СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ТЕККЕРЕЯ
эсквайра, полковника на служб ея величества королевы Анны.
Съ портретомъ В. Теккерея.
С-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская No 16
1895.
Я никогда, читатель, не писалъ словъ льстивыхъ
И ни одной не подписалъ страницы лживой.
Теккерей.
Теккерей родился (въ 1811 г.) и выросъ въ богатой, старинной англійской семь. Дтство его прошло среди роскошной индійской природы. До семи лтъ онъ прожилъ въ Калькутт, гд его отецъ, Ричмондъ Теккерей, послдовательно занималъ посты окружного судьи и главнаго сборщика пошлинъ, а затмъ, какъ и вс дти богатыхъ англійскихъ семей, проживавшихъ въ Индіи, былъ отправленъ въ Англію и до двнадцати лтъ оставался въ дом своего дда, спокойно и комфортабельно доживавшаго свои дни въ деревн Гадлей. Двнадцатилтнимъ мальчикомъ поступилъ Теккерей въ Чертрисскую школу, находившуюся подъ покровительствомъ высшей аристократіи и высшаго духовенства.
Красивый, кроткій, отчасти робкій мальчикъ, какимъ былъ тогда Теккерей, скоро завоевалъ себ симпатіи своихъ сотоварищей. Не смотря на свою общительность и живость характера, онъ не принималъ участія въ школьныхъ играхъ, которыя въ ряду предметовъ, не симпатичныхъ Теккерею, занимали ближайшее мсто посл геометріи и алгебры. Онъ, однако, не уединялся, ничуть не сторонился своихъ товарищей, которыхъ привлекала къ нему способность быстро писать стихи и пародіи, рисовать каррикатуры. Слава остряка, сатирика, каррикатуриста доставила ему самую широкую популярность. Многіе бывали жертвами такой способности Теккерея, онъ любилъ подсмиваться надъ недостатками своихъ товарищей, но длалъ это въ такой добродушной форм, что никто и не думалъ на него обижаться.
Почти также, какъ играть, не любилъ Теккерей и ‘учиться’. Ни математика, ни древніе языки, которые онъ впослдствіи прекрасно зналъ, не привлекали его особеннаго вниманія. Учился онъ ‘по немногу’, ‘чему-нибудь и какъ-нибудь’. Строгій, сухой директоръ, педанты-учителя не съумли сдлать ‘ненавистныхъ’ греческаго языка и математики боле интересными для Теккерея, не съумли возбудить его любознательности и прилежанія. У юноши Теккерея уже въ то время появились свои собственные интересы, взтляды, понятія. Онъ не учился, не игралъ, но за то много читалъ. Читалъ онъ главнымъ образомъ произведенія беллетристики. Какимъ-то чутьемъ умлъ онъ подбирать себ книжки. Дв-три страницы не интереснаго текста ршали судьбу книги. Теккерей бросалъ не понравившееся ему сочиненіе и брался за другое. Мысли, возникавшія у него при чтеніи, выражались въ каррикатурахъ, которыя онъ набрасывалъ здсь же на поляхъ книги. Вс почти книги, бывшія въ рукахъ Теккерея, украшены цлымъ рядомъ, часто очень удачныхъ каррикатуръ — иллюстрацій. ‘Исторія древнихъ’ Роллена, употреблявшаяся какъ учебникъ въ англійскихъ школахъ, дала много матеріала для юнаго сатирика. На первой страниц ея красуется Кліо, муза исторіи, въ вид старой двы, вооруженной очками, зонтикомъ и корзинкой съ письменными принадлежностями. Алкивіадъ, съ сигарой въ зубахъ и моноклемъ въ глазу, съ философскимъ спокойствіемъ отрзывающій хвостъ у собаки, Агезилай въ короткой рубах, подъ зонтикомъ, Дидона съ веромъ, величественно возсдающая на трон и др. личности оживляютъ страницы этого сухого учебника. Масса каррикатуръ Теккерея, разсянныхъ по полямъ разныхъ книгъ, составили собой вышедшую недавно ‘Теккереяну’, въ которую вошло до 1.000 отдльныхъ каррикатуръ и рисунковъ. Изъ Чертрисса Теккерей перешелъ въ феврал 1829 г. въ Кембриджскій университетъ. Вкусы его сложились еще въ первоначальной школ. Здсь обнаружилъ онъ любовь къ беллетристик, здсь же выказалъ онъ впервые и свои блестящія сатирическія способности. Поступивъ въ университетъ, Теккерей остался тмъ же. Науки интересовали его мало. Также, какъ герой его будущаго романа ‘Пенденнисъ’, онъ не особенно углублялся въ университетскую науку, работалъ урывками. Здсь онъ сошелся очень близко съ знаменитымъ впослдствіи поэтомъ-лауреатомъ Тениссономъ и ученымъ Кемблемъ, здсь же началась и это литературная дятельность. Началась она изданіемъ маленькаго журнала подъ заглавіемъ ‘Снобъ, литературный и научный журналъ’. Содержаніе каждаго номера состояло изъ шутокъ и юмористическихъ очерковъ въ стихахъ и проз. Особенно выдающагося журналъ, выходившій подъ редакціей и при несомннномъ сотрудничеств Теккерея, конечно, ничего не представлялъ, но нкоторыя вещи уже носили въ себ несомннные зародыши того юмора, которымъ впослдствіи отличались журнальныя статьи будущаго сатирика-романиста. Выходившій еженедльно ‘Снобъ’ прекратился на одиннадцатомъ нумер и возродился въ новомъ изданіи. ‘The Gownsman’ (‘носитель мантіи’, т. е. членъ университетскаго общества). Этотъ второй журналъ, издававшійся также очень недолго, былъ послднимъ по времени литературнымъ предпріятіемъ Теккерея-студента, который оставилъ университетъ въ 1830 году, не получивъ никакой ученой степени.
Покончивъ съ своимъ оффиціальнымъ образованіемъ, Теккерей отправился продолжать его въ Веймаръ, который былъ центромъ умственной жизни, пунктомъ, къ которому стремились ученые, художники, поэты, музыканты. Притягательной силой тамъ являлся великій Гёте.
Теккерей вмст съ нсколькими молодыми англичанами отправился въ Веймаръ и былъ очень любезно принятъ въ салон великой герцогини, гд собиралось избранное веймарское общество. Приглашенія на обды, балы и рауты смнялись одно другимъ. Нсколько разъ въ недлю давались придворные спектакли. Теккерей всегда съ удовольствіемъ вспоминалъ о своей жизни при этомъ блестящемъ Двор, особенно о своемъ знакомств съ великимъ Гёте, который удостоилъ его даже ‘почетной аудіенціи’. Повидимому, Теккерей и здсь обратилъ на себя вниманіе своими каррикатурами. ‘Моимъ наслажденіемъ въ то время, — говоритъ онъ, — было рисовать каррикатуры для дтей’. Каррикатуры эти, однако, по достоинству оцнены были и взрослыми, много лтъ спустя, когда онъ, уже извстный романистъ, заглянулъ въ Веймаръ, онъ, къ своему удовольствію и радости, увидлъ, что многія изъ его каррикатуръ бережно сохранились. Самъ Гёте снисходилъ до того, что любовался его каррикатурами.
Быть можетъ, вліянію этого художественно — артистическаго веймарскаго кружка нужно приписать ршеніе Теккерея сдлаться живописцемъ и оставить начатую еще на школьной скамь литературную дятельность. Прежде всего онъ отправился въ Римъ, но очень скоро ухалъ оттуда и поселился въ Париж. Цлыми днями просиживалъ онъ въ Лувр, копируя картины извстныхъ художниковъ. Живопись, однако, ему не давалась, хотя рисовалъ онъ легко и бойко.
Жизнь въ Париж, не смотря на такого рода неудачи, очень нравилась Теккерею и онъ также, какъ и его герой Филиппъ, ‘впослдствіи не разъ вспоминалъ веселое время, когда онъ жилъ въ ндрахъ богемы, наслаждался устрицами и ничего недланіемъ, курилъ, плъ по ночамъ и въ изобиліи пилъ содовую воду утромъ, подымаясь съ постели холостяка, правда, ‘одинокаго, но за то не обязаннаго заботиться о жен и дтяхъ’, не разъ въ его ушахъ звучали ‘веселый гулъ оживленнаго говора, молодой смхъ и знакомыя мелодіи студенческихъ псенъ’. (‘Приключенія Филиппа’, т. I, стр. 165, 176). Теккерей восторгался самымъ искреннимъ образомъ жизнью художниковъ въ Париж. ‘Жизнь здшняго молодого художника, — писалъ онъ, въ одномъ изъ своихъ парижскимъ писемъ, — это — самое легкое, самое веселое и, въ тоже время, самое неряшливое существованіе. Онъ прізжаетъ въ Парижъ изъ своей провинцій лтъ 16-ти. Родители назначаютъ ему ежегодную пенсію въ 400 рублей и сами платятъ его учителю. Онъ поселяется въ Латинскомъ квартал, является обыкновенно въ мастерскую довольно рано и работаетъ тамъ вмст съ двумя десятками товарищей, такихъ же веселыхъ и такихъ же бдныхъ какъ и онъ самъ. Каждый изъ нихъ куритъ свою любимую трубку, и рисуютъ они свои картины въ облакахъ дыма, среди шумной болтовни, остротъ и громкаго хорового пнія. Теккерей велъ такую же точно жизнь и комната, которую онъ занималъ въ Латинскомъ квартал, очень часто, по словамъ одного изъ его товарищей, ‘превращалась въ адъ, правда, очень веселый, но все-таки адъ’. Многочисленные гости, размстясь гд попало, курили, пили, пли, разговаривали. Ему нравилась полная независимость художниковъ, ихъ простота, естественность, а главное богема. Нравился Теккерею также и Парижъ, его красота, изящество, масса картинныхъ галлерей, счастливый климатъ. Позже онъ часто прізжалъ въ Парижъ, чтобы ‘освжиться’, тряхнуть стариной… И тутъ онъ не упускалъ случая пожить въ родной его сердцу богем, проводя время въ обществ художниковъ и литераторовъ, которымъ часто помогалъ. О добрыхъ длахъ его въ это время разсказываютъ не мало анекдотовъ… ‘Разъ утромъ, войдя въ спальню Теккерея, — разсказываетъ одинъ изъ очевидцевъ, — я увидлъ, что онъ кладетъ золотыя монеты въ коробочку для пилюль, на крышк которой было надписано: п_р_и_н_и_м_а_т_ь в_ъ с_л_у_ч_а_ н_у_ж_д_ы.— Что это вы длаете?— спросилъ я.— Да вотъ, — отвчалъ онъ, — я нашелъ въ Париж одного старика, который говоритъ, что онъ очень боленъ и не знаетъ, что ему длать, я подозрваю, что ему нужно именно это лекарство и вотъ почему докторъ Теккерей намревается предпринять этомъ способъ леченія’.
Насколько нравились Теккерею самъ Парижъ и жизнь парижскихъ художниковъ, настолько онъ былъ противъ современнаго порядка вещей во Франціи. Реакціонное правительство, знаменитая хартія 1830 года, — все это находило себ строгое и пылкое осужденіе въ статьяхъ Теккерея, которыя онъ отъ времени до времени посылалъ въ англійскія газеты. Инымъ характеромъ отличались его парижскія корреспонденціи о художественныхъ выставкахъ, разборы произведеній французскихъ писателей. Вс они написаны восторженно и тепло.
Мало по малу литературная дятельность начала брать верхъ надъ занятіями живописью. Страсть къ беллетристик, которую онъ обнаружилъ еще на школьной скамь, теперь еще больше увеличилась. Его библіографическія статьи этого времени, писанныя для англійскихъ и американскихъ журналовъ, главнымъ образомъ посвящены повствовательной литератур. Молодого тогда Диккенса Теккерей привтствовалъ восторженно и находилъ, что ‘Записки Пикквикскаго клуба’ даютъ о государственной и народной жизни Англіи понятіе гораздо врне того, какое можно извлечь изъ ‘боле громкихъ и достоврныхъ описаній’, доказывалъ, что ‘святочные разсказы’ — это ‘благодяніе, оказанное Диккенсомъ всей націи’, что ‘каждый мужчина или каждая женщина, читающіе ихъ, должны смотрть на нихъ, какъ на личное одолженіе, сдланное имъ авторомъ…’ Несомннный литературный вкусъ и несомннный талантъ замтны были во всхъ статьяхъ Теккерея, которыя доставили ему довольно почетное мсто среди такихъ сотрудниковъ въ ‘Fraser’s Magazine’ какъ Робертъ Соути, Уильямъ Энсвортъ, Самуилъ Кольриджъ, Томасъ Карлейль и др., но въ то же время не замчались читателями. Публика совершенно не знала Теккерея тмъ боле, что онъ долго писалъ подъ различными псевдонимами. Первымъ замчательнымъ и оригинальнымъ произведеніемъ Теккерея была пародія на появившійся тогда романъ Бульвера-Литтона ‘Евгеній Арамъ’, напечатанная подъ заглавіемъ: ‘Елизавета Броуринга’ въ ‘Fraser’s Magazine’ 1832 г. Въ этой пародіи Теккерей со всей силой своего сатирическаго таланта обрушился на сантиментализмъ и другія слабости школы Бульвера-Литтона.
Достигши совершеннолтія, Теккерей получилъ въ наслдство отцовскій капиталъ въ 200.000 р. и ршилъ всецло посвятить себя литератур. Теккерей перехалъ изъ Парижа въ Лондонъ, и, не довольствуясь положеніемъ зависимаго сотрудника, ршилъ основать свое собственное изданіе. Въ это время издавалась въ Лондон еженедльная литературная газета подъ заглавіемъ ‘Національное знамя’. Дла этой газеты были очень плохо, а потому издатели ея, виноторговецъ и священникъ, съ удовольствіемъ продали ее Теккерею. Но ни деньги, затраченныя на это изданіе, ни личный, упорный трудъ. самого Теккерея не могли измнить положеніе купленной газеты и уже черезъ годъ (1834 г.) пришлось бросить это изданіе. Неудача на нкоторое время охладила Теккерея ко всякаго рода литературнымъ предпріятіямъ, но черезъ два года была уже совершенно забыта. Въ 1836 году Теккерей снова затялъ изданіе газеты, но и эта попытка оказалась неудачной. Все, это осталось отъ его наслдства посл прекращенія первой газеты, тутъ было израсходовано, и Теккерей долженъ былъ снова сдлаться простымъ сотрудникомъ.
Теккерей началъ снова работать въ ‘Fraser’s Magazine’. Онъ напечаталъ здсь сатирическое письмо по поводу только что вышедшаго тогда сочиненія: ‘Моя книга для анатоміи хорошаго обращенія’, авторъ которой сообщалъ правила хорошаго тона, вообще длился результатами своей жизни въ высшемъ обществ. Письмо это такъ понравилось редактору журнала, что онъ просилъ Теккерея продолжать работать въ такомъ же направленіи. Результатомъ этой просьбы были ‘Записки Елоплаша’ (тогдашній псевдонимъ Теккерея), напечатанныя въ томъ же журнал. Теккерей здсь рисуетъ высшее общество, тоже даетъ правила хорошаго тона, но излагаетъ все это въ форм мемуаровъ лакея, изъ которыхъ самъ собой вытекаетъ выводъ, что джентльменъ, т. е. дворянинъ, можетъ чувствовать и поступать также вульгарно, какъ простой лакей. Но первая попытка дать простую картинку быта, выступить бытописателемъ, сдланная имъ въ 1840 году, такъ и осталась попыткой. Начатый имъ бытовой романъ ‘The shabby genteel story’ никогда не былъ оконченъ, вслдствіе семейнаго несчастья, которое постигло его во время работы.
Еще въ 1837 т. онъ женился на двушк Шау и былъ вполн доволенъ своей семейной жизнью, которой, однако, наслаждался не долго. Черезъ три года ею жена сильно заболла и въ результат болзни, не смотря на заботы мужа, получилось психическое разстройство. Теккерей долго не врилъ въ то, что его жена неизлечима, что наступилъ конецъ его семейному счастью. Посл долгой борьбы и колебаній онъ, наконецъ, поселилъ ее отдльно, но никогда уже не могъ избавиться отъ того тяжелаго впечатлнія, которое произвела на него болзнь жены. Много лтъ спустя, онъ также живо чувствовалъ всю горесть своей утраты.
Семейное горе, повидимому, сильно отразилось на литературной дятельности Теккерея. Онъ почти пересталъ писать и очутился въ очень тяжеломъ матеріальномъ положеніи. Нуждой, вроятно, слдуетъ объяснить задуманное въ 1840 году изданіе напечатанныхъ раньше журнальныхъ статей и очерковъ парижской жизни, составившихъ его ‘Парижскій альбомъ’, интересный главнымъ образомъ своимъ оригинальнымъ посвященіемъ. М. А. Титмаршъ, какъ назвалъ себя на этотъ разъ Теккерей, посвящалъ свой сборникъ портному. ‘Посвящается г. М. Аретцу, портному (27, rue Richelieu, Paris), читаемъ на первой страниц сборника. ‘Нсколько мсяцевъ тому назадъ, когда вы представили пишущему эти строки счетъ за сюртуки и брюки, доставленные ему, и должникъ вашъ замтилъ вамъ, что немедленная уплата счета поставила бы его въ крайне затруднительное положеніе, вы отвтили ему такъ: ‘Боже мой, пожалуйста, не безпокойтесь объ этомъ, сударь! Если вы нуждаетесь въ деньгахъ, что нердко случается съ человкомъ, находящимся въ чужой стран, то у меня дома есть тысячафранковый билетъ, который я могу представить къ вашимъ услугамъ’. Исторія и опытъ, милостивый государь, доставляютъ намъ такъ мало примровъ благородныхъ поступковъ, которые могли бы сравняться съ вашимъ (подобное предложеніе, какъ ваше, со стороны чужого и притомъ еще портного кажется мн столь изумительнымъ), что вы должны извинить меня, если я публично заявляю о вашей добродтели и знакомлю англійскій народъ съ вашимъ именемъ и прекраснымъ характеромъ вашимъ. Я позволю себ еще прибавить, что вы живете въ первомъ этаж, что вашъ матеріалъ и ваша кройка превосходны и что ваши цны умренны и добросовстны. Въ заключеніе позвольте мн положить къ стопамъ вашимъ эту книгу, какъ слабое выраженіе моего глубокаго уваженія къ вамъ’…
Это любопытное посвященіе служитъ лучшимъ доказательствомъ того бдственнаго положенія, въ какомъ онъ находился въ Париж. Книга, однако, обратила на себя мало вниманія, да по своему содержанію она дйствительно не представляла собой ничего выдающагося. Гораздо выше должна быть поставлена его ‘Исторія Самуила Титмарша и Гоггартовскаго алмаза’ (См. т. III), написанная въ 1841 году. Извстный критикъ Стерлингъ, прочитавъ это произведеніе, нашелъ, что Теккерей — геній, что онъ могъ бы ‘при спокойной и безбдной жизни создавать такіе долговчные шедевры, какъ т, которыми мы теперь обладаемъ и которые бы приводили въ восторгъ милліоны нашихъ потомковъ. Въ каждой изъ этихъ страницъ больше правды и естественности, нежели во всхъ произведеніяхъ Диккенса, взятыхъ вмст’. Извстность Титмарша возростала съ каждымъ новымъ произведеніемъ, быстро слдовавшимъ одно за другимъ. ‘Книга ирландскихъ очерковъ’ — результатъ его путешествія по Ирландіи, а затмъ разсказъ ‘Замужнія дамы’, выпущенный подъ видомъ извлеченія изъ мемуаровъ Д. Фицъ-Будля см. т. XI) доставляли ему все боле и боле видное мсто среди представителей современной литературы. Публика, однако, все еще мало знала Теккерея. Первымъ произведеніемъ, заставившимъ интересоваться именемъ Титмарша даже публику, были ‘Мемуары Барри Линтона, эсквайра’ (См. т. IV), считающіеся многими однимъ изъ оригинальнйшихъ его произведеній. Извстный англійскій романистъ Антони Тролоппъ находилъ, что по богатству языка и литературному таланту — это самое замчательное изъ всего написаннаго Теккереемъ.
Еще печатались эти ‘Мемуары», какъ Теккерею представилась возможность совершить путешествіе на востокъ. Въ 1844 г. одинъ изъ его пріятелей, служившій въ крупной пароходной компаніи, предложилъ ему безплатный билетъ для такой поздки. Неожиданное предложеніе сдлано было за 36 часовъ до отправленія парохода, но Теккерей съ радостью принялъ ею. Результатомъ этого неожиданнаго путешествія была книжка: ‘Описаніе путешествія отъ Коригилля до Капри чрезъ Лиссабонъ, Аины, Константинополь и Іерусалимъ’. Повсюду заговорили о книг, объ автор, интересовались знать, кто скрывается подъ именемъ Титмарша. По словамъ одного изъ современныхъ критиковъ, вс старались раскрыть знаменитый псевдонимъ.
Извстности Теккерея не мало способствовалъ цлый рядъ небольшихъ, но очень остроумныхъ статеекъ, которыя онъ отъ времени до времени помщалъ въ издававшемся въ Лондон иллюстрированномъ юмористическомъ журнал ‘Пончъ’. Изъ этихъ очерковъ особенно обратили на себя вниманіе юмористическіе очерки подъ заглавіемъ ‘Книга снобовъ’, (См. т. III). Повидимому, Теккерей хотлъ окрестить этимъ именемъ людей съ нравственно-ненормальными взглядами, людей, которыхъ можно найти ‘на каждой ступени нашей смертной жизни’, но которыхъ больше всего среди аристократическаго общества, Человкъ, который стъ горошекъ съ ножа — снобъ, акробатъ благотворительности — снобъ. Снобъ уважаетъ человка выше его стоящаго и презираетъ стоящаго ниже, независимо отъ ихъ нравственныхъ качествъ. Онъ съ полнымъ сознаніемъ находитъ естественнымъ низкопоклонничать передъ первымъ и оскорблять второго. Въ семью снобовъ Теккерей включалъ королей, принцевъ, лордовъ, военныхъ, литераторовъ и т. д. Эти статьи, печатавшіяся въ довольно распространенномъ журнал, не могли не обратить на себя вниманія уже по одному тому, что не было, кажется, класса, котораго не затронулъ бы здсь Теккерей, начиная съ самаго могущественнаго. По его собственнымъ словамъ, въ этихъ очеркахъ онъ ‘разносилъ все человчество’, и длалъ это остроумно. Особенно доставалось аристократіи. Съ негодованіемъ называетъ онъ слова ‘аристократія, привиллегіи, свтскій тонъ’ и т. д. нелпыми, гнусными, нехристіанскими выраженіями’, доказываетъ, что ‘табель о рангахъ и чинопочитаніе — ложь и пустяки, которыми могли заниматься церемоніймейстеры прошлыхъ вковъ’. требовалъ ‘организаціи равенства въ обществ’.
‘Книга снобовъ’ и ‘Описаніе путешествія отъ Корнгиля’ положили начало извстности Теккерея. Ими можно закончить первый періодъ литературной дятельности, въ теченіе котораго знаменитому впослдствіи сатирику приходилось бороться съ самой горькой нуждой, съ тяжелой неизвстностью. Въ то время, какъ имя Диккенса сравнительно еще очень молодого человка гремло до всей Англіи еще въ 1837 г., скромное имя Теккерея было извстно очень и очень немногимъ. Такому различію въ литературной карьер этихъ двухъ неуступающихъ другъ другу писателей способствовало, быть можетъ, то обстоятельство, что первое время главное вниманіе Тевкерея обращено было на живопись, что литература являлась для него занятіемъ второстепеннымъ. Могло также имть значеніе и разница въ характер обоихъ писателей, на которую указываетъ Троллопъ. Въ то время, какъ Диккенсъ былъ самоувренъ, энергиченъ, бодръ и жизнерадостенъ, Теккерей всегда сомнвался въ своихъ силахъ, талант и способности съ усидчивому труду, Издатель, возвращавшій ему какую-нибудь статью, жаловавшійся на то, что его книги не покупаются и не читаются, приводилъ Теккерея въ самое искреннее уныніе, заставлялъ его сомнваться въ своихъ способностяхъ, талант и т. д. Прямодушпый и ‘безхитростный’, какъ его однажды назвали, Теккерей никогда не скрывалъ такихъ уколовъ его авторскаго самолюбія и самымъ добродушнымъ образомъ жаловался на свою судьбу всмъ знакомымъ.
Любопытно, что первое крупное произведеніе Теккерея, сразу доставившее ему огромную извстность, ‘Ярмарка тщеславія’ (См. т. IX и X), было отвергнуто редакторомъ одного журнала, въ которомъ авторъ пытался его напечатать. Къ счастью, Теккерей не поврилъ вкусу этого цнителя и ршилъ издать романъ отдльно, выпусками, какъ это длалъ Диккенсъ. Первый выпускъ вышелъ въ начал 1847 года, а послдній лишь въ конц 1848 года. Каждый выпускъ ожидался съ большимъ нетерпніемъ и прочитывался съ интересомъ. Друзья Теккерея и вс, слдившіе за его литературной дятельностью, отнеслись къ этому произведенію съ восторгомъ и предсказывали автору блестящую будущность, но большинство критическихъ журналовъ и публика встртили первые выпуски довольно холодно. Въ роман Теккерея было слишкомъ много новаго, слишкомъ ужь онъ былъ не похожъ на романы Бульвера и Вальтеръ Скотта, которые пользовались въ то время громаднымъ успхомъ. Начать съ того, что новый романъ былъ ‘безъ героя’, какъ это заявилъ самъ авторъ. Романъ безъ героя, который бы совершалъ разнаго рода подвиги, красиво говорилъ, что нужно каралъ, гд можно торжествовалъ, такой романъ казался и публик, и критик чмъ-то неестественнымъ. Кром того, дйствительность, срая будничная жизнь рисовалась здсь такъ просто, естественно, такъ реально и живо, что публика не знала, видть-ли въ новомъ произведеніи романъ или же сатиру? Публика не знала, какъ отнестись къ произведенію, въ которомъ описываются дянія не людей добродтельныхъ, а, совершенно вопреки всякаго рода традиціямъ, выводятся разнаго рода снобы, плуты, негодяи, пьяницы, которые, сверхъ того, еще почти не наказываются. Гордыя британки негодовали на Теккерея за то, что онъ нарисовалъ симпатичную Амелію какой-то глупенькой, какъ бы желая этимъ показать, что мужчинамъ могутъ нравиться только глупыя женщины…
Отзывъ такого авторитетнаго журнала, какъ ‘Эдинбургское Обозрніе’ сразу измнилъ отношеніе публики къ новому произведенію Теккерея. ‘По нашему мннію, — писалъ критикъ, — ‘Ярмарка тщеславія’ — произведеніе, хотя еще неоконченное, но стоящее неизмримо выше всхъ другихъ произведеній того же автора. главная прелесть этого произведенія состоитъ въ полномъ отсутствіи въ немъ манерности и аффектаціи, какъ въ стил, такъ и въ чувств, въ добродушной безцеремонности, съ которой авторъ обращается съ читателемъ, въ полнйшей беззаботности, съ которой онъ высказываетъ свои мысли и чувства по поводу каждаго событія разсказа, какъ будто совершенно увренный, что не скажетъ ничего грязнаго или недостойнаго, ничего такою, что потребовало бы вуалированія, позолоты или прикрытія приличной одеждой… Съ другой стороны, онъ никогда не настаиваетъ слишкомъ сильно на чемъ бы то ни было, же прибгаетъ къ слишкомъ усиленной разработк, онъ сыплетъ свои тончайшія замчанія и счастливйшія объясненія, какъ Бокингамъ сыпалъ свои жемчуги и предоставляетъ внимательному наблюдателю подбирать ихъ. Его эффекты всегда здравы, цлостны, законны, — и намъ нтъ надобности прибавлять, что въ его произведеніяхъ мы никогда не встрчаемся съ физическими ужасами писателей школы Эженя Сю или мелодраматическими злодями… Его паосъ (хотя не такой глубокій, какъ паосъ Диккенса) необыкновенно изященъ, можетъ быть, главнйше потому, что онъ борется съ нимъ и какъ будто стыдится, что публика замтитъ его сантиментальное настроеніе, но попытка его являться въ этихъ случаяхъ старикомъ или философомъ остается безполезною попыткой, и, читая его, мы не разъ съ удивленіемъ видли подтвержденіе той истины, что изящная и добрая натура, при самой высокой гордости своимъ умомъ, все-таки платитъ дань сердцу’.
Самъ Теккерей называлъ ‘Ярмарку Тщеславія’ своимъ первымъ удачнымъ произведеніемъ.
Посл появленія авторитетнаго отзыва и окончанія всего романа, положеніе Теккерея сразу измнилось во всхъ отношеніяхъ. Онъ сдлался знаменитостью. Передъ нимъ открылись салоны высшихъ слоевъ общества. Его стали наперерывъ приглашать на разнаго рода банкеты, торжественные обды, знакомство съ нимъ считалось за честь… Но Теккерей и здсь остался вренъ самому себ. Колоссальный успхъ романа, вознесшій его на такую высоту, не далъ Теккерею увренности въ своихъ силахъ. Онъ все-таки боялся, что не продержится долго на этой высот, что не въ силахъ будетъ поддержать своей репутаціи. Боязнь за себя и за дтей, которыхъ онъ могъ оставить необезпеченными, заставляла знаменитаго автора ‘Ярмарки Тщеславія’ нсколько разъ упорно добиваться чиновническаго мста, сперва въ главномъ почтовомъ управленіи, а затмъ въ англійскомъ консульств въ Нью-Іорк. Къ счастью, вс его хлопоты не увнчались никакимъ успхомъ.
Забота о хлб насущномъ, побуждавшая Теккерея добиваться казеннаго мста, была причиной появленія его передъ публикой въ роли лектора. Въ 1851 г. онъ открылъ рядъ публичныхъ лекцій, дйствительно доставившихъ ему громадное состояніе. Предметомъ для этихъ лекцій онъ выбралъ этюды объ англійскихъ юмористахъ XVIII в.— Свифт, Конгрев, Аддисон, Гогарт, Смолет, Фильдинг, Стерн, Гольдсмит и др. (См. т. XI, стр. 209-350). Успхъ этихъ лекцій объясняется прежде всего, конечно, извстностью самого Теккерея и темой, но не мало также значенія имлъ и тотъ горячій интересъ къ отечественной литератур, какой обнаруживали въ это время англичане. Достаточно было напечатать въ газетахъ, что ‘въ такой-то день н__к_т_о будетъ читать лекціи о хумористахъ Англіи’ и можно было разсчитывать, что аудиторія этого нкто будетъ переполнена. Само собой понятно, что удовлетворить собравшуюся толпу, знавшую прекрасно свою литературу, какими-нибудь общими фразами было нельзя. Ей требовалось нчто такое, чего бы она еще не знала, и на первую лекцію собрался весь цвтъ Лондонскаго общества.
Любопытно, что до этихъ лекцій публика представляла себ автора ‘Ярмарки Тщеславія’ не иначе, какъ очень молодымъ человкомъ, неизвстно почему-то обладающимъ колоссальною жизненною опытностью и отчасти безчеловчнымъ сердцемъ. Для сантиментальныхъ дамъ, Вилльямъ Мекписсъ считался дерзкимъ насмшникомъ, — хотя и юнымъ, стройнымъ, привлекательнымъ насмшникомъ. Лекціи разрушили эти иллюзіи. Передъ публикой появился человкъ среднихъ лтъ, много испытавшій, писавшій подъ разными именами къ сроку и для гонорара, не разъ уязвленный издателями и книгопродавцами, благодарный портному за то, что тотъ не потребовалъ съ него долга. Кром того, большинство публики шло на лекціи съ убжденіемъ: Теккерей-сатирикъ, значитъ, веселый человкъ, и ожидали отъ лектора шуточныхъ монологовъ, въ род статеекъ ‘Понча’. Теккерей сразу же постарался разочаровать свою аудиторію, предупредивъ, что его лекціи не будутъ носить характера сборника ‘забавныхъ, или же смшныхъ анекдотовъ’, что ‘арлекинъ, въ какой бы маск онъ ни являлся передъ публикой, остается подъ этой маской не только серьезнымъ, но зачастую даже и грустнымъ’. Разочарованіе, однако, не повліяло на успхъ лекцій. Он посщались и слушались съ очевиднымъ любопытствомъ. Оживленный неожиданнымъ успхомъ, наэлектризованный сочувствіемъ публики, Теккерей позволялъ себ десятки удачнйшихъ шуточекъ, мастерскихъ, врныхъ, хотя иногда и парадоксальмыхъ замчаній. Благодаря этимъ заслугамъ, за Теккереемъ навсегда останется слава профессора остроумнаго, оживленнаго популяризатора. Это такіе живые и врные портреты юмористовъ XVIII вка, какіе мы наврядъ-ли найдемъ въ какой-нибудь исторіи литературы, не исключая и Тэна.
Слава о лекціяхъ Теккерея, которыя онъ читалъ не только въ Лондон, но также и въ нсколькихъ крупныхъ провинціальныхъ городахъ, дошла и до Америки. Американцы, нсколько лтъ тому назадъ восторженно принимавшіе Диккенса и осмянные этимъ романистомъ, заинтересовались Теккеремъ и пригласили его къ себ. Въ 1852 т. Теккерей отправился въ Соединенные Штаты и прочелъ тамъ ту же серію лекцій, успхъ которыхъ былъ здсь еще боле блестящимъ, нежели въ Европ. Знакомые съ его сочиненіями интересовались чтецомъ, какъ знаменитымъ авторомъ. Т же, которые не читали его произведеній, были, по словамъ одного американскаго рецензента, ‘очарованы въ чтец тмъ, что составляло прелесть автора — неподдльною любовью къ человчеству, нжностью, кротостью, геніальнымъ полетомъ фантазіи, грустнымъ тономъ правды, соединенными съ тми быстрыми ударами сатиры, которые, подобно молніи, освщаютъ въ тоже самое время, какъ исчезаютъ…’ Американскіе листки наперерывъ помщали біографіи лектора, анекдоты изъ его жизни, спросъ на Адиссона, Свифта и др. писателей прошлаго вка достигъ невроятнихъ размровъ.
Такой же успхъ имла въ Америк вторая серія его лекцій, темой которыхъ послужила характеристика ‘Четырехъ Георговъ’, первыхъ четырехъ королей изъ Ганноверской династіи, называвшихоя Георгами (См. т. IV). Но въ Англіи эти лекціи встрчены были почти что холодно. Теккерей обидлъ англичанъ тмъ, что недостаточно уважительно отзывался о предкахъ царствующей династіи… Въ общемъ, однако, лекціи избавили Теккерея отъ постоянно давившей его мысли о необезпеченности это дтей, принесли ему полнйшій матеріальный достатокъ, позволившій даже выстроить роскошный домъ въ лучшей части Лондона.
Слава, успхъ, матеріальное обезпеченіе должны были сильно отразиться на характер самого Теккерея и на характер его творчества. Геніи на высот славы и геній, гонимый завистниками, никогда не станутъ говорить однимъ и тмъ же языкомъ. Вальтеръ-Скоттъ, мирно наслаждающійся жизненными благами посреди абботсфордскато замка, и Уго-Фоскало, не имющій мста, гд бы преклонить голову, никогда не станутъ пть одинаковыя псни. Можно-ли обвинять Теккерея за то, что, угнетаемый нуждой и судьбой, встрчая въ своей личной жизни боле темнаго, нежели свтлаго, онъ обращалъ вниманіе главнымъ образомъ на это темное. Можно-ли ставить ему въ вину то, что, успокоившись, достигши славы и матеріальнаго обезпеченія, онъ началъ видть и свтлыя стороны жизни. Само собой понятно — нтъ. Передъ нами строгій каратель темныхъ началъ современной жизни, не забывшій, однако, и ея свтлыхъ сторонъ.
Что лекціи сыграли, дйствительно, очень важную роль въ жизни Теккерея, что он сильно повліяли на характеръ его произведеній, это доказывается слдующимъ. Большой романъ ‘Пенденнисъ’ (См. VII и VIII), начавшій печататься за два года до лекціи, т. е. въ 1849 году, заключаетъ въ себ еще не мало мрачныхъ, сатирическихъ, нердко очень злыхъ обличеній. Въ немъ гораздо меньше типовъ добродушныхъ. симпатичныхъ, нежели въ дальнйшихъ произведеніяхъ Теккерея. По своему сатирическому характеру ‘Пенденнисъ’ долженъ быть поставленъ рядомъ съ ‘Ярмаркой Тщеславія’. Лекціи являются какъ бы границей, перешагнувъ которую Теккерей становится другимъ человкомъ. Причина такого контраста заключается несомннно и прежде всего въ томъ матеріальномъ и нравственномъ удовлетвореніи, которое лекціи эти давали Теккерею, какъ автору и человку. Кром того, благодаря этимъ лекціямъ Теккерей оставилъ на время современную жизнь и углубился въ жизнь вковъ минувшихъ, перенесся въ сдую старину. Сначала юмористы XVIII вка, а затмъ англійскіе Георги заставили его заняться изученіемъ исторіи, прошлаго быта. Нельзя сказать, чтобы прошлое это представлялось Теккерею въ радужномъ свт, чтобы онъ не видлъ недостатковъ этого прошлаго (это доказывается сатирическими замчаніями, встрчающимися въ его лекціяхъ), но недостатки эти не вызывали въ немъ такого жгучаго чувства, какъ современность. Ему не нужно было бороться съ тмъ, что уже не существовало, требовалось только — изучать и изучать. Изученіе это перенесло Теккерея въ прошлое до такой степени, что ему захотлось нарисовать историческую картину, первую к_а_р_т_и_н_у, въ его жизни. Результатомъ такого желанія явилась ‘Исторія Эсмонда’ (См. т. XII). По собственному признанію, Теккерей писалъ этотъ романъ съ любовью, съ увлеченіемъ, ему хотлось сдлать изъ него ‘самый лучшій романъ свой’. Темой для этого романа взятъ очень любопытный моментъ англійской исторіи, когда англійскій престолъ занимала послдняя изъ династіи Стюартовъ, бездтная королева Анна. Борьба партій изъ-за престолонаслдія является исторической канвой, на которой авторъ основалъ свой романъ. Тэнъ, въ общемъ не особенно одобряющій другія произведенія Теккерея, былъ въ восторг отъ Эсмонда. ‘Теккерей, — говоритъ онъ, — не написалъ ничего боле популярнаго, ничего боле прекраснаго… Съ самаго начала вы вступаете въ дйствительный міръ, вы поддаетесь иллюзіи, вы наслаждаетесь разнообразнымъ спектаклемъ, свободно развивающимся безъ нравственныхъ сентенцій. Васъ ласкаеть простой разсказъ, удаляясь отъ ярой сатиры, вы отдыхаете отъ ненависти. Вы теряете изъ вида автора, слушаете стараго полковника, переноситесь за сто лтъ назадъ’. Дйствительно, могучая способность Теккерея воспроизвела правы того времени съ изумительной врностью. Замчательное подражаніе не ограничивается нсколькими сценами, оно обнимаетъ всю книгу. Полковникъ Эсмондъ говоритъ также, какъ говорили въ 1700 году. По размру, врности, простот и степенности, слогъ Эсмонда повторяетъ классиковъ. Современныя вольности, растрепанныя изображенія не коснулись автора въ этомъ роман. Чтобы приблизить копію къ оригиналу, Теккерей долженъ былъ братъ первоначальный смыслъ словъ, отыскивать забытые обороты, возстановлятъ тогдашнее міросозерцаніе, входить въ кругъ затерянныхъ идей… Лучшее въ книг — это характеръ самого Эсмонда. Теккерей снабдилъ его такою нжною, теплою, почти женскою добротою, которая господствуетъ въ немъ надъ всми остальными человческими добродтелями, онъ придалъ ему такое умніе владть собою, которое является только отъ привычки размышлять. На основаніи всего этого Тэнъ ставитъ Теккерея несравненно выше Вальтеръ Скотта.
Къ сожалнію, продолженіе ‘Исторіи Эсмонда’, — ‘Виргницы’, которое началъ печатать Теккерей въ 1857 году, во многомъ уступало своему началу. Очевидно, что первый романъ былъ написанъ подъ живымъ впечатлніемъ изученныхъ источниковъ, вполн перенесшихъ автора въ изучаемую эпоху. Новый романъ былъ написанъ посл значительнаго перерыва и это не могло не отразиться на его качествахъ.
Если продолженіе ‘Исторіи Эсмонда’, благодаря перерыву, проиграло, то продолженіе романа ‘Пенденнисъ’, какимъ является романъ ‘Ньюкомы’ (См. т. V и VІ), начавшій печататься въ 1853 году, только выиграло. Въ этомъ роман Теккерей возвращался къ прежнему роду дятельности, возвращался къ современной жизни, но, благодаря роковому перерыву, брался за прежнее дло нсколько иначе. Теплый солнечный лучъ упалъ на богатую почву, до тхъ поръ не видавшую такихъ лучей. Все ея богатство вышло наружу. Сумрачный ‘мизантропъ’ Теккерей явился нжнымъ, мягкимъ и добродушнымъ въ ‘Ньюкомахъ’. И полковникъ Ньюкомъ и Теккерей передъ читателемъ этого романа являются какъ бы слитыми въ одно лицо. Оба они выступаютъ здсь прямодушными, правдивыми, неутомимыми тружениками, строгими по пріемамъ, безгранично любящими по сердцу. Теккерей любитъ полковника Ньюкома, этого стараго воина, любитъ его всего, безъ всякихъ ограниченій, любить его душу, его длинные усы, его широкія панталоны, его отцовское сердце, изношенный мундиръ, старомодные поклоны, сужденіе о старин… Съ такой же любовью слдитъ за старымъ полковникомъ и читатель, наблюдающій своего героя передъ полкомъ, во всей суровой воинственности и надъ колыбелью малютки сына…
Передъ читателемъ проходятъ десятки великолпно обрисованныхъ лицъ. Этель Ньюкомъ, смлая, умная, страстная, испорченная аристократическая двушка, царица современныхъ двушекъ, рыцарскій и добродушный Клэйвъ Ньюкомъ, гвардейскій офицеръ, шалунъ стараго времени, съ оригинальнйшими воззрніями на жизнь, лордъ Кью, и многія другія лица выхваченны прямо изъ огромной житейской трагикомедіи, изъ настоящей жизни. Нкоторые критики справедливо признаютъ, что если ‘Ярмарка тщеславія’, — самый блестящій изъ романовъ Теккерея, а ‘Исторія Эсмонда’ — самый прекрасный, то, безъ сомннія, ‘Ньюкомы’ самый очаровательный изъ всхъ. Главные характеры въ немъ, не будучи нисколько мене реальны, чмъ характеры въ другихъ произведеніяхъ того же автора, принадлежатъ, однако, къ боле высокимъ типамъ. Полковникъ Ньюкомъ — это прекраснйшій типъ, какой только былъ созданъ въ англійской литератур со времени Вальтеръ Скотта, а паосъ, съ которымъ разсказаны раззореніе и смерть Ньюкома, ставитъ Теккерея на одну высоту съ величайшими поэтами-романистами. Ни въ какомъ другомъ своемъ роман онъ не проявилъ столько комическаго таланта, какъ въ этомъ. Здсь геній Теккерея достигаетъ апогея своего величія.
Теккерей любилъ комфортъ, любилъ пость, попить, былъ очень неравнодушенъ къ ростбифу, плумпудингу и бордо, котораго выпивалъ ежедневно по бутылк за обдомъ. Онъ добился богатства, но не почилъ на лаврахъ, не погрузился въ тину роскошной жизни, которая затягиваетъ очень многихъ. Богатство воскресило въ немъ давнишнія мечты о самостоятельномъ литературномъ изданіи, при помощи котораго можно было бы развивать въ обществ литературные вкусы, способствовать улучшенію этихъ вкусовъ. Воспоминаніе о потерянномъ когда-то значительномъ состояніи, о двухъ очень неудачныхъ опытахъ этого рода не удержали Теккерея отъ мысли издавать журналъ, и вотъ въ январ 1860 года появился первый номеръ знаменитаго ‘The Cornhill Magazine’, ежемсячнаго журнала. Номеръ этотъ распроданъ былъ въ количеств 110.000 экземпляровъ. Продажа дальнйшихъ номеровъ шла еще лучше, шла съ неслыханною, невроятною быстротою. Самъ Теккерей былъ озадаченъ необычайнымъ успхомъ начатаго дла. Свое удивленіе, свой искренній восторгъ со поводу такого успха, онъ съ свойственнымъ ему одному юморомъ, добродушіемъ и откровенностью высказалъ въ полугодичномъ том своего журнала, въ стать, описывавшей тріумфальное шествіе редактора ‘Cornhill Magazine’ и его сотрудниковъ.
‘Вотъ вамъ!— писалъ онъ.— Что значатъ вс журналы въ сравненіи съ нашимъ журналомъ? (Трубачъ, дуй изо всей силы!) Чье знамя сравняется съ Корнгильскимъ? Ты что скажешь стоящій тамъ философъ (философъ прячется въ мантію). Знаете-ли вы, что значить имть сто десять тысячъ читателей? Что я говорю, сто тысячъ читателей? Сто тысячъ п_о_к_у_п_а_т_е_л_е_й! (Крики въ толп: нтъ, нтъ! Быть не можетъ). Да, клянусь честью! (клики одобренія и хулы). Я говорю: боле ста тысячъ покупателей, это значитъ боле милліона читателей! (огромное впечатлніе). Сказали-ли мы этимъ читателямъ хоть одно худое слово? У насъ есть враги, нанесли-ли мы нечестный ударъ хотя бы одному непріятелю?! Гнались-ли мы за приманками какой-нибудь партіи, yстраивали-ли какія выгодныя сдлки въ свою пользу? Мы сознательно огорчили лишь нсколькихъ лицъ, имвшихъ желаніе волонтерами служить въ нашемъ войск, правда, что этихъ волонтеровъ было нсколько тысячъ (ворчаніе и ропотъ). Что длать, граждане? Полководецъ такой арміи долженъ быть строгъ въ выбор воиновъ, онъ долженъ выбирать ихъ не за добродтель и кроткій характеръ, а за силу и способности. Сильнымъ и способнымъ всегда открыты ряды наши и въ дополненіе къ бойцамъ, меня окружающимъ (тутъ генералъ глядитъ съ горделивой таинственностью), я уже пріобрлъ, о, граждане, новыхъ и въ ужасъ повергающихъ воиновъ, которые пойдутъ, вмст съ нашими ветеранами, къ свжимъ побдамъ. Ну, теперь, дуйте въ трубы, колотите палкой въ гонги! Барабанщики, извлекайте громъ изъ барабанной кожи! Вожди и капитаны, идемъ приносить богамъ благодарственную жертву!’
Такъ могъ написать только добрый, откровенный Теккерей, двадцать лтъ тому назадъ съ такимъ же прямодушіемъ жаловавшійся на неудачу своихъ первыхъ изданій, скорбвшій о томъ, что издатели и книгопродавцы не довольны его произведеніями. Главная доля успха, конечно, должна быть приписана Теккерею, который помстилъ здсь цлый рядъ очерковъ, фельетоновъ и, между прочимъ, два крупныхъ романа: ‘Вдовецъ Ловель’ (См. т. III) и ‘Приключенія Филиппа въ его скитаніяхъ по свту’ (См. т. I и II), хотя романы эти не представляютъ собой ничего особеннаго, если сравнивать ихъ со всмъ, написаннымъ до сихъ поръ.
Журналъ доставлялъ Теккерею, впрочемъ, не одн радости. Редакторъ испытывалъ не мало и огорченій, проистекавшихъ исключительно изъ его добродушія. У него не было именно той ‘суровости’, которая, по его же словамъ, должна быть присуща всякому редактору. ‘Теккерей, — говоритъ Тролоппъ, — никогда не могъ ршиться сказать какому-нибудь честолюбивому писак, что его желаніе попасть въ литераторы было напрасно, тмъ мене отваживался онъ на такую смлость, когда ему предлагала услуги женщина. Письма этихъ людей, какъ онъ самъ разсказывалъ, были иглы, вонзавшіяся въ его тло’. Часто не будучи въ силахъ отказать, онъ принималъ завдомо балластъ, покупалъ рукописи, которыя потомъ выбрасывалъ, какъ негодныя къ печати. Не годился онъ въ редакторы также потому, что ршительно неспособенъ былъ къ правильному, усидчивому труду, не въ силахъ былъ прочитывать ежедневно по нсколько десятковъ рукописей, которыми его положительно заваливали. Два года редакторства доказали это какъ нельзя лучше самому Теккерею и онъ сложилъ съ себя непосильныя обязанноcти, но дятельно сотрудничалъ въ этомъ журнал до самой смерти.
‘Cornhill Magazine’ былъ послднимъ крупнымъ фактомъ литературной дятельности Теккерея. Дятельность эта, какъ и самъ Теккерей, не встртила единодушной оцнки ни при жизни автора, ни посл его смерти. Почти ни одинъ изъ романовъ Теккерея не былъ понятъ сразу. Прошло не мало времени, прежде чмъ заслуги Теккерея стали ясны для всхъ, и этотъ писатель занялъ въ англійской литератур, такое же почетное мсто, какъ Диккенсъ. Причина такого явленія заключается въ необыкновенной оригинальности романовъ Теккерея. Къ недоумнію современниковъ, привыкшихъ къ Диккенсу, Вальтеръ-Скотту, романы Теккерея были безъ тероя и почти безъ интриги. Романы эти не поддаются пересказу. Самый подробный пересказъ не даетъ ни малйшаго понятія о роман. Въ произведеніяхъ Теккерея самая суть не въ слов, не въ интриг. Романъ Теккерея — сама жизнь, настоящая, часто срая, неприглядная, но дйствительная жизнь со всми ея мелочами, сцпленіями случайныхъ и неслучайныхъ фактовъ. Поэтому-то ни одинъ изъ романовъ Теккерея не кончается, какъ это принято у другихъ романистовъ, а скоре прерывается. Вамъ кажется, что авторъ могъ бы повствовать до безконечности, что его романъ могъ бы течь также долго и непрерывно, какъ не прерывается общая жизнь. Главной задачей своей Теккерей ставилъ всегда достиженіе истины, всегда старался, какъ говоритъ онъ въ предисловіи къ ‘Пенденнису’ — и_з_о_б_р_а_ж_а_т_ь ч_е_л_о_в__к_а в_ъ н_а_т_у_р_а_л_ь_н_о_м_ъ в_и_д_, всегда стремился къ естественности и реализму. Поэтому Теккерей писалъ только о томъ, что хорошо зналъ, изучилъ самъ. ‘Сенсаціонный планъ, — пишетъ онъ въ томъ же предисловіи, — былъ оставленъ, потому что, взявшись за исполненіе его, я убдился въ своей неопытности на этотъ счетъ. Не имвъ никогда интимныхъ сношеній съ каторжниками, незнакомый съ обычаями злодевъ и висльниковъ, я долженъ былъ отказаться отъ мысли вступить въ соперничество съ г. Эженомъ Сю. И_з_о_б_р_а_з_и_т_ь н_а_с_т_о_я_щ_а_г_о м_е_р_з_а_в_ц_а, з_н_а_ч_и_л_о б_ы, н_а_p_и_с_о_в_а_т_ь т_а_к_у_ю о_т_в_р_а_т_и_т_е_л_ь_н_у_ю ф_и_г_у_р_у, к_о_т_о_р_у_ю с_т_р_а_ш_н_о и п_о_к_а_з_а_т_ь п_у_б_л_и_к_. А м_е_ж_д_у т__м_ъ н_у_ж_н_о и_з_о_б_р_а_з_и_т_ь в__р_н_о, и_н_а_ч_е н_е с_т_о_и_т_ъ и п_о_к_а_з_ы_в_а_т_ь’. Теккерей всегда былъ строго правдивъ и вренъ своимъ принципамъ. Не его вина, если дйствительность, съ которою онъ былъ знакомъ и которую рисовалъ мрачными красками въ своихъ произведеніяхъ, была неприглядна. ‘Истина не всегда пріятна, — говорилъ онъ, — но истина лучше всего’ и поэтому мужественно обличалъ порокъ, гд только встрчалъ его. Форма мемуаровъ, допускавшая всякаго рода уклоненія въ сторону, мене стснявшая свободу автора, давала Теккерею полную возможность высказаться по разнаго рода вопросамъ. А между тмъ, эта правдивость, этотъ протестъ противъ всего грязнаго и пошлаго, навлекли на Теккерея упреки въ томъ, что онъ каррикатуристъ, что онъ злобный сатирикъ, и_с_к_а_ж_а_ю_щ_і_й дйствительность, сухой моралистъ. Тэнъ, сравнивая романы Теккерея съ школой, въ которой больно скутъ розгами и читаютъ прописную мораль, склоненъ видть въ немъ простого, оффиціальнаго проповдника. Другіе критики называли Теккерея мизантропомъ и циникомъ.
Теккерей-мизантропъ! Можетъ-ли быть что-нибудь боле нелпое что-нибудь боле неосновательное? прочтите его произведенія, и вы убдитесь, что вс симпатіи автора на сторон любви, простоты и добродушія. ‘О братья, — взываетъ Теккерей чуть не на каждомъ шагу.— Будемъ помогать упавшимъ, даже сознавая, что они никогда не заплатятъ намъ за нашу помощь. Будемъ длать нашимъ ближнимъ одолженія, не требуя отъ нихъ лихвеннаго процента благодарности’. ‘Смю васъ уврить, — говоритъ авторъ читателямъ, въ другомъ мст, — что миръ полонъ состраданія и любви къ ближнему. Если бы въ немъ было меньше зла и мученій, то оказалось бы вмст съ тмъ меньше добра и сердечности’. (См. т. II, стр. 89).— ‘Разв можно утверждать, что на свт живутъ одни только холодные безсердечные люди? Нтъ, слава Богу міръ еще не обднлъ. Съ холоднымъ ночнымъ мракомъ перемежаются яркіе теплые солнечные дни. Провидніе, ниспосылающее нужду и болзни, ниспосылаетъ вмст съ тмъ жалость, любовь и дятельную помощь’. Ограничимся этими выдержками. Мизантропъ, проповдывающій такія истины, требующій н_е_п_р_о_т_и_в_л_е_н_і_я з_л_у (См. т. V, стр. 244), рыдающій надъ трупикомъ ребенка своего друга, — не правда ли, какой добрый, хорошій мизантропъ?
Нечего и говорить, что Теккерей не былъ и не могъ быть циникомъ, не былъ онъ также и пасторомъ, произносившимъ поученія на прописныя моральныя темы. Этотъ мизантропъ любилъ людей, всхъ людей безъ исключенія и порочныхъ и добродтельныхъ, видлъ ихъ пороки и рисовалъ такими, какъ видлъ. ‘Порочные люди очень плохи, что и говорить, — писалъ Теккерей,— они гршатъ, сбиваются съ пути и другихъ сбиваютъ, но какъ прослдить и вычислить все зло, причиняемое людьми добродтельными’… Онъ былъ безпристрастенъ. ‘Смхъ хорошъ, — писалъ онъ въ заключеніе одного изъ наиболе рзкихъ своихъ сочиненій, ‘Книги снобовъ’, — правда лучше, а любовь выше всего’ и дйствятельно придерживался этого принципа въ теченіе всей своей литературной дятельности.
Это стремленіе Теккерея къ истин, стремленіе, согртое самою искреннею и теплою любовью, далеко не всми было понято и оцнено по достоинству. Едва-ли не лучше другихъ критиковъ понялъ Теккерея большой знатокъ англійской литературы, нашъ русскій критикъ А. В. Дружининъ. ‘Теккерей, — писалъ Дружининъ по поводу ‘Ньюкомовъ’, — наимене хитрящій изъ всхъ романистовъ, тамъ даже, гд онъ кажется лукавымъ, — онъ просто прямъ и строгъ. Но наши вкусы извратились до того, что по временамъ простота намъ кажется лукавствомъ. Не взирая на свою громадную наблюдательность, на свои отступленія, исполненныя горечи и грусти, нашъ авторъ во многомъ напоминаетъ своего плнительнаго героя, мягкосердечнаго полковника Томаса Ньюкома. Всякій эффектъ, всякое ухищреніе, всякая рчь для к_р_а_с_о_т_ы с_л_о_в_а, противны его природ, по преимуществу честной и непреклонной. Подобно Карлейлю, съ которымъ Теккерей сходствуетъ по манер, нашъ романистъ ненавидитъ формулы, авторитеты, предразсудки, литературные фокусы. У него нтъ подготовки, нтъ эффектовъ самыхъ дозволенныхъ, нтъ изысканной картинности, нтъ даже того, что, по понятіямъ русскихъ цнителей изящнаго, составляетъ похвальную художественность въ писател. Оттого Теккерей нравится не всякому читателю, не всякому даже критику. У него солнце не будетъ никогда садится для украшенія трогательной сцены, луна никакъ не появится на горизонт во время свиданія влюбленныхъ, его герои не станутъ говорить лирическихъ тирадъ, такъ любимыхъ самыми безукоризненными повствователями. Его разсказъ идетъ не картинно, не страстно, не художественно, не глубокомысленно, — но ж_и_з_н_е_н_н_о, со всмъ разнообразіемъ жизни нашей. Теккерей гибеленъ многимъ новымъ и прекраснымъ повствователямъ, посл его романа ихъ сочиненія всегда имютъ видъ раскрашенной литографіи. Изучать Теккерея — тоже, что изучать прямоту и честность въ искусств… Если въ критик существуютъ еще не установившіеся взгляды на Теккерея, то читающая публика давно уже отдаетъ ему заслуженную дань. Сочиненія Теккерея пользуются въ настоящее время огромной популярностью, переведены на вс европейскіе языки. Роскошное англійское изданіе сочиненій Теккерея, состоявшее изъ 26 томовъ, разошлось очень скоро, несмотря на то, что экземпляръ стоилъ около 250 рублей.
Теккерей скончался почти скоропостижно, хотя и посл довольно продолжительной болзни, 23 декабря 1863 года. Спустя нсколько недль посл погребенія Теккерея почитатели англійской литературы выразили желаніе почтить покойнаго писателя сооруженіемъ ему памятника, и бюстъ его, прекрасно исполненный другомъ покойнаго, скульпторомъ Марочетти, поставленъ въ Вестминстерскомъ аббатств, англійскомъ пантеон великихъ мужей.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
