Владимир Иванович Даль, Полевой Петр Николаевич, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 27 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОЧИНЕНІЯ В. И. ДАЛЯ.

ПОВСТИ И РАЗСКАЗЫ.

ТОМЪ I.

Изданіе третье.

ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА-ТИПОГРАФА М. О. ВОЛЬФА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ,
Гостиный дворъ, NoNo 17 и 18

МОСКВА,
Петровка, домъ Михалкова, No 5

1883.

ВЛАДИМІРЪ ИВАНОВИЧЪ ДАЛЬ.

БІОГРАФИЧЕСКІЙ ОЧЕРКЪ.

‘Кто на какомъ язык думаетъ, тотъ къ тому
народу и принадлежитъ. Я думаю по-русски’.
Даль.

Россія — эта обтованная страна всхъ иноземцевъ — обладаетъ чрейзвычайно важнымъ и совершенно особеннымъ свойствомъ, которымъ едва-ли можетъ похвалиться другая европейская страна. Настежъ открывая двери всякому доброму и недоброму гостю изъ-за границы, радушно встрчая каждаго и давая ему полную возможность кормиться и наживаться на свой счетъ, Россія не каждаго иноземца привязываетъ къ себ, привлекаетъ заглянуть поглубже въ среду русской жизни, не каждому открываетъ ту сокровищницу глубокихъ думъ, сильнаго, горячаго чувства и богатой, широко и высоко парящей мысли, которая часто, по мткому выраженію поэта, скрывается подъ покровомъ ‘наготы ея смиренной’. Но за то ужь если иноземцу удастся заглянуть въ эту сокровищницу, если удастся постягнуть глубоко-скрытый, точный смыслъ русской народной жизни — онъ перестаетъ быть чуждымъ Россіи, онъ остается въ ней жить навсегда, остается вренъ ей до гроба и преданъ до гроба, требуетъ, чтобы и прахъ его покоился непремнно въ русской земл, примиряется даже со всми невзгодами и несовершенствами русской жизни, однимъ словомъ — становится боле русскимъ, нежели сами русскіе.

Блистательный примръ такого пресуществленія иноземцевъ, увлеченныхъ русскою жизнью, въ чисто-русскихъ людей — представляетъ намъ, конечно, біографія В. И. Даля, иноземца по фамиліи и по происхожденію, по роду и племени, но — истинно русскаго человка, по той горячей, безпредльной преданности русскому народу и русской земл, которымъ онъ принесъ въ жертву трудъ всей своей жизни.

Отецъ Даля, Іоганнъ Даль, родомъ датчанинъ, переселился въ Россію при Екатерин. Это былъ человкъ не только хорошо, но и многосторонне образованый и притомъ отличный лингвистъ, свободно владвшій нсколькими языками. Въ конц царствованія Екатерины, мы застаемъ его полковымъ докторомъ при Гатчинскомъ кирасирскомъ полку и живымъ свидтелемъ той необычайно-тяжелой военной дисциплины и муштровки, которую приходилось выдерживать бднымъ гатчинцамъ, въ качеств любимаго полка, отъ будущаго Императора Павла Петровича. Вскор посл воцаренія Императора Павла I, Іоганнъ Даль покинулъ службу при кирасирскомъ полку и перешелъ въ горное вдомство. Этотъ переходъ привелъ его сначала къ необходимости перехать изъ Гатчины въ Олонецкую губернію, а потомъ въ Екатеринославскую, гд онъ получилъ мсто доктора при литейномъ завод, въ город Лугани (Славяносербскаго узда).

Поздне, мы видимъ Іоганна Даля на служб въ морскомъ вдомств, около 20-хъ годовъ онъ и умираетъ въ Николаев, достигнувъ званія генералъ-штабъ-доктора черноморскаго флота.

Мать В. И. Даля, урожденная Фрейтагъ, родомъ нмка, женщина также образованная, происходила изъ семьи настолько обрусвшей, что бабка Даля, со стороны матери, пользовалась даже и нкоторою литературною извстностью, какъ переводчица на русскій языкъ нмецкихъ драматическихъ произведеній.

Однимъ словомъ, въ честной и прекрасной семь Даля жили такія преданія и существовали такіе задатки, которые, до извстной степени, должны были благопріятно вліять на развитіе будущаго народолюбца и лексиколога. Къ этимъ фамильнымъ преданіямъ и задаткамъ семейной среды, многое должна была прибавить та своеобразная судьба, которая дала возможность В. И. Далю вдоль и поперекъ изъздить всю Россію, и притомъ еще побудила его начать странствованія съ дтства, чуть не съ колыбели….

Владиміръ Ивановичъ (врне: Іогановичъ!) Даль родился 10 ноября, 1801 года, въ город Лугани (Екатеринославской губ., Славяносербскаго узда), гд отецъ Даля, былъ въ это время докторомъ при Луганскомъ литейномъ завод. Отсюда почерпнулъ впослдствіи В. И. Даль и тотъ литературный псевдонимъ ‘казака Луганскаго’, подъ которымъ онъ сталъ издавать въ свтъ свои первыя произведенія.

Первое передвиженіе съ мста на мсто произошло въ раннемъ дтств В. И. Даля, когда отецъ его перешелъ изъ горнаго вдомства въ морское, и потому изъ Лугани (Екатеринославской губерніи) перебрался въ Николаевъ (Херсонской губерніи). Здсь и протекло дтство и часть отрочества В. И. Даля.

Въ 1814 году, тринадцати съ небольшимъ лтъ, Владиміръ Даль опять совершилъ большое (по тому времени) и нелегкое путешествіе: — перездъ черезъ всю Россію, для поступленія въ Морской Кадетскій Корпусъ, въ которомъ имлъ право воспитываться на казенный счетъ, какъ сынъ медика, служившаго въ черноморскомъ флот.

Три первыхъ года пребыванія въ корпус сохранились навсегда въ памяти Даля, какъ самый тяжелый кошемаръ. Уже въ глубокой старости, почти полъ-вка спустя посл этого злосчастнаго трехлтія, въ то время, когда В. И. Даль принялся за составленіе краткой своей автобіографіи, онъ не могъ безъ омерзенія говорить о томъ быт, который засталъ въ Морскомъ Корпус.

Страшно правдивыми красками набрасываетъ почтенный старецъ картину того нравственнаго безобразія, которому осмливались въ то время придавать названіе ‘воспитанія’, и если бы мы не знали В. И. Даля за человка правдиваго, мы едва-ли ршились бы поврить тмъ разсказамъ, которые онъ приводитъ въ своей автобіографіи, стараясь охарактеризовать типы корпусныхъ учителей, воспитателей и директоровъ.

Въ общемъ результат того, что сообщаетъ Даль о корпусномъ воспитаніи, выходитъ, что въ его время вншній порядокъ и теченіе корпусной жизни поддерживались исключительно розгами, которыя старались употреблять какъ можно чаще, и отпускать въ количеств, несоотвтствовавшемъ ни возрасту, ни силамъ воспитанниковъ.

Само-собою разумется, это нимало не мшало тому, чтобы, подъ вншнею оболочкою благочинія и благоустройства — въ сред кадетъ гнздились самые ужасные пороки, а обманъ и ложь постоянно руководили всми дйствіями корпусной молодежи.

Читая автобіографическую записку В. И. Даля, мы невольно припомнили слышанный нами лично разсказъ отъ одного изъ старыхъ моряковъ, А. М. Тр., воспитывавшагося въ Морскомъ Корпус почти одновременно съ В. И. Далемъ. Тр. разсказывалъ намъ, что при одномъ изъ переходныхъ экзаменовъ въ младшихъ классахъ, его три раза выскли впродолженіе одного часа, хотя онъ нетолько былъ безъ вины виноватъ, но даже и не зналъ о своей вин. Дло было въ томъ, что на вопросъ священника, Тр. долженъ былъ прочесть Смволъ Вры и когда дошелъ до восьмаго члена, то прочелъ его такъ, ‘и въ Духа Святаго, Господа животворящаго иже отъ Отца и Сына исходящаго’… Наставникъ и начальство предположили, чіо Тр. читаетъ этотъ членъ Смвола такимъ образомъ по разсянности, непростительной при изученіи Закона Божія… Мальчика увели съ экзамена и поскли. Когда же онъ возвратился опять на экзаменъ, и второй разъ прочелъ 8 членъ Смвола точно также, начальство пришло къ заключенію, что мальчикъ читаетъ этотъ текстъ неправильно изъ упрямства, и ршило высчь упрямца вторично. Несчастный Тр., ничего не понимая, и посл вторичной экзекуціи, точно также дословно повторилъ свою ошибку… Выскли третій разъ!!… И только уже посл этого третьяго раза, мальчикъ, горько рыдая, убдилъ начальство и наставниковъ заглянуть въ учебникъ, въ которомъ, къ удивленію начальства, текстъ оказался дйствительно напечатаннымъ неправильно!

Въ 1816 году юный Даль былъ уже гардемариномъ, причемъ ему сильно посчастливилось, по сравненію съ гардемаринами предшествующихъ выпусковъ. Тмъ приходилось, во время учебныхъ плаваній, только перекрещивать въ различныхъ направленіяхъ ‘Маркизову Лужу’ (какъ кадеты называли Финскій заливъ), а Далю и его сверстникамъ удалось побывать и въ Балтійскомъ, и въ Нмецкомъ мор, и даже заглянуть въ Данію. Чрезвычайно любопытно въ его собственномъ разсказ объ этомъ посщеніи Даніи то, что онъ самъ передавалъ друзьямъ своимъ изъ своихъ воспоминаній:

… ‘Когда я плылъ къ берегамъ Даніи, меня сильно занимало то, что я увижу отечество моихъ предковъ, мое отечество. Ступивъ на берегъ Даніи, я на первыхъ же порахъ окончательно убдился въ томъ, что нтъ у меня ничего общаго съ отчизной моихъ предковъ. Нмцевъ же я всегда считалъ народомъ для себя чуждымъ’.

2 марта 1819 года, цвтущимъ и красивымъ осьмнадцатилтнимъ юношей, Даль быль выпущенъ изъ Морскаго Корпуса мичманомъ въ черноморскій флотъ, гд все еще служилъ его отецъ. Раннею весною выхалъ новоиспеченный мичманъ изъ столицы (въ март 1819 г.) и, собираясь проскакать всю Рсссію на перекладной, озаботился прежде всего о томъ, чтобы у него въ дорог постоянно была подъ руками записная книжка, въ которую бы онъ могъ заносить свои впечатлнія и наблюденія. Книжка эта сослужила, нежданно-негаданно, великую, историческую службу Россіи: — молодой мичманъ, пораженный разницею между языкомъ народа и городскихъ образованныхъ классовъ, занесъ въ нее первую запись, положенную имъ въ основу будущаго колоссальнаго труда! {То было областное выраженіе новгородской губ.— замолаживать, слышанное Далемъ близъ Валдая, отъ ямщика-зимогора.}

Въ черноморскомъ флот пришлось однакоже Далю прослужить недолго. Чуткій и воспріимчивый юноша, открытый всмъ впечатлніямъ жизни, рано почувствовалъ въ себ ‘литераторскую жилку’. ‘Печататься’, живя то въ Николаев, то въ Севастопол, Далю, конечно, не приходило и въ голову: но это не мшало ему слыть въ сред товарищей за литератора, пописывать стишки и прозу, и читать какъ то, такъ и другое въ товарищескихъ бесдахъ. Среди этихъ своихъ литературныхъ упражненій, юный мичманъ дерзнулъ, въ какомъ то стихотвореніи, отозваться неуважительно о молодой еврейк, удостоенной высокаго благорасположенія адмирала Грейга — и въ 1823 году былъ переведенъ на службу въ Кронштадтъ, что считалось положительнымъ пониженіемъ. Этого пониженія Владиміръ Ивановичъ не вытерплъ и, при первой возможности (кажется, тотчасъ посл смерти отца), вышелъ въ отставку, какъ бы претендуя противъ оказанной ему несправедливости.

Видно, однако же, что юноша не любилъ тратить времени даромъ, и выходя въ отставку, вовсе не дйствовалъ наудачу, а какъ-бы слдовалъ заране опредленной программ. Черезъ полтора года по выход въ отставку, Даль уже держитъ экзаменъ въ Дерптскій университетъ и 20 Января 1826 года поступаетъ на медицинскій факультетъ студентомъ. Въ выбор Дерптскаго университета Даля руководило, какъ кажется, то обстоятельство, что въ Дерпт, по смерти Іоганна Даля, поселилась вдова его, мать Владиміра Ивановича, для воспитанія малолтнихъ дтей своихъ.

Здсь-то, во время своихъ занятій медициною, не переставая пополнять свое общее образованіе и постоянно работая надъ собою, Даль познакомился черезъ извстнаго Воейкова (автора сатиры ‘Домъ Сумасшедшихъ’) съ Жуковскимъ, который сразу оцнилъ умнаго, талантливаго и трудолюбиваго юношу. Черезъ три года, Даль былъ уже въ состояніи сдать экзаменъ на доктора медицины и хирургіи. Сокращеніе курса въ университет было вызвано тою сильною потребностью въ молодыхъ докторахъ, которая проявилась въ арміи при начал турецкой кампаніи. Ни минуты не медля, В. И. Даль, тотчасъ посл экзамена, пожелалъ вступить въ число военныхъ медиковъ и 29 Марта 1829 года былъ зачисленъ во 2-ю дйствующую армію.

Если мы припомнимъ, что первыя записи, первые результаты наблюденій надъ народнымъ языкомъ были уже въ 1819 году начаты юнымъ Далемъ, то намъ нетрудно будетъ придти къ убжденію въ томъ, что наблюдательность Владиміра Ивановича Даля, при его постоянной подвижности, при его настойчивости въ изученіи языка, должна была сильно развиться, въ теченіе протекшаго десятилтія. И самая судьба какъ-бы способствовала тому, чтобы доставить молодому и рьяному наблюдателю какъ можно боле матерьяла для пополненія его запасовъ. Бросая его изъ конца въ конецъ Россіи, побуждая его переходить съ одного поприща на другое, совершенно противуположное, судьба приготовляла въ Дал будущаго геніальнаго труженика. Нсколько лтъ службы во флот дали Владиміру Ивановичу возможность близко ознакомиться съ морскимъ бытомъ и съ его мудреною терминологіею, во всхъ ея частностяхъ и подробностяхъ, послдовавшая затмъ научная работа въ университет ознакомила его съ естественными науками и ихъ разнообразною терминологіею, пребываніе на театр-войны оказалось, въ свою очередь, весьма полезнымъ для неутомимаго изслдователя богатыхъ запасовъ народнаго слова. Вотъ какъ онъ самъ разсказываетъ объ этомъ въ одномъ изъ своихъ воспоминаній о турецкой кампаніи, утверждая, что нигд ему не было ‘такъ удобно заниматься собираніемъ матерьяловъ для будущаго словаря, какъ въ поход….’ ‘Бывало гд-нибудь на днвк соберешь вокругъ себя солдатъ изъ разныхъ мстъ, да и начнешь распрашивать, какъ такой-то предметъ въ той губерніи зовется, какъ — въ другой, въ третьей? Потомъ взглянешь въ книжку, а тамъ ужь цлыя вереницы областныхъ реченій.’

Не только по этому отрывочному воспоминанію, но и по нкоторымъ другимъ фактамъ, которые мы приведемъ дале, не можетъ подлежать никакому сомннію, что В. И. Даль, въ теченіе времени отъ 1819—1829 года не покидалъ своихъ наблюденій надъ русскимъ языкомъ и пополнялъ свои записи точно также (хотя и въ меньшемъ объем), какъ онъ это длалъ во время турецкаго похода, потому что въ турецкомъ поход мы видимъ его уже не съ одной записной книжечкой въ карман, а окруженнаго цлыми кипами записокъ… Наблюденіе и записыванье оборотовъ живой рчи обратилось у него въ страсть — въ манію. Онъ самъ очень живо описываетъ намъ, какъ производилъ свои наблюденія.

‘Жадно хватая на-лету родныя речи, слова и обороты, когда они срывались съ языка въ простой бесд, гд никто не чаялъ соглядатая или лазутчика, — этотъ записывалъ ихъ, безъ всякой иной цли и намренья, какъ для памяти, для изученія языка, потому что они ему нравились. Сколько разъ случалось ему, среди жаркой бесды выхвативъ записную книжку, записать въ ней оборотъ речи, или слово, которое у кого-нибудь сорвалось съ языка,— а его никто и не слышалъ! Вс спрашивали, никто не могъ припомнить чмъ-либо замчательное слово, — а слова этого не было ни въ одномъ словар, и оно было чисто-русское!’

Какъ велики были запасы, собранные Далемъ въ теченіе 20-хъ годовъ, видно изъ того весьма извстнаго эпизода съ вьючнымъ верблюдомъ, о которомъ Владиміръ Ивановичъ мимоходомъ упоминаетъ въ своемъ предисловіи къ Словарю.

‘Въ поход 1829 года, въ военной суматох, перехода за два до Адріанополя, пропалъ мой вьючный верблюдъ. Товарищъ мой горевалъ по любимомъ кларнет своемъ, доставшемся, какъ мы полагали, туркамъ, а я осиротлъ съ утратою своихъ записокъ. О чемоданахъ съ одеждою мы мало заботились. Бесда съ солдатами всхъ мстностей широкой Руси, доставила мн обильныя запасы для изученія языка, и все это погибло. Къ счастью, казаки подхватили гд-то верблюда съ кларнетомъ и съ записками, и черезъ недлю привели его въ Адріанополь. Бывщій при верблюд деньщикъ мои пропалъ безъ всти.’

Таже работа надъ живымъ народнымъ языкомъ и тоже собираніе матеріаловъ для будущаго словаря продолжалъ Даль и тогда, когда, почти тотчасъ по окончаніи войны турецкой, его перебросило на другой театръ войны и на другую окраину Россіи — въ Царство Польское. Недаромъ самъ Владиміръ Ивановичъ любилъ говаривать, что именно во время турецкой и польской кампаніи ‘русскій языкъ былъ имъ изученъ со всми его говорами.’

По отношенію къ чисто-фактической сторон біографіи В. И. Даля, польская кампанія ознаменовалась поразительными подвигами лмчной храбрости и такой умлой находчивости со стороны молодаго врача, которыя могли-бы сдлать честь любому воину и спеціалисту инженернаго искусства. При мстечк Юзефов (2-го сентября 1831 года) В. И. Далю удалось, почти безъ всякихъ предварительныхъ запасовъ и приготовленій, построить такой мостъ черезъ рку, по которому могъ перейти значительный русскій отрядъ и стать въ тылу польской арміи. Мало того: подъ выстрлами непріятеля В. И. Далю удалось самому и разрушить построенный имъ мостъ, и вплавь черезъ рку спастись отъ смерти или плна.

Одновременно съ этою нежданно и негаданно-заслуженною военною извстностью, Даль сдлалъ первую попытку къ пріобртенію и литературной извстности. Первый печатный литературный опытъ его былъ помщенъ уже въ 1830 году, въ ‘Московскомъ Телеграф’.

Когда же, посл окончанія польской кампаніи, Даль поселился въ Петербург и сошелся со всми лучшими представителями нашей тогдашней литературы, онъ былъ встрченъ литературными кружками съ такимъ уваженіемъ, что въ немъ уже и до конца жизни не могла остыть охота къ литературнымъ трудамъ, основаннымъ преимущественно на желаніи познакомить русскую читающую публику съ русскою жизнью и русскою рчью. Это желаніе совершенно ясно высказываетъ Даль и въ предисловіи къ первой напечатанной имъ книг — ‘Русскія сказки, казака Луганскаго. 1833’. Онъ говоритъ: ‘сказочникъ хотлъ, только на первый случай показать образчикъ запасовъ, о которомъ мы мало или вовсе не заботимся, между тмъ какъ рано или поздно безъ нихъ не обойтись’.

‘Сказки казака Луганскаго’ обратили на себя общее вниманіе тмъ глубокимъ знаніемъ русской жизни, которое ясно высказывалъ авторъ, и кром того, тмъ прекраснымъ, оригинальнымъ, чисто-русскимъ народнымъ языкомъ, которымъ только Далю было подъ-силу писать, при его запасахъ.

Пушкинъ, изумительно-чуткій и отзывчивый на все то, что являлось дйствительно-хорошаго и оригинальнаго въ русской литератур, едва-ли не первый оцнилъ ‘Сказки казака Луганскаго’ по достоинству. Поощряя Даля продолжать въ томъ же род, Пушкинъ выразилъ сочувствіе къ его литературному опыту и въ томъ, что, при поднесеніи Далю экземпляра своей сказки ‘о рыбак и рыбк’, подписалъ на немъ: ‘Твоя отъ твоихъ’ — сказочнику казаку Луганскому сказочникъ Александръ Пушкинъ.’

Сказкамъ казака Луганскаго выпала однако же на долю и другаго рода извстность. Чисто-народное содержаніе ихъ, а можетъ быть и нкоторыя черты быта, выставленныя въ нихъ — непонравились, современной цензур и были истолкованы въ самомъ невыгодномъ для автора смысл. Авторъ былъ даже подвергнуть аресту, но, по заступничеству Жуковскаго, тотчасъ же освобожденъ… Однакоже сказки были изъяты изъ продажи и вскор сдлались величайшею библіографическою рдкостью. Одновременно съ появленіемъ въ свтъ ‘Сказокъ’, во внутренней жизни В. И. Даля совершилась еще и другая важная перемна. Необыкновенно-прямой и честный, по натур своей, Владиміръ Ивановичъ разочаровался въ это время въ медицин, и постепенно переходя на сторону гомеопатіи, ршился отказаться отъ медицинскаго поприща, на которомъ не только пользовался почетною извстностью, но даже и весьма значительною практикою. Вроятно, въ связи съ этимъ внутреннимъ переворотомъ, стоялъ и переходъ его на службу въ Оренбургъ, гд онъ принялъ мсто въ канцеляріи генералъ-губернатора, В. А. Перовскаго, съ которымъ познакомился въ кружк В. А. Жуковскаго.

Здсь, на далекой и новой для Даля окраин Россіи, нашлось такъ много дла для его наблюдательнаго ума и для изученія языковъ, что В. И. Даль, конечно, на первыхъ порахъ и не вспомнилъ о Петербург. Здсь же В. И. Даль женился въ первый разъ (онъ былъ женатъ дважды) и узналъ среди тревогъ своей страннической жизни тихія радости семейнаго круга.

Восьми-лтній періодъ, между 1833 и 1841 гг., въ жизни Даля отличается усиленною дятельностью литературною. Далекій отъ суетливой столичной жизни, отъ кружка друзей и отъ интересовъ литературныхъ, онъ тмъ съ большею энергіею принялся за литературную дятельность и, прежде всего, посвятилъ себя разработк тхъ своихъ богатйшихъ матеріаловъ, которые было не трудно облечь въ литературную форму. Литературная форма разсказа, повсти или ‘картины быта’, избранная имъ для того, чтобы ознакомить публику съ его ‘запасами’, была удивительно безъискуственна и проста, всмъ чрезвычайно нравилась и всхъ завлекала къ чтенію новизною и богатствомъ своего содержанія. Большая часть повстей и разсказовъ Даля были помщены въ ‘Библіотек для чтенія’, въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ и въ ‘Москвитянин’. Въ теченіе нсколькихъ лтъ число этихъ литературныхъ очерковъ уже достигло сотни, и многіе изъ нихъ указывали на то, что Далю удалось прибавить къ своему глубокому и разнообразному знанію Россіи — еще и знаніе быта уральскихъ казаковъ и киргизовъ, такъ какъ многіе изъ очерковъ, по содержанію своему, заимствованы были именно изъ быта этой отдаленной окраины Россіи.

Къ тому же самому періоду жизни относятся и замчательныя попытки Даля — писать для народа понятнымъ, доступнымъ ему языкомъ. Когда министръ государственныхъ имуществъ, графъ Киселевъ, поручилъ ближайшимъ помощникамъ своимъ, В. . Одоевскому и Заблоцкому-Десятовскому составленіе Сельскаго чтенія по различнымъ отраслямъ знанія, — Даль, приглашенный Одоевскимъ къ участію въ этомъ благомъ дл, написалъ массу разсказовъ и описаній для народнаго чтенія, и въ нихъ достигъ эпической простоты и ясности изложенія, вполн достойныхъ народнаго разсказчика.

Вскор посл работъ для Сельскаго чтенія, Далемъ была выполнена и другая, едва-ли не боле трудная задача — рядъ очерковъ и разсказовъ для солдатскаго чтенія, такъ называемые ‘Солдатскіе досуги’.

И вс эти труды и работы шли незамтной чередой, рядомъ съ дятельной и добросовстно-отправляемой службой, съ безпрестанными разъздами по обширному Оренбургскому краю, который вскор былъ настолько изученъ Далемъ, что ему (въ 1837 г.) выпала на долю высокая честь сопровожденія Государя Наслдника Цесаревича Александра Николаевича, при объзд Цесаревичемъ восточной части Россіи. Вообще говоря, періодъ оренбургской жизни можно назвать чрезвычайно важнымъ въ біографіи В. И. Даля. Здсь окончательно сложился нравственный обликъ этого героя-труженика, здсь, впервые, онъ ршился разобраться хотя немного въ своихъ неистощимыхъ запасахъ, и попробовать силы свои, испытать достоинства пріобртенныхъ имъ знаній въ разныхъ смыслахъ и съ разныхъ сторонъ. Здсь же и убдился онъ, что какъ бы ни была усиленна его дятельность, какъ бы ни было велико его трудолюбіе — ему и тогда уже, т. е. въ конц тридцатыхъ годовъ, не предвидлось возможности справиться въ одиночку съ сокровищами слова и бытовыхъ знаній, которыя были накоплены его стараніями. Двухъ-трехъ жизней человческихъ не хватило-бы на это! Вроятно тогда уже, испытавъ свои силы, В. И. Даль ршился не разбрасываться, а сосредоточиться на одной важнйшей части своихъ запасовъ. Такою излюбленною частью ихъ, конечно, было, драгоцнное собраніе областныхъ словъ и реченій народнаго языка, собранное въ теченіи 20-тилтнихъ странствованій по Россіи и ея окраинамъ. И можно сказать положительно, что идея словаря живаго русскаго языка, хотя и не въ окончательной форм, явилась у В. И. Даля, именно во время его пребыванія, въ Оренбург, въ конц 40-хъ годовъ.

Въ значительной степени осуществленію этой идеи способствовалъ одинъ изъ близкихъ пріятелей Даля въ Оренбург — Александръ Никифоровичъ Дьяконовъ, бывшій въ то время инспекторомъ Неплюевскаго кадетскаго корпуса. Дьяконовъ обратилъ вниманіе Даля на необходимость изученія языка нашихъ древнйшихъ памятниковъ, работалъ вмст съ нимъ надъ сборникомъ стиховъ Кирши Данилова, читалъ памятники словесности XII вка, и надъ этимъ изученіемъ проводилъ съ Владиміромъ Ивановичемъ цлые вечера, ободряя его къ будущему громадному труду. Самъ В. И. Даль говорилъ впослдствіи извстному нашему писателю И. И. Мельникову (также близкому пріятелю своему), что ‘только изученіе старинныхъ памятниковъ утвердило тогда въ немъ намреніе составить словарь, а то, право, не разъ приходило на умъ бросить вс запасы для него какъ ни на что непригодный хламъ. Если будетъ когда нибудь словарь, такъ спасибо вамъ съ покойнымъ Александромъ Никифоровичемъ’.

Пребываніе въ Оренбург закончилось для В. И. Даля трагическимъ эпизодомъ Хивинскаго зимняго похода, въ которомъ погибла, какъ извстно, значительная часть русскаго отряда. Даль въ немъ участвовалъ, раздляя труды, лишенія и опасности съ своимъ начальникомъ, графомъ В. А. Перовскимъ, и оставилъ подробныя, въ высшей степени интересныя записки объ этой несчастной военной экспедиціи (1839—1840 гг.).

Не знаемъ поводовъ, которые побудили Даля, къ концу 1840 г., хлопотать о переход въ С.-Петербургъ на службу, но слишкомъ хорошо понимаемъ, что графъ В. А. Перовскій могъ дать своему ревностному, добросовстному и талантливому помощнику, только самую лестную для него рекомендацію, благодаря которой В. И. Даль былъ принятъ съ распростертыми объятіями братомъ В. А. Перовскаго,— Л. А. Перовскимъ, въ то время товарищемъ министра удловъ.

Этотъ переходъ на службу въ министерство удловъ произошелъ въ сентябр 1841 года, когда же, вскор посл того, графъ Л. А. Перовскій сдланъ былъ министровъ внутреннихъ длъ, то В. И. Даль, въ качеств его домашняго секретаря и ближайшаго помощника, сдлался его довреннымъ лицомъ и правою рукою.

Тотъ, кто хотя сколько нибудь знакомъ съ закулисною стороною служебнаго положенія, какое В. И. Даль занялъ при всесильномъ министр въ то ‘доброе, старое воемя’, конечно, пойметъ, сколькимъ соблазнамъ, сколькимъ ухаживаніямъ, куреніямъ и назойливымъ надоданіемъ долженъ былъ подвергаться этотъ честнйшій и безкорыстнйшій человкъ, въ качеств правой руки министра. Близкіе ему люди говорили, что, дйствительно, ему въ первое время не давали покоя безцеремонные искатели карьеры и служебныхъ отличій, но вскор имъ пришлось убдиться, что съ несносною честностью и правдивостью Владиміра Ивановича — ничего не подлаешь… и его оставили въ поко.

Масса работы, наваленная на него въ министерств, какъ на человка рьянаго и работящаго, нимало не тяготила его:— она, казалось, была для него скоре удовольствіемъ и развлеченіемъ, нежели тяжкимъ, непрестаннымъ трудомъ, поглощавшимъ все его время. Собравъ около себя кружокъ талантливой молодежи и старыхъ друзей своихъ, окруженный лучшими тогдашними литературными силами, Даль успвалъ еще и входить въ интересы современной русской жизни, и, помимо служебной дятельности, способствовать осуществленію такихъ полезнйшихъ учрежденій, какъ Русское Географическое Общество.

Не входя въ разборъ плодотворной и разнообразной служебной дятельности Даля, мы замтимъ только, что и здсь, на этомъ новомъ, обширномъ поприщ, Владиміръ Ивановичъ явился тмъ же, чмъ былъ въ жизни отъ самой ранней юности, т. е.— неутомимымъ собирателемъ и глубокомысленнымъ изслдователемъ. По желанію министра А. А. Перовскаго, онъ обратилъ вниманіе на нкоторыя, наиболе темныя стороны русской народной жизни, и впервые освтилъ ихъ яснымъ, научнымъ воззрніемъ. Въ особенности занималъ его вопросъ о русскомъ раскол, на изученіе котораго онъ и посвятилъ важнйшую долю времени. Его изслдованія ‘объ употребленіи евреями христіанской крови’, ‘о законодательств, въ отношеніи къ скопческой ереси’, и ‘о скопческой ереси вообще’— были, по своему времени, образцовыми, научными изслдованіями этихъ вопросовъ, основанными на драгоцнныхъ матеріалахъ, хранившихся въ архив министерства внутреннихъ длъ. Вс эти труды, замтимъ мимоходомъ, относятся къ 1844 году.

Но работы канцелярскія, ученыя и литературныя, постоянныя совщанія, постоянная готовность къ длу по первому зову,— какъ они ни были утомительны — не утомляли Даля, его утомляла и тяготила другая сторона его дятельности… Просвщенный вельможа, графъ Л. А. Перовскій, который полагался на Даля, какъ на каменную стну, не скрывалъ отъ него общее печальное положеніе длъ, по внутреннему управленію Россіею, не скрывалъ и того, ччо онъ былъ окруженъ толпою завистниковъ, которые искали каждаго, малйшаго повода, чтобы уронить значеніе министра Перовскаго въ глазахъ императора Николая I. Много приходилось работать и ломать себ голову надъ тмъ, чтобы отвести глаза этимъ завистникамъ, чтобы побороть козни враговъ, чтобы опровергнуть ихъ клеветы! Нердко, тихому и кроткому В. И. Далю приходилось принимать на себя роль утонченнаго дипломата, тратить время на пустяки, отписываться по поводу вопросовъ, явно возбужденныхъ только для проволочки времени, придумывать такія формы для самаго обыкновеннаго дла, которыя бы не дали возможности взглянуть на дло враждебно… И вотъ, именно эта сторона дятельности Даля истощала и утомляла его до такой степени, что уже въ конц сороковыхъ годовъ, онъ сталъ помышлять объ отдых. Л. А. Перовскій и слышать не хотлъ о томъ, чтобы они могли разстаться. Даль настаивалъ и просилъ о перевод въ провинцію. Министръ, зная слабость своего надежнйшаго помощника, предложилъ ему — вмсто перехода въ провинцію — временную отлучку, отпускъ въ южныя губерніи, по казенной надобности. Даль похалъ въ такія мстности, которыя были ему мене всего извстны, и еще, и еще пополнилъ свой словарь… Но и по возвращеніи въ столицу, не оставилъ своего намренія: — онъ опять настаивалъ на томъ же передъ министромъ. Л. А. Перовскій, хотя и съ сокрушеннымъ сердцемъ, но долженъ былъ на это согласиться. Въ 1849 году, Даль былъ переведенъ въ Нижній предсдателемъ казенной палат. Владиміръ Ивановичъ вздохнулъ свободне, увидвъ себя полномъ господиномъ своего времени, среди дятельности, вполн соотвтствовавшей его вкусамъ, его понятіямъ о труд и о польз, которую каждый служащій долженъ приносить народу. Въ постоянныхъ сношеніяхъ съ народомъ, по должности своей, онъ явился истиннымъ благодтелемъ его: заботился о его нуждахъ, хлопоталъ объ облегченіи лежавшихъ на крестьянств тягостей, зорко слдилъ за всякою возможностью злоупотребленія со стороны своихъ подчиненныхъ, и, превосходно зная бытъ народа,умлъ многое угадывать изъ того, что народъ никогда не ршится высказать казенному представителю власти. Само собою разумется, что онъ, при этомъ постоянномъ общеніи съ народомъ, не упускалъ и главной цли всей своей жизни — продолжалъ наблюдать, собирать, громоздить груды матеріаловъ на груды. Но, въ это время, онъ уже обладалъ такими громадными знаніями и запасы его были настолько обширны, что ему рдко приходилось услышать что-нибудь совершенно для него новое, никогда не слыханное. Знаніе говоровъ и наречій великорусскаго языка, было до такой поразительной степени присуще Далю, что онъ даже безъ малйшаго затрудненія, по двумъ-тремъ чертамъ опредлялъ, къ какой мстности, къ какому краю Россіи могъ принадлежать говорившій съ нимъ русскій человкъ. Вотъ что, въ этомъ отношеній, сообщаетъ о себ самъ Даль:

‘Однажды доложили мн, что пришли два старца съ сборною памятью. Я уже слышалъ объ нихъ, они разъзжали нсколько времени по узду и обратили на себя, по разнымъ обстоятельствамъ, нкоторое вниманіе. Они вошли, одинъ былъ старичекъ, хвораго вида и молчаливый, а другой — молодецъ собою и красавецъ, ловкій, бойкій, но, впрочемъ, держалъ, себя также очень прилично. Я ихъ посадилъ, началъ разспрашивать и удивился съ перваго слова, когда молодой сказалъ, что онъ вологжанинъ.— Я еще разъ спросилъ: ‘Да вы давно въ томъ краю?’ — ‘Давно, я все тамъ.’ — ‘Да откуда же вы родомъ?’ — Я ‘тамодій’,— пробормоталъ онъ, едва внятно, кланяясь. Только что усплъ онъ произнести это слово — тамодій, вмсто тамошній, какъ я поглядлъ на него съ улыбкой и сказалъ, ‘а не ярославскіе вы, батюшка?’— Онъ побагровлъ, потомъ поблднлъ, взглянулся, забывшись, съ товарищемъ, и отвчалъ, растерявшись: ‘не, родимый!’—‘О, да еще и ростовскій!’ сказалъ я, захохотавъ, узнавъ въ этомъ ‘не, родимый’ — необманнаго ростовца.

Не усплъ я произнести этихъ словъ, какъ вологжанинъ мн бухъ въ ноги! ‘Не погуби!..’ Оказалось, что подъ монашескими рясами скрывались двое бродягъ съ фальшивыми видами и сборною памятью, мой ростовецъ былъ сидльцемъ на отчет, унесъ выручку и бжалъ. Въ раскольничьихъ скитахъ нашелъ онъ пристанище и досел шатался по разнымъ мстамъ, собирая подаяніе’.

А вотъ и другой образчикъ его громадныхъ знаній народности. Молодые люди, окончившіе курсъ въ университетахъ, были отправлены министерствомъ для собиранія статистическихъ свдній, въ нижегородской губерніи. Къ каждому изъ нихъ, В. И. Даль обращался со своею программою, прося и для него собирать и подслушивать особенности говора. Одинъ изъ нихъ сообщилъ Далю, что въ нсколькихъ селеніяхъ Лукояновскаго узда подмчено было имъ дзяканье.

— ‘Это блоруссы. Это таже Мензелинская шляхта’,— сказалъ Владиміръ Ивановичъ, и просилъ своего пріятеля В. И. Мельникова порыться въ архивахъ. Поискали — и нашли, что въ XVII в., при цар Алекс Михайлович, въ Лукояновскій, какъ и въ Мензелинскій, и въ другіе узды, выселена была Литва, т. е. блоруссы. Объяснилось при этомъ, почему вс сосди зовутъ ихъ панами {Заимствовано изъ біографическаго очерка, составл. П. И. Мельниковыхъ.}.

Но и при этихъ громадныхъ знаніяхъ, все же, Нижній, съ его ярмаркою — этимъ разноплеменнымъ и многоязычнымъ торжищемъ — могъ оказать Далю важныя услуги, въ смысл пополненія его матеріаловъ для будущаго словаря, который начиналъ все боле и боле выясняться въ сознаніи Владиміра Ивановича, какъ это можно видть и изъ того, что онъ въ Нижнемъ снова вернулся, при помощи П. И. Мельникова, къ тмъ занятіямъ древне-русскимъ языкомъ, языкомъ нашихъ лтописей, граматъ и актовъ, которымъ не занимался со времени пребыванія въ Оренбург.

Кром этихъ занятіи, которыя уже давно обратились для него въ ‘сладостную привычку’, сдлались естественнымъ проявленіемъ его жизни умственной и душевной, возможность имть большій досугъ отъ служебныхъ длъ побудила его вновь посвятить часть времени занятіямъ литературнымъ и ученой разработк другихъ своихъ матеріаловъ по народности, кром заготовленныхъ для словаря. Такъ, въ это время написаны были имъ, по предложенію морскаго министерства, ‘Матросскіе досуги’, рядъ популярныхъ статей, примненныхъ къ потребностямъ служащихъ во флот нижнихъ чиновъ, въ род тхъ, которыя уже были написаны имъ для солдатъ и народа. Кром ‘Матросскихъ досуговъ’, въ Нижнемъ были приведены въ порядокъ и распредлены по особому плану до 37,000 русскихъ пословицъ и поговорокъ, которыя удалось Владиміру Ивановичу собрать въ теченіе его долгихъ странствованій по Россіи. Пословицы эти Даль ршился обратить въ справочную книгу, въ которой каждый читатель, даже и не-спеціалистъ, могъ бы отыскать то, что ему потребно. Для этой цли онъ отвергъ принятое до него всми издателями размщеніе пословицъ въ алфавитномъ порядк, а сгруппировалъ вс пословицы около главныхъ нравственныхъ понятій, около важнйшихъ жизненныхъ началъ, которыми он создаются и къ которымъ относятся.

