ШКОЛА И СЕМЬЯ
КОММЕНТАРИИ
Школа и семья, Розанов Василий Васильевич, Год: 1901
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Министерство народного просвещения предположило удлинить курс городских училищ с трехлетнего до четырехлетнего. Мера эта, вероятно, внимательно обсуженная в министерстве с точки зрения педагогических задач городских училищ и при строгом рассмотрении их программ и успехов в них, вызвала резкую принципиальную статью в ‘Гражданине’, направленную вообще против удлинения курсов учения и особенно против удлинения их в средних и низших городских сословиях. Статья наполнена очень злыми экивоками и из нее мы с удивлением узнаем, что хотят удлинить учение в этих школах не в педагогических целях, а в политических. Именно, имеется якобы в виду оторвать детей от семьи, усугубить культурную, бытовую и умственную разницу между родителями и детьми и, сделав этих последних умственно требовательными, духовно-взыскательными, через это ввести духовную и бытовую ломку в городские сословия, спокойно лежавшие века на своем месте. ‘Новый душок’ тут действует. И ‘Гражданин’ его выслеживает с тем усердием, которое глядит мимо истинных целей.
По нашему мнению, не в ‘новом духе’ тут дело, а в старом. Когда же видал ‘Гражданин’ школу, которая в меру того как учит, конечно и отнимает детей от родителей, — не в смысле поселения с ними розни, а в том обыкновенном смысле, что проводящие свое время в училище дети ео ipso не проводят этого времени дома, в семье, и несколько отвыкают от последней и ее быта и ежеминутного влияния. На этом вообще основана школа, а отчасти это даже входит в план действия школы. Екатерина Великая, основав женские институты, с их замкнутым и долголетним курсом, хотела основать как бы новую породу людей и, во всяком случае, она очень далеко отставила детей в бытовом и духовном отношении от родителей своего времени. Русская женщина александровских времен, в отличие от екатерининских помещиков и помещиц, каких рисовал Фонвизин, была плодом этих усилий. Едва ли на них кто-нибудь может пожаловаться. Но мы остановимся на мужских учебных заведениях, хотя в смысле разрознивания детей от родителей всякий шаг в сфере женского воспитания еще значительнее и влиятельнее, чем в сфере воспитания мужского. В этом последнем что же такое был пансион Шадена, в котором воспитывался Карамзин, как не тоже отнятием детей от родителей, отнятием долгим, влиятельным, и с очень малою заботою о том, будут ли родители довольны и счастливы теми переменами, какие увидят в своих вернувшихся из пансиона детях! Школа вообще имеет одну задачу: хорошо воспитывать. Школа знает, что если бы каждое поколение отливалось по форме родительской без допущения какой бы то ни было здесь перемены, то пришлось бы отказаться от всякого вообще прогресса в истории. Никогда и никто не боялся хорошей новизны в детях сравнительно с родителями и, пожалуй, прежде всего сами родители желают ее и отдают в школу детей с безмолвною мыслью: ‘Пусть они будут лучше нас, пусть будут знать больше нас’. Полагаем, что так именно думают добрые родители, полагаем, что родители, совершенно самодовольные и не желающие в детях ничего видеть, кроме буквальной копии с себя, весьма далеки от имени хороших. Ни Простакова, ни Фамусов, ни замоскворецкий Кит Китыч не хотели перемен в детях, находя себя достаточно уже идеальными. Вот принимая во внимание этих-то ‘идеальных’ людей, государство никогда не лишало себя нравственного права уединять воспитываемых детей даже в совершенно закрытые учебные заведения, а сознание родительское в русском обществе, к счастью, было так высоко и чутко в смысле самокритики, что именно закрытые-то заведения и получили у нас высший авторитет, высшее в обществе уважение и, следовательно, безмолвную его санкцию. Так основан был Александровский лицей. Какие родители против кадетских корпусов? А между тем с XVIII века и по сие время, отправляя сына в кадетский корпус, как бы отправляют его в чужую землю: так ведь велико разъединение, наступающее с этого времени между детьми и родителями, по крайней мере разъединение во времени и месте. А наша семинария? Все Филареты и Иннокентии наши воспитались не около юбок своих матерей и подрясников отцов, а в училищной и академической бурсе, т. е. даже в другом городе. И ничего дурного от этого не вышло. Не вышло ничего отсюда либерального. Благородный пансион при Московском университете брал детей к себе из старых барских семей, и из детей этих вышел целый ряд благородных писателей и, напр., такой патриот-историк, как Погодин. Таким образом, разъединение детей и родителей есть не только постоянный и всеобщий факт нашей истории, в ее одинаково консервативные и либеральные эпохи, но и факт совершенно неизбежный при государственном воспитании и до известной степени входящий в его задачи. Государство, само прогрессируя, требует прогресса и от подданных, без этого бытового прогресса оно не может административно, политически шагу ступить. Без него мы при Екатерине жили бы, как при Петре, при Александре, как при Екатерине, и теперь подражали бы в забавах и трудах Василию Львовичу Пушкину, Загорецкому или Манилову. Но это — судьба и доля Афганистана, а не России. Такое афганистанское воспитание и рекомендует России ‘Гражданин’, едва ли хорошо понимая, что он говорит. И отечество, а главное — сами родители у нас заняты и справедливо заняты другою мыслью: ‘Боже, до чего темно в России, в этих маленьких и больших городах ее, до того темно, жестоко, бесчеловечно, обманно в торговле, в промыслах, в обыденных отношениях людей, в бескнижности, бессветности. И неужели это тьма вечная, и вытекает из русской сути, а не из того, что только мы не доросли до лучшего? Если последнее, то пусть дети наши больше учатся, больше знают, чем знали мы’.
Вот принцип исторической благожелательности и исторической преемственности.
НВ. 1901. 30 сент. No 9186. Б.п.