В развалинах Петры, Елисеев Александр Васильевич, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 87 минут(ы)

ВЪ РАЗВАЛИНАХЪ ПЕТРЫ.

(Города камня и пещеръ).

Молчитъ пустыня, ни звука, ни движенія на ея мертвыхъ искони пескахъ! Горячими, обжигающими лучами ласкаетъ ее южное аравійское солнце, горячимъ дыханіемъ лобызаютъ ее втры, прилетвшіе отъ полудня, огненнымъ зноемъ пышетъ самый воздухъ, повисшій надъ раскаленными песками… Ни человкъ, ни зврь, ни птица не знаютъ этой пустыни, даже ничтожный червь не хочетъ назвать ее своею родиной, которая не породила ни одной травинки, не пустила ни одного ростка. Лишь изрдка пролетаетъ быстрая птица, кружится надъ мертвыми песками, словно стараясь что-то въ нихъ усмотрть, и снова исчезаетъ въ ту же бирюзовую синеву, что повисла-надъ красножелтою пустынею. Еще рже промелькнетъ легкая, какъ стрла, быстроногая газель, которая взлетаетъ надъ песками и пропадаетъ въ нихъ, словно дитя знойнаго воздуха и горячей пустыни. Порою какъ будто оживляется мертвая пустыня, лучи солнца и слои трепещущей отъ зноя атмосферы строятъ воздушные замки, расцвченные радугой, легкіе, колеблюющіеся, какъ призраки, вызванные мечтою. Но проходитъ и таетъ чудное марево, расплываются и улетаютъ прекрасные образы, море дьявола, какъ называютъ арабы марево, исчезаетъ въ раскаленномъ воздух, и снова мертва и безжизненна огненнокрасная пустыня… Порою и смлый путникъ ршается переходить эти мертвые раскаленные пески, смло правитъ онъ свой путь черезъ эти страшныя равнины, пышущія зноемъ и истомой, мрно ступаютъ тогда его измученные верблюды, съ дерзкою надеждою выбраться изъ пустыни возсдаетъ на нихъ человкъ… Длинныя вереницы верблюдовъ кажутся тогда привидніями, погребальнымъ шествіемъ кажется весь этотъ тихо движущійся караванъ. Мстами разбросанныя и выбленныя солнцемъ и песками кости, какъ дорожныя вхи, указываютъ путь въ пустын, звзды и солнце направляютъ и ведутъ караванъ… Та земля, что идетъ за этою страшною пустынею, та счастливая страна, текущая медомъ и млекомъ, куда идутъ вс эти караваны, до которой не достигаютъ горячіе пески и раскаленное вяніе самума, манитъ и человка, и звря, и птицу… Вс они мчатся и летятъ туда, гд бьютъ свлые, какъ кристаллъ, горные ручейки, гд склонились надъ ними разрзныя финиковыя пальмы, гд горы покрыты виноградниками и душистыми альпійскими травами, а низины зеленютъ полями и благоухаютъ садами, откуда несутся ароматы розы, апельсина и олеандра… Туда, въ эту чудную страну, легшую за пустынею, прижавшуюся къ высокимъ горамъ и спустившуюся до самаго берега лазурнаго моря, ведутъ звзды и солнце путника, покинувшаго берега тихаго Нила, его поля и сады, его пирамиды и горы, изсченныя и обдланныя рукою мудраго человка.

Земля обтованная впереди — то чуетъ и путникъ, измученный переходомъ черезъ раскаленную пустыню, и самый ‘корабль пустыни’ — многотерпливый верблюдъ… Живе движется усталый караванъ, бодре смотритъ впередъ путникъ, ему уже мерещатся первыя пальмы на красновато-желтомъ горизонт,— за ними, онъ знаетъ, начинается уже иная, общанная Богомъ человку страна….

Сюда то, въ эту обтованную искони страну, черезъ знойную пустыню сорокъ длинныхъ лтъ подвигался нкогда безконечною вереницею огромный излюбленный Богомъ караванъ. Отъ вка не видала мертвая пустыня такого огромнаго скопленія людей, никогда пески ея не топтали цлыя сотни тысячъ мужей и женъ, ведомыхъ невидимою рукою отъ береговъ тихаго Нила къ берегамъ быстраго ордана и къ предламъ обтованной этому избранному народу земли. Безмолвная отъ вка пустыня оживилась тогда внезапно подъ мощною пятою пришедшаго человка, застонали ея сыпучіе красно-желтые пески, горячій воздухъ наполнился звуками священныхъ псенъ и говоромъ многотысячной толпы, пустыня заговорила голосомъ народа, истомленнаго сорокалтними странствованіями, звуки и стопы его поднялись къ безмолвному лазурному небу, которое говорило лишь съ избранниками народа избраннаго, но не одно небо, но и пустыня, и горы, и вода слушались мощнаго голоса вождя этого великаго, досел неслыханнаго на земл каравана. Могучій силою, дарованною свыше, этотъ великій вождь велъ смло черезъ страшныя пустыни цлыя сорокъ лтъ свой огромный многотысячный народъ… Именемъ Вышняго онъ смирялъ ужасы моря и пустыни, останавливалъ солнце, разрушалъ скалы, разверзалъ землю и сорокъ лтъ питалъ сотни тысячъ на пескахъ, не могущихъ нын прокормить и червяка. Исторія и миы человчества не знаютъ ничего подобнаго, чудное шествіе великаго народа черезъ огромную пустыню представляетъ нчто непонятное, колоссальное по размрамъ, грандіозное по событіямъ, великое по результатамъ, поражающее по чудесамъ, сопровождавшимъ его. Все, что можетъ представить самое пылкое воображеніе, что можетъ возсоздать лишь Высшая сила, правящая небомъ, моремъ и землею,— все соединилось вмст для того,. чтобы показать міру, на сколько дорогъ и любезенъ былъ ей этотъ избранный отъ многихъ народъ…

Для него осушалось глубокое море, для него разверзались страшныя пучины, поглощавшія его враговъ, для него останавливалось солнце и не двигалась золотая луна, для него — этого народа избраннаго, раскалывались скалы и земли, камень источалъ воду, горькое становилось сладкимъ, пустыня порождала пищу, втры приносили мясо, воздухъ источалъ змй и горы Синая грохотали, отвчая громами, среди которыхъ говорило небо съ избраннымъ отъ народа избраннаго. Для него — этого небольшого по количеству, но великаго по нравственной сил и значенію народа сверкали съ неба молніи, говорили громы и слышались рчи, вщавшія волю Ведшаго его въ землю обтованную…

Сорокъ лтъ двигался по безконечной пустын этотъ ведомый Богомъ, не останавливаемый ни врагами, ни ужасами долгой дороги караванъ. Много членовъ его, покинувшихъ берега священнаго Нила, остались въ желтыхъ пескахъ пустыни, вышедшіе изъ Египта дтьми стали уже взрослыми мужами, цлыя тысячи младенцевъ народились въ горячихъ пескахъ пустыни Суръ, а ихъ отцы, бывшіе цвтомъ народа израильскаго, уже оперлись на посохи старцевъ и ублились сдинами. Костями избраннаго народа обильно покрылись пески Аравійской пустыни, но маститый вождь его шелъ неуклонно впередъ, неволя Израиля, прогнвившаго егову и осужденнаго на сорокалтнія скитанія. Онъ зналъ, что пустыня есть горнило, въ которомъ долженъ быть очищенъ народъ мятежный и безумный, хотя и взысканный еговою, онъ зналъ, что блестящее и долгое будущее суждено Израилю, онъ зналъ также и то, что ему самому не суждено даже ввести народъ въ землю обтованную,— но, полный горячей вры и сознанія исполненнаго долга, великій вождь не переставалъ указывать на край пустыни, за которымъ начиналась общанная Богомъ страна Хананеи.

Прошли года, долгія страшныя сорокъ лтъ томленія въ пустын, и совершилось великое очищеніе, какъ огромное горнило, пройдена ужасная пустыня, грхи избраннаго народа остались въ ея пескахъ на костяхъ ддовъ и отцовъ Израиля, молодое поколніе не знаетъ грховъ родителей, почитая заповди, вынесенныя съ вершины Синая, оно достойно и готово вступить на священную почву давно обтованной ему земли.

Вотъ и она виднется сама вдали за синевато-розовою дымкою тумановъ, вставшихъ надъ горами Петры и серебристою струйкою ордана. Высятся вдали невысокіе, но покрытые туманомъ холмы, красивыя пальмы качаются на ихъ вершинахъ, обремененныя плодами деревья пригибаются къ плодоносной земл, покрытой богатою жатвою, южное солнце заливаетъ своимъ яркимъ сіяніемъ всю прекрасную, но пока еще недоступную страну. Съ легкимъ вяніемъ втерковъ, забгающихъ и въ пустыню изъ ущелій ея благоухающихъ садами горъ, несутся ароматы жасминовъ, олеандра и розъ. Но не призрачное марево стоитъ теперь, расцвтившись всми красками радуги, на горизонт, а настоящая дйствительность, не воздушные, а дйствительные пальмы, воды и сады… Да будетъ благословенна она во вкъ, эта трижды благословенная страна!..

Туда, за эту блестящую розоватую дымку тумановъ, за эти горы, манящія и ласкающія взоръ, за эту близкую, но все еще недоступную даль стремится уже два долгіе мсяца и юный путникъ, пришедшій съ дальняго свера… Не отъ холода и непогоды мрачной своей, родины онъ пришелъ въ знойную пустыню, гд безоблачно вчно небо, гд горитъ и пышетъ огнемъ аравійское солнце. Не ради солнца и пустыни онъ пришелъ отъ благословенныхъ береговъ Нила на просторъ горячихъ степей Эт-Тиха, для него нтъ впереди земли обтованной, она не осталась у него и назади.

Много долгихъ дней и ночей онъ торопитъ своего усталаго верблюда, жаднымъ взоромъ онъ поглощаетъ пространство, что разстилается вокругъ, и бжитъ послушное животное черезъ горы и пустыни, готовое нестись такъ, покуда хватитъ силы и желанія. Еще нсколько дней быстраго перебга, и небольшой караванъ достигнетъ Газы — ворота обтованной земли. По слдамъ великаго проведеннаго Богомъ черезъ пустыню каравана прошелъ и юный путникъ черезъ дикія дебри Синая, пески Этъ-Тихскихъ степей и обнаженныя каменистыя равнины Ассура. Съ книгою Исхода въ рукахъ онъ шагъ за шагомъ слдовалъ по стопамъ Израиля, но не сорокъ лтъ, а всего шестьдесятъ дней онъ пробылъ въ пустыняхъ, что протянулись отъ береговъ Нила до южныхъ предловъ Палестины и ушли въ море аравійскихъ песковъ. Осталась назади огромная пустыня Исхода, источники Элима и горы Рафидама, у подножія скалъ священнаго Синая недолго отдохнулъ путникъ, пришедшій съ угрюмаго свера, его манили къ себ безконечный просторъ пустыни и безмолвные памятники въ вид холмовъ и скалъ, указывающіе путь Израиля къ предламъ обтованной земли. И вотъ теперь посл долгихъ дней блужданія по пустын остановился снова юный путникъ у подножія безмолвной Петры.

Городъ камня и скалы, какъ показываетъ самое его названіе, городъ, не выстроенный изъ камня, а изсченный въ толщ скалы, городъ, представляющій одну изъ величайшихъ памятниковъ античнаго человка, побждавшаго силу и природу, развалины, передъ которыми кажутся ничтожными самыя пирамиды, руина, не имющая ничего подобнаго въ цломъ мір,— вотъ что такое прежде великая, а нын безмолвная, погребенная въ пескахъ Петра. Не она одна впрочемъ, нкогда пышная и славная, затерялась въ пустын Синая, ея судьбу раздляютъ многіе города Моавіи, Петры и Хананеи. Посмотрите въ пустыню, что идетъ отъ Газы и Хеврона на югъ къ берегамъ Краснаго моря,— она полна развалинами великихъ городовъ и представляется огромнымъ кладбищемъ исчезнувшей нын, но нкогда великой цивилизаціи, процвтавшей въ самой пустын. И Эласъ, и Эбода, и Элуза, и Эзіонъ-Габеръ — все это безмолвныя нын руины, имвшія свою исторію, свое славное прошлое. Мы прошли черезъ это огромное кладбище пустыни, и много часовъ провели съ болью въ сердц среди этихъ мертвыхъ и безмолвныхъ руинъ. Теперь передъ нами лежала самая величайшая руина Востока — Петра, и къ ней, раньше чмъ подойти къ порогу Святой земли, поспшалъ нашъ маленькій караванъ.

——

Если мы посмотримъ на карту Палестины и Каменистой Аравіи, то между Мертвымъ моремъ и Акабинскимъ заливомъ Краснаго моря увидимъ небольшой перешеекъ, среди котораго почти на одинаковомъ разстояніи отстоитъ отъ обоихъ морей горная группа Неси Харунъ, среди этого небольшого горнаго узла, изъ котораго выходятъ во вс стороны горизонта длинные уади, лежитъ и самый городъ скалы или Петра. Отъ городка Акаби и южной оконечности Мертваго моря можно добраться до Петры дней въ 5 или въ 6, но дороги къ ней такъ негостепріимны, что рдкій путникъ, посщающій Палестину или Синай, осмливается направить свои стопы къ подножію горъ Неби Харуна.

Долго думали многіе ученые и изслдователи, что длинная долина эль-Араба, что идетъ отъ Мертваго моря и соляного столба Лота и такъ называемыхъ развалинъ Содома — Усдумъ мимо горъ Петры къ сверной оконечности Краснаго моря, служила нкогда ложемъ широкаго водяного потока или, скоре сказать, заливомъ этого послдняго, черезъ который долина ордана, моря Мертвое и Красное соединялись между собою. Позднйшія изслдованія показали однако, что это предположеніе неврно и что горы Петры никогда не омывались водами Аравійскаго залива. Недалеко отъ массивовъ Неби Харуна или горъ протока Аарона находится и такъ называемый Акабинскій порогъ т. е. водораздлъ между бассейнами Мертваго и Краснаго морей. Слдуя направленію долины эль-Араба и подножія невысокихъ кряжей, идущихъ отъ Аравійскаго залива и составляющихъ продолженіе береговыхъ цпей Геджаса, мы и добрались въ іюн 1881 г. изъ Акабы въ Петру, сопровождаемые тремя своими проводниками и двумя стражниками-арабами, данными каймакамомъ Калатъ-эль-Акаба.

Для путника, прошедшаго поперекъ всю Каменистую Аравію отъ Суеца и Тора до Синая и Акаба, нтъ ничего особеннаго по дорог отъ берега Краснаго моря къ Петр и предламъ обтованной земли. Та же безмолвная, почти безлюдная, маловодная горная пустыня, весьма бдная растительностью, т же разноцвтныя песчаниковыя и известковыя скалы, та же прихотливость узора и рисунка каменныхъ громадъ, которыя составляютъ особенность горныхъ группъ Синая. Живописныя и расписныя скалы Каменистой Аравіи, достигающія особенной красоты по дорог къ Сербалю и Синаю, подходя къ массиву Петры, пріобртаютъ снова красивый колоритъ, увеличивающій чарующую прелесть ландшафта, составленнаго изъ разноцвтнаго камня, голубого неба и золотистаго песка, залитыхъ лучами южнаго солнца. Я не помню, какой это путешественникъ, восхищенный своеобразною красотою синайскаго ландшафта, сказалъ, что это красота смерти, а не жизни, красота камня, а не одушевленной природы. Вводя небольшую поправку въ это изрченіе, мы сказали бы, что красота горъ Синая и Петры есть гармонія красокъ камня и солнечнаго луча. Вс оттнки благо и желтаго известняка, красноватаго и золотистаго песчаника, кирпичнокрасный цвтъ порфира, темносрый и черный — грунтовыхъ и гнейсовыхъ породъ, срые и пестрые узоры сіенитовъ съ прожилками благо и розоваго кварца, зеленоватыя и синія пятна различныхъ вкрапленныхъ породъ расположены въ такомъ гармоничномъ сочетаніи на расписныхъ скалахъ Синая, что путешественникъ цлыми часами не можетъ оторвать глазъ отъ фантастической игры красокъ камня, часто не оживленнаго и признаками растительности. Красоту живописныхъ скалъ и горныхъ массивовъ увеличиваетъ и причудливость формъ, которыя принимаютъ истачиваемыя временемъ и атмосферическими дятелями известняковыя и песчаниковыя скалы. Самая пылкая фантазія художника не могла бы придумать ничего боле фантастичнаго, чмъ то, что производитъ сама природа на живописныхъ и безъ того громадахъ Синая. Порою, кажется, видишь цлые руины или города съ окаменвшими деревьями, высокими башнями, гигантскими храмами, порою на горизонт высятся какъ-бы колоссальные памятники огромнаго кладбища исполиновъ, нердко вокругъ изумленнаго путника встаютъ ряды скалъ, какъ-бы окаменвшія волны разъяреннаго и бушующаго моря. Нсколько разъ взоръ мой до того поражался странностью очертанія отдльныхъ скалъ и горныхъ массивовъ, что воображеніе рисовало исполинскія фигуры, какъ-бы изваянныя грубо изъ камня и цлыя миологическія группы, вырисовывающіяся на голубомъ, неб съ такою поразительною отчетливостью, что глазъ по цлымъ часамъ не могъ освободиться отъ иллюзіи. Богатство и разнообразіе красокъ, переливовъ, оттнковъ и тней, измняемыхъ перспективою, степенью напряженія солнечнаго свта и угломъ паденія солнечныхъ лучей, еще боле поддерживаютъ оптическія иллюзіи, которымъ подвергается всякій путешественникъ, переходящій горныя группы Синая. Если мы прибавимъ къ чарующей красот красокъ и формы расписныхъ скалъ полуострова еще вчно-голубое яркое небо Синая, чистоту атмосферы, не загрязненной испареніями, особый золотисто-красный оттнокъ или колоритъ, лежащій на всемъ пол виднія въ пустын, и безконечную игру солнечныхъ лучей, оживляющихъ самые мертвые уголки пустыни, то мы поймемъ, что можно любить и это царство смерти, безмолвія и таинственной оригинальной красоты. Немудрено поэтому, что европеецъ, очарованный дивною игрою свтовыхъ эффектовъ, впадаетъ въ постоянныя оптическія иллюзіи, а полудикій бедуинъ, рожденный въ созерцаніи этой красоты и слагающій въ честь ея цлыя легенды, умираетъ, какъ только взору его будутъ недоступны пески и скалы его родной пустыни. Въ Синайской пустын есть прекрасная легенда о мертвой красавиц, схороненной гд-то въ глубин Акабинской горной цпи…

Кто она такая, когда умерла и кмъ погребена въ каменистой пустын, говоритъ легенда, неизвстно никому… Ее отыскалъ только въ пещер одинъ благочестивый анахоретъ-хаджи, спасавшійся въ пустыняхъ Синая. Уйдя отъ соблазновъ міра въ пустыню, сорокъ долгихъ лтъ онъ хранилъ сердце свое чистымъ и неуязвленнымъ чарами женской красоты. Проводя время въ молитвахъ, размышленіи и созерцаніи, старый анахоретъ забылъ даже вовсе о томъ, что на свт есть женщины, женскія чары и женская ласка. Если порою въ голову старика и заходили мысли о райскихъ гуріяхъ, уготованныхъ пророкомъ благочестивому мусульманину, то съ ихъ образами онъ привыкъ соединять представленіе о добрыхъ ангелахъ, ниспосылаемыхъ Аллахомъ на помощь страдающему человку. И вотъ нашло великое испытаніе на благочестиваго старца: онъ нашелъ въ горахъ, гд спасался много лтъ, окаменвшій трупъ молодой красавицы. И какъ только увидлъ чудную, не скрываемую одеждами женскую красоту старикъ, онъ почувствовалъ, что напрасно прошли для него долгіе годы молитвы, воздержанія и созерцаній. Не помогли тогда ему ни священныя зурэ корана, ни горячія молитвы, которыя посылалъ онъ къ небу въ часы полуночныхъ страданій, ни рыданія, ни слезы. Старый хаджи влюбился въ мертвую красавицу и скоро понялъ, что отнын онъ уже не отойдетъ отъ окаменвшаго трупа. Много лтъ затмъ онъ провелъ возл мертвой красавицы, холодной, какъ камень, неподвижной и твердой, какъ скала, подъ которою она погребена. Много безсонныхъ ночей провелъ, рыдая надъ нею, старикъ, много слезъ его облило окаменвшій трупъ невдомой красавицы, и одно небо знаетъ, сколько перестрадалъ и перемучился старый отшельникъ, узнавшій поздно, что такое любовь… Онъ полюбилъ и любилъ трупъ, какъ не любитъ десятокъ юношей своихъ черноокихъ невстъ, онъ ласкалъ и лобызалъ его, какъ будто получалъ обратно свои поцлуи, и ради своей безумной любви, навянной горнымъ духомъ пустыни, онъ забылъ Аллаха, пророка и его коранъ. Пришла, наконецъ, смерть и для стараго отшельника-хаджи, хотя онъ и далъ себ клятву умереть на холодной груди мертвой красавицы, но смерть поразила его вдалек отъ нея. Однажды старикъ пошелъ за водою къ недалекому горному ручейку. Десятки лтъ ходилъ по избитой тропинк старый отшельникъ, но на этотъ разъ онъ заблудился и зашелъ далеко, не находя выхода изъ каменной дебри, онъ понялъ, что ему не суждено уже вернуться. Смертельный ужасъ охватилъ тогда старца, онъ понялъ, что эта роковая ошибка ниспослана ему Аллахомъ въ наказаніе за великіе грхи, но понялъ поздно, когда его судьба была уже ршена. Но и тутъ не раскаялся безумный старецъ: онъ рыдалъ не о грхахъ своихъ, а о разлук съ дорогимъ трупомъ своей каменной невсты, какъ онъ его называлъ. Въ слезахъ и рыданіяхъ исчахнулъ старецъ, въ предсмертныхъ грезахъ, говорятъ, ему представлялось, что ожила, наконецъ, мертвая красавица и наградила его живою горячею любовью, которую питалъ онъ къ окаменвшему трупу…

Хороша или худа эта легенда арабовъ Синайской пустыни, но она всего лучше можетъ быть приложена и къ нжнымъ отношеніямъ, которыя питаетъ сынъ пустыни — бедуинъ къ своей каменной и мертвой, но горячо любимой матери-пустын.

Горы Петры — островокъ каменныхъ массивовъ Синайскаго полуострова, представляютъ тотъ-же самый характеръ, какъ и остальныя горы этой оригинальной группы, легшей на границ двухъ материковъ Стараго свта. Высочайшая вершина ихъ Неби Харунъ, украшенная, по мусульманскому преданію, гробницею первосвященника Аарона, есть знаменитая и въ библіи гора Оръ. Отъ нея къ сверо-востоку идутъ отроги на соединеніе съ горами Моавитской пустыни, тогда какъ на сверо-запад широкая уади эль-Араби отдляетъ массивы Петры отъ предгорій Палестины и Эт-Тихской пустыни. По направленію къ юго-западу отъ Неби Харуна идетъ за то цльная гряда горъ, соединяющаяся съ береговыми хребтами Собственной Аравіи, вдоль которыхъ и проходитъ къ священнымъ городамъ Мекк и Медин — великая дорога паломниковъ Дербъ-эл-хаджіаджъ.

II.

— Эль хамди Лиллахи (слава Богу), произнесъ мой храбрый проводникъ Рамидъ, какъ только остановились наши верблюды на послдній ночлегъ передъ Петрою, у небольшой струйки воды, протекающей чрезъ знаменитую уади Муса или долину Моисея, въ которой и расположена главнымъ образомъ изсченная въ камн Петра. Мстное преданіе говоритъ, что ударомъ своего жезла великій пророкъ егуди извелъ изъ мертваго камня эту живую струйку воды.

Никакихъ развалинъ пока еще не было видно, хотя Петра уже была не далеко. По всей дорог, почти отъ самой Акабы, встрчая массу развалинъ нкогда славныхъ городовъ, мы какъ-бы подготовлялись постепенно къ тому, чтобы увидать великія руины Петры, скрытой пока еще въ горахъ, что разступались передъ нами и зіяли широко, открывая входъ въ уади Муса. Развалины Элаа, Эзіонгаберъ, Даба Аринделы, останки римскаго шоссе въ ложбин Кура, римскаго водопровода и укрпленій возл уади Муэллихъ, пройденныя уже нами, служили какъ-бы предтечами каменной Петры.

— Да, слава Богу, говорилъ и я каждый разъ, когда посл утомительнаго перехода по пустын или горамъ, нашъ небольшой караванъ останавливался, чтобы провести ночь у какого нибудь веселаго ручейка, оживлявшаго безмолвіе сонной пустыни. Не успли мы остановиться, какъ усталые верблюды съ жалобнымъ ревомъ уже согнули колна, словно прося, чтобы ихъ скоре разгрузили, сухія колючки и травы, что росли въ изобиліи около нашей стоянки и по склонамъ невысокихъ горъ, видно манили ихъ къ себ, какъ и запахъ свжей воды, которую они уже давно ощущали. Не прошло и четверти часа, какъ верблюды наши были разгружены и разошлись по скудному пастбищу, а мои проводники начали ставить черную войлочную палатку, которая защищала насъ отъ всхъ невзгодъ пустыни, одинъ изъ конвойныхъ пытался уже развести и небольшой костерокъ изъ сухого бурьяна и наскоро набранныхъ сучковъ тарфы. На стоянк каравана шла, однимъ словомъ, обыкновенная, столь знакомая мн дятельность, оживляемая еще боле хлопотнею двухъ юркихъ черномазыхъ арабовъ изъ племени Тавара, данныхъ намъ въ конвойные каймакамомъ Акабы.

Сготовленъ на скоро походный ужинъ, сваренъ душистый кофе рукою опытнаго Юзы, разбита палатка, стреножены верблюды, еще до темноты мы закусили и приготовились рано къ ночлегу для того, чтобы на завтра съ восходомъ солнца начать свое вступленіе въ горы Петры. Наступила скоро и ночь — тихая, прохладная, полная особенной прелести и нги, съ ущелья Муса потянуло свжею струею, массивы горъ затонули во мрак, надъ ихъ зазубреннымъ профилемъ вышла молодая луна, люди и животныя стали угомоняться. Не желая спать подъ покровомъ войлочнаго шатра, я легъ возл него, прикрываясь бедуинскимъ плащемъ, изголовьемъ мн служила свернутая верхняя одежда, а замсто постели — мягкій, мелкозернистый песокъ. Яркія звзды безоблачнаго чистаго неба пустыни стояли прямо надъ головою, привычнымъ взоромъ всматривался путникъ въ горизонты южной лазури, ища въ ней знакомыя созвздія родины. Многія изъ нихъ сіяли ярко въ самомъ зенит, другія, блдныя и туманныя, склонялись къ горизонту, а нкоторыя и совершенно скрывались за небосклономъ пустыни. Дивная, чудная ночь! Хотя и много десятковъ разъ мн приходилось проводить такія ночи въ пустын, но каждый разъ съ новымъ неустающимъ любопытствомъ я упивался ихъ прелестью, находилъ въ нихъ новыя стороны поэзіи и цлыми часами не смыкалъ глазъ…

——

Рано утромъ поднялся самъ собою нашъ небольшой караванъ. И люди, и животныя какъ будто бы почувствовали, что наступаетъ пора пробужденія, и безъ всякаго даннаго сигнала начали копошиться. Солнышко еще не выказывалось изъ-за лилово-синихъ профилей горъ Петры и Моавіи, яркія краски утренней зари играли только на самыхъ вершинахъ горъ, погруженныхъ еще у подножія въ ту лилово-срую мглу, которую можно видть только въ пустын, а какія-то степныя птички, по всей вроятности, куропатки или ребки, очень обыкновенныя въ этихъ горахъ, уже громко вскрикивали свои немногосложныя псни на встрчу разгорающемуся свтилу. Не долги были сборы нашего каравана, и не прошло боле получаса, какъ мы уже двигались по направленію къ зіяющему ущелью, торопясь уйти отъ солнца, ужаснаго въ часы полудня въ этихъ раскаленныхъ скалахъ. Мы слдовали теченію небольшого ручейка, уже съ вечера поившаго насъ, и вмст съ нимъ старались проникнуть въ горы, плохо доступныя со всхъ другихъ сторонъ.

Хотя лтній сезонъ былъ уже въ полномъ разгар и горячіе прямые лучи солнца успли высушить растительность, покрывающую скаты горъ и ложе ущелья, тмъ не мене и по остаткамъ зелени можно было судить объ ея богатств въ пору ранней весны. Характеръ надъ-альпійской растительности, свойственный горамъ всей Палестины, Сиріи и Синая, сказывался здсь особенно рельефно, горныя травы, благоухающія даже въ сухомъ состояніи, покрывали большія пространства, и можно было, вдыхая эти ароматы, врить арабамъ, разсказывавшимъ, что жалкій ручеекъ, который они называли ркою, по веснамъ бываетъ ‘долиною благоуханій’. Я пробовалъ срывать многіе на видъ жалкіе и колючіе пучки сухой тразы и личнымъ опытомъ могъ убждаться, что они отдавали такимъ сильнымъ ароматомъ, что руки долго сохраняли специфическій эфирный запахъ. Не даромъ видно горы Каменистой Аравіи издавна славились какъ родина аравійскихъ благоуханій, можно было врить, что отсюда издревл во вс культурныя страны Востока шли благовонія, ароматы и куренія, не изсякающія и досел въ этихъ забытыхъ Богомъ и людями странахъ… Не мало среди камней и сухого бурьяна, покрывавшаго мстами цлыя площади, высилось и довольно высокихъ и крпкихъ кустарниковъ тамариска или тарфы, доставляющихъ и понын манну, подобную отчасти той, которую посылало небо блуждавшему по пустын Израилю. Вся эта растительность, взятая вмст, хотя и не длала садомъ начала уади Муса, тмъ не мене пріятно радовала глазъ, утомленный мертвымъ однообразіемъ Эт-Тихской пустыни. Безжизненныя сами по себ, не смотря на все великолпіе красокъ, горы, казалось, оживали, на душ становилось какъ-то отрадне и веселе, и настроеніе длалось живе и свтле… Быстрый ручеекъ Айнъ-Муса своимъ легкимъ журчаніемъ придавалъ еще боле жизни каменистой дебри, и какъ струя живой воды вызывалъ зелень среди самого безплоднаго камня… Красивая изумрудная травка порою мелькала среди овлажняемыхъ горнымъ потокомъ голышей, повсюду виднлась свжая зелень тамариска и олеандровъ, еще не успвшихъ вполн отцвсти…

Скоро олеандры стали еще гуще и свже, они образовали цлую заросль, среди которой, казалось, лишь съ трудомъ пробивалъ себ дорогу ручеекъ, при одномъ поворот изъ ущелья пахнуло легкою струею втра, и на встрчу намъ потянуло одуряющимъ ароматомъ блорозовыхъ цвтовъ олеандра. Давно уже мы не слышали запаха цвтовъ, и немудрено, что благоуханія, сорванныя втромъ съ обрызганныхъ утреннею росою губокъ олеандра, кружили намъ голову и возбуждали нервы, уже достаточно напряженные ожиданіемъ… Великая Петра была уже недалеко. Стоитъ только покинуть извивающійся змею среди известняковыхъ громадъ ручеекъ Айнъ-Муса и подняться по усыпанному камнемъ и кремнемъ склону массивовъ, идущихъ слва отъ насъ, чтобы однимъ глазомъ окинуть всю панораму ‘города камня и скалы’. По совту одного изъ арабовъ-проводниковъ, мы слзли съ верблюдовъ и втроемъ съ Пашидомъ и Юзой, сопровождаемые конвойными, стали взбираться по наклону, впереди у насъ была однако возможность выиграть разстояніе и не только догнать, но и опередить караванъ, подвигающійся тихо по всмъ изгибамъ прихотливаго Айнъ-Муса. Подъемъ былъ не особенно легокъ, но для человка, привыкшаго лазать по горамъ, онъ не представлялъ никакого особеннаго труда. Мене получаса, кажется, поднимались мы по наклону, совершенно засыпанному камнями, расположенными въ хаотическомъ безпорядк, пока не достигли обрыва, обращеннаго въ котловину уади Муса. Тутъ передъ взорами нашими представилась внезапно одна изъ тхъ величественныхъ панорамъ, которыя не забываются никогда.

Представьте себ длинную впадину въ горахъ, обставленную почти отвсными скалами и прячущуюся въ середин ихъ, какъ дно высохшаго горнаго озера, простираясь въ длину нсколько боле версты, а въ ширину не мене полуверсты, она идетъ, нсколько съуживаясь, по направленію къ югу. Дно этой впадины, прорзанной извилистымъ теченіемъ Моисеева ручья, покрыто небольшими холмами и грудами камней, достигающими мстами огромной величины. Съ вершины нашей обсерваторіи, возвышающейся надъ южнымъ отрзкомъ уади эс-Сикъ, пока незамтно никакихъ подробностей города, изсченнаго въ скалахъ. Видны только цлое море камня, камнемъ усыпанная ложбина, каменные холмы и отвсныя скалы, обставляющія дно этой каменной впадины. Огромные массивы, подпирающіе скалы, въ которыхъ вырублена Петра, сливаются съ отрогами Неби Харуна и образуютъ одно каменное цлое, поднимающееся гордо надъ бложелтою пустынею Тиха и эл-Араба. Суровыя грозныя, но величественныя скалы, море камня и изборожденная поверхность пустыни, обступающей эти громады,— вотъ та рамка, среди которой огромнымъ массивомъ выступаетъ гора Аарона, можно сказать, царящая надъ Петрой. Взоръ невольно прежде всего останавливается на этой громад, составляющей центръ предлежащей группы скалъ и вырисовывающейся красивымъ профилемъ на голубомъ неб, слегка позлащенномъ лучами восходящаго солнца. Но если первый взоръ падаетъ невольно на двойную вершину меби Харуна, то въ слдующій же моментъ глаза останавливаются уже постоянно на глубокой впадин, еще на половину скрывающейся въ тни. Тамъ прячется великая Петра, подсказываетъ вамъ невольно внутреннее убжденіе, тамъ стоитъ единственный въ мір городъ, всецло вырубленный изъ камня и врзанный въ толщу мощной скалы. Но какъ ни напрягается взоръ путника, впервые увидвшаго Петру и склоннаго видть чудеса, съ вершины воздушной обсерваторіи, прикрытой отчасти еще заслоняющими скалами, видно только общее расположеніе города, его панорама, но никакихъ деталей еще нельзя разсмотрть. Мстами видны также зіяющія въ стнахъ каменныхъ массивовъ какія-то отверстія, какъ бы норы исполинскихъ стрижей, расположенныя рядами, кое-гд различаются какъ будто бы въ туман и неясные профили, словно вырзанные на камн,— но все это не удовлетворяетъ глазъ путника, стоящаго надъ оригинальнйшими руинами міра. Онъ ждетъ чего-то необыкновеннаго, что должно его поразить, и видитъ одни свтовые эффекты, правда ослпляющіе взоръ, но не могущіе удивлять того, кто прошелъ уже горныя дебри Синая.

Пока мы стояли на обрыв надъ ложбиною уади Муса и старались въ ней отыскать знаменитыя руины Петры, яркое солнце поднялось высоко надъ горизонтомъ и освтило чудную панораму, лежавшую у насъ передъ глазами… Разноцвтныя росписныя скалы засвтились, казалось, всми цвтами радуги, и глазъ потонулъ въ мор красокъ, залившихъ всю панораму горъ Петры. Огромною темнокрасною массою, красиво оттненною по краямъ и у подножія, вырисовывался выше всего на яркой синев неба двувершинный Неби Харунъ, одна сторона его, обращенная къ солнцу, отливала золотомъ, тогда какъ въ середин виднлась ярко красная глыба, какъ огромное кровяное пятно. Нсколько ниже его шли скалы всхъ оттнковъ краснаго и розоватаго цвта, измнявшагося, отчасти благодаря степени освщенія. Ближе къ намъ массивы, ограничивающіе непосредственно съ свера ложбину Айнъ Муса, были совершенно кровяного цвта, и темныя зіяющія отверстія на ихъ почти отвсныхъ стнахъ казались настоящими отдушинами скалъ и еще боле оттняли красный цвтъ основного камня. Во второмъ ряду стоящіе массивы, освщенные боле лучами солнца, казались нсколько свтле, и по вершинамъ своимъ были какъ-бы залиты нжнымъ розовымъ сіяніемъ. Нсколько въ сторон отъ нихъ виднлась огромная темно-срая стна, казавшаяся совершенною аномаліею въ этомъ царств яркихъ красокъ и цвтовъ, впереди и сзади ея, словно для контраста, высились золотисто-желтыя и бурожелтыя скалы, покрытыя какъ-бы рябинами. Самая ложбина Петры была нсколько свтле, ея камни и пески какъ будто-бы не составляли одного цлаго съ обставляющими ее скалами, заросли яркой зелени, слдующей теченію Моисеева ручья, придавали совершенно другой колоритъ уади Айнъ Муса, обрамленной кровяно-красными скалами. Мстами на солнц блистали ярко, какъ огромные кристаллы, выступы отдльныхъ массивовъ, и ихъ яркій блескъ казался совершеннымъ контрастомъ съ темно-срыми и темно-синими пятнами, что ложились тнями въ бороздахъ и ложбинахъ разноцвтныхъ скалъ. Словно подобранныя въ тонъ яркому колориту горъ Петры синла лазурь неба и блестла бловатымъ свтомъ безконечная пустыня эт-Тиха…

Боле получаса простоялъ я, любуясь чудною цвтною перспективою, разстилавшеюся передъ глазами, и, изучая дивную гармонію формъ оттнковъ и цвтовъ, я забылъ совершенно, что намъ, пшимъ, надо догонять караванъ, тихо подвигавшійся по узкой дорожк въ уади эс-Сикъ…

Длиннымъ узкимъ корридоромъ или ущельемъ входитъ въ горы Петры уади эс-Сикъ. Если врно предположеніе нкоторыхъ изслдователей, изучавшихъ Петру, что ложбина уади Муса есть остатокъ нкогда существовавшаго здсь горнаго озера, то уади эс-Сикъ безъ сомннія слдъ воды, прорвавшей себ выходъ въ горахъ Петры и истекшей черезъ уади Хитемъ въ Красное море. Нкогда существовавшее у подножія Неби Харуна озерко (ныншняя уади Муса), лежащее по одной линіи съ Мертвымъ моремъ и озеромъ Галилеи, можетъ служить все-таки выраженіемъ извстной гидрографической системы, одинаковой какъ для Палестины, такъ и для Каменистой Аравіи.

— Пойдемъ внизъ, господинъ, вдругъ прервалъ мое созерцаніе Рашидъ, Неби Харунъ ждетъ къ себ поближе гостей. Нашъ караванъ уже далеко, арабы Эльджи {Эльджи — деревенька арабовъ возл развалинъ Петры, здсь находятся истоки Моисеева ручья.} могутъ встртить его безъ насъ…

Напоминаніе объ арабахъ Петры, дйствительно не особенно гостепріимныхъ и алчныхъ, вывело меня скоро изъ созерцанія дивной панорамы горъ и уади Муса, и мы начали быстро спускаться по довольно крутому наклону, скашивая путь къ уади-эс-Сикъ. Камни катились у насъ подъ ногами, мстами мы совершенно скользили особенно на гладкихъ и бугристыхъ поверхностяхъ лавы, выступавшей среди первозданныхъ породъ. Не легокъ былъ спускъ, но все-таки не прошло и двадцати минутъ, какъ мы какимъ-то фокусомъ спустились въ дикое ущелье, ведущее изъ пустыни къ развалинамъ Петры. Караванъ нашъ былъ недалеко, и второй конвойный, оставленный при немъ, гарцовалъ на своемъ красивомъ гндомъ кон въ нсколькихъ саженяхъ отъ насъ.

Въ своихъ долгихъ путешествіяхъ по Востоку много разнообразныхъ горныхъ ландшафтовъ мн пришлось видть и изучать, еще больше я слышалъ и читалъ о причудливомъ разнообразіи горныхъ ущелій, проходовъ, каноновъ (cannon) и тснинъ, но ничего подобнаго тому, что я увидлъ въ уади эс-Сикъ, мн не пришлось никогда наблюдать, сколько ни читалъ я впослдствіи о дикомъ величіи каноновъ — узкихъ проходовъ въ сверныхъ Кордилльерахъ, я не находилъ возможнымъ сравнить ихъ съ ущельями Петры. Дйствительность превосходила всякое воображеніе, никакая фантазія не могла-бы представить и пасти того, что открывалось передъ глазами въ удивительной уади эс-Сикъ. Прошло уже много времени съ той поры, много новаго и чудеснаго какъ я побывалъ въ разныхъ уголкахъ Востока, но и теперь, какъ сейчасъ, я вижу дикія кровавыя скалы и страшную тснину, ведущую къ городу камня — одному сплошному монолиту, оставленному античнымъ человкомъ въ назиданіе своему маловрующему потомству…

Представьте себ не горную тснину, а просто узкую трещину въ толщ горнаго массива, извивающуюся прихотливо между слегка раздвинувшимися каменными стнами, представьте себ, что она мстами до того узка, что еле идутъ рядомъ два верблюда, и что даже свтъ сюда пробирается какъ будто тайкомъ, представьте даже, что эти еле раздвинувшіеся массивы, поднимающіеся на высоту нсколькихъ десятковъ метровъ, можно сказать, совершенно висятъ надъ головою, превращая мстами трещину чуть не въ туннель, и что порою совершенно скрывается небо надъ головами идущаго гуськомъ каравана — и вы будете имть нкоторое понятіе о форм этого дикаго ущелья, называемаго арабами эс-Сикъ или ‘тсниною огня’ — Нукбъ-энъ-Наръ.

Эпитетъ огненной, придаваемый мстными арабами, уади эс-Сикъ, какъ нельзя лучше характеризуетъ эту тснину или каменный корридоръ, ведущій непосредственно къ развалинамъ Петры. Первое впечатлніе, производимое, этимъ ущельемъ, помимо его страшной тсноты соотвтствуетъ дйствительно представленію о чемъ-то огненномъ, адскомъ, не похожемъ ни на что другое подобное въ мір. Массивы Петры, представляющіе удивительное разнообразіе красокъ, носятъ въ общемъ красноватый или багровый колоритъ, гора Неби-Харунъ мстами отливаетъ совершенно краснымъ цвтомъ, какъ и нкоторыя другія скалы, обставляющія Петру, но каменныя стны уади эс-Сикъ окрашены такимъ яркимъ краснымъ цвтомъ, что къ нимъ подходитъ вполн названіе кровавыхъ скалъ, какъ ихъ называютъ и сами арабы-туземцы изъ окрестностей Петры. Багровокрасный или кровавый колоритъ, лежащій на скалахъ ‘тснины огня’, длаетъ ихъ огненными въ самомъ дл, особенно если ихъ заливаютъ яркіе солнечные лучи.

Когда мы входили въ самое ущелье Нукбъ-эи-Наръ, солнце освщало прямо кровавыя скалы, и на нихъ лежалъ такой зловщій огненный колоритъ, что трудно было даже отршиться отъ иллюзіи, ослпляемый яркимъ сіяніемъ взоръ приковывался невольно къ этимъ отсвчивающимъ адскимъ огнемъ скаламъ, и путникъ, пораженный чуднымъ видніемъ, ощущалъ въ своемъ сердц нчто похожее на робость по мр движенія впередъ… Ему казалось невольно, что эта багрово-красная тснина ведетъ въ какой нибудь кратеръ пылающаго вулкана, подземные огни котораго, вырываясь наружу, отражаются на стнахъ трещины, дающей протокъ его огненной лав. Лучи солнца, игравшіе на этихъ кровавыхъ скалахъ, обусловливали порою такія огненныя блески, которыя еще боле увеличивали иллюзію и усиливали впечатлніе до болзненной полноты… Становилось даже жутко и горячо идти дале по этой тснин огня, воображеніе работало усиленно, и въ разгоряченномъ мозгу уже готовы были зародиться галлюцинаціи… Мн казалось порою, что, нтъ-нтъ, и вынырнутъ изъ за нависшихъ надъ головою камней языки адскаго пламени на встрчу двигающемуся смло каравану и пожретъ его въ этой тснин, какъ въ огромной каменной печи.

Я не помню, кто-то сравнилъ ущелье эс-Сикъ со входомъ въ Дантовъ адъ, это сравненіе, можно сказать, самое удачное, и невольно приходитъ въ голову всякому путнику, впервые вступающему въ багровокрасную ‘тснину огня’. Никакая фантазія не можетъ придумать лучшаго сравненія, и нечего удивляться тому, что и сами бедуины пустыни соглашаются съ подобнымъ сравненіемъ. Въ этомъ царств кроваваго камня, куда солнечный лучъ пробивается украдкою, гд мстами почти не видно голубого неба, закрытаго нависшими скалами, гд внизу царитъ какой-то особый багровый полусвтъ, искажающій вс оптическія представленія, мстная легенда ищетъ не только входъ въ Петру, но и въ преддверіе подземнаго міра. Тутъ, говорятъ бедуины, великій пророкъ ислама на пути изъ Мекки въ Египетъ останавливался для того, чтобы постить глубины подземелій и повидаться съ тнями своихъ предковъ, еще не осчастливленныхъ знакомствомъ съ кораномъ. Иншаллахъ (такъ угодно богу)! прибавляютъ наивныя дти пустыни, ушелъ великій пророкъ и сотряслись скалы у подножія неба Харуна, закрылся входъ въ мрачныя подземель, съ тхъ поръ загорлись цвтомъ крови и огня каменныя стны тснины Нукбъ-эи-Наръ… Правда, другая легенда объясняетъ нсколько иначе причину кровавой окраски ущелья эс-Сикъ и видитъ въ цвт ея выраженіе скорби о масс пролитой крови на этихъ пустынныхъ нын горахъ, но иншаллахъ, такъ видно угодно было богу, скажемъ и мы лучше всего, вмсто хитрыхъ объясненій происхожденія кроваваго цвта ‘тснины огня’.

Не долго мы шли по этому фантастичному ущелью, нкогда бывшему единственною дорогою, проводившею къ городу камня, но впечатлній было такъ много, что ихъ было даже трудно различать. Обстановка была слишкомъ необыкновенна, для того, чтобы изучать ее хладнокровно, и мысли путались, смшивая дйствительныя впечатлнія съ представленіями, созидаемыми въ мозгу подъ вліяніемъ оптическихъ иллюзій, мн казалось, что я составляю дйствующее лицо какой-то волшебной фееріи, гд огонь, солнце, электрическое сіяніе, кровь и пурпуръ перемшались между собою и образовали нчто цлое, не поддающееся анализу и изученію. Порою мн казалось, что меня постигаетъ вновь страшный рагло или галлюцинація пустыни, которой я уже подвергался однажды при переход черезъ Рамлійскую пустыню.

Словно соотвтствуя волшебной обстановк, мрнымъ шагомъ шли тихо верблюды и ихъ проводники, караванъ хранилъ гробовое молчаніе, звуковъ было почти не слышно въ этомъ царств камня и огня, дикое ущелье, казалось, все боле и боле сжимало въ своихъ кровавыхъ объятіяхъ небольшой нарушающій его мертвенное безмолвіе караванъ… Но вотъ гд-то высоко надъ нами раздались свистящіе, но пріятные звуки, какая-то небольшая птичка пролетла грузно надъ нашими головами, рисуясь рельефно на трещин голубого неба, которую оставляли надъ нами раздвинувшіяся скалы. Какъ будто бы стало живе вокругъ, какъ будто этотъ крикъ жизни способенъ былъ разбудить безмолвное царство камня, гд царилъ свтъ, а не звуковыя явленія… Скоро послышались у нашихъ ногъ и другіе веселые звуки… Небольшой ручеекъ, вдоль котораго мы слдовали, какъ будто бы сталъ полне, игриве и началъ свои неумолкаемыя псни, играя и прыгая между камнями, заполнявшими и стснявшими его ложе. Еще нсколько шаговъ — и вдоль живой струйки воды поднялись стройные олеандры, тамариски и кусты какого-то лапчато-листнаго растенія, выглядывавшаго своею свжею зеленью изъ груды разбросанныхъ въ безпорядк камней.

Вода и растенія оживили еще боле страшное ущелье, оно стало казаться не такъ фантастичнымъ и ужаснымъ на видъ, съ какою-то особою любовью глазъ останавливался боле на зеленющихъ кустарникахъ олеандра и тарфы, чмъ на кровавой поверхности заступающихъ намъ дорогу скалъ.

III.

Еще два-три поворота по извилистой и тсной сзади эс-Сикъ, и мы у воротъ города, изсченнаго въ этихъ кровавыхъ скалахъ. Надъ нашими головами какъ-то внезапно вдругъ повисаетъ въ воздух легкая арка, какъ будто переброшенная черезъ дикое ущелье. Этою аркою, можно сказать, открывается рядъ остатковъ Петры набатеевъ и римлянъ. Не хитра архитектура этого воздушнаго строенія, но самый замыселъ его уже показываетъ смлость и искусство строителя. Соединяя на значительной высот стны узкаго прохода, эта арка служитъ дйствительно какъ бы воротами, ведущими въ Петру, близость которой уже показываютъ многочисленные погребальные гроты, виднющіеся отсюда, по обимъ сторонамъ ущелья. Какъ черныя ямины, зіяютъ они на красно-кровяной поверхности каменныхъ массивовъ, освщаемыхъ яркими лучами солнца, и смотрятъ отовсюду на путника, пробирающагося по городу мертвыхъ, схороненному въ горахъ.

Погребальные гроты Петры составляютъ, правда, одну изъ величайшихъ достопримчательностей не только по своей многочисленности, но и по своей нердко затйливой архитектур. Петра дйствительно можетъ быть названа скоре городомъ мертвыхъ и могилъ, чмъ великихъ руинъ, свидтельствующихъ объ ея славномъ прошломъ, мало впрочемъ извстномъ исторіи. Первые могильные гроты мы видали, правда, еще ране входа въ ущелье уади Муса, ими украшены даже отдльные массивы пустыни, идущей отъ Египта и Палестины, около Синая ихъ особенно много, также какъ и возл Сербаля — царя Синайскаго горнаго узла. Еще больше гротовъ въ Палестин, которая можетъ быть названа вполн страною могилъ, но гроты Петры превосходятъ погребальныя пещеры Египта, Синая и Палестины своею оригинальностью, разнообразіемъ и красотою.

Что ни шагъ теперь впередъ, то повсюду виднются эти каменныя могилы, которыя заполняютъ, можно сказать, вс обрывы скалъ, обставляющихъ Петру, и вс долины и проходы, существующіе въ окружающихъ горахъ. Много еще впереди намъ придется говорить объ этихъ погребальныхъ гротахъ Петры, но мы не можетъ не упомянуть о нихъ теперь потому, что они первые обращаютъ вниманіе путника, съ какой-бы стороны онъ ни подходилъ къ руинамъ, заполняющимъ уади Муса.

Разсматривая съ любопытствомъ безчисленныя могилы, глядвшія на насъ съ высоты скалъ и съ подножія каменныхъ массивовъ, мы и не замтили небольшой кучки людей, двигавшихся на встрчу нашему каравану. Длинные блые бурнусы, широкіе кеффіэ — платки, покрывающіе голову и лицо, повязанные верблюжьими канатами, длинные копья и кремневыя ружья — все это было уже слишкомъ знакомо намъ для того, чтобы обратить особенное наше вниманіе. Тмъ не мене, когда приближавшіеся бедуины уже успли обмняться своими гортанными привтствіями съ нашими конвойными, хавшими впереди, и когда до слуха нашего долетло слишкомъ знакомое слово ‘бакшишъ’, мы невольно обратили взоры съ погребальныхъ гротовъ на кучку людей, повидимому, пытавшихся загородить намъ дорогу.

— Нехаракъ мубарехъ я сиди — да будетъ благословенъ день твоего прихода, господинъ, кричалъ издали, обращаясь ко мн и прикладывая руку свою къ загорлому лбу, сдой старикашка, стоявшій, повидимому, во глав кучки встрчавшихъ насъ съ оружіемъ въ рукахъ людей.

— Аллахъ йессабикумъ билбхеръ — дай богъ и теб всего хорошаго, отвчалъ я, прикладывая въ свою очередь руку ко лбу.

— Мархаба, добро пожаловать, крикнули тогда разомъ вс арабы, махая ружьями и руками, но не сходя съ дороги, которую они совершенно загородили.

Посл обмна обычныхъ привтствій между моими конвойными и бедуинами деревеньки Эльджи, считающими себя хозяевами Петры, начался весьма оживленный разговоръ, изъ котораго я уловлялъ чаще всего многократно повторявшееся слово ‘бакшишъ’. Дло разъяснялось однако просто, потому что вс разговоры и пререканія сводились главнымъ образомъ къ этому послднему слову и заключались съ одной стороны въ томъ, чтобы поболе запросить, а съ другой стороны — дать какъ можно мене. Надо отдать справедливость — мои конвойные и проводники торговались такъ усердно, что приводили въ изумленіе почтенныхъ самозванныхъ хозяевъ Петры, избалованныхъ европейскими путешественниками, обыкновенно сорящими золотомъ. Достоуважаемый шейхъ Эльджи и уади Муса, какъ самъ себя называлъ боле всхъ, торговавшійся старикашка, запросилъ съ насъ за посщеніе Петры всего двадцать турецкихъ золотыхъ, т. е. боле двухсотъ рублей на ваши деньги, тогда какъ мой молодецъ Юза предлагалъ ему всего дв съ половиной лиры, т. е. около двадцати-пяти рублей. Долго спорили и пререкались мои вожатые съ арабами Эльджи, ихъ споры, крики и руганье раздавались громко въ тсномъ ущель и неслись такъ высоко вверхъ, что нарушали, казалось, самое безмолвіе и покой могилъ, нависшихъ надъ нашими головами. Во все время этихъ пререканій, продолжавшихся добрыхъ полчаса, я игралъ, разумется, весьма незавидную роль, находясь въ положеніи человка, котораго оцниваютъ на турецкія лиры. Въ то время-какъ бедуины Петры, считая меня за важную персону, требовали и бакшишъ, соотвтственный моему рангу, мои проводники, предлагая минимальную плату, старались уврить своихъ собесдниковъ, что господинъ ихъ простой не чиновный поклонникъ-хаджа. Долго продолжались эти пререканія, шейхъ Юзефъ соглашался на десяти золотыхъ, тогда какъ мой Юза стоялъ на своемъ. Видя съ нашей стороны неуступчивость, хитрый шейхъ Эльджи вздумалъ насъ попугать и объявилъ, что въ такомъ случа не пропуститъ насъ къ ‘хараба Айнъ-Муса’ — развалинамъ Петры.

Бедуины въ самомъ дл расположились такъ въ проход, что дальнйшее наше слдованіе едва-ли было возможно, нкоторые изъ нихъ расположились даже между камнями, словно готовясь къ отпору, и положили свои длинныя ружья противъ себя на камни. Старый шейхъ Юзефъ стоялъ на самой дорог и продолжалъ торгъ, спустивши свою цну до восьми золотыхъ. Когда и на эту уступку мои проводники не обратили никакого вниманія, одинъ изъ арабовъ, стоявшихъ возл шейха, погрозилъ намъ даже копьемъ. Положеніе, повидимому, становилось серьезнымъ, по крайней мр, для меня, но вспоминая еще недавнее свое приключеніе съ бедуинами пустыни, не доходя Акабы {См. этюдъ ‘На берегу Краснаго моря’, ‘Встн. Европы’, 1884 г.}, я надялся на ловкость и мужество своихъ проводниковъ, повидимому понимавшихъ съ кмъ приходится имть дло.

Какъ и въ стычк подъ Акабою, объявивъ свои послднія условія, мы пошли на проломъ, Рашидъ и оба конвойные араба, не обращая ни малйшаго вниманія на крики и протесты бедуиновъ, грозившихъ копьями и ружьями, пошли смло впередъ, за ними халъ я, а затмъ и грузовые верблюды, сопровождаемые Юзою и Ахмедомъ.

— Хафъ Минни — берегись, покрикивалъ только по временамъ Рашидъ, пробираясь черезъ кучку бедуиновъ, не пытавшихся даже удерживать верблюдовъ.

— Ла тетехарракъ уйлля!— не двигайся дале, упрашивалъ меня чуть не со слезами старый шейхъ, не то могутъ тебя застрлить…

Ршившись однажды идти на проломъ, мы уже не могли остановиться, чтобы не потерять престижа, который, повидимому, мы уже начинали внушать трусливымъ бедуинамъ, не любящимъ никакого серьезнаго сопротивленія, особенно если оно исходитъ отъ европейца, котораго повсюду боятся на Восток. Бедуины въ самомъ дл и не думали останавливать насъ и даже ружья, повидимому, наведенныя на насъ, кажется, вовсе не были заряжены. Пройдя мимо кучки арабовъ, надявшихся насъ запугать, не приготовляя даже оружія, мы торжествовали несомннную побду, потому что чувствовали и безъ заключенія мира, что дло выиграно. Старый Юзефъ, повидимому, не ожидавшій такого оборота дла, перемнилъ свою тактику и приглашалъ насъ въ уади Муса на ‘караба’ къ нему въ гости съ просьбою не забывать того, что у бдныхъ арабовъ нтъ ничего, чтобы угостить дорогихъ гостей. Зная хитрость старой лисицы и не особенно довряя ему, мы дали Юзефу полтора золотыхъ, общая прибавить бакшишъ еще при отъзд. Условія мира были заключены, и почтенный шейхъ Эльджи и уади Муса удалился со своею свитою, оставивъ при насъ лишь своихъ двухъ черномазыхъ молодцовъ въ вид почетной стражи на все время нашего пребыванія въ Петр и въ знакъ того, что мы находимся уже подъ покровительствомъ старйшаго изъ бедуиновъ окрестностей Неби Харуна. И такъ право посщенія Петры было куплено и пребываніе въ ней санкціонировано честнымъ словомъ шейха Эльджи и уади Муса.

Посл этого небольшого, но важнаго для насъ по послдствіямъ инцидента, мы могли уже безбоязненно двигаться дале въ область развалинъ Петры, что выступали уже повсюду по мр расширенія узкой тснины эс-Сикъ.

Немного мы шли отъ воздушной арки, любуясь таинственными гротами, нависшими надъ нашими головами, какъ новое чудное видніе, какъ-то внезапно появившееся передъ глазами, заставило насъ забыть обо всемъ, даже объ арабахъ, еще недавно угрожавшихъ намъ своими кремневыми ружьями. Передъ нами весь облитый лучами солнца будто изъ коралла или яшмы стоялъ высченный изъ краснаго камня храмъ. Представьте себ мощную стну красноватаго камня, на которой, какъ огромный барельефъ, было изваяно цлое великолпное зданіе съ колоннами, куполами, фронтонами, статуями, нишами и тонкою рзьбою. Массивная скала, удлившая небольшую часть своей толщи подъ чудное произведеніе человческихъ рукъ, продолжала составлять съ нимъ одно цлое, она какъ бы надвинулась на него со всхъ сторонъ, нависла сверху и окружила своею дикою необработанною массою драгоцнный остатокъ античной скульптуры на монолит. Эта защита самой матерной скалы и спасла чудную постройку, называемую ошибочно Хазнетъ Фираувъ, т. е. Сокровищницею Фараона, отъ вліянія времени и варварской руки бедуиновъ пустыни. Великолпный храмъ сохранился вполн, и не осыпались даже орлы и статуи, изваянные на его простомъ, но изящномъ фронтон. Глядя на эту чудную постройку, удивляешься невольно искусству и гигантскому терпнію древняго человка, тутъ, какъ и во всхъ античныхъ остаткахъ Петры, нтъ ни кирпичиковъ, ни отдльныхъ камней, тутъ одна общая матерная скала, на которой древній архитекторъ-скульпторъ изваялъ съ одинаковымъ искусствомъ и небольшую статую, и гигантскій фронтонъ.

Весь фасадъ храма, выдержаннаго въ строгомъ римскомъ стил, въ вышину достигаетъ почти до десяти сажень. Нижняя часть постройки, съ красивымъ портикомъ, опирающимся на четыре или пять колоннъ съ изящными пилястрами, ведетъ въ глубину храма, вырубленнаго въ скал, тогда какъ верхняя состоитъ изъ трехъ башенокъ, поддерживаемыхъ также колоннами, сохранившимися прекрасно до настоящей поры, средняя башенка совершенно свободна и прикрыта конусообразнымъ куполомъ, тогда какъ дв другія сливаются совершенно съ толщею скалы, которая обработана и дале гранитъ собственно храма, съ одной стороны этого послдняго на поверхности матерной скалы видны попытки расширить фронтонъ зданія, такъ что все это великолпное сооруженіе нельзя признать оконченнымъ вполн. Все вмст производитъ впечатлніе сильное даже на человка, видвшаго монолиты. Верхняго Египта, Сиріи и Палестины.

Мы не будемъ увлекаться детальнымъ описаніемъ этого чуднаго произведенія рукъ античнаго человка, какъ и разсмотрніемъ спорныхъ вопросовъ относительно его цли и назначенія. Пусть археологи спорятъ и трудятся надъ догадкою, которую представляетъ имъ великолпный Хазнетъ Фираунъ, но для насъ боле важно самое художественное выполненіе, чмъ его практическое назначеніе. Правда, одни путешественники считаютъ это сооруженіе римскимъ храмомъ, основываясь на архитектур самаго строенія, но за то другіе, пораженные малою вмстимостью, представляемою внутренностью Хазнетъ Фираунъ, отказываютъ ему въ этомъ значеніи и считаютъ Сокровищницу Фараона только самою великолпною могилою Петры. Видя все разнообразіе могилъ и погребальныхъ гротовъ, которое представляетъ Петра, нельзя отрицать а priori и послдняго предположенія, но для насъ все-таки, какъ и для арабовъ пустыни, названіе Сокровищницы Фараона звучитъ гораздо лучше, чмъ названіе могилы. Правда, на Сина, какъ и во всей Каменистой Аравіи и Петры, память объ египетскихъ фараонахъ очень жива до настоящаго времени и пріурочивается поэтому ко многимъ выдающимся останкамъ старины, но надо сознаться, что по отношенію къ Хазнеръ Фираунъ не можетъ быть и рчи о фараонахъ или объ Египт. Архитектура всего сооруженія выражена такъ хорошо, что нельзя и сомнваться въ ея принадлежности къ грекоримскому стилю, а прекрасныя скульптурныя изображенія въ нишахъ и на портал позволяютъ опредлить даже національность народа, изваявшаго этотъ монолитъ.

Пораженный чуднымъ зрлищемъ, вставшимъ внезапно передъ моими глазами въ дикой каменной пустын, долго я стоялъ, не отрывая взора отъ величественной красной стны, на которой словно изъ дорогого камня былъ изваянъ великолпный храмъ. Онъ достоинъ имени великаго фараона, думалось мн невольно, онъ можетъ вмщать сокровища Ливіи, Эіопіи и Египта, не даромъ же древняя легенда связала его назначеніе съ именемъ повелителя Кеми, сына солнца — золотого Ра! Багрянецъ и золото пошли въ самомъ дл, кажется, на постройку этого чуднаго фасада, который отливаетъ такими яркими красками на лучахъ полуденнаго солнца. Красный храмъ достоинъ великой пустыни и могъ бы смло быть посвященнымъ великимъ богамъ золотого солнца и красножелтой пустыни.

Радостный крикъ, раздавшійся надъ самою головою, перервалъ мое долгое созерцаніе и заставилъ взглянуть на верхъ на портикъ храма, гд виднлся уже въ своемъ бломъ одяніи одинъ изъ арабовъ, данныхъ намъ шейхомъ Петры и уади Муса. Хитрецъ усплъ взобраться туда, пользуясь выбоннами въ камн и обломками колоннъ и приглашалъ послдовать его примру всхъ желающихъ изъ каравана. Охотниковъ, однако, не нашлось, а я предпочелъ вмсто воздушной экскурсіи заглянуть во внутренность Хазнетъ Фирауна.

Внутреннее пространство его въ самомъ дл не особенно велико, хотя и вполн достаточно для храма. Большая зала, украшенная какъ будто остатками скульптурныхъ изображеній, ведетъ въ три другія небольшія комнатки, высченныя въ толщ скалы и лишенныя всякихъ орнаментовъ по стнамъ. Недолго я пробылъ внутри Сокровищницы Фараона, меня выгнали оттуда дв зми, которыя съ шипніемъ поползли между моими ногами, обутыми, къ счастью, въ высокіе русскіе сапоги. Хотя мой Рашидъ ударомъ ятагана и перерубилъ обихъ гадинъ пополамъ, но одна возможность новой подобной встрчи отняла у меня всякую охоту продолжать изслдованіе внутренности Хазнетъ Фирауна. Я удовольствовался видннымъ и поврилъ на-слово арабу, разсказывавшему, что нкоторымъ счастливцамъ удается видть внутри этого зданія заложенный ходъ, ведущій глубоко къ центру каменной скалы. Самое сокровище фараона, по словамъ мстныхъ арабовъ, хранится въ верхней башенк, изъ которой похитить его едва ли кому нибудь удастся, такъ какъ древнія чары Фараона положили заклятіе на этотъ баснословный кладъ. Какъ ни жалко мн было покидать, не осмотрвши въ деталяхъ, перваго изъ великолпныхъ зданій Петры, тмъ не мене, понуждаемый отчасти своими проводниками, я пошелъ дале по расширяющемуся съ каждымъ шагомъ ущелью эс-Сикъ. Отсюда уже начинается обширная область погребальныхъ гротовъ Петры, удивительныхъ не только по многочисленности, но и по разнообразію украшеній этихъ каменныхъ могилъ, они видны насупротивъ Сокровищницы Фараона и кажутся настоящими гнздами, продланными гигантскими стрижами въ этихъ известковыхъ скалахъ. Сейчасъ за Хазнетъ Фируанъ уади эс-Сикъ теряетъ совершенно характеръ ущелья и отдаетъ нсколько отроговъ направо и налво, продолжаясь сама вдоль теченія Айнъ Муса по направленію къ величавшему сооруженію Петры — ея великолпному амфитеатру.

Къ этому послднему теперь и направился нашъ караванъ, мои проводники, слдуя совтамъ арабовъ Петры, нсколько торопились, такъ какъ по заведенному обычаю большинство европейскихъ путешественниковъ, посщающихъ Петру, на останкахъ древняго театра располагаетъ стоянку или ночлегъ своихъ каравановъ.

Немного намъ оставалось пройти до своей предположенной ночевки, а потому я, спустившись съ своего верблюда, отправилъ караванъ впередъ, а самъ съ Рашидомъ и однимъ изъ бедуиновъ Эльджи — черномазымъ юркимъ Маметомъ, отправился пшкомъ къ амфитеатру, надясь на пути осмотрть и нсколько каменныхъ могилъ Петры. Верблюды скоро скрылись изъ нашихъ глазъ, а мы остались одни среди кустовъ терновника, тарфы и олеандра, которыми мстами густо заросла уади эс-Сикъ. За Сокровищницею Фараона дикая долина потеряла отчасти свой зловщій адскій колоритъ, красноватыя скалы нсколько понизились, разошлись по долин, краски крови и огня потускнли, а веселая яркая зелень, наполнявшая самое ложе уади, придавала ей уже улыбающійся характеръ. Рзкій пряный ароматъ доцвтающихъ олеандровъ и веселое щебетаніе птицъ въ густой заросли говорили уже о жизни, хотя многочисленные погребальные гроты, глядвшіе отовсюду на насъ, напоминали боле о смерти, чмъ о радостяхъ жизни, уже отлетвшей изъ безмолвной каменной Петры.

Посл долгаго путешествія по пустын и каменнымъ дебрямъ какъ то особенно отрадно было порою ступить ногами на мягкую травку, которая мстами пробивалась между камнями и оживляла своимъ ласкающимъ видомъ горячія плиты древней римской мостовой. Скоро уади эс-Сикъ раздлилась на нсколько рукавовъ, изъ которыхъ большій пошелъ по теченію ручейка Айнъ-Муса на поле развалинъ настоящей Петры. Какъ дитя, вырвавшееся на свободу, я не шелъ, а бжалъ впереди своихъ провожатыхъ, которые не торопились особенно поспвать за мною, зная, что скоро уляжется прыть ихъ господина о груды камней, заполняющихъ заросли олеандровъ и тарфъ. Солнце было уже близко къ полудню, и красноватыя скалы начали накаляться и пылать, какъ стны раскаленной печи. Не легко въ эти страдные часы двигаться медленнымъ шагомъ по горячимъ пескамъ пустыни, но еще трудне въ полуденное время пробираться между камнями раскаленнаго ущелья, которое пышетъ зноемъ и огнемъ и грозитъ изжарить всякое живое существо, осмливающееся проникать въ его горячія объятія. Только юркія ящерицы, по видимому, рады солнцу и зною, какъ быстрыя стрлы летаютъ он по карнизамъ скалъ и красноватымъ поверхностямъ камней, любо имъ, видно, рзвиться на солнышк, ни по чемъ имъ жаръ раскаленныхъ камней, изо всхъ щелей выглядываютъ крошечныя головки или длинные вертлявые хвостики этихъ веселыхъ пресмыкающихся, и проходящій путникъ невольно любуется этими живыми ловкими зврьками, составляющими такой контрастъ съ мертвыми раскаленными скалами и песками. Какъ въ знойной пустын, не разъ мой утомленный взоръ съ радостью останавливался на юркой ящериц, летящей съ быстротою стрлы но раскаленнымъ пескамъ, такъ и на безмолвныхъ скалахъ Петры, покрытыхъ безвстными могилами, я привтствовалъ отъ души этихъ милыхъ животныхъ, оживляющихъ мертвые камни отъ поверхности земли до самой вершины, ласкаемой лишь солнцемъ, да втрами пустыни.

Пробираясь дальше по уади, пронизанной благовоніями распустившихся олеандровъ, длающими еще боле удушливымъ перегртый воздухъ ущелья, мы пробовали влзать въ нкоторые погребальные гроты, особенно удобные для посщенія. Мы ограничивались, разумется, гротами, находящимися почти у самой поверхности ущелья, такъ какъ осмотрть верхнія не было никакой возможности. Высченные мстами совершенно на отвсной словно сравненной стн, они поднимаются такъ высоко, что потребны длинныя лстницы для того, чтобы достигнуть входа въ эти уединенныя отъ вка каменныя гробницы. Нкоторыя изъ нихъ расположены на такихъ гладкихъ словно отполированныхъ отвсахъ, что даже цпкія ящерицы не могутъ ихъ посщать. Только рдкія птицы, цо большей части горныя совы, бываютъ гостьями этихъ всми покинутыхъ могилъ.

Какъ ни многочисленны погребальные гроты уади эс-Сикъ, они не представляютъ особеннаго разнообразія и могутъ быть описаны нсколькими словами. Представьте себ четырехугольное отверстіе, прорубленное въ толщ мощной, хотя и достаточно мягкой скалы, входъ этотъ нердко украшенъ снаружи обводами и узорами, иногда иметъ своего рода карнизы и выступы, нкоторые гроты съ вншней стороны обдланы очень изящно въ род маленькихъ фасадовъ, но огромное большинство все-таки представляетъ входъ въ вид простого четырехъугольнаго съ округленными углами отверстія. Входъ этотъ ведетъ въ небольшую камеру чаще одиночную, чмъ двойную, стны этой камеры обдланы довольно гладко, но безъ всякихъ узоровъ и украшеній, только въ очень немногихъ гротахъ находятъ нчто похожее на ниши и обломки какихъ-то украшеній. Сложныхъ гротовъ не видно въ стнахъ уади эс-Сика, хотя нкоторые изслдователи, кажется, и находили ихъ въ Петр.

Какое-то особенное, не скажу очень свтлое, но и не грустное ощущеніе испытываешь, когда входишь въ эти каменные погребальные гроты, изъ яркаго солнечнаго простора попадаешь внезапно въ мрачный каменный ящикъ, въ которомъ часто нельзя сдлать и нсколькихъ шаговъ. Хотя въ этихъ гротахъ и не ветъ могильною сыростью и холодомъ, какъ въ нашихъ искусственно сложенныхъ склепахъ, но все-таки и эти нердко пышущія зноемъ каменныя стны вютъ могилою и смертью, словно напоминая забравшемуся въ нихъ путнику, что здсь уже мсто мертвыхъ, а не живыхъ. И какъ ни храбрится человкъ, забирающійся смло въ эти каменныя безмолвныя могилы, онъ чувствуетъ порою, не смотря на страшный зной, которымъ дышутъ самые камни, что легкое ощущеніе холода пробгаетъ по его тлу и что сердце нсколько щемитъ, хотя въ этихъ усыпальницахъ нтъ ничего кром голыхъ каменныхъ стнъ, да обломковъ и пыли, скопившихся въ теченіи многихъ столтій. Кто они, и гд теперь прахъ тхъ, для которыхъ созидались въ камн эти прочныя могилы, для которыхъ прорубались мощныя скалы, которымъ понадобились усыпальницы на высот, доступной лишь легкокрылой птиц, а не человку! Но какъ ни навязчиво лзутъ въ голову эти вопросы, какъ ни стараешься ихъ гнать отъ себя, какъ безплодныя умствованія, они снова съ прежнею силою возстаютъ въ разгоряченномъ мозгу. Были ли то римляне, греки или т таинственные набатеи, что начертали свои неразобранныя письмена на скалахъ Синая,— спрашиваешь себя невольно при вид тысячей каменныхъ могилъ, унизывающихъ горы Петры,— но отвта нтъ, потому что не осталось даже праха отъ тхъ, которые созидали эти могилы и которые ложились въ нихъ на вчное успокоеніе.

Въ одной изъ нижнихъ пещеръ многоярусной скалы, лежащей недалеко отъ амфитеатра, проводникъ Маметъ, уже узнавшій отъ Рашида о моей страстишк — искать и собирать человческія кости, указалъ мн на поблвшій почти разсыпающійся остовъ человка, далеко превосходившаго средній ростъ современнаго обитателя Петры. Когда на лиц моемъ просіяла радость, понятная только для антрополога, сдлавшаго рдкую находку, и Маметъ замтилъ это, онъ разсказалъ мн цлую легенду относительно найденнаго нами въ одинокой пещер скелета.

— Человкъ то былъ, говорилъ между прочимъ Маметъ, древній, очень древній обитатель уади Муса и подножія Неби Харуна, то подтвердятъ теб старые шейхи нашихъ горныхъ племенъ, о томъ скажутъ и древнія псни, что сложились о немъ въ пустын. Много лтъ тому назадъ, говорятъ старики, человкъ этотъ не лежалъ на полу своей каменной могилы, его кости были вкраплены въ камень, потому что он лежали такъ давно, что скала обросла ихъ кругомъ и заключила въ свое сердце, чтобы ни люди, ни зври не дотронулись до нихъ. Долго были заключены кости древняго человка въ крпкомъ камн, и тамъ оставались бы он навсегда, но пришелъ въ горы Петры великій пророкъ, да будетъ благословленно его имя! Собрался народъ пустыни вокругъ небеснаго учителя, читавшаго слова священнаго корана, но они мало достигали до сердецъ грубыхъ людей, смявшихся надъ пророкомъ, и разгнвался на нихъ благословенный… Около этой пещеры, говорятъ, училъ Магометъ безсмысленный народъ пустыни, и кости древняго человка, заключенныя въ камн, слушали боле священныя слова, чмъ разумные люди, ради которыхъ трудился пророкъ. И возопилъ тогда громкимъ голосомъ посланникъ Аллаха: ‘Пусть выпадутъ изъ камня заключенныя кости древняго человка и повторятъ сказанныя мною священныя зурэ корана’. И совершилось великое чудо — выпали кости изъ крпкаго камня, и изъ скалы послышался невдомый голосъ, произносившій ‘Нтъ Бога кром Бога и Магометъ пророкъ Его!’…

Но какъ ни красива была легенда, разсказанная Маметомъ, трудно она вязалась съ фактическими данными, потому что ‘древній человкъ’, очевидно, не только не выпалъ изъ камня, но едва-ли когда нибудь былъ даже погребенъ въ этой каменной могил. Врне всего, найденныя нами кости принадлежали одному изъ путниковъ, убитыхъ на пути въ Петру, или отшельнику, спасавшемуся въ дикой дебри эс-Сика. Поздне, въ другой погребальной пещер Петры я нашелъ человческія кости, которыя съ большею вроятностью можно было-бы отнести къ останкамъ древняго обитателя ‘города скалъ’, но скелетъ ‘древняго человка’ едва-ли принадлежалъ не только набатею, но и гражданину грекоримской Петры.

IV.

Ползая усердно по камнямъ и скаламъ, залзая въ погребальные гроты и разыскивая разные остатки древности, мы пришли незамтно и къ знаменитому амфитеатру Петры.

На обширномъ пространств всего античнаго Востока я пересмотрлъ много театровъ и колизеевъ, поражающихъ не только колоссальностью, но и красотою, многіе изъ нихъ произвели на меня неизгладимое впечатлніе, по ни одинъ изъ амфитеатровъ древняго міра не поразилъ меня такъ сильно, какъ сравнительно небольшой амфитеатръ Петры. Я помню живо и теперь, какъ въ незабвенный день посщенія развалинъ дивнаго города камня и пещеръ, я вышелъ внезапно къ этому великолпному созданію рукъ античнаго человка, не боявшагося обскать цлыя скалы для того, чтобы изваять изъ нихъ храмы, театры и дворцы. Я не помню, какой-то изъ великихъ древняго міра задумалъ обдлать скалу Аонскаго мыса въ форму статуи Александра Македонскаго, гигантскій замыселъ этотъ былъ сочтенъ современниками геніальною фантазіею, и авторъ его самъ отказался отъ своей идеи. Строитель Петры, имвшій дло не съ глыбами камней, а съ цлыми скалами и горами, не разъ ршалъ загадки зодчества, которыя въ другихъ мстахъ были бы сочтены праздною мечтою, ему подъ силу было додуматься и до того, чтобы вырубить изъ одной скалы и цлый театръ на нсколько тысячъ человкъ.

Живо помнится мн, какъ стоялъ я тогда совершенно пораженный передъ амфитеатромъ Петры и какъ не находилъ даже мрила, съ которымъ можно было-бы производить сравненіе. Я видлъ, какъ огромная каменная масса, высоко поднявшаяся надъ всею окружающею мстностью, въ нижней части своей была срзана, обравнена и изваяна, какъ кусокъ мрамора подъ рзцомъ искуснаго скульптора. Верхняя часть огромнаго, вырубленнаго почти отвсно въ толщ камня углубленія, образуетъ собою какъ бы периферію всего театра, отъ которой книзу, почти по самому ложу, должны спускаться тридцать три ряда ступеней, идущихъ во всю окружность амфитеатра. Не мене трехъ или четырехъ тысячъ человкъ могло размститься на этихъ ступеняхъ, которыя время и непогоды сдлали неровными и бугристыми. Горные травы и кустарники проросли мстами самые камни, и театръ, нкогда шумный и многолюдный, теперь вмщалъ одни эти жалкія растенія, придававшія ему видъ полнаго запустнія. Яркое солнце освщало раскаленныя каменныя ступени, по которымъ теперь бгали одн ящерицы и порою извивались черныя и пестрыя зми пустыни. Солнечные лучи заглядывали и въ т зіяющія темныя отверстія, что прорублены были на периферіи амфитеатра, эти ямины вели въ небольшія комнатки, вырубленныя въ камн и расположенныя полукругомъ надъ верхнимъ рядомъ ступеней. По остроумному предположенію нкоторыхъ путешественниковъ, комнатки эти служили своего рода ложами для привиллегированныхъ зрителей, но догадка эта еще далеко не подтвердилась. Особенныхъ украшеній не сохранилось ни на ступеняхъ, ни на окружающей стнк амфитеатра, быть можетъ, время и непогоды стерли ихъ, какъ и ряды полуисточенныхъ ступеней, небольшія, высченныя въ камн лсенки и ступеньки составляютъ доступы къ театру съ обихъ сторонъ, кое-гд виднются и разныя другія приспособленія, назначеніе которыхъ теперь только можно угадывать. Ширина самой арены не велика, и не превышаетъ нсколькихъ саженей, но діаметръ всего амфитеатра достигаетъ до 15 саженей. Огромныя, почти обрывистыя скалы нависли надъ сценою и амфитеатромъ, словно защищая ихъ со стороны горной дебри и пустыни, и еще боле усиливая впечатлніе.

Глядя на пустые ряды каменныхъ сдалищъ, на арену, заросшую нын кустами и орошаемую прихотливыми ручейками Айнъ-Муса, мн припоминалось невольно время, когда жизнь и движеніе кипли въ этихъ безмолвныхъ нын стнахъ, подъ открытымъ, вчно-голубымъ небомъ, подъ защитою грозныхъ, отливающихъ цвтомъ крови скалъ, залитые лучами южнаго солнца, сидли на ступеняхъ этого амфитеатра важные сановники Рима и граждане каменной Петры. Вс тридцать три ряда сдалищъ пестрютъ разноцвтными одяніями, римскія матроны и смуглыя красавицы аравитянки украшаютъ первые ряды. На крошечной арен идутъ не мирныя сценическія представленія, а происходитъ бой гладіаторовъ, льется неповинная человческая кровь въ угоду жестокимъ инстинктамъ властныхъ людей, и скалы Петры, смотрящія сотнями могилъ на эту кровавую арену, отливаютъ еще боле красками крови и огня. Но прошли года, и замолкла нкогда шумная и веселая Петра. Подъ громъ великихъ событій, сокрушившихъ древній міръ, о ней забыли люди, какъ забыли они и о многихъ сотняхъ древнихъ городовъ, засыпанныхъ собственными развалинами, пустыня отдлила Петру отъ всего остальнаго міра, и міровой путь, соединявшій Азію съ Африкою, миновалъ древнюю столицу набатеевъ, отшумла слава Петры, и пустыня схоронила ея давнія развалины, пока смлый франкъ не пришелъ къ подножію Неби Харуна я не открылъ вновь мста давно забытой Петры.

Такъ проходитъ многое изъ славы и величія здшняго міра, если суровыя Парки, по понятіямъ древнихъ, прескали жизнь человческую, то не мене суровый Хроносъ или Сатурнъ подалъ вка за вками, и отъ сотней человческихъ поколній не осталось ничего. Остались великія развалины Петры, которыя несокрушимы какъ скала, но не осталось и праха тхъ титановъ-людей, которые обработали по своему желанію горы, схоронились въ ихъ каменной груди, но не спасли отъ времени даже праха своихъ блыхъ костей.

Отъ театра — мста зрлищъ и ристаній мы обращаемъ невольно свои взоры опять на каменныя могилы, которыя столпились въ этомъ мст, словно для того, чтобы отмтить еще боле контрастъ между смертью и жизнью, погребальнымъ гротомъ и ступенями амфитеатра. Древній человкъ — философъ и стоикъ въ душ, не боялся этого контраста, и роковое memento mori не смущало его, еще при жизни своей онъ заботливою рукою строилъ себ каменную могилу, и съ сыновнею любовью собиралъ въ урны прахъ родителей, полагая его въ своемъ дом на виду. Нечего удивляться поэтому, что Петра сохранила боле погребальныхъ гротовъ, чмъ домовъ, что каменныя могилы, какъ пустыя ямины черепа, смотрятъ отовсюду на останки города, и что глазъ, куда бы ни посмотрлъ, встрчаетъ прежде всего зіяющія отверстія усыпальницъ, усивающія рядами вс отвсы скалъ, замыкающихъ Петру. О могилахъ поэтому намъ всего больше приходится говорить, описывая Петру, и къ могиламъ мы должны обращаться, откуда бы мы ни взглянули на руины ‘города камня и скалы’.

У театра, какъ мы только что сказали, погребальные гроты скучились въ такомъ огромномъ количеств, что глазъ не успваетъ ихъ сосчитать, съ высоты верхнихъ ступеней амфитеатра, съ которыхъ открывается прекрасный видъ на продолженіе долины Айнъ-Муса, могилы виднются повсюду, куда бы ни запалъ взоръ наблюдателя. Он идутъ красивыми, часто правильными рядами, он чернютъ и одиночками и группами, он унизываютъ самыя вершины скалъ и карнизы каменныхъ обрывовъ, он занимаютъ, кажется, все, что могутъ занять. Напротивъ самаго амфитеатра расположены одн изъ интереснйшихъ могилъ Петры, здсь замтна большая тщательность и обработка вншней поверхности погребальныхъ гротовъ, простыхъ еле обдланныхъ отверстій въ каменной стн виднется сравнительно мало, большинство могилъ носитъ, напротивъ, слды большей или меньшей художественной обработки. Не только карнизы и косяки, но и цлые фасады украшаютъ входное отверстіе этихъ гротовъ, представляющихъ здсь великое разнообразіе. Есть фасады, красиво декорированные орнаментами, есть фасады съ колонками и фронтонами, мстами виднются гроты, обдланные, какъ входы въ храмъ, дв, три могилы, замченныя мною, кажутся какъ бы отдльными небольшими зданіями — монолитами, отдленными со всхъ сторонъ, исключая основанія, отъ матерной скалы. Изученіе однихъ погребальныхъ гротовъ Петры можетъ занять на цлыя недли любознательнаго археолога, который отыщетъ здсь такіе типы могилъ, которыхъ подобіе или развитіе онъ можетъ увидать въ Сиріи, Палестин, Египт и даже Тунис. На гротахъ Петры можно прослдить все развитіе искусства созиданія каменныхъ могилъ, которыми такъ богаты только что поименованныя страны Востока. Отъ простого безъискусственнаго отверстія, вырубленнаго грубо въ камн, можно наблюдать здсь вс переходы до изящнаго грота съ фронтономъ и пилястрами, обдланнаго на подобіе храма, такихъ совершенныхъ по архитектур погребальныхъ гротовъ нельзя встртить даже въ Палестин и Египт, гд только такъ называемыя могилы царей могутъ идти въ сравненіе съ усыпальницами Петры.

Хотя на Сина и на Сербад, какъ и въ горахъ всего центральнаго горнаго узла Каменистой Аравіи, встрчается уже много могильницъ и погребальныхъ гротовъ, но только съ Петры, можно сказать, начинается великая область каменныхъ могилъ и вообще гротовъ и пещеръ, которыми такъ богата южная Палестина. Если мы къ пещерамъ и гротамъ Петры прибавимъ пещерные сооруженія южной части удеи, особенно у бетъ-Джибрина, а также обширные гроты Хаурана, Моавіи, Переи и вообще Заіорданья, то мы очертимъ приблизительно небольшой, но довольно интересный раіонъ, въ которомъ пещерныя сооруженія занимаютъ самое видное мсто изо всхъ останковъ сдой старины. Не великолпными и поражающими глазъ руинами, а цлыми подземными городами, ископанными въ толщ известковыхъ скалъ, характеризуется и славится область, въ которой Петра является центромъ, представляющимъ самыя дивныя сооруженія этого рода.

Какъ бы ни были однако мягки скалы этой области, иногда составленныя изъ такого камня, который чертится ногтемъ, и какъ ни способствовало къ созданію пещерныхъ сооруженій это удивительное свойство камня, безъ сомннія, оно одно не объясняетъ сильнаго развитія подземныхъ обиталищъ и могилъ. Въ другомъ мст {‘Въ горахъ пещерной удеи’, готовящейся для ‘Историч. Встника’.} мы поговоримъ о пещерныхъ городахъ Палестины, гд и выяснимъ вс детали этихъ любопытныхъ сооруженій, но теперь мы ограничимся однимъ упоминовеніемъ о существованіи подобныхъ обиталищъ, такъ какъ они сами по себ предполагаютъ и существованіе народа — пещерныхъ обитателей, троглодитовъ.

Были-ли троглодиты въ самомъ дл первичными насельниками горъ Петры и первыми прорывателями скалъ уади Муса и Неби-Харуна, или удивительныя пещерныя сооруженія этого города появились поздне, ближе къ временамъ грекоримской культуры, сказать трудно, но для насъ лично несомннно то, что только троглодиты могли положить начало такимъ городамъ, какъ Петра и Бетъ-Джибринъ. Исторія Петры очень мало извстна для насъ до временъ появленія македонскихъ дружинъ въ горахъ Каменистой Аравіи, хотя, можно думать, что о ней говорилъ Моисей въ четвертой книг Бытія, называя народъ, населяющій горы Сеиръ — хоритами, т. е. обитателями пещеръ. Въ книг Второзаконія великій пророкъ Израиля говоритъ уже ясне объ этомъ народ пещеръ, котораго поздне смнили едомиты. О сынахъ Едома не разъ упоминается въ Библіи, и столица ихъ Села, по всей вроятности, находилась на мст Петры, потому что топографическія данныя не позволяютъ намъ ее искать въ какомъ-нибудь другомъ мст, помимо того, которое представляетъ уади Муса и амфитеатръ горъ Неби-Хоруна. Имя Петры является впервые въ исторіи лишь въ III вк по Р. Х., когда Діодоръ упоминаетъ о ней, какъ о столиц набатеевъ, изгнавшихъ отсюда едомитовъ. Какъ во времена Моисея, столица хоритовъ служила мстомъ встрчи каравановъ модіанитянъ и измаильтянъ, шедшихъ изъ Аравіи, Египта и Палестины, такъ и во времена Діодора главный городъ царства набатеевъ игралъ важную роль промежуточной станціи между Азіей и Африкой, посылавшими сюда свои караваны. Выгодное положеніе Петры на большой караванной дорог усугублялось тмъ, что она по своимъ топографическимъ условіямъ не могла подвергаться легкому нападенію номадовъ, какъ другіе города Синайской пустыни. Богатла и росла поэтому Петра, и не мудрено, что еще за 310 л. до Р. Х. Антигонъ посылалъ свои дружины на завоеваніе славнаго города пустыни. Хотя Атеней, полководецъ сирійскаго царя, и овладлъ Петрою, но не долго ею владли македонцы. Только со времени Помпея и Траяна она стала терять свою самостоятельность и превращаться въ провинцію Рима со всею Каменистою Аравіею. Съ появленіемъ римлянъ въ Петр пало царство набатеевъ, и отъ этого небольшого народца не осталось ничего, исключая разв погребальныхъ гротовъ, да таинственныхъ надписей, начертанныхъ ими на скалахъ Синая. Такъ какъ эти надписи едва-ли когда нибудь удастся прочитать такъ хорошо, какъ клинописи и гіероглифы, то вроятно мы не узнаемъ ничего и о первыхъ страницахъ исторіи Петры. Какъ столица римской провинціи, эта послдняя играла еще нкоторую роль въ торговыхъ сношеніяхъ Сиріи, Аравіи и Египта, но уже съ IV в. начало падать значеніе Петры. Власть Рима и Византіи скоро ослабла, торговые пути, шедшіе изъ Азіи въ Африку, стали выбирать другіе, боле удобные и ближайшіе пути, а между тмъ съ каждымъ годомъ все ближе и ближе подвигались къ замирающему городу изъ глубины Аравіи дикіе сыны пустыни, прельщаемые богатствами, накоплявшимися здсь цлыми вками. Когда арабы совершенно завладли Синаемъ и Палестиной, Петра уже покончила совершенно свое историческое существованіе: она превратилась въ руину, городъ мертвыхъ, въ одно изъ античныхъ чудесъ Востока… Ея псенка спта навки — и городу камня не ожить никогда…

Вся теперешняя Петра представляетъ одну огромную могилу, и немудрено, что зазжающій рдко путникъ выноситъ отсюда впечатлніе, какое можно получить лишь на великихъ развалинахъ древняго міра въ род Трои, Карагена, Вавилона, Персенолиса и Пальмиры. Пусть большинство останковъ Петры, если только можно назвать руинами сооруженія — монолиты, носитъ на себ характеръ высокой архитектуры, не имющей ничего общаго съ эпохою каменнаго вка и временами троглодитовъ, пусть лучшія зданія Петры вырублены въ римскомъ стил III или IV вка нашей эры и имютъ нкоторое сходство съ рококо прошлаго столтія, но все-таки гордость этого города камня составляютъ не архитектурныя украшенія и даже не колоссальность постройки, поражающая въ Баальбек и Пальмир, а самый способъ сооруженія, давшій и самому городу названіе Петры или скалы. Можно думать поэтому, и вс данныя говорятъ за то, что первоначальная Петра, какъ бы она ни называлась прежде, была городомъ настоящихъ троглодитовъ, начавшихъ изскать пещеры въ сравнительно мягкомъ камн еще въ ту отдаленную эпоху, когда человкъ нуждался въ естественныхъ и искусственныхъ гротахъ и копалъ пещеры замсто того, чтобы строить зданія изъ камня. Не вс многочисленные гроты Петры поэтому надо разсматривать, какъ могильныя сооруженія, ископанныя въ разныя эпохи для погребенія покойниковъ города, многіе изъ нихъ служили, по всей вроятности, и помщеніями для первичныхъ насельниковъ уади Муса, будь то хориты, едомиты или другіе неизвстные троглодиты каменистой Аравіи.

Еще задолго до того, какъ Петра стала извстна греко-римскому міру и пріобщилась къ его цивилизаціи, она была, по всей вроятности, пещернымъ городомъ, подобнымъ Бетъ-Джибрину, или скоре еще боле оригинальнымъ, чмъ этотъ послдній. Бетъ-Джибринъ или городъ великановъ, какъ показываетъ самое его названіе, только отчасти сходенъ Петр — городу камня и скалы. Пещерный городъ южной Палестины имлъ еще массу наземныхъ построекъ, храмы, общественныя зданія и стны, построенныя въ защиту подземелій подъ открытымъ небомъ, а не въ толщ известковой скалы. Древній городъ троглодитовъ былъ забытъ жителями Елевтерономса, ставшаго на мст ‘жилища исполиновъ’, и древнія пещеры его давно уже не стали обиталищами человка, не то мы видли въ Петр, которая родилась, выросла и развилась въ камн, не сложенная изъ него, а вырубленная въ скал, какъ настоящій городъ-монолитъ, не признававшій иныхъ построекъ, какъ изъ цльнаго камня. Первобытныя пещеры, боле или мене слабо ископанныя первичными троглодитами — насельниками Петры, ихъ послдующими потомками были расширены, обработаны, углублены и украшены. Петра никогда не выходила изъ родныхъ скалъ и всегда органически соединялась съ ними, имя общія стны и основанія въ толщ известковаго массива. Даже высокоцивилизованные насельники Петры временъ Антигона и Адріана не нарушали никогда традицій, связанныхъ издревле съ этимъ городомъ-монолитомъ, и не ршаясь возводить построекъ, сложенныхъ изъ камня, только расширяли подземелья и украшали въ греко-римскомъ стил наружные фасады и входы въ жилища и храмы, ископанные въ толщ скалы.

Глядя на это безчисленное множество подземныхъ сооруженій и жилищъ, изсченныхъ въ камн крпкою рукою древняго человка, невольно приходитъ въ голову мысль, что идея строить обиталища въ толщ горъ могла придти только народу, поставленному въ такія исключительныя условія, въ какихъ напр. находились троглодиты Неби Харуна. Отличные писатели древности Витрувій и Діодоръ оставили намъ несомннныя свидтельства, что даже въ историческія времена извстныя группы человчества предпочитали жить въ пещерахъ, а не въ сложенныхъ изъ камня домахъ. Эта привычка, оставшаяся и у жителей Петры даже въ то время, когда цивилизація ихъ достигла до высокихъ степеней, поддерживалась, безъ сомннія, и сознаніемъ большей безопасности отъ внезапныхъ нападеній номадовъ близкой пустыни, которые ничего не могли сдлать съ городомъ, изсченнымъ въ скалахъ и замкнутомъ горами со всхъ сторонъ. Это сознаніе большей безопасности въ пещерныхъ жилищахъ сравнительно съ обитаніемъ въ постройкахъ, открытыхъ и доступныхъ со всхъ сторонъ, и было главною причиною того, что область пещерныхъ городовъ въ Сиріи и Палестин идетъ по границ великой пустыни.

Мы не можемъ покинуть вопроса о подземныхъ жилищахъ Петры и пещерной области удеи, не сказавъ еще о томъ, что постановка его связана тсно съ исторіею первичныхъ обитателей обтованной земли, такъ какъ Палестина, какъ и вся Передняя Азія, были, по всей вроятности, самымъ раннимъ обиталищемъ первыхъ родовъ людей, то вопросъ о троглодитахъ великой пещерной области, которой Петра и Бетъ-Джебринъ служатъ главными центрами, связывается и съ исторіею всего человчества. Въ своемъ этюд о пещерныхъ городахъ Палестины мы подробне остановимся на этомъ любопытномъ вопрос.

Занявшись усердно изученіемъ погребальныхъ гротовъ и пещерныхъ жилищъ Петры, расположенныхъ около амфитеатра, мы и не замтили, какъ пробгали часы за часами и день постепенно склонялся къ вечеру. Напрасно мои проводники Рашидъ и Maлетъ, не раздлявшіе, разумется, моей страстишки лазать по горамъ и пещерамъ и торопившіеся скоре отдохнуть, напоминали мн объ обд, отдых и кейф, я не слушалъ ихъ и полный живого любопытства продолжалъ свои экскурсіи въ подземелья и пещеры, пока усталость не взяла свое и ноги не стали отказываться ходить. Тутъ только я замтилъ, что и дня осталось немного и что я сегодня не усплъ даже закусить. Оставалось тогда возвратиться къ каравану, который расположился на ночлегъ въ живописномъ уголк Петры на останкахъ описаннаго уже нами амфитеатра.

Лучшаго уголка для ночевки въ самомъ дл нельзя было и выбрать, тутъ было все — и защита отъ втровъ пустыни, и струйка текучей чистой воды, и красивая зелень, и масса любопытныхъ останковъ для археолога. Съ радостью поэтому я присоединился къ небольшому кружку своихъ спутниковъ, уже кейфовавшихъ возл крошечнаго костерка, на которомъ варился душистый кофе.

Кто путешествовалъ самъ и собственнымъ опытомъ узналъ, что такое трудовой или маршевой день путешественника, обязаннаго помимо непосредственнаго движенія впередъ еще длать массу наблюденій, напрягать постоянно вс свои чувства, вести дневники и записывать маршруты, тотъ пойметъ съ какою радостью останавливается на своемъ ночлег многопотрудившійся путникъ. Ночлегъ для него все — и отдыхъ, и домъ, и кабинетъ, и мсто успокоенія. Выборъ ночлега поэтому долженъ производиться крайне осмотрительно и по возможности быть сдланъ такъ, чтобы подъ рукою имлись и вода, и топливо, и возможная защита. Если въ мстахъ пустынныхъ особенно удачный выборъ сдлать трудно, и каравану приходится останавливаться, гд попало, то въ горныхъ дебряхъ, не лишенныхъ совершенно воды, надо пригонять свою ночевку къ источнику или колодцу всегда около зелени, хотя бы пучковъ высохшей травы, могущей все-таки дать топливо и кормъ истомленному верблюду.

Черезъ полчаса посл возвращенія на свою ночевку я уже пообдалъ, чмъ Богъ послалъ, выпилъ крошечную чашечку кофе и началъ длать кейфъ, какъ любятъ выражаться на Восток о человк, ровно ничего не длающемъ и погруженномъ въ тупое созерцаніе.

Мой кейфъ однако не могъ продолжаться такъ долго, какъ то полагается у всякаго добраго правоврнаго, потому что непосдливый франкъ не понимаетъ всей прелести восточнаго far niente, не уметъ погружаться въ нирвану ничего недланія, а слдовательно и ощущать то, что доступно лишь высокоцнящему кейфованіе оріенталу. Часовъ двухъ, трехъ было совсмъ достаточно для моего отдыха, а потому я скоро отправился снова бродить вокругъ своего становища.

Такъ какъ солнце уже было близко къ закату, а на Восток сумерки наступаютъ такъ быстро, что надяться на догорающій свтъ вечерней зари, прекрасной только на свер, совершенно невозможно, то, разумется, отойти далеко отъ своего становища я не могъ, тмъ боле что горныя дебри Петры далеко не безопасны отъ тайной пули и ножа скрытаго бедуина. Я ограничился поэтому лишь тмъ, что снова началъ осматривать въ деталяхъ остатки великолпнаго амфитеатра, его ложи и ряды каменныхъ могилъ.

На лучахъ догорающаго солнца горы Петры особенно красивы, краски крови, пурпура и огня длаются сочне, интензивне и еще боле оживляютъ сами по себ мертвыя и безплодныя скалы. Надо видть эту чудную игру красокъ и свта, чтобы врить описанію, безсильному, впрочемъ, нарисовать и десятую долю того впечатлнія, что ложится неизгладимо въ памяти даже путника, привыкшаго къ свтовымъ эффектамъ пустыни. Только тутъ человкъ постигаетъ всю силу дйствія свта на организмъ, только тутъ онъ начинаетъ чувствовать, какъ эти яркія краски и лучи то возбуждаютъ, то угнетаютъ энергію духа, то возвышаютъ дятельность тла, то совершенно парализуютъ ее, подъ вліяніемъ этихъ разнообразныхъ свтовыхъ эффектовъ, проявляющихся во всей своей сил только въ пустын — этомъ царств свта, да въ такихъ расписныхъ горахъ, какъ массивы Петры и Синая, путешественникъ находится въ какой-то особой часто совершенно рабской зависимости отъ солнечнаго свта, который подчиняетъ его своему могучему вліянію, какъ какую-нибудь былинку пустыни. Частенько, помнится мн, во время перездовъ по пустын я сознавалъ и чувствовалъ хорошо, что то или другое состояніе моего духа или тла зависятъ совершенно отъ солнечнаго освщенія и красокъ, лежащихъ на окружающей природ, и никакъ не могъ освободиться отъ этого рокового вліянія, даже закрывая лицо и глаза наметкою — кофіэ и пребывая въ такомъ состояніи совершенно незрячимъ впродолженіи нсколькихъ часовъ. Яркіе свтовые эффекты, помимо даже своихъ тепловыхъ свойствъ, до такой степени были порою сильны, что, смотря по качеству ихъ, мнялось иногда сразу не только настроеніе, но и физическое самочувствованіе. Ярко-блые и красновато-желтые колориты пустыни, которые принимаетъ она въ часы полуденной страды, производятъ какое-то особенное раздражающее впечатлніе, подъ вліяніемъ котораго путникъ чувствуетъ, что усиленно бьется его сердце, переливается кровь въ жилахъ, нервы возбуждены до крайности, весь организмъ какъ бы сгораетъ на лучахъ полуденнаго солнца, но періодъ этого возбужденія длится не долго и смняется полнымъ угнетеніемъ тла и духа, вызываемаго столько же зноемъ, сколько и утомленіемъ свтовыми раздраженіями. Боле мягкіе и разнообразно окрашенные оттнки, которыми загорается пустыня въ часы утренней и короткой вечерней зари, дйствуютъ успокоительно на нервную систему и какъ бы приводятъ организмъ въ большее равновсіе, путешественникъ, утомленный свтовыми раздраженіями, радуется наступленію ночи не только потому, что она навваетъ прохладу на пустыню, но и потому, что глаза и тло отдыхаютъ отъ сильнаго дйствія солнечныхъ лучей. Совсмъ иначе на организмъ дйствуютъ синіе и зеленые колорита окружающей природы и ихъ содйствіе замтно особенно сильно, когда изъ царства яркихъ, красныхъ, блыхъ, желтыхъ и другихъ ослпляющихъ красокъ путешественникъ выходитъ на берегъ моря, въ небольшой оазисъ, покрытый растительностью, или даже наконецъ въ горныя дебри, окрашенныя въ скромные не яркіе цвта. Организмъ успокаивается сразу, глазъ останавливается съ какою-то любовью на этомъ какъ бы ласкающемъ взоры колорит, сердце бьется ровне, мысли работаютъ правильно, нервы теряютъ свое напряженіе, возстановляется хорошее спокойное расположеніе духа. Быть можетъ, благодаря раздражающему дйствію яркаго свта въ пустын, жители ея отличаются такою нервностью, страстностью, порывистостью и вмст съ тмъ легкою утомляемостью при достиженіи цли. Тотъ внутренній огонь крови, который оживляетъ всю нервную натуру бедуина и горитъ въ его черныхъ глазахъ, тотъ огонь, какъ будто бы заимствованный отъ палящаго солнца пустыни, скоро потухаетъ, какъ только сыну песковъ приходится напрягать свои силы свыше той нормы, которую онъ привыкъ не переходить, такъ потухаетъ сразу безъ полусвта вечерней зари и сіяніе яркаго дня въ пустын, какъ только солнце опустится за горизонтъ.

Проведя цлый день въ горахъ Петры въ сфер самыхъ сильныхъ и раздражающихъ свтовыхъ эффектовъ, я чувствовалъ, разумется, сильнйшее возбужденіе нервной системы, которое, правда, поддерживало извстное напряженіе организма, но потомъ смнилось такою сильною простраціею, что, возвращаясь къ обду на свою стоянку, я думалъ уже о томъ, что не буду въ состояніи сдлать боле ни шагу… Яркія краски солнечнаго заката, придавшія особенную сочностьи живость расписнымъ горамъ Петры и поигравшія очень не долго на стнахъ уади, заслоненной высокими массивами, скоро потускнли, приняли боле мягкіе оттнки, смнились полутонами, мстами совершенно перешли въ срый и сизо-темный цвта, и утомленные свтовыми раздраженіями взоры съ любовью остановились на нихъ. Я чувствовалъ, что стало дышать свободне, что сердце забилось ровне, что прострація стала пропадать, организмъ какъ будто бы переродился, новыя боле спокойныя мысли и идеи зародились въ моей голов. Равновсіе духа и тла, нарушенное дивными раздраженіями, стало возстановляться, вечеръ приносилъ съ собою облегченіе, а ночь — тихая, мирная и безмолвная, должна была принести исцленіе. Съ берданкою за плечами, не сопровождаемый никмъ, кром врнаго Рашида, слдовавшаго повсюду за мною, какъ собака, я отправился бродить по теченію ручейка Айнъ-Муса. Не далеко отошелъя отъ становища, какъ взоръ мой упалъ на небольшую лсенку, ступени которой были изсчены въ камн, обравнены и вели, повидимому, къ верхнему ряду пещеръ. Не смотря на предостереженіе Рашида, я попробовалъ подниматься по этой лстниц. гигантовъ и достигъ скоро нкоторой высоты, съ которой легко было перейти и на гребень обрыва, висвшаго надъ долиной… Пользуясь полусвтомъ догорающаго дня, я ршился продолжать свою экскурсію и направился къ одной одинокой пещер, которая виднлась на отвс… Волею-неволею послдовалъ за мною и Рашидъ, хотя онъ и былъ небольшой охотникъ до моихъ похожденіи. Предчувствіе, притянувшее меня съ ложа уади на вершины господствующаго массива, не обмануло меня, и я сдлалъ нечаянное открытіе, которое обрадовало меня боле всего другого видннаго и найденнаго въ Петр. Въ пещерк, не отличавшейся ничмъ отъ массы остальныхъ, виднвшихся повсюду, я отыскалъ наконецъ почти несомннныя кости одного изъ древнйшихъ обитателей Петры. Зайдя въ погребальный гротъ и освтивъ его огаркомъ свчи, всегда имвшейся у меня въ запас при посщеніи многочисленныхъ пещеръ Каменистой Аравіи, я увидалъ, къ удивленію своему, не гладкія стны, какъ въ другихъ гротахъ, а большіе обвалы камня, загромождавшіе почти половину пещеры, мелкіе обломки человческихъ костей, бросившіеся сразу въ глаза, заставили меня обратить особое вниманіе на эту пещеру и эти обвалы камней… Хотя въ этотъ день никакихъ особенныхъ открытій я не сдлалъ, но въ виду того, что на другой день рано утромъ съ двумя арабами сдлалъ новую экскурсію въ пещеру съ костями и отыскалъ почти полный скелетъ человка, я позволю себ забжать нсколько впередъ. Осыпавшіеся или поздне нагроможденные камни, мстами превращенные въ труху, скрывали собою останки настоящаго ‘древняго человка’. Правда, кости эти не были вкраплены въ камень, но он были такъ хорошо прикрыты, что никакія сомннія невозможны въ относительной древности этихъ останковъ. Находка римской монеты, двухъ лампочекъ въ вид лодочекъ и обломковъ амфора еще больше подтверждали древность довольно хорошо сохранившагося костяка. Правда эти человческе останки едва-ли относились ко временамъ набатеевъ и первичныхъ троглодитовъ Петры, но все-таки имъ можно было дать гораздо боле тысячи лтъ. Вс данныя говорили за то, что могила, хранившая кости древняго человка, до сихъ поръ не была тронута никогда, и не мудрено, что ревнивый къ памяти предковъ Маметъ много протестовалъ противъ моихъ находокъ въ погребальной пещер.

Было уже довольно темно, когда я, счастливый отысканіемъ костей древняго обитателя Петры, возвращался прежнею дорогою въ становище. Дойдя до вершины обрыва, поднимавшагося надъ амфитеатромъ, я бросилъ невольно взглядъ на окружающую мстность, разстилавшуюся подъ моими ногами. Внизу прямо утонувшіе во мрак виднлись остатки древняго театра, а вокругъ него обширнымъ амфитеатромъ расположились дикія скалы Петры и ея дивныя руины. И горы, и уади, и развалины уже спали, утопая въ тишин и полумрак, надъ всми бодрствовало одно темно-голубое небо, залитое тысячами лучей серебристаго сіянія, не могущаго разогнать мрака ночи надъ сонною землею. Ласково смотрло оно своими яркими очами на горы и пустыню, и, казалось, обнимало ихъ своими голубыми сводами, упирающимися въ горизонтъ. Земля дйствительно спала, словно сторожа безмолвный сонъ огромной могилы, какою представлялись мн съ вершины каменнаго массива гигантскія руины Петры. Сюда на вершину скалы не доносились тихіе звуки жизни, говорившіе внизу среди зелени и камней, тутъ не слышны были неумолчныя псни Моисеева ручья, нарушавшаго вчный сонъ Петры. Вершина горы казалась большею могилою, чмъ внизу лежавшая и тонувшая во мрак ущелья, тамъ еще слышался хотя шорохъ жизни, шелестанья сухой былинки, трескъ кузнечиковъ и лепетъ горнаго потока, тогда какъ здсь — на вершин голой скалы, мертвый камень не подавалъ и признаковъ жизни. Огромнымъ каменнымъ памятникомъ, поставленнымъ надъ могилою древняго города, казался горный массивъ, ставшій отвсами надъ руинами Петры, а колоссальная масса Неби Харуна, горвшая днемъ всми цвтами крови и пурпура, теперь представлялась одною темною слегка блесоватою массою, взваленною руками титановъ на амфитеатръ горъ, хранящихъ городъ камня отъ взоровъ всего остального міра… Но вотъ — среди густого мрака, лежащаго въ глубин ущелья, сверкнулъ звздочкою яркій огонекъ, блый столбикъ дыма, окрашенный снизу багровымъ цвтомъ, потянулся кверху, достигъ почти края обрыва и, казалось, призывалъ къ себ путника, ушедшаго въ горныя выси замсто того, чтобы пресмыкаться на земл.

Видъ этого манящаго огонька напомнилъ мн объ отступленіи, и я поспшилъ назадъ. Не легокъ былъ спускъ съ горнаго массива по ступенькамъ лстницы титановъ, но все-таки, благодаря цпкости Рашида и Мамета, пришедшаго къ намъ на помощь, мы спустились благополучно къ подножію обрыва, у котораго расположенъ амфитеатръ. Посл свободы и простора, которые чувствуются человкомъ, какъ въ океан и пустын, такъ и на вершин скалъ, какъ-то душно, тсно и темно показалось мн въ ущель, запертомъ отовсюду каменными стнами. Но здсь за то слышались звуки жизни, они неслись даже изъ зіяющихъ горныхъ впадинъ каменныхъ могилъ, они неслись со струйками бгущаго ручейка, они летли съ густой заросли олеандровъ и тарфъ, они наполняли, казалось, всю атмосферу уади тихимъ шелестомъ, говорившемъ о жизни среди царства непробудныхъ могилъ. Всякій шелестъ колыхающейся былинки, каждое верещаніе кузнечика или цикады, прячущихся въ сухой листв, каждый трескъ или шорохъ отъ скользнувшей ящерицы или ползущей змйки, каждый звукъ, какъ-бы ни былъ онъ ничтоженъ и малъ, не пропадалъ въ торжественномъ безмолвіи ночи, а летлъ по воздуху, консонируясь съ себ подобными, дополняясь, отражаясь, дробясь и образуя въ общемъ одну тихую мелодію ночи. Въ ней нельзя было различить отдльныхъ нотокъ, отдльныхъ звуковъ и голосовъ… То былъ говоръ ночи, еще боле слышный въ степи или въ лсу, чмъ въ горной дебри или пустын. Какъ-бы въ дополненіе къ звукамъ жизни, наполнявшимъ атмосферу, освженную дыханіемъ ночи, понеслись ароматы олеандра и тарфъ, смолистый и эфирный запахъ тамариска вмст съ благоухающими травами пустыни придалъ жизящую бальзамическую свжесть воздуху ущелья, грудь вздохнула сильне и глубже, сердце забилось полне, особая бодрость разлилась по всмъ членамъ, усталости — какъ ни бывало…

Мои спутники уже давно ожидали меня съ импровизованнымъ ужиномъ, къ которому шейхъ Эльджи и Петры прислалъ дв небольшія, но жирныя куропатки. Вполн довольный днемъ, полный свтлою надеждою на будущее, внушенною мн удачею всего путешествія, которому уже виднлся скорый конецъ у воротъ ерусалима, я былъ въ какомъ-то особомъ настроеніи, которое сообщилось и моимъ спутникамъ, тоже жаждавшимъ добраться поскоре до воротъ благословеннаго Эль Кудса, какъ называютъ арабы священный городъ Давида. Весела и оживленна поэтому была наша бесда у костра въ ночь, проведенную на развалинахъ Петры, и я жалю тысячу разъ, что недостатокъ знанія арабскаго языка, мало парализованный моимъ переводчикомъ Юзою, помшалъ мн записать вс то, что поразсказали мн мои разошедшіеся на слова арабы.

Много интересныхъ преданій и легендъ, относящихся къ развалинамъ Петры и массивамъ Неби Харуна, разсказывали Маметъ и его товарищъ, но ихъ гортанное особенное арабское произношеніе, непривычное совершенно для моего уха, не позволило уловить даже связь между всмъ тмъ, что они говорили. Я понялъ только, что, по понятіямъ бедуиновъ пустыни, горы Петры и развалины въ уади Муса почитаются въ окружности, какъ мста, если не священныя, то, по крайней мр, внушающія почти суеврное уваженіе, древнія сказанія, украшенныя позднйшими вымыслами и расцвченныя арабскою фантазіею, окружили эти руины и горы, хранящія ихъ, такимъ поэтическимъ ореоломъ, который мшаетъ суеврному бедуину относиться непочтительно къ этимъ останкамъ сдой старины. Недаромъ великія и для мусульманъ имена древнихъ пророковъ Моисея и Аарона пріурочиваются къ этимъ кровавымъ горамъ, недаромъ древняя легенда здсь помщаетъ входъ въ адъ и чистилище мусульманина, самъ великій проповдникъ ислама постоянно останавливался на пути изъ Аравіи въ пещерахъ Неби Харуна и бесдовалъ съ тнью древняго пророка, который выходилъ тогда изъ своей гробницы, висящей на вершин горы Оръ и спускался подобный облаку или туч къ подножьямъ Неби Харуна для того, чтобы говорить съ Магометомъ — посланцомъ самого Аллаха. Въ пещерахъ уади Муса, говорятъ, хранится прахъ и нкоторыхъ святыхъ ислама, но великій Аллахъ сокрылъ ихъ могилы для того, чтобы правоврные на пути въ священную Мекку не останавливались тутъ и не забывали цли своего далекаго паломничества. Самый ручеекъ Айнъ Муса, по сказанію мстныхъ арабовъ, произошелъ отъ того, что здсь въ кровавыя безплодныя скалы ударилъ своимъ могучимъ жезломъ великій пророкъ Муса Моисей, и отъ удара своего извелъ сладкую воду, и до днесь орошающую развалины Петры. Если сможешь ты понимать говоръ быстрой струйки и нжной былинки, что лепечетъ на берегу священнаго ручья, говорятъ бедуины Эльджи, ты услышишь псни въ честь Неби Мусы и его брата Неби Харуна. Даже скалы ущелья, говорятъ, порою возносятъ хвалебныя псни въ честь великихъ пророковъ ислама, но слова, исходящія изъ камня, могутъ слышать лишь т, у кого сердце чисто, какъ вода Айнъ Муса, а тло безгршно, какъ прахъ мучениковъ ислама.

При такихъ поэтическихъ представленіяхъ, связанныхъ съ долиною уади Муса, развалинами Петры и скалами Неби Харуна, немудрено, что вся эта полусвященная область въ воображеніи современныхъ обитателей ея преисполнена и населена полумиическими существами,— созданіями, болзненно настроеннаго ума. Часто видятся, говорятъ, въ уади Муса мрачныя тни и блдные призраки, блуждающіе между развалинами и прячущіеся въ каменныя могилы, когда смлый путникъ ршается приближаться къ нимъ. Порою слышатся даже дикіе и стонущіе крики среди мрачныхъ развалинъ, но звуки т не исходятъ отъ камня, а носятся въ воздух и какъ будто бы рождаются въ немъ. Слышны крики и въ глубин каменныхъ могилъ,— но то стонутъ души гршниковъ, заложенныхъ въ толщ скалъ и ждущихъ того страшнаго часа, когда придетъ мрачный Израфіилъ — ангелъ смерти ислама, чтобы извести ихъ изъ каменной могилы. Хорошему правоврному поэтому не слдъ ночевать въ уади Айнъ Муса, особенно среди мрачныхъ развалинъ, что идутъ дальше по теченію Моисеева ручья. Быть можетъ, потому и европейскіе путешественники, приходящіе въ Петру и руководимые мстными бедуинами, обыкновенно не заходятъ въ первый день далеко въ Петру, чтобы пригнать свой ночлегъ не среди внушающихъ суеврный ужасъ развалинъ, а на ступенькахъ амфитеатра, считаемаго бедуинами за созданіе рукъ титановъ, прежде населявшихъ горы и пещеры Петры.

За оживленною бесдою у костра и сладкимъ кейфомъ мы провели незамтно время до самаго поздняго вечера, было уже около полуночи, когда вмст съ потухающимъ костромъ замолкали постепенно и наши разговоры, все еще полные захватывающаго интереса, хотя и далеко непонятные для меня.

Ночь по прежнему была дивно хороша, особенно когда изъ-за темной массы Неби Харуна показалась убывающая луна и своимъ золотымъ, хотя и меркнущимъ свтомъ озарила землю, заснувшую въ объятіяхъ ночи. Разноцвтныя горы, блиставшія при дневномъ освщеніи яркостью красокъ и сочностью колорита, теперь представляли огромные массивы, сложенные какъ бы изъ сросинихъ. и черныхъ камней, но позолоченные мстами блестками золотой луны. Пріостренныя вершины Неби Харуна, каемки каменныхъ громадъ, нависшихъ надъ уади Муса, фронтоны могилъ, обращенныхъ къ амфитеатру, и кое-гд виднющіеся останки Петры — все было обрызгано золотымъ сіяніемъ и блистало ярко въ сравненіи съ остальными массами, погруженными во мракъ и ту сроватолиловую дымку, которая окружаетъ подножія горъ въ тихія лунныя ночи.

Оторвавшись отъ земли, я поднялъ свои взоры къ небу и долго остановился на немъ. Залитое луннымъ сіяніемъ, оно просвтлло и стало прозрачне и глубже, въ глубин этой на моихъ глазахъ затонули серебристыя звздочки, словно попрятавшись передъ своею царицею, медленно скользившею по просвтленному небосклону. Только самыя яркія звздочки теперь смотрли на спавшую землю своими недремлющими очами, но и он мало-помалу меркли, лишь къ нимъ доплывала луна. Цлыми часами всегда готовъ я былъ смотрть на ночное небо Востока, и каждый разъ находилъ въ немъ новыя красоты, но звуки земли постоянно отвлекали меня и ворочали уносившуюся кверху мысль словно для того, чтобы не залетать далеко. Гомонъ моихъ проводниковъ, укладывавшихся на покой, фырканіе верблюдовъ, все еще не перестававшихъ пережевывать пучки сухого бурьяна, и крики шакаловъ, какъ то внезапно усилившіеся въ окружающей каменной дебри, воротили меня на землю и напомнили о томъ, что пора и на покой.

Все также какъ и ране журчалъ своими струйками горный ручеекъ, все также верещали кузнечики въ сухой трав и между камнями, пли цикады въ частой поросли олеандровъ и тарфъ и неслись отовсюду хотя и слабые, но неумолчные звуки жизни, говорившей и въ шелест былинки и въ дуновеніи легкаго ниссима (зефира), приносившаго съ собою ароматныя дыханія розовыхъ губокъ олеандра и смолистыя испаренія тарфы. Даже громкіе стонущіе и жалобные крики шакаловъ, брехающихъ на луну или жалующихся небу на безкормицу въ этихъ безплодныхъ скалахъ, не нарушали, казалось, этой тихой гармоніи звуковъ жизни въ ночи. Отовсюду и сверху и снизу, вблизи и издали неслись эти жалобные, словно плачущіе крики: горы и могилы, казалось, были наполнены этими криками, порою сливавшимися въ одинъ общій трогающій душу вопль. Этотъ вопль или стонъ поднимался отъ мрачной земли и камней, тонущихъ во мгл, къ лазурному небу, залитому золотымъ сіяніемъ, словно голосъ огромной могилы, которую и представляла собою нкогда славная, а нын безмолвная Петра. Долго я прислушивался къ этому крику шакаловъ, какъ то особенно звучащему въ скалахъ Петры, изрытой пещерами, и чмъ боле я вслушивался, тмъ боле хотлось его слушать. Пусть этотъ стонъ или вопль, оглашающій мертвыя скалы, дйствовали на сердце и нервы, волновалъ нсколько умъ и заставлялъ работать фантазію, но онъ нравился мн именно тмъ, что отъ него становилось немного жутко на сердц, а мысль работала нсколько иначе, чмъ въ полномъ безмолвіи ночей, какія приходилось еще недавно проводить въ песчаной пустын. Но если въ крикахъ шакаловъ, оглашающихъ каменныя дебри, можно было уловить нчто не нарушающее спокойствіе ночи и какъ бы гармонирующее съ безмолвными руинами и рядами каменныхъ могилъ, то рзкіе и громкіе вопли горной совы, раздавшіеся около полуночи надъ самыми нашими головами, являлись настоящею дисгармоніею въ этомъ царств очарованныхъ каменныхъ могилъ. Непріятные всегда для меня крики совы были особенно непріятны въ этотъ разъ, потому что они дйствительно нарушали гармонію ночи, рзали ухо диссонансами и звучали, какъ стоны и вопли, исходящіе изъ могилъ. Мрачный хищникъ ночи, прятавшійся въ темныхъ гротахъ, и напрасно выжидавшій заката мсяца, не выдержалъ долгаго ожиданія, крикнулъ нсколько разъ и, расправивъ свои мягкія крылья, полетлъ беззвучно вдоль узкаго ущелья по направленію къ рядамъ погребальныхъ пещеръ, гд прятались летучія мыши, ящерицы и мелкія птички, служащія его добычею.

Еще нсколько разъ въ ночи слышали мы дикіе крики горной совы, стонавшей въ развалинахъ Петры, но вопли эти при всемъ своемъ безобразіи не могли все-таки нарушить волшебной прелести ночи, проведенной въ долин уади Муса. Тихій сонъ безмолвной Петры, хранимый могучимъ стражемъ — массивомъ Неби Харуна, не могли нарушить ни крики шакаловъ, ни вопли горныхъ совъ, завывавшихъ въ пещерахъ, ни голоса небольшой кучки людей, собиравшихся на покой подъ кровомъ голубого неба и подъ взорами звздочекъ, кротко смотрвшихъ съ небосклона…

Не раскидывая даже походной палатки, просто на своихъ дорожныхъ плащахъ и войлокахъ, служившихъ для подстилки, мы распростерлись на каменныхъ ступеняхъ амфитеатра, не позаботившись даже о томъ, чтобы выставить часового на случай внезапнаго нападенія, всегда возможнаго въ горахъ Петры. Наша безпечность объяснялась, однако, довріемъ къ честному слову шейха Эльджи и Петры, который взялъ подъ свою защиту и отвтственность нашъ небольшой караванъ. Мы не ошиблись въ этомъ довріи и, какъ оказалось впослдствіи, оба араба, приставленные къ намъ, всю ночь сторожили нашъ покой и не дозволили бы приблизиться къ спящимъ даже маленькому шакалу, а не только врагу.

VI.

Весь слдующій день съ ранняго утра мы провели на самыхъ развалинахъ Петры, блуждая по долин уади Муса, по горамъ и ложбинкамъ, составляющимъ ея продолженіе, и лазая по скаламъ и обрывамъ, куда манили насъ таинственные гроты и пещеры, виднвшіеся повсюду, куда ни заглядывалъ глазъ во всей области, занимаемой Петрой.

Правда, эта область сама по себ не особенно велика, и если считать за мстоположеніе древняго города греко-римской эпохи одну глубокую ложбину уади Муса, обрамленную высокими, почти отвсными скалами, то она не заключаетъ и полутора, двухъ квадр. верстъ, счетъ этотъ, однако, былъ-бы очень ошибоченъ, потому что многіе интересные останки Петры лежатъ порядочно въ сторон отъ этого очерченнаго горами пространства на продолженіи уади эс-Сикъ и въ боковыхъ ложбинкахъ, входящихъ довольно глубоко въ горы. Такія великолпныя сооруженія, какъ Хазнетъ Фираунъ и амфитеатръ Петры, описанные нами, лежащіе въ самомъ ущель эс-Сикъ, показываютъ, что древняя Петра шла по всмъ ложбинкамъ и окружающимъ горамъ, и потому самымъ врнымъ будетъ считать областью Петры всю ту окружность горы, въ которой замчаются гроты и пещеры, составляющіе главную особенность этого города скалы.

Если мы представимъ себ ложбину, уже не разъ очерченныхъ размровъ, наполненную боле или мене значительными возвышеніями, постепенно поднимающимися по мр приближенія къ окаймляющимъ скаламъ, то мы дадимъ понятіе объ общемъ характер мстности, занимаемой собственно городомъ Петрой. По средин этой ложбины въ настоящее время, какъ и во времена древности, протекаетъ небольшой ручеекъ Айнъ Муса, чрезъ который было переброшено нсколько каменныхъ мостиковъ, останки коихъ хорошо видны и досел. Вдоль ручейка этого густо тснились олеандры, тарфы и рядъ незнакомыхъ мн кустарныхъ растеній, длавшихъ мстами эту поросль едва проходимою. Сравнительно богатая растительность, представлявшая и нсколько ползучихъ и вьющихся породъ, покрывала и многія развалины, составленныя изъ груды отдльныхъ камней.

Нечего и повторять много, что скалы, окаймляющія самую ложбину Петры, были окрашены такъ же живописно, какъ и горы, съ которыми намъ пришлось познакомиться еще ране, преобладающимъ цвтомъ по прежнему, какъ и повсюду въ горахъ Петры, является красный, имющій вс оттнки, отъ бураго и темнаго, до цвта крови и огня. Мстами поперегъ общаго красноватаго или бураго фона проходятъ цвтныя ленты известняковъ, испещренныя пещерами какъ узорами, кое-гд отдльными пятнами виднются и скопы каменной соли, обнаженные кристаллы которой блестятъ на солнц, какъ огромные алмазы. Все это пространство, занятое ложбиною Айнъ Муса, представлявшею нкогда, какъ мы говорили, ложе высохшаго озера, покрыто массою развалинъ, которыя при всей своей многочисленности не составляютъ все-таки настоящей славы Петры, такъ какъ многія изъ нихъ состоятъ изъ отдльныхъ камней. Эти останки, не принадлежащіе собственно къ Петр, не могутъ мшать этой послдней считаться городомъ-монолитомъ, потому что Петра настоящая, Петра древняя и славная вся высчена изъ камня, а не сложена изъ него, какъ другіе великіе города міра.

Самые камни однако, которые входятъ въ постройку многочисленныхъ зданій, теперь почти разрушенныхъ и сравненныхъ съ землею, носятъ на себ слды гигантской обработки, это не кирпичики и не малые куски камня, вырубленные изъ известковой скалы, а цлые глыбы-монолиты, достойные рукъ людей, обработывавшихъ горы по своему произволу. Таковы останки нкоторыхъ домовъ, по всей вроятности, общественныхъ зданій, храмовъ и дворцовъ. Куда ни посмотришь съ любого возвышенія ложбины уади Муса, повсюду видишь эти безмолвныя важныя руины, выступающія то на вершинахъ холмовъ, то на ихъ склонахъ, то у подножія каменныхъ горбинъ, нагроможденныя мстами цлыя кучи камней и густыя заросли кустарниковъ скрываютъ еще отъ взора многія руины, и надо имть привыкшій глазъ археолога, чтобы среди груды дикихъ камней различать останки рукъ человческихъ. Большинство построекъ древняго города иметъ все-таки свое каменное основаніе не сложеннымъ, а высченнымъ въ толщ подлежащей скалы, которая даетъ обыкновенно и часть стны, служащую основою всему зданію. Среди развалинъ домовъ, полузасыпанныхъ камнями, есть и такія сооруженія, которыя можно назвать настоящими монолитами, такъ близка и крпка ихъ связь съ надлежащимъ каменнымъ массивомъ, опредлявшимъ всегда не только топографію, но и архитектуру Петры.

Изучая массу этихъ интересныхъ развалинъ и слдя за развитіемъ древнихъ сооруженій по многочисленнымъ останкамъ зодчества, находящагося въ различныхъ ступеняхъ развитія, можно видть ясно, какъ простыя пещерныя обиталища первичной Петры превращались въ великолпныя сооруженія, принимавшія стиль и украшенія наземныхъ жилищъ греко-римскаго стиля. Грубая пещера или ниша, выкопанная въ толщ скалы, сперва получала боле правильную четырехугольную форму и боле правильное входное отверстіе, это послднее потомъ украшалось коймами, узорами, небольшими фронтонами и капителями, поздне являлись колонны, пилястры, ниши и даже статуи, выточенныя изъ того же камня, внутренность пещеры расширялась также боковыми прикопками, обращавшимися въ небольшія комнатки, имвшія свое свтовое отверстіе. Такъ какъ пещера часто становилась тсною для данной семьи или потребностей, а дальнйшее буравленіе каменной толщи почему либо не предпринималось, появились вншнія пристройки изъ массивныхъ камней къ пещерному помщенію, занимавшему всего дв, три внутреннія комнатки. Эти вншнія пристройки длаются, все больше и объемисте и, наконецъ, совершенно выходятъ изъ разряда пещерныхъ сооруженій, он сперва только опираются на скалу, служащую ихъ внутреннею стною, безъ пещерныхъ помщеній, а затмъ являются и самостоятельно въ вид отдльно стоящихъ домовъ, сливающихся только фундаментомъ съ подлежащею скалою, всегда дающею для этого послдняго небольшое выдолбленное углубленіе, словно ямину, для боле прочной постановки зданія. Бывшій троглодитъ Петры какъ будто не довряетъ сооруженіямъ, строящимся свободно не въ толщ каменной стны, а потому хотя снизу даетъ имъ прочное каменное основаніе. Благодаря этому, нкоторыя мстности ложбины уади Муса, если-бы он были освобождены отъ загромождающихъ ихъ камней, представились бы въ вид каменныхъ ячеекъ большого сота, въ которомъ каждая ямина соотвтствовала тому или другому зданію, какъ-бы вложенному въ нее.

Такъ были выстроены въ Петр не только жилища частныхъ людей, но и зданія общественныя, даже храмы. Подлежащая каменная масса повсюду, если не входитъ всецло въ зданіе, то есть, врне сказать, если и не обрабатывается въ ту или другую постройку, то во всякомъ случа даетъ прочное основаніе, и низы колоннъ-монолитовъ воздвигаются смло на такіе прочные фундаменты. Петра временъ высшей культуры по мр своего развитія и роста, разумется, вышла рано изъ гротовъ и пещеръ, и зданія послдняго періода имютъ, какъ мы сказали, даже мало общаго съ городомъ-монолитомъ, но и самые останки ихъ такъ величественны, что Петр ихъ нечего стыдится. Огромные камни-монолиты, цлыя колонны, порталы, ступени и фронтоны, высченные изъ одного камня, разбросаны по всему могилищу Петры и говорятъ о томъ, что не даромъ прозвище города камня было издавна присвоено этой послдней.

Трудно было бы остановиться и описать каждую развалину великаго города, каждое зданіе, какъ бы оно ни было поразительно, взятыя отдльно многія руины Петры обращали бы особое вниманіе путешественника и археолога, но совокупленныя вмст рядомъ съ колоссальнйшими произведеніями рукъ человческихъ, отчасти уже описанными нами, они не поражаютъ путника, потому что онъ привыкаетъ видть чудеса. Вотъ почему не смотря на огромный интересъ, представляемый руинами Петры, принадлежащими позднйшему періоду, эти послднія не привлекаютъ особаго вниманія археологовъ и почти вс путешественники посл перечисленія чудесъ города камня ограничиваются лишь однимъ перечисленіемъ остальныхъ руинъ.

Правда, развалины пяти-шести храмовъ древней Петры не могутъ сравниться съ великолпною Сокровищницею фараона, но он все-таки заслуживаютъ сами по себ упоминанія. Выстроенные на половину изъ отдльныхъ камней и лишь отчасти высченные изъ толщи скалы храмы эти безъ сомннія являются одними изъ любопытнйшихъ останковъ Петры. Судя по масс обломковъ, принадлежащихъ къ этимъ сооруженіямъ, можно думать, что они были великолпны и соотвтствовали вполн своему назначенію. Ряды колоннъ монолитовъ, высокіе фронтоны, подобіе портиковъ, останки ограды, окружающей ихъ, обломки пилястровъ, засыпанные массою камней и заросшіе дикими растеніями, позволяютъ отчасти возсоздать оригинальный стиль этихъ сооруженій. Пусть археологи доказываютъ въ немъ подраженіе греко-римскому стилю, но безъ сомннія въ каждомъ зданіи Петры было нчто особенное, не похожее на классическіе образцы, оставшееся въ наслдіе отъ троглодитовъ, обрабатывавшихъ горы.

Одинъ изъ храмовъ Петры находится на берегу ручья Айнъ-Муса, но онъ такъ густо заросъ массою вьющихся растеній, что трудно даже выяснить его отношеніе къ подлежащей скал. Недалеко отъ него на небольшихъ возвышеніяхъ находятся также интересныя развалины, назначеніе которыхъ опредлить трудно, въ наиболе удаленномъ мн посчастливилось найти довольно хорошо сохранившійся сосудъ и обломки мраморной статуи. На камняхъ этого зданія можно видть также оригинальные узоры, отчасти схожіе съ нкоторыми знаками изъ непрочитанныхъ синайскихъ надписей. Если отъ храма, находящагося на берегу ручейка, дойти до останковъ моста, то напротивъ этого послдняго можно видть останки другого боле обширнаго и лучше сохранившагося храма. Четырехугольная форма его, остатки колоннады, арки и фронтоны указываютъ намъ на обыкновенную архитектуру этого зданія, но общее импонирующее впечатлніе, производимое самымъ большимъ храмомъ Петры, заставляетъ думать, что оно было главнымъ святилищемъ этой послдней и помщеніемъ статуй покровительствующихъ боговъ. Съ большою вроятностью можно предположить даже, что храмъ этотъ былъ посвященъ богу солнца, которому жители пустыни поклонялись преимущественно передъ прочими стихійными божествами. Два другіе небольшіе храма расположены за ручьемъ на склон небольшихъ возвышеній и представляютъ сооруженія гораздо боле древнія, чмъ предполагаемый нами храмъ Солнца. Густая растительность, мстами совершенно покрывающая уади Муса, покрываетъ, безъ сомннія, многіе изъ останковъ Петры и особенно слды прекрасной мостовой, которая выступаетъ во многихъ уголкахъ Петры, не смотря даже на массу загромождающихъ ее камней. Хотя топографическія условія города камня и не длали необходимостью замощеніе главныхъ улицъ Петры, тмъ не мене масса небольшихъ хорошо обсченныхъ кубиковъ, валяющихся повсюду, показываетъ, что жители этого каменнаго города любили мостовыя, которыми сравнивали неровности и выбоины подлежащей скалы. Самый ручеекъ Моисеевъ, протекающій черезъ все поле руинъ, повидимому, нкогда имлъ свою набережную съ красивыми отвальными мостами, но отъ всего этого остались лишь одни слды.

Бродя по обширному полю развалинъ, мы. натыкались на массу останковъ, значеніе которыхъ не всегда можно было опредлить. Таковы напр. большія руины, имющія продолженіе во внутреннихъ камерахъ, высченныхъ въ толщ скалы, и находящіяся недалеко отъ большого храма. Если отъ этихъ послднихъ начать подниматься по направленію къ югу, то можно встртить интересныя пещерныя сооруженія, служившія, безъ сомннія, жилищемъ богатаго человка, такъ какъ состоятъ изъ нсколькихъ камеръ и имютъ массу наружныхъ украшеній. Мои спутники арабы говорили, что здсь найдены были многія урны, сосуды, статуи, монеты и разныя украшенія. Тутъ же встрчаются большіе камни-монолиты неизвстнаго назначенія, одинъ изъ нихъ бросается издали въ глаза и носитъ не совсмъ приличное названіе на арабскомъ язык Дзиба Фиряунъ (penis Pharaoni). Это совершенно одинокая хорошо обсченная колонна, не имющая вовсе значенія фалюса, изображеніе котораго встрчается часто на памятникахъ финикійскаго и сирійскаго зодчества. Судя по останкамъ другихъ разбросанныхъ и поверженныхъ на землю колоннъ, можно думать, что Дзибъ Фираунъ принадлежалъ къ красивой колоннад, служившей портикомъ или анфиладою какого нибудь древняго храма, нкоторые путешественники относятъ эту колонну даже къ останкамъ храма, абсидъ котораго виднъ отсюда недалеко, у подножія одного возвышенія.

Среди другихъ останковъ общественныхъ зданій и сооруженіи, значеніе которыхъ мы такъ или иначе могли опредлить, можно указать на развалины большого строенія, которое можно назвать даже дворцомъ, на останки термъ или бань, возл которыхъ проходитъ и каменная труба акведука, и наконецъ на оригинальное зданіе, называемое то храмомъ, то дворцомъ — Кафъ Фираунъ, т. е. замкомъ фараона. Безъ сомннія и къ этому зданію, какъ и къ Хазнетъ Фираунъ и Дзибъ Фираунъ, имя фараоновъ приплетено лишь потому, что въ Каменистой Аравіи все великое и выдающееся принято считать за дянія могучихъ властителей Египта.

Судя же по стилю постройки и по архитектурнымъ ея украшеніямъ, замокъ фараона принадлежитъ еще временамъ позднйшимъ, чмъ знаменитая Сокровищница фараоновъ. Построенная изъ отдльныхъ камней небольшой величины, это великолпное зданіе въ нсколько этажей, разумется, не могло сохраниться такъ хорошо, какъ Хазнетъ Фираунъ, колонны, украшавшіе нкогда его фасадъ, обвалились, какъ и фронтонъ, и абсиды, останки которыхъ можно видть и досел, только фризы зданія еще говорятъ издали о бывшемъ его великолпіи, которому соотвтствуетъ и высокая ограда, окружающая его. Высота всего зданія никакъ не мене восьми и десяти саженей, но стны гораздо мене. Ограда, сложенная изъ камней не особенно большихъ, что характеризуетъ вс позднйшія постройки, Петры, въ общемъ сохранилась превосходно. Когда мы при помощи сходовъ и камней, нагроможденныхъ у ея подножія, попробовали взобраться на стну, то дв огромныя зми величиною боле двухъ аршинъ — самыя большія изъ виднныхъ мною въ Синайской пустын, преградили намъ дорогу. Грясь на солнц, он, повидимому, не хотли уступать мста человку, и я, по совту Мамета, описывавшаго страшныя ядовитыя свойства ихъ, поспшилъ ретироваться. Въ развалинахъ стнъ замка фараона я видалъ также нсколько красивыхъ зеленыхъ ящерицъ, которыхъ арабы называли почему-то ядовитыми.

Отъ Кафа-Фирауна, считаемаго нкоторыми изслдователями за большой дворецъ Петры, идетъ прекрасно сохранившаяся мостовая къ другому интересному памятнику — большой тріумфальной арк, которая стояла на пути въ середину города для всхъ възжавшихъ въ Петру съ западной стороны. Это великолпное сооруженіе, послужившее тріумфомъ для неизвстнаго побдителя, принадлежитъ, безъ сомннія, тому же періоду времени, какъ и замокъ фараона, и какъ бы дополняетъ его. Археологи находятъ полное сходство стилей обихъ этихъ построекъ, и есть данныя предполагать, что въ этомъ зданіи обиталъ намстникъ великаго Рима. Кафъ Фираунъ такимъ образомъ является Преторіей, изъ которой своего рода лисостратонъ велъ путника черезъ тріумфальную арку прямо въ середину города, къ обоимъ величайшимъ храмамъ Петры и къ амфитеатру, къ которому шла самая большая улица города, придерживавшаяся теченія Моисеева ручья.

Таково въ общихъ и краткихъ чертахъ описаніе останковъ Петры, находящихся въ уади Муса. Мы понимаемъ хорошо, что сухимъ перечнемъ развалинъ, останковъ и пещеръ, какъ бы они ни были интересны, нельзя передать и десятой доли того, что просится на бумагу, тмъ боле, что руины Петры интересны главнымъ образомъ потому, что он оригинальны и не похожи на другія великія развалины міра.

Перечисленными вкратц замчательностями Петры собственно говоря и исчерпывается монументальная сторона этихъ замчательныхъ развалинъ, остаются еще новыя группы погребальныхъ гротовъ и пещеръ, которыми начинается и заключается Петра. Пещеры и могилы встрчаютъ насъ первыми, когда мы входимъ въ городъ камня, он же и провожаютъ путника далеко за предлы собственно Петры.

Довольно впереди мы говорили о пещерныхъ сооруженіяхъ города-монолита, но мы не можемъ покинуть описанія этого послдняго, пока не скажемъ еще нсколько словъ о могилахъ и подземныхъ обиталищахъ Петры. Каменными дополненіями этихъ послднихъ являются еще многочисленные лстницы, каналы, водопроводныя трубы и цлыя улички, изсченныя прямо въ скал, безо всякой помощи кладки и цементированія.

Мы имли случай впереди не разъ говорить о разнообразіи могилъ Петры, представляющихъ типы — отъ простой выбоины въ скал до правильно изсченной камеры съ фасадомъ, колонками, фронтономъ и даже статуетками. Разнообразіе гротовъ, поразительное вблизи амфитеатра, длается еще боле замчательнымъ, по мр того, какъ мы подвигаемся дале, особенно вдоль обрывовъ, замыкающихъ Петру съ востока, гд встрчаются самыя поразительныя по вншней отдлк пещеры. Правда, количество этихъ послднихъ сравнительно не велико, и число гротовъ, украшающихъ обрывы сверной части уади Муса, какъ и боковыхъ ея продолженій, несравненно больше, но за то на величественныхъ скалахъ, высящихся съ востока надъ городомъ камня, путникъ останавливается невольно передъ многими могилами, даже посл того какъ видлъ чудеса Петры. Здсь сосредоточены лучшія могилы города и находится, такъ сказать, привиллегированное кладбище Петры, тогда какъ въ скалахъ, идущихъ къ сверу и западу отъ главныхъ развалинъ, погребены лица, не имвшія возможности изъ своихъ погребальныхъ гротовъ сдлать настоящіе храмы и дворцы. По середин огромной каменной стны, царящей, можно сказать, надъ Петрой, находится знаменитая большая могила, гордящаяся справедливо тремя рядами хорошо сохранившихся колоннъ. Прекрасно обдланный фронтонъ этой огромной пещеры придаетъ ей издали видъ небольшого храма, изсченнаго въ камн, и невольно останавливаетъ взоры путника своею массивностью и вмст съ тмъ тщательностью отдлки. Какъ огромный орнаментъ, изваяна на красновато-срой скал эта колоннада, расположенная тремя рядами одна надъ другою и выступающая рельефно изъ камня рядомъ съ темными входами погребальнаго грота. Чувствуется что-то особенное, когда входишь подъ массивные таинственные своды этого подземелья, и невольно припоминаются такія же монументальныя сооруженія, которыя еще недавно приходилось видть въ верхнемъ Египт — стран еще не вполн разгаданной наукою.

Могилы съ колоннами, обточенными грубо по египетскому способу и съ входными отверстіями, украшенными скульптурными изображеніями, встрчаются по обимъ сторонамъ большой могилы, нкоторыя изъ нихъ подняты такъ высоко, что недоумваешь поневол относительно тхъ пріемовъ, съ помощью которыхъ были обработаны эти пещеры. Тутъ же можно встртить и лучшія изъ такъ называемыхъ могилъ съ урнами, которыя составляютъ особенность Петры. Украшенія въ вид продолговатыхъ урнъ не составляютъ принадлежности многихъ даже великолпныхъ могилъ Петры, они встрчаются только на гротахъ особаго типа и собраны извстными группами, можно думать, что урны украшали могилы или особыхъ привиллегированныхъ лицъ, или составляли особенность даннаго времени, своего рода моду, оставленную впослдствіи.

Урночки эти, боле или мене совершенно высченныя изъ того же камня, какъ и могилы, которыя он украшаютъ, располагаются или сверху входного отверстія, или по бокамъ его, иногда въ особыхъ нишахъ, сравнительно въ рдкихъ случаяхъ выдлка ихъ произведена такъ тщательно, что он совершенно отдлены отъ подлежащей скалы. На нкоторыхъ могилахъ, находящихся на продолженіи уади эс-Сикъ, изображеніе урны не изваяно, а только, такъ сказать, намчено, это — скоре попытка грубаго барельефа, а не скульптурнаго произведенія.

Самая большая изъ могилъ, украшенныхъ урною, находится недалеко къ югу отъ большой трехъэтажной могилы или храма, и сама представляетъ своего рода храмъ, отчасти похожій на Сокровищницу фараона. Небольшой портикъ изъ пилястровъ, высченныхъ въ толщ скалы, ведетъ въ большую погребальную камеру, не имющую ни украшеній, ни даже ниши. Строгое величественное впечатлніе, производимое этимъ огромнымъ погребальнымъ гротомъ, усугубляется еще боле простотою вншнихъ украшеній, не соотвтствующихъ его величин и тщательности обработки. Большая урна, поставленная на особомъ пьедестал надъ фризомъ, составляетъ главное украшеніе этой огромной могилы, смотрящейся прямо на главныя развалины Петры. Кром этихъ главныхъ могилъ города камня можно было бы указать и на другія въ род могилъ съ фасадами іонійскаго и коринскаго стиля, на могилы съ надписями, слдами барельефовъ, но ихъ въ общемъ такое разнообразіе, что потребовался бы цлый томъ для описанія всхъ погребальныхъ гротовъ Петры.

Для того, чтобы покончить свое описаніе могилъ каменнаго города, мы позволимъ себ сказать еще нсколько словъ относительно одинокихъ могилъ, изсченныхъ такъ оригинально изъ камня, что ихъ можно считать своего рода саркофагами, не вполн отдленными отъ скалы, послужившей для нихъ матеріаломъ.

Такія могилы-саркофаги находятся во многихъ уголкахъ Петры среди массы могилъ всякаго другого рода, он встрчаются и въ уади эс-Сикъ, и въ боковыхъ продолженіяхъ уади Муса. Общая форма ихъ боле или мене кубовидная, въ рдкихъ случаяхъ усченной пирамиды, основаніе ихъ никогда не отдляется отъ надлежащей скалы, такъ что ихъ можно сравнить съ значительными выступами камня, обдланными въ ту или другую форму и изсченными внутри на подобіе небольшой камеры. Эти оригинальныя могилы, составляющія также одну изъ характерныхъ особенностей Петры, можно разсматривать, какъ переходныя формы отъ каменныхъ гротовъ къ саркофагамъ, погребальная камера тутъ заключается не въ толщ скалы, а выдляется изъ нея со своими стнками, такъ сказать, совершенно вырубается изъ массы камня, съ которою она сливается лишь одною стороною, всего чаще основаніемъ. Вмст съ круглыми домиками-навамисами Синайской пустыни могилы-саркофаги Петры представляютъ одну изъ самыхъ интереснйшихъ находокъ для антрополога, уже потому одному, что въ нихъ чаще, чмъ въ собственно погребальныхъ гротахъ, встрчаются останки погребенныхъ.

Но какъ ни интересны многочисленныя и разнообразныя могилы Петры, приковывающія все вниманіе путешественника, не надо забывать и другого рода монументовъ, созданныхъ рукою могучаго человка, изскавшаго скалы. Памятники этого рода, правда, не такъ замтны, какъ храмы, зданія и великолпные погребальные гроты, но въ нихъ, какъ и въ этихъ послднихъ, сказывается все могущество троглодитовъ Петры. Если мы въ Палестин удивляемся сравнительно незначительнымъ каменнымъ работамъ древнйшихъ ея обитателей, незнавшихъ иного способа строить изъ камня, какъ только изскать изъ него, то удивленіе наше должно возрости еще боле при вид длинныхъ водопроводовъ и цлыхъ улицъ, высченныхъ въ скалахъ Петры. Самые значительные останки сооруженій этого рода видны на склонахъ горъ, поднимающихся къ сверо-востоку отъ привиллегированнаго кладбища Петры. Тамъ на многіе десятки саженей можно прослдить гигантскіе акведуки, проводившіе воду въ городъ камня изъ далекихъ горныхъ ключей. Петра, богатая живою водою, не нуждалась никогда въ цистернахъ — и вотъ почему мы не находимъ ни въ ней, ни въ ея окрестностяхъ этихъ сооруженій, которыми такъ богата сосдняя Палестина.

Въ противуположной сторон отъ водопровода на сверо-западныхъ массивахъ Петры, какъ и въ нкоторыхъ другихъ мстахъ, можно видть другіе мегалитическіе останки — цлыя лстницы съ сотнями ступеней, высченныя также изъ камня. Не мало мн приходилось видть въ своихъ странствованіяхъ по Востоку такихъ каменныхъ лстницъ, облегчающихъ подъемъ въ самыхъ дикихъ горныхъ тснинахъ, не мало наблюдалъ я сооруженій этого рода и въ горахъ Синая, но только лстницы, изсченныя на каменныхъ массивахъ Петры, заслуживаютъ названіе лстницъ гигантовъ. Сооруженія эти, изъ которыхъ самое поразительное находится въ сверо-западномъ углу Петры и ведетъ къ великолпнымъ развалинамъ Дейръ, въ самомъ дл такъ поразительны, что они останавливаютъ вниманіе путника, даже видвшаго чудеса города камня. Глядя на эти прочныя ступени, начинаешь сомнваться въ томъ, что ихъ сдлали руки обыкновенныхъ смертныхъ, и въ воображеніи, склонномъ во всемъ видть чудеса, троглодиты Петры начинаютъ рисоваться настоящими титанами, способными раздвигать, поднимать и обтачивать горы. Небольшія лсенки, вырубленныя въ скал, находятся и къ югу отъ амфитеатра, ихъ можно видть и повсюду на обрывахъ Петры, украшенныхъ рядами гротовъ и могилъ, каменныя ступени въ этихъ случаяхъ служили очевидно для облегченія подступа къ этимъ послднимъ, и ихъ можно разсматривать, какъ необходимыя дополненія къ воздушнымъ жилищамъ и могиламъ, помщеннымъ на обрывахъ скалъ.

VII.

Измучившись страшно за день усерднаго изученія останковъ Петры, мы съ радостью пришли на отдыхъ къ своему становищу, перенесенному со ступенекъ амфитеатра немного поближе къ выходу изъ уади Сикъ въ самую середину развалинъ.

По прежнему мы стояли на весело журчащемъ ручейк Неби-Муса среди цлаго хаоса камней и зелени, заглушающей мстами живую струйку воды, кругомъ насъ лежали безмолвныя руины, заселенныя нын лишь ящерицами, змями, да летучими мышами, отовсюду смотрли на насъ черныя очи могилъ, со всхъ сторонъ высились огромныя скалы, надъ которыми, какъ царственная гора, поднимался массивъ Пеби-Харуна. Гробница великаго пророка какъ бы сторожила покой безмолвной Петры, пріютившейся внизу у ея подножія и заснувшей вчнымъ сномъ могилы, даже громы, грохочущіе порою съ вершины горы Аарона, не могутъ разбудить этого покоя, хотя отъ нихъ, какъ говорятъ бедуины, содрогаются горы и пустыня.

Недалеко отъ стоянки нашей поднимались развалины храма Солнца, немного въ сторон высились трехъэтажныя руины замка фараонова, а за ними огромною массою возставали скалы, покрытыя рядами гротовъ и носившія на своей вершин небольшіе останки стнъ и какихъ-то зданій боле позднйшей постройки. Сильная усталость не позволила мн взобраться на вершину этого возвышенія, которое нкоторые путешественники считаютъ акрополемъ Петры, видя въ развалинахъ, находящихся тамъ, слды бывшаго укрпленія.

Если принимать, какъ мы сказали впереди, Кафъ Фируанъ за римскую преторію, соединенную широкимъ каменнымъ помостомъ съ тріумфальною аркою и храмомъ Солнца, то положеніе возвышенія, считаемаго акрополемъ, въ самомъ дл на столько выгодно, что ему нельзя отказать даже въ стратегическомъ отношеніи. Расположенныя у западнаго входа въ Петру укрпленія этого акрополя могли упираться на крпкія позиціи, лежащія у подножія горы Оръ, тогда какъ юго-восточный доступъ въ Петру черезъ дикое и тсное ущелье эс-Сикъ самъ по себ представлялъ такія оборонительныя выгоды, что не нуждался въ укрпленіи позиціи.

Къ нашему костерку, вспыхнувшему очень ярко отъ массы смолистыхъ сучковъ тарфы, пришелъ въ этотъ день и старый шейхъ Эльджи и Петры. Мы приняли его ласково, любезно и даже съ нкоторымъ почетомъ, какъ и подобаетъ властелину этой мстности, но вс наши любезности не помогли намъ противъ козней старой лисицы. Почтенный шейхъ пришелъ къ костру своихъ гостей не для того, чтобы навстить ихъ, а потребовать добавочнаго бакшиша за нкоторыя покопки и находки, которыя мы сдлали сегодня и которыя, по его словамъ, не входили въ условленную плату, слдуемую только за простой осмотръ развалинъ. Разумется, на вс таковыя несправедливыя притязанія нахальнаго шейха мы отвтили полнымъ отказомъ, и когда негодяй вздумалъ насъ пугать тмъ, что не выпуститъ вовсе изъ уади Муса, мы общали пробить себ выстрлами дорогу. На этомъ и окончились наши пререканія на этотъ день. Слдуя пословиц, что утро вечера мудрене, мы ршили, что на завтра обстоятельства укажутъ намъ, какъ поступить.

Положеніе наше въ эту ночь, проведенную въ Петр, было далеко не изъ завидныхъ, хотя мы и надялись крпко на трусость арабовъ и шейха Эльджи, а также на престижъ Акабинскаго паши, котораго представляли его заптіи, тмъ не мене мы не могли спокойно провести этой ночи, старый шейхъ, какъ-бы выполняя часть своей угрозы, отнялъ у насъ и тхъ двухъ арабовъ, которыхъ со вчерашняго вечера приставилъ къ нашему каравану на все время его пребыванія въ Петр. Окруженные врагами среди обстановки, какъ нельзя боле располагающей къ нападенію, не имя возможности, собственно говоря, сопротивляться бедуинамъ, если-бы они на самомъ дл серьезно ршились добиваться отъ насъ требуемаго бакшиша, мы были въ положеніи птицы, запертой въ клтк, откуда не было никакого выхода. Разумется, въ эту ночь мы, не смотря на всю усталость, не ршились заснуть и караулили свой покой наравн съ Рашидомъ и Ахмедомъ, вызвавшимися, ради своего господина, не смыкать очей. Верблюды наши на случай коварства со стороны туземцевъ, отъ которыхъ можно было ожидать всего, были привязаны поближе къ становищу, все имущество наше было собрано вмст, а одинъ изъ моихъ арабовъ поочредно дежурилъ на одной изъ возвышавшихся развалинъ, чтобы подмтить заране приближающагося врага. Вс осторожности были однимъ словомъ приняты, и мы готовы были встрчать оружіемъ арабовъ, хотя и не особенно врили въ возможность нападенія, въ чемъ убждалъ насъ и заптія изъ Акабы.

Закатилось солнце за зубчатые массивы отроговъ Неби Харуна, потускнли и засрли кровянокрасныя скалы уади Муса, тихая ночь стала спускаться снова на развалины Петры, и робко выглянули серебристыя звздочки съ непомутнвшей еще лазури. Мало-по-малу стали тонуть въ невидимой мгл и скалы, и развалины, и кусты зелени, среди которой бжалъ весело горный ручеекъ. Звуки ночи робкіе и не громкіе, но полные жизни, гораздо боле дятельной, чмъ въ часы ликующаго залитаго свтомъ дня, послышались отовсюду и слились въ одну общую гармонію ночи, чуткимъ ухомъ путника, привыкшаго къ звукамъ камней и пустыни, можно въ этой тихой мелодіи, исполняемой міромъ крошечныхъ созданій и милліонами былинокъ, слышать отдльныя не сложныя нотки, которыхъ только совокупность создаетъ гармонію ночи. Пока не слышно было унылаго крика шакаловъ, обильныхъ въ горахъ Петры, громче всхъ, казалось, пли цикады и большіе кузнечики развалинъ, какъ лучшіе солисты въ этой сложной гармоніи природы. Но вотъ гд-то далеко, какъ будто въ глубин каменныхъ могилъ, смотрящихъ на насъ отовсюду, заплакали жалобно шакалы, и горы Петры застонали ихъ голосами. Ночь, глубокая ночь спустилась надъ безмолвными руинами, среди которыхъ, какъ робкія птички, пріютились путники, пришедшіе изъ далекой пустыни.

Въ эту ночь мы не поддерживали долго костра отчасти изъ боязни служить прекрасною цлью для бедуинскихъ пуль, согрвши кое-какой ужинъ и напившись ароматнаго кофе, мы затушили костерекъ и расположились коротать ночь подъ защитою каменныхъ развалинъ. Храбрецъ Рашидъ отправился на развдки вдоль теченія Моисеева ручья, а Ахмедъ, отбывая свою очередь, залзъ на нашъ наблюдательный постъ и скрылся тамъ въ камняхъ, выставивъ наружу лишь свое длинное кремневое ружье.

Караванъ нашъ скоро такъ угомонился, что даже вблизи трудно было открыть его присутствіе, если бы не легкое довольное пофыркиваніе верблюдовъ и ихъ неугомонная жвачка, нашъ караванъ можно было-бы смшать съ черною массою камней, разбросанныхъ въ хаотическомъ безпорядк въ уади эс-Муса. Въ то время, какъ въ ожиданіи своей очереди Юза и заптій дремали, закутавшись въ свои длинные плащи, я сидлъ, притаившись въ каменной выбоин и наслаждался тишиною ночи, ея величавымъ спокойствіемъ и тми впечатлніями, которыя она порождала во мн.

Въ эту ночь, не смотря на всю усталость, сонъ какъ будто бжалъ отъ моихъ очей, хотя сердце мое и было спокойно и я всего мене ожидалъ ночного нападеній, какъ ни пугали меня своими приготовленіями мои проводники, но все-таки я чувствовалъ, что по временамъ не совсмъ ровно бьется мое сердце, что настроеніе спутниковъ передается и мн, и что легкая дрожь пробгаетъ порою по всему тлу, не смотря на то, что камни дышутъ зноемъ и теплотою. Въ эти минуты пристальне всматривались въ окружающій мракъ зоркія очи, все тло какъ-то особенно нервно трепетало, и рука судорожно схватывалась за неизмнную берданку. Мн казалось въ эти мгновенія, что судьба наша ршена, что намъ не выйти живыми изъ уади Муса, и что развалины Петры станутъ нашею могилою. Порою мерещились даже силуэты дикихъ бедуиновъ, вырисовывающіеся между камнями, и слышался шорохъ невдомыхъ враговъ, ищущихъ во мрак свои врныя жертвы. Но проходило нсколько мгновеніи,— и тяжелые кошмары ночи упадали съ отяжелвшей груди, свтле становились мысли, спокойне билось сердце, раскрытыя широко очи не видли ничего кром развалинъ да камней, и, вернувшись въ полное самосознаніе, я погружался снова въ созерцаніе ночи. А она была по прежнему спокойна и тиха, все также спали въ безмолвіи скалы, молчали каменныя могилы, кричали шакалы въ горахъ и ручеекъ плъ свои нескончаемыя псни. Порою въ кустахъ, что шли по теченію Айнъ Муса, слышались чьи-то легкіе осторожные шаги, порою осыпались камни подъ незримою ногою, но я былъ спокоенъ, потому что за меня бодрствовалъ Рашидъ, я узнавалъ его тихіе шаги, лязгъ его кремневаго ружья и легкій окрикъ его подобный крику куропатки. Но, если врный Рашидъ былъ впереди, то на верху надъ моею головою бодрствовалъ не мене преданный мн Ахмедъ, его темный силуэтъ выдвигался порою между камнями развалинъ, и тогда его можно было принять за каменную статую, изваянную на вершин скалы.

Среди ночи выплыла снова давно ожидаемая нами луна, когда показалась она на просвтлвшемъ сверномъ горизонт и облила своимъ фосфорическимъ сіяніемъ и небо и заснувшую землю, страхи ночи убжали сами собою, и еще спокойне и свтле стало на душ. Воротился изъ своей недалекой экскурсіи Рашидъ. Ахмеда смнилъ Юза, вс видимо пріободрились, только я по прежнему не могъ даже вздремнуть.

Дивная картина въ самомъ дл разстилалась передъ моими глазами, словно по мановенію волшебнаго жезла перемнилась декорація, и вмсто мрачнаго однообразнаго колорита ночи, передъ нами встала вдругъ залитая золотистымъ сіяніемъ Петра. Красновато-огненная днемъ, она утонула теперь въ лунномъ свт, какъ въ снопахъ электрическаго сіянія, не краски радуги переливались теперь на разноцвтныхъ скалахъ уади Муса, а блестки золота и серебра упали на нихъ съ залитаго свтомъ неба. Жаднымъ взоромъ поглощалъ я эту знакомую, но словно волшебствомъ преображенную картину, и въ сотый разъ въ этотъ день всматривался въ дивную панораму, открывавшую все новыя и новыя красоты.

Невдалек отъ насъ залитая луннымъ сіяніемъ возвышалась огромная масса Кафъ Фирауна, немного поодаль отъ него красиво вырисовывалась на просвтленномъ неб изящная тріумфальная арка, повсюду возставали руины, обрызганныя золотомъ и серебромъ, а кругомъ, словно ряды каменныхъ исполиновъ, толпились обрывистыя скалы, смотрвшія тысячами зіяющихъ могилъ, какъ стоглазый аргусъ своими недремлющими очами. Еще величественне и безмолвне казалось огромное кладбище Петры, съ его храмами, дворцами, театрами и рядами безчисленныхъ могилъ, оно словно ожило немного подъ ласкающимъ сіяпіемъ луны, какъ оживаетъ и днемъ на палящихъ лучахъ солнца, но это подобіе жизни, даруемое свтомъ даже мертвой руин, таетъ вмст съ блескомъ свтила, уходящаго на зар съ небосклона.

Тихо и безмятежно, не смотря на вс страхи, прошла для насъ вторая и послдняя ночь подъ Петрою. Почти не смыкая глазъ, просидлъ я, любуясь ею, въ своемъ уютномъ каменномъ уголк. Не успвъ познакомиться съ великими руинами, я уже прощался съ ними, не смотря на недолгое знакомство съ Петрою, она казалась мн уже близко знакомою и дорогою. Что-то связывало меня съ этими безмолвными развалинами, что-то тянуло еще остаться въ нихъ, побродить среди каменныхъ останковъ, полазать по обрывамъ и пещерамъ, хранящимъ неразгаданныя тайны могилы. Вглядываясь въ сотый разъ въ эти ряды изсченныхъ въ толщ камня гротовъ, я перебиралъ въ своей голов вс представленія, которыя уже успли зародиться въ ней передъ страницами не прочитанной каменной книги. Великая Петра представлялась мн въ самомъ дл огромною каменною книгою, въ которой многое еще остается не прочитаннымъ и не прочитается никогда. Древніе народы Сумира и Аккада начертали на камн цлыя библіотеки, оставленныя ими въ назиданіе отдаленному потомству, но троглодиты Петры не оставили ничего кром ряда молчаливыхъ пещеръ. Быть можетъ, позднйшіе изслдователи, которымъ удастся произвести раскопки въ Петр, и раскроютъ тайны этихъ пещерныхъ сооруженій и заставятъ ихъ говорить, но пока — мы очень и очень немного знаемъ о Петр — той великой и древней Петр, которая служила столицею хоритовъ и сыновъ библейскаго Эдома.

Пещеры и гроты Петры могутъ представить рядъ разгадокъ на многіе вопросы первобытной жизни человчества, но не великолпные останки въ род Хазнетъ Фирауна отвтятъ на эти вопросы антрополога, а т скромные и не бросающіеся на видъ гроты, что висятъ на обрывахъ скалъ, не останавливая вниманія путника простотою и строгостью своего очертанія. Будущему изслдователю Петры предстоитъ указать на историческое развитіе этой послдней и показать среди великолпныхъ пещеръ т простые гроты, которые ископалъ себ въ жилье первобытный насельникъ этихъ горъ полудикій троглодитъ. Среди массы пещеръ, кажущихся издали погребальными гротами, будущій изслдователь долженъ отдлить могилы отъ пещерныхъ жилищъ и показать, путемъ какого постепеннаго развитія обитатель Петры пришелъ отъ вырубки себ простой пещеры для жилья до изваянія цлаго дворца изъ скалы, и отъ высверливанія простой ямины для тла своего ближняго до созиданія цлой погребальной храмины въ толщ каменнаго массива на подобіе гротовъ большой могилы. Быть можетъ, позднйшій изслдователь Петры будетъ на столько счастливъ, что въ глубин многочисленныхъ древнихъ могилъ онъ отыщетъ и останки первобытнаго насельника Петры или предметы его домашняго обихода, и тмъ прольетъ свтъ на неизвстное прошлое этого оригинальнаго города. Тогда, быть можетъ, будутъ прочтены каленныя страницы огромной книги загадокъ, которую теперь представляетъ Петра, и найдется давно искомый ключъ, что дастъ возложность разобрать и таинственныя письмена небатеевъ, начертавшихъ цлыя книги на мощныхъ расписныхъ скалахъ Синая.

А пока… пока у насъ нтъ ни точныхъ данныхъ о всхъ пещерныхъ сооруженіяхъ Петры, ни останковъ древняго населенія, выскавшаго цлыя скалы, никакихъ слдовъ первобытныхъ троглодитовъ, знакомыхъ еще во времена Моисея — настоящая Петра, помимо развалинъ греко-римской эпохи, останется огромною могилою, большою каменною книгою, страницы которой мы еще не умемъ понимать.

И задумываясь въ чудную лунную ночь надъ безмолвными развалинами Петры, подъ сильными впечатлніями, которыя приходятъ сами собою, припоминаются невольно росказни мстныхъ арабовъ, окружившихъ Петру ореоломъ поэтическихъ легендъ. Хочется врить многому, что говорятъ туземцы, видть ихъ очами, слушать то, что они слышатъ, понимать согласно ихъ поэтическому разумнію. Петра слишкомъ чудесна для того, чтобы хладнокровно и аналитически смотрть на нее, надобны краски художника и фантазія араба, чтобы достойно описать этотъ городъ-монолитъ, какимъ-то чудомъ очутившійся въ горной пустын.

Мою безсонницу, вызываемую отчасти созерцаніемъ дивной ночи и развалинъ, которыя приходится завтра на-вки покидать, раздляли, повидимому, хотя и по другой причин, мои проводники. Мн казалось, что я понималъ ихъ душевное состояніе, возбуждаемое не столько страхомъ ночного нападенія, о которомъ посл полуночи вс стали какъ-то забывать, а тми росказнями, что вчера мы слышали отъ Мамета и его товарища — бедуина Эльджи. Мои храбрые и достойные, но крайне суеврные арабы, которыхъ за долгое время своего путешествія я усплъ хорошо узнать, наслышавшись о джинахъ и тняхъ, блуждающихъ по развалинамъ Петры, по всей вроятности, боялись этихъ послднихъ въ десять разъ боле, чмъ бедуиновъ пустыни. Это понялъ я уже по ихъ особому нервному возбужденію и по тмъ отрывочнымъ словамъ, которыя мн удалось слышать. Украдкою я подсмотрлъ даже, какъ одинъ изъ храбрыхъ солдатъ Акабинскаго паши вынималъ какіе-то хеджабы (талисманы), висвшіе у него на груди, по всей вроятности, въ защиту отъ грозныхъ джиновъ горной пустыни.

— Не слдуетъ проводить ночи въ развалинахъ, обратился и ко мн однажды въ общемъ мене суеврный Ахмедъ, Аллахъ не любитъ хараба (развалинъ), и въ нихъ потому поселяются джины пустыни, лишь неврные и полные грхами города обращаетъ въ развалины Вчный, города угодные Аллаху стоятъ незыблемо, какъ высокія скалы, и самое время не посметъ къ нимъ прикоснуться. Мусульманинъ избгаетъ потому хараба, лишь любопытные ференги ищутъ ихъ въ самой пустын, города правоврныхъ не разрушитъ Аллахъ, ихъ не засыплетъ песками и пустыня…

Правъ или не правъ былъ мой добрый Ахмедъ, но въ эту ночь мн казалось, что онъ говоритъ правду. Отчего же въ самомъ дл разрушены великолпная Пальмира, великій Вавилонъ, обширная Ниневія и чудесный городъ Солнца — Баальбекъ, отчего засыпаны песками многіе города Синайской пустыни, а каменная Петра, которую не можетъ разрушить самое время, забыта людями и превратилась въ огромную безмолвную могилу? Вдь рядомъ съ ними существуютъ до-сел ничтожные въ древности города, и безславныя прозвища ихъ заслоняютъ нын многія громкія нкогда имена. Никакіе погромы и разрушенія не могли стереть съ лица благословеннаго ерусалима, древняго Хеврона, стараго Дамасска и едва не современной Ною Яффы, они стоятъ, развиваются и растутъ, тогда какъ пустыня уже много столтій засыпаетъ песками славную Пальмиру, а пещерный городъ Бетъ Джибринъ и каменная Петра, изсченная въ скалахъ, захирли, запустли и обратились въ огромныя безвстныя могилы. Великій Аллахъ, отличающій невинныхъ отъ виноватыхъ, ‘наказалъ послднихъ и возвысилъ первыхъ, однимъ подобаетъ раститися, другимъ же подобаетъ умалятися’. Съ своей точки зрнія былъ правъ мой добрый Ахмедъ…

Какъ ни длинна показалась намъ всмъ почти безсонная ночь, но все-таки я скоре удивился, когда однажды, открывъ глаза посл минутнаго полузабытья, увидалъ, что сровато-синяя макушка Неби Харуна вдругъ порозовла и что легкій розовый оттнокъ побжалъ по всему небосклону. Начиналось утро, и на встрчу ему изъ густой заросли олеандровъ понеслись скромныя псни невидимаго пернатаго пвца. Верблюды наши, отпущенные на свободу, давно уже разбрелись на прохладц пощипать жесткой травы и напиться свжей водицы изъ Моисеева ручья.

Съ солнышкомъ, птичками и верблюдами проснулись и люди, почти не спавшіе всю ночь и прокараулившіе ее на пролетъ, не освженные благодатнымъ сномъ, они встали со своего твердаго ложа и принялись за обычныя занятія усталые, истомленные, но готовые на новые лишенія и труды… Пора въ путь!..

— Шеіиллу, нагружайся, скомандовалъ я, выходя изъ своего полусоннаго состоянія,— и все вокругъ меня засуетилось… Безъ завтрака и утренняго кофе мы старались скоре сняться съ опаснаго мста и уйти подальше отъ бедуиновъ Эльджи.

VIII.

Яркій солнечный день между тмъ разгорался съ тмъ блескомъ и великолпіемъ, которые можно наблюдать только въ царств солнца и свта — пустын. Краски крови, пурпура и огня заиграли на расписныхъ скалахъ Петры, развалины какъ бы ожили на ласкающихъ лучахъ солнца, и по нимъ побжали веселыя ящерицы, блестя своими разноцвтными спинками.

Скоро собраны были вс наши пожитки, нагружены верблюды, и нашъ караванъ двинулся медленно, но величаво черезъ поле, усянное развалинами Петры. Пройдя замокъ фараоновъ и минуя подножье массива, на которомъ возвышались останки акрополя Петры, мы покинули широкую уади Муса и вошли снова въ узкую долину, извивающуюся между скалами и составляющую продолженіе уади эс-Сикъ. Посл нкотораго простора, къ которому мы немного уже привыкли во время полутора-суточнаго пребыванія на мст древняго города камня, мало по малу сдвигавшее свои стны ущелье казалось намъ уже настоящимъ каменнымъ корридоромъ, проводившимъ отъ развалинъ Петры къ подножію Неби-Харуна. И душно, и тсно, и темно было раннимъ утромъ въ этомъ дикомъ ущель, еще не освщенномъ лучами восходящаго солнца. Накаленныя за вчерашній день отвсныя скалы до самаго слдующаго утра не могли выдохнуть всего полученнаго жара и дышали даже теперь сухимъ истощающимъ силы зноемъ перегртаго камня.

Къ счастью, однако мы не долго шли глубиною ущелья и скоро начали подъемъ на горы по направленію къ сверо-западу, куда повели насъ каменныя ступени, высченныя въ скалахъ, подъемъ былъ очень не легокъ, особенно для нашихъ верблюдовъ, которые еле цплялись по наклонамъ скользкихъ камней, отполированныхъ временемъ и ступнями древнихъ людей. Порою проводники должны были помогать чуть не скатывавшимся животнымъ и поддерживать грузы, балансировавшіе на ихъ горбахъ. Оставивъ свой караванъ на его трудномъ подъем, я одинъ съ Рашидомъ отправился по узенькой тропинк, отмченной мстами остатками изсченныхъ въ камн ступеней. Въ этомъ мст очевидно во времена процвтанія Петры шла хорошо содержимая дорога, которая вела путниковъ по кратчайшему направленію изъ уади Сикъ къ одному изъ величайшихъ зданій Петры эд-Деиръ. Путь боле употребительный проходитъ нсколько восточне направленія, взятаго нами, и ведетъ черезъ знаменитую каменную лстницу, прорубленную въ скалахъ почти на цлыя три четверти версты.

Ошибка нашего проводника — солдата изъ Акабы, указавшаго боле западное направленіе, стоила намъ громадной затраты силъ и труда, не вознаграждаемой даже тмъ, что на этомъ малоупотребительномъ пути мы встртили нсколько интересныхъ могилъ. Почти цлый часъ карабкались мы по этой небольшой тропинк, проходившей черезъ небольшую тснину между обрывистыми скалами, покрытыми по прежнему сотнями погребальныхъ пещеръ. Дорога была ужасна по масс небольшихъ и крупныхъ камней, лежавшихъ на пути и затруднявшихъ каждое движеніе, не помогали мстами и каменныя ступени, недававшія опоры ног, скользившей по отполированному камню. Всего любопытне на этой дорог были каменныя лстницы, восходившія по обрывамъ скалъ или цплявшіяся по ихъ выступамъ вдоль многочисленныхъ могилъ. Мстами отлично можно было прослдить отношеніе этихъ послднихъ къ каменнымъ лстницамъ, спускамъ и терассамъ, служившимъ для сообщенія съ выдолбленными скалами, вмщавшими кладбище обитателей Петры.

Наконецъ, посл часового усилія, разбивъ себ вс ноги и колна въ кровь, мы выбрались къ послднему изъ чудесъ города-монолита — самому огромному изъ сооруженій, высченныхъ въ камн, носящему нын скромное названіе обители или монастыря эд-Деиръ.

Все необыкновенно и поразительно вокругъ этого громаднаго сооруженія, превосходящаго по своимъ размрамъ даже Сокровищницу фараона, оно производитъ сильное впечатлніе даже на человка, видвшаго развалины Пальмиры, Баальбека и Петры. Представьте себ дикую панораму обнаженныхъ обрывистыхъ скалъ, отливающихъ зловщими красными цвтами, небольшая площадка, расположенная на значительной высот, царящей надъ всми развалинами Петры, сравненная рукою человка и обставленная дикими скалами, неправильнаго очертанія, служитъ подножіемъ этому великому зданію, тогда какъ вершина горнаго массива — его основаніемъ и стною. Огромный массивъ, выстоящій надъ группою меньшихъ вершинъ, послужилъ тою каменною глыбою, изъ которой могучій троглодитъ Петры изваялъ этотъ дворецъ или храмъ. На немъ человкъ словно хотлъ доказать все свое могущество надъ косною природою и дйствительно одержалъ побду. Онъ взялъ вершину горнаго массива, смотрящуюся гордо къ небу, и обработалъ ее, какъ простую глыбу мрамора, согласно своей потребности и капризу. Изваявъ скалу снаружи, онъ прорубилъ глубоко ея толщу, превратилъ часть ея во внутренность огромнаго двухъ-этажнаго зданія, не довольствуясь этимъ, онъ обравнялъ самыя скалы, срзалъ ихъ вершины, отполировалъ обрывы, обрубилъ выстоящіе камни и, наконецъ, чтобы устроить доступы и спуски къ далеко ниже лежащей Петр, онъ образовалъ искусственное ущелье и изскъ цлыя лстницы въ послушныхъ его вол скалахъ. Нигд въ другомъ мст въ окрестностяхъ Петры нельзя встртить такого огромнаго количества этихъ каменныхъ спусковъ и подъемовъ, обработанныхъ рукою человка, превратившаго цлыя скалы въ огромный улей съ безчисленными ячейками, гнздами и ходами.

Эд-Деиръ на видъ кажется почти въ два раза боле Сокровищницы фараона, но архитектурный стиль его далеко не такъ хорошо выдержанъ, какъ на фасад этой послдней. Тутъ нтъ красивой колоннады, портика и изящныхъ башенокъ, внчающихъ Хазнетъ Фираунъ, здсь все громоздко, массивно, хотя и не лишено гармоніи и изящества. Линіи далеко не такъ красивы, какъ въ другихъ выдающихся строеніяхъ Петры, но рядъ дорическихъ колоннъ, поддерживающихъ нижній фронтонъ, производитъ хорошее впечатлніе, говорящее о греко-римскомъ стил. На этомъ зданіи впрочемъ гораздо боле, чмъ на другихъ, сказалось то сильное особенное вліяніе мстнаго зодчества, развивавшагося на обработк скалъ и выдлк пещеръ, которое не могло быть ослаблено даже римлянами, пытавшимися пересоздать Петру по своему образцу. Между рядами колоннъ находится и входъ въ это огромное святилище, не украшенный, какъ въ Сокровищниц фараона, рядами орнаментовъ и нишъ, тутъ все просто, по возможности не сложно, но за то не лишено оригинальности. Все зданіе, напоминающее въ общемъ отчасти древніе египетскіе храмы, еще боле просто въ своей внутренности, почти лишенной всякихъ украшеній. Гладкія стны, какія-то камеры, ступени — все это производитъ подавляющее впечатлніе, тмъ боле сильное, что внутренность святилища плохо освщена. Полукруглая ротонда, составляющая особенность эд-Деира, служитъ своего рода украшеніемъ этого оригинальнаго зданія, увнчаннаго двумя фронтонами, но кажущагося все-таки какъ-бы недоконченнымъ, благодаря отсутствію верхнихъ украшеній. Огромная галлерея, цликомъ высченная изъ камня, стоитъ на ряд вышеописанныхъ колоннъ и придаетъ особую физіономію всему зданію, похожему отчасти на корму прежнихъ кораблей, отверстія верхняго этажа и второй фронтонъ еще боле увеличиваютъ это сходство. На галлерею и въ помщеніе второго этажа идутъ достаточно сохранившіеся доступы. Повидимому, верхняя часть эд-Деира въ прежнее время была доступна и со стороны скалы, съ которою она составляетъ неразрывную часть, и такимъ образомъ представляла совершенно самостоятельное сооруженіе.

Нечего и говорить, что съ галлереи и верхняго этажа эд-Деира открывается одна изъ лучшихъ панорамъ въ окрестностяхъ Петры. Вокругъ виднется цлый амфитеатръ разнообразныхъ по цвту, форм и очертанію горъ, огромныя каменныя массы какъ бы стснились къ той скал, въ которой высченъ этотъ дивный храмъ. Насупротивъ колоссальною массою, облитою солнечнымъ сіяніемъ и блистающею яркими цвтами, высится двойною вершиною величественный Неби-Харунъ, отъ него пошли во вс стороны, какъ дти отъ своего отца, небольшіе кресты и массивы, разбившіеся на отдльные каменные островки, образованные дикими ущельями и тснинами, что прорзываютъ горную массу Петры и расчленяютъ ее, какъ и главный массивъ Синая. Уади Муса, тснина эс-Сикъ и побочныя лощины, дополняющія ложе древняго озера, на которомъ расположились останки великой Петры, виднются внизу, какъ огромная каменная дебрь, наполненная скалами, развалинами и глыбами красновато-сраго камня. Повсюду виднются зіяющія отверстія погребальныхъ гротовъ, обломки скалъ и кучи камней, словно великіе останки отъ гигантской работы титановъ, обращавшихся съ горами, какъ съ глыбами мрамора для ваянія. Среди этой дикой, но величественной дебри, гд царитъ одинъ холодный камень, нагрваемый лучами палящаго солнца, лишь рдкими оазисами или пятнами виднется растительность, служащая скоре украшеніемъ расписного камня, чмъ живымъ покровомъ и защитою…

На сколько красивъ и поразителенъ видъ съ галлереи эд-Деира, господствующаго надъ всею окружающею, мстностью, на столько мрачно и уныло въ его огромной, но пустой внутренности, куда проникаетъ мало дневного свта, гд ветъ холодомъ, мракомъ и могилой. Съ какимъ-то особеннымъ трепетомъ я вступалъ въ эти обширныя камеры, изсченныя рукою титаническаго человка, и невольно возникалъ въ моемъ аналитическомъ ум неотвязчивый вопросъ о цли и задач такой монументальной постройки.

Она могла быть, собственно говоря, и огромною могилою или, скоре сказать, усыпальницею обширнаго семейства, за то говорила, между прочимъ, и крайняя простота ея внутренной отдлки, напоминающая вполн другіе, даже великолпные погребальные гроты Петры, но какъ то не хотлось мириться съ мыслью, что. величественное сооруженіе эд-Деира ничто иное, какъ колоссальная могила. Къ чему же тогда для такой усыпальницы такое царящее среди всей окружающей мстности положеніе, къ чему все это великолпіе и колоссальность постройки, къ чему верхняя галлерейка и ротонда, къ чему эта огромная масса труда, приложеннаго къ обработк цлыхъ скалъ, къ ненужному для могилы выравненію передней площадки и къ изсченію длинныхъ каменныхъ лстницъ и доступовъ, тянущихся въ общей сложности на нсколько верстъ въ окружности одного эд-Деира? Не служило-ли скоре это огромное пещерное сооруженіе, достойное великой Петры, однимъ изъ храмовъ или святилищъ, поставленныхъ въ честь невдомыхъ божествъ, которымъ поклонялись троглодиты этихъ горъ, сыны Эдома, набатеи и позднйшіе обитатели Петры? За это предположеніе говоритъ вся обстановка этого дивнаго, по всей вроятности, не оконченнаго сооруженія, его выстоящее положеніе въ виду гробницы Аарона, смотрящейся на него съ вершины Неби-Харуна, лстница титановъ, ведущая сюда изъ Петры, срзанныя горы и сравненныя скалы, послужившія для его подножія… Быть можетъ, храмъ этотъ, какъ и большой храмъ Петры, былъ посвященъ великому божеству Солнца и воздвигнутъ на вершин высочайшаго массива для того, чтобы отображать первымъ лучи восходящаго свтила и послднимъ его провожать… Въ Сиріи и Финикіи — странахъ, особенно приверженныхъ культу солнца, есть много храмовъ, посвященныхъ лучезарному божеству, но прячущихся во тьм подземелій, словно для того, чтобы символизировать закатъ солнца въ таинственный мракъ ночей, въ глубин этихъ гротовъ и подземелій всегда производились самыя дикія и сладострастныя оргіи въ честь умирающаго и воскресающаго вновь Свтила — и нтъ потому ничего удивительнаго, что и подземелья эс-Деира могли служить однимъ изъ такихъ полумрачныхъ храмовъ солнца, въ которыхъ ликованія во свт блистающаго дня смнялись необузданными оргіями, совершаемыми подъ покровомъ темныхъ ночей…

Я не знаю, на сколько правы мои сужденія относительно назначенія эд-Деира, но для меня лично это величайшее изъ сооруженій Петры останется навсегда храмомъ Солнца въ полномъ смысл значенія этого слова. Сооруженіе, достойное съ наружнаго вида своего назначенія, оно цлый день было залито лучами аравійскаго солнца, какъ подземный храмъ, оно давало пріютъ для чествованія свтила въ то время, когда это послднее уходило за горизонтъ. Съ чувствомъ особеннаго благоговнія ко всмъ таинственнымъ останкамъ старины я входилъ въ огромныя вмстилища этого храма. Масса разноцвтныхъ ящерицъ, населявшихъ развалины, встртила меня у порога древняго святилища, стаи нетопырей и горныя совы привтствовали мое появленіе внутри колоссальнаго храма. Другихъ обитателей нтъ въ этихъ обширныхъ подземеліяхъ, хотя слды закоптлости на стнахъ указываютъ на случайныхъ постителей. Когда я зажегъ дв свчи для того, чтобы осмотрть лучше внутренность эд-Деира, надъ головою моею поднялся такой страшный шумъ, что я поспшилъ къ выходу изъ подземелья. Стаи нетопырей и совъ, испуганныя неожиданнымъ появленіемъ свта, взлетли и начали метаться по сводамъ огромнаго храма. Нкоторыя испуганныя животныя бросились къ выходу изъ подземелья, но яркій солнечный день ослпилъ ихъ глаза и они поспшили вернуться, предпочитая слабый свтъ свчей ослпляющему сіянію солнца…

Немного побылъ я во внутренности эд-Деира, но нечего тамъ особеннаго и смотрть. На ступеняхъ древняго храма въ прохладной тни, усиливаемой еще свжимъ дыханіемъ подземелья, мы наскоро позавтракали, успли сварить даже кофе, а потомъ, когда подошли наши верблюды, начали осторожный спускъ съ возвышенности эд-Деира по направленію къ подножію Неби-Харуна…

Если труденъ былъ подъемъ сюда со стороны Петры, то спускъ былъ еще тяжеле, не смотря даже на то, что мстами въ камн встрчались глубокія выбоины, облегчавшія схожденіе и дававшія твердый устой ног. Масса отдльныхъ камней, нагроможденныхъ въ какомъ-то хаотическомъ безпорядк, еще боле усиливала трудность пути, особенно тяжелаго на лучахъ уже начавшаго сильно припекать солнца. Также какъ и на Подъем, я вмст съ Рашидомъ и однимъ изъ солдатъ Акабы шелъ впереди своего каравана, не удаляясь впрочемъ отъ него такъ, чтобы потеряться съ виду. Мы могли еще сильно опасаться какой-нибудь засады, или нападенія со стороны неудовлетвореннаго шейха Петры и Эльджи. Хотя опасность эта, уменьшавшаяся съ каждымъ шагомъ по мр нашего движенія отъ уади Муса, и была все-таки весьма возможна, но признаюсь — я какъ-то не врилъ даже возможности нападенія. Яркій солнечный день, бодрость духа и тла, еще не сокрушенная зноемъ и истомой, и убжденіе въ полной удач, сопровождавшей насъ досел во всхъ мыканіяхъ по Синайской пустын, вселяли въ меня какую-то особенную беззаботность и увренность, и я смялся надъ предосторожностями, которыя принимали мои проводники и солдаты.

Такъ какъ мы, благодаря адскимъ свойствамъ дороги, подвигались не особенно быстро, то я имлъ полную возможность осматривать внимательно мстность, которую мы проходили. Дикая кяменная дебрь, мстами лишенная даже былинки, окружала насъ со всхъ сторонъ, кругомъ были одни красноватые, желтые и пестрые камни, отражавшіе солнечное сіяніе до того нестерпимо, что глаза слезились даже подъ двойными дымчатыми консервами. Развалины Петры уже оставались за нами, высокія красновато-срыя скалы прикрыли ихъ отъ нашихъ глазъ, еще виднлись первое время ряды многочисленныхъ погребальныхъ пещеръ, но и он мало по малу стали пропадать, словно знаменуя уходящему путнику, что Петра осталась уже далеко назади.

Вмст съ Петрою для нашего небольшого каравана оставались назади и опасности, которыя могли поставить намъ на каждомъ шагу корыстолюбивые и жадные бедуины. Правда, далеко еще не все миновало для насъ, и мы могли не разъ очутиться въ засад среди горныхъ тснинъ, но кругомъ насъ, къ счастью, не было и признаковъ присутствія человка, котораго одного изо всхъ живыхъ тварей мы имли право избгать. Вчера еще на столько требовательные и нахальные бедуины Эльджи не показывались, словно убдившись, что у насъ имъ не взять ничего ни запугиваніями, ни силой.

Часа черезъ полтора нелегкаго спуска отъ Дейра мы подошли по подножію Неби Харуна, хотя дорога туда, какъ говорили мн, не особенно тяжела, но я не ршился сдлать подъема на библейскую гору Оръ, боясь, чтобы арабы Петры не вздумали наверстать потерянные бакшиши и не задержали насъ при выход изъ горъ въ широкую и пустынную уади эл-Араба. Счастливо вырвавшись изъ тснинъ Петры, мы уже не хотли рисковать, теряя массу времени на посщеніе мало интересной горы, тмъ боле, что мои солдаты не особенно дружелюбно относились къ арабамъ, живущимъ на вершин Неби-Харуна и стерегущимъ гробницу великаго пророка и прахъ погребенныхъ тамъ своихъ соотечественниковъ-бедуиновъ окружающей пустыни.

Изъ разспросныхъ свдній, собранныхъ мною у Мамета и обоихъ солдатъ, не разъ побывавшихъ на вершин Неби Харуна, я могу сообщить слдующее.

Гора Оръ, извстная еще со временъ Моисея и служащая могилою брата его Аарона, является однимъ изъ многочисленныхъ мстъ поклоненія для мусульманъ, сюда заходятъ во множеств благочестивые хаджи на пути изъ благословенныхъ городовъ Эль-Кудса (ерусалима) и Эль-Халиля (Хеврона) къ священнымъ городамъ Геджаса. Кабръ Неби-Харунъ — гробница пророка Аарона, погребеннаго, по древнйшему преданію, на высокой гор Оръ среди пустыни во время 40-лтняго блужданія, безъ сомннія, должна быть, отнесена къ апокрифическимъ святынямъ мусульманской религіи. Быть можетъ, первосвященникъ Израиля и былъ погребенъ на этой высочайшей посл Сербаля и Синая гор пустыни Исхода, но во всякомъ случа Кабръ Неби-Харуна весьма недавняго происхожденія и не восходитъ даже къ первымъ вкамъ ислама. Небольшая четырехугольная мечеть, содержащая гробницу первосвященника, построена такъ бдно, что ее не украшаютъ даже останки древнихъ камней, пошедшихъ на ея созиданіе. Самая гробница сложена также изъ известковаго камня и обмазана цементомъ на подобіе того, какъ сдлана и гробница царя Давида на гор Сіон возл ерусалима. Одна эта бдность сооруженія такихъ великихъ святилищъ ислама, какъ могилы пророковъ Моисея, Аарона, Давида и др. уважаемыхъ святыхъ мусульманскаго міра, показываетъ ихъ апокрифическое значеніе. Очевидно, что преданія, указывающія на подлинность тхъ или другихъ святилищъ ислама, относятся ко временамъ позднйшимъ и не восходятъ даже ко временамъ первыхъ халифовъ, которые созидали великолпные храмы на мстахъ поклоненія мусульманъ. Таковы святилища ерусалима, Дамасска, Каира, Хеврона, Мекки, Медины и др. священныхъ городовъ ислама.

Не смотря на бдность мечети Неби-Харуна, возл нея есть много останковъ, указывающихъ на прежнее значеніе горы Оръ, если не для магометанина, то для іудеевъ и христіанъ. Здсь въ древности, безъ сомннія, существовали обширныя постройки, отъ которыхъ остались фундаменты, колонны и большія подземелья, служившія храмами и жилищами. Вершина Неби-Харуна съ далекой древности пользовалась также значеніемъ великой усыпальницы для окрестныхъ обитателей горной страны Петры и пустыни. Нтъ сомннія, что многіе гроты, ископанные на ея склонахъ, современны первичнымъ троглодитамъ этой страны, во времена же процвтанія Петры массивъ Аароновой горы не пользовался особымъ значеніемъ, потому что тамъ не находится руинъ, достойныхъ города-монолита. По нкоторымъ даннымъ можно думать, что на вершин и на склон горы Оръ были сооруженія первыхъ вковъ христіанства, и возл самой Кабръ Неби-Харунъ нкоторые путешественники указываютъ на развалины христіанскаго Монастыря.

Можно думать также, хотя это мнніе наше не основано ни на какихъ фактическихъ данныхъ, что гора Ааронова, почитаемая евреями со времени исхода, въ эпоху процвтанія царства удейскаго имла также своего рода святилища, посщаемыя благочестивыми поклонниками изъ Палестины, На это указываютъ, впрочемъ, многочисленныя надписи на древнееврейскомъ язык, сдланныя на скалахъ и камняхъ вершины библейскаго Ора, съ которой разстилается чудный видъ не только на всю область Петры, но и на длинную уади Араба, какъ и пустыни Синая, Моавіи и Идумеи. Обширная пустыня Исхода, окаймляемая на свер синющими массивами Обтованной земли, разстилается безконечною равниною съ вершины горы Аарона, и не мудрено, что здсь древнйшее преданіе указывало на могилу великаго первосвященника, скончавшагося въ виду Обтованной земли, точно также на порог пустыни Исхода и страны Авраама, Исаака и др. патріарховъ Израиля скончался и другой могучій вождь избраннаго народа, говорившій съ громами и изводившій воду изъ каменной скалы, его могилу мстное преданіе указываетъ также на одной изъ величайшихъ вершинъ Заіорданья, лежащей на востокъ отъ Обтованной земли. Оба брата — величайшіе вожди Израиля, изведшіе его черезъ пустыню изъ Египта, легли въ пустын Исхода на границахъ той благословенной страны, куда вели они свой народъ въ теченіи многихъ лтъ скитанія. Горы Петры — оторванный уголокъ Палестины — соединили вмст имена великихъ пророковъ, незабытыя и досел въ пустын, у подножія горы Аарона течетъ черезъ славныя развалины никогда не изсякающій ручей Моисея, изведшаго, по преданію, изъ камня эту кристальную струйку живой воды.

Немудрено поэтому, что сюда, на вершины Неби Харуна, ее временъ удейскаго царства шли многочисленные паломники-іудеи, поклонявшіеся здсь, на гор Ор, царящей надъ пустыней Исхода, памяти двухъ величайшихъ вождей Израиля, поздне, съ водвореніемъ вры въ Распятаго во всей Сиріи, Сина и Палестин, въ горы Петры и Синая пришли многочисленные паломники и отшельники христіанства, подземныя жилища, пещерныя обиталища троглодитовъ и погребальные гроты горъ Петры стали тогда жилищами подвижниковъ, церкви и обители покрыли горы Петры, Моавіи и Синая, и въ то время, когда сіяла въ пустын слава митрополіи Петры аравійской, христіанскія обители были такъ многочисленны въ горахъ и пустыняхъ Каменистой Аравіи, что звонъ колоколовъ ихъ перекатывался преемственно отъ храма Воскресенія въ ерусалим до монастыря Синайской горы.

Слдуя древнему примру іудеевъ и христіанъ, магометане, почитающіе всхъ великихъ пророковъ Ветхаго Завта, пришли также на поклоненіе памяти ихъ, хранившейся въ запустлыхъ торахъ и пустыняхъ Синая и Заіорданья, и вотъ причина, почему вмст съ благословенными городами эл-Кудсомъ и эл-Халилемъ, лежащими на пути мусульманскихъ паломниковъ — дербъ-эл-хаджіаджъ, лежитъ и гора Аарона, и уади Муса съ живымъ ручьемъ Моисея…

Долго мы шли вдоль подножія Неби Харуна, спускаясь съ горъ Петры по направленію къ уади Рубатъ, ведущей въ обширную уади эл-Араба, долго огромный массивъ, раскрашенный красными и желтыми цвтами, блистающими на солнц нестерпимымъ блескомъ, стоялъ, предъ нашими очами, словно колоссальный маякъ, сторожащій выходъ въ великую пустыню. Вотъ и она виднется, мстами пятнами желтовато-сраго и красновато-палеваго цвта, просвчивающими чрезъ причудливо сгруппированныя скалы. Она манитъ насъ къ себ словно гладкая дорога, ведущая путника къ воротамъ Обтованной земли. Все выше и выше поднимаются конусообразныя верхушки Харуна, но за то все ниже и ниже спускаемся мы къ массивамъ, окружающимъ развалины Петры. И какъ ни тяжела каменистая дорога, какъ ни печетъ насъ зноемъ полуденное солнце, мы идемъ быстро по сбгающимъ книзу тснинамъ.

Мы выходимъ мало-по-малу изъ каменной дебри, горы Петры остаются за нами, уже не видно кругомъ насъ остатковъ древности, погребальные гроты уже не глядятъ на насъ зіяющими отверстіями, мы выходимъ изъ области могилъ и спускаемся снова къ берегу безбрежнаго моря — пустыни. Она не стращна для насъ, потому что вдали уже синются горы далекой Палестины, мы не боимся пуститься по этому безбрежному морю песковъ, потому что ‘корабли пустыни’ еще надежны и крпки, а кормчіе — опытны и врны. Не открытое море опасно крпкому судну, управляемому твердою рукою, а т каменные рифы, которые остаются назади.

На широкомъ приволь пустыни уже не страшны намъ коварные бедуины Петры, которые вроятно изъ трусости выпустили изъ своихъ неприступныхъ горъ нашъ маленькій караванъ, пуля хищника страшне въ засад, чмъ на широкомъ простор пустыни, зоркій глазъ моего Рашида, бьющаго безъ промаха изъ своего на видъ дрянного кремневаго ружья, съуметъ во время открыть приближающагося врага, а открытая опасность въ десять разъ безопасне скрытой въ камняхъ засады.

Мы привтствовали поэтому съ радостью свой выходъ въ пустыню изъ горъ Петры, провожавшихъ насъ благоуханіями олеандровъ и мирты, и поздравляли другъ друга съ благополучнымъ исходомъ своей рискованной экскурсіи въ уади Муса. Вс опасности были забыты, даже коварство шейха Петры и Эльджи служило скоре темою для шутокъ, чмъ воспоминаніемъ о серьезной непріятности, еще недавно угрожавшей намъ.

Когда на послднемъ подъем мы увидали пологій спускъ, ведущій уже прямо въ уади Араба и пустыню эт-Тиха, когда мы убдились окончательно въ томъ, что дорога намъ впереди совершенно открыта, радостныя восклицанія вырывались невольно изъ груди моихъ проводниковъ.

Эвалла, эль хемди Лиллахъ, машаллахъ и др. благодаренія Богу, слышались постоянно въ нашей маленькой групп, которая быстро стала спускаться съ горнаго массива въ пустыню. На желтовато-сромъ фон уади эс-Араба мн указывали уже темную точку, возл которой находится небольшой колодезь прсной воды,— какъ на сегодняшнюю ночевку нашего каравана. Туда и правили мы свой путь, удаляясь съ каждымъ шагомъ все дале и дале отъ развалинъ безмолвной Петры. Еще полчаса крутого спуска,— и мы снова въ пустын.

Теперь уже дорога наша пряма, цль близка, вс тяжести путешествія остались назади. Широкою и прямою дорогою разстилается передъ нами пустынное уади Араба, легкимъ скатомъ она идетъ прямо по берегамъ Мертваго моря, къ самому сердцу Обтованной страны. Благословенная Палестина уже недалека, передовые отроги ея невысокихъ цпей уже симютъ впереди и манятъ къ себ путника, истомленнаго пустынею.

——

Передъ нами снова пустыня, та безконечная пустыня Исхода, въ которой сорокъ лтъ блуждалъ и не находилъ выхода народъ, прогнвавшій своими грхами егову. Попаляемая жгучими лучами солнца она безмолвна и мертва, шлепаніе мозолистыхъ ногъ нашихъ верблюдовъ одно нарушаетъ это тихое безмолвіе смерти. Пустыня иметъ свои звуки, у ней есть и свои псни, но теперь она молчитъ, какъ огромная могила. ‘Страна голода и жажды’ — она жестока и требуетъ постоянной жертвы, страна вчнаго зноя и сухости — она выпиваетъ соки жизни у всякой твари, которая осмлится нарушить ея мертвенной покой. Костями своихъ жертвъ, погибшихъ отъ голода, жажды и лишеній, она устлала свои желтые пески, и не продала своей свободы даже за дорогую цну безчисленныхъ человческихъ жизней, принесенныхъ ей въ теченіи многихъ тысячелтій. Какъ и во времена Исхода, Синайская пустыня не соединяетъ, а раздляетъ Сирію и Египетъ, и современный путникъ предпочитаетъ перездъ моремъ переходу черезъ пустыню, залегшую между величайшими частями стараго материка.

Правда, она вовсе не такъ велика, чтобы блуждать въ ней даже сорокъ недль, а не только что годовъ, но со времени Исхода она стала еще боле безплодна и мертва. Если Моисей еще могъ провести многія тысячи народа израильскаго черезъ пустыню, то современный вождь не имлъ бы возможности провести по пути евреевъ и нсколькихъ десятковъ человкъ… Пустыни Синая изсохли еще боле со временъ Моисея, и въ настоящее время нтъ того волшебнаго жезла, который могъ бы изводить воду изъ безплоднаго камня…

Отъ предловъ Египта, шествуя шагъ за шагомъ по пути древняго Израиля, мы дошли до подножія горы Оръ, отъ которой началось безплодное блужданіе народа избраннаго по пустынямъ аравійскимъ. Какъ бы мы ни смотрли на это несомннное историческое событіе, оно осталось почти безслднымъ для пустынь Каменистой Аравіи. Народъ Божій не оставилъ тамъ никакихъ слдовъ своего странствованія, и только нкоторыя урочища великой пустыни, носящія имена вождей Израиля, напоминаютъ намъ о тхъ долгихъ годахъ мученія народа еговы, на которые обрекла его неумолимая судьбина. Отголоски древнихъ преданій объ Исход слышатся и въ нкоторыхъ легендахъ пустыни, но въ устахъ современнаго бедуина он потеряли свое историческое значеніе и пріобрли еще боле фантастическій колоритъ. Быть можетъ, въ многочисленныхъ пещерахъ Синайской пустыни и хранится прахъ сыновъ Израиля, но истлвшія кости, не могутъ сами по себ говорить. Увлекаемые горячимъ желаніемъ найти останки народа еговы, мы копались усердно во всхъ гротахъ, пещерахъ и яминахъ пустыни, но тщетны были наши попытки, потому что была недостижима и самая цль. Слдуя мстному преданію, указывающему на круглые домики или каменные уль-навами — пустыни, какъ на останки лагеря израильтянъ, мы посщали многіе десятки ихъ, находили въ-нихъ кости неизвстныхъ людей и радовались своему открытію, пока червь сомннія не отравлялъ нашего успха. Намъ попадались, правда, многіе костяки людей, принадлежавшихъ несомннно даже ко временамъ доисторической древности, мы находили даже останки каменнаго вка возл этихъ костей, но ничто ровно не подавало намъ и намека на принадлежность ихъ къ народу еговы. Напрасно мои проводники и мстные арабы утверждали порою, что разсыпающіеся отъ древности скелеты и черепа этихъ навами принадлежатъ несомннно народу егуди {Такъ зовутъ евреевъ на восток.}, который странствовалъ нкогда по пустын. На сколько я радовался вначал своему открытію, на столько же и печалился затмъ, когда боле трезвый и холодный анализъ убждалъ меня въ несправедливости моего предположенія.

Точно также обманулся я въ ожиданіяхъ относительно находокъ, сдланныхъ въ пещер Судебъ-эи Назбъ. Самое названіе этого погребальнаго грота, наполненнаго человческими костями, и рядъ преданій, существующихъ и досел въ его окрестностяхъ и приписывающихъ эти останки древнему народу, гонимому судьбою черезъ пустыни и моря,— все это говорило мн вначал, что я наконецъ нашелъ слды народа Божія, но достаточно было нсколькихъ аналитическихъ сужденій, чтобы разсять розовыя надежды молодого и неопытнаго антрополога.

Не нашелъ я слдовъ народа Израиля и въ древнихъ сооруженіяхъ, разсыпанныхъ по лицу Синайской пустыни. Можно было думать въ самомъ дл, какъ и длаютъ нкоторые изслдователи Исхода, что многіе памятники доисторической древности, относящіеся къ эпох каменнаго вка, особенно къ его палеолитическому и мегалитическому періоду, составляютъ монументальные останки израильтянъ, постановившихъ ихъ въ честь своего перехода черезъ пустыню,— но немного надо трезвой и неодносторонней критики, чтобы ниспровергнуть это предположеніе. Быть можетъ, сыны Израиля поставляли и на самомъ дл различныя каменныя сооруженія на память о своемъ долголтнемъ пребываніи въ пустын, но нтъ того критическаго пріема, который позволилъ бы намъ отличить памятники, сложенные рукою Божьяго народа, отъ другихъ мегалитическихъ сложеній, наполняющихъ Синайскую пустыню и общихъ со всею Переднею Азіею, сверною Африкою и даже южною Европою. Эти многочисленные кромлехи, дольмены, менигры, даже кучи камней, навами и др. каменныя грубыя сложенія,— все это не говоритъ нисколько объ Израил, хотя бы сотни изслдователей пытались это доказать.

Еще меньше можно видть слды пребыванія евреевъ въ Синайской пустын въ знаменитыхъ надписяхъ, изсченныхъ на многихъ скалахъ Каменистой Аравіи, особенно идущихъ къ Сербалю — гор солнца или Ваала — царю синайскаго горнаго массива. Кто бы ни были таинственные люди, начертавшіе свои письмена на камн, словно для того, чтобы задать загадку грядущимъ поколніямъ, хотя бы набатеи или сыны Эдома и Моава, но только не Израиль, получившій первыя письмена, начертанныя еговою на Сина, былъ виновникомъ этихъ непонятныхъ письменъ.

Израиль, не оставившій никакихъ несомннныхъ слдовъ своего пребыванія въ Синайской пустын даже въ форм сооруженій и могилъ, не оставилъ, разумется, и боле монументальныхъ сложеній. Ни одна изъ многочисленныхъ развалинъ, утопающихъ въ пескахъ Эт-Тихской пустыни, не можетъ быть отнесена къ эпох Исхода тмъ боле, что израильтяне временъ Моисея еще не строили городовъ, пространныя страницы Исхода, описывающія каждый шагъ народа Божьяго по пустын, не говорятъ намъ вовсе о томъ, чтобы т или другія стоянки Израиля въ пустын имли какія-нибудь постоянныя сооруженія, не представляющія характера шатровъ.

И такъ, сколько мы ни ходили по пустынямъ аравійскимъ, слдуя шагъ за шагомъ по пути израильтянъ, какъ ни вчитывались мы на мст въ страницы Исхода, повствующія объ этомъ безпримрномъ странствованіи цлаго народа, мы не нашли ничего такого, что говорило бы намъ объ Израил и его сорокалтнемъ блужданіи по Синайской пустын. Отъ подножія горы Оръ, постивши развалины Петры, мы покинули поэтому путь израильтянъ и не захотли боле кружить по пустынямъ Моавіи и Идумеи, а пошли прямою дорогою въ землю Обтованную, которая была обтованною и для насъ, тамъ мы могли встртить частичку своей родины — русскій уголокъ, русскихъ людей и русское гостепріимство… Хотя и недолго мы пробыли въ пустын, употребивъ всего немного боле двухъ мсяцевъ на переходъ черезъ горы и пески Синая почти до самыхъ предловъ Палестины, но страшныя физическія лишенія и изнуренія, постигшія насъ на этомъ пути, совершенномъ въ періодъ самаго ужаснаго лтняго зноя, сокрушили наши силы и заставили бжать скоре изъ пылающей пустыни…

Отъ развалинъ Петры мы пошли поэтому напрямикъ къ синющимъ вдали горамъ уже недалекой Палестины, съ каждымъ шагомъ теперь мы подвигались ближе къ желанной цли, съ каждымъ ударомъ мозолистой ноги верблюда ужасная пустыня все боле и боле оставалась назади…. а впереди… за этими синевато-лиловыми и розовыми туманами, за этими манящими и ласкающими взоръ горами струится тихій орданъ, высятся холмы, покрытые полями и виноградниками, встаютъ красивыя пальмы, чернютъ развалины, видвшія Христа, вютъ втерки, напоенные ароматами померанцевъ и олеандра, и слышатся несущіяся по воздуху магическія для меня слова: ерусалимъ, ерусалимъ!..

А. Елисевъ.

‘Сверный Встникъ’, NoNo 6—7, 1890

ВЪ РАЗВАЛИНАХЪ ПЕТРЫ.

Читайте также: