В окрестностях Архангельска, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

0x01 graphic

Въ окрестностяхъ Архангельска.

(ИЗЪ ПУТЕВЫХЪ ЗАМТОКЪ В. НЕМИРОВИЧА-ДАНЧЕНКО).

1. Соломбала. Кузнечиха. Майлакса. Лсопильные заводы.

Мы въ Архангельск были еще внов. Осмотрвъ городъ, намъ хотлось увидть его прелестныя лтомъ окрестности, заводы и крпость. Выбравъ теплое утро, мы выхали въ послднюю, нанявъ извощика, принявшаго насъ за англійскихъ кептейновъ, во множеств являющихся сюда во время навигаціи. Онъ заговорилъ съ нами по англійски.

— Ты гд это научился коверкать языкъ Шекспира и Байрона? остановилъ его мои товарищъ.

— Мы съ измалтства къ этому пріобыкли, потому эфтихъ каптиновъ страсть что перевозимъ кажное лто. Они очень это любятъ, ему за первый сортъ, ежели по ихнему… Сейчасъ теб шилинтъ на чай… только говори съ нимъ поаккуратнй.

— Поаккуратнй?

— Да. Они наше охаверство не очень уважаютъ. Сейчасъ — слзъ и пошелъ прочь. Что говорить! Народъ обходительный, особливо когда пьянъ…

— Однако подгони-ко лошадку.

— Однова этотъ капитанъ меня къ себ на карапь звалъ. Счасъ ейную водку на столъ и прочее угощеніе, какъ по ихнему закону полагается. Однако я тогда довольно хорошо натрескался. Ночью слышь въ части окно вышибъ, потому въ полицу попалъ. Дорого мн это угощеніе стало. Сраму одного сколько, на другой день съ фараонами выгнали улицу мести… Н-и-у, подлая! Чаво у кабака стала? Ишь, каторжная, точно человкъ… понимаетъ!.. А что, господа, я полагаю супротивъ нашего Архангельска города не найтить?…

— Почему?

— Потому у насъ ровно… Просторъ. Гладкость эта. Ни теб оврага, ни теб пригорка… опять же насчетъ здока, здокъ у насъ лтомъ — первый сортъ. Полтину спросишь — слова не скажетъ. Нашъ здокъ любитъ, чтобы поговорить съ нимъ, потому онъ извстное дло баринъ, человкъ глупый, ну ты его и наставь. Разскажи ему про все. За это самое на чай жертвуютъ, за наставленіе значитъ. У насъ здокъ хорошъ! ршительно проговорилъ онъ и погналъ лошаденку.— Вотъ, примрно, взмахнулъ онъ кнутомъ направо, на какую-то черненькую и грязненькую слободку,— вотъ примрно — Кузнечиха. А почему она Кузнечиха? Потому что въ ей народъ голый, запивоха народъ… прощеколда. Ну и чести ей мало. Какой это народъ — ни поддевки на емъ ни сапогъ… Самый необходительный народъ — поэтому и прозывается онъ Кузнечевскимъ. А таперчи прохали мы Нмецкую слободу — ей честь большая, супротивъ прочаго тамъ живетъ здокъ хорошій… А въ Кузнечих поди и здока нтъ.

— Кто же у васъ въ Нмецкой слобод живетъ?

— Иностранецъ тамъ пребываетъ. Иностранные люди. У нихъ и родители нмцами были… Чего тутъ!.. Онъ въ свою кирку ходитъ и все значитъ тамъ въ книжку читаетъ. Попъ евоный свое, а енъ свое… Одначе у него деньги есть!.. неожиданно заключилъ онъ.

Что это за жалкое мсто — Кузнечиха! Посл благоустроеннаго, чистенькаго, опрятнаго Архангельска, эта часть его показалась рамъ какимъ-то гнздомъ нищеты и убожества: кривыя улицы, узкіе переулки, деревянные домишки, покосившіяся, потрескавшіеся, похожія на физіономію пьянаго забулдыги, сплошь усянную синяками и шрамами. Длинные заборы, за которыми скрываются черные пустыри, хижинки въ два и одно окно. Невольно думалось намъ: какъ скверно должно быть живется тутъ людямъ! Какъ непріятна, холодна ихъ обстановка! Вотъ выползла изъ какой-то избушки-землянки, едва отличаемая отъ тряпокъ, въ которые она завернута,— старушонка. Что это за необыкновенныя лохмотья, что за ужасныя морщины! Каждая какъ будто проведена цлыми годами страданій. Безнадежно на безкровномъ лиц глядятъ тусклые глаза, костлявая синяя рука тянется къ намъ за подаяніемъ.

— Ты тутъ и живешь, старушка?

— Тутъ и живу… Домъ у меня то свой… Жильца пускаю.

Хижина была всего въ одно окно.

— Гд же у тебя жилецъ живетъ?..

— А въ горниц. Печка значитъ — моя, а окно — евоное. Такъ и живемъ.

— Чай, плохъ приходится?

— Плохо, родимый, плохо. Колибъ не свинья — совсмъ бы пропасть надо.

— Какая свинья?

— А свиньей я живу, кормилицъ, свиньей. Свинья у меня такая есть, давно ужь у меня живетъ. Свинья-то мн поросятъ носитъ. И такіе ли ладные поросята!.. Хорошая у меня свинья-то… Красавушка! Нмцу въ городъ поросятъ продаю… Мы ей подали. Старуха просіяла. Она не знала чмъ угодить намъ, наконецъ предложила посмотрть свинью. Мы отказались, но попросили позволенія посмотрть, какъ она живетъ. ‘Голо живу, батюшко, а пожалуй, иди, смотри!’ Въ низенькую дверцу согнувшись въ три погибели вошелъ сначала я. Весь домъ стоялъ только изъ сней, одинъ бокъ которыхъ раскололся, давая снгу, втру и дождю свободный доступъ внутрь жилья,— да изъ небольшой, шаговъ пять, комнатки. Крыша надъ снями была разобрана на дрова. Въ комнат все смотрло жалко, пусто, грязно. Какое-то тряпье висло наверху, худая, костлявая, почти одичавшая съ голоду кошка шмыгнула при нашемъ появленіи въ уголъ и распушила хвостъ, злобно оскаливаясь на непрошенныхъ постителей. У окна сидлъ старикъ, искривленный, желтый, лысый, чиня единственную рубаху и оставаясь поэтому въ костюм нашихъ прародителей. Онъ быстро накинулъ на себя-что-то невозможное, дырявое, изношенное, ничуть не прикрывавшее худаго, узлами да синими подтеками испещреннаго тла… Мы раскланялись.

— Они и прошенія пишутъ!.. видимо хвасталась старуха своимъ жильцомъ, какъ единственнымъ достояніемъ, принадлежащимъ ей лично.

— Это точно, что для пропитанія…

Мы вышли.

Скоро мы прохали мостъ черезъ р. Двину, соединяющій городъ съ Соломбалой, гд еще недавно были и верфи и доки, и гд теперь нтъ ничего кром кабаковъ, да пустыхъ громадныхъ казармъ. Впрочемъ лтомъ Соломбала оживленне города. Въ это время, чуть ли не въ каждой ея улиц открываются трактиры и харчевни для матросовъ съ иностранныхъ кораблей, посщающихъ сотнями мстную гавань. Къ самой набережной привалили сотни торговыхъ судовъ и пароходовъ, грузившихся ссыпными и льняными товарами. Тутъ были и безобразные англійскіе угольщики и превосходные ливерпульскіе и гулльскіе парусники и разныя засаленныя и проконченныя Ангелики, Агнесы, Амаліи и Маргариты изъ Гамбурга, Любека, Киля. Большая часть ихъ трехмачтовики. Тутъ же встрчались суда и пароходы изъ Лондона, Глочестера, Бристоля, Плимута, Шотландіи, Амстердама, Роттердама, Грюнингеня, Антверпена, Бордо, Дюнкирхена, Марсейля, Гавра, Генуи, даже изъ Туниса и Бостона. Толпы народа двигались по направленію къ нимъ и обратно. Посредин гавани нсколько пароходовъ грузилось прямо изъ неуклюжихъ карапузыхъ барокъ. Два военные корвета, ‘Самодъ’ и ‘Полярная звзда’, стояли гутъ же на неподвижномъ зеркал Мурманскаго устья с. Двины. Мы быстро миновали ихъ — и скоро оставивъ за собою городъ, выхали въ пустынныя и безлюдныя окрестности.

Отсюда вплоть до Маймакскихъ лсопильныхъ заводовъ начиналась и шла весьма порядочная дорога, едва ли существующая въ другомъ мст, этотъ путь устроенъ хозяевами лсопильныхъ заводовъ, вроятно изъ забракованныхъ досокъ. Русскій человкъ эти же самыя доски или спалилъ бы или бросилъ безъ всякаго употребленія. По этой скатерти, какъ по полотну желзной дороги, мы хали безъ тряски, конечно и быстро, оглядывая однообразныя глади съ черными кучами вызженнаго каменнаго угля и шлака, который выбрасываютъ сюда. Безоблачное небо, не смотря на половину августа, налило какъ въ середин лта. Откуда-то доносилась псня, своими едва уловимыми тонами вызывая въ душ какую-то безпредметную, безпричинную тоску.

Наконецъ прямо противъ насъ показалось какое-то кирпичное строеніе. Не то фабрика, не то заводъ.

— Это что?

— А это купца Бранта, лсопильня.

— А осмотрть ее можно?

— Допущаютъ, потому антиресно. Тамъ пружина двствуетъ. Здорово она эти дрова жретъ.

Мы вышли, въ заводъ вели два входа — одинъ внизу и печи въ три жерла, надъ которыми устроены указатели степени жара. Котлы только что начали растапливать. Вверху рабочихъ не было вовсе.

— Что у васъ работы вовсе нтъ, сегодня?

— Мой непонмайть…

Наконецъ мы столковались съ нимъ по нмецки. Оказалось, что на завод перемнной артели нтъ — работаетъ одна артель.

— Вотъ въ Маймаксу подете, тамъ работа безсмнная, и день и ночь. А у насъ дло только въ начал.

— Значитъ у васъ и смотрть нечего?

— Пока нечего.

Брантъ — главная Архангельская фирма. Отецъ ея настоящаго представителя былъ одинъ изъ предпріимчивйшихъ и полезнйшихъ людей на русскомъ свер. Такъ, онъ нсколько разъ снаряжалъ экспедицію на Новую землю, помогъ Академику Гофману изслдовать наше Запечорье, а самъ вмст съ нимъ шатался въ глуши этого дикаго края. Онъ организовалъ первую колонію на Мурман, устроилъ въ Архангельск сахарный заводъ, громадное зданіе котораго поражаетъ и теперь своею запущенностью и пустотою. Тамъ нынче не производится никакихъ работъ и только изрдка въ немъ просушивается подмоченный ленъ. Теперь вся дятельность фирмы Бранта заключается въ отпуск черезъ Архангельскъ ссыпныхъ и льняныхъ товаровъ, да въ такомъ же отпуск черезъ Петербургъ и Ригу… Наконецъ мы похали къ спуску въ рк, на противуположной сторон ея рукава тянулись громадныя строенія Маймаксы, этаго втораго города, кипящаго дятельностью и во всякомъ случаи боле оживленнаго, чмъ тихій пустой Архангельскъ.

