Въ Ревел я познакомился съ N., молодымъ человкомъ, прихавшимъ въ сей городъ лчиться, какъ и я, морскими ваннами. Въ 20 лтъ онъ страдалъ уже сплиномъ, какъ Онгинъ, и угорвъ въ чаду большаго свта, прихалъ сюда провтришься. Вопреки своей болзни онъ былъ очень любезенъ и остроуменъ. Однажды мы завтракали въ открывшейся недавно кандитерской, отдланной очень не дурно: въ Петербургскомъ вкус и съ Ревельскою опрятностію. N. Взялъ недльные листки (гд ихъ нтъ?) здшняго журнала и пробжавши нсколько страницъ, подалъ ихъ мн съ улыбкою. Прочитавши, я не могъ удержаться отъ смха: имена и фамиліи прихавшихъ изъ Петербурга были изковерканы немилосердымъ образомъ, о прибывшихъ съ сестрою, или матерью, означено было: nebst Frau и напротивъ. Нкоторые были произведены изъ Коллежскихъ Регистраторовъ въ чинъ Асессорскій, толико вожделнный, съ другими поступили не такъ учтиво. Въ семъ числ было нсколько нашихъ знакомыхъ, это подало поводъ моему товарищу къ разнымъ эпиграммамъ и сравненіямъ, Я присталъ къ нему — и мы хохотали безъ памяти {Хорошъ сплинъ! скажете вы. Не дуренъ, замчу вамъ, что nous autres неспособны къ настоящему Англійскому убійственному сплину.}. Въ сію минуту восторга двери кандитерской тихо отворялись: вошедшая особа обратила на себя наши взгляды, неумренныя шутки были прекращены. Новопришедшій былъ старикъ высокой и сухощавой, сдые волосы, лице украшенное морщинами, платье стариннаго покроя: длиннополый коришневый фракъ, черная саржевая исподница, чулки и нелакированные сапоги: по всему можно было заключишь, что онъ принадлежалъ первой половин прошедшаго столтія. Взявши чашку кофею, онъ прислъ къ нашему столику и придвинулъ къ себ Академическія Нмецкія вдомости. Изрдка онъ поглядывалъ на насъ (мы съ пресерьзною миною пили шоколадъ) и какъ было примтно по его движеніямъ и кашлю, хотлъ завести съ нами разговоръ* Мы тихо говорили между собою, нашъ языкъ: смсь французскаго съ Нижегородскимъ, и костюмъ заставляли его, какъ я думаю, почитать насъ прищельцами изъ земли чуждыя. Вслушиваясь внимательне, старикъ видно разобралъ, что мы говоримъ Петербургскимъ употребительнымъ нарчіемъ, онъ улыбнулся, прокашлянулъ и обратилъ къ намъ свое веселое, доброе лице.— ‘Позвольте узнать, спросилъ онъ: вы врно изъ Санктпетербурга? — Примтно было, что онъ обдумывалъ свою фразу, она сказана была съ разстановкою, правильно, хотя Нмецкій выговоръ былъ замтенъ.— Точно такъ, сударь, отвчалъ я.— ‘Прихали пользоваться морскими ваннами?— Вы угадали.— ‘Приносятъ ли он вамъ какую нибудь пользу? — Добрый старикъ повидимому сомнвался въ ихъ цлебномъ свойств.— Отчасти, сударь., боле вашъ воздухъ, приятныя прогулки, удаленіе отъ всхъ заботъ и безпокойствъ.— ‘Любезное общество, рдкая доброта и радушіе вашихъ соотечественниковъ, прибавилъ N.’ — Старикъ отвчалъ на нашъ комплиментъ улыбкою.— А вы, бывали ли въ нашей столиц? спросилъ я его.— ‘Бывалъ сударь, только очень давно: лтъ тридцать тому назадъ, я служилъ въ арміи и вышелъ въ отставку еще при покойной Государын. Я думаю, съ тхъ поръ у васъ многое перемнилось?.. — Почтенный ветеранъ забылъ, что спрашиваетъ объ этомъ у двухъ молодыхъ повсъ, которымъ не было 50 лтъ вмст.— Не бывавши такъ давно въ Петербург, совершенно его вы не узнаете, и къ десять лтъ, какъ я могу упомнишь, онъ такъ улучшился, съ каждымъ годомъ такъ быстро умножаются его прекрасныя зданія, что только живущему въ нашей столиц это не кажется чудомъ. Ежели не бывая два, много что три мсяца, продешь по ней, то и чрезъ такое малое время невольно удивишься, увидвъ три, четыре дома, одинъ другаго лучше, красиве, какъ будто воздвигнутые мановеніемъ всемогущаго волшебства. Поврите ли, что даже въ мое отсутствіе многое прибавилось и улучшилось, по Невскому проспекту сдланы колеи, или брусья для спокойнйшей зды экипажей.— ‘Я читалъ это въ нашихъ газетахъ отвчалъ старикъ, и судя по Ревельскимъ улицамъ, не могъ понять, какъ можно творить такія чудеса., — Тутъ съ самодовольствомъ и гордостію столичныхъ жителей мы разказывали нашему почтенному слушателю о Петербургскихъ загородныхъ гуляньяхъ, о блестящихъ экипажахъ, и проч.