку своихъ ногтей.

Бенъ подошелъ къ дверямъ, широко открылъ ихъ, и въ комнату вошелъ г. Рено.

Графъ, не переставая чистить ногти, внимательно слушалъ что ему докладывалъ его секретарь, длалъ свои замчаніе, отдавалъ новыя приказанія.

— Это все. Новаго ничего нтъ? спросилъ графъ Зеефельдъ.

— Есть, но дло не особенно важно. Въ нашемъ лсу поймали чужаго охотника.

— Sacre bleu! И говоря это, вы принимаете самую спокойную мину!

— Увряю васъ, ваше сіятельство, что здсь нтъ ничего серіознаго. Я докладываю вамъ объ этомъ только потому что молодой господинъ графъ приказалъ строго наказать виновнаго.

— Браво, Дагобертъ знаетъ свое дло и меня это радуетъ! Ну, разкажите въ чемъ дло?

— Успокойтесь, ваше сіятельство. Вы напрасно волнуетесь изъ-за такихъ пустяковъ.

— Оставьте мое волненіе! Этотъ скучный докторъ увряетъ что эти волненія полезны мн, что они приводятъ въ движеніе кровь мою. Итакъ, слушаю васъ.

— Сегодня утромъ одинъ изъ нашихъ лсныхъ смотрителей осматривалъ наши лса.

— Кто это былъ?

— Это былъ Кеттелеръ.

— Это спокойный, разсудительный человкъ, дале?

— Онъ замтилъ въ нашемъ лсу, близь лощины, гд стоитъ старая липа….

— Ага, это липа нашего добраго друга Бурбуса.

— Точно такъ, ваше сіятельство. Онъ замтилъ что между деревьями прогуливался молодой человкъ, одтый въ прекрасномъ охотничьемъ костюм и хорошо вооруженный.

— Ага! не дурно… Ну, что жъ, Кеттелеръ схватилъ его?

— Да, и не безъ опасности. Дерзкій мальчишка уже прикладывался, но Кеттелеръ предупредилъ его.

— И выстрлилъ въ него? спросилъ равнодушно старый графъ.— Ну теперь судьи опять, ru за что, ни про что, испишутъ цлыя стопы бумагъ. Эти писаря отвратительный народъ!

— Вы правы, господинъ графъ, отвтилъ Рено, какъ-то странно улыбаясь, — а поэтому Кеттелеръ поступилъ благоразумно не застрливъ молодца. Онъ привелъ его съ собою.

— Пожалуй, а потомъ?

— И привелъ его сюда, въ замокъ, и представилъ его молодому графу. Молодой графъ, завидвъ молодца, сейчасъ же закричалъ: ‘Э, да это все тотъ же дерзкій негодяй!’

— Слдовательно, это отъявленный воръ чужой дичи. Ну, въ такомъ случа, мы не обойдемся и безъ этихъ новыхъ, глупыхъ законовъ.

— Молодой графъ приказали засадить его въ башню. Теперь мы ждемъ только приказанія вашего сіятельства.

— Хорошо. Напомните мн объ этомъ попозже. Я хочу видть этого негодяя. Это все?

— Точно такъ, ваше сіятельство, отвтилъ секретарь, вставая.

— Слдовательно, въ восемь часовъ вечера большой обдъ. Передайте дворецкому что я желаю чтобы все было въ порядк и торжественно. Между гостями будутъ лица которыхъ я почитаю и уважаю.

Г. Рено молча поклонился и направился къ дверямъ. Но едва онъ отворилъ ихъ какъ въ комнату вошелъ докторъ стараго графа, г. Гербертъ. Это былъ человкъ лтъ за сорокъ, одтый въ охотничій костюмъ. Онъ былъ средняго роста, крпкаго сложенія и выглядывалъ веселымъ, счастливымъ человкомъ.

Докторъ подошелъ къ кровати графа Зеефельда.

— Ахъ, докторъ, вы несете съ собою свжій, лсной воздухъ, сказалъ графъ.

— Точно такъ, ваше сіятельство. Этотъ воздухъ полезне всхъ лкарствъ.

— Sacre bleu, это я и самъ знаю! Но вы эгоистъ, докторъ, вы не позаботитесь о томъ чтобъ и я подышалъ лснымъ воздухомъ.

— По очень простой причин, ваше сіятельство. Не могу же засять эту комнату деревьями и не могу же я допуститъ чтобы вашу кровать перенесли въ чащу лса.

— Да, да! Эта постель вамъ бельмо на глазу.

— Полноте, господинъ графъ. Я радъ что вижу васъ здоровымъ. Ноги у васъ больше не болятъ?

— Слава Богу, нтъ! Кто былъ на охот?

— Вс гости вашего замка.

— Что, они остались довольны охотой?

— Очень. Выстрловъ было много, но и промаховъ также. Но тмъ не мене охота была прекрасная, и вс остались довольны, въ особенности генералъ. Онъ былъ въ восторг отъ завтрака. Дйствительно, ваше сіятельство, я долженъ признаться что дворецкій вашъ неподражаемъ и неоцнимый человкъ. Онъ отличился какъ и всегда. Завтракъ былъ безукоризненный. Генералъ уврялъ со слезами на глазахъ что дворецкій приготовилъ вс его любимыя блюда. Еслибы вы видли съ какимъ восторгомъ, съ какимъ благоговніемъ взиралъ онъ на какое-то timbale de pt de foie gras au faisan! Жаль что вы не были съ нами! Но не подете ли вы, ваше сіятельство, немного прогуляться?

— Да, я думаю.

— Въ такомъ случа я удалюсь чтобъ одться къ обду.

VIII. Обдъ въ замк Вальдбургъ.

Большая зала въ замк Вальдбургъ была построена по образцу знаменитой англійской залы въ Варвикъ-Кастль. Графъ не жаллъ денегъ чтобъ украсить ее. Меблировка, украшеніе, оружіе вокругъ стнъ стоили громадныхъ денегъ. Онъ собралъ сюда все что было замчательнаго и драгоцннаго въ его другихъ, многочисленныхъ замкахъ. Эта зала служила когда-то столовою монахамъ. Но тогда она была и ниже и меньше. Ее окружала громадная галлерея. Графъ соединилъ галлерею съ залой и поднялъ потолокъ, давъ ему куполообразную форму. На восточной сторон залы находились четыре высокія, широкія окна. Они были такъ близки другъ отъ друга что ихъ можно было принять за одно колоссальное окно. Каждое окно находилось въ ниш, которая была такъ велика что стоило опустить тяжелыя оконныя занавси и всякому казалось что онъ находится въ небольшой комнат. Глубоко подъ окнами журча протекала рка. Берега этой рки были отлоги и покрыты вковыми дубами и ивами. На другой сторон залы, противъ самыхъ оконъ, находился каминъ, лучшее украшеніе замка. Каминъ этотъ былъ до того громаденъ что въ немъ могъ свободно стоять человкъ въ шляп. Капитель камина изъ благо мрамора была необычайно тонкой работы и суживаясь къ верху касалась потолка. Стны направо и налво отъ камина были на верху украшены старыми гобеленами, изображавшими разныя сцены охоты. Подъ нимъ, вдоль всхъ четырехъ стнъ залы, красовались обшивки, искусно вырзанныя изъ дерева. Стнъ почти не было видно: все было покрыто всевозможными украшеніями. Вдоль короткой стны, примыкавшей ко внутреннимъ покоямъ, были развшаны фамильные портреты графовъ Зеефельдовъ. Почти вс изображали собою знатныхъ вельможъ, одтыхъ въ блый атласъ и въ латы. Подъ ними были подписаны имена и года, которые доказывали что графы Зеефельды были знатнаго, очень древняго рода. Кром того, вдоль стны висли всевозможныя древнія и современныя оружія, панцири, шлемы, изорванныя и полинялыя знамена, лики и другія принадлежности рыцарскаго костюма и охоты.

Оружіе современнаго изобртенія было развшано вдоль узкой стны, гд находилась выходная дверь, напротивъ стны покрытой фамильными портретами графовъ Зеефельдовъ. Выходная дверь была постоянно открыта и вела на широкій портикъ. Посреди портика билъ фонтанъ. Направо отъ портика дверь вела въ кухню, налво въ паркъ. Здсь же стояли буфеты изъ тяжелаго дубоваго дерева. Она были наполнены фарфоровою, серебряною и хрустальною посудой.

Мы уже знаемъ что графъ давалъ въ этотъ день большой обдъ. Поэтому во всю длину залы былъ накрытъ большой обденный столъ. Сервировка была самая роскошная. На стол стояли самые дорогіе сосуды и вазы изъ золота, серебра, хрусталя и бронзы. Освщеніе было яркое и въ высшей степени своеобразное. Съ потолка висли тлжелыя бронзовыя, но въ то же время изящныя цли. Цпи эти прикрплялись къ потолку съ помощью громадныхъ оленьихъ роговъ. Внизу каждой цли висли бронзовыя же подпоры, наполненные безчисленными восковыми свчами. Освщеніе отъ этихъ многочисленныхъ и громадныхъ свчей было ослпительное. Каминъ ярко горлъ. Воздухъ въ зал былъ теплый, благоухающій. На мраморномъ полу лежало множество ковровъ, медвжьихъ, тигровыхъ и львиныхъ шкуръ.

Когда все было готово, въ заду вошелъ секретарь графа Рено. За нимъ слдовали дворецкій, камердинеръ Бенъ, главный кухмистеръ, одтый въ блоснжный костюмъ, затмъ двое тафельдекеровъ, управляющій серебромъ и столовымъ бльемъ и цлая толпа лакеевъ.

Г. Рено осмотрлъ заду, сервировку и объявилъ что доволенъ. Онъ нашелъ что температура подходящая и что освщеніе хорошо. На стол стоялъ золотой средневковой бокалъ, въ вид рога, съ надписью: ‘Храброму принадлежитъ свтъ’. Рено поставилъ этотъ бокалъ предъ приборомъ генерала.

Рено еще разъ приказалъ лакеямъ избгать малйшаго шороха при прислуживаніи и затмъ отпустилъ ихъ. Онъ остался одинъ въ зал, повернувшись спиной къ камину.

Рено былъ одтъ не во фрак, а въ сюртук. Это было желаніе генерала. Обдъ былъ данъ по случаю охоты, и генералъ желалъ чтобъ онъ былъ непринужденный, по домашнему.

Вскор въ залу вошли молодые офицеры, одтые или въ мундирахъ или въ сюртукахъ. Секретарь привтствовалъ ихъ и былъ съ ними все время пока не явился графъ Дагобертъ Зеефельдъ. Затмъ онъ удалился въ задній конецъ залы.

Въ продолженіи четверти часа только и были слышны восклицанія: очаровательно, dlicieux, superbe! Наконецъ офицеры собрались вс вмст и стали у камина.

— Господа, кто изъ васъ видлъ ‘покойнаго’ Горна? спросилъ графъ Дагобертъ.

— Онъ исчезъ съ той минуты какъ мы вернулись съ охоты, отвтилъ драгунскій офицеръ который доложилъ на маневрахъ о нападеніи непріятеля.

— Онъ, право, несносный человкъ. Я увренъ что онъ подкупилъ сегодня твоего главнаго ловчаго. Тотъ, вроятно, по его просьб, ставилъ его начальника, полковника фонъ-Твенкенберга, на самыя лучшія мста.

— Это врно, сказалъ смясь одинъ гусарскій офицеръ.— Я готовъ биться объ закладъ что онъ былъ за одно съ полковникомъ и что онъ помогъ ему застрлить этого прекраснаго оленя. А полковникъ-то такъ гордится своимъ выстрломъ!

— Но знаете ли кто, по моему, стрляетъ превосходно? Это вашъ докторъ, графъ! вскричалъ молодой артиллерійскій капитанъ.— Онъ прекрасно владетъ ружьемъ и отлично сидитъ на лошади! Ему можно позавидовать!

— Да, что касается охоты и верховой зды, то онъ на это мастеръ, сказалъ Дагобертъ какъ-то коротко и мрачно.— Графъ любитъ чтобъ его подчиненные веселились. Я другого мннія. Съ этими людьми нельзя стать на короткую ногу: они начинаютъ забываться. Дисциплина необходима.

Говоря это графъ Дагобертъ улыбнулся гордо, насмшливо.

— Да, строгій порядокъ и дисциплина необходимы. А между тмъ, у васъ ея нтъ. А то мы не лишились бы того превосходнаго оленя о которомъ я вамъ разказывалъ се годна утромъ.

— А ты знаешь, кто его похитилъ?

— Знаю. Это одинъ изъ нашихъ сосдей, дрянной, негодный вольнодумецъ. Говорятъ что онъ когда-то учился, былъ даже докторомъ. Теперь онъ просвщаетъ крестьянъ, то есть онъ подстрекаетъ ихъ противъ всхъ существующихъ законовъ и обычаевъ и противъ нашихъ правъ, данныхъ намъ вка тому назадъ.

— Но надюсь что вы поймали молодца бывшаго при олен?

— Да. Если графъ не будетъ противъ того, то мы посл обда осмотримъ его.

— Графъ и графиня!

Въ залу вошли графъ и графиня, сопровождаемые остальными гостями.

Графъ былъ одтъ въ черномъ бархатномъ кафтан, обшитомъ дорогимъ мхомъ. На графин было длинное, блое шелковое платье, сшитое въ средневковомъ вкус. Вокругъ таліи лежалъ поясъ изъ драгоцнныхъ камней. Она была удивительно хороша собой.

Затмъ появился у дверей дворецкій, сопровождаемый четырьмя егерями. Послдніе сыграли на охотничьихъ рогахъ веселую, шумную охотничью псню.

Многіе изъ молодыхъ офицеровъ, заслышавъ музыку, невольно взглянули на свои мундиры и сюртуки и невольно пожалли что не были одты въ цвтныхъ бархатныхъ костюмахъ, не имли при себ меча, не имли берета, съ длинными разввающимися перьями.

Хотя кром графини и ея двухъ компаньйонокъ не было другихъ дамъ, тмъ не мене общество сидящее за столомъ было самое веселое, самое изысканное. За каждымъ стуломъ стоялъ лакей одтый въ богатую ливрею. Кром того, были безчисленные камердинеры, егеря. Вс блистали въ золот и въ серебр.

Вс гости были исключительно офицеры. Нкоторые изъ нихъ пріхали изъ столицы, но большая часть были офицеры участвовавшіе на маневрахъ и стоявшіе на квартирахъ въ различныхъ помстьяхъ графа Зеефельда. Здсь были офицеры всхъ родовъ оружія.

— Никогда еще не тшилъ меня такъ звукъ рожка, какъ теперь, сказалъ толстый пхотный капитанъ.— Такъ и хочется сдлать на кого-нибудь нападеніе. Взгляните-ка на эти батареи, разставленныя предъ нами на стол, разв он не возбуждаютъ въ васъ сильное желаніе къ атак?

— Еще бы! отвтилъ его сосдъ.— Меня радуетъ что графъ придерживается старины и приказалъ разставить на стол эти сосуды и бутылки полныя вина. Въ настоящее время очень дурная мода что лакей разливаетъ вамъ вино въ бокалы… Стоитъ онъ за вашимъ стуломъ, и вамъ такъ и кажется что онъ считаетъ каждый стаканъ который вы выпиваете и потшается надъ вами!

— Вы правы, товарищъ, а потому, смло въ атаку!

— Совтую вамъ выпить посл супа этого хереса.

— Милостивый государь! вскричалъ своему сосду одинъ старый майоръ.— Прошу васъ, взгляните на это прекрасное собраніе самыхъ драгоцнныхъ и рдкихъ сосудовъ! Вдь это настоящій музей! Взгляните-ка хоть на эту вазу, полную бордо, въ форм лафета, она мн живо напоминаетъ шанцы подъ Майнцемъ во время осады.

— Въ прошломъ столтіи, не правда ли, господинъ майоръ? спросилъ молодой гусаръ.

— Нтъ, любезный другъ, это было гораздо позже. Вамъ бы не слдовало этого забывать!

— Эхъ, господинъ майоръ, это такая незначительная исторія!

— Позвольте! Это было самое серіозное событіе того времени! Вы знаете что Французы…

Намъ трудно опредлить кому именно разказывалъ свою исторію старый саперный майоръ.. Его сосди или вели совершенно другіе разговоры или же были, по примру толстаго пхотнаго капитана, погружены въ свои стаканы и бокалы. Толстый капитанъ пхоты длалъ при этомъ маленькіе шарики изъ хлба и всякій разъ когда выливалъ стаканъ вина, онъ откладывалъ по шарику въ сторону. По мр того какъ увеличивалась кучка шариковъ, увеличивалась также краснота носа г. капитана.

Графъ сидлъ рядомъ съ генераломъ. Графиня сидла на другой сторон стола, напротивъ мужа. Графъ Дагобертъ сидлъ у верхняго конца стола, Рено у нижняго. Послдній слдилъ за прислугой и за порядкомъ. Сказать правду, порядокъ и тишина со стороны прислуги были поразительные. Не было слышно ни стука тарелокъ, ни звона хрусталя и серебра, ни одного шага прислуживающихъ лакеевъ. Они прислуживали быстро, ловко, неслышно, точно безтлесные духи. У входной двери стоялъ дворецкій и управлялъ всмъ однимъ взглядомъ своихъ темныхъ, строгихъ глазъ.

Веселе всего было на томъ конц стола гд сидлъ Дагобертъ, окруженный кавалеристами. Графъ и графиня часто обращались въ ихъ сторону и не рдко предлагали тостъ за какого-нибудь хорошаго друга дома.

Направо отъ графини сидлъ драгунскій полковникъ фонъ-Швенкенбергъ, налво командиръ артиллерійской бригады. Послдній былъ высокаго роста и очень худъ. Лицо его было серіозное, выразительное, волоса почти сдые, но борода такой черноты что невольно заставляла предполагать искусственную краску.

Боле всего тшилъ и заставлялъ шумть молодыхъ офицеровъ ‘покойный’ графъ Горнъ. Прозвище это осталось за нимъ. Онъ придавалъ лицу своему выраженіе какого-то безконечнаго горя и отчаянія. Если ему случалось встртиться глазами со взглядомъ его полковника, онъ невольно вздрагивалъ всякій разъ. Это тшило всхъ его товарищей. Полковникъ замчая это всякій разъ грозилъ ему пальцемъ и разъ даже сказалъ:

— Несмотря на все, молодой человкъ, судьба васъ ужасно балуетъ!

— Но вдь была и заслуга съ его стороны, прибавилъ, улыбаясь, генералъ.

Мы должны прибавить что графъ Горнъ, офицеръ во всхъ отношеніяхъ блестящій, былъ избалованное дитя своего полка и любимецъ всего высшаго общества. Онъ былъ очень богатъ, держалъ прекрасныхъ лошадей, танцовалъ съ принцессами и дирижировалъ на всхъ балахъ. Его ждала блестящая карьера.

— Въ чемъ состояла заслуга этого офицера? спросилъ серіозный артиллерійскій офицеръ съ червою бородой.

— Это онъ долженъ самъ сказать, закричалъ Дагобертъ.— Конечно, если его превосходительство будетъ такъ милостивъ и разршитъ это.

— Отчего же нтъ. Мы даже можемъ потомъ, съ согласія милостивой графини, наградить или наказать его нсколькими стаканами вина.

— Разказывайте, Горнъ!

Молодой драгунскій офицеръ всталъ съ своего мста, выпрямился и взялъ изъ золотой вазы апельсинъ, который онъ обернулъ въ салфетку и держалъ вмсто лимона высоко надъ головой, въ знакъ глубокаго горя. Товарищи встртили эту выходку громкимъ смхомъ.

— Тише, господа! честь храброму павшему воину!

— Покойный Горнъ говоритъ!

— И кони мои неслись съ адскою силой, не повинуясь боле моей вол, декламировалъ молодой драгунъ.— И я былъ увренъ что конная батарея капитана фонъ-Брандта, которую почти взялъ сегодня утромъ Дагобертъ, надетъ на меня и раздавитъ. Она скачетъ точно бшеная… Я уже видлъ какъ искрилась, точно свтящійся огонекъ, рыжая борода ихъ угрюмаго начальника…

— Въ такомъ случа у васъ превосходные глаза, поручикъ, замтилъ сухо начальникъ артиллеріи.— Желаю вамъ сохранить ихъ и на слдующій разъ.

— Благодарю васъ, господинъ полковникъ. Но именно въ эту минуту глаза мои раскрылись, и я увидлъ какую кашу наварилъ. Я ршился исправить во что бы то ни стало свою ошибку. Темнота была страшная, давка и сумятица необъяснимая. Артиллерія скакала какъ сумашедшая. Я пробился со своими солдатами сквозь ряды артиллеріи и къ великому счастью нашелъ своего трубача позади кустарниковъ. Затмъ мы повернули назадъ, сдлали около тысячи шаговъ и очутившись у непріятельскаго фланга, я приказалъ своимъ протрубить по всей линіи тревогу.

— Да, да, замтилъ смясь полковникъ фонъ-Швенкенбергъ.— Трубачъ былъ пьянъ, а солдатъ было всего двнадцать человкъ.

— Но ихъ хватало, если господинъ полковникъ повритъ мн. Къ тому же они ревли какъ двнадцать черт… прошу извинить меня, enfin, они до того кричали что непріятель отороплъ и прекратилъ огонь.

— Да, но предъ тмъ мы васъ хорошо-таки отдлали, сказалъ серіозный артиллеристъ.

— Совершенно врно, вмшался въ разговоръ ротмистръ фонъ-Бланкеншейдъ, адъютантъ драгунскаго полковника.— И посл того какъ офицеры съ другой половины принесли приказъ прекратить нападеніе, произведенное слишкомъ преждевременно.

— И съ полнымъ правомъ, замтилъ командующій генералъ.— На кой чортъ назначать мн напередъ планъ маневровъ, если ихъ не исполняютъ въ точности!

‘Покойный’ Горнъ, заслышавъ слова генерала, прошепталъ своему сосду:

— Это и я хотлъ бы знать! Вообще на что мн плащъ, если онъ не закрываетъ меня!

— Поэтому, продолжалъ весело генералъ,— я согласенъ признать подвигъ Горна геройскимъ и предлагаю ему выпить большой стаканъ вина.

Слова эти были произнесены громкимъ голосомъ. Нечего и говорить что не только Горнъ, но и вс остальные послдовали приглашенію генерала. При этомъ было много шума и много смха.

Только молодые кавалерійскіе офицеры окружавшіе Дагоберта были заняты въ это время другимъ разговоромъ. Дло было въ томъ что Дагобертъ сказалъ своему сосду:

— Знаешь что? Я придумалъ для насъ нчто особое.

— Что жь, вроятно макао или ландскнехтъ?

— Къ чему это? Зачмъ намъ отнимать другъ у друга наши деньги! Нтъ, я придумалъ нчто лучшее. Я приказалъ разыскать Цыганъ и привести ихъ сюда. Графъ Христіанъ сначала, конечно, не соглашался на это, но графина взяла мою сторону, и онъ разршилъ чтобы Цыганки протанцовали намъ что-нибудь въ портик.

— Вотъ такъ прекрасная идея! Что, ихъ много?

— Да, около шести или семи двушекъ! Правда, вс он уступаютъ въ красот Эсмеральд.

— Которую ты, вроятно, сберегъ для себя? спросилъ ‘покойный’ Горнъ.

Дагобертъ отвтилъ, смясь:

— Безтлесный духъ, подобный теб, не долженъ бы интересоваться такими вещами. Впрочемъ, я не настолько эгоистъ и не забываю обязанности порядочнаго хозяина. къ тому же, врьте мн, что Цыгане слишкомъ берегутъ и стерегутъ своихъ красавицъ. Нтъ, нтъ, я собралъ все общество и они теперь на другомъ конц замка, гд я приказалъ отвести имъ особое помщеніе. Они развели тамъ свои огни. Я приказалъ накормить ихъ и надюсь что имъ тамъ лучше нежели подъ открытымъ небомъ.

— Однако, знаешь ли, Дагобертъ, не постить ли намъ потомъ ихъ таборъ?

— Это невозможно, отвтилъ молодой графъ Зеефельдъ сухо.— Они ужь объявили что не желаютъ никакихъ посщеній, къ тому же это было бы непріятно графу Христіану.

— Разв ему все извстно что творится въ замк?

— Почти. Ему передаетъ все господинъ Рено.

— Жаль! Ну насладимся по крайней мр лицезрніемъ прекрасныхъ Цыганокъ!

— Конечно!

— Но ты не забылъ того молодца который похитилъ и застрлилъ сегодня утромъ вашего оленя? Ты намъ покажешь его?

— Непремнно. Мы сдлаемъ ему тамъ, въ портик, небольшой допросъ. Конечно, до прихода Цыганокъ.

— Прекрасно! Сначала работа, потомъ удовольствіе!

Обдъ кончился и все лишнее было убрано со стола. За то видны были на разныхъ частяхъ стола огромные серебряные сосуды наполненные льдомъ, изъ которыхъ торчали по шести бутылокъ шампанскаго. Поминутно раздавались выстрлы высоко летающихъ пробокъ. Графъ Христіанъ настрого приказалъ подавать къ этому охотничьему обду вс бутылки неоткрытыми. Графиня, съ своими компаньйонками, удалилась къ себ. Но прощаясь съ генераломъ, который граціозно поцловалъ ея руку посл обда, она общала вернуться въ залу къ чаю.

Старый графъ оставался. Замчательно было что онъ не только не утомился, но не разъ выпивалъ до дна свой бокалъ шампанскаго. Вообще вс замчали что чмъ ближе подходила ночь, тмъ оживленне, тмъ бодре становился старикъ. Впрочемъ, было еще рано: часы пробили всего десять часовъ.

Дагобертъ угощалъ своихъ гостей на верхнемъ конц стола, г. Рено и въ особенности докторъ Гербертъ оживляли своими шутками и бесдами нижній конецъ стола. Особенно веселилъ всхъ докторъ Гербертъ. Офицеры слушали его съ раскраснвшимися лицами, съ блистающими глазами. Толстый пхотный капитанъ все набавлялъ шариковъ въ свою кучку и, казалось, и не думалъ прекратить атаку на стоявшія предъ нимъ бутылки.

IX. Тюрьма и судъ г г. офицеровъ.

Мы должны теперь перенести воображеніе читателя изъ уютной, роскошной столовой замка Вальдбурга въ бдную, сырую, холодную и почти темную комнату. Окво этой комнаты задлано желзною ршеткой, стны и полъ каменные, срые. Меблировки никакой нтъ. Только въ углу стоятъ, вмсто постели, деревянныя нары. Въ этой-то комнат находился Эрихъ. Онъ ходилъ взадъ и впередъ по срому каменному полу. Иногда онъ останавливался и поднималъ голову кверху, къ маленькому ршетчатому окну. Онъ видлъ оттуда часть голубаго неба, видлъ небольшую, пожелтвшую втку липы, которая тихо колыхалась и дрожала. Онъ вслушивался въ шумъ втра и невольно вспоминая прекрасный лсъ, въ которомъ еще утромъ такъ беззаботно гулялъ. Какіе чудные, какіе разнообразные и таинственные звуки и голоса слышались ему тамъ!.. Онъ думалъ о томъ какъ Готфридъ и друзья его ищутъ его, какъ стараются объяснить себ его исчезновеніе. Потомъ, при одной мысли что онъ исчезъ одтый въ охотничій костюмъ Готфрида и вооруженный его ружьемъ,— при одной этой мысли краска стыда и отчаянія покрывала его лицо. Что подумаетъ о немъ докторъ Бурбусъ и его семья? Эрихъ не боялся за себя. Правда, изящный г. Рено, который его допрашивалъ, объявилъ ему что Эрихъ сдлалъ большое преступленіе и что его ждетъ строгое наказаніе. Но Эриха это не безпокоило. Онъ сознавалъ себя не виноватымъ и зналъ что давно прошли т времена когда охотящагося на чужой земл приковывали къ оленямъ и замучивали до смерти.

Но всякій разъ когда онъ вспоминалъ что находится въ замк графа Зеефельда, что онъ можетъ встртиться здсь съ ненавистнымъ ему гусарскимъ офицеромъ, молодымъ графомъ Зеефельдомъ, всякій разъ при этой мысли имъ овладвало страшное безпокойство. Онъ зналъ что молодой гусаръ не преминетъ его обвинить какъ охотящагося на чужой земл. Онъ зналъ также что еслибъ онъ и оправдался отъ подобнаго обвиненія, то обстоятельство это все-таки помшало бы ему поступить въ военную шкоду.

Къ счастью, человкъ въ молодости не мудрствуетъ много и не предается долго отчаянію. Это удлъ человка зрлыхъ лтъ. Сердце человка въ молодости воспріимчиво, легко отдается и радости и горю. Но не надолго: радость -скоро смняется горестью, а горесть — радостью. Въ молодости человкъ надется и какъ бы ни было тяжело его настоящее, онъ вритъ, онъ ждетъ лучшаго впереди, ждетъ себ счастья.

То же было и съ Эрихомъ. Онъ цлые часы ходилъ по комнат, погруженный въ черныя, мрачныя мысли. Но мало-по-малу отчаяніе проходило. Онъ забылъ наконецъ происшествія этого дня, забылъ что его ждетъ, и весь отдался радостнымъ, веселымъ мечтамъ.

Онъ слъ на деревянныя нары и усталый и измученный заснулъ.

Онъ спалъ долго. Когда онъ проснулся, онъ вскочилъ на ноги и въ изумленіи оглянулся вокругъ себя. Онъ долго не понималъ что съ нимъ. Въ комнат царила такая темнота что онъ ничего не могъ разглядть. Онъ взглянулъ на верхъ: тамъ едва-едва мерцалъ небольшой свтъ. Онъ вспомнилъ что это окно его темницы, вспомнилъ все. Да, онъ долго спалъ. Но сонъ не укрпилъ его. Къ тому же онъ чувствовалъ холодъ и голодъ.

Что хотятъ они сдлать съ нимъ? Вотъ и вечеръ насталъ, а никто не вспомнилъ объ немъ. Неужели его забыли здсь?

Онъ подошелъ къ двери. Онъ зналъ что она была замкнута и заложена засовомъ. Онъ приложился ухомъ къ замочной скважин. Холодный втеръ пахнулъ на него, и только: ни малйшаго шороха, ни одного звука не было слышно. Онъ всталъ на деревянныя нары и вскарабкался къ окну. Бжать было невозможно: окно было покрыто желзною ршеткой. Тогда онъ принялся жадно смотрть въ окно. Онъ различалъ, несмотря на темноту, массу темныхъ деревьевъ, а между ними свтлый, ясный полумсяцъ. Онъ сошелъ съ наръ и началъ опять ходить по комнат взадъ и впередъ. Часы ударили гд-то, должно-быть на башн, восемь часовъ. Затмъ опять та же невозмутимая, томительная тишина.

Онъ чувствовалъ сильный голодъ и холодъ. Эрихъ началъ бгать по комнат чтобы согрться. Онъ согрлся, но голодъ продолжалъ его мучить. Тогда онъ опять вернулся на нары и прижался въ отчаяніи къ углу.

Но вотъ раздался снаружи шорохъ. Эрихъ ожилъ и сталъ прислушиваться. Это вроятно идутъ за нимъ, его выведутъ изъ этой тюрьмы! Эрихъ ясно разслышалъ приближавшіеся шаги нсколькихъ людей. Но они шли не къ нему, они прошли мимо. Затмъ онъ разслышалъ шумъ колесъ, слышалъ какъ ржали лошади. Въ маленькое окно проникъ лучъ свта, освтилъ на секунду всю комнату и вслдъ затмъ опять исчезъ. Опять та же страшная темнота и та же утомительная тишина. Кто бы это былъ? Часы пробили девять. Онъ опять началъ бгать по комнат. Онъ вспомнилъ мельницу, вспомнилъ старика Бурбуса. Какъ тамъ должно-быть уютно, хорошо теперь! Старикъ вроятно прохаживается по большой комнат, а старая Лена объясняетъ ему на картахъ причины исчезновенія молодаго человка.

Эрихъ и не подозрвалъ какъ близокъ онъ былъ къ истин. Онъ позабылъ только Готфрида. Дйствительно, вся семья стараго мельника собралась теперь въ большую комнату и слушала разказъ Готфрида о результат его посщенія замка Вальдбургъ. Готфридъ передавалъ отцу что онъ былъ въ замк, справлялся объ Эрих, во долго не могъ подучить никакого положительнаго отвта. Тогда онъ подкупилъ одного изъ служителей замка. Тотъ разказалъ ему что Эрихъ былъ дйствительно поймавъ охотникомъ Кеттелеромъ и отведенъ въ замокъ. Старый мельникъ, выслушавъ сына, тихо кивнулъ головой и приказалъ къ слдующему утру, въ шесть часовъ, запречь свою коляску. Онъ ршался отправиться въ сосдній городъ въ судъ.

Конечно, Эрихъ былъ бы спокойне еслибы подозрвалъ что друзья знаютъ гд онъ и хлопочутъ объ его освобожденіи. Но онъ этого не зналъ, а потому всякому будетъ понятно его глубокое отчаяніе. Онъ чувствовалъ себя совершенно одинокимъ на свт. Разв онъ имлъ право сердиться на стараго Бурбуса и Готфрида, если т не станутъ разыскивать его, забудутъ его? Вдь онъ былъ имъ совершенно постороннимъ человкомъ.

И онъ вспомнилъ свое дтство. Онъ былъ маленькимъ мальчикомъ и лежалъ больной въ постел. Какъ вс ласкали его тогда, какія прекрасныя сказки разказывали ему! Какъ уютно, какъ тепло было ему подъ мягкимъ одяломъ. Онъ вспомнилъ также какъ сидла около него тогда старая, глухая родственница, вспомнилъ большую палку которую она держала въ рук. Она говорила мальчику что прогонитъ этой палкой вс тяжелые сны и виднія, мучившіе бднаго ребенка.

Неужели онъ опять задремалъ?

Да, вроятно, онъ спалъ. Онъ вскочилъ на ноги, открылъ глаза и встртилъ яркій потокъ свта, почти ослпившій его. Затмъ онъ разслышалъ голосъ, кричавшій ему:

— Выйди-ка на минуту, голубчикъ! Тебя желаютъ видть. Вотъ, возьми свою шляпу. Совтую теб быть поскромне и не отвчать другимъ также дерзко какъ ты отвчалъ мн.

Эрихъ узналъ въ говорившемъ графскаго охотника Кеттелера. Онъ былъ такъ пораженъ его появленіемъ что въ первую минуту совершенно растерялся и не двинулся съ мста. Кеттелеръ подошелъ ближе къ нему, и освтивъ его факеломъ, продолжалъ:

— Чтожь, разв ты не слышишь?

— Куда же долженъ я слдовать за вами? спросилъ Эрихъ посл нкотораго молчанія.

— Узнаешь.

— Ну, а если я не пойду за вами?

— Ого, голубчикъ! отвтилъ охотникъ, грубо разсмявшись:— Я и не подумалъ объ этомъ! Да и не думаю чтобы твое намреніе было серіозно. Вроятно, ты уже убдился въ томъ что ты со своей волей далеко не удешь!

— Да, это правда! вскричалъ Эрихъ, вскочивъ съ наръ:— Разв я могу противостоять той грубой сил которую употребляютъ со мною? Но вы за нее еще горько поплатитесь! Справедливость должна восторжествовать!

— Поищи-ка ее, дружокъ. Но боюсь, ты не найдешь ее тамъ гд думаешь найти, къ тому же, справедливость на нашей сторон. Теб это докажутъ. Однако, маршъ впередъ! У насъ не привыкли ждать!

Что могъ сдлать Эрихъ? Держаться за нары и не идти? Но въ такомъ случа онъ могъ подвергнуться оскорбленіямъ со стороны суроваго охотника. Къ тому же, всякая перемна въ его положеніи была ему теперь пріятна. И потому онъ узнаетъ, наконецъ, что они желаютъ сдлать съ нимъ. Онъ спокойно надлъ на голову шляпу и послдовалъ за охотникомъ.

При Кеттелер была его большая, сильная собака. Онъ пропустилъ Эриха впередъ, а самъ пошелъ за нимъ. Они шли нкоторое время мимо длинныхъ, темныхъ строеній. Затмъ Кеттелеръ приказалъ Эриху повернуть направо. Они вошли въ освщенныя ворота, потомъ въ большой, круглый дворъ, посреди котораго стояла готическая церковь.

Противъ главнаго входа церкви возвышалась средняя часть замка.

Широкія, высокія окна замка были ярко освщены. Они миновали церковь, направились къ замку и вошли въ большія, ярко освщенныя сни. Здсь суетилась толпа лакеевъ, одтыхъ въ богатыя ливреи. Нкоторые изъ нихъ уносили драгоцнные сосуды изъ хрусталя и серебра, пустыя бутылки, другіе опять вносили новые сосуды, полные всевозможныхъ винъ. Послдніе исчезали со своею ношей въ сосднюю комнату.

Кеттелеръ, отворивъ дверь этой комнаты, приказалъ Эриху войти въ нее. То что Эрихъ увидлъ представляло такой яркій контрастъ съ бдною, темною, холодною темницей, въ которой онъ пробылъ все время, что онъ остановился какъ вкопаный.

Онъ находился въ высокой осьмиугольной комнат. Посреди комнаты билъ фонтанъ и тысяча восковыхъ свчей освщавшихъ комнату отражались въ его струяхъ. Нога его скользила по паркетному полу, а теплый, благоухающій воздухъ подйствовали на него съ невыразимою силой. Но эта комната была ничто сравнительно съ той которую онъ видлъ предъ собою изъ-за открытой двери. Та была такъ велика, такъ роскошна, такъ ослпительно блестяща что Эриху показалось что онъ видитъ сонъ, что онъ находится въ заколдованномъ замк сильнаго чародя.

Неужели могла существовать такая роскошь, такой блескъ?

Но это не былъ сонъ, не была сказка. То была правда, дйствительность, но чудная, чарующая дйствительность. Разв не гуляли тамъ люди одтые въ военные мундиры, разв не были они т же самые съ которыми онъ встртился на маневрахъ? Онъ увидлъ между ними и артиллеристовъ, и кавалеристовъ и даже ненавистныхъ ему красныхъ гусаръ.

Весь этотъ блескъ, эта роскошь, которые онъ видлъ предъ собою, были ему такъ новы что онъ совершенно забылся въ созерцаніи ихъ.

Но онъ не долго мечталъ.

Толпа молодыхъ офицеровъ, весело разговаривая и смясь, направлялась изъ залы въ портикъ. Эрихъ узналъ между ними молодаго графа Зеефельда. Имъ овладло такое сильное чувство ненависти и горечи что онъ спрятался за фонтанъ только чтобы же встртиться съ молодымъ гусаромъ. Но Кеттелеръ оттолкнулъ его назадъ и указалъ ему на приближавшихся офицеровъ.

— Ага, вотъ и нашъ преступникъ! сказалъ голосъ, который Эрихъ немедленно узналъ. Эрихъ стоялъ къ нимъ спиною.— Посмотрите, какъ дерзко повернулъ онъ намъ спину! Право, онъ воображаетъ что замокъ принадлежитъ ему и что онъ здсь хозяинъ. Да, за чужимъ добромъ таскаться, это онъ уметъ. Ну, Кеттелеръ, каковы ваши дла съ этимъ молодцомъ? Онъ, кажется, все еще упрямится.

Эрихъ, замтивъ что Кеттелеръ подошелъ къ нему съ угрожающимъ движеніемъ, повернулся къ присутствующимъ лицомъ. Онъ видлъ что у всхъ у нихъ губы были сжаты и глаза сверкали гнвомъ.

Едва графъ Дагобертъ взглянулъ на Эриха, какъ отскочилъ отъ него, громко вскричавъ:

— Чортъ возьми, да вдь это вашъ шпіонъ! Ну, Кеттелеръ, спасибо! Вы сдлали прекрасную находку! Взгляните, господа, обратился молодой графъ къ своимъ товарищамъ, и лицо и голосъ его задрожали отъ гнва,— взгляните, господа, вотъ тотъ негодяй о которомъ я вамъ разказывалъ. Это онъ выдалъ васъ на маневрахъ, онъ помшалъ вашему нападенію! Правда, тогда онъ былъ въ другой шкур. Не знаю только, господа, съ кого начать допросъ: со шпіона или съ охотящагося на чужой земл?

— Я думаю, сказалъ смясь одинъ изъ драгунскихъ офицеровъ,— что слдуетъ начать со шпіона. Онъ вамъ всмъ ненавистне, разв, исключая, покойнаго Горна… Можетъ-быть онъ, во время своего нападенія, желалъ себ подобнаго же шпіона!

— Я не нуждался въ немъ, отвтилъ графъ Горнъ.— Я ненавижу всхъ шпіоновъ, и слава Богу пробился и безъ ихъ помощи!

— Браво, Горнъ! воскликнулъ Дагобертъ.— Слова твои радуютъ мое сердце. А ты теперь отвчай!— обратился онъ къ Эриху, приблизившись къ нему:— Какъ осмлился ты выдать насъ тогда своимъ оглушительнымъ крикомъ?

Эрихъ не отвчалъ. Онъ только пожалъ плечами и устремилъ твердый, прямой взглядъ на озлобленнаго и разгоряченнаго виномъ противника.

— Однако, онъ упрямъ! замтилъ одинъ изъ гусаровъ.

Одинъ изъ драгуновъ, уже пожилой ротмистръ, видимо хотлъ дать длу другой оборотъ. Онъ обратился къ Дагоберту:

— Оставьте эту исторію о маневрахъ, графъ. Здсь нтъ ничего серіознаго.

— Позвольте, господинъ ротмистръ, вскричалъ Дагобертъ,— дло это можетъ быть очень серіозно. Я общалъ этому негодяю фухтелей, онъ получитъ теперь двойную порцію. Онъ не только шпіонъ, но онъ охотится на чужой земл.

— Что касается послдняго, отвтилъ ротмистръ, отворачиваясь въ другую сторону,— то вамъ лучше знать, какъ поступать.

— Взгляните, какъ онъ стоитъ предъ нами, съ какою дерзостью смотритъ на насъ! Будто онъ и въ самомъ дл правъ!

— Эй, молодецъ, сказалъ ‘покойный’ Горнъ,— берегись чтобы съ тобою не случилось чего-нибудь весьма непріятнаго.

— Я ничего не боюсь, проговорилъ съ трудомъ Эрихъ.— Но я посмотрю какъ далеко прострете вы свое насиліе надо мною.

— Но разв тебя не поймали въ нашемъ лсу вооруженнымъ и рыскающимъ за дичью? Говоря это, графъ Дагобертъ заскрежеталъ зубами и подошелъ такъ близко къ Эриху что послдній, невольно, отступилъ назадъ.— Что, я не правъ, негодяй?

— Меня, дйствительно, схватили въ чужомъ лсу, у меня силой отняли мое ружье. Но тотъ лжетъ кто говоритъ что я рыскалъ въ чужомъ лсу за чужою дичью.

— Слышите, Кеттелеръ?

— Какъ, ты осмливаешься назвать меня лжецомъ? вскричалъ Кеттелеръ, выступая впередъ.— Разв ты не прицливался? Я еще разъ повторяю, ваше сіятельство, что онъ былъ съ заряженнымъ ружьемъ, что онъ прицливался въ мевл и только по трусости остановился.

— Говорите что хотите, возразилъ Эрихъ, обращаясь къ охотнику.— Я не стану здсь отвчать и оправдываться. Ведите меня въ судъ, тамъ я сумю защитить себя.

— Да, да, мы хорошо знаемъ какъ дда идутъ въ этихъ судахъ! отвтилъ съ насмшкой графъ Дагоберть.— Мы тебя выдадимъ суду, но прежде я справлюсь съ тобой по своему. Ты получишь фухтелей, и въ добавокъ, съ солью. Эй, вы понимаете меня? обратился онъ къ Кеттелеру. Графъ быстро откинулъ, при этихъ словахъ, голову, и на его некрасивомъ, противномъ лиц блеснула злая усмшка.

Еслибъ Эрихъ былъ хладнокровне и умлъ бы лучше владть собою, то эта отвратительная сцена, вроятно, на этомъ и докончилась бы.

Хотя, сказать правду, лицо молодаго графа выражало сильнйшее бшенство, и отдавая приказаніе Кеттелеру, онъ съ такой силой сгибалъ свой хлыстъ, будто хотлъ собственноручно избить молодаго человка.

Но бываютъ люди которые вселяютъ въ насъ такую ненависть, такое отвращеніе къ себ, что мы не имемъ силы оставаться предъ ними спокойными. Мы готовы вынести скоре всевозможныя непріятности, но смириться предъ ними не желаемъ.

То же было и съ Эрихомъ. Онъ быстро обернулся къ Дагоберту и отвтилъ ему:

— Длайте со мною что хотите. Но знайте, я вамъ все возвращу. Вс оскорбленія, все возвращу!

— Какъ, ты осмливаешься угрожать мн! Дагобертъ былъ въ страшномъ бшеств.— Такъ вотъ же теб, негодяй, посмотримъ, какъ ты вернешь мн это!

И онъ быстро поднялъ правую руку, державшую хлыстъ. Но Эрихъ, хотя и блдный отъ волненія, не двинулся съ мста. Глаза его страшно сверкали. Онъ не отводилъ глазъ съ кончика хлыста.

Потомъ онъ, съ быстротой молнія, бросился впередъ и выхватилъ хлыстъ изъ рукъ графа.

Положеніе обоихъ измнилось. Эрихъ стоялъ высоко поднявъ рукой хлыстъ. Противникъ его, дрожа отъ Злобы, искалъ свою саблю и не находилъ ея.

Однако никто изъ присутствующихъ, хотя они и накинулась вс на Эриха, не могъ бы сказать что въ движеніяхъ Эриха было желаніе ударить графа Зеефельда. Напротивъ, он, видимо, самъ испугался того что случилось. Онъ раскрылъ пальцы и тихо опустилъ хлыстъ на полъ. Затмъ что проговорилъ глухимъ, глубоко взволнованнымъ голосомъ:

— Я не допущу чтобъ меня били!

Молодой графъ, заскрежетавъ зубами и сжавъ кулаки, хотлъ вторично броситься на него. Но въ это время раздался глубоко-серіозный голосъ:

— Этотъ молодой человкъ въ полномъ прав не допускать чтобъ его избили. Да и кто, господа, подумалъ бы объ этомъ, при подобныхъ обстоятельствахъ! Надюсь, графъ Зеефельдъ, что не вы!

Вс немедленно обернулись, даже Дагобертъ, и вс, узнавъ говорившаго, отступили назадъ.

Предъ нима стоялъ серіозный, строгій полковникъ артилеріи, съ спокойнымъ лицомъ и черною бородой. Онъ подошелъ къ офицерамъ, схватилъ руку молодаго графа и сказалъ:

— Графъ, дядя вашъ просилъ меня узнать что причинитъ такое громкое веселье. Такъ предполагалъ онъ, и теперь, когда я узналъ въ чемъ дло, я прошу васъ, господа, удалиться со мною въ залу.

— Однако, господинъ полковникъ, вы еще не знаете въ чемъ именно дло!

— Напротивъ, господинъ поручикъ, я достаточно видлъ и слышалъ. А теперь смю просить васъ, господа!

Бываютъ такого рода просьбы, особенно въ военномъ быту, которыя равносильны приказаніямъ, и не исполнить которыхъ невозможно. Вс присутствующіе молча послдовали за артиллерійскимъ полковникомъ. Даже Дагобертъ не осмлился остаться. Но онъ, предъ тмъ какъ уйти, судорожно сжалъ свои руки и сказалъ Кеттелеру:

— Заприте его и ждите дальнйшихъ приказаній!

Эрихъ слишкомъ много испыталъ въ послднія четверть часа. Онъ стоялъ какъ ошеломленный. Какъ хотлось ему поблагодарить серіознаго полковника! Онъ былъ готовъ поцловать его руку, былъ готовъ со слезами на глазахъ разказать ему все что они сдлали съ нимъ, что онъ пережилъ въ послдніе часы. Но какое дло было полковнику до него? Разв онъ остановилъ офицеровъ ради него? Нтъ, онъ остановилъ ихъ потому что считалъ неприличнымъ ихъ громкій разговоръ! Эрихъ это глубоко чувствовалъ. Сердце его сильно билось, онъ тихо рыдалъ. Онъ невольно прижалъ руки къ глазамъ и когда охотникъ грубо тронулъ его за плечо, онъ только проговорилъ своимъ грустнымъ, умоляющимъ голосомъ:

— О, оставьте меня. Я не стану больше бороться и пойду за вами, куда вы меня поведете!

— Чортъ тебя побери, мальчишка! Сколько бдъ надлалъ ты!

Затмъ они ушли. Сердце Эриха было въ глубокомъ, страшномъ отчаяніи. Онъ судорожно сжималъ свои руки и низко опустилъ голову.

Они опять очутились на двор. Но Эрихъ ничего не видалъ. Онъ не замтилъ что на двор пылали огни и факелы, не видалъ что на немъ двигались человческія фигуры, одтыя въ фантастическіе костюмы. Кто-то говорилъ на какомъ-то странномъ, непонятномъ для него язык. Эриху показалось что это журчаніе дальняго лснаго ручья… Раздалось дребезжанье тамбурина, затмъ несмлые, едва слышные звуки гитары или мандолины… Эриху показалось что втеръ бушуетъ сквозь сухія втки деревъ. Но вдругъ онъ почувствовалъ прикосновеніе тонкихъ, теплыхъ пальцевъ, и это прикосновеніе привело его въ себя. Онъ вздрогнулъ, поднялъ голову, оглянулся и понялъ все. Онъ узналъ Цыганъ, узналъ ихъ веселые, беззаботные голоса, узналъ звуки ихъ бубенъ, гитаръ и мандолинъ. И онъ видлъ предъ собою блдную, изящную Бланду, державшую въ своихъ тонкихъ, теплыхъ рукахъ его руки и устремившую на него удивленный, вопрошающій взглядъ.

О, еслибъ онъ могъ остановиться хотя на минуту чтобы передать ей и Эсмеральд, подходившей къ нимъ, все что къ нимъ случилось! Но грубый проводникъ толкнулъ его впередъ, повелъ его мимо церкви, черезъ ворота, опять по темпамъ, мрачнымъ корридорамъ. Нсколько минутъ спустя Эрихъ сидлъ опять въ своей холодной, мрачной темниц.

X. Былое.— Бгство и любовь.

Въ большой, блестящей и шумной зал многое между тмъ измнилось. Обдъ былъ давно оконченъ. Со столовъ было все прибрано, исключая сосудовъ и бутылокъ съ шампанскимъ. Офицеры образовали различныя группы: одни сидли у большаго стола, другіе за маленькими столами. Группы сидвшія за маленькими столами были особенно оживленны. Они курили, пили шампанское и вели оживленный, горячій разговоръ.

Вс молодые офицеры и вс курящіе услись, будто сговорившись, на заднемъ конц залы. Вслдствіе этого передняя часть залы была мене шумна и воздухъ въ ней былъ свободенъ отъ дыма сигаръ. Въ этой части залы, недалеко отъ камина, находился графъ Христіанъ.

Онъ сидлъ за картами, недалеко отъ чайнаго стола, за которымъ сидла графиня. Вокругъ карточнаго и чайнаго столовъ, для избжанія малйшаго сквознаго втра, были поставлены довольно высокія ширмы. Графъ находился такимъ образомъ въ отдльной маленькой комнат. Эти ширмы мы имли только одно отверстіе выходившее къ камину. Громадный каминъ ярко пылалъ и распространялъ вокруг себя пріятную, теплую атмосферу.

Старый графъ страстно любилъ играть въ вистъ, особенно съ болваномъ. Сегодня его партію составляли: докторъ Гербертъ, его всегдашній партнеръ, какой-то тихій пхотный полковникъ и знакомый намъ серіозный командиръ артиллерійской бригады Ширмеръ. Тотъ изъ четырехъ партнеровъ на котораго выпадала очередь выходить, конечно, исключая стараго графа, остававшагося спокойно въ своемъ мягкомъ кресл, отправлялся обыкновенно къ чайному столу. Здсь сидла прекрасная графиня, и разговоръ велся веселый, полный остроумія и граціи. Графиню окружали командующій генералъ, полковникъ фонъ-Швенкенбергъ, нкоторые другіе командиры и около полдюжины молодыхъ офицеровъ. Вс они почти безъ исключенія, принадлежали къ древнимъ аристократическимъ фамиліямъ. Были между ними и князья, и графы. Впрочемъ на послднее обстоятельство здсь не обращалось никакого вниманія. Г. Рено былъ также въ зал. Но онъ не сидлъ ни за чайнымъ столомъ, ни за карточнымъ. Онъ то исчезалъ, то опять показывался. Чаще всего стоялъ онъ за стуломъ стараго графа. Послдній нердко, когда игра затруднялась, обращалъ на своего секретаря вопрошающій взглядъ.

— Эти молодые люди, замтилъ генералъ, намекая на шумъ, происходившій въ портик,— очень часто отдаются необузданно своимъ впечатлніямъ и вспышкамъ. Надюсь, господинъ полковникъ Ширмеръ, вы передали имъ что я, генералъ ихъ, нахожу этотъ шумъ чудовищнымъ?

— Не совсмъ этими словами, господинъ генералъ, сухо отвтилъ артиллеристъ.— Я былъ того мннія что дло это относится по всмъ правамъ къ нашему высокоуважаемому хозяину, а поэтому и объявилъ имъ что господинъ графъ просилъ меня освдомиться о причин ихъ шумнаго веселья.

— Благодарю васъ, господинъ полковникъ. Впрочемъ не мшало бы еслибы вы обошлись немного строже съ моимъ племянникомъ. Онъ страшно своеволенъ. Будь я его начальникомъ, онъ сидлъ бы у меня постоянно подъ арестомъ. Sacre bleu! Но, къ сожалнію, я только старый, дряхлый человкъ!

Впрочемъ, въ настоящую минуту старый графъ далеко не походилъ на такого стараго и дряхлаго человка. Ему можно было дать не боле шестидесяти лтъ. Онъ такъ бодро сидлъ за своимъ столомъ, съ такимъ интересомъ слдилъ за игрой, такъ мило и оживленяо перекидывался словами съ сосднимъ столомъ, за которымъ сидла его молодая красавица жена. Время все еще было до полуночи, а это было время когда старый графъ все боле и боле оживалъ, становился бодре, веселе, и юморомъ, и умомъ могъ поспорить съ любымъ молодымъ человкомъ. Не было и слда прежней усталости, безучастности, вялости, болзненности. Впрочемъ, этотъ временный огонь, эта временная сила, съ разсвтомъ исчезали. Съ утру Бенъ обыкновенно относилъ его точно ребенка на постель, укладывалъ его и опускалъ вокругъ постели занавси. И какъ слабъ, какъ безпомощенъ былъ тогда графъ! Можно было подумать что ему не встать уже боле. А между тмъ это повторялось уже цлые годы и вроятно будетъ повторяться еще годы. Но никогда графъ не былъ еще такъ веселъ какъ въ этотъ вечеръ. Онъ постоянно, не уставая, сыпалъ свои остроумныя и подчасъ колкія замчанія то въ ту, то въ другую сторону.

— Да кто онъ такой, этотъ молодецъ, и что намрены они сдлать съ нимъ? спросилъ онъ своего секретаря Рено.

— Онъ говоритъ что онъ сынъ артиллерійскаго унтеръ-офицера.

— Вотъ какъ! Ну, это по вашей части, господинъ полковникъ.

— Бываютъ всякіе артиллерійскіе унтеръ-офицеры, графъ, отвчалъ тотъ, какъ-то особенно улыбаясь.— Есть и хорошія, есть и дурныя личности. Это встрчается во всякомъ сословіи. Очень вроятно что отецъ этого бездльника былъ порядочнымъ человкомъ. Подобные примры встрчаются часто. Какъ зовутъ его?

— Онъ называетъ себя Эрихъ Фрейбергъ.

— Фрейбергъ — Фрейбергъ — нтъ, не помню. Память у меня хорошая, но этого имени я никогда не слыхалъ.

— Покинувъ Цвингенбергъ, онъ отправился къ вашему доброму сосду мельнику, господину доктору Бурбусу. Рено проговорилъ эти слова самымъ спокойнымъ голосомъ, только на губахъ его промелькнула ироническая улыбка.— Затмъ онъ вроятно зашелъ въ наши лса и застрлилъ лучшаго оленя его сіятельства.

— Ну не чудовище ли онъ! вскричалъ графъ Христіанъ.— И вроятно онъ застрлилъ со злобы моего лучшаго оленя! О, увряю васъ, я имю полное право желать чтобы чортъ побралъ этого доктора Бурбуса! Онъ бунтовщикъ, онъ покровитель всхъ либеральныхъ воззрній, онъ народный возмутитель, онъ…

Докторъ Гербертъ положилъ карты на столъ, взглянулъ улыбаясь на старика и тихо, едва слышно, засвисталъ извстную мелодію:

Mironton, mironton, mirontaine.

— Ахъ, докторъ, знаю я что означаетъ вашъ неумолкающій свистъ. Я и безъ того избгаю всякаго волненія. Но вы себ и представить не можете что человкъ чувствуемъ когда у него предъ носомъ убиваютъ его лучшаго оленя!

Mironton, mironton, mirontaine,

продолжалъ насвистывать докторъ. Но вдругъ онъ остановился и сказалъ:

— Объ этомъ я имю понятіе. Особенно понимаю все что касается этого оленя. Ужь сколько разъ прицливался я въ него и всегда неудачно.

— Докторъ, говорятъ, вы настоящій Немвродъ, правда ли это? спросилъ его пхотный полковникъ. Но докторъ не усплъ еще отвтить, какъ генералъ замтилъ смясь:

— Да, правда. Но въ то же время онъ прекрасный врачъ, какъ сейчасъ доказалъ. Вы нашли прекрасный способъ чтобъ успокоить нашего многоуважаемаго друга и хозяина. Поздравляю васъ.

— Честь изобртенія, господинъ генералъ, принадлежитъ не мн. Оно собственность господина графа. Я только исполнитель. Его сіятельство сами приказали мн, при малйшемъ волненіи съ ихъ стороны, насвистывать имъ припвъ этой любимой мелодіи.

— Это правда. Но этотъ несносный домашній тиранъ часто злоупотребляетъ моимъ позволеніемъ. Такъ и теперь. Онъ нарочно засвисталъ чтобы заставить меня замолчать и не бранить его любимаго друга, доктора-мельника Бурбуса.

— Не скажу чтобъ онъ былъ моимъ любимымъ другомъ: это было бы слишкомъ. Но онъ совсмъ не такъ дуренъ какъ о немъ здсь говорятъ. Къ тому же, я имю сильныя основанія думать что оленя застрлили въ его лсу, а что онъ только скончался въ нашемъ. Это мое мнніе.

Теперь старый графъ началъ, въ свою очередь, тихо насвистывать:

Mironton, mironton, mirontaine.

Вс засмялись.

— Признайтесь, дорогой докторъ, продолжалъ графъ,— признайтесь что вы все-таки во многомъ демократъ. Впрочемъ, это не мшаетъ вамъ уважать васъ. Но согласитесь все-таки что и мн иногда приходится насвистывать чтобъ умрить ваше волненіе?

— Я приму это къ свднію, сказалъ весело полковникъ фонъ-Швенкенбергъ.— Я прикажу своему адъютанту также насвистывать мн Malborough если онъ сочтетъ это за необходимое.

Г. Рено снова подошелъ къ стулу стараго графа и сказалъ ему тихо:

— Цыгане въ портик, ваше сіятельство. Не прикажете ли вы что-нибудь?

— Нтъ. Устройте все такъ какъ того пожелаетъ Дагобертъ. Но позаботьтесь,— прибавилъ онъ тише,— чтобы не произошелъ безпорядокъ и чтобы Цыгане потомъ были хорошо пристроены.

— Я приказалъ имъ приготовить на эту ночь большую залу лваго флигеля.

— Bon. Позаботьтесь также чтобъ у нихъ былъ разведенъ огонь и чтобъ ихъ накормили и напоили. Цыгане въ портик!— вскричалъ затмъ графъ громко.— Графиня предлагаетъ всмъ желающимъ отправиться смотрть на пляску. Можетъ-быть, Изабелла, ты сама того же желаешь?

— Нтъ, нтъ, благодарю! отвтила прекрасная женщина.— Я осталась очень довольна въ послдній разъ, но повторенія я не желаю. Но прошу васъ, господа, не стсняться.

Нкоторые изъ молодыхъ офицеровъ удалились. Генералъ глядлъ на нихъ улыбаясь, затмъ онъ обратился къ своему другу:

— Признайся-ка, Швенкенберъ, ты вдь не прочь еще разъ взглянуть на прекрасную Цыганку? Простите, графиня, но я ясно видлъ какіе тоскливые взгляды бросалъ этотъ старый драгунъ по направленію къ портику. Онъ вдь еще холостъ и молодъ.

— Да, да, господинъ полковникъ, обязательно сказалъ старый графъ.— Карты могутъ немного отдохнуть, отправляйтесь-ка съ докторомъ туда. Онъ вдь ихъ не видалъ еще. Идите, докторъ. Когда вы вернетесь, я стану насвистывать вамъ Malborough‘a.

— Мы обязаны повиноваться графу, отвтилъ полковникъ фонъ-Швенкенбергъ, пожимая плечами.— Пойдемте, докторъ.

Оба ушли. Графъ спросилъ генерала, правда ли что представленія Цыганъ на бивуак были необыкновенно хороши?

— Конечно, я видлъ въ своей жизни представленія гораздо лучшія и гораздо худшія. Но, если принять во вниманіе что представленія свои Цыганки совершали, въ послдній разъ, при сумеркахъ и при освщеніи факеловъ, то, конечно, сказать правду, он были очень искусны. Особенно хороша была двочка на своемъ шар.

— Кто же была эта малютка?

— Это былъ ребенокъ лтъ десяти. Правда, она была очень блдна и худа, но личико у нея было необыкновенно выразительное и благородное. Не правда ли, графиня Изабелла?

— Вы правы. Мн было жаль малютку. Она такъ мало походила на прочихъ Цыганокъ. Я невольно воображала ее себ прекрасно одтою, въ хорошемъ обществ. Право, мн казалось что она знатнаго происхожденія!

— Слдовательно, это была маленькая Преціоза.

— Ну, времена Преціозъ давно прошли. Къ тому же, это и скоре подходило къ другой, поразительно красивой, цыганк. Она танцовала очень граціозно.

— Дйствительно, жаль, графъ, что вы ее не видли.

Съ портика раздались въ это время громкіе, восторженные крики и рукоплесканія. Въ то же время вошелъ въ комнату Рено. Графъ спросилъ его, весело ли молодымъ люлямъ.

— Очень, ваше сіятельство. Да и есть чего. Цыган въ своихъ фантастичныхъ костюмахъ удивительно хороши при яркомъ освщеніи портика.

— Не хочешь ли ты посмотрть? спросила графиня.

— Нтъ, благодарю. Да и къ чему? Но сдлай мн одолженіе, Изабелла, отправься туда съ нашимъ многоуважаемымъ генераломъ и съ другими господами. Я тоже думаю что представленія сегодня, при хорошемъ освщеніи, должны бытъ гораздо лучше.

— Пожалуй! сказалъ генералъ, предложивъ графин руку. Затмъ все общество вышло изъ залы.

Старый графъ прислонился къ креслу. Глаза его устремились на пылающій огонь камина. Чмъ больше смотрлъ онъ на огонь, тмъ серіозне и серіозне становилось выраженіе его лица. Онъ вспомнилъ давно прожитые года, вспомнилъ свою молодость. Было время когда онъ страстно любилъ звуки бубенъ и мандолины, когда никакая человческая сала не удержала бы его здсь, у камина, въ то время какъ въ портик танцовади прелестныя Цыганки. И сколько онъ ихъ видлъ въ теченіе своей долгой, разнообразной жизни!.. Сколько прекрасныхъ, блестящихъ, огненныхъ двичьихъ глазъ отвчали ему нжною, веселою лаской на его улыбку. Но были и такіе глаза которые смотрли на него съ гнвомъ, смотрли со слезами.

И вспомнилъ онъ другіе глаза, прекрасные, любящіе, смотрвшіе на него съ такою безграничною преданностью. Вспомнилъ онъ ихъ послдній, умирающій, но все еще полный взглядъ. Онъ вздрогнулъ. Какой-то холодъ пробжалъ по зал, охватилъ всмъ его существомъ. Разв не было такъ весело тамъ, отчего же онъ вспомнилъ эта печальныя, мрачныя картины? Съ портика доносились тихіе, нжные звуки мандолины. Блые, худые пальцы графа задрожали и онъ тихо, едва слышно заплъ:

Malborough e’en va-t-en guerre,

Mironton — mironton — mirontaine,

Malborough e’en va-t-en guerre,

Ne sait quand il reviendra.

Нтъ ничего удивительнаго что графъ вспомнилъ именно эту мелодію. Нсколько минутъ предъ тмъ былъ разговоръ объ ней. Онъ уврялъ что она дйствовала на него успокоительно. Но теперь онъ какъ-то весь опустился и едва дышалъ. И опять предстали предъ его глазами картины прожитаго, грустныя, мрачныя картины…

Malborough e’en va-t-en guerre.

Эта мелодія иметъ въ себ что-то убаюкивающее, особенно если ее тихо, медленно напваешь. Какъ часто въ счастливые дни своего дтства засылалъ онъ подъ ея однообразный, меланхолическій напвъ! Сначала напвала ему эту псню его старая няня, Француженка. Съ ея помощью онъ заучилъ мелодію для отца своего, конечно, сначала припвъ:

Mironton — mironton — mirontaine.

Нсколько лтъ спустя онъ самъ сталъ учителемъ этой мелодіи. И старикъ, вспомнивъ это время, опустилъ свою голову еще ниже на грудь.

Ne sait quand reviendra.

Ахъ, это счастливое, блажевное время никогда ужь больше не возвращалось, никогда!…

Mironton — mironton — mirontaine.

Ахъ, эта чудная, счастливая пора его первой любви, какой страшный конецъ имла она!… Разв они не играли, не любили, не жили вмст какъ счастливыя беззаботныя дти… Такъ полно, такъ глубоко было ихъ счастье что они не замчали черныхъ, мрачныхъ тучъ, покрывавшихъ ихъ небосклонъ.

Monsieur Malborough est mort,

Mironton — mironton — mirontaine.

Столько счастья, о Господи, столько счастья!

Какъ весело, какъ искренно улыбались ея большіе, прекрасные глаза, какъ граціозно искривлялся ея ротикъ когда она произносила трудныя для нея слова:

Madame sa tour monte,

Mironton — mironton — mirontaine

Madame sa tour monte

Si haut qu’elle peut monter.

И когда онъ бывало смялся съ нею вмст, она закрывала ему глаза своими маленькими, изящными руками и приказывала ему спать посл утомительной зды въ дождь и вихрь…

Mironton — mironton — mirontaine.

И какъ охотно повиновался онъ ей!… Она закрывала ему глаза, она цловала ихъ…

Mironton — mironton…

Разв она не была его счастьемъ, его ангеломъ-хранителемъ?… И когда она тихо отходила отъ него, онъ открывалъ глаза, полный сладкой нги и сна, и слдилъ за нею. Она подходила къ камину, поправляла огонь и хозяйничала у кипящаго котла, висящаго на бронзовой цпи надъ огнемъ. Потомъ онъ закрывалъ глаза, засылалъ и все-таки грезилъ объ ней, видлъ только ее…

Miron….

Да, онъ видлъ ее будто въ полусн, но ясно, стоящею предъ каминомъ. Это она, это ея тонкій, стройный станъ, все еще дышащій чистотой, дтствомъ…

Miron — ton….

Такъ ясно видитъ онъ ее, будто то не видніе, вызванное мелодіей, но дйствительность.

Mironton — mironton — mirontaine.

Старикъ прижался еще глубже въ кресло. Онъ грезилъ объ ней и онъ видлъ ее такъ ясно предъ собой… Ему даже слышалось какъ голосъ ея тихо плъ:

Mironton — mironton — mirontaine.

Она стояла отвернувшись отъ него и задумчиво смотрла на огонь. Но вотъ она тихо повернула къ нему лицо, и онъ увидлъ ее всю залитую яркимъ пламенемъ. Да, это были ея черты, но она была такъ блдна, такъ исхудавши… И стройный станъ ея былъ еще такъ неразвитъ точно у ребенка.

Mironton — mironton — mirontaine,

пла она громко и ясно.

Онъ вздрогнулъ опять. Точно такою же блдною, исхудалою, какъ теперь, видлъ онъ ее и тогда когда она лежала въ бломъ саван.

И теперь она явилась предъ нимъ живою, движущеюся, но все такою же блдною, такою какою она была въ день смерти, или какою можетъ-быть была въ первой молодости — страшныя, мрачныя воспоминанія!

Онъ глубоко вздохнулъ. Она все еще стояла у камина и должно-быть услыхала этотъ вздохъ. Она обернула къ нему голову, устремила на него почти испуганно свои большіе глаза. Но она не подошла къ нему, какъ въ былыя времена, нтъ, она медленно отошла отъ камина и исчезла. Ужасный сонъ!

Да, все это были грезы. Онъ задремалъ, убаюканный однообразными звуками мандолины и своимъ собственнымъ тихимъ напвомъ.

Послышались опять громкіе, восторженные крики и рукоплесканія. Затмъ стало тише, и раздались веселые голоса приближавшагося общества.

Графиня подошла къ мужу, положила свою руку на его плечо и объявила ему что представленіе окончилось и что Цыгане удалились.

— Дагобертъ отлично выдумалъ, устроивъ гостямъ это удовольствіе, прибавила она.

— Дйствительно зрлище было прекрасно! воскликнулъ восторженно генералъ.— Эти люди знаютъ свое дло. Я настойчиво уговаривалъ ихъ постить скоре столицу.

— Берегись, генералъ, замтилъ полковникъ фонъ-Швенкенбергъ.— Прекрасная Эсмеральда можетъ, чего добраго, представиться теб въ город въ качеств старой знакомой, а тогда горе твоему семейному очагу! Мы молодые холостяки въ этомъ случа счастливе.

Произнося эти слова, онъ выпрямился и началъ кокетливо крутить свои усы.

— Да, хороша молодость! сказалъ, кивнувъ годовой, графъ Христіанъ.— Простите меня, любезный полковникъ, но я говорю о настоящей золотой юности. Сколько въ ней красоты, поэзіи! Пока молодежь наслаждалась глазами прекрасныхъ Цыганокъ, я задремалъ.

— За что мы заслуживаемъ полный упрекъ, замтилъ генералъ.

— Du tout, du tout! Небольшой сонъ подкрпилъ меня. Но я видлъ также сны.— Онъ устремилъ на огонь неподвижный взглядъ. Но вслдъ за тмъ онъ, будто напрягая вссилы, выпрямился и весело сказалъ:— Радуюсь что вс остались довольны! Что жь, он вроятно таацовади и показывали фокусы?

— Да еще какіе! отвтилъ генералъ.— Но малютка, на своемъ шар, произвела на меня тяжелое впечатлніе. Она такъ блдна и худа. Къ тому же, видно что бдняжка здсь не на мст: она такъ разнится отъ прочихъ Цыганокъ. Но какъ Цыганка танцовали, просто прелесть! Особенно Эсмеральда! Она возбуждаетъ восхищеніе, она отуманиваетъ.

— Гд же он теперь? спросилъ графъ, устремивъ свои глаза на господина Рено. Послдній стоялъ предъ каминомъ, но, услышавъ вопросъ старика, быстро подошелъ къ нему и отвтилъ:

— Въ восточной зал, какъ приказали ваше сіятельство. Он тамъ въ полной безопасности. Я отвелъ имъ также комнату въ башн. Тамъ могутъ помститься женщины и дти, если он того пожелаютъ:

— Bon, bon, отвтилъ улыбаясь старый графъ.— Хорошій хозяинъ долженъ обо всхъ позаботиться. Благопристойность также не должна быть забыта. Однако, позаботьтесь, любезный Рено, чтобы молодежь не прозябла тамъ въ сняхъ. Предложите имъ карты. Да и мы, я думаю, можемъ продолжать нашу партію виста. Вдь еще очень рано. Къ тому же всякій часъ который вы отнимаете отъ сна, протягиваетъ вашу жизнь. Гд докторъ?

— Вотъ онъ идетъ.

— Если не ошибаюсь, онъ старался продолжить свое удовольствіе и провожалъ Цыганокъ въ башенную комнату.

— И да и нтъ, отвтилъ докторъ, подходя къ игорному столу.— Я точно былъ въ круглой башн, но я навстилъ тамъ больную женщину, должно-быть мать блдной двочки. Я заключаю это изъ того что она постоянно нжно обнимала и ласкала больную, въ то время какъ другіе спокойно ужинали.

— Чмъ же больна бдная женщина? спросила графиня.

— Она страдаетъ, въ настоящее время, отъ простуды. Но я предполагаю что у нея, кром того, сильная чахотка.

— Бдная! И съ такою болзнью она должна странствовать съ одного мста на другое! День и ночь быть подъ открытымъ небомъ, безъ врача, безъ покоя. Господи, что за судьба! Неправда ли, господинъ Рено, обратилась графиня къ секретарю,— вы позаботитесь объ этой несчастной женщин? Я не хочу чтобъ она въ чемъ-нибудь нуждалась. А вы, господинъ докторъ, вроятно будете столь любезны и сообщите мн завтра утромъ какъ здоровье больной. Ей бы можно было предложить остаться здсь нсколько дней.

— Я и самъ думалъ объ этомъ. Но это не такъ-то легко.

— Сдлайте, докторъ, что можете, а теперь пора а за игру. Господинъ полковникъ Швенкенбергъ играетъ съ болваномъ и ему начинать.

Господинъ Рено употреблялъ, между тмъ, вс усилія чтобы занять другихъ старыхъ и молодыхъ офицеровъ. Онъ устроилъ нсколько карточныхъ столовъ. Впрочемъ, офицеры играли не въ вистъ, но или въ макао, или въ ландскнехтъ. Кром того, имъ были предложены чай, кофе и сигары. Послднія употреблялись въ такомъ количеств что офицеры буквально находились въ какомъ-то густомъ, бловато-сромъ дыму, доходившемъ почти до потолка.

Дагобертъ также игралъ. Но онъ былъ очень разсянъ и, видимо, чмъ-то озабоченъ. Онъ часто устремлялъ свои блуждающіе взгляды на портикъ. Онъ часто понтировалъ неврно или съ такимъ равнодушіемъ какого въ немъ никогда не замчали. Товарищи, знавшіе его страстную любовь къ игр, предложили ему быть банкометомъ. Но онъ отклонился отъ ихъ предложенія, объявивъ что въ качеств племянника стараго графа, не можетъ оставаться на одномъ мст, а долженъ быть со всми гостями.

Онъ, дйствительно, подходилъ то къ одному столу, то къ другому. Потомъ вс видли какъ онъ направился къ портику и затмъ исчезъ. Онъ вышелъ въ сни. Здсь человкъ, дожидавшій его, передалъ ему плащъ и фуражку. Накинувъ плащъ сверхъ мундира, онъ миновалъ готическую церковь, прошелъ весь дворъ и вышелъ въ ворота.

Онъ находился у восточной стороны замка. Здсь царила мертвая тишина. Длинные ряды оконъ смотрли какъ-то мрачно, опустло. Нкоторыя изъ нихъ имли слабый, странный свтъ, но то былъ отблескъ луны. Дагобертъ прошелъ и эту часть замка и остановился у самаго конца, близь высокой, круглой башни.

Конецъ восточной части замка былъ ярко освщенъ. Дагобертъ разслышалъ громкіе голоса, которые пли и смялись. Нижнее окно круглой башни было также освщено, хотя и слабо. Но оттуда не было слышно ни смха, ни пнія. Онъ подошелъ какъ можно ближе къ башн и прижался лицомъ къ окну. Онъ зналъ что нельзя было его замтить, такъ какъ башня была круглая. Но тамъ было все тихо, только изрдка раздавался слабый кашель.

Онъ не могъ видть кто находился въ комнат и что тамъ длалось: окно было внутри завшено темнымъ платкомъ.

Дагобертъ отошелъ отъ башни и, недовольный, плотне закутался въ свой плащъ.

Ночь была свжа. Небо было безоблачно и сверкало яркими, дрожащими звздами. Всюду царствовала гробовая тишина. Дагобертъ ясно слышалъ какъ журчали воды водопада, находящагося въ сосднемъ парк. Онъ уже хотлъ повернуться, чтобъ опять пойти вдоль замка, какъ вдругъ остановился. Изъ воротъ вышли дв человческія фигуры и медленно приближались къ нему. Дагобертъ не желалъ чтобъ его увидли здсь. Онъ вернулся къ башн и спрятался въ углубленіи, находившемся въ задней части башни. Здсь было темно, и онъ надялся что его не замтятъ. Об фигуры были различнаго роста: одна была широка и длинна, другая мала и тонка. Он приближались къ. башн. Дагобертъ разслышалъ какъ высокая фигура сказала:

— Теперь самое время. Которая это дверь, Бланда?

Двочка — это была она — отвтила Цыгану:

— Наврно не знаю, Цареггъ, которая это дверь. Но если ты будешь внимателенъ, ты замтишь на одной изъ дверей нашъ обыкновенный знакъ. Это и будетъ та дверь.

— Хорошо. Повторяю теб что теперь самое удобное время. Прислуга теперь вся въ кухн и мы одни. А потомъ, чего добраго, они, пожалуй, запрутъ насъ, изъ боязни что мы можемъ уйти. Къ тому же, они могутъ поставить часовыхъ.

— Въ такомъ случа, Цареггъ, исполни все такъ какъ я приказала. Теб не будетъ трудно войти туда. Мн и самой почти удалось, да показались чужіе люди и я должна была уйти. Передай ему также что все длалось изъ благодарности и потому что намъ извстно какъ несправедливы и какъ жестоки они съ нимъ.

Графъ Зеефельдъ не могъ разслышать послднихъ словъ, такъ какъ Цыгане были уже далеко отъ него. Наконецъ онъ совершенно потерялъ ихъ изъ виду.

‘Ого! подумалъ онъ.— ужъ не замышляетъ ли чудесное дитя какое-нибудь похищеніе, или нчто подобное? Она, кажется, владычица, царица этого цыгавскаго табора, ей видимо вс повинуются. Ну, осторожность не мшаетъ. Я, дйствительно, прикажу поставить часовыхъ. Пусть исполнятся предчувствія этого длиннаго Цыгана.’

Онъ вышелъ изъ своего убжища и опять подошелъ къ освщенной части замка. Онъ сталъ у громаднаго каштана и началъ смотрть въ окна. Въ теченіе нсколькихъ минутъ не произошло никакой перемны. Но вдругъ онъ замтилъ что отворилась дверь въ круглой башн. Кто-то вышелъ, обогнулъ башню и прижался къ каменной стн замка.

Дагобертъ быстро подошелъ и увидалъ Эсмеральду. Должно-быть она его ждала, по крайней мр онъ такъ думалъ. Онъ схватилъ ея руки и страстнымъ, прерывистымъ голосомъ началъ ей говорить о томъ какъ долго ждалъ ее, какъ желалъ ее видть. Она молчала и слушала его совершенно спокойно. Онъ порывисто обхватилъ ее вокругъ стройнаго стана и хотлъ прижать къ себ. Но она ловко отклонилась отъ него и сказала твердымъ, хотя и ласковымъ голосомъ:

— Тише, тише, мой прекрасный офицеръ! Тише, здсь не мсто. Здсь часто проходятъ люди, и наши, несмотря на темноту, все-таки узнаютъ меня.

— Если такъ, то пойдемъ со мной, Эсмеральда. Ты общала мн что выйдешь ко мн и позволишь сказать теб какъ горячо я люблю тебя. И я надюсь что и твое сердце немного бьется для меня…. Но ты права, здсь не мсто, пойдемъ со мною.

Было очень темно, къ тому же прекрасная Цыганка опустила низко свою головку. Не будь этого, Дагобертъ замтилъ бы какъ насмшливо улыбались ея прелестныя губы. Но графъ этого не видалъ. Онъ не разслышалъ также что голосъ ея звучалъ далеко не нжно, когда она спросила его:

— Но куда же вы поведете меня, мой прекрасный офицеръ?

— Куда ты хочешь. Въ замк много мста, намъ есть гд укрыться. О, пожертвуй мн только часъ, одинъ часъ!

Она слегка покачала головою и отвтила ему:

— Этотъ большой, большой замокъ страшитъ меня. Чистый, сіяющій звздами небосводъ мн миле всхъ залъ въ замк, даже еслибъ он были такъ прекрасны какъ та въ которой я танцовала.

— Ты упряма и ты не довряешь мн!

— Отчего же мн не доврять вамъ, мой прекрасный офицеръ? И еслибъ я не довряла вамъ, я имла бы на это полное право, Вы неосторожны, я слышу шаги.

Она обернула голову и стала прислушиваться. Все было тихо. Но Дагобертъ воспользовался этою минутой, обхватилъ ее рукой и тихо увлекъ ее въ ближайшій садъ. Она тихо, едва-едва сопротивлялась ему. Онъ прижалъ ее крпче къ себ и горячо поцловалъ ее почти обнаженное плечо. Паркъ находился за большою дорогой, окружавшею замокъ. Въ немъ стояли громадныя, вковыя деревья, хотя и лишенныя теперь почти всхъ листьевъ. Всюду виднлись блыя мраморныя фигуры, освщенныя луною. Дагобертъ подвелъ молодую двушку къ одной изъ многочисленныхъ скамеекъ. Она шла за нимъ не сопротивляясь и только изрдка оборачивалась назадъ головой и смотрла на каменныя стны замка.

Онъ слъ на скамью, притянулъ къ себ на колни Эсмеральду и укуталъ ее одною половиной своего плаща. Она была одта очень легко.

— Ты зябнешь, сказалъ онъ,— для тебя ночь холодна. Мн же, продолжалъ онъ, тяжело дыша,— мн душно и жарко. Смотри какъ горитъ мой лобъ! Онъ взялъ ее руку, прижалъ ее сначала къ своему лицу, а потомъ обвилъ ее вокругъ своей головы.

— Еслибы ты знала, Эсмеральда, какое сильное впечатлніе ты произвела на меня съ первой же встрчи! Еслибы ты знала какъ я былъ несчастенъ вс эти дни, не зналъ гд ты находишься… Эсмеральда, моя дорогая Эсмеральда!

Она старалась освободиться изъ его объятій. Правда, старанія эти не были настолько энергичны, сколько можно было ожидать глядя на нее. Ея крпкій, ловкій станъ, ея гордо сжатыя губы, ея глаза, сверкавшіе и искрящіеся точно звзды, выражали гораздо больше силы и энергіи, нежели она выказывала теперь. Но стоило Дагоберту приблизиться губами къ ея лицу какъ она отклоняла его такимъ сильнымъ и въ то же время такимъ легкимъ движеніемъ что онъ вскор убдился что ее склонить не такъ легко. Онъ понялъ что здсь требовалась осторожность, нужно было выжидать.

Но эта борьба, это сопротивленіе, наконецъ, прикосновеніе ея мягкаго, горячаго, упругаго тла разгорячали еще боле его кровь, разгоряченную и безъ того излишнимъ употребленіемъ вина.

— Эсмеральда, отчего ты такъ холодна, такъ сурова со мною? Ты не довряешь мн… Ты думаешь что я сегодня же, завтра, забуду счастье этого часа. О, еслибъ я могъ уврить тебя что я дйствительно люблю тебя, что я буду всегда любить тебя! Я независимъ, я богатъ, очень богатъ, я могу исполнять вс твои желанія, я могу и я хочу сдлать изъ тебя повелвающую госпожу! Я положу къ ногамъ твоимъ золото и драгоцнные камни. Понимаешь ли ты меня, Эсмеральда? Твоя маленькая, прекрасная ножка будетъ ступятъ по мягкимъ коврамъ, ты не будешь больше жить подъ открытымъ небомъ, но въ богатомъ, роскошномъ дом. Ты будешь на всю жизнь богата и счастлива.. Я же прошу тебя только одного, полюби меня немного и люби меня долго, насколько ты можешь. О, Эсмеральда!

Она молчала. Но она вся дрожала и по временамъ сильно вздрагивала. Онъ приписывалъ это сильному волненію, произведенному его словами. Онъ ошибался. Она дрожала, потому что сдерживала себя, потому что каждую минуту намревалась оттолкнуть его руки, оттолкнуть его самого отъ себя. Еслибы Дагобертъ могъ взглянуть теперь на ея лицо, онъ понялъ бы ея внутреннюю борьбу. Черты лица ея была строги, суровы, губы крпко сжаты, глаза горли мрачнымъ огнемъ. Но онъ не могъ видть ея лица. Какъ онъ ни старался повернуть ея лицо къ себ, ему это не удавалось.

Но отчего же она избгала взглянуть на него? Отчего она, несмотря на все свое отвращеніе, не вырывалась изъ его рукъ? Отчего оставалась она, въ то время какъ сердце ея видимо было занято чмъ-то другимъ?

Оттого что это было необходимо. Глаза ея не отрывались отъ темныхъ, высокихъ стнъ замка. Она, казалось, напрягала вс силы своего зрнія чтобы наблюдать за чмъ-то важнымъ для нея. И дйствительно, ея проницательные, цыганскіе глаза замтили вскор человческую фигуру, медленно подкрадывавшуюся вдоль каменныхъ стнъ Вальдбургъ.

Но молодой офицеръ ничего не замчалъ. Сильно взволнованный и потрясенный, онъ прижалъ вдругъ лицо свое крпко ко груди молодой двушки. Цыганка вздрогнула, точно испуганная, сдлала движеніе будто желала его оттолкнуть, но остановилась… Она разслышала шорохъ, потомъ звукъ желза, прошло нсколько минутъ, шорохъ повторился.

Тогда Эсмеральда, глубоко вздохнувъ, оттолкнула отъ себя молодаго офицера съ такою силой что тотъ почти испугался.

— Довольно, довольно, проговорила она тихо, но энергически. Она дрожала сильно, и глаза ея горли гнвомъ. Молодой офицеръ въ изумленіи взглянулъ на ея лицо, которое она обратила теперь къ нему.— Да, довольно, тысяча разъ довольно! Я больше ничего не хочу слышать!

— Будь же благоразумне, милая, и выслушай меня. Я говорю дльныя слова.

— О, я наслышалась довольно этихъ дльныхъ словъ! Отпустите меня къ моимъ, я слышу шаги.

— Полно, кто же можетъ придти сюда, Эсмеральда? Будь умне, моя красавица! Если это кто-нибудь изъ нашихъ, такъ онъ уйдетъ, узнавъ меня.

— Но это можетъ-быть также кто-нибудь изъ табора, сказала она, и прибавила съ особымъ удареніемъ: — а я уврена что если это наши, они не уйдутъ отсюда спокойно, узнавъ меня. Пустите меня добровольно, господинъ, или я…

Но Дагобертъ, казалось, и не думалъ отпустить отъ себя прекрасную Цыганку. Напротивъ, онъ обнялъ ее еще крпче. Тогда она, схвативъ его за об руки, оттолкнула его съ необыкновенною силой и быстро пошла впередъ. Ошеломленный и въ высшей степени взбшенный, онъ, въ первую минуту, не зналъ что длать. Вслдъ затмъ онъ вскочилъ чтобы поспшить къ ней. Но онъ замтилъ въ ту же минуту дв темныя фигуры, которыя поравнялись съ нею. Она сказала имъ, на непонятномъ для него язык, нсколько словъ и исчезла.

Дагобертъ замтилъ также что одна изъ фигуръ осталась на мст, а другая проходила большую дорогу и направлялась къ лсу.

Бываетъ часто что человкъ потерпвшій неудачу въ самомъ пламенномъ желаніи приходитъ въ такое неистовство что готовъ броситься подъ ноги дикой лошади. Часто, желая облегчить себя, онъ готовъ выместить свою неудачу и свою злобу на первомъ встрчномъ. То же чувствовалъ теперь молодой графъ. Онъ видлъ что кто-то прокрадывался къ лсу. Человкъ показался ему подозрительнымъ, къ тому же онъ чувствовалъ такую злобу что въ одинъ мигъ очутился предъ незнакомцемъ. Мсяцъ ярко освщалъ темную фигуру. Дагобертъ взглянулъ на него и въ изумленіи отскочилъ. Онъ узналъ Эриха Фрейберга, котораго воображалъ подъ желзнымъ замкомъ, въ темниц.

Такъ это онъ помшалъ его свиданію съ Эсмеральдой! Онъ схватился за лвый бокъ, но сабли тамъ не было. Онъ, подобно прочимъ офицерамъ, снялъ ее и оставилъ въ большой зал. Тогда онъ опять приблизился къ нему, устремилъ на него пылающіе гнвомъ глаза и едва проговорилъ дрожащими губами:

— Остановись и сейчасъ же вернись! Не то я закричу на помощь и прикажу тебя затравить собаками.

— Что жь, длайте если можете и смете, отвтилъ ему Эрихъ, ршительно подступивъ къ нему со сжатыми кулаками.— Но знайте, прежде нежели прибгутъ ваши люди, вы убдитесь въ томъ кто сильне изъ насъ двухъ. Я испыталъ столько оскорбленій съ вашей стороны что, клянусь вамъ, задушу васъ прежде нежели вы успете закричатъ.

Сверкающіе глаза и вся фигура молодаго человка выражали такую силу, такую дикость, что графъ невольно отступилъ. Онъ вспомнилъ свое положеніе въ обществ, вспомнилъ что онъ офицеръ. Онъ взглянулъ на Эриха съ выраженіемъ глубокаго презрнія, поднялъ, будто угрожая ему, руку и закричалъ ему:

— Мальчишка, я найду еще тебя!

— Этого и я желаю. Я надюсь что мы еще разъ встртимся и тамъ будемъ въ состояніи выказать свою ненависть другъ къ другу другими оружіями.

Затмъ онъ тихо, не оборачиваясь назадъ, пошелъ вдоль большой дороги. Но, вступивъ въ лсъ, онъ ускорилъ свои шаги.

Онъ помнилъ что Цыганъ, освобождая его изъ темницы, сказалъ ему:

— Гляди все на созвздіе Великана, который держитъ въ рук, дубину и окруженъ сверкающимъ поясомъ. Иди по этому направленію.

Цыганъ говорилъ о созвздіи Оріона, объ этомъ прекрасномъ созвздіи, находящемся на юго-восточной части неба. Эрихъ смотрлъ на него и шелъ впередъ, пробиваясь сквозь чащу лсовъ. Съ этой ночи созвздіе Оріона сдлалось его любимымъ созвздіемъ и часто, въ минуту глубокой душевной муки, онъ глядлъ на него и находилъ отраду и успокоеніе.

Эрихъ часто останавливался: онъ боялся погони графскихъ собакъ. Но все было тихо вокругъ, только ручей журчалъ издали, и сухіе листья шелестили подъ его ногами.

И какъ врно показывало ему созвздіе его дорогу! Предъ нимъ ужь сверкало маленькое озеро у котораго вчера скончался олень. А вотъ и лощина! Эрихъ ускорилъ шаги свои и черезъ нсколько минутъ уже стоялъ у старой липы. Ясные лучи мсяца падали на вковое дерево, и Эрихъ отчетливо прочелъ слова вырзанныя на немъ, слова: ‘На зло’.

Эрихъ остановился чтобы немного отдохнуть. Онъ былъ свободенъ, онъ былъ счастливъ. Цыганъ объявилъ ему, освобождая его, что это длалось по вол Бланды. Эрихъ почувствовалъ глубокую благодарность къ бдной, блдной двочк.

Еще полчаса, и Эрихъ стоялъ уже у мельницы. Собаки, заслышавъ его, громко залаяли. Отворилось окно, и показался мельникъ, спросившій громкимъ голосомъ: ‘кто тамъ и чего желаютъ?’

Но тмъ и кончились для Эриха вс горести и бдствія этого дня. Онъ сидлъ, нсколько минутъ спустя, въ теплой и уютной столовой стараго мельника и разказывалъ ему и Готфриду свое приключеніе. Предъ нимъ стоялъ сытный ужинъ и, между прочимъ, кусокъ того прекраснаго оленя котораго застрлилъ Готфридъ.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I. Бригадный штабъ.

Въ военномъ сословіи существуетъ особый родъ людей. Они носятъ военный мундиръ, но служба ихъ скоре гражданская, нежели военная. Нкоторые изъ товарищей любятъ ихъ, другіе ихъ ненавидятъ, боятся или пренебрегаютъ ими. Имъ часто льстятъ, но еще чаще величаютъ ихъ невждами и никуда негодными трутнями. Я говорю о военныхъ писаряхъ. Длятся эти писаря на два разряда: на сильныхъ и могущественныхъ и на слабыхъ и ничтожныхъ. Къ первымъ принадлежатъ т которые служатъ въ штабахъ, ко вторымъ — служащіе при фельдфебеляхъ и вахмистрахъ. Впрочемъ, вс они имютъ между собою много общаго, будто они члены одной громадной семьи. Военнаго писаря можно везд узнать: и за высокимъ письменнымъ столомъ, и на улиц, и въ трактир. Гд бы онъ ни былъ, вокругъ него группируются остальные товарищи. Вс знаютъ что онъ посвященъ въ канцелярскія тайны и это даетъ ему извстное значеніе и силу.

Нечего и говорить что военный писарь избгаетъ всми силами какъ строеваго ученья, такъ и верховой зды. Къ несчастію, это ему не всегда удается. Ему нердко приходится испытывать на себ гнвъ или злобу какого-нибудь угрюмаго, желчнаго командира или перваго поручика и этотъ гнвъ кончается почти всегда тмъ что бднаго писаря отправляютъ или въ манежъ или на учебный плацъ.

Большая часть военныхъ писарей состоитъ изъ волонтеровъ. Если волонтеръ выказываетъ хорошія умственныя способности, иметъ красивый почеркъ или оказывается не хорошимъ здокомъ и непонятливымъ при строевомъ учень, его длаютъ писаремъ. Молодой волонтеръ не легко подчиняется своей участи. Онъ не можетъ забыть прежнюю жизнь въ батаре, не можетъ отказаться отъ надежды сдлаться офицеромъ. Начинается тайная, но горячая борьба съ начальствомъ. Онъ выказываетъ явное отвращеніе къ письму, прикидывается неспособнымъ, длаетъ страшныя ошибки и производитъ такимъ образомъ большіе безпорядки. Но начальство сильне его, борьба неравна, и молодой писарь мало-по-малу смиряется. Онъ начинаетъ привыкать къ своей канцеляріи, начинаетъ даже любить ее. Къ тому же, онъ знакомится со всми рапортами и канцелярскими тайнами, и наконецъ убждается въ томъ что и товарищи его наврядъ ли добьются золотыхъ эполетъ. Это сознаніе еще боле миритъ его съ должностью писаря, и онъ отдается ей всецло.

Въ канцеляріи артиллерійскаго бригаднаго штаба находились четверо молодыхъ писарей. Они сидли за высокими письменными столами, весело разговаривая между собою. Одты они были небрежно, нкоторые даже неряшливо. Вдругъ раздался за дверью чей-то сухой кашель. Молодые люди вздрогнули и принялись усердно писать. Въ комнату вошелъ бригадный писарь. Это былъ сухой, мрачный человкъ. Его вс боялись. Онъ дослужился до офицерскаго чина, но все еще носилъ свои старые мундиры, нашивая на нихъ эполеты. Вокругъ его необыкновенно длинной шеи былъ повязанъ широкій галстукъ, доходившій до ушей. Выраженіе лица было у него злое и придавало ему большое сходство съ хищною птицей. Особенно бросались въ глаза его ястребиный носъ и густые, щетинистые усы. Онъ вошелъ въ канцелярію. Писаря прилежно писали. Ни одинъ не приподнялъ головы, вс молчали.

— Чортъ знаетъ куда двался этотъ приказъ! ворчалъ онъ, подходя къ высокимъ полкамъ, покрытымъ всевозможными документами.— А между тмъ я помню очень хорошо что приказъ этотъ, четыре года тому назадъ, былъ разосланъ по всмъ батареямъ и что начальство требовало его немедленнаго исполненія! Имй я хорошихъ писарей-помощниковъ, бумага наврно нашлась бы, а отъ этихъ вертопраховъ ничего не добьешься! Только тогда и оживаютъ какъ пробьетъ двнадцать часовъ!

— Позвольте мн, господинъ поручикъ, сдлать вамъ одинъ вопросъ: о какомъ приказ говорите вы? робко спросилъ одинъ изъ молодыхъ писарей.

— Нтъ, я не разршаю вамъ подобныхъ вопросовъ, бомбардиръ Шмоллеръ. Но я и безъ вопроса окажу вамъ въ чемъ дло. Приказъ этотъ очень нуженъ и я хочу чтобъ его разыскали. Дло въ томъ что начальство уже нсколько разъ отдавало приказаніе ротнымъ поварамъ чтобъ они чистили жестяную посуду пескомъ, а не золой. Извстенъ ли вамъ этотъ приказъ, бомбардиръ Шмоллеръ? Или можетъ-быть вы, унтеръ-офицеръ Блокъ, какъ старшій изъ здшнихъ писарей, слыхали объ этомъ приказ и скажете мн гд онъ?

— Я точно слыхалъ что-то подобное, отвтилъ Блокъ, подмигивая лвымъ глазомъ своимъ товарищамъ.— Если не ошибаюсь, начальство было того мннія что чистка пескомъ обойдется дешевле чистки золой?

— Да, молодой человкъ, она обойдется дешевле, возразилъ бригадный писарь, кивнувъ серіозно толовой.— Тотъ же кто не выполнитъ этого приказа, поплатится за это тремя днями ареста. Передайте это вашимъ товарищамъ служащимъ при кухн. Чортъ бы ихъ побралъ!

Онъ подошелъ къ высокому письменному столу и началъ писать черновую приказа. Лицо его стало пасмурно, онъ окалъ скоро и только изрдка произносилъ слова въ род слдующихъ: ‘непростительная растрата казенной утвари… недостатокъ дисциплины и строгаго порядка во всхъ батареяхъ… непонятное неуваженіе къ приказамъ, повторяемымъ нсколько разъ… отвтственность вышеупомянутаго батарейнаго офицера….’

— А теперь, унтеръ-офицеръ Блокъ, перепишите этотъ приказъ и разошлите его по всмъ отдльнымъ частямъ. Не забудьте только что я долженъ его напередъ подписать. Прошу васъ еще чтобы все было готово прежде полудня: теперь всего девять часовъ.

Онъ подошелъ къ дверямъ, но вдругъ остановился и сказалъ:

— A propos, я долженъ сказать вамъ нсколько словъ, бомбардиръ Шмоллеръ. Мн передали что вы вчера вели себя непростительно. На вопросъ одного молодаго человка, гд находится управленіе бригады, вы указали на караульню и уврили его что старый привратникъ караульни, одтый въ грязной куртк и изношенной фуражк, никто иной какъ самъ господинъ полковникъ. Берегитесь! Ваши шалости заходятъ слишкомъ далеко, смотрите, чтобы вамъ не пришлось раскаяться!

Затмъ онъ вышелъ изъ комнаты, мрачно кивнувъ головой.

Мертвая тишина царила въ канцеляріи въ продолженіе нсколькихъ минутъ. Писаря знали привычку старика подслушивать у дверей. Они молчали и не шевелились. Наконецъ Шмоллеръ поднялся съ своего мста, тихо подошелъ къ дверямъ, заглянулъ въ замочную скважину и затмъ отворилъ дверь.

— Что, чудовище скрылось? спросилъ унтеръ-офицеръ Блокъ.

— Скрылся! Ну, господа, врьте мн, онъ сродни чорту! Откуда могъ онъ узнать что я повелъ этого длиннаго волонтера въ караульню вмсто бригаднаго управленія. Потомъ я повелъ его въ арестантскую и сказалъ что это спальня волонтеровъ. Еслибы вы видли какъ изумился дуракъ!

— Теб вчно счастье везетъ, отвтилъ унтеръ-офицеръ, переписывая уже въ третій разъ приказъ о чистк кухонной посуды.

— О, другъ мой! врь мн что одного счастья недостаточно! Нужна также изобртательность и находчивость! возразилъ Шмоллеръ.

Кто-то тихо постучался въ дверь и вслдъ за тмъ во шли въ канцелярію трое молодыхъ людей. Одинъ изъ нихъ необыкновенно высокаго роста, подошелъ къ писарямъ а вжливо спросилъ ихъ гд канцелярія бригаднаго адъютанта.

— Вы, вроятно, принесли ваши бумаги и желаете поступитъ въ Бригадную Школу? спросилъ унтеръ офицеръ Блокъ.

— Точно такъ.

— Прошу васъ обратиться къ тому молодому человку который такъ прилежно пишетъ. Господинъ бомбардиръ Шмоллеръ, будьте такъ добры, выслушайте этого господина и дайте ему хорошій совтъ. Это ваше дло.

Шмоллеръ хотлъ было отвтитъ дерзостью, но, взглянувъ на длиннаго волонтера, невольно остановился. Лицо молодаго человка выражало столько самодовольства и въ то же время глупости что Шмоллеръ ршилъ сыграть съ нимъ штуку.

Онъ откинулся на спинку стула, заткнулъ перо за ухо, скрестилъ руки и принялся разсматривать съ ногъ до головы стоявшаго предъ нимъ волонтера. Это былъ молодой человкъ лтъ семнадцати или восемнадцати. Онъ былъ необыкновенно высокаго роста и тученъ. Одтъ онъ былъ чисто и богато. На груди висла золотая цпочка, на пальцахъ сверкали кольца. Шмоллеръ, окинувъ бглымъ взглядомъ и остальныхъ двухъ волонтеровъ, опустилъ перо въ чернильницу и серіозно спросилъ:

— Ваши имена, милостивые государи? Только, прошу васъ, говорите отчетливо.

— Меня зовутъ Францъ Вернеръ, самоувренно заявилъ длинный волонтеръ, — я сынъ почтмейстера Вернера. Имю при себ вс нужныя бумаги и желаю быть допущеннымъ къ поврочному экзамену.

— Къ поврочному экзамену? хорошо. Но разв вы не знаете, господинъ Францъ Вернеръ, что къ поврочному экзамену люди допускаются не такъ-то легко? Вы должны подвергнуться напередъ еще небольшому испытанію, готовы ли вы къ нему?

— Не знаю въ состояніи ли я теперь… отвчалъ, заикаясь, Вернеръ.

— Вы не знаете выдержите ли вы теперь испытаніе. Вотъ видите ли, молодой человкъ, можно пожалуй и безъ него обойтись, если вы укажете вамъ въ какой гостиниц остановились и въ которомъ часу обыкновенно обдаете. Надюсь, вы поняли меня?

— Да. Мн будетъ очень пріятно. Я остановился въ гостиниц ‘Золотая Утка’. Обдаютъ тамъ обыкновенно въ половин перваго.

— Вдь къ этому времени мы будемъ свободны? обратился Шмоллеръ къ своимъ товарищамъ.

Оказалось что унтеръ-офицеръ Блокъ былъ приглашенъ на обдъ къ полковнику, другой же бомбардиръ не могъ дать положительнаго отвта, такъ какъ не предупредилъ жену. Флаттигъ же, занятый своимъ писаньемъ, совсмъ не отвтилъ.

— Ничего, въ такомъ случа, я приду одинъ. Такъ вотъ, молодой человкъ, мы займемся прежде всего математикой. Вы вдь, вроятно, знаете что это за предметъ?

Г. Вернеръ немного смутился и отвтилъ что въ математик онъ слабе всего.

— Ну, что-нибудь да помните. Не въ состояніи ли вы мн объяснить теорему Пиагора?

— Да, да, дома я могъ бы…

— Конечно, имя при себ учебникъ? Такъ какъ теперь я подвергаю васъ краткому испытанію, то довольствуюсь и этимъ отвтомъ. Впрочемъ, не бойтесь, вы на экзамен найдете достаточно учебниковъ и, вроятно, сдадите экзаменъ блистательно.

Бомбардиръ, кивнувъ Вернеру головой, подозвалъ къ себ слдующаго волонтера.

— Ваше имя?

— Эрихъ Фрейбергъ.

— Прекрасное имя, господинъ Эрихъ Фрейбергъ. Шмоллеръ съ любопытствомъ взглянулъ на молодое, открытое, прекрасное лицо юноши. Онъ замтилъ что глаза Эриха сіяли тихою, лукавою усмшкой.

— Вы точно явились сюда чтобы сдать поврочный экзаменъ и поступить въ Бригадную Школу?

— Точно такъ, господинъ бомбардиръ.

— А я, признаться, думалъ что вы попали сюда ошибкой и что у васъ было намреніе поступить въ семинарію. Увряю васъ, господинъ Эрихъ Фрейбергъ, вы дышите такою чистотой, такою святостью что наврно добились бы мста полковаго священника. Однако, мн некогда бесдовать съ вами, милостивые государи. Идите съ Богомъ въ канцелярію бригаднаго адъютанта. Онъ пересмотритъ ваши бумаги и назначитъ вамъ день когда нужно будетъ явиться къ экзамену. Канониръ Флаттигъ, проведите этихъ будущихъ артиллерійскихъ офицеровъ къ бригадному адъютанту Прощайте, господа, а съ вами, господинъ Францъ Вернеръ, я увижусь въ половин перваго.

Вс трое, въ сопровожденіи канонира Флаттига, вышли изъ канцеляріи.

II. Экзаменъ.

Въ комнат бригаднаго адъютанта, кром Эриха, было еще шестеро молодыхъ людей, вс въ гражданскихъ платьяхъ. Они, подобно Эриху, желали быть приняты въ Бригадную Школу. Въ ней было три класса, въ коихъ преподавали математику, рисованіе, черченіе, исторію, географію, нмецкій и французскій языки. Кром того, конечно, вс артиллерійскія науки. Посл поврочнаго экзамена, начальство назначало кого приватъ въ Бригадную школу и въ какой именно классъ. Все это сообщилъ молодымъ людямъ бригадный адъютантъ. Онъ прибавилъ также что они должны послзавтра, въ десять часовъ утра, явиться сюда, въ эту же комнату, къ поврочному экзамену. Вс поклонились и вышли. Остались только Эрихъ и длинный Францъ Вернеръ. Бригадный адъютантъ принялся снисходительно разговаривать съ послднимъ. Эрихъ же, вынувъ изъ кармана письмо перваго поручика Шрамма, подошелъ съ нимъ вторично къ старшему писарю.

— Не ко мн! отвтилъ этотъ рзко.

— Осмлюсь спросить васъ, робко продолжалъ Эрихъ, — гд могу я найти оберъ-фейерверкера Долля?

— Ужъ не принимаете ли вы меня, молодой человкъ, за адресный столъ? отвтилъ ему писарь.— Вотъ дерзкій! ворчалъ онъ про себя.

Эрихъ, съ письмомъ въ рук, робко вышелъ изъ комнаты. Онъ встртился въ корридор съ унтеръ-офицеромъ, который и показалъ ему квартиру оберъ-фейерверкера Долля. Эрихъ засталъ Долля дома.

Это былъ маленькій, худенькій человчекъ съ живыми, быстрыми движеніями. Глаза его свтились умомъ и добродушіемъ. Онъ внимательно прочиталъ письмо, потрепалъ Эриха по плечу и сказалъ:

— Ну, что касается до вашихъ познаній, то въ нихъ мы убдимся послзавтра. Будьте смле, молодой человкъ, и не воображайте что вамъ предстоитъ что-нибудь особенное. Отвчайте на вс вопросы смло, конечно, обдуманно, но не медлите долго. Не робйте также, если нашъ многоуважаемый полковникъ, который непремнно будетъ присутствовать на экзамен, обратится къ вамъ немного рзко. Это ужь его манера. Но онъ не золъ. Онъ очень проницателенъ и сердце у него доброе.

Эрихъ вышелъ отъ ласковаго оберъ-фейерверкера съ облегченнымъ сердцемъ. Длать ему было нечего и онъ принялся ходить по широкимъ улицамъ незнакомаго ему города. Онъ шелъ задумавшись, какъ вдругъ услышалъ громкую военную музыку. Эрихъ остановился. Предъ нимъ, въ развернутомъ фронт, стояла прибывшія къ разводу части войска. На правомъ фланг стояло множество офицеровъ всевозможныхъ полковъ. Они разговаривали между собою свободно и весело, какъ будто въ гостиной. Но вотъ показались черный и блый султаны. По линіи раздалась команда: ‘на караулъ’! Черный и блый султаны медленно приближались. Черный султанъ принадлежалъ маленькому человку въ мундир пхотнаго полковника. Это былъ комендатъ крпости. Блый же высокому широкоплечему полковнику артиллеріи. Послдній шелъ перекачиваясь съ ноги на ногу.

Офицеры приложили руки къ козырьку и оставались въ этомъ положеніи до тхъ поръ пока черный и блый султаны не вступили на средину плаца. Громко и отчетливо раздалась военная музыка.

‘Счастливцы! думалъ Эрихъ. Какое у нихъ прекрасное, блестящее оружіе!’ Но большая часть этихъ ‘счастливцевъ’ имли далеко не веселыя физіономіи. Особенно начальники разныхъ карауловъ, подвергавшіеся осмотру плацъ-майора. Послдній былъ высокаго роста, но очень худъ. Изношенный мундиръ неуклюже вислъ на немъ. Черныя перья его шляпы совершенно порыжли. Голосъ у него былъ хриплый. Онъ громко, но не внятно скомандовалъ: ‘оберъ- и унтеръ-офицеры на свои мста — маршъ!’ Затмъ онъ, пошатываясь, отдалъ честь своему начальнику-коменданту. Начался церемоніальный маршъ.

Пройдя церемоніальнымъ маршемъ и потерявъ изъ виду обоихъ полковниковъ, солдаты пошли свободно, весело разговаривая между собою.

— Посмотрите, вонъ стоитъ нашъ огарокъ! раздался голосъ позади Эриха.

— Не съ блымъ ли султаномъ? спросилъ другой.

— Да, тотъ что съ широкимъ, краснымъ лицомъ. Слышите какъ гудитъ его голосъ, точно далекій громъ? А между тмъ, онъ говоритъ ласково съ молодымъ артиллерійскимъ офицеромъ. Это ужъ его манера! увряю васъ что если онъ разсердится и начнетъ браниться, такъ никакая гроза не сравнится съ его крикомъ. Я испыталъ это на себ. Это было на маневрахъ. Я былъ разсянъ, торопился и хотлъ приложить фитиль прежде чмъ былъ вложенъ зарядъ. Но въ эту минуту старикъ съ такой силой хлопнулъ меня по киверу что я думалъ вотъ-вотъ придавитъ меня къ земл.

Эрихъ обернулся и взглянулъ на говорившаго. Онъ узналъ въ немъ того бомбардира съ которымъ встртился сегодня утромъ. Около бомбардира стоялъ долговязый волонтеръ. Эрихъ вжливо снялъ шапку и поклонился. Они снисходительно кивнули ему головой.

— Но во воемъ остальномъ, продолжалъ господинъ Шмоллеръ, съ такимъ выраженіемъ на лиц какъ будто ему хорошо извстны вс обстоятельства и тайны,— онъ прекрасный начальникъ. Лучшаго и желать нельзя. Онъ печется о всей бригад какъ отецъ о своей семь. Онъ не придирается за всякія мелочи, какъ другіе. Правда, онъ довольно грубъ и вспыльчивъ, да вдь и другіе не лучше. Онъ любитъ чтобы при артиллерійскихъ упражненіяхъ и на маневрахъ все шло скоро, ловко и вовремя. Если эти требованія исполнены, онъ доволенъ. Онъ проститъ вамъ если пуговицы вашего мундира не чисто вычищены. Онъ храбръ, это доказываетъ крестъ на его груди. Это, друзья мои, такое украшеніе какого мы съ вами ужь не получимъ. Оно дороже стоитъ и цнится боле нежели цлая дюжина новыхъ орденовъ.

— Мн было бы очень интересно видть господина полковника, сказалъ волонтеръ Вернеръ.— У меня есть къ нему письмо отъ моего отца, которое я долженъ передать предъ самымъ экзаменомъ.

— Въ самомъ дл? спросилъ бомбардиръ Шмоллеръ, взглянувъ на Вернера съ выраженіемъ глубочайшаго почтенія.— Недурно имть при себ такое письмо. Теперь приглашеніе на обдъ кажется мн еще боле привлекательнымъ. Знакомство съ такимъ молодымъ человкомъ, какъ вы, очень пріятно и почетно. Пойдемте. Блый султанъ и такъ что-то поглядываетъ въ нашу сторону.

— Подождите-ка! мн хочется лучше разглядть господина полковника. Очень можетъ-быть что онъ узнаетъ меня, по моему сходству съ отцомъ.

— Конечно это должно быть очень пріятно вамъ. Однако, увряю васъ, бываютъ минуты когда нужно остерегаться встрчи съ нимъ: это промежутокъ времени между парадомъ и обдомъ.

ПІмоллеръ однако боялся не этого промежутка. Онъ зналъ что панталоны его были слишкомъ ужь свтло-сраго цвта. Онъ нарядился къ званому обду. Теперь онъ старался скоре скрыться.

— Отложите ваше свиданіе со старикомъ до экзамена, говорилъ онъ.— Если вы явитесь тогда предъ нимъ прямо съ письмомъ, то, увряю васъ, это произведетъ большой эффектъ.

Но въ душ своей Шмоллеръ думалъ вотъ что: ‘Да я былъ бы дуракъ еслибъ остался здсь съ этимъ глупцомъ. Онъ, въ самомъ дл, въ состояніи остановить полковника и передать ему письмо!’

Оба повернули за уголъ въ узкій переулокъ и затмъ исчезли.

Наконецъ настало торжественное утро экзамена. Въ углу большой залы сидли около дюжины молодыхъ людей, въ гражданскихъ платьяхъ. Они также собрались къ экзамену и сидли теперь прижавшись и робя, точно стадо барановъ. По зал прохаживались нсколько офицеровъ и не стсняясь разговаривали между собою. Приходили другіе офицеры, принимали участіе въ разговор или читали газеты и книги, разложенныя на конц стола. Начался экзаменъ. Не произошло ничего такого чего ожидалъ Эрихъ. Не было ни вступительной рчи, не было сказано ни слова объ обязанностяхъ и добродтеляхъ будущихъ героевъ. Экзаменующихся вызывали по одиночк. Вызванный робко выступалъ впередъ и подходилъ къ офицеру. Тотъ начиналъ шагать съ нимъ взадъ и впередъ по комнат, разговаривалъ, а потомъ усаживалъ его у большаго стола, заваленнаго бумагами и письменными принадлежностями, за которымъ уже сидли другіе экзаменующіеся. Наконецъ вызвали Эриха. Онъ почувствовалъ какъ сжалось его сердце и какъ занялся у вето духъ. Но, несмотря на это, онъ подошелъ къ столу высоко поднявъ голову. Сначала его проэкзаменовалъ какой-то добрый, ласковый офицеръ, по всеобщей исторіи, затмъ онъ перешелъ къ суровому, угрюмому экзаменатору. Послдній веллъ ему объяснитъ систему ркъ и каналовъ въ Германіи и назвать высоту и положеніе всхъ горъ въ Европ и въ Азіи. Потомъ Эриха усадили за большой столъ и приказали написать кратко свою біографію. Вдругъ офицеры начали оправлять на себ мундиры и услись по своимъ мстамъ. Въ залу вошли полковникъ и бригадный командиръ, въ сопровожденіи начальника шкоды, капитана Веттера.

Послдній приказалъ бригадному адъютанту назвать себ присутствующихъ молодыхъ людей и просмотрлъ баллы которые они получили. Полковникъ же, усвшись въ кресло и положивъ около себя каску съ громаднымъ султаномъ, началъ перебирать лежавшія предъ нимъ бумаги. Вдругъ онъ произнесъ могучимъ голосомъ:

— Гд волонтеръ Вернеръ? Пусть явится сюда! Ну, твой ростъ пригодился бы любому фланговику двнадцати-фунтовой батареи! Это что за бумага, которую ты мн суешь подъ самый носъ?

— Это рекомендательное письмо отца моего, господинъ полковникъ. Онъ имлъ счастіе знавать господина полковника.

— Можетъ-быть. Помню. Коли ты сдашь хорошо экзаменъ, я не буду противъ того чтобы прочесть это письмо. Господинъ поручикъ Кюве! каковъ онъ? обратился полковникъ къ офицеру который какъ разъ предъ тмъ экзаменовалъ Вернера.

— Познанія его и развитіе очень ограничены.

— Гм, отвтилъ полковникъ, — посмотримъ каковъ онъ въ математик. Подойди, сынъ мой, къ той черной доск, а главное, не робй. Тебя никто не укуситъ.

Волонтеръ Вернеръ былъ далеко не робкаго десятка. Но теперь онъ какъ-то съежился и медленно подошелъ къ доск, у которой его уже ждалъ оберъ-фейерверкеръ Долль.

— Изложи-ка намъ теорему Пиагора.

Вернеръ сдлалъ на доск дв-три неясныя черты, подписать подъ ними нсколько буквъ. Молодой волонтеръ не въ силахъ былъ объяснить теорему великаго математика. Взглянувъ на полковника, вс почувствовали приближеніе грозы. Щеки его надулась, брови сдвинулись. У него безпрестанно вырывались нетерпливыя восклицанія: ‘ну же, ну!’

Наконецъ онъ, забарабанивъ по столу, сказалъ:

— Мн кажется молодой человкъ принялъ Пиагора за чешскую деревню. Оставимте это, господинъ оберъ-фейерверкеръ, пусть онъ объяснитъ что такое равносторонній треугольникъ.

Но и это объясненіе не удалось Вернеру. Онъ опять провелъ какія-то непонятныя черты и затмъ жалобно взглянулъ на доску.

Лицо полковника побагровло. Голосъ его загремлъ какъ отдаленный раскатъ грома:

— Да что жь это такое! Какъ сметъ эта длинная дубина являться сюда на экзаменъ! Или ты ничему не учился? Или ты ужь такой бездльникъ? Пришелъ сюда съ рекомендательными письмами и хочетъ уврить меня что онъ сынъ моего друга Вернера! Стыдись! Почтмейстеръ такой честный человкъ, мать у тебя прекраснйшая женщина, сестры просто красавицы, а ты даже не умешь объяснить Пиагорову теорему! Но,— гремлъ онъ въ сильнйшемъ гнв,— я не хочу сердиться, да еще изъ-за такого болвана! Поди-ка къ доск и поставь мн дв точки, въ нкоторомъ разстояніи одну отъ другой. Вотъ такъ, это хорошо! Ну, надюсь что онъ хоть что-нибудь да будетъ звать изъ математики! Какая линія самая короткая между двумя точками?

— Прямая линія, господинъ полковникъ, отвтилъ быстро Вернеръ, глубоко вздохнувъ.

— Врно, прямая линія. Ну такъ слушай же, болванъ, иди скоре по этой прямой линіи домой! Чортъ тебя побери!

Полковникъ поднялся съ своего кресла и началъ такъ сильно махать своимъ султаномъ, будто хотлъ скоре прогнать волонтера, лишеннаго математическихъ свдній. Это было напрасно. Офицеры и безъ того постарались скорй вывести несчастнаго Вернера.

— Чортъ возьми, ворчалъ онъ про себя, — они думаютъ что здсь какой-то дтскій пріютъ! Говорю вамъ, господинъ капитанъ Веттеръ, будьте требовательне по математикъ!

Произнося эти слова, полковникъ окинулъ прочихъ жертвъ хищнымъ взглядомъ, сильно напоминавшимъ взглядъ тигра.

Затмъ были вызваны другіе волонтеры. Нкоторые изъ нихъ отвчали такъ хорошо что лицо полковника мало-пожалу прояснялось и онъ ободрительно кивалъ головою. Но вдругъ онъ вытащилъ какую-то бумагу, прочелъ ее и громко произнесъ:— Эрихъ Фрейбергъ. Гд Эрихъ Фрейбергъ? Я бы хотлъ видть его при дневномъ свт!

— Здсь, господинъ полковникъ!

— Подойди, сынъ мой, и не робй! Я только не хорошъ съ тми у кого совсть не чиста. А ты смотришь мн прямо въ глаза. И потомъ, я вижу по бумагамъ что ты сынъ храбраго артиллерійскаго унтеръ-офицера. Что жь, ничего, постараюсь тебя хорошенько проэкзаменовать. Видишь ли, сынъ мой, я надюсь что ты большему научился, чмъ многіе другіе, приходящіе сюда изъ высшихъ образовательныхъ заведеній, съ рекомендательными письмами и съ золотыми часами.

Эрихъ сдалъ свой экзаменъ удовлетворительно.

— Вотъ видишь ли, сынъ мой, это меня радуетъ! сказалъ полковникъ, ласково улыбаясь.— Веди себя хорошо и я не забуду тебя.

Подъ конецъ экзамена оказалось что кром Вернера, не доказывавшагося больше, не выдержали экзамена еще трое.

Полковникъ приказалъ всмъ подойти къ столу. Онъ произнесъ имъ краткую, но сильную рчь, кончавшуюся слдующими словами:

— Говорю вамъ и всмъ здсь присутствующимъ. Отъ бригады моей я требую: первое — порядка, второе — порядка и третье — порядка! Порядокъ во воемъ необходимъ!

Затмъ, ласково кивнувъ головою, онъ отпустилъ экзаменующихся.

III. Въ Бригадной Школ.

Чмъ моложе человкъ, тмъ больше ждетъ онъ радостей отъ жизни, тмъ боле убжденъ въ исполненіи всхъ своихъ завтныхъ мечтаній и желаній. То же было и съ молодыми людьми поступившими въ артиллерійскую Бригадную школу. Они представляли себ военную жизнь въ самыхъ яркихъ краскахъ, думали что ихъ вскор ждетъ слава и военныя почести. Но они горько ошибались. Они не знали что путь ведущій къ этимъ почестямъ, къ этой слав, усянъ такими препятствіями, такими терніями что нужно много ума, много энергіи, много силы воли чтобы не испугаться и же отступить назадъ.

Жизнь ожидавшая ихъ въ Бригадной Школ была далеко не радостна. Ихъ кормили только разъ въ сутки, въ полдень. Обдъ состоялъ большею частью изъ бобовъ, гороха, картофеля и свинаго сала. Затмъ имъ давали по утрамъ и по вечерамъ по куску солдатскаго хлба. Но они не унывали. Они были молоды, слдовательно, полны надеждъ и энергіи.

Прошло около двухъ лтъ. Эрихъ возмужалъ, сталъ еще стройне, еще красиве. Онъ былъ бденъ, бдне почти всхъ своихъ товарищей. Но онъ былъ всегда одтъ безукоризненно чисто, былъ всегда добръ, внимателенъ, веселъ. Товарищи полюбили его. Ни одна пирушка, ни одна шалость не обходилась безъ Эриха. Его звали всюду, пользовались его совтами и часто поручали ему исполненіе всевозможныхъ затей и проказъ. Жизнь въ Бригадной Школ была однообразна, скучна и эта скука увеличивалась еще боле тмъ что воспитанники имли право выходить изъ школы только до девяти часовъ вечера. Нечего и говорить что молодежь очень тяготилась этимъ. Тогда Эрихъ придумалъ слдующій маневръ. Бригадная Школа помщалась въ бывшемъ католическомъ монастыр. Это было старое, громадное зданіе, съ большимъ дворомъ, окруженное высокою каменною стной. Ворота этого зданія запирались ровно въ девять часовъ вечера. Молодые люди, по совту Эриха, утащили изъ спальни около дюжины табуретовъ и, связавъ ихъ веревкой, устроили себ нчто въ род лстницы. Съ помощью этой лстницы, они выходили по вечерамъ на улицу и по ней же, ночью, возвращались въ школу. Если кто имлъ при себ деньги, то вс отправлялись въ трактиръ лить пиво. Пропивъ послдній грошъ, молодежь принималась за свои проказы и шалости. Шалости эти состояли, большею частью, въ томъ что они снимали вывски съ трактировъ и другихъ заведеній, перемняли эти вывски или завшивали ихъ. Или же, они закупоривали кровельные жолоба и соединяли вмст шнурки колокольчиковъ разныхъ домовъ. Хотя вс эти шалости имли въ себ много дтскаго, невиннаго, тмъ не мене, они производили по утрами не мало смятенія и недоразумній между мирными жителями городка.

Шалости имли, впрочемъ, иногда и другой характеръ. Молодежь собиралась, нердко, подъ окномъ какой-нибудь красавицы и устраивала ей серенаду. Эрихъ игралъ на гитар, другіе пли.

Эрихъ былъ солдатъ душой и тломъ. Несмотря на вс ночныя похожденія, несмотря на безсонныя ночи, онъ рдко являлся въ классъ утомленнымъ. Онъ былъ всегда внимателенъ, всегда прилеженъ. Онъ любилъ шалить, но больше всего любилъ свои книги, свои военныя упражненія. Почти вс его товарищи были влюблены или же прикидывались влюбленными. Эрихъ, напротивъ, часто подсмивался надъ ними и не понималъ ихъ восторженныхъ признаній, ихъ отчаянія. Онъ представлялъ собой, въ этомъ отношеніи, живой контрастъ съ бомбардиромъ Шмоллеромъ. Послдній былъ почти всегда влюбленъ и чаще другихъ устраивалъ серенады. Шмоллеръ, въ качеств военнаго писаря бригады, пользовался извстнымъ авторитетомъ и вліяніемъ между молодежью. Онъ давалъ имъ совты въ ихъ любовныхъ длахъ, разказывалъ о своихъ похожденіяхъ, о своихъ страданіяхъ и успхахъ. Вс эти разказы были, конечно, большею частью вымышлены: иначе Шмоллеръ былъ бы второй Донъ-Жуанъ.

Наружность Эриха очень измнилась и измнилась къ лучшему. Онъ былъ высокаго роста, строевъ, силенъ. Черты его лица дышали гордостью, спокойствіемъ, большіе темные глаза горли жизнью, отвагой. Лобъ у него былъ высокій, чистый, волосы свтлые, вьющіеся. Въ то же время, въ немъ было что-то изящное, что-то неизъяснимо увлекательное. Товарищи удивлялись ему и еще боле дивились тому что онъ такъ мало сознавалъ силу и обаяніе своей красоты. Ихъ поражала его дтская чистота сердца, его необыкновенная доброта. Впрочемъ, Шмоллеръ не вполн доврялъ Эриху.

— Врьте мн, друзья мои, говорилъ онъ товарищамъ Эриха,— врьте мн: Эрихъ или скрытенъ и хитеръ или же чертовски глупъ!

Эрихъ былъ везд и во всемъ первымъ. Онъ готовилъ лучше всхъ своихъ товарищей уроки, прекрасно зналъ строевое ученье, отлично здилъ верхомъ и основательно изучилъ фехтовальное искусство.

Такъ какъ Эрихъ отличался необыкновенною тлесною силой и ловкостью, то товарищи охотно избирали его предводителемъ своихъ шалостей и похожденій. Молодые люди нердко подвергались строгому наказанію. Но вс эти взмоканія и наказанія мало помогали. Жизнь въ Бригадной Школ была до того однообразна и скучна, пища до того плоха, что ученики невольно искали развлеченій. Къ тому же, ихъ ночныя прогулки должны были давно прекратиться, такъ какъ начальство узнало объ нихъ и окружило стну бывшаго монастыря часовыми. Только т изъ воспитанниковъ имли право выходить которые получали на то позволеніе дежурнаго офицера. Папиросы, карты и другія игры были строго запрещены. Книги и учебники давно надоли, а потому нтъ ничего удивительнаго что Эрихъ и его товарища выдумывали всевозможныя проказы.

Былъ праздничный день. Погода стояла пасмурная, холодная и воспитанникамъ было запрещено гулять. Предложили устроить искусственный артиллерійскій маневръ. Друзья съ радостью согласились. Одинъ изъ товарищей Эриха, низенькій, толстый волонтеръ, былъ закутанъ и зашитъ въ одяла и представлялъ собою пушку. Затмъ его взяли на плечи четверо другихъ молодыхъ людей, изображавшихъ собою лафетъ, и принялись быстро ходить по комнат. Раздалось: ‘Батарея стой!’ Пушка была снята съ передка, причемъ No 1й дйствовалъ метлой, а No 3й кочергой. Все это сопровождалось самымъ адскимъ шумомъ, который еще боле усилился когда несчастное орудіе, благодаря какой-то неосторожности, скатилось со стола на полъ и принялось страшно кричать и браниться. Однако бдняка снова положили на лафетъ и все общество пустилось бжать. Дежурные, услышавъ шумъ, потребовали возстановленія порядка и тишины. Молодежь ихъ не слушала. Крики и шумъ все увеличивались. Вдругъ все общество остановилось въ сильномъ страх: у открытой двери стояли капитанъ Веттеръ и старый полковникъ. Лицо послдняго пылало гнвомъ, руки были судорожно сжаты.

— Вотъ какъ, вскричалъ онъ,— вы упражнялись! Ну, я бы ничего не сказалъ, еслибы все это произошло въ орудійномъ сара, но здсь,— голосъ его грозно задрожалъ,— здсь, въ королевскихъ казармахъ, этого не должно быть! Здсь должны царствовать порядокъ и тишина, послушаніе и нравственность! Здсь господа волонтеры и ученики Бригадной Школы должны заниматься своими книгами, должны быть одты приличао, а не походить на цыганскій таборъ.

Дйствительно, молодежь была одта въ самые разнообразные, фантастическіе костюмы. Многіе были въ однихъ сапогахъ, опоясаны сверхъ рубашки саблею, а на голов имли нчто похожее на шлемъ.

— Нтъ, это ужь слишкомъ! Я, право, готовъ прогнать въ изъ школы и разослать въ такія батареи гд бы ихъ хорошенько проучили! Слыханное ли это дло? Я служу боле сорока лтъ, а ничего подобнаго не видывалъ! Не смйтесь, господинъ капитанъ, я, право, страшно разсерженъ. Правда, тотъ толстый волонтеръ очень комиченъ, но все-таки, ихъ слдуетъ хорошенько проучить. Кто зачинщикъ? Я хочу видть зачинщика, чтобъ его хорошенько наказать!

Вс молчали, никто не шевелился. Тогда Эрихъ выступилъ впередъ и сказалъ:

— Это я, господинъ полковникъ, устроилъ орудіе. Я также командовалъ и отдалъ приказаніе стрлять.

— Такъ это ты? Опять ты!… Признаюсь, ты такъ низко падаешь въ моемъ мнніи что теб наврядъ ли додаться эполетъ.

— Жаль его, сказалъ добрый начальникъ школы,— онъ прилежень, внимателенъ, иметъ много добрыхъ качествъ. Къ сожаленію, въ немъ развилась просто какая-то страсть ко всевозможнымъ проказамъ и онъ почти всегда выдумываетъ ихъ.

— Если не ошибаюсь, это ты былъ недавно наказавъ за Дреку? Ну, господинъ капитанъ, неужели вы находите и это достойнымъ ученика Бригадной Школы?

— Конечно нтъ, господинъ полковникъ, но что касается Дреки, то я….

— Знаю, знаю, вы всегда заступаетесь за него. Не будемъ больше объ этомъ говорить. Но за сегодняшній проступокъ я наказываю его тремя днями ареста. Пусть его запрутъ на хлбъ и на воду! Поняли ли вы меня, капитанъ Веттеръ?

— Точно такъ, господинъ полковникъ.

— Я требую немедленнаго исполненія приговора.

Полковникъ произнесъ еще нсколько внушительныхъ словъ ученикамъ школы, затмъ строго кивнулъ имъ головой и вышелъ изъ комнаты. Капитанъ Веттеръ послдовалъ за нимъ.

Нельзя сказать чтобы три дня ареста было особенно суровымъ наказаніемъ для солдата, но тяжело было провести три дня и три ночи въ маленькой коморк, куда солнечный свтъ совсмъ не проникалъ и гд вмсто кровати стояли простыя деревянныя нары. Холодъ здсь былъ, особенно ночью, невыносимый. Кормили хлбомъ и водой. Солдаты часто подвергаются подобному наказанію, за всякую пуговицу дурно пришитую на мундир, за ржавчину на сабл, за дурной присмотръ за лошадьми,— за все это солдатъ платится нсколькими днями ареста. Солдатъ привыкаетъ къ этому наказанію и оно не отзывается такъ сильно на его служб. Не то съ ученикомъ Бригадной Школы. Эрихъ зналъ что эти три дня ареста будутъ внесены въ его выпускное свидтельство, и это его глубоко огорчало. Но длать было нечего. Приказъ былъ отданъ самимъ полковникомъ и не было никакой возможности уклониться отъ него. Правда, капитанъ Веттеръ, любившій Эриха, старался было убдить старика смягчить приговоръ, но тотъ отвтилъ на это:

— Нтъ, нтъ! Врьте мн, это нисколько не повредитъ ему! Прошу васъ, накажите его сегодня же вечеромъ.

Капитанъ передалъ дежурному фельдфебелю приказъ начальника.

Ученики Бригадной Школы, идя подъ арестъ, надвали какую-нибудь старую куртку. У Эриха не было такой куртки. Поэтому глядя на него никто бы не подумалъ что молодой человкъ шелъ подъ арестъ: все на немъ было чисто, безукоризненно.

Въ то время какъ товарищи разговаривали между собою, отворилась дверь и въ комнату вошелъ бомбардиръ Шмоллеръ. Онъ былъ видимо сердитъ на что-то.

— Дьяволъ бы васъ всхъ побралъ! вскричалъ онъ войдя въ комнату.— Ведете себя чортъ знаетъ какъ и этимъ вредите не только себ, во и другимъ. Однако, Эрихъ пойдемъ, мн некогда ждать.

— Мн идти съ тобой? Куда же?

— Странный вопросъ. Разв ты не видишь что я въ полной парадной форм? Едва я усплъ окончить свои занятія и уже думалъ о томъ какъ бы провести пріятне время какъ вдругъ вошелъ ко мн фельдфебель и объявилъ что я долженъ отвести тебя подъ арестъ. Говорю теб, ты отнимаешь у меня самое драгоцнное время. Однако, маршъ впередъ! Вотъ и приказъ, продолжалъ онъ, указывая на записку лежавшую у него въ карман.

IV. Въ цирк.

Бомбардиръ Шмоллеръ и Эрихъ Фрейбергъ вышли изъ казармъ.

Они шли долгое время молча. Шмоллеръ былъ въ самомъ дурномъ расположеніи духа: онъ разчитывалъ провести пріятно вечеръ, а теперь ему приходилось провожать своего товарища подъ арестъ. Къ тому же ночь была холодна и сыра. Газовые фонари едва мерцали. Надъ городомъ лежалъ такой густой туманъ что молодые люди едва различали зданія мимо которыхъ проходили.

Городъ, впрочемъ, несмотря на холодъ и сырость, былъ полонъ жизни. Вс спшили въ театръ, въ концертъ, на балъ, на свиданіе.

Они должны были пройти по всему городу. Арестантская находилась въ бывшемъ католическомъ монастыр Св. Августина. Это было громадное, потемнвшее, мрачное зданіе. Они подошли къ большимъ воротамъ и позвонили. Дверь отворилась и показался старый унтеръ-офицеръ. Лицо у него было мрачное, борода длинная, сдая. На немъ была шинель и фуражка, въ рукахъ онъ держалъ зажженный фонарь. Онъ смотрлъ, въ теченіе нсколькихъ секундъ, молча на молодыхъ людей, затмъ, покачавъ головою, сказалъ,

— Поздненько, поздненько! Ну, маршъ впередъ. Гд приказъ?

Онъ довелъ молодыхъ людей въ маленькую комнатку примыкавшую къ самымъ воротамъ, поставилъ фонарь на столъ и взялъ изъ рукъ Шмоллера приказъ.

Онъ раскрылъ бумагу, протянулъ ее за свчу и принялся читать.

Но чрезъ секунду лицо его стало еще пасмурне и онъ взглянулъ съ удивленіемъ на Шмоллера.

— Однако я тутъ ршительно ничего не понимаю, сказалъ онъ грубо.— Если не ошибаюсь, молодой артиллерійскій бомбардиръ желаетъ меня одурачить, вотъ прочтите-ка!

Шмоллеръ взялъ бумагу, взглянулъ на нее и, въ свою очередь, въ удивленіи вскричалъ:

— Чортъ возьми! да что же это такое?

— А я о чемъ же у васъ спрашиваю?.. Во всякомъ случа, это не приказъ объ арест. Да читайте же!

Шмоллеръ пожалъ плечами и принялся читать: ‘При осмотр Минервы оказалось что ея казенная часть повреждена и требуетъ исправленія.’

— Здсь ошибка и всему виноватъ я самъ. Нтъ ничего удивительнаго что человкъ растеряется, если его вдругъ призываютъ и объявляютъ ему что онъ долженъ веста подобнаго шалуна подъ арестъ, да еще въ такую холодную и сырую ночь. Бумага эта — извлеченіе изъ послдняго протокола о ревизіи артиллерійскихъ орудій.

— Въ такомъ случа вамъ нечего длать здсь. Я никого безъ приказа не пускаю.

— Господи, неужели мы должны опять пройти весь городъ и все это ради какого-то глупаго приказа?

— Но что же длать въ такомъ случа?

— А вотъ что. Мы теперь противъ самаго цирка: тамъ сегодня представленіе. Я подойду къ самому подъзду и буду смотрть на прізжающихъ.

— Только ты смотри не скройся.

— Господи, да куда же я уйду?

Шмоллеръ поспшилъ по направленію къ Бригадной Школ, а Эрихъ подошелъ къ цирку. Съ обихъ сторонъ подъзда стояли безчисленные экипажи и толпился народъ. Эрихъ подошелъ къ большой афиш висвшей на стн и прочелъ напечатанныя крупными буквами слова: ‘Двица Кольма Тишка’.

Эрихъ отошелъ отъ главнаго подъзда и пошелъ вдоль двой стороны цирка. Здсь были двойныя двери, постоянно отворявшіяся: сюда то вводили, то выводили покрытыхъ коврами лошадей. Эрихъ страстно желалъ войти туда и случай помогъ ему. Къ дверямъ подошелъ старый берейторъ, ведя за собою шесть связанныхъ коней, и попросилъ Эриха подержать ему дверь. Эрихъ охотно исполнилъ просьбу незнакомца. Старикъ кивнулъ ему головою и предложилъ ему также войти въ циркъ. Нечего и говорить что Эрихъ принялъ это предложеніе съ радостью.

Старикъ былъ высокаго роста и сильнаго сложенія. Волосы у него были черные, курчавые, съ просдью, цвтъ лица темный, глаза большіе, блестящіе. Онъ взглянулъ съ улыбкой на Эриха и сказалъ:

— Я самъ когда-то служилъ въ артиллеріи и съ радостью вспоминаю о томъ времени. Останьтесь здсь, если желаете. Подите къ тому проходу, оттуда вы все увидите. Если кто-нибудь спроситъ зачмъ вы здсь, скажите что вы помогали старому Марешалю и что онъ просилъ васъ быть здсь.

Эрихъ началъ съ любопытствомъ оглядываться. Здсь все было грандіозно, роскошно. Это была громадная зала примыкавшая къ самому цирку. Налво отъ зады было большое пространство отгороженное для лошадей, которыхъ отсюда выводили въ циркъ, направо тянулись уборныя комнаты. Здсь двигалось, разговаривало громадное общество, состоящее изъ наздниковъ, наздницъ, офицеровъ и другихъ молодыхъ людей. Вс они болтали, смялись, какъ будто находясь въ гостиной.

Наздницы, большею частью красивыя, были одты въ легкіе, граціозные костюмы, сверкали золотомъ и драгоцнностями. Эрихъ наблюдалъ за ними съ особымъ любопытствомъ. Здсь все было безъ обмана. Здсь он не притворялись равнодушными, не заставляли себя улыбаться, а говорили и думали что хотли.

Опасенія Эриха скоро исчезли: онъ зналъ что не встртитъ здсь никого изъ начальства и изъ учителей Бригадной Школы. Его безпокоило только то что Шмоллеръ, не зная гд онъ, могъ его не найти. Эрихъ поминутно оборачивался къ выходной двери, надясь увидть своего товарища. Онъ не ошибся. Онъ узналъ Шмоллера, который, сказавъ нсколько словъ Марешалю, подошелъ къ Эриху.

— Хорошъ ты, нечего сказать! Дождь льетъ какъ изъ ведра, втеръ дуетъ, я тебя ищу какъ сумашедшій, а ты себ спокойно забрался за кулисы и наслаждаешься здсь!…

— Ты, кажется, забылъ что мн еще предстоитъ испытать гораздо худшее.

— Это чортъ знаетъ что такое! Представь себ, я не досталъ приказа о твоемъ арест. Канцелярія была заперта, а фельдфебель ушелъ куда-то.

— Что же будемъ длать теперь?

— Я и самъ не знаю! Въ училище теб нельзя вернуться, васъ могутъ выдать.

— Но не могу же я пробыть всю эту холодную ночь на улиц! Подумай самъ.

— Дйствительно, мы должны хорошенько обсудить наше положеніе. Если хочешь, зайдемъ въ трактиръ. Я прикажу подать намъ по стакану вина и тогда переговоримъ обо всемъ.

Эрихъ съ удивленіемъ взглянулъ на своего товарища.

— Ну да, я такой другъ какого ты нигд не найдешь. Я не только перешарилъ вс карманы чтобы найти нсколько крейцеровъ и накормить тебя, но даже отказываюсь отъ свиданія которое мн назначила одна прелестная особа. Только берегись, я потребую съ тебя возмездія.

— Хорошо, отвтилъ Эрихъ смясь.— Ты его уже получаешь. Согласись что только благодаря моему знакомству ты находишься теперь здсь, въ самомъ лучшемъ мст всего цирка. Взгляни, какое здсь блестящее общество,— продолжалъ онъ тихо, — я увренъ, они дорого заплатили чтобы попасть сюда, теб же это ничего не стоитъ.

— Чортъ возьми! я давно говорилъ что ты хитрецъ. Въ тихомъ омут всегда водятся черти.

Громадный, полный народа циркъ вдругъ ожилъ. Все доказывало что должно было произойти нчто необыкновенное. Вс спшили занять свои мста, протирали бинокли и какъ-то напряженно смотрли на дверь, соединявшую самый циркъ съ переднею залой. На арен показался самъ содержатель цирка, въ сопровожденіи своихъ многочисленныхъ берейторовъ и учениковъ. Онъ былъ одтъ просто, но изящно, безукоризненно. Окинувъ бгло, серіознымъ взглядомъ, всю арену, онъ остановился, сдлалъ легкое движеніе правою рукой и отослалъ свою свиту, оставивъ при себ только четырехъ лучшихъ берейторовъ.

Оркестръ громко заигралъ бшеный чардакъ. Началось второе отдленіе.

Эрихъ и бомбардиръ Шмоллеръ стояли у самаго входа. Здсь, образуя собою широкій проходъ, толпилось множество наздниковъ, наздницъ, офицеровъ и другой молодежи. Вс ждали чего-то, вс молчали. Но вдругъ все зашевелилось. Раздались восторженные крики, громкія рукоплесканія.

— Это она! Тишка! Браво, браво! Тишка!

На арену выступили пять прекрасныхъ венгерскихъ лошадей. На одной изъ нихъ, осдланной, стояла знаменитая Тишка. Она стояла прямо, гордо. Въ правой рук у нея былъ хлыстъ, лвой она держала крпкіе поводья. Выхавъ на арену, она вдругъ ослабила ихъ и слегка ударила хлыстомъ по воздуху. Лошади бжавшія впереди высоко подняли гривы и понесли бшенымъ галопомъ. Обжавъ арену нсколько разъ, он разомъ остановились, заслышавъ легкій свистъ наздницы. Тишка улыбнулась и граціозно поклонилась зрителямъ. Тогда подошелъ къ ней хозяинъ цирка, между тмъ какъ берейторъ принялся еще разъ осматривать сбрую лошадей.

Тишка была удивительно хороша. Высокая, стройная, граціозная, она дышала той чистотой, той двственностью, которой уже давно не было у другихъ наздницъ. Все въ ней изобличало громадную силу и энергію. Черты лица были правильныя, изящныя, тонкія губы крпко сжаты. Но особенно хороши были ея глаза. Большіе, темные, жгучіе, они свтились какою-то затаенною грустью, какою-то глубокою печалью.

Она была одта въ простой блый костюмъ. На голов красовалась венгерская шляпа съ орлинымъ перомъ.

Она наклонилась къ сдлу и привязала поводья переднихъ лошадей къ сдельной лук своего коня. Затмъ она сла, сложила руки, сковала голову и тихо прищелкнула языкомъ. Лошади, заслышавъ этотъ звукъ, вздрогнули и побжали легкимъ, граціознымъ галопомъ. Она хала тихая, задумчивая. Она возвращалась домой громадною венгерскою степью, мечтала о родной пушт… Взоръ ея изрдка оживлядся, она поднимала голову, заслоняла глаза рукою и устремляла взоръ въ необъятную даль степи.

Оркестръ тихо игралъ, нжную, грустную мелодію. Только изрдка мелодія эта прерывалась боле рзкими, страстными звуками.

Но Венгерк должно быть что-то послышалось. Она выпрямляется, взглядъ ея оживаеть. Она вслушивается: слышитъ за собой стукъ копытъ. Тогда она быстро склоняется съ сдла внизъ. Лицо ея почти касается земли. Она не ошиблась, то былъ конскій топотъ. Черты ея лица снова становятся суровы, энергичны. Лошади, будто понимая ее, также ускоряютъ свой бгъ. Имъ не нужно ни движенія хлыста, ни звука ея голоса. Он бгутъ, высоко поднявъ головы, будто почуявъ приближеніе врага. И дйствительно, нсколько секундъ спустя, выбгаетъ на арену дикая лошадь. Она приближается къ лошадямъ Тишки и затмъ бшеными прыжками отбгаетъ отъ нихъ. Тишка, съ быстротою молніи, вскакиваетъ на ноги, становится на сдло своей лошади и схватываетъ повода переднихъ лошадей. Затмъ раздается ея короткій, звонкій крикъ и начинается знаменитая дикая охота Тишки. Лошади ея бшено несутся, преслдуя дикаго скакуна, а она стоитъ гордая, твердая, суровая. Изрдка она наклоняется то направо, то налво, то впередъ, то назадъ. Движенія ея смлы, изящны, граціозны. Въ ней все естественно и въ то же время безукоризненно. То она сближаетъ своихъ лошадей и становится на двухъ разомъ, то наклоняется съ сдла внизъ и оправляетъ сбрую, то опять заставляетъ ихъ бжать на встрчу дикому коню, но все напрасно. Это страшная, бшеная охота, полная опасности и отваги. Можно было ждать каждую минуту что наздница упадетъ и будетъ раздавлена. Но эти опасенія напрасны. Она стоитъ все такая же гордая, суровая, на своей лошади. Глаза ея сверкаютъ, на губахъ дрожитъ горькая улыбка. Она должна поймать дикаго коня, должна во что бы то ни стало. Она опускается на колно, снова связываетъ повода своихъ лошадей и снимаетъ съ сдельной луки своей лошади свернутый арканъ. Затмъ снова вскакиваетъ на ноги и, держа высоко въ правой рук арканъ, а въ лвой конецъ его, продолжаетъ свою отчаянную погоню.

Зрители молчатъ. Никто не шевелится, не слышно ни одного звука. Всмъ извстно что будетъ теперь, почти вс уже видли Тишку прежде. Но вс знали также что достаточно было одного неловкаго движенія съ ея стороны или со стороны лошадей, и она погибла безвозвратно. Вс были блдны, встревожены, только она одна казалась спокойной. Она не боится, въ ней только одно желаніе, одна страсть — это поймать скоре дикую, бшеную лошадь. Она напрягаетъ вс силы, высоко поднимаетъ свой арканъ… Глаза ея горятъ, раздается ея короткій, рзкій крикъ, она выгибается назадъ, потомъ вдругъ опять выпрямляется и стоить гордая, улыбающаяся, торжествующая… Она поймала дикаго скакуна.

Трудно описать тотъ восторгъ, т бшеные крики и рукоплесканія что раздались по цирку. Со всхъ сторонъ летли дорогіе и изящные букеты. Вс смотрли съ какимъ-то обожаніемъ, съ какимъ-то восторгомъ на эту дикую, смлую, прекрасную двушку.

А Эрихъ? Эрихъ стоялъ пораженный восторгомъ и радостью. Онъ узналъ ее, узналъ Эсмеральду, прекрасную Цыганку которая освободила его изъ тюрьмы.

Представленіе Тишки кончилось. Эрихъ и Шмоллеръ едва успли вернуться въ переднюю залу, какъ въ нее въхала Тишка. Она сошла съ лошади. Та же толпа которая полчаса тому назадъ восхищалась другими наздницами, окружила теперь ее. Она слушала ихъ равнодушно и ласково гладила свою лошадь. Но вдругъ она вздрогнула, взглядъ ея ожилъ и, бросивъ повода своей лошади одному изъ конюховъ, въ одну секунду она очутилась подл Эриха. Она положила ему на плечо руку, взглянула ему въ глаза и весело, громко воскликнула:

— Да, это вы, какъ я рада, какъ я счастлива!

Вс глядли на нее съ изумленіемъ. ‘Что она еще выдумала?’ спрашивалъ одинъ другаго. ‘Опять прежнія причуды. Можетъ-быть это другъ прежнихъ лтъ… Однако онъ кажется моложе ея… Странная, непонятная женщина!’

Но Тишка, казалось, ни на кого не обращала вниманія. Она схватила Эриха за руку и повела въ свою уборную.

V. Странная ночь.

— Ну, господа, не доказываетъ ли это что она не отстала еще отъ своей прежней дикой цыганской жизни? спросилъ первый поручикъ графъ Барингъ, длая при этомъ видъ что любуется прекрасною лошадью знаменитой Тишки.

— Ты правъ, отвтилъ молодой блдный гусаръ,— и досадно еще то что она ни на что не обращаетъ вниманія! Она должна бы гордиться тмъ что мы, люди высшаго круга, восхищаемся ею. Въ ней нтъ благодарности. Я напишу, во что бы то ни стало, нсколько словъ моимъ знакомымъ въ столицу. Посмотримъ, какъ они ее встртятъ тамъ! Къ тому же, увряю васъ, господа, все искусство ея одно дьявольское навожденіе!

— Говорите что хотите, любезный баронъ, но врьте мн. въ столиц ее примутъ еще съ большимъ восторгомъ, нежели здсь. Она тамъ всхъ сведетъ съ ума. Я слышалъ что Рейцъ аганжировалъ ее на осень и предложилъ ей баснословныя деньги!

— Конечно, я самъ того мннія что здсь долженъ быть какой-нибудь обманъ, но, во всякомъ случа, она страшно дйствуетъ на нервы. Чтобы поймать дикую лошадь арканомъ нужно крпко сидть въ сдл, нужна необыкновенная сала, а она между тмъ стоитъ во все время этой бшеной скачки… Право, можно подумать что она ловитъ не дикую, бшеную лошадь, а слабаго ягненка!

— Но ты совершенно потерялъ изъ виду дрессировку лошадей, замтилъ баронъ.

— Какая тутъ дрессировка! Попробуй-ка справиться съ этими дикими, неукротимыми конями! Не забывай также что они боятся аркана. Я самъ видлъ какъ лошадь во время второй погони до того сильно рванулась впередъ что самый лучшій наздникъ не усидлъ бы на сдл, она же только поотпустила немного арканъ и потомъ снова съ такою силой притянула его къ себ что лошадь стала точно вкопаная. Нтъ, у нея небывалая сила, невиданная ловкость!

— Къ тому же она граціозна, изящна… сказалъ гусаръ.

— И хороша собою! прошепталъ молодой баронъ.

— Чортъ возьми! Я право начинаю завидовать вашему двоюродному брату, графу Зеефельду!

— Не думаю чтобъ ему можно было завидовать, отвтилъ графъ Барингъ, пожимая плечами.— Насколько я слышалъ, онъ не имлъ еще пока успха, да это и понятно. Зеефельдъ далеко не напоминаетъ собою Адониса, а деньги она ни во что не ставитъ.

— Однако, вы забыли, улыбнулся въ отвтъ баронъ,— вы забыли что Тишка была съ нимъ въ связи еще прежде, когда жила въ табор. Разв вы не видли ее тогда на маневрахъ?

— Нтъ, видлъ. Я даже встртился съ нею въ замк вашего двоюроднаго брата.

— Ну, вотъ тамъ-то онъ и сошелся съ нею.

— То-есть, Дагобертъ намекалъ на это. Но я его хорошо знаю. Я знаю также что его похожденія не увнчались тогда успхомъ. По крайней мр, онъ былъ въ самомъ дурномъ расположеніи духа. Къ тому же цыганскій таборъ, а съ нимъ и прекрасная Кольма, оставили въ ту же ночь замокъ. Въ Вальдбург остались тогда только одна больная женщина и маленькая блдная двочка

— Я думалъ что встрчу здсь его двоюроднаго брата, сказалъ гусаръ.

— Я и самъ удивляюсь что его еще нтъ. Онъ былъ все время въ Вальдбург, куда дворъ пріхалъ на охоту. Но онъ хотлъ во всякомъ случа быть сегодня здсь. Вроятно его что-нибудь задержало, онъ не пропускалъ до сихъ поръ еще ни одного представленія Тишки.

— Однако, жаль что его нтъ здсь. Я увренъ что послдній поступокъ Кольмы не произвелъ бы на него особенно хорошаго впечатлнія!

— Я въ сущности не придаю этому большаго значенія. Тишка совсмъ не такая женщина чтобы заниматься подобными пустяками.

— Но можетъ-быть это прежнее знакомство, прежняя любовь?

— Что-то не похоже на то, онъ еще очень молодъ.

— Ну, братъ, ты не знаешь женщинъ: он въ высшей степени причудливы, замтилъ гусаръ.— Хотлъ бы я знать кто этотъ счастливецъ?

— Если не ошибаюсь, это былъ простой артиллеристъ. Впрочемъ это легко узнать. Тамъ стоитъ другой, кажется его товарищъ. Эй, бомбардиръ! крикнулъ драгунъ: — Прошу васъ, подойдите сюда.

ПІмоллеръ поспшилъ исполнить просьбу молодаго драгуна.

— Какъ зовутъ вашего товарища?

Шмоллеръ счелъ за лучшее скрыть настоящее имя Эриха, поэтому, вспомнивъ первое попавшееся имя, онъ отвтилъ:

— Канониръ Флаттигъ, писарь бригадной канцеляріи.

— Флаттигъ, Флаттигъ, повторялъ какъ-то небрежно баронъ, стараясь въ то же время хорошенько разсмотрть стоявшаго предъ нимъ бомбардира.— Странное имя, ничтожное имя… Ну, мн это все равно.

— Да и мн тоже, замтилъ драгунъ.— Разв подразнить любезнйшаго Дагоберта? Однако, господа, пойдемте, началось третье отдленіе. Теперь очередь прекрасной Леоніи.

— То ли дло Леонія! Эта женщина уметъ жить по крайней мр и знаетъ цну себ и другимъ.

Офицеры и остальная молодежь вошли въ циркъ. Въ тоже время отворилась дверь уборной и Эрихъ подошелъ къ бомбардиру Шмоллеру.

— Ну, дружище, нечего сказать, хорошъ ты! обратился Шмоллеръ къ Эриху.— Живешь себ въ полномъ раздоль, а притворяешься и корчишь изъ себя самаго невиннаго человка. Лихой ты парень, нечего сказать. Ужь не назначилъ ли ты заране это свиданіе? Можетъ-бытъ и приказъ-то объ арест ты самъ же у меня укралъ? Если такъ, то возврати его скоре. Тебя давно пора запереть.

— Полно, Шмоллеръ, отвтилъ ласково Эрихъ.— Пойдемъ, если хочешь.

— Но куда же? Эхъ, братъ, заварилъ ты кашу.

Переговоривъ, они ршили что Эрихъ проведетъ ночь у своего товарища, а рано утромъ Шмоллеръ отведетъ его подъ арестъ.

Эрихъ направился къ зданію Бригадной Школы. Онъ нсколько разъ останавливался, сворачивалъ назадъ и потомъ опять продолжалъ прежнюю дорогу. Онъ видимо боролся съ собою. Онъ не зналъ идти ли ему въ училище, въ душную комнату бомбардира, или исполнить просьбу прекрасной Эсмеральды и провести вечеръ съ нею. Она просила его такъ нжно, такъ ласково. Она такъ обрадовалась этой внезапной встрч. Онъ вспомнилъ также что она общала ему разказать все что съ нею было посл ихъ послдняго свиданія, вспомнилъ что она просила, чтобъ и онъ въ свою очередь не скрылъ отъ нея какъ онъ прожилъ послдніе годы.

Онъ уже подходилъ къ самому училищу, но вдругъ опять круто повернулъ назадъ и снова вернулся къ цирку. Должно-быть представленіе окончилось, такъ какъ къ подъзду длинными рядами подъзжали и опять отъзжали всевозможные экипажи. Эрихъ замтилъ выходившихъ офицеровъ и вспомнивъ что уже десять часовъ, поспшно отошелъ въ сторону и сталъ за небольшою коляской. Въ коляск сидлъ какой-то господинъ, который разговаривалъ съ офицерами подошедшими къ его экипажу.

— Чортъ бы ихъ всхъ побралъ! сказалъ сидвшій въ коляск.— Я долженъ былъ ждать, потому что вс лошади были заняты. Ты говоришь что представленіе было удачно?

— Тишка была безподобна.

— Еслибы ты зналъ какъ я радовался при одной мысли что увижу ее. Право, на земл нтъ полнаго счастія.

— Ну, нтъ худа безъ добра. Можетъ-быть оно и къ лучшему что тебя не было сегодня.

Послднія слова были произнесены съ легкою насмшкой.

— Хорошо, пусть будетъ по твоему. А теперь не хотите ли поужинать со мною? Я заране разчитывалъ на васъ и приказалъ приготовить въ Htel du Nord хорошія комнаты и ужинъ. Согласны?

— Благодаримъ, благодаримъ! вскричало нсколько голосовъ.— Позжай, мы прідемъ вовремя.

Господинъ въ коляск поклонился и ухалъ.

Эрихъ ршилъ что отправится къ Эсмеральд. Она дала ему подробный адресъ своей квартиры, и четверть часа спустя, онъ уже былъ предъ ея домомъ. У крыльца стоялъ старый Марешаль, который, завидвъ Эриха, взялъ его за руку и повелъ въ домъ.

Эрихъ увидлъ прежде всего кухню, гд ярко пылалъ огонь. Онъ невольно вспомнилъ огни цыганскаго табора. Старикъ повелъ Эриха по лстниц и ввелъ его въ небольшую комнатку. Здсь на столахъ и на стульяхъ лежали сбруи, сдла, попоны и тому подобныя принадлежности верховой зды. Старикъ остановился. Раздался тихій, но рзкій звукъ, походившій на крикъ хищной птицы. Минуту спустя, послышался изъ сосдней комнаты другой крикъ, крикъ перепела. Тогда Марешаль отворилъ дверь и впустилъ молодаго человка въ сосднюю комнату.

Комната эта была большая, теплая, ярко освщенная. Меблировка была самая разнообразная, фантастическая. Здсь были и столы, и стулья, и диваны,— но все это, а также и полы, было необыкновенно пестро, богато и покрыто дорогими персидскими коврами.

Эсмеральда, — онъ все еще называлъ ее этимъ именемъ,— подошла къ нему и протянула ему об руки. Она была счастлива что онъ исполнилъ ея просьбу и пришелъ. Она усадила его на диван и замтивъ что его свтлые вьющіеся волосы влажны отъ дождя, начала вытирать ихъ тонкимъ шелковымъ платкомъ. Затмъ, вынувъ изъ своихъ косъ дорогой гребешокъ, она принялась причесывать его голову. На ней былъ надтъ легкій изящный восточный костюмъ. Она была такъ нжна, такъ граціозна, такъ проста и невинна что Эрихъ невольно почувствовалъ что полюбилъ ее какъ родную сестру.

— Я помню ту ночь, сказала она, причесавъ его голову и разсматривая его.— Я стояла тогда въ тни и наблюдала за нимъ… Я слдила за каждымъ его шагомъ… И еслибъ я не убдилась что вы скрылись, что вы спасены, еслибъ я замтила что онъ ршился поднять на васъ руку, о, клянусь, онъ былъ бы мертвъ! Глаза ея какъ-то странно блестли, губы дрожали. Она невольно схватилась рукою за кушакъ, будто намревалась выхватить оттуда свой тонкій, изящный кинжалъ.

— Но чмъ же я заслужилъ это участіе? Васъ окружаютъ такіе гордые, знатные поклонники, а я бдный, ничтожный человкъ.

— Ахъ, я ненавижу ихъ, я ихъ всхъ презираю! Вы спрашиваете, отчего я выказываю вамъ столько участія? Я и сама не знаю! Я знаю только что оно явилось во мн еще въ тотъ вечеръ когда вы свалились надъ нами и отвезли васъ въ таборъ. Даже Бланда, равнодушная и холодная ко всмъ, даже она полюбила васъ и часто объ васъ вспоминала.

— Вы говорите о той маленькой, блдной двочк? Гд она? Гд вашъ таборъ, гд ваши прежніе друзья?

— Гд они?… Они, вроятно, какъ и прежде, странствуютъ съ одного мста на другое… Они вдь не знаютъ ни усталости, ни отдыха.. Бланда не съ ними. Мать ея заболла и она оставила насъ…

— Я слышалъ что она осталась въ замк стараго графа Зеефельда?

— Да, мать ея была слишкомъ больна и слаба и не могла слдовать за нами. По крайней мр она такъ увряла. Но я думаю что она была рада случаю отдлаться отъ насъ. Да и маленькая Бланда,— продолжала Эсмеральда посл нкотораго молчанія,— не подходила къ вашему табору. Она это хорошо понимала, несмотря на свою молодость. Она избгала всхъ въ табор, исключая меня.

— Это понятно, отвтилъ улыбаясь Эрихъ.— Она знала что вы ее любили.

— Ты дйствительно находишь что меня можно любить! воскликнула Эсмеральда, съ веселымъ смхомъ.— Ну, въ такомъ случа, ты также меня полюбишь, вдь я и тебя люблю, пойми меня хорошенько, я люблю тебя какъ любила Бланду.

— Какъ хорошо и какъ ярко пылаетъ каминъ.

— Я люблю это. Она устремила блестящіе, счастливые глаза въ огонъ.— Глядя на этотъ огонь, я вспоминаю старые. прежніе дни… Я люблю этотъ огонь… Люблю еще звздное небо, люблю нашу венгерскую степь. О, какъ она хороша, какъ въ ней привольно!… О чемъ вы спрашивали? Ахъ, да, вы разспрашивали о Бланд! Она васъ больше интересуетъ, нежели я. Я это прочла въ вашихъ глазахъ…. О комъ я говорила?… Да, я говорила что она не подходила къ вашему табору. Это всякій замчаетъ. У нея были такіе удивительные, роскошные волосы: длинные, свтлые, будто перемшанные съ золотомъ и серебромъ. И при этомъ она была всегда такъ горда. Это и побудило Чандора принять ее въ нашъ таборъ. Мы нашли ее съ матерью въ небольшомъ городк, какъ разъ въ то время когда отецъ ея умеръ, въ какомъ-то амбар. Онъ странствовалъ съ женою и съ ребенкомъ изъ города въ городъ и имлъ при себ шесть блыхъ пуделей, которые длали разные фокусы. Ихъ продали, конечно, съ согласія вдовы, и затмъ мы отправились дале. Двочка приносила хорошій доходъ табору. Ее всюду хорошо принимали. Не правда ли,— продолжала Эсмеральда быстро наклонившись къ Эриху, — кто разъ видлъ Бланду, тотъ не забудетъ ея? Да, это было странное, гордое, замкнутое существо. А между тмъ, сердце въ ней было горячее, любящее, она любила меня, любила всхъ, даже Чандэра, который хотлъ изъ нея сдлать въ послдствіи герцогиню табора…. да, въ послдствіи, потомъ, какъ я была бы удалена.

Глаза ея горли мрачнымъ, тоскливымъ огнемъ. Она была блдна.

Дверь отворилась, и на порог показался старый Марешалъ. Кольма Тишка замтила его и весело сказала:

— Хорошо, Марешаль, мы сейчасъ придемъ ужинать. Затмъ она, вскочивъ съ своего мста, взяла Эриха за руку и повела его въ небольшую сосднюю комнату. И здсь все было богато, изящно, но въ то же время отличалось необыкновенною пестротой. Столъ былъ прекрасно сервированъ. Ужинъ состоялъ изъ знаменитой венгерской пушты, какъ приготовляютъ ее пастухи, изъ холоднаго паштета, изъ печеній и самыхъ изысканныхъ плодовъ. Стояла также серебряная ваза съ шампанскимъ и два серебряные бокала.

Эрихъ еще первый разъ въ жизни пилъ шампанское. Онъ невольно вспомнилъ Шмоллера и пожаллъ что тотъ не могъ насладиться этимъ прекраснымъ ужиномъ. Онъ и не подозрвалъ что Шмоллеръ точно также наслаждался въ эти минуты, хотя и по своему.

Окончивъ ужинъ, Тишка сказала по-венгерски нсколько словъ Марешалю и пошла съ Эрихомъ въ прежнюю пріемную комнату. Каминъ ярко пылалъ. Они стали у окна. Облака исчезли, и небо покрылось яркими звздами. Ночь была холодная и свтлая. Кольма указала рукою на прекрасное созвздіе Оріона и тихо сказала:

— Взгляни, какъ прекрасно это созвздіе! Я люблю Оріона, онъ нашъ путеводитель, нашъ компасъ. Онъ укажетъ намъ дорогу въ нашъ прекрасный южный край, онъ освободитъ насъ изъ этого холоднаго свера, гд мы такъ одиноки, такъ покинуты всми…. Да, какой одинокою, какой покинутою и несчастною чувствуешь себя среди этихъ людей, холодныхъ, разчетливыхъ, умныхъ и въ то же время съ глупыми страстями!— Она положила руку на его плечо и продолжала: — Вотъ отчего я такъ обрадовалась завидя тебя. Я вспомнила тотъ часъ когда ты помогъ мн, вспомнила и тотъ вечеръ когда спасла тебя. О, я умю узнавать судьбу по глазамъ и по звздамъ, и я знаю, въ нашей жизни будетъ много общаго, намъ обоимъ придется много страдать.

— Но скажите мн, когда вы читали на звздахъ судьбу мою?

— Называй меня по имени, называй Кольмой. Когда я читала по звздамъ? Еще въ ту ночь когда мы, благодаря твоей помощи, вернулись въ таборъ. Врь мн, Оріонъ будетъ играть не малую роль въ твоей жизни. Нтъ созвздія прекрасне Оріона. Оріонъ это могучій герой, одтый въ крпкую броню и окруженный блестящимъ волшебнымъ поясомъ. Взгляни, этотъ поясъ состоитъ изъ двойныхъ звздъ… Но въ немъ есть и туманныя пятна, берегись ихъ. А теперь пойдемъ, я уложу тебя спать…. Я спою теб колыбельную псню, крошка моя, а затмъ спокойная ночь.

— Что касается покоя, то меня ждутъ холодная темница и деревянныя нары. Прощай Кольма.

Глаза ея затуманились. Она сердито откинула голову назадъ и отвтила:

— Какъ, ты хочешь проститься со мной, и въ этотъ часъ? Нтъ, ты проведешь эту ночь у меня. Это мое твердое ршеніе. Ночь холодна, и я не отпущу тебя. Слышишь, я не хочу! Полно, не будь ребенкомъ,— продолжала она уже ласково.— Я такъ давно не видала Бланду и не имю теперь силъ разстаться съ тобой…. Нтъ, ты не уйдешь. Къ тому же я боюсь, особенно въ эту ночь….

— Но вдь вы не одн, у васъ Марешаль, прислуга….

— Марешаль въ сара, при лошадяхъ, прислуга же спитъ какъ убитая.

Она отбросила назадъ свои черные, густые волосы и громко, но какъ-то грустно, засмялась.

— О, какъ ты еще глупъ, какъ ты глупъ, Эрихъ! Знаешь ли ты что многіе, при одной мысли что они могутъ провести эту ночь въ моемъ дом, сошли бы съ ума отъ радости и восторга? Но я оттого и люблю тебя что ты не сходишь съ ума отъ этой мысли…. Послднія слова она произнесла нжнымъ, грустнымъ голосомъ. Она обвила рукою его голову и прижала лицо къ его плечу.— Да, мн хорошо теперь, хорошо съ тобою…. Хорошо, несмотря на то что Оріонъ такъ ярко сверкаетъ. Пойдемъ, я уложу тебя, уложу, какъ когда-то укладывала Бланду. Я приказала приготовить теб постель тамъ, въ столовой. Распорядись чтобы теб было удобне. Я еще приду проститься съ тобою.

Она поставила на полъ большую восковую свчку и вышла изъ комнаты.

Въ столовой, на одномъ изъ дивановъ, были разостланы мягкіе, дорогіе ковры и шали. Эрихъ невольно остановился предъ своею постелью и задумался. Сколько странныхъ, необъяснимыхъ и новыхъ ощущеній пережилъ онъ въ теченіе этого дня! Не сонъ ли это? подумалъ онъ. Но нтъ, то не былъ сонъ.

Предъ нимъ, на полу, горла восковая свча, въ углу лекало сдло прекрасной Тишки. Онъ вспомнилъ какъ она была прекрасна, управляя своими дикими конями, какъ вс восторженно привтствовали ее. Эрихъ снялъ сапоги и легъ одтый на диванъ.

Нсколько минутъ спустя, отворилась дверь, и у порога показалась Кольма.

— Вотъ и хорошо! Дти должны быть послушны. Я прощусь съ тобой, затмъ ты можешь спать.

Она присла къ нему на диванъ. Своею блою, прекрасною рукой она тихонько перебирала его свтлыя, вьющіяся кудри. Затмъ, будто желая узнать сильно ли бьется его сердце, она прижала свою руку къ его груди.

Эрихъ чувствовалъ какъ горла и какъ дрожала эта маленькая, изящная ручка, онъ чувствовалъ близость ея молодаго, стройнаго стана. Сердце въ немъ сильно забилось….

— Заснешь ли ты, крошка моя? Она глубоко вздохнула, голосъ ея тихо дрожалъ, глаза были опущены.

— Я думаю что засну, отвтилъ онъ.— Я очень усталъ.

— Спи спокойно. Да сохранитъ тебя Небо! Она нагнулась къ нему, быстро поцловала его горячія, прекрасныя губы и не оборачиваясь вышла изъ комнаты. Затмъ она заперла дверь на ключъ, вынула его и подошла къ окну. На неб все еще горли и дрожали миріады звздъ, и между ними ярко выдлялся гордый Оріонъ.

Напротивъ, въ маленькомъ домик, все уже спало. Кольма открыла окно. Ночь была холодна, но Кольма не чувствовала холода. Она не замчала что волосы у ней распустились и что втеръ игралъ ими….

‘Къ чему этотъ втеръ? подумала она. Нтъ, такъ будетъ лучше…. Я не хочу чтобы мною овладло опять это странное, дикое, жгучее и преступное желаніе, я не хочу чтобъ….’

Быстрымъ движеніемъ открыла она окно и бросила на улицу ключъ которымъ заперла Эриха. Она слышала какъ ключъ ударился о камень, затмъ все опять стихло.

— Марешаль найдетъ его завтра утромъ. Пусть онъ его найдетъ, такъ лучше.

Эрихъ спалъ. Онъ былъ еще очень молодъ, сердце въ немъ было чистое, непорочное, какъ у ребенка. Онъ видлъ странные, тяжелые сны. Онъ видлъ себя въ монастыр Св. Августина. Ему на встрчу шла прекрасная Кольма, а за нею самъ Св. Августинъ, патронъ бывшаго монастыря. Святой уговаривалъ его вернуться назадъ, доказывая что здсь нтъ никакой тюрьмы. Затмъ онъ видлъ себя въ цирк, видлъ стараго полковника. Кольма летала на своихъ дикихъ коняхъ и ловила своимъ арканомъ гусарскаго офицера, графа Зеефельда. Но вдругъ все исчезло, осталась одна Кольма. Она была такъ хороша, такъ изящна. Онъ разговаривалъ съ ней, лилъ вино. Она укладывала его спать, цловала его, хотла уйти, но Эрихъ удержалъ ее и сталъ умолять остаться съ нимъ. Онъ чувствовалъ какъ она припала къ нему, какъ ея руки крпко и сильно обвились вокругъ его головы, чувствовалъ блескъ ея черныхъ, глубокихъ глазъ, ея горячее, порывистое дыханіе. Эрихъ сознавалъ что онъ погибъ, и ему стало страшно. Но вдругъ раздался голосъ, ненавистный ему голосъ: онъ собралъ вс силы и вырвался изъ объятій Кольмы… Ахъ, все это былъ сонъ! Даже голосъ, этотъ ненавистный голосъ слышится ему во сн.

Онъ хотлъ вскочить на ноги и бжать туда откуда раздавался этотъ голосъ: но тщетно, сонъ держалъ его въ крпкихъ объятіяхъ. Эрихъ страшно страдалъ. А голосъ все продолжалъ раздаваться… Эрихъ застоналъ и проснулся. Нтъ, то не былъ сонъ: онъ слышалъ, отчетливо слышалъ этотъ ненавистный голосъ. Вокругъ него была страшная темнота. Онъ вскочилъ съ дивана, одлся и подошелъ къ дверямъ откуда раздавался голосъ.

Во теперь онъ разслышалъ голосъ Тишки. Она говорила тихо, но въ то же время рзко, сурово:

— Я никогда не давала вамъ повода ворваться такимъ образомъ въ мой домъ. Вы не имете права ставить меня въ такое затруднительное положеніе. Неужели это подвигъ рыцаря? Напасть на беззащитную женщину…. стыдитесь!

Разімся другой голосъ, хриплый, дрожащій. Видно было что человкъ которому онъ принадлежалъ былъ сильно взволновавъ.

— Мн нечего стыдиться, если эта беззащитная женщина такъ прекрасна и такъ горда какъ ты, Кольма. Ты сама виновата. Ты сама отвергала всхъ рыцарей и желала только рабовъ. Но ты забыла что и рабъ можетъ порвать свои цпи.

— Прочь, прочь! воскликнула Тишка.— Уйдите тою же дорогой которою ворвались сюда.

— То-есть чрезъ окно? отвчалъ онъ, насмшливо смясь.— Что жъ, я и на это согласенъ, но не раньше утра. Будь благоразумнй, Кольма. Чортъ знаетъ,— продолжалъ голосъ дрока, но уже боле сдержанно.— Какъ понять васъ, женщинъ. Вдь я писалъ теб вчера. Разв ты не получила моего письма? О, я знаю, письмо дошло до тебя, я имю на то доказательство.

— Разв я отвтила вамъ? Да и могла ли я отвтить на явсьмо, не зная вашего адреса? О, будь у меня вашъ адресъ, я не оставила бы васъ безъ отвта! Я отняла бы у васъ всякую надежду, всякое желаніе войти сюда.

— Еслибы ты знала какъ страстно желалъ я видть тебя въ цирк, съ какою жадностью хотлъ ловить взглядъ твоихъ прекрасныхъ глазъ.

— Врьте мн, вы прочли бы въ нихъ одну ненависть, одно презрніе къ вамъ.

— Врь посл того судьб своей! Голосъ замолкъ не надолго, затмъ опять продолжалъ: — Я торопился, но все-таки опоздалъ къ представленію. Однако дло не въ этомъ,— продолжалъ онъ уже боле грубо, — мое письмо дошло до тебя и я имю твой отвтъ.

— Мой отвтъ?— Слова эти были произнесены скоро, рзко: — Какъ вы смете это говорить?

— Да, ты отвтила мн. Мн нтъ дла что отвтъ этотъ не былъ написанъ на изящной, раздушенной бумажк, во все-таки я не остался безъ отвта. Прошу тебя еще разъ, Кольма, будь умне. Вдь ты знаешь что я уже слжу за тобой три года шагъ за шагомъ. Вспомни какую блестящую обстановку предлагалъ я теб, вспомни на какія жертвы былъ готовъ, вспомни…

— Вы имете мой отвтъ?

— Чортъ возьми. Если это не отвтъ, то что же это такое наконецъ? Я лишу теб длинное письмо, описываю въ немъ вс страданія любви и безумной ревности, которыя пережилъ ради тебя. Затмъ, узнавъ о назначенномъ представленіи, въ цирк, я спшу въ городъ, опаздываю, прихожу къ твоему дому и вижу что окно твое освщено. Я стою подъ окномъ, старая отъ любви и желаній, я жду твоего призыва, во все напрасно. Страданія мои доходятъ до бшенства. Но вдругъ окно твое растворяется, я вижу тебя, слышу какъ ты бросаешь ключъ и вслдъ затмъ исчезаешь. О, еслибы ты могла постигнуть мою радость, мой восторгъ! Вдь ты знала что я тамъ внизу подъ твоимъ окномъ, что я дрожу отъ любви и нетерпнія? Ключъ брошенный тобою не твой ли отвтъ мн?

— Пресвятая Два, это ужасно!

— Я сейчасъ же замтилъ что онъ не былъ отъ воротъ. Но я все-таки понялъ тебя. Окно не было затворено, и я вошелъ сюда. А теперь, Кольма, тихо продолжалъ голосъ,— теперь будь добра, будь нжна. Ночь вдь скоро пройдетъ.

Эрихъ слышалъ все. Какой-то странный трепетъ овладлъ имъ. Онъ стоялъ точно вкопаный. Но вдругъ ему стало страшно, безумно страшно за Кодьму. Онъ уже хотлъ броситься къ дверямъ чтобы силою открыть ихъ, но остановился. Онъ опять разслышалъ ненавистный ему голосъ, но на этотъ разъ голосъ говорилъ уже спокойно:

— Кольма, ты знаешь что я годами выжидалъ, что я годами былъ теб вренъ. Я слдилъ за тобою всюду, забывалъ и свою молодость, и товарищей, и прежнія удовольствія.

— О, да! вы были черною тнью моей жизни.

— Пусть будетъ по твоему. Но знай, я употреблялъ вс усилія чтобъ освтить, усладить твою, иногда бдную и грустную, жизнь. Неужели ты думаешь что ты возвысилась бы такъ безъ моей помощи? Неужели ты думаешь что моя помощь была такъ ничтожна что ты всему обязана одной себ?

— О, замолчите! Мн не нужна была ваша помощь.

— Ты ошибаешься, этотъ блескъ, эта слава, все это добыто съ моею помощью. Я слдилъ за тобой, думалъ и работалъ для тебя. Когда ты окончила свой учебный годъ, я употребилъ вс усилія чтобы ничто не мшало теб, я побдилъ зависть, ненависть, шедшія теб на встрчу. Тебя встрчали всюду съ распростертыми объятіями, но встрчали благодаря моей помощи, моему желанію. Я заботился о твоей слав, старался распространять ее всюду. Я разыскалъ этихъ прекрасныхъ лошадей, которыми ты теперь владешь, я устроилъ такъ что он попали въ твои руки. Я не жаллъ ни времени, ни денегъ, я бросалъ десятки тысячъ….

— Такъ пусть же будетъ проклято это золото, которымъ вы опутали меня! О, Господи, за что же, за что это униженіе!

— Кольма, разв не доказываетъ все это какъ глубоко, какъ безгранично я тебя люблю? О, еслибы ты могла постигнуть всю силу, всю глубину моей любви, ты бы замерла отъ восторга!

— Нтъ, не отъ восторга, нтъ, отъ ужаса!

— Кольма, не говори такъ. Ты сама не понимаешь что говоришь… Ты еще не знаешь сколько блаженства дастъ теб любовь моя!.. Ты ненавидишь меня теперь, потому что знаешь что черезъ минуту будешь дежать въ моихъ объятіяхъ.

— Никогда!!

— Полно, ты еще ребенокъ. Ты не знаешь что говоришь. Твоя ненависть пройдетъ, и ты полюбишь меня. О, не смотри на меня такъ, я знаю что твое сердце еще свободно.

Эрихъ прижался крпко къ дверямъ, но все-таки не могъ разслышать ея отвта. Но, что бы она ни сказала, вроятно, слова ея были ужасны. Тотъ съ кмъ она говорила, заскрежеталъ зубами, затмъ дико вскрикнулъ. Въ этомъ крик было столько страданія, столько страсти, столько злобы что Эрихъ невольно поблднлъ. Вслдъ за тмъ раздался опять голосъ Кольмы, громкій, радостный, торжествующій голосъ.

— Еще разъ повторяю вамъ: я сказала правду, я не обманываю васъ. Ключъ этотъ не былъ брошенъ вамъ, вы не поняли меня…. Этимъ ключомъ я заперла мое счастье, мое блаженство.

— Прочь отъ твоего счастья, отъ твоего блаженства! слышишь? я хочу узнать его! Отойди отъ этой двери, отойди, или я….

— Такъ вотъ вы какой! вскричала она дико и насмшливо.— О, еслибъ вы звали какъ вы теперь прекрасны!

— Будь проклята…

Эрихъ былъ въ ужас. Раздался короткій, безумный крикъ, окончившійся какимъ-то глубокимъ, страннымъ вздохомъ. Кто-то съ усиліемъ прижался къ двери и затмъ упалъ на полъ. Затмъ все стихло.

Прошло нсколько минутъ глубокаго, страшнаго молчанія. Тогда Эрихъ бросился къ дверямъ, принялся ихъ толкать всми силами, во дверь не отворялась. Онъ вспомнилъ что замтилъ за ужиномъ, около дивана, маленькую потаенную дверь. Эрихъ бросился къ ней, ощупью нашелъ ее, отворилъ и вошелъ на лстницу. Ему шелъ на встрчу Марешаль, державшій въ рук зажженную свчу. Старикъ былъ страшно блденъ.

— Съ ней приключилось несчастье! Ахъ, я давно этого опасался! Я видлъ какъ она соскочила изъ окна, во я былъ у себя въ комнат и не могъ ее удержать. Бдная Кольма, бдная!

Старикъ отворилъ дверь въ комнату Кольмы и скрылся. Эрихъ, блдный и дрожащій, послдовалъ за нимъ. Онъ вошелъ въ комнату Кольмы. Окно было открыто, давая свободный доступъ холодному ночному воздуху. Старый Марешаль стоялъ предъ Кольмой на колняхъ. Ея голова опиралась на его руку. Она шептала ему что-то тихимъ, слабымъ голосомъ. Тогда Марешаль обернулся къ Эриху и живо оказалъ ему:

— Подите внизъ и позовите обихъ женщинъ. Но ради Бога, не длайте шума. Пусть ворота будутъ заперты.

Эрихъ поспшилъ исполнить приказаніе старика и вернулся нсколько минутъ спустя съ обими служанками. Кельму бережно подняли съ пода и удожиди на диванъ.

Эрихъ замтивъ что она открыла глаза бросился предъ нею на колни и громко зарыдалъ. Она тихо, слабо улыбнулась и сказала ему, тяжело дыша:

— Полно, другъ мой, не плачь… Все пройдетъ, я сама во всемъ виновата. Вонъ тамъ, на полу, лежитъ мой кинжалъ. Я была неловка и не сумла защитить себя….

— Да, да, проговорилъ тихимъ, глухимъ голосомъ Марешаль,— кинжалъ попалъ не туда куда слдовало.

— А теперь, другъ мой, продолжала она, — теперь намъ пора разстаться.

— Нтъ, Кольма, я не оставлю тебя.

— Это необходимо, другъ мой, это необходимо. Марешаль проводитъ васъ и приведетъ мн доктора.

Старикъ быстро поднялся и, взглянувъ на блдное лицо своей госпожи, тихо заплакалъ.

— Идите съ Марешалемъ. Идите, мн нужна помощь.

Она протянула съ усиліемъ Эриху свою руку. Онъ покрылъ ее горячими поцлуями. Затмъ онъ, вмст съ Maрешалемъ, вышелъ изъ комнаты. При Кольм остались ея елужавки.

— Пока еще все тихо, сказалъ Марешаль, когда они вышли на улицу.— Но я боюсь какъ бы кто-нибудь не слышалъ ихъ громкій разговоръ и ея крикъ. Поспшите домой. Не хорошо если васъ застанутъ здсь. Идите, прошу васъ, идите.

Старикъ шелъ быстро впередъ, оставивъ за собою Эриха. Эрихъ не имлъ силъ разстаться съ домомъ Кольмы. Онъ остановился предъ окномъ. Все было тихо. Никто бы не подумалъ что тамъ, внутри, молодое, прекрасное существо боролось между жизнью и смертью. Эрихъ глубоко вздохнулъ и хотлъ уже уйти, какъ вдругъ увидалъ на земл что-то блое. Онъ нагнулся и поднялъ запечатанный конвертъ. Эрихъ немедленно сунулъ пакетъ въ карманъ и скрылся въ темнот ночи.

VI. Похожденіе Шмоллера.

Бомбардиръ Шмоллеръ, простившись съ Эрихомъ, шелъ нкоторое время по самымъ люднымъ улицамъ города и наконецъ остановился у калитки небольшаго, но красиваго домика. Здсь стояла высокая, стройная женская фигура, закутанная въ большой темный платокъ и державшая въ рук зажженый фонарь. Незнакомка, завидвъ Шмоллера, тихо кашлянула. Шмоллеръ отвтилъ ей тмъ же. Тогда она подошла къ нему, взяла его за руку и повела черезъ небольшой, темный корридоръ въ свтлую, теплую комнату. Рядомъ съ комнаткой была кухня. Комната эта была маленькая, но чистая и уютная. Въ углу, за блою занавсью, стояла кровать, на окнахъ были цвты. Небольшой столъ былъ покрытъ чистою блоснжною скатертью и хорошо сервированъ. Комнатка эта принадлежала молодой, хорошенькой служанк.

Шмоллеръ слъ къ столу, онъ былъ, видимо, не въ дух.

— Чортъ побери эту военную службу, ворчалъ онъ, осматривая свои грязные сапоги,— день и ночь не знаешь покоя! Пишешь цлый день, даже руки начинаютъ болть, а все отдыха нтъ! даже сегодня, въ праздничный день, я долженъ былъ бгать какъ самая несчастная собака. Заставили посадить подъ арестъ какого-то бездльника.

— Силы небесныя! но вдь съ тобою могло приключиться несчастье?

— Конечно, конечно, онъ началъ было бороться со мною, но ты вдь хорошо знаешь меня, Лизета. Я силенъ и справился съ нимъ.

— Перестань, просила она, длая видъ что хочетъ вырваться отъ него,— я вдь не борюсь съ тобой, да къ тому же я и не арестантъ!

— Это такъ, дорогая Лизета, но не забывай: я твой, а ты моя. Однако, позволь мн снять съ себя эти атрибуты моей, ночной службы, вотъ, возьми мою саблю и мой портфель…

— Я и самъ не знаю, продолжалъ онъ, обращаясь къ Лизет, убиравшей его вещи,— откуда ты взяла такую силу надо мною, отчего я полюбилъ тебя! Сказать правду, я мечталъ прежде совсмъ о другомъ. Согласись сама, ты вдь не совсмъ мн пара. Товарищъ мой по служб, унтеръ-офицеръ Блокъ, ухаживаетъ за вдовою одного капитана, а молодой Флаттихъ влюбленъ даже въ одну знаменитую актрису. Видишь ли, они умне меня. Впрочемъ мн это все равно. Я счастливъ: ты любить меня, я люблю тебя, и если ты не противъ, начнемъ ужинать. Намъ нечего опасаться? Насъ никто не увидитъ?

— Не безпокойся. Они оба ушли на званый вечеръ. Тамъ будутъ танцы. Онъ сначала не хотлъ, онъ ненавидитъ вс свтскія удовольствія. Но она непремнно хотла и требовала кацоручески, какъ она говоритъ….

— Ты вроятно хотла сказать ‘категорически’?

— Она требовала чтобъ онъ отпустилъ ее или похалъ съ ней. Еслибы ты зналъ какая скука въ этомъ дом, какое однообразіе, продолжала Лизета, стараясь подражать голосу и манер держатъ голову своей госпожи.— Здсь яастоящій монастырь. Право, еслибъ я это знала, я лучше отправилась бы прямо въ монастырь.

— Слдовательно даже такой благочестивый человкъ какъ твой хозяинъ не можетъ избжать домашней ссоры и непріятностей? спросилъ бомбардиръ, покачавъ головой и наливая себ полный стаканъ вина.— Посл этого удивляются что человкъ не хочетъ жениться!

— Она одна во всемъ виновата, увряю тебя, она одна. Еслибы ты только зналъ что я выношу отъ нея!… Она мн во всемъ отказываетъ.

— Подай прежде жаркое, а потомъ разкажи мн все подробно. Нечего и говорить что Лизета въ нсколько минутъ исполнила желаніе г. Шмоллера. Послдній принялся сть, а она продолжала свои жалобы.

— Она во всемъ мн завидуетъ, во всемъ мн отказываетъ. Ей, напримръ, не нравится что я недурна собой.

— Слдовательно она сама безобразна?

— Нтъ, этого сказать нельзя. Но она слишкомъ полна для молодой женщины.

— Ну, это недурно…

— Я же обращаю прежде всего вниманіе на стройную талію. Не забывай этого, Шмоллеръ!

— Не забуду, милая моя. Я никогда, ни при какихъ обстоятельствахъ, не забуду этого.

— Если я пою и весела, она сердится. Она вчно не въ дух, особенно если онъ дома. Она также недовольна тмъ что я знакома съ тобою.

— Если она имла случай видть меня, то это насколько не меня удивляетъ.

— Мы стояла какъ-то на дняхъ предъ большимъ магазиномъ. Она вдругъ обернулась ко мн и сказала: ‘Лизета, Лизета, берегись военныхъ!’

— Однако я, въ самомъ дл, начинаю убждаться что у твоей хозяйки завистливый, дурной характеръ. Надюсь, ты объяснила ей что я не какой-нибудь простой искатель кухонныхъ приключеній.

— Конечно, я ей все сказала. Я сказала также что вы намрены на мн жениться.

Неизвстно, проглотилъ ли бомбардиръ Шмоллеръ слишкомъ большой кусокъ мяса, только онъ при послднихъ словахъ Лизеты началъ сильно кашлять. Наконецъ, онъ сказалъ посл довольно продолжительной паузы:

— Право, Лизета, ты прекрасная хозяйка!

Лизета наклонилась къ нему и, положивъ ему на плечо свою блую, красивую руку, тихо спросила:

— Не правда ли, Шмоллеръ, ты не обманешь меня? Ты вдь поступишь честно со мною?

— Конечно. Разв я похожъ на человка который намревается обмануть другаго?

Дйствительно всякій, глядя съ какимъ аппетитомъ Шмоллеръ подалъ одинъ кусокъ жаркаго за другимъ, подумалъ бы что совсть и намренія этого человка самыя честныя.

— Ты не должна забывать, Лизета, что я не похожъ на тхъ простыхъ артиллерійскихъ солдатъ которые обыкновенно дружатся съ горничными и кухарками. Я выше ихъ и по образованію, и по служб. Мы, военные писаря, люди образованные, занимающіеся литературой, знающіе иностранные языки. Я много читалъ, много изслдовалъ и много думалъ. Наконецъ я пришелъ къ тому же заключенію къ какому когда то пришелъ и одинъ знаменитый индійскій мудрецъ. Съ этихъ поръ я ршилъ что изреченіе этоге мудреца будетъ правиломъ всей моей жизни.

Онъ налилъ себ опять полный стаканъ и выливъ его важ во продолжалъ:

— Изреченіе этого великаго мудреца слдующее: ‘Что бъ ты на сдлалъ, ты будешь раскаиваться!’ Поняла ли ты меня, Лизета?

— Не совсмъ, но врь мн, Шмоллеръ, сказала она дрожащимъ, любящимъ голосомъ,— теб не придется раскаяться.

— До сихъ поръ по крайней мр не приходилось. Я счастливъ и доволенъ собою.

Шмоллеръ говорилъ правду. Глаза его сіяли, веселая улыбка скользила на губахъ. Замтивъ что бутылка пуста, онъ накловился къ Лизет и весело сказалъ:

— Разв вамъ не хорошо, Лизета? А propos, принеси-ка вторую бутылку, а я пока съ твоего согласія выкурю сигару. Позволяешь?

— Пожалуй. Она еще не скоро вернутся, и я успю открыть окно, чтобъ освжить комнату.

— Послушай, открой-ка лучше теперь окно, сказалъ господинъ Шмоллеръ, осторожно заглянувъ въ кухню.— Нужно быть осторожнымъ, я долженъ приготовить себ на всякій случай путь къ отступленію. Не даромъ же я учился стратегіи. Вотъ, слдуя правиламъ этой стратегіи, я хочу знать куда выходитъ это окно?

— Оно выходитъ на нашъ маленькій дворъ, отвтила смясь Лизета.— Въ заднемъ углу этого двора ворота, которыя теперь заперты. А за воротами и площадь Св. Урсулы. Но не безпокойся: ты выйдешь чрезъ ту же дверь чрезъ которую вошелъ. Подобные званые вечера не кончаются раньше полуночи, къ тому же тамъ будетъ и ужинъ.

— Надюсь, ты не считаешь меня трусомъ? отвтилъ господинъ Шмоллеръ сдвинувъ брови: — Я никого и ничего не боюсь, даже смерти!

Лизета пошла въ подвалъ за виномъ. Шмоллеръ, закуривъ сигару и протянувъ ноги на стоявшій около него стулъ, принялся весело барабанить по столу. Онъ былъ въ самомъ хорошемъ расположеніи духа.

И дйствительно, комната въ которой онъ находился была такъ тепла, уютна, чиста. Да и Лизета, добрая, невинная Лизета, любила его такъ нжно, такъ доврчиво, была такъ мила, свжа, весела! Шмоллеръ былъ вполн счастливъ и доволенъ своею судьбой.

Вдругъ онъ вздрогнулъ: онъ ясно разслышалъ стукъ за дверью.

‘Пожалуй, это воры и разбойники!’ подумалъ онъ. Лицо его слегка поблднло. Онъ тихо приподнялся со своего стула, подошелъ къ дверямъ и сталъ прислушиваться.

Въ это время Лизета вошла въ комнату съ бутылкою вина. Бомбардиръ, указавъ на дверь въ переднюю, сдлалъ ей знакъ чтобъ она не шумла. Она, понявъ его, поставила бутылку на столъ и тихо сказала:

— Вроятно это мальчишка который приноситъ намъ газеты. Онъ почти всегда приходитъ поздно, впрочемъ, не безпокойся: двери подъзда хорошо заперты. Но если случится… это, впрочемъ, невозможно — я начну тогда говорить громко.

‘Пожалуй это и въ самомъ дл мальчишка съ газетами,’ думалъ Шмоллеръ, оставшись одинъ въ темной комнатк. ‘Однако, это все-таки непріятно. Ужь не открыть ли окно?’

Шмоллеръ, схватилъ лежавшую около него фуражку, тихо подошелъ къ окну, открылъ его осторожно, выглянулъ на дворъ и началъ боязливо прислушиваться.

Но страхъ его еще боле увеличился когда вдругъ раздался очень громкій, удивленный голосъ Лизеты:

— Ахъ, сударыня, какъ вы меня испугали! Я и не ожидала васъ такъ рано! Не случилось ли чего-нибудь?

Шмоллеръ не разслышалъ отвта. Онъ вскочилъ поспшно на подоконникъ. Раздался опять громкій голосокъ Лизеты.

— Какъ, фрейлина Берта заболла! Праведное небо, вотъ-то горе! Я сейчасъ зажгу свчи и заварю вамъ чай.

Но другой головъ, боле грубый и рзкій, отвтилъ:

— Да посвти скоре, я самъ пойду въ кухню.

Шмоллеръ, вспомнивъ правила стратегіи, нагнулся и былъ уже готовъ выскочить на дворъ, какъ вдругъ почувствовалъ что его кто-то держитъ за панталоны. Онъ рванулся всми силами впередъ и очутился на двор. Тутъ только онъ понялъ что зацпился за большой крючокъ и что панталоны его изорваны. Блдный, дрожащій, подошелъ онъ къ воротамъ, осторожно отворилъ ихъ и вышелъ на площадь Св. Урсулы. Онъ хотлъ уже продолжать свое бгство, но остановился внезапно, схватилъ себя за голову и сердито сказалъ:

— Вотъ я и на площади Св. Урсулы, а все-таки положеніе мое безвыходно. Даже Св. Урсула и ея одиннадцать тысячъ двъ не могутъ теперь спасти меня. Я ушелъ, но поставилъ у Лизеты свою саблю и свой портфель. Вотъ такъ несчастье! Чтобы чортъ ихъ всхъ побралъ! Господи, да я, должно-быть, раненъ, я чувствую сильную боль… Этотъ проклятый крючокъ! Счастье еще что я не остался висть на немъ.

Шмоллеръ ршительно не зналъ что длать. Онъ хотлъ было вернуться къ Лизет, тихонько вызвать ее и взять у нея забытыя вещи, но подойдя къ воротамъ, онъ опять услышалъ прежній громкій, сердитый голосъ. Оставалось одно: вернуться въ училище и подождать до утра. Но Шмоллеръ боялся вернуться въ свою комнату. Онъ зналъ что Блокъ, взглянувъ на него, станетъ надъ нимъ смяться, а Флаттигъ будетъ ему читать нравоученіе. Поэтому онъ ршилъ не возвращаться въ свою комнату, а пойти въ караульню и провести ночь вмст съ Эрихомъ.

Чрезъ четверть часа Шмоллеръ уже входилъ въ караульню. Дежурный бомбардиръ Халлвигъ читалъ, а другіе два канонира лежали на деревянныхъ нарахъ и крпко спали. Эриха не было.

‘Чортъ возьми’, подумалъ Шмоллеръ, ‘гд же онъ? Неужели онъ былъ такъ глупъ и отправился въ свою комнату? Я долженъ узнать во что бы то ни стало.’

Халлвигъ, заслышавъ шумъ, поднялъ голову и въ удивленіи взглянулъ на Шмоллера.

— Послушай, Халлвигъ, спрашивалъ обо мн кто-нибудь?

— Никто.

— А канониръ Фрейбергъ?

— Ты кажется опять пьянъ, дуракъ, отвтилъ Халлвигъ.— Не ты ли самъ отвелъ Фрейберга подъ арестъ. Поди-ка лучше ложись спать.

Шмоллеръ столько вынесъ, столько выстрадалъ въ эту ночь что только и могъ отвтить:

— Да, ты правъ, я пойду въ свою комнату.

Однако онъ не вернулся къ себ. Онъ вышелъ опять на улицу и не обращая никакого вниманія на сырость и холодъ, началъ бгать взадъ и впередъ.

‘Нтъ, думалъ онъ, это послужитъ мн урокомъ на всю жизнь. Никогда я этого не забуду. Вмсто того чтобы спать теперь, я долженъ, будто сумашедшій, бгать по улиц въ эту сырую, холодную ночь. И къ тому же забылъ свою саблю и свой портфель…. Въ послднемъ были письма которыхъ никто не долженъ читать. Ахъ, горе, горе!… И мои новые панталоны…. они мн стоили три талера и двадцать зильбергрошей…. Къ счастью, я еще не заплатилъ за нихъ. А этотъ проклятый Эрихъ, куда онъ пропалъ? Въ своей комнат онъ не можетъ быть. Онъ честенъ и держитъ свое слово…. Те, кто-то идетъ. Нтъ, это ночной сторожъ.’

Онъ двадцать разъ подходилъ онъ къ воротамъ училища, намреваясь пойти въ свою комнату, и всякій разъ останавливался, чувствуя какой-то неодолимый страхъ и стыдъ. Онъ принималъ нсколько разъ твердое ршеніе войти въ свою комнату, показать свой истерзанный костюмъ Флаттигу и Блоку и разказать имъ все. Но онъ боялся ихъ насмшекъ, ихъ нравоученій, и ршеніе это кончалось ничмъ.

Такъ прошло нсколько часовъ. Онъ уже началъ приходить въ отчаяніе, какъ вдругъ увидлъ подходившаго Эриха.

Тогда на бднаго Эриха обрушился цлый потокъ брани, упрековъ, проклятій. Эрихъ молчалъ. Несчастье съ Кольмой такъ поразило его, причиняло ему такія невыносимыя страданія что онъ не обращалъ никакого вниманія на слова своего товарища.

ПІмоллеръ, замтивъ это равнодушіе и молчаніе, еще боле разсердился и съ бшенствомъ вскричалъ:

— Господи, ты такъ молодъ и уже такъ испорченъ!

— Да что такое случилось съ тобою?

— Что? На, взгляни, дуракъ, что со мной случилось! И во всемъ виноватъ одинъ ты! Я потерялъ свою саблю, свой портфель, свое имущество, и все это ради тебя! Вотъ уже три часа какъ я бгаю здсь, точно угорлый, и жду тебя! Скажи, разв это честно?

— И во всемъ ты обвиняешь меня?

— Да ты, ты одинъ. Еслибъ ты сидлъ теперь въ монастыр Св. Августина, все было бы иначе. Я могъ бы раньше покончить свои общественныя обязанности и лежалъ бы теперь спокойно въ своей постел. Нтъ, Фрейбергъ, увряю тебя, я добръ, но если со мной обходятся такимъ образомъ, я становлюсь опаснымъ врагомъ.

— И все-таки я не понимаю что съ тобою было.

— Что жъ, не хочешь ли ты чтобъ я разказалъ теб обо всемъ здсь, на улиц, въ эту темную, холодную ночь?

— Ну, такъ пойдемъ въ караульню. Мн и самому холодно.

— Идти въ караульню, для того чтобы вс осмяли меня!

— Ну, такъ пойдемъ въ твою комнату, Блокъ и Флаттигъ честные товарищи и не выдадутъ насъ.

— Они не выдадутъ насъ, это правда, но я боюсь ихъ насмшекъ. Но ты правъ. Я страшно озябъ, и самое лучшее идти въ мою комнату. Я отплачу имъ, если они станутъ смяться надо мною!

Они вошли въ училище, тихонько, ощупью, прошли весь корридоръ и вошли въ комнату Шмоллера. Вс три товарища Шмоллера спали.

— Пожалуй, они притворяются что спятъ! прошепталъ Шмоллеръ, пробираясь къ своей кровати.— Слышишь какъ пахнетъ дымомъ?… Ну, да я ихъ проучу… Иди тише… вотъ моя постель… я страшно прозябъ. Я не буду раздваться. Ахъ, мои бдныя новыя панталоны!… Подожди, я сперва лягу, а потомъ ты. Чортъ возьми! да что это такое? О-о-о! черти…

Голосъ Шмоллера замеръ. Послышался страшный шумъ, произведенный паденіемъ кровати, разбитой посуды, вылитой воды… Вслдъ затмъ раздался тихій, сдержанный смхъ, а сквозь этотъ смхъ спокойный, твердый голосъ унтеръ-офицера Блока.

— Послушай, Шмоллеръ, на все есть свое время. Ты могъ бы сберечь и на завтра свой manoeuvre de force. Замолчи, мы хотимъ спать.

VII. Неожиданная встрча.

Когда товарищи Шмоллера проснулись на другое утро, они крайне удивились найдя въ своей комнат Эриха. Ихъ поразилъ также разстроенный видъ Шмоллера и его разорванная одежда. Шмоллеръ, на вс ихъ вопросы, отвтилъ имъ что съ вамъ случилось большое несчастье, что его настигъ ревнивый супругъ, а что Эрихъ не попалъ въ монастырь Св. Августина оттого что они забыли въ канцеляріи приказъ объ арест.

— Одно что мн остается теперь, продолжалъ Шмоллеръ, — это объявить себя больнымъ. Прошу тебя, Флаттигъ, сходи въ канцелярію и принеси мн приказъ объ арест. Я сейчасъ же отведу Эриха. Надюсь, господа, что вы не выдадите васъ и будете молчать?

Товарищи общали исполнить просьбу Шмоллера. Унтеръ-офицеръ Блокъ отправился въ канцелярію, чтобъ объявить о болзни бомбардира, а Флаттигъ пошелъ за приказомъ. Въ комнат остались Эрихъ и Шмоллеръ.

— Я долженъ добыть, прежде всего, свою саблю и свой портфель, сказалъ Шмоллеръ.— Въ портфел лежатъ письма, которыя могутъ компрометировать меня…. Я дрожу при одной мысли что они могутъ лопасть въ дурныя руки.

Затмъ онъ разказалъ довольно правдиво Эриху обо всемъ что съ нимъ случилось наканун и просилъ его отправиться къ Лизет и достать у нея вещи.

— Я буду ждать тебя въ той гостиниц гд мы были вчера вечеромъ. Если ты вернешься съ моими вещами, я общаю угостить тебя хорошимъ завтракомъ.

Сказано, сдлано. Друзья, полчаса спустя, уже сидли въ гостиниц, и Эрихъ выслушивалъ совты Шмоллера, какимъ образомъ вернуть потерянныя вещи. Затмъ Шмоллеръ передалъ Эриху свои чистыя замшевыя перчатки, свою новую, тонкую фуражку и благословилъ его на трудное предпріятіе.

Эрихъ шелъ, погруженный въ грустныя, мрачныя мысли. Его неотвязчиво преслдовала одна мысль, одинъ вопросъ: ‘Гд теперь Кольма? Жива ли она?’ Онъ страшно страдалъ. Онъ ршилъ что зайдетъ къ ней, какъ только получить вещи Шмоллера.

Онъ очутился, наконецъ, предъ домомъ въ которомъ жила Лизета. Онъ тихо позвонилъ. Нсколько секундъ спустя, дверь пріотворилась и раздался тихій, сдержанный крикъ удивленія и испуга.

— Прежде всего, прошепталъ Эрихъ, — прошу васъ меня впустить. Иначе меня могутъ замтить на улиц. Будьте добры, прелестная Лизета, я вовсе не намренъ сдлать вамъ непріятности.

— Пресвятая Два, чего же вы хотите? Я васъ не знаю.

— Но вы знаете моего друга Шмоллера.

— Да, и должна сказать что узнала его къ своему великому горю!

‘Очень можетъ быть что онъ того же мннія’, подумалъ Эрихъ.

— Я врю вамъ, прекрасная Лизета, продолжалъ Эрихъ уже громко, — но мн необходимо переговорить съ вашими господами. Впустите меня, иначе я стану звонить до тхъ поръ пока мн отворитъ дверь кто-нибудь другой.

Дверь отворилась совсмъ, и Эрихъ вошелъ въ переднюю.

— Я знаю зачмъ вы пришли, сказала красивая служанка,— но это невозможно, ршительно невозможно.

— Но что же невозможно? прошу васъ, скажите мн. Врьте мн, на свт все возможно!

— О, я знаю зачмъ вы пришли. Шмоллеръ забылъ вчера здсь свои вещи и вы пришли за ними. Но, повторяю вамъ, это невозможно. Хозяинъ еще вчера взялъ ихъ въ свою комнату.

— Саблю?

— Да, саблю. Ахъ, я бдная! что теперь станутъ говорить обо мн! Меня взяли сюда въ услуженіе только потому что я до сихъ поръ ни съ кмъ еще не жила… А теперь хозяинъ нашелъ у меня эту несчастную саблю… Вдь не могла же я уврить его что сабля пришла сама въ мою комнату!

— Это, конечно, такъ, а портфель?

— О, я его, къ счастью, спрятала. Да, къ счастью!… продолжала она, надувъ губки.— Передайте вашему другу, господину Шмоллеру, что въ портфел этомъ были явныя доказательства какой онъ вроломный, нечестный человкъ. Онъ хотлъ обмануть бдную двушку, которая была съ нимъ такъ искренна, такъ доврчива…. которая такъ любила его!

Она закрыла лицо руками. Эрихъ глядлъ на нее и въ душ своей ршилъ что Шмоллеръ должно-быть дйствительно чудовище, если ршился обмануть такую миленькую, добрую двушку.

— Выслушайте дружескій совтъ, сказалъ ей Эрихъ,— забудьте его и возвратите ему его бумаги. Поврьте, это будетъ для него самымъ лучшимъ наказаніемъ.

Но она гордо откинула голову назадъ и отвтила твердимъ, серіознымъ голосомъ:

— Нтъ, это не обойдется ему такъ легко. Я сама переговорю съ нимъ. Онъ будетъ наказанъ.

— Хорошо, пусть будетъ по вашему. Теперь, прошу васъ, доложите обо мн вашему хозяину, мн необходимо получить саблю. Я докажу вашему господину что онъ не иметъ права задержать у себя казенное имущество.

— Хозяина нтъ дома. Онъ ухалъ рано утромъ въ столицу.

— Чортъ возьми! что же мн длать? Въ такомъ случа, я долженъ переговорить съ хозяйкой. Можетъ-быть она будетъ добре и снисходительне.

Хорошенькая служанка окинула Эриха быстрымъ взглядомъ, улыбнулась, присда и ласково сказала:

— Хорошо, я постараюсь уговорить барыню принять васъ. Какъ мн доложить объ васъ?… Не думаю только чтобы барыня особенно поторопилась принять васъ.

— Передайте что я другъ вашего Шмоллера.

— Моего Шмоллера? О, прошу васъ, не говорите такъ. Все кончено, съ тхъ поръ какая я прочла эти письма.

— Въ такомъ случа, передайте ей что ее желаетъ видть Эрихъ Фрейбергъ, ученикъ Бригадной Школы.

— Ахъ, такъ вы ученикъ Бригадной Школы? Хорошо, я сейчасъ побгу къ барын. Вы такъ вжливы и такъ хорошо держите себя.

Сказавъ это, она побжала по лстниц на верхъ, приподнявъ кокетливо спереди свое платье. Нсколько минутъ спустя, она снова показалась на лстниц.

— Барыня желаетъ васъ видть. Ахъ, господинъ Фрейбергъ, если вамъ удастся вернуть саблю, не забудте и меня. Скажите барын что этотъ Шмоллеръ не дурной человкъ, что онъ иметъ относительно меня самыя честныя намренія.

— А портфель? а письма? Хорошо, хорошо, я постараюсь оправдать васъ.

— Прошу васъ, войдите вотъ сюда и подождите немного. Барыня вчера легла поздно слать и сегодня поздно встала. Ахъ, господинъ Фрейбергъ, вся моя надежда на васъ!

Красивая служанка протянула Эриху свою бдую, хорошенькую ручку и взглянула на него такъ ласково что Эрихъ невольно покраснлъ и общалъ ей все сдлать.

Комната въ которой находился Эрихъ не была богата, но все въ ней было чисто, красиво, уютно. На полу былъ мягкій коверъ, въ одномъ углу каминъ, въ другомъ цлая пирамида дорогихъ южныхъ растеній. Посреди комнаты стоялъ небольшой столъ, сервированный къ утреннему завтраку. Эрихъ началъ представлять себ хозяйку дома. Ему казалось что она должна быть непремнно стара, серіозна, что она станетъ читать ему нравоученія.

Дверь отворилась, и въ комнату вошла хозяйка дома. Эрихъ замтилъ съ перваго же взгляда что онъ ошибся, что она не была стара. Напротивъ, это была молодая, стройная, хотя и немного полная женщина, одтая въ легкій свтло-срый кашмировый утренній костюмъ. Она подошла къ Эриху, улыбнулась и протянула ему руку.

— Зельма!…

Дйствительно, предъ Эрихомъ стояла Зельма, та самая Зельма съ которой онъ такъ часто встрчался нсколько лтъ тому назадъ. Она была дочь того самаго пастора который принималъ такое дятельное участіе въ судьб Эриха, посл смерти его отца. Онъ часто встрчался съ нею въ дом пастора, читалъ съ нею, плъ, игралъ въ четыре руки. Зельма была въ то время пылкая, страстная двушка. Она вскор полюбила молодаго человка. Эрихъ замтилъ это, но онъ былъ еще слишкомъ молодъ, да и самъ не раздлялъ ея чувствъ. Онъ пересталъ бывать у пастора. Зельма сдлалась невстой молодаго викарія, помощника ея отца. Говорили что бракъ этотъ былъ противъ ея желанія. Однако, Зельма вышла замужъ и ухала съ мужемъ изъ роднаго городка. Съ тхъ поръ Эрихъ не видалъ ея.

— Господинъ Фрейбергъ! Наконецъ-то я васъ вижу! Скажите, что побудило васъ наконецъ придти ко мн?

Эрихъ объяснилъ ей что онъ и не думалъ, идя сюда, увидть ее.

— Видите какъ я удивленъ, пораженъ этою встрчей, сказалъ онъ ей, — право, я и не подозрвалъ что вы живете здсь.

— Однако, это странно… прошептала она, все еще улыбаясь.— Но вдь Лизета назвала мн ваше имя, она передала мн что вы хотли непремнно видть меня.

— Да, но я пришелъ отъ имени моего друга.

— А, понимаю. Но постойте! проговорила она вдругъ, подойдя поспшно къ Эриху: — Скажите, не вы ли и вчера были здсь?

Она перестала улыбаться и слегка поблднла.

— Нтъ. И если вы мн не врите, вы можете сейчасъ же получить доказательства. Нтъ, я не былъ, никогда еще не былъ у васъ.

— Правда? Эрихъ, правда? О, еслибы вы знали какъ мн вдругъ стало больно, когда я заподозрила васъ! Увлечь молодую, неопытную двушку…. еслибы вы знали, какъ это недостойно, какъ это безчестно! Но нтъ, я врю вамъ. У васъ все т же открытые, правдивые, честные глаза, я врю вамъ и еще разъ привтствую васъ.

Она протянула ему руки и крпко пожала его руку.

— Я рада что вижу васъ и благодарю случай приведшій васъ ко мн. Знаете ли, Эрихъ, вы нехорошій, неблагодарный человкъ! Я была всегда вашимъ другомъ, а вы совсмъ забыли меня. Разв вы не знали что мы живемъ здсь почти годъ?

— Увряю васъ что не зналъ. Насъ держатъ въ школ точно плнниковъ и рдко позволяютъ выходить въ городъ.

— Вы бы отыскали меня, не будь этого? Не правда ли, вы не забыли меня? Нтъ, вы не могли забыть Зельму! Она была всегда такъ ласкова, такъ привтлива съ вами… Однако, довольно объ этомъ. Сядьте сюда, поближе ко мн.

Она налила ему кофе и приготовила яичницу. Эрихъ сидлъ подл нея: ему было такъ уютно, такъ хорошо. Она разказывала ему о томъ какъ сдлалась, противъ своего желанія, невстой, какъ она тосковала, какъ не могла долго привыкнуть къ своему мужу.

— Теперь привыкла. Человкъ привыкаетъ ко всему. Не скажу чтобъ я была очень счастлива, впрочемъ, не могу пожаловаться и на несчастье… Жизнь женщины рдко бываетъ радостна. Посл нашей свадьбы мужъ подучилъ мсто пастора въ одной сельской церкви. Но приходъ былъ до того бденъ что мать моя не согласилась отпустить насъ. Ей удалось, съ помощью старыхъ знакомыхъ, выхлопотать ему здсь, въ гимназіи, мсто учителя древнихъ языковъ. Да, онъ очень ученъ, — продолжала она, тяжело вздохнувъ, — но, право, счастье молодой жены зависитъ не отъ этихъ познаній! Онъ ухалъ сегодня утромъ въ столицу, гд долженъ встртиться съ моими родителями. Онъ хлопочетъ чтобъ его назначили пасторомъ въ Цвингенбергъ. Вотъ вамъ и вся моя исторія. Видите, она однообразна. Все что было свтлаго въ моей жизни, все это въ тсной связи съ тмъ временемъ когда я встрчалась съ вами… Но я не хочу говорить о прошломъ, нтъ, не хочу: мы оба были тогда еще очень молоды, очень глупы, разкажите мн лучше какъ вы лрожиди эти годы, что длали?

Онъ началъ разказывать какъ протекли послдніе годы, а она, облокотившись на спинку дивана, начала тихо играть его волосами. Эрихъ никогда не лгалъ. Онъ и теперь многое скрылъ отъ Зельмы, скрылъ свою встрчу съ цыганскимъ таборомъ, скрылъ все что пережилъ въ послднюю ночь, но темъ не мене, все что онъ разказалъ Зельм была чистая правда. Онъ окончилъ свой разказъ тмъ что передалъ Зельм, въ нсколькихъ словахъ, похожденіе Шмоллера и просилъ ее возвратить ему саблю.

Молодая женщина, вспомнивъ все что произошло наканун ночью, принялась весело смяться. Она встала съ своего мста, прошлась нсколько разъ по комнат, потомъ опять подошла къ Эриху. Она наклонилась къ нему. Она тяже..о дышала.

— Я исполню вашу просьбу. Да, я исполню ее ради нашей прежней дружбы, ради прежнихъ дней. Эрихъ, разв вы не замчали тогда что мы оба были въ опасности, что я любила васъ?

Эрихъ молчалъ. Онъ вспомнилъ послднюю ночь. Онъ вспомнилъ также что ему придется, еще сегодня, сидть въ холодной, сырой каморк Св. Августина. Но теперь ему было такъ тепло, такъ хорошо. Онъ чувствовалъ на голов своей прикосновеніе ея теплой, мягкой руки, чувствовалъ ея горячее, прерывистое дыханіе… Онъ видлъ какъ ея роскошныя, свтлыя косы распустились и почти всю ее прикрыли. Голова Эриха закружилась. Онъ думалъ о бдной, несчастной Кольм, и въ то же время не могъ отвесть глазъ отъ прелестной, страстной женщины склонившейся надъ нимъ.. Какое-то глубоко-отрадное и въ то же время глубоко-мучительное чувство овладло имъ… Онъ чувствовалъ что эти свтлыя, вьющіяся, роскошныя кудри охватываютъ, душатъ его…

Онъ вскочилъ съ своего мста, онъ силился овладть собою, побдить себя. Лицо его горло, на глазахъ дрожали слезы.

— О, Эрихъ, Эрихъ, не забыть мн прошлаго! Зачмъ я теперь не свободна!.. Эрихъ, скажите что мы не разстанемся навсегда, что я еще увижу васъ?

— Да, да! отвтилъ онъ какимъ-то беззвучнымъ, надорваннымъ голосомъ.

Онъ видлъ предъ собою бдную Тишку, видлъ ее блдною, умирающею… Онъ слышалъ ея тихій, слабый, дрожащій голосъ: ‘Зачмъ ты не остался со мной, Эрихъ? зачмъ не исполнилъ мою просьбу? Еслибы ты остался, этого несчастія не было бы. Неблагодарный Эрихъ, что скажетъ маленькая Бланда?’

‘Да’, шепталъ ему внутренній голосъ, ‘да, ты былъ неблагодаренъ, покинувъ ее. И теперь ты страдаешь, такъ глубоко страдаешь…’ Онъ опустился на диванъ и глубоко задумался. Зельма подошла къ окну и смотрла на срое, мрачное небо. Такъ прошло нсколько минутъ. Онъ опомнился, взглянулъ на Зельму и подошелъ къ ней. Она была опять весела, улыбалась.

— Взгляните, сказала она, указывая рукою на небо,— скоро будетъ снгъ.

— Да, снгъ или дождь, а мн предстоитъ еще далекій путь.

— Ты хочешь уйти, Эрихъ? Ахъ, какъ мн тяжело съ тобою разстаться. Я теб сейчасъ возвращу саблю, но ты долженъ мн прежде общать что не забудешь меня и скоро придешь сюда.

Онъ опять погрузился въ свои грустныя, мрачныя мысли. Онъ и не замтилъ что Зельма, вытащивъ изъ угла столовой саблю, надла ее ему чрезъ плечо. Какъ-то машинально схватился онъ за свою фуражку и началъ прощаться съ молодою женщиной.

— Прощай, мой другъ, прощай, Эрихъ, не забудь меня, приходи же на дняхъ.

— Да, да, приду.

Она склонилась къ нему, обдала его волнами своихъ прекрасныхъ свтлыхъ волосъ и прижала свои горячія, страстныя губы къ его губамъ. Затмъ она отворила дверь и громко закричала:

— Лизета, проводи внизъ господина Фрейберга и скажи фрейлинъ Берт что пора завтракать.

Внизу у дверей встртила его Лизета. Взглянувъ на него она невольно отступила назадъ и поспшно сказала:

— Что съ вами? На васъ лица нтъ. Разв что-нибудь случилось? Вдь вы получили саблю, вотъ она. Послушайте, возьмите съ собою и этотъ портфель. Мн онъ больше не нуженъ. Ахъ, господинъ Фрейбергъ, скажите, отчего вс мущины такъ непостоянны, такъ жестоки? Отчего честная, любящая двушка не можетъ имъ довриться?

Дверь заперлась за Эрихомъ, и онъ снова очутился на улиц. Было холодное, сырое утро. Эрихъ чувствовалъ страшную тоску, страшную боль въ сердц. Онъ былъ до того погруженъ въ свои мысли что забывъ всякую осторожность дошелъ вдоль самой многолюдной улицы города. Рука его судорожно сжимала рукоятку сабли. Онъ глядлъ на зданія мимо которыхъ проходилъ, на людей съ которыми встрчался, но глядлъ не различая ихъ, видлъ ихъ будто въ туман.

Вдругъ онъ почувствовалъ что его кто-то грубо схватилъ за плечо, и вслдъ за тмъ раздался рзкій, строгій голосъ:

— Нтъ, господа, увряю васъ: встрча съ мертвецомъ на улиц не произвела бы на меня такого дйствія какъ эта встрча! Господинъ капитанъ фонъ-Линденбаумъ, взглянитека сюда, скажите, приходилось ли вамъ испытать въ жизни нчто подобное?

Эрихъ узналъ полковника. Онъ стоялъ предъ нимъ грозный, мрачный, и держалъ въ рук конецъ сабли которою Эрихъ былъ опоясанъ.

— Взгляните-ка на этого человка, продолжалъ гремть полковникъ, не обращая никакого вниманія на толпу которая начала окружать его.— Я самъ приказалъ посадить этого человка, этого ученика артиллерійской Бригадной Школы, на три дня подъ арестъ на хлбъ и на воду. И что же? Онъ преспокойно разгуливаетъ себ предъ окнами своего начальника! Нтъ, пусть чортъ… Что можешь ты сказать въ свое оправданіе?

Эрихъ молчалъ, но былъ до того блденъ, до того взволнованъ что старый полковникъ, замтивъ это, пересталъ его трясти.

— Маршъ, впередъ! Я самъ допрошу его и накажу какъ слдуетъ.

Полковникъ и его адъютантъ вошли въ домъ. Эрихъ послдовалъ за ними.

VIII. Подъ арестомъ.

Начался допросъ. Эрихъ говорилъ правду, то-есть насколько онъ ее могъ сказать. Онъ скрылъ что было наканун и цирк, скрылъ также исторію съ саблей. Онъ объявилъ что проведя ночь въ комнат бомбардира Шмоллера, вышелъ утромъ на улицу и ждалъ пока тотъ отведетъ его въ арестантскую.

Казалось что дло этимъ и кончится. Полковникъ выслушавъ Эриха успокоился и объявилъ что онъ всегда прощаетъ шалости которыя свойственны юности, но никогда не проститъ того кто забываетъ свои обязанности, свою честь и свой долгъ предъ государемъ. Добрый, мягкій адъютантъ уже подошелъ было къ Эриху чтобъ успокоить его, какъ вдругъ полковникъ опять покраснлъ отъ гнва и снова схватилъ Эриха за плечо.

— Но-о-о… Это что такое? Послушайте, господинъ капитанъ фозъ-Линденбаумъ, мн кажется исторія вс еще не кончилась! Взгляните-ка на саблю этого бездльника. Ужь не слпъ ли я! Этотъ молокососъ не иметъ еще права носить саблю, а онъ нарядился въ саблю бомбардира! Или я ошибаюсь, господинъ капитанъ фонъ-Линденбаумъ, скажите, помогите мн….

— Вы не ошибаетесь, господинъ полковникъ, отвтилъ бригадный адъютантъ дрожа отъ ужаса.

— Такъ скажи же мн, бездльникъ, какъ осмлился ты это сдлать? А? Говори правду, не смй лгать своему полковнику.

Эрихъ отвтилъ что Шмоллеръ просилъ его подержать немного саблю и что онъ, Эрихъ, самъ того не замчая, надлъ ее на себя.

Эрихъ зналъ что онъ лгалъ, и это сознаніе заставляло его глубоко страдать. Голосъ его дрожалъ, лицо горло отъ стыда. Но смущеніе и стыдъ еще боле усилились въ немъ когда полковникъ взглянувъ въ окно вдругъ закричалъ:

— Да вотъ и другой бездльникъ, бомбардиръ Шмоллеръ! Пусть онъ явится сюда.

Шмоллеръ дйствительно стоялъ на небольшой площадк напротивъ самыхъ оконъ стараго полковника. Онъ надялся отсюда скоре замтить Эриха, котораго никакъ не могъ дождаться.

Начался новый допросъ. Тогда Шмоллеръ, къ великому ужасу Эриха, объявилъ что онъ забылъ наканун саблю у одного изъ своихъ друзей и просилъ Эриха принести ее ему.

Полковникъ страшно разсердился. Онъ замахалъ руками и объявилъ что больше ничего слышать не хочетъ. Приказалъ ихъ обоихъ посадить подъ арестъ и строго наказать.

— Прошу васъ, господинъ капитанъ фонъ-Линденбаумъ, доложите господину капитану Веттеру что я страшно разсерженъ. Я требую строгаго взысканія. Это такіе бездльники!

Сказавъ это онъ вышелъ изъ комнаты, не удостоивъ молодыхъ людей ни однимъ взглядомъ.

Итакъ, они опять направлялись къ обители Св. Августина. Розница была только та что на этотъ разъ имъ не было отказа въ пріем и что имъ посадили обоихъ вмст въ одну комнату.

Оба бросились на свои жесткія постели, закутались въ свои куртки и заснули крпкимъ сномъ.

Прошла ночь, настало утро, а вмст съ нимъ и сознаніе печальнаго, безотраднаго положенія. Молодые люди были голодны, особенно Шмоллеръ, который въ отчаяніи принялеи бгать по комнат.

— Нтъ ли у тебя денегъ, Эрихъ? Вдь нельзя же намъ умереть съ голода.

— Странный вопросъ. Ты кажется хороню знаешь мои обстоятельства.

— Нтъ, я совсмъ не знаю твоихъ обстоятельствъ. Вообще я вижу что сильно ошибся въ теб.

— Это что значитъ, Шмоллеръ? Съ чего ты это взялъ?

— Ну, а твоя вчерашняя встрча въ цирк? Нечего сказать, связь съ такою знаменитою, богатою женщиной можетъ усладить самую горькую тюрьму.

— Ты сильно ошибаешься если по этой встрч судимъ о моихъ обстоятельствахъ, былъ короткій отвтъ Эриха.

Шмоллеръ подошелъ къ маленькому ршетчатому окну и устремилъ глаза на срое, пасмурное небо.

— О, Лизета, жаловался онъ, — не попадись теб въ руки этотъ несчастный портфель, я не страдалъ бы теперь отъ голода! Да, смйся, но я право любилъ ее.

Я любилъ ее, буду вкъ любитъ,

Та любовь не умретъ и за гробомъ.

Онъ прижался лицомъ къ желзной ршетк окна и тихо продолжалъ:

Минули годы блаженства, любви,

Горе со мною осталось….

Послднія слова были произнесены какимъ-то растянутымъ, пвучимъ головомъ. Эрихъ поднялъ голову и въ удивленіи взглянулъ на товарища. Тогда онъ замтилъ что на лиц Шмоллера сіяла нжная, сладкая улыбка, а глаза были томно обращены на маленькій тюремный дворъ.

— Положимъ, продолжалъ Эрихъ, снова садясь на кровать,— положимъ, она проститъ тебя. Но какимъ образомъ можеи она узнать что ты теперь здсь, въ стнахъ Св. Августинъ?

— О, врь мн, человкъ везд можетъ найти доброе, сострадательное сердце! отвтилъ Шмоллеръ необыкновенно мягкимъ голосомъ.— Везд есть люди готовые усладитъ горькую жизнь заключеннаго. Но, слышишь? это сторожъ, вроятно онъ несетъ намъ обдъ.

Дйствительно, сторожъ принесъ имъ обдъ, состоявшій изъ какой-то смси гороха, картофеля, воды и кусковъ старой, черствой свинины. Оба товарища, взглянувъ на свой обдъ, отодвинули отъ себя чашку и принялись за солдатскій хлбъ.

— Нтъ ли у тебя хоть какой-нибудь золотой вещицы, которую можно бы заложить? спросилъ Шмоллеръ, грустно съдая остатки своего хлба.— О, Фрейбергъ, не весела наша жизнь! Богъ знаетъ что еще ждетъ васъ впереди! Я увренъ что вашъ бригадный писарь, этотъ лютый зврь, постарается еще подбавить соли и перцу въ мое curriculum vitae. Да и тебя, братъ, ждетъ, не лучшая участь!

— Что жъ длать, приходится покориться, отвтилъ Эрихъ.— Я дурно провелъ эту ночь, а потому постараюсь теперь немогу заснуть.

— Не совтую. Скоро стемнетъ, намъ свчей не дадутъ, что же ты будешь длать тогда?

— Будемъ разказывать другъ-другу сказки о привидніяхъ и мертвецахъ!

— Горе мн, бдному, горе! Бомбардиръ подошелъ вторично къ окну, положилъ правую руку на подоконникъ, а на нее свою голову. Глаза его приняли самое грустное выраженіе. Эрихъ легъ на свою жесткую постель. Ему не хотлось спать, но не хотлось и разговаривать. Онъ закрылъ глаза и началъ припоминать все что прожилъ въ послдніе дни. Вдругъ онъ вспомнилъ о пакет который нашелъ наканун подъ окномъ несчастной Кольмы. Онъ вытащилъ изъ кармана пакетъ и началъ его разсматривать. Это былъ большой распечатанный конвертъ, адресованный на имя ‘его сіятельства графа Дагоберта Зеефельда. Въ собственныя руки’. Съ лвой стороны, внизу, было написано красивымъ почеркомъ имя секретаря Рено. Нтъ сомннія что Эрихъ вернулъ бы эти бумаги ихъ владльцу еслибъ онъ не нашелъ ихъ подъ окномъ Кольмы и еслибъ онъ находился на свобод. Но теперь имъ овладло какое-то непонятное, необъяснимое безпокойство. Ему казалось что эти бумаги имли тайную связь съ судьбой Кольмы и близкихъ ей людей. Поэтому онъ ршилъ ихъ пересмотрть, но въ то же время ршилъ что прочтетъ ихъ только въ такомъ случа если он не будутъ касаться личныхъ длъ графа Зеефельда.

Въ пакет лежали три письма и одинъ запечатанный конвертъ, на которомъ были написаны слдующія слова: ‘Необходимо тщательно сохранить’. Но едва Эрихъ началъ читать первое письмо, какъ любопытство взяло свое и онъ ршилъ что прочтетъ вс три письма. Первое письмо было написано секретаремъ Рено около трехъ лтъ назадъ, какъ разъ въ то время когда Эрихъ готовился поступить въ Бригадную Школу. Г. Рено сообщалъ въ этомъ письм что Цыгане покинули замокъ, что онъ долго ихъ искалъ, нашелъ ихъ и что ему удалось подкупить одного изъ Цыганъ, который и общалъ ему, изрдка, сообщать гд будетъ останавливаться таборъ.

‘Что же касается больной женщины, то ей отвели въ замк отдльную комнату. Докторъ Гербертъ, который постоянно при ней, уговорилъ ее пробыть въ Вальдбург нсколько дней. Здоровье ея очень плохо, увряютъ что у нея чахотка.

‘Ваше сіятельство хорошо знакомы со странностями гжи графини. Она сама устроила помщеніе больной и цлые часы проводитъ съ нею и съ ея дочерью, маленькой Бландой. Замчательно еще то что графиня строго запретила всмъ живущимъ въ замк сообщать его сіятельству о присутствіе больной женщины въ замк Вальдбург. Нечего и говоритъ что требованіе графини исполняется въ точности, такъ какъ прислуга ее боготворитъ. Докторъ Гербертъ также тщательно скрываетъ присутствіе больной. Мн съ трудомъ удалось попасть два раза въ ея комнату. Она еще молодая женщина, лтъ двадцати восьми, и несмотря на свое болзненное состояніе, еще замчательно хороша собою. Меня поразило также то что я нашелъ въ ней женщину съ рдкимъ образованіемъ. Странно что она находилась въ цыганскомъ табор. Думаю что въ ея жизни есть какая-нибудь тайна. Не знаю, сообщила ли она что-нибудь о себ графин или доктору Герберту. Я ей, видимо, не понравился. Она явно показывала что мои посщенія ей непріятны. То же было и съ маленькою Бландой. Это странное существо. Всякій разъ когда я входилъ въ комнату ея матери она принимала гордый, повелительный видъ, устремляла на меня свои большіе, серіозные, мрачные глаза и слдила за каждымъ моимъ движеніемъ. Я нсколько разъ принимался надъ нею шутить, и всякій разъ, встртивъ ея строгій, печальный взоръ, останавливался. Странный, непонятный ребенокъ.

‘Вы видите, ваше сіятельство, что я очень распространился говоря объ этой молодой свтлокудрой Цыганк. Но что же длать, она производитъ на меня сильное, странное впечатлніе. Докторъ Гербертъ говоритъ что она очень мила, сообщительна и отлично поетъ. Говорятъ что она часто напваетъ извстную вамъ псню: Molbrongh s’en va-t-en guerre.’

Прочитавъ первое письмо, Эрихъ взглянулъ украдкой на своего товарища. То что онъ увидалъ его крайне удивило. Шмоллеръ все еще стоялъ у окна и, облокотившись обими руками на подоконникъ, продолжалъ смотрть на тюремный дворикъ. На лиц его сіяла самая нжная, счастливая улыбка. Онъ иногда надувалъ свои щеки, сжималъ ротъ и устремлялъ къ небу умоляющіе, восторженные взгляды. При этомъ онъ безпрестанно ударялъ рукой по лвому боку или простиралъ руки будто намреваясь кого-нибудь обнять.

Эрихъ повернулся на другой бокъ и кровать подъ нимъ затрещала. Бомбардиръ взглянулъ на него и равнодушно сказалъ:

— Ты читаешь, вроятно, любовныя письма?

— А ты упражняешься въ мимик.

— Пожалуй, если хочешь, отвтилъ Шмоллеръ, слегка вздохнувъ, — она, кажется, молода и красива.

Эрихъ началъ читать второе письмо. Господинъ Рено сообщалъ что Эсмеральда покинула таборъ, и что онъ еще не узналъ гд она.

‘Пока она жила съ табор, писалъ господинъ Рено, я получалъ отъ Цыгана частыя и врныя всти. Но теперь онъ увряетъ что и самъ не знаетъ гд она. Однако я надлось что нападу на ея слдъ.

‘Можетъ-быть вашему сіятельству будетъ интересно узнать что графиня все еще принимаетъ живое участіе въ судьб маленькой, свтлокудрой Цыганочки. Правда, она скрываетъ это участіе. Больная женщина умерла. Вроятно графиня иметъ какія-нибудь причины которыя побуждаютъ ее оказывать такое участіе простой Цыганк. Если угодно вашему сіятельству, я употреблю вс усилія чтобъ узнать эти причины.’

Третье письмо, написанное нсколько мсяцевъ спустя, касалось боле личности стараго графа. Впрочемъ господинъ Рено сообщалъ также что до сихъ поръ не могъ узнать гд находится маленькая Бланда, но что онъ твердо убдился въ томъ что графиня это знаетъ. Впрочемъ все wo было въ скобкахъ. Главное содержаніе письма — была болзнь стараго графа. Конецъ письма говорилъ о томъ что докторъ Гербертъ уговорилъ графиню обратиться за помощью къ старому Бурбусу, что графиня посл долгихъ колебаній согласилась, и что доктору-мельнику Бурбусу удалось спасти отъ смерти стараго графа Христіана. Затмъ говорилось о томъ какъ старый графъ помирился съ Бурбусомъ, какъ послдній срубилъ громадное дерево, съ надписью: ‘на зло’, и наконецъ намекалось на то что графъ Христіанъ подружился со старымъ мельникомъ и очень полюбилъ его.

Г. Рено писалъ еще что докторъ Бурбусъ, желая развлечь стараго графа, разказалъ ему исторію своей жизни, а графъ, въ знакъ благодарности, сообщилъ и ему, въ свою очередь, нкоторыя подробности своей жизни. Письмо это г. Рено оканчивалъ слдующимъ вопросомъ:

‘Не было ли въ прошедшемъ графа Христіана такихх обстоятельствъ которыя не извстны вашему сіятельству, или которыя могли бы быть важны, по своимъ послдствіямъ, для графини или для вашего сіятельства? Я слышалъ, что ваше сіятельство прідете скоро въ Вальдбургъ на охоту. Въ такомъ случа я долженъ предупредить что имю сообщить вамъ нкоторыя очень важныя и очень интересныя вещи.’

Таково было содержаніе трехъ писемъ. Графъ Дагобертъ Зеефельдъ, возвращаясь изъ замка Вальдбургъ, вроятно имлъ ихъ при себ и потомъ обронилъ выскакивая изъ окна Кольмы. Но что могло находиться въ небольшомъ запечатанномъ конверт, на которомъ была надпись: ‘слдуетъ тщательно сохранить’? Имлъ ли Эрихъ право распечг тать конвертъ и прочесть письмо? Нтъ, не имлъ. Да ичто могъ онъ найти интереснаго въ этомъ конверт?

Эрихъ очень обрадовался извстію что ссора между старымъ графомъ Христіаномъ и мельникомъ Бурбусомъ прекратилась. Вс три письма пробудили въ немъ опять прежнія воспоминанія. Онъ вспомнилъ и ночь на бивуак, и цыганскій таборъ, и судъ офицеровъ, и его освобожденіе изъ Вальдбургской темницы. Но ясне всего предстала предъ нимъ маленькая, блдная Бланда. Онъ вспоминалъ, какъ она прощалась съ нимъ, съ какимъ сочувствіемъ были устремлены на него ея большіе, серіозные, печальные глаза. Гд она теперь? Можетъ-быть она умерла, можетъ-быть испытываетъ нужду… Эрихъ не могъ одного понятъ: какимъ образомъ Кольма, добрая, любящая Кольма, не приняла участи въ судьб Бланды, не отыскала ея. Ахъ, бдная, прекрасная Кольма! Можетъ-быть она теперь страдаетъ, умираетъ! Это ужасно что онъ ничего не знаетъ о ней!..

Эрихъ соскочилъ съ кровати и началъ ходить взадъ и впередъ. Сердце его страшно билось, сильно болло. Но вдругъ онъ остановился въ удивленіи. Шмоллеръ все еще стоялъ у окна. Онъ прижалъ къ груди своей лопатку для угольевъ и, откинувъ голову граціозно назадъ, игралъ на ней пальцами, представляя изъ нея такимъ образомъ родъ гитары или мандолины. Глаза его выражали мольбу и тоску, губы тихо шевелились какъ у человка который поетъ. Эрихъ подошелъ къ нему и началъ въ удивленіи смотрть на него. Но Шмоллеръ, замтя Эриха, спокойно продолжалъ свое странное занятіе.

— Дуракъ, сказалъ онъ,— ты и не подозрваешь что я здсь работаю и для тебя! Тамъ, напротивъ, у окна стоятъ дв молодыя сострадательныя красавицы. Одна изъ нихъ вроятно дочь здшняго тюремщика, другая — ея подруга. Послднее заключеніе я вывожу изъ того что вторая красавица только недавно пришла и еще въ шляп. Видишь какъ для меня все ясно!

— Но не для меня.

— Еще бы! Ты дальше своего носа никогда ничего не видишь!

— Объяснись въ такомъ случа, сказалъ Эрихъ, принимаясь смяться. Шмоллеръ былъ крайне смшонъ со своею импровизованною гитарой. Несмотря на то что онъ разговаривалъ съ Эрихомъ, онъ все-таки продолжалъ поводить глазами и сжимать губы.

— Однако ты глупъ, продолжалъ Шмоллеръ.— Дло такъ ясно. Молодая дочь тюремщика видитъ у окна тюрьмы красиваго бомбардира — я знаю что я хорошъ собою — она наводитъ справки и узнаетъ что бдный невиненъ. Является состраданіе, а состраданіе переходитъ въ любовь. Къ тому же скука. Любовь эта сначала, конечно, ведется par distance, ну а потомъ увидимъ!

— Но какая цль, къ чему?

— Странный вопросъ! Вопервыхъ, важно то что я буду имть сообщеніе со вншнимъ міромъ. Не думаешь ли ты что я согласенъ сть въ теченіе нсколькихъ недль одинъ черствый хлбъ? А что мы просидимъ здсь нсколько недль, въ этомъ я увренъ. Я намренъ сдлать небольшой заемъ. Надюсь на твое участіе. Я уступлю теб въ знакъ благодарности подругу прелестной дочери тюремщика. Она недурна собою.

— Хорошо. Что жь я долженъ длать?

— Ты долженъ подойти ко мн, опустить свою голову на мое плечо и, вообще, сдлать видъ что ты увлеченъ моимъ прекраснымъ пніемъ.

— Твоей псней, которой я не слышу?

— Но вдругъ ты поднимаешь голову, смотришь въ окно: ты въ восторг, пораженъ… Затмъ я тебя удаляю.

Однако бомбардиръ Шмоллеръ сильно ошибся, разчитывая на аффектъ своей псни. Молодыя двушки принялась весело смяться, затмъ он отошли отъ окна.

— Всякое начало трудно, замтилъ Шмоллеръ, садясь на свою постель.— Но терпніе, прежде всего терпніе! Теперь не боле четырехъ часовъ, а смотри какъ ужь темно… Ахъ, Эрихъ, какой контрастъ между вчерашнимъ вечеромъ и сегодняшнимъ!

— Значитъ, ты былъ счастливъ вчера?

— Ахъ, счастливъ, такъ счастливъ! А теперь!

Оба задумались.

— Послушай, Шмоллеръ, какъ ты думаешь, отвтитъ мн нашъ тюремщикъ на одинъ вопросъ?

— Не знаю. Въ чемъ дло?

— Будетъ ли сегодня вечеромъ представленіе въ цирк и приметъ ли…

— Приметъ ли въ немъ участіе знаменитая Тишка? На этотъ вопросъ и я могу отвтить теб.

— Ты? Такъ отвчай, скорй отвчай!

— Однако ты сильно заинтересованъ. Но я не жестокосердъ и не завистливъ. Дожидаясъ тебя, я прочиталъ сегодня утромъ афишу. Представленіе въ цирк будетъ, но знаменитой Тишки не будетъ. Она получила легкій ушибъ.

— Легкій ушибъ? О, слава Богу!

— Однако Эрихъ, сказалъ Шмоллеръ, подойдя къ своему товарищу,— ты что-то сильно взволновавъ… Не ты ли ушибъ ее?…

— Пустяки! Я ее мало знаю. Я, кажется, говорилъ теб о нашей встрч.

— Никогда. Ты скрытенъ, какъ чортъ!

— Да и говорить-то не о чемъ. Я даже удивляюсь какъ она узнала меня вчера вечеромъ.

— А потомъ? допрашивалъ Шмоллеръ.

— Потомъ? Я ее больше не видалъ.

— Послушай, дружокъ, я право прихожу къ заключенію что горько ошибся въ теб! Ты плохой товарищъ. Ты скрытенъ. Впрочемъ, поступай какъ знаешь…. Господи, какая скука! Одинъ, покинутъ всми, лишенный свта и общества — Эрихъ, не сердись, это только такъ сказано… Однако я начинаю снова чувствовать сильный голодъ…

Въ это время дверь отворилась и на порог показался тюремщикъ съ фонаремъ, а за нимъ молодой Флаттигъ.

— Я пришелъ сообщить вамъ радостныя всти, сказалъ молодой Флаттигъ.— Сегодня разбиралось ваше дло. Самъ полковникъ присутствовалъ при этомъ. Онъ сообщилъ что всегда прощаетъ шалости въ которыхъ не затронута честь и уваженіе къ государю, но такъ какъ бригада его прежде всего держится тремя вещами…

— Вопервыхъ — порядокъ, сказалъ Шмоллеръ.

— Вовторыхъ — порядокъ, смялся Фрейбергъ.

— И втретьихъ — порядокъ, прибавилъ Флаттигъ.— Но такъ какъ вы нарушили этотъ порядокъ, то вы должны подвергнуться строгому взысканію.

— Горе, горе! Мн предстоитъ восьмидневный арестъ!

— А мн одиндадцатидневный, такъ какъ а еще не отсидлъ свои три дня!

— На этотъ разъ вы оба ошиблись. Встаньте на колни и поблагодарите Св. Варвару, покровительницу всей артиллерія! Объ арест нтъ рчи.

— Урра! вскричалъ Шмоллеръ, соскочивъ съ постели.

— Не знаю только будетъ ли радъ Фрейбергъ. Ты, Шмоллеръ, изгнанъ изъ канцеляріи.

— Урра!

— И переводишься въ крпостную роту столицы.

— Ура!

— А я? спросилъ Эрихъ, чувствуя какъ сердце въ немъ замираетъ.

— Ты исключенъ изъ Бригадной Школы…

— Господи!

— Не прерывай же. Ты исключенъ, но на время, и также переведенъ въ столицу.

— На время? А-а-а!…

— Переведенъ въ столицу, да еще въ конную батарею!

— Эрихъ, кричи: ‘ур-ра!’ воскликнулъ Шмоллеръ.— Подумай только: изъ душной школьной комнаты въ конную батарею!

— Это еще не все, продолжалъ Флаттигъ.— Фрейберъ произведенъ въ бомбардиры.

— Ур-ра! вскричалъ на этотъ разъ и Эрихъ.— Урра! вторилъ ему Шмоллеръ. Друзья начали обниматься, цловаться, поздравлять другъ друга. Они были счастливы.

Флаттигъ вынулъ изъ одного кармана бутылку рома, изъ другаго небольшую спиртовую лампу, и вс трое принялись варить пуншъ. Вс были довольны, веселы. Только Шмоллеръ выказывалъ сожалніе что его маленькій романъ, начатый съ хорошенькою дочерью тюремщика, долженъ прерваться.

Старый полковникъ дйствительно простилъ Эриха и Шмоллера. По онъ все-таки отдалъ приказъ чтобъ ихъ до выступленія изъ города подвергли, въ теченіе нсколькихъ дней, домашнему аресту. ‘Это необходимо для того, говорилъ онъ, чтобъ они не имли возможности еще нашалить здсь и чтобъ они имли достаточно свободнаго времени подумать о своихъ предстоящихъ обязанностяхъ.’ Въ приказ было также сказано что полковникъ прощаетъ Эриха потому что капитанъ Веттеръ и оберъ-фейерверкеръ Долль дали о немъ самые лучшіе отзывы. ‘Передайте ему’, сказала капитану Веттеру полковникъ, ‘что я не намренъ потерять его изъ виду. Я просилъ начальника четвертой конной батареи, въ которую онъ поступитъ, давать мн о немъ отзывы каждую четверть года. Если въ теченіе года эти отзывы будутъ хороши, его вновь примутъ въ Бригадную Школу. Ему не мшаетъ ознакомиться практически съ военною службой.’

Домашній арестъ продолжался всего четыре дня. Затю имъ вручили вс нужныя бумаги, маршрутъ и приказали выступитъ на слдующее же утро въ походъ.

Шмоллеру предстояла довольно трудная и не совсмъ пріятная задача покончить успшно вс свои частныя дла. Эрихъ отправился къ Кольм. Подойдя къ дому Кольмы, онъ замтилъ что окна и двери растворены. На порог стояла старуха. Она сообщила ему что вс ухали.

— Когда они выхали? спросилъ Эрихъ.

— Прислуга и лошади выхали сегодня утромъ, а больная барыня третьяго дня. Ее провожалъ старый Марешаль.

— Барыня была очень больна?

— Да, то-есть очень блдна. Говорили что она упала съ лошади. Впрочемъ, она сходила съ лстницы довольно бодро, безъ посторонней помощи.

— Слдовательно, третьяго дня?

— Точно такъ!

— Не знаете ли вы, куда они ухали?

— Вроятно туда же куда и другіе. Это легко узнать!

Но для Эриха узнать куда ухала Кольма было трудно. Онъ не имлъ знакомыхъ въ город. Но какъ ни грустно ежу было что онъ не могъ узнать гд Кольма, все же его радовала мысль что она не умерла, что она спасена.

На слдующее утро, простившись со своими товарищами, друзья выхали изъ города и направились въ столицу.

Сердце Эриха билось тревожно. Онъ не зналъ что его ждетъ впереди: радость или горе, успхъ или неудача? Одно зналъ онъ, въ одномъ онъ былъ увренъ, что встртитъ своего врага, молодаго графа Дагоберта Зеефельда.

IX. Въ конной батаре.

Былъ холодный, сухой ноябрьскій день когда молодые люди въхали въ столицу. Крпость, въ которую былъ назначенъ Шмоллеръ, находилась какъ разъ въ противоположномъ конц отъ той мстности гд помщалась четвертая конная батарея. Друзья еще разъ обнялись и разстались.

Эрихъ шелъ не долго. Онъ вскор увидалъ предъ собою высокое, громадное, новое зданіе въ которомъ помщалась четвертая конная батарея. Здсь везд и во всемъ былъ виденъ самый строгій порядокъ. Окна въ казармахъ были открыты. Не было слышно ни шума, ни смха, ни одной веселой псни. Солдаты, попадавшіеся Эриху на встрчу, они серіозны, молчаливы и держали себя съ необыкновеннымъ достоинствомъ.

Эрихъ вошелъ въ канцелярію вахмистра. Послдній стоялъ предъ небольшимъ зеркаломъ и разчесывалъ свои густые бакенбарды. Вахмистръ Пинкель былъ высокій, красивый мущина.

— Ага, сказалъ онъ съ лукавою улыбкой, взглянувъ и вошедшаго Эриха,— вы должно-быть бомбардиръ Фрейбергъ? Ну, наружность ваша недурна, но… Но я того мннія что вы поступили бы умне еслибъ опредлились въ пшую батарею. Вы бомбардиръ, слдовательно, вы, въ нкоторою род, начальникъ надъ простыми солдатами, а вы согласитесь что не хорошо если подчиненные знаютъ лучше верховую зду, нежели ихъ начальникъ.

— Конечно, я имю право гордиться что принятъ въ четвертую конную батарею, скромно отвтилъ Эрихъ,— но увряю васъ, господинъ вахмистръ, я здсь не причемъ меня опредлили сюда не спросясь ни моего желанія, ни моего согласія. Я даже не подозрвалъ объ этомъ. Что касается верховой зды, то я имю о ней нкоторое понятіе.

По лицу вахмистра промелькнула легкая улыбка и онъ отвтилъ, покачавъ головой: — Да, да, господинъ полковникъ былъ того мннія что вамъ не мшало научиться немного порядку. Ну, вы попали теперь въ хорошія руки. Имете вы какія-нибудь средства?

— Нтъ, отвтилъ Эрихъ.

Вахмистръ пожалъ плечами и подошелъ къ окну.

— Это, впрочемъ, все равно, сказалъ онъ.— Отправьтесь съ моимъ писаремъ къ унтеръ-офицеру Венкгейму, въ комнату No 16. Господинъ первый поручикъ опредлитъ васъ, вроятно, при его орудіи. Венкгеймъ выдастъ вамъ все необходимое. Послушайте, бомбардиръ Шварцъ,— закричалъ онъ своему писарю, который сидлъ въ сосдней комнат,— скажите Венкгейму чтобъ онъ выдалъ бомбардиру Фрейбергу необходимую одежду и чтобъ онъ потомъ хорошенько осмотрлъ ее! Молодой человкъ представится завтра, во время переклички, господину капитану. Прощайте.

Эрихъ сдлалъ налво-кругомъ и вышелъ изъ комнаты, оставивъ вахмистра, который опять принялся расчесывать свои прекрасныя бакенбарды.

Молодой бомбардиръ, съ тонкимъ, умнымъ лицомъ, сопровождавшій Эриха, все время какъ-то робко его оглядывалъ. Они шли молча. Наконецъ бомбардиръ, видимо борясь съ юбою, сказалъ:

— Вы изъ Бригадной Школы? Жизнь тамъ веселая, не правда ли?

— Кому какъ. Одному скучно, другому весело. Во всякомъ случа я увренъ что здсь, при практическихъ военныхъ событіяхъ, жизнь должна быть интересне и веселе.

— Но за то вы пользовались тамъ полною свободой. Я слышалъ, вамъ многое прощалось.

Сказавъ это, бомбардиръ Шварцъ лукаво улыбнулся и стремилъ на Эриха взглядъ полный удивленія и восторга.

— Мы кое-что слышали о томъ какъ вы проводили свободные часы, бомбардиръ Фрейбергъ, продолжалъ онъ,— мы надъ этимъ много смялись. Чортъ возьми! Веселая жизнь была у васъ въ училищ! Признаюсь, мы здсь не ршились бы на подобныя шалости…

— Но какія же это шалости о которыхъ вы намкаете? Бомбардиръ Шварцъ быстро схватилъ руку Эриха и, сжавъ ее крпко, отвтилъ:

— Врьте мн, вс бомбардиры четвертой конной батареи будутъ рады знакомству съ вами. Ваши похожденія извстны всмъ. Вы, право, молодецъ!

— Я боюсь что меня ждетъ здсь не заслуженная слава!

— Нтъ, вы достойны похвалы! отвтилъ тотъ съ восторгомъ.— Мы вс въ восторг отъ васъ. Между вами есть одинъ негодный бомбардиръ Вибертъ. Онъ на дняхъ сталъ уврять что перещеголяетъ васъ. Однако, мы ему не вримъ!

— Но скажите, за что же вс такъ восхищаются мною?

— Какъ за что? А разв вы не были назначены подъ арестъ на три дня за одну знаменитую шалость въ училищ, разв вы не подкупили тюремщика и не отправились съ вашимъ унтеръ-офицеромъ въ трактиръ, гд и провели чуть ли не всю ночь? А потомъ, отправиться въ домъ ханжи-пастора, ужинать съ его хорошенькою служанкой, забыть тамъ вою саблю, вернуться назадъ за всю и добыть ее изъ рукъ самого пастора,— разв мы вс способны на это? Нтъ, на это нужно умнье, изобртательность, находчивость!…

— Однако, довольно объ этомъ, сказалъ Эрихъ полушутя, полусердясь.

— Нтъ, дайте докончить. Но больше всего намъ понравился вашъ послдній поступокъ. Нечего оказать, нужна нкоторая храбрость чтобы придти въ квартиру полковника и объявить ему что вы не отправились подъ арестъ, такъ какъ считаете себя невиннымъ! Ну, не молодецъ-ли вы?! Послушайте,— продолжалъ Шварцъ уже тихо,— правда ли что старикъ выхватилъ саблю чтобъ изрубить васъ, но что его удержалъ его адъютантъ?

— Увряю васъ что это неправда. Да и вс слухи доведшіе до васъ преувеличены и неврны.

— О, я это знаю лучше, знаю лучше! отвтилъ бомбардиръ, потирая себ отъ удовольствія худощавыя руки.— Мы вс знаемъ. Это безподобно!

— Однако печально, серіозно сказалъ Эрихъ,— что обо мн идутъ такіе слухи. Посудите сами: что подумаютъ теперь обо мн капитанъ и офицеры?

— О, они того же мннія что и мы! отвтилъ тотъ довольнымъ голосомъ.— Впрочемъ, Зибертъ сказалъ о васъ: смотрите, господа, онъ перехитритъ и капитана и Кривоногаго.

— Кривоногій? Это кто такой?

— Тише, сказалъ бомбардиръ, робко озираясь кругомъ,— такъ у насъ прозывается первый поручикъ. Онъ здитъ много верхомъ и иметъ немного кривыя ноги. Онъ удивительный человкъ и въ сущности онъ начальникъ батареи. Другой же — только для виду.

— Это капитанъ?

— Тише, да. Кривоногій, узнавъ о вашемъ прибытіи, сказалъ вахмистру что молодецъ, онъ говорилъ о васъ, несмотря на всю удаль, меня нисколько не безпокоитъ. Посмотримъ какъ онъ будетъ у меня служить. Однако вотъ и комната No 16. Я сейчасъ буду имть честь представить васъ унтеръ-офицеру и двумъ бомбардирамъ, которые уже находятся въ капральств. Унтеръ-офицеръ не пользуется особою любовью между нами, за то другіе порядочные люди.

При послднихъ словахъ онъ широко отворилъ дверь о громко произнесъ: — Господинъ унтеръ-офицеръ Венкгеймъ, мн поручено представить вамъ этого молодаго человка. Прошу васъ позаботиться чтобъ онъ былъ обмундированъ. Это бомбардиръ Фрейбертъ, бывшій ученикъ Бригадной Школы.

Голосъ его при послднихъ словахъ дрожалъ отъ волненія и умиленія. Унтеръ-офицеръ лъ въ это время кусокъ хлба и колбасу. Но услышавъ имя Эриха, онъ приподнялъ голову и окинулъ молодаго человка мрачнымъ взглядомъ.

— Вотъ какъ! проворчалъ онъ.— Хорошо. Слышалъ я о васъ много, но представлялъ васъ себ другимъ. Положите сюда, на пустую постель, ваши вещи и подождите пока я, съмъ свой хлбъ.

Эрихъ исполнилъ приказъ унтеръ-офицера. Тогда бомбардиръ Шварцъ представилъ его двумъ другимъ бомбардирамъ. Переодванье произошло какъ оно происходитъ всегда. Унтеръ-офицеръ требовалъ самую лучшую одежду, а неумолимый каптенармусъ старался выдать самую худшую. Но на этотъ разъ это было не такъ легко сдлать. Вахмистръ, имя въ виду что Эрихъ явится на другой день къ перекличк, приказалъ выдать все новое. Остальные канониры и бомбардиры, смотрвшіе на Эриха съ нкоторымъ удивленіемъ и уваженіемъ, также приняли его сторону. Сабля показалась ему сначала довольно тяжелою, но товарищи и въ томъ помогли ему.

Все было готово. Сердце Эриха билось какъ-то тревожно. Онъ боялся пріема своихъ будущихъ начальниковъ. Его безпокоила слава которая разнеслась о немъ по всей батаре.

Но что было длать? Онъ убдился что ему трудно разуврить своихъ новыхъ товарищей въ томъ что слухи эти преувеличены. Но онъ твердо ршился исполнять вс свои обязанности, вести себя хорошо и заслужить расположеніе и одобреніе начальства.

Началась перекличка. Батарея выступила на чистый казарменный дворъ. Эрихъ стоялъ позади фронта, какъ ему приказалъ вахмистръ. Онъ горлъ нетерпніемъ увидть скоре своихъ начальниковъ, отъ которыхъ могла зависитъ не только его карьера, но и его жизнь.

Явились офицеры. Эрихъ сейчасъ-же узналъ между ними кривоногаго. Это былъ неуклюжій, невысокаго роста человкъ, съ кривыми ногами. Онъ шелъ медленно, тяжело. Онъ придерживалъ обими руками свою саблю и казалось не обращалъ никакого вниманія на своего говорившаго спутника Глаза его то устремлялись налво, то направо, то на казармы, то на стоящихъ предъ нимъ солдатъ.

Спутникъ его былъ молодой, только-что произведенный поручикъ. Все на немъ было ново, все блестло. Онъ ни радостно улыбаясь, будто ждалъ отъ жизни однхъ удачъ.

— Смирно! скомандовалъ вахмистръ, завидя офицеровъ. Но первый поручикъ махнулъ ему рукою и какимъ-то пришепетывающимъ голосомъ сказалъ:

— Оставьте ихъ, пока явится господинъ капитанъ. Затмъ, обращаясь къ своему спутнику, онъ тихо продолжалъ.— Любезный господинъ Мюллеръ, обратите немного вниманія на вашу роту. Мн было бы пріятно еслибы сегодня не было никакихъ замчаній относительно нечищенныхъ пуговицъ. Все это мн давно надоло.

Опять раздалось: Смирно! На этотъ разъ явился сей капитанъ въ сопровожденіи старшаго втораго поручика.

Эрихъ не могъ хорошенько разглядть лицо своего новаго начальника. Но онъ съ перваго же взгляда замтилъ что все на немъ сверкало, ослпляло, на груди красовалась четыре ордена. Неудивительно что молодой, вновь произведенный поручикъ глядлъ на него съ нкоторою завистью. Походка капитана отличалась какою-то аффектаціей. Видно было что онъ желалъ обратить на себя всеобщее вниманіе.

— Господинъ капитанъ просто ослпляетъ, сказалъ съ чувствомъ молодой поручикъ.— Какое счастье имть въ его года четыре ордена, даже завидно!!

Онъ тяжело вздохнулъ и поглощенный въ созерцаніе своего начальника едва разслышалъ какъ первый поручикъ проворчалъ:

— И какое счастье что господинъ баронъ получилъ эти четыре ордена не подвергнувъ себя ни малйшей опасности.

— Конечно, но онъ все-таки заслуживаетъ удивленія.

— Да, отвтилъ тотъ, дотронувшись до своей медали полученной имъ въ послднюю войну.— Вс эти ордена, заслуженные лакействомъ и протекціей, ничего не стоятъ.

Молодой поручикъ поспшилъ между тмъ къ фронту и отдалъ честь своему начальнику.

— Здраствуйте, господа! Прошу васъ извинить меня что я васъ задержалъ немного. Но человкъ кром своихъ служебныхъ занятій иметъ еще другія обязанности. Вчера пріхалъ принцъ Георгъ, а сегодня я былъ у него на аудіенціи. Еще разъ прошу васъ извинить меня.

— Мы должны бы были извиняться, господинъ капитанъ, сказалъ сухо первый поручикъ, насмшливо улыбаясь,— мы одеты всегда такъ просто, между тмъ какъ вы, господинъ капитанъ, всегда въ полномъ парад.

— Вы шутите, а такъ какъ мы не привыкли къ вашимъ шуткамъ, то я очень доволенъ. Что новаго, вахмистръ?

Такъ какъ ничего особеннаго не оказалось, то перешли къ хозяйственнымъ дламъ батареи, назначили время для ротнаго ученья, были сдланы нсколько замчаній и утверждены наказанія. Впрочемъ вс замтили что капитанъ былъ занятъ чмъ-то другимъ. Онъ все оглядывался, и Эриху не разъ казалось что онъ устремлялъ глаза въ его сторону.

— А новаго ничего нтъ, вахмистръ?

— Явился бомбардиръ Фрейбергъ изъ Бригадной Школы желаетъ представиться господину капитану.

— А-а-а! Могъ бы и не являться сегодня. Впрочемъ, если онъ здсь, то пусть явится.

Вс присутствующіе бомбардиры охотно взглянули бы какъ явится Эрихъ предъ своимъ новымъ начальникомъ. Но они стояли не шевелясь и устремивъ глаза въ землю.

Эрихъ вышелъ предъ фронтомъ и рапортовалъ: ‘Бомбардиръ Фрейбергъ переведенный изъ Бригадной Школы въ четвертую конную батарею’.

Капитанъ отвернулся въ это время, и вытеръ себ носъ тонкимъ батистовымъ платкомъ.

Затмъ онъ опять обернулся и взглянулъ на молодаго человка съ довольною, насмшливою улыбкой. Эрихъ же, взглянувъ теперь въ первый разъ въ лицо своего новаго начальника, невольно, въ испуг, отступилъ назадъ. Онъ узналъ въ жъ одного изъ друзей молодаго графа Дагоберта Зеефельда, одного изъ тхъ офицеровъ которые, три года тому назадъ, производили надъ нимъ судъ, и Эрихъ ясно видлъ то и капитанъ не забылъ его.

— А-а-а-а! вскричалъ баронъ фонъ-Мандерфельдъ.— Я въ восторг что могу возобновить съ вами прежнее знакомство! Вы, говорятъ, прекрасно вели себя въ Бригадной Школ! Поздравляю васъ!

Эрихъ увидлъ себя окруженнымъ любопытными лицами и молодыми офицерами. Первый поручикъ, между тмъ, подошелъ къ своей рот и началъ такъ громко отдавать свои приказанія что капитанъ поглядывалъ на наго нсколько разъ въ удивленіи.

— Итакъ вотъ, сказалъ капитанъ, указывая рукой на Эриха,— бомбардиръ Фрейбергъ, исключенный за дурное поведеніе изъ Бригадной Школы и переведенный ко мн въ четверную конную батарею. Это приказъ бригаднаго начальства и остается только подчиниться ему. Мн нтъ дла до вашихъ прежнихъ поступковъ, но я долженъ сообщить вамъ, что я и господа офицеры будемъ строго слдить за вами. Я долженъ вамъ еще сказать что здсь не будутъ относиться такъ снисходительно къ вашимъ шалостямъ. Посл первой же шалости вы почувствуете съ кмъ имете дло. Будте уврены, мы шутить не станемъ! Куда его помстили, вахмистръ?

— Къ унтеръ-офицеру Венкгейму.

— Хорошо. Онъ попалъ въ хорошія руки. Вы должны относиться къ нему безо всякаго снисхожденія и сожалнія. Прошу васъ также отдавать каждые три мсяца вашему ротному начальнику отчетъ о его поведеніи, а вы, господинъ поручикъ Мюллеръ, будете передавать этотъ отчетъ мн. Я право, удивляюсь вашей смлости,— обратился онъ къ Эриху, скрестивъ на груди руки, — я удивляюсь что вы допустили чтобъ васъ перевели ко мн въ батарею. Вы поступили бы умне еслибы смиренно просили объ опредленіи васъ въ какую-нибудь крпостную роту. Впрочемъ, я понимаю васъ, продолжилъ онъ, засмявшись вдругъ громко,— вы воображаете что вы нчто особенное, изъ ряду выходящее… Я много слыхалъ о вашихъ прежнихъ похожденіяхъ. Я додженъ сказать вамъ, господа,— обратился онъ къ офицерамъ, но говорилъ при этомъ такъ громко что слова его разносились по всему плацу,— что этотъ человкъ единственный и своемъ род и такимъ же останется. Такъ какъ, согласно приказу военнаго министерства, знаменитый корпусъ бомбардировъ не будетъ больше комплектоваться, то онъ послдній бомбардиръ, и я надюсь что онъ вполн заслужитъ это прилагательное, и въ моей батаре будетъ всегда,— онъ обратился къ Эриху,— всегда будетъ ‘послднимъ бомбардиромъ’. По мстамъ!

Такимъ образомъ окончилась первая перекличка Эриха. Солдаты уже давно покинули плацъ, а онъ все еще стоялъ на своемъ мст, блдный, неподвижный, со сжатыми губами. Онъ былъ готовъ громко вскрикнуть отъ гнва и страданія. Онъ съ трудомъ сдерживалъ слезы готовыя политься изъ его глазъ. Этотъ пріемъ доказалъ что ему придется, рано или поздно, отказаться отъ своей военной карьеры.

Онъ почувствовалъ что у него не хватитъ силъ бороться съ этими врагами, что жизнь его разбита.

Онъ взглянулъ на небо, оно было такъ чисто, такъ ясно, такъ свтло. Эрихъ тихо улыбнулся и направился къ казармамъ.

Но прежде нежели онъ усплъ дойти туда, раздался голосъ перваго поручика призывавшаго его къ себ.

— Вотъ такъ, сказалъ старшій офицеръ батареи,— теперь представьтесь и мн. Я давеча не имлъ времени выслушать, какъ не могъ также выслушать длинную рчь господина капитана. Впрочемъ, я и такъ знаю кто вы и въ чемъ вы прежде гршили.

Говоря это, онъ ласково улыбнулся Эриху и началъ хлыстомъ выколачивать пыль изъ своихъ панталонъ. Да, онъ ласково улыбался глядя на блдное, убитое горемъ лицо молодаго бомбардира.

— Если господинъ первый поручикъ дйствительно знаетъ кто я и въ чемъ я провинился, то господинъ первый поручикъ все-таки согласится что пріемъ сдланный мн господиномъ капитаномъ не вполн заслуженъ.

— Положимъ что я и согласенъ съ этимъ, но какая вамъ отъ этого польза? Господинъ капитанъ всегда правъ относительно своей роты, я надюсь что вы согласны съ этимъ, а тмъ боле такой капитанъ на груди котораго красуются четыре ордена и который знатнаго происхожденія. Къ тому же, я увренъ въ этомъ, господинъ капитанъ должно-быть еще ране приготовился къ такому пріему и давно имлъ васъ въ виду. Впрочемъ, довольно объ этомъ. Я только хотлъ вамъ сказать что много слышалъ о васъ и, главнымъ образомъ, отъ моего стараго друга оберъ-фейерверкера Долля. Онъ любитъ васъ, несмотря на ваши шалости. Не горюйте, все пройдетъ. Противъ обстоятельствъ трудно идти. Я это самъ испыталъ. Даю вамъ одинъ совтъ: ведите себя какъ можно осторожне. Господинъ баронъ фонъ-Мандерфельдъ будетъ строго слдить за вами. Онъ захочетъ доказать что вы дйствительно заслуживаете названіе ‘послдняго бомбаридира’.

Онъ ласково кивнулъ Эриху и ушелъ. Эрихъ почувствовалъ себя облегченнымъ. Былъ хоть одинъ человкъ въ батаре который не считалъ его погибшимъ, который не думалъ притснять его. Это ободрило его и онъ отправился въ свою комнату. Здсь его встртилъ унтеръ-офицеръ Венкгеймъ, объявившій ему что бомбардиры обязаны посл переклички являться немедленно къ ихъ орудійному начальнику, для выслушиванія дальнйшихъ приказаній.

— Такъ, по крайней мр, заведено у васъ, докончилъ онъ, ударяя саблей объ полъ.— Какъ длалось у васъ въ Бригадной Школ, этого я не знаю. Можетъ-быть, вы наставите меня въ этомъ?

— Очень хорошо, спокойно отвтилъ Эрихъ.— У насъ въ Бригадной Школ существуетъ обычай чтобы подчиненный останавливался, если къ нему обращается старшій офицеръ. Со мною былъ тотъ же случай: меня остановилъ старшій поручикъ.

Оба бомбардира находившіеся въ комнат улыбнулись, услышавъ отвтъ Эриха. Унтеръ-офицеръ сдлалъ нетерпливое движеніе и продолжалъ:

— Довольно объ этомъ. Сегодня, посл обда, съ трехъ до пяти часовъ, будетъ вашъ первый урокъ верховой зды. Не дурно если вы теперь же отправитесь въ конюшню и посмотрите какъ сдлаютъ лошадей.

Эрихъ хотлъ уже отвтить что онъ все это давно знаетъ, но одумался. Онъ ршилъ что умне скрыть свои познанія и сдлать видъ что онъ всему выучился подъ руководствомъ самого Венкгейма.

Въ слдующее же воскресенье явился къ нему Шмоллеръ. На немъ все было ново и далеко несогласно съ требованіями строгой дисциплины. На немъ былъ тонкій, изящный воротникъ и шелковая портупея. Появленіе Шмоллера произвело нкоторый эффектъ въ комнат No 16. Онъ былъ при деньгахъ и пригласилъ своего друга прогуляться съ нимъ. Едва они вышли изъ казармъ, какъ Шмоллеръ высказалъ свое удивленіе что Эрихъ такъ строго придерживается въ своей одежд требованіямъ военной службы. Онъ также прибавилъ что Эрихъ, несмотря на это, удивительно красивъ въ своемъ мундир.

Такимъ образомъ друзья опять были вмст и сидли въ одномъ изъ лучшихъ ресторановъ столицы. Эрихъ разказалъ другу о своемъ пріем въ четвертую конную батарею, о томъ какъ онъ провелъ все это время и какъ онъ всми силами старается заслужить одобреніе своихъ начальниковъ. Шмоллеръ выслушалъ его терпливо, затмъ вздохнувъ слегка, сказалъ.

— Ты поступаешь умно что весь отдаешься своей служб. Каждый поступаетъ согласно своимъ наклонностямъ и какъ у назначено судьбой. Вотъ и меня судьба преслдуетъ: я опять назначенъ писаремъ и должно-быть буду имъ вчно. Случилось это просто. Едва фельдфебель узналъ что я былъ писаремъ въ бригадной канцеляріи какъ назначилъ меня опять писаремъ. Впрочемъ онъ, найдя во мн необыкновенныя способности, назначилъ мн небольшое содержаніе изъ ротныхъ суммъ.

— Слдовательно у васъ хорошій капитанъ? спросилъ Эрихъ.

— О, прекрасный, добрый старикъ! Онъ только чихаетъ и сморкается. По немъ все хорошо. Ему всегда весело, онъ всегда счастливъ. Если онъ видитъ что молодые солдаты не могутъ хорошо освоиться съ правилами строеваго ученья, онъ всегда смется до того что на глазахъ показываются слезы. Не будь нашъ первый поручикъ Шраммъ строгъ и взыскателенъ, то право мы могли бы сказать что живемъ въ раю.

— Кто этотъ первый поручикъ Шраммъ? опросилъ задумчиво Эрихъ.

— Онъ молодой, но очень дльный офицеръ. Фельдфебель разказывалъ мн что онъ нсколько лтъ тому назадъ упалъ на маневрахъ и разбился. Съ тхъ поръ его и перевели въ нашу крпость.

— Мн кажется я знаю его. Будь такъ добръ, Шмоллеръ, напомни ему при случа мое имя и скажи при этомъ нсколько словъ о мельниц стараго Бурбуса.

— Хорошо. Что касается моего фельдфебеля, то это хитрый, пронырливый человкъ, который все знаетъ. Я, конечно, справлялся у него и о твоемъ начальств. Онъ сообщилъ мн, между прочимъ, что твой капитанъ иметъ сильную протекцію, что онъ сынъ какой-то вліятельной статсъ-дамы и какого-то принца, и несмотря на отсутствіе какихъ бы то ни было дарованій, все-таки сдлаетъ себ карьеру. Говорятъ что его скоро переведутъ въ генеральный штабъ, а затмъ назначатъ командиромъ кавалерійскаго полка.

— Все это ясно, я только не понимаю за что ему дали ордена?

— Глупецъ! Ордена подобные тмъ которыми украшенъ твой капитанъ еще не доказываютъ что онъ отличился чмъ-нибудь особеннымъ. Ихъ раздаютъ согласно правилу manus manum lavat! Это вчный обмнъ: теб даютъ большой крестъ, ты отдаешь три креста, одному орденъ солнца съ хвостами крокодила, другому — звзда съ незабудками на свтло-голубой эмали.

— Но они красивы.

— Да, это и все ихъ достоинство. Врь мн, умный человкъ смется надъ ними. Я уважаю т ордена которые получаютъ люди на пол битвы, которыми награждаются разные изобртатели, ученые, артисты, писатели, но подобныя украшенія на груди молодыхъ людей которые ничмъ ихъ не заслужили — нтъ, на это я не согласенъ. Итакъ, ты уже встрчался прежде со своимъ начальникомъ, барономъ фонъ Мандерфельдомъ?

— Да, я давно уже видлъ его. Въ одномъ изъ здшнихъ гусарскихъ полковъ служитъ поручикомъ молодой графъ Зеефельдъ. Я уже разказывалъ теб однажды что имніе этого графа граничило съ землей мельника Бурбуса, и что я вслдствіе этого имлъ съ графомъ очень непріятное столкновеніе.

— Да, ты разказывалъ. Такъ баронъ фонъ-Мандерфельдъ другъ этого графа?

— Точно такъ. Не хочешь ли ты познакомиться съ нимъ?

— Съ кмъ? съ твоимъ графомъ Зеефельдомъ? Ужь не съ твоею ли рекомендаціей? Нтъ, благодарю.

Эрихъ задумался. Онъ вспомнилъ о тхъ бумагахъ которыя нашелъ подъ окномъ Кольмы. Онъ давно возвратилъ бы ихъ еслибъ имлъ на то случай. Онъ даже хотлъ были уничтожить ихъ, но какая-то непонятная, тайная сила всего удерживала его.

— А если я дамъ теб такое порученіе, сказалъ Эрихъ,— за которое графъ будетъ теб очень благодаренъ?

— Нтъ, нтъ, благодарю тебя. Я не люблю сходиться съ этими знатными людьми.

— Но если ты этимъ можешь сдлать мн услугу?

— Ну, тогда, пожалуй, другое дло. Но ты долженъ напередъ мн во всемъ признаться.

— Постараюсь, насколько возможно.

Эрихъ разказалъ Шмоллеру о своихъ прежнихъ встрчахъ съ графомъ Зеефельдомъ. Конечно, онъ скрылъ все что касалось Эсмеральды и Кольмы. Онъ объяснилъ также что нашелъ на улиц бумаги молодаго графа.

— Теперь ты все знаешь. Дай мн дружескій совтъ какъ поступить и помоги мн если можешь.

— Послушай, другъ Эрихъ: прежде всего я долженъ прочесть эти бумаги, для того чтобъ убдиться, необходимо ли ихъ возвратить графу и не лучше ли ихъ просто уничтожить. Ты хорошо сдлалъ что обратился ко мн: я знатокъ въ этомъ дл. Во всякомъ случа, нужно обсудить важны ли эти бумаги графу…

— Не думаю.

— Почемъ ты знаешь? Можетъ-быть запечатанный конвертъ заключаетъ въ себ и важныя тайны. Можетъ-быть он настолько важны что возвративъ ихъ можно разчитывать на взаимную услугу. Поэтому передай мн бумаги, он у меня въ канцеляріи лучше сохранятся нежели у тебя, затмъ мы ихъ хорошенько изслдуемъ.

— Прошу тебя только, не читай запечатаннаго письма.

— Хорошо, общаю теб.

Эрихъ передалъ своему другу бумаги и затмъ оба направились къ небольшой крпости въ которую Шмоллеръ былъ переведенъ. Эрихъ не былъ завистливъ, но онъ пришелъ въ восторгъ отъ мстности въ которой находилась крпость. Крпость лежала на возвышеніи, откуда былъ виденъ весь городъ. Кругомъ крпости были лса, долины, сады. Да и въ самой крпости былъ раскинутъ прекрасный садъ. Все говорило о довольной, счастливой жизни. Какъ охотно переселился бы Эрихъ сюда! Особенно понравился ему ласковый комендантъ крпости. Дло въ томъ что капитанъ фонъ-Вальтеръ, замтивъ молодыхъ людей, призвалъ къ себ Шмоллера и приказалъ ему представить Эриха. Шмоллеръ исполнилъ желаніе своего капитана и представилъ его въ качеств ‘послдняго бомбардира’. Капитанъ фонъ-Вальтеръ улыбнулся, услышавъ это. Это названіе, данное Эриху барономъ фонъ-Мандерфельдомъ, было ему извстно, точно также какъ и то что оно уже дошло до его величества. Говорятъ что его величество, услышавъ объ этомъ, улыбнулся и сказалъ:

— Признаюсь, я не ожидалъ этого отъ Мандерфельда.

— Взгляни внизъ, оказалъ Шмоллеръ Эриху, когда оба товарища стояли на небольшомъ возвышеніи крпости,— не видишь ли ты большой садъ, а посреди его прекрасный каменный домъ? Видишь?

— Да.

— И садъ также?

— Да.

— Это монастырь или лучше сказать институтъ для молодыхъ двицъ.

— Очень можетъ быть. Но я ничего интереснаго не вижу въ этомъ.

— Оттого что у тебя нтъ фантазіи. Но для меня другое дло. Я вижу ежедневно какъ эти молодыя затворницы гуляютъ въ саду. Я уже придумалъ себ небольшой, но интересный романъ. Врь мн. Эти прелестныя созданія вс жаждутъ любви и счастья.

— Конечно, отвтилъ Эрихъ смясь.— Надюсь, ты сообщишь мн, если дла твои увнчаются успхомъ?

— Отчего же нтъ? Я все скажу… Что же касается твоихъ бумагъ, то я ихъ запечатаю и сдлаю на нихъ слдующую надпись: ‘Въ случа моей смерти прошу передать графу Дагоберту Зеефельду’. Это произведетъ между моими сослуживцами извстное впечатлніе.

X. Аристократическій пансіонъ.

Въ угловой, прекрасно убранной комнат сидла гжа фонъ-Вельмеръ, директриса пансіона для двицъ высшаго круга. Она сидла у самаго окна, за большимъ письменнымъ столомъ, покрытымъ книгами, всевозможными бумагами и другими письменными принадлежностями. Окно выходило въ прекрасный садъ, вдали виднлись башни и валы небольшой крпости.

Гжа Вельмеръ была высокая, видная женщина, съ чисто аристократическимъ лицомъ. Она рдко улыбалась. Она была видимо недовольна чмъ-то и довольно рзко говорила съ дамой стоявшей въ углу комнаты. Дама эта была младшая надзирательница пансіона, робкая, молчаливая. Когда-то она была замчательно хороша собой, во горе и лишенія состарили ее раньше времени. Ей не было еще тридцати лтъ. Впрочемъ, ея большіе, темносиніе глаза все еще были необыкновенно хороши.

Въ комнат находилось еще третья дама. Она держала себя такъ же гордо и свободно какъ и сама гжа Вельмеръ. Звали ее фрейлейнъ фонъ-Квадде. Она была старшею надзирательницей пансіона и правою рукой директрисы. Высокая, сухая и уже немолодая, фрейлейнъ фонъ-Квадде была типомъ старой двы. Сама никогда не любившая и не любимая, она не признавала счастья и радости въ жизни, отвергала молодость, ненавидла вс ея проявленія въ другихъ. Движенія ея были жестки, голосъ грубъ и походка твердая, тяжелая. Она ходила по комнат взадъ и впередъ, держа руки за спиной, и поминутно останавливалась предъ робкою, молчаливою, младшею надзирательницей.

— Мамзель Штккель, сказала она опять обратившись къ младшей надзирательниц, — иметъ несносную привычку оказывать другимъ свою протекцію. Ну не смшно ли что вы, въ вашемъ положеніи, протежируете другимъ? Что въ вашемъ положеніи, вы до сихъ поръ не понимаете еще своихъ обязанностей! Вы вчно вмшиваетесь не въ свои дла!

— Да, мамзель, это правда, сказала начальница.

— Не могу ли я узнать, въ какія чужія дла я вмшиваюсь?

— А, мамзель, какъ вы забывчивы! вскричала Квадде.— Разв вы имли право, дв недли тому назадъ, тихонько накормить двицу Вальдовъ, которая была наказана безъ обда? Разв вы имли право просидть съ нею всю ночь въ карцер? Разв вы имли право? Не значитъ ли это вмшиваться въ чужія дла? Разв вы могли отмнить или ослабить наказанія назначенныя лицами старше васъ по положенію?

— Вы правы, я это сдлала! твердо отвтила мамзель Штккель.

— По какому это праву?

— Я буду откровенна и правдива. Я поступила такъ потому что считала это наказаніе незаслуженнымъ….

— Вотъ какъ, мамзель! Вы, кажется, начинаете забываться!

— Да, я считала это наказаніе незаслуженнымъ, повторила Штккель.

Она была глубоко взволнована, лицо ея горло, голосъ дрожалъ.

— Вальдовъ не заслужила этого наказанія. Она послушная, кроткая, прилежная двушка. Съ тхъ поръ какъ умеръ отецъ ея, самый вліятельный и могущественный человкъ своего времени, съ тхъ поръ положеніе ея въ пансіон измнилось. Вс учительницы, вс классныя дамы, даже нкоторыя двицы даютъ ей это чувствовать. Вальдовъ глубоко страдаетъ отъ этого. Она невинна. Гелльвагъ, въ послдній разъ когда мы гуляли, говорила ей много колкостей и совтовала ей нанять для своей матери одну изъ избушекъ раскинутыхъ вдоль рки.

— Пустяки! Дтскіе разговоры! отвтила директриса.

Квадде остановилась посреди комнаты и окинула младшую надзирательницу строгимъ взглядомъ.

— Я согласна съ вами, госпожа директриса, что это дтскіе разговоры. Но они вліяютъ сильно, если часто повторяются. Они могутъ вывести изъ терпнія самое кроткое существо. Эти замчанія, эти насмшки повторялись каждый день, каждый часъ, за обдомъ, на гулянь, въ дортуар. Неудивительно что бдная двушка вышла наконецъ изъ себя. Ее же и наказали, а виновную оправдали. Вотъ отчего я нахожу что наказаніе было незаслуженное.

— Но знаете ли вы, мамзель, гнвно вскричала начальница,— вы дйствительно забываетесь! Кто даетъ вамъ право обвинять насъ, представительницъ пансіона, въ несправедливости?

— Еслибъ я говорила при ученицахъ, вы могли бы осудить меня. Но теперь я имю полное право высказывать свое мнніе, да, я должна говорить! Вы обвинили меня въ томъ что я просидла всю ночь въ карцер бдной Вальдовъ? Но она умоляла меня объ этомъ, на колняхъ умоляла. Бдняжка недавно только потеряла своего отца… Ей постоянно грезился умирающій отецъ, грезились разныя виднія. Я уврена въ томъ, баронесса фонъ-Вельмеръ,— обратилась Штккель къ начальниц съ дрожащимъ голосомъ,— я уврена въ томъ что съ Вальдовъ случилось бы большое несчастье еслибъ я не провела съ нею ночь въ карцер. Она была въ страшномъ нервномъ состояніи.

— Все это возможно, отвтила начальница.— Но ваша обязанность была довести это до свднія старшей надзирательницы. Вы не должны были скрыть о состояніи Вальдовъ.

— Но разв я не сдлала этого? спросила такъ тихо мамзель Штккель что одна Квадде, стоявшая около нея, разршила этотъ вопросъ. Квадде шумно подошла къ директрис и сказала ей:

— Вы видите, она права, какъ и всегда. Она станетъ, пожалуй, уврять что мы виноваты. Съ этими людьми нечего много говорить. Нужно разомъ покончить вс эти непріятности. Рано или поздно, а дло должно принять другой оборотъ.

— Да, вы правы, сказала начальница, подойдя къ письменному столу и перебирая бумаги.

— Къ тому же странно, продолжала насмшливо Квадде,— что вс эти скандалы происходятъ на вашемъ дежурств. Напримръ, хотъ вчерашняя исторія съ миссъ Прайсъ.

— Что же было? спросила озабоченнымъ голосомъ начальница.

— И вроятно причиной была опять эта Вальдовъ, неправда ли, мамзель Штккель? И ваша любимица, конечно, права!

— Я не имю любимицъ, фрейлейнъ фонъ-Квадде! Но вы правы, рчь опять о Вальдовъ. Ее опять дразнили, и миссъ Прайсъ, какъ и всегда, приняла ея сторону.

— Вы забываете что миссъ Прайсъ не просто приняла сторожу Вальдовъ, но что она бросилась точно дикарка на Вельтенъ и хотла ее задушить.

— Да, но миссъ Прайсъ предъ тмъ шесть разъ просила Вельтенъ замолчать. Я также просила. Но Вельтенъ не обращала никакого вниманія на ваши слова: она продолжала свои колкости и даже посовтовала миссъ Прайсъ и Вальдовъ оставить этотъ пансіонъ, назначенный для двицъ высшаго званія, и поступить въ уличныя пвицы.

— Прайсъ никуда не годная двушка, замтила Квадде, продолжая шагать по комнат.— Къ ней совершенно подходитъ пословица: въ тихомъ омут черти водятся. На видъ она всегда спокойна, а между тмъ я не знаю существа боле вспыльчиваго, злаго. Я уврена что она улыбалась когда собиралась задушить вчера эту Вельтенъ. Или я не права, мамзель?

— Я не могла этого замтить, въ комнат горлъ одинъ ночникъ. Я знаю только что голосъ миссъ Прайсъ дрожали отъ глубокаго волненія.

— Извстно что вы говорите о ней одно хорошее.

— И еслибы меня подвергли пытк, я все-таки не могу сказать что миссъ Прайсъ дурная двушка! Она всегда тиха и скромна, учится лучше всхъ, сердце у нея доброе, великодушное. Правда, она бываетъ иногда немного дика, и сдержанна, но вы сами знаете что это не ея вина, а вина тхъ людей съ которыми она провела свое дтство.

— Я того мннія что она хитра и во всемъ притворяется, сказала Квадде.— Вы все объясняете себ ея дикость и ея сумазбродныя выходки тмъ что ея первоначальное воспитаніе было пренебрежено, но я не согласна съ вами. Она хитра, умна и всегда поступаетъ обдуманно, строго придерживаясь извстныхъ правилъ.

Начальница начала читать отчетъ о поведеніи воспитанницъ и вдругъ остановилась прочитавъ имя графини Галлеръ.

— Въ чемъ провинилась графиня Галлеръ? спросила она.

— Ахъ, сказала мягко Квадде,— вроятно опять какіе-нибудь пустяки!

— Нтъ, отвтила гжа фонъ-Вельмеръ улыбаясь,— господинъ пасторъ обвиняетъ ее въ томъ что она читала во время его урока другую книгу. Взгляните, вотъ и книга, я даже не успла пересмотрть ее.

— Позвольте, я посмотрю, сказала Квадде. Она быстро взяла изъ рукъ начальницы книгу прежде нежели та успла открыть ее.— Ахъ, это совсмъ невинная книга: ‘Незабудка. Альманахъ для молодыхъ двицъ’. Конечно ее и слдовало читать во время урока Закона Божія. Я сдлаю строгій выговоръ графин Галлеръ. Сказавъ это она опустила книгу, на первой страниц которой была надпись ‘Берта фонъ-Квадде’, въ карманъ.— Теперь одиннадцать часовъ,— продолжала она обращаясь къ младшей надзирательниц. Двицы сейчасъ соберутся къ завтраку, а затмъ пойдутъ гудятъ въ садъ. Вы и мамзель Эрбе пойдете съ ними. Понятно что миссъ Прайсъ и Вальдовъ, какъ наказанныя, останутся дома. Пришлите миссъ Прайсъ сюда.

Мамзель Штккель вышла и нсколько минутъ спустя вошла въ комнату миссъ Прайсъ.

Это была прелестная, молодая, шестнадцатилтняя двушка

На ней было простое, свтлосрое кашмировое платье, горото обрисовывавшее ея стройный, изящный станъ. Лицо было необыкновенной близны. Высокій лобъ, умные глаза, ршительный взглядъ, тонкій, прямой носъ и губы удивительной красоты. Волосы ея, свтлаго пепельнаго цвта, падали роскошными волнами на плеча и почти касались пола. Часть ихъ, въ вид косъ, дважды обвивала ея голову, но другая часть оставалась свободною: видно было что прелестная двушка сама не знала какъ съ ними справиться.

— Вы хорошо знаете, миссъ Прайсъ, сказала начальница посл нкотораго молчанія,— вы знаете что я расположена къ вамъ и не отрицаю въ васъ хорошихъ качествъ. Я васъ люблю, да и вс здсь въ заведеніи расположены къ вамъ, отчего же вы всегда рзки съ другими? Вы должны быть сдержанне, ласкове. Иначе вы оттолкнете отъ себя всхъ и никогда не найдете себ друзей. Гордые, скрытные люди бываютъ всегда несчастны. Вы должны сбросить съ себя эту рзкость, эту гордость, иначе вамъ придется тяжело въ жизни. Вы пользуетесь протекціей сильныхъ, вліятельныхъ людей, но, если вы не измнитесь, даже эта протекція не поможетъ вамъ!

На губахъ молодой двушки промелькнула едва замтная улыбка, не то насмшки, не то страданія. Глаза ея стали еще серіозне, еще мрачне.

— Я никогда не надялась на протекцію вліятельныхъ лицъ, сказала она,— да и не заслуживаю этой протекціи. Я знаю что я рзка, горда. Но я постараюсь,— продолжала она лжело вздохнувъ,— я постараюсь быть ласкове, уступчиве… постараюсь быть счастливе, если это только возможно.

— Постарайтесь, дитя мое, отвтила ласково директриса.— Вамъ желаютъ добра, васъ любятъ здсь. Я еще вчера има честь видть у себя ея сіятельство статсъ-даму графиню Бариксъ. Она много разспрашивала о васъ и просила переать вамъ поклонъ отъ графини Зеефельдъ, которая ей недавно писала.

— Благодарю васъ, madame. Я рада что графиня Зеефельдъ не забыла меня. Я такъ много обязана ей.

Голосъ ея слегка дрожалъ, но глаза оставались спокойными, безстрастными.

— Врьте мн, дитя мое, продолжала начальница,— я говорила ея сіятельству одно хорошее о васъ.

Начальница сдлала миссъ Прайсъ легкое движеніе рукой, и молодая двушка вышла изъ комнаты.

Когда дверь за нею затворилась, фрейлейнъ фонъ-Квадде быстро повернулась къ начальниц и сказала:

— Это странное, непонятное существо. Право, былобы лучше еслибы мы не приняли ея въ пансіонъ. Не знаю отчего, но мн всегда кажется что эта молодая особа въ состояніи убить того кого она возненавидитъ.

— Переставьте, моя милая Квадде! вы просто не любите ея. Не слдуетъ забывать что она провела безотрадное, печальное дтство, что съ ней обращались грубо, что она росла чувствуя постоянныя лишенія и нужду. Я это знаю отъ самой графини Зеефельдъ.

— Чмъ же она отплачиваетъ за вс т милости которые ей теперь оказываютъ? Насмшливо спросила Квадде.— Она смотритъ на всхъ и на все съ презрніемъ. Къ тому же я того мннія что въ ея жизни есть тайна. Красотой она аристократка, положимъ, это такъ, но во всемъ другомъ она не подходитъ къ высшему кругу. Она смла до отчаянія. Ей ничего не стоитъ просидть всю ночь на кладбищ, она съ восторгомъ всматривается въ самую сильную грозу. Она даже не боится дикихъ, бшеныхъ лошадей. Еще вчера мн это передала баронесса Вельтенъ, она отличилась новой выходкой. Он гуляли по саду, какъ вдругъ миссъ Прайсъ подбжала къ самымъ воротамъ и хотла ихъ силою отворить. Она была страшно блдна, взволнована. Оказалось что мимо воротъ прохала какая-то конная батарея. Я уврена что она заглядлась на одного изъ молодыхъ офицеровъ и, пожалуй, нашла между ними знакомаго.

— Нтъ, не думаю, милая Квадде, не думаю. Сохрани насъ Богъ отъ этого!

Миссъ Прайсъ, оставивъ комнату директрисы, поспшно пошла вдоль корридора къ лстниц которая вела въ верхній этажъ. Она уже входила на лстницу, какъ вдругъ должна была остановиться: на встрчу ей шли молодыя пансіонерки, отправлявшіяся гулять въ оадъ.

Молодая двушка остановилась и оперлась на перила лстницы. Въ ней не было замтно ни малйшего смущенія. Она равнодушно смотрла на пансіонерокъ шедшихъ ей на встрчу. Одн изъ нихъ проходили мимо будто не замчая ея, нкоторыя равнодушно кивали ей головой, другія, и это была большая часть, ласково протягивали ей руки. Нторыя изъ молодыхъ двушекъ останавливались даже, обнимали молодую Англичанку и ласково смотрли ей въ глаза. Тогда на лиц миссъ Прайсъ показывалась тихая, тплая улыбка, и оно становилось необыкновенно кроткимъ и привлекательнымъ. Позади всхъ шла мамзель Штккель. Глаза ея были заплаканы. Видно было что разговоръ съ начальницей сильно подйствовалъ на нее.

Миссъ Прайсъ поднялась на лстницу и вошла въ большую, свтлую комнату. Здсь обыкновенно сидли двицы наказанныя за легкія шалости. Он должны были читать, приготовлять заданные уроки или работать. На этотъ разъ, кром миссъ Прайсъ, были наказаны еще три молодыя двицы, он он сидли по разнымъ угламъ. Одна изъ нихъ, графиня Вальдовъ, одтая въ глубокій трауръ, сидла за небольшомъ столомъ и писала письмо. Она поминутно переставала писать и плакала. Въ другомъ углу сидла баронесса Вельтенъ. Она вышивала золотомъ и серебромъ большой коверъ. Она была въ самомъ хорошемъ расположеніи духа и все время тихо напвала какую-то національную псню. Лицо ея было некрасиво и даже не было выразительно. На губахъ скользила постоянно злая, насмшливая улыбка, глаза выражали тщеславіе и высокомріе. Наконецъ, третья изъ молодыхъ двушекъ, графиня Галлеръ, стояла у окна. Она смотрла на сpoe, пасмурное небо и громко разговаривала съ графиней Вальдовъ.

— Знаешь ли, Отилія, я нисколько не огорчена тмъ что должна сидть здсь, вмсто того чтобы гулять въ саду. Я готова сидть здсь цлые дни, недли, но только въ обществ добрыхъ, честныхъ людей. Но тяжело быть въ невол и знать что сидишь съ врагомъ своимъ!

Баронесса Вельтенъ, услышавъ эти слова, громко засмясь. Она, вроятно, не пропустила бы этихъ словъ безъ колкаго отвта еслибы въ эту минуту не вошла въ комнату миссъ Прайсъ. Замтивъ же молодую Англичанку, она сердито сжала губы и продолжала молча свою работу.

— Наконецъ-то ты пришла, Бланда! вскричала молодая графивя.

Она подбжала къ Бланд, обняла ее и подведя къ окну продолжада:

— Здсь такая тоска что я пришла почти въ отчаяніе. Бдная Вальдовъ пишетъ своей матери, а кром нея здсь нтъ ни одной души.

Трудно было найти двухъ боле прелестныхъ и граціозныхъ молодыхъ двушекъ, какъ миссъ Прайсъ и графиня Галлеръ. А между тмъ, он представляли положительный контрастъ. Миссъ Прайсъ была самая прелестная, самая изящная блондинка, между тмъ какъ графиня Галлеръ была самый роскошный типъ брюнетки. Волосы ея были густые, черные съ синеватымъ отливомъ, глаза глубокіе, темные, блестящіе. Движенія ея были быстры, порывисты, голосъ звучный. Ей было всего семнадцать лтъ, но ей можно было дать и двадцать. Она была прекрасно сложена. Мать ея была Испанка. Графиня Галлеръ была одта, какъ и миссъ Прайсъ, въ форменное, свтлосрое кашмировое платье. Кром того, станъ ее обхватывалъ дорогой красный кушакъ, съ длинными концами, а въ темныхъ волосахъ красовались гранатовые цвты.

— Ты изъ инквизиціи, душа моя? спросила смясь графиня Галлеръ.— Какъ обошелся съ тобою мой другъ великій инквизиторъ Квадде? Ршено ли тебя немедленно сжечь или ты еще подвергнешься колесованію? Взгляни,— продолжала она, граціозно указывая рукой на баронессу Вельтенъ, — взгляни: публика уже собралась на это прекрасное зрлище.

— Перестань, Клотильда, просила Бланда тихимъ голосомъ,— къ чему эти вчныя дрязги! Вдь ты знаешь что она передастъ каждое слово.

— Знаю и нисколько не боюсь. Пусть она пожалуется на меня великому инквизитору, все мн равно! Ты и не знаешь, продолжала она шепотомъ, — ты не знаешь какая злая эта Вельтенъ! Жаль что ты не задушила ея вчера ночью!

— Бога ради не говори больше объ этомъ! Это ужасно.

— Другъ мой, ты только предупредила меня. Я уже сбросила съ себя одяло и, врь мн, я не пожалла бы ея! Ты и не знаешь, дитя мое, какъ она зла, какъ она испорчена. Ты не поняла давеча ея словъ, и хорошо что не поняла!

— О нтъ, я многое поняла!

— Даже и то что она назвала тебя незаконною дочерью?

— Нтъ, этого я не поняла и теперь не понимаю. Тутъ вдь не можетъ быть ничего дурнаго? Я такъ любила свою мать, такъ горячо любила… Послушай, разв не вс дочери одинаковы?… Когда умирала моя добрая, бдная, несчастная мать, я стояла на колняхъ у ея кровати, а графиня Зеефельдъ, которая была все время при ней, наклонилась надъ ней, поцловала ее въ лобъ и тихо спросила: ‘Стало быть у васъ нтъ никакихъ доказательствъ что вы законная дочь вашего отца?’

— Что же отвтила твоя мать?

— Она съ усиліемъ приподнялась съ кровати, сложила руки и отвтила: ‘Бланда мое дитя и его законная внучка. Богъ видитъ что я не лгу, клянусь вамъ въ этомъ! Вс доказательства находятся въ его рукахъ, въ рукахъ моего отца…. Да проститъ его Вчный Судія за то что онъ такъ поступилъ съ нами!’ Это были почти послднія ея слова,— продолжала молодая двушка посл нкотораго молчанія о слезами на глазахъ,— я бросилась къ ней и припала къ ея холодвшимъ устамъ. Неправда ли, Клотильда, ты не передашь этого никому?

— Клянусь теб! отвтила молодая графиня, обнимая и лаская Бланду.— Мн только досадно на себя что я напоминаю теб слова этой глупой двушки. Но будь веселе! Пойдемъ, сядь на это кресло, а я сяду на эту скамейку, къ ногамъ твоимъ. Теперь мн удобно говорить съ тобой, да и ея мы не видимъ! Садись, душа моя.

Бланда исполнила желаніе подруги. Графиня Галлеръ подошла къ ней и, обнявъ ея голову, продолжала:

— Что за волосы у тебя!… Ты напоминаешь мн этихъ прекрасныхъ, сказочныхъ волшебницъ или, еще лучше, этихъ гордыхъ, неустрашимыхъ принцессъ, которыя мчались на свохъ блыхъ коняхъ по лсамъ, сопровождаемыя пажами и свитой.

Клотильда сда на скамейку у ногъ Бланды, и, смясь, начала играть ея прекрасными волосами. Изъ груди молодой графини вырвался тихій вздохъ.

Бланда громко засмялась

— Ты вздыхаешь? ты, вчно веселая, вчно игривая Клотильда!

— Не обращай, Бланда, вниманія на наружность. Врь мн, сердце мое бьетъ тревогу…. Оно болитъ, оно страдаетъ….

Что это значитъ, понять не могу,

Грусть отъ меня не отходитъ —

Ахъ, Бланда, мн такъ грустно, такъ грустно!…

Нжный шепотъ въ душу

Тихо проникаетъ….

Но и это правда:

Сердце, полно, успокойся.

Перестань страдать.

Я должна по вол неба

Отъ него бжать.

Бланда глядла съ удивленіемъ на свою подругу, и вспомнивъ ея живой характеръ, она невольно улыбнулась сказала:

— Начальница права, запрещая теб чтеніе романовъ и повстей. Но мн кажется, вс наказанія съ тобой ни къ чему не поведутъ.

— Ты права, Бланда, все это ни къ чему не поведетъ, съ жаромъ отвтила Клотильда.— Напротивъ, чмъ больше мн запрещаютъ это чтеніе, тмъ сильне развивается во мн страсть къ этимъ чуднымъ разказамъ. Еслибы ты знала какія у меня бываютъ иногда волшебныя, дивныя грезы. Еслибы ты знала какъ прекрасна жизнь, сколько въ ней счастья, любви, тайнъ…. Я вижу иногда такіе чудные, странные сны…. А когда проснешься, сердце такъ бьется, такъ бьется!…

— Разкажи же мн эти сны. Я хочу знать на что способны эти злыя книги, какъ сильно мучаютъ он мою бдную Клотильду?

— Ахъ, книги ни въ чемъ не виноваты! Знаешь, на меня сильно подйствовалъ разказъ который я на дняхъ читала съ высочайшаго разршенія. Тамъ говорилось о плнномъ корол Ричард Львиное Сердце и о его врномъ Блондел. Послдній, переодтый тюремщикомъ, подошелъ къ самой тюрьм и жестами и взглядами показывалъ плнному королю, что онъ не одинокъ, что близь него бьется врное, любящее сердце….

— Но какая же связь между тобой и Ричардомъ Львиное Сердце? Ты вдь не въ плну, какъ король Ричардъ, да и Блонделя у тебя нтъ.

— He будь такъ прозаична, Бланда. Наши положенія имютъ много общаго. Разв мы не заперты здсь точно заколдованныя царевны, разв насъ не стережетъ злой драконъ со страшнымъ голосомъ? Разв не можетъ найтись человкъ, переодтый, желающій избавить насъ?…

— Пожалуй — однако….

— Тсс! отвчала Клотильда, крпче прижимаясь къ своей подруг и глубоко смотря ей въ глаза.— Теб это не совсмъ понятно, да и мн также…. А между тмъ здсь есть нкоторая связь…

— Связь? Съ чмъ же?

— Послушай, я и сама не знаю, но что-то творится здсь… шептала графиня Галлеръ.— Есть человкъ на котораго я произвела большое впечатлніе. Я не знаю гд онъ меня видлъ. Можетъ-быть въ театр, въ концерт, во время прогулки или у моей тетки, не знаю гд, знаю только что я произвела на него сильное впечатлніе! Видишь ли, этотъ незнакомецъ старается, переодтый, приблизиться ко мн. Я уврена что онъ принадлежитъ къ высшему кругу. Можетъ-быть это молодой художникъ…. enfin, онъ не можетъ и не хочетъ приблизиться ко мн въ образ простого смертнаго, онъ переодтъ солдатомъ.

— Ахъ, Клотильда, это ужь слишкомъ!

— Тише, Бланда, не огорчай меня. Я и то боюсь твоихъ серіозныхъ, проницательныхъ глазъ…. Я обращаюсь къ твоему сердцу, къ твоему доброму, любящему сердцу. Онъ живетъ тамъ въ крпости, что напротивъ нашего сада. Я уврена, настанетъ день когда онъ превратится въ прекраснаго, богатаго принца.

— Прошу тебя, Клотильда, говори ясне.

— Хорошо. Видишь, тамъ въ крпости живтъ кто-то интересующійся мною. Я часто его видала тамъ. Онъ поднималъ руки къ небу, однимъ словомъ, длалъ жесты которые должны были обратить на себя мое взиманіе.

— Но почему непремнно твое вниманіе?

— Оттого, милая Бланда, что бываютъ минуты когда сердце не обманывается. Знаешь ли, на прошлой недл, когда мы проходили мимо самой стны, онъ стоялъ на валу и держалъ въ рук втку плюща, совсмъ такую какую я ношу на шляп. Онъ взялъ свою втку и прикололъ къ своей фуражк. Я должна признаться теб что нсколько разъ нарочно для него становилась предъ окномъ. Я хотла добиться истины, убдиться что не ошибаюсь.

— И ты добилась?

— Да… Я подняла свой платокъ, онъ отвтилъ мн тмъ же.

— Ахъ, Клотильда, какъ ты неосторожна.

— Знаю, душа моя, не сердись, я не могла поступить иначе. Такая тихая, врная любовь, такое самопожертвованіе глубоко тронули меня. Неужели ты думаешь что ему легко? Легко жить въ этой простой крпости, жить переодтымъ, и все это для того чтобы хоть изрдка видть меня?

— Но можетъ-быть ты ошибаешься? Можетъ-быть онъ вовсе не переодтъ?

— О, нтъ! Неужели ты думаешь что я могла такъ ошибаться? О, нтъ! Къ тому же, въ немъ есть что-то такое знакомое… Иногда мн кажется что это графъ Блейденъ или баронъ Пюркеръ… Я ихъ видла два года тому назадъ на балу у тетки. Послушай, что если я не ошибаюсь?.. Мы познакомимся здсь, разстанемся и потомъ, посл долгой разлуки, опять свидимся… и будемъ тогда счастливы, вчно счастливы.

— Къ чему же разставаться? Этого я не понимаю. Какъ ты можешь интересоваться кмъ-нибудь и думать о разлук?

— Милая Бланда, но вдь въ этомъ и вся прелесть этой вседневной, скучной жизни! Любить, разстаться и потомъ опять свидться!… Подумай только, какъ будетъ биться твое сердце когда ты будешь прощаться съ нимъ и не будешь знать сведетъ ли насъ Небо еще разъ вмст. А что мы свидимся, въ этомъ я не сомнваюсь! О, я знаю, онъ не забудетъ меня! Онъ такъ молодъ, такъ прекрасенъ. Да, онъ будетъ до тхъ поръ жить въ этой крпости пока не найдетъ случая приблизиться ко мн.— Тогда — я знаю что это будетъ такъ — тогда онъ, блдный, съ блестящими глазами, станетъ мн говорить о своей любви, вырветъ изъ моихъ волосъ, можетъ-быть, этотъ самый гранатовый цвтокъ и скроется, сказавъ на прощанье: ‘Беру этотъ цвтокъ въ залогъ того что я еще увижу тебя’.

— Однако, Клотильда, сказала почти испуганно Бланда,— откуда взяла ты эти мысли, эти слова?

— Ахъ, все это я вычитала изъ книгъ моей тетки, у которой я бываю по воскресеньямъ. Я ложусь тогда, посл обда, на диванъ и читаю, читаю до тхъ поръ пока стемнеть. Еслибы теб позволили когда-нибудь похать со мною, я бы теб стала читать все, все. Но что съ тобою, душа моя, что ты смотришь туда?

— Я прислушиваюсь.

— Къ чему?

— Сейчасъ въхалъ во дворъ экипажъ. Слышишь?

При этихъ словалъ вошла въ комнату младшая надзирательница, мамзель Штккель.

— Дти, сказала она,— пріхала ея высочество. Она хочетъ осмотрть весь пансіонъ.

Вдругъ раздался въ комнат громкій, рзкій голосъ:

— Я такъ и думала что мамзель Штккель болтаетъ здсь со своими любимицами о разныхъ пустякахъ, между тмъ какъ вс заняты дломъ! Не угодно ли вамъ будетъ, мамзель, отправиться съ молодыми особами въ уборную и заняться ихъ костюмомъ. Не могутъ же он явиться предъ ея высочествомъ въ такомъ вид.

— Слдовательно, мы также должны представиться ея высочеству? опросила сухо графиня Галлеръ. Она чесала волоса Бланды и видла что фрейлейнъ фонъ-Квадде была тмъ очень недовольна.

— Глупый вопросъ, графиня Галлеръ! Понятно что и вы также пойдете въ пріемную залу. Но, прошу васъ, снимите этотъ красный цвтокъ.

Сказавъ это, она вышла изъ комнаты, бросивъ на Клотильду сердитый взглядъ.

XI. Пріздъ герцогини.

Предъ большимъ подъздомъ пансіона остановились дв придворныя кареты. Изъ одной изъ нихъ вышла маленькая, сгорбленная дама. Правое плечо у ней было выше лваго, желтое лицо было покрыто морщинами, глаза темные, живые, проницательные. Ея тонкія, блдныя губы были сжаты и говорили о хитрости и энергіи. Она была одта въ тяжелое, малиновое бархатное платье. Сверхъ платья была накинута дорогая соболья ротонда. Едва она вышла изъ кареты, какъ къ ней подошла ея камерфрау, сидвшая въ другой карет, и начала обувать ея ноги въ дорогіе мховые сапожки. Тогда дама ступила на коверъ покрывавшій лстницу пансіона. Она не обращала никакого вниманія ни на директрису, ни на фрейлейнъ фонъ-Квадде, которыя все время стояли предъ нею низко присдая. Она не сводила глазъ съ другой кареты, изъ которой вышелъ, наконецъ, лакей, неся на рукахъ маленькую собачку. Собачка эта коротко и хрипло лаяла.

— Ah, mon bien chri! сказала дама нжно.— Подожди немного, мой добрый Миньйонъ, подождите пока мы войдемъ наверхъ. Здсь сыро и холодно.

Она наклонилась къ собак и начала ее ласкать. Затю обратилась къ начальниц пансіона, гж фонъ-Вельмеръ:

— Здравствуйте, милая Вельмеръ! Герцогиня протянула начальниц руку, которую та почтительно поцловала — Пойдемте, милая моя, въ пріемный задъ. Тамъ, вроятно, тепло. А затмъ посмотримъ что длаютъ ученицы. Я страдала сегодня утромъ мигренью, и докторъ прописалъ мн небольшое развлеченіе.

Вслдъ за ея высочествомъ, вышла изъ первой кареты оди изъ ея придворныхъ дамъ. Это была высокая, сухощавая, пожилая женщина. Она держалась необыкновенно прямо, и если кланялась, то голова ея не длала ни малйшаго движенія. Она никогда не улыбалась. Впрочемъ она была примрная статсъ дама. Она никогда не сердилась, и никогда не радовалась. Говорили также что она была въ состояніи простоять сряду двнадцать часовъ за кресломъ ея высочества, не выказывая при этомъ ни малйшей усталости.

Герцогиня и ея спутники вошли въ пріемную залу. Это была большая, свтлая комната. На одной стн вислъ портретъ короля, на другой — портретъ самой герцогини. Вдоль стнъ стояли низенькія бархатныя скамейки.

Герцогиня сла въ широкое, мягкое кресло, стоявшее подъ ея портретомъ, и приказала положить Миньйона на скамейку, у своихъ ногъ. Но Миньйонъ былъ въ дурномъ расположеніи духа: онъ все ворчалъ и до тхъ поръ не успокоился, пока ея высочество не взяла его на руки. Затмъ къ герцогин придвинули небольшой столикъ и подали тетради молодыхъ пансіонерокъ и отчетъ о ихъ занятіяхъ и поведеніи.

— Въ общемъ, балы не дурны, сказала высокая покровительница пансіона.— Правда, здсь подчеркнуто одно имя, но мы объ этомъ потомъ поговоримъ. Сочиненія также не дурны… Хорошо, я довольна и потомъ похвалю тхъ которыя этого заслужили. Она откинулась на спинку кресла и продолжала, длая удареніе на каждомъ слов: — Я всегда оживаю когда прізжаю сюда.— Она начала ласкать собачку и, обращаясь къ ней, сказала: — Не правда ли, мой добрый Миньйонъ, мы охотно навщаемъ молодыхъ двицъ и радуемся когда слышимъ о нихъ что-нибудь хорошее?

Миньйонъ радостно проворчалъ и замахалъ хвостомъ.

— Увряю васъ, милая Вельмеръ, продолжала герцогиня,— собака эта разумна какъ человкъ и вполн сочувствуетъ мн. Да, она все понимаетъ. Если она видитъ что я сердита на кого-нибудь, то сейчасъ возненавидитъ этого человка. Не правда ли, милая Заальфельдъ?

Слова эти были обращены къ стоявшей позади герцогини придворной дам.

По лицу придворной дамы пробжало что-то въ род насмшки и она отвтила громкимъ, сухимъ голосомъ:

— Точно такъ, ваше высочество!

Миньйонъ сердито заворчалъ, услышавъ голосъ гжи фонъ-Заальфельдъ. Тогда герцогиня засмялась и обратилась къ директрис:

— Ну, милая Вельмеръ, скажите, какъ ведутъ себя ваши шалуньи?

Начальница устремила на фрейлейнъ фонъ-Квадде, стоявшую позади кресла ея высочества, вопросительный взглядъ. Замтивъ что Квадде ршительно кивнула ей головой, она сказала:

— Ахъ, ваше высочество, я не могу сказать чтобы вс пансіонерки вели себя безукоризненно!

— Значитъ что-нибудь случилось? спросила герцогиня. Глаза ея радостно заблистали, на губахъ показалась лукавая, веселая усмшка.— Однако надюсь, продолжала высокая покровительница пансіона,— надюсь что не было ничего такого что можетъ считаться неприличнымъ, что могло бы унизить заведеніе? Избави насъ Создатель! Я не желаю чтобъ опять повторилось то что было при вашей предшественниц, гж фонъ-Штранеръ. Его величество, мой августйшій племянникъ, былъ тогда очень недоволенъ. Не забывайте этого, mesdames.

— Да, это было ужасно! сказала гжа фонъ-Ведьмеръ, между тмъ какъ фрейлейнъ фонъ-Квадде издала какой-то глухой, хриплый звукъ. Миньйонъ, испугавшись этого звука, принялся громко лаять.

— Успокойся, моя крошка, мой дорогой Миньйонъ… Ничего подобнаго больше не случится. Это была ужасная исторія! страшная, потрясающая трагедія: молодой гусарскій поручикъ, гвардеецъ, черезъ эту самую каменную ограду признавался въ любви молодой пансіонерк — horreur!— Однако, говорите, милая Вельмеръ! Надюсь что вы не станете меня слишкомъ огорчать… Маленькое волненіе мн полезно, но отъ большаго — избави Боже!.. Кто провинился?

— Опять миссъ Прайсъ. Она была опять несдержанна и рзка.

Герцогиня сдлала рукой недовольное движеніе и отвтила:

— Я убдилась теперь что никогда не слдуетъ измнятъ тмъ правиламъ которыя разъ признаны хорошими. Я уступила просьб этой графини Зеефельдъ и приняла въ пансіонъ миссъ Прайсъ, о которой мн говорили что она принадлежитъ къ высшей англійской аристократіи. Я и не подумала о томъ что и старая англійская аристократія не лишена недостатковъ и пороковъ. Въ чемъ же она провинилась?

— Если ваше высочество позволитъ, то фрейлейнъ фонъ-Квадде обо всемъ доложитъ.

— Хорошо, разкажите обо всемъ, фрейлейнъ фонъ-Квадде, прошу васъ только говорите правду и не щадите миссъ Прайсъ.

Нечего и говорить что послдняя просьба была лишняя Это вс знали: и герцогиня, и гжа фонъ-Вельмеръ, и придворная дама, даже Миньйонъ. Тогда фрейлейнъ фонъ-Квадде разказала о томъ какъ дикая, вспыльчивая Бланда дразнила и оскорбляла добрую, робкую баронессу Вельтенъ и бросилась на нее со словами: ‘я задушу тебя!’

— Это ужасно! вскричала герцогиня.— Я надюсь что виновную строго накажутъ.

— Я думала что есть причины… робко замтила начальница.

— Какія тутъ могутъ бытъ причины? Нтъ, я не согласна съ вами, любезная Вельмеръ. Кто даетъ право этой особ неизвстнаго происхожденія оскорблять дочь заслуженнаго и всми уважаемаго барона фонъ-Вельтенъ? Излишняя мягкость вредна, милая моя. Я желаю чтобъ она была строго наказана. Ахъ, я чувствую что эта миссъ Прайсъ опять хочетъ отравить мн жизнь. Легкое волненіе мн полезно, но подобная исторія можетъ вредно отозваться на мое здоровье.

— Помилуй Боже! прошептала испуганная директриса.

Герцогиня опять прислонилась къ креслу и проглотивъ мятную лепешку, объявила что двицы могутъ подходить къ ней.

Дверь отворилась, и въ комнату вошли пансіонерки. Он шли не по классамъ и не по старшинству, а согласно тому положенію которое занимали въ обществ ихъ родители. Такъ, прежде всего вошли дв княжны, потомъ около дюжины графинь, цлый рядъ баронессъ, затмъ обыкновенныя дворянки, дочери высокопоставленныхъ чиновниковъ, дочери богатыхъ банкировъ, получившихъ личное дворянство. Позади всхъ шла миссъ Прайсъ, а за нею мамзель Штккель. Молодыя двушки остановились противъ кресла ея высочества. Нкоторыхъ изъ нихъ, самыхъ прилежныхъ или самыхъ знатныхъ, герцогиня подзывала къ себ и давала имъ, въ знакъ милости, цловать свою руку. Фрейлейнъ фонъ-Квадде была между тмъ занята разсматриваньемъ одежды и прически молодыхъ пансіонерокъ. Она знала что герцогиня была въ этомъ отношеніи очень строга и требовательна.

— Вотъ и прекрасно, прошептала Квадде проходя мимо графини Галлеръ и замтивъ что она была причесана просто.— Подумайте сами какой поднялся бы шумъ еслибы герцогиня увидла васъ съ гранатовымъ цвткомъ на голов.

— Она его все-таки увидитъ, тихо отвтила упрямая двушка, обращаясь къ своей сосдк.— Пусть она сердится, кричитъ, пусть ея Миньйонъ лаетъ, мн что за дло. Послушай — обратилась она къ стоявшей предъ нею молодой графин, которая поступила въ пансіонъ всего нсколько дней тому назадъ,— послушай: тамъ сидитъ знаменитый господинъ Миньйонъ, сердечный другъ ея высочества.

— Да, сказала другая.— Все зависитъ отъ Минйона. Если онъ встртитъ тебя ласково когда тебя подведутъ къ герцогин, то, будь уврена, ея высочество полюбитъ тебя.

— Ахъ, перестаньте, умоляла съ нкоторою тревогой вновь поступившая.— Какъ будто мн не все равно. Собака всегда будетъ собакой.

— Нтъ, нтъ, мы это знаемъ лучше, прошептала графиня Галлеръ.— Это животное надлено человческимъ разумомъ.

— И съ нимъ обходятся какъ съ человкомъ. Въ комнат гд онъ спитъ горитъ всю ночь ночникъ.

— И когда онъ бываетъ боленъ его возятъ въ коляск на прогулку.

— И лакей долженъ каждыя четверть часа останавливать экипажъ и справляться не желаетъ ли господинъ Миньйонъ чего-нибудь.

— Глупости!

— Мы говоримъ правду, увряла Клотильда.— Но тише, начинается церемоніальный маршъ, сказала она вновь поступившей,— наблюдай за вами какъ мы присдаемъ. Если старуха сдлаетъ теб знакъ рукою, то смло подходи къ ней и поцлуй ея руку. Иди впередъ.

Сказавъ эти слова, графиня Галлеръ вынула изъ кармана гранатовый цвтокъ и поспшно приколола его къ своимъ волосамъ.

Церемоніальный маршъ начался. Едва Клотильда поровнялась съ герцогиней какъ та, замтивъ въ ея волосахъ красный цвтокъ, сердито обратилась къ начальниц:

— Это что за прическа?

— Фрейлейнъ фонъ-Квадде, это что такое? въ сильнйшемъ испуг повторила гжа фонъ-Вельмеръ.

Старшая надзирательница казалась также пораженною необыкновенною дерзостью своей любимицы. Впрочемъ не надолго. Она скоро пришла въ себя и отвтила вполголоса, во такъ что герцогиня могла разслышать каждое слово:

— Просто невроятно какъ трудно оправиться съ этою младшею надзирательницей. Эта Штккель никуда не годна.

Ея высочество принялась сухо и громко кашлять. Она прижала къ тонкимъ губамъ свой носовой платокъ и начала говорить Миньйону, который также былъ чмъ-то недоволенъ и лаялъ:

— Успокойся, милый мой. Не будемъ напрасно волноваться. А васъ я прошу, обратилась она къ начальниц,— наказать хорошенько графиню Галлеръ. Это непростительное кокетство.

— Испанское кокетство, прошептала Клотильда присдая предъ ея высочествомъ.

Наконецъ очередь дошла и до миссъ Бланды Прайсъ. Moлодая Англичанка подошла къ герцогин и молча ей поклонилась. Но едва бдная Бланда успла выпрямиться, какъ ребень выпалъ изъ ея головы и ея роскошные, свтлые волосы спустились, покрывая ее всю. Къ несчастію гребень упалъ подл самой скамейки на которой лежалъ Миньйонъ. Собака, испугавшись, принялась громко лаять. Мамзель Штккель подбжала къ скамейк, желая поднять гребень, какъ вдругъ Миньйонъ бросился на нее и сильно укусилъ ей руку.

Бланда стояла напротивъ герцогини блдная, дрожащая, грозная. Глаза ея страшно сверкали. Она видла какъ герцогиня ласкала собаку, видла какъ она не обратила ни малйшаго вниманія на бдную мамзель Штккель.

— Итакъ, опять эта миссъ Прайсъ! Вмсто того чтобы быть скромною, послушною, она производитъ разные безпорядки! Не воображаете ли вы, миссъ, что здсь карнавалъ? Васъ обвинили въ намреніи задушить молодую особу принадлежащую къ высшему обществу и которая несравненно лучше васъ во всхъ отношеніяхъ. Можетъ-быть обвиненіе это несправедливо?

— Нтъ!

Бланда проговорила это твердо, ршительно, рзко.

— Стыдитесь, стыдитесь! Разв вы не знаете что вы оскорбляете вашу великодушную покровительницу, графиню Зеефельдъ! Будьте уврены, отъ нея ничего не скроютъ!

Бланда вздрогнула, поблднла. Но она оставалась все такою же спокойною, гордою.

— Я не желаю чтобъ эта молодая особа имла такіе длинные волосы, это безпорядокъ и неряшество, обратилась герцогиня къ начальниц.— Вообще здсь чешутся очень не прилично: взгляните-ка и на графиню Галлеръ, и на другую которая въ черномъ плать, забыла какъ ее зовутъ, на эту Вальдовъ: у ней черная лента на голов… Сударыня,— рзко продолжала герцогиня, — я ненавижу такіе порядки, вы должны это понять!

— Общаю вашему высочеству что я и фрейлейнъ фонъ-Квадде употребимъ вс усилія чтобъ исполнить желаніе вашего высочества.

— Это не ваша вина, ваше высочество, проговорила Квадде,— вся вина младшей надзирательницы, мамзель Штккель

— Въ такомъ случа постарайтесь чтобъ эти безпорядки были прекращены. Я желаю чтобы вы подрзали волосы миссъ Прайсъ.

— Мои волосы! воскликнула молодая Англичанка голосомъ полнымъ отчаянія.

Но герцогиня, казалось, не обратила никакого вниманія на это восклицаніе. Она взглянула на несчастную Штккель, которая стояла со сложенными руками, и повторила:

— Если вы не довольны вашими людьми, то прошу васъ назначьте другихъ.

Говоря это, она сдлала рзкое движеніе рукой по направленію къ бдной Штккель. Неизвстно, понялъ ли умный Миньйонъ движеніе своей госпожи, но онъ вторично бросился къ бдной младшей надзирательниц и укусилъ ей ногу. Тогда Бланда, съ быстротой молніи, очутилась около собаки, схватила ее за ошейникъ и отбросила далеко въ сторону. Раздался пронзительный крикъ герцогини. Гжа фонъ-Вельмеръ закрыла лицо руками, даже фрейлейнъ фонъ-Квадде почувствовала сильную дрожь въ ногахъ. Только лицо сухой, серіозной придворной дамы было спокойно. Она даже улыбнулась. Молодыя пансіонерки, замтивъ эту улыбку и довольныя поступкомъ Бланды, крикнули громкое ‘браво!’

— Я замчаю, строго проговорила герцогиня,— я замчаю большую перемну между пансіонерками. Здсь царитъ непослушаніе, неуваженіе, самовольство. Кто закричалъ ‘браво?

— Я, отвтила графиня Галлеръ, поспшно подойдя къ Бланд.— Я сказала ‘браво’ потому что была рада что этой злой собак не удалось вторично укусить невинную, добрую мамзель Штккель. Она не виновата что у меня на голов былъ цвтокъ, не виновата также и въ томъ что гребень Бланды упалъ на полъ.

— А, такъ это вы, графиня Галлеръ? сердито спросила герцогиня.— Я прихожу наконецъ къ тому заключенію что вы также неисправимы какъ миссъ Прайсъ. Вы даже не сняли красный-цвтокъ, это ужь слишкомъ! Я желаю, милая Вильмеръ, чтобъ и графин Галлеръ подрзали волосы!

— Видишь, милая Бланда, я подвергаюсь той же участи какъ и ты?… Какъ я счастлива! громко оказала молодая графиня, обнимая Бланду и уводя ее въ сторону.

Герцогиня сдлала знакъ рукой, и пансіонерки вышли изъ пріемной залы. Фрейлейнъ фонъ-Квадде повела ихъ въ комнату назначенную для рукодлья. Здсь она произнесла имъ длинную, строгую рчь. Она объявила что вс он будутъ наказаны, что он не будутъ отпущены на прогулку и къ роднымъ. Во время своей рчи она нсколько разъ обращалась къ графин Галлеръ, но та и не слушала ея.

Клотильда сидла съ Бландой у окна и ласково утшала ее:

— Не тревожься, душа моя. Он не посмютъ коснуться нашихъ волосъ, особенно твоихъ, если посмютъ, я отомщу имъ,

Фрейлейнъ фонъ-Квадде была права: для пансіонерокъ настало тяжелое время. Имъ запрещена была прогулка, запрещенъ былъ отпускъ къ роднымъ. Герцогиня прислала строгій приказъ чтобы вс безъ исключенія были наказаны. Даже родители, которымъ обо всемъ написали, отвчали гж Вельмеръ просьбой не обращать вниманія на жалобы молодыхъ особъ, а строго исполнить волю ея высочества.

Нечего и говорить что графиня Галлеръ подверглась той же участи. Ее даже первую посадили въ темный карцеръ. Фрейлейнъ фонъ-Квадде, любившая ее прежде больше другихъ, пансіонерокъ, теперь стала ее ненавидть какъ ненавидла Бланду.

Бланда ни отъ кого не получала писемъ. Ей никогда не писали. Это ее глубоко огорчало. Она знала что всмъ обязана графин Зеефельдъ, знала что графиня заботится о ея воспитаніи. Но графиня никогда не писала ей, никогда не прізжала въ пансіонъ, никогда не ласкала ея. Единственный человкъ котораго она видла былъ г. Рено, секретарь стараго графа Христіана. Но этотъ человкъ былъ всегда холоденъ, серіозенъ, почтителенъ съ ней. Вотъ отчего Бланда не чувствовала себя счастливою. Она часто вспоминала свое дтство, свою бдную, добрую мать. Ей было жаль прежней дикой, бдной, но свободной цыганской жизни. Ей хотлось въ лсъ, хотлось въ зеленое, просторное поле… Она часто вспоминала этихъ бдныхъ, дикихъ людей которые такъ любили, такъ баловали ее…

Бланда знала что графин Зеефельдъ подробно напишутъ обо воемъ что случилось. Она была даже уврена что все будетъ наполовину преувеличено и что ее постараются очернить.

Мамзель Штккель, хотя и оставалась еще пока въ пансіон, но рдко видлась съ двицами. Прежде она была обязана гулять съ пансіонерками, спать съ ними въ одной комнат, сидть при нихъ во время классовъ рукодлія. Теперь все это прекратилось. Ей объявили что ее исключаютъ изъ пансіона и что она, по истеченіи извстнаго срока, можетъ ухать. Обязанности мамзель Штккель приняла на себя фрейлейнъ фонъ-Квадде. Нечего и говоритъ что она выполняла свою обязанность съ необыкновенною точностью и строгостью. Все измнилось въ жизни молодыхъ пансіонерокъ. Запрещены были вс т маленькія льготы которыя давала имъ ласковая, добрая Штккель. Он не смли больше разговаривать въ дортуарахъ, не смли пть, смяться, шутить.

Молодыя двушки покорно подчинились своей участи. Он только сильне возненавидли свою старшую надзирательницу и ршились, во что бы то ни стало, избавиться отъ нея.

Герцогиня между тмъ не забыла Бланду. Она прислала своего придворнаго парикмахера съ приказаніемъ подрзать волосы миссъ Прайсъ. Это наказаніе глубоко взволновало и возмутило всхъ пансіонерокъ. Графиня Галлеръ сначала бросилась къ Бланд, желая защитить ее, потомъ она громко зарыдала и наконецъ лишилась чувствъ. Сама Бланда была спокойне всхъ. Правда, она была блдна, но улыбалась и увряла что ей теперь легко, хорошо.

Такимъ образомъ прошло нсколько недль. Фрейлейнъ фонъ-Квадде продолжала свои притсненія и строго наказывала всхъ кто ей противорчилъ. Тогда молодыя двушка, выведенныя изъ терпнья, заключили между собою тайный союзъ, съ цлью выжить изъ заведенія старшую классную надзирательницу. Графиня Галлеръ, конечно, сдлалась душой этого союза. Она требовала чтобы пансіонерки сами, своимъ постояннымъ непослушаніемъ и дерзостью, заставили Квадяе выйти изъ пансіона. Но Бланда, боле спокойная и разсудительная, была другаго мннія. Она совтовала подругамъ послать къ начальниц депутацію, высказать ненависть всхъ пансіонерокъ къ старшей надзирательниц и затмъ просить ея удаленія изъ пансіона.

— Ты права, отвтила Клотильда, — я сама отправлюсь во глав депутаціи.

Но Бланда покачала отрицательно готовою.

— Не совтую. Ты несдержанна, горяча и можешь только испортить все дло.

— Кто же пойдетъ, Бланда? У кого хватитъ мужества? Разв ты не знаешь ихъ! Он и до дверей не дойдутъ, если мы не будемъ съ ними. Ждать нельзя… Мы сидимъ здсь точно въ плну, съ нами обращаются будто съ преступницами, мн надода такая жизнь! Кто же пойдетъ къ начальниц, кто будетъ говорить съ нею?

— Я! спокойно отвтила Бланда.— Мн нечего опасаться. Гжа фонъ-Вельмеръ теперь сурова со мною, даже высокомрна… Я знаю,— продолжала она съ грустною улыбкой,— я знаю что он вс избгаютъ меня… Я пойду, Клотильда, мн нечего терять!

— Нтъ, мы не имемъ права отпустить тебя, это значило бы подвергать тебя новымъ непріятностямъ!

— Мы вс знаемъ что ты мужественна и энергична. Даже Квадде это знаетъ. Мн это недавно передали. Между начальницей и Квадде былъ разговоръ о теб и обо мн. Квадде защищала меня и увряла что я только вспыльчива, но что и не опасна, что во мн нтъ выдержки и устойчивости.

— А что она сказала обо мн?

— Она сказала что тебя пора исключить изъ пансіона, что ты способна на все.

Гааза Бланды блеснули страннымъ, мрачнымъ свтомъ. Она сжала губы, провела рукою по своимъ короткимъ, вьющимся волосамъ и отвтила:

— Хорошо что я узнала это. Если она считаетъ меня такою, такъ пусть же видитъ что я первая требую ея удаленія изъ заведенія. Он хотятъ меня исключить?… Хорошо, а рада: чмъ скоре он меня прогонятъ, тмъ лучше!

— Но он не посмютъ исключить тебя! вскричала взволнованная Клотильда.— Ты должна остаться, мы вс этого хотимъ… Если ты уйдешь, такъ и я уйду. Я не останусь здсь безъ тебя.

XII. Бунтъ.

Въ большой угловой комнат гжи фонъ-Вельмеръ сидлъ изящно одтый господинъ. Онъ внимательно прислушивался и словамъ начальницы аристократическаго пансіона и только изрдка устремлялъ свои хитрые, проницательные глаза на фрейлейнъ фонъ-Квадде. Послдняя, видимо чмъ-то недовольная, ходила большими шагами по комнат.

— Повторяю вамъ, многоуважаемый господинъ Рено, обратилась начальница къ изящно одтому господину,— а сдлала все что могла. Я уважаю графиню Зеефельдъ и ради нея старалась исправить молодую двушку. Мы были всегда добры и снисходительны къ миссъ Прайсъ.

— Но это ни къ чему не повело, проворчала старая надзирательница.

— Наше заведеніе славится своими учителями и воспитательницами, продолжала гжа фонъ Вельмеръ, — а миссъ Прайсъ, между тмъ, все не исправляется. Я ничего не говорила бы еслибы дло касалось ея одной, но она даетъ дурной примръ другимъ. Она испорченная, вредная двушка.

— Да, она вредная, испорченная двушка! вскричала Квадде.— Она возмущаетъ весь пансіонъ, она революціонерка.

— Это ужасно! сказалъ, улыбаясь, г. Рено.

— Конечно, ужасно! повторила Квадде.

— И это побуждаетъ меня, многоуважаемый господинъ Рено, исключить изъ нашего заведенія эту…—Гжа фонъ-Вельмеръ замялась и остановилась, — но встртивъ одобрительный взглядъ секретаря графа Христіана, продолжала:— Да, мы должны исключить ее. Это испорченное, неисправимое существо. Мн непріятно, такое ршеніе огорчитъ графиню Зеефельдъ — я глубоко ее уважаю — но я не могу поступить иначе.

Лицо г. Рено выражало, въ теченіе всей рчи начальницы, такую радость, такое довольство, что удивленная гжа фонъ-Вельмеръ невольно взглянула на свою старшую надзирательницу. Но удивленіе это превратилось въ радость, когда г. Рено отвтилъ ей:

— Врьте мн, сударыня, что я совершенно согласенъ си вашимъ ршеніемъ касательно миссъ Прайсъ. Ея сіятельство просила меня передать вамъ то же самое. Мы читали ваше письмо. Вы высказались въ немъ серіозно, строго, но безпристрастно. Мы тогда же ршили предоставить все на ваше усмотрніе. Я пріхалъ въ столицу совершенно случайно, по своимъ дламъ, и ея сіятельство поручила мн передать вамъ свою благодарность за вашу материнскую заботливость о миссъ Прайсъ, а также поручила мн переговорить съ вами о ея дальнйшей судьб.

— Да наградитъ Господь ея сіятельство за ея справедливость и доброту! Надюсь, господинъ Рено, вы позволите сдлать вамъ одинъ нескромный вопросъ?

— Съ удовольствіемъ!

— Не въ родств ли миссъ Прайсъ съ графиней Зеефельдъ?

— Слава Богу, нтъ!

— Господи, какъ я рада! прошептала директриса.

— Но, вроятно, ея родители въ дружб съ семействомъ графа Зеефельда? вкрадчивымъ голосомъ продолжала Квадде.

— Ея родители? спросилъ господинъ Рено, пожимая плечами.— Со словами ‘родители’ связано понятіе о чемъ-то святомъ, трогательномъ, но, къ несчастью, не вс живущіе на этой земл знакомы съ этимъ понятіемъ….

— Однако, господинъ Рено, я надюсь что молодая особа принятая въ наше заведеніе, которое находится подъ покровительствомъ ея королевскаго высочества герцогини Генріетты и въ которомъ я имю честь быть начальницей, а надюсь что эта молодая особа знаетъ что такое слово ‘родители’?

— Да, но можетъ-быть знаетъ только наполовину.

— Ахъ! это возмутительно!

— Мать свою она знала, отца — никогда!

Господинъ Рено, сказавъ это, лукаво улыбнулся и провелъ рукою по своимъ густымъ, блестящимъ волосамъ.

Госпожа фонъ-Вельмеръ судорожно сжала губы, будто желая сдержать крикъ отчаянія и ужаса. Затмъ она взглянула на фрейлейнъ фонъ-Квадде. Лицо старшей надзирательницы выражало также удивленіе и ужасъ. Только господинъ Рено былъ спокоенъ и видимо доволенъ собою.

— Мн жаль, сказалъ онъ,— но я долженъ сказать правду. Я даже увренъ въ томъ что ея сіятельство графиня Зеефельдъ будетъ недовольна узнавъ что я выдалъ ея тайну. Она необыкновенно добра и привязалась къ молодой двушк. Она даже, несмотря на испорченный характеръ миссъ Прайсъ, все-таки хотла просить васъ простить ее и оставить у себя. Но я дловой и бывалый человкъ и отношусь къ этому иначе. Я того мннія что миссъ Прайсъ не заслуживаетъ подобнаго участія. Начнемъ хоть съ того что эта молодая особа сомнительнаго происхожденія….

— Какъ сомнительнаго происхожденія? вскричала, точно ужаленная, фрейлейнъ фонъ-Квадде.

— Была принята въ вашъ пансіонъ и за всю ласку и снисхожденіе, оказанныя ей здсь, отвтила непослушаніемъ, дерзостью и высокомріемъ. Это было бы еще извинительно еслибъ у нея были почтенные родители или родственники не она ихъ не иметъ. Да, сударыня,— продолжалъ господинъ Рено, длая удареніе на каждомъ слов,— я уважаю ваше знаменитое заведеніе, я искренній другъ вашъ и потому говорю вамъ: вы имете дло съ испорченнымъ существомъ, которое сумло околдовать знатную женщину. Это слова друга, а теперь къ вамъ обращается повренный по дламъ графа и графини Зеефельдъ. Ея сіятельство поручила мн передать вамъ ея просьбу чтобы вы простили дтскіе проступки молодой двушки и не лишили бы ее своего участія и своей дружбы.

Господинъ Рено опустилъ голову и началъ тщательно осматривать свои тонкія, прекрасныя руки. Онъ, казалось, и не замчалъ что начальница и старшая надзирательница перекидывались между собою многозначительными взглядами. Наконецъ, госпожа фонъ-Вельмеръ, поднявшись со своего мста, отвтила:

— Передайте ея сіятельству что мы поступимъ такъ какъ того требуетъ честь вашего заведенія. Мы дадимъ строгій примръ всмъ остальнымъ молодымъ особамъ. Она подвергнется тому чего заслужила. Она не умла оцнитъ нашу ласку, нашу материнскую заботливость, передайте это ея сіятельству.

— Да, не умла оцнить, повторила сквозь зубы Квадде.

— Не имете ли вы какихъ-нибудь приказанія касательно будущности миссъ Прайсъ?

— Имю, но очень не точныя указанія, отвтилъ секретарь, пожимая плечами.— Графиня не предвидла что дло приметъ такой исходъ.

— А медлить, между тмъ, нельзя, съ достоинствомъ отвтила начальница.— Я длала что могла…. Теперь я умываю руки….

— И я также, проговорилъ мягко г. Рено.— Я опасаюсь только одного, что вся вина обрушится на меня…. Честь и слава вашего заведенія требуютъ чтобы все произошло безъ огласки, осторожно. Я позабочусь о томъ чтобы молодая двушка нашла, на первое время, пріютъ. А тамъ ужь графиня Зеефельдъ ршитъ какъ съ нею потомъ поступить.

— Мы благодаримъ васъ, господинъ Рено, за вашу дружескую помощь. Будьте уврены что мы не выдадимъ вашихъ словъ….

Дверь внезапно отворилась и въ комнату вошла баронесса Вельтенъ. Лицо ея горло, губы дрожали. Она была сильно взволнована. Завидвъ незнакомаго человка, она еще сильне покраснла и съ усиліемъ проговорила:

— Извините меня, гжа фонъ-Вельмеръ, что я явилась сюда незваная и не приказавъ доложить о себ. Но я только сейчасъ узнала что он идутъ сюда, въ качеств депутаціи, и желаютъ просить васъ объ удаленіи фрейлейнъ фонъ-Квадде!

— Он? кто это он? Что это значитъ, баронесса фонъ-Вельтенъ? спросила начальница пансіона, устремивъ на молодую двушку серіозный взглядъ.

— Ихъ шесть или восемь человкъ…. Между ними я видла графиню Галлеръ, Вальдовъ и миссъ Прайсъ…. Он идутъ сюда съ жалобой на фрейлейнъ фонъ-Квадде, которую мы вс такъ любимъ.

— Но вдь это граничитъ съ возмущеніемъ! вскричала начальница. Фрейлейнъ фонъ-Квадде, блдная и мрачная, молчала.

— Могу я теперь удалиться? боязливо спросила молодая баронесса.— Он сейчасъ войдутъ сюда.

— Войдите туда въ кабинетъ, дитя мое. Благодарю васъ. Что вы скажете, фрейлейнъ фонъ-Квадде? Не предупредить ли намъ всю эту исторію и не наказать ли ихъ теперь же хорошенько?

— Я того мннія, что ихъ слдуетъ выслушать, съ достоинствомъ отвтила старшая надзирательница, но вслдъ за тмъ, понизивъ голосъ, она прибавила:— Я слышала что во глав депутаціи идетъ миссъ Прайсъ. Она сама приближаетъ свое наказаніе.

— А вы какъ думаете, господинъ Рено?

— Я былъ бы вамъ очень благодаренъ еслибъ вы позволили мн войти въ тотъ маленькій кабинетъ. Тамъ я все услышу.

— Будьте такъ добры. Прошу васъ войдите туда. Это неслыханное событіе, я надюсь что оно больше не повторится. А, вотъ и он!

Дйствительно, въ комнату вошли восемь молодыхъ паасіонерокъ, почти вс красивыя, стройныя, гордыя. Во глав депутаціи шла Бланда, а подл нея графиня Галлеръ.

Гжа фонъ-Вельмеръ встала со стула, выпрямилась и гордо спросила:

— Это что значитъ? Кто призвалъ васъ сюда? Кто позволилъ вамъ явиться сюда, не испросивъ напередъ моего согласія?

Тогда Бланда сдлала шагъ впередъ и, поклонившись почтительно начальниц, отвтила:

— Мы виноваты въ томъ что явились сюда не предупредивъ васъ. Но мы не могли поступить иначе, мы знали что не получимъ вашего согласія. Мы явились сюда съ жалобой на фрейлейнъ фонъ-Квадде: она обращается съ нами сурово, жестоко. Мы не заслужили подобнаго обращенія.

Миссъ Прайсъ говорила почтительнымъ, но твердымъ голосомъ. Она не обращала никакого вниманія на Квадде, которая бросала на нее злобные, уничтожающіе взгляды. Она была блдна, какъ и всегда. Только глаза ея горли страннымъ, мрачнымъ огнемъ.

— Довольно! вскричала начальница. Она поблднла и голосъ ея дрожалъ отъ гнва.— Вы явились сюда, mademoiselle, съ жалобою? Но разв вы не знаете что это граничитъ съ возмущеніемъ? Вы заслуживаете строгаго наказанія. Я не имю права слушать вашихъ жалобъ. Слышите? Ни слова больше, мамзель! Съ вами мы сегодня же покончимъ. Я обращаюсь къ другимъ: он дйствовали подъ вашимъ вліяніемъ и поймутъ что дйствовали неосторожно, непростительно. Я….

— Да, мы выслушаемъ васъ, воскликнула страстно графиня Галлеръ, выступивъ впередъ, — мы выслушаемъ васъ, но прежде вы должны выслушать насъ! Вы должны знать зачмъ мы явились сюда, вы должны все узнать!

— Замолчите, графиня Галлеръ!

Но Клотильда гордо откинула голову назадъ и, устремивъ на начальницу свои прекрасные, блестящіе глаза, твердо продолжала:

— Нтъ, я не буду молчать. Мы явились сюда чтобы сказать вамъ что съ нами обращаются, въ послднее время, жестоко и недостойно. Насъ лишаютъ воздуха и свта, заставлютъ голодать, запрещаютъ разговаривать, заставляютъ ложится спать безъ свчей! Не проходитъ дня чтобы кто-нибудь изъ насъ не сидлъ въ карцер на хлб и на вод. Мы не маленькія дти. Насъ, пожалуй, еще начнутъ сечь розгами!

— Да, начнутъ, если вс будутъ такъ говорить какъ вы воруте теперь! вскричала начальница въ сильнйшемъ гнв.— Наша высокая покровительница и ваши родители поручили намъ обращаться съ вами какъ можно строже. Вы непослушны, своевольны, дерзки. Еще одно слово, графиня Галлеръ, и я начну съ васъ!

— Нтъ, гжа фонъ-Вельмеръ, — воскликнула Бланда, подойдя къ своей подруг,— нтъ, вы этого не сдлаете! Длайте со мной что хотите, но вы должны меня выслушать, а въ прав насъ наказать и наказать насъ строго, но ни та высокая покровительница, ни вы, а тмъ боле фреймъ фонъ-Квадде, никто не иметъ права васъ наказывать такъ какъ меня наказали!— При послднихъ словахъ она гнвно откинула голову назадъ и провела рукою по своимъ короткимъ, свтлымъ локонамъ.— А еслибъ вы даже разршили себ это право, то все-таки ни ваша высокая покровительница, ни вы, madame, не должны были допустить, чтобъ эти наказанія сопровождались постоянными злыми насмшками и жестокостью, какъ это всегда длала фрейлейнъ фонъ-Квадде?

— Довольно, довольно! вскричала начальница въ сильнйвмъ волненіи.

— Фрейлейнъ фонъ-Квадде, призовите сюда всхъ учительницъ, всхъ служащихъ.— Господа, я вынуждена принять крайнія мры!

Тогда молодыя двушки быстро окружили Бланду. Клотильда также подошла къ ней, обняла ее крпко и устремивъ начальницу дикій, сверкающій взглядъ, сказала:

— О, не безпокойтесь, намъ не нужна сила! Мы пока здсь только въ качеств просительницъ. Только крайность и отчаяніе заставятъ насъ ршиться на боле крутыя мры. Вы слышали наши жалобы и наши желанія — теперь мы готовы вернуться въ наши комнаты и тамъ ждать вашего ршенія!

Она опустила руки, обвивавшіяся вокругъ стройнаго стана Бланды, и вышла изъ комнаты гордая, не бросивъ и одного взгляда на присутствующихъ. Вслдъ за нею вышли и остальныя пансіонерки. Въ комнат остались только начальница и фрейлейнъ фонъ-Квадде, глубоко пораженныя, безмолвныя отъ гнва.

Фрейлейнъ фонъ-Квадде первая собралась съ силами. Она оглянулась вокругъ себя и громко засмялась. Но смхъ былъ какой-то вынужденный, судорожный. Гжа Вельмеръ была искренне. Послдняя сцена ее глубоко взволновала и она сидла за своимъ столомъ, проливая горькія слезы.

Въ это время г. Рено вышелъ тихонько изъ кабинета и сказалъ:

— Я долженъ признаться что между вашими прекращая воспитанницами есть и очень бойкія, энергичныя… Впрочемъ меня это нисколько не удивляетъ. Я замтилъ во глав ихъ ту молодую особу о которой предъ тмъ говорилъ съ вами. Признаюсь, она сдлала порядочный успхъ!

— Да, она виновата, она одна во всемъ виновата! воскликнула фрейлейнъ фонъ-Квадде.— Она хитра, лукава и портить остальныхъ. Я надюсь, гжа фонъ-Вельмеръ, что вы ее строго накажете.

— Безъ сомннія, милая Квадде, отвтила начальница. Она опустилась на стулъ и судорожно сложила руки. Не думаю только чтобы вамъ удалось наказать ее сегодня. Вы сами видли какъ он были вс взволнованы, особенно эта эксцентричная Галлеръ. Намъ слдуетъ быть осторожне, иначе все заведеніе можетъ возмутиться. Осторожность необходима. Прежде нужно постараться разлучить графиню Галлеръ отъ этой бродяги, другихъ легко забрать въ руки. Не права ли я, господинъ Рено?

— Я вполн ободряю вашъ планъ. Самымъ лучшимъ и заслуженнымъ наказаніемъ для этой названной миссъ Прайсъ будетъ исключеніе ее изъ этого уважаемаго заведенія. Я надюсь что графиня Зеефельдъ, узнавъ отъ меня обо всхъ, вполн одобритъ вашъ поступокъ.

— Еще разъ благодарю васъ, господинъ Рено, за ваше участіе. Будте уврены, я сумю его оцнить.

— Надюсь, сударыня, вы поймете что необходимо дйствовать осторожно. Не забудьте что эта названная миссъ Прайсъ пользуется покровительствомъ такой знатной дамы, какъ графиня Зеефельдъ. Понятно что ее нельзя опять выгнать на улицу, откуда она взята.

— Взята съ улицы? опросила удивленная Квадде.— Вы не шутите?

— Нисколько. Я говорю правду. Впрочемъ, надюсь на вашу скромность. Итакъ, сударыня, будьте энергичне, но будьте также осторожны!

Депутація, во глав которой находились Бланда и графиня Галлеръ, вернулась между тмъ въ рекреаціонную залу. Здсь ее окружили остальныя пансіонерки и Клотильда, несмотря на вс старанія и угрозы классныхъ дамъ, передала подругамъ о результат ихъ посщенія начальницы. Молодыя двушки, выслушавъ слова графини Галлеръ, страшно разсердились.

‘Она все-таки должна уйти, мы добьемся своего!’ Слова эти повторялись въ теченіе нсколькихъ минутъ. Начались переговоры и переписка. Классныя дамы ничего не понимали. Нужно было удивляться какъ умно, какъ тонко былъ организованъ этотъ тайный союзъ. Ничего не было забыто. Правда, нкоторымъ класснымъ дамамъ удалось перехватить нсколько мелко исписанныхъ записочекъ, но он въ нихъ ничего не понимали. Такъ въ одной записк говорилось что ‘единственно что возможно, это сдлать невозможнымъ то что возможно’. Въ другой записк было сказано: ‘только тотъ кто погружается въ холодныя волны, можетъ достигнуть другаго берега’, наконецъ въ третьей записк одна изъ классныхъ дамъ прочла слдующую фразу: ‘когда наступаетъ тьма, тогда восходитъ луна, а когда взойдетъ луна, тогда должна наступить тьма’. Впрочемъ день этотъ прошелъ какъ и вс другіе дни. Двицъ только не отпустили гулять. Но и послднее обстоятельство можно было приписать слишкомъ дурной погод. Даже ужинъ прошелъ необыкновенно спокойно. Классныя дамы будто не замчали что графиня Галлеръ постоянно подходила то къ одной, то къ другой пансіонерк. Никто изъ молодыхъ двушекъ и не подозрвалъ что ихъ ждетъ строгое наказаніе, что фрейлейнъ фонъ-Квадде готовила для Бланды и для Клотильды дв отдльныя комнатки.

Оа еще ужинали когда въ столовую вошла Квадде и объявила графин Галлеръ и миссъ Прайсъ что начальница желаетъ ихъ видть еще сегодня вечеромъ, посл ужина.

— Гжа фонъ-Вельмеръ такъ добра и снисходительна, продолжала мягкимъ, вкрадчивымъ голосомъ старшая надзирательница,— что сама желаетъ еще разъ переговорить съ вами. Она относится къ вамъ какъ родная мать. Я приду за вами.

Клотильда была жива, горяча, но доврчива. Ей и въ голову не приходило что Квадде замышляетъ противъ ни что-нибудь. Но Бланда отнеслась иначе къ словамъ старой надзирательницы. Она замтила что Квадде, обращалась къ ней, какъ-то особенно улыбалась и что глаза ея сіяли затаеннымъ, злобнымъ и будто торжествующимъ свтомъ. Бланда все это замтила. Она украдкой вышла изъ столовой и поднялась по лстниц къ комнат мамзель Штккель. Младшая надзирательница занималась на время хозяйствомъ въ пансіон. Дверь ея комнаты оказалась запертой. Бланда стала ждать. Нсколько минутъ спустя послышались чьи-то легкіе, робкіе шаги. На лстницу входила мамзель Штккель, одтая въ бурнусъ, въ шляп и съ саквояжемъ въ рук.

— Тсс! прошептала Бланда, схвативъ ее за руку.— Это я, Бланда, я такъ хотла васъ видть!

— Слава Богу что я вижу васъ, дитя мое! также тихо возразила младшая надзирательница.— Идите за мною въ мою комнату. Богъ дастъ васъ никто не увидитъ!

Он обнялись и об вошли въ маленькую комнату мамзель Штккель.

— Ахъ, какъ вы вс неосторожны! сказала мамзель Штккель грустно.— Мн больно что вы сами не бережете себя и только усиливаете нерасположеніе и строгость старшихъ. Да, Бланда, вы умне и хладнокровне ихъ всхъ, но сегодня вы также увлеклись.

Она взглянула укоризненно на молодую двушку, но встртивъ ея серіозный, мрачный взглядъ, продолжала:

— Я согласна что съ вами были слишкомъ строги, даже суровы, но слдовало покориться и выждать пока все пройдетъ. На ихъ сторон сила. Однако, теперь не время говорить объ этомъ,— продолжала она боязливо озираясь кругомъ.— Я оставляю пансіонъ и рада что мн пришлось еще разъ свидться съ вами!

— Какъ! вы уходите? Голосъ Бланды дрожалъ отъ глубокаго волненія.

— Да. Я ухожу сегодня, по приказанію госпожи фонъ-Вельмеръ. Фрейлейнъ фонъ-Квадде уврила ее что я знала о днемъ заговор.

Бланда сердито топнула ногой и судорожно сжала свои маленькія, изящныя руки.

— Я такъ рада, милая Бланда, что вижу васъ и что могу остаться съ вами.

Оы притянула къ себ молодую двушку и прижала ее голову къ своей груди. Бланда чувствовала на лиц своемъ ея горячія слезы. Но Бланда не плакала. Ея глаза горли, лицо было блдно, руки дрожали. Она чувствовала неизъяснимую боль въ сердц, ей казалось что она теряетъ свою послднюю радость, свое послднее утшеніе.

— Я должна была видть васъ, дитя мое. Сегодня былъ у госпожи фонъ-Вельмеръ тотъ господинъ который два мсяца тому назадъ былъ у васъ.

— Ахъ, вроятно господинъ Рено!

— Да, онъ. Я знала что объ васъ хотятъ написать вашей благодтельниц, графин Зеефельдъ. Когда вы и другія пансіонерки вошли въ комнату начальницы, господинъ Рено спрятался въ маленькій кабинетъ и оттуда слушалъ вашъ разговоръ. Затмъ онъ объявилъ госпож фонъ-Вельмеръ что васъ всхъ слдуетъ строго наказать и что онъ напишетъ о всемъ что касается васъ ея сіятельству графин Зеефельдъ.

— Онъ способенъ на все, я это давно знаю. Не знаете ли вы къ какому наказанію присудили насъ?

— Нтъ, не совсмъ. Я знаю только что начальство иметъ въ виду разлучить васъ и графиню Галлеръ, сегодня вечеромъ, съ остальными пансіонерками.

— Правда? Значитъ мое предчувствіе имло основаніе…

— А теперь, дитя мое, мн пора идти, проговорила мамзель Штккель, боязливо прислушиваясь къ малйшему шуму.— Не забудьте меня и будто уврены что я горячо люблю васъ. Если вамъ будетъ нужна моя помощь, дайте мн знать. Вотъ мой адресъ. Прощайте, дорогая Бланда, да сохранитъ васъ Господь!

Молодая двушка обняла горячо, судорожно, добрую, ласковую младшую надзирательницу и зарыдала. Но только на минуту. Она пересилила себя, вырвалась изъ объятій мамзель Штккель и легкими, скорыми шагами поспшила въ столовую. Пансіонерки уже окончили свой ужинъ и собирались въ дортуары.

— А мы? тихо спросила Клотильда, охвативъ руку Бланды.— Неужели мы будемъ здсь ждать пока за нами придетъ Квадде. Вообще, мн все это кажется подозрительнымъ. Знаешь, я уже переговорила сегодня со всми. Мы готовы ждемъ только твоего согласія. Можно сегодня — хочешь?

— Да, я согласна.

— Благодарю! прошептала Клотильда.— Я подозрваю что он хотятъ свалить всю вину на насъ двухъ, а остальныхъ простить. Нужно ихъ предупредить. Итакъ за дло!

— Я готова на все.

— Хорошо. Пойди въ дортуаръ и пожелай каждой отдльно спокойной ночи. Мы такъ условились между собою.

— А ты?

— Я лягу не раздваясь въ свою постель. Ты должна сдлать то же. А тамъ пусть и Квадде явится за нами!

Сказано — сдлано. Молодыя двушки, вс безъ исключенія, легли одтыя въ свои постели. Къ счастью, этого никто не замтилъ, такъ какъ вс классныя дамы находились въ комнат начальницы. Тамъ шли переговоры о томъ какъ слдуетъ наказать Бланду и Клотильду.

Миссъ Прайсъ и графиня Галлеръ были въ старшемъ класс, который состоялъ изъ сорока двицъ. Он вс спали въ одной громадной комнат. Посреди спальни висла большая лампа. Ее обыкновенно тушила сама фрейленъ фонъ-Квадде. Она каждый вечеръ обходила вс дортуары, длала пансіонеркамъ свои замчанія, осматривала ихъ всхъ и только посл этого тушила вс лампы.

— Кто потушитъ лампу? спросила Бланда.

— Я поручила это Вальдовъ, отвтила Клотильда, занятая большимъ ковромъ которымъ она покрывала полъ у двери. Затмъ она быстро вскочила въ свою постель, сдлала таинственный знакъ подругамъ и прошептала:

— Скоре, Вальдовъ, пора!

Лампа потухла. Въ то же время раздались чьи-то таки шаги и дверь спальной отворилась. Кто-то поспшными шагами вошелъ въ комнату и вслдъ за тмъ послышался удивленный голосъ фрейлейнъ фонъ-Квадде:

— Кто осмлился потушить лампу?

Отвта не было. Кто-то тихо подошелъ къ дверямъ и заперъ ихъ на замокъ.

— Хорошо, завтра я все узнаю, продолжала нетвердымъ голосомъ Квадде. Она ясно разслышала какъ запирали дверь.— Гд графиня Галлеръ и миссъ Прайсъ?

Но фрейлейнъ фонъ-Квадде опять не получила никакого отвта. Она почувствовала только какъ подъ подъ ея ногами задрожалъ и какъ она упала лицомъ внизъ. Раздался ея дикій, пронзительный крикъ. Вслдъ за тмъ на нея посыпалисъ всевозможные предметы: скамейки, стулья, книги, ложки, кружки, графины съ водою и т. п. Шумъ и крикъ были ужасны.

Потомъ все опять вдругъ стихло. Весь пансіонъ поднялся на ноги. Гжа Вельмеръ, вс классныя дамы, вс пансіонерки другихъ классовъ, даже прислуга, вс поняли что въ старшемъ дортуар происходитъ что-то ужасное. Начальница, блдная и взволнованная, приказала позвать швейцара и отворить дверь дортуара главнымъ ключомъ. Приказаніе было исполнено. Тогда предъ глазами гжи фонъ-Вельмеръ и остальныхъ зрителей представилось ужасное зрлище. Посреди дортуара лежала цлая гора поломанныхъ стульевъ, скамеекъ, посуды, а изъ этой горы поднималась худощавая, высокая, страшно блдная фигура фрейлейнъ фонъ-Квадде. Волосы ея были распущены, съ платья текла вода.

Гжа фонъ-Вельмеръ, взглянувъ на свою помощницу, слабо вскрикнула и лишилась чувствъ. Ее вынесли изъ дортуара. Фрейлейнъ фонъ-Квадде съ помощію прислуги выкарабкалась изъ подъ своей горы и вышла изъ комнаты злобная, съ блестящими глазами и съ угрожающими движеніями.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I. Прусская казарма.

Маленькій, худенькій бомбардиръ Шварцъ, служившій также въ четвертой конной батаре, нердко говорилъ своимъ товарищамъ: ‘Берегитесь, господа, послдній бомбардиръ суметъ стать первымъ. Онъ справится со всми, даже съ самимъ Мандерфельдомъ.’ Самъ унтеръ-офицеръ Венкгеймъ неоднократно удивлялся необыкновеннымъ успхамъ молодаго человка.

— Увряю васъ, господа, говорилъ онъ прочимъ бомбардирамъ,— въ этомъ Фрейберг сидитъ самъ чортъ. Если онъ будетъ такъ продолжать, онъ перегонитъ васъ всхъ, особенно же васъ, бомбардиръ Вибертъ. Сколько васъ ни учи, и все-таки висите на лошади, какъ мшокъ на осл.

— Правда, правда! засмялся въ отвтъ маленькій Швамеръ, не обращая никакого вниманія на грозные взгляды Виберта.

Вибертъ былъ длинный, неуклюжій молодой человкъ. Онъ поступалъ волонтеромъ въ четвертую конную батарею, намреваясь щеголять своими блестящими шпорами и саблею. Онъ посщалъ, когда-то, университетъ, но долженъ былъ оставить его, такъ какъ проводилъ большую часть дня въ квартир и на улиц. Онъ любилъ, впрочемъ, хвастаться тмъ что посщалъ университетъ, что отлично уметъ фехтовать, и пользовался, вслдствіе этого, извстнымъ авторитетомъ среди своихъ товарищей. Впрочемъ, товарищи не любили его. Онъ былъ заносчивъ, дерзокъ и, несмотря на свое хвастовство, трусливъ какъ заяцъ. Вызововъ онъ никогда не принималъ, опираясь на строгія правила казарменной жизни.

Вибертъ былъ въ постоянномъ разлад съ Фрейбергомъ.

— Увряю васъ, господа, нердко говорилъ онъ, — этотъ бомбардиръ Фрейбергъ продувной малый. Онъ лжецъ, трусъ и насколько не заслуживаетъ той славы храбреца и героя которая идетъ объ немъ. Онъ хитеръ и знаетъ съ кмъ теперь иметъ дло. Мы не школьники. Я не врю ему и право не понимаю за что сдлали его какимъ-то героемъ. Онъ этого вовсе не заслуживаетъ. Онъ самый обыкновенный человкъ. Это только доказываетъ какъ неразвиты и ничтожны эти воспитанники Бригадной Школы, которые изъ мухи длаютъ слона. Они храбры на словахъ, а встрться съ ними настоящій человкъ, такъ они готовы спрятаться за печку. Все слова, одни слова!

Вибертъ обвелъ вокругъ какимъ-то самодовольнымъ, торжествующимъ взглядомъ. Онъ, казалось, хотлъ показать всю разницу между нимъ и воспитанниками Бригадной Школы. Волоса и усы у него были рыжіе, глаза срые, хитрые. Онъ былъ крайне неряшливъ. На служб онъ былъ также не точенъ, лнивъ. А между тмъ изящный, изысканный капитанъ фонъ-Мандерфельдъ любилъ его и все ему прощалъ. Нкоторые говорили что фонъ-Мандерфельдъ любилъ его именно за эту неопрятность, за отсутствіе всего изящнаго, всего того чмъ такъ богато былъ одаренъ самъ, но другіе, боле наблюдательные и смлые, утверждали что Вибертъ служилъ у капитана фонъ-Мандерфельда шпіономъ. Говорили что Вибертъ передавалъ ему обо всемъ что длалось и говорилось въ батаре и особенно передавалъ слова перваго поручика. Вс знали что между капитаномъ фонъ-Мандерфельдомъ и первымъ поручикомъ была постоянная вражда, что капитанъ ненавидлъ его, а поручикъ, въ свою очередь, нисколько не стснялся говоря о своемъ начальник. Капитанъ фонъ-Мандерфельдъ хорошо понималъ за что и какимъ образомъ его сдлали начальникомъ такой прекрасной части, какъ четвертая конная батарея. Онъ зналъ также какъ къ нему относились его начальники, зналъ что на него смотрли какъ на нкоторое блестящее и неизбжное украшеніе батареи.

Вечеромъ молодые люди сидли вс вмст въ своей комнат. Бомбардиръ Вибертъ, разсерженный тмъ что первый поручикъ назвалъ его лнтяемъ и вреднымъ человкомъ, ходилъ по комнат взадъ и впередъ и постоянно старался уколоть кого-нибудь изъ присутствовавшихъ своими дерзкими, злыми насмшками.

— Чортъ возьми! вскричалъ онъ въ гнв:— хотлъ бы я звать, за что прозвалъ меня этотъ кривоногій ‘вреднымъ человкомъ’? Онъ говоритъ что я гожусь скоре въ цейхгаузъ, нежели въ эту прекрасную батарею. Нечего сказать, прекрасный комплиментъ. Но я знаю себ цну: меня до сихъ поръ вс считали дльнымъ и храбрымъ человкомъ. Попробуй-ка кто-нибудь усомниться въ этомъ: я покажу съ кмъ онъ иметъ дло.

Вибертъ при этихъ словахъ поспшно подошелъ къ своему шкапу и сильно толкнулъ Эриха, который сидлъ на скамь и читалъ. Эрихъ приподнялъ въ удивленіи голову, взглянулъ вопросительно на Виберта и затмъ опять продолжалъ свое чтеніе.

— Во всякомъ случа, продолжалъ длинный бомбардиръ вынувъ изъ шкапа большой кусокъ чернаго хлба и колбасы,— во всякомъ случа лучше быть вреднымъ человкомъ, нежели совсмъ не быть человкомъ. Терпть не могу безхарактерныхъ людей! Люди которые постоянно заискиваютъ у своихъ начальниковъ, льстятъ имъ, эти люди ничтожны, отвратительны, будь oru первые или послдніе. Убирайтесь-ка вонъ отсюда,— обратился онъ къ сосду Эриха, молодому и худощавому бомбардиру,— разв вы не знаете что это мое мсто!

Молодой бомбардиръ Вейтбергъ поспшно оставилъ свое мсто и слъ къ другому концу стола. Бомбардиръ Шварцъ замтилъ это, весело засмялся и сказалъ:

— Значитъ, Вибертъ, вы остаетесь сегодня съ нами? Вотъ счастіе. А я, признаться, думалъ что вы будете ужинать съ какою-нибудь графиней…. Что же ваша графиня?

— Помолчите-ка лучше, отвтилъ разсерженный Вибертъ.— Толкуете о чемъ и понятія-то не имете.

— Ошибаетесь, я кое-что знаю. Я знаю между прочимъ одну очень добрую и честную женщину, она прачка и иметъ прелестную дочку…. Если не ошибаюсь, вы ее такіе знаете немного.

Бомбардиры сидвшіе за столомъ громко засмялись. Вс вспомнили тотъ вечеръ когда бомбардиръ Вибертъ вернулся домой весь мокрый, облитый мыльною водой.

Смхъ товарищей окончательно взбсилъ длиннаго бомбардира. Онъ все боле и боле убждался въ томъ что его вліяніе и авторитетъ надъ остальными бомбардирами ослабвали, что они начинали ставить его ни во что. Вибертъ зналъ что эта перемна началась съ появленія Эриха, на котораго товарищи смотрли какъ на свою защиту и покровителя. Но Вибертъ былъ не такой человкъ чтобы легко уступить свое первенство. Онъ ршился побдить и уничтожить Эриха во что бы то ни стало. Онъ быстро подошелъ къ маленькому, живому Шварцу и устремивъ на него строгій, пристальный взглядъ вскричалъ:

— Послушайте-ка, голубчикъ, совтую вамъ впередъ быть осторожне въ своихъ словахъ, не то вамъ плохо придется. Я научу васъ быть умне, несмотря на всхъ вашихъ друзей!

При послднихъ словахъ Вибертъ оглянулся въ ту сторону гд сидлъ Эрихъ и сдлалъ рукой угрожающій жестъ.

— Ну такъ выслушайте же и вы меня въ свою очередь, отвтилъ поблднвшій отъ волненія Шварцъ,— я не боюсь васъ! Слышите? не боюсь и всегда сумю отплатить вамъ тою же монетой. Дерзкій, ничтожный человкъ!

Вибертъ, не обращавшій вначал никакого вниманія на рчь маленькаго Шварца, при послднихъ словахъ страстью: поблднлъ, задрожалъ и бросился на него какъ бшеный. Онъ принялся его трясти съ такою силой что столъ за которымъ вс сидли задрожалъ и жидкій кофе, стоявшій предъ бомбардиромъ Вейтбергомъ, разлился по столу и замочилъ книгу Эриха.

Эрихъ вытеръ книгу и громкимъ, спокойнымъ голосомъ просилъ чтобъ его оставили въ поко.

Ссора эта можетъ-быть и не кончилась бы такъ благополучно, еслибы въ нее не вмшался унтеръ-офицеръ Венкгеймъ. Онъ вскочилъ съ своей кровати, на которой все вре мя лежалъ, и грозно закричалъ присутствовавшимъ:

— Чортъ возьми, скоро ли будетъ конецъ! Дерутся точно собаки! А еще бомбардиры четвертой конной батареи. Стыдитесь! А всему причиной вы, Вибертъ! Вы старше ихъ по лтамъ, а ведете себя хуже всхъ, стыдитесь! Еще одно слово и я проведу сюда вахмистра! Чортъ знаетъ, за какія прегршенія назначили меня къ этимъ несноснымъ волонтерамъ!

Вибертъ, должно-быть, хорошо зналъ стараго унтеръ-офицера. Онъ замолчалъ и принялся за свой туалетъ. Онъ пригладилъ свои волосы и бороду, нарядился въ новый мундиръ и блыя перчатки, опоясался саблей и вышелъ изъ комнаты.

Однажды нкоторые изъ бомбардировъ сдлали большія и важныя упущенія во время ученья. Первый поручикъ разсердился и приказалъ имъ явиться посл обда на плацъ и продолжать ученье. Между провинившимися были также Вибертъ, Вейтбергъ и Шварцъ. Эрихъ не былъ виноватъ, но капитанъ, разсерженный что наказали Виберта, приказалъ и Эриху явиться къ ученью. Это послужитъ ему въ пользу, сказалъ фонъ-Мандерфельдъ своему первому поручику.

Унтеръ-офицеръ Венкгеймъ былъ очень недоволенъ этимъ распоряженіемъ капитана. Онъ разчитывалъ провести послобденное время за чтеніемъ романа Крамера, а теперь ему приходилось слдить за молодыми людьми на плацу, при восьми градусахъ мороза.

— Смирно! кричалъ онъ громкимъ, сердитымъ голосомъ.— Да перестанете ли вы глазть по сторонамъ, Вибертъ! Я никогда не видалъ такихъ глупыхъ, безсмысленныхъ глазъ! На передки! Плохо — еще разъ! Стыдитесь, а еще служите бомбардирами въ четвертой конной батаре! Держитесь крпче за колеса, бомбардиръ Фрейбергъ. Не бойтесь, не замараете ручекъ! А вы, Вейтбергъ, не опускайте цпи, иначе я заставлю васъ поднять не ровно двадцать тысячъ разъ! На передки! Право можно подумать что имешь дло съ шестью рекрутами! Или въ васъ сидитъ самъ чортъ? Чортъ возьми! съ которыхъ это поръ выступаютъ правою ногой? Если вы будете такъ продолжать, то мы и къ ночи не кончимъ. Въ одномъ могу уврить васъ: отъ холода вы предать не будете, всмъ задамъ жару! На передки!

Бомбардиры на этотъ разъ взялись съ необыкновенною быстротой за орудіе и наврное положили бы сразу лафетъ на передокъ, еслибъ ихъ не удержала на нсколько минутъ цпь у передка.

— Спокойнй! закричалъ унтеръ-офицеръ и снова раздалась его брань.

Вибертъ, замтивъ что во всемъ виноватъ былъ Вейтбергъ, быстро прошепталъ ему:

— Берегитесь, если вы не будете внимательны, я наду прямо на васъ и сшибу васъ съ ногъ!

Раздалась снова команда унтеръ-офицера. Вейтбергъ не усплъ вовремя схватить конца лафета чтобы повернуть его и Вибертъ нахалъ на него съ такою силой что тотъ какъ снопъ повалился на спину. Произошло большое смятеніе, хотя дло и обошлось безъ особаго несчастія.

Вейтбергъ съ усиліемъ поднялся и обернувшись къ длинному Виберту, сердито сказалъ ему:

— Берегись, негодяй, я отплачу теб!

Наступилъ вечеръ. Ученье уже приближалось къ концу, когда на плацъ вышелъ первый поручикъ и подойдя къ Эриху приказалъ ему потомъ явиться на его квартиру. Орудія были прибраны, Венкгеймъ отправился въ трактиръ выпить рюмочку-другую вина, а бомбардиры вернулись въ свою комнату.

Маленькій Шварцъ вынулъ изъ шкапа свою гитару и, подойдя къ окну, тихо заплъ извстную мелодію

Сквозь туманые покровы

Тихо свтитъ мсяцъ ясный,

И стою я вдохновенный

У окна моей прекрасной.

— Однако ужь темнетъ, замтилъ Вибертъ, взглянувъ на небо. Затмъ онъ принялся разчесывать свои волосы и черезъ нсколько минутъ вышелъ изъ комнаты.

Эрихъ надлъ новый мундиръ, блыя перчатки, опоясался саблей и отправился на квартиру перваго поручика. На лстниц его встртилъ деньщикъ и ввелъ въ маленькую, хорошо освщенную переднюю. Здсь деньщикъ просилъ его немного обождать. Нсколько минутъ спустя, раздался голосъ перваго поручика предлагавшій Эриху войти въ сосднюю комнату.

Эрихъ снялъ саблю и вошелъ въ пріемную. Это была довольно большая, высокая и хорошо меблированная комната. На столахъ и на полу лежали мягкіе восточные ковры, вокругъ стнъ тянулись низенькіе и уютные диваны. Все доказывало что хозяинъ этой комнаты любитъ покой и комфортъ. Посреди стоялъ большой, хорошо сервированный столъ. Эрихъ замтили, между прочимъ, на стол красивый мдный кофейникъ, чайникъ, яйца, блый хлбъ, масло, ветчину и сыръ.

Первый поручикъ лежалъ въ большихъ вольтеровскихъ креслахъ. Въ одной рук онъ держалъ книгу, въ другой изящную турецкую трубку. На немъ былъ надтъ длинный свтлосрый халатъ и красные, широкіе шаровары. На ногахъ были желтыя, шитыя золотомъ туфли. Замтивъ Эриха, онъ ласково кивнулъ ему и сказалъ:

— Придвиньте кресло и садитесь сюда, ближе ко мн. Вы курите?

— Нтъ, господинъ первый поручикъ.

— Хорошо. Прошу васъ, забудьте на сегодняшній день что я вашъ первый поручикъ. Вы пьете чай?

— До сихъ поръ я не пилъ.

— Попробуйте сегодня. Вотъ вамъ стаканъ. Придвиньте-ка чайникъ. Вотъ сахаръ и сливки. Прошу васъ, берите примръ съ меня.

Первый поручикъ, говоря это, взялъ большей кусокъ благо хлба, намазалъ его масломъ, положилъ сверхъ масла кусокъ ветчины и все это прикрылъ ломтемъ чернаго хлба. Затмъ онъ вынулъ изъ котелка нсколько яицъ и передалъ все Эриху.

Эрихъ былъ сильно пораженъ этимъ пріемомъ. Онъ зналъ что ни въ чемъ не провинился, но идя къ первому поручику, все-таки думалъ что ему придется выслушать нсколько замчаній со стороны своего серіознаго, строгаго начальника. Теперь же онъ убдился что опасенія были ошибочны. Нечего и говорить что Эрихъ былъ въ восторг. Замтивъ предупредительность и ласку своего начальника, онъ вскор оправился отъ своей застнчивости и весело принялся за закуску. Посл перваго бутерброда, послдовалъ второй, и четверть часа спустя, все почти было уже съдено.

— Я уже давно хотлъ пригласить васъ къ себ, сказалъ первый поручикъ.— Мн нужно было переговорить съ вами. Я недавно получилъ письмо отъ моего стараго друга, оберъ-фейерверкера Долля. Онъ много пишетъ объ васъ и проситъ передать вамъ поклонъ. Я также познакомился недавно съ одною личностью которая расположена къ вамъ и интересуется вами.

Эрихъ взглянулъ на него вопросительно.

— Я говорю объ одной особ которая живетъ за городомъ, въ укрпленіи принца Максимиліана.

Эрихъ невольно подумалъ о бомбардир Шмоллер. Но вслдъ за тмъ ему показалось невозможнымъ чтобъ его легкомысленный другъ могъ познакомиться съ такимъ серіознымъ и строгимъ человкомъ какъ первый поручикъ Шаллеръ.

— Не помните ли вы одного офицера который нсколько лтъ тому назадъ упалъ на маневрахъ съ лошади, ушибъ себ ногу и пролежалъ нсколько недль на мельниц одного мельника-врача?

— Вы говорите о первомъ поручик Шрамм?! вскричалъ Эрихъ радостно.

— Да. Хотя онъ съ помощью славнаго доктора Бурбуса и всталъ съ постели, тмъ не мене, нога его осталась навсегда слабой. Тогда онъ обратился къ государю и просилъ о перевод его въ укрпленіе принца Максимиліана. Капитанъ этой крпости, г. Вальтеръ, веселый, добрый человкъ и старый другъ Шрамма. Я былъ у него нсколько дней тому назадъ. Рчь зашла о васъ и Шраммъ разказалъ мн многое о вашемъ пребываніи въ Бригадной Школ Тогда я ршился съ вами серіозно переговорить. Не знаю, виноваты ли вы во всхъ тхъ шалостяхъ въ которыхъ васъ обвиняютъ, знаю только что вамъ трудно будетъ опять поступить въ Бригадную Школу. Я читалъ журналъ о вашемъ поведеніи и, долженъ сознаться вамъ, они сумли наполнить его. Если вы и поступите въ Бригадную Школу, немъ все-таки будетъ трудно добиться того къ чему вы стремитесь.

— Господи, но вдь это ужасно!

— На первый взглядъ — да. Но я не смотрю на это какъ на особое несчастіе. Вамъ слдуетъ устроить свою жизнь иначе. Шраммъ сказалъ мн что вы находились въ самыхъ хорошихъ отношеніяхъ съ владльцами Мюльбронской мельницы. Не лучше ли вамъ возвратиться туда, изучить тамъ хорошенько практически сельское хозяйство и поступать потомъ въ какую-нибудь сельско-хозяйственную академію? Право, вы могли бы навсегда обезпечить себя. Я знаю что въ вашихъ жилахъ течетъ солдатская кровь и что вы любите военную жизнь. Но эта любовь можетъ скоро пройти. Пока вы молоды, васъ еще могутъ забавлять весь этотъ блескъ мундира и орудій, эти маневры, эти золотые эполеты… Но, врьте мн, все это миражъ, одинъ миражъ. Жизнь военнаго тяжела. Очарованіе продолжается не долго. Кто богатъ и знатнаго происхожденія, тому военная жизнь еще можетъ дать нкоторыя радости и наслажденія. Но человку бдному, безъ знатнаго, древняго имени…. Вы скажете но можетъ быть война, что на войн отличіе и карьера доступны каждому. Да, но подумали ли вы о томъ что и не всегда весело идти на войну, что очень важенъ вопросъ: за какую идею, за что раскую я своею жизнью? А потомъ, прошла война и опять началась прежняя исторія. Вы ранены, разбиты на всю жизнь, а васъ награждаютъ кусочками какого-то металла… Да и вс эти ордена, вс эти отличія и повышенія не всегда радуютъ васъ… Невольно думаешь о томъ, что получилъ ихъ за то что избилъ, уничтожилъ другихъ, подобныхъ себ людей….

— Да, это грустно…

— Васъ удивляетъ, можетъ быть, моя откровенность? Я полюбилъ васъ, дорогой Фрейбергъ. Я рдко бываю откровененъ, но если встрчаю людей подобныхъ вамъ, я высказываюсь прямо. Я имю на это полное право. Я два раза былъ на войн и заслужилъ отъ его величества желзный крестъ…. О, я понимаю, дорогой Фрейбергъ, что означаетъ вашъ блестящій, огненный взглядъ! Вы хотите сказать что и вы будете храбры, самоотверженны?.. Знаю, знаю!.. Но поймите меня: можно служить великой иде и не будучи солдатомъ всю жизнь. При нашей всеобщей воинской повинности вы всегда можете взяться за ружье и защитить отечество и случа опасности и нужды.

Эрихъ опустилъ глаза. Онъ зналъ, онъ видлъ что первый поручикъ желаетъ ему добра, а между тмъ онъ никакъ не могъ отдлаться отъ какого-то непріятнаго чувства, полнаго горечи и тоски.

— Взгляните на меня, продолжалъ первый поручикъ.— Я началъ свое военное поприще при лучшихъ обстоятельствахъ, нежели вы. Я имлъ нкоторыя связи, прошелъ вс лучшія военныя школы. А чего я добился между тмъ? Я могу надяться получить скоро батарею — это и все. Затмъ мн остается прослужить еще нсколько лтъ, чтобы выслужить небольшую пенсію или получить какое-нибудь незначительное гражданское мсто. Вотъ вамъ моя карьера. А между тмъ сколько времени, сколько прилежанія, сколько жизненныхъ силъ ушло даромъ, чего мн стоило добиться даже этого! Страшно! Но довольно обо мн, я хочу говорить о васъ. Первый поручикъ Шраммъ далъ мн нкоторыя свднія о вашей прежней жизни и о вашей обстановк и я еще боле убждаюсь какъ ничтожна и слаба та почва на которой вы строите планы вашей будущей карьеры. Но прежде скажите мн, дорогой Фрейбергъ, не сердитесь ли вы на меня за то что я силюсь разбить вс ваши блестящія желанія и мечты?

— Нисколько, увряю васъ, проговорилъ слегка дрожащимъ голосомъ Эрихъ.— Я чувствую что вы желаете мн добра и мн остается только благодарить васъ за ваше участіе.

— Хорошо сказано, молодой человкъ, отвтилъ мягко первый поручикъ, перебирая лежавшія на стол бумаги, затмъ онъ продолжалъ: — Я долженъ признаться что общалъ своему другу Шрамму переговорить съ вами. Я забылъ вамъ сказать что онъ находится въ постоянной переписк со старымъ мельникомъ Бурбусомъ.

— Такъ онъ переписывается съ добрымъ докторомъ Бурбусомъ? спросилъ живо Эрихъ.— Я такъ давно ничего не слыхалъ о немъ. Онъ просилъ меня писать ему изрдка, я исполнилъ эту просьбу, но вотъ уже нсколько лтъ не подучалъ отъ него никакого отвта.

— Онъ, должно-быть, порядочный чудакъ. Впрочемъ, Шраммъ его глубоко уважаетъ, а Шраммъ, говоря правду, очень осторожно и рдко кому довряетъ. Мн очень хотлось бы познакомиться съ этимъ старымъ мельникомъ.

— Вы говорите что онъ не забылъ меня? спросилъ радостно молодой бомбардиръ.

— Да, онъ не забылъ васъ и часто о васъ освдомлялся. Ему удалось, съ помощью моего друга Шрамма, познакомиться съ оберъ-фейерверкеромъ Доллемъ, который и сообщалъ ему обо всемъ что касается васъ. Вотъ одно изъ писемъ, которое старый мельникъ писалъ моему другу и вслдствіе этого-то письма я и говорилъ съ вами, желая отклонить васъ отъ военной службы.

Первый поручикъ привсталъ съ своего мста и, замтивъ что Эрихъ хотлъ ему что-то отвтить, сдлалъ рукою легкое движеніе и продолжалъ:

— Постойте, я еще не кончилъ. Я долженъ сказать вамъ что капитанъ фонъ-Мандерфельдъ ненавидитъ васъ и постарается всми силами повредить вамъ. Берегитесь его. Я знаю что вы очень старательны, очень способны, но я не могу поручиться за то что объ васъ пошлютъ старому полковнику хорошій отзывъ. Какого бы мннія я ни былъ о васъ, послднее слово все-таки принадлежитъ фонъ-Мандерфельду. Онъ ненавидитъ васъ, а кого онъ ненавидитъ, того никогда не забываетъ. Вы, кажется, говорили мн что встрчались съ нимъ нсколько лтъ тому назадъ?

— Да, въ замк графа Зеефельда.

— Молодой графъ Дагобертъ Зеефельдъ когда-то служилъ со мною вмст. Это очень важный и очень богатый господинъ. Онъ добьется самой блестящей карьеры. Правда, онъ служитъ ровно на двадцать лтъ меньше моего, но, я увренъ, онъ скоре будетъ командовать эскадрономъ, нежели я батареей. Если и графъ Зеефельдъ ненавидитъ васъ, въ такомъ случа не ждите пощады отъ барона фонъ-Мандерфельда. Я не знаю при какихъ обстоятельствахъ развилась эта непріязнь къ вамъ, но знаю что вы должны серіозно подумать о вашей будущности. Не забывайте также что вс батареи, вс артиллерійскія школы наполнены волонтерами, желающими дослужиться до эполетъ. Конечно, между ними много ничтожныхъ, неспособныхъ, но есть также и очень даровитые, дльные люди. Къ послдней категоріи я причисляю и васъ. А между тмъ, только очень немногіе изъ нихъ дослуживаются до офицерскаго чина и большая часть служитъ цлые годы фейерверкерами, унтеръ-офицерами и только немногіе добиваются фельдфебеля или вахмистра. Но, положимъ, вы дослужились до офицерскаго чина — разв вы остановитесь на этомъ? Нтъ, для васъ опять начнется жизнь полная лишеній, борьбы, горя. Еще разъ повторяю вамъ, жизнь военнаго человка — жизнь нерадостная, трудовая, отнимающая у васъ вс силы, всю энергію и рдко дающая въ замнъ то чего вы такъ жаждали, чего добивались. Врьте мн, я старый, испытанный солдатъ и я искренно желаю вамъ добра. Я кончилъ, молодой другъ. Вотъ письмо стараго доктора Бурбуса — слушайте!

Первый поручикъ раскрылъ письмо и началъ читать:

‘Я всегда любилъ протежировать молодымъ людямъ. Это моя страсть. Я слдилъ за ними невидимо, такъ что они сами того не замчали, и никогда не терялъ ихъ изъ виду. Если я находилъ въ нихъ качества которыя мн не нравились, я оставлялъ и забывалъ ихъ, если же я замчалъ что молодой человкъ былъ достоинъ моего участія, я приближалъ его къ себ и старался быть ему полезнымъ. Молодой Фрейбергъ меня сильно интересуетъ. Я расположенъ къ нему. Передайте ему это. Онъ долженъ знать что я всегда остаюсь его хорошимъ другомъ и что онъ долженъ, въ случа нужды, обращаться прямо ко мн. Поговорите съ нимъ о его военной служб и посовтуйте ему…’

— Я исполнилъ просьбу вашего стараго друга и переговорилъ съ вами, сказалъ первый поручикъ, прервавъ свое чтеніе и сложивъ письмо.— Я исполнилъ свой долгъ и надюсь что вы хорошенько обдумаете мои слова. Вы молоды, но вы умны и развиты. Я увренъ также что вы будете, попрежнему, прилежны и точны на служб. А теперь, намъ пора разстаться, дорогой Фрейбергъ. Я увренъ что унтеръ-офицеръ Венкгеймъ уже давно ждетъ васъ. Не забывайте меня и знайте что вы всегда можете видть меня въ этотъ часъ. Прощайте, другъ мой, да сохранить васъ Небо!

Эрихъ вышелъ изъ комнаты своего начальника и пошелъ вдоль длиннаго, опустлаго, едва освщеннаго корридора. Онъ былъ глубоко взволнованъ. Слова перваго поручика глубоко запали ему въ сердце. Захотлось ему въ лсъ, захотлось свободы, свта, тепла…. Ахъ, слова его добраго начальника были для него не новостью, онъ самъ думалъ часто то же, хотя и боялся себ признаться въ этомъ!… Онъ подошелъ къ окну. На темномъ неб быстро неслись мрачныя, грозныя тучи. Эрихъ глядлъ на нихъ долго, напряженно, будто ища въ нихъ старые, дорогіе, давно забытые образы…. И онъ увидлъ ихъ снова, увидлъ такъ ясно, такъ отчетливо… Вотъ и оврагъ у котораго онъ съ Готфридомъ убилъ оленя. А вотъ и замокъ, старый, величественный замокъ, гд онъ провелъ такую грустную, мучительную ночь? Черныя, мрачшя тучи продолжали нестись съ неимоврною быстротой и вскор исчезли. Эрихъ увидлъ на неб яркую, прекрасную звзду. Онъ узналъ Оріона и невольно вспомнилъ маленькую блдную Цыганку.

— Бланда, Бланда гд ты? Гд бы ты ни была, я знаю, ты теперь думаешь обо мн, какъ я думаю о теб! Я люблю тебя, мое прекрасное, странное, чудное дитя, Бланда, дорогая Бланда!

Эрихъ еще долго стоялъ у окна, погруженный въ тревожныя, грустныя мысли. Вдругъ онъ почувствовалъ что кто-то дотронулся до его плеча. Онъ вздрогнулъ, обернулся и узналъ дежурнаго канонира. Послдній былъ одтъ въ куртку, въ туфляхъ и держалъ въ рук обнаженную саблю.

— Ахъ, это вы, господинъ бомбардиръ! Я хотлъ только посмотрть кто такъ долго стоитъ у окна.

II. Наблюденія въ форт Максимиліана.

Прошло нсколько дней. Было воскресенье когда Эрихъ одлся и отправился въ укрпленіе Максимиліана, къ своему другу бомбардиру Шмодлеру. Онъ давно уже не видлся съ нимъ. Эрихъ былъ слишкомъ занятъ, а Шмоллера удерживали сильные дожди, продолжавшіеся почти три недли. Наступала весна. Эрихъ шелъ по городу, чувствуя надъ собою голубое ясное небо, радуясь яркому солнечному свту, радуясь появленію весны. Онъ уже давно не чувствовалъ себя такимъ бодрымъ, свжимъ и счастливымъ.

Вскор онъ очутился предъ высокими и крпкими воротами укрпленія принца Максимиліана. Какой-то артиллеристъ, вроятно часовой, стоялъ облокотившись близъ самыхъ воротъ и весело разговаривалъ съ другимъ солдатомъ. На вопросъ Эриха, гд Шмоллеръ, они отвчали ему что онъ въ канцеляріи.

Все въ укрпленіи производило мирное, отрадное впечатлніе. Въ караульн сидло нсколько канонировъ, курили трубки и тихо напвали какую-то веселую псню.

Эрихъ вошедъ въ канцелярію. Это была большая, чистая комната съ высокимъ готическимъ окномъ. Видъ изъ этого окна былъ превосходный. Посреди комнаты стоялъ каминъ, въ которомъ пылалъ яркій огонь. Шмоллеръ сидлъ у открытаго окна а съ напряженнымъ вниманіемъ смотрлъ въ большую зрительную трубу.

— А, милости просимъ! вскричалъ Шмоллеръ, завидя своего друга.— Наконецъ-то ты явился! Я ужь хотлъ было оставить сегодня мою келью и отправиться къ теб…

— Ты могъ бы это давно сдлать. У тебя времени довольно.

— Да, но охоты не было идти въ этотъ душный, сырой городъ. Здсь, на верху, такъ тихо, такъ уютно, право, я бы вкъ остался здсь!

— Ну, слава Богу, отвтилъ смясь Эрихъ, — я вижу, ты счастливъ и доволенъ своею судьбой! Вдь я хорошо помню въ какомъ ты былъ настроеніи когда я навстилъ тебя здсь въ первые дни твоего прибытія. Ты тогда проклиналъ свою судьбу, говорилъ что не въ состояніи выносить это уединеніе!

— Я былъ глупъ тогда, отвтилъ Шмоллеръ.— Однако, садись, вотъ теб стулъ. Закрыть окно?

— Къ чему? на улиц тепло. Итакъ, ты доволенъ?

— Очень.

— Ну, а начальникъ твой?

— О, это прекрасный, рдкій человкъ! Правда, онъ годился бы скоре въ профессора, нежели въ капитаны артиллеріи, но я все-таки не знавалъ лучшаго человка. Онъ добръ, ласковъ, щедръ. Знаешь, здсь какъ-то невольно становишься порядочнымъ человкомъ. Право, я говорю искренно…. Это уединеніе, эта прекрасная природа окружающая тебя, все это облагораживаетъ человка. Повришь ли, здсь ни одной женщины не увидишь. Настоящій монастырь! Но я доволенъ — я просто не узнаю себя съ нкоторыхъ поръ.

Онъ опять подошелъ къ окну и снова началъ смотрть въ зрительную трубу. Затмъ онъ оставилъ опять трубу и принялся быстро ходить по комнат. Эрихъ невольно улыбнулся, замтивъ какъ старался онъ придать своему лицу и осанк выраженіе достоинства и серіозности. Черезъ нсколько минутъ Шмоллеръ опять устремилъ глаза въ зрительную трубу, затмъ онъ взглянулъ на часы и, сдлавъ рукою недовольное движеніе, закрылъ окно.

— Служба здсь очень легка, продолжалъ Шмоллеръ, подойдя къ камину, предъ которымъ сидлъ Эрихъ.— Дла у меня не много. Я больше помогаю господину капитану.

— Какъ помогаешь?

— Ты вроятно замтилъ на восточной сторон крпости высокую башню? Господинъ капитанъ фонъ-Вальтеръ устроилъ себ тамъ небольшую обсерваторію. Онъ страстно любитъ астрономію и метеорологію. Вотъ я и помогаю ему въ его наблюденіяхъ: я произвожу вычисленія и записываю ихъ.

— Вотъ какъ! Ну, а въ свободные часы ты, кажется, занимаешься собственными метеорологическими и астрономическими наблюденіями?

ПІмоллеръ пожалъ плечами, прошелся нсколько разъ по комнат, остановился предъ Эрихомъ и, тяжело вздохнувъ, сказалъ:

— Послушай, Эрихъ, я никогда ничего не скрывалъ отъ тебя.

— Да, когда нуждался въ моей помощи. Помнишь исторію съ саблей.

— Перестань, какъ теб не стыдно! Это была одна проза. Ты совершенно одичалъ въ своей конной батаре. Ахъ, Эрихъ, со мною не то!

— Ты, вроятно, сдлалъ успхъ въ своихъ телеграфическихъ упражненіяхъ? Помню, помню…

— Ты правъ, отвтилъ Шмоллеръ со вздохомъ.— Я даже написалъ стихи. Слушай:

Стою одиноко на голой вершин.

Уныло, пустынно кругомъ,

Томлюсь я, засыпанный двственнымъ снгомъ,

Холоднымъ закованный льдомъ.

Я къ пальм стремлюся горячей мечтою.

Въ разлук со мною она,

Уныло сидитъ на садовой скамейк,

Тоски безысходной полна…

— Не дурно, сказалъ Эрихъ смясь.— Но, знаешь ли, это стихотвореніе сильно напоминаетъ мн Гейне.

— Можетъ-быть, вина не моя. Чмъ же я виноватъ что Гейне имлъ т же мысли какія и я имю?

— Конечно, ты не виноватъ. Что чувствовалъ Гейне, конечно, могло выпасть и на твою долю. Но ты хотлъ, кажется, сказать мн что-то?

Шмоллеръ пожалъ плечами, закинулъ голову назадъ и, устремивъ на верхъ напряженный, полный тоски взглядъ, заговорилъ съ комическою важностію:

— Скажи, разв въ твоей вол сдержать бшеный горный потокъ, который, сорвавшись, устремится черезъ нивы, покрытыя роскошною зеленью, и захочетъ слиться съ теченіемъ тихой, могучей, царственной рки?

— Бшеный горный потокъ?… Прекрасно сказано. Ты, Шмоллеръ, поэтъ. Но я думаю что до сихъ поръ еще не было никакого сліянія?

— Я имю ея фотографическую карточку, мы переписываемся.

— Въ самомъ дл? Ты не лжешь?

— На, взгляни! Онъ вынулъ изъ кармана небольшой конвертъ. Тамъ, дйствительно, находилась фотографическая карточка. Эрихъ увидлъ изображеніе еще молодой женщины, съ необыкновенно изящными и пріятными чертами лица.

— Она не дурна, замтилъ Эрихъ.— О чемъ же она пишетъ теб?

— Это настоящее двичье письмо. Видно что она немного стснялась и была взволнована. Впрочемъ, въ письм ясно сказано что я произвелъ на нее сильное впечатлніе. Затмъ она пишетъ о какихъ-то темныхъ и таинственныхъ обстоятельствахъ, которыя должны, мало-по-малу, выясниться, пишетъ что она ‘должна’ явиться мн теперь подъ маской, но что она сниметъ эту маску какъ только я самъ сниму свою.

— Это мн не совсмъ понятно.

— Сейчасъ поймешь. Ты знаешь что я обратилъ на себя вниманіе молодой особы которая воспитывается въ пансіон для двицъ высшаго круга. Понятно что я не могу выдать себя за простаго бомбардира. Потомъ я ей скажу всю правду, но пока необходимъ маленькій обманъ. Я и играю съ нею въ прятки. Я переодтый баронъ. Это необходимо, тмъ боле что вс ея письма имютъ графскій гербъ.

— Какъ же она подписывается?

— Просто ‘Клотильда’.

— Ты родился въ сорочк. Какимъ однако образомъ передаете вы другъ другу ваши письма?

— Я привязываю свои письма къ небольшому камню и бросаю этотъ камень въ извстный уголъ сада. Она же опускаетъ свои письма обыкновенно ночью черезъ небольшое окно…. Но вотъ уже восемь дней какъ я не получаю отъ нея ни строки…. Не знаю что такое произошло тамъ внизу, во всякомъ случа тамъ произошла какая-то перемна. Он больше не гуляютъ, къ тому же, меня еще смущаетъ то обстоятельство что къ главному подъзду пансіона постоянно подъзжаютъ разные экипажи.

— Неужели ты все это видишь?

— Да, съ помощью этой превосходной зрительной трубы. Я даже могъ бы видть все что творится въ комнатахъ, еслибы не занавси на окнахъ.

— Счастливецъ! Дай-ка мн немного посмотрть.

— Съ удовольствіемъ, только ты теперь ничего не увидишь. Он завтракаютъ. Главныя наблюденія я произвожу во время ихъ прогулокъ: тогда каждое движеніе ея плаща и ея зонтика иметъ для меня громадное значеніе.

— Однако, это стекло дйствительно превосходно! сказалъ Эрихъ глядя въ зрительную трубу.— Я вижу даже лица всхъ проходящихъ внизу.

— Но ты теперь никого не увидишь! он завтракаютъ. Не хочешь ли лучше осмотрть вашу крпость? Ты убдишься что здсь рай. Сними свою саблю: мы избгаемъ здсь всякаго шума.

Они вышли изъ канцеляріи. Шмоллеръ повелъ прежде всего Эриха въ т залы гд спали солдаты. Воздухъ здсь былъ чистый, теплый. Потомъ слдовала столовая, большая, высокая комната со сводами около столовой находилась громадная зала куда солдаты приходили читать и заниматься. Эрихъ нашелъ здсь порядочную библіотеку, модели разныхъ орудій и даже большой запасъ разныхъ сельско-хозяйственныхъ машинъ. Эрихъ былъ просто въ восторг. Они сошли внизъ и хотли уже войти въ кухню, какъ вдругъ встртили начальника укрпленія, капитана фонъ-Вальтера.

Шмоллеръ остановился, и замтивъ ласковую улыбку своего начальника, представилъ ему Эриха.

— А, помню! сказалъ съ улыбкой капитанъ фонъ-Вальтеръ.— Мн много разказывали о ‘послднемъ бомбардир’. Впрочемъ, не бойтесь, я слышалъ объ васъ и много хорошаго.

Онъ ласково поклонился Эриху и хотлъ уже продолжать свой путь, какъ вдругъ опять остановился и сказалъ бомбардиру Шмоллеру:

— Если вы будете на валу, то не забудьте посмотрть какъ цвтутъ наши фіалки!

— Слушаю, господинъ капитанъ. Я шелъ именно туда, отвтилъ Шмоллеръ.

— Дйствительно, Эрихъ, наши гряды фіалокъ удивительно хороши. Не правда ли, это странная идея со стороны капитана? Вотъ мы и пришли. Взгляни, разв не хорошо здсь? И какой ароматъ! Садись сюда, я здсь провожу цлые часы. Посмотри, весь городъ виденъ, а тамъ, надъ тобою, безконечное голубое небо…. Нтъ, здсь лучше нежели въ твоемъ шумномъ, душномъ город! Ты не повришь какое сильное впечатлніе производитъ на меня это мсто…. Ахъ, еслибъ я только зналъ что она дйствительно графиня!

— Ты извстный побдитель женскихъ сердецъ и ты сомнваешься?

— Она писала мн въ одномъ изъ своихъ писемъ что она простая учительница и счастлива сознаніемъ что любима молодымъ человкомъ который занимаетъ такое высокое положеніе въ обществ. Но я все-таки увренъ въ томъ что она графиня.

— Конечно. Она, просто вычитала изъ разныхъ сказокъ и преданій о томъ какъ молодыя царевны и феи переодвались въ простыхъ смертныхъ и потомъ осчастливливали своего избраннаго.

— Капитанъ фонъ-Вальтеръ очень любитъ меня и позволилъ мн явиться къ унтеръ-офицерскому экзамену. Онъ объявилъ что у меня отличныя способности къ математик и что я скоро добьюсь фельдфебельскаго ранга. Разв это не счастье? Я никогда не желалъ быть офицеромъ, я буду счастливъ и дослужившись до фельдфебеля, ты не согласенъ со мной? Конечно,— продолжалъ мечтательно Шмоллеръ,— если она дйствительно графиня, то я не могу ограничиться фельдфебелемъ. Но тогда мн будетъ легко сдлаться офицеромъ, особенно если она богата. Я могу поступить тогда въ кавалерію. Моя фамилія не совсмъ-то благозвучна, но ‘Шмоллеръ’ можно легко передлать въ ‘Шмолинскій’. Скажутъ что я польскаго происхожденія. А ужь показать себя я сумю.

— Да, да, врю теб!

— Но избави Богъ быть офицеромъ не имя собственнаго состоянія! Это адъ, а не жизнь. Я много слышалъ объ этихъ несчастныхъ офицерахъ. Капитанъ фонъ-Вальтеръ недавно еще читалъ при мн первому поручику Шрамму какую-то газету въ которой было вычислено сколько можетъ прожить офицеръ не имющій собственнаго состоянія. Оказалось что такой офицеръ, если онъ по утрамъ не будетъ имть горячаго завтрака, обдать будетъ скромно и совсмъ не будетъ уживать, къ концу мсяца все-таки будетъ имть четыре талера долгу.

— Печально. Слава Богу что теб предстоитъ лучшая судьба.

— Я надюсь, по крайней мр. ‘Надежда, надежда,— мой сладкій удлъ.’ Послднія слова Шмоллеръ проплъ грустдымъ, тихимъ, аффектированнымъ голосомъ. Затмъ взглянувъ на свои часы, онъ поспшно всталъ и сказалъ: — Двнадцать часовъ. Послушай, Эрихъ, вернемся въ мою канцелярію. У меня тамъ небольшое дло.

— Знаю, знаю, ты будешь продолжать свои астрономическія наблюденія.

— Ты отчасти угадалъ, но у меня есть и другое дло. Я потомъ пойду съ тобой въ городъ и разкажу теб кстати о томъ какимъ образомъ я вернулъ бумаги молодому графу Зеефельду. Право, ты не могъ найти лучшаго повреннаго.

— Ты возвратилъ бумаги? Какъ же онъ принялъ тебя?

— Самымъ любезнымъ образомъ! То-есть, говоря правду, меня принялъ не самъ графъ, онъ только прошелъ мимо меня…

— А кто же? его лакей? Мн жаль что я далъ теб это порученіе.

— Напрасно. Я не такъ глупъ какъ ты думаешь. Замтивъ что графъ хочетъ пройти мимо, я кашлянулъ такъ громко и внушительно что онъ остановился и сказалъ мн: ‘Я пошлю къ вамъ моего секретаря, онъ переговоритъ съ вами’. Секретарь пришелъ. Это былъ изящный, вжливый господинъ, онъ-то и принялъ меня самымъ любезнымъ образомъ. Онъ предложилъ мн стулъ и началъ меня о многомъ разспрашивать, между прочимъ спросилъ и о теб. Онъ спрашивалъ меня нсколько разъ, не было ли другихъ бумагъ найдено, исключая тхъ которыя я ему принесъ. Онъ намкалъ вроятно о томъ запечатанномъ конверт.

— Надюсь, ты не сказалъ ему ни слова объ этомъ конверт?

— Конечно нтъ, я не такъ глупъ, отвтилъ ршительно Шмоллеръ.

Эрихъ былъ еще слишкомъ неопытенъ и доврчивъ, иначе онъ замтилъ бы что Шмоллеръ при послднихъ словахъ вспыхнулъ и смутился.

— Конечно, продолжалъ онъ,— я не скрылъ отъ него что бумаги найдены тобою. Я долженъ еще сказать теб что онъ о теб вовсе не такого дурнаго мннія какъ ты предполагаешь. Онъ все говорилъ объ этомъ запечатанномъ конверт и даже предлагалъ мн вознагражденіе если я найду его.

— Я бы вернулъ его, еслибъ не думалъ что онъ принадлежитъ несчастной Кольм, отвтилъ задумчиво Эрихъ.

— Ты поступилъ во всякомъ случа хорошо, удержавъ ихъ при себ. Возвратить ихъ всегда будетъ время. Гд эти бумаги?

— Тамъ же гд и мои письма, въ цейхгауз.

— Ну, тамъ они въ безопасности, никто не станетъ вроятно предполагать что у тебя хранятся такія сокровища!

— Я то же думаю….

Оба товарища вошли въ канцелярію. Шмоллеръ началъ опять смотрть въ зрительную трубу, а Эрихъ тмъ временемъ опоясался саблею и взялъ фуражку.

— Я просто понять не могу, оказалъ Шмоллеръ,— что такое происходитъ тамъ внизу. Вотъ опять подъхала коляска… На все кладутъ какой-то чемоданъ… Чортъ возьми, какъ слабы мои глаза! Подойди-ка, Эрихъ, сюда. Взгляни, изъ дверей выходятъ дв женщины: я никакъ не могу разглядть черты ихъ лица. Возьми-ка трубу, посмотри и опиши ихъ мн.

— Это дв молодыя особы которыя садятся въ коляску. Коляска голубая, съ красными колесами.

— Что мн за дло до коляски! Не можешь ли ты разглядть ихъ лица?.. Не похожа ли одна изъ нихъ на ту фотографическую карточку которую я показалъ давеча теб?

— Он стоятъ ко мн спиною. Одна изъ нихъ въ ротонд и въ шляп, другая, кажется, провожаетъ ее…

— Слдовательно, одна изъ нихъ узжаетъ?

— Кажется… Та которая безъ шляпы горячо обнимаетъ другую и плачетъ… Вотъ об повернулись ко мн. Господи, что это такое!..

— Ну, что случилось?

— Я едва врю глазамъ! вскричалъ Эрихъ въ сильнйшемъ волненіи.— Но нтъ, это она, это она!

— Кто же? Ради Бога, скажи!

— Это Бланда! Она садится въ коляску!

— Какая Бланда? Кто такое Бланда?

— Это я сказку теб въ другой разъ, воскликнулъ Эрихъ, быстро отворивъ дверь и выбжавъ на лстницу.

Шмоллеръ посмотрлъ на него съ открытымъ ртомъ и затмъ бросился за нимъ. Но вскор онъ убдился что не было никакой возможности догнать Эриха.

Но какъ Эрихъ ни спшилъ, онъ все-таки подошелъ къ пансіону какъ разъ въ ту минуту когда голубая коляска уже отъхала и покатилась къ городу. Эрихъ крпко схватилъ свою саблю, сдвинулъ на лобъ фуражку и бросился за коляской. Онъ не жаллъ своихъ ногъ. Въ немъ было только одно горячее желаніе, увидть Бланду, увидть ее во что бы то ни сткло. Эрихъ уже приближался къ коляск, онъ уже хотлъ было крикнуть кучеру чтобы тотъ остановился, какъ вдругъ увидлъ себя въ кругу блестящихъ офицеровъ. Но кто опишетъ удивленіе и ужасъ Эриха когда онъ узналъ между офицерами своего начальника, барона фонъ-Мандерфельда, и молодаго графа Дагоберта Зеефельда?

— Ну, господа, признаюсь, я въ жизни ничего подобнаго не встрчалъ! загремлъ капитанъ фонъ-Мандерфельдъ.— Вы кажется пьяны съ самаго утра, мой любезнйшій бомбардиръ?

— Прошу извинить меня, прошепталъ ошеломленный Эрихъ.— Я не пьянъ, я только хотлъ остановить ту коляску.

— Вы пьяны, любезнйшій! Это доказываетъ ваше красное лицо и вашъ дрожащій голосъ.

— Но, господинъ капитанъ, я увряю…

— Молчать! Возвратитесь немедленно въ казармы и доложите вахмистру что вы подвергаетесь трехдневному аресту. Поняли?

— Точно такъ, господинъ капитанъ.

Изящный, важный капитанъ фонъ-Мандерфельдъ улыбнулся молодому графу Зеефельду и, не отвтивъ Эриху ни слова, пошелъ дальше.

Эрихъ же кинулъ послдній грустный взглядъ на голубую коляску, которая теперь хала медленно, и направился къ казарм чтобы доложить о своемъ арест. На этотъ разъ его ждалъ уже не монастырь Св. Августина, а бывшій монастырь Св. Агаты.

III. Небольшая ошибка.

Это былъ первый арестъ которому Эрихъ подвергся со дня своего вступленія въ четвертую конную батарею. Капитанъ фонъ-Мандерфельдъ давно уже старался обвинить его въ чемъ-нибудь и наказать, но до сихъ поръ это никакъ не удавалось ему. Эрихъ былъ всегда вжливъ, прилеженъ, точенъ и безупреченъ на служб. Къ тому же, баронъ фонъ-Мандерфельдъ слегка побаивался своего перваго поручика и зналъ что тотъ очень расположенъ къ молодому бомбардиру. Поэтому понятна та радость которую испыталъ капитанъ обвинивъ Эраха въ пьянств и наказавъ его тремя днями ареста.

— Онъ былъ пьянъ, совершенно пьянъ, да еще утромъ, чортъ возьми! проворчалъ онъ, обращаясь къ своему толстому вахмистру. Послдній, какъ-то странно улыбнувшись, утвердительно покачалъ головою и задумался. Онъ самъ любилъ выпить и постоянно держалъ при себ небольшую фляжку.

— Да, онъ былъ совершенно пьянъ, продолжалъ баронъ фонъ-Мандерфельдъ, поднося къ лицу своему тонкій батистовый надушенный платокъ.— Онъ наскочилъ на меня точно сумашедшій! Я увренъ что ничего подобнаго не было еще на свт съ тхъ поръ какъ существуютъ батареи! Вы еще не то увидите отъ этого ‘послдняго бамбардира’. Это хитрая лисица! Онъ скрытенъ, — ну, да я его перехитрю! Я научу его уму-разуму! Я хочу усмирить, pass навсегда, этого вреднаго человка. Я простить себ не могу что наказалъ его только тремя днями ареста…. Онъ не безъ умысла тогда такъ набросился на меня, я долженъ былъ подвергнуть его военному суду. Это чрезвычайно злой и вредный человкъ. Я много слышалъ объ немъ, но въ настоящую минуту не хочу вамъ всего разказывать.

Онъ задумался.

— Послушайте, обратился онъ вдругъ къ вахмистру,— при какихъ случаяхъ можно сдлать обыскъ въ комнат и въ вещахъ солдата или одного изъ служащихъ въ войск?

Толстый вахмистръ удивленно взглянулъ на своего начальника.

— Это такой случай, господинъ капитанъ, какого, къ моему счастію, здсь еще не было, съ тхъ поръ какъ я служу въ четвертой конвой батаре. Впрочемъ, я помню нчто подобное. Это было когда еще я служилъ въ полевой артиллеріи. Тогда обыскали одного изъ моихъ товарищей: его подозрвали въ воровств.

— Кто производилъ обыскъ?

— Самъ господинъ капитанъ, ротный офицеръ и фельдфебель. Впрочемъ, этотъ обыскъ остался безъ успха.

— Хорошо, довольно объ этомъ. Прошу васъ, будьте строже съ этимъ Фрейбергомъ. Если ничто не поможетъ, я его удалю. Эти глупые волонтеры воображаютъ себ что легко добиться офицерскаго чина! Какъ бы не такъ!

Онъ слегка кивнулъ головой и поспшно вышелъ изъ комнаты. Толстый и добродушный вахмистръ задумчиво посмотрлъ ему вслдъ, и взявъ въ руки приказъ, тихо сказалъ:

— Говоря правду, я не врю что Фрейбергъ былъ пьянъ. Онъ не пьетъ, это я знаю. Впрочемъ, послушаемъ что намъ скажетъ самъ Фрейбергъ!

Ежу пришлось не долго ждать. Въ этотъ день кончался какъ разъ трехдневный арестъ ‘послдняго бомбардира’ и капитанъ едва вышелъ изъ комнаты какъ въ нее вошедъ Эрихъ.

— Нечего сказать, хороши вы! обратился къ Эриху вахмистръ.— Первый арестъ, да еще за пьянство — стыдитесь! Наскочить на своего начальника — стыдитесь!

— Въ послднемъ я дйствительно виноватъ, но пьянъ я никогда не былъ.— Я бжалъ за одной коляской, чтобъ остановить ее, и не замтилъ господъ офицеровъ шедшихъ мн на встрчу и скрытыхъ отъ меня каменною оградой… Я совершенно нечаянно столкнулся съ ними.

— Вы были трезвы?

— Совершенно трезвъ, господинъ вахмистръ, даю вамъ честное слово!

— Врю вамъ. Совтую вамъ также не говорить что вы не были пьяны, вы только повредите себ. Все равно, наказаніе прошло.

Эрихъ, дйствительно, поступилъ бы благоразумно, еслибы послушался совта вахмистра, но онъ этого не сдлалъ. Онъ долженъ былъ представиться капитану фонъ-Мандерфельду, и на его рзкія замчанія, объявилъ что не былъ льлвъ.

— Нтъ, вы была пьяны, я это самъ видлъ!

— Прошу господина капитана извинить меня, но я не могу принять на себя это обвиненіе. Я въ то утро и капли не выпилъ.

— Оправдываясь, вы только больше обвиняете себя. Вы и теперь пьяны. Не хотите ли вы уврить меня что и сегодня ни капли не выпили?

— Этого я не могу сказать.

— А между тмъ осмливаетесь отвчать мн, вашему капитану и батарейному начальнику? Вахмистръ Пинкель, отведите этого человка опять подъ арестъ на двадцать четыре часа! Завтра мы посмотримъ что съ нимъ сдлать!

Затмъ баронъ фонъ-Мандерфельдъ вжливо и дружески поклонился своимъ офицерамъ и направился къ выходу. Первый поручикъ Шаллеръ смотрлъ ему вслдъ строго, угрюмо.

Эрихъ стоялъ на плацу, погруженный въ грустныя, мучительныя мысли. Онъ вспомнилъ тотъ день когда капитанъ фонъ-Мандерфельдъ впервые привтствовалъ его здсь въ качеств ‘послдняго бомбардира’. Тогда онъ былъ глубоко огорченъ, но все-таки не считалъ себя въ прав вполн обвинить своего начальника. Онъ зналъ какая шла о немъ молва, зналъ что капитанъ могъ врить этой молв. Но теперь было не то. Онъ велъ себя все время безукоризненно, не зналъ за собою никакихъ проступковъ, а между тмъ съ нимъ обходятся несправедливо, жестоко. Онъ ненавидлъ пьянство, а его обвиняютъ въ немъ. Онъ зналъ также что обвиненіе будетъ внесено въ его формуляръ. Онъ поблднлъ, въ глазахъ у него потемнло. Вдругъ кто-то положилъ руку ему на плечо. Онъ подвалъ голову и узналъ толстаго вахмистра Пинкеля.

— Вдь я говорилъ вамъ чтобы вы не оправдывались! Зачмъ вы не послушались меня?

— Но вдь я былъ не виновенъ!

— Все равно, вы не должны были оправдываться. Помните, главное правило военной службы, это молчать и служитъ! Какъ мн ни жаль васъ, но я долженъ исполнить приказаніе господина капитана: Я даю вамъ срокъ до вечера: устройте ваши дла, а тамъ бомбардиръ Шварцъ можетъ проводить васъ въ обитель Св. Агаты.

Нечего и говорить что обитель Св. Агаты не особенно улыбалась Эриху. Онъ зналъ что тамъ тсно, сыро, холодно и голодно. Сторожа были всегда молчаливы и угрюмы, и относились совершенно безучастно къ бдному заключенному.

Эрихъ воротился въ казармы. Онъ былъ у перваго поручика Шаллера, но не засталъ его дома. Войдя въ свою комнату онъ увидлъ что маленькій Шварцъ укладывалъ въ большой круглый хлбъ колбасу, масло и небольшую стклянку вина. Это была хитрость къ которой всегда прибгали молодые арестанты, желая такимъ образомъ хотя на первый день немного утолить свой голодъ.

— Вотъ теб и хлбъ, Эрихъ, сказалъ Шварцъ,— на сегодняшній вечеръ хватитъ. Я сытъ и охотно уступлю его теб.

— Неужели ты думаешь, отвтилъ горячо Эрихъ,— неужели ты думаешь что я буду въ состояніи сть сегодня? Вотъ я во второй разъ наказанъ за пьянство, а между тмъ вы вами хорошо знаете что я еще никогда не былъ пьянъ! Разв это не обидно? Меня не столько огорчаетъ наказаніе, сколько мысль что мой формуляръ будетъ теперь испорченъ. Господи, что скажетъ теперь старый полковникъ?

— Ты правъ, любезный другъ, но горю трудно пособитъ, да и къ чему же горевать? Опекунъ прислалъ мн немного денегъ и я хочу употребить половину чтобы пріятне провести время до вечера. Вдь ты свободенъ до вечера? Веселись, товарищъ, жизнь коротка!

Эрихъ принялъ предложеніе маленькаго Шварца. Онъ чувствовалъ такую злобу и горечь что непремнно хотлъ немного забыться. Пригласили и Вейтберга, и вс трое отправились въ небольшой трактиръ. Насталъ уже вечеръ, когда друзья, сильно разгоряченные виномъ, вышли изъ трактира и направились къ обители Св. Агаты.

Едва они ярошли нсколько шаговъ какъ бомбардиръ Вейтбергъ, на котораго сильне всхъ подйствовало вино, началъ налзать извстную народную псню, кончающуюся слдующимъ припвомъ:

Dann Ade, Ade, Ade, dann Ade, Ade, Ade,

Fein’s Lieb vergiss mich nicht!

Другіе начали вторить ему.

— Посмотрите, господа, лепеталъ маленькій Шварцъ,— посмотрите какъ чудно сіяетъ мсяцъ!.. Эхъ, да не идетъ ли, въ конц улицы, старый полковникъ? Глядите!

— Ну, если это онъ, отвтилъ Вейтбергъ,— то онъ сильно пьянъ, ишь какъ онъ шатается!..

— Тише, замтилъ Эрихъ, боле благоразумный и хладнокровный нежели его товарищи.— Вы еще накличете себ бду на голову. Я знаю что теперь дйствительно ждутъ стараго полковника. Идите тише, мы должны пройти сейчасъ мимо одной изъ главныхъ здшнихъ гостиницъ, насъ могутъ замтить.

— Ахъ, все это пустяки! Это вовсе не былъ полковникъ.

— Я то же думаю. Вроятно какая-нибудь миленькая служаночка вытрясала изъ окна салфетку, а ты принялъ салфетку за блый султанъ стараго полковника.

Drum Ade, Ade, Ade, drum Ade, Ade, Ade,

Fein Liebchen gedenk an mich!

— Замолчите же, господа, уговаривалъ ихъ Эрихъ,— повторяю вамъ что въ томъ отел часто бываютъ офицеры.

— Посмотри, тамъ стоитъ карета, лепеталъ маленькій Шварцъ.— Какъ ты думаешь, Вейтбергъ, уступитъ ли намъ эта карета дорогу?

— Ради Бога, господа, тише. Пойдемте скоре!

— Стыдись, Эрихъ, отвтилъ Шварцъ,— ты вдь не трусъ, а хочешь уступить дорогу этой глупой карет! Я не послдую твоему примру. Маршъ, впередъ!

— Шварцъ, прошу тебя, будь благоразумне!

— Пустяки! Говоря это, онъ отворилъ дверцы, вошелъ въ карету и вышелъ съ другой стороны. Къ счастью для нашихъ друзей, лакей въ эту минуту вошедъ въ отель, а кучеръ нагнулся къ лошадямъ. За маленькимъ Шварцемъ послдовалъ Вейтбергъ. Эрихъ, желая скоре покончить эту шалость, также вскочилъ въ карету. Онъ тихонько прихлопнулъ за собою дверцы и хотлъ уже выйти съ другой стороны какъ вдругъ замтилъ что изъ отеля вышла какая-то дама въ сопровожденіи молодаго офицера. Но кто опишетъ ужасъ Эриха когда онъ въ офицер узналъ графа Дагоберта Зеефельда? Что было длать? Выйти не будучи замченнымъ онъ не могъ, остаться было также опасно: дама могла замтить его, испугаться и поднять шумъ. Къ счастью, дама остановилась предъ каретой и сказала нсколько словъ молодому гусару. Эрихъ окинувъ карету безнадежнымъ взглядомъ замтилъ большой пледъ. Онъ бросился въ самую глубь кареты, закутался пледомъ и притихъ. Въ ту же минуту отворились дверцы и дама вошла въ карету. Затмъ дверцы опять заперлись и карета похала.

Маленькій Шварцъ и Вейтбергъ стояли между тмъ близь гостиницы и ждали своего товарища. Вейтбергъ уврялъ что Эрихъ вслдъ на ними влзъ въ карету, а бомбардиръ Шварцъ доказывалъ что Эрихъ вышелъ изъ нея съ другой стороны.

— Но куда же онъ длся? опросилъ озабоченный Шварцъ.

— Не упалъ ли онъ?

Но Эриха нигд не было. Они даже обратились къ швейцару гостиницы и все-таки ничего не узнали.

Вейтбергъ прислъ на тумбу и печально опустилъ голову.

— Знаешь что, пробормоталъ онъ нсколько минутъ спустя,— здсь что-то не чисто!

— Дуракъ! Ужь не думаешь ли ты что чортъ унесъ Эриха? Я скоре предполагаю вотъ что. Увренъ ли ты дйствительно что Эрихъ вышелъ съ вами изъ трактира? Былъ ли онъ съ вами? Мн кажется будто мы его оставили въ казармахъ, онъ ложился спать. Если ты же очень пьянъ, обдумай-ка это хорошенько.

— Я вполн трезвъ. Знаешь, ты, кажется, правъ. Эрихъ вроятно спитъ.

— Да. Вдь онъ вернулся сегодня изъ своего трехдневнаго ареста, онъ былъ уставши, ну, и легъ спать… Это понятно, я то же длаю.

— Я также, а такъ какъ теперь очень поздно, то я и пойду домой спать.

Бомбардиръ Шварцъ устремилъ на минуту неподвижный взглядъ на близь стоявшій фонарь, затмъ схватившись за свой портфель онъ вдругъ сказалъ:

— Послушай, дружище, теб и думать нельзя о томъ чтобы спать. Знаешь, я только-что вспомнилъ что долженъ былъ отвести кого-то подъ арестъ. Я долженъ… иначе вахмистръ Пинкель, первый поручикъ и даже самъ капитанъ могутъ обвинить меня въ нарушеніи своихъ обязанностей и въ пьянств Я исполню свою обязанность и отведу кого-нибудь подъ арестъ.

— Но кого же ты отведешь подъ арестъ? спросилъ задумчиво Вейтбергъ.— Будь съ вами Эрихъ — другое дло. Онъ добръ, услужливъ и не отказалъ бы намъ.

— Ну объ этомъ и говорить больше нечего. Эрихъ просидлъ свои три дня, теперь наша очередь. Мн отчего-то кается что пойти подъ арестъ долженъ ты. Видишь, я подоясанъ саблею и имю въ рук приказъ. У тебя же за пазухой хлбъ, слдовательно теб и идти надо. Покорись своей участи, дружище, вдь ты это заслужилъ. Право заслужилъ. Вдь ты былъ виноватъ въ томъ что длиннаго Виберта избили. Покорись.

— Еслибъ я только былъ увренъ въ томъ что я дйствительно подвергся аресту, отвтилъ соннымъ голосомъ бомбардиръ Вейтбергъ,— а то, вдь я не увренъ.

— Пойдемъ только, завтра все выяснится. Слышать, бьютъ зорю, чортъ возьми, пожалуй ужъ поздно!

Оба друга поспшно пошли впередъ и нсколько минутъ спустя вошли въ древнюю обитель Св. Агаты. Къ ихъ счастью, смотритель военной тюрьмы былъ также въ не совсмъ трезвомъ состояніи, а потому и не замтилъ какъ шатался маленькій Шварцъ. Онъ повелъ Вейтберга въ назначенную каморку и заперъ за нимъ дверь. Вейтбергъ бросался на деревянныя нары и заснулъ крпкамъ, мертвымъ свомъ. Тоже сдлалъ и бомбардиръ Шварцъ, благополучно вернувшись въ свою комнату.

IV. Въ карет и въ лсу.

Эрихъ пережилъ мучительную минуту, пока карета нетронулась съ мста. Сердце въ немъ билось съ такою силой что ему казалось что незнакомая дама непремнно у слышитъ его біеніе. Что, если она приподниметъ пледъ! И хоть бы она скоре приподняла! Какое ужасное, мучительное состояніе!

Но незнакомка, казалось, ничего не подозрвала. Она прижалась въ самую глубь кареты, какъ разъ напротивъ Эрихв. Лицо ея было покрыто густою вуалью.

Но вдругъ она выпрямилась, ея взглядъ упалъ на Эриха и она ухватилась рукою за звонокъ, чтобы приказать лакею остановить карету.

Эрихъ понялъ что настала ршительная минута. Онъ медленно высвободился изъ пледа и проговорилъ тихимъ, умоляющимъ голосомъ:

— Ради Бога, сударыня, не звоните! Я не воръ, не разбойникъ. Я совершенно безвредный человкъ! Онъ наклонился впередъ, сложивъ руки. Она прозжали, въ это время, мимо большаго, ярко освщеннаго фонаря и лицо его, прекрасное, умоляющее лицо, озарилось полнымъ свтомъ.

— Умоляю васъ, сударыня, простите меня! Это была шалость, глупая, непростительная шалость, и я глубоко сожалю о ней!

Незнакомка опустила шнурокъ, сла на свое мсто и тихо сказала:

— Хорошо, я не буду звонить и никого не позову, я пощажу васъ. Но я хочу знать, какимъ образомъ вы вошли сюда. Прошу васъ, говорите правду. Но прежде всего скажите, кто вы?

— Я только бомбардиръ конной артиллеріи, имя мое Эрихъ Фрейбергъ.

— Я врю вамъ, да и вашъ мундиръ говоритъ за васъ, отвтила дама слегка дрогнувшимъ голосомъ.

Хорошо что ея лицо было покрыто густою вуалью, иначе Эрихъ замтилъ бы какъ странно засверкали глаза при его имени.

— Я шелъ съ двумя товарищами, продолжалъ Эрихъ, — которые должны были отвести меня подъ арестъ.

— Однако, господинъ бомбардиръ, я начинаю сожалть что не позвонила!

— Напрасно, сударыня. Вы и не подозрваете какъ легко военному человку подвергнуться аресту, особенно при нашемъ начальник. Онъ не любитъ меня и я наказанъ совершенно незаслуженно. Мои друзья сочувствовали мн и мы ршились забыть наше горе за стаканомъ вина. Надюсь, сударыня, что мои слова и мой голосъ достаточно доказываютъ вамъ что я не пилъ много….

— Да, но не ваши поступки. Какъ хотите, вдь это непростительно что вы вошли въ мою карету!

— Вы правы, сударыня. Но, увряю васъ, это было сдлано безъ всякаго умысла. Мои товарищи сдлали то же самое, но они спаслись вовремя. Я вамъ все сказалъ. Еще разъ прошу васъ простить меня. А теперь, ради Бога, остановите карету и выпустите меня. Я долженъ найти своихъ товарищей, иначе они могутъ надлать много глупостей.

— Я охотно исполнила бы вашу просьбу, во это невозможно. Вдь не могу же я приказать теперь остановить карету и выпустить васъ, молодаго человка, въ виду моихъ служителей, которые и не подозрваютъ что вы здсь. Неужели вамъ такъ непріятно пробыть здсь еще нсколько минутъ?

Эрихъ вздрогнулъ. Ему вдругъ показалось что онъ слышалъ гд-то этотъ голосъ. Но гд именно, онъ никакъ не могъ вспомнить. Онъ взглянулъ на все пристально, во ничего не могъ разглядть. Вуаль была слишкомъ густа.

— Мы выдемъ сейчасъ изъ города и остановимся на нсколько минутъ. Мн необходимо навстить одну особу. Вы останетесь до тхъ поръ въ карет: это въ наказаніе. Вы хорошо знаете городъ? Не знаете ли вы, гд мы теперь? Я вижу что-то похожее на замокъ или укрпленіе. Что это такое?

Эрихъ, не обращавшій все время никакого вниманія на направленіе по которому они хали, посмотрлъ теперь въ окно и тотчасъ же узналъ укрпленіе принца Максимиліана. Онъ назвалъ незнакомк укрпленіе.

— Итакъ, это маленькая крпость. Ужь не живете ли вы тамъ?

— Нтъ, сударыня, я живу въ другомъ конц города.

— Какъ тамъ наверху должно быть хорошо!… Все небо видно!… Взгляните-ка на это прекрасное звздное небо… Вы любите природу? Садитесь сюда ближе, отсюда видне! Ахъ, сколько воспоминаній пробуждаетъ во мн это небо… сколько сладкихъ и грустныхъ воспоминаній!..

Голосъ ея звучалъ тихо, мягко, онъ глубоко проникъ Эриху въ душу. И для него эти звзды были полны воспоминаній, тяжелыхъ, горестныхъ воспоминаній…

— Взгляните, продолжала она своимъ тихимъ, дрожащимъ голосомъ, — тамъ сверкаетъ Оріонъ! Я не знаю боле прекраснаго созвздія… Оріонъ — это могучій герой, вооруженный въ непроницаемую броню, съ блестящимъ, драгоцннымъ поясомъ. Сколько въ немъ двойныхъ звздъ! говорятъ, он приносятъ счастье тому… Но между ними также много туманныхъ пятенъ — о, счастливъ тотъ кто можетъ ихъ избжать!

И опять голосъ ея звучалъ тихо, нжно, глубоко грустно. Онъ смотрлъ на Оріона и невольно вспомнилъ ту ночь когда его убаюкивала прекрасная, молодая, страстная женщина.

— О, Кольма, Кольма!

Слова эти невольно, почти безсознательно, вырвались изъ груди Эриха. Незнакомка откинула вуаль и наклонилась къ нему. Да, Эрихъ узналъ ее, узналъ, несмотря на ея блдное, страдальческое лицо, узналъ ея прекрасные, все еще блестящіе глаза!

— Кольма! Кольма!

Она протянула ему об руки и улыбнулась. Улыбка эта была грустная, страдальческая. Эрихъ никогда не могъ ея забыть.

— Эрихъ, мой милый Эрихъ!

Она схватила об его руки, прижала ихъ къ глазамъ своимъ и зарыдала. Но не долго. Она наклонила къ себ его голову и, поцловавъ его въ лобъ, сказала:

— Ты узналъ меня, не правда ли, узналъ? Ахъ, я такъ измлилась, столько выстрадала! Ты узналъ меня или я сама напомнила о себ, говоря объ Оріон? Скажи!

— Конечно, Кольма, я узналъ васъ!

Она тяжело вздохнула и, минуту спустя, прибавила:

— Врю теб, милый Эрихъ. Но взгляни на меня! не правда ли, я очень измнилась?

Дйствительно, она страшно измнилась! Это сказалъ бы всякій кто зналъ Кольму нсколько лтъ тому назадъ. Кольма, прежняя Кольма — это была дикая, страстная, чудно прекрасная женщина! Она была тогда въ полной сил, гордая сознаніемъ своего генія, невозмутимая, безстрашная, своевольная… А теперь, теперь и тни не было прежней Кольмы! Эриху не врилось чтобъ это была та же самая гордая, смлая наздница, которая нсколько лтъ тому назадъ приводила тысячи людей въ бшеный восторгъ. Правда, черты ея лица еще сохранили слды прежней рдкой красоты, но только слды. Не измнились только ея прекрасные, черные глаза.

Въ первую минуту когда она заговорила съ Эрихомъ, лицо ея запылало отъ сильнаго волненія и это придало ему нкоторую жизнь. Но теперь, когда она, немного успокоившись, откинулась назадъ въ уголъ кареты, теперь она показалась Эриху такою блдною, изнуренною, такою страдалицей что глаза его наполнились слезами. Онъ схватилъ ея маленькую, все еще прекрасную руку и тихо зарыдалъ.

— Полно, Эрихъ, успокойся. Я такъ рада видть тебя, къ чему слезы? они только омрачаютъ радость нашего свиданія. Да и не все ли равно! Я умру скоро, но врь мн, я не сожалю объ этомъ. Я слишкомъ много испытала горя въ этой жизни… Я устала, Эрихъ…

— Ахъ, Кольма, не говорите такъ! Вы еще поправитесь. Вы измнились, это правда, но вдь вы были, вроятно, очень больны.

— Ты знаешь, Эрихъ, причину моей болзни. Меня спасли тогда, во я все-таки должна умереть, умереть, перестрадавъ нсколько лтъ… Но довольно объ этомъ. У меня есть огорченія и заботы боле важныя. Я ищу Бланду. Мн говорили что ея жизнь также не красна.

— Бланду? Я видлъ ее нсколько дней тому назадъ!

— Случайно, или ты видишься съ нею часто?

— Нтъ, я видлъ ее всего два раза, да и то совершенно случайно. Въ первый разъ я даже не былъ вполн увренъ она ли это. Наша батарея возвращалась домой съ ученья и мы прозжали мимо цлой толпы молодыхъ двушекъ, гулявшихъ со своими наставницами. Мы почти уже прохали мимо ихъ, когда одинъ изъ офицеровъ сказалъ другому: ‘Не знаешь ли ты кто эта молодая, прелестная блондинка? Она смотрла такъ пристально на насъ.’ Я быстро обернулся и мн показалось что я вижу Бланду.

— Это вроятно и была она, и должно-быть, узнавъ тебя, остановилась. Это похоже на нее и я знаю что она никогда не забудетъ тебя.

— Какъ я счастливъ, если это правда! Затмъ я видлъ ее нсколько дней тому назадъ. Но я не могъ тогда подойти къ ней. Она, при мн, сла въ коляску и ухала.

— Ты, вроятно, ошибся, отвтила Кольма и на лиц ея выразилось сильное безпокойство.— Она гуляла одна или съ другими двицами?

— Нтъ, одна. Не думаю также чтобъ она хала на прогулку. Коляска была простая, наемная, голубая, съ красными колесами. Я замтилъ также что прежде нежели Бланда сла въ нее, къ ней прикрпили небольшой сундукъ.

— Неужели я опоздала? Нтъ, быть не можетъ. Я, вроятно, узнала бы, еслибы графиня Зеефельдъ взяла ее такъ скоро изъ пансіона… Ужь не предупредилъ ли меня господинъ Рено? Можетъ-быть. Ахъ, Господи, какъ мы демъ медленно!

Карета остановилась и лакей, взявъ отъ Кольмы визитную карточку, отправился долойить о ней директрис.

— Ты свободенъ! Но обожди меня немного. Останься въ карет, я не заставлю тебя долго ждать.

Она вышла изъ кареты и направилась къ зданію пансіона. Она шла медленно, вся согнувшись впередъ. Эрихъ глядлъ на нее грустно, глубоко сожаля ее. Онъ взглянулъ и зданіе пансіона: все было темно, тихо, будто темъ никто не жилъ.

Кольма, въ сопровожденіи дворецкаго, прошла дворъ и взошла на слабо освщенную лстницу. Ее поразила странная тишина царившая всюду. Ей не врилось чтобъ это былъ пансіонъ молодыхъ двицъ. Ее ввели въ небольшую, изящную комнату и просили немного подождать.

Нсколько минутъ спустя вошла гжа фонъ-Вельмеръ, начальница пансіона, и съ нкоторымъ смущеніемъ попросила незнакомку приссть.

— Если вы пріхали сюда чтобъ опредлить какую-нибудь молодую особу, то пріхали вы напрасно, сказала она поспшно.— Пансіонъ для двицъ высшаго круга закрытъ уже нсколько дней тому назадъ. Двицы вс возвратились къ своимъ роднымъ. Герцогиня намрена, въ послдствіи, опять открыть этотъ пансіонъ, конечно, на другихъ началахъ, во до этого вамъ придется еще долго ждать.

Кольма терпливо выслушала бывшую начальницу и опросила:

— Гд же теперь находится Бланда Прайсъ?

— Здсь, въ пансіон, была одна наставница, въ которой я, къ сожалнію, очень ошиблась,— это мамзель Штккель. Она очень добрая, честная особа и Бланда ее очень полюбила. Вотъ она-то и предложила Бланд перехать къ ней, пока ты же устроится. Къ сожалнію, я не могу сказать наврно гд живетъ мамзель Штккель, но я полагаю что она находится въ настоящее время у своего старшаго брата, лсничаго. Онъ живетъ недалеко отсюда, въ небольшомъ охотничьемъ замк. Вы въ полчаса додете туда.

— Благодарю васъ, сударыня, сухо проговорила Кольма. Фонъ-Вельмеръ вжливо проводила ее до самаго подъзда.

Ночь была тихая, лунная. Они хали по лсу. Такъ прояло около получаса. Карета остановилась предъ высокими деревянными воротами. Послышался дай собакъ, ворота отворились и громкій голосъ спросилъ: кто тамъ и чего желаютъ?

— Здсь живетъ лсничій Штккель? спросила Кольма.

— Здсь, только его нтъ теперь дома.

— Нельзя ли въ такомъ случа видть его сестру или молодую особу которая гоститъ у нихъ?

— Вотъ оно что, ласково отвчалъ голосъ, — гостья-то должно-быть знала что вы прідете. Она оказала давеча сестр барина: посмотри, у насъ будутъ сегодня гости.

— Можно въхать во дворъ? спросилъ кучеръ.

— Трудновато. Вишь какъ темно, а ворота-то узки.

— Ну такъ я останусь здсь,

Кольма и Эрихъ отправились къ охотничьему замку. Это былъ прелестный маленькій замокъ, съ высокими зубчатыми башенками.

Имъ послышалась тихіе, нжные звуки цитры. Въ ту же минуту отворилась предъ ними дверь и они очутились на порог большой, ярко освщенной залы. Они остановились, точно пораженные: то что они уводили было до того неожиданно, прекрасно и сказочно что у Эриха сердце сильно забилось и ему еще разъ почудилось что онъ видитъ прекрасный волшебный сонъ. Комната была большая, осьмиугольная. По стнамъ висли разныя охотничьи принадлежности, оленьи рога и всевозможныя оружія. Большой, высокій каминъ ярко пылалъ. Съ потолка спускалась изящная розовая лампа и ея свтъ смшивался со свтомъ огня горвшаго въ камин. Изъ высокаго готическаго окна проникали яркіе лучи мсяца и еще боле освщали комнату. Вся стна, около камина, была такъ густо покрыта плющемъ что образовала прелестную, густую бесдку. Въ этой бесдк, вся освщенная пламенемъ камина, сидла въ мягкихъ креслахъ прелестная молодая двушка съ свтлыми, вьющимися волосами. Она задумчиво смотрла на огонь. У ногъ ея, положивъ къ ней на колни голову, лежала громадная охотничья собака. Недалеко отъ молодой двушки сидла другая, тоже молодая, и пряла. Наконецъ, въ самомъ углу залы, сидлъ кто-то, разглядть его было трудно, и игралъ на цитр.

Кольма тихо отошла отъ порога и подошла къ камину. Молодая прелестная двушка, замтивъ ее, устремила на нее изумленный взглядъ. Но вдругъ лицо ея вспыхнуло несказанною радостью, она бросилась къ Кольм и начала ее обнимать горячо, страстно.

— Ахъ, Кольма, Кольма, какъ я рада теб видть!

Эрихъ стоялъ въ тни и съ нмымъ восторгомъ смотрлъ на Бланду. Нтъ, такой прекрасною, такой изящною не думалъ онъ ее увидть! Нтъ, это была не прежняя маленькая’ робкая двочка, не прежняя Бланда!

— Посмотри, Бланда, сюда, разв ты не узнаешь его? спросила Кольма, подводя Бланду къ Эриху.

— О, нтъ, узнаю, отвчала Бланда, протягивая ему об руки и устремивъ на него горячій, счастливый взглядъ. Затмъ она вдругъ наклонилась къ нему, подставила ему для поцлуя свой лобъ и продолжала:

— Поцлуй меня точно также какъ я поцловала тебя, нсколько лтъ тому назадъ, прощаясь съ тобою. Эрихъ, я такъ рада видть тебя!

Звуки цитры вдругъ замолкли, не докончивъ начатую мелодію. Бланда подошла къ молодой женщин которая пряла, обхватила ее рукою и подвела къ Кольм и Эриху.

— Взгляни, сказала она, — вотъ мой другъ и моя покровительница съ дтскихъ лтъ, а это мой другъ и мой покровитель, я его очень уважаю, очень люблю, а это, Кольма, продолжала она обнявъ другою рукой Кольму,— это моя добрая, дорогая Штккель, моя наставница и другъ, которая пріютила меня у себя.

Мамзель Штккель вжливо поклонилась Эриху и устремила на него проницательный взглядъ. Бланда, замтивъ это, засмялась и весело сказала:

— Да, это тотъ самый! Это изъ-за него я тогда остановилась, а фрейлейнъ фонъ-Квадде еще такъ сердилась! А онъ прохалъ тогда мимо, не обративъ на меня никакого вниманія!

— Нтъ, Бланда, я узналъ васъ, хотя не былъ вполн увренъ что это вы. Я даже не подозрвалъ что вы находились въ томъ пансіон! Я узналъ объ этомъ только тогда когда вы узжали въ голубой коляск.

— Ты видлъ меня, но гд же? Я никого не замтила.

— Я видлъ васъ изъ небольшой крпости, на возвышеніи, противъ самаго пансіона.

— Съ крпости? Глаза ея приняли серіозное, мрачное выраженіе.— Значитъ, ты жилъ тамъ наверху, значитъ ты часто смотрлъ въ садъ?

— Нтъ, Бланда, я только навщалъ своего друга, который жилъ тамъ. Я увидлъ васъ совершенно случайно.

— Такъ это было только случайно! Она тихо вздохнула, будто сбрасывая съ себя какую-то тяжесть. Глаза ея засіяли яснымъ, радостнымъ свтомъ.

— Подойдите сюда, Іосифъ, сказала Бланда молодому человку сидвшему въ углу, — я хочу представить васъ друзьямъ моимъ.

— Это единственный сынъ моего брата, замтила мамзель Штккель, въ то время какъ Іосифъ медленно подходилъ къ камину, за которымъ сидло все общество.

Іосифъ былъ высокій, стройный молодой человкъ лтъ девятнадцати. На лиц его было какое-то особенное, странное выраженіе страданія. Онъ поклонился присутствующимъ какъ-то робко, неловко. Бланда похвалила его игру на цитр. Онъ слушалъ ее, устремивъ на нее горячій, умоляющій взглядъ, хотлъ что-то сказать, но никакъ не могъ, и тихо, неровно пошелъ назадъ въ свой уголъ. Вс замтили что правая нога его слегка дрожала, когда онъ шелъ, будто она причиняла ему сильныя страданія.

Нсколько минутъ спустя вошелъ въ комнату лсничій. Онъ видимо изумился увидвъ у себя гостей. Нельзя также сказать чтобъ онъ обрадовался имъ.

— Я уже думалъ, увидя карету, что ко мн пріхалъ главный егермейстеръ, сказалъ онъ нсколько рзко и громко. Затмъ онъ подошелъ къ камину и началъ грть свои руки. Онъ, казалось, не обращалъ никакого вниманія на общество находившееся въ его комнат.

Мамзель Штккель обождала нсколько минутъ и сказала брату:

— Эта дама пріхала повидаться съ Бландой.

— Въ такое позднее время! коротко отвтилъ онъ.— Чего вы еще желаете, сударыня?

— Мн необходимо переговорить съ вами, господинъ лсничій.

— Очень хорошо. Я до ужина свободенъ и къ вашимъ услугамъ.

Мамзель Штккель быстро встала съ своего мста и вышла изъ комнаты въ сопровожденіи Бланды и Эриха.

— Вы были такъ добры что пріютили у себя въ дом Бланду, которую я люблю какъ сестру, какъ дочь свою. Я очень вамъ благодарна и сумю вамъ это доказать.

— Сестра моя меня объ этомъ просила. Я не былъ противъ этого, такъ какъ зналъ что об он не намревались остаться здсь слишкомъ долго. Извините меня, сударыня, что я говорю немного рзко. Но дло въ томъ что я не могу держать у себя долго постороннихъ людей, иначе, сейчасъ же пойдутъ разные толки и сплетни. Я все это передалъ сестр. Она поняла меня и останется здсь очень короткое время. Куда днется другая, этого я не знаю.

— Я возьму ее къ себ. Если она стсняетъ васъ, я увезу ее сегодня же вечеромъ.

Кольма произнесла послднія слова дрожащимъ, взволнованнымъ голосомъ. На лиц ея появилась опять яркая краска.

— Ну, особенно я не тороплюсь, отвтилъ лсничій, устремивъ мрачный, недовольный взглядъ въ уголъ гд сидлъ его сынъ. Іосифъ, будто не обращая никакого вниманія на отца и на Кольму, продолжалъ наигрывать какую-то грустную, тихую мелодію.

— Послушай, Іосифъ, вскричалъ лсничій, обращаясь къ сыну,— неужели ты не въ состояніи сыграть что-нибудь повеселе! Жизнь и такъ не радостна! Еще разъ повторяю вамъ, сударыня, что я не особенно тороплюсь. Она можетъ остаться здсь пока останется сестра.

— Мн, дйствительно, было бы трудно взять молодую двушку сегодня съ собою. Потому я вамъ очень благодарна. Я буду спокойна, зная что она находится подъ присмотромъ и покровительствомъ вашей сестры. Еще разъ благодарю васъ.

— Не за что! Услуга не велика! Будь у меня въ дом все въ порядк, я былъ бы можетъ-быть очень радъ присутствію Бланды, но… но лучше если ея здсь не будетъ… Намъ лучше уединеніе,— продолжалъ онъ тихо, устремивъ глаза на огонь:— уединеніе здсь необходимо, а то имъ овладваютъ разныя невозможныя и неосуществимыя мысли… Пусть онъ остается при своей цитр!

Кольма очень хорошо понимала на кого и на что лсничій намекалъ. Она взглянула въ ту сторону гд сидлъ Іосифъ. Бдный юноша пересталъ играть и задумчиво смотрлъ на свою цитру.

— Да, продолжалъ лсничій, кивнувъ головой и такъ тихо что одна Кольма могла разслышать его слова, — его мать была такая же мечтательница. Онъ весь въ нее… Она была нервная, страстная женщина, фантазерка. Вотъ отчего испугъ такъ сильно подйствовалъ на нее когда она была имъ беременна, и вотъ почему онъ родился преждевременно. Ей не слдовало быть женою охотника. Однажды на охот меня сильно ранили и принесли домой окровавленнаго, безчувственнаго. Она, завидвъ меня, вскрикнула и упала…. Онъ тогда и родился. Вы видите, онъ довольно разуменъ, но слабъ, болзненъ и не можетъ сказать сряду шести словъ. Это меня сильно огорчаетъ. Вотъ отчего я угрюмъ и нелюдимъ. Теперь вы все знаете, прошу васъ не осудите меня за прежнюю рзкость. На сегодняшній вечеръ вы моя дорогая гостья. Однако, куда это они длись? продолжалъ онъ заглядывая въ дверь.

— Я пойду за ними, быстро отвтила Кольма и не дождавшись отвта поспшно вышла изъ комнаты. Она была довольна что ея разговоръ съ лсничимъ окончился и боялась чтобъ онъ не задержалъ ея.

Лсничій подошелъ къ камину и началъ мшать уголья. Когда онъ приподнялъ голову, то увидлъ что Іосифъ стоялъ подл него, устремивъ оживленный, полный безпокойства взглядъ.

— Чего ты хочешь, Іосифъ? спросилъ лсничій необыкновенно мягкимъ голосомъ.

Юноша взглянулъ на дверь, потомъ опять устремилъ свои глаза на отца. Все это сопровождалось движеніемъ его указательнаго пальца. Потомъ, прижавъ свою руку къ груда отца, онъ тихо проговорилъ:

— Вы…. говорили…

— Да, я разговаривалъ съ тою дамой, такъ что же?

— Здсь…. остаться.

— Кто долженъ остаться здсь? Та чужая дама?

Іосифъ покачалъ отрицательно головой.

— Слдовательно должна остаться твоя тетя Катерина?

— Да, и….

— Послушай, Іосифъ, вдь ты кажется слышалъ мой разговоръ съ тою дамой?

Молодой человкъ кивнулъ головой и положилъ указательный палецъ правой руки поперекъ лвой.

— Ты слышалъ? Худо только то что ты слышалъ половину, хотя и совсмъ не долженъ былъ слышать. Ну, да я самъ виноватъ: я прервалъ твою игру. Послушай, я повторю теб то что сказалъ той дам. Я сказалъ ей что чмъ скоре она отвезетъ отсюда Бланду, тмъ лучше. Она не нужна намъ. Ты недоволенъ этимъ?

По лицу Іосифа пробжало какое-то судорожное, страдальческое выраженіе. Глаза его засіяли и онъ тихо проговорилъ:

— Счастливъ… буду…

— Полно, Іосифъ, перестань. Старикъ улыбнулся какъ-то грустно, принужденно.— Теб счастья хочется? Но разв это возможно? Сравни ее съ собою! Да и что она намъ? Она пріхала сюда совершенно неожиданно и скоро удетъ. Что ты качаешь головой? Разв она не пріхала сюда неожиданно?

— Нтъ, нтъ! Іосифъ проговорилъ эти слова скоро, внятно.

— Какъ нтъ? Разв ты зналъ что она прідетъ, или ты видлъ ее прежде?

— Да, да.

— Господи! Да гд же?

Юлота вмсто отвта слегка провелъ рукой по своему лицу и весело, счастливо улыбнулся. Отецъ никогда еще не видлъ на лиц его такого веселаго, яснаго выраженія. Онъ отвернулся и грустно, мрачно взглянулъ на огонь.

— Гд же ты видлъ ее?

Іосифъ подошелъ къ окну и, взявъ оттуда открытую книгу, подалъ ее отцу. Это были иллюстрованныя народныя сказки. Картины были очень хороши. Лсничій увидлъ предъ собою изображеніе ‘спящей красавицы’. Картина изображала спящую красавицу, у ногъ ея лежала большая, прекрасная охотничья собака. Іосифъ былъ правъ: изображеніе спящей красавицы имло дйствительно странное, поразитльное сходство съ прелестною Бландой.

Лесничій, осмотрвъ внимательно картину, возвратилъ сыну книгу.

— Такъ это она, и ты здсь ее видлъ? Но вдь ‘это’ остается здсь. А та, та такая же сказочная принцесса…. Было бы лучше еслибъ она не прізжала сюда. Слушай….

Дверь отворилась и общество вернулось. Впереди всхъ шла Бланда. Она была въ эту минуту удивительно хороша. Вокругъ ея прекрасныхъ свтлыхъ волосъ лежалъ внокъ изъ свжихъ дикихъ виноградныхъ листовъ. Лицо ея раскраснлось, въ глазахъ свтилась глубокая, безконечная радость. Рядомъ съ ней шла охотничья собака. Затмъ слдовала Кольма съ хлбомъ, мамзель Штккель съ жаркимъ и, наконецъ, Эрихъ нагруженный тарелками, вилками и ложками. Лсничій въ первую минуту нахмурилъ брови и окинулъ вошедшихъ сердитымъ, недовольнымъ взглядомъ. Но мало-по-малу лицо его прояснилось и онъ началъ съ ласковою улыбкой наблюдать за молодежью которая накрывала столъ. Іосифъ при вид Бланды остановился точно вкопанный. Но потомъ онъ быстро вернулся въ свой уголъ и началъ играть на цитр. Странная это была мелодія: въ ней слышались и радость и горе, и смхъ и слезы. Будто кто-то глубоко страдалъ и въ этомъ же страданіи находилъ себ наслажденіе и отраду.

Было уже десять часовъ когда кончили ужавать. Кольма встала и протянула лсничему руку.

— Ты узжаешь? спросила ее Бланда. Она обняла Кольму и прижавъ къ ея груди свою прекрасную головку, тихо повторила:— Ты уходишь такъ рано!

— Я скоро вернусь, можетъ-быть завтра.

— И все-таки мн такъ тяжело разстаться съ тобою! Я еще никогда въ жизни не была такъ счастлива какъ сегодня. Но вдь ты скоро прідешь, не правда ли? И ты, Эрихъ, также? Вдь ты придешь завтра? обратилась она къ нему.

— Нтъ, завтра я не могу придти, но я скоро буду здсь. Бланда печально опустила голову.

Тогда Эрихъ взялъ ее за руки и началъ ихъ горячо цловать. Іосифъ, сидвшій въ своемъ углу, видлъ это и глаза его засверкали жгучимъ, мрачнымъ огнемъ. Лсничій, взявъ со стола свою фуражку, собирался проводить своихъ гостей. Мамзель Штккель подошла къ Бланд и обнявъ ее, тихо сказала ей:

— Не горюйте, милая Бланда, они вдь скоро прідутъ сюда. Васъ хотятъ отнять у меня. Мн будетъ грустно безъ васъ, я такъ привыкла къ вамъ!

Іосифъ услышавъ эти слова кивнулъ нсколько разъ сильно головой. Но никто этого не замтилъ. Никто также не замтилъ что онъ послдовалъ за всми, спрятался въ ниш высокой каменной стны и оттуда наблюдалъ за Бландой, освщенной полнымъ луннымъ свтомъ.

Карета осторожно спустилась съ высокаго холма на которомъ стоялъ охотничій замокъ, и нсколько минутъ спустя они въхали въ темный, густой лсъ. Кольма сидла въ углубленіи кареты и молчала. Эрихъ началъ говорить о томъ, какъ понравилось ему тамъ наверху, какое сильное впечатлніе произволъ на него этотъ чудный вечеръ. Онъ говорилъ о Бланд, о ея красот, граціи, говорилъ восторженно. Кольма все слушала его молча и вдругъ, склонивъ голову на руки, сильно, страстно зарыдала.

— Ахъ, Эрихъ, Эрихъ, ты не виновенъ въ моихъ слезахъ, какъ не виновна и Бланда, всему причиной онъ, этотъ ненавистный графъ Зеефельдъ!… Онъ отравилъ мою жизнь, онъ разбилъ ее!… Но не жаль мн жизни, не объ этомъ я плачу!… Не все ли равно: проживу я еще два дня или тридцать лтъ…. Я никогда не знала радости, не знала счастья. Оттого и жизнь никогда не была мн мила и дорога. Вспомни тотъ вечеръ когда я неслась на дикомъ кон и своимъ лассо ловила венгерскую степную лошадь…. Я видла, тысячи людей смотрли тогда на меня, слдили за каждымъ моимъ движеніемъ, молчаливые и блдные. Они боялись и дрожали за меня. А въ чемъ была моя сила? Въ томъ что я не любила жизни, не боялась смерти! Нтъ, я находила даже невыразимое наслажденіе въ этомъ сознаніи что я между жизнью и смертью!

— Кольма, какія печальныя мысли! Вдь мы теперь вс свидлись опять и мы счастливы. Я говорю ‘мы’, потому что я принадлежу къ вамъ. Я былъ одинокъ, сирота, а теперь я счастливъ, потому что люблю васъ обихъ и знаю что любимъ вами.

— Ахъ, Эрихъ, вотъ это то свиданіе и заставляетъ меня такъ глубоко страдать. Я боюсь, Эрихъ, боюсь, проговорила она съ выраженіемъ такой глубокой душевной муки что Эрихъ невольно вздрогнулъ,— что мы видимся въ послдній разъ…. Я разстанусь съ вами скоро, разстанусь на вки.

— Кольма, какъ вы можете такъ говорить!

— Я говорю правду. Я чувствую что мой конецъ близокъ. Я знаю, Эрихъ, что ты испугался, завидвъ меня сегодня. А между тмъ я еще была оживлена сегодня, я видлась съ графомъ Зеефельдомъ.

— Вы говорили съ нимъ?

— Да. Этотъ разговоръ глубоко взволновалъ меня. А потомъ свиданіе съ тобою, съ Бландою. Сегодня я еще бодра, могу еще говорить, а завтра…. Еслибы ты зналъ, Эрихъ, какіе грустные, мучительные часы провожу я иногда на своемъ кресл. Я едва нахожу силъ дышать, говорить.

— Кольма, вдь это ужасно.

— А между тмъ я должна жить. Я необходима Бланд: она совершенно одинока. Да, я нужна ей, нужна еще теб.

Онъ нагнулся къ ней, схватилъ ея горячія, влажныя руки и горячо прижалъ ихъ къ своимъ губамъ. Она тихо отняла ихъ, обхватила его голову и скрыла на ней свое пылающее лицо.

— Меня страшитъ, Эрихъ, мысль что я можетъ-быть вижу васъ въ послдній разъ. Я нужна Бланд, но я не виновата если теперь уже поздно…. Когда графиня Зеефельдъ взяла Бланду подъ свое покровительство, мн объявили что я должна навсегда отречься отъ нея, что отъ этого зависитъ вся ея будущность, все ея счастье. Я не задумалась ни на минуту. Я дорожила счастьемъ Бланды. Я избгала ее, длала видъ что забыла ее. Недавно я получила другое извстіе. Мн объявили что ошиблись въ Бланд, что отъ нея отказываются и что я, если хочу, могу сама принять на себя заботу о ней. Еслибы ты зналъ какъ это извстіе поразило меня. Я забыла свои страданія, свою тоску и поспшала сюда. Теперь я должна разказать теб о моемъ свиданіи съ этимъ — съ этимъ человкомъ который разбилъ и погубилъ всю мою жизнь. Я пріхала сюда и написала ему что мн необходимо переговорить съ нимъ. Я не подписалась и онъ не зналъ отъ кого письмо. Я назначила свиданіе въ томъ отел. Онъ пріхалъ и, увидвъ меня, поблднлъ какъ смерть…. Я встртила его просто, будто между нами ничего не было, будто я не знала его. И это, кажется, еще сильне поразило и уничтожило его. Я уже не видла больше предъ собою прежняго легкаго, тщеславнаго, гордаго аристократа, онъ, видимо, глубоко страдалъ…. Я спросила его не знаетъ ли онъ чего-нибудь о Бланд. Онъ объявилъ что ничего о ней не знаетъ, что не вмшивается въ дла своей тетки, однако, я ему не поврила.

— Вы были правы! вскричалъ глубоко взволнованный Эрихъ.— Онъ зналъ о Бланд и зналъ отъ меня!

— Отъ тебя?

Эрихъ разказалъ ей въ нсколькихъ словахъ какъ онъ нашелъ въ ту роковую ночь бумаги графа Зеефельда, какъ онъ вернулъ ихъ, оставивъ при себ только одинъ запечатанный конвертъ. Онъ разказалъ также содержаніе писемъ адресованныхъ на имя графа Дагоберта Зеефельда.

— Не знаю, Кольма, хорошо ли я поступилъ, удержавъ при себ этотъ запечатанный конвертъ. Но мн все казалось что эти бумаги имютъ большое значеніе для Бланды. Хорошо ли я поступилъ?

— Да, ты поступилъ хорошо. Жаль только что ты возвратилъ ему т письма. Однако мы възжаемъ въ городъ, Эрихъ, и должны будемъ скоро разстаться.

— Не могу ли я видть васъ завтра, Кольма?

— Это невозможно. Я должна вернуться домой и устроитъ свои дла. Затмъ я перевезу Бланду къ себ. Я устрою ея судьбу и ея счастье!

— Прощай, Эрихъ, мы скоро увидимся.

Она приказала кучеру остановить карету. Эрихъ выскочилъ на дорогу и подошелъ къ самымъ дверцамъ. Она обняла его крпко, устремила на него свои прекрасные, влажные отъ слезъ глаза та поцловала его въ лобъ, въ глаза и въ губы.

— Прощай, Эрихъ, прощай мой милый, мой дорогой, мой братъ! Прощай, мы скоро увидимся!

VI. Мелочи жизни.

Маленькому бомбардиру Вейтбергу приходилось довольно часто сидть подъ арестомъ. Но никогда еще наказаніе не прошло для него такъ легко и такъ быстро, какъ въ этотъ разъ. Едва онъ легъ на деревянныя жесткія нары какъ немедленно заснулъ. Ночью онъ разъ проснулся и, почувствовавъ сильный холодъ, вынулъ изъ кармана бутылку вина, выпилъ ее и вслдъ затмъ снова погрузился въ крпкій сонъ. Солнце уже давно взошло когда онъ проснулся.

— Экой холодъ, чортъ возьми! раздался голосъ рядомъ съ нимъ. Второй голосъ, также недалеко, началъ подражать крику птуха, а третій голосъ принялся декламировать стихи.

— Сколько дней осталось теб?

— Два дня, шесть прошло.

— Счастливецъ, проговорилъ какой-то другой жалобный голосъ, — счастливецъ: онъ кончаетъ, а я только начинаю: мн предстоитъ сидть здсь еще десять дней.

— Бр-р-р-р….

Бомбардиръ Вейтбергъ хорошо слышалъ вс эти голоса, но видть никого не могъ, такъ какъ вс заключенные сидли по одиночк. Разговоры эти продолжались не долго. Они были строго запрещены. Вдругъ дверь его каморки отворилась, и на порог показался тюремный сторожъ.

— Вы должно-быть очень нужны имъ, проворчалъ онъ сердито.— Чортъ знаетъ какую рань подняли меня! Меня, стараго, заслуженнаго солдата! Эта артиллерія всегда воображаетъ что она что-то особенное. Ну, выходи скоре, успешь еще обчиститься и выправиться.

Тюремный сторожъ, произнося эти слова, направился вдоль корридора, шлепая своими широкими изношенными туфлями.

— Я непремнно добьюсь, ворчалъ онъ,— чтобы никого же впускали сюда посл восьми часовъ вечера и не выпускали до полудня. Выдумали тоже играть нами! Непремнно доложу объ этомъ по начальству — начальство не любитъ шутитъ.

Внизу ихъ встртилъ бомбардиръ Шварцъ, который передалъ тюремному сторожу приказъ объ освобожденіи арестанта.

— Э-э-э, проговорилъ старикъ, прочитавъ приказъ и окинувъ Вейтберга злобнымъ взглядомъ.— Какъ тебя зовутъ?

— Вейтбергъ, отвтилъ бомбардиръ, не обращая никакого вниманія на нетерпливыя движенія своего товарища. Онъ совсмъ забылъ что сидлъ подъ арестомъ подъ именемъ бомбардира Фрейберга.

— Посмотри-ка сюда, Вейтбергъ, посмотри, сынъ мой! Что здсь написано, чье имя стоитъ? Стоитъ имя Фрейберга! Эй, эй, эй, попался же ты въ западню! Такъ вы вотъ что выдумали, выдумали играть со мною, со старымъ заслуженнымъ солдатомъ! Я помню того Фрейберга Я только вчера выпустилъ его изъ-подъ ареста. Непремнно доложу объ этомъ въ комендантскомъ управленіи. Маршъ, назадъ въ коморку!

— Хорошо же! вскричалъ энергически бомбардиръ Шварцъ. Сажайте и запирайте его, а я отправляюсь къ господину капитану. Онъ допроситъ васъ отчего вы не хотите выпустить сегодня изъ-подъ ареста бомбардира Фрейберга, если вчера впустили его сюда подъ этимъ же самымъ именемъ!

— Это мы сейчасъ увидимъ! вскричалъ озлобленный сержантъ, подбгая къ своимъ бумагамъ и принимаясь искать приказъ объ арест Фрейберга. Онъ внимательно прочиталъ его.

— Здсь написано ‘бомбардиръ Фрейбергъ’. Какъ ты назвался вчера?

— Фрейбергомъ, господинъ инспекторъ.

— Чортъ тебя побери! Онъ назвался иначе, но мн это все равно, ршительно все равно. Я не хочу сердиться съ самаго утра. Убирайтесь вонъ!

Оба товарища, счастливые тмъ что такъ легко отдлались, поспшно вышли изъ бывшаго монастыря Св. Агаты и принялись отыскивать настоящаго Фрейберга. Но Эрихъ будто предвидлъ случившееся. Вернувшись ночью въ городъ, онъ отправился на почтовую станцію, вошелъ въ пріемную и услся на мягкій, старый диванъ, будто ожидая кого-нибудь. Вскор онъ заснулъ крпкимъ, живительнымъ сномъ. Прошло нсколько часовъ. Начало свтать. Вдругъ раздался рзкій звукъ почтоваго рожка, и къ станціи подъхала почтовая карета. Звукъ рожка разбудилъ Эриха. Онъ вышелъ со станціи. Голова его была занята самыми разнообразными, странными мыслями. Онъ поспшилъ въ небольшую табачную лавку, находившуюся недалеко отъ его казармъ. Онъ зналъ что товарищи его приходили сюда каждое утро, и ршился обождать здсь бомбардира Шварца или Вейтберга. Дйствительно, полчаса спустя вошли въ лавочку оба товарища. Эрихъ принялся ихъ горячо благодарить.

— Однако, Фрейбергъ, сказалъ маленькій Шварцъ, — я начинаю убждаться въ томъ что капитанъ фонъ-Мандерфельдъ былъ правъ, назвавъ тебя кутилой и опаснымъ человкомъ. Куда ты скрылея вчера? Право, не будь вчера со мной добрый Вейтбергъ, я не зналъ бы какъ выпутаться изъ бды.

— Я разкажу теб когда-нибудь все подробно. А теперь я очень усталъ и мн холодно. Я пойду явлюсь и затмъ прилягу на часокъ.

Примру Эриха послдовали и его товарищи: вс трое улеглись спать.

Настало утро и всхъ позвали на перекличку.

— Послушайте, Фрейбергъ, сказалъ Эриху вахмистръ Пинкель,— совтую вамъ не возражать больше господину капитану, особенно сегодня. Сегодня длинный Вибертъ выпущенъ изъ лазарета, и капитанъ увидавъ его израненное лицо вроятно страшно разсердится.

— Но какое мн дло до лица длиннаго Виберта?

— Ну, объ этомъ и говорить не стоитъ. По мстамъ.

Капитанъ явился. Замтивъ обезображеннаго Виберта, онъ принялся сердито покручивать кончики своихъ длинныхъ усовъ и устремилъ на Эриха пронизывающій, злобный взглядъ. Эрихъ подошелъ къ нему и доложилъ что вышелъ изъ-подъ ареста.

— Надюсь что это наказаніе принесетъ вамъ пользу. Надюсь также что вы перестанете пьянствовать.

— Точно такъ, господинъ капитанъ.

— Вообще совтую вамъ измниться и исправиться. Я былъ до сихъ поръ снисходителенъ къ вамъ, теперь буду строгъ и взыскателенъ. Совтую вамъ также относиться боле дружзски къ вашимъ товарищамъ. Слышите?

— Слышу, господинъ капитанъ.

Перекличка кончилась. Эрихъ и его товарищи вернулись въ свою комнату. Бомбардиръ Вибертъ подошелъ къ своему шкафу и началъ разсматривать замокъ.

— Придется заказать себ другой ключъ. Очевидно что кто-то лазилъ въ мой шкафъ.

Слово ‘кто-то’ было произнесено съ особымъ удареніемъ. Но Эрихъ и его товарищи не обратили на это никакого вниманія и продолжали весело разговаривать.

Эрихъ продолжалъ усердно служитъ и изучать высшія артиллерійскія науки. Первый поручикъ неоднократно назначалъ его учить рекрутъ. Вообще онъ высказывалъ не разъ мнніе что никогда не встрчалъ такого солдата какъ Эрихъ. Онъ просилъ даже капитана фонъ-Мандерфельда допустить Эриха къ унтеръ-офицерскому экзамену. Баронъ фонъ-Мандерфельдъ остался этимъ очень недоволенъ, во тмъ не мене не могъ отказать своему первому поручику.

Первый поручикъ призвалъ Эриха къ себ и сказалъ ему:

— Я сомнваюсь чтобы васъ произвели въ унтеръ-офицеры даже еслибы вы сдали самый блестящій экзаменъ. Они всегда найдутъ причину не допустить васъ до этого повышенія. Но во всякомъ случа этотъ экзаменъ принесетъ вамъ пользу. Я увренъ что вы сдадите его блистательно, и этимъ докажете высшему начальству что учились чему-нибудь. А это важно.

Эрихъ искренно поблагодарилъ перваго поручика. Онъ, дйствительно, сдалъ прекрасно свой экзаменъ. Но первый поручикъ не ошибся: его не произвели въ унтеръ-офицеры. Впрочемъ какъ первый поручикъ, такъ и прочіе офицеры батареи поручали ему постоянно обязанности которыя возлагались на унтеръ-офицеровъ. Эрихъ былъ сильно занятъ. Прошло нсколько дней, а ему все еще не удалось побывать въ охотничьемъ замк.

Однажды посл переклички его призвалъ къ себ первый поручикъ и просилъ прохаться на его кон.

— Человкъ мой боленъ, сказалъ первый ‘поручикъ.— Я могу положиться на васъ: вы здите хорошо и умете обращаться съ лошадьми. Прошу васъ, будьте строже съ моимъ конемъ. Надньте саблю, онъ до сихъ поръ не можетъ привыкнуть къ ней.

Эрихъ охотно исполнилъ просьбу своево начальника. Лошадь перваго поручика считалась по красот и по сил первою во всей батаре. Онъ слъ на нее и къ великому изумленію капитана фонъ-Мандерфельда и длиннаго Виберта, стоявшихъ посреди плаца, выхалъ изъ казарменнаго двора.

Эрихъ выхалъ за городъ. Предъ нимъ на возвышеніи находился фортъ Максимиліана, налво бывшій пансіонъ для двицъ высшаго круга, направо тянулась дорога къ охотничьему замку. Эрихъ направился къ замку.

Вдругъ онъ заслышалъ за собою громкій голосъ звавшій его по имени. Эрихъ обернулся и узналъ бомбардира Шмоллера.

— Я шелъ къ теб, кричалъ ему еще издали Шмоллеръ.— Впрочемъ хорошо что я встртилъ тебя здсь.

— Жаль что я не могу принять тебя сегодня.

— Ничего, въ другой разъ. Мн нужно переговорить съ тобой. Я пойду рядомъ. Куда ты дешь?

— Первый поручикъ просилъ меня прохаться немного на его лошади.

Онъ хотлъ скрыть отъ своего друга куда халъ.

— Прежде всего, Эрихъ, объясни мн отчего ты убжалъ въ послдній разъ отъ меня? Кого ты увидлъ въ зрительную трубу?

— Кого? Да никого…. Я вспомнилъ вдругъ что меня ждалъ первый поручикъ.

— Вотъ какъ! замтилъ Шмоллеръ съ хитрою улыбкой.— Странно только то что ты вмсто того чтобъ идти по направленію къ казармамъ, побжалъ вотъ по этой дорог… Я видлъ ты бжалъ за какою-то каретой. Потомъ ты наткнулся на нсколькихъ офицеровъ шедшихъ теб на встрчу и остановился предъ ними какъ мокрая курица. Хитрецъ ты, хитрецъ! Я все это видлъ въ свою прекрасную зрительную трубу. Однако, Эрихъ, будь честенъ и говори мн правду. Мн нужна твоя помощь. Ты, можетъ-быть, въ состояніи разъяснить мн нкоторыя вещи. Скажи, отчего тамъ въ пансіон все такъ тихо и мрачно? Видишь, даже ставни закрыты.

— Бдный! Значитъ, твой романъ съ прекрасною графиней прекратился?

— Совершенно… Если ты не будешь честно отвчать мн, я умру съ разбитымъ сердцемъ.

— Стыдись, вдь ты бомбардиръ!

— Не хитри, Эрахъ. Я знаю что ты бжалъ тогда за коляской которая вызжала изъ пансіонскаго двора. Тамъ сидла, вроятно, особа которою ты интересуешься. Теперь окажи мн услугу.

— Охотно.

— Послушай, я знаю что ты дешь теперь туда куда недавно хала та коляска. Ты увидишь одну изъ бывшихъ пансіонерокъ. Счастливецъ! Узнай отъ нея гд моя прекрасная графиня. Исполнишь ты мою просьбу?

— Съ удовольствіемъ, если только увижу ту особу къ которой теперь ду. Но если ты думаешь что и я имю свой романъ, то ты вполн ошибаешься. Она слишкомъ прекрасна и знатна для меня. Я не такъ смлъ въ своихъ надеждахъ какъ ты, Шмоллеръ.

— Не врю теб, ты эгоистъ! Ты еще въ Бригадной Школ всегда хитрилъ и скрывалъ все, а здсь ты только усовершенствовался въ этомъ! Нечего сказать, хорошъ я! Разказываю ему все, исповдываюсь, сообщаю вс свои наблюденія надъ пансіономъ, а онъ и безъ меня все хорошо знаетъ! Иметъ тамъ даже интимныя знакомства!

— Ты очень ошибаешься.

— Ну, хорошо, оставимъ это. Я не завистливъ. Но вдь ты исполнишь мою просьбу, ты разузнаешь о ней?

— Непремнно, если только возможно.

— Знаешь что, возьми вотъ эту фотографическую карточку, она поможетъ теб. Но, смотри, береги ее какъ святыню… У меня нтъ другой.

Эрихъ взялъ изъ рукъ Шмоллера карточку, простился съ своимъ другомъ и поскакалъ по направленію къ охотничьему замку.

Нсколько минутъ спустя онъ уже былъ въ лсу предъ замкомъ.

Онъ въхалъ на дворъ и увидалъ лсничаго разговаривавшаго съ однимъ изъ охотниковъ. Лсничій, завидвъ Эриха, нахмурилъ свои густыя брови и холодно, угрюмо отвтилъ на его поклонъ.

— Не могу ли я, господинъ лсничій, поставить куда-нибудь, на четверть часа, свою лошадь?

— Конюшни въ лсу. Прізжающіе сюда берутъ обыкновенно съ собою прислугу.

Къ счастію, день былъ теплый, ясный. Эрихъ поставилъ лошадь въ уголъ двора, привязалъ ее и покрылъ ковромъ.

— Вы пришли, вроятно, сюда по порученію дамы которая была здсь въ послдній разъ съ вами? спросилъ лсничій.

— И да и нтъ. Я пріхалъ сюда чтобъ узнать о здоровь фрейлейнъ Бланды.

— Не знаете ли вы когда она удетъ отсюда?

— Нтъ.

— Прошу васъ, зайдите въ садъ. Он тамъ и, должно-быть, будутъ рады видть васъ. Она въ эти дни нсколько разъ подбгала къ воротамъ, будто ждала васъ или кого-нибудь другаго.

— Не думаю чтобъ она ждала меня. Она, вроятно, безпокоится что за нею не прізжаютъ. Я вижу, господинъ лсничій, что вы будете рады когда она удетъ отсюда.

— Гм, да, проворчалъ лсничій и, вслдъ затмъ, тихо прибавилъ: — Сказать правду, я никакъ не предполагалъ что такъ скоро привыкну къ ней… Вотъ и он.

Они вошли въ садъ. Эрихъ увидлъ прекрасные гроты, статуи, вазы,— но все это было въ полномъ разрушеніи. Посреди сада стоялъ небольшой павильйонъ. Вмсто крыши, на немъ лежали толстые сучья деревьевъ, вокругъ которыхъ вился дикій виноградъ и ползучія растенія.

Въ бесдк сидли Бланда и мамзель Штккель. Бланда читала, но, завидвъ Эриха, поспшно пошла ему на встрчу. Она ласково протянула ему свою тонкую, изящную руку и усадила его между собою и мамзель Штккель. Затмъ Эрихъ долженъ былъ разказалъ онъ вою свою жизнь. Онъ говорилъ правду, ничего не скрывая. Бланда слушала его серіозно и, устремивъ на него свои прекрасные, блестящіе глаза, грустно сказала:

— Бдный Эрихъ, ты много страдалъ. Теб, вроятно, и теперь тяжело?

— Да, но я надюсь что добьюсь чего-нибудь лучшаго. Ахъ, Бланда, теперь, когда я встртилъ тебя и Кольму, теперь я счастливъ! Вы одн любили меня.

— Ты правъ, Эрихъ, теб тяжело теперь, во ты еще можешь добиться чего-нибудь лучшаго. Мн будетъ трудне устроиться. Намъ, женщинамъ, нтъ того выбора, нтъ того простора въ дятельности, какой вы имете. Мы часто должны идти туда куда насъ поведутъ. Ты помнили’ меня двочкой, помнишь какъ я танцовала? Я была тогда счастлива… Цыгане любили меня и исполняли вс мои желанія, вс мои требованія. Они видли во мн свою будущую герцогиню, свою владычицу. Но вдругъ все измнилось. Мать моя умерла, радуясь что я нахожусь подъ покровительствомъ такихъ знатныхъ людей, какъ графы Зеефельды. Кольма исчезла, Цыгане стали расходиться по разнымъ направленіямъ. Не было никого кто могъ управлять ими. Я помню Цареггъ сказалъ мн однажды: ‘Бланда, еслибы теб было теперь двадцать лтъ, ты сумла бы удержать таборъ въ повиновеніи, ты была бы могущественне всхъ царицъ этой земли!’ Меня отдали въ пансіонъ. Эрихъ, еслибы ты зналъ какъ мн было сначала трудно привыкнуть къ этой новой жизни! Я страшно скучала по своей вол, по своей матери, по цыганскому табору… Я любила ихъ… Ахъ, помнишь ту ночь когда я освободила тебя изъ тюрьмы, когда прощалась съ тобою на двор замка Вальдбургъ! Какъ хорошо было тогда!..

Лицо ея покрылось яркою краской, глаза засіяли. Но вдругъ она опустила голову и задумалась.

— Я часто думала о томъ, Эрихъ, за что приняла графиня Зеефельдъ такое участіе во мн? Имла ли она на это какія-нибудь побудительныя причины или это былъ только простой капризъ? Кольма хочетъ чтобъ я жила съ ней. Она говоритъ что она богата, и что вполн обезпечитъ меня. Я не совсмъ рада этому. Я знаю что графиня Зеефельдъ и вс другіе считаютъ меня гордымъ, испорченнымъ существомъ. Мн хотлось бы жить своими трудами, хотлось бы доказать имъ, что они ошибаются во мн.

— Я нахожу что ты не вполн права, замтила мамзель Штккель.

— Но Кольма уничтожила вс мои планы, продолжала молодая двушка.— Какъ она измнилась! Видно что она сильно страдаетъ. Скажи, Эрихъ, ты не испугался, увидвъ ее такой намнившеюся?

— Да, но я слышалъ о ней прежде, я зналъ что она была опасно больна.

Эрихъ скрылъ отъ Бланды происшествіе той роковой ночи, когда бдная Кольма была ранена.

— Да, она страшно измнилась, продолжала грустно Бланда.— Вотъ это-то и побудило меня согласиться на вс ея просьбы. Скажи, Эрихъ, ты часто бывалъ на томъ укрпленіи противъ пансіона?

— Ты спрашиваешь о форт Максимиліана? Эрихъ невольно вспомнилъ бомбардира Шмоллера и его просьбу.

— Да. Видишь, меня это укрпленіе никогда не интересовало, но, одна изъ моихъ подругъ…

— Интересовалась имъ.

— Даже слишкомъ, отвтила серіоаво бывшая младшая надзирательница.

— Я знаю кмъ она интересовалась! вскричалъ, смясь, Эрихъ.

— Я никогда не прощу графин Галлеръ что она занималась такими шалостями, возразила мамзель Штккель.— И не стыдно ей было выбрать васъ, Бланда, повренной!

— Слдовательно, она была дйствительно знатнаго происхожденія? спросилъ съ удивленіемъ Эрихъ.— Такъ это она переписывалась съ моимъ товарищемъ и отослала ему свою фотографическую карточку?

— Я ничего не слышала объ этомъ, отвтила поспшно Бланда.

— Ахъ, это похоже на эту легкомысленную Галлеръ!

— Онъ твой товарищъ, Эрихъ?

— Да, онъ простой бомбардиръ, служащій при крпостной рот форта Максимиліана.

— Но онъ изъ знатной семьи?

— Нтъ. Шмоллеръ добрый, хорошій человкъ, но онъ не знатнаго происхожденія.

— Его зовутъ Шмоллеромъ? спросила мамзель Штккель.— Жаль что я этого не знала прежде. Это имя было бы средствомъ усмирить эту шалунью Галлеръ. Но надюсь что она давно все это забыла.

— Да, и меня, замтила Бланда съ грустною улыбкой.— Впрочемъ, все равно. Скажи пожалуста, Эрихъ,— продолжала она уже весело,— каковъ твой другъ Шмоллеръ? Хорошъ онъ собой? Мн очень хотлось бы увидть его хоть одинъ разъ.

— Онъ очень приличный молодой человкъ и не дуренъ собой. Но все-таки я удивляюсь какимъ образомъ могъ онъ обратить на себя вниманіе такой знатной двушки какъ графиня Галлеръ.

— Она видла его всегда издали. Она воображала что онъ молодой, прекрасный человкъ знатнаго происхожденія, переодвшійся, изъ любви къ ней, въ мундиръ простаго солдата

— Все это плодъ праздныхъ часовъ и чтенія глупыхъ романовъ, которые ей давала фрейлейнъ фонъ-Квадде, замтила мамзель Штккель.— Но послать свою карточку незнакомому человку, это ужь непростительно!

— Карточка при мн. Шмоллеръ передалъ ее мн, прося чтобъ я разузналъ куда скрылась прекрасная графиня.

— Эрихъ, покажи ее!

Когда Эрихъ бралъ изъ рукъ Шмоллера карточку, онъ не обратилъ на нее никагого вниманія, во теперь, взглянувъ на нее, онъ сильно испугался. Бланда взяла карточку и, посмотрвъ на нее, сначала громко засмялась, а потомъ серіозно сказала:

— Однако, это безсовстно со стороны Клотильды!

— А что такое? спросила мамзель Штккель.

— Вотъ она послала молодому человку эту карточку.

— Какъ, мою карточку! вскричала бывшая наставница и глубокомъ негодованіи.— Но это возмутительно! У нея нтъ сердца! Эти знатные люди вс одного покроя! Мою карточку, бросить мою карточку! А я такъ любила ее!.. Послушайте, я требую чтобы вы привели сюда своего друга. Я переговорю съ нимъ. Это безсовстно съ ея стороны. Что же касается карточки, то я оставлю ее у себя.

Она вышла изъ сада, вся горя и дрожа отъ сильнаго волненія. Эрихъ остался одинъ съ Блаадой. Такъ просидли они нсколько минутъ молчаливые, серіозные. Потомъ Эрихъ вспомнилъ что ему пора хать. Бланда проводила его до самыхъ воротъ.

Эрихъ, прощаясь съ Бландой, общалъ навстить ее на другой же день. Но это ему не удалось. Капитанъ фонъ-Мандерфельдъ остался очень недоволенъ что Эрихъ здилъ каждый день на лошади перваго поручика.

— Отчего вы поручили это бомбардиру Фрейбергу? спросилъ баронъ фонъ-Мандерфельдъ.— Не лучше ли поручить вашу лошадь одному изъ унтеръ-офицеровъ, или Виберту? Онъ отлично здитъ верхомъ.

— Благодарю васъ за совтъ, отвтилъ сухо первый поручикъ.— Я поручаю свою лошадь бомбардиру Фрейбергу пока мой человкъ не выздороветъ. Если вы не желаете чтобъ онъ здилъ за городъ, то онъ можетъ остаться въ манеж.

Эрихъ исполнилъ желаніе перваго поручика. Такъ прошло нсколько дней. Однажды, когда онъ былъ въ манеж, къ нему пришелъ бомбардиръ Шмоллеръ. Послдній былъ въ какомъ-то особенномъ, странномъ настроеніи духа. На вопросъ Эриха что съ нимъ, онъ началъ разказывать:

— Я сидлъ, нсколько дней тому назадъ, на валу нашей крпости и мечталъ. Вдругъ услышалъ конскій топотъ и громкіе, веселые голоса. Я оглянулся и увидлъ цлую кавалькаду стоявшую недалеко отъ меня. Впереди всхъ сидла на лошади прелестная молодая женщина, а за всю какой-то важный старикъ и, какъ ты думаешь кто? Твой врагъ, графъ Дагобертъ Зеефельдъ! Молодая двушка была поразительной красоты: высокая, стройная, съ черными блестящими глазами и волосами. Все въ ней была грація, жизнь. Она подъхала къ самому валу и, указавъ рукой на окна бывшаго пансіона, оказала веселымъ, звонкимъ голосомъ: ‘Сюда, графъ, сюда! Взгляните, вотъ то окно у котораго я просиживала цлые часы и мечтала о немъ! Право, графъ, еслибы вы не клялись мн что никогда не бывали здсь наверху, то я была бы вполн уврена что вы и есть мой переодтый заколдованный принцъ!’ Между тмъ, важный старикъ предложилъ молодымъ людямъ навстить капитана фонъ-Вальтера. Графъ принялъ это приглашеніе, но молодая графиня — ее такъ называлъ графъ — отказалась и осталась на валу. Еслибы ты зналъ какъ билось мое сердце. Она подъхала ко мн и спросила что я читаю. Я читалъ романъ Слиндлера, но солгалъ ей и отвтилъ что читаю стихи Гейне. Вслдъ затмъ я продекламировалъ:

Они любили другъ друга такъ долго и нжно

Съ тоскою глубокой и страстью безумно мятежной…

Она вспыхнула, опустила голову и, сорвавъ съ груди маленькій букетъ фіалокъ, бросила его мн. Я наклонился его взять и поднявъ голову увидлъ что ея уже нтъ. Знаешь, Эрихъ, я увренъ что эта молодая графиня та самая которая писала мн и прислала фотографическую карточку.

— Но разв ты нашелъ сходство между нею и этой карточкой?

— Нтъ. Но она имла вроятно причины прислать мн чужую карточку.

Тогда Эрихъ разказалъ ему всю правду. Онъ разказалъ что молодая графиня дурачилась и смялась надъ вамъ, и что онъ видлъ настоящій оригиналъ присланной ему карточки. Эрихъ описалъ мамзель Штккель въ самыхъ яркахъ краскахъ: онъ выставилъ ее какъ добрую, умную, и въ высшей степени симпатичную особу. Затмъ онъ передалъ Шмоллеру что она желаетъ его видть. Шмоллеръ былъ сильно озадаченъ.

Онъ отвтилъ Эриху что постарается забыть коварную шалунью-графиню и что пойдетъ къ мамзель Штккель. Ршено было идти на другой день.

Друзья разстались. Эрихъ пошелъ въ свою комнату. Онъ не усплъ еще подойти къ своей двери, какъ вдругъ услышалъ громкій, сердитый разговоръ. Онъ узналъ голоса длиннаго Виберта и унтеръ-офицера Венкгейма. Эриха крайне поразило еще то обстоятельство что голосъ Виберта звучалъ далеко не такъ заносчиво и грубо, какъ онъ обыкновенно говорилъ. Унтеръ-офицеръ же Венкгеймъ говорилъ громко, рзко. Эрихъ еще въ первый разъ слышалъ чтобъ онъ говорилъ съ любимцемъ капитана фонъ-Мандерфельда.

— И еслибы дло касалось только простой бумаги, вскричалъ унтеръ-офицеръ,— вы все-таки не имли права открывать чужой шкафъ! Не возражайте! Я очень хорошо знаю что вы предполагали что здсь въ комнат никого не было! Къ тому же я видлъ какъ вы запирали тщательно дверь, негодяй!

— Я заперъ дверь оттого что хотлъ переодться.

— Экая стыдливость! отвтилъ съ ироніей унтеръ-офицеръ.— Ужь не попали ли вы нечаянно въ чужой шкафъ и воображали ли что берете вмсто бумаги чистую рубашку!

— Въ первомъ предположеніи вы нисколько не ошибаетесь. Взявъ бумагу, я думалъ что беру свою. Взгляните въ мой шкафъ, здсь лежитъ точно такой же запечатанный конвертъ.

Эрихъ открылъ дверь. Онъ зналъ о какомъ конверт говорилъ Вибертъ. Но, взглянувъ на стараго унтеръ-офицера, онъ едва могъ удержаться отъ смха. Тотъ былъ въ одной рубашк и стоялъ предъ Вибертомъ весь красный отъ гнва, съ пылающими, блестящими глазами.

— Да, вскричалъ онъ, разказывая Эриху,— да, негодяй думалъ что я ничего не узнаю! Я лежалъ въ постел закрывшись одяломъ, такъ какъ чувствовалъ себя несовсмъ здоровымъ. Онъ и вообразилъ себ что одинъ въ комнат. Я сейчасъ же однусь и доложу обо всемъ господину первому поручику.

— Пожалуй идите, проворчалъ Вибертъ.— Но всякій убдится что это была ошибка съ моей стороны. Вотъ мой пакетъ.

Эрихъ быстро подошелъ къ своему шкафу и началъ искать свои бумаги. Шкафъ его былъ открытъ и вещи въ страшномъ безпорядк: видно было что кто-нибудь рылся у него. Но бумаги, къ счастію, были цлы. Эрихъ понялъ что Вибертъ хотлъ подмнить его конвертъ другимъ. Онъ надписалъ на конверт свое имя, спряталъ его опять въ шкафъ и заперъ.

Затмъ онъ подошелъ къ унтеръ-офицеру Венкгейму и просилъ его замять всю эту исторію и ни слова не говорить первому поручику.

— Оно, пожалуй, и лучше, отвтилъ угрюмо Венкгеймъ.— Мн будетъ стыдно признаться что подобное могло случиться въ моей комнат. Чортъ бы его побралъ! Справляйтесь съ нимъ какъ хотите. Я выйду на дворъ. Здсь я задыхаюсь.

Старикъ поспшно одлся и вышелъ изъ комнаты. Эрихъ подошелъ къ столу и спокойно началъ ждать пока Вибертъ окончитъ свой завтракъ, состоявшій изъ куска хлба съ масломъ и колбасы. Затмъ онъ подошелъ ближе къ нему и строго сказалъ:

— Я прощаю вамъ на этотъ разъ. Но если подобными продлки повторятся, то берегитесь!

— Вотъ какъ! вскричалъ тотъ, вскочивъ съ своего мста.— Какъ вы смете такъ говорить со мною, основываясь на глупыхъ подозрніяхъ этого дурака Венкгейма! Постой, голубчикъ, еслибы мн не было гадко марать свои руки, прикасаясь къ лицу такого негодяя, шпіона и измнника, то…

Онъ не усплъ докончить. Эрихъ въ одну секунду бросился на него и, схвативъ его за воротникъ мундира, повалилъ на полъ. Затмъ, выхвативъ саблю изъ ноженъ, онъ принялся бить изо всхъ силъ несчастнаго бомбардира тупымъ концомъ. Раздалось громкое ‘браво’. Эрихъ приподнялъ голову и увидалъ маленькаго Шварца и Вейтберга стоявшихъ у дверей. Не обращая никакого вниманія на страшные крики длиннаго Виберта, онъ продолжалъ свою экзекуцію. Вдругъ онъ почувствовалъ какъ кто-то сильно схватилъ сто за руку. Эрихъ поднялъ голову и увидалъ предъ собой смертельно-блднаго Вейтберга, а за нимъ капитана фонъ-Мандерфельда и перваго поручика.

Эрихъ отошелъ отъ Виберта и, вложивъ обратно саблю въ ножны, молча поклонился своимъ начальникамъ.

Баронъ фонъ-Мандерфельдъ, сохранявшій, видимо, съ трудомъ свое хладнокровіе, спокойно вынулъ изъ кармана тонкій, надушенный батистовый платокъ, вытеръ имъ свои длинные, изящные усы и затмъ равнодушно сказалъ:

— Прошу васъ, господинъ первый поручикъ, отправитъ этого человка къ вахмистру Пинкелю и нарядить слдствіе.

Затмъ онъ вышелъ изъ комнаты. Эрихъ и его товарищи остались въ глубокомъ уныніи.

Но гроза, нагрянувшая было на голову ‘послдняго бомбардира’, прошла на этотъ разъ благополучно. Не прошло и десяти минутъ какъ въ комнату вошелъ унтеръ офицеръ Венкгеймъ и, весь красный отъ волненія, громко объявивъ:

— Господинъ капитанъ не приказалъ предавать бомбардира Фрейберга суду и приказалъ перевести бомбардира Виберта въ комнату No 4.

Нечего и говорить съ какою радостью друзья приняли это извстіе.

VII. Новое знакомство.

Эрихъ отправился въ слдующій же день къ бомбардиру Шмоллеру и потомъ, вмст съ нимъ, пошелъ въ охотничій замокъ. На дорог онъ разказалъ ему свою исторію съ Вибортомъ и ея послдствія.

— Если тебя не подвергли строгому слдствію, отвтилъ Шмоллеръ,— то ты этимъ обязавъ только унтеръ-офицеру Венкгейму. Онъ вроятно передалъ капитану фонъ-Мандерфельду о томъ что Вибертъ рылся въ твоемъ шкафу. Капитанъ и замялъ всю эту исторію. Но, врь мн, онъ не проститъ теб что ты избилъ его любимца. Будь остороженъ.

— Какъ же мн быть? спросилъ Эрихъ, пожимая плечами.— У него подъ рукой тысяча средствъ чтобы повредить мн.

— Я совтую теб избгать этого Виберта. Ты слишкомъ горячъ! Теб бы слдовало просто поймать его на его продлк и донести объ этомъ. Какъ хочешь, а я увренъ что онъ не безъ умысла рылся въ твоихъ бумагахъ. Впрочемъ, онъ это длалъ вроятно по порученію другаго лица…

— Можетъ-быть. Но посмотрлъ бы я какъ бы ты поступилъ на моемъ мст! Я былъ страшно разсерженъ.

— Ты поступилъ также въ высшей степени неосторожно, спрятавъ этотъ запечатанный конвертъ въ своемъ шкафу. Я его лучше сохранилъ бы. Гд онъ теперь?

— Здсь, при мн. Я его отдамъ на сохраненіе одной дам которая живетъ въ охотничьемъ замк.

— И отлично. Не знаю долго ли я останусь здсь. Говорятъ что нашу крпостную роту переведутъ въ другое мсто.

Разговаривая такимъ образомъ, друзья уже подходили къ охотничьему замку. Волны были даже высокія, стройныя башенки, поднимавшіяся изъ-за высокихъ деревьевъ лса. Шмоллеръ шелъ все медленне и становился молчаливе. На вопросъ Эриха что съ нимъ, онъ отвтилъ:

— Я и самъ не знаю что со мною. Но мн какъ-то странно и неловко. Какъ хочешь, а мое положеніе не совсмъ пріятное. Явиться къ женщин отъ которой я получалъ письма и стихи, никогда не водя ее, это не такъ-то легко! Богъ знаетъ какъ она еще встртитъ меня!

Былъ пасмурный, но теплый день. Небо было покрыто легкими, срыми облаками. Въ воздух было душно, ни малйшаго втерка. Деревья и кустарники стояли неподвижно, какъ-то уныло, будто ожидая чего-то… Да и весь лсъ, лишенный на этотъ разъ солнечныхъ лучей, наввалъ какую-то грусть, тоску… Былъ праздничный день: вс служители и работники были или въ церкви, или въ сосдней деревн. Вокругъ охотничьяго зжмка царствовала глубокая тишина. Вдругъ раздались тихіе, нжные, грустные звуки цитры. Друзья вошли во дворъ.

— Право, прошепталъ Шмоллеръ,— можно подумать что входишь въ какой-то заколдованный замокъ. Только не достаетъ дракона.

У порога ихъ встртила мамзель Штккель. Завидвъ молодыхъ людей и догадавшись кто такой Шмоллеръ, она сильно сконфузилась и покраснла. Эрихъ представилъ ей своего друга и спросилъ гд Бланда.

— Она здсь въ комнат, отвтила мамзель Штккель.

Она видимо боялась взглянуть на Шмоллера стоявшаго предъ нею съ самымъ почтительнымъ видомъ.

— Бланда ждетъ васъ, ей нужно переговорить съ вами. Она хочетъ говорить съ вами одна. Если угодно вашему другу, я пойду съ нимъ въ садъ. Тамъ и мой племянникъ. Мы будемъ ждать васъ съ Бландой.

Она показала рукой Эриху дорогу которая вела въ садъ, и вышла. Шмоллеръ, все еще робкій и смущенный, послдовалъ за ней.

— Ну, намылитъ же она ему голову, подумалъ Эрихъ. Эриху стало вдругъ необыкновенно весело. Онъ былъ счастливъ при одной мысли что Бланда его ждетъ, и что онъ будетъ съ нею одинъ.

Онъ поспшно побжалъ въ залу и подошедъ къ большому креслу стоявшему предъ каминомъ. Но каково было его удивленіе и испугъ когда, взглянувъ на Бланду, онъ увидлъ что лицо ея было покрыто смертельною блдностью, а глаза полны слезъ.

— Бланда, ради Бога, что съ тобой?

— Ахъ, Эрихъ, я столько испытала вчера!… Ахъ, это былъ такой страшный, такой ужасный день!

— Разкажи мн все, только прошу тебя, не волнуйся.

— Эрихъ, Кольма умерла!

— Крльма умерла?! Бланда, это невозможно! Кто сказалъ это теб?

— Вчера былъ здсь тотъ человкъ который, помнишь, посадилъ тебя въ тюрьму.

— Ты говоришь о граф Зеефельд?

— Да. Это было вчера. Я сидла съ Катериной Штккель въ саду и читала. Вдругъ услышала конскій топотъ. Я думала что это ты и, обрадованная, выбжала къ воротамъ. Но я ошиблась. Какой-то офицеръ слзъ поспшно съ лошади и, завидвъ меня, вдругъ вскричалъ: ‘Господи, какое явленіе!’

— О, я увренъ въ томъ, онъ не ограничился этимъ! сказалъ Эрихъ, стиснувъ зубы.

— Можетъ-быть. Но я его немедленно узнала и была до того ошеломлена что ничего не слыхала. Затмъ онъ подошедъ ко мн поближе и, улыбаясь, началъ меня осматривать. Но вдругъ лицо его измнилось, онъ снялъ фуражку и спросилъ меня серіознымъ и почтительнымъ голосомъ: ‘Не имю ли я честь видть предъ собою миссъ Прайсъ?’

Я не успла еще отвтить ему какъ къ намъ подошла мамзель Штккель.

— Значитъ, онъ привезъ теб извстіе о смерти Кольмы? спросилъ глубоко огорченный и взволнованный Эрихъ.

— Да. Все что онъ говорилъ такъ походило на правду что я не могла не доврять ему.

— Онъ могъ имть нкоторыя свднія о Кольм, сказалъ Эрихъ грустно.— Онъ видлся съ нею въ тотъ вечеръ когда мы были у тебя здсь въ первый разъ. Я никогда не забуду этого вечера. Я не видлъ ее нсколько лтъ и она показалась мн такою измнившеюся, такою несчастною!…

— Какъ она умерла и когда?

— Въ ту же ночь когда узжала отсюда домой. Она умерла въ карет. Служанка отворила дверцы и въ первую минуту думала что она спитъ.

— Бдная, бдная Кольма! Какъ мы счастливы, Бланда, что еще разъ видли ее предъ смертью!

На глазахъ его навернулись слезы. Онъ взялъ об руки молодой двушки, поцловалъ ихъ и затмъ прижалъ ее горячо къ своей груди. Она прижала свою головку къ его плечу и тихо судорожно зарыдала.

— Ахъ, Эрихъ, теперь только я чувствую какъ я одинока, какъ я бдна. Господи, это ужасно! Одна, безъ родныхъ, безъ друзей, безъ имени!

— Бланда, милая, дорогая Бланда, какъ можешь ты такъ говорить?

— Ахъ, я знаю что у меня нтъ имени!

— Но у тебя есть другъ который тебя не покинетъ никогда, никогда!

Эрихомъ вдругъ овладло глубокое, блаженное чувство. Онъ былъ счастливъ при одной мысли что Бланда теперь одна, что онъ можетъ быть ея другомъ, защитникомъ, покровителемъ. Онъ могъ теперь надяться что она обратится къ нему какъ къ своему лучшему другу за совтомъ, что она вполн доврится ему. Онъ чувствовалъ что наступаетъ конецъ его одиночеству, что онъ любитъ и любимъ.

Она взглянула на него сквозь слезы и сказала:

— Благодарю тебя, Эрихъ. Я знаю ты другъ мн. Скоро я обращусь къ теб за совтомъ, за помощью. Ахъ, я знаю, твоя помощь мн будетъ очень нужна!

— Ужъ не сказалъ ли онъ теб чего-нибудь худаго? ужъ не ненавидитъ ли и не преслдуетъ ли онъ тебя? вскричалъ Эрихъ со сверкающими глазами.

— Нтъ, меня не ненавидятъ и не притсняютъ. Напротивъ, мн стараются нравиться и хотятъ покровительствовать.

— Но это еще хуже, еще опасне, тихо проговорилъ Эрихъ. Онъ глубоко страдалъ.— Изъ чего ты это заключила?

— Это доказывали слова, взгляды и движенія. И потомъ я всегда это чувствовала здсь…

При послднихъ словахъ она прижала руки къ сердцу и продолжала, опустивъ глаза:

— Мн еще никогда не было такъ больно и такъ страшно какъ въ т минуты когда онъ смотрлъ на меня.

— Бланда, я понимаю тебя, вскричалъ Эрихъ, весь дрожа отъ гнва и сжавъ руки.— И опять онъ! Вчно онъ! Еслибы ты знала сколько страданій вынесъ я изъ-за него! Что же сказала за все это мамзель Штккель?

— Когда онъ ушелъ, я бросилась, рыдая, ей на грудь. Она начала меня утшать, но какъ-то сухо, холодно. Я замтила что она и ея братъ относились къ нему подобострастно, будто боялись его.

— Но вдь она слышала что теб говорилъ графъ, что же она сказала потомъ?

Голосъ Эриха звучалъ жестко, почти сердито.

— Она сказала что я не должна была говорить съ нимъ такъ гордо и холодно, что его помощь и участіе могутъ быть полезны для меня, что онъ можетъ опять вернуть мн прежнюю благосклонность графини Зеефельдъ.

— Онъ-то? Господи, какъ она глупа, эта Штккель!

— Эрихъ, ты вришь теперь мн что я несчастна?

— Да, Бланда, я вижу что твое положеніе здсь нехорошо.

— Прежде я была такъ счастлива здсь, а теперь, теперь… И къ тому же…

Она вдругъ замолчала.

— Говори же, Бланда, прошу тебя, не скрывай ничего.

— Меня безпокоитъ еще несчастный сынъ лсничаго. Онъ точно тнь ходитъ за мною всюду. Онъ по цлымъ часамъ смотритъ на меня и всегда такъ грустно… Ахъ, Эрихъ, я хочу уйти отсюда, я только не знаю куда!

Она вдругъ зарыдала опять и припала къ нему головой.

— Куда я уйду, куда я днусь? Я одна, совсмъ одна!..

Эрихъ глубоко задумался. Положеніе Бланды его сильно тревожило. Онъ твердо ршилъ что она не должна больше обращаться за помощью къ графин Зеефельдъ. Онъ чувствовалъ что тогда онъ потеряетъ ее навсегда.

Вдругъ онъ вспомнилъ о старомъ мельник Бурбус. Да, онъ обратится къ нему, онъ довритъ ему Бланду.

Бланда перестала плакать и приподняла головку. Ее глубоко удивило молчаніе и задумчивость Эриха. Въ это же время послышался шумъ подъхавшей кареты, дверь залы отворилась, и къ Бланд подбжала молодая, изящно одтая двушка съ громкимъ восклицаніемъ:

— Женевьева, моя бдная Женевьева! Наконецъ-то я нашла тебя! Я такъ долго искала тебя! Ты здсь живешь точно какая-то заколдованная, очарованная царевна. Ахъ, милая Бланда, какъ давно мы не видлись! Рада ты мн?

— Рада ли я, Клотильда? спросила Бланда съ блестящими глазами.— Я ужь думала что ты забыла меня.

— Я забыла тебя! Я никогда не позабуду того кого разъ полюбила. Но зачмъ ты такъ спряталась? Знаешь ли ты что я нсколько дней тому назадъ отправилась къ гж фонъ-Вельмеръ чтобъ отъ нея узнать гд ты? Какъ тамъ теперь пусто! Право, увряю тебя, тамъ гуляютъ по ночамъ призраки и лшіе… Однако, кто это?

Послднія слова графиня Галлеръ произнесла шепотомъ и оглядываясь въ ту сторону гд стоялъ Эрихъ.

— Это мой старый другъ. Я сейчасъ представлю его теб.

— Какъ, и онъ изъ артиллеріи? Онъ недуренъ. Ты хитра. Однако, повришь ли, эта Вельмеръ ни за что не хотла мн сказать гд ты. Я уже была въ отчаяніи какъ вдругъ вспомнила что ты знакома съ графиней Зеефельдъ. Я обратилась къ ея племяннику, молодому графу Дагоберту Зеефельду. Онъ сказалъ мн гд ты, но взялъ съ меня слово что я никому не открою твоего мстопребыванія, навщу тебя только одинъ разъ. Онъ говоритъ что тебя посадили сюда въ наказаніе. Но довольно объ этомъ. Представь мн своего друга.

— Охотно. Господинъ Эрихъ Фрейбергъ, служащій въ четвертой конной батаре, графиня Галлеръ.

— Я рада познакомиться съ другомъ моей милой Бланды. Не служите ли вы въ укрпленіи принца Максимиліана?

— Къ несчастію, нтъ.

— Разв это счастіе?

— Оттуда превосходный видъ, графиня.

— Можетъ-быть былъ прежде, вскричала она весело,— когда вы могли смотрть въ окна Бланды! Ахъ ты, плутовка! тихо обратилась она къ Бланд.— Я теб все говорила, а ты молчала! Ахъ, это было прекрасное, беззаботное время!

— Если вы позволите, я пойду за моимъ другомъ и за мамзель Штккель, сказалъ Эрихъ, обращаясь къ Бланд.

— Какъ? И наша добрая Штккель здсь? Однако ты здсь точно въ плну, ну, я не согласилась бы на это! Отецъ мой началъ было также поговаривать о гувернантк, но я на отрзъ объявила ему что уже не ребенокъ и желаю быть на свобод. Мн хотлось бы видть нашу Штккель. Прошу васъ, господинъ фонъ-Фрейбергъ, будьте такъ добры передайте ей что одна изъ ея прежнихъ ученицъ желаетъ ее видть.

— Не уходи еще, Эрихъ, мн нужно будетъ поговоритъ съ тобою, сказала Бланда, протягивая ему руку. Онъ поклонился молодымъ двушкамъ и вышелъ изъ комнаты.

— Знаешь, Бланда, онъ очень хорошъ собою! Да и имя у него также звучное: Эрихъ фонъ-Фрейбергъ.

— Нтъ, не ‘Эрихъ фонъ-Фрейбергъ’, а просто Эрихъ Фрейбергъ, сказала улыбаясь Бланда.

— Пожалуй, пусть будетъ по твоему. Но я право не знаю что думать о теб. Почемъ ты знаешь, можетъ-быть окажется въ самомъ короткомъ времени что твой Эрихъ какой-нибудь баронъ или графъ. Впрочемъ, кто бы онъ ни былъ, я никого не знаю кто былъ бы достоинъ тебя, моя дорогая Женевьева!

— Клотильда, ты опять говоришь загадками.

— Ты сама для меня загадка. Впрочемъ, кто бы ты ни была, я всегда буду любить тебя, Бланда, всегда останусь самымъ врнымъ и преданнымъ твоимъ другомъ!

— Я право не понимаю тебя.

— Я только хотла сказать что для меня ты всегда останешься прежнею, милою Бландой, будь ты только миссъ Прайсъ или какая-нибудь баронесса, графиня или даже герцогиня.

Теперь Бланда не могла больше удержаться и громко засмялась.

— Право, Клотильда, ты какое-то странное существо! Ты вчно строишь какіе-то воздушные змки. Еще разъ увряю тебя: — я бдная, одинокая двушка, не имющая даже родныхъ.

— Я не буду спорить съ тобой, дорогая Женевьева. Я всегда уважала чужія тайны, особенно же твои.

— Но какъ теб могутъ приходить въ голову такія странныя, невозможныя мысли?

— Ну, хорошо же, я все разкажу теб. Ты знаешь что я, по закрытіи пансіона, похала къ отцу. Онъ встртилъ меня строго, но я, хорошо зная его, не поврила этой строгости. Я откровенно разказала ему всю исторію съ Квадде. Онъ долженъ былъ признаться что мы были правы. Но тетка, которая живетъ съ нами, отнеслась ко всему иначе. Она принялась мн читать нравоученіе и предложила отцу или отдать меня въ другой пансіонъ или пригласить ко мн какую-нибудь строгую гувернантку. Ни я, ни отецъ не соглашались на это. Тогда тетушка объявила что самое лучшее будетъ похать къ ея высочеству герцогин и ждать ея совта. Вотъ меня и повезли къ ней. Но я была умна и хитра на этотъ разъ. Я взяла съ собою большой кусокъ сахару и, едва мы вошли въ комнату ея высочества, какъ я подозвала къ себ Миньйона и предложила ему его любимое лакомство. Ты поймешь что Миньйонъ встртилъ меня самымъ любезнымъ образомъ. Ея высочество, видя это, смягчилась и простила меня. Я начала играть, а она съ тетушкой подошли къ окну и принялись разговаривать. Я, конечно, прислушивалась. Герцогиня сказала между прочимъ что намрена опять открыть пансіонъ, подъ начальствомъ гжи фонъ-Вельмеръ, и что Квадде была, дйствительно, злая и нестерпимая женщина.

— Это меня радуетъ, замтила Бланда.

— Слушай дальше, душа моя. Вдругъ я слышу твое имя…

— Слдовательно, говорили и обо мн? Хорошаго, должно-быть, ничего не сказали!

— Герцогиня сказала: — Мн жаль что графиня Зеефельдъ, отдавая миссъ Прайсъ въ пансіонъ, скрыла ея настоящее имя. Гжа фонъ-Вельмеръ недавно только узнала объ этомъ.

— Какая-то неизвстная дама сообщила Вельмеръ что ты, душа моя, очень высокаго происхожденія что ты — герцогиня!

— Ахъ, Клотильда, все это пустяки! Увряю тебя что я хорошо знаю эту неизвстную даму. Она просто, по извстнымъ причинамъ, сочинила цлую сказку обо мн.

— Пусть будетъ по-твоему, дорогая Женевьева. Я не стану теб противорчить, еслибы ты стала даже уврятъ меня что ты дочь простаго сапожника. Но, слушай что герцогиня еще сказала. Она сказала: ‘Меня всегда поражала красота и величественная, почти царственная осанка миссъ Прайсъ. Въ ней было много достоинства и гордости. Это и побудило меня принять ее въ пансіонъ. Еслибъ эта злая Квадде хоть немного была умне и развите, она съ перваго же дня замтила бы что миссъ Прайсъ не простая, обыкновенная двушка.’ Вотъ и все. Я пришла сюда, моя дорогая герцогиня, чтобы принести теб свое глубокое уваженіе и любовь. Моя милая, несравненная Женевьева!

Бланда была глубоко взволнована и потрясена. Она знала что она не была знатнаго рода, знала что отецъ ея, добрый и честный человкъ, былъ простымъ механикомъ при большомъ завод. Она помнила какъ отецъ ея повредилъ себ руку, какъ онъ не могъ больше работать и, вслдствіе этого, впалъ въ крайную бдность. Потомъ она помнила какъ они присоединились къ цыганскому табару, какъ отецъ ея долго хворалъ и наконецъ умеръ. Бланда все это помнила хорошо. Она знала также что и Кольм было извстно ея семейное горе. Бланда опустила головку и глубоко задумалась.

— О чемъ ты задумалась, моя дорогая Женевьева? Ты стала вдругъ такою серіозною и печальною. Всему я виновата. Прости меня, я не буду больше говорить объ этомъ. Представь себ, я видла на дняхъ своего переодтаго принца изъ форта Максимиліана.

— Надюсь что ты видла его только издали? спросила озабоченнымъ голосомъ Бланда.— Онъ вроятно не узналъ что ты та самая шалунья которая писала ему изъ пансіона?

— Напротивъ, я видла его близко и говорила съ нимъ. Я убждена также что онъ узналъ меня. Я была съ отцомъ и съ однимъ молодымъ графомъ на валахъ форта Максимиліана. Отецъ и графъ отправились къ начальнику форта, а я осталась одна. Вотъ тогда-то я увидала его. Однако, душа моя, я должна признаться теб что сильно разочаровалась въ немъ. Это самый обыкновенный, простой смертный!

— Твой заколдованный принцъ-то?

— Да, это ужасно! засмялась въ отвтъ Клотильда.

— Но какимъ образомъ ты узнала его?

— Онъ читалъ. Я спросила его что онъ читаетъ, онъ началъ декламировать изъ Гейне:

Они любили другъ друга такъ долго и нжно

Съ тоскою глубокой и страстью безумно мятежной…

Съ меня этого было достаточно. Я ухала и такимъ образомъ покончила свой маленькій романъ.— Она ни слова не сказала о томъ что бросила Шмоллеру букетъ фіалокъ.— Ахъ, Бланда, зачмъ онъ не такъ хорошъ собою какъ твой Эрихъ!

— Отчего же ‘мой’ Эрихъ? спросила укоризненно Бланда.

— О, другъ мой, не обманывай себя! Взгляни на блестящіе глаза этого прекраснаго Эриха, и ты увидишь что я права.

— Ты опасный другъ и учитель, сказала Бланда покраснвъ.— Пойдемъ въ садъ, я подведу тебя къ мамзель Штккель.

— Какъ угодно вашему высочеству, шутила Клотильда.— Да, моя дорога герцогиня, пойдемъ и локажи мн свое небольшое царство.

Об подруги оставили домъ и вошли въ садъ. Об были прекрасны, об молоды. Клотильда была красивая, живая, блестящая брюнетка, Бланда же высокая, стройная, изящная, походила дйствительно на особу царственнаго рода.

То же самое думалъ вроятно и Іосифъ Штккель. Онъ стоялъ притаившись за большимъ деревомъ и мрачными, пламенными глазами смотрлъ вслдъ молодымъ двушкамъ. Онъ не имлъ понятія ни о графиняхъ, ни о герцогиняхъ, но въ душ глубоко чувствовалъ что Бланда лучше, прекрасне всхъ.

Въ павильйон сидли мамзель Штккель и бомбардиръ Шмоллеръ. Эрихъ стоялъ у окна. Лицо Шмоллера ясно говорило что все было ему прощено, и что онъ вполн счастливъ. Онъ уже усплъ передать Катерин Штккель что ея карточка произвела на вето сильное чарующее дйствіе, что онъ надется вскор добиться чина фельдфебеля и серебряной офицерской портупеи. Словомъ, будущность ему улыбалась въ самыхъ яркихъ краскахъ.

Но вдругъ онъ вздрогнулъ. Въ павильйонъ вошла коварная графиня игравшая имъ. Она бросилась къ Штккель и начала ее горячо цловать.

— Ахъ, моя добрая Штккель, какъ я рада видть васъ! Узнаете ли вы свою шалунью Клотильду? Я такъ часто думала о васъ! Помните какъ я надодала вамъ своими шалостями? Вы не поврите, господинъ фонъ-Фрейбергъ, сколько она,— обращаясь съ любезною улыбкой къ Эриху и не замчая Шмоллера,— вы не поврите какими пустяками я занималась! Добрая Штккель вамъ все разкажетъ. Впрочемъ все это длалось отъ скуки. У насъ была страшная тоска. Эти высокія стны вокругъ пансіонскаго сада и потомъ эта противная крпость предъ нами, я никогда не забуду ихъ! Однако, простите меня, вы, кажется, часто бывали тамъ на верху?

— Напротивъ, графиня, очень рдко.

— Но все-таки бывали. У меня превосходные глаза и я знаю что видла васъ. Да, видла… Вы часто стояли на валу и смотрли на городъ.

Эриху оставалось только покориться. Онъ понималъ что молодая графиня говорила съ цлью уничтожить бомбардира Шмоллера. Шмоллеръ, замтивъ легкое движеніе рукой со стороны мамзель Штккель, тихонько вышелъ изъ бесдки. Сказать правду, ни одна изъ молодыхъ двушекъ и не замтила его отсутствія.

— А теперь я должна проститься съ тобою, душа моя, сказала Клотильда.— Моя служанка ждетъ меня въ карет. Ты рдко бываешь въ город?

— Никогда. Что мн длать тамъ?

— Въ такомъ случа я навщу тебя на дняхъ. Мы погуляемъ по лсу. Можетъ-быть съ нами пойдетъ и господинъ Эрихъ. Прощайте, милая Штккель. Прошу васъ не безпокойтесь! Бланда и господинъ фонъ-Фрейбергъ проводятъ меня.

Эрихъ пошелъ за молодыми двушками. Графиня Галлеръ горячо обняла Бланду и сла въ карету.

Лсничій, только-что возвратившійся изъ лсу, разговаривалъ съ кучеромъ. Увидвъ молодыхъ двушекъ онъ низко поклонился имъ и до тхъ поръ стоялъ съ непокрытою головой пока графиня Галлеръ не ухала.

‘Однако эта Бланда какой-то магнитъ’, проворчалъ онъ про себя. ‘Общество посщающее ее становится все важне и знатне.’ — Эй, Іосифъ, гд ты?

Услышавъ крикъ отца, Іосифъ вышелъ изъ своего угла и подошелъ къ нему.

— Такъ и зналъ что онъ спрятался здсь гд-нибудь!.. Что ты длалъ тамъ?

Бдный юноша опустилъ глаза и указывая рукой набольшую дорогу съ трудомъ проговорилъ:

— Ка-ре-та.

— Ну да, карета! проворчалъ отецъ, взглянувъ на сына серіознымъ, грустнымъ и любящимъ взглядомъ.— Хорошо было бы еслибъ и она скоре ухала. Пойдемъ въ лсъ. Пойди принеси свое ружье. Ты совершенно отучишься охотиться.

Іосифъ послушно направился къ дому, но замтивъ что отецъ не глядитъ на него, онъ быстро подошелъ къ забору и горячо поцловалъ то мсто на которомъ нсколько секундъ предъ тмъ покоилась изящная ручка Бланды.

Бланда и Эрихъ были въ саду.

— Я также долженъ проститься съ тобою, сказалъ ей Эрихъ.— Но прежде я обращусь къ теб съ просьбой. Я имю при себ очень важныя бумаги. Он не могутъ оставаться у меня въ казармахъ, не сохранишь ли ты ихъ? Вообще, не скажешь ли ты что мн длать съ ними?

— Охотно, если только могу.

Онъ вынулъ изъ кармана запечатанный конвертъ и остановился въ нкоторомъ замшательств. Онъ не могъ сказать ей какимъ образомъ нашелъ ихъ, а между тмъ и лгать не хотлъ. Наконецъ ему пришла счастливая мысль.

— Я нашелъ ихъ и Кольма знала объ нихъ. Я хотлъ ихъ отдать ей, но было уже поздно.

— Слдовательно эти бумаги касались Кольмы?

— Не думаю. Он заключаютъ въ себ нкоторыя свднія о твоемъ прошломъ. Такъ я предполагаю.

— О моемъ прошломъ? Кто сказалъ теб это?

— Я зналъ это… мн сказали… Эрихъ вспыхнулъ и невольно замолчалъ.

— Хорошо, Эрихъ, я исполню твою просьбу. Я сохраню этотъ конвертъ.

Онъ передалъ ей конвертъ. Ему такъ и хотлось сказать чтобъ она распечатала его и прочла находившіяся въ немъ бумаги. Но въ это время вошли въ комнату мамзель Штккель и Шмоллеръ. Эрихъ еще разъ простился съ Бландой и вмст со Шмоллеромъ покинулъ охотничій замокъ.

VIII. Ночное нападеніе.

Наступило время весеннихъ строевыхъ занятій. Вс батареи готовились къ большому смотру. Ожидали нетолько бригаднаго командира, но и генералъ-инспектора артгллеріи. Для войскъ не было ни праздниковъ, ни свободной минуты. Капитанъ фонъ-Мандерфедьдъ къ тому же былъ очень строгъ. Эрихъ платился за малйшую оплошность на смотрахъ и за малйшее пятнышко на своемъ мундир или на мундир одного изъ подчиненныхъ ему канонировъ.

Наконецъ смотръ войскамъ счастливо окончился и назначены были маневры. Было ршено что непріятель, къ которому принадлежала большая часть артиллеріи, долженъ окружать столицу и осаждать ее. Такъ какъ батарея капитана фонъ-Мандерфельда изображала собою также непріятеля, то она вечеромъ выхала за городъ и расположилась на возвышеніяхъ находившихся недалеко отъ охотничьяго замка. Здсь они должны были пробыть ночь и на слдующее утро осадить городъ.

Эрихъ находился при взвод перваго поручика Шаллера и командовалъ орудіемъ, такъ какъ одинъ изъ фейерверкеровъ заболлъ. Онъ отлично изучилъ по картамъ окрестности столицы, а на практик — окрестности охотничьяго замка. Эрихъ хорошо зналъ что онъ могъ дойти въ полчаса до замка, конечно, ему пришлось бы идти тогда прямою дорогой черезъ самую чащу лса.

Къ несчастью, вс эти свднія мало помогали ему. Онъ все-таки не ршался отлучиться въ первое же время и ночью отъ своей батареи и идти къ Бланд. И все-таки ему хотлось подойти хоть на минуту къ охотничьему замку и взглянуть на окно Бланды… Длать ему было нечего, и онъ спустился съ возвышеній къ лсу. Онъ зналъ что не встртится съ капитаномъ фонъ-Мандерфельдомъ, находившимся съ другою частью батареи въ деревн. Къ тому же поручикъ Шаллеръ совтовалъ ему осмотрть войска находившіяся на бивуак въ лсу и за лсомъ.

Эрихъ взялъ направо, взошелъ на небольшое возвышеніе и оттуда началъ осматривать лагерь. Войска были расположены на громадномъ пол окруженномъ съ трехъ сторонъ холмами. Бивуачныхъ огней не было. Только предъ палаткой командующаго генерала горлъ огонь и готовился ужинъ для старшихъ и знатныхъ офицеровъ. Играла веселая, громкая военная музыка. Генералъ ждалъ къ ужину генералъ-инспектора артиллеріи и нсколькихъ королевскихъ принцевъ.

Вокругъ было тихо и темно. По небу скользила луна, освщая высокія вковыя деревья. Эрихъ вздрогнулъ. Кто-то близко подошелъ къ нему.

— Это вы, Фрейбергъ?

— Точно такъ, господинъ первый поручикъ.

— Не забывайте лошадей. Солдаты еще молоды и неопытны. Я не хотлъ бы чтобъ у насъ случилось какое-нибудь несчастіе или чтобы которая-нибудь изъ лошадей ушла.

— Вы можете быть совершенно спокойны, господинъ первый поручикъ. Все въ порядк. Лошади крпко привязаны и стоятъ спокойно.

— Но если случится что-нибудь, сообщите мн. Я булу спать вотъ подъ этимъ большимъ дубомъ. Хочется отдохнуть немного,— года берутъ свое. Вы не хотите спать?

— Нтъ, господинъ первый поручикъ.

— Ну и прекрасно. Этотъ старый фейерверкеръ Беккеръ спитъ такъ крпко что его не скоро добудишься.

— Какъ вы думаете, господинъ первый поручикъ, скоро ли поднимутъ тревогу?

— Вроятно до восхода солнца. Но вдь здсь и рчи не можетъ быть о настоящей тревог: мы вдь на бивуак. Мы должны быть только готовы къ выступленію. Я надюсь что все въ порядк?

— Точно такъ, господинъ первый поручикъ. Орудія будутъ въ нсколько минутъ запряжены и готовы къ битв.

— Прекрасно. Его королевское высочество принцъ Георгъ, командующій кавалеріей, въ состояніи, пожалуй, сыграть шутку и напасть на насъ. Одинъ изъ моихъ друзей, пхотинецъ, который командуетъ постомъ стоящимъ тамъ на возвышеніяхъ, сказалъ мн давича что патрули гусаръ и драгунъ постоянно подходятъ къ вашимъ холмамъ. Оттого я и приказалъ поставить об гаубицы по направленію къ тому углу лса. Въ случа необходимости я прикажу стрлять.

— Не могу ли я узнать, господинъ первый поручикъ, отчего вы поставили гаубицы именно въ томъ направленіи?

— Право, дорогой другъ, вашъ вопросъ удивляетъ меня. Вдь я показалъ вамъ карту этой мстности?

— Точно такъ, господинъ первый поручикъ. Но я долженъ сказать вамъ что хорошо знаю дорогу которая ведетъ съ того угла лса въ поле…

— Ну такъ что же?

— Нсколько дней тому назадъ я нарочно прошелся по этой дорог чтобы сравнить ее съ картой. Она оканчивается небольшимъ охотничьимъ замкомъ. Но артиллеріи будетъ трудно по ней пройти, такъ какъ она съ лолверсты отсюда загромождена срубленными деревьями.

— Этого я не зналъ!

— Но я знаю другую дорогу. Она тянется по южной сторон лса, вотъ тамъ… Эта дорога удобна и во всякомъ случа могла бы служитъ кавалеріи во время аттаки.

— Я знаю эту дорогу, думаю что сверная короче и удобне. Нужно во всякомъ случа узнать завалена ли она еще срубленными деревьями.

Сердце Эриха сильно забилось. Одна мысль что его могутъ послать для обозрнія дороги приводила его въ восторгъ. Онъ будетъ близь охотничьяго замка, онъ увидитъ окно Бланды!… Эрихъ предложилъ первому поручику свои услуги.

— Благодарю васъ, Фрейбергъ. Только берегитесь какъ бы васъ не захватилъ патруль гусаръ или драгунъ. Они будутъ рады случаю.

— Не безпокойтесь! господинъ первый поручикъ, отвтилъ Эрихъ, смясь.— Я привыкъ бродить по лсамъ съ дтства. Меня никто не словитъ. Да, это было бы скверно: они приняли бы меня пожалуй за шпіона.

— Ну, за шпіона они не могутъ васъ принять! Вы въ мундир и могли просто рекогносцировать мстность. Итакъ, если вы будете въ состояніи дать мн хорошій отвтъ, я вамъ буду очень благодаренъ. Однако обождите пока все успокоится предъ палаткой командующаго генерала и пока не зайдетъ луна. Въ случа если вамъ нужно будетъ видть меня, то вы знаете гд я.

Первый поручикъ направился къ высокому дубу подъ которымъ онъ устроилъ себ ночлегъ. Эрихъ же пошелъ къ лошадямъ.

Все было въ порядк. На часахъ стоялъ маленькій Шварцъ съ тремя канонирами, а фейерверкеръ Беккеръ, закутавшись въ свою шинель, лежалъ на трав и спалъ глубокимъ сномъ.

— Я видлъ какъ давича кто-то подошелъ къ намъ. Точь въ точь длинный Вибертъ.

— Вроятно капитанъ посылалъ его сюда чтобы посмотрть все ли у насъ въ порядк.

— Пусть только подойдетъ сюда! Я изобью его вотъ этимъ банникомъ.

— Прекрасно. Я осмотрю немного эту мстность. Господинъ первый поручикъ предполагаетъ что за нами слдятъ непріятельскіе патрули. Спать я не могу, прощай!

Эрихъ направился къ тому мсту о которомъ говорилъ первый поручикъ. Здсь на посту стоялъ сильный отрядъ пхоты подъ начальствомъ одного молодаго поручика. Поручикъ лежалъ на земл въ шинели и курилъ сигару. Эрихъ подошелъ къ нему и передалъ ему порученіе перваго поручика.

— Я знаю, отвтилъ ему ласково офицеръ,— что лсная дорога на всемъ протяженіи нашей цли хороша и удобна. Но можетъ-быть она завалена дальше деревьями. Наши часовые, стоящіе съ южной стороны, нсколько разъ сообщали намъ что видли патрули драгунъ и гусаръ подходившіе совершенно близко къ намъ. А мы ихъ между тмъ не видимъ. Дорога вроятно завалена. Я терпть не могу эту кавалерію. Хорошо было бы еслибъ ихъ наказали немного. Они страшные хвастуны. Прошу васъ сообщите мн загромождена дорога или нтъ… Если вы встретите близко непріятельскій патруль, то скажите. Они не имютъ никакого права переступать разграничивающую черту до начала дйствій.

— Не могу ли я узнать какъ проведена эта черта?

— Она тянется въ двухстахъ шагахъ за охотничьимъ замкомъ. Слдовательно замокъ находится на нашей почв.

Эрихъ обрадовался. Чему? Онъ и самъ не сознавалъ ясно.

— Я предложилъ нашему капитану занять этотъ замокъ, а онъ передалъ это господину полковнику. Но планъ этотъ былъ отвергнутъ, такъ какъ полковникъ не хотлъ чтобы форпосты стояли слишкомъ близко другъ отъ друга. Однако кавалерія совсмъ другаго мннія и постоянно надодаетъ намъ!

— Не могу ли высказать вамъ свое мнніе, господинъ поручикъ?

— Отчего же нтъ, если вы скажите что-нибудь дльное, отвтилъ съ достоинствомъ пхотный офицеръ.— Говорите.

— Если я не вернусь черезъ полчаса, то прошу васъ пошлите за мною часть патруля.

— Видите ли, это не такъ-то легко сдлать. Я могу послать частъ патруля только въ особенно важномъ случа.

— Можете ли вы послать ее въ случа если я найду что дорога которая была нсколько дней тому назадъ загромождена срубленными деревьями теперь чиста, и что по ней ходятъ непріятельскія войска?

— Въ этомъ случа, конечно, да. Они не имютъ права переступать за черту.

— Слдовательно только въ такомъ случа?

— Сейчасъ долженъ прійти дежурный штабъ-офицеръ. Я все сообщу ему. Если вы встртите по дорог что-нибудь важное, сообщите немедленно объ этомъ мн.

— Но если я буду слишкомъ далеко отсюда?

— Въ такомъ случа дайте какой нибудь знакъ. Вы, какъ я слышалъ, отличный охотникъ,— можете ли вы подражяи крику сыча?

— Могу, господинъ поручикъ.

— Хорошо, въ такомъ случа если вы встртите или увидите что-нибудь особенно важное, то закричите три раза.. Повторите крикъ сыча нсколько разъ, но только посл нкоторыхъ промежутокъ. Я прикажу кому-нибудь изъ служащихъ проводить васъ до часовыхъ стоящихъ вдоль раздльной черты.— Унтеръ-офицеръ Раффлеръ, прошу васъ проводите этого бомбардира конвой артиллеріи къ одному изъ вашихъ солдатъ который хорошо зналъ бы крикъ сыча. Не знаете ли вы кого-нибудь?

— Знаю, господинъ поручикъ. Волонтеръ Губеръ хорошо подражаетъ крику лсныхъ птицъ.

— Хорошо. Скажите Губеру чтобъ онъ вемедленно явился сюда если услышитъ крикъ сыча повторенный три раза подрядъ.

Вскор они достигли передоваго поста. Унтеръ-офицеръ, передавъ волонтеру Губеру приказаніе поручика, вернулся къ своему мсту. Эрихъ пошелъ по большой дорог. Но вскор онъ свернулъ налво по лсу недалеко отъ дороги. При малйшемъ шорох онъ останавливался и прислушивался. Но все вокругъ было тихо, темно… Только листья шелестли подъ его ногами и ночныя птицы, заслышавъ шорохъ, лерелтали съ втки на втку.

Прошло около четверти часа. Вдругъ Эрихъ разслышалъ конскій топотъ, остановился и сталъ прислушиваться. Онъ увидлъ что находился у того мста гд лсная дорога нсколько дней тому назадъ была загромождена срубленными деревьями. Теперь все было чисто.

Эрихъ тихо подошелъ къ высокому буковому дереву и спрятался за нимъ.

По лсной дорог хали гусары одинъ за другимъ. Они разговаривали между собою тихо, но Эрихъ все-таки разслышалъ ихъ слова:

— Я готовъ биться объ закладъ что вся эта ватага спитъ, сказалъ хавшій впереди.— Эта пхота страшно лнива! Имъ и въ голову не приходитъ сойти внизъ… Оно и лучше.

‘Во всякомъ случа, думалъ Эрихъ, гусары не имютъ никакого права здить здсь. Тутъ что-нибудь да кроется.’

— Дальше нечего хать, продолжалъ первый голосъ.— Мы по крайней мр на четвертьчасовомъ разстояніи отъ охотничьяго замка. Я увренъ что еслибъ мы и похали дальше все-таки никого не встртимъ.. Это дурачье спитъ сномъ праведника.’

Патруль тихо двинулся назадъ. Эрихъ, пользуясь шумомъ лошадиныхъ копытъ, послдовалъ за гусарами. Они очутились нсколько секундъ спустя на томъ мст гд лежали прежде срубленныя деревья. Эрихъ замтилъ что нкоторыя деревья были убраны съ дороги, давая такимъ образомъ возможность гусарамъ прохать по одиночк.

— Унтеръ-офицеръ Швблеръ, сказалъ послдній гусарь прозжавшій черезъ узкій проходъ,— не навалить ли сюда опять нсколько деревьевъ?

— Нтъ, не нужно! Эти сонныя тетери не станутъ васъ тревожить. Къ тому же я увренъ что ротмистръ, графъ Зеефельдъ, пошлетъ еще нсколько патрулей на верхъ… Онъ не хочетъ чтобъ его обезпокоили сегодня.

Услышавъ имя ненавистнаго графа, Эрихъ невольно вздрогнудъ. Онъ испытывалъ чувство человка наступившаго на ядовитую змю. Отчего назвали именно этого отвратительнаго, злаго графа? И отчего онъ не хочетъ чтобъ его обезпокоили сегодня? Можетъ-быть онъ въ охотничьемъ замк? Но нтъ, это невозможно, это смшно… Что ему тамъ длать ночью?… Къ тому же замокъ лежалъ впереди раздльной черты. Эрахъ зналъ что молодой графъ былъ способенъ на все, даже на крайности.

Эрихъ шелъ погруженный въ глубокую задумчивость. Вдругъ онъ увидлъ предъ собой высокую, обрушившуюся стну. Онъ окинулъ ее проницательнымъ взглядомъ и понялъ что стоитъ предъ садомъ охотничьяго замка. Гусары въхали во дворъ. Эрихъ остановился, заскрежетавъ зубами и судорожно сжалъ кулаки.

— Остановитесь здсь, сказалъ одинъ изъ гусаръ.— Я пойду доложить господину ротмистру что мы не встртили ничего особеннаго.

Слдовательно графъ находился въ замк? Что онъ тамъ длалъ? Чего онъ искалъ тамъ? Эрихъ зналъ что полкъ графа находился на бивуак въ часовомъ разстояніи отъ охотничьяго замка.

Эрихъ твердо ршился идти въ садъ и обойти весь замокъ. Вдругъ ему показалось что онъ слышитъ голосъ Бланды. Онъ остановился, но все было тихо… Все было тихо, только сердце его билось съ неудержимою силой и болью… Онъ не опасался что непріятели увидятъ его. Онъ могъ отвтить имъ что принадлежитъ къ семь лсничаго. Напротивъ, онъ опасался чтобъ его не замтили служители стараго лсничаго. Его удивляло то что собаки окружавшія домъ не лаяли. Онъ обошелъ почти весь замокъ и остановился у лваго конца. Здсь, на верху, было окно Бланды. Эрихъ устремилъ на окно глубокій любящій взглядъ. Онъ вдругъ почувствовалъ какъ дорого ему это окно, какъ тяжело ему отойти отъ него… Затмъ онъ пошелъ еще лве и остановился у большаго готическаго окна выходящаго изъ нижней залы. Эрихъ взглянулъ въ окно. То что онъ увидлъ крайне изумило его. Зала была ярко освщена. Вокругъ большаго стола сидло около восьми кавалеристовъ, большею частью гусары и драгуны, и ужинали. Столъ былъ просто сервировавъ, во блюда и вина были самыя изысканныя. На полу стояли большія корзины наполненныя състными припасами и бутылками всевозможныхъ винъ. Одинъ изъ драгунскихъ офицеровъ старался неслышно откупорить бутылку шампанскаго.

— Право, господа, сказалъ онъ смясь,— жаль что съ нами нтъ Шабеля. Онъ отлично откупориваетъ бутылки и безъ малйшаго шума. А между тмъ осторожность необходима… Насъ могутъ, пожалуй, застать…

Эрихъ стоялъ у открытаго окна, а потому слышалъ каждое слово. Онъ понялъ что пирующіе были здсь безъ всякаго права и тайкомъ. Онъ старался отыскать глазами ненавистнаго ему графа, но это никакъ не удавалось ему. Одна часть комнаты была для него не видна. За то онъ замтилъ лсничаго Штккеля, сидвшаго на другомъ конц стола и пившаго вино.

— Господа, сказалъ молодой драгунъ,— не выпить ли намъ за здоровье ‘покойнаго’ графа Горна? Взгляните, онъ совершенно превратился въ ледъ!

— Онъ не можетъ до сихъ поръ опомниться отъ великой радости! вскричалъ другой веселый голосъ.— Пей, Горнъ, и веселись! Ты получишь еще завтра патентъ на ротмистра, тогда и наслаждайся невозмутимо своимъ блаженствомъ!

— Но и тогда не забывай своихъ товарищей и друзей! вскричалъ опять другой голосъ.

О граф Зеефельд ни слова. Голоса его также не было слышно. Эриху пришли вдругъ въ голову странныя, страшныя мысли.

— Итакъ Горнъ, покойный Горнъ, пьемъ за твое здоровье и поздравляемъ тебя съ чиномъ ротмистра!

— Стой! вскричалъ голосъ, который Эрихъ слышалъ еще въ первый разъ.— Я согласенъ чтобы пили за мое здоровье, но съ однимъ условіемъ: я прошу чтобы меня не называли больше ‘покойнымъ’ Горномъ. Мн это надоло? Согласны вы со мною?

— Если хочешь, пожалуй!

— Я прошу васъ.

— Хорошо. Прошу васъ, господа, передайте это и другимъ.

— Однако что скажетъ графъ Зеефельдъ?

‘Слдовательно его здсь нтъ’, подумалъ Эрихъ. ‘Можетъ-быть его нтъ и въ замк? иди….’

— Вдь это онъ назвалъ тебя ‘покойнымъ’ Горномъ!

— Да, но мн это уже давно надоло. Мн все равно что скажетъ Зеефельдъ. Онъ скоре походитъ на ‘покойнаго’ нежели я,

Вс засмялись. Затмъ опять раздался голосъ драгунскаго офицера:

— Вы согласитесь со мною, господинъ ротмистръ графъ Горімъ, что я никогда не называлъ васъ этимъ именемъ. Прошу васъ поэтому объяснить мн когда и при какомъ случа вы заслужили его?

— Нтъ, я объясню вамъ происхожденіе этого имени, вскричалъ другой.— Горнъ слишкомъ скроменъ и не скажетъ вамъ всю правду. Это было нсколько лтъ тому назадъ. Мы были на маневрахъ и находились въ помстьяхъ стараго графа Зеефельда. Старикъ пригласилъ насъ въ свой замокъ и угостилъ насъ превосходнымъ обдомъ. Если не ошибаюсь, господа, то нкоторые изъ васъ присутствовали на этомъ обд?

— Я былъ, отвтилъ Горнъ.— Это былъ настоящій festin de Balthasar. Я потомъ долго вспоминалъ эту прекрасную Цыганку которая танцовала предъ нами. Счастливый Зеефельдъ!

— Да, счастливецъ! Онъ ловокъ и хитеръ. Я и теперь подозрваю его въ одной исторіи…. Я знаю гд онъ теперь…

Эрихъ вздрогнулъ и поблднлъ.

— Да, Кольма была удивительно хороша собою.

— Но надюсь что она и знаменитая наздница Кольма Тишка не были одною и тою же личностью? Кольма Тишка умерла недавно.

— Это она и была, отвтилъ со вздохомъ графъ Горнъ.— Да, счастливъ этотъ Зеефельдъ!

— А теперь, господа, прошу васъ исполнить мою просьбу, прервалъ говорившихъ молодой драгунъ.

— Дло вотъ въ чемъ. Во время ужина поднялся разговоръ о маневрахъ. Говорили между прочимъ объ одной кавалерійской аттак. Горнъ принялъ въ ней такое живое и горячее участіе что будь настоящая война….

— Ты не сказалъ что это было нападеніе со стороны непріятеля, и что мы защищались….

— Все равно. Говорили и много смялись по поводу храбрости Горна. Командующій генералъ, который очень любитъ Горна, привсталъ и сказалъ: ‘Прошу васъ, господа, не тревожьте бднаго Горна: онъ умеръ геройскою смертью’. Тогда графъ Зеефельдъ произнесъ тостъ въ память ‘покойнаго’ графа Горна? Вотъ откуда и произошло названіе.

— Зеефельдъ могъ бы придумать что-нибудь поумне, но у него манера смяться надъ другими. Однако, чортъ возьми, гд онъ? Куда онъ спрятался? Онъ вышелъ подышать свжимъ воздухомъ. Ужь не ухалъ ли онъ. Пожалуй еще смется теперь надъ нами! На насъ могутъ напасть.

— Не бойся, опасности нтъ никакой. Насъ окружаетъ только пхота. Бояться ее нечего. Унтеръ-офицеръ Швебблеръ только-что сообщилъ мн что въ лсу все тихо. Къ тому же Зеефельдъ здсь, въ замк. Я видлъ недавно его лошадь.

Итакъ, графъ Зеефельдъ былъ въ замк.

— Во всякомъ случа онъ прекрасно выдумалъ устроивъ здсь небольшой ужинъ. Здсь пріятне и тепле нежели въ пол.

— Хотлось бы мн видть какое впечатлніе произвело бы на генерала Швенкенберга извстіе что мы теперь здсь!

— Онъ ничего не сказалъ бы. Теперь не большіе маневры. Веселей, господа, выпьемте еще по стакану!

— Во всякомъ случа, продолжалъ Горнъ,— не хорошо со стороны Зеефельда что онъ ушелъ отъ васъ. Право, не играетъ ли онъ нами? не служимъ ли мы ему ширмами? Эй, послушайте, господинъ лсничій, нтъ ли у васъ въ дом какой-нибудь хорошенькой горничной обратившей на себя вниманіе его сіятельства? Я знаю онъ часто бывалъ здсь въ послднее время.

Эрихъ вспыхнулъ и пристально взглянулъ на лсничаго. Тотъ, покачавъ головой, поднялся съ своего мста.

— Полноте, господинъ лсничій, я не хотлъ оскорбить васъ, воскликнулъ графъ Горнъ, останавливая старика. Садитесь! Разв это по-товарищески? Выпьемте-ка лучше по стакану вина и споемте веселую псню. Ну-съ, господа, начинаю:

‘Thu’ ich das Meine, thust du das Deine,

So thut ein Jeder das Seine.’

— Перестань, Горнъ. Насъ могутъ услышать. Не забывай, мы на враждебной земл.

Эрихъ все еще стоялъ у окна и прислушивался. Ему все казалось что еще будетъ рчь о граф Зеефельд. Но онъ ошибся. Разговаривали обо всемъ, только не о граф Зеефельд.

‘Итакъ, графъ Дагобертъ Зеефельдъ въ замк.’ думалъ Эрихъ.— ‘Но гд онъ? Куда могъ онъ скрыться?’ Онъ крпко сжалъ губы, будто сдерживая болзненный стонъ. Какіе-то безобразные, дикіе образы окружади его. Они дразнили его, смялись надъ нимъ и тихо шептали ему: ‘Пойдемъ, мы покажемъ теб гд онъ!’

Но гд она? Какъ проникнуть въ домъ? Онъ взглянулъ въ окно Бланды. Оно было слабо освщено. Ахъ, еслибы можно было войти къ ней! Но вдругъ онъ остановился какъ вкопаный. То что онъ увидлъ его глубоко поразило. Недалеко отъ дома стоялъ высокій, старый оршникъ. Втви его касались самыхъ стнъ охотничьяго замка, касались окна Бланды. Эрихъ замтилъ что на одной изъ втокъ лежала человческая фигура. Вдругъ фигура тихо приподнялась и взглянула въ окно Бланды. Свтъ изъ окна ярко освтилъ ее, и Эрихъ узналъ, къ великому изумленію, сына лсничаго. Іосифъ держалъ въ рук охотничье ружье и прицливался все глядя въ окно. Эрихъ былъ готовъ громко вскрикнуть. Тогда онъ замтилъ опять какъ Іосифъ нагнулся и опустилъ ружье.

Что онъ тамъ длалъ? Что видлъ? Вроятно, онъ видлъ что-нибудь ужасное. Это доказывало его ружье. Но что же онъ видлъ? За кмъ онъ слдилъ? Сердце забилось въ немъ страхомъ, ненавистью, злобой. Онъ быстро подошелъ къ оршнику и тихо, едва слышно, позвалъ Іосифа по имени.

Юноша, услышавъ свое имя, вздрогнулъ и наклонился къ земл. Онъ узналъ Эриха.

— Умоляю тебя, ради Христа, сойди съ дерева и покажи мн какъ войти въ домъ!

— Хорошо, хорошо, прошепталъ съ трудомъ Іосифъ. Онъ опять приподнялся, взглянулъ въ окно и, видимо успокоенный, спустился съ дерева.

— Ты — другъ Бланды, можешь наверхъ. Онъ подошедъ къ небольшой двери, отворилъ ее и, впустивъ Эриха на крутую лстницу, тихо проговорилъ:

— Наверхъ, иди наверхъ.

Эриха оснила свтлая мысль. Онъ нагнулся къ сыну лсничаго и попросилъ его сбгать въ лсъ и три раза повторить крикъ сыча.

— Ты знаешь этотъ крикъ?

Іосифъ кивнулъ утвердительно головой.

— Такъ иди скоре, ты спасешь этимъ Бланду.

Эрихъ взошелъ на лстницу и остановился предъ небольшою дверью. Сквозь щели проникалъ свтъ. Эрихъ ясно разслышалъ ненавистный, знакомый ему голосъ графа Дагоберта Зеефельда. Графъ говорилъ тихо, но горячо, страстно…

— Нтъ, я не уйду! Оскорбляй меня, кусай меня,— я все-таки не уйду… Наконецъ-то ты въ моихъ объятіяхъ… Моя прекрасная, дикая кошечка!

Эрихъ толкнулъ съ силой дверь и вошелъ въ комнату. Раздался дикій, радостный крикъ: ‘Эрихъ, Эрихъ!’ и Бланда упала къ нему на грудь.

Графъ Зеефельдъ стоялъ блдный, дрожащій отъ гнва и злобы. Онъ узналъ Эриха, узналъ въ немъ своего соперника. Онъ слышалъ глубоко-радостный, глубоко-любящій крикъ Бланды: ‘Эрихъ, Эрихъ!’ Графъ въ одну минуту подскочилъ къ стулу, схватилъ свою саблю и бросился на Эриха. Но Бланда громко вскрикнула и закрыла Эриха собою.

Графъ остановился. Онъ не имлъ силъ отвести глазъ съ ея лица. Оно было блдно, во прекрасно. Ни тни страха, мольбы. Глаза ея горли мрачнымъ, глубоко-пронизывающимъ огнемъ… Видно было что она скоре сама умретъ, во не уступитъ ему Эриха. Онъ опустилъ саблю и произнесъ глухимъ, задыхающимся голосомъ:

— Мы еще увидимся, вы — защитникъ и герой, и уводимся тамъ гд вамъ это не будетъ особенно пріятно. Глупъ же я былъ,— продолжалъ онъ, направляясь къ дверямъ,— поднять руку на такого разбойника и негодяя!

— Вы не имете права относиться такъ ко мн! вскричалъ Эрихъ, подбгая къ нему. Глаза его сверкали. Онъ былъ глубоко потрясенъ.— Прошу васъ, забудьте хотя одинъ разъ вашъ титулъ, вашъ мундиръ, ваше положеніе въ обществ. Мы теперь равны. Я готовъ вступитъ съ вами въ поединокъ готовъ, хотя силы наши теперь не равны. Что же вы медлите? Возьмите свою саблю, да возьмите кстати и кинжалъ, вдь вы такъ мастерски владете имъ!

Графъ вздрогнулъ: онъ вспомнилъ Кольму. Затмъ онъ опустилъ саблю и, подойдя къ дверямъ, обернулся къ Бланд, сказавъ ей:

— Прощай, я скоро увижу тебя!

Онъ вышелъ на лстницу и сталъ прислушиваться. Все было тихо, никто не слышалъ крика Бланды. Онъ подошелъ къ колодцу, вымылъ свою окровавленную руку, обернулъ ее платкомъ и вошедъ въ залу гд пировали его товарищи, Здсь его приняли со смхомъ и съ шутками.

Бланда, обвявъ обими руками Эриха, прижалась къ нему головкой и тихо рыдала.

— Но гд же Катерина Штккель? спросилъ Эрихъ, когда она немного успокоилась.

— Она пошла въ городъ къ своей больной тетк. Она общала вернуться сегодня вечеромъ, но не пришла. Вроятно тетка опасно больна.

— Скажи, Бланда, что онъ сдлалъ съ тобой?

— Я и сама не знаю какъ это случилось. Я сегодня долго гуляла въ саду. Было уже поздно, и я уже хотла вернуться въ свою комнату. Открываю дверь и вижу, онъ стоитъ предо мною. Сначала онъ говорилъ спокойно, выказывая ко мн полное уваженіе. Но потомъ, вдругъ, измнилъ тонъ разговора. Онъ требовалъ чтобъ я полюбила его. Я стала звать на помощь. Онъ обхватилъ меня и старался заглушить мои крики. Я знала что меня никто не услышитъ. Стны здсь толстыя, крпкія. Онъ же смялся надо мной все говорилъ: ‘Зови, кричи, сколько хочешь. Сюда придутъ и увидятъ что я съ тобой. Вс будутъ думать что ты сама впустила меня къ себ.’

Эрихъ заскрежеталъ зубами. Ему стало досадно зачмъ онъ не вступилъ съ графомъ въ поединокъ, зачмъ не уничтожилъ его.

— Онъ много говорилъ, продолжала Бланда.— Я многое не поняла, да и забыла… Но онъ говорилъ страшныя вещи. Губы его дрожали, а глаза стали необыкновенно велики. Я смотрла ему прямо въ глаза и тихо отодвигалась назадъ надясь подойти къ дверямъ. Тогда онъ подбжалъ ко мн, обнялъ меня и прижалъ къ себ. Я оттолкнула его. Я помню, что укусила ему руку… Голова моя закружилась, ноги задрожали. Я закричала ему чтобъ онъ оставилъ меня, тогда онъ не смлъ больше прикасаться ко мн своею рукой… Я видла какъ его пальцы были въ крови. Будь у меня ножъ, я зарзала бы его!— Она проговорила послднія слова дрожащими, поблднвшими губами. Глаза ея сверкали гнвомъ и ненавистью.— Тогда ты пришелъ, Эрихъ. Ты спасъ меня. Что длать теперь?

Она снова припала къ нему головой, обхватила его обими руками и тихо зарыдала. Эрихъ чувствовалъ какъ сильно билось ея сердце, какъ вся она вздрагивала, трепетала отъ глубокаго, сильнаго горя.

Онъ крпко обнялъ ее и прижалъ свои губы къ ея свтлымъ, вьющимся волосамъ. Затмъ онъ тихо освободилъ ея руки со своей головы и сказалъ дрожащимъ голосомъ:

— Успокойся, Бланда. Нужно хорошенько обдумать что предпринять. На сегодняшній вечеръ теб нечего безпокоиться.

— О, я знаю что длать! Я надюсь, Эрихъ, что ты защитишь меня и поможешь мн совтомъ.

— Я готовъ отдать теб всю жизнь мою!

Она врила ему. Это доказывалъ ея глубокій, полной благодарности взглядъ.

— Я знаю, ты любишь меня. Но въ состояніи ли ты будешь помочь мн и защитить меня — это еще вопросъ. Но, можетъ-быть, ты придумаешь какое-нибудь средство. Я не могу остаться здсь. Ты самъ сегодня убдился въ этомъ. Къ тому же тяжело жить милостью другихъ людей. Я достаточно училась и въ состояніи сама прокормить себя. Но прежде всего я должна отыскать графиню Зеефельдъ. Она принимала участіе въ судьб моей матери и въ мой… Я хочу поблагодарить ее за прежную заботливость обо мн и ласку, я хочу сказать ей что я вовсе не такая испорченная двушка какой меня считали въ пансіон. Неправда ли, Эрихъ, я должна ей сказать все это?

— Да, да. Ты должна также спросить ее что побудило ее принять участіе въ твоей судьб и въ судьб твоей матери. Узнай руководило ли ею только чувство состраданія или были также другія причины. Передай ей также тотъ запечатанный конвертъ который я отдалъ теб недавно.

Эрихъ говорилъ все это какъ-то горячо, торопливо. Лицо его горло, глаза сверкали.

— Эти бумаги, продолжалъ онъ,— важны для нея. Я увренъ что он въ связи съ твоимъ прошедшемъ или съ твоею будущностью.

— Но какимъ образомъ? Впрочемъ, все равно. Я сберегу эти бумаги, и если увижусь съ графиней, то передамъ ихъ ей. Но какъ мн увидть ее? Я боюсь довриться Катерин Штккель. Боюсь также лсничаго и его сына. Іосифъ постоянно слдитъ за мною. Я боюсь, Эрихъ, что меня не отпустятъ отсюда. Мн нужно бжать.

— Да, Бланда, ты должна бжать отсюда, отвтилъ Эрихъ, устремивъ въ окно мрачный, печальный взглядъ.— Я помогу теб бжать. Я постараюсь о твоей безопасности.

— Ахъ, еслибъ это было возможно!

— Все возможно, Бланда. Нужно только желанье и твердая воля. Я все устрою черезъ день. Дай мн хорошенько обдумать. Я знаю гд ты можетъ найти на время пріютъ. Я думаю, самое лучшее если ты уйдешь отсюда въ слдующую ночь. Будешь ли ты готова?

— Буду!

— Я знаю что маневры будутъ завтра и продолжатся до обда. Затмъ войска будутъ отдыхать. Я надюсь избжать ареста, на дежурство меня еще не скоро назначатъ. Слдовательно, завтра ночью я къ твоимъ услугамъ.

— Благодарю тебя, Эрихъ. Мн стало теперь легче на душ. Скажи, куда мн явиться завтра? Я буду ждать тебя.

— Теб не придется ждать, милая Бланда. Я приду раньше тебя на назначенное мсто. Если ты выйдешь изъ этого сада, то войди въ лсъ и или все по лсной дорог. Ты придешь наконецъ къ тому мсту гд дорога загромождена срубленными деревьями. Тамъ я буду ждать тебя. Выйди изъ дому въ девять часовъ вечера. Согласна ли ты?

— Да

— Но если будетъ дождь?

— Я все-таки приду. Вдь я съ дтства привыкла странствовать подъ открытымъ небомъ. Ахъ, Эрихъ, мы будемъ идти вмст по лсу, будемъ вспоминать года нашего дтства,— какъ будетъ хорошо!

— Есть ли у тебя деньги, Бланда? спросилъ робко Эрихъ

— Какже, Кольма дала мн.

— Хорошо. Слдовательно, мы завтра увидимся. Теперь я долженъ разстаться съ тобою, нужно вернуться въ батарею. Я вдь пришелъ сюда тайкомъ. Хотлось видть тебя… хотлось хоть бы взглянуть на охотничій замокъ.

Онъ поспшно подбжалъ къ окну, отворилъ его и сталъ прислушиваться. Раздались тихіе, но ровные и твердые шаги приближавшихся солдатъ.

— Эрихъ, что это значитъ?

— Мой планъ удался! Не безпокойся, это только начало маневровъ. Прощай, дорогая Бланда. Не безпокойся если ты услышишь внизу небольшой шумъ и громкіе голоса. Думай о завтрашней ночи и обо мн.

Она протянула ему об руки. Онъ обнялъ ее и крпко поцловалъ ея розовыя, прелестныя губки.

IX. Опять маневры.

Едва Эрихъ вошелъ къ Бланд какъ Іосифъ побжалъ въ лсъ и три раза прокричалъ подражая сычу. Волонтеръ Губеръ, стоявшій на возвышеніяхъ, повторилъ этотъ крикъ. Тогда унтеръ-офицеръ Раффдеръ разбудилъ поручика командующаго караульнымъ постомъ и объявилъ ему что случилось вроятно что-нибудь особенное, такъ какъ бомбардиръ конной батареи подалъ условный знакъ. Молодой пхотный поручикъ въ одну минуту проснулся, всталъ на ноги, опоясался саблей и надлъ каску. Затмъ онъ взглянулъ на своего унтеръ-офицера вопросительно:

— Все это прекрасно, Раффдеръ, но что же длать теперь? Послать туда патруль не такъ-то легко. Мы можемъ сами легко попасться въ западню. А между тмъ нельзя оставить и бомбардира безъ всякой помощи. Знаете ли что? Идите-ка скорй въ роту, это вдь не далеко, и доложите обо всемъ господину капитану.

Унтеръ-офицеръ прошелъ уже нсколько шаговъ какъ вдругъ остановился. Онъ нагнулся къ земл и сталъ всматриваться въ темноту. Затмъ онъ поспшно вернулся къ своему начальнику и объявилъ что по лсной дорог детъ отрядъ подъ начальствомъ дежурнаго штабъ-офицера.

Такъ и было. Но дежурный штабъ-офицеръ пріхалъ не одинъ, а въ сопровожденіи командующаго бригаднаго генерала и цлой толпы адъютантовъ, ординарцевъ и другихъ офицеровъ.

Дло въ томъ что генералъ, по окончаніи превосходнаго ужина, предложилъ своимъ гостямъ сдлать объздъ всхъ позицій. Ночь была теплая, и вс охотно приняли приглашеніе генерала. Къ тому же это были первые маневры на которыхъ генералу приходилось командовать подъ руководствомъ высочайшаго главнокомандующаго. Были еще другія причины побуждавшія генерала зорко и строго слдить за ходомъ маневровъ и не допускать ни малйшихъ упущеній или ошибокъ.

Читатель вроятно помнитъ серіознаго и строгаго драгунскаго полковника фонъ-Швенкенберга, участвовавшаго нсколько лтъ тому назадъ на обд стараго графа фонъ-Зеефельда. Полковника фонъ-Швенкенберга произвели въ генералы и переведи въ пхоту. Это крайне удивило какъ его прежнихъ товарищей по кавалеріи, такъ и его настоящихъ сослуживцевъ по пхот. Первые говорили что настоящій кавалеристъ долженъ былъ скоре подать въ отставку нежели унизиться до того чтобы перейти въ пхоту, вторые же увряли что бывшій кавалерійскій полковникъ никогда не пойметъ всхъ тонкостей пхотной тактики. Поэтому понятно отчего генералъ такъ старался отличиться на маневрахъ. Онъ видлъ что его бывшіе товарищи смотрли на него теперь свысока, и ршился во что бы то ни стало отомстить имъ.

Поручикъ, командующій караульнымъ постомъ, немедленно передалъ генералу все что касалось бомбардира конной артиллеріи.

— Я думаю, господинъ генералъ, что случилось что-нибудь особенное, иначе онъ не подалъ бы условнаго знака.

— Какъ вы думаете, какія непріятельскія войска стоятъ тамъ внизу?

— Кавалерія, господинъ генералъ. Я знаю наврно, что тамъ стоятъ драгуны и гусары. Ихъ патрули неоднократно приближались къ нашимъ форпостамъ, не обращая никакого вниманія на раздльную черту.

— Это похоже на нихъ. Я знаю этихъ драгунъ. Хорошо было бы еслибы мы немного отдлали ихъ. Какъ вы думаете, господинъ поручикъ, не послать ли туда отрядъ узнать что тамъ длается? Изо сколькихъ человкъ состоитъ вашъ форпостъ?

— Изъ восьмидесяти человкъ, господинъ генералъ.

— Хорошо, а можетъ ли нашъ бивуакъ надяться на посты стоящіе внизу?

— Я увренъ что они строго выполняютъ свою обязанность и никого не пропустятъ.

— Въ такомъ случа мы употребимъ въ дло вашъ форпостъ. Нужно хорошенько изслдовать что тамъ длается. Господинъ майоръ Клеммеръ,— обратился онъ къ сопровождавшему его штабъ-офицеру,— прошу васъ примите на себя команду надъ этимъ отрядомъ. На васъ я могу вполн положиться.

— Слушаю, господинъ генералъ. Если вы позволите, я отправлюсь пшкомъ.

— Хорошо, мой дорогой майоръ. А вы, господинъ поручикъ, прикажите вашимъ людямъ выступить. А мы, господа,— обратился онъ къ своей свит,— мы останемся здсь пока не узнаемъ въ чемъ дло.

Нсколько минутъ спустя, форпостъ былъ уже готовъ къ выступленію. Вс радовались этой небольшой экспедиціи. Тишина и порядокъ при выступленіи были изумительны. Майоръ Клеммеръ сталъ во глав форпоста и нсколько секундъ спустя вс скрылись въ темнот ночи.

Майоръ Клеммеръ началъ свою службу съ простаго солдата. Много труда, много терпнія и борьбы стоило ему добиться офицерскаго чина. Но онъ былъ честолюбивъ и любилъ службу. Онъ происходилъ изъ бдной и скромной семьи. Сначала онъ терплъ страшную нужду. Но эта-то нужда и развила въ немъ сильный, настойчивый и твердый характеръ. Въ обращеніи онъ былъ нсколько грубъ и рзокъ. Онъ строго слдилъ за офицерами своего баталіона. Его удивляло что молодежь любила гулять, любила кофейни, общества, любила пить и танцовать. Говорили что это зависть. Никто никогда не зналъ начальника боле строгаго и взыскательнаго какъ майоръ Клеммеръ. Вс знали также что майоръ Клеммеръ былъ несчастенъ. Онъ женился, ради небольшихъ денегъ, на старой дв. Старая два, превратившись въ майоршу Клеммеръ, нисколько не измнилась и продолжала быть прежнею сварливою и злою женщиной. Майоръ былъ высокаго роста и очень худощавъ. Глаза у него были маленькіе, выглядывавшіе всегда сердито и мрачно, носъ большой, острый какъ у коршуна. Волосы и усы была яркаго рыжаго цвта.

Майоръ Клеммеръ и его отрядъ тихо вошли въ паркъ окружавшій охотничій замокъ. Здсь ихъ встртилъ Эрихъ и объявилъ имъ что въ замк ужинаютъ гусары и драгуны. Майоръ Клеммеръ, окруживъ въ одну минуту замокъ, объявилъ плнными офицерскихъ лошадей и находившихся при нихъ солдатъ и затмъ подошелъ къ самому дому.

Ужинъ былъ въ полномъ разгар. Вс пили, смялись и весело шутили надъ графомъ Зеефельдомъ. Но графъ Дагобертъ, принявъ на себя видъ довольнаго и счастливаго человка, только улыбался на ихъ замчанія и шутки.

— Однако, Зеефельдъ, сознайся, сказалъ графъ Горнъ,— побда далась теб не такъ легко. Этотъ шрамъ на твоей рук не совсмъ-то говоритъ въ твою пользу.

— Ты кажется на знаешь что есть и такія женщины которыя кусаются любя человка, смясь сказалъ Барингъ.— Однако, довольно объ этомъ. Зеефельдъ объявилъ себя побдителемъ, какое же мы имемъ право не врить ему? Онъ устроилъ намъ этотъ прекрасный ужинъ, и мы должны бытъ ему благодарны. Пью за успшное и скорое окончаніе этихъ скучныхъ маневровъ!

— Еслибы мн удалось только отличиться въ глазахъ принца!… Перескочить бы, напримръ, во время аттаки со своимъ эскадрономъ черезъ рвы и заборы… Послушай, Зеефельдъ, если мн представится что-нибудь подобное, прошу тебя, же торопись впередъ.

— То-есть, я долженъ отстать и содйствовать твоему успху?

— Ну, что жъ, охотно! Мн все это давно надоло!

— Значитъ правду говорятъ что ты хочешь подать въ отставку?

— И жениться?

— Первое — можетъ быть, что же касается женитьбы, то псня еще далека.

— Положимъ, будь здсь прелестная графиня Галлеръ, ты сказалъ бы совсмъ другое, отвтилъ графъ Горнъ, улыбаясь. Затмъ онъ началъ громко налзать извстную мелодію изъ Вильгельма Телля: ‘Клотильда, ахъ Клоти-ильда!’

Графъ Зеефельдъ, не обращая никакого вниманія на Горна, продолжалъ:

— Мой многоуважаемый дядюшка, графъ Христіанъ, уже очень старъ и дряхлъ. Случись съ нимъ что-нибудь, управленіе надъ его громадными имніями переходитъ въ мои руки. Понятно что я не могу продолжать тогда службу.

— И будешь ты тогда назначенъ въ свиту его величества — счастливецъ!

— Вотъ отчего я страшно золъ на эти скучные маневры, продолжалъ графъ Зеефельдъ. — Я хотлъ еще сегодня утромъ ухать въ Вальдбургъ. Но придется отложить эту поздку до завтрашней ночи: командующій генералъ даетъ принцу большой ужинъ. Не пора ли намъ, господа, вернуться на бивуакъ? ужъ поздно, а отдохнуть не мшаетъ.

— Полно, перебилъ его графъ Горнъ, — успемъ еще выспаться! Мн здсь очень нравится. Впрочемъ, если хотите, встанемте и подемъ осматривать непріятельскіе форпосты. Предъ нами пхота. Я увренъ что многіе изъ нихъ спятъ.

— Хотлъ бы я посмотрть на нихъ, вскричалъ самый младшій изъ драгунъ,— что было бы съ ними еслибы мы очутились вдругъ предъ ними, на возвышеніяхъ? Воображаю, какое у нихъ смятеніе произошло бы тогда!

Вдругъ раздался рзкій, продолжительный шумъ. Дверь отворилась, и на порог показался мрачный, суровый пхотный майоръ съ обнаженною саблей и съ каской на голов. За нимъ сверкали въ большомъ числ штыки.

— Однако, произнесъ мрачный майоръ, посл нкотораго молчанія,— я долженъ признаться что это довольно куріозная исторія. Насколько я вижу, господа кавалеристы принадлежатъ къ враждебному лагерю. А между тмъ господа кавалеристы вполн пренебрегли раздльною чертой и собрались сюда.

Онъ окинулъ быстрымъ взглядомъ безчисленныя пустыя бутылки стоявшія на стол и продолжалъ:

— И господа кавалеристы не сочли даже нужнымъ окружить домъ караульными, имя въ виду что ихъ могутъ застать врасплохъ и признать плнными!

— Господинъ подполковникъ, сказалъ графъ Зеефельдъ, замтивъ какъ озадачены были его товарищи появленіемъ майора, — я вижу что вы намрены отнестись… чорт… очень серіозно къ нашему вполн невинному ужину?

— Я отношусь такъ какъ долженъ, господинъ ротмистръ. Я засталъ здсь непріятельскій отрядъ и беру его въ плнъ. Прошу васъ, господа, слдовать за мною въ лагерь.

— Однако, чортъ возьми, это вдь не по-товарищески! Вдь мы на маневрахъ! вскричали офицеры, поднимаясь со своихъ мстъ и берясь за фуражки и сабли. Только одинъ графъ Зеефельдъ остался спокойно на своемъ мст и сказалъ:

— Прошу васъ, господинъ подполковникъ, присядьте къ намъ и выпейте стаканъ шампанскаго.

— Это неслыханное событіе!… Разв мы не на маневрахъ? разв мы не члены одной арміи?

— Прошу васъ, господинъ кавалеристъ, объяснить мн, что такое маневры? спросилъ майоръ съ большимъ достоинствомъ.— Маневры — это самое точное подражаніе войн. Вы согласитесь со мною, господа, что будь теперь война, я поступилъ бы съ вами точно также. Итакъ, признаю васъ плнными.

— Ужь не потому ли что мы офицеры кавалеріи! сказалъ съ горечью графъ Горнъ.

— Итакъ вы серіозно объявляете насъ плнными? спросилъ графъ Зеефельдъ, длая товарищамъ рукою знакъ чтобъ они успокоились.

— Совершенно серіозно! отвтилъ невозмутимо майоръ.

— Въ такомъ случа, позвольте обратиться къ вамъ съ слдующею просьбой: отпустите моихъ товарищей къ ихъ войскамъ. Я же отправлюсь съ вами къ командующему генералу и, по его требованію, назову имена всхъ присутствующихъ здсь.

— Мы не согласны на это, Зеефельдъ, нтъ, не согласны, это жертва съ твоей стороны, чортъ возьми! если господинъ майоръ относится такъ серіозно къ маневрамъ, въ такомъ случа попробуемъ пробиться!

Говоря это, кавалеристы окружили графа Зеефельда. Въ то же время подошелъ къ майору увтеръ-офицеръ Раффдеръ и тихо сказалъ ему:

— Господинъ подполковникъ, недалеко отъ дома показался патруль кавалеріи. Завидвъ нашу пхоту, они галопомъ пустились назадъ. Я думаю, намъ нельзя терять времени.

Все это разузналъ Эрихъ. Онъ, въ сопровожденіи Іосифа, нсколько разъ обошелъ вокругъ охотничьяго замка и замтилъ кавалерійскій патруль.

— Я принимаю ваше предложеніе, господинъ ротмистръ. Прошу васъ слдовать за мною немедленно.

— Надюсь, вы позволите мн ссть на мою лошадь?

— Мн очень жаль, но я долженъ отказать вамъ. Господинъ генералъ отдастъ надлежащія приказанія что длать съ вашими лошадьми — надюсь, унтеръ-офицеръ Рафлеръ, вы поняли меня? Поручите лошадей бомбардиру четвертой конной батареи, мы всмъ обязаны ему.

Услышавъ, что рчь шла о бомбардир четвертой конной батареи, графъ Зеефельдъ страшно измнился. Лицо его поблднло, глаза загорлись мрачнымъ огнемъ. Онъ обернулся къ майору и порывисто сказалъ:

— Хорошо, господинъ подполковникъ, я подчиняюсь этому насилію. Прошу васъ, впередъ! Онъ тихо оттолкнулъ отъ себя товарищей, окружавшихъ его и, силясь улыбнуться, продолжалъ:— Всякому свое! До свиданья, друзья, до завтрашняго утра. А ты, Барингъ, отправься къ майору и доложи ему что я ранилъ себ руку и что мы, вслдствіе этого, выхали изъ бивуака и пріхали сюда. Правда, мы пренебрегли раздльною чертой и очутились на непріятельской земл, но вдь и непріятельская пхота поступила бы точно также, будь она на нашемъ мст!

Затмъ графъ Зеефельдъ холодно поклонился майору и вышелъ изъ залы. Онъ, повидимому, былъ спокоенъ, но внутри у него клокотала сильная злоба. Эрихъ пошелъ съ гусаромъ который велъ лошадей графа Зеефельда. Эрихъ хорошо сдлалъ объявивъ что онъ видлъ непріятельскій кавалерійскій патруль. Патруль замтилъ отрядъ пхоты, немедленно поскакалъ назадъ въ лагерь чтобы взязь подкрпленіе и спасти офицеровъ находившихся въ охотничьемъ замк.

Вмст съ подкрпленіемъ онъ вернулся къ охотничьему замку, какъ разъ въ ту минуту когда майоръ Клеммеръ подъзжалъ къ мсту гд лежали срубленныя деревья. Эрихъ посовтовалъ майору заградить снова дорогу нсколькими срубленными деревьями. Совтъ этотъ былъ немедленно исполненъ. Гусары, замтивъ барьеръ и боясь темной ночи, отложили свое преслдованіе и вернулись въ лагерь.

Между тмъ майоръ достигъ своей части и доложилъ генералу о результат своего похода. Плнника ввели къ генералу. Послдній, взглянувъ на него, весело и громко разсмялся и закричалъ:

— Ну, майоръ Клеммеръ, признаюсь, вы достали намъ прекрасную добычу! Вы хорошо сдлаете потребовавъ отъ графа Зеефельда порядочный выкупъ!

Майоръ отвтилъ на это серіозно:

— Господинъ генералъ, я исполнилъ только свою обязанность. Я поступилъ бы точно также и въ дйствительной войн.

Майоръ былъ разсерженъ. Онъ видлъ какъ генералъ пожималъ руку плнника, слышалъ какъ онъ смялся. Затмъ онъ направился къ лошадямъ, бормоча:

— Еще разъ повторяю что поговорка ‘воронъ ворону глаза не выклюетъ’ — останется всегда врна. Для того чтобы бытъ дльнымъ пхотинцемъ, нужно родиться имъ!

— Впрочемъ, майоръ Клеммеръ, вскричалъ ему генералъ фонъ-Швенкенбергъ вслдъ,— благодарю васъ за успшное окончаніе этой экспедиціи. Я доложу объ этомъ кому слдуетъ. Гд бомбардиръ конной артиллеріи?

Эрихъ выступилъ впередъ.

— Вами я также доволенъ, любезнйшій. Къ которой батаре принадлежите вы?

— Къ четвертой конной батаре.

— А, капитана фонъ Мандерфельда! Доложите вашему батарейному начальнику что я похвалилъ васъ. А теперь, дорогой графъ Зеефельдъ, выпьете же со мною стаканъ чаю. Затмъ можете вернуться въ свой эскадронъ.

Понятно что Эрихъ и не думалъ передавать капитану фонъ-Мандерфельду словъ генерала. Но онъ передалъ обо всемъ первому поручику Шаллеру. Онъ сказалъ ему также что лсная дорога все еще загромождена и не годится для переправы артиллерійскихъ лошадей и орудій.

Наступилъ день битвы. Едва разсвло, какъ вс роты и баталіоны, эскадроны и батареи были уже готовы къ выступленію и нападенію. Адъютанты и ординарцы точно ласточки перелетали съ одного мста на другое. Командующій генералъ, окруженный своею свитой, стоялъ на возвышеніи и оттуда осматривалъ мстность на которой должно было произойти сраженіе. Многіе изъ его офицеровъ держали предъ собою планы окружающей мстности. Впрочемъ, это длалось скоре только для формы. Толстые и сытые пхотные штабъ-офицеры гладили по грив своихъ лошадей, желая такимъ образомъ заслужить ихъ расположеніе. Строгіе и серіозные капитаны ходили взадъ и впередъ предъ сцоими ротами и возбуждали солдатъ къ храбрости и усердію. Солдаты же старались, тайкомъ, дость скорй послдніе остатки хлба и запить ихъ глоткомъ пива или водки.

У подножія возвышеній стояли артиллеристы. Ихъ едва можно было разглядть сквозь утренній туманъ. Сначала вс батареи представляли собою только одну безпорядочную, устую массу, затмъ они отдлились и образовали восемь отдльныхъ группъ. Прежде всего показался огонь на лвомъ фланг, затмъ и на правомъ и началась настоящая перестрлка. Все покрылось густымъ блымъ дымомъ.

Сраженіе разгоралось все боле и боле. При этомъ руководила конечно не воля главнокомандующаго, но выполнялось только то что было предписано на бумаг. Батареи, разстрлявъ порядочное количество пороха его величества, положили пушки на лафекы и двинулись впередъ. Враждебіая же артиллерія отступила назадъ. Понятно что при этомъ отличились многіе батарейные и ротные командиры. Особенно отличился первый поручикъ Шаллеръ. Онъ сумлъ дать своему орудію такую выгодную позицію, стрлялъ такъ храбро, что генералъ-инспекторъ артиллеріи выразилъ ему свое полное одобреніе.

Подойдя къ самому городу, артиллерія заняла третью и послднюю позицію. Она пропустила пхоту и кавалерію впередъ и, заставивъ непріятеля перейти небольшую рку, отбросила его въ предмстья окружавшія городъ. Этимъ маневры и окончились. Войска возвратились на свои мста. Четвертая конная батарея также соединилась вмст и отправилась подъ начальствомъ капитана фонъ-Мандерфельда домой. Вс были веселы и довольны. Одинъ баронъ фонъ-Мандерфедьдъ халъ угрюмый, задумчивый. Дло было въ онъ что онъ, еще въ начал маневровъ, завелъ свои шесть орудій въ какое-то болото. Генералъ-инспекторъ замтилъ это приказалъ одному изъ своихъ адъютантовъ сдлать капитану замчаніе.

Четвертая конная батарея, въхала во дворъ казармъ. Каптанъ фонъ-Мандерфельдъ подозвалъ къ себ перваго поручика и громко спросилъ его, который изъ бомбардировъ осмлился въ эту ночь отлучиться изъ бивуака и шататься по лсу.

— Мн передали объ этомъ, прибавилъ онъ.— Можетъ-были этимъ онъ оказалъ нкоторую услугу пхот, но я все-таки не доволенъ этимъ. Кто осмлился отойти, безъ, всякой надобности, отъ своего орудія? Кто?

Вс догадывались что капитану было и безъ того хорошо извстно о которомъ бомбардир шла рчь. Глаза его была строго и мрачно устремлены на Эриха. Эрихъ вышелъ впередъ, капитанъ, окинувъ его быстрымъ взоромъ, улыбнулся. Но въ ту же минуту вышелъ впередъ и первый поручикъ. Онъ приложилъ руку къ каск и сказалъ:

— Все это случилось по моему приказанію, господинъ капитанъ.

— Все по вашему приказанію, господинъ первый поручикъ? Что же вы приказали?

— Я приказалъ разузнать можно ли было прохать по лсной дорог ведущей къ охотничьему замку. Я слышалъ, что она была загромождена срубленными деревьями.

— Прекрасно. Но, надюсь что вы не приказали этому молодому человку войти въ самый замокъ и разбудить мирныхъ жителей, то-есть, говоря правду, жительницъ?

— Не знаю, было ли это такъ. Но если это и было такъ, то, вроятно, на то были важныя побудительныя причины. И въ этомъ виноватъ только одинъ я, такъ какъ я послалъ туда бомбардира Фрейберга.

Первый поручикъ проговорилъ это громкимъ, рзкимъ голосомъ. Лицо его пылало отъ гнва. Затмъ онъ прибавилъ

— И если вы хотите осудить кого-нибудь, господинъ капитанъ, то осуждайте меня, а не бомбардира Фрейберга!

— Позвольте мн быть другаго мннія, господинъ первый поручикъ. Вы оправдываете бомбардира Фрейберга, и я все-таки обвиняю его. Я наказываю его тмъ что назначаю его на караулъ до завтрашняго вечера.

Это былъ страшный ударъ для Эриха. Онъ устремилъ и перваго поручика умоляющій взглядъ. Послдній круто повернулъ свою лошадь и догналъ капитана. Между ними завязался горячій, сердитый разговоръ. Было трудно что-нибудь разслышать. Наконецъ капитанъ, пожавъ плечами, вышелъ со двора. Первый поручикъ, блдный и глубоко взволнованный, вернулся къ батаре. Приказавъ солдатамъ разойтись, онъ обратился къ Эриху и сказалъ ему съ глубокимъ сожалніемъ:

— Я не могу васъ избавить отъ караула. Но общаю вамъ что все остальное устроится.

Эрихъ долженъ былъ пересилить себя чтобы не показаться ребенкомъ предъ своимъ добрымъ начальниковъ. Первый поручикъ кивнулъ ему ласково головой и удалился.

Эрихъ пошелъ въ конюшни. Здсь онъ засталъ бомбардира Шварца. Эрихъ былъ глубоко огорченъ и озлобленъ.

— Скверно то, сказалъ бомбардиръ Шварцъ,— что ты долженъ замнить длиннаго Виберта. Бездльникъ ранилъ себ ногу. Ты назначенъ на караулъ вмсто него.

— Чортъ бы его побралъ, да и вс эти порядки! вскричалъ Эрихъ, заскрежетавъ зубами. Онъ едва одерживалъ себя. Ему хотлось плакать, хотлось бжать.

— Ты знаешь, я терпливо переношу вс эти аресты и караулы. Но сегодня я готовъ съ ума сойти. Я не могу сегодня остаться здсь… Право, я готовъ убить себя!

— Стоитъ того! Какое же у тебя дло?

— Я не могу этого сказать теб. Врь мн только что я буду самымъ несчастнымъ человкомъ если долженъ быть сегодня на караул!

— Ну, если это такъ, отвчалъ добродушной Шварцъ,— то я помогу теб. Я смню тебя, едва настанетъ вечеръ. Раньше теб, вроятно, и не нужно. Но, прошу тебя, будь веселй. Длинный Вибертъ подглядываетъ сюда. Я не хотлъ бы чтобъ онъ думалъ что наказаніе огорчаетъ тебя.

— Ты правъ. Я никогда не забуду твоей услуги.

— Переставь, здсь нтъ особенной услуги. Всего одну лишнюю ночь проспать на солом… Узнать объ этомъ никто не можетъ. Капитанъ рдко ходитъ въ конюшни до обда. А если онъ и придетъ сюда, то я объявлю ему что ты внезапно захворалъ холерой и что я смнилъ тебя. А теперь иди и приготовься къ караулу.

Эрихъ вошелъ въ свою комнату. Унтеръ-офицеръ Венкгеймъ встртилъ его съ выраженіемъ участія и сожалнія. Но Эрихъ оставался спокоенъ и веселъ. Онъ нарядился въ свой лучшій мундиръ, спряталъ въ карманъ вс деньги которыя имлъ и не забылъ даже взять съ собой небольшой карманный пистолетъ. Послдній принадлежалъ Шмоллеру. Онъ отдалъ его Эриху, прося чтобъ Эрихъ вычистилъ его и потомъ опять зарядилъ.

Бомбардиръ Шварцъ приготовилъ Эриху кофе, хлбъ, масло и колбасу, а также чернила и бумагу. Эрихъ написалъ длинное письмо старому Бурбусу. Онъ разказалъ ему всю исторію Бланды и просилъ старика принять въ ней участіе. Въ конц письма онъ упомянулъ что слышалъ отъ перваго поручика Шаллера что старый Бурбусъ не забылъ его и что онъ глубоко благодаритъ его за эту память. Затмъ письмо было вложено въ коввертъ, запечатано и передано бомбардиру Шварцу, который отнесъ его на почту.

Эрихъ смнилъ длиннаго Виберта. Послдній глубоко изумился, замтилъ что его противникъ нисколько не былъ огорченъ. Эрихъ легъ, но никакъ не могъ уснутъ. Онъ былъ глубоко взволнованъ. Время казалось ему безконечнымъ. Онъ попробовалъ читать, но напрасно. Въ каждой строк онъ видлъ только одно имя, имя Бланды. Онъ началъ ходить взадъ и впередъ. Онъ употреблялъ вс старанія чтобы думать о чемъ-нибудь другомъ. Но тщетно. Онъ все возвращался къ ней. Эрихъ испугался. Что съ нимъ? Какъ могло это случиться? И такъ скоро… Какъ все измнилось. Какъ измнились вс его чувства, мысли!… Еще недавно онъ любилъ ее какъ добрую, дорогую сестру, а теперь… Онъ понялъ вдругъ что любитъ ее сильно, горячо, страстно. Что пробудило въ немъ эту внезапную страсть? Онъ вспомнилъ страстныя, горячія слова графа Зеефельда, обращенныя къ ней, вспомнилъ какъ она обняла его, какъ прижалась своею прелестною головой къ его груди… Вотъ что погубило его. Онъ не узнавалъ больше себя. Откуда взялись у него эти мечты, эти желанія?.. Онъ отдалъ бы жизнь свою, лишь бы она была теперь съ нимъ, лишь бы онъ могъ еще разъ обнять ее.

Вдругъ на него напало сомнніе что онъ увидитъ ее сегодня вечеромъ. Онъ началъ считать пуговицы своего мундира, говоря съ первой пуговицы ‘да’. Послдняя пуговица отвтила ему тмъ же ‘да’. Онъ началъ считать лошадей, окна, цпи и все отвчало ему ‘да’, все ободряло и радовало его.

Наконецъ насталъ вечеръ. Явился бомбардиръ Шварцъ. — Ну, товарищъ, сказалъ Шварцъ,— я не завидую теб. Поднялся сильный втеръ. Когда ты вернешься?

— Наврное не знаю.

— Не торопись и не стсняйся. Я буду ждать тебя завтра къ одиннадцати часамъ. Эрихъ вручилъ своему товарищу саблю и поблагодаривъ его еще разъ, тихо вышелъ изъ казармъ. Онъ ршилъ что Бланда подетъ въ Нордгеймъ, небольшой городокъ близь Вальдбурга, и тамъ обождетъ доктора Бурбуса. Эрихъ былъ твердо убжденъ что старый мельникъ приметъ въ Бланд самое живое и горячее участіе.

Ночь была темная, мрачная. Былъ сильный, порывистый втеръ. Эрихъ проходилъ мимо охотничьяго замка. Все было темно, тихо. Все спало. Онъ взглянулъ на окно Бланды. И тамъ царила также темнота. Сердце его сильно забилось и онъ быстро пошелъ впередъ.

X. Бгство.

Черезъ нсколько минутъ онъ былъ у назначеннаго мста. Было совершенно темно. Эрихъ остановился у высокаго дерева и началъ прислушиваться. Вдругъ онъ вздрогнулъ: чья-то нжная, маленькая рука легла на его плечо и тихій, дрожащій голосъ произнесъ его имя.

— Бланда, ты ждала меня? А я такъ торопился чтобы придти сюда первымъ.

— Твой путь былъ длинне, милый Эрихъ. Не забудь также что я должна была воспользоваться первою удобною минутой. Но ты пришелъ, слава Богу. Вс думали что я въ своей комнат. Я спряталась въ саду и слышала какъ лсничій запиралъ наружную дверь. Іосифъ испугалъ только меня. Я уже выходила изъ сада и направлялась къ лсу, какъ вдругъ услышала за собою его шаги. Мн казалось что онъ догонялъ меня. Но потомъ я успокоилась. Онъ любитъ гулять по ночамъ.

— Не пора ли намъ, Бланда? Путь нашъ далекъ, я боюсь чтобы ты не устала. Дай мн этотъ узелокъ. Не хочешь ли опереться на мою руку?

— Перестань, Эрихъ. Я такъ давно не гуляла и такъ рада пройтись теперь. Разв потомъ. Одаако /хорошо ли ты сдлалъ что отлучился? Не станутъ ли искать тебя?

— Нтъ, мн нечего бояться. Правда, я не спрашивалъ позволенія, но я никогда не забываю одного правила: что не запрещено, то позволено. Не идемъ ли мы слишкомъ скоро, Бланда?

— Нтъ, нтъ, мн такъ хочется выдти скоре изъ этого лса! Я боюсь встртиться съ какимъ-нибудь охотникомъ.

— Ихъ тутъ много?

— Да, особенно по ночамъ. Они караулятъ дичь и лсъ. Здсь много воровъ.

— Въ такомъ случа, Бланда, не будемъ больше разговаривать пока не выйдемъ изъ лса.

Они тли скоро. Не прошло и четверти часа какъ она уже взошли на возвышеніе на которомъ Эрихъ находился наканун вечеромъ. Онъ показалъ ей мсто на которомъ стояли его гаубицы и разказалъ ей какимъ образомъ былъ взятъ въ плнъ графъ Дагобертъ Зеефельдъ.

Но Бланда знала уже все это отъ Іосифа.

— Онъ съ трудомъ могъ мн разказать все, если недоставало словъ онъ объяснялся движеніями рукъ. Знаетъ, Эрихъ, меня крайне изумило то обстоятельство что лицо его въ точеніе всего разказа принимало необыкновенно суровое и дикое выраженіе. Онъ нсколько разъ длалъ движеніе руками, будто хотлъ застрлить кого-нибудь. Впрочемъ онъ не докончилъ своего разказа, такъ какъ въ комнату вошла Штккель и прогнала его.

— Ты говорила съ нею о граф Зеефельд?

— Нтъ, да и къ чему? отвтила Бланда коротко.— Вдь я не разъ говорила съ нею объ немъ, передавала ей его слова, намеки, она всегда длала видъ что не придаетъ этому никакого значенія. Но все это прошло. Можетъ-быть я и ошибаюсь въ ней. Она все-таки добрая женщина и прежде очень любила меня.

Бланда тяжело вздохнула.

— Куда же мн идти, Эрихъ?

— Я доведу тебя до Нордгейма. Это небольшая деревня, черезъ два часа ходьбы мы будемъ тамъ. Ты сядешь тамъ въ дилижансъ и подешь въ небольшой городокъ недалеко отъ Вальдбурга. Тамъ ты займешь небольшую комнату и станешь ждать друга о которомъ я говорилъ. Онъ скоро прідетъ, я увренъ въ этомъ. Доврься ему какъ родному отцу.

Оба замолчали. Эрихъ взялъ руку Бланды и робко пожалъ ее. Бланда не отняла своей руки, но отвтила Эриху крпкимъ, горячимъ пожатіемъ. Они подходили къ небольшой деревушк. На башенныхъ церковныхъ часахъ пробило полночь. Ночь была темна, на неб ни одной звзды. Они прошли деревню и вошли въ густой, темный лсъ. Недалеко отъ нихъ, въ лощин, слышались бшеные разливы горнаго потока.

— Не бойся, Бланда, сказалъ Эрихъ молодой двушк, боязливо прижавшейся къ нему.— Слышишь какъ грозно шумитъ этотъ горный потокъ? Мы сейчасъ подойдемъ къ нему. Затмъ мы выйдемъ на большую поляну, а потомъ и на большую дорогу которая ведетъ въ Нордгеймъ. Ты очень устала?

— О, нтъ. Но я должна признаться теб, Эрихъ, что отвыкла отъ ходьбы, особенно въ такую темную ночь. Прежде было не то.

— Не хочешь ли ты отдохнуть немного? Вотъ здсь, подъ этою нависшею скалой, лежитъ срубленное дерево, хочешь?

— Да, Эрихъ, если ты только хочешь и не торопишься.

— О, у васъ достаточно времени, намъ придется еще ждать въ Нордгейм.

Онъ положилъ на дерево большой, мягкій пледъ. Бланда сла и прижала голову къ его плечу. Эрихъ обнялъ ее одною рукой и тихо прижалъ къ себ.

— Ты дрожишь, Бланда, не холодно ли теб?

— Нтъ. Мн такъ хорошо… Я такъ рада отдохнуть немного.

Они сидли молча и наслаждались своимъ первымъ счастіемъ. Да, они были такъ счастливы какъ еще никогда. Одинокій горный потокъ бшено, грозно бушевалъ, втеръ все усиливался, ломая и нагибая высокіе, стройные буки, березы и сосны. Но имъ подъ высокою скалой было тепло, хорошо. Небо покрылось темными, грозными тучами и вслдъ затмъ засверкала молнія и раздались первые громовые удары.

— Знаешь, милая Бланда, этотъ прелестный уголокъ сильно напоминаетъ мн небольшой шалашъ который покойный отецъ мой построилъ въ нашемъ лсу. Онъ весь былъ обложенъ листьями и мхомъ. Я такъ часто, будучи мальчикомъ, сидлъ тамъ во время грозы. Но никогда еще не былъ я такъ счастливъ какъ сегодня…. Никогда, никогда!

— Моя бдная мать очень боялась грозы. Цыгане также, даже Марешаль и Цареггъ. Но я всегда любила грозу, любила эти раскаты, этотъ блескъ, этотъ шумъ. Я никогда не боялась грозы, а сегодня съ тобою и подавно не боюсь.

— Ты со мною, да, ты со мною! Бланда, милая Бланда, какъ я счастливъ! Ахъ, Бланда, еслибы не эта печальная, неотвязчивая мысль! Мн все кажется будто я разстанусь сегодня навки съ тобой.

— Я этого не боюсь. Я знаю, Эрихъ, что скоро увижу тебя и буду вчно съ тобою.

— Правда? И если мы опять свидимся, мы будемъ говорить объ этой ночи, не правда ли?

— Я люблю тебя и знаю что и ты меня любишь. Хочешь, я поклянусь теб въ томъ что никогда не забуду тебя, никогда не разстанусь съ тобою? Мы скоро увидимся. Эрихъ, я никогда не оставлю тебя, никогда!

— Бланда, Бланда, гд мн найти словъ чтобы выразитъ теб мое счастье, мое блаженство!.. Вдь и я никогда не покину тебя. Я всюду пойду за тобою, везд найду тени. Я знаю теперь что всего добьюсь: ты моя сила, мой добрый геній!..

Втеръ, между тмъ, бушевалъ все сильне и порывисте, удары грома раздавались все оглушительне, молнія сверкала все ярче. Полилъ сильный дождь. Казалось, вс стихіи соединились вмст, чтобы проникнуть въ уголокъ подъ скалою. Но молодые люди ничего не замчали. Они тсно прижались другъ къ другу и были счастливы своею первою чистою любовью. Эрихъ наклонился къ ней, взглянувъ на нее съ чувствомъ глубокой, безпредльной любви, онъ въ первый разъ прижалъ свои губы къ ея губамъ. Бланда улыбнулась и встала.

— Да, Эрихъ, ты мой, а я твоя. Помни это. Видишь, даже небо радо нашему счастью: гроза стихла, дождь пересталъ.— Пойдемъ, Эрихъ, пора. Я никогда не забуду эту скалу, она всегда будетъ для меня святыней… Пойдемъ.

Онъ быстро поднялся съ своего мста, взялъ на руку ея узелокъ и пледъ и, предложивъ ей другую руку, вывелъ ее изъ пещеры. Гроза дйствительно стихла. На темномъ неб засверкали звзды. Они шли счастливые, веселые, высказывая разныя предположенія и планы о будущемъ.

Разговаривая, они прошли большую ниву и вошли въ глубокую лощину, гд стояла мельница. Все было тихо: колеса не работали, вода была спокойна и часта какъ зеркало. Небольшіе часы, на верху мельницы, пробили два часа полуночи.— Ты очень устала, милая Бланда?

— Да, немного. Я рада буду когда мы придемъ къ мсту. Я должна признаться теб, Эрихъ, что ноги у меня немного болятъ. Ночь сырая, а ботинки мои очень легки.

— Объ этомъ я долженъ былъ прежде подумать, печально сказалъ юноша.— Меня сильно безпокоитъ мысль, найдемъ ли мы пріютъ въ Нордгейм. Намъ придется ждать тамъ. Впрочемъ, надюсь что въ томъ же зданіи гд почта, вроятно будетъ и небольшая гостиница. Я прикажу высушить твои ботинки.

Но Эрихъ, къ своему великому горю, ошибся. Они дошли до Нордгейма, но узнали что тамъ не было никакой гостиницы. Бланда при этомъ извстіи тяжело вздохнула и опустила печально свою изящную головку.

— Ты дрожишь, Бланда, теб холодно? опросилъ ее озабоченно Эрихъ.

— Да, немного… Еще очень рано, потому холодно.

— Закутайся въ пледъ. Пойдемъ на почтовый дворъ, вроятно тамъ найдется уголокъ гд можно будетъ укрыться.

Они подошли къ зданію гд помщалась почта и куда подъзжали дилижансы. Это былъ красивый, большой домъ, окруженный съ трехъ сторонъ сараями. Эрихъ замтилъ также что главныя двери были открыты и ярко освщены. Это его очень обрадовало. Вроятно я ошибся, думалъ онъ, и дилижансъ прідетъ раньше.

Онъ вошелъ съ Бландой въ большой, круглый дворъ и увидалъ почтальйона, стоявшаго при четырехъ лошадяхъ.

— Что, дилижансъ скоро прідетъ?

— Нтъ, черезъ два часа. Эта лошади назначены для экстренной почты.

— Нтъ ли въ здшней почтовой станціи какой-нибудь комнатки гд бы можно было отдохнуть?

— Нтъ. Темъ, напротивъ, есть небольшой павильйонъ, куда впускаютъ путешественниковъ, но теперь ночь и я не думаю чтобы кто-нибудь отворилъ вамъ дверь. Вы можете войти сюда, въ конюшню, и обогрться немного. Впрочемъ, попытайтесь и тамъ. Я вижу огонь въ комнат писаря.

— Я попробую, Бланда, нельзя же допустить чтобы ты просидла эти два часа въ холодномъ сара.

Эрихъ направился къ домику писаря.

Въ эту же самую минуту раздался веселый звукъ почтоваго рожка и во дворъ въхалъ тяжелый дорожный экипажъ. Лошадей отпрягли и ввели въ конюшню. Бланда, боясь чтобы они не подошли къ ней, вышла на дворъ. Она стояла противъ самаго экипажа. Свтъ фонаря падалъ на нее и освщалъ ея блдное, усталое личико. Вдругъ дверцы кареты быстро отворились и какой-то господинъ соскочилъ на землю и подошелъ къ ней. Бланда дико вскрикнула: она узнала графа Дагоберта Зеефельда.

— Вотъ такъ неожиданная встрча! вскричалъ онъ удивленнымъ и радостнымъ голосомъ.— Откуда ты, крошка? Ты становишься для меня все загадочне! Я право начинаю думать что тебя привлекла сюда сила моего желанія и моей воли. Я всю дорогу думалъ только о теб. Гордое, упрямое созданіе!

Онъ хотлъ схватить ее за руку, но она вырвавшись отъ него, бросилась назадъ въ сарай. Тогда онъ остановилъ ее силой, наклонился къ ней и тихо проговорилъ:

— Перестань упрямиться, крошка! Не скажу чтобы твое пребываніе здсь, ночью, говорило въ твою пользу, во я добръ и предлагаю теб мсто въ моей карет.

— Но я не одна здсь, гнвно воскликнула Бланда, вырываясь отъ него.— Я не одна, со мною мой другъ и онъ защититъ меня отъ васъ, какъ и тогда!

— Твой другъ защититъ, какъ тогда? Голосъ графа дрожалъ, лицо его исказилось страшною злобой.— Неужели это правда? И въ самомъ дл, это онъ!

Послднія слова были произнесены дикимъ, грознымъ голосомъ. Эрихъ дйствительно стоялъ предъ графомъ Дагобертомъ Зеефельдомъ. Лицо его было блдно, руки сжаты, глаза сверкали жгучимъ, страшнымъ огнемъ.

— Это ты, негодяй! вскричалъ ему гусаръ.— На этотъ разъ мы не на нейтральной почв! На этотъ разъ вамъ но удастся такъ легко освободиться! Откуда вы? Кто далъ вамъ право отлучиться отъ вашего гарнизона и отлучиться на такое большое разстояніе? Гд вашъ отпускной видъ?

Эрихъ зналъ что при немъ не было никакихъ бумагъ. Онъ былъ совершенно уничтожевъ. Онъ зналъ что съ нимъ говоритъ уже не личный врагъ его, молодой графъ Зеефельдъ, но офицеръ и зналъ что право и сила были на его сторон.

Это понималъ и почтмейстеръ, которой присутствовалъ при этой сцен и теперь обратился къ молодому графу.

— Вы правы, ваше сіятельство, этотъ человкъ заслуживаетъ полнаго порицанія. Онъ ворвался ко мн въ домъ и требовалъ чтобъ я непремнно отвелъ ему чистую комнату. А, между тмъ, я доказывалъ ему что мой домъ не постоялый дворъ и не гостиница.

— Я отказываюсь отъ своей просьбы, проговорилъ Эрихъ дрожащимъ, глухимъ голосомъ, доказывавшимъ какъ тяжело ему было овладть, собою.— Я прошу господина ротмистра оказать мн милость и позволить мн остаться здсь еще эти два часа. Я не могу оставить мою спутницу одну, мы ждемъ прибытія дилижанса.

— Сейчасъ видно что совсть у него не чиста, онъ и говоритъ теперь не попрежнему, отвтилъ графъ Дагобертъ пожимая плечами.— Идите своею дорогой и благодарите Бога что я отнесся къ вамъ такъ великодушно. Знайте также что при малйшемъ сопротивленіи съ вашей стороны, я отошлю васъ въ вашу часть, уже при другой обстановк.

— Здсь, въ деревн, находится жандармъ, тихо проговорилъ почтмейстеръ.

— Пока онъ не нуженъ. Надюсь, господинъ почтмейстеръ, вы меня хорошо знаете и вполн, одобрите мои дйствія. Я знаю эту молодую двушку и увренъ въ томъ что этотъ мальчишка сманилъ ее сюда.

— Нтъ, нтъ! воскликнула бдная Бланда. Испугъ и усталость дйствовали на нее такъ сильно что она была близка къ обмороку. Она все еще силилась вырваться изъ рукъ молодаго графа чтобы подойти къ Эриху.

Эрихъ былъ блденъ, онъ едва дышалъ. Онъ судорожно сжалъ свою правую руку и опустилъ ее, почти безсознательно, въ карманъ своего мундира, гд у него лежалъ небольшой пистолетъ.

— Что касается тебя, обратился графъ Зеефельдъ суровымъ и холоднымъ голосомъ къ Бланд, — то ты сама знаешь что я хорошо знакомъ съ тобою и тми высокопоставленными лицами которыя все время заботились, о теб и воспитывали тебя. Я увренъ что они не особенно порадуются, узнавъ что ты шатаешься по ночамъ съ молодыми солдатами!

Бланда взрогнула, закрыла лицо руками и тихо, судорожно зарыдала.

— Однако, пора кончить эту комедію! рзко замтилъ графъ Зеефельдъ.— Я не имю права, ради людей принимавшихъ участіе въ вашей судьб, оставить васъ здсь, среди улицы. Франсуа, Жозефъ, посадите молодую даму въ мой экипажъ! А вамъ,— обратился онъ, угрожая, къ молодому бомбардиру,— вамъ я совтую скоре вернуться въ свою батарею.

Эрихъ видлъ какъ Бланду, почти безчувственную, внесли въ карету. Онъ молчалъ, не сопротивлялся: онъ зналъ ненарушимость правилъ субординаціи. Только лицо его было блдно какъ смерть и глаза, широко раскрытые, выражили страшную ненависть, невыносимое душевное страданіе…

Вдругъ раздался выстрлъ и графъ Зеефельдъ, подходившій уже къ экипажу, вздрогнулъ, пошатнулся и упалъ на руки одного изъ своихъ лакеевъ, воскликнувъ:

— Проклятіе, я раненъ!

Въ ту же минуту Эрихъ почувствовалъ какъ его окружили почтальйоны и почтмейстеръ и какъ изъ его рукъ вырывали маленькій карманный пистолетъ.

Произошло страшное смятеніе. Вс были въ ужас. къ счастью, оказалось что графъ былъ только сильно контуженъ и что пуля, пробившись сквозь стнку экипажа, засла въ небольшой чемоданъ.

— Слава Богу, я еще легко отдлался! сказалъ графъ Зеефельдъ какимъ-то страннымъ, глубоко взволнованнымъ голосомъ. Одинъ изъ камердинеровъ перевязывалъ ему раненую руку.— Не безпокойтесь, рана не опасна, обратился онъ къ испуганному почтмейстеру. Чортъ возьми, я чувствую невыносимую боль — впрочемъ, я могу свободно двигать рукою, слдовательно, кости не повреждены. Я все-таки поду. Что касается того молодца, то я требую чтобъ его отвели въ столицу.

Раздался дикій, пронзительный крикъ. Графъ оглянулся и увидлъ что Бланда лежала безъ чувствъ въ экипаж. Онъ вздрогнулъ, крпко сжалъ свои тонкія губы и подошелъ къ экипажу. Взглянувъ на Бланду, онъ остановился, задумался и потомъ, гордо закинувъ голову назадъ, быстро взошелъ въ карету…

Раздался опять веселый почтовый рожокъ, лошади громко заржали и экипажъ похалъ. Эрихъ смотрлъ ему вслдъ, чувствуя что онъ уноситъ съ собою его счастье, его жизнь.

Онъ видлъ себя окруженнымъ почтальйонами, крестьянами, онъ даже разглядлъ стоявшаго посреди двора жандармскаго унтеръ-офицера, которому почтмейстеръ разказывалъ о покушеніи молодого бомбардира. Но Эрихъ видлъ все это въ какомъ-то туман, будто во сн. Онъ старался уврить себя что это не онъ выстрлилъ въ графа Зеефельда. Онъ сознавалъ себя неспособнымъ на убійство, сознавалъ себя невиннымъ. И, въ то же время, онъ долженъ былъ сознаться что все что говоритъ почтмейстеръ была сущая правда, что графъ Дагобертъ былъ дйствительно раненъ.

Жандармскій унтеръ-офицеръ, допросивъ всхъ присутствующихъ, взялъ въ руки карманный пистолетъ Эриха и началъ его осматривать.

— Выстрлъ былъ изъ лваго ствола. Правый еще заряженъ, сказалъ онъ.

— Господи, благодарю Тебя! воскликнулъ вдругъ Эрихъ съ выраженіемъ такой глубокой радости что вс присутствующіе оглянулись на него съ невольнымъ удивленіемъ.— Если одинъ стволъ еще заряженъ, то вдь это ясно что не я выстрлилъ въ графа Зеефельда!

Жандармскій унтеръ-офицеръ, услышавъ эти слова, пожалъ плечами и отвтилъ:

— Эхъ, молодой человкъ, я давно привыкъ къ подобнымъ оправданіямъ и уловкамъ! Но и лвый стволъ былъ также заряженъ и онъ выстрлилъ, это очевидно. Впрочемъ, все это еще объяснится. Все что вамъ остается — это покориться своей участи. Прошу васъ, не сопротивляйтесь: иначе, мн придется отвести васъ въ столицу въ оковахъ. Я не хотлъ бы этого. Вы носите военный мундиръ, а когда-го и я служилъ въ войск.

Эрихъ задрожалъ. Значитъ, онъ былъ дйствительно преступникомъ! Неужели они правы, неужели онъ выстрлилъ въ графа Зеефельда! Но, нтъ, нтъ! Это было невозможно! Правда, онъ сильно страдалъ, видя какъ Бланду влекли силой въ карету. Но вдь, онъ не убійца, онъ не преступникъ! Онъ держалъ свою руку въ карман, онъ даже держалъ свой маленькій пистолетъ, но онъ все-таки не выстрлилъ.

— Ну какъ же вы намрены поступать? спросилъ его жандармъ.— Намрены ли вы покориться своей участи?

— О, да, даю вамъ честное слово.

— Это благоразумно съ вашей стороны. Не забудьте что я имю прано, въ случа необходимости, покончить съ вами на мст. Бгство вамъ не поможетъ.

Говора это жандармъ бережно обернулъ карманный пистолетъ Эриха въ свой носовой шатокъ и спряталъ его въ сдельную сумку.

— Послушайте господамъ почтмейстеръ, продолжалъ онъ,— не дурно было бы еслибы вы описали все подробно на бумаг и заставши бы вашихъ служащихъ, которые присутствовали при выстрл, подписаться. Всего запомнить на словахъ нельзя. Бумага эта пригодится на допрос.

— Я исполню ваше желаніе, господинъ вахмистръ.

— Итакъ, до свиданья! Сегодня вечеромъ вроятно увидимся. Впередъ, молодой человкъ! Если мы пойдемъ скоро, то войдемъ въ столицу прежде нежели все проснется. Надюсь что вамъ это будетъ пріятно.

Но Эриху было все равно.. Онъ впалъ въ какое-то безчувственное состояніе. Онъ не чувствовалъ ни усталости, ни страданія. Они прошли такимъ образомъ нсколько часовъ. Люди попадавшіеся имъ на встрчу останавливались и смотрли на Эриха съ удивленіемъ и участіемъ. Но Эрихъ ничего не замчалъ. Они подошли къ городу. Солнце ярко свтило на свтло-голубомъ неб и его мягкіе, согрвающіе лучи пробудили Эриха. Онъ опомнился, поднялъ голову и увидвъ предъ собою укрпленія принца Максимиліана, закрылъ лицо руками и тихо зарыдалъ.

Къ счастью было еще рано и большая часть жителей столицы еще спала.

Жандармъ замтивъ пассивное состояніе Эриха позволялъ ему идти по тротуарамъ, а самъ халъ верхомъ посреди улицъ. Едва они вступили во дворъ казармъ, гд стояла четвертая конная батарея, какъ немедленно обратили на себя всеобщее вниманіе. Часовой завидвъ ихъ испугался, будто предъ нимъ стаяли привиднія. Нсколько канонировъ черпавшихъ изъ колодца воду поспшили какъ только могли въ своихъ туфляхъ на верхъ и передали товарищамъ о небываломъ событіи.

Эрихъ въ сопровожденіи жандармскаго унтеръ-офицера отправился къ вахмистру Пинкелю. Толстякъ сидя въ своею красномъ халат пилъ кофе и завидя вошедшихъ едва не упалъ со стула. Жандармскій унтеръ-офицеръ передалъ ему обо всемъ случившемся. Вахмистръ Пинкель былъ глубоко потрясенъ. Это было небывалое событіе. Все говорило противъ молодаго бомбардира и мысль объ этомъ преступленіи заставляла добраго вахмистра глубоко страдать, Онъ нсколько разъ хватался рукою за свои длинные усы и постоянно повторялъ: ужасно, ужасно! Рука его сильно дрожала когда онъ сталъ подписывать о пріем молодаго преступника.

— Но знаете ли вы, несчастный молодой человкъ, сказалъ глубоко потрясенный вахмистръ Пинкель, — знаете ли вы что васъ ждетъ впереди? Двадцать лтъ заключенія въ крпости въ кандалахъ!

Жандармскій унтеръ-офицеръ положилъ карманный пистолетъ Эриха на столъ и вышелъ изъ комнаты. Вахмистръ Пинкель принялся его осматривать и какъ-то недоврчиво слушалъ искренній и правдивый разказъ Эриха.

— Все это хорошо, простоналъ онъ,— но поймите, вамъ вдь никто не повритъ!

— Но вдь это ужасно, господинъ вахмистръ!

— Да, ужасно, возмутительно, безнадежно, ужасно!

— Неужели въ самомъ дл могутъ подумать что это я выстрлилъ?

— Подумать? Но разв вы не слыхали что только-что говорилъ жандармскій унтеръ-офицеръ? Вдь были свидтели! Я жалю васъ, Фрейбергъ, но я долженъ предупредить что вы должны быть готовы ко всему.

Вскор по всмъ казармамъ распространилась всть что Эрихъ прибылъ, сопровождаемый жандармомъ. Бомбардиръ Шварцъ узнавъ объ этомъ поблднлъ и не проговорилъ ни слова, за то капитанъ фонъ-Мандерфельдъ, выслушавъ докладъ вахмистра Пинкеля, началъ потирать себ руки и сказалъ:

— Право, я никакъ не предполагалъ чтобы ‘послдняго бомбардира’ ждалъ такой блестящій и быстрый конецъ!

XI. Въ дорог.

Экипажъ въ которомъ сидли графъ Зеефельдъ и Бланда быстро подвигался впередъ. Станціи пролетали за станціями. Везд лошади были уже наготов и почтальйоны съ невроятною скоростью выпрягали усталыхъ лошадей и запрягали новыхъ. Они съ ужасомъ внимали разказу лакея о томъ какъ какой-то бомбардиръ выстрлилъ въ графа. Графъ сидлъ въ своемъ экипаж блдный, мрачный и не говорилъ ни слова. Бланда, въ другомъ углу, была почти безъ чувствъ. Только изрдка вырывался изъ ея груди тихій, глубокій стонъ и рыданіе.

Начинало свтать. Графъ Дагобертъ, взглянувъ на молодую двушку, замтилъ что она очень блдна и поминутно вздрагиваетъ. Ему вдругъ стало жаль ее. Чувство злобы и ожесточенія исчезло и замнилось участіемъ и состраданіемъ. Онъ нагнулся къ ней и сказалъ тихо, хотя и сурово:

— Вы могли теперь убдиться что я не намренъ сдлать вамъ никакого зла. Да и рука причиняетъ мн сильныя страданія… Было бы умнй съ вашей стороны еслибы вы заговорили со мною. Скажите, какъ могли вы ршиться бжать съ этимъ молодымъ человкомъ?

Бланда вздрогнула и поблднла.

— Вамъ холодно?

— Да, отвтила она тихо.

Графъ быстро обернулся и дернулъ звонокъ. Экипажъ остановился. Дверцы отворились и показался камердинеръ графа.

— Подайте сюда мою шубу и мхъ для ногъ. Закутайте барышню. Я самъ не могу.

— Благодарю васъ, мн не нужно, со мною пледъ!

— Но я этого хочу, Франсуа, скорй!

Черезъ минуту отворились другія дверцы и камердинеръ вернулся съ необходимыми вещами. Онъ принялся осторожно и старательно закутывать Бланду. Но вдругъ онъ поднялъ голову и устремилъ на своего господина вопросительный взглядъ.

— Что такое, Франсуа?…

— Барышня, вроятно, промочила себ ноги, я не знаю…

— Ахъ, прошу васъ, графъ, оставьте меня такъ, я не боюсь, умоляла Бланда.

— Я васъ также прошу слушаться, сказалъ ршительно графъ.— Вы и то сильно дрожите и можете простудиться. А я не хочу этого, не хочу.

Онъ проговорилъ это опять рзко, сурово. Бланда вздрогнула и взглянула на него боязливо. Что ей было длать? Она чувствовала что должна была повиноваться.

— Закрой дверцы, Франсуа, и обожди пока барышня сниметъ мокрые чулки и сапожки.

Онъ открылъ окно своего экипажа и выглянулъ впередъ.

— Вы готовы?

— Да.

— Вы послушны, это хорошо и умно. Франсуа, подай мхъ, вотъ такъ. А теперь, покрой барышню шубой, ну, можно хать! Передай почтальйону чтобъ онъ халъ скоре.

Лошади понеслись съ необыкновенною скоростью, казалось, все привыкло повиноваться молодому графу. Онъ взглянулъ на Бланду. Она спала. Видно было что она согрлась: на лиц ея играла легкая, нжная краска.

Графъ Дагобертъ прижался глубже къ спинк своего экипажа. Его сильно интересовала молодая двушка. Никогда еще не казалась она ему такой прекрасною, такой изящною. Все въ ней было благородно, граціозно, художественно. Онъ долженъ былъ признаться что никогда еще не встрчалъ такой красоты.

Въ немъ заговорило горькое, непріятное чувство. Онъ закрылъ глаза руками и задумался.

— Я во всемъ самъ виноватъ… Я былъ слишкомъ грубъ. Я измнюсь, посмотримъ что будетъ тогда.

Они подъхали къ какой-то станціи и остановились. Франсуа подошелъ къ дверцамъ экипажа, желая узнать приказанія графа. Послдній, прижавъ указательный палецъ къ губамъ, взглянулъ на него строго. Похали дальше. Прошло нсколько часовъ. Экшіажъ въхалъ въ небольшой городокъ. Мостовая была плоха и дребезжала подъ колесами экипажа. Бланда открыла глаза и оглянулась вокругъ себя изумленно, испуганно.

— Вы проспали нсколько часовъ, сказалъ спокойно и ласково молодой гусаръ.— Надюсь, вы чувствуете себя лучше теперь?

— О, да, но… Она привстала и опять оглянулась испуганно вокругъ себя.

— Успокойтесь. Вы, кажется, могли убдиться что я не разбойникъ и не злодй. Посудите сами: не могъ же я, посл всего случившагося, оставить васъ ночью посреди большой пороги?

— Господи, да, случилось что-то ужасное!.. Ахъ, мы теперь такъ несчастны, такъ несчастны!

— Не говорите ‘мы? отвтилъ недовольнымъ голосомъ графъ Дагобертъ.— Что посешь, то и пожнешь.

Бланда, выслушавъ эти слова, взглянула на него печально и укоризненно. Онъ не вынесъ этого взгляда и быстро поворотилъ голову въ сторону.

— Прошу васъ, оставьте пока вс эти воспоминанія. Они непріятны мн… Пожалуй, потомъ… Вы видите, я отношусь къ вамъ съ полнымъ уваженіемъ. Къ стыду своему, я долженъ признаться что я прежде не былъ такимъ. Вообразите себ что мы дв враждебныя партіи заключившія перемиріе. Кто знаетъ, можетъ-быть послдствіемъ этого перемирія будетъ твердая и постоянная дружба.

Она молчала. Глаза ея глядли напряженно, мрачно.

— Прошу васъ, имйте въ виду что насъ видитъ моя прислуга. Зачмъ имъ знать что мы во враждебныхъ отношеніяхъ?

— Будьте уврены, отвтила она тихо,— что я благодарна вамъ за ваше участіе, но не будетъ ли лучше если я останусь въ этомъ городк? Ахъ, умоляю васъ, выпустите меня!

— Нтъ! отвтилъ онъ коротко, рзко.— Къ чему? Ужь не хотите ли вы вернуться, для того… Но, къ чему объ этомъ говорить! Отвтьте мн лучше честно и откровенно на одинъ вопросъ: разв мы не демъ теперь той самою дорогой которой вы хотли хать въ дилижанс? Я подозрваю что да, я подозрваю даже что мы демъ оба въ одно и то же мсто.

— Да, но потомъ все-таки разойдемся.

— Можетъ-быть, отвтилъ онъ съ кроткою улыбкой.— Вы поступили бы хорошо, еслибы немного доврились мн. О, я понимаю вашъ взглядъ! Но, прошу васъ не забывайте что мы дв враждебныя партіи заключившія на время перемиріе! Прошу васъ, не забывайте этого.

— Я сдлаю что могу. Она тяжело вздохнула.

Экипажъ остановился. Франсуа показался у дверцы и объявилъ что завтракъ готовъ.

— Я не выйду. Передай также почтальйону что я не желаю чтобы много говорили о происшествіи въ Нордгейм. Ты понялъ меня?

— Точно такъ, ваше сіятельство. Я уже устроилъ это прежде.

— Благодарю.

— Не прикажите ли, ваше сіятельство, подать завтракъ въ экипажъ?

— Да. Для меня немного, подайте также и барышн что она прикажетъ…

— Благодарю васъ, графъ, я сыта.

— Подайте барышн чаю. Скорй, Франсуа!

Все было подано. Бланда вылила съ удовольствіемъ чашку чая и съла нсколько сухарей. Она взглянула украдкой на графа. То не была боязнь, но она видла съ какимъ трудомъ онъ держалъ чашку въ раненой рук. Она помогла ему. Онъ поблагодарилъ ее серіозно, почтительно.

Экипажъ похалъ дальше. Графъ облокотился на спинку экипажа и погрузился въ глубокій сонъ. По крайней мр Бланда такъ думала. Она сбросила съ себя теплую шубу графа, сняла шляпу и принялась поправлять свои прекрасные свтлые вьющіеся волосы. Изрдка она поглядывала на своего сосда, желая убдиться въ томъ что онъ слитъ.

Но онъ не спалъ. Онъ слдилъ за нею, видлъ ея малйшее движеніе. Онъ любовался ею. Имъ овладло какое-то теплое, отрадное чувство. Онъ боялся пошевельнуться, страшно боялся утратить ея спокойствіе и довріе. Онъ самъ не понималъ куда длось его легкомысліе. Эта изящная, прелестная двушка стала ему вдругъ дорога, свята. Онъ подумалъ какое было бы блаженство еслибъ она стала его женой.

Но потомъ вспомнивъ что въ дйствительности все было иначе, онъ тяжело вздохнулъ и открылъ глаза. Экипажъ подъзжалъ къ высокимъ холмамъ покрытымъ густымъ лсомъ.

— Я хорошо знаю эту мстность, сказалъ графъ Дагобертъ.— Вотъ тамъ, гд виднются лса, тамъ начинаются владнія замка Вальдбургъ. Намъ осталось еще дв станціи. Мы хали хорошо. Черезъ два часа мы прідемъ на мсто, не дурно было бы, фрейлейнъ Бланда, еслибы вы разказали мн свой планъ.

Она давно ждала этого вопроса. Она ршила сказать ему всю правду. Можетъ-быть само Провидніе послало его ей на встрчу. Она знала что отъ него зависла судьба Эриха. Къ тому же, Бланда видла какъ онъ былъ теперь ласковъ и почтителенъ съ нею и это примирило ее съ молодымъ графомъ.

Она разказала ему въ нсколькихъ словахъ исторію своего дтства и своего пребыванія въ пансіон. Видно было что онъ многое зналъ. Онъ нсколько разъ прерывалъ ее словами: ‘Да, да, я слышалъ объ этомъ!’ Чмъ дальше она разказывала тмъ съ большимъ вниманіемъ слушалъ онъ ее. Наконецъ, когда она окончила, онъ невольно воскликнулъ:

— Зачмъ я не зналъ этого прежде! Впрочемъ все еще поправимо. Бланда, хотите ли вы довриться мн?

Она устремила на него взглядъ полный удивленія и сомннія.

— Попробуйте, прошу васъ, продолжалъ онъ горячимъ умоляющимъ голосомъ, — забудьте что было. Пусть перемиріе перейдетъ въ искреннюю вчную дружбу.

Она задрожала, закрыла лицо руками и тихо зарыдала.

— А онъ? Что будетъ съ нимъ? Вдь онъ ради меня такъ страдаетъ!

— Прошу васъ не говорите теперь объ немъ… Потомъ объ немъ. Онъ и то счастливъ тмъ что вы высказываете къ нему столько участія… Я прошу у васъ мира. Согласитесь что я относился сегодня къ вамъ какъ братъ къ сестр. Прошу у васъ мира, протяните мн въ знакъ согласія свою ручку.

— Я исполню вашу просьбу, я вамъ буду очень благодарна, но только подъ однимъ условіемъ!

Она громко рыдала.

— Прошу васъ, оставимте это на сегодня… Вдь я не безчеловченъ, я сдлаю все что могу. Все, все, только взгляните на меня, Бланда, протяните мн свою руку! Бланда, миръ?

— Да, миръ, но миръ съ извстнымъ условіемъ!

Она протянула ему свою тонкую изящную руку. Онъ нагнулся и горячо поцловалъ ее.

— А теперь обсудимте хорошенько ваше положеніе. Я знаю что моя тетушка, графиня Зеефельдъ, очень недовольна вами. Я постараюсь оправдать васъ въ ея глазахъ. Но я долженъ быть очень остороженъ, иначе я могу испортить все… Дло въ томъ,— продолжалъ онъ съ улыбкой,— что мы съ графиней не всегда въ хорошихъ отношеніяхъ. Но увряю васъ, это не моя вина! По смерти моего дяди, стараго графа Зеефельда, вс его громадныя имнія переходятъ ко мн, какъ къ его единственному законному наслднику. Нашлись злые языки объяснившіе графин что не будь меня, все досталось бы ей. Ей говорятъ что я ея злйшій врагъ. Я знаю откуда все это идетъ, во до поры до времени молчу пока… Лицо его исказилось вдругъ злобой и ненавистью. Да, мн предстоитъ даже обратиться къ этому негодяю для вашей пользы, Бланда.

— Ахъ, графъ, прошу васъ только не обращайтесь къ нему ради меня! Мое дло такъ ясно и такъ просто. Я только хочу уврить графиню Зеефельдъ что она не оказывала свои благодянія недостойной двушк. Потомъ я хотла разспросить ее о моей бдной матери. Вотъ все что я желаю. Право, все. Клянусь вамъ что я потомъ скроюсь отъ васъ всхъ, скроюсь навсегда!

— Вы хотите скрыться навсегда? спросилъ онъ съ улыбкой. Онъ глядлъ на нее съ любовью. Бланда этого не замчала.— Будущность ршитъ какъ вамъ быть… Я также думаю хорошенько. Вы хотли похать въ Книгсброннъ? Городокъ этотъ лежитъ въ часовомъ разстояніи отъ замка Вальдбургъ. Мы сейчасъ будемъ тамъ. Онъ тамъ, за этими холмами… Вы останетесь въ Книгсбронн до тхъ поръ пока я не устрою вс необходимыя дла и не пришлю вамъ извстіе.

Бланда не противорчила графу. Она условилась съ Эрихомъ остановиться въ Книгсбронн и тамъ ждать стараго Бурбуса. Бланда надялась что онъ приметъ въ ней участіе скажетъ ей что длать.

— Бланда, прошу васъ не поминайте меня лихомъ, забудьте все старое. Мы скоро будемъ въ Книгсбронн. Я знаю, вашъ туалетъ въ нкоторомъ безпорядк. Поправьте его, а тмъ временемъ хорошенько осмотрю мстность по которой мы демъ.

Онъ открылъ окно и высунулся изъ экипажа. Бланда вынула поспшно свой сакъ-вояжъ и скрывшись подъ широкою шубой графа Дагоберта, обула свои ноги.

Брафъ подозвалъ между тмъ своего камердинера.

— Послушай, Франсуа, скажи почтальйону чтобъ онъ, възжая въ городъ, не трубилъ въ рожокъ. Я не желаю никакого шума. Пусть онъ остановится у почтоваго дома. Барышня тамъ выйдетъ.

— Слушаю, ваше сіятельство.

— Могу ли закрыть окно? спросилъ онъ Бланду, смясь и на половину обернувшись къ ней.

— Да, графъ. Благодарю васъ отъ всего сердца.

— Ужь не благодарите ли вы также вашего ангела-хранителя за то что наше путешествіе приближается къ концу?

Лицо его приняло серіозное, почти грустное выраженіе.

— Къ чему? Вы были такъ добры и такъ ласковы со мною!

— Итакъ все забыто, миръ?

— Да, графъ, и я никогда не забуду васъ, если вы вспомните что миръ этотъ заключенъ при нкоторыхъ условіяхъ.

— Ахъ, Бланда, къ чему эти условія! Къ чему вы отравляете мн послднюю счастливую минуту! Хорошо, я сдлаю что буду въ силахъ, что могу. Протяните мн на прощанье вашу маленькую ручку…

Въ это же самое мгновеніе экипажъ остановился предъ небольшою гостиницей. На подъзд стоялъ хозяинъ и, завидвъ его сіятельство, снялъ фуражку и почтительно ему поклонился.

— Свободны ли у васъ самыя лучшія комнаты?

— Он свободны пока, ваше сіятельство, но заказаны на сегодняшній вечеръ.

— Прошу васъ отдать эти комнаты этой дам. А тому кому он общаны, отдайте верхнія комнаты.

— Я сдлаю что могу, но…

— Прошу васъ безъ всякихъ ‘но’… Я пріду еще сегодня сюда, чтобъ убдиться хорошо ли фрейлейнъ здсь. Я надюсь,— продолжалъ онъ, тихо обращаясь къ Бланд,— что вы не откажете мн въ пріем.

Бланда искренно поблагодарила графа и отвтила что рада будетъ его видть. Затмъ она отправилась въ назначенную для нея комнату. Она подошла къ окну и смотрла вслдъ удалявшемуся экипажу. Странное чувство овладло ею. Она вспомнила сцену въ Нордгейм. Былъ ли это тяжелый сонъ или страшная, дйствительная правда? Она оглянулась: на стол лежалъ ея пледъ и сакъ-вояжъ… Нтъ, это была правда, страшная правда! Она потеряла Эриха, потеряла его можетъ-быть навсегда!…

Бланка бросилась на диванъ и отдалась самымъ грустнымъ с мрачнымъ мыслямъ. Она упрекала себя за то что позволила Эриху проводить ее, упрекала себя, что не сумла защитить его, что не упросила графа Зеефельда.

Что было длать? какимъ образомъ сласти его? Она не думала о себ. Какъ помочь ему? Надяться на помощь графа Зеефельда трудно. Но можетъ-быть онъ, старый Бурбусъ, другъ Эриха, можетъ его спасти! Эта мысль ободрила, согрла ее. Да, она должна скорй увидть его и разказать ему все что случилось съ Эрихомъ. Она отворила дверь, чтобы позвать кого-нибудь изъ прислуги. Она хотла узнать гд докторъ Бурбусъ и когда его можно видть.

Вдругъ Бланда заслышала два громкіе мужскіе голоса. Кто-то поднимался по лстниц на верхъ.

— Многоуважаемый господинъ почтмейстеръ и хозяинъ, сказалъ одинъ голосъ, глубокій и звучный,— все это прекрасно. Но у всякаго человка должно быть гражданское мужество. Вы должны были отвтить его сіятельству графу Дагоберту Зеефельду что комнаты были заказаны мною, докторомъ Бурбусомъ…

— Боже мой, докторъ Бурбусъ! прошептала Бланда.

— Я не такой человкъ который легко уступитъ то что ему принадлежитъ. Какое мн дло до того что эти комнаты пожелалъ графъ для какой-то дамы! Не могу же я уступать всмъ дамамъ которыхъ графъ развозитъ въ своемъ экипаж!..

Бланда задрожала. Она почувствовала неизъяснимую боль и горечь въ сердц.

Хозяинъ что-то тихо пробормоталъ, на что другой голосъ отвтилъ:

— Переставьте, любезнйшій хозяинъ! А еще имете на вашей вывск медвдя! Медвдь храбръ и мужественъ, лучше прикажите нарисовать овечку. Какое мн дло до графа Зеефельда! Я первый заказалъ комнаты, я и хозяинъ. Прошу васъ, переведите молодую особу въ верхнія комнаты. Я также жду одну молодую особу. Она прідетъ въ дилижанс и я желаю оказать ей должное уваженіе.

Хозяинъ гостиницы пожалъ плечами и въ нершимости остановился предъ дверью той комнаты гд была Бланда. Онъ тихо постучался.

Бланда все это видла. Она широко открыла дверь и просила мущинъ войти. Но хозяинъ былъ слишкомъ хитеръ и слишкомъ трусливъ: онъ впустилъ доктора Бурбуса въ комнату, затворилъ за нимъ дверь и самъ пошелъ внизъ. Тогда Бланда увидала предъ собою высокаго старика, съ свтлыми густыми волосами и умными, проницательными глазами. На губахъ его скользила хитрая, полная значенія улыбка.

— Вы кажется господинъ докторъ Бурбусъ? спросила молодая двушка, предлагая ему ссть. Онъ хотлъ уже ссть на диванъ, рядомъ съ нею, и какъ-то странно сострилъ губы, будто хотлъ засвистть. Но потомъ одумался и поспшно слъ на близь стоявшій студъ. Бланда услась на диванъ.

— Я совершенно случайно подслушала что вы требуете, господинъ Бурбусъ, чтобы хозяинъ гостиницы отвелъ мн другую комнату.

— Вы правы.

— Я сейчасъ исполню ваше желаніе.

— И прекрасно. Я занялъ эти комнаты для одной молодой особы которая должна черезъ четверть часа пріхать сюда.

Бланда слегка улыбнулась. Докторъ это замтилъ и живымъ, недовольнымъ движеніемъ схватился за свои сдые, густые волоса.

— Вы не много потеряете, сказалъ онъ спокойно,— верхнія комнаты также хороши. Я настаиваю только потому что это мое право.

— Прошу васъ, не стсняйтесь. Она встала съ своего мста и взяла сакъ-вояжъ.— Прошу васъ отвтить мн на одинъ вопросъ: существуетъ ли въ этой мстности другой докторъ Бурбусъ?

— Нтъ.

— Въ такомъ случа, дло принимаетъ другой оборотъ, отвтила Бланда и, къ великому удивленію доктора, сла на свое прежнее мсто.

— Если вы дйствительно докторъ Бурбусъ, продолжала она взволнованнымъ голосомъ, — если вы дйствительно тотъ человкъ который, нсколько лтъ тому назадъ, выказалъ столько участія и дружбы Эриху Фрейбергу, то я имю нкоторыя причины остаться здсь…

Старикъ былъ въ высшей степени удивленъ, пораженъ. Но видно было что это не произвело на него хорошаго впечатлнія. Онъ сердито сдвинулъ свои густые брови и громко фоизнесъ:

— Это чортъ знаетъ что такое! Ахъ, сударыня, этого я не заслужилъ отъ Эриха!

— Довольно. Я ухожу.

Докторъ вскочилъ съ своего стула, и сложивъ за спину руки, принялся поспшными шагами ходить по комнат.

— Нтъ, это ужасно, бормоталъ онъ,— этого я не ожидалъ, какъ онъ обманулся, какъ я обманулся!

— Господи, и я какъ обманулась! сказала печально Бланда.

Докторъ внезапно остановился.

— Вы обманулись? Но разв не вы, часъ тому назадъ, пріхали сюда съ графомъ Дагобертомъ Зеефельдомъ, пробывъ съ нимъ всю ночь?

— Я не совсмъ понимаю васъ, но я ухожу. Она судорожно сжала свои поблднвшія губы. На глазахъ ея навернулись слезы.

Докторъ оглянулъ ея быстрымъ, проницательнымъ взглядомъ. Онъ былъ добрый человкъ и, какъ врачъ, умлъ провидть въ сердца людей. Взглянувъ теперь на молодую двушку, въ пришелъ къ тому убжденію что она заслуживаетъ нкотораго вниманія и проврки. Она стояла предъ нимъ такой безпомощною, печальною. Въ ней было что-то благородное, изящное, трогательное, что глубоко подйствовало на стараго Бурбуса. Онъ подошелъ къ ней и сказалъ уже мягкимъ голосомъ:

— Я врачъ, сударыня. Тотъ кто проситъ отъ меня помощи, долженъ, прежде всего, честно и правдиво довриться мн. Тогда я прописываю ему лкарство или прямо отвчаю: другъ, помочь теб нельзя.

— Вы выслушаете меня?

— Да, и дамъ вамъ или утвердительный или отрицательный отвтъ.

— Но я не могу разказать вамъ все въ десять минутъ.

— Чортъ возьми, да я этого и не требую! Начинайте.

Бланда разказала ему все что помнила о своемъ дтств, разказала свою первую встрчу съ Эрихомъ на маневрахъ и въ замк Вальдбургъ. Онъ слушалъ съ большимъ вниманіемъ и, наконецъ, вставъ съ своего стула, слъ около нея на диванъ.

Бланда продолжала разказывать. Она вспомнила свою жизнь въ пансіон, посщеніе Кольмы, свиданіе съ Эрихомъ, дерзкое обращеніе графа Зеефельда и свое бгство изъ охотничьяго замка. Интересъ доктора все увеличивался. Когда она разказывала о несчастій Эриха, о своей ночной поздк, онъ все время не сводилъ съ нея своихъ умныхъ, проницательныхъ глазъ.

— Бдный Эрихъ, вскричалъ онъ, вскакивая съ своего мста,— графъ Зеефельдъ, очевидно, желаетъ его погубить! Это ужасно! Бдный Эрихъ!

— Это все, я кончила, проговорила печально Бланда.

— Чортъ возьми, этого достаточно! отвтилъ докторъ, бгая по комнат взадъ и впередъ.— Вдь это цлый романъ! И все это происходитъ въ ваше время, въ нашъ просвщенный, гордый вкъ! Разказъ вашъ взволновалъ, возмутилъ меня, бдное дитя!

Онъ протянулъ ей об руки и, обнявъ ее горячо, поцловалъ въ лобъ.

— Клянусь помочь вамъ, дитя мое. Что теперь цлать?

— Ахъ, дорогой докторъ, отвтила умоляющимъ голосомъ Бланда,— помогите Эриху. Какъ ему помочь?

— Это потомъ, это на второмъ план. Теперь рчь объ васъ. Ахъ, кстати! вы говорили о какомъ-то запечатанномъ конверт, гд онъ? неужели вы не взяли его съ собою?

— Нтъ, я взяла, вотъ онъ.

Она открыла свой сакъ-вояжъ и вынула изъ него запечатанный конвертъ. Старикъ, взявъ его въ руки, задумался.

— Можетъ-быть, здсь нтъ ничего такого что бы относилось къ вамъ… можетъ-быть… Во всякомъ случа, бумага эти важны для третьяго лица. Онъ говорилъ мн когда-то о какомъ-то потерянномъ запечатанномъ конверт. На всякій случай, посмотримъ, что здсь такое…

— Вы хотите…

— Открыть конвертъ? Да. Я почти увренъ что это было также желаніе бднаго Эриха. Кто знаетъ, не заключаются ли въ этомъ конверт свднія которыя могли бы быть важны для Эриха.

— Да, если это такъ.

— Я почти увренъ въ этомъ, отвтилъ онъ съ напускною важностью.— Прошу васъ, сударыня, занять мсто на этомъ диван и не смотрть сюда. Тогда вы будете вполн невинны и непричастны въ этомъ нарушеніи правъ чужой собственности.

Бланда исполнила его желаніе. Старикъ слъ у окна и вскрылъ конвертъ. Въ немъ заключалось множество тонкихъ, пожелтвшихъ отъ времени, бумагъ. Старикъ принялся читать. Сначала онъ читалъ письма, бывшія, вроятно, почти одного содержанія. Онъ отложилъ ихъ въ сторону и вынулъ азъ конверта три тетрадки. Это были дневники. Затмъ опять слдовали письма.

Старикъ былъ глубоко взволнованъ. Лицо его поблднло. Онъ нсколько разъ поднимался съ своего мста и проводилъ дрожащею рукой по своимъ густымъ, сдымъ волосамъ. Онъ взглянулъ на Бланду. Она сидла печальная, склонивъ голову на руки.

— Вы, кажется, говорили мн, сударыня, что васъ называли въ пансіон миссъ Прайсъ?

— Да, докторъ.

— А-а-а. Это было, вроятно, имя вашего отца?

— Наврное не знаю, впрочемъ, это возможно..

— Да, возможно, очень возможно, отвтилъ онъ, продолжая читать.— Очень возможно, вроятно, наврно, что жъ, это прекрасное имя!

Бланда ничего не отвчала. Но Бурбусъ сдлалъ нетерпливое движеніе рукою, будто прося ее не мшать ему. Онъ прочиталъ послднія письма и вынулъ изъ пакета небольшой предметъ тщательно завернутый въ бумагу. Но едва онъ взглянулъ на него, какъ радостно вскрикнулъ и вскочилъ съ своего мста.

Бланда не знала что и думать. Старикъ, подойдя къ ней, то смотрлъ на небольшую вещицу которую держалъ въ рук, то опять устремлялъ на молодую двушку радостные, удивленные взгляды. Затмъ, спрятавъ опять все въ конвертъ, онъ вложилъ послдній въ свой карманъ.

Онъ прижалъ правую руку ко лбу и громко повторялъ:

— Долженъ ли я или не долженъ? Нтъ, я не долженъ, подожду. О, Всемилосердый Богъ, кто могъ бы это подумать!… Господъ великъ и справедливъ! Все хорошо, сударыня, все хорошо и все въ надежныхъ рукахъ! Но не смотрите не меня такъ вопросительно! я не могу теперь сказать все, не могу. Все хорошо, врьте мн, все прекрасно!

— А Эрихъ?

Слова эти были произнесены глубоко-любящимъ, печальнымъ голосомъ. Докторъ вздрогнулъ и остановился.

— Объ немъ я и забылъ…

— Вы говорите о какомъ-то счасть выпадающемъ на мою долю… разв онъ не приметъ въ немъ участія?

— Наврядъ ли, лгать я не могу. Но, врьте мн, я позабочусь объ немъ, какъ о родномъ сын. Не разспрашивайте меня. Я не могу говорить. А теперь соберите свои пожитки и подемте.

— Но куда?

— Въ замокъ Вальдбуръ. Не бойтесь, графъ Дальберть тамъ станетъ на второмъ или даже на третьемъ план! Я отвезу васъ къ графин, а можетъ-быть и къ старому графу Христіану. Пойдемте, сударыня, мой экипажъ внизу.

XII. На новосельи.

Старый мельникъ, предложивъ Бланд руку, усадилъ ее въ свою колясочку. Онъ самъ правилъ лошадьми. Они выхали на большую дорогу и миновавъ Кенигсброннскую мельницу, направились къ замку Вальдбургу. Бланда узнала мстность. Она узнала громадное поле на которомъ былъ раскинутъ когда-то бивуакъ, узнала дорогу по которой хала съ Кольмой и Эрихомъ. Она вспомнила все.

— Вы не забыли Вальдбурга? спросилъ ее старый Бурбусъ.

— Нтъ. Но мн кажется, будь теперь ночь, я бы еще лучше узнала Вальдбургъ. Я такъ хорошо ломаю ту ночь… Тамъ посреди большаго двора стоитъ небольшая церковь, окруженвая съ обихъ сторонъ длинными зданіями…

— Да, это правда. Зданія эти назначены для прислуги, для припасовъ, многія изъ нихъ пусты.

— Въ одномъ изъ этихъ зданій — оно было круглое — мы провели ночь. Я была тогда въ страшной тревог, я не спала всю ночь… Я дождаться не могла когда освободятъ Эриха. Кольма была въ это время въ саду и разговаривала съ графомъ Дагобертомъ Зеефельдомъ. Я помню этотъ садъ: въ немъ были такія высокія деревья, а подъ ними стояли блыя мраморныя статуи.

— Да, да, все это такъ. Худо пришлось бы тогда бдному

Эриху еслибы вы не спасли его. Если не ошибаюсь, васъ повели потомъ въ большую залу замка?

— Да. Я помню, въ ней горли тысячи огней и играла оглушительная военная музыка. Было много офицеровъ. Они смялись и громко разговаривали между собой. Впрочемъ, все это скоро изгладилось изъ моей памяти. Но я помню одну картину, одну встрчу — я никогда не могла ея забыть.

— Что же это такое, фрейлейнъ Бланда?

— Кольма и другія Цыганки танцевали. Кольма была удивительно хороша въ тотъ вечеръ, удивительно ловка и граціозна. Вс были въ восторг. Мы были въ большомъ кругломъ портик. Я замтила высокую, полуоткрытую дверь и тихо проскользнула въ нее. Я очутилась въ прекрасной, роскошной зал. Здсь все сверкало огнями, золотомъ, картинами. Посреди залы стоялъ столъ, роскошно сервированный къ чаю. Сначала я испугалась и остановилась у дверей. Но потомъ я смло подошла къ камину. Недалеко отъ камина стояли ширмы. Я остановилась предъ каминомъ и начала грться. Мн было такъ тепло, такъ хорошо. Я вспомнила мою бдную мать, которая лежала больная въ круглой комнат… Вспомнила нашу комнату въ Лондон, нашъ каминъ. Вспомнила, какъ моя мать любила грться, сидя противъ него, какъ она напвала свою любимую псню…

— Какая же это была псня?

— Это была старая французская псня: ‘Malborough s’en va-t-en guerre.’

— А!.. Я такъ и думалъ.

— Я вспомнила эту мелодію и невольно запла ее. Вдругъ я вздрогнула. Кто-то тихимъ, дрожащимъ голосомъ повторилъ за мною припвъ: ‘Mironton, mironton, mirontaine.’ Я обернулась и увидла въ углубленіи ширмъ, на кресл, старика. Онъ глядлъ на меня съ какимъ-то удивленіемъ и тихо повторялъ: ‘Mironton, mironton, mirontaine’. Я тихо вышла изъ залы и была рада что старикъ не позвалъ и не остановилъ меня.

Бланда замолчала. Докторъ ничего не отвтилъ ей. Онъ только ударилъ слегка лошадей и тихо задлъ: ‘Malborough….’

— Это что такое? спросила Бланда, указывая рукой на высокій, тонкій водяной столбъ, высоко поднимавшійся надъ вершинами деревъ.

— Это большой фонтанъ въ саду замка Вальдбурга. А вотъ тамъ, за этими вковыми дубами, и самый замокъ. Мы сейчасъ прідемъ. Прошу васъ, фрейлейнъ Бланда, возьмите вожжи, а приподниму верхъ коляски. Это необходимо.

Молодая двушка немедленно исполнила просьбу старика. Старый Бурбусъ, взглянувъ на нее съ довольною улыбкой, сказалъ:

— Вы прекрасно правите лошадьми. Учились вы верховой зд?

— Конечно.

— Гм, прекрасно. Я вижу, воспитаніе ваше вполн окончено. Прошу васъ, сядьте поглубже. Вотъ мы и пріхали.

Коляска остановилась. Докторъ бросилъ вожжи подошедшему лакею, предложилъ руку молодой двушк и повелъ ее по широкой, покрытой коврами, витой лстниц. Они прошли большую заду, украшенную оленьими рогами, всевозможными ружьями и другими принадлежностями охоты, я вошли въ небольшую, изящную комнату. Здсь старикъ усадилъ Бланду на диванъ и попросилъ ее подождать пока онъ вернется къ ней.

Бланда осталась одна. Она ждала долго. Вокругъ нея царила глубокая, странная тишина. Они подошла къ высокому готическому окну. Предъ нею былъ раскинутъ роскошный, прекрасный садъ, полный самыхъ дорогихъ южныхъ растеній. Везд были разбросаны гроты, статуи, фонтаны.

Наконецъ дверь опять отворилась, и вернулся старый мельникъ.

— Я заставилъ васъ долго ждать. Но что же длать? работы было много. Пойдемте, фрейлейнъ Бланда, графиня Зеефельдъ ждетъ васъ съ нетерпніемъ.

Бланда почувствовала какъ сердце въ ней забилось сильно, тревожно. Они прошли цлый рядъ большихъ, прекрасныхъ залъ и вошли въ широкую, роскошную переднюю. Затмъ они прошли комнаты графини Зеефельдъ и вошли въ ея будуаръ. Это была небольшая, но изящная и богатая комната. Освщалась она только однимъ, высокимъ готическимъ окномъ. Изъ окна былъ виденъ большой, знаменитый фонтанъ замка Вальдбургъ.

Графиня Изабелла стояла у окна. Она все еще была хороша собою. Завидвъ Бланду, она поспшила впередъ и горячо обняла молодую двушку. Бланда зарыдала. Тогда графиня Зеефельдъ наклонилась къ ней и, прижавъ ея головку къ своей груди, протянула Бурбусу руку и сказала:

— Бланда останется теперь со мною. Отыщите вашего друга доктора Герберта. Еще разъ повторяю вамъ: старый графъ Христіанъ совершенно здоровъ. Прошу васъ, примитесь немедленно за дло.

Докторъ Бурбусъ вышелъ изъ будуара графини Изабеллы и нах.равился къ небольшому домику гд жилъ Гербертъ, докторъ графа Зеефельда. Гербертъ только-что пріхалъ домой и садился завтракать. Бурбусъ подслъ къ нему и началъ говорить съ нимъ. То что онъ говорилъ, произвело на доктора глубокое, потрясающее впечатлніе. Онъ, казалось, едва врилъ старому мельнику Бурбусу. Но вдругъ онъ весело разсмялся и вскричалъ:

— Вотъ хорошо, вотъ что прекрасно!.. Однако что же скажетъ на это нашъ прекрасный графъ Дагобертъ Зеефельдъ?

— Ну, это не можетъ его особенно огорчать. За нимъ вдь остается громадный майоратъ.

— Да, но Вальдбургъ, смялся Гербертъ,— Вальдбуръ, это маленькое царство, этотъ прелестный земной уголокъ, не принадлежитъ къ майорату. Старый графъ Христіанъ устранилъ его отъ своего племянника, да и отъ графини Изабеллы. Я читалъ завщаніе: оно составлено и хитро и умно.

— Какъ здоровье графа?

— Хорошо. Вообще онъ здоровъ, съ тхъ поръ какъ послушался васъ и разстался со своимъ лучшимъ другомъ.

— Со своей постелью.

— Да, отвтилъ докторъ Гербертъ смясь.— Онъ пригласилъ меня посл завтрака на партію билліарда. Хотите присутствовать?

— Пожалуй, а потомъ нужно будетъ ему напомнить нчто изъ его прошлой жизни… Но скажите, коллега, не подйствуетъ ли это слишкомъ сильно на него?

— Не безпокойтесь. Странно, старикъ постоянно разказываетъ мн объ одномъ событіи которое было съ нимъ нсколько лтъ тому назадъ. Это было на одномъ банкет который онъ давалъ во время маневровъ. У него танцовали тогда Цыганки. Старый графъ увряетъ что онъ видлъ тогда близкое и дорогое ему существо. Онъ уврялъ что это не былъ призракъ, что предъ каминомъ, дйствительно, стояла и пла женщина которую онъ любилъ когда-то горячо и страстно. Женщина эта пла его любимую псню… Онъ говоритъ еще что эта псня дйствуетъ на него успокоительне нежели морфій, и тому подобная дрянь.

— Mironton, mironton, mirontaine, сказалъ старый Бурбусъ.— Графъ не ошибался: предъ нимъ, дйствительно, стояло дорогое и близкое, кровное ему существо.

— А теперь пора завтракать, весело отвтилъ докторъ Гербертъ.— Я приказалъ подать рейнвейну.— Но вдругъ лицо его приняло серіозное выраженіе и онъ продолжалъ:— Чортъ возьми, я только теперь вспомнилъ все что мн разказывалъ графъ Дагобертъ о своемъ ночномъ путешествіи.

Лицо стараго Бурбуса омрачилось также.

— Что онъ вамъ говорилъ? спросилъ онъ его поспшно,

— Многое. Онъ сказалъ, между прочимъ, что молодая двушка хавшая съ нимъ произвела на него странное, но необыкновенно сильное впечатлніе.

— Васъ это нисколько не удивитъ если вы только взглянете на Бланду.

— Что, если, онъ вздумаетъ жениться на ней?

— Ну, это было бы скверно! отвтилъ озабоченнымъ голосомъ докторъ Бурбусъ.

— Что вы задумались, товарищъ? Полно! Времени еще много впереди. Вдь и она иметъ свой голосъ. Къ тому же, это видно изъ вашихъ словъ, она энергична и не особенно расположена къ графу Дагоберту. Онъ пока безвреденъ. Рана довольно глубокая и онъ лежитъ въ сильномъ жару. Много труда стоило мн отговорить его хать въ Книгсброннъ. Онъ ужь приказалъ было заложить свою коляску.

— Да будетъ водя Господа….

— Да, коллега, и выпьемте по стакану холоднаго вина, сказалъ Гербертъ, уводя своего друга въ прохладную столовую.

Графъ Христіанъ игралъ на билліард. Онъ мало измнился въ эти годы. Впрочемъ этимъ онъ былъ обязавъ своему камердинеру Беку, умвшему необыкновенно искусно одвать, убирать и раскрашивать своего барина.

Графъ Христіанъ выигралъ уже четвертую партію. Онъ былъ этимъ очень доволенъ. Замтивъ неудовольствіе, конечно не искреннее, на лиц доктора Герберта, онъ улыбнулся и сказалъ обращаясь къ Бурбусу:

— Не думайте пожалуста чтобъ это было одно счастіе. Я хорошо изучалъ билліардъ. Я лучше играю нежели докторъ. Итакъ до свиданья, дорогой докторъ Бурбусъ, не забывайте меня.

Графъ Христіанъ подошелъ къ высокому готическому окну. Внизу, подъ окномъ, росли высокіе каштаны и дубы. Ихъ вершины едва касались окна. Дале виднлись поля, луга, рка… А еще дале, ярко освщенныя солнцемъ, поднимались высокія голубыя горы. Графъ Христіанъ окинулъ эту роскошную мстность грустнымъ, задумчивымъ взоромъ и, звая, направился въ углубленіе комнаты. Здсь, у высокаго, мягкаго креола, ждалъ его камердинеръ Бекъ. Бекъ усадилъ его въ кресло, положилъ ноги графа на мягкую скамейку и покрылъ ихъ легкимъ шелковымъ одяломъ.

— Гд Рено?

— Въ пріемной, ваше сіятельство.

— Позови его сюда на минуту.

Въ комнату вошелъ секретарь, г. Рено. Онъ былъ, какъ и прежде, спокоенъ, изященъ, увренъ въ себ. Онъ зналъ что его господинъ готовился къ своей обычной сіэст, зналъ что графъ избгалъ тогда всякаго волненія, всего непріятнаго. Вотъ отчего голосъ г. Рено звучалъ теперь мягко, тихо. Въ немъ не было той ршительности, той суровости которыя, по утрамъ, изобличали въ немъ серіознаго, дльнаго секретаря и длопроизводителя.

— Что новаго, любезный Рено? Докторъ Гербертъ говоритъ что болзнь Дагоберта не опасна. У него маленькая горячка,— это пройдетъ, нужно только беречься. Онъ въ послднее врмя совсмъ не берегъ себя… Ахъ, молодость, молодость! Не знаетъ она цны здоровью и молодымъ силамъ! А propos, любезный Рено, я хочу узнать во что бы то ни стало когда и гд получилъ онъ эту рану. Вы общали мн разузнать объ этомъ.

— Я надюсь, ваше сіятельство, что сообщу вамъ завтра нкоторыя свднія.

— Хорошо, отвтилъ соннымъ голосомъ графъ Христіанъ.— Что же касается его ухаживанья за дочерью моего стараго друга, графа Галлера, то я нисколько не сержусь на это. Напротивъ, я буду радъ если дочь моего стараго друга сдлается моею племянницей.

— Извините меня, ваше сіятельство, сказалъ г. Рено съ мягкою улыбкой,— молодая графиня за которою ухаживаетъ графъ Дагобертъ, не дочь, а внучка его сіятельства господина генерала графа Галлера.

— Sacre bleu, вы правы! Чортъ возьми, я совсмъ состарлся и забылся. Дйствительно, дочь генерала была бы слишкомъ стара для Дагоберта. Но говорятъ что его внучка очень хороша собою? Что, вамъ говорили это?

— Могу ли я быть откровененъ, ваше сіятельство?

— Отчего же нтъ,— мы теперь одни.

— Я видлъ молодую графиню. Она дйствительно ослпительной красоты. Во мн говорили что она горяча, вспыльчива, капризна, что она своевольна и очень весела.

— Это хорошо, очень хорошо, любезный Рено, отвтилъ графъ Христіанъ съ довольною улыбкой.— Это хорошо для Дагоберта. Она тверда, иметъ свою волю, свои желанія,— это хорошо, ему такую жену и нужно. Я вижу изъ вашихъ словъ что онъ найдетъ въ ней много того чмъ такъ богато одарены эти хитрыя Француженки. О, я знавалъ такихъ женщинъ! Он способны затворить вамъ дверь предъ самымъ носомъ и не отворять ея до тхъ поръ пока вы не испросите у нихъ прощенья на колняхъ. Нтъ, это будетъ прекрасная жена для Дагоберта! Отъ души благодарю васъ за эти свднія.

— Состояніе у графини Галлеръ очень маленькое.

— Это ничего. Дагобертъ и безъ Вальдбурга получитъ громадное состояніе. Нужно только позаботиться о томъ чтобъ она была вполн обезпечена. Да, вполн обезпечена. Мало ли что можетъ случиться. Я хорошенько подумаю объ этомъ. Обдаетъ у насъ кто-нибудь сегодня?

— Кажется, нтъ.

— Передайте графин что я прошу ее пригласить доктора Бурбуса. Общество моего стараго друга оживляетъ и ободряетъ меня.

Затмъ графъ Христіанъ кивнулъ г. Рено головою, и послдній тихо удалился.

На лиц стараго графа промелькнула довольная, легкая улыбка.

Онъ опустилъ голову на грудь и задремалъ. Бекъ, стоявшій все время за дверью, подошелъ къ окну и опустилъ тяжелыя бархатныя занавси.

Старый графъ спалъ уже около часа. Никогда еще не спалъ онъ такъ сладко, такъ спокойно. Онъ уже пробуждался, когда вдругъ увидлъ милый, дорогой образъ, услышалъ тихій, нжвый голосъ, напвавшій его любимую мелодію:

Mironton, mironton, mirontaine.

И воскресли въ немъ снова прежнія, давно забытыя картины.

Mironton….

И какъ ярко, какъ живо предстали он… Будто онъ видлъ ихъ не во сн.

Mironton….

Странно — онъ открывалъ глаза и все-таки видлъ предъ собою этотъ изящный, дорогой, милый образъ…

Mirontaine.

Странно… Или это не былъ сонъ? Онъ открылъ глаза. Нтъ, предъ нимъ все еще стояло это прекрасное видніе, онъ все еще слышалъ этотъ мягкій, чудный голосъ…

Mironton, mironton, mirontaine.

Невозможно, или — онъ слегка вздрогнулъ — или онъ заснулъ вчнымъ сномъ, и Всевышній простилъ и благословилъ его, вернувъ ему его дорогую, горячо любимую жену… Да, она стояла предъ нимъ, — онъ видлъ ея прекрасный, изящный, стройный образъ. Да, это были ея глаза, ея роскошные, свтлые, вьющіеся волосы.

Онъ оглянулся. Нтъ, то не былъ сонъ, не была также и смерть. Онъ закрылъ лицо руками: онъ все еще думалъ что это сонъ. Затмъ онъ опустилъ опять руки: видніе все еще стояло предъ нимъ. Оно отошло отъ окна и тихо подошло къ нему. И онъ узналъ ея движеніе, ея походку, ея осанку, ея прекрасное, дорогое лицо.

— Марри — о, моя дорогая Марри!

Онъ простеръ къ ней руки. Она все приближалась къ нему. Тихая дрожь пробжала по его тлу, но ему было хорошо, отрадно. Онъ былъ готовъ умереть въ эту минуту. Она опустилась предъ нимъ на колни, обхватила его руками и устремила на него свои прекрасные, любящіе глаза.

— Марри, Марри, отвчай мн. Подумай, радость можетъ убить меня!

— Меня зовутъ Бландой, отвтила молодая двушка звучнымъ голосомъ, заставившимъ задрожать его, — я Бланда, а не Марри. Марри — имя моей матери.

— Кто была твоя мать? спросилъ онъ тяжело дыша. Разв это она была, она… О, это невозможно, скажи, кто была твоя мать?

— Ее звали мистрисъ Марри Прайсъ.

— О, Марри, Марри, моя дочь Марри! воскликнулъ старикъ обнимая Бланду. Глаза его устремились къ небу, лицо озарилось глубокимъ, неизъяснимымъ чувствомъ.— О, Марри! Твоя дочь была въ моемъ дом и я не зналъ этого! Я искалъ ее и никогда не могъ найти.

Онъ крпко обнялъ Бланду и спросилъ ее дрожащимъ, боязливымъ голосомъ:

— Ты моя теперь, моя? Я одинъ имю право надъ тобою, не правда ли? Скажи мн это… общай… Никто неотниметъ тебя у меня, никто?

— Никто, никто! Моя бдная мать умерла, да и отецъ мой также, я никогда не знала его.

— Это къ лучшему, отвтилъ онъ тяжело вздохнувъ.— это должно было пройти, миновать, умереть навсегда. Осталась только ты, моя прекрасная, свтлая звзда. Тебя зовутъ Бландой?

— Да, Бландой.

— А какъ ты будешь называть меня? спросилъ онъ вдругъ поспшно, играя ея свтлыми волосами и устремивъ на нее блестящій, глубокій взглядъ.

— Ты мой ддушка, мой милый ддушка!

— Да, я твой ддушка и я сдлаю тебя счастливою!

Онъ всталъ съ своего кресла и такъ сильно дернулъ звонокъ что испуганный Бекъ почти влетлъ въ комнату.

— Передай графин что я прошу ее зайти ко мн. Я не могу идти теперь къ ней. Я чувствую страшную слабость

— Ея сіятельство въ сосдней комнат, вмст съ господиномъ докторомъ Бурбусомъ.

— Тмъ лучше, попроси &egrave,e сюда.

Графиня Изабелла поспшно подошла къ креслу на которомъ сидлъ ея мужъ. Она взяла Бланду за руки и горячо обняла ее. Она была видимо взволнована.

Докторъ Бурбусъ стоялъ у окна. Брови его были сжаты, глаза глядли серіозно, почти мрачно. Онъ держалъ въ рук пакетъ съ бумагами и нсколько разъ ударялъ по немъ другою рукой, будто желая этимъ обратить на себя вниманіе стараго графа. Графъ дйствительно замтилъ его и сказалъ улыбаясь:

— Sacre bleu, докторъ, вы опять о чемъ-то думаете! Вмсто того чтобы радоваться со мною и улыбаться, вы стоите пасмурный… Я начинаю бояться васъ, что съ вами?

— У меня дла, коротко и рзко отвтилъ Бурбусъ.— Прошу ваше сіятельство подарить мн нсколько минутъ.

— Дла… теперь? Докторъ, убирайтесь со своими длами къ чорту, или къ Рено… Я, право, согласенъ на все. Ужь не нужно ли денегъ для какой-нибудь школы, или церкви или госпиталя? Берите сколько хотите! Но ради Бога не говорите теперь ни о какихъ длахъ!

Онъ обернулся опять къ Бланд и началъ играть ея роскошными, свтлыми волосами.

— Но эти дла касаются лично васъ.

— Экій несносный человкъ! простоналъ графъ Христіанъ.— Такъ и быть, дарю вамъ пять минутъ.

— Столько и не нужно, отвтилъ жестоко докторъ.

Графиня Изабелла, обнявъ одною рукой Бланду, подвела ее къ окну.

— Ваше сіятельство, вотъ пакетъ который пропалъ нсколько лтъ тому назадъ. Но не спрашивайте меня какимъ образомъ я нашелъ его. Если не ошибаюсь, вы вдь не станете перечитывать теперь эти письма и дневники?

— Нтъ, нтъ, но я хочу взглянуть на портретъ. Вотъ онъ. Видли ли вы когда-нибудь боле разительное сходство?

— Нтъ, отвтилъ докторъ сурово.

— Взгляните: это ея глубокіе, прекрасные глаза.

— Да, отвтилъ Бурбусъ еще сурове.

— А это благородное, изящное очертаніе головы, эти тонкія, нжныя уста,— разв возможно здсь сомнніе?

— Нтъ, нтъ, тысяча разъ нтъ! вскричалъ почти грубо Бурбусъ.

— Странный вы человкъ, докторъ. Я вдь знаю что вы также рады моему счастью, а говорите вы между тмъ такъ сурово и грубо. Ахъ, вы старый хитрецъ и притворщикъ!

Послднія слова старый графъ произнесъ какимъ-то надорваннымъ, глубоко взволнованнымъ голосомъ. Онъ видлъ какъ изъ глазъ мельника-доктора катились крупныя, обильныя слезы.

Появленіе Бланды совершенно измнило тихій, скучный и однообразный бытъ въ замк Вальдбургъ. Она была торжественно представлена всмъ жителямъ замка. Прислуг было объявлено что она внучка стараго графа Христіана и что она воспитывалась все время въ столиц въ пансіон для двицъ высшаго круга.

Вс полюбили Бланду, вс были рады ей. Жизнь въ замк совершенно измнилась. Старый графъ сталъ веселе, сообщительне, графиня Изабелла почти не отходила отъ молодой двушки. Она привязалась къ ней какъ къ родной дочери. Даже всесильный г. Рено отступилъ на задній планъ. Его почти забыли и не замчали.

Старый графъ самъ ознакомилъ свою внучку съ прекрасными окрестностями Вальдбурга. Онъ былъ въ восхищеніи отъ ума и развитія Бланды, въ восхищеніи отъ ея верховой зды, музыки и пнія.

Графъ Дагобертъ Зеефельдъ, узнавъ обо всемъ, съ тактомъ и умно подчинился этой перемн. Онъ пролежалъ нсколько дней въ постел и усплъ въ это время хорошенько обдумать свое положеніе. Онъ встртилъ Бланду какъ почтительный, любящій родственникъ и просилъ ее забыть прошлое. Она охотно исполнила его просьбу и общала ему быть доброю сестрой.

Графъ Христіанъ составилъ новое завщаніе и призналъ Бланду наслдницей замка Вальдбургъ со всми его окрестностями. Нужно сказать что онъ встртилъ при составленіи завщанія полное одобреніе какъ со стороны жены своей, такъ и со стороны своего племянника графа Дагоберта. Однако графъ пожелалъ чтобы Бланда отказалась отъ своей прежней фамиліи и приняла титулъ графини Зеефельдъ-Вальдбургъ. Но Бланда ршительно отказалась. Она такъ умоляла старика, говорила такъ трогательно о своей матери, увряла что имя ея матери дорого ей, и старый графъ не былъ въ состояніи отказать ей. Но тмъ не мене ее вс называли графиней Бландой.

Бланда была счастлива. Ее любили, баловали. Она горячо привязалась къ ддушк и къ графин Изабелл. Но бывали также дни когда она глубоко страдала. Ее не покидала мысль о несчастномъ Эрих. Былъ только одинъ человкъ съ которымъ она могла говорить о немъ, это былъ старый Бурбусъ. Ему повряла Бланда свои огорченія, свое безпокойство, свою тревогу о судьб любимаго Эриха. Бланда давно уже просила доктора показать ей свою Книгсброннскую мельницу. Въ этомъ не нашли ничего предосудительнаго. На стараго мельника смотрли какъ на лучшаго и самаго уважаемаго друга семьи. Брафъ Дагобертъ предложилъ ей похать съ нимъ. Но Бланда отклонила это предложеніе и просила Бурбуса захать за ней въ своей коляск. Старикъ исполнилъ ея просьбу.

— Садитесь прежде, докторъ, прошу васъ, сказала улыбаясь молодая двушка.

— А вы?

— Я буду править. Я знаю какой дорогой хать. Или вы не довряете мн?

— Я знаю, вы хорошо правите лошадьми.

— Скажите, докторъ, вдь и эта дорога ведетъ въ Книгсброннскую мельницу?

— Вс дороги ведутъ въ Римъ.

— Прекрасно. Теперь я дамъ лошадямъ волю.

— Да, но ложалйте мой маленькій экипажъ.

— Успокойте меня насчетъ Эриха и мы подемъ тише.

Старикъ угрюмо молчалъ. Тогда Бланда ударила лошадей и он похали скоре. Бурбусъ постоянно озирался, боясь чтобы колясочка не зацпила за какое-нибудь дерево или кустарникъ. Но Бланда правила врно, смло. Она вглядывалась въ темную чащу лса, слдила за полетомъ птицъ.

Теперь лицо стараго мельника приняло озабоченный, серіозный видъ. Онъ зналъ что они приближались къ лощин отдлявшей его владнія отъ владній стараго графа. Онъ зналъ также что Бланда не сдержитъ лошадей пока онъ не исполнитъ ея просьбы.

— Здсь, сказалъ онъ,— близь этого маленькаго пруда, находится то мсто гд графскій охотникъ схватилъ Эриха.

Лошади быстро остановились.

— А-а, здсь! отвтила Бланда.— Странно, не будь этого событія, не увидла бы я его… Маленькая Цыганочка спасла его и такимъ образомъ полюбила его…

— Да, но дастъ ли это ему счастье! отвтилъ сухо докторъ.

— Вы не въ дух сегодня, докторъ.

— Это настроеніе прошло бы, еслибы мы пріхали скорй на мельницу. Сомнваюсь только чтобъ это было скоро. Берегитесь, сударыня, дорога эта не ровна и отлога.

— Какою дорогой хать?

— Поверните направо. Прошу васъ, дайте лошадямъ немного отдохнуть.

— Эрихъ былъ въ ту ночь у васъ. Какъ онъ пришелъ?

— Конечно пшкомъ. Онъ былъ усталый, растрепанный.

— Онъ вамъ обо всемъ разказалъ? Онъ говорилъ обо мн?

— Онъ говорилъ о какой-то молодой, прекрасной Цыганк съ черными волосами и блестящими глазами. Она была съ нимъ такъ добра и ласкова.

Бланда подняла хлыстъ и хотла ударить лошадей. Но докторъ поспшно остановилъ ея руку и сказалъ смясь:

— Прошу, сударыня, безъ шалостей. Онъ говорилъ также, если не ошибаюсь, о маленькой, блдной двочк.

— Онъ говорилъ о ней съ любовью?

— Кажется, да.

— Онъ всегда будетъ ее любить, никогда не забудетъ. И она также любитъ его и всегда будетъ любить. Прошу васъ другъ мой, не забывайте этого. Врьте мн: я ршусь скоре умереть, брошусь въ ту пропасть, но не вынесу вчной разлуки съ нимъ!

— Прощу васъ, оставимте этотъ разговоръ.— Онъ глядлъ тревожно на ея спокойное, ршительное лицо.— Прошу васъ, тише… потомъ… ‘Я ужь докажу теб’, думалъ онъ про себя, ‘что любовь твоя безразсудна, невозможна’.

Предъ ними лежала мельница.

In einem khlen Grunde

Da geht ein Mhlenrad,

Mein Liebster ist verschwunden,

Der dort gewhnet hat!

Бланда пла это съ чувствомъ глубокой, безграничной любви. Старикъ взглянулъ на нее грустно и весело продолжалъ:

Er hat mir Treu’ versprochen,

Gab mir ‘nen Ring dabei,

Er hat die Treu’ gebrochen,

Das Ringlein sprang entzwei!

— Погоняйте, погоняйте лошадей, теперь я больше не боюсь. Вотъ мы и пріхали!

Онъ весело выскочилъ изъ коляски и, предложивъ Бланд руку, ввелъ ее въ домъ. Въ гостиной ихъ встртили Готфридъ и Фридрихъ, младшіе сыновья стараго Бурбуса. Розины не было. Она вышла замужъ за старшаго королевскаго лсничаго, нсколько разъ уже просившаго ея руки. Иванъ, старшій сынъ Бурбуса, также не показывался. Онъ работалъ на мельниц. Но за то вышла старая Лена. Она, завидвъ Бланду, низко поклонилась ей и тихо сказала старому доктору:

— А вдь я знала что у насъ будетъ важная гостья. Я еще давеча сказала объ этомъ Готфриду и Фридриху. Я видла сегодня во сн милевой камень, на которомъ сидлъ блый голубь. Сонъ этотъ означалъ что будутъ дорогіе и знатные гости. Ахъ, графиня, какъ я счастлива что наконецъ вижу васъ!

Бланда протянула ей привтливо руку. Затмъ Бурбусъ началъ показывать ей мельницу. Она пожелала видть, прежде всего, голубую комнату въ которой жилъ Эрихъ. Но она не оставалась тамъ долго. Она была безпокойна, нетерплива. То она подходила къ окну, то осматривала картины висвшія на стн, то садилась въ широкое, мягкое кресло Бурбуса.

— Я не останусь здсь долго сегодня. Я зашла только чтобы взглянуть на эти дорогія, милыя мста. Но я скоро вернусь сюда, докторъ, я еще успю надость вамъ.

— Въ такомъ случа, вернемтесь въ Вальдбургъ. Но я поду другою дорогой.

— Подождите еще, дорогой докторъ, говорила ласкалась къ нему Бланда.

Они опять вернулись въ голубую комнату. Бланда подошла къ окну, взглянула на высокія, роскошныя, деревья стоявшія предъ нею и задумалась….

‘Господи! дай вамъ свидться, дай намъ счастья….’ тихо молилась она въ душ. Они сли въ коляску и похали въ Вальдбургъ. На этотъ разъ правилъ старый Бурбусъ.

— Я долженъ переговорить съ вами, фрейлейнъ Бланда. Мы оба любили Эриха, но теперь должно многое измниться.

— Какъ? вы ужь больше не любите Эриха, вы не хотите помочь ему?! Она взглянула на него съ испугомъ.— Докторъ, вы хотите покинуть его, покинуть теперь, когда онъ несчастенъ!… О, какъ это нехорошо, какъ неблагородно!

— Продолжайте, продолжайте, возразилъ Бурбусъ, лукаво улыбаясь.— Говорите что хотите, теперь я правлю лошадьми.

— Докторъ, какъ это не великодушно! Будьте со мною добре или я выскочу изъ коляски!

— Успокойтесь. Я долженъ сказать вамъ, сударыня, что вы напрасно такъ много думаете объ Эрих. Это ни къ чему не поведетъ. Между вами цлая пропасть. Я все сдлаю чтобъ облегчить его участь. Я поду съ графомъ Дагобертомъ въ столицу и постараюсь улучшить его положеніе. Графъ Христіанъ сдлаетъ также все что возможно. Можетъ-быть его оправдаютъ. Но, въ послднемъ случа, ему придется переселиться въ Америку.

— Вы думаете? спросила Бланда рзкимъ, дрогнувшимъ голосомъ.

— Да, ему остается только это. Мн жаль его: онъ очень даровитый человкъ и могъ бы добиться чего-нибудь лучшаго.

— И во всемъ виновата я!

— Не думаю. Это судьба его, а судьбы не избжишь.

— Слдовательно, если его простятъ, ему остается одна Америка?

— Да.

Докторъ устремилъ на молодую двушку тайный, проницающій взглядъ.

— Да, да, сказала она задумчиво.— Но все равно: здсь или тамъ…. все равно.

— Я не совсмъ понимаю васъ, сударыня.

— Я уже говорила вамъ, докторъ, что люблю Эриха. Я и Эриху сказала это.

— Да, когда вы были одиноки…

— Мы общали никогда не покидать другъ друга. Не знаю, исполнитъ ли онъ свою клятву, но знаю что я сдержу свою. Я говорю спокойно, докторъ, безъ страсти, вы видите, я хорошо обдумала и взвсила что говорю.

— Ахъ, все это мечты молодой, экзальтированной двушки! Въ васъ говоритъ теперь чувство благодарности. Но подождите, пройдетъ немного времени, и вы запоете другую псню. Не забывайте, вы теперь графиня Зеефельдъ.

— Нтъ, я не графиня Зеефельдъ, и никогда не буду ею.

— Но вы внучка графа Зеефельда.

— Да, до тхъ поръ пока мн позволятъ быть Бландой Прайсъ. Я не забуду того кого люблю, кому поклялась вчно любить. Я говорю вамъ какъ своему лучшему другу. Я останусь Бландой Прайсъ. И если нужно будетъ отказаться отъ богатства, отъ высокаго положенія которое я занимаю теперь въ обществ, то я откажусь. Я буду бдна, но я буду счастлива.

Она говорила спокойно, громко, увренно.

— Аминь! тихо отвтилъ докторъ.

Они подъхали къ замку. Бланда пошла въ свои комнаты, а старый Бурбусъ къ графу Дагоберту.

Молодой графъ сидлъ за своимъ письменнымъ столомъ. Онъ былъ не въ дух.

— Ахъ, докторъ, вы и не подозрваете чмъ я занятъ теперь! Я составляю, по желанію графа Христіана, прошеніе къ его величеству о помилованіи этого молодаго преступника! Конечно, это великодушіе съ моей стороны, но вовсе не такое легкое дло!

— Покажите-ка мн, графъ Дагобертъ.

Графъ Дагобертъ поднялся, а докторъ Бурбусъ, свъ на его мсто, сталъ читать прошеніе. Окончивъ, онъ просилъ графа позволить ему кое-что измнить. Молодой гусаръ далъ свое согласіе. Оказалось, однако, что старикъ измнилъ все.

Графъ Дагобертъ, не желая ему мшать, отошелъ къ окну и взялъ оттуда небольшой, завернутый въ бумагу, предметъ.

— Докторъ, я потомъ покажу вамъ кое-что.

— Я сейчасъ кончу. Вотъ ваше прошеніе и готово. Читайте.

— Знаю что оно хорошо. Но, смотрите.

— Откуда у васъ эта свинцовая пуля?

— Эта та самая которая едва не убила меня.

— А-а-а, такъ это и есть та пуля которою выстрлилъ въ васъ этотъ несчастный молодой человкъ?

— Та самая. Франсуа, на другой же день, убирая мой чемоданъ, нашелъ ее между бльемъ. И за такого разбойника я долженъ еще просить! Я, право, отказалъ бы графу Христіану, еслибы не эта чудачка, Бланда. Она такъ просила меня!

— Это та самая пуля? Голосъ стараго Бурбуса сильно дрожалъ.

— Да. Еслибъ я только могъ понять Бланду! Я и думать не хочу о томъ чтобъ этотъ ничтожный молодой человкъ могъ покорить ея сердце! Это невозможно. Тяжело еще то что она никакъ не хочетъ забыть вс непріятности той ночи… Она помнитъ все, все — я это чувствую.

— Скажите, графъ, видлъ ли вашъ камердинеръ Франсуа эту пулю въ вашемъ чемодан?

— Франсуа и Яковъ убирали мои вещи и нашли ее.

— Вы кажется говорили, графа, что въ васъ выстрлили изъ карманнаго пистолета?

— Такъ говорили. Я не видалъ пистолета. Но судя по этой луд, онъ долженъ быть необыкновеннаго калибра.

— Графъ, не исполните ли мою просьбу? Голосъ Бурбуса слегка дрожалъ. Онъ былъ глубоко взволнованъ.

— Съ удовольствіемъ.

— Позовите сюда Франсуа и Якова.

— Они въ сосдней комнат.

Графъ подошелъ къ дверямъ чтобы позвать прислугу. Бурбусъ принялся поспшно писать. Затмъ онъ передалъ бумагу молодому графу и спросилъ:

— Не подпишете ли вы эту бумагу и не скрпите ли ее своею печатью? Я хотлъ бы также чтобъ и Франсуа и Яковъ подписались.

Бурбусъ былъ страшно блденъ, губы его дрожали.

— Охотно, если еы того желаете.

Бумага была слдующаго содержанія:

‘Мы нижеподписавшіеся свидтельствуемъ что приложенная здсь пуля, запечатанная гербомъ графовъ Зеефельдовъ та самая которую мы нашли утромъ, 16го мая этого года, въ чемодан графа Дагоберта Зеефельда. Она была выстрлена ночью въ графа Дагоберта Зеефельда, ранила ему руку и, пробивъ стнку кареты, засла въ дорожный чемоданъ.’

— Не понимаю, къ чему все это ведетъ, сказалъ графъ Дагобертъ, пожимая плечами.— Впрочемъ, исполняю ваше желаніе и подписываюсь. Запечатать вы можете сами.

— Но я желалъ бы чтобъ и ваша прислуга подписалась.

Франсуа и Яковъ подписались. Докторъ старательно приложилъ печать. Руки его сильно дрожали. Затмъ онъ вложилъ бумагу и пулю въ большой конвертъ и все это опять запечаталъ графскою печатью.

— Я беру этотъ конвертъ съ собой въ столицу. Онъ подкрпитъ ваше прошеніе, графъ, можетъ-быть, послднее будетъ даже лишнимъ.

XIII. Въ заключеніи.

Эрихъ переживалъ тяжелое время. Онъ былъ преданъ военному суду.

Многіе изъ читателей относятся, можетъ-быть, къ военному суду слегка и предполагаютъ что онъ не что иное какъ результатъ тхъ мнній и желаній которыя высказываются со стороны старшихъ членовъ суда. Но подобное мнніе будетъ ошибочно. Кого бы ни судили, подчиненнаго или товарища по служб, судъ всегда производится серіозно, добросовстно, строго. Всякій можетъ высказать свои мннія, даже самыя рзкія. Ихъ даже требуютъ. Всякому дается достаточно времена чтобы хорошенько обсудить фактъ преступленія и взвсить свой приговоръ. Затмъ, всмъ дается право и нужное время для передачи другъ другу своихъ мнній и для полнаго соглашенія приговора. Если такого соглашенія нтъ, тогда къ суду приглашаются еще другіе члены и обыкновенно такіе которые боле склонны къ смягченію приговора. Замчателенъ еще слдующій фактъ. Если военному суду предается какой-нибудь унтеръ офицеръ или солдатъ, то товарищи его, конечно, если обвиненный совершилъ что-нибудь важное, относятся къ нему гораздо строже, нежели офицеры.

Эрихъ, обвиненный въ намреніи убить графа Дагоберта Зеефельда, преданъ былъ высшему военному суду. Слдствіе было произведено ужь не въ бригадномъ штаб, а въ корпусномъ. Началось оно съ того что ближайшій начальникъ бомбардира Фрейберга, капитанъ фонъ-Мандерфельдъ, подалъ species facti и изложилъ обвиненіе.

Понятно что это species facti не говорило въ пользу бднаго Эриха. Баронъ фонъ-Мандерфельдъ выставилъ жизнь молодаго бомбардира въ самыхъ черныхъ краскахъ. Онъ обвинилъ его въ сообществ съ дурными Цыганами, въ охот за чужою дичью. Онъ разказалъ что ненависть молодаго бомбардира къ графу Дагоберту Зеефельду развилась еще съ того времени и, благодаря нкоторымъ столкновеніямъ, усилилась до того что Фрейбергъ ршился на убійство. Затмъ онъ перешелъ къ жизни Эриха въ Бригадной Школ и въ четвертой конной батаре. Говоря объ ней, онъ выставилъ Эриха въ самомъ дурномъ свт.

Это species facti произвело глубокое и непріятное впечатлніе на вахмистра Пинкеля. Онъ читалъ его въ черновомъ вид и передалъ его содержаніе первому поручику Шаллеру. Первый поручикъ пустился въ переговоры съ капиталомъ фонъ-Мандерфельдъ. Однако, эти переговоры на къ чему не повели. Species facti было подано. Хотя первый поручикъ Шаллеръ и добился того чтобы все это дло было передано непосредственно въ бригадный штабъ, однако это несчастное обвиненіе поступило въ то же время и въ корпусный штабъ. Въ то же время пришелъ приказъ о преданіи Эриха военному суду и его арестовали.

Началось слдствіе. При этомъ присутствовали два поручика. Призваны были свидтели, а именно: вс находившіеся на почт во время преступленія, одинъ изъ служителей графа Зеефельда, жандармскій унтеръ-офицеръ и бомбардиры Вибертъ и Шмоллеръ. Шмоллеръ показалъ на допрос что онъ далъ, на время, Эриху двуствольный карманный пистолетъ, но что заряженъ былъ только одинъ стволъ. Этотъ отвтъ говорилъ, конечно, въ пользу Эриха, но былъ еще другой отвтъ, отвтъ длиннаго Виберта. Онъ показалъ что видлъ какъ Эрихъ вынималъ изъ шкафа пулю и порохъ. Онъ говорилъ правду. Но Эрихъ не заряжалъ пистолета. Этому никто не врилъ.

Жандармскій унтеръ-офицеръ сказалъ что онъ, подойдя къ тому мсту гд стоялъ Эрихъ, чувствовалъ сильный залахъ пороха и видлъ что перчатки молодаго бомбардира были мстами черны.

Слдствіе кончилось. Нсколько дней спустя, военный судъ собрался въ полномъ состав. Вс были въ парадныхъ мундирахъ. Предсдателемъ былъ назначенъ пхотный майоръ. Затмъ слдовали два ротмистра, два поручика, три сержанта и три унтеръ-офицера. Привели обвиняемаго. Онъ имлъ право заявить отводъ, если не былъ доволенъ кмъ-нибудь изъ присутствующихъ судей. Эрихъ не воспользовался этимъ правомъ. Онъ узналъ въ майор предсдавшемъ на суд того самаго майора Клеммера которому онъ помогъ овладть непріятельскою кавалеріей. Эрихъ замтилъ что майоръ узналъ его, видлъ съ какимъ участіемъ онъ глядлъ на него. Онъ зналъ что майоръ будетъ строгъ, но справедливъ. Онъ узналъ также одного изъ ротмистровъ, а именно ‘покойнаго’ графа Горна.

Эрихъ объявилъ что онъ доволенъ составомъ суда. Онъ еще разъ разказалъ какимъ образомъ пистолетъ попалъ къ нему, какъ онъ держалъ его въ рук. Но онъ твердо стоялъ на томъ что только одинъ стволъ былъ заряженъ и что онъ не стрлялъ. Его увели въ арестантскую. Началось совщаніе. Различные чины совщались отдльно.

Эрихъ сидлъ въ маленькой, узенькой, темной и холодной комнатк. Онъ глубоко страдалъ. Мысль о Бланд не покидала его. Онъ сжалъ голову руками и горько зарыдалъ. Дверь отворилась и въ комнату вошелъ пхотный унтеръ-офицеръ. Онъ подошелъ къ Эриху, положилъ руку ему на плечо и сказалъ:

— Крпитесь и мужайтесь, бомбардиръ! Пора! Соберитесь мыслями и держите голову прямо. Не слдуетъ бояться несчастья. Будьте всегда на все готовы, смотрите всякому несчастью прямо въ глаза — тогда вы не будете его рабомъ. Пригладьте волоса и отрите слезы. Не слдуетъ показывать другимъ свое горе и свои страданія.

Эрихъ ободрился и твердыми шагами вошелъ въ заду суда. Вс судьи были на своихъ мстахъ. Лицо майора Клеммера было блдно и серіозно. Въ глазахъ свтилась грусть и участіе. Онъ прочелъ Эриху тихимъ и мягкимъ голосомъ приговоръ. Судъ, большинствомъ голосовъ, признавалъ Эриха виновнымъ и приговорилъ его къ разжалованію, въ присутствіи всей батареи, и къ десятилтнему заключенію въ крпости.

Сильне всего страдалъ Эрихъ при мысли что онъ будетъ разжалованъ въ присутствіи всей батареи. Онъ зналъ что капитанъ фонъ-Мандерфельдъ не избавитъ его ни отъ какихъ униженій. Но вышло иначе. Правительство узнало много дурнаго о капитан фонъ-Мандерфельд и онъ, несмотря на свою протекцію и свои ордена, былъ уволенъ. На его мсто назначили перваго поручика Шаллера.

Первый поручикъ призвалъ немедленно къ себ Эриха и старался его ободрить и успокоить. Наступилъ день исполненія приговора. Эрихъ явился, по желанію своего начальника, въ мундир простаго канонира. Вахмистръ Пинкель прочелъ, въ нсколькихъ словахъ, приговоръ. Затмъ первый поручикъ сказалъ что не будетъ противъ, если товарищи захотятъ проститься съ Фрейбергомъ. Тогда Эриха окружили вс бомбардиры, канониры и унтеръ-офицеры. Не было только длиннаго Виберта. Его, за его неряшливость и лность, перевели въ казарменную кухню. Даже вахмистръ Пинкель, прощаясь съ Эрихомъ, былъ глубоко взволнованъ. Но трогательне всего было прощеніе бомбардировъ Вейтберга и маленькаго Шварца. Они не могли оторваться отъ Эриха и все время плакали.

Первый поручикъ Шаллеръ узналъ между тмъ что гарнизонъ капитана Вальтера, находившійся при форт Максимиліана, переводится въ ту самую крпость куда заключили Эриха. Онъ узналъ также что другъ Эриха бомбардиръ Шмоллеръ, произведенный въ унтеръ-офицеры, переходитъ также въ ту крпостную роту. Тогда онъ поручилъ Шмоллеру отвезти Эриха къ мсту заключенія.

Нечего и говорить что Шмоллеръ всми силами старался разсять и развеселить бднаго Эриха. Онъ разказалъ ему между прочимъ что почти забылъ графиню Галлеръ, что любитъ мамзель Штккель и что она согласилась выйти за него замужъ.

— Счастливецъ, отвтилъ ему Эрихъ, грустно улыбаясь,— ты приближаешься къ пристани, тебя ждетъ счастье. Я же обреченъ на десятилтнее бездйствіе… а потомъ ждутъ меня одно горе да одиночество. Я долженъ забыть все, все что любилъ, что мн дорого!…

Черезъ три дня они прибыли въ крпость. Эриха отвела въ маленькую, бдно меблированную комнатку.

Онъ подошелъ къ окну. Оно выходило на громадный валъ. Кругомъ виднлись высокіе каменные столбы. Онъ открылъ окно и прижался лицомъ къ желзной ршотк. Онъ готовъ былъ сойти съ ума отъ одной мысли что долженъ пробыть здсь десять лтъ. Десять лтъ! Его лучшіе, молодые годы! Пробыть здсь года которые онъ посвятилъ бы на трудъ, на работу мысли, на добываніе себ хорошаго, честнаго существованія!

Онъ слъ на свою узенькую бдную постель и опустилъ голову на руки. Онъ думалъ о томъ, какъ хорошо на свобод, какъ хорошо въ лсу, въ пол, на горахъ… Онъ вспомнилъ свое дтство, вспомнилъ бдный, обвалившійся домикъ въ лсу. Какъ хорошо было его прошлое, какъ тяжело, какъ мрачно настоящее!… И все грустнй, все тяжелй становилось на душ… Онъ вспомнилъ Бланду…

Такъ просидлъ онъ три часа. Кто-то тихо отворилъ дверь его темницы. Въ комнату вошелъ высокій, полный человкъ.

— А, понимаю! вскричалъ онъ.— Вы предаетесь отчаянію и вспоминаете прошлое!

Эрихъ узналъ бывшаго настоятеля Цвингенбэрской церкви, отца прекрасной Зельмы. Онъ схватилъ руку старика, припалъ къ ней и зарыдалъ.

— Перестаньте, сынъ мой! Правда, я не предполагалъ что встрчусь съ вами такимъ образомъ… Я знаю, вы старались оправдаться. Успокойтесь. Комендантъ здшней крпости — прекраснйшій человкъ — принимаетъ отчего-то большое участіе въ вашей судьб. Слдовательно, вамъ не будетъ худо здсь. Я могу даже сообщить вамъ что комендантъ хочетъ употребить васъ на письменныя работы. Я же предлагаю вамъ свою библіотеку. Я овдовлъ и хозяйствомъ занимается теперь у меня Зельма. Мужъ ея также умеръ.

— Зельма здсь? Какъ я былъ бы радъ видть ее!

— Да, она здсь. Она не забыла васъ и просила меня позволить вамъ провести сегодняшній вечеръ съ нами. Пойдемте.

Эрихъ точно во сн вышелъ изъ своей комнатки и направился къ дому пастора.

Старая служанка отворила имъ дверь. Они вошли въ большую, свтлую, уютную комнату.

Вошла Зельма. Она была все также стройна, изящна, хороша собою. Станъ обтягивало простое срое кашмировое платье. Ея прекрасные свтлые волоса были распущены. Она протянула Эриху об руки и сказала дрожащимъ, нжнымъ голосомъ:

— Привтствую васъ здсь, другъ мой. Я не забыла васъ, рада, очень рада васъ видть.

Она сильно пожала ему руку и устремила на него блестящій горячій взглядъ. Эрихъ почти испугался. Онъ чувствовалъ, создавалъ на себ сильное, чарующее вліяніе этой женщины. Но онъ поборолъ себя. Онъ заставилъ себя вспомнить прежнія встрчи съ нею.

Но вслдъ затмъ, онъ снова помирился съ нею. Она была такъ проста, искренна, безыскусственна. Она разказывала ему, не стснясь присутствіемъ отца, о своемъ муж, о томъ какъ была несчастлива съ нимъ. Она не оправдывала себя, но говорила что ей не дали свободы выбора, что ей не дали возможности устроить самой свое счастье.

На третій день была назначена перекличка. Эрихъ былъ представленъ начальнику крпости, пхотному генералъ-майору графу Земмерингу. Это былъ высокій, сильный, мущина, съ краснымъ лицомъ и почти сдою бородой. Онъ былъ строгъ съ своими подчиненными, но справедливъ, веселъ и хорошій товарищъ. Его вс любили.

Замтивъ Эриха, онъ окинулъ его быстрымъ, проницательнымъ взглядомъ и сказалъ:

— Такъ это ты ‘послдній бомбардиръ’ четвертой конной батареи?! Глядя на него, никто и не подумаетъ что онъ такой озорникъ! Ну, поживемъ — посмотримъ. Мы будемъ справедливы. Прежде всего справедливость, сынъ мой. Если ты будешь вести себя умно и хорошо, то встртишь съ нашей стороны сочувствіе и дружбу, если же нтъ — то берегись! Мы сумемъ исправить тебя!

Эриху приходилось почти каждый день работать при канцеляріи коменданта крпости. Работы было впрочемъ немного и онъ исполнялъ ее старательно. Ему жилось хорошо. Его любили и берегли. Но мысль о Бланд не покидала его и заставляла его глубоко страдать. Гд она? Что съ нею? Онъ ничего не зналъ. Напрасно Шмоллеръ писалъ доктору Бурбусу и мамзель Штккель. Отъ перваго не было отвта, вторая извщала что ничего не знаетъ о Бланд.

Эрихъ не ршался говорить о Бланд съ Зельмой. Онъ замтилъ что Зельма въ послднее время какъ-то измнилась Правда, она была ласкова съ нимъ, но была въ то же время сдержанна, серіозна, молчалива.

Было воскресное утро. Въ маленькой крпостной церкви шла служба, пасторъ Вендлеръ говорилъ проповдь. Окно было открыто и Эрихъ слышалъ его громкій, рзкій голосъ Эрихъ сидлъ у окна и писалъ Бурбусу. Онъ просилъ его сжалиться надъ нимъ и написать, что сталось съ Бландой Но онъ съ трудомъ писалъ. Слезы душили его. Онъ оставиль письмо и началъ ходить по комнат.

Вдругъ онъ увидлъ у дверей знакомый а дорогой для него образъ старика и невольно вскрикнулъ:

— Господинъ докторъ Бурбусъ!

— Да, сынъ мой, это я. Голосъ старика дрожалъ, лицо горло.— Это я пришелъ за тобою. По всемилостивйшему повелнію государя ты оправданъ и помилованъ.

Они бросились въ объятія другъ друга,

Они вышли изъ комнаты. Эрихъ и старый Бурбусъ отправились на квартиру генералъ-майора графа Земмеринга. Эрихъ видлъ какъ графъ тихо възжалъ во дворъ цитадели. Онъ видлъ затмъ какъ Зельма вышла на крыльцо и сдлала знакъ генералу. Тотъ подошелъ къ ней. Она сказала ему нсколько словъ и скрылась. Лицо, генерала просіяло и онъ вошелъ къ себ веселый, счастливый.

Онъ принялъ отъ Бурбуса необходимыя бумаги и съ улыбкой выслушалъ всть объ освобожденіи Эриха.

— Ну, надюсь, вскричалъ онъ весело,— вы рады что свободны и не захотите остаться здсь лишній день! Счастливаго пути!

Эрихъ собравъ свои пожитки отправился къ своему другу Шмоллеру. Съ нимъ пошелъ и докторъ Бурбусъ. Но едва они сдлали нсколько шаговъ какъ встртили спшившаго, взволнованнаго унтеръ-офицера. Лицо его раскраснлось и дышало глубокимъ счастьемъ.

— Вотъ и ты! вскричалъ онъ еще издали.— Ты знаешь что ты свободенъ?

— Да.

— И знаешь какимъ образомъ узнали о твоей невинности?

Эрихъ взглянулъ вопросительно на доктора Бурбуса. Тотъ улыбнулся и пожавъ плечами отвтилъ:

— Я хотлъ потомъ объяснить теб. Но пусть теперь говоритъ твой другъ.

— Видишь, Эрихъ, продолжалъ Шмоллеръ почти плачущимъ голосомъ,— видишь, они нашли что пуля которою выстрлили въ графа Зеефельда была слишкомъ велика для моего карманнаго пистолета… Ахъ, Эрихъ, Эрихъ, я почти готовъ плакать отъ радости!

Эрихъ молча пожалъ ему руку. Шмоллеръ вытеръ глаза и продолжалъ:

— Слдовательно, выстрлъ былъ сдланъ кмъ-нибудь другимъ, и я знаю кто выстрлилъ.

— Вы знаете? спросилъ удивленный Бурбусъ.

— Да, пока знаю я одинъ, но вскор это вс узнаютъ. Моя невста, фрейлейнъ Штккель, писала мн что ея братъ_Алсничій Штккель, самъ явился къ генералу и объявилъ, что выстрлила его сынъ Іосифъ. Несчастный юноша слдовалъ все время за вами. Онъ былъ также и на почтовомъ двор. Увидвъ какъ Бланду силою влекли въ экипажъ онъ выстрлилъ въ графа Зеефельда.

— Слава Богу, сказалъ потрясенный Бурбусъ.— Теперь все ясно. Мн жаль только несчастнаго юношу.

— Мн скоре жаль отца. Доктора призвали сына сумашедшимъ и онъ на свобод. А ты, какъ я вижу,— обратился Шмоллеръ къ Эриху,— ты уже собралъ свои пожитки и готовъ къ отъзду.

— Мой экипажъ дожидается у гостиницы. Не угодно ли господину унтеръ-офицеру вылить съ нами стаканчикъ вина? А потомъ мы и подемъ.

— Господинъ унтеръ-офицеръ, возразилъ Шмоллеръ съ лукавою улыбкой, — не можетъ принять ваше приглашеніе, но фельдфебель Шмоллеръ съ радостью выльетъ за ваше здоровье.

— А! поздравляю васъ!

Эрихъ простился со своимъ другомъ и слъ вмст съ Бурбусомъ въ его уютный экипажъ. Старикъ разказалъ о послднихъ событіяхъ происшедшихъ въ замк Вальдбургъ. Впрочемъ, онъ скрылъ многое.

— Теперь ты свободенъ и отъ тебя зависитъ быть довольнымъ и счастливымъ. Вс дороги открыты предъ тобою. Главный штабъ видитъ теперь что ты способный и хорошій солдатъ. Теб разршено немедленно же вернуться въ Бригадную Школу, чтобы тамъ окончить свое образованіе.

— Нтъ, никогда!

— На тебя обращаютъ теперь вниманіе, теб желаютъ добра. Теперь, будь въ этомъ увренъ, ты добьешься эполетъ.

— Нтъ, нтъ, я не хочу. Я буду лучше лсничимъ, буду простымъ хлбопашцемъ, но я не вернусь больше въ военную службу!

— Ты знаешь, продолжалъ докторъ пожимая плечами,— твоя бывшая знакомая и другъ стала теперь знатною, богатою двушкой. Можетъ-быть вы когда-нибудь свидитесь. Въ такомъ случа ей будетъ пріятно если она увидитъ тебя офицеромъ.

— Если Бланда не захочетъ признать меня въ простой куртк работника, а признаетъ меня только когда я буду офицеромъ, въ такомъ случа я не много потеряю.

— Хорошо, въ такомъ случа займемся лсомъ и сельскомъ хозяйствомъ.

— Да, и я буду спасенъ, я буду счастливъ.

Тогда старый Бурбусъ сталъ совтовать Эриху какъ промяться на новую дятельность. Онъ совтовалъ ему поступить въ Академію сельскаго хозяйства и изучать также лсоводство. Затмъ онъ передалъ ему что старый графъ Зеефельдъ принимаетъ горячее участіе въ его судьб и готовъ для него все сдлать.

— О, какъ я ему благодаренъ! Какъ благодаренъ я вамъ, мой дорогой, многоуважаемый другъ! Передайте графу что я заслужу его доброту и участіе. Можетъ-быть я увижусь съ нимъ когда-нибудь, увижу и Бланду — конечно, когда она будетъ уже замужемъ, будетъ счастлива и забудетъ меня.

— Гм, возразилъ старикъ, глядя украдкой на Эриха.— Я пока не слышалъ чтобы Бланда выходила замужъ. Кто теб сказалъ это?

— Зельма.

— Она сказала что Бланда выходитъ замужъ?

— Да, за своего двоюроднаго брата, графа Дагоберта Зеефельда.

— Пустяки! проворчалъ Бурбусъ.— Скорй она выйдетъ за меня. А что касается графа Дагоберта, то онъ дйствительно женится, но не на Бланд, а на графин Клотильд Галлеръ.

Старикъ прижался въ самую глубь экипажа и улыбнулся.

Былъ чудный вечеръ. Все въ природ дышало счастіемъ, нгой… все было полно красоты, гармоніи… Эрихъ прислушивался то къ кваканью лягушекъ въ небольшомъ лсномъ пруд, то къ звонкой, нжной трели соловья… Онъ глядлъ на небо, на его безчисленныя, блестящія, слегка дрожащія възды. И ему стало вдругъ такъ хорошо, такъ радостно.

Эрихъ мечталъ о томъ, какъ онъ будетъ работать, трудиться, какъ добьется уваженія всхъ своихъ друзей и покровителей. Онъ мечталъ о томъ что встртится съ Блаадой, какъ будетъ ее всегда любить, ее одну…

Мечты Эриха осуществились. Доказательствомъ могутъ служитъ два письма, изъ которыхъ одно было писано графиней Клотильдой Зеефельдъ, другое Бландой Фрейбергъ.

Вотъ отрывокъ изъ перваго письма:

‘Милая, дорогая Женевьева,— писала графиня Зеефельдъ,— Я опять добилась своего: мы демъ эту весну въ мой прекрасный Баденъ-Баденъ. Не брани меня. Разв я виновата что Дагобертъ не любитъ его. Вдь я не принуждаю его хать со мною. Вообще, я предоставляю ему полную свободу. Не знаю, подходящая ли я ему жена. Онъ длаетъ мн иногда сцены. Нсколько дней тому назадъ я выхала, сказавъ ему на прощанье: ‘Tu Fas voulu Georges Dandin!’ Но я знаю, онъ прідетъ за мною.’

Бланда Фрейбергъ писала своей подруг:

‘Я настояла на своемъ и Эрихъ взялъ меня съ собою. Мы живемъ въ томъ городк гд нкогда жилъ его отецъ. Мы въ лсу. Эрихъ устраиваетъ здсь колоссальныя пильныя мельницы. Я не взяла съ собою ни одной изъ своихъ служанокъ. Я хочу быть одна съ нимъ, совершенно одна. Здсь, въ лсу, такъ чудно-хорошо. Я всегда съ нимъ, всюду сопровождаю его на лошади. Еслибы ты знала какъ онъ нженъ, какъ заботливъ! Случается, если бываетъ дождь, мы проводимъ цлый день въ нашей маленькой комнатк. Я тогда готовлю обдъ. Еслибы ты могла насъ видть, ты отъ души посмялась бы. Эрихъ постоянно осматриваетъ мои руки и озабоченно говоритъ: ‘Душа моя, я не виноватъ, ты желала этого.’

‘Да, я желала этого. Я такъ счастлива, такъ глубоко счастлива, какъ никогда не думала быть.’

‘Русскій Встникъ’, NoNo 8—12, 1875

Военная жизнь въ Пруссіи

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I. Родители и родина героя.

II. Война въ мирное время.

III. Мельникъ и мельница.

IV. На бивуак.

V. Тревога и нападеніе на лагерь.

VI. Радость и горе.

VII. Старый графъ.

VIII. Обдъ въ замк Вальдбургъ.

IX. Тюрьма и судъ г г. офицеровъ.

X. Былое.— Бгство и любовь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I. Бригадный штабъ.

II. Экзаменъ.

III. Въ Бригадной Школ.

IV. Въ цирк.

V. Странная ночь.

VI. Похожденіе Шмоллера.

VII. Неожиданная встрча.

VIII. Подъ арестомъ.

IX. Въ конной батаре.

X. Аристократическій пансіонъ.

XI. Пріздъ герцогини.

XII. Бунтъ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I. Прусская казарма.

II. Наблюденія въ форт Максимиліана.

III. Небольшая ошибка.

IV. Въ карет и въ лсу.

VI. Мелочи жизни.

VII. Новое знакомство.

VIII. Ночное нападеніе.

IX. Опять маневры.

X. Бгство.

XI. Въ дорог.

XII. На новосельи.

XIII. Въ заключеніи.

Читайте также: