ВЕСЕННІЕ МОРОЗЫ
ВЕСЕННІЕ МОРОЗЫ
РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.
ЧАСТЬ I.
ЧАСТЬ I.
I.
I.
II.
II.
‘Елена Курбинская.’
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
Весенние морозы, Васильева М., Год: 1873
Время на прочтение: 215 минут(ы)
Мстность Акуловка, имнья Любови Петровны Акулиной, была довольно красива. Барскій домъ, ддовской архитектуры, возвышался на горк, нсколько поодаль отъ деревни. Ветхость его нескромно проглядывала, несмотря на вс усилія хозяйки придать ему новый, щеголеватый видъ. Напрасно выкрасила она его въ модный, свтло-коричневый цвтъ, а на крышу, со ставнями, употребила цлый пудъ муміи: домъ оставался старъ попрежнему. Подавшійся впередъ мезонинъ, не симметрическій видъ отъ разновременныхъ построекъ, все изобличало лта почтеннаго зданія и придавало ему сходство съ нкоторыми стариками, у которыхъ изъ-подъ рыжеватаго парика пробиваются сдины.
То же самое впечатлніе производилъ и садъ: проявлялась въ немъ безсильная борьба современности со стариной. Онъ окружалъ домъ съ двухъ сторонъ и спускался уступами къ рчк. Любовь Петровна затяла на этихъ уступахъ клумбы, мечтая о петергофскихъ царскихъ садахъ съ террасами. Но врожденный духъ экономіи и скудныя средства запрещали ей длать лишніе расходы. Она надялась осуществить свои мечты не развязывая кошелька, съ помощью старика-садовника Емельяна. Но тотъ мало понималъ толку въ прелестяхъ террасъ и англійскихъ садовъ, а потому только сердито выслушивалъ приказанія своей госпожи и дйствовалъ по собственному благоусмотрнію. Такимъ образомъ изъ сада Любовь Петровны вышло ни то ни с. Прямыя, скучныя, ддовскихъ временъ аллеи вовсе не шли къ неправильнымъ англійскимъ клумбамъ, и какъ ни старалась Любовь Петровна копировать Петергофскій паркъ, но кривыя, безобразныя насыпи ея сада, носившія названіе террасъ, гораздо ближе подходили по вкусу къ покривившемуся старому барскому дому.
Однако садъ этотъ имлъ свою прелесть. Въ жаркіе дни можно было пріютиться подъ тнь вковыхъ деревьевъ. Веселая рчка крутыми изгибами пробгала черезъ садъ, прыгала у береговъ съ камня на камень, въ средин же текла плавно въ довольно глубокомъ русл. Старыя ветлы постоянно глядли на ея чистыя воды, точно хотли видть что тамъ скрывается во глубин. Немного выше шумла мельница, и напудренныя фигуры мельника, засыпки и помольщиковъ часто возились у входа съ огромными кулями на спин.
Службы отличались первобытною простотой своей постройки, до нихъ не коснулся духъ современности. Къ тому же он увидали свтъ вмст съ ддушкой покойнаго Акулина и еле-еле держались на ногахъ, точно сгорбившаяся старуха. Тутъ не было претензій ни на Монплезиръ, ни на Царское Село. Любовь Петровна, несмотря на строгую экономію, любила принимать у себя сосдей и очень удачно разыгрывала роль любезной хозяйки. Она давно уже овдовла. Посл мужа у нея осталось двое дтей: сынъ Александръ и дочь Наденька.
Покойный мужъ Любови Петровны, Иванъ Антоновичъ, былъ человкъ безъ всякаго образованія, но добрый и хорошій хозяинъ. Онъ сумлъ очистить Акуловку отъ долговъ, сдланныхъ недобросовстными опекунами во время его дтства, и значительно увеличилъ доходы со своего небольшаго помстья. Но, несмотря на вс старанья, ему не удалось разбогатть, а потому онъ долженъ былъ довольствоваться самымъ необходимымъ количествомъ лошадей, коровъ и овецъ, и только свиней держалъ довольно много, такъ что продавалъ штукъ по двадцати въ годъ.
Онъ всегда самъ наблюдалъ за полевыми работами, и нужно отдать ему справедливость что нигд по сосдству не пахали такъ тщательно, не сяли, не косили и не жали такъ вовремя какъ у него. Сосди всегда у него справлялись когда начинать работы.
Онъ женился на бдной двушк съ аристократическою родней. Ея родители имли нсколько десятинъ и десять душъ крестьянъ въ двухъ верстахъ отъ Акуловки. Еслибы богатые родственники не позаботились придать ей нкоторый наружный лоскъ, то Любовь Петровна выросла бы, вроятно, какъ Агашка, дочь скотницы, неразлучная подруга ея дтства. Но какой-то богатый дядя ея случайно заглянулъ къ своимъ бднымъ родственникамъ и выпросилъ позволеніе у родителей Любочки взять ее съ собой и воспитывать съ родною дочерью подъ руководствомъ Француженки, отличной музыкантши, какъ онъ уврялъ. Вскор Любочка выучилась бренчать на фортеліанахъ и коверкать французскій языкъ, дале свднія ея не простирались, потому что Mlle Caroline сама не могла похвалиться большими познаніями и безжалостно путала понятія своихъ ученицъ. Но Любочка довольно нахватала верхушекъ чтобъ имть высокое понятіе о своей образованности, всегда вмшивалась въ политическіе споры и бойко перемщала Швейцарію на Скандинавскій полуостровъ, а Мексику въ африканскія пустыни. Она также не совсмъ ясно сознавала царствовалъ ли во Франціи Наполеонъ III или Наполеонъ II. Такія не точныя понятія объ император Французовъ не мшали ей однако имть о немъ очень дурное мнніе и бранить его при всякомъ удобномъ случа.
Иванъ Антоновичъ женился на Любови Петровн только потому что она жила въ его близкомъ сосдств, ему можно было за ней ухаживать безъ малйшихъ упущеній въ хозяйств. Другіе же помщики у которыхъ были дочери-невсты жили не ближе десяти верстъ. ‘А какъ тамъ еще откажутъ!’ приходило на умъ предусмотрительному хозяину. Любовь Петровна по собственной вол вышла за Акулина, хотя и желала казаться жертвой неумолимой судьбы. Она знала что онъ считался всми мелкопомстными барышнями прекрасною партіей. Но такая образованная двица какъ она не могла же охотою выходить за такого полуварвара. Въ первое время замужества она старалась перевоспитывать своего невжественнаго супруга, нжными ласками убждала она его выучивать наизусть французскія слова. Иванъ Антоновичъ, при такихъ упорныхъ усиліяхъ, изворачивался какъ могъ, но никогда не гнвался, точно терпливая дворовая собака которую дти хотятъ припречь къ салазкамъ. Когда Любовь Петровна увидла что усилія ея безуспшны, то она ршилась предоставить своему супругу оставаться въ прежнемъ невжеств. За то она при всякомъ удобномъ случа давала чувствовать и мужу и гостямъ своимъ какая разительная противоположность между грубостью Ивана Антоновича и ея изящнымъ направленіемъ.
Добрякъ не сердился, а смиренно сознавалъ что супруга его идеалъ свтской и образованной дамы. Онъ высоко цнилъ ея вкусъ и знаніе приличій, но больше всего цнилъ онъ то что его Любовь Петровна была воспитана родителями въ правилахъ умренности и экономіи, которая, впрочемъ, въ иныхъ случаяхъ доходила до скупости. Это вполн согласовалось съ его собственными склонностями и сблизило супруговъ несмотря на различіе образованія, какъ намекала Любовь Петровна въ бесдахъ со знакомыми.
Когда Над минуло два года, Иванъ Антоновичъ вдругъ сильно простудился, схватилъ горячку и умеръ. Любовь Петровна была глубоко огорчена смертью супруга, исправно заказывала паннихиды и выстроила въ саду бесдку съ французскою надписью: temple de doul. Но тутъ, къ несчастію, вкралась буква s въ конц слова, и многіе изъ Акулинскихъ гостей едва могли удержаться отъ смху, при вид такой забавной ошибки.
Саша и Надя росли какъ трава въ пол. Оба длали быстрые успхи въ изученіи энергическихъ выраженій. Учителями и образцами ихъ были: кучеръ Карпъ и скотница Устинья. Вскор дти превзошли грубостью крестьянскихъ ребятишекъ, какъ всегда бываетъ если воспитаніе дтей помщиковъ предоставляется простолюдину. Нтъ той строгой дисциплины которою по временамъ обуздываются дти изъ простаго званія, а между тмъ никто не вселяетъ въ нихъ такихъ чувствъ которыя могли бы подавлять дикія начала человческой природы. Наконецъ Любовь Петровна поняла что нужно позаботиться о воспитаніи дтей, они уже совсмъ выбились изъ рукъ. Но вмсто того чтобы передать ихъ опытной особ, она взяла въ домъ восьмнадцатилтнюю гувернантку, за сто рублей въ годъ.
Вопреки ожиданіямъ, авторитетъ молоденькой гувернантки подйствовалъ гораздо сильне на Сашу чмъ на сестру его. Мальчикъ почувствовалъ влеченіе къ хорошенькой воспитательниц своей и сдлался ея ревностнымъ поклонникомъ. Не то чтобъ онъ догналъ своихъ однолтковъ (одиннадцатилтнему мальчику не легко начинать съ азбуки), но онъ по силамъ старался, и повиновался охотно наставниц своей. Къ сожалнію, она сама такъ мало была развита что не умла разумно пользоваться расположеніемъ къ ней юнаго питомца: ея наставленія касалась только наружной полировки, до нравственнаго же развитія не доходили.
Съ Надей трудне было сладить, она попрежнему оставлялся разсянна и лнива. Не проходило урока безъ слезъ, такъ что молодая наставница ршительно не знала что съ ней длать. Когда Саша поступилъ въ первый классъ губернской гимназіи, то Любовь Петровна поршила что лучше всего отдать Надю въ институтъ и, посл долгихъ колебаній, отправилась съ этою цлью въ Петербургъ. Многіе изъ богатыхъ родственниковъ ея жили въ столиц, предоставляя хитрымъ управляющимъ изъ дворовыхъ раззорять ихъ имнія, радовались что имъ аккуратно присылали доходы и не заботились о томъ что основнымъ правиломъ ихъ сатраповъ грабившихъ крестьянъ служила поговорка Людовика XV: aprè,s moi le dluge.
Вотъ къ этимъ-то богатымъ родственникамъ Любовь Петровна отправилась съ визитомъ, въ лучшемъ своемъ шелковомъ плать, хотя, правда, нсколько узкомъ и короткомъ, но за то съ огромными красными клтками по блому фону. Коричневая шляпка съ поблекшими розами довершала ея изящный нарядъ. Она не побоялась хлопотъ на желзной дорог и привезла нсколько пудовъ деревенскихъ лакомствъ въ подарокъ своей родн: кадки съ груздями и мочеными яблоками, орхи въ меду и всевозможныя варенья.
Нкоторые изъ аристократическихъ родственниковъ Любови Петровны приняли ее довольно холодно, другіе же такъ были внимательны и предупредительны что Акулина совершенно растаяла и до самой старости своей разказывала о своемъ двоюродномъ брат, камергер К., и о княгин С., которые сумли ее оцнить. Бдняжка не знала что служила потхой цлаго кружка. Княгиня С., напримръ, написала записку къ графу, когда ждала къ обду Любовь Петровну: ‘Графъ,прізжайте непремнно! Я васъ угощу рдкимъ куріозомъ: нкою кузиной изъ деревни. Одинъ туалетъ ея чего стоитъ! Прізжайте, и вы убдитесь что я забочусь о вашемъ удовольствіи.’
Роскошная обстановка новыхъ коварныхъ друзей восхитила Акулину. Зависть внушила ей желанье не отставать отъ нихъ. Вотъ съ чего началась эпоха преобразованій въ Акуловк, перекраска дома въ модный цвтъ, англійскій садъ и террасы. Результатъ однако далеко не соотвтствовалъ желанію, прежде никому не колола глаза скромная, старинная усадьба въ Акуловк, по крайней мр въ ней все гармонировало. Теперь же насмшники находили обильную пищу потшаться ея нововведеніями.
Нтъ ничего смшне неразумныхъ подражаній, безъ малйшаго сознанія того что хорошо и что дурно, изящно или уродливо.
Такъ, напримръ, Любовь Петровна заказала себ блый визитный капотъ, съ розовыми бантами, совершенно по образцу утренняго неглиже княгини С., но забыла что княгиня была молода, красива, стройна, сама же она, Акулина, сорокалтняя, массивная, неуклюжая женщина, съ краснымъ, обрюзглымъ лицомъ. Этотъ блый неглиже надвала она при всхъ выздахъ и довершала костюмъ чепцомъ необыкновенной формы, на который будто не хватило ни кружевъ, ни лентъ.
Любови Петровн наскучило наконецъ быть одною, и она поршила взять дочь изъ института раньше окончанія курса. Она желала чтобы дочь дома кончила воспитаніе.
Задумано — сдлано. Въ одно прекрасное утро она собралась въ Петербургъ. Тутъ, по рекомендаціи знакомаго ей доктора, она предложила бдной и одинокой двушк отправиться съ нею и съ Наденькой въ деревню. Эта двица, Анна Курбинская, въ то время ршительно не знала гд ей пріютиться, а потому съ радостью приняла невыгодныя условія Любови Петровны и сдлалась наставницей и компаніонкой семнадцатилтней Наденьки.
Недли дв по прізд Акулиныхъ, Наденька и Анна, въ одинъ изъ теплыхъ апрльскихъ дней, сидли на балкон и вели оживленную бесду. Предъ Наденькой лежала раскрытая книга, англійскій романъ во французскомъ перевод, а Анна работала.
— Охота вамъ, Анна Николаевна, рекомендовать мн такія скучныя книга, сказала Наденька, съ маленькою капризною гримасой,— терпть не могу читать про людей которые мучатъ себя изъ-за какого-то непонятнаго чувства долга. Вотъ здсь, напримръ, зачмъ Артуру узжатъ отъ Фанни если онъ ее любитъ? Что за бда что родители не хотятъ ихъ брака! Ну, онъ бы ее увезъ, и дло съ концомъ!
— Не говорите такихъ ужасовъ, отвчала улыбаясь Анна,— неужели бы вы, на мст Фанни, ршились огорчить такъ вашу мамушку? Да изъ уваженія къ себ вы бы этого не сдлали!
— Я васъ не понимаю, за что мн себя уважать? Я себя люблю, конечно, желаю чтобы мн хорошо жилось, а потому, если я кого полюблю и онъ меня полюбитъ, то я непремнно, за него выйду, несмотря ни на что.
— Ну, а если вамъ нельзя будетъ надяться на прочное счастіе?
— То-есть какъ напримръ?
— Если тотъ кого вы любите не самостоятеленъ и находится въ совершенной зависимости отъ родныхъ, они же, положимъ, не желаютъ его брака съ бдною двушкой и грозятъ лишитъ его всхъ средствъ къ существованію…. Неужели вы тогда предадитесь увлеченію, имя въ виду что съ самаго начала супружества вы сдлаетесь тяжелою обузой для мужа и заставите его трудиться не по силамъ? Я бы и тогда отказалась отъ своей любви еслибъ увидала малйшее сопротивленіе со стороны родителей любимаго человка. Для меня было бы невыносимо видть холодное презрніе къ себ и заискивать смиренно милостиваго расположенія такихъ людей которые стоятъ, можетъ-быть, гораздо ниже меня.
Курбинская говорила съ увлеченіемъ и гордо подняла головку. Ея большіе, срые глаза съ темными рсницами заблистали, тоненькія губы ея закрылись еще плотне обыкновеннаго. Наденька не могла не замтить что въ эту минуту компаніонка ея была очень хороша, хотя обыкновенно наружность ея ничмъ не поражала. Поверхностные наблюдатели рдко удостоивали ее вниманія. Въ глазахъ ея не было живости, иногда они блестли, но не на долго, и вскор опять принимали какое-то холодное выраженіе. Иногда случалось что она окидывала своихъ собесдниковъ полнымъ, глубокимъ, пытливымъ взглядомъ, который многихъ смущалъ. Тогда она, какъ бы испугавшись, быстро опускала рсницы и затмъ снова глядла холодно и спокойно. Иногда лицо ея вдругъ совершенно измнялось: легкій румянецъ являлся на блдномъ лиц, глаза блестли, ротикъ закрывался плотне, грудь замтно приподымалась и опускалась отъ ускореннаго дыханія, она глядла и страстно и величаво. Не многіе, очень не многіе видли ее въ такія минуты, т одни только и понимали ее. Они не обманывались холоднымъ взглядомъ Анны, ея неподвижными чертами, они отгадывали что нервный, страстный темпераментъ этой двушки безпрерывно сдерживался сильною волей.
Наденьк было всегда неловко съ Курбинскою. Не то чтобъ она слыхивала отъ нея неласковыя слова, но она знала что Анна никогда не будетъ ей сочувствовать и вчно останется для нея чужою. Она стснялась ея присутствіемъ и инстинктивно сознавала умственный перевсъ своей компаніонки. Эти глубокіе глаза и этотъ плотно закрытый ротъ наводили на нее невольный страхъ.
Въ настоящую минуту она немного смшалась отъ словъ Анны, она стыдилась что не могла понять этой благородной гордости. Въ то же время самолюбіе вселяло въ ея сердце недобрыя чувства, похожія на зависть, и она съ досадой проговорила:
— Не думаю чтобы вы могли любить такъ сильно какъ я. Оттого вы и разсуждаете такъ.
Слова эти оскорбили Анну. Она много мечтала о высокой, идеальной любви, доступной только немногимъ избраннымъ. Конечно она и себя присчитывала къ числу ихъ и была уврена что если она когда-нибудь полюбитъ, то полюбитъ глубоко и неизмнно, не такъ какъ дюжинныя женщины… И вотъ, неопытная, неразвитая двушка, настоящій ребенокъ, прямо говоритъ ей что она неспособна любить!
— Какими же качествами долженъ обладать тотъ счастливецъ для котораго вы всмъ пожертвуете? спросила Анна съ улыбкой.
— Онъ долженъ меня любить такъ чтобы все сдлалъ чего бы я ни пожелала. Потомъ, конечно, я бы желала чтобъ онъ былъ красивъ, молодъ, уменъ и ловокъ, образованъ….
— Какой длинный списокъ! Доживемъ ли до того чтобы въ Акуловку пріхалъ такой фениксъ?
— Посмотрите, Анна Николаевна, ужь не женихъ ли къ намъ катитъ! воскликнула Наденька весело, указывая на дорогу за мельницей. Она подбжала къ периламъ балкона, встала колномъ на табуретку и въ этой дтской лоз пристально и любопытно глядла въ даль на черную точку въ облак пыли.
Наденька казалась еще ребенкомъ. Внезапный переходъ въ нжномъ возраст отъ свжаго деревенскаго воздуха и полной свободы въ спертой атмосфер института повредилъ ея развитію и придалъ ей нсколько болзненный видъ, черные быстрые глаза и блые, ровные какъ жемчугъ, зубки придавали нкоторую прелесть ея смуглому личику и заставляли забывать что лобъ ея былъ слишкомъ крутъ и низокъ, носъ немного вздернутый и ротъ слишкомъ великъ. Особенно мила была живая грація въ ея движеніяхъ, и пріятно звучалъ ея серебристый дтскій смхъ.
— Такъ и есть, Анна Николаевна, кто-то детъ къ намъ!… Мамаша! мамаша! закричала она въ растворенную дверь гостиной, быстро соскочивъ съ табуретки,— къ намъ гости! Ахъ какъ я рада, прибавила она обращаясь къ Анн, — такая смертная тоска сидть все однмъ! Вотъ ужъ цлыхъ пять дней какъ никто къ намъ не заглянулъ.
Возгласъ Наденьки несказанно взволновалъ Любовь Петровну. Она вдругъ вспомнила что утренній капотъ на ней былъ грязный, съ оборванными петлями, что голова ея была повязана платкомъ, потому что въ хлопотахъ она забыла причесаться и надть чепецъ или куа, какъ она выражалась посл своего втораго путешествія въ Петербургъ, притомъ она вспомнила что кром соленой баранины у нея ничего не было припасено мяснаго, что птица теперь худая, колоть нельзя, что надо будетъ за десять верстъ послать верховаго за мясомъ. ‘Да еще найдутъ ли?’ Любовь Петровна, хотя и налагала иногда лишенія на себя и на своихъ домочадцевъ, но гостей всегда угощала причинно, чтобы не считали ее какою-нибудь Пелагеей Калистратовной, которая гостямъ подавала пустыя щи съ лукомъ.
Любовь Петровна то бросалась къ гардеробу за платьемъ, то звала по имени всхъ своихъ подвластныхъ духовъ:
— Параша! Машутка! Прошка! Куда вы, негодные, вс разбгались?… Скорй вынь мое коричневое платье, приказала она вбжавшей Параш,— да нтъ, бги лучше въ кухню, скажи повару….
Курбинская показалась въ дверяхъ. Замтивъ тревожное состояніе Любови Петровны, она вызвалась исполнить порученіе къ повару. Она поняла что безъ ея помощи не обойдутся и боялась что ей второпяхъ отдадутъ приказаніе какъ-нибудь рзко и повелительно, а потому предупредила Любовь Петровну.
— Ахъ, merci, ma chè,re ашіе! Скажите повару чтобъ онъ послалъ кого-нибудь за говядиной, да только не Степку,— тотъ долженъ помогать садовнику, да не кучера,— тотъ долженъ возить песокъ, да скотникъ чтобъ не отлучался….
Любовь Петровна совсмъ забыла что кром этихъ трехъ, ршительно некого было послать. Анна отправилась въ кухню, а тарантасъ между тмъ въхалъ на дворъ.
Наденька выбжала на крыльцо, но радостныя надежды ея мгновенно исчезли какъ только узнала она экипажъ и лошадей. Это были тощія клячи и ветхій, ободранный тарантасъ сосдки Палагеи Калистратовны. Изъ тарантаса выползла сморщенная, безобразная старушка съ совиными глазами и клювомъ вмсто человческаго носа. Къ счастью она тотчасъ же осыпала молодую двушку привтствіями и лобзаніями, такъ что Наденьк удалось скрыть свое неудовольствіе. Она привела немилую гостью въ гостиную, усадила ее на диванъ и начала придумывать что бы ей сказать. Тутъ на выручку явилась Любовь Петровна, въ коричневомъ плать, но растрепанная попрежнему. Параша уже успла ей доложить кто пріхалъ, и тревога ея въ мигъ унялась. Мысль что карманъ избавленъ отъ лишней издержки окончательно успокоила ее. Она приказала Параш отмнить ея распоряженія на счетъ говядины и велла сказать кучеру чтобъ онъ не смлъ давать овса чужимъ лошадямъ, а накормилъ бы ихъ сномъ.
Посл этого она съ любезною улыбкой вошла къ своей гость.
— Палагея Калистратовна, васъ ли это Богъ привелъ? Утшили меня, ужь именно утшили! (Лобзанія.) Анна Николаевна, обратилась она къ вошедшей Курбинской:— прикажите, душечка, поставить самоваръ, поподчивать чаемъ дорогую гостью.
— Ахъ, да зачмъ это, помилуйте-съ! возразила было старушка.
— Ничего, Пелагея Калистратовна, и мы съ вами напьемся.
Когда Анна ушла, старушка обратилась къ Любови Петровн:
— Чай, матушка, экономку изъ Петербурга привезли? Что молоденькую какую взяли?
Любовь Петровна не сочла нужнымъ объяснить положеніе Курбинской въ дом, а просто объявила:
— Это чтобы Наденька не скучала все со мной, старухой.
— Гршно вамъ, Любовь Петровна, старухой себя называть! Еще на вашей свадьб потанцуемъ! Не вкъ же вамъ жить горькою вдовой.
— Куда! махнула Пелагея Калистратовна. Нтъ, ужь я моего Jean никогда не забуду. Ужь если бывать свадьб въ дом, то конечно не моей, а Наденькиной. Дай Богъ ей хорошаго жениха! О себ ужь я не забочусь, прибавила она съ видомъ смиренной жертвы материнской любви.
Пелагея Калистратовна преобразилась, ея маленькіе срые глазки заблистали и все лицо просіяло. Ей представилась неисчерпаемая тема разговора.
— Ужь конечно вс желаютъ хорошаго жениха Надежд Ивановн, начала она,— да и я-то сама ужь думала, думала… врите ли, даже по ночамъ не спится, все въ ум перебираю: кто бы ей пара? Помщики-то тутъ все народъ избалованный, ухаживаютъ все за богатыми, другихъ знать не хотятъ. Ну вотъ, хоть бы едоръ Петровичъ Еничаевъ, въ прахъ раззорилоя! Ужь какой онъ женихъ! Мужики-то у него какъ живутъ! смотрть не хочется! А слышали? вдь онъ имнье свое продалъ. Новаго помщика ждутъ на дняхъ сюда, человкъ, говорятъ, холостой…. Вотъ, матушка, посмотримъ мы съ вами какой онъ будетъ…. а можетъ-быть и свадьбу намъ Богъ дастъ раньше рождественскаго заговнья.
Пелагея Калистратовна очень любила быть какъ бы провидньемъ двицъ, она усердно заботилась о ихъ судьб, и не безъ успха, нему служили доказательствомъ нкоторыя платья и платки въ ея красномъ, расписанномъ сундук, дань благодарности счастливыхъ родителей невстъ, а также и жениховъ, что, впрочемъ, случалось не часто.
Подали самоваръ, и Анна стала разливать чай. Она не безъ любопытства глядла на совиную физіономію старушки. Между своими петербургскими знакомыми она не встрчала ничего подобнаго. Ей интересно было знать какъ разсуждаетъ и думаетъ такая личность, а потому она вмшалась въ разговоръ и спросила ее, не скучно ли ей бываетъ одной?
— Ничего, матушка, не скучно…. Хозяйство, знаете…. И если есть свободное время, такъ позову которую-нибудь изъ двокъ своихъ, да играю съ ней въ дурачки, или гадаю для барышень молоденькихъ…. Такъ у меня время уходитъ.
Анна взглянула на нее въ недоумніи. Она никакъ не понимала возможности такого препровожденія времени. Пелагея Калистратовна замтила что чмъ-то не понравилась своей собесдниц и, желая скорй загладить непріятное впечатлніе, прибавила:
— А главная радость моя и услада — храмъ Божій! ужъ ни одной заутрени, ни одной вечерни не пропущу. Такая ужъ, матушка, съ дтства была богомольная. Никакого дла безъ молитвы не начинаю.
Это неудачное хвастовство еще мене понравилось Анн. Ей было невыносимо скучно. Сначала она старалась принимать участіе въ разговор, но потомъ, увидавъ что кром пошлостей ничего не добьешься, начала думать о другомъ и занялась исключительно своимъ рукодльемъ. Такъ прошелъ день, посл вечерняго чая, Пелагея Калистратовна подумала наконецъ объ отъзд, начала прощаться, и тутъ только вспомнила что привезла два письма къ Любови Петровн.
— Ахъ я дура, дура! воскликнула она, вынимая письмо изъ ридикюля,— совсмъ изъ головы старой вышло! А вдь какъ Павелъ Анисимовичъ меня просилъ вамъ ихъ отдать!… Нынче изъ города привезъ.
Старуха не переставала восклицать и кряхтть покуда не вошла, перекрестясь, въ тарантасъ и клячи не вытянулись чтобы тронуться съ мста.
— А одно-то письмо къ вамъ, Анна Николаевна, замтила Любовь Петровна по отъзд сосдки, когда успла прочесть адресъ, съ помощью очковъ на засаленной тесемочк.
Анна прочитала адресъ и покраснла отъ удовольствія когда узнала почеркъ любимой тетки своей.
Она поспшно отправилась на верхъ въ свою комнату и прочла слдующее:
‘Другъ мой Анюта! Пользуюсь ночною тишиной чтобы побесдовать съ тобою и поздравить тебя съ исходомъ изъ твоего безотраднаго положенія. Да, ты права: тяжело быть тамъ гд нами тяготятся и гд, въ добавокъ, хозяйка дома ревнуетъ мужа ко всмъ хорошенькимъ. Конечно и новое положеніе твое не блестящее: двсти рублей въ годъ для двушки съ твоимъ образованіемъ плата очень скудная. Но у тебя много будетъ свободнаго времени, и я знаю что оно у тебя не пропадетъ безъ пользы. Впрочемъ и то выгода для тебя что ты узнаешь людей другаго круга, ихъ мысли, ихъ бытъ, вникнешь въ ихъ чувства и научишься снисхожденію къ ихъ слабостямъ. Я знаю что у тебя твердая воля и проницательный умъ, вс твои мысли и поступки подвергаются строгому анализу, теб не опасно то что служитъ подводнымъ камнемъ для большинства другихъ двицъ твоихъ лтъ. Имъ бы я сказала: не увлекайтесь, не врьте всмъ и каждому. Теб же скажу: не будь слишкомъ строга и самолюбива. Твой покойный отецъ сумлъ дать теб рдкое образованіе: онъ развилъ твой умъ, вселилъ въ сердц твоемъ самыя благородныя стремленія, но онъ не научилъ тебя смиренію. Напротивъ, онъ мн часто отвчалъ на мои замчанія: ‘я считаю что благородная гордость есть сильная опора въ борьб съ людьми и стараюсь развить въ моей Анн самоуваженіе. Пусть она суметъ во всхъ превратностяхъ жизни держать голову высоко.’ Гордость конечно есть надежный кормчій въ мор жизни, хотя не самый надежный. Покойный братъ не набивалъ теб голову познаніями ни къ чему не ведущими, которыя только обременяютъ память и не обогащаютъ новыми идеями. Онъ не сялъ слишкомъ часто, за то каждое смя всходило и приносило обильный плодъ. Отецъ твой и его сотрудники-друзья научали тебя любить поэзію, живопись, музыку, все изящное и прекрасное. Вс они были люди высоко развитые, писатели, мыслители, вліяніе ихъ на тебя было прекрасное, въ одномъ только я не соглашаюсь съ покойнымъ братомъ, зачмъ онъ все повторялъ теб, что ты выходишь изъ ряда обыкновенныхъ двушекъ? ‘Посмотри на всхъ знакомыхъ теб двицъ’, повторялъ онъ теб часто, ‘что он теб за подруги? Все двушки дюжинныя, неразвитыя, у нихъ одинъ вздоръ въ голов.’
‘Кончилось тмъ что ты сдлалась холодна и неприступна. Я одна въ мір знаю какъ глубоко ты въ состояніи любить. Какъ бы ты выиграла еслибы ты была мене богиней и боле женщиной! Но ты растешь не какъ цвтокъ, благоухающій любовью и снисхожденіемъ, но какъ высокая пальма безъ тни, безъ прохлады, гордая, одинокая посреди песковъ. Глядя на нее путешественникъ еще боле чувствуетъ свое одиночество посреди безотрадной пустыни. Въ теб много силы воли и энергіи, пусть он послужатъ въ пользу теб и другимъ, а это не будетъ безъ теплой, неугасаемой любви. Какже ты хочешь чтобы люди тебя цнили когда все хорошее въ теб ты хранишь какъ скупой свой кладъ? Многіе даже не подозрваютъ въ теб ничего возвышеннаго. Говорить съ другими о мысляхъ и чувствахъ имъ недоступныхъ, конечно, неразумно, это значило бы упрекать ихъ въ невежеств, непріятно также когда насъ не понимаютъ, искажають смыслъ нашихъ словъ. Но твой долгъ — вникать въ бытъ людей, судить снисходительно о тхъ которые по образованію и природнымъ дарованіямъ стоятъ ниже тебя, и согрвать теплымъ участіемъ твоимъ. Сколько бурь и непогодъ предвижу я для моей гордой, одинокой пальмы! Иногда меня подавляетъ чувство безсилія что я ничего не могу для тебя сдлать, устранить отъ тебя горечь жизни и сласти отъ очерствнія и злобы на людей. Ты, бдная, лишена всякой опоры со стороны родныхъ, я только могу за тебя молиться. За одно только я искренно благодарю Бога что все же я не безъ пользы для тебя живу на свт. Еслибы меня не было, то бабушка потребовала бы тебя къ себ, а ты бы не отказалась, я знаю: нельзя же бросить одну убогую старуху, самую близкую твою родственницу, мать твоего отца. Ты знаешь меня, я много могу вынести, притомъ она меня любитъ, насколько способна вообще любить, даже иногда мн удается имть на нее вліяніе, но сердце мое сжимается когда я воображу тебя на своемъ мст: что бы ты перечувствовала, моя бдная Анюта! Сколько униженій пришлось бы теб вынести въ продолженіе дня. Какъ ни тяжело для такихъ какъ ты жить въ чужомъ дом, съ людьми необразованными, но вспомни, другъ мой, что тебя могла бы постигнуть еще худшая участь еслибы меня не было на свт. Вотъ почему мн не хочется умирать, какъ ни тяжела моя доля. Не слдовало бы мн такъ писать, но сердце переполнено горечи, а ты вдь для меня самая близкая и милая. Прощай, дай Богъ теб дойти до душевнаго спокойствія, хоть бы даже путемъ тяжелыхъ испытаній. Обнимаетъ тебя другъ твой
Анна съ волненіемъ прочла это письмо и долго безсознательно держала его въ рукахъ. Прошедшее мелькало предъ нею въ безчисленныхъ образахъ, а настоящее томило ее.
‘Бдная, бдная тетя Леля’, думала она, и образъ старой двицы, горбатой, съ безпредльно добрымъ и кроткимъ выраженіемъ лица, представился ея воображенію. ‘И я не могу спасти ее отъ этой фуріи!’ думала она.
Вспомнила она высокую, костлявую фигуру бабки, съ вчно безпокойными, зеленовато-срыми глазами, ея затаенное шипніе, когда злоба въ ней кипла, какъ трепетали предъ нею крпостные и какъ ея сынъ, отецъ Анны, всегда отвчалъ уклончиво когда кто-нибудь разспрашивалъ его про мать. Вся эта семейная драма снова сжала ей сердце, и ей стало грустно, несказанно грустно….
Вдругъ на лстниц послышались скорые шаги Наденьки.
— Анна Николаевна! воскликнула она весело:— Братъ Саша пишетъ что онъ прідетъ сюда на лто. Какъ я рада его видть! Я едва помню его маленькимъ.
Анна была еще подъ впечатлніемъ совтовъ тетки, а по-тому сдлала усиліе надъ собой чтобы холодною встрчей не испортить радости Наденьки. Хотя она въ эту минуту ршительно не могла радоваться прізду Акулина, но постаралась улыбнуться, протянула ей руку и поздравила ее съ пріятною встью.
Когда она сошла внизъ съ Наденькой, то застала и барыню и прислугу въ весьма возбужденномъ состояніи.
— Надобно будетъ приготовить ему кабинетъ покойнаго Ивана Антоновича, говорила мать,— комната въ сторон, никто не помшаетъ ему тамъ заниматься когда вздумаетъ…. А куда двались его удочки?… Онъ, мой голубчикъ, вдь прежде такой былъ охотникъ рыбу удитъ. Пошлю въ городъ, велю ему тамъ вычиститъ ружье покойника.
— Ахъ, маменька, какъ я рада Сашину прізду! Мы теперь съ нимъ можемъ везд побывать, верхомъ здитъ, на лодк кататься, здить къ сосдямъ. Какъ будетъ весело!
Наденька скакала по комнат и схвативъ неповоротливую Парашу за талію начала съ ней кружиться. Прошка и Машутка засмялись. Подали ужинъ. Анна, подъ впечатлніемъ наставленій тетки, старалась принимать участіе въ общей радости. Она навела Любовь Петровну на разказъ изъ дтства Саши, чувствуя что матери хотлось говорить о сын, и что въ эту минуту ничего не могло быть для нея пріятне какъ посвящать новое лицо въ геніальныя проказы Александра Ивановича. Курбинская слушала, повидимому, внимательно, но въ сущности очень разсянно.
Посл ужина она простилась съ обими Акулиными и ушла въ свою комнатку. Какъ любила она этотъ часъ отдыха и одиночества! Цлый день она должна была жить для другихъ, и эта зависимость тяготила ее очень.
Когда мысли ея успокоивались отъ впечатлній дневныхъ дрязгъ, она брала какую-нибудь завтную книгу изъ маленькой своей библіотеки и читала съ часъ или боле.
Сегодня она дольше обыкновеннаго просидла у окна.
‘А что бы я сдлала на мст тети Лели? думала она.— Неужели эта злая старуха и меня бы такъ мучила? Я не понимаю откуда у ней берется столько терпнія! Зачмъ ей, этой ангельской душ, выносить такую ежедневную пытку? Такъ она и умретъ не узнавъ счастья. Нтъ, я бы не вынесла всхъ этихъ изысканныхъ оскорбленій…. Я такъ любила только въ жизни отца, тетю Лелю и доктора Гертнера, моего стараго друга. Врно я бы и мать любила всею душей еслибы знала ее. О, зачмъ она такъ рано умерла!’
Не мудрено что въ Акулинской усадьб не было другихъ разговоровъ какъ о прізд юнаго представителя рода Акулиныхъ. Наденьк казалось что съ пріздомъ брата наступитъ для нея цлый рядъ праздниковъ, и мечтамъ ея не было конца. Анн надоли эти вчные разговоры объ Александр, хотя она и старалась слушать не безъ участія, а потому она съ особеннымъ удовольствіемъ согласилась на предложеніе Наденька пойти съ нею въ лсъ, за три версты отъ деревни. Это было спустя два дня по полученіи письма Александра.
Сначала дорога ихъ шла по меж, покрытой сочною молодою травой. Апрльское солнце пекло не хуже іюньскаго, такъ что вскор щеки молодыхъ двицъ покрылись яркимъ румянцемъ. Поля жаждали влаги. Щетины озимей едва придавали зеленый оттнокъ срымъ кочковатымъ бороздамъ. Анна указала Наденьк на черныя тучи.
— Какъ бы насъ не застала гроза, замтила она.
— Это далеко, пройдетъ мимо, втеръ въ другую сторону, отвчала Наденька и нагибалась безпрестанно за каждымъ жучкомъ.
Наконецъ он пришли въ лсъ. Здсь пахнуло на нихъ сильнымъ ароматомъ отъ распускавшихся березовыхъ почекъ.
— Присядемте, Анна Николаевна. Здсь такъ хорошо! воскликнула Наденька.— Нечего торопиться домой…. Или нтъ, пойдемте дальше. Мы скоро выйдемъ на большую дорогу по которой чрезъ мсяцъ прідетъ нашъ Саша.
Не успли он дойти какъ небо надъ ними покрылось черными тучами и раскаты грома послышались явственно.
— Надо скорй домой, сказала Анна.— Посмотрите вверхъ.
Наденька испугалась.
— Намъ не миновать грозы, Анна Николаевна. Мы въ четырехъ верстахъ отъ дому…. Что намъ длать? Вдь мы промокнемъ до послдней ниточки.
— Въ самомъ дл, мы не успемъ уйти отъ дождя…. Но здсь гд-то стояла караулка…. по этой тропинк кажется….
И Анна взяла за руку дрожавшую Наденьку и побжала съ ней пока он не очутились предъ крошечною избой съ плетеными снями. Пора имъ было пріютиться: крупныя капли начинали падать на нихъ. Старикъ караульщикъ встртилъ ихъ въ сняхъ. Сначала онъ глядлъ на нихъ съ недоумніемъ, потомъ поклонился имъ въ поясъ и привтливо засмялся отрывистымъ старческимъ смхомъ.
— Чай васъ, барышни, дождь напужалъ! Сюда пожалуйте, въ избенку, а то васъ здсь дождь зальетъ.
Двицы вошли, задыхаясь Отъ быстраго бга, и услись въ углу тсной, темной избы, съ дымнымъ, удушливымъ запахомъ. Дождь началъ бить и плескать о миніатюрныя стекла. Убжище ихъ показалось Наденьк очень неуютнымъ.
— Ты, ддушка, одинъ тутъ живешь? спросила она, поглядывая на полъ и лавки, покрытыя толстою корой грязи.
— Одинъ, матушка барышня, вотъ ужь пятый годъ какъ хозяйка у меня умерла.— Старикъ закашлялся и закряхтлъ, потомъ прибавилъ:— Съ ней будто все не такъ скучно было. А теперь у меня только котъ вонъ остался, да пчелы около избенки, все твари неразумныя.
Послышался сильный раскатъ грома, почти совпадавшій съ яркимъ блескомъ молніи. Старикъ пробормоталъ: ‘Господи Іисусе Христе!’ и перекрестился. Наденька перепуганная прижалась къ Анн, какъ ребенокъ къ матери.
Вдругъ громъ раздался съ такою силой что об двушки невольно вскочили съ мста. Большое дерево, шагахъ въ двадцати отъ избы, пошатнулось и рухнуло о земь.
— Ударило! Съ нами крестная сила! могъ только проговорить старикъ.
Наденька заплакала со страху. Анна зачерпнула красною деревянною чашкой воды изъ ведра и уговорила ее выпить и успокоиться.
Въ эту минуту общей тревоги никто не замтилъ какъ отворилась дверь и въ избу вошелъ человкъ въ каучуковомъ плащ и высокихъ сапогахъ. Наденька первая увидла незнакомца и слегка крикнула отъ удивленія.
— Виноватъ, я васъ кажется напугалъ, сказалъ чужой, снимая мокрый плащъ.— Позвольте себя рекомендовать: я новый помщикъ Благовщенскаго, Краснопольскій.
Двицы отвтили на почтительный поклонъ, и новый ихъ знакомый обратился къ старику:
— Лошадь моя стоитъ у тебя въ сняхъ, старикъ, обожду грозу. Вы позволите мн присоединиться къ вашему обществу? прибавилъ онъ, любезно обращаясь къ двицамъ.— Нужно поблагодарить грозу за такую пріятную встрчу.
Сказавъ это, онъ слъ у противоположной стнки, испросивъ на то позволеніе взглядомъ. Пріемы его были такъ любезны и почтительны что Анна въ знакъ согласія слегка поклонилась, а Наденька до того оправилась отъ перваго испуга что вступила съ нимъ въ разговоръ.
— Мы живемъ въ Акуловк, насъ застала гроза въ лсу, во время прогулки, молнія ударила тутъ совсмъ близко, ужь такъ я перепугалась!
— Конечно, отвтилъ онъ съ тонкою улыбкой,— вс двицы любятъ пугаться, он знаютъ какъ это имъ къ лицу. Что можетъ быть пріятне какъ явиться защитникомъ слабой, пугливой женщины, поддержать ее храбрость и быть ея опорою! А вы не испугались? прибавилъ онъ, обращаясь къ Анн.
— Къ несчастію, нтъ. Вамъ не представляется случая поддерживать мою храбрость, отвчала она улыбаясь.
Къ Анн удивительно шла улыбка, и въ рдкія минуты веселости она была обворожительна. Краснолольскій взглянулъ на нее глубоко и пытливо, какъ будто разомъ желая ее разгадать. Странные были у него глаза! Трудно было сказать положительно какого они были цвта, въ нихъ только виднлся общій блескъ. Взглядъ этотъ смутилъ Анну, она почувствовала что тутъ дйствуетъ не простое любопытство, а желаніе проникнуть ей въ душу. Однако впечатлніе произведенное на Анну этимъ взглядомъ было довольно пріятное, хотя краска и выступила слегка на ея блдномъ лиц.
‘Что жъ, думала она, пусть изучаетъ. Я отъ этого не проиграю.’
Ей хотлось, съ своей стороны, узнать его тайныя мысли, и когда онъ снова занялся разговоромъ съ Наденькой, она старалась прочесть на лиц его какой у него характеръ и темпераментъ.
Краснопольскій былъ лтъ тридцати, выше средняго роста, строенъ. Густые темные волосы его были зачесаны кверху и падали съ темени на затылокъ. Лобъ былъ не высокій, но сильно развитъ въ ширину. Надъ густыми черными бровями виднлась горизонтальная морщина. Носъ былъ прямой, довольно правильный, густая черная борода очень шла къ его ослпительно блымъ зубамъ и къ краснымъ, нсколько толстымъ губамъ. Сильный загаръ придавалъ его энергичному лицу еще боле мужественности. Вообще наружность его не представляла ничего необыкновеннаго, хотя онъ былъ красивъ и выраженіе лица его было умное. За то въ манерахъ его высказывался человкъ хорошаго общества. Улыбка была тонкая, пріятная, располагающая въ его пользу.
Такъ должно-быть думала и Наденька, потому что забыла всякую робость и весело болтала. Она призналась ему какъ рада она была кончить скучное ученье, съ какимъ нетерпніемъ ждетъ брата. Краснопольскій видимо забавлялся ея дтскою наивностью, онъ шутилъ съ ней и дразнилъ ее какъ ребенка. Изрдка его пристальный взоръ устремлялся на Анну.
‘Что ему надо?’ думала она.
Разговаривая съ Наденькой, Краснопольскій часто обращался и къ Курбинской. Отъ Анны не ускользнуло что голосъ и выраженіе лица его тогда совершенно мнялись. Улыбка исчезала, въ голос слышалась мягкая, кроткая нота. Въ такомъ тон говорятъ обыкновенно съ людьми претерпвшими недавно горестную потерю. Тутъ видно желаніе развлечь и вмст опасеніе какъ-нибудь не оскорбить чувства неумстнымъ словомъ.
Когда гроза прошла, Краснопольскій предложилъ отправиться въ Акуловку и увдомить Любовь Петровну гд ея дочь и куда послать экипажъ, плащи и калоши.
— Благодарю васъ, вы очень добры, отвчала Наденька. Пока онъ одвался, она прибавила:— Надюсь маменька васъ не отпуститъ и мы съ вами еще увидимся.
Она покраснла сказавъ эту фразу вжливости, ей было пріятно что она сумла выразиться такъ любезно, и вмст стыдно, потому что вжливый тонъ ея прикрывалъ искреннее желаніе, и она еще не привыкла хитрить.
Молодой человкъ отвтилъ поклономъ, потомъ онъ почтительно поклонился Анн и снова устремилъ на нее свой особенный взглядъ. Она однакоже не выказала ни малйшаго ощущенія отъ этого взгляда, холодно, но вжливо ему поклонилась и по уход его равнодушно начала говорить о немъ съ Наденькой, не сообщая ей никакихъ своихъ тайныхъ предположеній. Когда он чрезъ часъ вернулись домой, Аркадій едоровичъ Краснопольскій сидлъ съ Любовью Петровной за чайнымъ столомъ, съ оживленіемъ разговаривая съ ней о хозяйств. Онъ хвалилъ ея коровъ и лошадей, которыя возвращались домой мимо ея оконъ, и любовался удобнымъ расположеніемъ ея комнатъ. Акулина съ пріятною улыбкой выслушивала его похвалы, и будто заведенная табатерка съ музыкой, сыграла съ начала до конца вс свои піесы: о поздкахъ въ Петербургъ, о знатной родн и т. д. Были также грустные, тоскливые напвы, а именно: о нкоторыхъ затруднительныхъ длахъ со становымъ.
Молодой помщикъ выказывалъ необыкновенный тактъ: выслушивалъ, одобрялъ, совтовалъ, объяснялъ такъ дльно и толково что даже Любовь Петровна начинала понимать въ чемъ дло, и когда новый знакомый, напившись чаю, распростился съ ней, она въ самыхъ теплыхъ выраженіяхъ высказала ему желаніе видть его почаще у себя.
— Venez demais sur une assiete de soupe, приглашала она очень любезно.
Къ счастію, Аркадій едоровичъ былъ уже на крыльц и усплъ вовремя ссть на лошадь и ускакать, а то бы едва ли ему удалось скрыть впечатлніе произведенное на него забавнымъ руссицизмомъ Любови Петровны.
‘А непремнно нужно выражаться на французскомъ діалект, думалъ онъ.— Забавная барыня!… Очень ужь наивная. Воображаю какъ потшалась надъ ней знатная родня въ Петербург. А дочка миленькая…. Но тою, другою интересно было бы позаняться, ее стоитъ изучить…. Кажется я началъ не дурно. Надо обращаться съ ней иначе чмъ съ Наденькой и брать покорностью, благоговніемъ…. Тогда можетъ-бытъ эта богиня сойдетъ съ своего Олимпа чтобъ утшить бднаго смертнаго. Наденька та сама набжитъ безъ особенныхъ стараній съ моей стороны.’
Еслибъ Анна съ Наденькой могли угадать мысли этого красиваго, привлекательнаго молодаго человка, то это бы ихъ спасло въ послдствіи отъ многихъ тяжелыхъ минутъ. Онъ удивительнымъ чутьемъ сразу разгадалъ дв совершенно противоположныя натуры и расположилъ ихъ въ свою пользу. Наденька уже глядла на него глазами покорной ученицы. Разговоръ его съ матерью далъ ей высокое мнніе о его ум и она съ благодарностью помнила какъ такой необыкновенный человкъ весело и снисходительно болталъ съ ней объ институт.
‘Что онъ обо мн думаетъ?… Врно онъ находитъ что я ужасно неразвита!… размышляла она.— Ужъ не наговорила ли я ему какого-нибудь страшнаго вздора? Онъ такой умный, образованный человкъ, а я съ нимъ болтала какъ съ мальчишкой!’
‘Хотлось бы мн его разгадать, думала Анна.— Онъ снисходитъ къ чужимъ пошлостямъ, но въ глазахъ его таится что-то. Желала бы я чтобъ онъ высказался…. Какую онъ длаетъ разницу между Наденькой и мной… Кажется онъ уметъ распознавать людей.’
Въ этомъ по крайней мр Анна не ошиблась.
Когда на слдующее воскресенье Аркадій едоровичъ обдалъ у Акулиныхъ, ему удалось побдить несообщительность Анны и вовлечь ее въ очень оживленный разговоръ. Рчь шла о будущей карьер Александра Акулина, Любовь Петровна желала узнать о томъ мнніе гостя.
— Не могу дать вамъ безпристрастнаго совта, отвчалъ Краснопольскій.— Мои желанья и стремленья всегда клонятся больше къ независимости нежели къ блистательному положенію въ свт. Какую карьеру въ гражданской служб я бы ни выбралъ, мн пришлось бы проходить годы несамостоятельнаго, одуряющаго бюрократическаго труда, быть смиреннымъ исполнителемъ чужихъ плановъ, часто для меня неясныхъ. Первыя ступени нашей гражданской службы точно фабричная работа. Человкъ по цлымъ годамъ принужденъ подкладывать брусья подъ молотъ, машинально, безъ участія его лучшихъ силъ: такъ и наши служаки сидятъ по цлымъ годамъ за извлеченьями изъ разныхъ длъ, отношеніями и друга мы обращиками бюрократической литературы. Я чувствовалъ что такая дятельность мн слишкомъ надостъ, а потому бросилъ надежду на чины и награды, жилъ сначала управляющимъ у одного изъ нашихъ крупныхъ землевладльцевъ и, посл нсколькихъ годовъ лишеній и труда, самъ наконецъ сдлался помщикомъ. Теперь я обезпеченъ на всю жизнь и не обязанъ слушаться чужихъ приказаній. Конечно первые годы моей дятельности были не легки, я долженъ былъ работать какъ волъ, вставать съ птухами и поспвать всюду. За то я съ самаго начала былъ самостоятеленъ, никто не мшалъ мн развернуться. Мои планы, пріемы, соображенія, не подвергались постоянному контролю какой-нибудь тупоумной особы. Только бы я посылалъ хорошіе доходы, а все прочее предоставлялось моему собственному благоусмотрнію.
— Вы, кажется, очень любите независимость, замтила Курбинская.
— Скажите лучше что она служить непремннымъ условіемъ моего существованія. Могу сказать безъ самохвальства что мои желанья умренны и вовсе не противны общему благу, зато я не хочу чтобы мн мшали дйствовать какъ я считаю полезнымъ. Роль администратора, хотя въ самой тсной рамк, для меня гораздо пріятне роли подчиненнаго съ самыми блестящими надеждами. Но если другіе не раздляютъ моихъ взглядовъ, то я ихъ за то не осуждаю. Понятно что для многихъ канцелярская служба вовсе не безотрадна и что они охотно соглашаются ждать у моря погоды.
— Я вамъ сочувствую, сказала Курбинская задумчиво.— На вашемъ поприщ легче осуществить то что составляетъ лучшую часть нашей внутренней жизни. Вы можете многое сдлать для вашихъ крестьянъ.
— Конечно, вы совершенно правы…. Время дорого… Скоре я позволю себ какое-нибудь упущеніе въ полевомъ хозяйств чмъ быть равнодушнымъ къ такому священному длу. Я уже началъ подготовлять умы къ открытію школы.
Тутъ Краснопольскій, на вопросъ Анны, началъ объяснять ей вс затрудненія которыя грозятъ его плану со стороны родителей-поселянъ.
— Конечно я могъ бы просто приказать, прибавилъ онъ,— но мн кажется что въ такихъ вещахъ не слдуетъ поступать слишкомъ круто. Лучше убдить. Я достаточно ознакомился съ характеромъ русскаго мужика, и не отчаиваюсь въ успх.
Слова Краснопольскаго, въ которыхъ слышалось спокойное сознаніе собственной силы, его гордое стремленіе къ независимости, нашли живой отголосокъ въ душ Анны.
‘Вотъ настоящій дятель, думала она: сколько въ немъ ума, силы, практическаго знанія жизни и благородства.’
Послднее качество она ошибочно приписывала своему ловкому собесднику. Но кто же въ состояніи съ перваго взгляда отличить искусную позолоту отъ настоящаго золота? А Аркадій едоровичъ былъ искусный игрокъ и отлично изучилъ вс пріемы благомыслящихъ людей. Зашла рчь о чтеніи. Краснопольскій общалъ привезти недавно вышедшій романъ, надлавшій много шуму, и дйствительно на слдующій вечеръ привезъ его и сталъ самъ читать его вслухъ.
Голосъ его былъ пріятный и интонація правильная, такъ что двицы слушали его съ удовольствіемъ. Сначала подъ предлогомъ окончить книгу, потомъ по праву привычки, онъ началъ прізжать очень часто въ Акуловку. Съ каждымъ разомъ онъ выигрывалъ все больше во мнніи своихъ трехъ собесдницъ. Вс слова его такъ и дышали доброжелательствомъ, умомъ, энергіей и скромностью истинно достойнаго человка. Онъ владлъ искусствомъ всмъ угождать, никогда не показывая вида что заискиваетъ чье-нибудь расположеніе. Онъ казался внимательнымъ ко всмъ только вслдствіе врожденнаго добродушія. Но въ чемъ онъ особенно хорошо успвалъ, это — ухаживать за обими двицами разомъ. Каждая имла полное право думать что она одна причиной его частыхъ посщеній. Когда ему удавалось быть пять минутъ наедин съ Анной, онъ всегда умлъ пуститъ какой-нибудь тонкій намекъ который подтверждалъ въ ней увренность что онъ для нея только терпитъ общество Акулиной и ребенка Нади. Наденьку опять ему удавалось убдить что она одна ему нравится. Но все это не высказывалось ясно, а ловко намекалось. Онъ зналъ что если мущин удастся занять въ своемъ отсутствіи мысли женщины собою, то онъ уже много выигралъ. Поэтому онъ любилъ задавать загадки, разчитывая что разгадкою ихъ займутся дятельно въ его отсутствіи. Эта уловка не отличается новизной, многіе сердцеды даже стараются въ начал знакомства возбуждать ненависть къ себ единственно чтобы занять собою мысли той которую желаютъ побдить. Какъ скоро этотъ результатъ достигнутъ, успхъ бываетъ несомннный при сколько-нибудь искусной игр. Какъ ни ловокъ былъ Аркадій едоровичъ, однако не вполн остался собою доволенъ. Прошли четыре недли со дня встрчи въ караулк, а Анна еще ничмъ не показала что интересуется имъ. Онъ добился только того что она съ нимъ говорила, а съ другими молчала. Ни слрва надежды, ни одного нжнаго взгляда, ни одного теплаго, дружескаго пожатія руки. Наденька — другое дло: та мигомъ въ него влюбилась такъ наивно, откровенно, доврчиво что онъ считалъ для нея дальнйшую подготовку лишнею. Оставалось только терпливо выждать случая.
Дождались наконецъ прізда студента Александра Акулина, красиваго блондина съ женоподобнымъ лицомъ. Мать и сестра были вн себя отъ удовольствія и въ первые дни просто не знала чмъ бы его побаловать. Анн показалось что онъ холодно отвчалъ на вс ихъ ласки, въ немъ видна была принужденность и неискренность. Случалось ли спросить его мннія насчетъ устройства его комнаты или объ обд, онъ всякій разъ замчалъ равнодушно: ‘Какъ хотите, мн все равно.’ А когда приставали, онъ нетерпливо отвчалъ: ‘Ахъ, оставьте меня въ поко! Это такіе пустяки что и говорить не стоитъ, длайте какъ знаете!’ ‘У него все науки въ голов’, говорила Любовь Петровна. Но Наденька не на шутку огорчалась что такъ жестоко ошиблась въ брат. Ей никакъ не удавалось довести его до откровенной, родственной болтавни, и она ясно увидала что ей не приведется съ намъ гулять, кататься верхомъ и навщать сосдей. Досада ея часто доходила до слезъ, и не желая огорчить мать, она прибгала къ Анн и разказывала ей все свое горе и разочарованіе. Курбинская, посл двухъ-трехъ дней, успла разгадать характеръ Александра. Она не раздляла мннія матери чтобъ его угрюмость и равнодушіе были слдствіемъ его ученыхъ занятій. Ни одна черта въ лиц его не выражала твердой воли и серіозной мысли. Несмотря на свои двадцать два года, онъ скоре походилъ на милаго мальчика чмъ на взрослаго юношу. Онъ былъ средняго роста, худенькій, походка его была не твердая, онъ слегка переваливался съ боку-на-бокъ, мягкія черты лица его заслужили ему между товарищами прозвище барышня.
Изъ словъ матери и людей Анна заключила что апатичность и разсянность вовсе не лежали въ характер молодаго Акулина, а потому она старалась угадать причину такой внезапной въ немъ перемны. ‘Должно-быть его что-нибудь мучитъ, о чемъ онъ боится говорить’, думала она.
Бывали между ними разговоры о разныхъ современныхъ вопросахъ. Александръ судилъ очень рзко и выражалъ большое негодованіе на людей вообще и на женщинъ въ особенности, называлъ ихъ пустыми, скучными, отвергалъ ихъ семейныя обязанности и между нимъ и Курбинской затвался горячій споръ. Иногда, вслдствіе ея доводовъ, онъ неясно сознавалъ что наговорилъ страшный вздоръ, но это его не слишкомъ безпокоило. Онъ утшался тмъ что преклонялся предъ необыкновеннымъ умомъ Анны. Онъ началъ благоговть предъ ней и — остерегаться ея.
За то къ матери и къ сестр онъ относился съ пренебреженіемъ и мнніе его объ ум и пониманіи жизни Любови Петровны было самое невыгодное. Когда она съ немъ о чемъ-нибудь толковала, презрительная мина его всегда выражала: ‘Какое бабь! Хоть бы это имло какой-нибудь смыслъ!’ Наденька въ его глазахъ казалась какою-то дурочкой, съ которою ни о чемъ нельзя поговорить. Онъ былъ еще на той ступени развитія когда человку недоступно удовольствіе изучать другаго человка, хоть бы и ребенка, онъ требовалъ отъ людей только того чтобъ они дали ему случай порисоваться.
— Теб бы слдовало създить къ Аркадію едоровичу, объявила Акулина вскор по прізд сына.— Онъ съ нами очень сблизился… не ловко у него не быть. Ты бы кстати захалъ и къ Кутасовымъ, пригласи ихъ у насъ въ воскресенье отобдать. Какъ бы тебя не приняли за какого-нибудь мовежанръ, если ты не окажешь имъ этого маленькаго вниманія.
— Увольте, маменька, объявилъ Александръ,— я пріхалъ въ деревню не для визитовъ, мн хочется отдохнуть, пожитъ на свобод, а тутъ изволь заниматься туалетомъ и натягивать лайковыя перчатки!
— Важность какая, разсмялась Наденька, — ужь ты черезчуръ нжничаешь! Извольте-ка идти въ свою комнату, пригладить волосы, переодться и явиться сюда прелестнымъ молодымъ человкомъ. Я побгу и велю заложить маленькій тарантасъ.
Александръ, вмсто отвта, развалился въ кресл и вытянулъ ноги впередъ, а руки закинулъ назадъ, уперевъ на нихъ затылокъ, будто собирался спать. Наденька принялась изо всхъ силъ приподнимать его со стула, но безуспшно.
Вошла Анна, Александръ выпрямился какъ ученикъ когда учитель входитъ въ классъ.
— На какой это васъ подымаютъ подвигъ? спросила улыбаясь Курбинская.
— Ему надо хать къ Аркадію едоровичу, отвтила за него Наденька,— а онъ ни за что!….
— Конечно, слдуетъ хать, неловко у него не побывать, замтила Анна.— Притомъ вы его здсь ужь видли и знаете что онъ очень умный и любезный человкъ.
— Удостоился всемилостивйшаго вниманія, счастливецъ! проговорилъ Александръ сквозь зубы. Потомъ, долго не думая, вскочилъ съ кресла и исчезъ въ свою комнату, безъ дальнйшихъ объясненій.
— Куда это онъ пропалъ? спросила Наденька въ недоумніи.
Минутъ черезъ двадцать Александръ явился очень прилично одтый, но видимо избгалъ взглядовъ матери и двухъ двицъ. Онъ началъ расхаживатъ взадъ и впередъ по комнат съ кислымъ лицомъ и храня глубокое молчаніе.
Наденька не вытерпла и расхохоталась.
— Какъ это торжественно, воскликнула она.
Александръ остановился предъ ней, руки въ карман, и поглядлъ на нее вопросительно и строго.
Прошка пришелъ доложить что лошади у подъзда. Нечего длать, пришлось хать! За то Александръ выбранилъ предъ отъздомъ всю прислугу, каждаго порознь и всхъ вмст, за разныя неисправности въ упряжи и въ экипаж, что весьма огорчило Любовь Петровну, ‘это бы все мн слдовало сказать этимъ дуракамъ, а я и не замтила! винила она себя. Теперь мой бдный Саша сердится и портитъ себ кровь, а ему бы надо отдохнуть отъ всхъ трудовъ!’
По словамъ великаго писателя, та женщина стоитъ выше всхъ которая по смерти отца ея дтей въ состояніи заступить у нихъ его мсто. Но какъ мало такихъ женщинъ! Даже самыя развитыя большею частію гршатъ слишкомъ большою снисходительностью къ дтямъ, и матушкины сынки долго не выведутся.
— Что это ему вдругъ вздумалось хать, а прежде все нтъ да нтъ, дивилась Любовь Петровна послушанію своего Саши. Она и не догадывалась что ея непокорный сынъ незамтно и невольно поддался вліянію блдной компаньйонки ея дочери. Курбинская рдко высказывала свое мнніе, да и то нехотя.
Она никогда не настаивала чтобы непремнно исполняли ея волю, но мало-по-малу она стала въ дом какимъ-то авторитетомъ. Чуть какое-нибудь затрудненіе — вс къ ней. То Любовь Петровна придетъ къ ней и спроситъ куда двать мясо отъ только-что зарзанной коровы: — время жаркое, какъ бы не испортилось….
— Да я бы оставила для дома пуда два, посолила бы столько же въ прокъ, а остальное послала бы продать на базаръ, отвчала Анна, и совтъ ея исполнялся буквально.
То прибгать горничная:— барышня, не знаете ли какъ вывести пятна отъ ягодъ?— Посовтуйте, Анна Николаевна, куда мн поставить диванъ въ моей комнат, приставала Наденька. И Анна на всякій вопросъ давала отвтъ. Она одна казалась только взрослою въ дом, а вс прочіе — дтьми.
Въ характер ея не было той мелочности которая такъ часто оскорбляетъ чужое самолюбіе. Никогда на лиц ея не выказывалась та самодовольная улыбка которая такъ ясно выражаетъ:— вотъ я какая умница, что вс ко мн прибгаютъ, ужь безъ меня никогда ничего дльнаго не уладятъ!— Она такъ строго наблюдала за собой, такъ боялась проявить какую-нибудь мелкую страсть, что никто и не думалъ остерегаться ея слишкомъ большаго вліянія въ дом. Она умла оставаться скромною комланьйонкой, исполняла все о чемъ ее просили и что могло входить въ составъ ея обязанностей, была со всми вжлива, предупредительна безъ фамильярности, и никогда не вмшивалась непрошенно въ чужія дла. Она вела себя такъ осторожно не потому чтобъ очень дорожила расположеніемъ своихъ домашнихъ, но гордость ея возмущалась при одной мысли что ей могли бы сдлать оскорбительный упрекъ, а потому она насколько могла щадила чужое самолюбіе.
Александръ вернулся поздно вечеромъ. Про Кутасовыхъ онъ едва упомянулъ, но отъ Краснопольскаго былъ въ восторг.
— Вотъ ужь хозяинъ на славу! повторялъ онъ.— Порядокъ у него везд какой! Да какой дятельный! Тутъ онъ предполагаетъ устроить прудъ для винокуреннаго завода, тамъ строится у него прекрасная овчарня для мериносовъ. А коровъ какихъ онъ накупилъ!… да какъ дешево!
— Oui, c’est un homme trè,s distingu, согласилась мать.— А propos, chè,re Nadine, что ты завтра наднешь? Наднь свое голубое шелковое платье. Неправда ли, Анна Николаевна, оно ей будетъ очень къ лицу?
— Къ Наденьк очень идетъ ея розовое полубатистовое платье. Кажется было бы приличне надть его лтомъ, въ деревн, отвтила Анна.
— Да, въ самомъ дл, я о немъ и позабыла… Ну, а какъ вы думаете, мн хорошо надть мой блый шитый капотъ и куафюру съ розовыми лентами?
— Наденька ужь будетъ въ розовомъ, не лучше ли вамъ надть вашъ чепчикъ съ зелеными лентами?
Вечеромъ, когда Анна уже легла спать, Наденька вошла къ ней на верхъ и сла къ ней на постель.
— Какъ бы я желала взглянуть когда-нибудь на хозяйство Аркадія едоровича! оказала она.— Александръ увряетъ что у него тамъ такъ хорошо.
— Жаль что онъ не женатъ, тогда бы ничто не помшало намъ създить къ нему и удовлетворить наше любопытство, отвчала Анна.
— А какъ вы думаете, Анна Николаевна, на какой онъ женится двушк? спросила Наденька какъ-то нершительно.
— Я думаю на той которая будетъ въ состояніи его понять, отвтила Курбинская. Хорошо что не было огня въ комнат и никто не видлъ какъ Анна покраснла при этихъ словахъ.
— А мн кажется что онъ женится на той которая его больше всхъ полюбитъ.
— Умному человку не довольно одной любви, ему нужна полная симпатія.
Наденька вздохнула, встала и отправилась въ свою комнату.
Анна была встревожена. До сихъ поръ Наденькины чувства къ Краснопольскому казались ей ребячествомъ, институтскимъ обожаньемъ. Теперь же они показались ей совсмъ въ другомъ свт.
— Что жь такое? ну, выйдетъ за него…. что ей мшаетъ? Очень буду за нее рада, хитрила она сама съ собою.
Какъ бы то ни было, а радости она никакой на чувствовала, напротивъ, при одной мысли о возможномъ брак Наденьки съ Краснопольскимъ что-то щемило ей грудь, и сердце ея билось тревожно.
— Что это со мной сегодня вечеромъ? врно душно здсь…
Она встала, накинула на себя легкій пеньюаръ и отворила окно. Но душевная тревога ея не унималась… Долго сидла она предъ окномъ, и гордое сердце ея всми силами боролось съ тмъ что она называла глупыми грезами. Наконецъ усталость взяла свое, и она къ утру заснула тревожнымъ сномъ.
Нельзя сказать чтобы сонъ Наденьки былъ спокойне. Она такъ бросалась по постели что уронила подушку на полъ и, врно, вслдствіе низкаго положенія головы, видла во сн страшную дичь. Разъ она даже громко вскрикнула, ей представилось что вс коровы Аркадія едоровича погнались за ней. На другое утро было воскресенье, то самое въ которое Акулина ждала гостей. Барышни отправились къ обдн, немного блднй обыкновеннаго. Об молились усердно. Анна искала силы побдить то странное, волновавшее ее чувство въ которомъ она еще не умла отдать себ отчета, а Наденька прибгала ко всмъ святымъ чтобъ они ей помогли тронуть сердце Аркадія едоровича. Потомъ вдругъ ей казалось что этому не бывать, и слезы выступали на глазахъ ея.
Когда он вернулись, Любовь Петровна сидла съ Александромъ за чайнымъ столомъ. Заботливая хозяйка на этотъ разъ не ршилась ухать изъ дому когда ждала гостей, и ей нужно было распорядиться насчетъ обда. Она, какъ ни охала, ни каялась, но все же не похала къ обдн.
Александръ же просто проспалъ. Онъ съ большимъ аппетитомъ, безъ всякихъ вздоховъ и раскаянія, распивалъ свой чай и равнодушно выслушивалъ упреки матери о недостатк въ немъ набожности.
Но некогда ей было терять времени. Въ дом вс суетились, какъ пчелы предъ роеніемъ, но дло не подвигалось, потому что главный полководецъ, Любовь Петровна, не составила себ опредленнаго плана кампаніи. Она безтолково звала людей то въ одинъ конецъ, то въ другой, отрывала ихъ отъ нужной работы чтобы занять пустяками, суетилась, бранила, такъ что люди хватались за голову желая удержать хоть остатокъ присутствія духа. Конечно Любовь Петровна была разбита на всхъ пунктахъ: случились остановки, недоразумнья, поваръ изготовилъ три блюда изъ капусты, а картофелю въ супъ не положилъ, часть крема вылилась на блый капотъ хозяйки, и Параша должна была замывать его, вмсто того чтобы помогать злополучному повару.
Притомъ случилось непріятное столкновеніе лба Любови Петровны съ ручкой кострюли, нескромно высунувшейся со своей полки. Этотъ послдній горестный случай чуть не довелъ жертву до нервнаго припадка. Къ счастью, Анна принесла еще вовремя сахарной воды.
Любовь Петровна принадлежала къ числу тхъ женщинъ которыхъ называютъ хорошими хозяйками только потому что гости видятъ ихъ въ постоянныхъ хлопотахъ. Но суетня Акулиной ни къ чему не вела, а только замедляла ходъ хозяйственнаго механизма.
Сначала она торопилась отдавать приказанія, потомъ ей приходило на умъ что эти приказанія неудобоисполнимы, и она съ такою же поспшностью торопилась ихъ отмнить.
Ordre, contre-ordre, dsordre! и самое непріятное впечатлніе на гостей отъ бготни и суматохи.
Гости начинали уже собираться, а никто еще не подумалъ о завтрак, до того вс увлеклись приготовленіями къ обду. Къ счастію, Анна скоро поняла что нужно дйствовать, а не спрашивать, и, придумавъ вкусный завтракъ изъ наличныхъ припасовъ, сообщила свои мысли хозяйк, которая съ радостью благословила ее на подвигъ. Раньше всхъ прикатила знакомая намъ Пелагея Калистратовна.
Посл первыхъ привтствій она обратилась къ хозяйк съ таинственнымъ видомъ:
— Нельзя ли переговорить съ вами, матушка Любовь Петровна?
Любовь Петровна увела ее въ свою спальню, гд въ перемежку лежали снятыя платья, заготовленныя тарелки, блюда, чашки и закуски. Кром того у Любови Петровны было въ обыча развшивать мшки съ сушеными грибами по стнамъ и украшать окна огромными бутылями съ какимъ-то красноватымъ настоемъ.
Снявъ съ одного стула ночную кофту и чепчикъ сомнительной близны, а съ другаго — ситцевый старый капотъ, хозяйка любезно пригласила гостью приссть, и сама опустиласъ на стулъ вздыхая отъ усталости.
— Я, Любовь Петровна, насчетъ жениха-съ для Надежды Ивановны, начала таинственнымъ шепотомъ старуха, причемъ лицо ея приняло выраженіе какой-то сдержанной торжественности.— Ужъ какъ вс хвалятъ Аркадія едоровича! Такой, говорятъ, разсудительный, хозяинъ…. да и богатъ должно-быть. Давно ли пріхалъ, а ужь какъ обзавелся…. любо смотрть!… Остановила вчера его скотницу…. Куда, говорю, Акулина Андреевна, торопишься? Ты лучше разкажи-ко мн что новый вашъ баринъ? Да какой онъ? да какъ хозяйничаетъ? да какъ живетъ? Ну и утшила она меня, разказала все, все что только знала…. Ну, матушка, ужь подлинно женихъ, женихъ хорошій. И образованный, знаете, книгъ ему цлый ящикъ привезли, пудовъ съ пять, да на разныхъ языкахъ…. Чай, французскія у него также будутъ. И ужь блья-то, я вамъ скажу…. всего по дюжин…. ей Богу! Коровъ, теперича, у него пятнадцать, а быкъ огромный, страсть какой.
— Аркадій едоровичъ у насъ бываетъ, Пелагея Калистратовна. Ничего, кажется человкъ хорошій. Но вы однако не торопитесь ему говорить про Наденьку. Съ образованнымъ, знаете, не легко устраивать такія дла…. станешь навязываться, а онъ, пожалуй, на попятную. Надо дать срокъ, пусть сначала узнаютъ другъ друга.
Любовь Петровна очень желала отклонить услуги Пелагеи Кадистратовны не потому чтобы считала посредничество наемныхъ свахъ неприличнымъ, но изъ экономическихъ видовъ. Ея воображенію рисовалось какое-то платье, по шестидесяти копекъ аршинъ, которое ей придется подарить Пелаге Калистратовн въ награду за неусыпныя заботы о счастіи Надежды Ивановны. ‘Можетъ-быть Наденька и такъ ему понравится, подумала она,— тогда семь рублей восемьдесятъ копекъ въ карман’, разчитала она довольно быстро.
— Ужь какъ Богу угодно, прибавила она вслухъ, со смиреннымъ взглядомъ на образа,— да будетъ Его святая воля! Однако пора мн къ гостямъ.
Она встала и вошла со старухой въ гостиную. Пелагея Калистратовна не совсмъ осталась довольна результатомъ своихъ дипломатическихъ переговоровъ, сердито пожевывала и услась въ уголокъ, за огромнымъ плющомъ. Оттуда срые глазки ея быстро бгали отъ одного къ другому, она ловила каждое слово и жадно набирала матеріалъ для бесдъ съ сосдними помщицами.
Любовь Петровна застала въ гостиной довольно многочисленную толпу гостей. Тамъ же въ углу былъ накрытъ столикъ съ завтракомъ. Наденька съ Анной угощали всхъ и старались занимать гостей. Наконецъ и Александръ ршился покинуть свое убжище и явиться къ гостямъ. Онъ вошелъ не совсмъ развязно, поклонился дамамъ немного бокомъ и подошелъ къ групп мущинъ, стоявшихъ около стола съ завтракомъ, и былъ тутъ встрченъ радостными восклицаніями.
— Александръ Ивановичъ, мое почтенье-съ, произнесъ съ полнымъ ртомъ сухощавый старикъ, протягивая ему лвую руку (въ правой онъ держалъ вилку съ соленымъ груздемъ, облитымъ сметаной).— А какъ вдь похожъ на покойнаго батюшку своего! Ей Богу, вылитый Иванъ Антонычъ. Время-то какъ летитъ…. Будто сегодня помню какъ мы покойнаго съ Любовью Петровной къ внцу провожали.
То былъ Кутасовъ, добрякъ, хотя и нсколько запальчивый старичокъ, отставной поручикъ, поселившійся въ деревн посл Турецкой войны. Онъ хромалъ на одну ногу, а на лбу у него былъ большой рубецъ, это внушало къ нему уваженіе, потому что вс считали его раненымъ на войн, между тмъ какъ это было только слдствіемъ ушибовъ по его близорукости и нетерпливому характеру.
Супруга его, Арина Тимоеевна, была женщина дородная и чрезвычайно болтливая. Съ самаго прізда своего въ Акуловку она начала нескончаемый разказъ о своемъ пьяномъ повар, и только за завтракомъ немного пріумолкла.
Тутъ же, за столомъ, сидла молоденькая блондинка, невстка Кутасовой, хорошенькая, одтая не безъ кокетства.
Она была бойка, вертлява, жила со свекровью какъ кошка съ собакой и подавала поводъ къ сомнніямъ въ ея супружеской врности молодому Кутасову, глуповатому, откормленному тельцу, съ широкимъ лицомъ и толстыми губами. Интересная блондинка шумно разговаривала съ Наденькой, она поддразнивала ее, громко хохотала и старалась втянуть въ бесду молодаго землемра. Но тотъ никакъ не ршался говорить. Отъ времени до времени онъ открывалъ ротъ, но еотомъ опять закрывалъ его, не ршившись вымолвить слова. Казалось, ему не часто случалось бывать въ обществ такихъ очаровательныхъ женщинъ. Когда вошелъ Александръ, Софья Васильевна Кутасова и его не оставила безъ вниманія. Она поражала его лучами изъ своихъ красивыхъ глазъ, пока онъ стоялъ далеко и разговаривалъ съ мущинами, а потомъ ловко улучила минуту когда онъ разсянно глядлъ предъ собой и позвала его:
— Александръ Ивановичъ! я съ нетерпніемъ жду отъ васъ извстій изъ Казани, моего роднаго города. Сядьте-ка сюда, и разказывайте, я буду слушать.
И Софья Васильевна очень граціозно улеглась въ кресло и уперла головку о пухленькую, бленькую руку, въ другой она держала закуренную папироску. Александръ смутился не мене землемра, онъ очень покраснлъ и пробормоталъ что-то невнятно. Въ эту минуту старуха Кутасова, Арина Тимоеевна, кончила жалобы на повара и замолкла на минуту по необходимости, чтобы набраться воздуху для новаго упражненія легкихъ и языка, какъ скрипачъ иногда останавливается во время игры чтобы наскоро натянуть какую-нибудь струнку. Она взглянула на Александра, на изящную позу невстки, и тутъ же поршила не допустить чтобы Софья Васильевна свела съ ума этого бднаго молодаго человка и помшать ихъ разговору.
— Скажите, Александръ Ивановичъ, вы кажется знаете въ Казани Драницына? начала она.
Александръ покраснлъ еще больше и ничего не могъ выговорить. Софья Васильевна взглянула на свекровь съ укоромъ. Старуха вдругъ пріостановилась, будто съ разбгу, и немного сконфузилась. Анна все это видла и слышала. Она мигомъ поняла что Кутасовы знаютъ о тайн Александра, и что онъ самъ теперь ни живой, ни мертвый. Жалкій видъ молодаго студента возбудилъ въ ней состраданіе, и она захотла дать ему случай скрыться на время отъ общества чтобъ оправиться.
— Принесите же свой альбомъ, Александръ Ивановичъ, сказала она ему,— можетъ-бытъ у васъ тамъ отыщутся общіе знакомые.
Александръ быстро удалился въ свою комнату. Тамъ онъ бросился на диванъ и закрылъ лицо руками.
‘Все пропало!’ шепнулъ онъ, ‘сосди все знаютъ, узнаетъ скоро и мать…. Господи, какой она подыметъ шумъ!…. Не открыться ли ей во всемъ, прежде нежели она узнаетъ отъ постороннихъ?…. Нтъ, поршилъ онъ,— языкъ не пошевельнется…. Пусть ужь отъ другихъ узнаетъ.’
Стыдъ и досада совершенно измнили его лицо, онъ чуть не рыдалъ. Наконецъ онъ убдился что нужно будетъ преодолть свое волненіе.
— Зачмъ это я пришелъ сюда? спросилъ онъ себя.— Ахъ да, спасибо Курбинской, выручила меня.
Онъ схватилъ альбомъ и вернулся къ дамамъ.
Мсто его около стола занялъ, между тмъ, Краснопольскій. Онъ весело шутилъ съ молодою Кутасовой, которая въ эту минуту забыла и Александра, и землемра. Анна съ Наденькой занимали, нсколько въ сторон, молодыхъ двицъ, двухъ дочерей приходскаго священника. Об однако прислушивались къ словамъ Краснопольокаго, и бесда ихъ съ молодыми подростками шла довольно вяло. Сашенька и Машенька, дочери священника, были очень застнчивы и считали признакомъ хорошаго воспитанія какъ можно больше молчать. Наконецъ Наденька устала отъ напрасныхъ усилій завязать разговоръ съ этими членами молчаливой академіи и предложила всмъ пройтись по саду и, несмотря на свою молодость и неопытность, сумла устроить такъ что очутилась вмст съ Краснопольскимъ. Вс, кром стариковъ, отправились въ садъ. Молодая Кутасова съ Анной отстали, потому что замшкались отыскивая зонтикъ Софьи Васильевны. Она съ нкоторою досадой замтила что вс молодые кавалеры ушли впередъ и пропалъ случай пококетничать съ кмъ бы то ни было, хоть бы даже съ землемромъ. Она не сумла скрыть своего неудовольствія и искала случая выместить его на комъ-нибудь.
— Замтили вы, начала она,— какъ моя belle mè,re, по обыкновенію своему, оплошала? Можете сами посудить что это за безтактная женщина! Хорошо что сама Акулина суетилась какъ угорлая и ничего не замтила, а то бы жестоко лопался бдный Александръ Ивановичъ.
— Я поняла что тутъ скрывается какая-то тайна Александра Ивановича, замтила Анна, — но онъ мн ее не доврялъ, прошу васъ, не разказывайте мн ничего.
— Не понимаю вашей щепетильности, возразила Кутасова,— а мн кажется что вамъ нужно узнать въ чемъ дло, вдь и такъ скоро все сдлается извстнымъ. Пусть же лучше отъ меня узнаете. Александръ Акулинъ проигрался въ карты, онъ занялъ восемьсотъ рублей у Драницына, а ужь какъ онъ расплатится съ нимъ, одинъ Богъ вдаетъ.
Анна была поражена. Она не могла себ объяснить ни поступка Александра, ни его малодушнаго молчанія.
— Хорошъ, нечего сказать! проговорила она въ сердцахъ.— Бдная матъ все воображаетъ что его тяготятъ ученые труды, а онъ ей готовитъ вотъ какую радость.
— Что это, какъ вы строги, Анна Николаевна! Вдь вс почти молодые люди увлекаются игрой или кутежомъ, входятъ въ долги и разоряются. Я даже не вспомню ни одного молодаго человка между своими знакомыми съ кмъ бы не было такихъ похожденій.
Анна вздохнула.
— Можетъ-быть это и въ дух времени, возразила она, — но я никакъ не могу извинять дурнаго поступка только потому что онъ часто повторяется. Все же черное остается чернымъ, а блое блымъ, что ни говори. Какая тутъ разница, взялъ ли Александръ Ивановичъ эти деньги изъ бюро матери безъ позволенія, или проигралъ ихъ? Конечно онъ можетъ раскаяться, и тогда было бы жестоко попрекать его прошедшимъ, но оправдать его нельзя. Удивляюсь какъ общественное мнніе такъ снисходительно относится къ подобнымъ дламъ.
Софья Васильевна не знала что отвтить, но искала случая прервать разговоръ. Она начинала робть въ присутствіи такого строгаго судьи. ‘Пожалуй и меня также казнятъ’, думала она.— Ахъ посмотрите, воскликнула она вдругъ, обрадованная случаемъ перемнить разговоръ, — Аркадій едоровичъ съ Надеждой Ивановной собираются кататься на лодк. Пойдемте къ нимъ.
‘Какъ мн эта двушка не симпатична!’ думала Кутасова, когда спускалась по террас къ рк. ‘Мн такъ неловко съ ней будто мадемуазель Жофруа тутъ со мной (это бывшая гувернантка Софьи Васильевны, двица весьма требовательная). Просто не знаю что сказать…. того и гляди разбранятъ или поставятъ въ уголъ.’ На половин спуска он встртили Машеньку съ Сашенькой, отъ которыхъ кавалеръ ихъ давно отказался. Он боялись кататься на лодк и не знали куда имъ дваться. Анна почла долгомъ заняться ими, а потому только проводила Кутасову до лодки и вернулась домой съ обими барышнями.
Софья Васильевна между тмъ забыла про мадемуазель Жофруа какъ только очутилась въ виду всей компаніи и почувствовала что вс взоры обращены на нее. Съ рзвостью ребенка она пустилась, какъ стрла, бжать внизъ.
— Возьмите меня! возьмите меня! воскликнула она такимъ тономъ какъ будто счастіе жизни зависло отъ этой прогулки. Ее усадили не безъ нкоторыхъ взвизговъ съ ея стороны когда лодка покачнулась отъ ея прыжка. Она старалась не напрасно. Молодой землемръ и Александръ оба глядли съ большимъ участіемъ на всю эту маленькую комедію разыгранную въ честь ихъ, и очень жалли что лодка не могла вмстить и ихъ. Они, въ обществ безсловеснаго мужа Кутасовой, ршались идти берегомъ по тому же направленію которое взяла лодка.
— Какъ мило, закричала имъ Софья Васильевна,— что вы остаетесь вблизи. Вы насъ спасете когда будемъ тонуть.
Отправились. Краснопольскій взялся за весла, Кутасова — за руль, но не услди они отъхать полверсты какъ она начала раскаиваться что похала. Въ увлеченіи своемъ она забыла до какой степени боится воды. Сначала она не хотла поддаваться безотчетному страху, рзвилась, брызгала водой въ Краснопольскаго, но потомъ вдругъ смолкла и не знала какъ сознаться въ такой смшной и непонятной слабости. Тутъ ей вздумалось что было бы не безъэфектно сыграть маленькій обморокъ.
— Ахъ! воскликнула она вдругъ:— мн дурно.
Краснопольскій и Наденька сперва думали что она шутитъ, но, взглянувъ на поблднвшее лицо ея, ислугались оба.
— Высадите меня, произнесла она умирающимъ голосомъ. Ея просьбу исполнили тотчасъ же.