— Старикъ слушалъ насъ съ удовольствіемъ.— Вашъ Ревель, сказалъ я, оканчивая панегирикъ Петербурга, можно сравнить съ древнимъ, густымъ лсомъ, сквозь который лучи солнца не проникаютъ, и потому ни одинъ красивый цвточикъ, ни одно свжее растніе не прозябаетъ на его почв, а столица Свера есть богатый цвтникъ, гд на земл, не везд еще воздланной, при нашемъ тепломъ, благотворномъ солнц, возрастаютъ величественныя дерева и пышные цвты.— ‘Понимаю, сказалъ старикъ посл минутнаго молчанія, понимаю: вы говорите о нашемъ кроткомъ, благодтельномъ Государ., — Разговоръ принялъ другое направленіе. Почтенный ветеранъ пришелъ въ восторгъ, разказывая о вожделнномъ прибытіи въ Ревель Его Величества, о своей и общей радости при встрч любимаго Государя, объ Его ласковомъ, истинно-царскомъ обращеніи. ‘Какъ не порадоваться, говорилъ онъ, призду такого дорогаго гостя!, — Врю слонамъ вашимъ, сказалъ я: мн самому посчастливилось быть свидтелемъ восхищенія добрыхъ жителей Ревеля.— Нашъ старикъ разказалъ намъ о нкоторыхъ чертахъ приверженности здшнихъ жителей къ своему Монарху. Мы мнялись анекдотами и время текло непримтно. Посмотрвъ на часы, я увидлъ, что разговоръ нашъ продолжался боле часа. Мы намревались уже проститься съ почтеннымъ нашимъ знакомцемъ, но по его глазамъ и кашлю я догадался, что онъ желалъ о чемъ-то спросить, но не ршался, опасаясь задержать насъ слишкомъ долго.— Вижу, сказалъ я ему, что вы боитесь потревожить насъ своими вопросами, прошу васъ оставить излишнюю учтивость.— ‘Я хотлъ было спросить у васъ о перемнахъ по военной служб, сказалъ онъ. ‘Вопросъ сдланъ былъ не твердымъ голосомъ, глаза Ветерана заблистали, щеки покрылись блднымъ румянцемъ. Онъ желалъ узнать о прежнихъ своихъ сослуживцахъ, воскресить въ своей памяти давно минувшія времена славы и подвиговъ.— Эта черта добродушія меня глубоко тронула, она была достойна пера Стернова, или Валтера Скотта. Съ величайшимъ удовольствіемъ мы удовлетворили, сколько могли, его благородному любопытству, разговоръ вновь завязался: разсуждали о маневрахъ, парадахъ, прекраснйшихъ мундирахъ нашего войска. ‘И у насъ есть свои Рыцари, сказалъ N, говоря о Кирасирахъ, но шлемы ихъ, свтле, оружіе легче ржавыхъ доспховъ вашихъ высокоблагородныхъ меченосцевъ, однакожь и въ легкихъ латахъ своихъ они также мало боятся пули, какъ ваши преждебывшіе паладины. Старикъ не обидлся шуткою на счетъ его знаменитыхъ предковъ: это сказано было въ похвалу Россійскому войску, и радость, сіявшая на лиц стараго воина, говорила за него: я самъ служилъ въ Россійской арміи!— Что вы не придете къ намъ въ столицу?— ‘Я надюсь имть это удовольствіе прежде смерти, до сихъ поръ привычка и любовь къ родин меня здсь удерживали.’
Мы разстались. Чтожь достопримечательнаго въ вашей встрч? спросите вы меня, м. л. д.— Конечно не много, но мы встртили человка добраго и благороднаго, насладились его бесдою, это не мало. Но я желалъ, чтобъ вы были съ нами во время нашего разговора съ почтеннымъ ветераномъ. Его глаза, блиставшіе огнемъ, его веселое, выразительное лице, его движенія, доброта, выражавшаяся въ каждомъ слов, рдкая деликатностъ, (извините: иностранное слово) съ которою онъ разспрашивалъ о прежнихъ своихъ начальникахъ и сослуживцахъ, все длало его занимательными я поврилъ бы душевно словамъ такого человка, когда бы онъ сказалъ: ‘ежели бы я, нарядившись въ старинный свой мундиръ, удостоился обратить на себя вниманіе ГОСУДАРЯ, и ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО осчастливилъ меня СВОИМЪ Царскимъ словомъ, я бы не ороблъ: я служилъ ЕГО АВГУСТЙШЕЙ Бабк, ЕКАТЕРИН ВЕЛИКОЙ, проживъ боле семидесяти лтъ, могу сказать смло: честь моя не замарана, совсть не страждетъ, при такомъ счастливомъ событіи мое сердце забилось бы отъ радости, а не отъ другаго чувства!,
Я освдомлялся у содержателя кандитерской о почтенномъ старик. Сколько я могъ узнать, онъ Нмецъ, отставленъ Секундъ, или Преміеръ-Маіоромъ при Императриц ЕКАТЕРИН, извстенъ своею честностію и добродушіемъ, любитъ разпрашивать у Петербургскихъ и разговаривать о прежнемъ, жить-быть. Имя изрядное состояніе, онъ живетъ очень счастливо.