Вести из учебного мира
Вести из учебного мира
Вести из учебного мира, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В. В. Розанов
Так называемые ‘родительские кружки’ при средних учебных заведениях страдают и не могут не страдать некоторой безвкусностью. У родителей материала — много, запросов — еще больше, требования — тоже большие, но тот огромный материал непосредственно домашнего наблюдения они не имеют никаких сил переварить, так как не имеют никакой возможности, за преданностью каждого своему профессиональному труду, — сосредоточиться на нем безраздельно, всеми силами ума. Все они — эмпирики и в учебно-воспитательном деле, как нередко и в запросах и претензиях своих, напоминают ‘домашние лечебники’ старого времени, очень старательные в намерениях, но очень бессильные. Разговоры их, беседы, совопросничество — старательно, первично, но похоже на недоваренное блюдо.
Как все оживилось, когда в женской гимназии уважаемой М.Н. Стоюниной, которая так преданно отдалась задачам воспитания и так великолепно разрабатывает организационную сторону большого учебного заведения, решено было, неделю тому назад, по крайней мере иногда сливать в одно собрание и педагогов и родителей. Родители, конечно, искренни и задушевны в пожеланиях, но у них нет науки, т.е. нет научно обдуманного опыта целой жизни, посвященной делу, нет опыта в смысле литературного сравнения результатов своего личного труда с трудом других педагогов, а иногда педагогики других стран. Есть ‘домашние лечебники’, есть наука медицина. Во втором же смешанном собрании и педагогов и родителей двое из них, преподаватель естественной истории и преподаватель физики, посвятили конец почти четырехчасового заседания устным докладам о ходе своих занятий с учениками, о плане и смысле всего курса преподавания, о некоторых желаемых и пока трудно осуществимых переменах в нем. Несмотря на страшное утомление родителей, вызванное уже трехчасовым сидением, — все оживились, лица всех загорелись интересом: показывался как бы ‘ключ’, ведший к пониманию того и иного, что проделывается с их детьми, что от них требуется, что ожидается, почему ожидается и требуется. Школа осветилась светом: и какое наслаждение было видеть, как с каждою минутою, вот-вот на глазах, растет у родителей уважение к школе, уважение к преподавателям. Бедные труженики: ведь сколько они дают нашим детям! Сколько мы сами, родители, — не умеем дать. И как редко труд преподавателя бывает оценен: учениками — еще по неосмысленности, родителями — по склонности к брюзжанию ‘родительского возраста’, этих усталых 40 — 50 лет…
Добрый пример, удачный опыт: и нам хотелось бы, чтобы он разлился по России, чтобы и везде, где есть ‘родительские кружки’ (а кажется, они везде есть), они по крайней мере иногда дружелюбно и приветно сливались с педагогами за обсуждением одних и общих дел. Нечего смотреть волком друг на друга, грешно это в таком святом, невинном деле, как воспитание и обучение. Мы, родители, должны свято поверить в учительский труд, в его добросовестность, в его доблестность. Злоупотребления, конечно, есть, но они, по-видимому, тают, им совершенно становится нечем дышать в новых свободных условиях школы, и ничто так энергично и окончательно не выведет злоупотребления ленью и бесталанностью, косностью и бездушием, как эти, слава Богу, везде разлившиеся ‘родительские кружки’, это зоркое, на месте совершающееся, все знающее и неусыпное ‘ревизорство’… Хотя оно и без юридических прав, вообще только ‘совещательное’, но моральное его давление так велико, что через 5 — 10 лет только таланты-педагоги останутся на своем месте, а все люди ‘случайные’ в педагогике, ‘без призвания’ к ней, скроются из школы в другие, морально более индифферентные места, должности и службы. Это пока еще не оцененная и не замеченная сторона, но самая главная ‘родительских кружков’.
Видя, с каким вниманием и любопытством слушают эти усталые и пожилые люди педагогов, я мысленно понял и простил студентов, которые, увы, ‘так мало посещают лекции’. Достаточно заговорить действительно ново и умно, и просто невозможно не слушать! Ну, как не будешь смотреть новое зрелище? Как не заглянешь в любопытную книгу?.. Но ‘любопытных’- то книг стало мало, и читающих с живою искрою лекции профессоров — тоже имеется мало… Вот где горе!
Кстати, при той же гимназии г-жи Стоюниной открыты вечерние лекционные курсы для всякого рода служащих людей, которые хотят поновить свои научные сведения или пополнить приобретенное в средней школе, а не могут сделать этого днем, когда они на работе, на службе. Как посещаются эти курсы, с каким усердием, уже переутомленными тружениками и труженицами зрелых лет! Это — без шума и рекламы маленький домашний университет. И огромный дом на Кабинетской днем и вечером работает, в две смены, для гимназического и университетского образования. В первый раз я увидел добрый фрукт, уже вот осязаемый, новых условий свободной жизни, и как мысленно благословил ее в благодеющей и просвещающей силе. Еще четыре-пять лет назад можно было задохнуться и, наконец, подохнуть в хлопотах о ‘праве открыть’ подобные курсы. Но стало более доверия к людям, разлилась повсюду знаменитая ‘явочная система’ труда и инициативы, эта единственная настоящая форма свободного существования: и без страдания, унижения, без кашля, чахотки и хрипоты стало возможно вот просто ‘заявить’ и ‘открыть’ подобные курсы…
И может быть, подобные во многих местах уже работают? Если да, — посмотрите, как лет в десять разольется просвещение в России как сумма знаний, как сумма умений… Как приятно считать и оглядывать эти ягодки. Может быть, я наивничаю? Может быть, — и не каюсь в этой наивности.
Шумная политика, выборы в Думу, газеты, речи — все это отодвинуло тихий культурный труд куда-то за занавеску. Но он есть, этот труд, он совершается незаметно во всей России, — может быть, это есть лучший труд, какой теперь делается. Много описывалось в газетах последнего времени жизнь генералов и жизнь адмиралов, мало отрады мы там видели, и может быть, для читателя составит некоторый отдых взглянуть на внутренний духовный и житейский обиход скромного деятеля школы. Мне пишет педагог из одного крупного приволжского центра:
‘Про себя писать не стоит. Слишком уж сера учительская жизнь. Чувствуешь, как слабеют силы от этой работы, отнимающей все почти время. Ежедневно пять уроков, бесконечные ученические тетради, постоянные заседания педагогического совета, еженедельные дежурства (один, иногда два раза в неделю) в учительской семинарии и многие другие азбучные (курс, у автора) занятия, все это помимо того, что утомляет, но и лишает возможности жить не азбукою. Чтобы прочитать книгу, газету, приходится урывать время от сна… А без чтения, без литературы жить не могу, только этим и дышу, иначе давно бы задохнулся…* Однако еще утешает любовь учащихся: 17 лет учительствую, а ни одного раза не слыхал ни от кого из учеников не только грубого, но даже сколько-нибудь обидного слова: у учащихся пользуюсь большим доверием, как знающий и умелый преподаватель… И вот мое глубокое убеждение, вынесенное из педагогической деятельности: учащиеся, и только они одни умеют ценить труд учителя, у них есть чутье, им ненавистна всякая фальшь, шарлатанство. Никакими поблажками их не привлечешь. Охота к ученью у них есть, но она подавляется и вытравляется педагогами-чиновниками, убивающими душу живу, обращающими всякое знание интересное (а знания нет неинтересного) в казенную бессмысленную учебу. И при этом мы желаем видеть в детях старательных и усердных учеников, хотим, чтобы они нас уважали!.. За что? За угодливость перед начальством, за ложь, за лицемерие, за невежество, за полное непонимание детской души, за полное неумение учить… Нет, еще слишком терпеливы (да русский человек вообще терпелив и вынослив: приучили), слишком снисходительны. Они рады бывают, если им хоть что-нибудь дает учитель: если хоть сколько-нибудь обладает умением и дарованием… Но что я пишу вам все эти азбучные истины, как будто вы, тоже бывший учитель, всего этого не знаете, как будто вы этим не мучаетесь. Простите, что утруждаю вас азбучной педагогией. Слишком уж болит душа, слишком много накипело… Дождемся ли мы когда-нибудь того дня, когда хоть маленький луч света заглянет в нашу школу, когда она будет находиться не в руках тупых и самомненных чиновников-душегубов, а в руках педагогов, умеющих руководить детьми. Смотря на все, что теперь делается кругом, не видишь никакого просвета! И становится страшно за будущее. Все свежее, даровитое тушится, все тупое, мертвое, подлое выдвигается вперед… Брр…’
______________________
* Автор письма — автор нескольких критических очерков о выдающихся наших писателях XIX века, с великою любовью написанных.
______________________
Я думаю, и министр народного просвещения, и в министерстве чиновники, и родители, и, наконец, сами ученики гимназий с любопытством и не без поучения пробегут эти строки, вырвавшиеся без мысли быть кем-нибудь услышанными, т.е. совершенно искренние, совершенно прямые. Как важно в каждом деле знать правду, как нелегко ее узнать без оттенков, без прикрашиваний или сатиры. Успокоим сомневающегося учителя указанием, что дело воскресения школы повсюду началось, что свежий воздух всюду сливается и, без сомнения, скоро дотечет и до волжских глухих уголков… Но вместе попросим и даже потребуем у администраторов учебного ведомства самого тщательного и (главное) самого реального внимания к учительскому труду, к облегчению его. Ведь эти работники куда работают более ‘8-часового рабочего дня’. Я знаю, в мою пору учителя математики, русского языка и древних языков работали решительно все время, кроме часов сна, обеда и двух чаепитий, чтобы хоть едва-едва существовать с семьею: да и при этом буквально ‘сибирском’ (каторжном) труде, если семья у учителя велика, жены их, урывая минуты у детей и хозяйства, вынуждались еще работать швейную работу. Это слишком! Это — чрезмерно! Труд учителя — умственный, нервный, он и воспитательный, он и учебно-ученый. Он гораздо труднее и тоньше профессорского труда, в котором профессор озабочен только вопросом ‘хорошо прочесть лекцию’ и уже не думает и неответственен за то, как она усвоится… Учитель — за все ответствует, он творит не только ‘урок’, но — по всеобщему ожиданию и по своей справедливой и бескорыстной вере — творит и обязуется сотворить и ‘душу ученика’, самое восприятие, самое усвоение. Это — страшно тонко, одухотворенно, заботливо. Пощады учителям, гг. публика, внимания к ним, заботы о них… Как они думают и любят — как вот в этом любящем письме — наших детей…
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1906. 3 дек. N 11037.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_vesti_iz_uchebnogo.html.