Въ политическомъ состав Европы только дв настоящія силы: Германія и Россія.
Въ политическомъ состав Европы только дв настоящія силы: Германія и Россія.
‘Русь’, 1-го сентября 1883 г.
В политическом составе Европы только две настоящие силы: Германия и Россия, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Не часто приходится намъ бесдовать съ читателями о длахъ вншней политики. Наше изданіе, особенно въ настоящемъ его вид, не дневникъ отражающій въ себ вс переливы тней и свта, всю дловую суету или всю политическую игру текущаго дня. Мы напряженно высматривали и искали въ этой ежедневной толче какого-нибудь твердаго, устойчиваго факта, способнаго стать ядромъ новыхъ политическихъ круговращеній или соображеній, но такой серьезной важности факта вовсе и не проявилось въ теченіи послдняго полугодія, да и вообще со времени захвата Англіею Египта. Про современную историческую сцену можно съ нкоторымъ правдоподобіемъ сказать, что на ней ‘то же и т же’, декорація ‘безъ перемнъ’. Правда, порою оглашался воядухъ музыкой военныхъ оркестровъ, все начинало слоняться и двигаться, какъ бываетъ въ танцахъ, брались за руки, становились и vis—vis, и dos—dos и въ кругъ, но смолкала музыка, и вс снова разсаживались по мстамъ… Тмъ не мене политическое состояніе Европы представляетъ зловщую неопредленность, отъ которой всмъ не по себ, всмъ живется нелегко и неудобно, и подъ покровомъ которой несомннно что-то слагается, растетъ и зретъ, еще не вполн явное для сознанія.
Если мы взглянемся въ политическое лицо міра сего, мы усмотримъ теперь только два государственныхъ организма, дв силы, на которыхъ, въ сущности, висятъ судьбы всего европейскаго континента. Это Германія и Россія. Англія — островъ, особнякъ. Владычица морей (это пока безспорно), она все боле я боле разъединяется своими экономическими и политическими интересами съ материкомъ Европы и передвигаетъ центръ своей государственной и экономической тяжести въ свои всесвтныя заокеанскія владнія. Съ захватомъ Египта,— захватомъ, который настоящее ‘либеральное’ министерство стыдливо называетъ временною оккупаціей, опекою учрежденною будто бы съ чисто-безкорыстными, чуть не педагогическими цлями (жалкая, лицемрная дань приличіямъ и принципамъ международнаго права и доктринерской окраск ‘либеральнаго’ знамени!) — англійская политика видимо ослабила свой напоръ на такъ называемомъ Западною Европою ‘Восток’. Константинополь, Турція, Балканскій полуостровъ мало-по-малу выходятъ изъ сферы англійскаго ревниваго дозора, я хотя не боле пяти лтъ прошло со времени Берлинскаго конгресса, на которомъ Англія въ лиц Беконсфильда, явилась такимъ нахальнымъ запвалой и зачинщикомъ всяческихъ обидъ Россіи и Балканскому Славянству,— трудно предположить однакоже, чтобы въ настоящую пору какой-либо британскій министръ, будь онъ даже изъ партіи тори, призналъ своевременнымъ и умстнымъ разыграть вновь роль Беконсфильда по отношенію къ нашему отечеству и Славянамъ, если бы вновь состоялся подобный же конгрессъ… ‘Восточный вопросъ’ для Англіи перемстился еще восточне, изъ Европы въ Азію, а потому и при оцнк настоящихъ политическихъ усложненій въ Европ — Англію почти и не приходится брать въ расчетъ.
Не приходится въ настоящее время принимать въ расчетъ и Францію — какъ нормальнаго историческаго фактора, какъ самостоятельную силу способную свободно располагать собою. Франціи, безспорно, продолжаетъ принадлежать мсто въ ряду великихъ державъ, она иметъ на него вс законныя права по объему своей территоріи, по количеству и энергіи населенія, по богатству своихъ производительныхъ и боевыхъ средствъ, по своему славному, не слишкомъ еще давнему прошлому, по своему значенію въ исторіи міра. Но это мсто хотя и принадлежитъ ей, ею однако не занимается, стоитъ пока пусто: она вышиблена изъ него ударомъ германскаго копья и съ тхъ поръ подняться на ноги еще не можетъ, — и притомъ не столько отъ вншней матеріальной слабости, сколько отъ утраты внутренняго нравственнаго центра. Если бы во Франціи явился человкъ, способный сосредоточить ее, воздвигнуть и возвесть на подобающее ей мсто, расположеніе политическихъ силъ въ Европ совершенно бы измнилось, — но такого человка нтъ, да и не предвидится, какъ нтъ у Франціи и объединяющаго, воодушевляющаго знамени. Несчастная страна съ отшибленною историческою памятью, замнившая органическій, поступательный процессъ развитія процессомъ революціоннымъ, чередою насильственныхъ переворотовъ!… Недавно скончался графъ Шамборъ, благороднйшій изъ Французовъ и послдній Французъ олицетворявшій въ себ непрерывность историческаго преданія Франціи и благочестивую врность монархическому началу. Своею безукоризненною, исполненною горечи жизнью, своимъ самоотверженнымъ, безкорыстнымъ, чуждымъ всякихъ сдлокъ и всякихъ козней, строгимъ и чистымъ служеніемъ отъ предковъ завщанному знамени, своимъ возвышенно-упорнымъ и трагически-тщетнымъ упованіемъ на непремнное со временемъ торжество попраннаго Французами принципа законности, — графъ Шамборъ, умирая, дйствительно восторжествовалъ нравственно — заставивъ республиканскую Францію преклониться съ уваженіемъ предъ прахомъ послдняго короля-Бурбона и даже скорбно задуматься надъ своею современною участью. Но тмъ-то и замчательно настоящее положеніе Франціи, что ей надоли революціи, что она уже доврилась въ нихъ, но и къ правильному, мирному органическому развитію уже не способна, доврилась въ отрицаніе, но и въ ничто положительное уврить уже не можетъ! Явится или нтъ вожделнный ею диктаторъ, во всякомъ случа теперь, при настоящей, жалкой форм правленія, разлагающей это несчастное государство и матеріально и нравственно, можно наврное сказать, что французское правительство даже бы а не отважилось воспользоваться благопріятными для Франціи политическими замшательствами въ Европ, когда бы таковыя представились. Вс же остальныя европейскія державы, не исключая и Австро-Венгерской имперіи, лишены значенія сами по себ, и о себ не стоятъ, а лишь прислонившись къ какой-либо ивой, самостоятельной и самодйствующей сил.
Мы сказали: ‘не исключая и Австро-Венгріи’. Да, хотя она и числится въ разряд великихъ державъ и носитъ титулъ ‘Имперіи’, но корпусъ ея государственнаго корабля, до такой степени непроченъ, скрпы составныхъ частей до того слабы, что не такому кораблю пускаться въ бурное море и встрчать напоръ исполинскихъ волнъ! Политическій авторитетъ, военное могущество этой монархіи, все это не боле какъ историческій предразсудокъ. Предразсудокъ вообще представляетъ великую и весьма живучую силу въ исторіи,— до тхъ поръ пока не разсыплется въ прахъ отъ внезапнаго столкновенія съ дйствительной, но не опознанной правдой. Конечно, не этому только ‘европейскому предразсудку обязано Австрійское государство своимъ существованіемъ, также не властительному лишь обаянію историческаго и династическаго преданія, которое способно бываетъ, въ теченіи долгаго и очень долгаго срока, поддерживать бытіе политическаго организма даже и тогда, когда жизненные его соки уже изсякли. Есть и другая причина: еще несозрла и не выяснилась для сознанія та политическая комбинація, которая могла бы практически замстить собою современную Австрію и наполнить такимъ образомъ пустоту, неминуемо пока представляющуюся воображенію при одной мысли о возможномъ исчезновеніи этой механической монархіи. Во всякомъ случа, въ какой рзкой противоположности состоитъ Австрійская имперія къ двумъ вышеназваннымъ нами державамъ, Германіи и Россіи,— этимъ органическимъ величинамъ, изъ которыхъ каждая — сплоченная однородная національность, запечатлнная мощнымъ единствомъ національнаго духа! Это дв племенныя или народныя индивидуальности, со вселенскимъ значеніемъ, взращенныя многовковымъ процессомъ исторической жизни. Какую же такую индивидуальность, какую же такую національность являетъ собою Австрія? Странная судьба этой державы! Австрійскій императоръ былъ когда-то императоромъ нмецкимъ, хотя, впрочемъ, именовался оффиціально императоромъ ‘римскимъ’, повелителемъ ‘Священной Римской Имперіи’,— т. е. какъ бы наслдникомъ имперскаго достоинства и политической идеи всемірнаго владычества, воплощенныхъ когда-то Римомъ, а посл Карла Великаго присвоенныхъ себ верховными вождями Германскаго племени. Въ то время имперское достоинство понималось еще не просто какъ титулъ или высшій рангъ въ сред монарховъ, а какъ римскій политическій принципъ. Здсь не мсто входить во вс видоизмненія, совершившіяся въ теченіи тысячи лтъ, достаточно напомнить, что несмотря на вроисповдную реформу Люгера, подрзавшую въ сильной степени внутреннее духовное единство Германіи, въ рукахъ монарха (носящаго нын названіе Австро-Венгерскаго), при всей пестрот его имперскихъ владній, не переставало пребывать знамя нмецкое, и пребывало до самаго начала нашего столтія. Но Наполеонъ I, внчавшись короною Карла Великаго, развнчалъ римско-нмецкаго цезаря и разжаловалъ его въ Австрійскаго императора. Посл Внскаго конгресса, однакоже, Австрійской имперіи удалось снова стать во глав вновь образованнаго Германскаго Союза, хотя собственно жителей чисто-нмецкаго происхожденія приходилось въ ней, на общее число ея разнородныхъ подданныхъ, какая-нибудь четверть. Но на бду Австріи, именно первая же половина XIX столтія ознаменовалась необычайно-сильнымъ пробужденіемъ народнаго и даже племеннаго самочувствія и самосознанія везд, гд народность не имла себ соотвтственно достойнаго проявленія въ политическомъ бытіи, или гд племенная, духовная и бытовая особенность была поглощена господствомъ чуждаго племеннаго духа. Носителемъ и выразителемъ такого національнаго самосознанія въ Германскомъ народ явилась протестантская Пруссія. Въ 1866 г. битвою подъ Садовой Пруссія вышвырнула Австрію изъ Германія, т. е. выключила изъ Германскаго Союза, и черезъ четыре, года, рядомъ съ Австрійскою имперіею, соорудила могущественную имперію Германскую. Снова пришлось несчастной Австрійской держав искать себ внутренняго и вншняго опредленія, т. е. снова опредлять себя самоё, свою государственную сущность, ломать себ голову надъ вопросомъ: чмъ же ей теперь стать и быть? По царствующей въ ней издревле, знаменитой въ германской исторіи династіи, по преданіямъ, по культур, по господствующему въ управленіи языку, она безспорно — нмецкая, даже и Нмцевъ-подданныхъ числитъ у себя и теперь до восьми милліоновъ… Но нмецкая корона и нмецкое знамя у нея вырваны, но на страж нмецкой чести, славы, достоинства, историческаго призванія въ мір сталъ уже не Австрійскій императоръ, а Прусскій король — какъ императоръ Германскій, но во имя величія родной для Австрійскаго монарха Германіи именно и умалилось его собственное значеніе и могущество. Благородному потомку Рудольфа Габсбургскаго, хотя бы роднымъ его языкомъ и оставался по прежнему нмецкій, уже не прилично и непозволительно молвить, ударяя себя съ патріотическимъ жаромъ въ грудь: hier pocht ein deutsches Herz! (здсь бьется нмецкое сердце!) а обязательно говорить: ‘здсь бьется австро-венгерское сердце!)’ Само собою разумется, что восемь милліоновъ Нмцевъ австрійскихъ не могутъ не тяготть къ своему новому великому ‘Германскому Отечеству’. Недавно въ ‘Руси’ были напечатаны рчи депутата Австрійскаго рейхсрата Шёнерера и другихъ австро-германскихъ патріотовъ,— рчи, которыя въ Берлин, несмотря на воспылавшую теперь дружбу Берлина къ Вн, ни малйшаго раздраженія не произвели, но за которыя въ сущности авторы ихъ должны бы подлежать обвиненію въ государственной измн, такъ какъ они доказывали, и даже съ восторгомъ, неминуемость скораго отпаденія нмецко-австрійскихъ земель къ Германской Имперія. Но странное, двусмысленное, исполненное внутренняго противорчія положеніе государственной власти въ Австріи съ Германцемъ-Габсбургомъ во глав, затрудняетъ постановку такой обвинительной формулы…
‘Австро-венгерское сердце’!… Добро бы можно было ограничиться только »но двойственностью! Посл разгрома подъ Садовой, посл утраты своего первенства въ Германіи, Австрія, создавая ослабленіе въ своемъ государственномъ состав нмецкаго элемента, какъ основной политической силы. заметалась, ища въ самой себ новой основы, я по совту своего министра Бейста, воевела въ этотъ чинъ Венгрію, королевская корона которой нераздльна съ короною Австрійскихъ императоровъ уже два вка: ту самую Венгрію, которая взбунтовалась противъ австрійской гегемоніи въ 1848 г., довела было имперію до края гибели и была смирена въ слдующемъ году войсками Русскаго Государя — великодушнаго спасителя Австріи. Принявъ въ 1867 г. оффиціальный титулъ Австро-Венгріи, Австрійская монархія раздлилась на Цислейтанію и Транслейтанію, разумя подъ послднею: Венгрію собственно и земли венгерской короны — Трансильванію или Седмиградію, такъ-называемую Славонію и Хорватію: такимъ образомъ теперь въ имперіи два парламента, два министерства, два государственныхъ языка. Но Венгрія и сама представляетъ подобіе Австріи. Это королевство, основанное азіатской ордой уральское алтайскаго племени — Мадьярами, — представляетъ также самый разноплеменный составъ: Словаки и Карпато-Руссы въ самой Венгріи, Румыны и Саксы въ Трансильваніи, Сербы въ Ванат и по Границ, наконецъ Хорваты, которые также когда-то составляли самостоятельное королевство, пока королемъ Хорватіи не сталъ король Венгерскій. Весь этотъ разноврный, разноязычный составъ въ теченіи длиннаго ряда вковъ просуществовалъ и сожительствовалъ относительно благополучно. Гордое, воинственное, властолюбивое азіатское племя сумло придать ему политическое значеніе и цльность, и оказало ту несомннную услугу, что, мало стсняя чужую національность и не задаваясь никакими ‘высшими культурными задачами’, словно стеклянымъ колпакомъ прикрыло его отъ германизаціи. Оффиціальнымъ языкомъ былъ языкъ латинскій, слдовательно вполн нейтральный. Но при всеобщемъ, вышеупомянутомъ движеніи народностей въ первой половин ныншняго столтія, обуяло и Мадьяръ національное ‘мадьярское самосознаніе’, вмст съ тмъ тайный страхъ утратить свое властительное положеніе, при начавшемся подъём народнаго духа въ подвластныхъ имъ племенахъ, боле способныхъ чмъ Авіаты къ культурному развитію, возжегъ въ Мадьярахъ страстное вожделніе: установить во что бы ни стало ‘мадьярское государственное единство’. Они объявили мадьярскій языкъ не только языкомъ государственнымъ, но и языкомъ школы, учредили Академію мадьярской словесности и наукъ, и до того одурли, что и взаправду возникли о высшей культурной миссіи мадьярской націи.— и давай мадьярить! Объектомъ этой миссіи — главнымъ образомъ ваши Славяне, для которыхъ, хотя Мадьяры и хвастаются своей конституціей, не существуетъ никакихъ конституціонныхъ гарантій. Въ настоящее время внутреннее политическое положеніе Венгріи — этой равноправной и равнодержавной половины Австрійской монархіи — таково, что слишкомъ два милліона венгерскихъ Словаковъ,— этого прекраснаго, мирнаго, загнаннаго племени, насильно омадьяриваемаго,— негодуютъ и вопятъ, хотя и тайно, до полмилліона Карпато-Руссовъ, бднаго сельскаго, православнаго населенія) насильно, уже при Маріи-Теревіи, обращеннаго въ унію,— также негодуютъ и вопятъ, хотя еще робко и скрытно, до двухъ съ половиной милліоновъ Румынъ явно тяготютъ къ Румыніи, король которой недавно, хотя будто бы по обмолвк, оффиціально привтствованъ былъ въ Букарешт какъ король Румыновъ. Сербы негодуютъ открыто, особенно съ тхъ поръ, какъ венгерское правительство беззаконно вмшалось въ ихъ церковное управленіе и поставило во глав мстной венгерско-сербской православной церкви свою креатуру — епископа Анджелича, наконецъ Хорваты, пользующіеся но своей конституціи несравненно большими, чмъ вышеназванныя народности, политическими правами и особымъ сеймомъ, не только негодуютъ страстно и озлобленно, но уже довели свой антагонизмъ почти до возстанія. Такъ-называемые ‘Загорскіе безпорядки’ въ Хорватіи, о которыхъ теперь ежедневно появляются извстія въ газетахъ, оказываются весьма серьезными и вспыхнули вслдствіе попытки мадьярскихъ властей выставить на присутственныхъ мстахъ, кром хорватскихъ, оффиціальныя надписи и на мадьярскомъ язык, вмст съ изображеніемъ венгерскаго герба.— Съ своей стороны венгерское правительство нисколько не довольно политикою обще-имперскою, именно по отношенію къ Балканскому полуострову: оно, по чувству самосохраненія, боится всякаго усиленія въ Австріи славянскаго элемента, особенно по близости къ Славоніи и Хорватіи.
Вотъ что значитъ ‘Венгріявъ Австро-Венгріи: все лзетъ врозь въ этой новой возлюбленной половин. Но и въ другой, первой половин австрійскаго государства не лучше.
Въ первой половин, т. е. собственно въ Австріи или Цислейтаніи, пришли наконецъ къ печальному сознанію, что выдуманный министромъ Бейстомъ въ 1867 году дуализмъ усложнилъ для Цислейтаніи задачу государственнаго бытія. Съ возникновеніемъ Германской имперіи, германскій патріотизмъ австро-нмецкаго населенія заставилъ нмецкое правительство Австріи поискать себ противовса — противъ своихъ же, родныхъ его сердцу Нмцевъ, и стало-быть опять покой основы,— тмъ боле, что примръ венгерской равноправной автономіи вызвалъ подобное же притязаніе на равноправность и внутри самой Цислейтаніи, въ славянскихъ странахъ. На бду Австріи другая имперія,— могущественное Славянское государство,— постепенно сложилась и выросла бокъ-о-бокъ съ нею, съ подвластными ей Славянами, составляющими большинство австрійскаго населенія. Самое появленіе Россіи, при Петр, на политической арен міра и вступленіе ея въ кругъ Европейскихъ государствъ уже заронило въ Славянскихъ племенахъ (которыя вс, кром. Польскаго, изнывали подъ чуждымъ игомъ) искру надежды на лучшее славянское будущее. Долго тллась эта искра не разгораясь, потому что и въ самомъ русскомъ обществ, обольщенномъ блескомъ европейской цивилизаціи, не только обще-славянское, но и русское народное сознаніе развивалось очень ужъ медленно и туго, вслдствіе чего и вншняя политика Россія была по большей части совершенно чужда національнаго направленія. Но во мр того, какъ это направленіе стало сильне и глубже пронимать собой русское общество, а порою даже громко сказываться въ великихъ историческихъ событіяхъ, все боле и боле стало прибывать славянскаго духа и въ угнетенныхъ славянскихъ племенахъ Австріи, — пока наконецъ, подъемъ славянскаго племеннаго самосознанія не совпалъ съ общимъ пробужденіемъ національнаго принципа въ Европ. Хотя вообще Европа отнеслась къ этому принципу довольно сочувственно и благосклонно — пока дло шло объ Итальянцахъ, Бельгійцахъ, Нмцахъ, но враждой, ненавистью и злобой встртила она притязанія Славянъ на народную самобытность. Вроятно она успла бы даже я совсмъ подавить ихъ разрозненныя усилія и разсять грозное для нея пугало ‘панславизма’, если бы по сосдству съ Австріей не существовало Россіи. Ничего никогда не сдлала Россія для западныхъ Славянъ, не только не вела между ними ‘московской’ пропаганды, но старалась всячески, въ лиц своихъ политическихъ вождей и дипломатовъ, угодить. Австріи, ублажить ея щепетильность, заставить ее забыть о русской единоплеменности съ большинствомъ австрійскихъ подданныхъ, чуть-чуть даже порой не извинялась въ такой невольной своей вин… Но уже одинъ простой фактъ существованія Россіи,— несмотря на все ея смиреніе и самоуничиженіе,— былъ спасителенъ для Славянства и поддержи* валъ въ немъ силы для борьбы и мужественнаго упованія. Не погибнетъ теперь уже ни одно Славянское племя…
Если въ 1867 г. австрійское правительство считало еще возможнымъ, въ новыхъ своихъ комбинаціяхъ о новой форм государственнаго своего бытія, обойти Славянъ и ограничиться ‘дуализмомъ’, то черезъ двадцать лтъ такое ‘игнорированіе’ сдлалось для Австріи уже невозможнымъ. Новый подвигъ освобожденія Славянъ на Балканскомъ полуостров, совершенный Россіей, и образованіе на немъ трехъ Славянскихъ государствъ выдвинули въ міръ Славянство въ качеств политической зарождающейся силы. Въ то же время ненадежность нмецко австрійскаго элемента грозила поколебать равновсіе Австро Венгерской монархіи, — я вотъ, посл долгихъ колебаній, съ трудомъ побждая свою нмецкую антипатію къ Славянству, Австрійское правительство, въ лиц министерства Таафе, выбрало себ изъ славянскихъ національностей т, которыя представлялись ему наиболе сильными по политическому развитію и по своей общественной организаціи, и ршило наконецъ на нихъ опереться. ‘Австро-венгерское сердце’ должно стать отнын австро-венгро-чешскимъ и польскимъ, такъ какъ выборъ австрійской власти палъ на Чеховъ и Поляковъ. Это однакоже не есть какая -либо прочно установившаяся и провозглашенная новая правительственная система. Это еще опытъ, выражающійся въ расширеніи нкоторыхъ правъ мстной національной автономіи, въ разныхъ, довольно осторожныхъ уступкахъ, еще боле въ разныхъ посулахъ и заигрываніяхъ съ цлью заручиться въ парламент необходимымъ для конституціоннаго цислейтанскаго министерства большинствомъ. Но и эти вс политическіе конституціонные маневры не вывели и не выведутъ Австрію изъ лабиринта внутреннихъ противорчій, не прибавили и не прибавятъ ей не только какой-либо новой государственной силы, но даже и большей прочности. Покровительство, оказываемое Чехамъ, вызвало ярость въ Нмцахъ, которыхъ въ Чешской земл, т. е. въ Богеміи, почти цлая треть населенія. Между торжествующими пока Чехами и оскорбленными Нмцами кипитъ теперь ожесточенная борьба, затрудняющая правильный ходъ государственнаго механизма… Не думаемъ, чтобы внчанному представителю Габсбургской династіи и Нмцу Таафе было совсмъ легко — распоряженіями отдаваемыми на нмецкомъ язык, который былъ и остается для всей имперіи обще-государственнымъ,— предавать нмецкій элементъ Австріи закланію,— тотъ элементъ, что досел былъ основнымъ центральнымъ, зиждительнымъ элементомъ монархіи. Вдь другаго центральнаго, связующаго элемента въ монархіи, кром этого ненадежнаго, и не имется, — и онъ-то именно, силою вещей, и лишается теперь своего политическаго значенія! Чехи, конечно, довольны, но отъ ихъ довольства Австрія сильне не станетъ. Дорожа пріобртеннымъ положеніемъ, они какъ бы продались министерству, обязавшись доставлять ему нужное ‘большинство голосовъ’, и возбуждаютъ общее негодованіе Славянскаго міра, поддерживая политику Австріи по отношенію къ Босніи, Герцеговин и Балканскому полуострову. Что же касается Поляковъ Галиціи, то ихъ ‘опору’ австрійское правительство могло купить, лишь выдавъ имъ головою три милліона русскаго населенія, лишь потворствуя, хотя бы и лицемрно, польскимъ безумнымъ мечтамъ — способнымъ нарушить миръ на западной окраин нашего отечества. Три милліона Русскихъ, удрученныхъ и стонущихъ въ сосдств Россіи, да постоянная угроза ея миру и цлости — это конечно смлый, но едвали вполн благоразумный австрійскій разсчетъ на крпость россійскаго долготерпнія! Впрочемъ, ликованія Поляковъ въ Австріи повидимому не очень понравились и въ Берлин, обладающемъ Силезіей и Познанью… Дале: Боснія и Герцеговина нисколько и теперь не помирились съ своею участью: при малйшемъ ослабленіи австрійскаго нажима, возстаніе того и гляди вспыхнетъ въ нихъ съ новою энергіей… Дале: Далмація также требуетъ себ автономныхъ правъ и признанія сербскаго Языка государственнымъ, пришлось недавно закрыть и распустить сеймъ на первомъ же засданіи… Дале: съ сеймомъ Истріи подобная же исторія…
Такъ вотъ каково положеніе сей ‘великой европейской державы’, именуемой Австро-Венгріей! Она вся — въ поискахъ за центромъ, т. е. какъ бы сама себя ищетъ, вся im Werden, какъ выражаются Нмцы, т. е. еще творится, но и творится-то только повидимому, потому что живыхъ условій политическаго творчества въ себ не иметъ. Есть впрочемъ въ ней своего рода вяжущій, объединяющій элементъ, охватывающій имперію общностью экономическихъ интересовъ: это еврейство, вошедшее въ плоть и кровь Австріи, играющее въ ней крупную, выдающуюся роль. Но этотъ еврейско-нмецкій элементъ даже и созидая растлваетъ…. Какъ бы тамъ ни было, очевидно одно, что такая тревожная погоня за формой и содержаніемъ своего будущаго политическаго бытія, такая мудреная внутренняя работа Австріи требуетъ мира. Нельзя ступать твердымъ ршительнымъ шагомъ по почв зыбкой, или усянной острыми камнями, или же по канату… Всякая крупная война для Австрійкаго государства можетъ быть только пагубна… Мы не придаемъ особеннаго значенія австрійской военной сил. Какъ бы ни были храбры ея солдаты (наши Русскіе изъ Галиціи, Хорваты, Серби-граничари, венгерская конница и пр.), какъ бы ни были образованы и смлы ея офицеры, — но сама армія австрійская мало куда годится. Надо забираться очень далеко въ глубь исторіи, чтобъ отыскать въ ней воспоминанія о какихъ-либо славныхъ подвигахъ австрійскаго войска, Уже Суворовъ, во время итальянскаго похода, писалъ: ‘австрійскіе солдаты хороши, да проклятая привычка битыми быть’. XIX вкъ для этой арміи былъ ознаменованъ одними лишь пораженіями. Безъ помощи Россіи въ 1849 г. Австрія не сумла бы сладить даже и съ Мадьярами. Причина этому ясна: отвлеченная идея государства — Gesamint-Vateriand’а — не служащаго выраженіемъ никакого національнаго духа, не способна одушевить ни Хорватовъ, ни Сербовъ, ни Русскихъ, ни Словаковъ, ни Итальянцевъ, ни Румынъ, да еще при нмецкой команд… За что, во имя чего вести имъ, охотно и добровольно, жизнь свою въ жертву,— что можетъ вызвать въ нихъ подвиги высшей человческой доблести? Что же касается до результатовъ для Австріи войны съ нашимъ отечествомъ, то о нихъ и говорить нечего: обнажи она только мечъ противъ Россіи, вынуди она только Россію выкинуть высоко славянское знамя, — послдствія ясны и безъ толкованій. Внутренній инстинктъ, впрочемъ, досел предохранялъ Вну отъ вооруженнаго столкновенія съ русскимъ государствомъ: никогда еще до сихъ поръ не приходилось намъ воевать другъ съ другомъ… Но пребудетъ ли она врна этому спасительному инстинкту?..
Мы нарочно остановились такъ долго на Австріи, чтобы разсять по возможности тотъ предразсудокъ, который какъ туманъ застилаетъ для нашихъ дипломатовъ дйствительное безсиліе Австріи и создаетъ вмсто него какое-то марево, предъ коимъ мы не разъ добровольно, безъ нужды пасовали,— даже еще недавно, напримръ по заключеніи Санъ-Стефанскаго договора… Мене чего бы то ни было должны мы пугаться угрожающей постати Австріи, мене чмъ у кого бы то ни было прилично намъ заискивать у Австріи благоволенія. Но, замтятъ намъ, если сама о себ Австрія не много значитъ, то въ союз съ Германіей она представляется уже совсмъ въ иномъ вид… Въ союз или не въ союз, Австрія можетъ существовать только подъ условіемъ мира съ Россіей. Къ тому же противоестественному союзу Германіи съ Австріей прошло еще только четыре года, а нашъ угодливый политическій образъ дйствій относительно Австріи установился съ давнихъ временъ.
Итакъ, мы снова приходимъ къ тому, что на современной европейской политической сцен въ сущности только Россія и Германія держатъ въ рукахъ своихъ судьбы міра. Сравнивая между собою эти дв политическія національныя величины, мы усмотримъ въ нихъ и нкоторое немаловажное различіе. Россія — величина вполн естественная, органическая, нормальная. Она, пожалуй, плохо и очень плохо управляется, потому что бдна искусными и честными администраторами, она бдна финансами, хотя бы только потому, что не уметъ пользоваться своими природными богатствами, она стоитъ несомннно ниже Германіи въ культурномъ отношеніи,— все это такъ, допустимъ,— но она существуетъ потому что существуетъ, даже и независимо отъ своего сознательнаго хотнія. Она ужъ такъ уродилась и выросла. Въ этомъ заключается ея преимущество предъ Германіей,— какъ въ недостатк умственнаго и экономическаго развитія и національнаго самосознанія въ высшихъ общественныхъ и правящихъ слояхъ — заключается ея слабость. Въ частности же ея преимущество въ томъ, что ей, Россіи, не нужно никакого особеннаго напряженія силъ для существованія, для борьбы же съ врагами, въ случа ихъ вторженія, силы ея организма неистощимы, преимущество въ томъ, что по ея пространству, по энергіи и самоотверженности народнаго патріотизма, ее нельзя ни покорить, ни принудить къ миру, если она сама того не захочетъ, что какъ бы врагамъ ея ни удалось ее искалчить, она непремнно опятъ отростетъ, въ силу естественнаго, органическаго закона… Что же касается Германіи, то конечно ничего не было и нтъ законне стремленій Германскаго народа къ объединенію и къ созданію великой, сплоченной національной силы. Но нельзя не признать, что существованіе Германской имперіи,— правда, слишкомъ еще недавней формаціи,— до сихъ поръ еще не представляется вполн нормальнымъ и обезпеченнымъ твердыми органическими основами, еще слишкомъ силенъ духъ партикуляризма, поддерживаемый историческимъ преданіемъ, отчасти же и рзкимъ вроисповднымъ различіемъ. Существованіе имперіи пока все пріурочено къ геніальной личности одного человка, который въ теченіи 20 лтъ былъ и пребываетъ не только для Германіи, но и для всего міра центральнымъ историческимъ лицомъ. Бытіе Германіи слишкомъ еще напряженное,— слишкомъ еще зависитъ отъ искусства и воли своего желзнаго канцлера’. Но по нашему крайнему разумнію, настоящая политика кн. Бисмарка, насколько можно судить, глядя со стороны, по ея видимымъ результатамъ, вовсе не способствуетъ утвержденію имперіи за единственно прочномъ базис — базис международнаго мира. Германіи нечего, разумется, серьезно опасаться Австріи, запутавшейся безъисходно въ противорчіяхъ, и приходится считаться лишь съ Франціей и съ Россіей. Но можетъ-быть благоразумне было бы не доводить первую до той степени позора и униженія, съ которою уже никакъ не можетъ мириться натура крупнаго государства. Едвали мыслимо безконечное продолженіе того настоящаго status quo въ отношеніяхъ Франціи и Германіи, которое содержитъ послднюю въ постоянномъ ожиданіи отместки (revanche) и требуетъ именно со стороны Германіи такого страшнаго напряженія силъ. Но если уже съ праваго бока Германіи волей-неволей установилось такое хроническое-острое положеніе,— то, казалось бы, всего естественне было бы искать опоры въ сосд съ лваго бока, т. е. въ Россіи, которая не только встртила простодушнымъ сочувствіемъ, но даже съ неменьшимъ же простодушіемъ поддержала стремленія Германскаго народа къ политическому объединенію. Между тмъ своимъ образомъ дйствій на Берлинскомъ конгресс, равно и своими договорами съ Австріей, направленными въ ущербъ русскимъ политическимъ интересамъ на Балканскомъ полуостров, кн. Бисмаркъ, вотъ уже пять лтъ къ ряду, питаетъ въ Россіи постоянное раздраженіе противъ Германіи, постоянное недовріе. Никому лучше его не должно бы быть вдомо, что Россія во истину чужда всякихъ аггрессивныхъ, опасныхъ для новой имперіи замысловъ, что завоевательныя вожделнія по отношенію къ иноплеменному Западу не свойственны ея природ, да ей не ко. времени, и даже теперь не по средствамъ. Мы знаемъ, что въ миролюбивыхъ увреніяхъ со стороны Германіи недостатка нтъ, и германскій кабинетъ даетъ ихъ, пожалуй, вполн искренно,— но на простомъ язык правды не переводится ли вся эта германская политика такими словами: ‘Мы не хотимъ вести съ вами войны, сохрани Богъ! Мы только подталкиваемъ Австрію наносить вашей національной политик удары, только вредимъ вамъ чужими руками, а вы миролюбія ради терпите. Если же вы станете не позволять себя бить и вздумаете противодйствовать серьезно, силою, то не взыщите,— вы стало-быть сами зачинщикъ, на васъ падетъ вся отвтственность за войну, которую вы вынудите насъ съ Австріей повести съ вами. А впрочемъ — мы васъ любимъ всмъ сердцемъ и чистосердечно желаемъ съ вами вчнаго мира’…
Раздражая такимъ образомъ своего бывшаго союзника, Россію, лишившись искренняго расположенія и доврія единственной, кром Германіи, истинно-великой державы, натурально-великой, натурально-могущественной и натурально-несокрушимой, чмъ же думаетъ обезпечить кн. Бисмаркъ мирное бытіе Германіи, на что и на кого опирается? На Австрію, обезсиленную внутреннимъ, присущимъ ей/неразршимымъ, органическимъ недоумніемъ, — Австрію, которую, какъ ни подхлестывай онъ ее къ скорому маршу за Дунай, задерживаетъ на каждомъ ея колес неотдлимый тормазъ!! Уже ли можно дйствительно утшаться вступленіемъ въ общій оборонительный союзъ Германіи и Австріи и такихъ державъ, какъ Италія и Испанія? Но союзъ Италіи съ Австріей,— вдь это противоестественное совокупленіе. идущее наперекоръ преданіямъ и чувствамъ всего Итальянскаго народа? Вдь благодаря популярной партіи Italia irredenta, Австрійскій императоръ не можетъ и до сихъ поръ показаться въ Италіи и отдать долгъ учтивости королю Гумберту?! Но недавнее революціонное движеніе Испаніи явило предъ лицомъ всего міра всю шатость государственнаго строя этой страны? По истин прочные, надежные союзники!
Отъ настоящей политики Германскаго кабинета повидимому выигрываетъ только Австрія, прикрытая германскимъ желзнымъ щитомъ и обращенная канцлеромъ въ служебное орудіе германской политики. Но разв не видитъ канцлеръ, что Австрія и выигрышемъ-то этимъ воспользоваться не способна, что она можетъ спшить лишь медленно, путаясь въ стяхъ своей собственной политической системы, что если ей и улыбается перспектива обладанія Балканскими землями и Константинополемъ, то ей вдь ‘и хочется, и колется’: колется потому, что вдь при такомъ движеніи впередъ Габсбургская династія рискуетъ лишиться принадлежащихъ ей издревле нмецкихъ провинцій и Богеміи — въ пользу Германіи… Германскому кабинету пора бы уразумть только одно: всякій новый шагъ Австріи въ область политическихъ интересовъ Россіи на Балканскомъ полуостров, всякая попытка Австріи къ установленію своей гегемоніи надъ Задунайскими Славянами, поддержанная германской политикой, зачитывается Россіей въ дебетъ Германіи, куетъ изъ Россіи врага Германской имперіи. Что касается Россіи, то она, разумется,— вс мы это знаемъ,— отвращается всякой мысли о войн, но еслибы пришлось быть войн, то стоитъ Россіи, повторяемъ, воздвигнуть Славянское знамя,— и посмотритъ Германія, что станетъ съ ея излюбленной опорой — разновидной Австро-Венгерской державой, и разумно ли было, пренебрегая Россіей, вызывать борьбу двухъ міровъ — Славянскаго и Германскаго…