Фонвизин Денис Иванович.
Фонвизин Денис Иванович.
[В защиту ‘Начертания‘]
[В защиту ‘Начертания‘]
Москва, 1784 года.
Примечания:
Примечания:
В защиту ‘Начертания’, Фонвизин Денис Иванович, Год: 1784
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Источник: Д. И. Фонвизин Д. И. Собрание сочинений в 2 томах. Т. 1. Драматургия, филологические работы, переводы художественных произведений. — М.: ГИХЛ, 1959. С. 252 — 259.
OCR Купин А. В.
Мучительная головная боль целые две недели меня не покидала и препятствовала мне отвечать на дружеское письмо ваше от 7-го сего месяца. Позвольте вас искренно поздравить как с табакеркою, так и со всеобщею похвалою вашему переводу, которого экземпляр, получив от вас, читал я с большим удовольствием.
Теперь лежат у меня перед глазами примечания Ивана Никитича Болтина на ‘Начертание’ нашего словаря. Я в сие дело не мешаюсь, потому что Академия представления его почти все уже приняла, ‘Начертание’ переменено, и, следственно, все дело кончено. Почитаю решение Академии, но чтоб иметь удовольствие с вами более побеседовать, хочу сообщить здесь мнение мое о сих переменах. Посвящаю вам целое утро. Боюсь только, чтоб материя моя не завела меня далеко и чтоб письмо мое не сделалось тетрадью. В таком случае прошу вас дружески его не дочитывать: я лучше хочу не быть читан, нежели быть скучен. А всего более прошу вас не делать из сего письма никакого употребления, в чем на скромность вашу совершенно полагаюсь.
Как примечания, так и резоны, для которых Академия решилась их принять и апробованное ‘Начертание’ переменить, не произвели во мне, признаюсь вам, никакого убеждения. Чтоб меня удобнее понять, пожалуйте, прочтите наперед те примечания и письмо, при котором г. секретарь Академии препроводил оные к Ивану Ивановичу Мелиссино, а потом уже продолжайте, если вам угодно, читать то, что теперь писать стану.
Собственные имена отнюдь не составляют существа языка, а уменьшительные их еще меньше, и если Ивану нет места в лексиконе, тем менее Ваньке такая претензия прилична. Что ж касается до увеличивательных, будто духовными особами употребляемых, то я отроду не слыхивал, чтоб собственные имена имели когда-нибудь увеличивательные. Знаю, что бывают они полные и сокращенные, наприм.: Иоанн, Пеан, но не думаю, чтоб какой-нибудь архиерей назвал себя когда-нибудь смиренный Иоаннище. Буде имя Иоанн для того увеличивательное, что содержит больше слогов и букв, нежели Иван, то по сему правилу Василиса было б увеличивательнее Вассы. Я не стану говорить об Акулине, которая титло имени увеличивательного никогда не согласится из доброй воли уступить Анилине, имея с нею равное число букв и слогов.
Если б полагать, что уменьшительные имен собственных принадлежат к нашему словарю, то, без сомнения, принадлежат к нему и происходящие от собственных прилагательные, напр.: от Петра — Петров, от Никиты— Никитин, равным образом и отчества, напр.: Кузьмич, Матвеич, Кузьминишна, Матвеевна. Рассудите, не грешно ли терять время на такие бесплодные упражнения?
Академия положила принять в словарь из собственных имен только самые употребительные, но как можно определить, которое имя есть самое употребительное и которое нет? — Всякий за свое имя вступится. В вашем доме Осип, в моем Денис весьма употребительны, и мне кажется, что всякое имя нарекается христианину при святом крещении точно для того, чтоб оно было употребительно. Верьте мне, что буде в лексиконе нашем поместятся и одни те, кои признаны будут самыми употребительными, то они с своими уменьшительными, приветственными, уничижительными и проч. составят в словаре нашем одних Петрушек, Ванюшек, Анюток, Марфуток по крайней мере не меньше тридцати тысяч душ. Тридцать тысяч душ иметь хорошо, но не в лексиконе!
Что некоторые собственные имена употребляются в пословицах, то не составляет причины к помещению их в словарь нашей Академии. Все такие пословицы, где есть Сенюшки и Фили, весьма низки и умом и выражением, желательно, чтоб они вовсе были забыты. И в самой лучшей пословице, которая в примечаниях написана и которая начинается: как у Сенюшки есть денежки, сказано бедному Семену не меньше как…
Между резонами для принятия в словарь имен собственных Академия уважила, что ‘в древних наших челобитных и производствах просители употребляли имена уменьшительные’. Но, уважив сей резон, приняла совсем, коли смею сказать, противоречащее ему правило: внесть в словарь собственные имена только самые употребительные. Неужели в нашей древности мог подавать челобитье тот только, кто назывался, напр., Иваном или Петром? Я уверен, что Гурий и Варсонофий равное с ними имели право, а по сему резону, если собственные имена в словарь принимать, то принимать все: в каковом случае бесплодное приращение словаря, простираясь еще на несколько фолиантов, отдалило бы благополучное оного окончание на бесконечные веки.
Имена: Филя, Федора, конечно, в словарь наш внесены быть должны, но не как имена собственные, а как имена, употребляющиеся в метафорическом смысле. Я желал бы еще, чтоб помещены были все содержащие метафорический смысл собственные имена особ, прославившихся в истории как добродетелями, так и пороками. Я желал бы, например, чтоб в словаре нашем было истолковано, что имя Нерон заключает в себе идею лютого тирана, Тит — государя милосердого, Сарданапал — тирана сладострастного, что Зоилом именуется злобный и презрительный критик, что имя Катилина сделалось титлом высокомерного врага отечеству. Сим образом потомство судит деяния своих предков. Таковой суд есть достойное возмездие порока, достойная награда добродетели. Сие нечувствительно обращает мысль мою на счастие нашего времени, ибо нет сомнения, что, когда отдаленнейшие потомки станут читать новые грядущих времен издания нашего Толкового словаря, уже найдут они в нем имя Екатерины в разуме слова, знаменующего премудрую монархиню,
Г. сочинитель примечаний в одном месте говорит, что ‘нынешний лексикон французской академии признается от всех вообще лучшим словарем’. Я сам того же мнения и весьма согласен держаться всего, что в нем наблюдаемо. Тогда бы в нашем словаре не было ничего лишнего, в нем не найдете вы ни Anne, ни Annette, ни Pierre, ни Pierrot.
Вследствие примечаний Академия определила внесть в словарь названия государств, столиц и знатнейших российских городов. Если б я случился тогда с вами, то взял бы смелость поспорить. Теперь в словарь наш войдет, например, Франция. Сделаем ей дефиницию кратчайшую: ‘Франция есть большое европейское государство, окруженное Нидерландами, Германнею, Швейцарией), Савойскою Землею, Средиземным морем, Пири-нейскими горами и океаном. Оно находится между 13 и 26 градусами долготы и между 42 и 51 градусами широты’. Пожалуйте, скажите, положение Франции, счет градусов долтоты и широты ее составляет ли существо славяно-российского языка? Мне кажется, что, нашед в нашем словаре сию дефиницию, я так же бы удивился, как если б в словаре географическом нашел, что ‘Франция есть имя собственное, число единственное, рода женского’. Г. сочинитель примечаний говорит, что знание положения земель весьма полезно. Без сомнения, но я уверен, что он также признает полезным и знание грамматики: следует ли же из того, чтоб в географию заехала грамматика, а в грамматику география? Мне кажется, всякая вещь должна быть в своем месте. Всего бы лучше держаться и в сем случае лексикона Французской академии. В нем не найдете вы ни France, ни Franqais, ни Anglais. Найдете Juif, но с следующим примечанием: Juif, subst. masc. On ne met pas ici ce mot comme le nom d’une nation, mais parce qu’il s’emploit figurement en quelques phrases de la langue. Ainsi on ap-pelle Juif un homme qui prete a usure etc.[ Жид, существительное мужского рода. Это слово не обозначает здесь национальности, но употребляется в некоторых случаях в переносном смысле. Так, жидом называют человека, который ссужает деньги под проценты, и т. д. (франц.).
Я весьма согласен дать в сем разуме жиду место и в нашем словаре, но не пускать в него иудеянина.
В рассуждении технических терминов, г. сочинитель примечаний, кажется, весьма недоволен нашим ‘Начертанием’. Он ‘воображает себе россиянина, который, ухватись за наш словарь, ищет в нем слов: аберрация, перигей, эпакта, архитрава, представляем себе досаду его, когда он, рывшись по всему, не найдет в нем искомых слов, какое справедливое будет его негодование на сочинителей! Как они в вине своей останутся безмолвны!’ Если б сия несчастная сцена при мне приключилась, я не дал бы ей долго продолжаться: раскрыл бы при нем наш словарь, указал бы ему в нем аберрацию, перигея и спросил бы его без чинов: ‘да за что же ты бранишься?’ И действительно, ежели словарь делан будет но начертанию, то каждое из сих слов в своем месте найдется. В ‘Начертании’ исключаются те только названия технические, кои одним ученым известны, но как многим неастрономам известны аберрация и перигей, многим нехронологам знакома эпакта, многие неархитекторы знают, что архитрава, то в силу ‘Начертания’ все сии слова должны непременно иметь место в нашем словаре. Буде же кто захочет искать в нем названий, напр., каждой корабельной веревочки, и, не нашед их, изволит рассердиться, — пусть его гневается! Мы не виноваты, если кто в словаре нашем не найдет того, чего искать в нем не должно.
Je reviens toujours a mes moutons [Я снова возвращаюсь к моим баранам (франц.).]. Станем держаться лексикона Французской академии, в нем есть aberration, perigee, epacte, architrave, но со всем тем сочинители наблюдали строго правило: de n’admettre dans leur dictionnaire que les termes elementaires des sciences, des arts et meme ceux des metiers, qu’un homme de lettres est dans le cas de trouver dans des ouvrages, ou Ton ne traite pas expressement des ma-tieres aux quelles ces termes appartiennent [Помещать в словарь только такие термины наук, искусств и даже ремесл, которые могут встретиться в сочинениях, не посвященных исключительно тому знанию, из которого эти термины заимствованы (франц.).].
Далее в примечаниях нашел я следующее, совсем излишнее рассуждение: ‘Провинциальные слова, неизвестные или не употребляемые в столицах, напрасно изгонять из словаря, ибо некоторые из них послужат к обогащению языка’, каковы суть: луда, тундра и проч.’. Правда, что если б в ‘Начертании’ таковое изгнание предписано было, может быть, в словаре нашем не было б ни луды, ни тундры. Воля господня! И тут беда была б невелика, но как именно сказано в ‘Начертании’, что ‘должны пметь в словаре место все те провинциальные слова, кои служат к обогащению нашего языка’, то буде луда и тундра очень хороши, найдут и они место в нашем словаре.
Академия ныне решилась ‘ставить глаголы, как то и должно было, в первом лице настоящего времени, ибо многие разное знамеиование имеющие глаголы одинаково пишутся в неопределенном, напр., жну, жать и жму, жать‘. Не понимаю, почему глаголы так ставить должно было, уверен я, напротив того, что в нашем языке весьма мало сыщется глаголов подобных жну, жать и жму, жать. Против каждого из них берусь выставить другой, который, имея разное знаменовапие, пишется в первом лице одинаково, напр., лазить, лажу и ладить, лажу, петь, пою и поить, пою. Есть хорошие лексиконы, где глаголы ставятся в первом лице, есть очень же хорошие, где они ставятся в неопределенном. В сей перемене не вижу никакой выгоды, но вижу замешательство, и весьма великое, ибо наша аналогическая таблица, которая ужо и печатается, чаятельно вся содержит глаголы в неопределенном. Теперь надобно переводить их на новые квартиры: быть из литеры Б отправить в литеру Е — есмь, слать из литеры С в литеру Ш — шлю и проч.
Г. сочинитель примечаний делает в одном месте дефиницию Толкового словаря и, вмещая в него все то, что только может вместиться в пространнейшую энциклопедию, выводит заключение, ‘что словарь наш наименован толковым, а в ‘Начертании’ не видит он намерения, чтоб таковым его делать’. На сие скажу, что Российская академия поручила комитету сделать ‘Начертание’ Толкового словаря не наук и художеств, но славяно-российского языка, а чтоб сие наименование не произвело о нем такого понятия, какое г-н сочинитель примечаний имеет о существе Толкового словаря, то комитет в самом начале ‘Начертания’ сделал своему словарю точную дефиницию. Следственно, и остается судить теперь единственно о том, содержит ли в себе ‘Начертание’ все то, чего требует сделанная комитетом дефиниция. Монтескье говорит: quand un ecrivain а defini un mot dans son ouvrage, quand il a donne, pour ainsi dire, son dictionnaire, il faut entendre ses paroles suivant la signification qu’il leur a donnee [Когда писатель определил значение слова, им употребленного, когда он, так сказать, дал свой словарь, то нужно понимать его речи в том самом смысле, какой он придает им (франц.).].
В примечаниях раскритикован употребляемый мною термин сослово и преображен в сослов. Может быть, я и виноват. Но мне кажется, буде наш язык терпит такие составные слова, как сотоварищ, соучастник, соправитель, для чего ж бы не сказать и сослово? Г. критик говорит, что ‘оно, будучи похоже на сословие, приводит мысль в замешательство’. Сей резон не весьма убедителен. Поэтому надобно тем наипаче исключить из языка нашего слово баба, ибо оно может приводить мысль в замешательство больше сослова. Оно напоминает женщину, птицу и ту бабу, которою сваи набивают. Впрочем, если Академия отвергнет мой термин, я повиноваться буду ее решению. Не стану употреблять сослово и, покинув перо, пишущее Сословник, охотно скажу: ‘конец, и богу слава!’
Главнейшее примечание осталось, как слышу, без решения, то есть: расположить словарь аналогическим ли порядком или этимологическим? Резоны против ‘Начертания’ кажутся мне инмало не основательны. Таблица аналогическая отнюдь не есть второй словарь, но есть истинная и полезная table des matieres (оглавление) нашего Толкового словаря. Неужель состоящая в двух томах подобная таблица словаря энциклопедического есть вторая энциклопедия? Г. сочинитель примечаний говорит, что ‘в этимологическом лексиконе, нашед иногда указанную страницу, не прежде сыщешь в ней слово, как по прочтении ее с начала до конца’. Сие иногда случается не реже и с лексиконом аналогическим, но и в том и в другом нет, конечно, нужды читать страницу с начала до конца, а надобно ее обозреть, потому что не в естестве вещей в один миг попадать глазами на искомое слово. Что же надлежит до первого издания лексикона Французской академии, который был этимологический, то, конечно, неудобности его были весьма велики, ибо не было при нем той таблицы, которая все неудобства отвращает и которая будет при нашем словаре. Впрочем, я то знаю, что из словаря этимологического шестьдесят подьячих в один год сделают словарь аналогический, а из словаря аналогического шестьдесят членов Российской академии ни в пять лет не сделают словаря этимологического.
Письмо мое несносно длинно. Чувствую, что нет в нем ни складу, ни ладу, но я пишу к другу [О. П. Козодавлеву.]. Надеюсь от него такого снисхождения, с каким искренним почтением и преданностию пребываю…
Письмо впервые напечатано в 1803 году в журнале Карамзина ‘Вестник Европы’ (No 19), куда его передал О. П. Козодавлев. Карамзин снабдил письмо своими примечаниями, которые и воспроизводим:
Как примечания, так и резоны. — ‘Разумеется, что Фонвизин не употребил бы слова резон, если бы писал для публики и для печати’.
…как у Сенюшки есть денежки, сказано бедному Семену… — ‘Кто любопытен знать, что бедному Семену сказано, тот может заглянуть в ‘Собрание русских пословиц). В ‘Собрании’ пословица читается так: у Сенюшки две денежки — Сенюшки Семен, а у Сенюшки ни денежки б…. сын Семен.
…аберрация и перигей, многим нехронологам знакома эпакта… — ‘Смысл аберрации выражается русским словом уклонение, следовательно, можно и не ставить латинского слова, но греческие эпакта и перигей должны, без сомнения, войти в лексикон’.
…то буде луда и тундра очень хороши… — ‘Сибирское слово тундра должно быть в русском лексиконе, ибо никаким другим мы не означим обширных, низких, безлесных равнин, заросших мохом, о которых может говорить поэт, географ, путешественник, описывая Сибирь и берега Ледовитого моря, но в луде, кажется, нет большой нужды’.
…из словаря аналогического шестьдесят членов Российской Академии ни в пять лет не сделают словаря этимологического. — ‘Это отчасти справедливо, но все ли догадаются, что надобно искать, например, облака в литере В. Многие должны рыться во всех аналогических таблицах, чтобы отыскать это слово’.