Участь этого сборника пословицъ чрезвычайно поучительна. Трудъ Даля, совершенно невинный по содержанію, драгоцнный по достоинствамъ научнымъ, не заключавшій ни въ расположеніи, ни въ подбор матерьяла никакой предвзятой, зловредной идеи — встртилъ однакоже самыя большія затрудненія для напечатанія. Одно духовное лицо, нкто протоіерей Кочетовъ, пользовавшійся извстностью просвщеннаго и умнаго пастыря, въ качеств члена ученаго комитета, возсталъ противъ возможности печатанья такого безнравственнаго сборника, какъ сборникъ пословицъ Даля. Какъ ни старался доказывать Даль всю суетность и неосновательность обвиненій, взводимыхъ на его сборникъ — ‘Пословицы’ могли выйти въ свтъ не ране, какъ въ 1862 году, когда уже окончательно повяло новымъ духомъ… Сборникъ былъ изданъ обществомъ любителей русской словесности и въ такой степени быстро раскупленъ, что первое изданіе его сдлалось библіографическою рдкостью {Съ тхъ поръ успло явиться второе изд. М. О. Вольфа, въ 1879 г.}.

Въ 1858 году произошли въ высшихъ слояхъ администраціи такія важныя перемны, которыя должны были отозваться и во всхъ углахъ Россіи. Покровитель и другъ Даля, графъ Л. А. Перовскій, не прерывавшій съ нимъ сношеній и переписки, не перестававшій во многихъ случаяхъ требовать совтовъ опытнаго знатока Россіи — покинулъ свой постъ и былъ замненъ лицомъ, которое потребовало отъ Даля только чиновничьяго отношенія къ служебнымъ обязанностямъ. Когда Даль вздумалъ въ новомъ министр найти откликъ на живыя, насущныя потребности народа — ему былъ присланъ отвтъ такого казенно-канцелярскаго свойства, что Даль увидлъ себя лишнимъ на своемъ мст… и тотчасъ вышелъ въ отставку.

Вскор посл этого онъ переселился со всми своими сокровищами русскаго слова въ Москву, и тамъ, посл сорока-лтней службы, ршился доживать свой скромный вкъ, обезпеченный небольшимъ пенсіономъ въ своихъ весьма невзыскательныхъ потребностяхъ. Для скромной доли нашелся и скромный уголокъ, въ которомъ В. И. Даль могъ успокоить свою наступающую старость. На небольшія экономіи, которыя онъ постоянно, по принципу, откладывалъ изъ получаемаго по служб жалованья, Даль купилъ въ Москв, на Прсн, домикъ, построенный нкогда исторіографомъ княземъ Щербатовымъ. Въ этомъ домик князь Щербатовъ, одинъ изъ замчательнйшихъ русскихъ мыслителей и ученыхъ XVIII вка, написалъ свою Исторію Россійскаго Государства, въ этомъ же домик былъ окончательно обработанъ и, наконецъ, изданъ въ свтъ ‘Словарь живаго великорускаго языка’, созданный однимъ изъ замчательнйшихъ русскихъ дятелей ныншняго XIX вка.

Для того, чтобы всецло предаться своему длу, В. И. Даль отказался отъ всякой другой дятельности и служебной, и литературной, и даже ршился разстаться съ значительною частью своихъ сокровищъ. Обширный сборникъ народныхъ сказокъ онъ передалъ покойному А. Н. Аанасьеву, печатавшему тогда свои ‘русскія народныя сказки’. Почти такой же обширный сборникъ народныхъ псенъ и былинъ В. И. Даль передалъ въ общество любителей россійской словесности, тогда занятое печатаніемъ псенъ Киревскаго. Труженникъ видимо старался удалить отъ себя вс т соблазны, которые еще могли бы отвлекать его отъ главной, святой цли его жизни — отъ приведенія въ порядокъ матерьяловъ по изданію въ свтъ словаря, который, посл переселенія въ Москву, сталъ единственною заботою цлью жизни для Владиміра Ивановича Даля. Около этой заботы постоянно вращались вс его помыслы, вс надежды, вс упованія! Нердко, проработавши цлый день надъ словаремъ, усталый труженикъ говаривалъ своимъ близкимъ: ‘Ахъ, дожить бы только до конца словаря! Спустить бы корабль на воду, — отдать бы Богу на руки!’

По собственному выраженію Даля, ‘собиратель не пугался того, что на это дло едва-ли станетъ всего остатка жизни его, предоставивъ разъ навсегда заботу о жизни и смерти Провиднію, но онъ роблъ передъ трудностью задачи, считая ее непосильною для себя’….

Трудность задачи заключалась, между прочимъ, вовсе не въ томъ только, чтобы составить словарь по той или другой алфавитной или корнесловной систем, и не въ томъ, чтобы помстить въ немъ вс запасы словъ, собранныхъ на различныхъ концахъ обширной Руси, а въ томъ, чтобы эти громадные запасы словъ расположить наиболе удобнымъ и нагляднымъ способомъ, и, сверхъ того, собрать около нихъ все то, что собственно составляетъ душу Далевскаго словаря — образцы живой рчи, живаго употребленія языка въ народ, по различнымъ мстностямъ и говорамъ.

Въ рукахъ собирателя, при самомъ начал его словарной работы, были уже, по его собственному указанію ‘десятка два кипъ въ листъ, относящихся до языка, пословицъ, словъ и оборотовъ рчи. Что съ ними длать? обработать и издать въ вид запасовъ или прибавленія къ словарямъ,— работы много, а толку мало, выйдетъ ни то, ни се, да и пригодно тому только, кто бы самъ сталъ работать словарь, покинуть не обработывая — жаль, сердце не къ тому лежитъ, передать кому-нибудь, кто-бы смогъ и захотлъ заняться этимъ дломъ — такъ нтъ въ виду такихъ людей, да и половины краткихъ замтокъ моихъ никто безъ меня не пойметъ, хорошо бы пріискать товарища, къ которому, вмст съ запасами своими, можно было бы примкнуть помощникомъ и работать вмст — но, сколько ни думалъ, и такого человка не знаю’…

И вотъ, Далю пришлось работать одному, пришлось, по этому самому, и систему работы придумать такую, которая ему одному была по силамъ. Отвергнувъ алфавитное и корнесловное расположенія словъ въ своемъ словар, онъ придумалъ для него чрезвычайно-остроумный способъ расположенія словъ гнздами — группами, въ основу которыхъ всюду полагалось важнйшее по значенію слово — глаголъ, а рядомъ съ нимъ и въ тсной связи, ставилось происшедшее отъ глагола имя, во всемъ разнообразіи его значеній и видоизмненій. Системы этой Даль однакоже держался не съ сухимъ педантизмомъ человка, которому дороже всего его собственный вымыселъ: — въ тхъ случаяхъ, гд въ основу гнзда не могъ быть принятъ глаголъ, потому собственно, что онъ давно уже былъ забытъ народомъ или вовсе вышелъ изъ употребленія въ народной рчи — Даль не затруднялся избирать основою гнзда имя и его производныя. И только это расположеніе словъ, боле всего подходящее для словаря живаго языка, давало ему полную возможность воспользоваться всми богатствами, которыя успли у него накопиться за полъ-вка!

Чтобы дать хотя нкоторое, поверхностное понятіе о томъ, съ какимъ количествомъ матерьяла приходилось имть дло составителю, мы опять приведемъ здсь его собственное, какъ и всегда, слишкомъ скромное свидтельство о себ самомъ:

‘Въ Академическомъ Словар показано 114,749 словъ, за исключеніемъ изъ этого причастій, именъ умалительныхъ, увеличительныхъ, да словъ вовсе неупотребительныхъ и, по неуклюжему, нерусскому складу, вовсе непригодныхъ, полагаю, примрно, въ остатк 100 тысячъ словъ, изъ прочихъ словарей добавлено, какъ полагаю, примрно же, поболе того, что было откинуто, можетъ быть, до двадцати тысячъ: сколько словъ затмъ пополнено вновь изъ записокъ моихъ, я смогу сказать только по окончаніи всего труда {Это было писано Далемъ до начала печатанья Словаря.}, но знаю что ихъ будетъ никакъ не мене 70 и до 80 тысячъ {Мы полагаемъ, что Далъ значительно ошибается въ этомъ показаніи, судя потому, что, отъ буквы А до Н., онъ самъ уже могъ съ полною достоверностью насчитать боле 30,000 новыхъ словъ.}. Не воображайте, однакоже, чтобы прибавка эта состояла все изъ словъ коренныхъ или неслыханныхъ досел областныхъ выраженій: напротивъ, девять десятыхъ изъ нихъ простыя, обиходныя слова, не попавшія только досел въ наши словари именно по простот, по безвычурности и обиходности своей: словари набирались изъ книгъ, а книги пишутъ, взбираясь на ходули и подмостки. Мы съ неба звзды хватаемъ, а подъ ногами ничего не видимъ’.

Наконецъ, въ 1860 году, въ частномъ засданіи ‘Общества Любителей Россійской Словесности’ Даль могъ заявить, что словарь его оконченъ и приготовленъ къ печати. Его простое и ничмъ не прикрашенное повствованіе о трудахъ, которые были положены въ основу словаря, о его постепенномъ возрастаніи, о томъ какъ и что онъ считалъ необходимымъ внести въ него, и наконецъ — истолкованіе того заглавія, которое онъ собирался дать словарю, предполагая назвать его ‘Толковымъ словаремъ живаго великорусскаго языка’ — все это привело въ восторгъ слушателей, присутствовавшихъ въ приснопамятномъ засданіи (25-го февраля 1860 года)!

Тоже повствованіе было съ нкоторыми новыми подробностями и добавленіями повторено потомъ на публичномъ засданіи Общества, 6-го марта того же года. Окончательно было ршено — печатать словарь и изыскать средство для приведенія этого замысла въ исполненіе. Членъ общества, Кошелевъ, всегда отзывавшійся на всякое доброе начинаніе, тамъ, гд дло шло объ изученіи Россіи — первый пожертвовалъ на печатанье словаря три тысячи рублей. Пожертвованіе было принято съ благодарностью, но, вмст съ тмъ Даль очень хорошо понималъ, что эта сумма была только каплею въ мор для его труда, для напечатанія котораго нужны были, по меньшей мр, 15 — 20,000 руб. Но, сознавая это, онъ не отрекся отъ своихъ упованій, и смло принялся за дло печатанья, ршившись издавать словарь выпусками, а вырученныя отъ продажи выпусковъ деньги вновь обращать на печатаніе словаря.

Чрезвычайно любопытенъ тотъ эпизодъ, который, по поводу толковъ объ изданіи въ свтъ словаря, Даль сообщилъ въ обществ, во время засданія 6-го марта. Судя по этому эпизоду, оказывается, что уже гораздо ране, лтъ за 10 — 12 до окончаніи словаря, являлись попытки къ напечатанію его по частямъ, но громадность труда и затратъ — сразу отпугивали тхъ, кто ршался ближе заглянуть въ дло.

‘Одинъ изъ бывшихъ министровъ просвщенія (князь Ширинскій-Шихматовъ)’— такъ разсказываетъ Даль — ‘по дошедшимъ до него слухамъ, предложилъ мн передать академіи запасы мои, по принятой въ то время расцнк {Академія Наукъ въ то время была озабочена изданіемъ въ свтъ ‘Областныхъ словарей’ и другихъ дополненій къ академическому словарю.}: по 15 коп. сер. за каждое слово, пропущенное въ словар академіи, и по 7¹/₂ коп. за дополненія и поправку. Я предложилъ, взамнъ этой сдлки — другую: отдаться совсмъ — и съ запасами, и съ посильными трудами своими — въ полное распоряженіе академіи, не требуя и даже не желая ничего, кром необходимаго содержанія, но на это не согласились, а повторили первое предложеніе. Я отправилъ 1000 прибавочныхъ словъ, и 1000 дополненій, съ подписью — тысяча первая. Меня спросили: много-ли ихъ еще въ запас? Я отвчалъ, что врно не знаю, но, во всякомъ случа, — десятки тысячъ. Покупка такого склада товара сомнительной доброты, повидимому, не входила въ расчетъ, и сдлка оборвалась на первой тысяч’.

Прежде, чмъ начать печатанье словаря, Даль долженъ былъ придумать цлую систему для приведенія этого труднаго дла въ исполненіе, наиболе точнымъ и простымъ способомъ. Когда выбраны и назначены были шрифты, предстояло принятся за другую нескончаемую работу:— за выправку корректуръ словаря, не слдуетъ забывать, что нкоторые листы его приходилось читать по 6 и 8 разъ, прежде, нежели они могли быть подписаны къ печати! При этомъ нельзя позабыть объ одномъ факт, которому и самъ Даль справедливо придалъ немаловажное значеніе. Принимаясь бодро и смло за трудъ печатанія словаря на седьмомъ десятк лтъ, Даль послалъ корректуры его нкоторымъ лицамъ, которыя, по его мннію, могли быть ему полезны своими знаніями и опытностью въ дл изданія. Въ томъ числ одинъ изъ корректурныхъ листовъ былъ отправленъ и Н. И. Гречу.

‘Когда я первый правочный листъ словаря выслалъ Н. И. Гречу, чтобы онъ сообща со мною порадовался началу успха завтнаго труда, то этотъ 75-ти-лтній дятель, несмотря на вражду мою съ грамматикой, настоялъ на высылк къ нему по почт каждаго правочнаго листа, возвращая его съ поправками и замтками своими ко мн, въ Москву, а когда я отговаривался, совстясь затруднять его такимъ нескончаемымъ трудомъ, то онъ отвчалъ: ‘Дайте мн умереть за этой работой!’ Замтки этого заслуженнаго уставщика грамоты’ — добавляетъ Даль’ — были мн весьма полезны, охранивъ меня отъ многихъ промаховъ.’

Безостановочно и постоянно продолжалась работа печатаніе словаря въ теченіи 4-хъ лтъ, до тхъ поръ, пока давали къ возможность имвшіяся на лицо средства. Наконецъ, въ 1866 министръ народнаго просвщенія, Головинъ, представилъ на благоусмотрніе Государя Императора вполн законченный первый словаря Даля, и Государю угодно было оказать этому труду свое вниманіе и великую милость: — онъ принялъ вс издержки напечатанію словаря на свой счетъ.

И вотъ, въ 1867 году — печатаніе словаря было окончено и онъ вышелъ въ свтъ въ своемъ полномъ состав: четыре большіе тома in-4^о — плодъ безпримрнаго трудолюбія и настойчивости въ теченіе 47 лтъ постоянно направляемыхъ на одинъ и то предметъ изученія.

Какъ ни былъ скроменъ труженикъ, одними личными трудами своими создавшій словарь, {Въ предисловіи къ словарю Даль упоминаетъ только о двухъ лицахъ, оказавшихъ ему дятельную помощь при составленіи словаря: объ А. Н. Дьяков и П. И. Мельников.} который могъ бы сдлать честь любой академіи, какъ ни были ничтожны его притязанія на благодарность современниковъ, на славу и почетъ — однакоже не и подлежать сомннію то, что, по окончаніи труда своего, Даль съ нетерпніемъ ожидалъ отзывовъ о немъ, ожидалъ оцнки его, конечно, не нуждался въ ней, потому что самъ зналъ ему цну. И что-же? Ни университеты, ни академія наукъ, ни ученыя общества наши — даже, повидимому, и не замтили, что на ихъ глазахъ совершенъ былъ одинъ изъ тхъ трудовъ, которые составляютъ эпоху въ изученіи русскаго языка и вмст съ тмъ — честь и гордость націи! И никакъ нельзя сказать, чтобы это равнодушіе было невольнымъ, вынужденнымъ, вызваннымъ громадностью совершившагося событія:— вдь мы иногда поневол остаемся равнодушны къ событію, которое поражаетъ насъ своею необычайностью, которое по размрамъ своимъ, выходитъ изъ всякихъ рамокъ… Приходится только смотрть и молчать, изъ опасенія сказать какую-нибудь глупость!… Нтъ — съ грустнымъ убжденіемъ,— намъ приходится сказать, что то молчаніе, которымъ встрчено было окончаніе далевскаго труда, было просто плодомъ общаго всмъ намъ чремрнаго спокойствія и хладнокровія, по отношенію ко всему, что касается Россіи и происходитъ въ Россіи… Готовые восторгаться изъ-за самой пустой иностранной диковинки, мы нердко пропускаемъ мимо историческія событія величайшей важности, совершающіяся передъ нашими глазами, даже не удостоивъ ихъ вниманія….

Тоже, что случается съ историческими событіями, случилось и со словаремъ Даля: — его не замтили наши университеты и ни одинъ изъ нашихъ филологическихъ факультетовъ не догадался предложить В. И. Даля въ почетные члены университета, или возвести это въ степень почетнаго доктора, несмотря на то, что многіе изъ профессоровъ уже почерпали изъ словаря Даля лучшія украшенія своей учености. Не замтили словаря и академики, несмотря на то, что нкоторые изъ нихъ сами занимались составленіемъ словарей и что Даль слишкомъ ясно доказалъ въ предисловіи къ своему труду, какъ слабо и несовершенно было все, изданное академіей наукъ по нашимъ областнымъ нарчіямъ. Съ перваго раза стало понятно, что о серьезной оцнк, объ изученіи достоинствъ и недостатковъ труда, составившаго задачу цлой жизни Даля — не могло быть и рчи. Даль это понялъ, и ждалъ покрайней мр простаго одобренія!… Но и этой жалкой дани пришлось подождать… И каково же было на сердц у Даля, когда первое одобреніе, первое гласное признаніе заслугъ онъ получилъ отъ нашихъ учителей и наставниковъ — нмцевъ! Нмцы догадались первые, что при томъ небрежномъ молчаніи, которымъ трудъ Даля былъ встрченъ русскими университетами и учеными обществами, имъ непремнно слдуетъ высказаться первымъ и подать примръ безпристрастія… И вотъ, прежде всхъ русскихъ — дерптскій университетъ избралъ Даля въ почетные члены и выдалъ за словарь его какую-то премію… За дерптскимъ университетомъ откликнулась и академія наукъ, словарь удостоенъ былъ Демидовской преміи (той самой, которая выдавалась неоднократно за труды весьма сомнительнаго достоинства, даже за магистерскія диссертаціи и т. д.) и двухъ отзывовъ, написанныхъ академиками Гротомъ и покойнымъ Срезневскимъ. Одинъ изъ этихъ отзывовъ обозрвалъ составъ словаря, длалъ поверхностную и легкую оцнку его значенія и вносилъ въ него кое-какія поправки, неимющія серьезнаго значенія, другой — боле хвалилъ самую мысль словаря, не вдаваясь въ разборъ его сущности и общая дать такой разборъ въ ближайшемъ будущемъ. Нужно ли говорить, что дло такъ и осталось при одномъ общаніи?

Само собою разумется, что Даль не этого ждалъ отъ нашей академіи и что его не удовлетворили эти отзывы, въ душ онъ долженъ былъ ощущать чувство жгучей горечи, присущее всмъ непризнаннымъ труженникамъ, которые не могутъ не чувствовать того, что они совершили великое дло. Но равнодушія было недостаточно…. Явилось и осужденіе, которое нельзя назвать клеветою, въ которомъ даже трудно предположить злонамренность, но которое представило собою, во всякомъ случа, любопытный примръ ученаго злоязычія, нердко замняющаго у насъ критику, особенно въ тхъ случаяхъ, когда намъ бываетъ не-подъ-силу справиться съ разбираемымъ нами произведеніемъ. Извстный нашъ критикъ и ученый, А. Н. Пыпинъ, въ своемъ разбор словаря Даля, не напечатанномъ, написанномъ для этнографическаго отдленія географическаго общества, присудившаго Далю большую Константиновскую медаль — ршился, на основаніи двухъ-трехъ словъ (изъ 200,000, помщенныхъ въ словар!) взвести на Даля обвиненіе въ томъ, что онъ ‘многія слова въ своемъ словар, придумалъ’ и никогда не могъ слышать въ народ.

Никогда и ничмъ невозмущавшійся старецъ, узнавъ, уже много лтъ спустя, объ этомъ отзыв, запылалъ вполн справедливымъ негодованіемъ! При третьемъ том своего словаря, Даль помстилъ подъ заглавіемъ ‘отвтъ на приговоръ’ — энергическую и сильную статью, въ которой далъ тяжелый урокъ ученому за его легкомысленную критику. Статью свою онъ заключилъ многознаменательными словами: ‘Если трудъ цлой жизни человка поносится однимъ легкомысленно-кинутымъ словомъ, то на это и отвчать было бы нечего, но если слово это содержитъ въ себ прямое обвиненіе, то на него отвчать должно, и отвчать не ради личности, а ради дла. Чая въ противник своемъ честнаго человка, я увренъ, что онъ засимъ сдлаетъ одно изъ двухъ: либо докажетъ не однимъ, и даже не двумя примрами, что Даль ставитъ часто, ни чмъ ихъ необозначая, слова своего сочиненія, — либо объявитъ, что онъ ошибся, ‘что беретъ слово назадъ’. Но Даль не дождался отвта на эту отповдь и до смерти…

По окончаніи словаря, Даль не могъ однакоже разстаться со своею работою. До конца жизни, каждый день, онъ продолжалъ вносить въ словарь новыя дополненія, продолжалъ выправлять уже напечатанное, и памятникомъ этой работы остались т рукописныя добавленія и вставки, которыя были внесены во второе изданіе словаря, недавно оконченное М. О. Вольфомъ. Подъ конецъ жизни Даль опять пытался заниматься литературой и нсколько небольшихъ расказовъ, какъ напр. ‘Обмиранье’, ‘Самородокъ’, ‘Сренькая’ — помщенныя въ ‘Русскомъ Встник’, принадлежитъ къ числу его лучшихъ произведеній.

За годъ до кончины своей Даль задумалъ перейти въ православіе и такимъ образомъ — духовно соединиться съ тмъ народомъ, которому онъ давно принадлежалъ всмъ существомъ своимъ, какъ гражданинъ, какъ общественный дятель, какъ ученый и какъ горячій защитникъ русской народности. Православію придаетъ Даль большое значеніе и незадолго до принятія его говорилъ П. И. Мельникову: ‘Православіе — великое благо для Россіи, не смотря на множество суеврій русскаго народа’… ‘Поврьте мн, что Россія только тогда погибнетъ, когда изсякнетъ въ ней православіе’…

И Даль говорилъ искренно, потому что и здсь онъ говорилъ не по мимолетному впечатлнію, не подъ вліяніемъ минуты, а по глубокому убжденію, вынесенному изъ наблюденіи надъ народомъ, которымъ посвящена было вся жизнь его.

Осенью 1871 года, Даль почувствовалъ первый ударъ, но посл него прожилъ еще годъ и тихо скончался 22 сентября 1872 года.

Прахъ великаго труженика покоится на Ваганьковскомъ кладбищ, въ Москв. Миръ и вчная память теб, великій труженикъ и могучій борецъ за народъ, за лучшія стороны его нравственной личности, за его разумное, крылатое слово!

Въ заключеніе нашей статьи мы не можемъ отказать себ въ удовольствіи перепечатать т нсколько прекрасныхъ строкъ, которыми Даль отвчалъ незадолго до смерти на споры о томъ, къ какой народности слдуетъ его причислить, и за кого признаетъ себя онъ самъ: за русскаго-ли, за нмца или датчанина?

‘Ни прозваніе, ни вроисповданіе, ни самая кровь предковъ’ — отвчалъ Даль — не длаютъ человка принадлежностью той или другой народности. Духъ, душа человкъ,— вотъ гд надо искать принадлежность его къ тому или другому народу. Чмъ же можно опредлить принадлежность духа? Конечно проявленіемъ духа,— мыслію. Кто на какомъ язык думаетъ, тотъ къ тому народу и принадлежитъ. Я думаю по-русски’.

П. Полевой.

15 іюня 1882. Спб.

ВЛАДИМІРЪ ИВАНОВИЧЪ ДАЛЬ.

Читайте также: