Вечер у господина де-Сервираж
Вечер у господина де-Сервираж
15
21
——————
23
25
27
1907 г.
Вечер у господина де-Сервираж, Ауслендер Сергей Абрамович, Год: 1907
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сергей Ауслендер
Источник текста: С. Ауслендер. Золотые яблоки. Рассказы. М.: Книгоиздательство ‘Гриф’, 1908, стр. 13 — 28.
OCR: В. Г. Есаулов, 15 марта 2010 г.
Посл ареста и казни кавалера де-Мондевиль мы стали собираться у Севиража.
Почти два мсяца понадобилось для исполненія всего, что подсказывала осторожность и благоразуміе, раньше чмъ нашъ новый канцлеръ счелъ возможнымъ, наконецъ, назначить первый посл казни столькихъ друзей вечеръ, котораго мы вс ждали съ понятнымъ нетерпніемъ, такъ какъ въ эти тяжелые дни общеніе съ друзьями и сладкія воспоминанья безвозвратно прошедшаго были единственнымъ утшеніемъ немногихъ еще, хотя, быть можетъ, всего на нсколько часовъ отклонившихъ гибель, уже переставшую даже страшить, какъ что-то неизбжное и непреклонное.
Въ темномъ, ненавистнаго якобинскаго покроя плащ я, соблюдая вс предосторожности, въ свтлыя весеннія сумерки съ багровымъ закатомъ и молодымъ нжнымъ м-
сяцемъ надъ Сеной прокрался къ дому Севиража.
Условленный знакъ говорилъ, что все благополучно, и, стараясь остаться незамченнымъ, открывъ калитку, я прошелъ по алле, уже начинающихъ распускаться акацій къ маленькому домику маркиза, служившему въ прежнія времена веселымъ уединеніемъ для любовныхъ и всякихъ другихъ забавъ, а теперь единственному изъ всхъ владній, оставленному, и то только благодаря особой милости къ нему самого Друга народа.
Согласно уставу я, еще никого не видя, былъ проведенъ Мартиніаномъ, послднимъ изъ слугъ, на котораго можно было положиться, въ крошечную комнату безъ окна, освщаемую одной свчой, гд я съ наслажденіемъ скинулъ уродливый кафтанъ, чтобы переодться въ розовый, шелковый костюмъ, уже слежавшійся отъ долгаго неупотребленія, но еще не вполн потерявшій тонкій ароматъ духовъ, быть можетъ, съ послдняго бала въ опер или даже, кто знаетъ, въ самомъ Версал. Я нашелъ приготовленнымъ также пышный парикъ съ голубой лентой, шпагу, правда, съ поломанной рукоятью, мушки въ вид сердецъ, бабочекъ и цвтовъ и наконецъ, пудру, уже два мсяца невиданную мною. И я чувствовалъ,
16
какъ вмст съ одеждой возвращаются ко мн прежнія легкость, остроуміе, изящество, веселость, красота, беззаботность, вс эти милости неба, такъ тщательно скрываемыя въ послдніе мсяцы подъ отвратительной маской санкюлота.
Еще разъ оглядвъ себя въ маленькое зеркало, въ которомъ при неврномъ свт дрожащей въ моей рук свчи снова, колеблясь, возникалъ столь милый и давно потерянный образъ кавалера и виконта де-Фраже, напудренный, нарядный и взволнованный, я вышелъ въ гостиную. Какой сладостью наполняли сердце вс, даже столь утомлявшія когда-то мелочи строго соблюдаемаго этикета. Какъ отдыхалъ взоръ на изящныхъ манерахъ, слухъ — на тонкихъ остротахъ и изысканнйшихъ оборотахъ рчи. Какъ прекрасны казались улыбки дамъ въ высокихъ, искусно изображающихъ различныя фигуры прическахъ и пышныхъ фижмахъ, какъ стройны и галантны были будто воскрешающіе все великолпіе дворцовъ нарядные кавалеры.
— Какія новости, дорогой виконтъ, — встртилъ меня, вставая навстрчу, хозяинъ.
— Вы слышали, на вчерашнемъ пріем король сказалъ Мондевилю: ‘Я не слишкомъ завидую вамъ’.
17
— Да, а австріячка выдала себя головой, хлопнувъ дверью такъ, что вс подвски на люстрахъ зазвенли.
— Мондевиль былъ великолпенъ.
— А какъ посмотрлъ король на Куаньи, который не могъ сдержать улыбки.
— Это все послдствія ночного приключенія въ маскарад.
— Послушайте, Буже! Онъ разсказываетъ забавныя подробности, будучи свидтелемъ всего происшедшаго!
И Буже разсказывалъ съ такимъ милымъ азартомъ, что черезъ нсколько минутъ я совсмъ отдался знакомой власти пріятныхъ выдумокъ, не вспоминая трагической дйствительности.
Вс эти давно знакомые разсказы объ уже погибшихъ людяхъ, передаваемые такимъ тономъ, будто ничего не измнилось со стнами нашего, когда-то перваго въ Париж, салона, переполняли всегда сладкимъ волненіемъ.
Гавре, обыкновенно горячо принимавшій участіе въ нашихъ разговорахъ, увлекаясь ими чуть ли не искреннй всхъ, казался сегодня задумчивымъ и разстроеннымъ. Нагнувшись къ нему черезъ столъ, такъ какъ онъ сидлъ прямо противъ меня, я спросилъ:
— Что съ вами, любезнйшій маркизъ?
18
Вздрогнувъ, онъ перевелъ на меня свои даже въ самыя веселыя минуты неподвижные свтлые глаза и отвтилъ совершенно спокойно:
— Сегодня, я встртилъ его. Онъ проходилъ въ улицу Дофина. Я все думаю, что ему понадобилось тамъ. Можетъ быть, онъ шелъ къ ней на свиданье. Но что же я могъ сдлать? Какъ помшать?..
Я понялъ, что рчь идетъ о его недавно столь трагически погабшемъ друг и его возлюбленной, тоже казненной, но я не могъ разобрать, говоритъ ли онъ серьезно или нтъ, потому что обычный нашъ пріемъ упоминать о покойныхъ друзьяхъ, какъ о живыхъ, казался мн слишкомъ неумстнымъ въ данномъ случа.
Подавали чай, вошедшій въ моду посл американскихъ походовъ, пристрастія къ которому я не раздлялъ, и вино, краснвшее въ хрустальныхъ приборахъ.
Буже разсказывалъ уже объ утреннемъ гулянь въ Булонскомъ лсу и ссор двухъ весьма высокопоставленныхъ особъ.
— Вы забываете совсмъ меня, милый Фраже, — тихо сказала прекрасная госпожа Монклеръ, задержась на нсколько секундъ за моимъ стуломъ, какъ будто оправляя оборку своихъ фижмъ.
19
— Вы хотите… — началъ я, но она перебила меня совсмъ громко, такъ какъ нашъ разговоръ уже не оставался незамченнымъ:
— Конечно, конечно. Я буду вамъ очень благодарна.
И оставивъ меня переполненнымъ такъ хорошо знакомымъ чувствомъ любви, опасности, сладкой вры въ легко быть можетъ соверщенно пустыя, лживыя слова, она спокойно и медленно прошла въ сосднюю комнату. Я вышелъ за ней. И наши встртившіяся улыбки были безмолвнымъ уговоромъ. Издали слдуя за Монклеръ, я вздрогнулъ отъ неожиданности, когда въ узенькомъ темномъ коридор дв нжныя руки обвились вокругъ моей шеи, и цлуя со смхомъ, она, видимо хорошо знавшая расположеніе дома, увлекла меня въ маленькую, совершенно такую же какъ въ которой я переодвался комнату, изъ всей мебели имвшую одинъ столъ, что, впрочемъ, не слишкомъ затруднило насъ.
Когда черезъ полчаса мы съ разныхъ концовъ присоединились къ оставленному обществу, только что начавшееся чтеніе стиховъ отклонило вниманіе всхъ отъ нашего появленія.
Нсколько погрубвшій, но все еще прекрасный Жарди читалъ своимъ чистымъ,
20
не сводя широко раскрытыхъ рдко голубыхъ глазъ съ одной точки, какъ будто видя что-то невидимое для другихъ.
Любви утхи длятся мигъ единый,
Любви страданья длятся долгій вкъ.
Какъ счастливъ былъ я съ милою Надиной,
Какъ жадно пилъ я кубокъ томныхъ нгъ,
Но, ахъ, недолго той любви нжной
Мы собирали сладкіе плоды.
Потокъ временъ несытый и мятежный
Смылъ на песк любимые слды.
На томъ лужк, гд вмст мы рзвились,
Коса скосила мягкую траву,
Внки любви, увы, уже развились,
Надины я не вижу наяву,
И долго посл въ томномъ жар нгь
Другихъ красавицъ звалъ въ бреду Надиной,
Любви страданья длятся долгій вкъ,
Любви утхи длятся мигъ единый.
Среди покрывшаго послднія строфы восторженнаго шопота всегда окружавшихъ поэта яркимъ цвтникомъ двицъ и дамъ, вдругъ раздался голосъ Гавре, негромкій, но непреклонный:
— Стишки недурны, но я не замтилъ необходимой рифмы — гильотина.
Вс въ смущеніи не умли прервать неловкаго молчанія, наступившаго посл столь неумстной выходки весь вечеръ такъ странно ведущаго себя Гавре, и только Жарди продолжалъ еще улыбаться, глядя въ пространство, своей милой застнчивой улыбкой, такъ идущей къ его лучезарному лицу.
Тогда нашъ канцлеръ увидлъ необходимость вмшаться своей властью, выступивъ впереди, онъ сказалъ гнвно и величаво:
— Дерзкій безумецъ, вы забыли священную клятву предъ божественной чашей Іоанна, покровителя и помощника нашего. Ваше малодушіе граничитъ съ предательствомъ. Братья, обойдите молчаливымъ презрніемъ эти дикія слова, какъ обходите вы палачей и убійцъ и тмъ побждаете ихъ подлое насиліе. Маркиза де-Гавре болыпе не существуетъ среди нашихъ друзей. Какъ смерть не можетъ отнять отъ насъ ни одного славнаго имени, такъ одинъ отвратительный поступокъ вырываетъ навсегда даже изъ памяти самое имя презрннаго.
Медленно и спокойно Гавре допилъ свое вино и при общемъ молчаніи, ни на кого не глядя, вышелъ изъ комнаты.
Хотя искусно завязанный разговоръ и со-
22
здалъ сейчасъ же видъ привычнаго оживленія, но тяжелое смущеніе не покидало уже сердца, кажется, всхъ присутствующихъ и вскор понемногу, изъ осторожности маленькими группами, стали расходиться.
На прощанье канцлеръ произнесъ краткую рчь, въ которой преподалъ наставленія горделиваго отрицанія жестокой дйствительности, единственнаго достойнаго поведенія въ настоящихъ обстоятельствахъ, и напомнилъ уставъ нашего ордена ‘Братьевъ св. Іоанна’.
Внезапно задутый благодтельнымъ втромъ фонарь въ рукахъ мужа далъ намъ возможность проститься быстрымъ беззвучнымъ поцлуемъ, не думая, когда намъ придется опять увидаться.
Занятія математикой, которыми я увлекся въ эти тяжелые дни, помогли мн спокойно не только ожидать своей участи, но даже исполнять самыя отвратительныя требованія такъ называемаго ‘Комитета Спасенія’.
Благоразуміе и твердая вра въ то, что настанетъ часъ, когда можно будетъ сбросить маску и нанести смертельный ударъ ненавистной революціи ея же оружіемъ,
заставляли меня подчиняться безропотно всему.
Зная мое происхожденіе, но не имя противъ меня никакихъ обвиненій, комитетъ, кажется, съ особымъ удовольствіемъ назначалъ меня чаще другихъ въ число гражданъ, обязанныхъ своимъ присутствіемъ придавать хотя бы тнь законности ихъ гнуснымъ убійствамъ. И я научился не дрогнуть ни однимъ мускуломъ подъ взорами добровольныхъ сыщиковъ.
Въ седьмой день Фруктидора яснымъ, но холоднымъ утромъ, я, повинуясь предписанію ‘Комитета Спасенія’ прибылъ на площадь Революціи для присутствія при казни сорока аристократовъ, приговоренныхъ по процессу извстнаго заговора ‘Святой Двы’.
Чиновникъ конвента, провривъ присяжныхъ по списку, размстилъ насъ на скамейкахъ эшафота, какъ разъ около самой гильотины. Почти не замчая происходившаго, весь уйдя въ разршеніе трудной теоремы, надъ которой я бился уже нсколько дней, я вдругъ услышалъ сразу нсколько хорошо знакомыхъ именъ, произносимыхъ прокуроромъ, читающимъ приговоръ.
Много разъ приходилось мн, не поблднвъ, выходить изъ подобныхъ испытаній,
24
но въ эту минуту мн показалось, что все погибло: сердде похолодло, и я удивляюсь, какъ я не упалъ тогда же съ своей высокой скамейки прямо въ толпу, жадно ожидающую привычнаго зрлища.
Въ маленькихъ тачкахъ подвозились все новыя и новыя жертвы, которымъ приходилось, несмотря на быстроту и ловкость палачей, все-таки ждать своей очереди иногда нсколько мучительно долгихъ минутъ.
Сколько тутъ было знакомыхъ лицъ. Вотъ Толье, Корне, Филисье, Бертрамъ. Мн казалось, что вс братья нашего ордена пришли погибнуть сегодня.
Медленно, неловко задвая за ступени, взошелъ на помостъ Жарди. Онъ не казался взволнованнымъ, но только какъ будто стсненнымъ всей необыковенностью обстановки и тмъ вниманіемъ многотысячной толпы, которое приковывалось къ нему. Отросшіе свтлые волосы безъ парика придавали ‘ему трогательный, почти дтскій видъ. Неуклюжесть одежды подчеркивала изящество манеръ. Я чувствовалъ, какъ близокъ онъ — этотъ первый мой другъ въ Париж. Въ эти нсколько минутъ цлый рой воспоминаній пронесся въ моемъ мозгу съ яркостью дйствительности: наши первыя встрчи въ Версальскомъ саду, его свтлыя комнаты въ
отел Лармене, наши разговоры, его стихи, улыбки, письма, все, все.
И вмст съ тмъ эти воспоминанья какъ-то странно успокаивали меня и возвращали мн столь необходимое самообладаніе. И когда по этимъ же роковымъ ступенямъ твердо и легко поднялась госпожа Монклеръ, моя возлюбленная, прекрасная Монклеръ, я былъ уже совершенно спокоенъ, холодно встртилъ я ея улыбку, конечно, обращенную ко мн, когда, проходя мимо скамейки, она почти задла мои ноги, какъ чужой, слышалъ я ея голосъ, нисколько не измненный.
— Вы не слишкомъ любезны, гражданинъ палачъ.
И только, когда вс тла друзей были уже опять уложены въ тачки, а палачи, вытерши кровь, закутывали адскую машину чехлами, я ршился вынуть платокъ, чтобы вытереть потъ, выступившій капельками на лбу и за-тылк.
— Докторъ Гильотенъ позаботился не только о гигіен и сокращеніи времени, но онъ не забылъ также и божественныхъ принциповъ эстетики. Вы не согласны, гражданинъ? — обратился ко мн не безъ ироніи чиновникъ конвента, снимая очки и собирая свои бумаги.
— О да, сударь, онъ создалъ зрлище на-
26
столько же привлекательное, насколько и поучительное, — отвчалъ я съ живостью.
Уходя, я замтилъ Гавре, все еще съ вытянутой шеей стремящагося разглядть получше все происходившее.
Солнце багровло отъ втра.
Наскоро окончивъ свой убогій обдъ, я написалъ маленькую записку на розовомъ листочк: ‘Возлюбленная моего сердца! Вы были бы совсмъ неправы, упрекая меня въ неврности. Поврьте, никогда моя любовь не горла такимъ яркимъ пламенемъ. Ваши поцлуи жгутъ до сихъ поръ мои губы. Одно воспоминаніе о вашей улыбк ввергаетъ меня въ трепетъ.
Любящій, врный до гроба, горящій одной любовью Вашъ Фраже цлуетъ, клянется и молитъ.
N. В. Голубая маска съ сердцемъ пониже лваго глаза дастъ возможность отличить меня отъ другихъ масокъ желающей этого’.
Запечатавъ письмо и надписавъ его: ‘госпож Монклеръ’, я положилъ его въ рзной ящичекъ съ тайнымъ замкомъ, обитый внутри желтымъ бархатомъ, къ уже цлому де-
сятку совершенчо такихъ же писемъ и потомъ, не зажигая огня, въ сумеркахъ, опять взялся за свои чертежи и вычисленія, такъ какъ еще на площади нкоторыя внезапно пришедшщ мысли открывали мн врный путь къ доказательству такъ долго мучившей меня теоремы.