В соседстве Содома
В соседстве Содома
(Истоки Израиля)
* * *
Приложение
Приложение
|
|
|
|
|
|
|
|
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
В соседстве Содома
(Истоки Израиля)
В соседстве Содома
(Истоки Израиля)
В соседстве Содома, Розанов Василий Васильевич, Год: 1914
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Возрождающийся Египет
М.: Республика, 2002.
Евреи — женственная нация, вот на что надо обратить внимание. Если и среди нас встречаются люди с особенно-женственным, мягким сложением,— с мягким лицом, мягким голосом, мягкими манерами,— с мягкими идеями, повышенной серьезностью и чувствительностью, сентиментальные, и прочее, и прочее, то у евреев эта женоподобность — национальна. Обратим внимание на голос: за всю жизнь я не помню, чтобы еврей когда-нибудь говорил октавой. Даже густого баса я не помню определенно, чтобы встречал когда-нибудь. Все их голоса — пискливые, крикливые и, еще чаще — мягкие и интимные.
Голос — великий показатель натуры, именно — самого фундамента ее, органического, физиологического сложения.
Отсюда необозримые последствия, практические и теоретические.
Все их ‘гевалты’ — это бабий базар, с его силой, но и с его слабостью. В сущности, на ‘одоление’ у них не хватает сил, но в них есть способность к непрерывному повторению нападений, к неотступности, привязчивости. ‘С бабой — не развяжешься’,— это относится к евреям, относится к нации их. Это нация гораздо более неприятная, чем существенным образом опасная, с ней всегда много ‘хлопот’, как с нервной и капризной женщиной. Она угрожает ‘историями’, ‘сплетнями’, ‘сварой’, и где евреи, там вечно какая-нибудь путаница и шум. Совершенно как около навязчивой и беспокойной женщины.
Они избегают и не выносят трудных работ, как и солдатский ранец для них слишком тяжел. Это оттого, что они просто физически слабее других племен, именно как ‘бабье племя’. Охотника с ружьем среди евреев нельзя себе представить. Также ‘еврей верхом’ — смешон и неуклюж, неловок и неумел, как и ‘баба верхом’. За дело ли они возьмутся — это будет развешивание товаров, притом легких (аптека, аптекарский магазин), конторское занятие, часовое ремесло. Но они не делают часы, а починяют часы. Вообще, они любят копаться в мусоре вещей, а не то, чтобы сотворить, сделать новую цельную вещь. Они какие-то всемирные штопальщицы…
Увы, ‘нам всем нравятся женщины’ — не лицом вовсе, а их уступчивой, угодливой, любезной и ласковой природой. ‘Женщина обольстительна’, и на этом женоподобии евреев основана главная часть их успехов. Они и, пожалуй, оне всюду вкрадываются, входят,— и всякую минуту готовы вам оказать услугу с чисто женскою добротою и живостью. Сюда присоединяется их интимный тон во всем,— опять женский. Евреи бы оборвались на первом, на третьем шаге, будь их любезность деланной или фальшивой. Нет,— это ‘в самом деле’, потому что они — ‘в самом деле бабы’. Они как-то пристают к мужчинам и мужественным нациям, и это влеченье — ‘род недуга’, и в комическом, и в серьезном смысле. Думать, чтобы Левитан ‘фальшиво’ рисовал все русские пейзажи, целую жизнь — одни русские пейзажи, не нарисовав ни одного еврейского домика и ни одной еврейской семьи,— невозможно. Также и Шейн, собиравший всю жизнь русские народные песни,— конечно, любил их не деланно, а по-настоящему. Отсюда поразительное явление: ‘вообще евреи не любят русских’, ‘вообще евреи враждебны России’, но ‘этот еврей почему-то любил меня и дружил со мною’, и даже — ‘много сделал мне добра’. Это — частая фраза, это — повседневно. Но обратите внимание, как же это перекидывается в реальное отношение вещей: ‘да, евреи вообще худая нация, но этот еврей — хорош’, иногда — ‘какое-то удивительное исключение’. Но, поверьте, всякий еврей имеет ‘свое исключение’ и где-нибудь среди русских имеет ‘исключительного друга’. Что же оказывается: все евреи как будто имеют себе среду сопротивления, но каждый еврей без труда проходит ее, ‘потому что имеет себе друга’, которого и он ‘в самом деле любит’ и ‘оказывает ему услуги’. На этом основано бессилие ‘мер против евреев’ и ‘законодательства против евреев’, которые всегда обходятся: ибо около закона стоит исполнитель, который ‘все сделает для этого исключительного еврея, своего друга’.
Еврей лично просачивается, когда ‘не пускают их нацию’. Но ведь нация состоит из ‘лиц’,— и проходит вся нация, хотя не скоро. Но она терпелива женским терпением.
Отсюда мучительный ‘гевалт’, который поднимается в еврействе, когда их гонят, отторгают от себя, когда в них заподозрен дурной поступок или дурной человек. Опять это не деланно и тут не одни деньги. Прислушайтесь к тону, тон другой. Тон бабий. ‘Я — честная жена!’, ‘Я ничего худого не делала!’, ‘Это — сплетня обо мне’. ‘Я — верна своему мужу (мужественному племени,— сравнительно мужественному,— среди которого евреи живут). Они боятся не факта, а у них вызывает тоску мнение. Они оскорблены, как ‘честная женщина’, заподозренная в ‘дурном поведении’. Просто они оскорблены этим и кричат на весь мир. В безумных их выкриках есть нотка отчаяния: ‘уходит возлюбленный’. Самое отторжение, которое у финнов вызвало бы грубость, у немцев — высокомерный отпор или методическое сопротивление, у евреев вызывает истерику, как если муж ‘предлагает жене жить на отдельной квартире’. Тут все настоящее и никаких подделок. Евреи знают, что банки у них останутся по-прежнему, что богаче всех они будут по-прежнему. Не в этом дело. Бабе нужна ‘любовь’. И она визжит на весь свет, когда ей говорят: ‘Не люблю’. Все их ругательства теперь России есть ругательства ‘заподозренной в поведении жены’. Оттого они не хотели суда, — ни Дрейфуса, ни Бейлиса. ‘Как смеют подозревать!’
Древние пророки все говорят о непрерывной влюбчивости евреев в соседние племена, и когда читаешь, то долго не понимаешь, ‘что это такое’, — читаешь и не веришь глазам, не веришь слуху своему. Но настойчивость и постоянство все одной и той же жалобы пророков, жалобы мучительной, наконец убеждает в том, что мы имеем тут какую-то дикую аномалию ‘израильского племени’, которую, оглядываясь кругом себя теперь, начинаем в самом деле постигать, как некую совершенную новость в истории. В Испании — к испанцам, в России — к русским (о других народах и странах не могу судить, не видав глазом) евреи действительно прилепляются, прилипают, как сказано о жене, что она ‘прилепится к мужу своему’. Посмотрите на поведение немцев в России, чухонцев в России, единоплеменных поляков в России, французов, англичан, шведов, итальянцев (на юге), румын в России, и сравните с еврейским по тону, страстности и интимности… Ничего похожего и подобного! Раз русский, заехавший в Нью-Йорк, отдал поправить сюртук: он из гостиницы через слугу послал сюртук и не знал, к кому он попадет. Сюртук приносит из починки еврей и, отдавая, застенчиво говорит: ‘У вас метка на воротнике: С.-Петербург. Значит, вы русский?’ — ‘Да. Но не из Петербурга, а из Одессы’. Вдруг еврей подскочил к нему, весь сияя: ‘Из Одессы??! И кто же у нас там теперь городской голова???’ Согласитесь, что никакой выгнанный из Таганрога итальянец не стал бы интересоваться ‘дальнейшей судьбой Таганрога’ и совершенно о нем забыл бы. Тот же русский мне рассказывал, что в Бостоне он увидел массы интеллигентной еврейщины, в последней бедноте, которые все курили папиросы ‘Бакунин’, с его портретом на мундштуке, и называли себя ‘русскими нигилистами’ и ‘русскими анархистами’. Таким образом, ‘мука наша от еврейства’, которая есть и которую нужно обдумать, так сказать, спаяна из двух пластинок, как сложные маятники хронометров:
1) они действительно успевают и все захватывают,
2) но это происходит автоматически, вне их национальной преднамеренности и национального плана, а само собою и проистекает из одной мало замеченной их национальной особенности,
3) женственности, прилепленности и прямой привязанности, почти влюбчивости, во-первых — лицо к лицу с тем человеком, с каким каждый из них имеет дело, и во-вторых — вообще к окружающему племени, обстановке, природе и быту (укоры пророков, да и очевидность).
Еще о маленькой подробности,— их ‘побоях’, которые были во все века. Во время побоев они только визжат и бегают, и почти никогда не сопротивляются. Увы, и слабому полу приходится терпеть эти ‘домашние потасовки’. Тут есть, конечно, физические и экономические причины, но такая картина всего решительно образуется на почве бабьего характера евреев, которых у мужского племени, например, у казаков времен Бульбы (когда ‘полиция вовсе не возбуждала против них народа’) — руки чешутся ‘потрепать’ немного.
Хорошо. Но где же родник, откуда все это? Родник древен, как само племя. Историки совершенно не обратили внимания на странную страницу их книг, где говорится о Содоме и Гоморре. Решительно ни у одного племени на земле, ни у греков, ни у римлян, ни у славян или германцев, ни у скандинавов, на первой странице их летописей, и даже нигде в летописях вообще, нет эпизода с целыми двумя городами, население которых, вероятно, с князьком его во главе, занималось бы такими странными делами, и имели на челе своем такое ‘пятно’, которое и имя свое получило от названия одного из этих городов. В Европе если такое случится, то глубоко затаивается, а не входит в ‘историю судеб’,— да и случается всегда лично, а не городским и племенным способом. В Талмуде есть целое рассуждение об этих городах. Поставлен вопрос: ‘За что их наказал Бог?’ В Священной истории написано — ‘за грехи’, и мы с тех пор думаем: ‘за пороки’. Я был поражен, прочитав истолкование Талмуда: на поставленный вопрос дан ответ положительно в лирическом тоне. ‘Земля тех жителей изобиловала плодами, постоянный мир и согласие царил у них, стада их были велики и во всем они были счастливы и прекрасны. И тогда в счастьи этом они почувствовали себя так насыщенными и удовлетворенными, что забыли Бога, как бы потеряв в Нем нужду. И за это забвение Себя Он их наказал’. ‘Грех-то остается ‘грехом’, но уж очень слабым, а о ‘пороке’ и ‘порочности’ и речи нет. Я был поражен: мы совершенно не так это дело понимаем, или, точнее,— ‘это дело’ они понимают совершенно иначе, чем мы. Как же и почему, на каком фундаменте могла вырасти такая ‘прощающая’ и ‘снисходительная’ страница в Талмуде? Тогда я стал вдумываться в самый рассказ летописи, все помнят томительную просьбу Авраама в защиту городов, предназначенных к гибели: ‘Может быть, есть в этом городе 50 праведников’… — Пощажу. — ‘Вот, я решился говорить, Владыка,— я, прах и пепел: может быть, до 50 недостает 5-ти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город?’ — Не истреблю, если найдется 45. — ‘Может быть, найдется 40?’ — ‘Может быть, найдется 30?’ — ‘Может быть, найдется десять?’ — Он сказал: ‘Не истреблю ради десяти’. И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом, Авраам же возвратился в свое место к Дубу Мамврийскому (глава 18-я Бытия).
Во всей всемирной истории нет просьбы такой нежности и неотступчивости. От 50-ти до 10-ти много счета. Разговор был с только что совершившим обрезание Авраамом, в радостные дни нового союза. Да о чем просьба? О ком — главное? Стали бы мы просить,— христиане, русские, англичане?..
И вот тут обычный метод сокрытия дела от глаз любопытствующих: города были истреблены. ‘Порок наказан’, и читающий успокаивается. Только Талмуд шепчет углубляющимся далее: ‘жители были так счастливы, что забыли Бога’. ‘Счастье’, конечно, грех, но ‘не очень’. А смерть… Любопытствующий может усмотреть, что смерть постигает, правда, ‘виновного’, как ‘наказание’, но постигает и неосторожного, который приблизился к чему-нибудь исключительному, к чему не должен приближаться. В Летописи есть два таких случая. Раз перевозили ковчег завета из одного города в другой, колесницу тряхнуло, ковчег покачнулся — и его поддержал рукою израильтянин. В тот же миг он пал мертвый. В другой раз Моисей попросил увидеть Божие Лицо: но получил ответ — ‘Нельзя его увидеть человеку и не умереть’. Так что сама по себе смерть и гибель еще не обозначает ничего и ничего не говорит о содержании ‘предмета гибели’. Может быть, ‘грех’, а может быть, вообще ‘нельзя приближаться’… Не распространяясь далее в эту сторону, заметим, что народ, пошедший от такого ‘соседства’ и из этого древнего источника,— в необъяснимой женственности своей, в необъяснимой ‘прилепляемости’ к соседним племенам, в чарах ласки и любезности ‘с вами, с которым говорит’, и вообще, во всем этом фундаменте всемирных успехов,— имеет какую-то загадку Содома. Женственная нация. Не лицо, не индивидуум аномальны, как это встречается изредка и везде, но аномальна и анормальна целая масса во всей толще своей, в племени. ‘Жидки’ — это лукавые девчонки, которые среди нас бегают, ласкаются к нам, обольщают нас, входят в дружбу и интимность с нами, издают нам журналы и газеты, курят папиросы ‘Бакунин’, интересуются одесским городским головой, делают ‘политику русскую’ как ‘свою еврейскую политику’ и вообще все ‘русские дела’ делают как ‘свои дела’, с жаром, пылом и без остановки. Похоже на то, что ‘мы на них не женились’, а они за нас ‘вышли замуж’. Тут, конечно, могут происходить и вот теперь происходят великие недоразумения. ‘Вы нам не нужны, убирайтесь вон’. — ‘Как! — кричит супруга. — Ты обязан мне давать содержание’. ‘Пои меня! Корми меня! Давай квартиру! Подавай кошелек, я буду его хранить у себя’ (роль банков в стране). — ‘Что-о-о?! Зарезала мальчика? Я? Вай! вай! вай! Что он говорит, какая клевета. Я же была ему верна и никогда не отходила от кровати и кухни, черна, грязна и вечно работаю’.
Вот вы и развязывайтесь с ‘особой’…
‘Поколение потопа возгордилось вследствие благоденствия, как сказано (Иова, 21, 9): ‘Дома их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них. Вол их оплодотворяет и не извергает, корова зачинает и не выкидывает. Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают. Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели, проводят дни свои в счастии и лета свои в радости’. Гордость подвинула их на то, что они (там же, 21, 14) говорят Богу: ‘Отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих! что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?’ Они говорили: ‘Разве нам нужны Его дожди, ведь у нас есть реки, которыми мы пользуемся, и мы не нуждаемся в Его орошении, о чем сказано’ (Быт. 2, 6): ‘но пар поднимался с земли и орошал все лицо земли’. Им сказал Свя-тый (благословен Он): ‘Вы гордитесь предо мною тем добром, которое Я дал вам, этим же Я накажу вас, как сказано’ (там же, 7, 4): ‘ибо через семь дней Я буду изливать дождь на землю, сорок дней и сорок ночей’. Равви Иосе, сын дамаскинки, говорит: ‘Они возгордились только глазным яблоком, которое подобно воде, как сказано’ (там же, 6, 2): ‘когда сыны Божий увидели дочерей человеческих’. Поэтому и Святый, благословен Он, наказал их именно водою, как сказано’ (там же, 7, 11): ‘в сей день разверзлись все источники великой бездны’.
‘Люди столпотворения возгордились добром, которое Он дал им, как сказано (там же, 11, 2): ‘двинувшись с востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и сели (син. пер.: поселились) там’, а ‘сесть’ значит не что иное, как есть и пить, как сказано (Исх. 32, 6): ‘и сел народ есть и пить’, это и было причиною их слов (Быт. 11,4): ‘построим себе город и башню высотою до небес и сделаем себе имя прежде нежели рассеемся по лицу всей земли’ и прочее, а что сказано далее? — ‘и рассеял их Господь оттуда по всей земле’.
‘Жители Содома возгордились благодаря добру. Что сказано в Содоме? (Иова, 28, 5—6): ‘Земля, на которой вырастает хлеб, внутри изрыта как бы огнем. Камни ее — место сапфира, и в ней песчинки золота. Стези туда не знает хищная птица, и не видал ее глаз коршуна’. Они сказали: ‘Так как хлеб, серебро и золото получается из земли нашей, то мы не нуждаемся, чтобы кто-нибудь пришел к нам, ибо он придет в ущерб нам, пойдем и закажем путь посетителям в страну нашу’… Это и было причиной наказания Господня, как сказано (Иезек. 16,48): ‘живу Я, говорит Господь Бог, Содома, сестра твоя, не делала того сама и ее дочери, что делала ты и дочери твои’. Вот в чем беззаконие Содомы, сестры твоей и дочерей ее: в гордости, пресыщении и праздности’ (Талмуд, трактат Сота, гл. 1, пер. г. Переферковича).
Заметим еще, что гора, с которой даны были законы народу,— ‘тряслась, пламенела и была покрыта дымом’, и все израильтяне стояли перед ней в великом страхе, не смея приблизиться... Это на счет ‘сгоревших городов’, каковых ‘сгорание’ не дает непоколебимого фундамента для умозаключения.
Не возможно, что старцы Талмуда, так истолковавшие потоп и историю падения Содома, имели в виду следующий параллелизм текстов, где проходит один и тот же образ сжигающей, очищающей и дымящейся печи, как бы Уст чьих-то, чьего-то Рта пламенного (поглощающего жертвы):
Стой на Синае города или живи там люди,— и они бы сгорели и погибли. То-то жене Лота нельзя было ‘оглядываться’.
Впервые: Розанов В. В. В соседстве Содома (Истоки Израиля). СПб.: Тип. Т-ва А. С. Суворина — ‘Новое время’, 1914.
С. 458. Шейн — Шсйн Павел Васильевич, фольклорист, этнограф. Автор двухтомного труда ‘Великоросс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п.’ (СПб., 1898—1900) и ряда других подобных работ, созданных на материале экспедиций по России, в которых автор принимал участие.