Г. Д. УЭЛЛСЪ
СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ ВЪ 9 ТОМАХЪ
ПОДЪ РЕДАКЦЕЙ
В. Г. ТАНА
Т. I
ИЗД. ‘ШИПОВНИКЪ’ СПБ.
1909.
ВЪ ПЕЧЬ!
ВЪ ПЕЧЬ!
(Переводъ В. Г. Тана).
В печь!, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1895
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Былъ душный и темный вечеръ. Тускло-багровый закатъ чуть догоралъ на запад. Они сидли у открытаго окна, тщетно ища прохлады. Въ саду передъ окнами смутно выступали черныя пятна деревьевъ и кустовъ. Черезъ дорогу горлъ фонарь, и пламя его, ярко желтло сквозь синій сумракъ вечера. Дальше, въ ночномъ туман свтились три огонька желзнодорожнаго сигнала.
Ихъ было двое, мужчина и женщина. Они вели разговоры негромко и очень серьезно.
— Онъ ничего не замчаетъ?— спросилъ мужчина съ легкимъ безпокойствомъ.
— Куда ему!— сказала женщина съ оттнкомъ раздраженія.— Онъ думаетъ только о своемъ чугун и о цнахъ на уголь. Въ сердц у него нтъ ни капли поэзіи.
— Вс заводчики такіе,— сказалъ мужчина пренебрежительно.— И сердце у нихъ изъ того же чугуна.
— У него тверже чугуна,— сказала женщина, отворачивая къ окну свое недовольное лицо. Въ окно донесся дальній шумъ позда и быстро сталъ расти и приближаться. Домъ затрясся. Локомотивъ грузно прошелъ мимо, и въ просвт садовой аллеи мелькнуло яркое пламя и клубы чернаго дыма. Потомъ другъ за другомъ прошли одинъ, два, три, пять, семь, восемь черныхъ прямоугольниковъ, восемь груженыхъ платформъ. И тотчасъ же он исчезли одна за другою въ жерл туннеля. Эта широкая черная пасть какъ будто проглотила однимъ усиліемъ весь поздъ, и пламя, и дымъ, и даже звуки.
— Вся эта мстность когда-то была цвтущей и прекрасной,— сказалъ онъ.— А теперь это адъ кромшный. По этой дорог ничего не увидишь, только высокія трубы да навсы надъ шахтами. Кажется, копоть и дымъ встали до самаго неба… Но все равно. Скоро конецъ этому ужасу… Завтра…— Послднее слово онъ произнесъ шопотомъ.
— Завтра,— повторила она тоже шопотомъ и не отрываясь отъ окна.
— Милая,— сказалъ онъ, касаясь ея руки.
Она быстро повернулась, и глаза ихъ встртились. Ея взглядъ сталъ мягче и нжне.
— Дорогой!— сказала она и потомъ прибавила:— Какъ странно, что вы такъ внезапно вошли въ мою жизнь, для того чтобъ открыть предо мною…
Она остановилась.
— Что же открыть?— спросилъ онъ чуть-чуть шутливо.
— Цлый міръ,— сказала она тихо и потомъ прибавила еще тише:— Дивный міръ любви и радости.
Въ эту минуту за ихъ спиной дверь внезапно хлопнула и закрылась. Они быстро обернулись. Въ глубин комнаты молча стояла крупная мужская фигура. Въ полутьм смутно виднлось лицо и срыя пятна тни тупо выступали изъ-подъ нахмуренныхъ бровей. Мистеръ Раутъ, мужчина, сидвшій у окна, откинулся назадъ и каждый мускулъ въ его тл неожиданно напрягся. Когда именно открылась эта дверь? Что слышалъ вошедшій? Все или часть? Что онъ могъ видть?— Цлый вихрь вопросовъ и ни на одинъ изъ нихъ не было отвта.
Посл паузы, которая казалась безконечной, вновь пришедшій сказалъ отрывисто:
— Ну?
— Это вы, Горроксъ,— сказалъ человкъ у окна, судорожно схватившись рукою за косякъ.— А я боялся, что такъ и не дождусь васъ.— Голосъ его звучалъ неувренно.
Грузная фигура Горрокса выдвинулась изъ тни.
Но онъ ничего не отвтилъ. Нсколько мгновеній онъ молча стоялъ, возвышаясь надъ ними.
Сердце женщины замерло отъ страха. Но когда она заговорила, голосъ ея былъ совершенно спокоенъ:
— Я сказала мистеру Рауту, что вы, вроятно, придете.
Горроксъ, все еще молча, тяжело опустился на стулъ, который стоялъ возл рабочаго столика его жены.
Его огромныя руки сжались. Въ глазахъ изъ-подъ хмурыхъ бровей сверкало странное пламя. У него какъ будто не хватало голоса. Онъ перевелъ свой взглядъ съ женщины, которую любилъ, на друга, которому врилъ, потомъ опять направилъ его на женщину.
И на одну минуту вс трое наполовину поняли другъ друга. Но никто не ршался вымолвить первое слово и разршить напряженіе.
Наконецъ, голосъ мужа раздался первый.
— Вы хотли меня видть,— сказалъ онъ Рауту.
Раутъ снова вздрогнулъ.
— Мн было нужно васъ видть,— подтвердилъ онъ, ршаясь лгать до конца.
— Ну,— сказалъ Горроксъ.
— Вы общали показать мн свой заводъ при лунномъ освщеніи.
— Я общалъ показать вамъ свой заводъ при лунномъ освщеніи,— повторилъ Горроксъ какимъ-то безцвтнымъ тономъ.
— И я хотлъ застать васъ сегодня, чтобы вмст пойти на работу.
Настала новая пауза. Отчего онъ такъ спокоенъ? Что онъ знаетъ? Какъ долго онъ былъ въ комнат? Впрочемъ, даже въ послднюю минуту ихъ позы…
Горроксъ мелькомъ взглянулъ на профиль жены, блвшій въ полутьм, потомъ посмотрлъ на Раута и вдругъ какъ бы опомнился.
— Конечно,— сказалъ онъ.— Я общалъ вамъ показать заводъ въ эффектной обстановк. Странно, какъ могъ я забыть объ этомъ.
— А вы говорили мистеру Рауту объ этихъ контрастахъ тни и пламени, которые вамъ кажутся такими эффектными,— сказала женщина, въ первый разъ обращаясь къ мужу. Ея увренность вернулась. Только голосъ звучалъ на полтона выше обыкновеннаго.
— У него особая теорія, мистеръ Раутъ, что красота есть на свт только въ машинахъ, а все остальное никуда не годится. Разв онъ не разсказывалъ вамъ? Это его единственное открытіе въ области искусства…
— Я тугъ на открытія,— угрюмо бросилъ Горроксъ.— Но если я что открою…— Онъ остановился.
— Тогда что?— спросила она съ невольнымъ вызовомъ.
— Ничего!
Онъ быстро всталъ.— Я общалъ показать вамъ заводъ,— сказалъ онъ опять, обращаясь къ Рауту и кладя на его плечо свою тяжелую руку.— Если вы готовы, пойдемъ.
— Пойдемъ,— сказалъ Раутъ и тоже всталъ.
Настало новое молчаніе. Каждый изъ нихъ старался разсмотрть въ неясной полутьм лица своихъ собесдниковъ. Рука Горрокса все еще лежала на плеч Раута. Раутъ на минуту подумалъ, что, въ сущности, пожалуй, не случилось ничего особеннаго. Но мистриссъ Горроксъ знала своего мужа лучше. Она не полагалась на его спокойный голосъ, и въ душ ея росло чувство тяжелаго опасенія.
— Идемъ,— повторилъ Горроксъ и, опустивъ свою руку, поворотился къ двери.
— А гд же моя шляпа?— сказалъ Раутъ, осматриваясь въ полутьм.
— Это моя рабочая корзинка,— сказала хозяйка съ нервнымъ смхомъ. Ихъ руки встртились на спинк стула.— Вотъ она!— сказалъ онъ.
Ей хотлось тихонько предостеречь его, но она не нашла словъ. ‘Не ходите’. ‘Берегитесь его’, но пока она перебирала эти фразы, удобный моментъ былъ упущенъ.
— Нашли?— спросилъ Горроксъ, стоя у полуоткрытой двери.
Раутъ сдлалъ шагъ впередъ.
— А разв вы не хотите проститься съ мистриссъ Горроксъ?— сказалъ заводчикъ, и его угрюмый голосъ звучалъ еще спокойне, чмъ прежде.
