В. Смоленский. Наедине.
В. Смоленский. Наедине.
Изд. ‘Современные записки’, Париж, 1938.
Примечания
Примечания
————————————————
В. Смоленский. Наедине, Бицилли Петр Михайлович, Год: 1938
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Позволю себе начать с ‘критики’ — дальше будет видно почему. (Любовь) ‘над твоею душой… расцветает… разгораясь над сердцем…’ ‘…Молчи, душа… привыкай… и сердце приучи…’ Сердце в этих контекстах не орган тела, а синоним души. Здесь, значит, тавтология, причем во втором случае тавтология — в ущерб логике. ‘Никому не скажешь, скроешь, спрячешь’ — опять тавтология. ‘Копи надежды и мечтанья…’ Копить можно мечты, а не мечтанья: мечтанье — отглагольное существительное, выражающее действие, а не его результат. Обе эти категории промахов сводимы к одной: невнимательное отношение к прямому и точному смыслу слова, приблизительность речи, готовность пожертвовать очень многим ради рифмы, размера, иногда — ‘чувства’. В этом общем грехе современной русской поэзии повинен, по всей вероятности, главным образом Блок (у В. Смоленского, во всяком случае, блоковские реминисценции на каждом шагу). Впрочем, в большей или меньшей степени это приложимо едва ли не ко всей русской поэзии после Пушкина, Баратынского, Тютчева. Исключения: Анненский, Ахматова, сейчас — если ограничиться новым поколением в эмиграции — Червинская, Штейгер. Здесь, значит, сила некоторой традиции, нечто постоянное, что надобно откинуть, для того чтобы судить о поэте. Дело сводится, следовательно, к тому, насколько поэт способен побороть в себе этот ‘прародительский’ грех. Залогом этого служит, конечно, только одно: воспринимается ли, невзирая на эти недостатки, каждое данное стихотворение как поэзия, т. е. как выражение того, что в пределе невыразимо, ‘неизъяснимо’? Производит ли оно впечатление чего-то реального, существующего, а не просто набора слов? Подводит ли оно читателя к поэту — в отличие от фабриката, за которым мы не видим — и не имеем нужды видеть — мастера? Этому требованию стихи В. Смоленского всецело удовлетворяют. Более того: некоторые его стихотворения вполне свободны от неточностей, от излишеств, от всего, что нарушает цельность впечатления. Таковы, в особенности, ‘Огромный мир…’ и ‘Вызывая ужас и смех…’. В первом удивительно хорошо смелое, идущее вразрез с ‘поэтическими’ условностями построение речи второго четверостишия (‘…в котором я… вода, в которой отражается…’), строго соответствующее теме ‘многопланности’ бытия. Начало этого стихотворения — реминисценция тютчевского ‘Как океан объемлет шар земной’. Второе — отголосок ‘Двенадцати’ Блока (по идейному содержанию оно, как и еще одно, весьма удачное ‘Медленно бредет людское стадо…’, вариация на тему ‘Легенды о великом инквизиторе’), но формально очень напоминает Анненского (в особенности последняя строфа). Не служит ли это доказательством, сколь благотворны влияния, исходящие от подлинных классиков? Это поддается и обратной проверке. Стихотворение ‘Кричи не кричи…’ — ‘блоковское’ во всех отношениях. И вот в нем есть упоминание о ‘небесных очах’ России! Этот шаблон цыганского романса — и тоже применительно к России — мог бы оказаться и у Блока.
Впервые — ‘Современные записки’. 1938. No 66. С. 451-452.
Смоленский Владимир Андреевич (1901-1961), поэт, представитель молодого поколения русской эмиграции. Ориентировался на Ходасевича, в Париже вышел первый сборник его стихов ‘Закат’ (1931) (см. рецензию Бицилли на этот сборник: Современные записки. 1932. No 49. С. 450).
Источник текста: Бицилли П.М. Трагедия русской культуры: Исследования, статьи, рецензии / Сост., вступит, статья, коммент. М. Васильевой. М.: Русский путь, 2000. 608 с.