Перевозчика не оказалось. Прямо передъ нами медленно тянется по рк какая-то неуклюжая, грубо выстроенная лодья, должно быть временъ троглодитовъ или эпохи свайныхъ построекъ. Воображеніе такъ и рисовало на ней первобытнаго человка съ каменнымъ топоромъ въ рукахъ, одтаго въ звриныя шкуры. Оказалось, что на этихъ ковчегахъ, уступающихъ своему библейскому образцу только въ величин, перевозятъ въ городъ песокъ. Пользуясь близостью разстоянія и медленностію хода этого рчнаго чудовища, я завелъ съ его экипажемъ, состоявшимъ изъ одного матроса (онъ же и капитанъ судна), разговоръ… ‘Откуда лодьи эти’?

— Задвинныхъ деревень. Песокъ возимъ

— Много ль его помстится въ посудин этой?

— Въ карбасик-то, что-ль? Рублей на десять заразъ

— Сколько же доходу очистится за все лто?

— Рублевъ шестьдесятъ, а то вс семьдесятъ чистыхъ. Только и есть заработку у насъ.

— А долго-ли судно это служитъ?

— Годковъ пятнадцать, если крпко, постоитъ. На постройку его рублевъ полтораста сойдетъ…

И ноевъ ковчегъ повернулъ за уголъ.

— Не-ре-воз-чикъ! оралъ возница, надсаждая грудь.

— Че-его! пронеслось съ противуположнаго берега.

— Подавай кар-басъ… Генерала везу!… для пущаго эффекта импровизировалъ первый, снабжая все это трехъ этажными фразами.

— Лад-но не по-ко-л-ете!… донеслось оттуда. И генералъ какъ видите не помогъ.

— Дды я ге-не-ра-ла ви-зу… Чо-о-отъ!…

— Хоть самого фартальнаго!.. Наконецъ черная точка отдлилась отъ набережной Маймаксы и минутъ черезъ пять карбасъ причалилъ къ намъ.

— Иде инералъ?..

— А что, испугался?

— Мы генералами не очень чтобъ напуганы. Не опасаемся!.. У насъ тутъ свой иниралъ — Карла Карлычъ есть.

Всмъ разомъ перехать оказалось невозможно. Сначала перебрались мы, потомъ перевезли дрожки и наконецъ лошадь. Все это заняло боле трехъ часокъ, въ теченіи которыхъ мы шатались по заводамъ.

Маймакса — это груда деревянныхъ строеній, состоящихъ изъ заводовъ, домовъ для рабочихъ, маленькихъ и кокетливыхъ коттеджей нмецкихъ-заводскихъ ‘чиновниковъ’, амбаровъ, кладовыхъ, навсовъ, старыхъ и нын брошенныхъ заводовъ и еще Богъ знаетъ какихъ зданій. Все это занимаетъ цлый островъ р. с. Двины, все это перемшано, везд кипитъ толчея практической дятельности, везд снуютъ лошади съ досками, распиленными на завод и сваливаемыми подъ навсы, откуда въ свою очередь ихъ сгружаютъ на суда для отправки за границу. Везд — грохотъ, свистъ машинъ, говоръ сотень народа, куда-то идущаго, откуда-то выходящаго. Везд бьются невидимые пульсы, везд по незримымъ артеріямъ разливается горячая кровь дятельнаго организма. Мы даже растерялись отъ всего этого шуму и гомону, отъ всей этой суеты и движенія. Какъ-то озадачивала эта жизнь рядомъ съ безлюднымъ Архангельскомъ.

Здсь нсколько заводовъ. По такому же, какъ и у Бранта, косому перекиту мы поднялись, вошли подъ громадный навсъ White Sea С^о и остановились буквально оглушенные и пораженные. Какой-то рзкій, пронзительный свистъ билъ въ одно ухо, громкое звяканье цпи и гулкій шумъ распиловочной рамы — въ другое. Въ глазахъ мшались толпы рабочаго люда, снующаго взадъ и впередъ, запыхавшагося, замореннаго на работ, кричащаго и ухитряющагося переговариваться въ этомъ адскомъ шум.

Тутъ были и взрослые, и дти. Всякій длалъ свое дло. Надсмотрщикъ въ вязанномъ шарф, вроятно — знакъ боле высокаго соціальнаго положенія, покрикивалъ на рабочихъ, забгая то вправо, то влво. Спустя нсколько минутъ, мы разглядли въ чемъ самая суть производства, по крайней мр кажущаяся, бьющая въ глаза. Громадная цпь влачила нсколько колосальныхъ и толстыхъ бревенъ (и какіе великолпные лсные гиганты были срублены на это!), движимая въ горизонтальномъ направленіи машиною. Бревна придерживались крюками. Передовое бревно, у задняго конца котораго за одновременно движущейся платформ стоитъ рабочій, подходитъ къ рам, въ которой вертикально дйствуютъ въ обратномъ одна другой направленіи три пилы. Главное вниманіе рабочаго направлено на то, чтобы бревно шло совершенно ровно, не уклоняясь ни вправо, ни влво. Входя въ раму и подвигаясь по ней. оно распиливается на четыре продольныя части во всю его длину. Дв изъ нихъ, среднія, ровныя и толстыя, обработываются окончательно вправо отъ главной рамы, колесообразною пилою, срзывающей два еще нетронутые бока доски. Остающіяся за тмъ еще дв доски, если он достаточно толсты, обработываются тутъ же. Въ противномъ случа, т. е. если он тонки и плохи, ихъ мальчики тутъ же сбрасываютъ за окно. гд ими растапливаютъ машинную паровую печь. Готовыя доски складываются на двухколесные козлы -и здоровыми сытыми лошадками. верхомъ на которыхъ сидятъ бойкіе мальчуганы, доставляются въ склады.

— Сколько вы получаете за работу? Обратился я къ надзирателю.

— Мало.

— А именно?

— Да вонъ — ребята, указалъ онъ на четырнадцати и пятнадцатилтнихъ подростковъ, получаютъ отъ 6 до 8 рублей въ мсяцъ, а взрослые рабочіе по 40 к. въ день, круглый годъ, на своихъ харчахъ.

— Сколько Часовъ вамъ приходится работать въ день, если вычесть отдыхъ?..

— А по двнадцати. Изъ объясненій надсмотрщика я узналъ, что рабочіе раздляются на дв артели. Каждая изъ нихъ работаетъ въ теченіи сутокъ по 12 часовъ. Смняются он черезъ шесть часовъ. Такъ, въ шесть часовъ утра напр. идетъ первая артель и работаетъ до двнадцати, въ двнадцать идетъ вторая и работаетъ до шести, въ 6 идетъ вновь первая и работаетъ до 12 ночи, въ 12 ночи приходитъ опять вторая и работаетъ до шести утра, т. е. работа идетъ кругомъ вс сутки. Праздниковъ нтъ. Трудъ здсь требуетъ особеннаго напряженія силъ и вниманія, почему долженъ быть признанъ въ высшей степени утомительнымъ, а плата за него — несообразною съ дйствительнымъ количествомъ затрачиваемой работы. Поэтому жалобы рабочихъ на ничтожность вознагражденія — вполн основательны, по такъ какъ вс заводы дйствуютъ солидарно, то нтъ и конкуренціи, благодтельной для рабочаго, имющаго возможность выбрать гд для него повыгодне. Поневол и продавай свои силы за безцнокъ, за возможность только не умереть съ голода, да уплатить подать.

Вдоволь надышавшись здоровымъ смолистымъ воздухомъ, мы вышли вонъ, невольно удивляясь кучамъ мусора и опилокъ валявшихся повсюду. Мн кажется, что съ извстными приспособленіями и опилки могли бы не пропадать безслдно. Изъ нихъ стоило бы только приготовлять кирпичи, для отопленія тхъ же паровыхъ печей. Раздумывая объ этомъ, вошли мы во второе отдленіе завода, гд находилась собственно машина. Тутъ была относительная тишина. Только изъ помщенія рядомъ доносился свистъ и грохотъ производства. Температура была весьма высока, въ ней трудно казалось выдержать и двадцать минутъ, которыя мы провели здсь. Кажется, что термометръ показывалъ выше 30^о, не выдаемъ впрочемъ за врное.

Здсь мы встртили русскаго машиниста. На заводахъ такого рода машинистами бываютъ обыкновенно нмцы, тутъ, напротивъ, передъ нами стоялъ здоровый, сильный крестьянинъ съ открытымъ, умнымъ лицомъ, внимательно слдившій за механизмомъ завода. Оказалось, что и другой, смняющій его, крестьянинъ тоже… Но зато какая ничтожная плата дается имъ! Иностранецъ на такомъ же мст получалъ бы 80-97 р. въ мсяцъ, русскій получаетъ лишь 15 р.,— жалкихъ 15 р., которыми онъ долженъ быть сытъ и одтъ, ихъ должно хватить и на подати и на его семейство. А у машиниста, видннаго нами, семья оказывалась далеко не малочисленной. Иностранцы всегда поступаютъ такимъ образомъ. Они въ исключительномъ случа пожалуй и возьмутъ русскаго, но будутъ держать его въ черномъ тл. Впрочемъ, что говоритъ! Эксплуатація и эксплуататоръ везд одинаковы… Мы вышли вонъ и отправились бродить по Маймакс. На каждомъ шагу красовались англійскія и нмецкія названія конторъ, повсюду порусски изображалось: здсь воспрещается курить. Не вдалек отъ завода и пристани привалило и грузилось поморское судно.

— Откуда?

— Изъ Сумы.

— А судно чье?

— Антонова. Лсомъ грузимся, рогожу беремъ, дранки тутъ же.

— Дорого ли берутъ съ васъ?

— Хозяинъ про то знаетъ. Должно — дороги, потому третій день себ затылокъ чешетъ. Вонъ въ город канатовъ купили, припасу разнаго. У хозяина въ сел лавки свои, ну такъ про запасъ значитъ.

Пошли дальше, по обимъ сторонамъ уложенной досками дороги тянулись амбары, склады и кладовыя. Дома для рабочихъ виднлись вдали. Хотли мы зайдти туда, да это оказалось невозможнымъ — по какимъ причинамъ — не знаю. Также запрещенъ входъ въ складъ продовольственныхъ матеріаловъ, откуда, какъ говорятъ, совершенно доброкачественные товары отпускаются рабочимъ по своей цн. Это существуетъ впрочемъ въ большинств нмецкихъ заводовъ, и съ этого давно бы слдовало брать примръ русскимъ заводчикамъ, которые если и открываютъ лавки для своихъ рабочихъ, то дерутъ съ нихъ неимоврныя цны. Если мы не можемъ описать помщеній рабочихъ, по слухамъ довольно удовлетворительныхъ, то — вина не наша. И къ чему эта дикая система запрещеній! Хорошее-ли впечатлніе вынесетъ туристъ, если ему на каждомъ шагу толкуютъ: ‘Сюда нельзя-съ… А сюда такъ тоже нельзя-съ… Мы бы съ нашимъ удовольствіемъ, но какъ значитъ наши хозява’…

— Ну а куда можно?— ‘А вотъ по улочк погуляйте… По улочк — мы этого не опасаемся’… И разговоръ конченъ. Нмецъ хоть тмъ хорошъ, что не устроитъ кабака, гд бы рабочій пропивалъ свой скудный заработокъ. Нашъ отечественный заводчикъ свой заводъ какъ крпость бастіонами окаймилъ бы питейными домами — у всхъ дорогъ, ходовъ и выходовъ насажалъ бы разныхъ ‘Развеселыхъ заведеній’, ‘заведеній для прохлажденія’ и т. п. кабаковъ. Въ примръ разнаго рода заводамъ слдовало бы поставить рабочія слободы въ Мюльгаузен, по крайней мр въ эпоху до нмецкаго раззоренія Эльзаса. Какая тамъ чистота и опрятность! Какое мудрое экономическое начало сквозитъ во всякой мелочи, во всякихъ пустякахъ! Сколько дешево-стоющихъ и въ то же время красящихъ жизнь удобствъ! Путешественникъ ходитъ тамъ какъ у себя дома. Ему нигд не указываютъ на запреты. Захочется ли ему осмотрть садъ или домъ рабочаго, онъ осматриваетъ ихъ безпрепятственно. Полюбопытствуетъ ли онъ узнать, какъ устроены бани и прачешныя,— входи и гляди. Я не могу забыть, съ какимъ радушіемъ провожалъ меня одинъ старикъ рабочій всюду, куда мн только хотлось заглянутъ съ назойливою безцеремонностью истаго туриста. Въ Мюльгаузен большая часть домовъ составляютъ уже собственность рабочихъ, въ 1853 году компаніею было выстроено тамъ до 600 котеджей — и ³/₄ изъ нихъ, то есть 400, въ 1868 году уже находились въ полномъ владніи исправныхъ и трезвыхъ тружениковъ, вносившихъ единовременно до 350 франковъ, а остальное выплачивавшихъ по мелочамъ. Мюльгаузенскія рабочія слободы вс потонули въ маленькихъ садикахъ. Чистые каменные тратуары, веселыя занавски на окнахъ, газовое освщеніе, школы, все это дышетъ порядкомъ и указываетъ на боле разумное соціальное устройство. Впрочемъ, то Мюльгаузенъ.

Лсъ у насъ не такъ дорогъ какъ въ Танневальд — и постройка просторныхъ избъ обошлось бы гораздо дешевл.

Впрочемъ и то сказать, намъ двнадцати-часовой трудъ едва ли оставитъ время на обработку нолей или садовъ. Идя дальше, мы добрались до необитаемой части Маймаксы, гд по видимому прежде кипла жизнь. Везд тянулись оставленные заводы и ветхіе амбары. На крыш одного пустаго строенія красовались два бюста.

— Гте и Шиллеръ… ршилъ безапеляціонно мой товарищъ.

— Полно врать! что за отношеніе между поэтомъ и лсопильнымъ заводомъ?

Бюсты такъ и остались загадкою.

Мы воротились. Оказалось, что лошадь все еще не перевезена, пришлось ссть у набережной и ждать. Погода была чудная. Солнце обливало рку и Маймаксу зноемъ и свтомъ. Только порою чуялось въ воздух что-то осеннее, какой-то легкій холодокъ, пріятно щекотавшій нервы, струившійся въ тепломъ воздух и охватывавшей насъ жаждою дятельности, здоровымъ стремленіемъ къ труду, къ кипучему и производительному труду. Изъ Маймакскихъ лсопильныхъ заводовъ слдующія фирмы отпускаютъ доски за границу:

Gribunoff, Fontaines et С^о— 573,540 штукъ досокъ.

Clarke — 818,960 ‘ ‘

Е. Н. Brandt et — С^о 334,656 ‘ ‘

White Sea С^о — 674,400 ‘ ‘

А. Поповъ — 50,000 ‘ ‘

Вс расходы — 2.451,556 штукъ досокъ.

О числ приходящихъ за досками судовъ можно судитъ изъ того, что одна White Sea С^о ежегодно отпускаетъ грузы досокъ на сорока пяти иностранныхъ судахъ.

Лодка съ лошадью подъхала. Наконецъ мы сли и похали въ Новодвинскую крпость.

(Продолженіе будетъ).

‘Нива’, No 19, 1874

Въ окрестностяхъ Архангельска.

1. Соломбала. Кузнечиха. Майлакса. Лсопильные заводы.

Читайте также: