Вильям Пен, Герцен Александр Иванович, Год: 1839 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

А. И. Герцен

Вильям Пен

(Сцены в стихах)

—————————————————————————-

А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах.

Том первый. Произведения 1829-1841 годов.

М., Издательство Академии Наук СССР, 1954

—————————————————————————-

ОТДЕЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

ПРОЛЕТАРИЙ

Сцена I

1650. Лейчестер.

Суббота, вечер. Холодная, сырая комнатка со сводами, величайшая

бедность, на соломе лежит больное дитя, вздрагивает и стонет во сне,

разный хлам, кожи и посуда. Перед окном сидит сапожник и работает, возле

него ученик.

Сапожник (бросает работу).

Нет, выбился из сил, держать в руках

Я шила не могу. Какая стужа,

Я до костей измерзнул весь.

(Дует в руки.)

Что, Жорж, ни одного полена нет?

Жорж.

Ни одного, хозяин, не осталось.

Вчера последнее сожгли, когда

Малютка так прозяб.

Сапожник.

Я сапоги

Вот эти — думал кончить непременно

Сегодня поутру и провозился вот

До коих пор. А завтра воскресенье.

Для бедняков, как мы с тобою, Жорж,

Нет праздников. Ах, боже, боже мой!

Тяжел твой крест, не в силах плечи наши

Сдержать безропотно его.

Из всех крестов тяжеле бедность,

Она сосет, иссохшая, худая,

По капле кровь и силы человека,

А после бросит на солому

В углу, беспомощного, умирать,

Тут, возле, дети хлеба просят,

И негде взять его, дрожат от холода,

И нечем их согреть.

(Подходит к ребенку.)

Ты посинел весь, Том-малютка,

Зачем же разметался так, дружочек?

Шубенка стала коротка тебе,

(Покрывает его.)

Не покрывает уж тебя, бедняжка…

Ах, Том, мой Том, когда родился ты,

С восторгом на руки тебя я взял

И поднял вверх, чтоб богу показать,

Но мысль ужасная втеснилась в грудь:

Ведь он на горе, как и ты, родился,

Сын нищего счастлив не может быть.

И руки на грудь опустились у меня.

И до крещения святой водою

Тебя слезами окрестил отец.

Для бедного минуты светлой нет,

Забудется подчас он иногда, —

Покажется, что равен людям он,

Что будто радости и для него

Цветут, — а привиденье мрачное,

Со впалыми щеками, тут как тут,

Грозит из-за угла.

Преступника он хуже вдвое:

Палач того накажет раз один,

А бедный оскорблен на шаге каждом.

(Жоржу.)

И ты, мой друг, все это испытаешь.

Вот, Жорж, когда бы ты родился

Купеческим сынком, ты б завтра,

В пух разрядившися, пошел к обедне,

Оттуда бы в таверну или в гости, —

Ан нет, сиди в сыром подвале,

Лохмотья стыдно показать. Мы под

Опалой вечною живем. Как чумные,

Отвергнуты мы от всего людского!

Жорж.

Помолимся и дома завтра мы,

Два пенса у меня лежат давно,

На водку дал тогда мне лорд,

Которому носил я сапоги,

На них мы купим завтра джину,

Попьем да посидим, люблю тебя

Я слушать, ты когда из библии

Толкуешь что-нибудь, потом мы ляжем

Пораньше спать, чтобы скорей

До понедельника добраться.

Сапожник.

Ты молодец, три пенса я тебе

Отдам с лихвою, когда заплатит долг

Пастор. Да, что ты давеча к нему

Ходил, — что ж он?

Жорж.

Прогнал меня и разругал.

Я говорил ему: ‘Помилуйте,

У нас нет дров, сегодня день торговый,

И надо бы для праздника купить

Говядины’. Но он ответил мне:

‘Не знаешь разве, скот, что по субботам

Я предики пишу всегда? Осел!

Пришел мешать с своими пустяками,

И нить мне мыслей перервал!

Разве не знал хозяин твой

Вчера, что дров не будет у него?

И попоститься завтра не беда!’

Потом с сердцами дверь захлопнул он

И запер изнутри, ворча сквозь зубы.

(Сапожник, слушавший весь рассказ скрестив руки на груди и меняясь в лице,

говорит громко и отрывисто и под конец с каким-то восторгом.)

Он пишет предику, он пишет предику!

А сын мой осьмилетний с холоду

Быть может, околеет, а мне

Куска нет завтра перкусить,

Ему, вишь, помешали мы!

О милосердии, конечно, он

Писал, наемный проповедник,

Торгаш даров святого духа!

Не милостыню, а свои я деньги

Просил, и тут осмелился он выгнать,

Осмелился не дать — слуга Христов!

Позор на них, на фарисеев!

(Пауза.)

Нам нет досуга помолиться богу,

Мы сутки целые должны работать,

Чтоб хлеб иметь насущный.

Есть для других науки, книги,

Досуг чем хочешь заниматься,

Для них раскрыт весь мир господень,

И от избытка притупились их

Желанья вялые. А нам что на

Замен всего ограбленного дали?

Работу тяжкую и униженье.

Кто наделил землею их?

И кто б ни наделил, какое право

Имел над божиим созданьем он?

Пришел конец безбожному такому безобразью!

Пора обманов глупых миновала,

Читаем, слава богу, мы теперь

Евангелье на нашем языке родном,

Чего хотел Христос, теперь мы знаем,

Ведь английский язык — уж не латынь.

Хотел он братства, равенства, свободы,

Хотел, чтоб не было богатых вовсе,

Хотел, чтоб бедным слезы отирали,

Хотел, чтоб все любили всех,

А вместо этого под именем

Божественным Христа-спасителя

Устроили порядок нам прекрасный

Монахи римские и лорды,

Камер-лакеи, чуждые народу,

Которые, народа не спросясь,

Явились представлять его пред троном.

Египетский пора окончить плен,

Израилю пора проснуться,

И утро радостного дня

Для искупленья от цепей

Займется скоро, уже петухи

Не раз кричали громко, громко…

Жорж.

Когда, хозяин, говоришь ты так,

Не узнаю тебя я боле.

Ты будто больше станешь ростом,

И все изменятся черты, горят огнем

Глаза, и страшно мне смотреть

Тебе в лицо, а сердце бьется сильно,

И кровь кипит от слов твоих и вида,

В минуты эти на святого ты похож,

Который был на образе старинном

У бабушки моей: кажись, Фомой

Его звала она, Бекетом.

Нет, мастер Карл, ты не для шила

Родился в свет, и я смекнул уж это.

Послушай моего ты глупого совета:

Парламент всех зовет граждан

Идти на Карла короля*, ты силен,

Ты в цвете лет, поди в солдаты,

Меня оставь с твоим мальчишкой,

Бог милостив, без хлеба не умрем.

Сапожник.

Нет, добрый Жорж, совет твой не хорош,

И из войны не будет проку этой.

Разве позволил нам Христос лить кровь?

Забыл ты разве, как он исцелил

Апостолом пораненного война

И меч в ножны велел ему вложить?

Не кровью должно поливать людской

Ту ниву, на которой слово божье

Посеяно, поверь, жизнь грешника

Для бога дорога, меня судьей

Над ним не ставил он, тем больше —

Кровавым мстителем и палачом.

Он всех любил и нам врагов любить

Велел, разбойником — и тем Христос

Спаситель не гнушался на кресте,

А пригласил к Отцу в обитель света.

Не меч вручил нам бог, а слово,

Оно — врожденное, святое право,

И мощь его обширна, велика.

(Кто-то стучится в дверь.)

Сапожник.

Взойди, кто б ни был ты, взойди!

(Входит нищий, весь ободранный и дрожащий от холода.)

Нищий.

Подайте, ради имени Христова,

Не откажите бедному больному,

Второй уж день не ел я ничего.

Сапожник.

Фу, господи прости, недоставало только!

Ну, что я дам ему? Старик, садись,

Брат, здесь, ну, что стоишь, ведь не к пастору,

Не к лорду, а к сапожнику пришел, —

Одной семьи мы дети — руку дай,

А ты, Жорж, в лавочку теперь сходи

И принеси нам завтрашнего джину,

Нам гостя бог послал, так угостим

Его, а завтра бог же нам поможет.

Кусочек солонины где-то был

Да булка… Нет, ее оставлю я

Для Тома. Что ж печален ты, старик?

Забудь, брат, горе на минуту,

Переночуешь здесь и отдохнешь.

Нищий.

Давно такой я встречи не видал,

Где и дают нам деньги люди,

Бросают их, как псу, ногой толкая,

А ты (плачет), спасибо, добрый человек,

Ты душу отогрел больную, —

И ей ведь надо подаянье,

Скажи, мой сын, как поминать тебя

В молитвах мне?

Сапожник (тронутый, сильно жмет руку нищему)

Карл Фокс, раб божий!*

Сцена II

1660. Дорога от Лейчестера в Лондон.

На дороге лежит больная старуха. Издали слышны трубы, охотничьи

рога, лай собак. Карл Фокс идет с котомкой за плечами, с ним Жорж.

Нищая

Будьте милосерды,

Добрые граждане,

Не оставьте смертью

На земле забытую.

Вам Христос заплатит

Во сто больше раз!

Карл Фокс.

Старушка, на! (Подает ей монету.)

Везде одно и то же,

Везде простолюдин сгнетен, страдает,

И брошен всеми в нищете, болезнях.

Они одни сыны Христа

И право полное имеют

Его всемощным именем просить…

Но стон дошел до Саваофа их,

И вавилонский плен не вечен.

(Фокс садится под деревом с другой стороны дороги.)

А от чего ослепла ты, старушка?

Нищая.

Ах, посетил меня господь, знать, за

Грехи мои, слезами выплакала я

Свет из очей. Три сына было

У меня, и жили во всяком мы

Довольстве, хлеб и скот был свой…

Словами вымолвить так тяжело —

Их старый Нолль всех трех обманом взял

К себе в войска и, окаянный, всех

Сгубил, погибли под Ворчестром двое,

А третий в море потонул, ловить

Когда Нолль посылал по морю

Стюарта молодого*, королем теперь

Что стал. В два месяца я поседела,

Как воск, от горя тает тело.

Но тем еще беды не заключились:

Как воротился в Англию король,

И лорд с ним воротился тот, которому

Земля принадлежала нашей мызы,

Кортом удвоил он, чтоб пир задать

Для короля, а без детей мы — как

Без рук, да тут же хлеб не уродился,

Скопилась недоимка… Лорд велел

Продать корову нашу, лошадь

И все обзаведенье… Бог ему судья,

Просилися остаться до уборки

Хлебов, — прогнал, бесчеловечный,

Тут заболел старик мой: на дороге

Лишился ног он от удара,

Год мучился и умер, наконец.

А я ослепла и с тех пор людским

Живу лишь подаяньем. Бог меня

Забыл: не прибирает горемыку.

Карл Фокс.

Привел бы я сюда взглянуть

Кромвелей, Монков и Стюартов…

Да что им нужды, правда, до того,

Что с голоду мрут люди от их славы?!

У них сердца рук наших жестче вдвое…

На сумасшедших люди страх похожи:

Разбойника куют, казнят позорно

За то, что он, спасаясь от голодной смерти,

Безумный, одичалый от несчастья,

Кого-нибудь ограбил и убил,

И рядом с виселицей для него

Те ж руки триумфальные врата

Разбойникам другим сооружают

За то, что грабят днем они, не ночью,

За то, что извели без всякой нужды

Мильоны англичан и их семейства

Пустили по миру бродить. (Помолчав.)

А эти из чего дрались, погибли?

Республика ли с Ноллем, лорды ль с королем —

Для них, ей-богу, было б все равно

Платить последнюю копейку

За право день и ночь работать.

(Бежит усталый, измученный олень, за ним несколько собак, и вблизи слышен

гик охотников.)

Жорж.

Вот тешатся они, ограбивши

Народ: людей нельзя, так хоть зверей

Душить им надо для потехи,

Дай бог, чтобы олень убрался поскорей!

(Веселая и шумная гурьба охотников.)

Нищая.

Будьте милосерды,

Кавалеры добрые,

Лорды благородные…

Один из охотников.

Молчи ты, старая ворона!

Есть время нам с тобою толковать.

Другой (чуть-чуть не раздавивший ее).

Середь дороги тут сидит, безумная,

Пугать коней. Ах, встарь как славно

Учила Букингемова охота*

Бродяг таких, как ты, негодных,

Собак сюда! — и поминай, как звали.

(Проезжают.)

Карл Фокс.

Помилуй их, господь, и разбуди

Ты усыпленные их души.

О, сжалься, милосердый, ты над ними!

(Спустя минуту, скачет юноша лет шестнадцати или меньше, богато одетый и с

прелестным лицом.)

Нищая.

Будьте милосерды… (и прочее)

(Юноша приостанавливается и ищет кошелька.)

Юноша.

Нет, скучно, далеко засунул деньги,

Бог даст, прощай!

(Хочет ехать. Фокс схватывает за узду.)

Фокс.

Ни с места, мальчик!

Юноша.

Ай, ай! Разбойники!

Фокс.

Нет, не разбойник, —

Британец честный, христианин.

Тебя не для того, чтоб грабить, я

Остановил, при мне оружья нет.

А ты увешан ими с головы

До ног. Мне жаль тебя, вот почему

Я удержал коня: тебе нет время

Монету вынуть для слепой старухи,

А есть досуг часы терять и дни,

Гоняясь за оленями. Стыдись,

Стыдись, бездушный человек, красней!

Едва ль тебе шестнадцать лет минуло,

Когда ж бесчувственным привык ты быть?

В душе твоей мелькнуло состраданье,

И ленью ты его сгубил. Мне жаль

Тебя, опомнись, время есть пока…

Давай же что хотел.

Юноша (видимо, смутившийся).

Помешанный,

Безумный пуританин ты какой-то!

А знаешь ли, что я имею право

За проповедь твою и дерзость

Сейчас тебя сковать?! Парк этот мой,

И я здесь полный господин, счастлив,

Что ты меня остановил, а не

Кого-либо из егерей моих.

Пренебрегаю я тобой.

Фокс.

И эти

Как рано чувства им вперяют,

Меня, седого старика, ковать,

В тюрьму вести за то, что смел

Остановить мальчишку-шалуна,

Которому лень денег нищему

Достать.

Юноша (бьет его хлыстиком по спине).

Да ты еще грубить, осел!

Пошел же прочь, ты лошадь замараешь!

Фокс.

Ах, юноша ты жалкий и несчастный,

Понять когда б ты мог, с какой любовью

К тебе я обратился с горьким словом,

Не стал бы бить меня. Спроси у сердца

Своего ты сам, хорош ли твой

Поступок с нищей этой и со мной, —

Ты бедностью моей меня коришь,

Но я трудом своим кусок свой добываю,

Не граблю фермеров и государство.

Ударил ты хлыстом и не успел

Ни рассердить, ни оскорбить меня,

Ну, где ж хваленое величье духа,

Которым хвастаетесь вы всегда?

Прощай, я не держу коня уж боле.

Юноша (вынимая кошелек).

Что за чудак! И как он гордо смотрит…

Мне жаль, что я его обидел.

(Бросает горсть мелких денег на траву старухе.)

На тебе.

(Фоксу). Доволен ли ты мной?

Фокс.

Нет, не совсем,

Прекрасное ты сделал дело,

Да сделал скверно — деньги бросил ты

В траву, и зрячий тотчас не найдет,

Поди же, подбери ей деньги сам.

Нищая.

Ох, господи тебя благослови!

Я подберу уж как-нибудь.

Христос тебя да наградит

За сердце доброе твое!

Юноша.

Ты прав, в сам-деле дурно сделал я.

(Соскакивает с лошади.)

Голубушка, вот на, я подобрал.

(С улыбкой Фоксу.)

Позволите мне ехать, господин?

(Нищая ловит поцеловать его руку.)

Фокс.

Ступай, и я теперь скажу: благословенье

Да будет божье над тобой.

В тебе еще не вымерла душа,

Ты чист еще под золотой одеждой,

Благодари и день и ночь Христа

За то, что поддержал тебя

На высоте, в которой ты родился.

Однакож перед расставаньем

Скажи мне, юноша, за что оленя

С такой свирепостью ты гонишь?

Неужели без крови и убийства

Нет наслажденья никакого вам?

Губить живое, резать и душить —

Какая грубая утеха!

Ты посмотри, невинно как живет

Олень в своем лесу, как весел он,

Как гордо бегает, красуяся

Ветвистыми рогами, станом гибким.

Он зла не сделал ведь тебе,

А ты уж пулю в дуло опустил,

Чтобы убить его, ужель приятней

Тебе предсмертья судорожный трепет

Его смотреть, чем им на воле любоваться?

Юноша.

Какой чудак! Престранный человек!

Кто ты такой?

Фокс.

Лейчестерский сапожник.

Юноша.

Ну, сэр сапожник, друг оленей,

Зайди ко мне, — работу дам тебе,

И проповедь твою готов я слушать,

Снимать покуда будешь мерку.

Фокс.

А как спросить?

Юноша.

Я лорда Пена сын, Вильям.

Фокс.

Прощай же, Вильям Пен, дай руку, брат,

Иль все еще боишься замараться?

А зайца резать — ничего, не бойсь,

Черна рука простолюдина,

Да сердце чисто у него.

Вильям (протягивает ему руку).

Не обижай же больше ты меня,

Расстанемся друзьями.

Фокс (выразительно).

Пен, друзьями!

ОТДЕЛЕНИЕ ВТОРОЕ

ЛОРД-ОТЕЦ

СЦЕНА III

Приемная зала генерала Пена*, военные и гражданские чиновники en gala

{в парадной одежде (франц.).- Ред.}… Лорд Пен, здоровый старик лет

пятидесяти с лишком, сидит в богатых креслах под балдахином, на котором

вышит его герб.

Huissier de la porte {*}.

{* Слуга, докладывающий о прибывших (франц.).- Ред.}

Граф Портланд, камергер двора его

Величества британских островов.

(Граф входит.)

Граф Портланд.

Милорд, во имя короля!

Сейчас граф Портланд молодой упал

С коня, пятнадцати, не больше, лет, —

И сын его уж камергером при дворе*.

Лорд Пен.

А что ваш батюшка, здоров еще?

Граф.

О нет, подагрой очень страждет он.

Лорд Пен (улыбаясь).

Любил ведь пошалить, бывало.

Прошу ему напомнить Георг Пена.

Граф (откашливаясь).

Благодарю вас, лорд. Еще не кончилось

Мое посольство. Лорд, Вильяма Пена я

Ищу.

Лорд Пен.

В Пентоун за ним я эстафету

Чем свет услал, его я жду сейчас.

Граф.

Ему письмо от его светлости

Лорд Букингема, первого министра*.

Лорд Пен.

Охотно передам.

(Берет письмо.)

Нuissiеr dе lа portе.

Лорд-мэр и Камеры оратор!

Лорд-оратор

(в сопровождении двух членов парламента).

Парламент через нас приветствует

Вас, генерал, с успешным окончаньем

Двух важных поручений короля.

Признательность желая изъявить

Всей Англии, билль пэры утвердили:

Вам, генерал, отвесть в Корнваллисе

Пять тысяч десятин земли

На вечное владенье, документы

Доставим завтра, лорд, мы непременно.

Лорд-мэр.

И добрые граждане Лондона

Участвовать посильно в торжестве

Хотят: вручить гиней пятнадцать тысяч

Великому согражданину, войну

И примирителю волнений

Решили в ратуше сегодня

И вместе с тем мне дали порученье

От имени граждан приветствовать

Вас, генерал, в стенах святого града.

Лорд Пен (тронутый).

Благодарите, лорды благородные,

Парламент и граждан. Простите, не

Могу трех слов сказать, — вот эти слезы

Ответом будут пусть моим. Я не

Оратор, не умею речи говорить,

Но война грудь доступна сильным чувствам

(Лорды уходят. Лорд Пен, проводив их, подходит к открытому окну.

Собравшаяся чернь, увидевши его, кричит:

Да здравствует лорд Пен, виват, виват!

Лорд Пен кланяется на все стороны, потом, усталый от торжества, упоенный,

садится на свои кресла. Минутное молчание.)

Роберт Пен.

Вот, лорд, достойная тому награда,

Кто, крови не жалея и трудов,

Двойными лаврами обвил свой меч!

Британец гордый кров оставил свой

И с криком радостным пришел

Заступника благодарить народной чести,

Лорд Пен.

Да, сладостны, Роберт, рукоплесканья

Народа вольного, когда сознанье

В душе живет, что долг исполнен нами

Святой и рыцаря и гражданина.

Благодарю я господа стократно,

Что чести приобщил меня великой —

Кровь лить свою за родину святую.

Пастор.

Оружие благочестивых воев

Всегда благословлял бог сил всемощный.

Его вы войн, лорд Пен, вы побеждали,

За англиканскую воюя церковь,

Ему, ему вы, новый Маккавей,

Детей отпавших стадо покорили.

Его мечом преступников казнили,

И расточилися враги его

Пред исполнителем судеб всевышних,

Вам, лорд, и роду вашему всему

Да даст господь благословенье!

Лорд Пен.

Ах, боже мой, увижу скоро Билля я!

Пять лет мы не видались с лишком…

Чай, как переменился, вырос, —

Тогда ему тринадцать было лет,

Ему в наследие мои победы,

Богатство, слава, имя и почет.

Сэр Эдуард, вы были здесь все время, —

Как вел Вильям себя, скажите мне.

Сэр Эдуард.

Лорд Пен уединенье любит очень,

Последние три года мы его

Почти ни разу не видали.

За книгами в Пентоуне их провел

Ваш сын.

Лорд Пен.

Все это хорошо, однакож

Зачем чуждаться света в молодых

Летах, не кроется ли тут любовь

Какая, сэр?

Сэр Эдуард.

О, нет, подобного

Мы, право, не слыхали ничего.

Huissier (смущенный).

Лорд Вильям Пен!

Лорд Пен.

Он сам, ну, слава богу!

(Входит Вильям Пен в темной и простой одежде особого покроя, шляпа с

широкими полями на голове. Лорд Пен бежит навстречу со словами: ‘Мой Билль!’

— и вдруг останавливается.)

Что за наряд? Помилуй, в шляпе…

(Вильям Пен бросается ему на шею со слезами.)

О, мой отец, как ждал тебя твой Билль!

Уж не ребенок больше он,

Уже его призвал Христос в свою

Семью. О, радуйся, ликуй, отец!

Высокая, святая жизнь ему раскрылась,

И теплою любовью к человеку

Наполнилась его душа. Меня,

Быть может, он орудием избрал

Тебя к нему привесть в обитель.

Пойдем, отец, пойдем! С тобой хочу

Я быть один, слезами смою я

Кровь неповинных жертв, тобой убитых,

С твоей руки.

(Бросается на колени.)

О, господи благий!

Прости ему его победы,

Ведь он в неведенье, в тумане бродит,

Его души, закрытой панцырем

Со дня рожденья, глас избранных

Ни разу не касался, ложные

Служители твои еще младенцем

С пути спасения его столкнули.

Лорд Пен (мрачно).

Он сумасшедший!

Пастор (язвительно).

Нет, он — квакер!

Лорд Бен.

Он — квакер! Лорда Пена сын Билль — квакер?!

Так вот отрада мне готовилась

Какая дома за труды! Змея

В мое отсутствие в любимый мой

Цветок пустила яд.

Ты жалок, Билль, брось этот вздор

И, ежели ты отравил свиданье,

Раскаяньем утешь, дай радость мне

Простить тебя сегодня, милый Билль.

Тебе ль отступником быть англиканской

Святой и православной церкви?!

Прощаю я тебя, мой сын, ты увлечен:

Поди, сними ты платье шутовское.

Вильям.

Отец, я не могу надеть другого,

Как я оденусь в ткани дорогие,

Когда другие братья во Христе

И рубища, чтоб наготу покрыть,

Едва имеют?

Лорд Пен.

Слышите, как он урок свой знает!

Учители преступные тобою говорят,

Мерзавцы подлые, вперед по пенсу

Уж рассчитавшие, ограбят только у

Тебя, вот дай мне умереть,

Как вороны, злодеи налетят

На ставленника своего… И ты,

Глупец, настолько их не мог понять!

Вильям (кротко).

Не поноси, отец, людей, тобой

Не знаемых, людское поношенье

Не значит ничего, Христа бранили,

В его лицо плевать дерзали,

А он на небе одесную бога,

И Карл Стюарт, которому к руке

Подходят пэры гордые и лорды,

Перед его святым изображеньем

Колена преклоняет всякий день…

Лорд Пен.

Не думаешь ли ты, что в Лондон я

Приехал слушать проповедь твою?

Сними сейчас дурацкую ты шляпу!

Как смеешь ты передо мной стоять

С покрытой головой?!

Вильям.

Пред господом

Хожу я в этой шляпе,

Земному я отцу небесного

Не больше поклоняюсь.

Но, ежели она препятствует тебе

Моим словам внимать, ее я скину.

(Скидает.)

Отец, ты стар, ты к гробу близок,

Жизнь новая начнется скоро для

Тебя, отчет тебе придется дать

Спасителю за странствие земное,

И уж неведеньем нельзя тебе

Отречься. ‘Меня ты видел, — скажет он, —

И не хотел узнать, не знаю

И я теперь тебя’. О, горько будет

Тебе тогда, раскаешься, но поздно.

В былом поправки сделать уж нельзя,

Для искупления не дастся тело вновь.

Меня бранишь за платье ты, —

Подумай сам, и брось ты гордости

Наряд, смиренье подобает нам,

Мы братия одной семьи,

Христос нам повелел служить друг другу,

Своим ученикам он ноги мыл.

Ну как же нам пред братьями в Христе

Богатством, пышностью одежд кичиться?

Зачем в вооруженье ты сидишь?

Зачем нож смертоносный при твоем

Бедре — орудье мук, насилий и страданий?

Кого ты резать хочешь им теперь?

О, брось его! Дымится кровью он.

Лорд Пен.

Мой меч, которым столько славы

Умел я приобресть на поле брани!..

И ты, презренный, смеешь называть

Меня отцом! Пошел же с глаз долой!

Не смей казаться мне, доколе бог

Не вразумит тебя, несчастный! Вон!!

Вильям (на коленях перед отцом)

Не отсылай меня жестоко так,

Ведь я добра тебе хочу, я — сын твой,

Во прахе пред тобой, отец, молю я,

Раскрой моим словам ты душу.

Лорд Пен (сердито).

Ни слова больше, вон ступай! ты слышишь?!

Что ползаешь у ног, как смерд презренный?

Брось квакерство, иль проклинаю я!

Вильям (обнимает с рыданием его колени).

Отец, отец! О, вороти

Ужасное ты слово, чтоб оно

Не пало на главу твою седую.

Заклинаю именем я ангела того,

На нас который с неба светит

Чертами, некогда тебе святыми.

Ужасное возьми назад ты слово,

Соединятся как в моей судьбе

Ее предсмертное благословенье:

С твоим проклятием холодным?

(Лорд Пен, несколько тронутый, и боясь, что сожаленье возьмет верх,

отталкивает легонько сына и выходит вон. Вильям остается на коленях,

рыдая.)

Слезу я видел на твоей реснице…

Чего же испугался ты, отец?

Но он не слышит, он бежит,

Чтобы от собственного сердца скрыться.

Постой, постой, отец!.. Ушел он, боже!

И под проклятием меня оставил…

Проклятие отца — оно ужасно.

Что сделал я, какое преступленье?

Что ближнего я полюбил, как самого

Себя, что богу жизнь я в жертву отдал,

Меня за то клянет отец родной!

(Глаза к небу и руки на груди.)

Ты, господи, меня призвал себе

На службу, изменить не в силах я

Призванья твоего, тебе я жертвую

Отцом — легко ль, ты это видишь сам.

(Встает и собирается идти. Секретарь лорда Пена входит к нему. )

Милорд! Вам позабыл родитель ваш

Письмо вручить от лорда Букингема,

И чтоб ответ сказали мне — он приказал.

(Вильям Пен срывает печать и читает.)

‘Милорд! Спешу уведомить вас, что его величество соизволил приказать

мне назначить вас, в пополнение к наградам вашему родителю, камергером при

дворе его величества. Поздравляя с такой особенной королевской милостью, я

принимаю на себя смелость посоветовать вам явиться к

лорду-церемониймейстеру, который объяснит вам вашу должность, ибо завтра вы

будете иметь счастие нести шлейф королевы при большом выходе. Ваш покорный

слуга _Г. Букингем_’.

Вильям (к секретарю).

Принять я не могу — вот мой ответ!

Секретарь (с ужасом).

И это лорду первому министру написать?!

Вильям (холодно).

Пожалуй, хоть Второму Карлу.

(Уходит.)

Сцена IV

Приемная зала лорда Пена, несколько стариков, под председательством

лорда Роберта Пена, сидят за большим столом, на котором поставлено распятие

и возле — евангелие. Доктор теологии прохаживается по комнате, доктор

юриспруденции вполслуха разговаривает с лордом Робертом, стоя за креслами.

Лорд Роберт.

Однако может он и после

Переменить?

Доктор юриспруденции.

Конечно, может всякий

Свой тестамент менять, и Ульпиан

Решительно сказал в шестой статье…

Лорд Роберт.

Да бог с ним, с Ульпианом,

Ведь на него нельзя сослаться,

Как вздумает мой брат Георг…

Доктор юриспруденции.

Но можно ведь предупредить, милорд,

Вы распустите слух, что братец ваш

От горести, что сын его так развратился,

Задумчив стал, заметно повредился,

Alienatio mentalis {*}.

{* помешательство (лат.).- Ред.}

Лорд Роберт.

Я понимаю, сэр, а если лист

Подпишет квакер наш?

Доктор юриспруденции.

Не может быть,

За это головой ручаюсь вам,

Он горд, да сверх того мечтатель,

И отреченье доктор написал

Такое, что и легат из Рима,

Который в Вормсе был, я полагаю,

За слишком дерзкое его бы счел

Мартину Лютеру подать от папы.

Нuissier.

Лорд Вильям Пен!

Лорд Роберт.

Введи его сюда.

(Вильям Пен входит в своем квакерском наряде и с покрытой головой.)

Лорд Роберт (указывая на стул).

Сэр Пен, садитесь. Ваш отец,

А мой любезный брат, нас собрал здесь,

Как старших представителей семейства,

Письмом такого содержанья:

(Читает.)

‘Любезный брат!

Богу угодно было посетить меня ужасной горестью. Мой несчастный сын

Вильям, совращенный с пути чести гнусной шайкой сапожника Фокса, предался

лжеучению, известному под именем квакерства. Долгое время после первой

горестной встречи ждал я его раскающегося в свои объятия, но любовь к

родителю потушена сообщниками его. А потому, чувствуя, что силы мои слабеют

под бременем сего тяжкого креста, я решился принять окончательные меры.

Соберите, любезный брат, всех старших нашего почтенного семейства в субботу

и призовите Вильяма (которого сам я не хочу видеть до исправления) и

предложите ему для подписи лист отречения, составленный другом моим доктором

теологии Гольдеоугом, буде же он не согласен, буде его не тронет горесть и

отчаяние, в которое повергнет старого отца его отказ, — отца, который должен

скоро сойти в могилу (Вильям отирает слезу), то объявите ему, что я лишаю

его, как непокорного сына, всего наследства, не желая, чтобы именье,

увеличенное попечениями благородных предков наших, перешло в руки безумной

шайки фанатиков {Вильям принимает опять холодный вид). Да поможет вам

Господь в святом деле вашем! Г_е_о_р_г П_е_н’.

(Передает письмо Вильяму.)

Сэр Вильям Пен, как старший в роде нашем,

Я обращаюсь первый к вам с вопросом:

Намерены ли вы, родителеву волю исполняя,

Отречься от нелепого раскола,

Или, забыв глас чести и любви,

К родителю повиновенья долг

Забыв, вы жертвуете Карлу Фоксу

Отцом, которого убьет отказ,

И состояньем будущим своим?

Вильям (руку на сердце.)

Свидетель бог, что я не понимаю,

Чего отец мой хочет от меня,

Я двадцать раз с моленьем и слезами

Сидел на мраморных плитах подъезда,

Но дверь родительского дома, всем

Раскрытая, не отворялась сыну…

Не я бежал от объясненья,

Я пламенно его хочу, но только

С отцом хочу я объясниться, —

Любовь служила б переходным мостом

Меж мной и им. Ведь то порыв был гнева,

Когда ужасное он слово произнес,

Он в нем раскаялся, я это знаю,

И кроткая любовь отца всплыла опять,

Как месяц из-за туч, в его душе.

А с вами мы друг друга не поймем,

Мы говорим на разных языках,

И худо речь моя на ваши фразы

Высокопарные кладется,

И ваши убеждения без веры,

Самих себя обманы и натяжки

Я вряд пойму ли хорошо. Зачем

Сюда отец мой не пришел —

Он богом мне в судьи назначен!

Лорд Роберт (перебивая).

В доброжеланье нашем, стало, вы

Сомненье изъявляете, сэр Пен?

Вильям.

О, нет! Пилат зла не желал Христу,

Но он был человек холодный,

И на Голгофу прямо от него

Пошел Христос, он вымыл руки

И, верно, преспокойно спал ту ночь.

Доктор теологии.

Неведенье писания: землетрясенье было,

И, следственно, он спать не мог.

Вильям.

Хотел сказать я только, что в таких

Делах судей нет хуже, как людей холодных,

Таких, которых колебание земли одно

Из равнодушной косности выводит.

Лорд Роберт.

Скажите прямо и открыто, сэр,

Угодно вам ответ дать или нет?

Вильям.

Какой ответ, какое отреченье

Хотите вы? Ни вы, ни мой отец

Не знаете, в чем правила мои,

А требуете отреченья.

Да сверх того, какие б ни были они,

От убеждений сердца будто можно,

Как от наследства, отказаться?

Узнавши свет, во мрак возврата нет,

И если я скажу: ‘Не знаю света’,

Я обману отца, — вне воли то моей.

Как сделать то, чтоб я не знал

Того, что знаю? От знания отречься?

(Докторам.)

Сообразите вы, ученые мужья,

Ну пусть еще б я, в силу убеждений,

В порок иль в беззаконье впал какое,

Все действия свои я помню очень —

Что ж в них преступного для вас?

Скажите, я готов держать ответ.

Доктор юриспруденции.

Поступок — следствие, причина — образ мыслей,

А в злом и вредном направлении его

Вас именно и обвиняют, сэр.

Законы той страны, в которой вы

Родилися, обязывают вас

Повиноваться им беспрекословно.

Вильям.

Когда б не подчинялся я законам,

Перед шерифом я б стоял, не перед вами.

Где ж право обвинять мой образ мыслей,

Когда он не привел меня к пороку?

Доктор юриспруденции.

То есть in facto, sed non in idea {*},

{* в делах, но не в мыслях (лат.). — Ред.}

И Катилина Рима сжечь ведь не успел,

Однакож это не мешало Цицерону

Сказать свои ‘Катилинарии’

И казни требовать его.

Доктор теологии.

Напрасно говорите вы, сэр Пен,

Что исполняете закон, где ж это?

Церковные законы нарушаете

Вы явно словом и делами,

К соблазну верующих христиан.

Вильям (громко).

Я верую в святую троицу,

Отца и сына и святого духа.

Я верую в евангелье Христово

Как в дверь, отверстую к спасенью,

И тщусь, по мере сил и разуменья,

Святой Спасителев завет исполнить.

Доктор теологии.

Прекрасно, сэр, так для чего же вы

Покинули чистейшую Христову дщерь —

Святую и евангельскую церковь,

Молитвами которой Альбион цветет,

Возносится над всеми языками?

Вильям.

По самой той причине, по которой

Полвека вы тому назад отпали

От церкви римской*, православной,

Апостольской, святой, как звали вы ее:

Вам коротка цепь показалась,

Легаты на которой вас держали,

А мне узка и ваша церковь стала,

Когда святое слово я прочел,

Узка уж потому, что молится

За Альбион она один, как ты

Сейчас сказал, а не за всех людей.

Довольно говорил я вашим языком,

Скажу своим, быть может, — бог велик, —

Иное слово западет вам в сердце,

Которое вы заживо в металле,

Как в урне или гробе, бережете

От света солнечных лучей,

А мимо проскользнут мои слова,

То прах я отрясу, как повелел он,

И помолюсь, чтоб удержал карающую руку,

Доколь раскроются глаза у вас.

Пятнадцать уж веков прошло,

Как мы окрещены водою,

Пора нам духом окреститься,

Пора пеленки снять — настало время

Млеко иною пищей заменить.

Прозябло слово и взошло в душах

Людей самоотверженных, избранных:

Они хотят не словом, а делами,

А жизнью быть Христовыми детьми.

Начало сделали вы сами,

Когда железную сломили руку

Вы пестуна того, который принял

Мир христианский из купели,

Он крепко пеленал ребенка,

Младенец вырос и порвал часть уз, —

Вы помогли ему освободиться.

Теперь его уж не скуете вновь.

Ему евангелье вы дали в руки,

И научился он плевелы отличать

От колоса пшеницы божьей.

Хотите вы напрасно свет загородить

Надутыми, без веры и любви, словами

От зорких глаз подросшего младенца.

Скажите сами откровенно лучше,

Не стыдно ль христианами вам зваться?

И не обман ли то позорный, низкий, —

С евангельем в руках теснить

Мильоны бедных, их, как машины,

Заставлять работать для себя,

Их жизни поглощать для прихотей своих,

Грозя голодной смертью и позором,

Коль смеют от земли взор оторвать

И устремить его в мир вышний, горний?!

С евангельем в руках идти перед

Полками кровожадных воев,

И именем Христа, который мир

Принес с небес, забвенье зла, обид,

Любовь — врагу, клянущему — привет,

Благословлять оружье смерти

И уверять, что сам Христос со стороны,

Которая зарежет больше братии?!

Личиной хитрою законности покрыли вы,

Насилье, рабство,

И, святотатства верх, — на слово божие

Вы оперли неправое созданье.

Хотите христианами вы быть,

Так исполняйте слово божье,

А нет, так всенародно, громогласно

Вы отрекитесь от него!

(Берет со стола евангелие.)

Тут ясно все, двусмысленности нет,

Не так, как в вычурных проповедях.

(Читает.)

‘У верующих всех душа была одна,

Они отдельно не имели ничего,

Все было общее, и между ними

Нуждающийся быть не мог,

Имел кто поле, дом, тот продавал,

К стопам апостольским слагая деньги,

Они же неимущей братье раздавали’.

Доктор теологии (важно).

Глава четвертая ‘Деяний’, знаю!

Вильям.

Вот быт общественный, текущий ясно

Из слов Спасителя, вот видите,

Апостолы как поняли его,

Он заключен, как в семени цветок,

В законе высшем Иисуса:

‘Любите ближнего, врага любите’.

Вот он вам весь обширный, светлый,

Величественный в простоте своей

Закон любви, Христом завещанный

Апостолам и миру через них, —

И как легок его закон!

Любить естественно нам, как дышать,

Он не теснит, не душит воли,

Не ставит вымышленных граней

И цепью не грозит, как ваш закон,

А всю вселенную дарит.

Куда ни взглянете с любовью, —

Все ваше, все родное, все семья,

Все люди братья, а природа —

Родительский обширный дом,

Где доля каждого равна.

Любите — зло исчезнет без цепей,

Порок собою исключится сам,

Где в чистой жить ему обители

Любви? А вы успели ль покорить его

Ножом, огнем, веревкой и тюрьмой?

Любите братии, вы и бога будете

Любить на небесах и тварей на

Земле, и просветлеет ваша жизнь.

Когда б могли блаженство вы понять —

Любить людей и ими быть любимым,

Когда б могли вы на людей взглянуть,

Как на одну счастливую семью,

Тогда б вы пали на колени все

В восторге лучезарном перед ним,

Уж не молить его, чтоб дал и то и то,

Как делают у вас, а чтоб

Торжественно осанну новую пропеть

Тому, который нам принес

Закон любви краеугольным камнем

Божественного искупления

Людей из плена чувств животных

И из цепей нечистой, темной силы.

Доктор теологии.

Середь хаоса слов, пустых мечтаний

И выражений очень дерзких

Я вижу ясно ваше заблужденье.

Принять вы не хотите, сэр, что церковь

Стремится наша к той же цели

Путем законным, тихим, постепенным,

Вы сами сознаетесь — сделала она

Великий шаг, низвергнув иго Рима.

Нельзя же вдруг людей поднять до той

Любви высокой, о которой говорит

Христос. Вы текст прочли нам из ‘Деяний’

О первобытном обществе Христовом,

Откуда ж взять в наш развращенный век

Тех чистых и святых мужей, которые

Займут высокое апостольское место?

Вильям.

О, это странно для меня!

Нашлись в невежественной Иудее,

Не озаренной светом слова,

Апостолы, а через ряд веков,

Воспитанных евангельским ученьем,

Нельзя найти нам человека

С любовью пламенной к творцу и людям!

О, если это так, какая казнь

На небе будет ждать тех дерзновенных,

Которые взялись воспитывать

Людей и в мраке их водили!

Доктор теологии.

Не в нашей воле чудеса творить:

Мы делаем что можем для мирян.

Вильям.

Однако он сказал: ‘Ты с верой

Горе идти вели — пойдет’, да веры

В вас ведь нет. Апостолы

Творили чудеса: они имели веру

И к людям беспредельную любовь.

Все помышленья их души, все силы

На поученье слову устремлялись, —

Вот оттого-то слово их имело

Мощь чудотворную,

А вы, рассеянные души,

Служащие двум разом господам,

Ну, где ж вам чудеса творить!

Как фарисеи, буквою

Одной вы заняты закона,

С толпой людей вооруженных,

Вы, большую из братии часть, ограбля,

В подножье бросили себе,

Чтоб вам ступать не грязно было.

Вы их на жертву обрекли

Несчастьям, бедности, насильям,

Себе все светлое вы взяли — им

Работу и страданье в долю дали,

Возможность просветиться отняли

У них! Так это ваше воспитанье?

Доктор теологии.

Различье состояний будет вечно,

Его искоренить нельзя, но мы

Старались милосердье возбуждать всегда

К несчастным, неимущим братьям.

Вильям.

Да!

Отняв и земли и права у бедных,

Златые горы разделив с царями,

Крупицы стали вы бросать народу

С роскошного стола от пресыщенья,

О милостыне проповедать стали,

Чтобы его молчать заставить.

О, тут-то верх коварства вижу я!

Зачем из милости то делать нам,

Принадлежит по праву людям что?

Богатым кто богатство дал, скажите?

Одно насилье, наглое насилье,

Двойной грабеж войны и мира!

Где ж право их? Ужель благий господь

Так учредил свой мир,

Чтоб десятеро пили через край

Все радости земли, а тысячи

Страдали бы, согбенные работой?

Пора окончить мрачную эпоху.

Христос сказал: ‘Иду рабов

Освободить и попранных воздвигнуть’,

И скоро слово будет делом!

Блаженны грустные — утешатся они,

А вы, несчастные, за злато душу

Продавшие тьмы князю, — горе вам!

‘Кто милосердия не знал, не знать тому

Пощады’, — так пишет Яков, божий брат,

Грядет жених и спящих вас застанет

От пресыщений чувственных и лени.

О, кайтесь, время есть пока!

Судья идет,

И приближается сион господень!

(Все показывают вид негодования.)

Лорд Роберт.

Безумный бред жильца Бедлама!

Доктор теологии.

‘И явятся тогда под именем моим

Антихристы…’ Настало исполненье,

Теперь ратуй, божественная церковь!

(Вздыхает.)

Враг злее пуритан перед тобой!

Доктор юриспруденции.

Ниспроверженье humanarum {*} всех,

{* человеческих (лат.). — Ред.}

Ac divinarum {*} прав, гражданских, вековых,

{* и божественных (лат.). — Ред.}

Подкоп под быт общественный!

Всегда, конечно, были люди,

Мечтавшие о невозможном, —

Платон и Томас Морус, например,

Но, ежели б вы вникли, лорд,

В науку права и ‘Corpus Juris’ {*} прочитали…

{* ‘Свод законов’ (лат.).- Ред.}

Вильям.

Не верю той науке я, цветет

Которая меж Каракаллой и

Отвратительным паденьем Рима:

Предсмертное они могли боренье

Искусственными формами продлить

Преступной и развратной воли,

А не грядущим поколеньям дать

Незыблемый закон и право.

И что у вас права? Капканы, чтоб ловить

Людей неосторожных, вы которых

На преступление зовете сами

Общественным нелепым учрежденьем,

Топор и бич — вот ваше право,

И судьи ваши — палачи, от короля

До волостного альдермена*.

Доктор теологии.

Вот уважение к властям! Когда б

Без ухищрений писанье вы читали,

Не смели бы вы порицать властей,

Слова апостола припоминая:

‘От бога власти все’.

Вильям.

Я знаю текст,

На нем, мне кажется, и пана римский

Основывал свои права в борьбе

С Мартином Лютером. От бога все,

Все им и чрез него, мы случая не знаем,

Языческая мысль о случае лишь может

В вашем нехристианском мире быть,

И потому, что власти все от бога,

Мы не пойдем с оружьем против них,

Мы реки крови не польем, как Лютер, —

Богоотступным этот путь считаем мы,

Но, покоряясь власти, Павел

Не перестал крестить в святую веру,

Понес он весть благую искупленья

К эллинским племенам, далеко,

То власть была его святая,

Ему врученная от Иисуса, —

Неправое, ветхозаветное

Созданье уничтожить.

Доктор теологии.

Апостолов избрал Христос, и дух

Его призванье подтвердил, а Фокс

С чего попал в апостолы, сапожник?

Призванье он свое докажет чем?

Вильям.

Сапожник Фокс, как Петр-рыбак*,

Святою жизнью, даром слова,

Любовью пламенной к Христу и людям

Свое призванье может доказать.

Коль нет ему благословенья свыше —

Его учение падет, как прах,

Без ваших средств свирепых,

Которыми анабаптистов вы

Терзали, жгли, топили в Нидерландах

Когда ж Христос его благословил,

То ни костром, ни цепью, ни тюрьмой

Общину братства и любви вы не убьете,

Зане и эта власть от бога.

Вот доктор тотчас нам расскажет,

Как в Риме гнали христиан…

Доктор юриспруденции.

При добродетельном Траяне, правда…

Лорд Роберт.

Довольно, господа, мы не на диспут

Теологический пришли, пора

Окончить порученье брата нам.

(Громко.)

Довольно ль вы убеждены в падении

Вильяма Пена, безвозвратном, полном?

Все.

О, слишком, слишком, по несчастью!

Роберт (Вильяму).

Подписываете ли отреченье?

Вильям (твердо).

Нет!

Добрый человек из родных.

Еще осталась вам одна минута.

Подумайте, ведь вы лишаетесь

Всех титлов, сэр.

Вильям.

Не всех, я — человек

И сын святой Христовой паствы.

Добрый человек.

Вы нищий будете, ужасна бедность:

Она унизит до работы вас!

Вильям.

Здоров я, слава богу, до сих пор

И смерть голодную миную, стало,

И отчего ж руками не работать мне?

Кто привилегию мне дал

Изнеженным быть тунеядцем?

Добрый человек.

Лишитесь вы отца, Вильям…

О, горьки будут слезы старика!

Вильям.

Ужасно то, и кровь по сердцу льется,

Когда я вздумаю о нем.

Зачем же он привел свою любовь

В зависимость от предрассудков?

Пускай меня лишит наследства —

Вот будет наказанье мне,

Но пусть он призовет меня к себе —

Тем чище, больше буду я его

Любить, тогда не будет между мной

И им расчетов денежных и видов,

Тогда при смертном ложе старика

Не буду я похож на ворона,

Который с нетерпеньем ждет кончины,

Чтоб труп клевать полуостылый.

Добрый человек (видимо, тронутый).

Вы уступите старику немного,

Хотя в одежде и наружных формах,

Сказали сами вы, сэр Вильям,

Что бог еще порядок этот терпит,

Итак, другой ли, тот ли должен быть

Богатым, вас избрала судьба,

Так почему ж не покориться вам?

Не перестроить света вам одним…

Вильям.

Сын человеческий учеником

Предаться должен был. ‘Но горе, — рек

Христос, — тому, кто на себя возьмет

Ужасное то преступленье, —

Ему бы вовсе лучше не родиться!’

И сверх того, кто верить будет мне,

Когда, подобно вашим я пасторам,

Одно начну учить, другое делать?

Пора, пора жизнь с мыслью помирить,

Окончить судорожный бой

Меж действий, слов и убеждений.

(Добрый человек пожимает плечами и умолкает.)

Лорд Роберт (давно показывавший нетерпенье).

Все средства мы употребили:

Перед собой и перед богом чисты мы.

(Встает и все встают.)

Вильям.

Отца я не увижу?

Лорд Роберт (дерзко).

Отца здесь нету у тебя, бездетен

Мой брат Георг.

Вильям.

Они и бога поправляют:

Мне говорят они, что мой отец

Бездетен, оттого что не умеют

Понятье сына от отцовых денег

Отвлечь. Скажите вы ему,

Что я прошу свиданья непременно.

Добрый человек.

Ну, что же, скажем, может быть, лорд Пен…

Лорд Роберт (с неудовольствием).

И без того расстроен брат.

Вильям.

Ах, наконец понял я, в чем дело,

О, бедный, бедный мой отец!

Доктор юриспруденции.

С наследством можно вас поздравить, лорд.

Роберт.

Как жаль, как жаль, что он неисправим!

(Поспешно уходит.)

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОЙ ЖЕ СЦЕНЫ.

Сени Пенова дома, Вильям, печальный и задумчивый, выходит, толпа

собравшейся черни встречает его свистом и ругательствами:

Отродье подлое ты Пенов славных!

Проклятый квакер! Кистером* тебе б

Родиться, а не сыном полководца.

(Бросают грязью в него.)

Пен (останавливается и говорит кротко).

И вы против меня! Ах, дети, дети,

Когда б вы понимали, что за вас

Лишился я сейчас отца и достоянья,

Вы покраснели б от души, но я

Вас не виню: вас воспитали так

Злодеи ваши, — им позор и стыд!

Они за ваши все грехи и там

Пред сыном божиим, Христом, ответят.

(Одному из толпы.)

Ты, друг любезный, камнем бросил.

Скажи, за что меня побить хотел?

Мужик.

Да что тут толковать: ты — квакер,

Уж надоели смертно нам ханжи,

Все эти пуритане, методисты.

Вильям.

Ну, а почему ж они вам надоели?

Мужик.

Да пользы нет от них от всех,

Толкуют, учат и шумят,

А мы все так же бедны, как и прежде.

Вильям.

А от пасторов ваших польза есть?

Мужик.

Ну, им ведь власть от бога хоть дана,

И как же быть нам без пасторов?

Ведь мы не нехристи, не турки.

А вас кто просит не в свои дела

Вступать?

Вильям.

Послушайте, друзья мои,

Я вам скажу, что квакер значит.

Евангелье читали ль вы когда?

Солдат.

Да ты не предикой ли хочешь угостить?

Довольно скуки было нам при Нолле,

Когда пред каждым взводом офицеры

Чорт знай что городили каждый день.

Нет, опоздал, любезный друг!

(Общий хохот, свист и ругательства.)

Вильям.

Возможно ли судить, не слушая?!

Да дайте же сказать, потом…

(Ругательства удваиваются.)

Солдат.

Спасибо, друг,

Найди кого-нибудь ты поглупей,

Нам нет досуга толковать с тобой.

Пойдемте-ка в шинок! Как там один

Хромой ирландец лихо мечет кости,

Ах, чорт его возьми!

Все.

Пойдем, пойдем!

Вильям (смотрит с глубокой горестью им вслед).

Они не виноваты,

И не тяжел ответ их будет перед богом.

(Уходит.)

Сцена V

Лорд Пен, слабый и больной, сидит в креслах и добрый человек возле,

поодаль доктор и лорд Роберт.

Лорд Роберт.

Террасу эту я велю сломать

И сделаю отсюда прямо ход.

<............ ..........>*

{* По свидетельству А. Н. Пыпина, в передаче М. К. Лемке, в этом месте

недоставало шести страниц рукописи. — Ред.}

Добрый человек.

Покойный лорд

Предупредил желанье ваше, сэр,

Он завещанье уничтожил,

И лорд Вильям — единственный наследник.

Лорд Роберт.

Да вы не в белой ли горячке, господин?

Добрый человек.

Нотариус, здесь ваше дело, сэр,

Вот документ за подписом друзей

Покойника и самого его.

Лорд Роберт.

Фальшивый документ!

Нотариус.

Рука покойника!

Лорд Роберт.

Он в помешательстве, безумье был.

Нотариус.

Однако доктор подписал.

Доктор.

И даже присягнуть

Готов, что в полном разуме лорд Пен

Составил этот акт, — я сам тут был.

Лорд Роберт.

Да почему ж духовную он просто

Не изорвал, когда хотел, чтоб сын…

Доктор.

Вам горесть повредила память, лорд:

Духовную зачем-то взяли вы с собой.

Лорд Роберт (отирает холодный пот).

Ну, слава богу, что он примирился

С Вильямом, очень рад, давно ему

Я говорил… Ох, как расстроен я!

Поеду уж домой: такой удар

Возможно ль пернести, — вы сами люди, —

Лишиться брата и единственного друга!

(Уходит. Вильям, не бравший никакого участия в происходившем, остается в

том же положении перед отцом).

ОТДЕЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

ВИЛЬЯМ ПЕН

Сцена VI

Фокс, седой, как лунь, и с полуобезвласенным высоким челом, сидит на

простой скамье перед столом, на котором лежит Новый завет в большом

формате. Что-то апостольское в его спокойной наружности. Вильям сидит по

другую сторону, его щеки горят, восторг виден в глазах.

Вильям.

Вот месяц целый, как ни на минуту

Не оставляет эта мысль меня,

Она вплелась так тесно в жизнь,

Что нас разъять уж невозможно.

О, тяжко было мне молчать перед

Тобой, но я хотел сперва обдумать,

Привесть в порядок, обсудить,

Теперь все мной совершено в душе,

Осталось выполнять на самом деле, —

Благослови мою ты речь, отец!

Фокс.

Благословляю именем Христа!

Вильям.

Исполненные веры и любви,

Что делаем мы здесь? Полусловами,

Как вяло, бедно по стезе высокой,

Апостолами проложенной, мы

Идем. Народ не хочет слушать нас,

Богатые нас презирают,

Пасторы каждый шаг нам затруднили.

Пускай бы явно гнали нас, то было б лучше:

Слышна та речь, которая с костра

Иль с эшафота раздается всенародно, —

Она раскроет тысячи сердец

Передмогильным красноречьем,

И этого они нам не дали в удел,

Мы глохнем в темноте, как вешний цвет,

Которому лопушник грубыми

Листами свет загородил, лишь он

Успел родиться и вздохнуть на воле.

Фокс.

Ты прав: взошли плевелы вместе с хлебом,

И стало тесно для колосьев,

Но сеятель придет, траву исторгнет,

И на просторе возрастет пшеница.

Вильям.

А до того останется зарытым

Талант, врученный нам от бога,

И этот огнь любви, который рвется

Из тесной груди к брату-человеку.

И эту веру пленную в святое,

Живоначальное Христово слово,

Как в гробе, схоронить в своей душе

И жить, сложивши руки, меж людей

Несчастных, гибнущих от предрассудков,

А между тем жизнь эта коротка,

И гроб раскроется пред нами скоро.

Фокс.

Мой сын, тьма не объемлет света,

И не потухнет огнь небесный

От дуновения земли.

В нас возбудил Христос любовь и веру,

Возбудим мы ее в других: мы без

Преемников в могилу не сойдем,

Они докончат начатое нами,

Не в том ведь дело: я ли, ты ли,

Иль третий кто-нибудь укажет путь

В отверстые Спасителем врата,

Насколько власти было нам дано,

Настолько спросится судьей правдивым.

Вильям.

Однако согласись, зачем идти,

Влача цепь тяжкую, коль можем мы

Без всякого насилья снять ее?

Зачем нам силу нашу тратить

В борьбе пустой, коль можем миновать

Ее и силу всю употребить

На насажденье вертограда?

Фокс.

Христос боролся с дьяволом самим:

В борьбе мы силу узнаем и крепнем.

Но дальше говори: не знаю я

Еще, какое средство у тебя

Снять кандалы.

Вильям.

Когда народ господень

В Египте погибал от фараона,

Иегова Моисею повелел

В обетованную страну известь

Его, и в Палестину он повел

Израиль через степь и море.

(Смотрит проницательно на Фокса.)

Фокс.

Где нам обетовал господь страну?

Вильям.

Как где? Она готова, ждет она

Сынов господних с девственной душою.

Страна, до коей не касался человек,

Страна обетованья, где Сион

Господень возрастет великолепный,

Как тех краев могучая природа.

Когда второй раз одряхлевший Рим

В предсмертную впадал свою болезнь,

И связи рваться начали Европы,

Сколоченной насильем кое-как,

И части, спаянные неповинной

Народов кровью, расторгались, —

Казалось, рухнуться готов был мир,

Казалось, наставали дни суда

Над новою Гоморрой и Содомом,

Кровавое склонялось солнце в океан,

Тучи черные неслись с востока…

Тогда господь послал пророка своего*

На утешенье гибнущему миру,

Подобно солнцу, он на запад звал.

Узка Европа им была обоим,

Подобно солнцу, всю хотел он землю

Огню божественному причастить

И, перейдя пустыню вод глубоких,

Он крест Христов поставил в новом мире

И подарил для воздеянья людям

Вселенную за океаном бурным.

Вот нам обетованная страна,

Там слово возрастим мы Иисуса

Во всей его красе и вечной славе,

Там, вольные, мы оснуем общину

На равенстве, и братстве, и любви.

Не как испанцы, мы туда поедем,

С мечом и гнусной целью злата,

Не с алчностью британских торгашей,

Чтоб негритянской кровью землю удобрять,

А как апостолы живого слова,

Туда мы нашу веру понесем

И там положим первый камень храму

Во имя распятого Иисуса,

Вдали от европейских поселенцев,

В каких-нибудь лесах, пустынях

Его начнем мы воздвигать.

Он будет вся страна, храм этот,

Где братья поселятся во Христе,

Их счастье будет литургией дивной

На прославленье троицы святой.

Мы, как Христос, отворим двери

Всем страждущим и угнетенным,

За стол садится каждый с нами пусть, —

Богата там неистощенная природа,

Пусть идут отовсюду гости,

Обиженные древним миром,

Пускай идут, кто б ни были они,

Им океан обмоет предрассудки,

И братьями они обнимут нас,

Любовью мы залечим раны их,

Любовью пятна с их души сотрем.

О, верь, отец, взойдут мои надежды,

Они — не сон пустой, а божий глас,

Меня избравший волю возвестить

Свою несчастным, бедным детям!

Теперь я понял, для чего господь

Мне кучи злата в руки дал:

Теперь благословляю я богатство, —

Оно орудьем сильным мне дано.

Оставим Англию, отец, пускай

Она свой доживает век,

Как тот скупец, который не хотел

Раздать именье, чтоб идти за богом.

Фокс.

Мысль велика твоя, Вильям, не спорю.

Однакоже, мой сын, не забывай:

Христос сперва хотел Израиля

Сынам благую весть сказать,

Чем эллинам, апостолы сперва

Учили в Палестине, где след

Еще креста был виден на Голгофе,

И уж к язычникам тогда пошли,

Когда незыблем был храм иудейский.

Вильям.

Мы сделали для родины все, что

Могли, и не сказал ли он: ‘В отчизне

Пророка нет своей’?

Фокс.

Сказал, а жизнь

Окончил на кресте в Иерусалиме,

И, если не признал пророком Назарет

Его, то мир признал за сына божья,

Но прежде родины спрошу тебя сам:

Ты почему сознал себя пророком?

Остерегись, мой сын, тут проникает

Врага сильнейшее орудье — гордость.

Едва тебе господь раскрыл глаза,

Как уж себя в пророки посвятил

И будущностью управлять берешься,

Где тут любовь, коль ты страну,

Тебе назначенную богом,

Меняешь на другую, мой Вильям?!

Где вера тут в него, коль сам

Ты жизнью управляешь самовольно?!

Возможно ль, чтоб случайно ты родился

В Британии, когда и волос с головы

Твоей без воли божьей не падет?

И христианское смиренье где,

Когда себя ты зодчим назначаешь

Обители огромной, увенчать

Которая должна труды Христовы?

Вильям.

О, нет, любовь, любовь влечет меня,

Не гордость! Нет, клянусь Христом!!

Горит душа, я не могу, не должен

Оставить втуне голос сильный,

Меня зовущий проповедать слово.

А что ж могу я сделать здесь?

Фокс.

Разве не встретил ты и здесь двух-трех,

Которым привил плод от древа жизни?

‘А где вас двое, там и я меж вами’.

Зачем же эта жажда ширины,

Деяний громких, достохвальных?

Ведь не для поприща бог создал мир

Тебе, Вильям. Что сделать можешь здесь?

Почем ты знаешь мощь свою: едва

Ты сделал первый шаг — и уж сомненье

Проникло в душу, маловерный.

Я нищим и невеждой вышел к людям

И обратился прямо к ним со словом,

Которым вдохновил меня господь.

Толпа не слушала, но слушали иные,

И, если б я с тобой одним, мой сын,

Сведен был промыслом небесным,

Я жизнь свою благословил б, довольный,

Будь прост, мой сын, и по словам его

Гряди: раздай именье нищим.

Голодный, сирый, неодетый

Ступай с любовию и верой,

Врачуй евангельем больную душу.

Отри слезу вдовы, отдай

Алкающей последний свой кусок

Несчастной сироте, обмой больному рану,

Молись с преступником ты о прощенье

И умирающему принеси

Отраду теплую, надежду на

Христа… Потом учи людей,

Зови на покаяние в грехах,

И тщетным твой призыв, клянусь, не будет.

Трудись в тиши, да только с полной верой,

А будущее богу предоставь,

Зане не знаешь ты судеб его.

Но если ж веры нет, оставь, — и там

Не быть успеха, вера как без дел

Мертва, так мертвы и дела без веры.

Вильям.

Нет, мой отец, я не дерзнул бы камень

Краеугольный храму положить

Без веры и без указанья свыше.

Не сам я в зодчие себя назначил,

В минуту пламенной молитвы,

Когда, перед распятым распростертый,

Я слезы лил об угнетенных братьях,

И чашу горькую да отведет

От них, его молил, — тогда в моей

Груди, торжественна и лучезарна,

Явилася внезапно мысль о новом мире,

И успокоилась душа моя.

Не родину для поприща покинуть,

Но мех для нового напитка новый

Взять он велит, чтоб древо юное

На девственной земле взросло

Без ядовитых старых соков

Развратной европейской почвы.

Фокс.

Ты понимаешь ли ответственность,

Какую на себя возьмет строитель

Евангельской общины в новом мире?

В Америку селились до тебя

Анабаптисты, пуритане,

Однако подвиг что-то их не виден,

Их цель была бежать от притеснений.

Будь осторожен,

Изведай чистоту своей души:

Нехристианский Соломонов храм

Условьем первым зодчему поставил

И всем работающим — чистоту…

Не та ли же развратная Европа

Тебя вскормила на груди своей,

Не принесешь ли ты с собой

Начало заразительных болезней?

Ты вспомни, что в плену рожденные

Страны обетованной не видали,

Они, сам Моисей, нечисты были,

Им рабство запятнало душу,

И Иегова их схоронил в пустыне.

Найдется ль твердость у тебя, мой сын,

С смирением, с невинностью души

Святую мысль твою исполнить?

Не погуби себя — и ты Христов!

А страшные тут будут искушенья:

Ты поведешь в далекую страну

Толпу людей несчастных, бедных,

Ты дашь им корабли на море,

Ты дашь им лес и поле на земле,

Ты дашь закон твоей общине юной,

О, горе, если дух твой вознесется,

И ступишь ты на новый материк

Не так, как брат, один из братьев,

А как глава и как создатель храма, —

Глава, себя избравший сам,

И если в сердце есть твоем

Малейшая хоть доля самолюбья,

Она ведь тоже даст росток,

И силен рост дурной травы.

Вильям.

О нет, поверь мне, мой отец,

Не властелином буду я страны,

Которую на равенстве стремлюсь

Евангельском, незыблемом поставить.

Я землю братьям всю отдам, — себе

Возьму клочок, расчищу сам его

И потеряюсь между братии.

Фокс.

Мирская слава загремит тогда,

В других добру дивиться любят люди,

Для них герой великий тот, кто может

Богатством пренебречь и властью.

И эта слава до тебя дойдет,

И позабудешь ты, что славен он

Один, тебя орудием избравший.

Своею красотой прельстился ангел,

Забыл творца и в себялюбье гордом

Он с неба удалился в преисподню,

Но что ужаснее всего — увлек

В свое паденье легион духов,

Его влиянью подчиненных.

Вильям.

О, если так, отец,

Позволь мне путь лишь указать другим,

Дать средства им.

Я мысль свою не смею скрыть, —

Пророческий то голос, откровенье, —

Ее я должен миру сообщить,

Она не мне принадлежит, — сосуд

Я только избранный, горсть грубая

Земли, в нее же сеятель небесный

Зерно своей пшеницы бросил,

Оно должно взойти, зане уж пало

Из рук державных провиденья.

Но я ль им избранный? — вот в чем вопрос.

Назначь, отец, ты искус трудный, строгий, —

То будут сорок дней пустынных мне,

И если выдержу я твердо их,

Тогда благослови меня на путь,

Тогда уверен будешь ты, что Он

Меня призвал на деланье святое,

Что устроенье вертограда Он

Назначил в Новом свете, а не я.

Фокс.

Не сорок дней готовился Спаситель, —

Часть жизни всей, Христос двенадцати

Был лет, когда закон уж толковал,

Но в тридцать лет явился пред народом

С великой властью искупленья миру,

И тут еще осмелился диавол

В пустыне подойти к нему,

Тем паче мы должны быть осторожны.

Однакож голосом души зачем

Пренебрегать, — согласен в этом я.

Ступай ты проповедать миру свой

Поход крестовый, как пустынник Петр, —

Поход не крови, а любви и братства,

Ступай один, без денег, пеший,

Смирись перед людьми, проси

Кусок насущного ты хлеба,

Терпи отказ, переноси обиды,

Свое ты имя и богатство скрой,

И нищим нищий ты скажи

О новом мире, их зови туда

И слушай, что тебе на это скажут.

Коль дух не возмутится твой

От притеснений и обид,

Коль нищему тебе поверят люди,

Коли пойдут с тобой — веди, мой сын:

Тогда твое призванье подтвердилось.

Вильям (со слезами бросается ему на шею).

Иду, иду, благослови, отец!

Фокс.

О, горько, горько мне с тобой расстаться!..

1839. Владимир.

ВАРИАНТЫ

ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

В разделах ‘Варианты’ и ‘Комментарии’ приняты следующие условные

сокращения:

1. Архивохранилища

ЛБ — Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И.

Ленина. Москва.

МОГИА — Московский областной государственный исторический архив.

Москва.

ПД — Архив Института русской литературы (Пушкинский дом) Академии Наук

СССР. Ленинград.

ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революции и

социалистического строительства. Москва.

ЦГИАМ — Центральный государственный исторический архив. Москва.

ЦГЛА — Центральный государственный литературный архив. Москва.

2. Печатные источники

Л (в сопровождении римской цифры, обозначающей номер тома) — А. И.

Герцен. Полное собрание сочинений и писем под редакцией М. К. Лемке. П.,

1919-1925, тт. I-XXII.

Изд. Павл.- Сочинения А. И. Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной в

семи томах. Издание Ф. Павленкова. СПб., 1905.

ЛН — сборники ‘Литературное наследство’.

ОЗ — журнал ‘Отечественные записки’.

ВАРИАНТЫ (Л-II) {*}

{* См. комментарии, стр. 508.}

Стр. 199

20 После стиха:

Осмелился не дать — слуга Христов!

было:

Они — служители Ваала, не

Христа. Позор на них, на фарисеев.

Мы помогли им иго папства свергнуть, —

Нужна была тут грудь власатая

И жесткая рука простолюдина,

Тогда ласкали нас… А вышло что ж?

Себе они искали прав, искали,

Чтоб им из десятины беззаконной

Дележки с Римом не чинить, а брать себе!

Теперь не нужны мы, опять мри с голоду,

Простолюдин! Да будет ли конец

Безбожному такому безобразью?

Я давеча сказал: тяжел нам крест

Господь на наши рамена кладет.

Нет, не господь — он благ, он сына своего

Единородного на землю посылал

К нам, бедным, неимущим,

Людскими тот руками крест поставлен,

На глупости он нашей водружен

Антихристом в овечьей шкуре.

Господь ждет пробуждения сынов,

И утро скоро, скоро уж займется,

Уж петухи не раз кричали громко

35 После стиха:

Имел над божиим созданьем он?

было:

Все эти лорды, сиры, камергеры, —

Лакеи подлые и больше ничего.

Награбили откуда денег тьму такую?

Пол государственных доходов,

Исторгнутых с клоками мяса

У бедняков, у поселян, им в дар

Идут, а на два пенса пользы нет

От всех. Я видел их житье-бытье

При Иакове, покойном короле,

И волос становился дыбом у

Меня. Нам в голову с тобою не

Придет, что ежедневно делают

Они, мы покраснеем от рассказа

Об их богоотступной жизни.

А на другую половину денег

Солдат содержат, чтобы нас душили,

Чтоб лили кровь таких же христиан,

Как ты и я, ну, мудрено ль, что при

Таком премудром учрежденье

Мрет с голоду честной и добрый гражданин?

А представители Христа молчат —

Епископы, искариотские Иуды…

Дай пуританам помощь бог,

Они раскрыли их проделки.

Стр. 204

16 Перед стихом:

Привел бы я сюда взглянуть

было:

Вот ядовитые плоды от древа,

Растущего из внутренностей ада,

Плоды раздора и войны кровавой.

Стр. 207

28 После стиха:

Которым хвастаетесь вы всегда?

было:

В последний, может, раз ты слышишь

Простолюдина грубые слова,

Дай бог, чтоб ты когда-нибудь их вспомнил

Стр. 216

35-36 Вместо строк:

Наряд, смиренье подобает нам,

Мы братия одной семьи

было:

Наряд,- от падшего нам ангела

Проклятое наследье он. Сидон,

И Тир, и Вавилон развратный

Виссоном и порфирой покрывались

И пали перед грозным Иеговой.

Смиренье подобает нам,

Зане мы братия одной семьи,

Стр. 226

12 После стиха:

Которая зарежет больше братии?!

было:

Вы христианами зоветесь,

А себялюбие, низкое и злое,

Царит во всех делах и направляет их

К корысти, алчности, стяжаньям.

Но что ужаснее,- все это

14 Вместо стиха:

Насилье, рабство

было:

Насилье, рабство в право возвели,

Стр. 230

14 После стиха:

Страдали бы, согбенные работой?

было:

Откуда взяли вы, что нет

Возможности именья поравнять

Иль их распределить законно?

Досель никто об этом не старался,

И все владеют лишь по давности

Одной,- закон нелепый и безумный!

Когда ж насилье меру превосходит,

И бедный голос думает поднять,

Вы плахой, кровью, пыткой и цепями

Ответ даете угнетенным братьям!

Стр. 231

8-9 Вместо стихов:

Но ежели б вы вникли, лорд,

В науку права и ‘Corpus Juris’ прочитали…

было:

Но их ученые трактаты

В республиках ученых и хранились,

А это явный бунт, восстановленье

Плебеев, пролетариев против сената,

Восстановленье сына на отца,

За это diminutio capitis {*}

{* лишение гражданских прав (лат.).- Ред.}

В законах даже децемвиров,

И где вы видели пример народа,

От ассирийской монархии древней

До наших дней, где б не было различья

Богатых с бедными, патриция

С плебеями?

Вильям

Что мне до этого за дело?

Все царства беззаконно начались,

И плод их беззаконен был,

И смерть лежала в их груди. Нам грех

Примеры брать с неозаренных светом,

Они на силе и корысти утверждали

Основу царств, на слове божьем мы

Должны бы были строить наши.

Доктор юриспруденции

Однакоже, позвольте, сир, никто,

Ни Гуго Гроций, ни сам Макиавель,

Не сомневаются, что право римское

Предел есть высший…

Стр. 232

Вильям

Сомневаюсь я

11 После стиха:

Мы реки крови не польем, как Лютер,-

было:

Кальвин — женевский папа, гугеноты,-

Стр. 238

11 Вместо стиха:

Они не виноваты,

было:

Вот состояние, в котором держат их!

Они не виноваты грубость их,

Как у детей, проста и безыскусна,

Стр. 240

Сцена VI начиналась стихами:

Фокс

Скажи, скажи, мой сын, какая мысль

В твою запала огненную душу?

Я исповедь твою принять готов.

Стр. 241

34 После стиха:

Настолько спросится судьей правдивым.

было:

Конечно больше б сделать мы могли.

Но точно ль, не оттого ли плод наш мал,

Что малы сами мы душой и верой?

О, сколько нам еще работы

Внутри себя! Нет, не придется нам

Сидеть сложивши руки никогда.

Стр. 243

87 Вместо стиха:

Его начнем мы воздвигать.

было:

Его начнем мы воздвигать. Велик

Он будет, светел и обширен.

Петровской церкви в Риме больше

И краше всех соборов, колоколен.

Стр. 247

28 После стиха:

Евангельской общины в новом мире?

было:

Ведь римские и патриархи

Восточные о водворении мечтали

Христовой веси на земных началах,

И лишь наружный храм они кой-как

Создали, Лютер и Кальвин умом

Сион Христов соорудить хотели,

И он при них уж колебаться стал:

Во всех них чистоты той не было

Небесной, детской, безусловной,

В апостолах которую мы видим,

А без нее нет веры истинной,

И нет любви, и нет надежды.

27 Вместо стиха:

Их цель была бежать от притеснений

было:

С иною мыслью ты поедешь, знаю я,

И потому будь осторожен,

Не погуби в начале самом мысль,

Стр. 249

11-14 Вместо стихов:

О если так, отец ~

Я мысль свою не смею скрыть, —

было:

О бог мой, если это так, молю,

Меня, как Моисея, не пускай

В обетованную страну.

Позволь мне путь лишь указать другим,

Достойным, чистым и невинным,

А сам усну спокойно

В пространном лоне океана

И с радостью взгляну, как надо мной

Закроется прозрачная стена, —

Тогда я совершил мое земное,

Но мысль свою я скрыть не смею.

КОММЕНТАРИИ

Печатается по ЛII, стр. 276-326, где впервые было опубликовано

полностью. Отрывки напечатаны в ‘Русск. богатстве’, 1912, No 3. Лемке

напечатал ‘Вильяма Пена’ по копии, снятой Пыпиным с рукописи, полученной,

вероятно, от Кетчера. Ни подлинник Герцена, ни копия Пыпина и настоящее

время неизвестны (см. комментарий к повести ‘Елена’). Текст ‘Вильяма Пена’

дошел до нас не полностью (см. в разделе ‘Другие редакции’ напечатанное

Герценом в 1862 г. ‘Scenario двух драматических опытов’, содержащее краткое

изложение ‘Вильяма Пена’). Отсутствуют последняя сцена (в Пенсильвании) и

финал. Кроме того, по свидетельству Пыпина (ЛII, 315), в рукописи

недоставало шести страниц (сцена V), В нумерации сцен в подлиннике или в

копии допущена ошибка: после ‘сцены IV’ вновь следует ‘сцена IV’.

Исправление этой очевидной ошибки приводит к расхождению с нумерацией сцен,

которую Герцен дает в ‘Scenario двух драматических опытов’ 1862 г. Однако,

восстанавлиная ‘Вильяма Пена’ через двадцать лет по памяти, Герцен легко мог

ошибиться (о возможности ошибок и пропусков Герцен сам говорит в последнем

абзаце своего ‘Scenario’). В подлиннике, как видно из публикации Лемке,

имелись две надписи Герцена: 1) В самом начале рукописи: ‘Дано на 10 марта,

ибо 11 делается… Я решительно сожгу этот неудавшийся опыт’. 2) В самом

конце рукописи: ‘Сие писание не апробовано бароном Упсальским’. Следует

отметить, что Герцен плохо владел стихом. И ‘Вильяме Пене’ мы сплошь и рядом

встречаемся с нарушением размера (пятистопного ямба).

Над ‘Вильямом Пеном’ Герцен работал во Владимире весной и летом 1839

г., что явствует из его писем 1839 г. к Огареву и к Витбергу. Эти же письма

свидетельствуют о том, что замысел ‘Вильяма Пена’ Герцен тесно связывал с

замыслом ‘Лициния’. В упомянутом выше ‘Scenario’ Герцен писал: ‘в них ясно

виден остаток религиозного воззрения и путь, которым оно переработывалось не

в мистицизм, а в революцию, в социализм’ (стр. 337). В ‘Вильяме Пене’, в

оболочке ‘религиозного воззрения’ выступает острая социальная проблематика.

Исторический сюжет должен был сделать эту проблематику более приемлемой для

цензуры.

Герцен сам впоследствии признавал, что о квакерстве он имел в 30-х

годах самое смутное представление. Не говоря уже об идеализации Вильяма

Пена, Герцен весьма неточно изобразил и фактическую сторону биографии

основателя Пенсильвании, квакерской колонии в Америке, ставшей после войны

за независимость одним из северо-американских штатов. В ‘Scenario’ Герцен

писал: ‘В моем очерке должно искать другую правду, не историческую, в

Шиллеровом Дон-Карлосе так же трудно найти Дон-Карлоса испанских летописей,

как в моем бледном Вильяме Пене хитрого квакера, описанного (с пристрастием,

может, в другую сторону) Маколеем’. Под ‘другой правдой’ Герцен

подразумевает социалистические идеи, которыми проникнуты его драматические

сцены. Квакерство для него здесь не более чем псевдоним утопического

социализма. В письме к Витбергу от 18 апреля 1839 г. Герцен говорит, что в

‘Вильяме Пене’ изображено квакерство как ‘религия социальная,

прогрессивная’. По поводу сцены семейного суда над Вильямом Пеном Герцен в

‘Scenario’ заметил: ‘Вильям является не подсудимым, а судьей и обличителем

(процесс сен-симонистов в 1832 году был еще жив в памяти в <18>38)’. В

‘Scenario’ Герцен писал: ‘Та же мысль, тот же основной мотив <что в

‘Лицинии’> и в ‘Вильяме Пене’. Опять разрыв двух миров, опять отходящее

старое теснит возникающее юное, опять две нравственности с ненавистью глядят

друг на друга’. По замыслу Герцена, Новый Свет, где Пен собирался заложить

основы идеального общественного строя, должен был принести ему горькое

разочарование (см. ‘Scenario’, шестая сцена). Это говорит о том, что

идеализация Америки, характерная для многих утопических социалистов Западной

Европы, была чужда молодому Герцену, который в письме к Кетчеру от 20

августа 1838 г. заявил: ‘…где же в Америке начало будущего развития?

Страна холодная, расчетливая. А будущее России необъятно — о, я верую в ее

прогрессивность’. Через десятилетие в первой главе ‘С того берега’ (‘Перед

грозой’, 1847), Герцен писал: ‘Куда бежать? Где эта новая Пенсильвания

<...>? Вильям Пен вез с собою старый мир на новую почву, Северная Америка —

исправленное издание прежнего текста, не более’.

——

Стр. 201. …Идти на Карла короля… — Герцен допускает хронологическую

неточность. Действие ‘Вильяма Пена’ начинается в 1650 г., когда гражданская

война уже кончилась. Карл I был казнен в 1649 г.

Стр. 202. Карл Фокс, раб божий… — Имеется в виду основатель секты

квакеров Фокс, которого звали Джорджем, а не Карлом.

Стр. 203. …Когда Нолль посылал по морю Стюарта молодого… — ‘Ноллем’

называли Кромвеля. Молодой Стюарт — сын Карла I, будущий Карл II. После

казни отца он пытался возобновить гражданскую войну, но был разбит

республиканскими войсками и бежал во Францию.

Стр. 205. Учила Букингемова охота… — Речь идет о герцоге Джордже

Букингеме, фаворите королей Иакова I и Карла I. Безумная расточительность и

разнузданность Букингема стали в Англии легендарными.

Стр. 210. Приемная зала генерала Пена… — В действительности отец

Вильяма Пена, также Вильям (а не Георг, как у Герцена), был адмиралом. В

1664 г. одержал крупную морскую победу над голландцами.

Сейчас граф Портланд молодой упал… — Эта фраза означает, что быстро

пролетели годы с той поры, когда генерал Пен и граф Портланд (отец

камергера) были молоды.

Стр. 211. …Лорд Букингема, первого министра… — Имеется в виду сын

известного фаворита королей Иакова I и Карла I герцог Джордж Букингем,

игравший видную роль при Карле II, в эпоху реставрации Стюартов.

Стр. 224. Полвека вы тому назад отпали от церкви римской… — В 30-х

годах XVI в. произошел разрыв английского короля Генриха VIII с папой,

Англия отпала от католицизма и были заложены основы англиканской церкви.

Стр. 231. Альдермен — в Англии — лицо, облеченное административной

властью.

Стр. 232. Петр-рыбак — апостол Петр (по евангельскому преданию —

рыбак).

Стр. 236. Кистер — у протестантов смотритель церковного здания.

Стр. 243. Тогда господь послал пророка своего… — Речь идет о Христофоре Колумбе.

Читайте также: