Э. Радловъ.
‘Журналъ Министерства Народнаго Просвщенія’, No 10, 1909
Вл. Н. Ивановский. Введение в философию. Часть I. Философия теоретического знания. Казань. 1909, Радлов Эрнест Львович, Год: 1909
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Вл. Н. Ивановскій. Введеніе въ философію. Часть I. Философія теоретическаго знанія. Казань. 1909. Стр. 111. Цна 80 к.
Введенія въ философію посыпались какъ изъ рога изобилія.
Въ прежнее время писали ‘систему философіи’, теперь система замнена введеніемъ. Послдняя ‘система’ принадлежитъ Вундту и относится къ концу 80-хъ годовъ. Если не ошибаюсь, Паульсенъ ввелъ въ моду введенія. Въ университетахъ теперь никто не ршается читать систему философіи, а обыкновенно читаютъ введеніе въ философію, оно не такъ отвтственно, не такъ притязательно.
Введенія бываютъ двухъ типовъ: къ первому относятся т, которыя служатъ подготовкою для опредленнаго міровоззрнія. Къ этому типу относятся введенія Паульсена, Вундта и др. Такого рода введенія отличаются отъ системы тмъ, что въ нихъ намчаются главнйшія ршенія философскихъ проблемъ съ опредленной точки зрнія, но самыя проблемы не разсматриваются въ деталяхъ и въ полнот. Смыслъ такихъ курсовъ совершенно понятенъ и польза несомннна: это подготовительные курсы для лицъ, желающихъ приступить къ изученію философіи. Ко второму типу относятся введенія, въ которыхъ авторъ задается цлью дать обзоръ основныхъ проблемъ философіи и ихъ возможныхъ ршеній. Въ этомъ случа авторъ не даетъ читателю въ руки направляющей нити, предоставляя его чутью выбирать то ршеніе, которое по какимъ бы то ни было мотивамъ окажется для него наиболе пригоднымъ. Этотъ типъ введенія не можетъ поэтому служить подготовкою для лица, желающаго оріентироваться въ философскихъ проблемахъ, ибо такія введенія даютъ читателю какъ бы каталогъ, голый перечень безъ всякаго указанія, чмъ слдуетъ руководствоваться при выбор. Такой перечень иметъ тоже свою пользу для тхъ лицъ, которыя уже знакомы съ философіей: это своего рода повторительный (но не подготовительный) курсъ. Этотъ второй типъ въ извстномъ отношеніи гораздо боле труденъ, ибо авторъ невольно въ нкоторыхъ случаяхъ отступаетъ отъ объективнаго тона, длаетъ критическія замчанія, высказываетъ свои симпатіи въ пользу извстнаго ршенія,— такимъ образомъ получается неравномрность обработки курса.
Въ русской философской литератур имется нсколько оригинальныхъ введеній въ философію и множество переводныхъ. Къ числу оригинальныхъ относятся курсы Г. Струве, проф. Челпанова и нын появившійся курсъ Вл. Н. Ивановскаго. О книгахъ Струве и Челпанова въ свое время въ журнал Министерства Народнаго Просвщенія былъ данъ отчетъ, сдлаемъ нсколько замчаній по поводу курса Вл. И. Ивановскаго.
Авторъ въ предисловіи говоритъ, что его точка зрнія наиболе близка къ тмъ, которыя развиты въ сочиненіяхъ Eisler’а, Корнеліуса и отчасти Наульсена. Такимъ образомъ, авторъ относитъ свое Введеніе къ первому изъ двухъ нами указанныхъ типовъ. Въ этомъ, я думаю, авторъ ошибается. Его точка зрнія вовсе не выступаетъ настолько рельефно, чтобы она могла служить для читателя руководящей нитью, и мннія автора, насколько они выступаютъ въ книг, имютъ чисто формальный характеръ. Я этимъ хочу сказать, что г. Ивановскій въ тхъ случаяхъ,.когда онъ высказываетъ свое воззрніе, не предлагаетъ ршенія какого либо вопроса, а поясняетъ лишь составъ и отношеніе извстнаго вопроса къ другимъ. Такъ, напримръ, г. Ивановскій признаетъ существованіе метафизики и перечисляетъ вопросы, которые ршаются въ метафизик, но онъ не говоритъ, какой онъ самъ придерживается метафизики. Повидимому, ему представляются возможнымъ не одна метафизика. ‘Мы можемъ’, говоритъ онъ, ‘сказать, какой метафизики не слдуетъ держаться, но выборъ метафизики, которой нужно держаться, есть дло свободнаго творчества каждой отдльной личности’ (стр. 79). Фактически это, безъ сомннія, правильно: нтъ общепринятой философіи и — сколько головъ, столько и мнній, однако, отъ философа, утверждающаго, что метафизика возможна, что она дйствительна, желательно бы услыхать, какую же онъ считаетъ истинной, а именно этого мы и не узнаемъ. Мы узнаемъ, чмъ метафизика занимается, каковы ея задачи и ршенія, но ни одного ршенія авторъ самъ не даетъ. Возьмемъ для примра хотя бы вопросъ о свобод воли, о которомъ, впрочемъ, въ книг г. Ивановскаго не говорится. Полезно, конечно, если кто либо укажетъ, что эта проблема можетъ быть ршена съ трехъ точекъ зрнія, а именно — можно признать человка или свободнымъ, или несвободнымъ и, въ-третьихъ, свободнымъ лишь отчасти, но безконечно полезне было бы услышать убжденную защиту какого-нибудь изъ перечисленныхъ мнній. Г. Ивановскій въ вопросахъ теоретической философіи не высказывается въ пользу одного какого либо ршенія, а перечисляетъ возможныя, часто даже не приведя доводовъ въ пользу различныхъ возможныхъ точекъ зрнія. Нашъ авторъ чрезвычайно любитъ схемы и таблицы, этимъ дйствительно достигается нкоторая наглядность и удобство перечисленія, но схемы и таблички ни на шагъ не подвигаютъ ршенія вопроса впередъ.
Въ книг г-на Ивановскаго, разсчитанной, какъ кажется, на слушателей І-го курса университета, содержится то, что онъ называетъ философіею теоретическаго знанія, къ этой области нашъ авторъ относитъ гносеологію и метафизику, т. е. анализъ познанія и ‘изученіе того, что остается въ вещахъ, когда все субъективное изъ нихъ выкинуто’ (стр. 7). Второй отдлъ философіи, не разсмотрнный въ книг, иметъ своей задачей ‘философскую теорію оцнокъ’, иначе говоря — практическую философію.
Итакъ, теоретическая философія иметъ дв задачи: анализъ познанія и анализъ бытія, но почему-то нашъ авторъ начинаетъ свое изложеніе съ довольно подробнаго разсмотрнія исторіи классификаціи наукъ и предлагаетъ свою классификацію наукъ (стр. 8—38, т. е. почти треть всей книги).
Точно такъ же поступилъ и проф. Челпановъ, но для меня не совсмъ ясны мотивы такого образа дйствія. Классификація наукъ, безъ сомннія, задача важная, особенную важность ей придавалъ позитивизмъ, и тамъ это было вполн понятно. Такъ какъ позитивизмъ отрицаетъ метафизику и гносеологію и знаетъ одно лишь научное знаніе, то искусное расположеніе наукъ и указаніе ихъ взаимныхъ отношеній и связей — замняетъ ему философію. Но нашъ авторъ вдь не утверждаетъ вмст съ позитивизмомъ того, что только научное знаніе есть знаніе, остальные же виды знанія представляютъ лишь иллюзію. Напротивъ, г. Ивановскій категорично заявляетъ, что существуютъ 3 типа человческаго познанія, а именно — научное, гносеологическое и метафизическое (стр. 8). ‘Эти три области представляютъ какъ бы три слоя или пласта нашего познанія и имютъ различный охватъ, различный составъ и различную степень достоврности. Достоврность этихъ слоевъ нашего познанія уменьшается постепенно отъ науки къ метафизик’ (стр. 74), ‘познаніе научное есть познаніе въ условіяхъ опыта, такъ сказать — внутри опыта, познаніе гносеологическое изслдуетъ самыя условія опыта, самый опытъ, какъ таковой. Познаніе метафизическое изучаетъ дйствительность вн условій опыта, за предлами этихъ условій’ (стр. 9). Вотъ весьма важное утвержденіе, которое, какъ мн кажется, заключаетъ въ себ нкоторое недоразумніе: а именно — авторъ на словахъ признаетъ три типа познанія, но на дл выходитъ, что только научный типъ представляетъ истинное знаніе, ибо характерный признакъ всякаго знанія есть его достоврность, остальные же два типа, хотя и существуютъ фактически, но право ихъ на существованіе сомнительно, ибо въ нихъ нтъ достоврности. Иначе говоря, мы имемъ здсь ту же позитивистическую точку зрнія, хотя и нсколько осложненную. Я не думаю, чтобы авторъ въ данномъ случа былъ правъ. То направленіе философіи (новокантіанство), которое видитъ въ гносеологіи единственную задачу философіи, не считаетъ свой гносеологическій анализъ мене достоврнымъ, чмъ знаніе научное, напротивъ, наука не ставитъ въ общей форм вопроса о достоврности, поэтому ея ршенія подлежатъ проврк съ точки зрнія теоріи познанія, и настоящее знаніе принадлежитъ именно этому гносеологическому анализу, который долженъ въ результат оправдать выводы науки. Точно также и метафизикъ, признающій за философіей не только гносеологическую проблему, но и иныя,— т самыя, которыя перечисляетъ нашъ авторъ,— не думаетъ и не можетъ думать, что его анализъ не достовренъ, когда метафизикъ строитъ картину міра, лишенную противорчій, объединенную въ стройную систему, то предполагаетъ, что его построеніе иметъ такую же достоврность, какъ доказательство любой математической теоремы. Знаніе одно, и недостоврное знаніе не есть знаніе. Въ этомъ отношеніи позитивизмъ совершенно правъ, онъ ошибается лишь въ томъ, что ограничиваетъ область знанія, выбрасывая за бортъ цлый рядъ вопросовъ, которые имютъ совершенно такое же право на ршеніе, какъ и вопросы чисто научные. Кажущаяся недостоврность гносеологіи и метафизики зависитъ отъ большой сложности и общности вопросовъ, которые приходится ршать, но характеръ самыхъ ршеній не отличается или не долженъ отличаться отъ характера ршеній научныхъ вопросовъ, иначе говоря, во всхъ областяхъ знанія изслдователь одинаково стремится къ достоврному знанію, но это удается въ различной степени въ зависимости отъ сложности вопроса, т. е. отъ количества моментовъ, которые приходится принимать въ расчетъ. Особенно, кажется мн, погршаетъ авторъ, когда онъ утверждаетъ, что метафизика ршаетъ вопросы вн предловъ опыта и за предлами опыта. Разв можно, напримръ, утверждать, что атомизмъ, энергетизмъ или дуализмъ, т. е. метафизическія теоріи, ршаютъ свою проблему вн предловъ опыта, напротивъ, они исходятъ изъ всесторонняго опыта, желаютъ построить теорію такъ, чтобы въ отдльныхъ частяхъ опыта не оказалось противорчія. Проблема, правда, выводитъ за предлы непосредственнаго опыта, но она не можетъ быть ршена независимо отъ опыта.
Итакъ, мой упрекъ г. Ивановскому состоитъ въ томъ, что онъ, во-первыхъ, не выбралъ вполн отчетливо того или другого типа введенія, и, во-вторыхъ, въ томъ, что онъ недостаточно опредленно становится на точку зрнія позитивизма или же философіи, а колеблется между тмъ и другой, желая соединить то, что по существу несоединимо.
Книга г. Ивановскаго весьма доступна для пониманія, и поэтому, конечно, пригодна для первоначальнаго ознакомленія съ философіей, есть, однако, въ ней одно обстоятельство, которое должно затруднить читателя. Различныя направленія гносеологіи и метафизики авторъ иллюстрируетъ на историческихъ примрахъ, между тмъ исторія философіи изложена на 4-хъ страницахъ и содержитъ только перечень именъ и годовъ. Постоянныя ссылки на мннія различныхъ философовъ непонятны читателю, незнакомому съ этими философами, а краткость, съ которою приводятся мннія, не дозволитъ читателю уяснить себ эти мннія.
Вотъ примръ: о мистицизм на стр. 73 сказано: ‘Мистицизмъ признаетъ возможнымъ познаніе черезъ посредство руководимаго чувствованіемъ ‘умственнаго озаренія’, приводящаго къ непосредственному схватыванію тайнъ природы’. Это совершенно правильно, но, такъ какъ во всей книг г. Ивановскаго ничего не говорится боле о мистицизм, и не объясняется, что означаетъ ‘умственное озареніе’, то можетъ возникнуть сомнніе, можетъ ли читатель пріобрсть какое либо свдніе о мистицизм изъ книги г. Ивановскаго, или нтъ?
Мы отмтили уже любовь нашего автора къ схемамъ, у него есть и еще одна характерная особенность: стремленіе сводить гносеологическія и вообще философскія проблемы къ психологическимъ и историческимъ. Онъ гносеологію въ одномъ мст (стр. 51) прямо и опредляетъ, какъ ‘исторію всхъ понятій, строимую нами по возможности безъ всякихъ предпосылокъ’. Такъ, о Кант авторъ говоритъ слдующее (стр. 43): Кантъ думалъ, что ‘время и пространство представляютъ чистую интуицію, не зависящую отъ опыта и ни на что не разложимую,— не допускающій анализа фактъ сознанія. Повидимому, однако, это не такъ, и представленіе времени возникаетъ въ результат извстнаго психологическаго процесса — именно отвлеченія отъ всхъ пережитыхъ нами послдовательностей’. Такимъ образомъ, гносеологическую точку зрнія г. Ивановскій хочетъ свести на психологическую. Кантъ утверждалъ, что созерцанія пространства и времени существуютъ а priori, вопросъ о происхожденіи этихъ созерцаній его не интересовалъ, онъ утверждаетъ лишь, что они не могутъ быть выведены изъ опыта, ибо опытъ ихъ предполагаетъ. Разложимы ли они на элементы или нтъ, это вопросъ психологическій и, съ точки зрнія Канта, безразличный, въ его утвержденіи заключается лишь мысль, что, если бы и удалось разложить созерцанія пространства и времени, то элементы ихъ окажутся все же апріорными. Стремленіе г. Ивановскаго сводить философію къ психологіи, замтное въ нкоторыхъ мстахъ его книги, не получило, однако, принципіальнаго значенія, т. е. онъ прибгаетъ къ нему не во всхъ случаяхъ.
Сдлаю еще послднее замчаніе. I’. Ивановскій говоритъ, что ‘понятіе возможности представляетъ собой всецло продуктъ дятельности разума, это очевидно само собой’ (стр. 49). Такое утвержденіе противорчитъ, во-первыхъ, исторіи, которая учитъ, что понятіямъ и potentia придавалось объективное значеніе, и, во-вторыхъ, противорчитъ и опредленію гносеологіи, какъ исторіи понятій безъ предпосылокъ. Если гносеологія такова, то ей не слдуетъ ссылаться на то, что ‘само собой очевидно’.
Пусть авторъ не подумаетъ, что я выискиваю только недостатки въ его работ, она иметъ, безъ сомннія, и достоинства: ясность и краткость изложенія, будучи дополнена лекціями, книга, по всей вроятности, окажется полезною для слушателей. Автору придется, вроятно, часто читать этотъ курсъ и, длая свои замчанія, я имлъ въ виду возможность улучшенія.
Если я высказалъ нкоторыя сомннія относительно пользы введеній второго типа, то мое сомнніе иметъ общій характеръ, не относится въ частности къ курсу г. Ивановскаго. Философія вообще есть дло трудное и доступное немногимъ, популяризація философскихъ проблемъ врядъ ли можетъ принести большую пользу, люди въ громадномъ большинств догматики, и это, конечно, для практическихъ цлей хорошо и необходимо. Теперешнее увлеченіе философіей въ обществ приведетъ, по всей вроятности, опять къ тому же, что мы пережили въ 60-хъ годахъ, когда отъ философіи отвернулись вс и искали спасенія въ естествознаніи.