Раутъ вздрогнулъ и обернулся.— Прощайте, мистриссъ Горроксъ!— сказалъ онъ и пожалъ протянутую руку.
Горроксъ вжливо ждалъ у двери, чтобы пропустить гостя первымъ. Въ другое время такія церемоніи по отношенію къ мужчинамъ были не въ его привычкахъ. Раутъ вышелъ, и тогда, бросивъ жен послдній мрачный взглядъ, заводчикъ вышелъ тоже. Она стояла недвижно, пока легкіе шаги Раута и тяжелая поступь ея мужа звучали въ корридор, какъ басъ и альтъ. Наружная дверь тяжело захлопнулась. Она неторопливо подошла къ окну и высунулась наружу. Об фигуры мужчинъ появились за воротами, прошли подъ фонаремъ и тотчасъ же исчезли въ темной полос деревьевъ.
Тогда она почти упала въ большое кресло и словно застыла, глядя широко открытыми глазами на зарево плавильныхъ печей, мерцавшее вдали. Еще черезъ часъ она сидла на томъ же мст, не измнивъ положенія.
Тишина душной ночи давила Раута. Они шли молча и также молча свернули въ проходъ между грудами шлака. Въ конц этого прохода открылся широкій видъ внизъ на всю долину.
Копоть и сумракъ сливались вмст въ синій туманъ и окутывали землю какой-то зловщею тайной. Въ самомъ конц долины темнли два городка — Этрурія и Ганлей. Они смутно выступали, слегка обведенные чуть намченной лентой дорожныхъ фонарей. Мстами выдлялось ярко освщенное окно, рзкій отблескъ фабричныхъ огней или лампы трактира. И на вечернемъ неб тонкими прямыми чертами вставали высокія трубы. Многія дымились, иныя какъ будто дремали, пользуясь короткой передышкой. Тамъ и сямъ были разбросаны странныя круглыя постройки, похожія на ульи. Он прикрывали спускъ въ шахту. И черное колесо, рзко отдляясь на фон смутной мглы, указывало на копь, гд добывался прекрасный сортъ мстнаго угля. Поближе лежало полотно желзной дороги и, смутно мелькая въ клубахъ благо пара, проходили частые позда съ сопньемъ и стукомъ, и звономъ вагонныхъ цпей, и грохотомъ колесъ. Налво, между желзной дорогой и темною массою широкаго низкаго холма, стояли огромныя черныя башни, господствуя надъ всмъ и увнчанныя вверху дымомъ и языками пламени. То были доменныя печи сталелитейнаго завода Джедской Компаніи, директоромъ котораго былъ Горроксъ. Он поднимались вверхъ съ тяжелой угрозой, полныя шумнаго пламени и кипящаго металла. Вокругъ нихъ грохотали листопрокатныя машины. И паровой молотъ ударялъ тяжко и мрно, разбрызгивая въ стороны крупныя блыя искры. И пока они смотрли, въ одну изъ печей упалъ сверху новый грузъ топлива, и пламя вырвалось вверхъ, какъ будто навстрчу, и столбъ чернаго дыма поднялся къ небесамъ.
— Дйствительно, ваши домны эффектнаго вида,— сказалъ Раутъ, чтобы прервать молчаніе.
Горроксъ что-то проворчалъ. Онъ стоялъ, заложивъ руки въ карманы, и пристально смотрлъ то на желзную дорогу, то на свой шумный заводъ, какъ будто обдумывая какой-то сложный планъ.
— Только луна еще плохо свтитъ,— сказалъ Раутъ, взглянувъ на него снова.— Закатъ мшаетъ.
Горроксъ посмотрлъ на него, какъ будто внезапно проснувшись.— Закатъ мшаетъ?.. Да, да, конечно.— Онъ поглядлъ на луну, которая блла на сумеречномъ неб.
— Идемъ,— сказалъ онъ вдругъ и, схвативъ Раута за руку повыше локтя, потащилъ его къ тропинк, которая спускалась съ холма къ полотну желзной дороги.
Раутъ отшатнулся. Ихъ взгляды встртились и обмнялись признаніемъ безъ всякаго слова. Рука Горрокса сжалась, потомъ разжалась. И прежде, чмъ Раутъ опомнился, они уже шли подъ руку, по узкой дорожк внизъ, направляясь къ рельсамъ.
— Взгляните, какъ эффектны эти сигналы на станціи, со стороны Борслема,— заговорилъ Горроксъ. Онъ сталъ внезапно очень говорливъ, быстро шелъ впередъ и все тсне прижималъ къ себ локоть Раута.
— Зеленые, и красные, и блые огни на темномъ фон мглы. Вы, вдь, знатокъ по части эффектовъ, Раутъ. Или еще посмотрите на мои печи. Видите, какъ он растутъ, по мр того, какъ мы приближаемся. Вотъ эта направо — моя любимица. Въ ней семьдесятъ футовъ вышины. Я самъ закладывалъ ее углемъ и рудой въ первый разъ и съ тхъ поръ уже пять лтъ она плавитъ желзо въ своей утроб безъ всякой остановки.
— Я ее особенно цню. Тотъ красный огонь или, точне сказать, ярко-оранжевый — это пудлинговыя печи. А въ томъ жаркомъ пламени три черныя постройки, это прокатъ желза. Глядите, какъ брызжетъ изъ-подъ парового молота. Идемъ скорй! Бумъ, бумъ! Какъ онъ колотитъ,— земля трясется!.. Листовое желзо, Раутъ,— удивительная штука. Посмотрли бы вы, какое оно выходитъ сейчасъ изъ-подъ станка,— ясне зеркала. Трахъ! Опять ударилъ…
— Идемъ, ну!
Онъ прервалъ свою рчь, чтобъ перевести духъ. Но все продолжалъ стискивать локтемъ руку Раута и безъ остановки шагалъ впередъ къ желзной дорог, какъ бшеный. Раутъ не отвчалъ, но упирался уже открыто и изо всей силы.
— Послушайте,— сказалъ онъ, наконецъ, со смхомъ, но въ голос его былъ оттнокъ злобы.— Зачмъ вы меня тащите такъ. Вы почти оторвали мою руку.
Горроксъ тотчасъ же отпустилъ его. И обращеніе его измнилось.
— Оторвалъ вашу руку,— повторилъ онъ.— Простите. Но вдь вы сами пріучили меня ходить подъ руку.
— Видно, пріучилъ, да не совсмъ, какъ надо,— сказалъ Раутъ и опять засмялся тмъ же искусственнымъ смхомъ.— Ей-Богу, у меня рука отнялась.
Горроксъ не сталъ извиняться. Они спустились съ холма и теперь стояли у барьера, который закрывалъ переходъ черезъ рельсы. Заводъ совсмъ выросъ и широко поднимался передъ ихъ глазами по ту сторону дороги. И теперь имъ приходилось глядть на печи уже не сверху внизъ, а снизу вверхъ. И вмст со спускомъ съ холма, Этрурія и Ганлей исчезли изъ ихъ поля зрнія. Передъ ними у барьера смутно выступала доска, на которой едва можно было прочитать надпись, запачканную сажей: ‘Берегись позда’.
— Красиво, не правда ли,— сказалъ Горроксъ, обводя широкимъ жестомъ руки свои владнія.— Вонъ, поздъ подходитъ. Блый дымъ, желтый блескъ огня и круглое яркое око спереди,— очень недурно. Но мои печи были еще красиве, пока мы не вставили имъ въ глотку желзныя затычки для сбереженія газа.
— Какія затычки?— спросилъ Раутъ.
— Такія,— сказалъ Горроксъ.— Я вамъ покажу ихъ поближе. Знаете, прежде пламя вырывалось изъ жерлъ совсмъ безпрепятственно, столбами краснаго дыма, какъ будто изъ вулкана. Теперь мы отвели дымъ въ трубы и сжигаемъ его весь внутри домны. А верхушка ея закрыта затычкой. Вы найдете интересъ въ этой затычк.
— Но я вижу, каждый разъ пламя и дымъ вырываются снова,— сказалъ Раутъ.
— Затычка не плотно вбита,— сказалъ Горроксъ.— Она виситъ на цпи, на длинномъ рычаг, съ противовсомъ. Иначе нельзя было бы сыпать въ домну руду и уголь. Когда сыплютъ уголь, затычка опускается и пламя вырывается изъ жерла.
— Понимаю,— сказалъ Раутъ. Потомъ посмотрлъ черезъ плечо и прибавилъ:— А луна стала свтле.
— Идемъ же,— сказалъ Горроксъ отрывисто и, снова взявъ его подъ руку, потащилъ къ переходу черезъ полотно желзной дороги.
И тутъ произошла одна изъ тхъ случайностей, которыя кончаются такъ быстро, что потомъ не можешь отдать себ отчета, что именно было. Какъ разъ между рельсами рука Горрокса сжала его шею, какъ будто клещами, и заставила его сдлать полъ-оборота и встать лицомъ по коле.
И въ эту минуту впереди показалась вереница вагоновъ съ ярко освщенными окнами и стала быстро надвигаться прямо на нихъ.
Онъ видлъ, какъ фонари локомотива выростаютъ и приближаются, какъ огненные глаза. Онъ не усплъ даже понять, что это значитъ, и сдлалъ отчаянное усиліе, чтобы вырвать плечо. Борьба длилась одно мгновеніе. И вдругъ та же рука, которая держала его на рельсахъ, быстро рванула его въ сторону, спасая отъ гибели.
— Не стойте на дорог,— крикнулъ Горроксъ, тяжело дыша. Поздъ промчался мимо, и они стояли, запыхавшись, по ту сторону пути, у входа въ заводъ.
— Я не видлъ позда,— сказалъ Раутъ, стараясь скрыть свой страхъ и показать видъ, что не случилось ничего особеннаго.
Горроксъ отвтилъ глухимъ и хриплымъ звукомъ.— Затычка!— сказалъ онъ вдругъ и потомъ прибавилъ:
— Я видлъ, что вы ничего не слышите.
— Ничего,— повторилъ Раутъ.
— Не дай Богъ, если бы васъ поздъ перехалъ.
— Я немного растерялся,— сказалъ Раутъ.
Горроксъ постоялъ съ минуту, потомъ круто повернулся къ заводу.— Посмотрите, какъ красивы эти кучи шлака въ вечернемъ освщеніи. И эта телжка тамъ наверху. Вотъ она повернулась и вывалила шлакъ. Глядите, какъ ползутъ багровые клочья внизъ по склону. Теперь, когда мы подошли ближе, эта передняя куча заслоняетъ домны… Не сюда!.. Эта дорожка ведетъ къ пудлинговымъ печамъ, я хочу сперва показать вамъ каналъ. Сюда проходите, между кучами…
Онъ опять взялъ Раута подъ локоть и они пошли рядомъ. Раутъ почти не слушалъ. Онъ спрашивалъ себя, что такое случилось на полотн желзной дороги. Сыграло ли съ нимъ штуку разстроенное воображеніе или, дйствительно, Горроксъ едва не бросилъ его подъ поздъ? Правда ли, что онъ только что былъ на волосокъ отъ смерти?
Знаетъ ли что-нибудь этотъ нескладный, угрюмый увалень? Дрожь пробжала по тлу Раута отъ этой мысли, но тотчасъ же онъ успокоился снова. Могло быть и такъ, что Горроксъ ничего не замтилъ. И во всякомъ случа онъ же стащилъ Раута во-время съ пути. Его странная манера, быть можетъ зависитъ отъ смутной ревности, какую онъ какъ-то проявилъ уже однажды. Вотъ онъ идетъ рядомъ и мирно толкуетъ о шлак и о канал.
— Не такъ ли?— сказалъ Горроксъ, окончивъ какую-то фразу.
— Что,— сказалъ Раутъ,— да, конечно. Туманъ при лунномъ свт. Очень красиво.
— Вотъ нашъ каналъ,— сказалъ Горроксъ, внезапно останавливаясь.— Онъ замчательно красивъ въ двойномъ свт луны и пламени. Вы никогда не видали? Можетъ ли быть! Вы слишкомъ засидлись въ вашемъ город. Но я вамъ скажу, такихъ эффектовъ… Сами увидите… Кипящая вода…
Когда они вышли изъ лабиринта дорожекъ, оставивъ за собою груды шлака, руды и угля,— грохотъ прокатныхъ машинъ какъ будто охватилъ ихъ со всхъ сторонъ. Разговаривать стало трудно. Трое рабочихъ прошли мимо съ неясными лицами и при вид Горрокса приподняли шапки. У Раута мелькнула мысль, не заговорить ли съ ними. Но прежде чмъ онъ нашелъ слова, они исчезли въ темнот.
Они подошли теперь къ самому каналу. Это было зловщее мсто, все въ красномъ, кровавомъ свт отъ пламени печей.
Сюда протекала вода отъ холодильниковъ сверху, уже нагртая, шумнымъ, почти кипящимъ потокомъ, въ разныхъ мстахъ взвивался блый паръ тонкими струйками и густыми клубами, какъ будто вереница привидній вставала изъ водоворотовъ, красныхъ и черныхъ, и безъ конца проходила мимо.
Огромная черная башня главной домны теперь поднималась надъ ихъ головой, уходя въ мглу, и оглушала ихъ своимъ буйнымъ грохотомъ.
Раутъ держался подальше отъ края канала и все посматривалъ на Горрокса.
— Здсь все красно,— сказалъ Горроксъ, наклоняясь къ Рауту,— этотъ багровый паръ ярокъ и красенъ, какъ грхъ. А тамъ подъ луннымъ свтомъ, надъ тми кучами шлака, онъ блденъ, какъ смерть.
Раутъ повернулъ голову и тотчасъ же снова перевелъ глаза на Горрокса.— Красенъ, какъ грхъ, и блденъ, какъ смерть,— что онъ хочетъ сказать этими словами? Можетъ быть, просто такъ…
— Пойдемъ къ прокатнымъ машинамъ,— сказалъ Горроксъ. Голосъ его звучалъ совершенно спокойно.
Они постояли немного у пудлинговыхъ печей, потомъ прошли сквозь прокатныя мастерскія, подъ непрерывный стукъ парового молота, который какъ будто выжималъ красныя брызги изъ ярко-сочнаго желза. Черные полунагіе гиганты сдвигали полосу и она проходила сквозь зубья колесъ, мняя свою форму, какъ красный и мягкій сургучъ.
— Пойдемъ,— сказалъ Горроксъ въ самое ухо Рауту. Они заглянули въ стекло, позади холодильниковъ, и увидли озеро огня, кипвшее во чрев домны. Правый глазъ на минуту совсмъ ослпъ. Потомъ зеленыя и голубыя пятна запрыгали во тьм, мшая что-нибудь видть даже другому глазу. Посл того они взошли на подъемную машину, которая доставляетъ телжки съ углемъ и рудою и известью на вершину башни.
И когда они стояли на узкомъ помост, на самой верхушк домны, Раутъ снова ощутилъ приливъ мучительнаго страха. Что, если Горроксъ знаетъ все? Несмотря на вс старанія, колни его дрожали. Прямо подъ его ногами было семьдесятъ футовъ пустого пространства. Это было опасное мсто. Не слдовало сюда подниматься.
Они осторожно прошли мимо телжки съ углемъ и подошли къ периламъ. Въ облак газовъ, выходившихъ изъ раскаленнаго жерла, въ дкомъ зловоніи клубовъ срнистаго пара, широкій, темный склонъ Ганлейскаго холма, какъ будто трепеталъ и раздвоялся передъ глазами. Луна выходила изъ груды волнистыхъ облаковъ и поднималась выше, озаряя лса и луга до самаго Ньюкестля.
Каналъ горячей воды внизу убгалъ впередъ и, пройдя сквозь арку неяснаго моста, терялся въ туман, среди равнины, по направленію къ Борслему.
— А вотъ затычка, о которой я говорилъ,— прокричалъ Горроксъ.— Подъ нею шестьдесятъ футовъ огня и расплавленнаго желза, и нагнетаемый воздухъ проходитъ сквозь все, какъ угольный газъ сквозь содовую воду.
Раутъ крпко схватился руками за перила и поглядлъ внизъ на затычку.
Это былъ широкій желзный конусъ, висвшій надъ жерломъ печи.
Изъ печи шелъ невыносимый жаръ. Рокотъ кипящаго металла и свистъ поддувала зловще вторили голосу Горрокса. Надо было терпть до конца. Быть можетъ, въ конц концовъ…— Температура внутри — проревлъ Горроксъ — до тысячи градусовъ. Если упадете туда, то только вспыхнете, какъ щепотка пороху на свчк. Протяните руку и попробуйте. Даже здсь на верхушк бываетъ, что капли дождя шипятъ на желзныхъ обоймахъ, какъ будто на плит… А эта затычка!.. Объ нее можно пальцы обжечь. На верхней сторон температура въ 300 градусовъ.
— Триста градусовъ,— сказалъ Раутъ.
— Триста градусовъ по Цельзію,— сказалъ Горроксъ,
— Вся ваша кровь въ одну минуту выкипитъ.
— Что?— сказалъ Раутъ, обернувшись.
— Вся ваша кровь въ одну… Нтъ, нтъ.
— Пусти!— крикнулъ Раутъ.— Пусти мою руку!
Онъ схватился за перила сперва одной рукой, потомъ обими. Нсколько мгновеній они оба качались. Потомъ внезапнымъ усиліемъ Горроксъ оторвалъ руки Раута отъ перилъ и бросилъ его въ печь. Раутъ хотлъ схватиться за самого Горрокса, но не досталъ руками. Онъ перевернулся въ воздух, потомъ щекою, плечомъ и колномъ упалъ внизъ на горячій желзный конусъ. Онъ уцпился руками за цпь, на которой висла затычка, и она опустилась внизъ на одну долю дюйма.
Кругомъ конуса показался, какъ обручъ багроваго жара, и длинный огненный языкъ вырвался снизу и загнулся къ тлу Раута. Онъ почувствовалъ страшную боль въ колняхъ и услышалъ запахъ жженаго мяса отъ собственныхъ рукъ. Послднимъ усиліемъ онъ поднялся на ноги и сдлалъ попытку взлзть по цпи вверхъ, но въ эту минуту что-то ударило его по голов. Онъ поднялъ лицо. Вокругъ него со всхъ сторонъ вставало черное и гладкое жерло доменной печи.
Горроксъ стоялъ вверху у черной телжки, рзко выдляясь въ бломъ свт луны, размахивалъ руками и кричалъ:
— Гори, собака! Жарься, проклятый бабникъ. Гадина! Жарься, жарься!
Онъ схватилъ горсть угля изъ телжки и бросилъ въ Раута. Потомъ сталъ швырять въ него уголь, безъ остановки, кусокъ за кускомъ.
— Горроксъ,— крикнулъ Раутъ — Горроксъ!
Онъ съ крикомъ схватился за цпь, стараясь оторваться отъ раскаленнаго конуса. Куски угля попадали ему въ голову. Платье на немъ горло.
Но подъ его новымъ усиліемъ конусъ опять опустился и жгучая струя удушливаго газа вырвалась наружу и вспыхнула тонкимъ пламенемъ кругомъ его тла.
Онъ уже пересталъ походить на человка. Когда вспышка погасла, Горроксъ увидлъ страшное черное тло, съ кровавой головой. Оно корчилось отъ боли и съ визгомъ цплялось за цпь. Это былъ какой-то обгорлый зврь, невиданная, чудовищная тварь, полная воя и муки, мертвая и еще живая.
При этомъ ужасномъ зрлищ вся злоба Горрокса вдругъ исчезла. дкій запахъ жженаго мяса ударилъ ему въ ноздри и голова его закружилась.
— Боже милостивый!— воскликнулъ онъ.— Господи! Что я надлалъ.
Онъ зналъ, что эта обожженная масса, которая еще корчилась тамъ внизу, въ сущности говоря, была уже трупомъ, что кровь въ жилахъ страдальца вскипаетъ отъ жара. Невыносимая мука этой ужасной агоніи какъ будто поднялась снизу и вошла въ его душу и заслонила вс остальныя чувства. Одно мгновеніе онъ простоялъ, колеблясь, потомъ обернулся къ телжк и быстро опрокинулъ ее надъ умирающимъ тломъ. Потокъ угля упалъ съ глухимъ стукомъ и визгъ умолкъ. Столбъ пламени, пыли и дыма поднялся вверхъ. Когда онъ разсялся, на конус ничего не было.
Горроксъ откинулся назадъ и застылъ на мст, крпко ухватившись руками за перила. Губы его двигались, но не могли произнести ни звука.
Снизу донесся шумъ голосовъ и чьи-то поспшные шаги. Грохотъ прокатныхъ машинъ внезапно умолкъ…