Изданіе ‘Юнаго Читателя’ и ‘Вятскаго Т-ва’.
Въ новый свтъ за счастьемъ
Складъ изданія: Книжный ‘Провинція’. Спб. Екатерининская, 4
Книгоиздательство ‘Юный читатель’. Спб. Петерб. набер., 22.
Митю искали битый часъ. Михайло лакей бгалъ на конюшню, побывалъ на скотномъ двор. Дуняша горничная обгала садъ, кричала въ рощ… его нигд не было. Константинъ Ивановичъ, репетиторъ студентъ, котораго пригласили на лто, чтобы приготовить Митю къ экзамену на осень, былъ очень недоволенъ. Онъ стоялъ въ зал у окна, смотрлъ въ садъ и слушалъ, какъ мать Мити, помщица Евгенія Петровна Груздева, въ волненіи ходила по комнатамъ своею грузной походкой, словно надялась найти Митю гд нибудь подъ диваномъ или за шкапомъ въ углу.
— Ахъ, Боже мой, что это за мальчикъ, — причитала она…— Онъ нисколько не думаетъ ни о себ, ни о насъ! Вдь вотъ просидлъ два года въ третьемъ класс, провалился на экзамен, и, хоть бы что! Никакого самолюбія! Только бы торчать на конюшн, стрлять, ловить тамъ раковъ или рыбу. Сколько разъ я просила васъ, Константинъ Ивановичъ, поговорить съ нимъ серьезно, онъ васъ какъ-то больше слушаетъ… отца нтъ… наказанье…
— Я говорилъ, не разъ говорилъ… отвтилъ Константинъ Ивановичъ, — но что вы съ нимъ подлаете? Увлекается. ‘Я, говоритъ, и самъ потомъ не радъ, какъ урокъ пропущу или не приготовлю, а въ то время удержаться не могу!’
— Что я съ нимъ буду длать, если онъ опять провалится, право не знаю! хоть въ солдаты отдавай!— сокрушенно вздыхала Евгенія Петровна.
— Дмитрія Николаевича нигд не сыскать, — доложилъ въ это время Михайло, — я ужъ и Глба спрашивалъ, — не видалъ, говоритъ.
Въ это время, запыхавшись, прибжала Дуняша.
— Ихъ, барыня, нигд не видать, ни въ малинник, ни въ рощ… ужъ я кликала, кликала…
— Ну, я знаю, гд онъ — сказалъ Константинъ Ивановичъ, — наврно въ Аннушкиномъ бочаг щукъ ловитъ, я его сейчасъ оттуда извлеку, — и Константинъ Ивановичъ ршительнымъ шагомъ пошелъ къ себ во флигель за шляпой и палкой.
Аннушкинъ бочагъ это былъ большой и глубокій омутъ на рчк Черемух, въ верст отъ усадьбы. По преданію въ немъ когда-то утонула какая-то крестьянская двица Аннушка, и съ тхъ поръ бочагъ носилъ ея имя. Деревенскіе ребята ходили туда купаться, а Митя уврялъ, что тамъ водятся аршинныя щуки.
Когда Константинъ Ивановичъ появился на берегу Аннушкина бочага, то увидлъ слдующую картину: въ чащ камыша по грудь въ вод, въ мокрой прилипшей къ тлу одежд, возился Митя. Широко разставивъ мережу передъ собой, мальчикъ тихо крался, глядя неподвижно въ воду. Вдругъ онъ быстро метнулся въ сторону и впередъ, такъ что очутился передъ мережей, словно загонялъ кого-то въ нее, затмъ потащилъ ее и сталъ быстро продираться сквозь камышъ и осоку къ берегу. Когда онъ выволокъ мережу на сушу, въ мокрой сти билось и сверкало что-то большое.
Въ это время Митя увидалъ Константина Ивановича.
— Константинъ Ивановичъ, вдь я поймалъ ее!— крикнулъ онъ весело и вытряхнулъ изъ сти громадную щуку, которая, изгибаясь, яростно запрыгала въ трав.
Какъ ни былъ разсерженъ Константинъ Ивановичъ, но при вид щуки и Митиной радости, онъ не сказалъ ни слова.
— Что сказать четырнадцатилтнему мальчику, — подумалъ онъ, — который возился въ вод полтора часа и выловилъ это чудище, вмсто того, чтобы сидть въ духот и ршать задачу на учетъ векселей или заучивать неправильные латинскіе глаголы.
— Ихъ, Митя, Митя, — сказалъ все-таки Константинъ Ивановичъ, — а вдь васъ ищутъ нсколько человкъ больше часа, хоть бы вы сказали, что ушли сюда… щукъ здсь ловите…
Митя былъ видимо смущенъ и молчалъ. Вода текла съ его блузы и штановъ, капая на босыя ноги. Щука, присмирвъ, лежала въ трав, разинувъ оскаленную пасть.
— Я, Константинъ Ивановичъ, увлекся, — сказалъ Митя виновато, — я ее давно выслживаю…
— Ну, ладно, забирайте добычу и пойдемте. Побдителей не судятъ.
Дома Митю ждала основательная головомойка отъ матери, но къ этому Митя уже привыкъ и хладнокровно пропустилъ мимо ушей разныя жалкія слова, которыя слыхалъ сто тысячъ разъ.
По мннію гимназическаго начальства Митя былъ никуда негодный, испорченный и лнивый мальчикъ. Во первыхъ, онъ не учился, во вторыхъ, дрался на перемнахъ, часто попадалъ въ карцеръ и былъ приглашаемъ на воскресенье, въ третьихъ, подписывалъ самъ вмсто матери штрафники и отмтки, и когда не являлся въ классъ, что случалось часто, то приносилъ отъ ея имени подложныя записки о болзни. По какому-то случаю выяснилось, что Митя, вмсто школы, уходилъ съ нсколькими товарищами на окраины города и проводилъ тамъ превесело время до трехъ часовъ, когда возвращался домой съ сумкой на плечахъ, словно усердно учился съ утра. Когда Евгенію Петровну пригласили, наконецъ, къ директору, который показалъ ей многочисленныя состряпанныя Митей записки и разсказалъ ей о другихъ штукахъ его, Евгенія Петровна пришла въ ужасъ. Она ужасно любила Митю, единственнаго сына (у нея еще была дочь невста), знала, что и Митя любитъ ее, и никакъ не ожидала, что онъ можетъ причинить ей такое огорченіе.
— Боже мой, Боже мой!— стонала Евгенія Петровна дома, хватаясь ладонями за виски, въ то время какъ Митя блдный и смущенный, молча стоялъ передъ нею.— Вдь совершеннолтнихъ иза такія дла въ Сибирь ссылаютъ! Вдь это-жъ обманъ, подлогъ! Какъ ты могъ ршиться на такую гадость?
Митя молчалъ, соплъ и сильно косилъ въ сторону, что съ нимъ бывало при сильномъ волненіи или смущеніи. А черезъ полчаса онъ уже, какъ ни въ чемъ не бывало, раздобывъ гд-то паяльникъ, лудилъ самоваръ, какъ заправскій мдникъ, запаивалъ горлку отъ лампы въ столовой и съ увлеченіемъ производилъ другія ремонтныя работы въ дом по слесарно-механической части.
Когда Константина Ивановича пригласили заниматься съ нимъ, то онъ въ короткое время убдился, что мннія объ испорченности, лности и неспособности Мити совсмъ неврны — у него Митя отлично учился, терпливо зубрилъ скучныя вещи, не лгалъ, не обманывалъ и во всякихъ занятіяхъ проявлялъ прекрасныя способности, а по характеру оказался очень милымъ мальчикомъ, да это и не могло быть иначе, потому что въ город, и въ деревн Митю вс любили, такъ что прислуга всегда покрывала всякія его шалости и продлки.
— Вдь вотъ вы можете учиться, — говорилъ ему какъ нибудь за урокомъ Константинъ Ивановичъ, почему же вы лнились въ школ?
— Очень скучно было, Константинъ Ивановичъ, или наоборотъ, очень весело. Напримръ придетъ французскій учитель Десгилье, а по-русски совсмъ не знаетъ, насъ же спрашиваетъ. Напримръ, переводимъ изъ Марго съ французскаго: эта бумага плоха. Вотъ онъ насъ и спрашиваетъ: можно перенести ‘негодяй бумага’. Мы кричимъ: можно! и переводимъ — эта бумага негодяй. По исторіи придетъ учитель и скажетъ: сперва мы построимъ скелетъ, а потомъ будетъ облекать его мясомъ, а скелетомъ онъ называлъ хронологію. Не знаешь, въ которомъ году была битва при Марафон или какъ тамъ звали персидскаго полководца — Мардарій или Мардоній… садись — единица! Вотъ насъ и собралась небольшая компанія. Зимой, въ какой день трудные уроки, мы уходили на рчку, тамъ у насъ подъ мостомъ были спрятаны коньки. Катаемся и съ мальчишками деремся. А весной, когда придутъ корабли съ треской, мы на пристань, познакомимся съ матросами или въ капитаномъ и попросимся по мачтамъ лазить, или за городомъ рыбу ловимъ, шалашъ построимъ. Очень весело!
— Конечно, весело, но какъ-же отмтки, экзамены?
— Да, вдь у насъ, Константинъ Ивановичъ, имнье. Если я буду заниматься хозяйствомъ, такъ на что мн латинскій и греческій языкъ?
— Я не скажу, чтобы для этого надо было знать латинскій и греческій языкъ, но раньше, чмъ быть сельскимъ хозяиномъ, надо быть образованнымъ человкомъ, а какъ вы сдлаетесь имъ, если вы не кончите сперва средней школы, а потомъ университетъ или что другое? Наконецъ, вы можете лишиться имнья по какой нибудь случайности.
— Я, Константинъ Ивановичъ, извернусь, я тогда лошадьми торговать буду, я все по этой части знаю, не хуже цыгана.
Дйствительно, хотя Митя обнаруживалъ необыкновенную сметку или ловкость во всякомъ практическомъ дл, но больше всего его занимали лошади. Митинъ покойный отецъ завелъ у себя конскій заводъ, который по его смерти сохранился въ имніи, и Митю чаще всего можно было застать тамъ. Разсуждая постоянно съ конюхами, кучерами и мужиками о лошадяхъ, Митя пріобрлъ по этой части такія познанія, что мужики изъ сосдней деревни при покупк лошадей приводили ихъ показывать ему.
— Ну-ка, баринъ, — говорилъ какой нибудь мужиченка, появляясь на конномъ двор въ сопровожденіи тощей клячи и двухъ, трехъ подозрительныхъ личностей цыганскаго вида, — сдлай милость, посмотри-ка коня, по сходной цн уступаютъ.
Митя съ серьезнымъ видомъ, засунувъ руки въ карманы, посвистывая, обходилъ клячу кругомъ, разсматривая вс ея статьи. Затмъ приступалъ къ подробному осмотру: задиралъ коняг голову и смотрлъ зубы, щупалъ крестецъ, ревизовалъ ноги, тыкалъ въ брюхо, заставлялъ провести коня шагомъ, рысью, все время внимательно наблюдая его, наконецъ вскакивалъ на него самъ, словомъ задавалъ коняг самый обстоятельный экзаменъ, который кончался ожесточеннымъ споромъ съ продавцами, причемъ въ дло ввязывались вс присутствующіе. Если барышникъ, цыганъ, оказывался знатокомъ и превосходилъ въ этомъ Митю, то Митя вступалъ съ нимъ въ препирательство, раззадоривалъ его и очень ловко узнавалъ какіе нибудь неизвстные ему секреты о лошадиныхъ болзняхъ и средствахъ лечить ихъ. Ежели мимо усадьбы прозжалъ таборъ цыганъ, Митя обязательно былъ уже тамъ, шумлъ, спорилъ съ цыганами и принималъ дятельное участіе въ продажахъ, мнахъ и всякихъ другихъ операціяхъ. На конномъ завод Митя лично объзжалъ лошадей и достигъ въ этомъ такого искусства, что безъ страху садился на любую лошадь, и какія штуки не выдлывалатона, пытаясь освободиться отъ непріятной ноши, Митя оставался въ сдл до тхъ поръ, пока непокорное или капризное животное не подчинялось его вол.
Еще этимъ же лтомъ Мит пришлось дать блестящее доказательство своего искусства объзжать лошадей. Время отъ времени въ усадьбу собиралось много гостей, преимущественно по воскресеньямъ. Въ числ ихъ являлось всегда нсколько офицеровъ кавалерійскаго полка, стоявшаго въ сосднемъ город. Въ такіе дни шелъ пиръ горой. Евгенія Петровна считалась одной изъ самыхъ богатыхъ помщицъ во всей губерніи и еще при жизни мужа, бывшаго предводителя дворянства, привыкла видть свой домъ полнымъ гостей, которыхъ принимала съ самымъ широкимъ хлбосольствомъ. Хотя гости и бывали ей порою въ тягость, но Евгенія Петровна радушно приглашала ихъ, чтобы дать возможность повеселиться дочери, которая страстно любила всякія удовольствія. Одинъ изъ кавалерійскихъ офицеровъ, счень милый молодой человкъ, особенно настойчиво ухаживалъ за богатой невстой, и всмъ вскор стало ясно, что дло это кончится свадьбой. Дйствительно, молодой человкъ сдлалъ предложеніе и получилъ согласіе. Сговоръ былъ назначенъ въ одно изъ воскресеній въ конц іюля, и къ этому дню ожидали особеннаго наплыва гостей. Митя вмст съ сестрой составилъ обширную программу увеселеній: тутъ было и катанье верхомъ и въ экипажахъ, поздка въ лодкахъ на островъ по среди озера, гд долженъ былъ состояться пикникъ, въ сумеркахъ блестящій фейерверкъ и, конечно, неизбжные танцы до утра для молодежи и карты для людей пожилыхъ и любителей спокойныхъ удовольствій.
Вотъ въ самый разгаръ этого праздника и произошелъ случай, давшій возможность Мит отличиться, можно сказать, передъ всмъ губернскимъ обществомъ. Посл длиннаго и обильнаго обда съ шампанскимъ и безчисленыыми тостами за здоровье жениха и невсты, старички разбрелись по разнымъ уголкамъ, кто вздремнуть, кто просто отдохнуть, а молодежь высыпала въ садъ, гд сперва вс забрались въ малинникъ щипать малину, а потомъ затяли кидаться ею, пока барышни въ блыхъ платьяхъ не запросили пощады, потому что сочная, сплая малина оставила на платьяхъ нкоторыхъ дамъ ясныя доказательства мткости кавалеровъ. Тогда стали думать о другомъ времяпрепровожденіи въ ожиданіи момента, когда слдовало отправиться на пикникъ.
— Господа, давайте въ горлки!— предложила одна двица.
— Въ горлки! Давайте!— закричали одни.
— Нтъ, мы устали! — кричали другіе.
— Въ серсо! Въ серсо скучно! Нтъ, отчего же скучно!
Словомъ, ничего не клеилось.
— Господа, пойдемте осматривать нашъ конскій заводъ!— предложилъ Митя.
— Ахъ, въ самомъ дл! Это очень интересно, мы никогда не видали конскаго завода! закричали барышни. Кавалерійскіе офицеры тоже поддержали это предложеніе, и вся компанія подъ предводительствомъ Мити съ хохотомъ и восклицаніями направилась по широкой алле, которая мимо службъ и скотнаго двора вела на заводъ.
Заводъ очень уменьшился посл смерти Митина отца, потому что управляющій имньемъ, не знавшій этого дла, сильно запустилъ его. Но все же на немъ было двнадцать лошадей, и, благодаря Мит, заводъ снова началъ процвтать.
Дамы и двицы въ сопровожденіи кавалеровъ прошлись между рядами стойлъ, останавливаясь передъ той или другой лошадью. Офицеры съ видомъ знатоковъ осматривали лошадей и давали объясненія дамамъ. Одинъ изъ нихъ, хорошій наздникъ, считавшій себя знатокомъ лошадей, сильно задлъ Митю тмъ, что раскритиковалъ ‘Абрека’, любимую и, по мннію Мити, лучшую лошадь всего завода.
Митя сталъ очень вжливо возражать офицеру, нкоторые изъ товарищей тоже поддержали Митю, но наздникъ, оскорбленный тмъ, что оспаривать его осмливается ‘молокососъ’, — сказалъ надменно:
— Вы, молодой человкъ, или не вызживали, а если вызживали, то только очень смирныхъ лошадей. Вотъ, когда вы укротите такую лошадь, какъ мой ‘Красавчикъ’, тогда я буду разговаривать съ вами о лошадяхъ.
— Вы, можетъ быть, думаете, что я не усижу на вашемъ ‘Красавчик?’ сказалъ Митя, взглянувъ на офицера.
Тотъ снисходительно посмотрлъ на Митю сверху внизъ и пробурчалъ:
— Попробуйте!
— Извольте, мы сейчасъ это устроимъ!— сказалъ Митя.— Иванъ, скажите ихъ вахмистру, чтобы онъ вывелъ на дворъ ‘Красавчика’, только безъ сдла, — крикнулъ Митя конюху.
— Даже безъ сдла! — усмхнулся наздникъ-офицеръ.
— Дмитрій Николаевичъ, полноте, оставьте! заговорили офицеры.— Мы уврены, что вы отлично здите, но не длайте этого опаснаго опыта. Вдь его лошадь прямо чортъ, онъ самъ, когда объзжалъ ее, дв недли ходилъ съ рукой на перевязи.
— Однако она меня не сбросила!— процдилъ свозь зубы наздникъ.
Но Митя нисколько не смутился.
Офицеры, удивленные увреннымъ видомъ Мити, заинтересовались этимъ зрлищемъ, а дамы и двицы, узнавъ, что Митя хочетъ сломать себ голову, въ ужас побжали въ домъ сказать о томъ Евгеніи Петровн. Между тмъ на двор завода собралась многочисленная публика, потому что къ кучк офицеровъ и гостей вскор присоединились конюхи, кучера и рабочіе, пришедшіе со скотнаго двора.
— Ужасти какія! — шептала птичница Анисья, — нашъ-то, нашъ-то, на бшеную лошадь сядетъ!
— А ничего, что и сядетъ, вотъ что!— сказалъ огородникъ Антонъ.
Но вотъ въ воротахъ появился дюжій усатый вахмистръ, съ трудомъ ведя въ поводу вороного жеребца, который задиралъ голову и яростно плясалъ, такъ что гулъ шелъ отъ топота копытъ его. Публика раздалась пошире, многіе изъ опасенія побжали къ двери конюшни. Между тмъ Митя надлъ уже сапоги со шпорами и перчатки, скинулъ жилетку и пиджакъ.
— Бросьте, Митя!— сказалъ ему убдительно Константинъ Ивановичъ, очень раздосадованный тмъ, что споръ принялъ такой оборотъ.
— Да не безпокойтесь, Константинъ Ивановичъ, все кончится хорошо, — отвтилъ Митя серьезнымъ голосомъ.
— Что, онъ валяется?— спросилъ Митя вахмистра, подразумвая подъ этимъ манеру нкоторыхъ лошадей кататься по земл съ цлью избавиться отъ всадника.
— Такъ точно, ваше благородіе!— отвтилъ тотъ.
Митя взялъ изъ рукъ вахмистра поводья и внимательно посмотрлъ на ‘Красавчика’, который слегка перегнулъ шею и злобно таращилъ на Митю свои глаза. Мгновенье спустя Митя уже сидлъ на немъ верхомъ.
‘Красавчикъ’ сперва потоптался, задирая назадъ голову, затмъ внезапно пригнулъ ее къ земл, уперся передними ногами и такъ лягнулъ задними, что казалось, будь всадникъ привязанъ къ нему ремнями, онъ долженъ былъ бы сорваться съ мста и полетть черезъ голову лошади. Но Митя хорошо зналъ эти штуки. Не имя для упора ногъ стремянъ, онъ во время маневра упирался ими въ переднія ноги коня, гд они переходятъ въ плечо. ‘Красавчикъ’ продлалъ эту штуку нсколько разъ, но безуспшно — Митя, какъ ни въ чемъ не бывало, оставался въ ‘сдл’. Тогда лошадь, словно у нея былъ опредленный планъ, попыталась сбросить всадника другимъ маневромъ. Она подымалась высоко на дыбы, махая передними копытами въ воздух, такъ что, казалось, еще мгновенье, и конь перекинется назадъ и раздавитъ всадника, а затмъ внезапно становилась на переднія ноги и лягала задними. Но и этимъ нельзя было провести Митю.
— Браво! браво!— раздалось въ кучк офицеровъ. Мужики стояли, разинувъ ротъ, и нкоторые безсознательно подражали движеніямъ Мити, который хладнокровно слдилъ за лошадью, то натягивая, то ослабляя поводья. Наконгцъ ‘Красавчикъ’ прибгнулъ къ способу, который считалъ въ своей лошадиной практик самымъ врнымъ: онъ сталъ валяться. Но при первомъ же движеніи его въ этомъ смысл, Митя уже соскочилъ съ него и стоялъ возл, стараясь не запутать поводья. ‘Красавчикъ’ съ храпомъ поднимался и, когда оказывался на четырехъ ногахъ, Митя по прежнему сидлъ на немъ, проучивая его посл каждой продлки шпорами и натягиваніемъ поводьевъ. Тогда ‘Красавчикъ’ сталъ пятиться бокомъ съ цлью придавить Митю къ стн конюшни, но и этотъ маневръ не удавался: Митя либо отвлекалъ коня отъ его намренія, натягивая изо всей силы поводья и вонзая въ бока его шпоры, либо во время соскакивалъ и быстро вскакивалъ снова. Возня эта длилась уже съ полчаса. ‘Красавчикъ’ храплъ и сталъ покрываться пной, клочья которой летли съ мундштука, какъ хлопья снга. Но конь не сдавался, точно имлъ въ запас еще одну штуку, для выполненія которой какъ бы хотлъ отвлечь вниманіе всадника. Дйствительно, исчерпавъ вс фокусы, ‘Красавчикъ’ началъ носиться по двору, плясать, пятиться, метаться вправо, влво, и внезапно, повернувшись .на заднихъ ногахъ, какъ юла, кинулся къ высокому забору.
Не успли зрители ахнуть, какъ раздался сухой трескъ, полетла на землю жердь, а ‘Красавчикъ’ несся по ту сторону забора по направленію къ пруду. Но вмст съ нимъ на его спин несся и Митя, который какъ бы по инстинкту угадывалъ каждое движеніе коня и все время былъ наготов. Послдней штукой ‘Красавчика’ было то, что онъ влзъ въ прудъ вмст со всадникомъ по самую шею. Но здсь онъ сдался — должно быть холодное купанье успокоило его нервы, и Митя, какъ ни въ чемъ не бывало, вернулся на немъ по дорог на дворъ.
Здсь офицеры и гости, особенно молодые, съ восхищеніемъ поздравляли Митю, съ котораго грязная вода пруда лилась потоками. Офицеръ-наздникъ тоже поздравилъ Митю, но съ такимъ злымъ лицомъ, что вс поняли, какую досаду чувствовалъ этотъ господинъ.
— Какъ жаль, Дмитрій Николаевичъ, что мы не бились объ закладъ!— сказалъ одинъ офицеръ.
— Я хотлъ предложить, да неловко показалось ставить противъ васъ, — сказалъ другой, — и хорошо сдлалъ, проигралъ бы.— Офицеры и гости направились въ домъ и повели Митю.
Дворня долго не расходилась, а въ кучк ея посторонній свидтель не разъ слышалъ бы возгласы: ‘а нашъ-то баринъ!.. нашъ-то орелъ!.. Всхъ военныхъ-те за поясъ заткнулъ!
Спектакль на двор коннаго завода могъ закончиться безпрепятственно только потому, что двицы, побжавшія доложить Евгеніи Петровн объ Митиной зат, сколько ни искали, не могли найти ее. Въ то время, какъ Митя укрощалъ на конномъ завод ‘Красавчика’, Евгенія Петровна сидла и разговаривала съ однимъ гостемъ въ тнистой бесдк въ уединенномъ уголку сада. Гость, полный высокій господинъ въ изящномъ фланелевомъ костюм и шляп панама, съ золотымъ пенсне на носу и массивной золотой цпочкой со множествомъ жетоновъ на бломъ пикейномъ жилет, говорилъ мягкимъ, но важнымъ голосомъ, пуская на воздухъ дымъ душистой сигары. Это былъ директоръ-распорядитель и воротила мстнаго банка, особа, извстная даже въ обихъ столицахъ. Вс считали его необыкновеннымъ дльцомъ, который блестяще велъ операціи банка, поддерживалъ и затвалъ все новыя и новыя предпріятія въ кра. На самомъ же дл это былъ ловкій мошенникъ, который въ компаніи такихъ же людей, какъ самъ, ловко морочилъ доврчивыхъ, но жадныхъ до наживы людей. Дла банка и разныхъ другихъ предпріятій этого господина были уже давно страшно запутаны, и все дло ежеминутно могло лопнуть. Но объ этомъ никто пока не догадывался, кром заправилы и его шайки. Онъ изворачивался пока, добывая деньги, то здсь, то тамъ, въ надежд какъ-нибудь поправить дла, но вмсто того запутывался все больше. Къ Евгеніи Петровн онъ пріхалъ нарочно, чтооы выманить у нея деньги. Для этой цли онъ, воспользовавшись свободнымъ временемъ посл обда, завелъ съ ней разговоръ о томъ, что-де имнья нынче мало приносятъ доходу, а гораздо выгодне давать деньги подъ проценты разнымъ банкамъ, фабрикамъ или другимъ очень выгоднымъ предпріятіямъ.
— Не упустите изъ виду, дорогая Евгенія Петровна, — говорилъ онъ сочнымъ бархатнымъ голосомъ, — что у васъ во первыхъ дочь, которая длаетъ блестящую партію, хотя, какъ мн извстно, у жениха нтъ состоянія, только извстная фамилія, а во вторыхъ — сынъ…
— Ихъ, ужъ и не говорите, Николай Николаевичъ, я теперь въ такомъ затрудненіи, что и не знаю, какъ справлюсь. Наденьк надо приданое приличное справить, выдлить ея часть. Вдь на офицерское-то жалованье не проживешь, какъ мы привыкли жить, а между тмъ капиталу у меня посл покойника мужа осталось немного. Главное состояніе наше — имнье.
— Ну зато вдь и имнье то ваше, первое въ губерніи. Правда оно немного запущено. Сколько у васъ десятинъ?
— Да что-то немногимъ больше тринадцати тысячъ…
— Помилуйте, по здшнимъ цнамъ на землю вы милліонерша! И не стыдно вамъ оставлять это втун? Нтъ, милая и дорогая Евгенія Петровна, поврьте моей долголтней опытности, а я бы на вашемъ мст немедленно заложилъ бы землю въ какомъ-нибудь солидномъ банк, я это легко и безъ хлопотъ могу устроить вамъ, а деньги помстилъ бы въ какое-нибудь доходное дло. Что вы сейчасъ получаете съ имнья доходу? Какихъ-нибудь двадцать тысячъ?
— Да, не больше.
— Вотъ видите, между тмъ, заложивъ имнье, ну, скажемъ за восемьсотъ тысячъ, вы будете получать на этотъ капиталъ по крайней мр втрое, чмъ имете сейчасъ. Поврьте моей опытности!
Долго еще говорилъ Николай Николаевичъ, уговаривая Евгенію Петровну заложить имнье и положить деньги въ его банкъ, и до того опуталъ бдную женщину, что она ршилась послдовать его совту. Нельзя сказать, чтобы Евгенія Петровна была жадная женщина или была недовольна своимъ доходомъ, но Николай Николаевичъ такъ ловко убждалъ ее сдлать это ради дтей, такъ заманчиво расписывалъ, какъ наживаются вс ея сосди, послдовавшіе его совтамъ, что Евгенія Петровна легко сдалась, тмъ боле, что подобно всмъ, врила въ геніальныя способности и безусловную честность Николая Николаевича.
Съ важнымъ видомъ велъ Николай Николаевичъ свою даму къ террасс, когда на перекрестк аллеи они неожиданно наткнулись на кучку гостей, которые съ шутками и громкими восклицаніями шли, окруживъ мокраго Митю.
— Митя, что это?— ахнула Евгенія Петровна, выпустивъ руку Николая Николаевича.
— Это я, мама, ‘Красавчика’ укрощалъ и нечаянно въ пруд выкупался.
— Евгенія Петровна! Вашъ сынъ сегодня отличился, — крикнулъ кто-то изъ гостей…
— Да, да, онъ покрылъ себя неувядающей славой!— сказалъ ротмистръ.
— Мы провозгласимъ его первымъ наздникомъ! — вставилъ другой офицеръ.
— Онъ только случайно не сломалъ себ шеи!— сказала сестра Мити.— Мы вс отъ ужаса убжали въ домъ, искали васъ, мама, чтобъ пожаловаться…
— Господа, — сказала Евгенія Петровна съ упрекомъ, — какъ это вы допустили его, Константинъ Ивановичъ?
— Ничего, Евгенія Петровна, все хорошо, что хорошо кончается.
— Ахъ, какой необузданный мальчикъ! Ступай, хоть переоднься скоре. Посмотри, подъ тобой чуть не лужа, — сказала Евгенія Петровна, которая не успла испугаться, а сердиться при гостяхъ не хотла.
Праздникъ закончился, какъ и предполагалось, танцами. Митя, съ которымъ офицеры стали обращаться какъ съ равнымъ, былъ героемъ вечера: въ котильон барышни чаще всего выбирали его, такъ что къ концу бала грудь его была увшана мишурными орденами.
Этимъ же лтомъ Евгенія Петровна выполнила проектъ Николая Николаевича, который прізжалъ въ усадьбу еще нсколько разъ и сильно ухаживалъ за Евгеніей Петровной. Она заложила имніе въ дворянскомъ банк, а полученную за него громадную сумму помстила въ банкъ Николая Николаевича. Осенью, когда семейство Груздевыхъ перекочевало въ столицу, Митя благополучно сдалъ экзамены въ четвертый классъ. Но едва онъ былъ предоставленъ самому себ, какъ началось старое — учиться въ гимназіи онъ положительно не хотлъ, такъ что когда наступила весна, и пришло время отправляться на лто въ имнье, Митя опять оказался съ кучей переэкзаменовокъ.
— Это — просто срамъ! — горячилась Евгенія Петровна, — шестнадцатый годъ пошелъ, усы ростутъ, и не можетъ справиться съ ученьемъ. Недоросль, право, недоросль.
— Мама, я подучусь лтомъ.
— Подучусь, подучусь! Начинитъ тебя Константинъ Ивановичъ, дай Богъ здоровья доброму человку, такъ подучишься. Что же ты весь вкъ на помочахъ ходить будешь? Вотъ сестра твоя съ медалью кончила, никакихъ заботъ, никакихъ хлопотъ не доставила мн, а съ тобой одно мученье!
Лто потекло попрежнему, съ тмъ только исключеніемъ, что въ половин его должна была торжественно праздноваться свадьба Митиной сестры, которую зимой пришлось отложить по случаю дальней командировки ея жениха.
Никто не подозрвалъ, какая гроза собиралась надъ этимъ помщичьимъ домомъ со всмъ его благополучіемъ. Первымъ предвстникомъ ея явилось извстіе, которое привезъ земскій врачъ, захавшій по пути въ усадьбу. Онъ сообщилъ Евгеніи Петровн, что Николай Николаевичъ ухалъ въ столицу по какимъ-то дламъ и тамъ пропалъ: о немъ не было ни слуху, ни духу, сколько не писали и не телеграфировали ему. По его отъзд въ город стали носиться темные слухи, что де въ банк не совсмъ благополучно. Поднялась тревога, люди кинулись вынимать свои деньги изъ банка, но въ роскошномъ помщеніи его вмсто обычной служебной сутолоки они увидли совсмъ другую картину: изъ служащихъ, кром нсколькихъ писцовъ, никого не было, везд стояла полиція, шкапы и столы были опечатаны. Банкъ лопнулъ, и вмст съ нимъ, какъ мыльные пузыри, лопнули разныя другія предпріятія, на которыя доврчивая публика отдала свои деньги въ ожиданіи быстраго обогащенія. Говорятъ, въ эти дни въ помщеніи банка происходили раздирающія душу сцены. Много было людей, которые всю жизнь откладывали деньги по грошамъ, чтобы сдлать сбереженіе на старость, держали ихъ въ банк и теперь лишились всего. Вмст съ ними раззорилось много купцовъ, помщиковъ и просто зажиточныхъ людей. Были даже случаи помшательства и самоубійства съ отчаянія.
Въ усадьбу Груздевыхъ извстіе о крах привезъ одинъ изъ сосдей, старикъ, мелкій помщикъ, товарищъ по служб въ полку мужа Евгеніи Петровны, знавшій объ заклад имнія. Вечеромъ, передъ самымъ ужиномъ, онъ подкатилъ на дребезжащемъ тарантас къ флигелю, гд жилъ Константинъ Ивановичъ, и съ сердитымъ лицомъ, не снимая своей старой пропыленной разлетайки, прошелъ въ комнату Константина Ивановича, плотно заперевъ за собою дверь. Объ чемъ они говорили съ Константиномъ Ивановичемъ — неизвстно, только, когда пришли въ третій разъ звать ихъ къ ужину, оба явились въ столовую съ такими сердитыми, озабоченными лицами, точно они серьезно поссорились.
— Что съ вами, Ксенофонтъ Пантелеевичъ?— такъ звали старика сосда, — спросила Евгенія Петровна озабоченнымъ голосомъ.— Случилось разв что, непріятность какая?
— Да, матушка, случилось, — буркнулъ тотъ въ сдые висячіе усы, — непріятность тутъ большая вышла.
— Что такое?
Ксенофонтъ Пантелеевичъ молчалъ, наливая себ большую рюмку водки.
— Евгенія Петровна, — началъ Константинъ Ивановичъ.— Что такое говорилъ вамъ земскій врачъ относительно Николая Николаевича?
— А что такое? Съ нимъ разв что стряслось?— обезпокоилась Евгенія Петровна.
— Да, видите-ли, въ город говорили что-то насчетъ банка и другихъ предпріятій его…
— Неладно говорили, — вставилъ Ксенофонтъ Пантелеевичъ, прожевывая закуску.
— Ну?— торопила ихъ Евгенія Петровна, — дла его пошатнулись, что-ли?
— Да, пошатнулись, даже сильно пошатнулись, — говорилъ Константинъ Ивановичъ.
— Совсмъ, можно сказать, пошатнулись!— вставилъ Ксенофонтъ Пантелеевичъ.
Евгенія Петровна въ волненіи откинулась на спинку стула и уронила вилку. Митя съ Надей, переставъ жевать, во вс глаза смотрли на говорившихъ.
— Лопнулъ?— прошептала почти неслышно Евгенія Петровна и страшно поблднла.
Константинъ Ивановичъ съ Ксенофонтомъ Пантелеевичемъ мрачно молчали, уставясь глазами въ тарелки, и не замтили, какъ Евгенія Петровна закрыла глаза и, какъ мшокъ, стала сползать со стула на полъ.
— Мама, мама!— крикнула Надя и кинулась къ ней, уронивъ съ грохотомъ стулъ.
Митя, а за нимъ и прочіе вскочили, поднялась суматоха, и Евгенію Петровну перенесли на диванъ. Черезъ нсколько минутъ она пришла въ чувство, но не сразу вернулась къ сознанію того, что произошло. Когда она совсмъ оправилась, Ксенофонтъ Пантелеевичъ осторожно сообщилъ ей все, что зналъ о крах банка.
— Боже мой, дти, мы раззорены, мы нищіе!— стонала Евгенія Петровна.
— Мама, мама, успокойтесь, — шептала Надя, стоя на колняхъ передъ матерью и гладя ея руки.
— Какъ могла я ршиться на такое безуміе! — продолжала Евгенія Петровна, всхлипывая, — теперь меня до смерти будетъ мучить совсть за то, что я пустила васъ по міру!
Митя съ сестрой успокаивали мать, какъ могли. Они сами чувствовали сильную тревогу, хотя оба не отдавали себ еще отчета въ постигшемъ ихъ бдствіи. Нсколько дней прошли въ сильномъ безпокойств. Евгенія Петровна почему-то надялась, что несчастіе не такъ велико и ужасно, какъ показалось всмъ вначал. Но, когда списались, и Константинъ Ивановичъ съ Митей, по просьб Евгеніи Петровны, побывалъ въ город, то выяснилось, что Груздевы дйствительно раззорены въ лоскъ. Имнія не было возможности спасти. Наоборотъ, самымъ лучшимъ исходомъ казалось продать его. Можетъ быть найдется покупщикъ, который дастъ за него больше той суммы, по какой оно было заложено, и тогда излишекъ могъ обезпечить раззоренной семь жалкое существованіе. Посл долгихъ поисковъ и хлопотъ, дйствительно, нашелся богатый купецъ, согласившійся взять имніе ради лса, но онъ давалъ сверхъ залога его пустяки, — едва нсколько тысячъ рублей, которые съ имвшимися у Евгеніи Петровны деньгами составляли скромную сумму въ двнадцать тысячъ рублей. Это было все, что оставалось семь богатйшихъ въ губерніи помщиковъ. Люди, которые живутъ скромно и зарабатываютъ себ средства къ жизни трудомъ, сочли бы такую сумму богатствомъ, но для Груздевыхъ, привыкшихъ къ богатой обстановк, изысканной пищ и воспитанныхъ въ привычкахъ не отказывать себ ни въ чемъ, капиталъ этотъ былъ равносиленъ жалкой нищет. Въ лучшемъ случа онъ обезпечивалъ имъ доходъ въ семьсотъ, восемьсотъ рублей, вмсто двадцати, пятнадцати тысячъ, которыя проживались Груздевыми раньше. Бдствіе не пришло одно. Какъ въ природ за одной грозой часто черезъ короткій промежутокъ набгаетъ вторая и третья, а затмъ тянется вереница пасмурныхъ холодныхъ дней, такъ и здсь за одной бдой разразилась другая непріятность. Едва распространилась всть, что въ числ раззоренныхъ до тла банковскимъ крахомъ находятся и Груздевы, какъ вскор затмъ заговорили о томъ, что свадьба Нади Груздевой разстроилась. Дйствительно, нсколько дней спустя посл описанной выше сцены, офицеръ, женихъ Надинъ, пріхалъ въ усадьбу и поразилъ не только невсту, но и всхъ своимъ холоднымъ манернымъ поведеніемъ. Этотъ господинъ, оказывается, ухаживая за Надей, имлъ въ виду, главнымъ образомъ, ея богатое приданое. Теперь же, когда Груздевы раззорились, женитьба на бдной двушк показалась ему, его родителямъ и родственникамъ чмъ-то врод самоубійства.
— Мой милый, — сказала ему мать, — ты не можешь и не долженъ портить своей карьеры, — и сынъ вполн согласился съ ней. Вотъ почему, сейчасъ же по прізд въ усадьбу Груздевыхъ, молодой человкъ немедленно попросилъ Евгенію Петровну удлить ему время для серьезнаго разговора. У бдной Евгеніи Петровны екнуло сердце отъ этихъ словъ, она, разумется, сейчасъ же поняла какого рода будетъ этотъ разговоръ и собрала свои силы, чтобы не уронить своего достоинства.
— Михайло, — приказала она лакею, — скажи Надежд Николаевн и Мит, чтобъ они не безпокоили насъ, пока ихъ не позовутъ.— Садитесь, пожалуйста, Юрій Михайловичъ!
Юрій Михайловичъ щелкнулъ шпорами и церемонно слъ въ кресло возл дивана, на которомъ расположилась Евгенія Петровна.
— Ужасное несчастье, — началъ онъ, — разразившееся надъ вашей уважаемой семьей, Евгенія Петровна, вызвала общія чувства сожалнія, и я прошу васъ принять выраженіе глубокаго сочувствія вашему горю….
— Благодарю васъ!
— Вмст съ тмъ, я бы хотлъ сказать, что т отношенія, въ какихъ я стоялъ къ вашему дому, то есть къ Надежд Николаевн, въ силу измнившихся обстоятельствъ, кой, какъ вы сами понимаете…. и въ связи…. въ связи съ состояніемъ моихъ средствъ…. моихъ и моихъ родителей… средствъ и связей….
— Какъ я понимаю ваши слова, Юрій Михайловичъ, вы бы хотли, чтобы мы вернули вамъ слово, я и моя дочь?— спросила холодно Евгенія Петровна.
— При всхъ моихъ чувствахъ къ Надежд Николаевн…— началъ Юрій Михайловичъ.
— Чувства тутъ не причемъ, — перебила его Евгенія Петровна, — поврьте, что ни я, ни моя дочь ни минуты не будемъ колебаться въ этомъ дл. Я такъ уврена въ Над, что возвращаю вамъ ваше слово за себя и за нее и прошу ее избавить отъ всякихъ объясненій.— Тутъ Евгенія Петровна поднялась съ дивана, кивнула слегка Юрію Михайловичу и величественно выплыла изъ комнаты.
Молодой человкъ поклонился, потоптался немного и затмъ быстро направился въ прихожую, гд Михайло съ видомъ снисходительнаго презрнія уже держалъ его шинель наготов.
Отъздъ Юрія Михайловича произошелъ такъ быстро, что совершенно походилъ на бгство.
— Гд же Юрій Михайловичъ, мама? — спросила Надя, впорхнувъ въ спальню матери.
Евгенія Петровна сидла у столика съ портретомъ покойнаго мужа въ задумчивой. печали. Слезы помимо воли текли по ея блдному лицу, останавливаясь въ морщинахъ. При Надиномъ вопрос она не удержалась, приложила платокъ къ губамъ и всхлипнула.
Надя измнилась въ лиц.
— Мама?— сказала она упавшимъ груднымъ голосомъ, — правда?…
Евгенія Петровна, не отнимая платка, кивнула головой.
— Онъ взялъ слово назадъ, — добавила она тихо.
Надя страшно поблднла, глаза ея расширились, и на лбу появились складки, точно она чему-то удивилась. Не говоря ни слова, Надя повернулась и побжала вонъ. Евгенія Петровна не имла силъ подняться и идти утшать ее. Свадьба, конечно, разстроилась. Надя была влюблена въ своего жениха, но она была двушка неглупая и самолюбивая. Чувство ея разсялось, какъ дымъ отъ порыва сильнаго втра, въ то самое мгновеніе, какъ она узнала объ отказ Юрія Михайловича. Самолюбіе ея было тяжко уколото, и Надя страдала отъ мысли, что она теперь покинутая невста, и еще отъ сознанія, какъ могла она увлекаться человкомъ, который цнилъ въ ней не подругу жизни, а богатую наслдницу.
На Митю вс эти событія подйствовали ошеломляющимъ образомъ. Онъ совсмъ растерялся, ходилъ грустный и угрюмый, и часто можно было замтить, что слезы стояли въ его глазахъ. Вмсто уроковъ они теперь съ Константиномъ Ивановичемъ по цлымъ часамъ обсуждали случившееся и строили предположенія насчетъ будущаго. Мит было жаль мать, сестру, жаль было имнія, изъ котораго предстояло выхать въ недалекомъ времени. Вмсто всякихъ затй, которыя еще недавно заполняли голову Мити, въ ней теперь копошились смутныя и неясныя ему мысли. Онъ съ трудомъ принималъ предположеніе, что весь складъ ихъ жизни долженъ теперь измниться, и начиналъ смутно понимать, что судьба назначаетъ ему какую-то новую роль и налагаетъ какія-то серьезныя и тяжелыя обязательства. Въ этотъ трудный моментъ въ жизни Мити онъ нашелъ себ истиннаго друга въ Константин Иванович, который воспользовался этимъ случаемъ, чтобы открыть Мит глаза на многое такое, къ чему тотъ въ качеств легкомысленнаго и избалованнаго богатствомъ юноши относился легко и часто презрительно. Онъ объяснилъ Мит, что жизнь для большей части людей есть тяжелая борьба за средства къ существованію, и что каждый долженъ принимать въ ней участіе, а если у него есть силы и способности, то облегчить всми возможными средствами бремя жизни другимъ. Дале онъ доказывалъ Мит, что трудъ и знанія — главныя силы, съ помощью которыхъ разумный человкъ достигаетъ своихъ цлей, и вмст съ тмъ всми способами старался укрпить въ Мит увренность въ своихъ силахъ и привычку не теряться, не унывать, а полагаться только на себя.
Лто проходило скучно и тоскливо. Не было уже прежнихъ създовъ гостей, обдовъ, пикниковъ, танцевъ и веселья. Усадьба приняла какой-то хмурый видъ и походила на муравейникъ, изъ котораго обитатели его вздумали выселяться. Евгенія Петровна понемногу отпускала прислугу и рабочихъ, которые вызжали изъ усадьбы со своимъ скарбомъ, нкоторые со слезами, какъ изъ насиженнаго родного гнзда. Въ половин августа Груздевы тронулись въ Петербургъ, забравъ съ собою кое-какія вещи, съ которыми были связаны семейныя воспоминанія, и за которыя Евгенія Петровна ожесточенно торговалась съ покупщикомъ, желавшимъ пріобрсти старое дворянское имнье со всей обстановкой.
Въ Петербург для Груздевыхъ началась новая жизнь, полная лишеній и мелкихъ непріятныхъ заботъ, отъ которыхъ прежде ихъ избавляли средства и многочисленная прислуга. Особенно тяжело было Евгеніи Петровн, такъ какъ она была уже въ годахъ и привыкла съ дтства къ иной жизни. Трудно было и Над, тмъ боле, что ей приходилось ухаживать за матерью, которую горе и лишенія лишили почти всякой энергіи. Положеніе Мити было тоже не изъ пріятныхъ. Ему нужно было продолжать ученье, а между тмъ средствъ на это не хватало. Гимназическое начальство не освободило его отъ платы за ученье, потому что Митя такъ запустилъ въ прошломъ свои занятія, что ему трудно было выбраться въ хорошіе ученики. Зажиточные родственники, которыхъ у Груздевыхъ было немало, оказывали имъ нкоторую помощь, но съ такимъ кислымъ видомъ, что самолюбіе Нади и Мити страдало жестоко. Съ помощью ихъ, однако, Надя нашла кое-какіе уроки, такъ что заработокъ ея нсколько пополнялъ скудный бюджетъ семьи, но средствъ все-таки не хватало. Обстоятельство это особенно мучило Митю. Онъ чувствовалъ себя почти взрослымъ и страдалъ отъ мысли, что не только не въ состояніи поддерживать своихъ, но еще отнимаетъ изъ ихъ скуднаго запаса средства на себя. Жизнь становилась все тяжеле. Въ долгіе зимніе вечера въ тсной квартирк Груздевыхъ, состоявшей изъ трехъ низкихъ и грязноватыхъ комнатъ, выходившихъ окнами на темный задній дворъ громаднаго петербургскаго дома, время ползло медленно и тоскливо среди грустной тишины. Надя, набгавшись по урокамъ, отъ усталости и дурного настроенія духа ложилась ничкомъ на постель и затихала. Евгенія Петровна неслышно вязала или чинила что нибудь изъ ея гардероба. Митя сидлъ у себя въ узкой каморк за уроками, но темноватая дешевая лампа, пахнувшая керосиномъ, чаще освщала его сидящимъ въ глубокой задумчивости.
Митя строилъ одинъ планъ за другимъ, но самъ же разрушалъ ихъ своимъ практическимъ умомъ. Въ немъ все боле зрла мысль, что онъ опора семьи, что на немъ лежитъ задача вырвать мать и сестру изъ когтей нужды и устроить имъ хоть сколько нибудь боле спокойную и счастливую жизнь. Но какъ ни напрягалъ онъ свое воображеніе, ничего придумать не могъ. Ремесла никакого онъ не зналъ, по крайней мр толкомъ, взять какую нибудь мелкую должность въ канцеляріи, въ контор, на желзной дорог… Это можно было устроить при содйствіи родственниковъ, но вдь далеко ему на этомъ поприщ безъ образованія и безъ спеціальныхъ знаній не уйти, а что же сдлаютъ какія нибудь шестьдесятъ, семьдесять пять рублей, которые Митя въ лучшемъ случа могъ бы получить на такомъ мст.
Константинъ Ивановичъ, посщавшій часто своихъ прежнихъ патроновъ, тоже не могъ придумать ничего, хотя они съ Митей совщались подолгу объ этомъ.
Когда наступила весна, стаялъ снгъ, задребезжали по мостовой колеса, и на улицахъ стали продавать ландыши, Груздевымъ стало особенно тяжело въ ихъ душной квартир. Надя нердко плакала тайкомъ, уткнувшись въ подушку, Евгенія Петровна тяжело вздыхала и, хотя ежечастно думала о прежнемъ вольномъ жить-быть въ Груздевк, но старалась не растравлять этими воспоминаніями дочь. Митя часто и подолгу уходилъ на пристань близь взморья, гд онъ гимназистомъ, вмсто того, чтобы сидть за латинскимъ урокомъ, лазилъ по снастямъ судна, крпко пахнувшаго смолой и соленой треской. Здсь, примостившись гд-нибудь на бревн или на старомъ вгрузшемъ въ землю якор, Митя подолгу сидлъ, наблюдая, какъ могучаго сложенія оборванцы въ разнообразныхъ живописныхъ лохмотьяхъ возились, разгружая съ помощью матросовъ пароходы и корабли со стройными мачтами и снастями. Прислушиваясь къ грохоту и лязгу цпей, свисту гудковъ и одушевленнымъ звукамъ голосовъ, Митя какъ-то забывалъ грустную дйствительность, и мысли его либо участвовали въ общей дятельности этой толпы рабочихъ, либо уносились далеко въ заморскія страны вмст съ этимъ громаднымъ пароходомъ, который черезъ нсколько дней уйдетъ куда-то далеко. Митя съ любопытствомъ разсматривалъ желзнаго колосса. Ему нравились гигантскія трубы, черныя закопченныя дымомъ мачты, и казалось чрезвычайно соблазнительнымъ стоять на капитанскомъ мостик или жить въ этой уютной кают, которая сверкала на солнц своими круглыми окнами въ блестящихъ кольцевидныхъ оправахъ. Какъ-то невольно ему приходила на память прочитанная когда-то нмецкая исторія о дурномъ мальчик, который убжалъ отъ своихъ добрыхъ родителей въ Америку и испыталъ разныя злоключенія, благодаря которымъ раскаялся и сталъ послушнымъ сыномъ. На пароход грузили мшки съ хлбомъ. Грузчики съ кулями на спин вереницей подходили по мосткамъ къ разобранному борту, гд матросъ, ловко нагибаясь, распарывалъ ударомъ ножа шовъ, такъ что зерно сыпалось въ трюмъ.
Въ задумчивости своей Митя не замтилъ, что въ этомъ дл произошла какая-то заминка: грузчики стали, опустивъ руки, какой-то господинъ въ котелк и черномъ пиджак, нахмурившись, толковалъ съ матросами. Онъ оглядывался, словно искалъ кого-то, и, видимо, находился въ какомъ-то затрудненіи. Вдругъ его взоръ упалъ на праздносидвшаго Митю. Онъ подумалъ мгновеніе и затмъ ршительнымъ шагомъ направился къ нему.
— Молодой человкъ свободный?— спросилъ онъ Митю, произнося слова съ иностраннымъ акцентомъ.
— Что?— спросилъ нсколько удивленный Митя.
— Молодой человкъ, свободный, можетъ считайтъ и писайтъ?— повторилъ незнакомецъ.
Въ это время подошли два грузчика, и одинъ изъ нихъ, свертывавшіи изъ газетнаго отрывка папироску, называемую у простонародья ‘собачьей лапкой’, сказалъ:
— Имъ требуется человкъ, который бы мшки считалъ и отмчалъ на бумажк. Который былъ, такъ отказался. Такъ вотъ они васъ просятъ, не желаете-ли?
Митя всталъ и заговорилъ съ незнакомцемъ по-нмецки. Незнакомецъ отвчалъ ломанымъ языкомъ. Тогда Митя перемнилъ нмецкій языкъ на англійскій, и удивленный незнакомецъ, оказавшійся капитаномъ парохода, видимо очень обрадовался и объяснилъ Мит, что служившій у него для счета мшковъ господинъ отказался, чмъ поставилъ его въ очень затруднительное положеніе, и не желаетъ ли, молъ, Митя за вознагражденіе въ одинъ рубль въ день заняться этимъ дломъ.
Митя подумалъ и съ удовольствіемъ согласился. Работа оказалась до смшного простой — надо было считать мшки, и больше ничего. На третій день капитанъ, вернувшись рано на пароходъ и притомъ въ веселомъ настроеніи, хлопнулъ Митю по плечу и пригласилъ его въ свою каюту ‘промочить горло’. Въ свтлой небольшой кают, полъ которой былъ покрытъ ковромъ, а стны уставлены мягкой корабельной мебелью, надъ которой висли писанныя красками морскіе пейзажи, въ которой даже имлось пьянино, капитанъ усадилъ Митю за лакированный столъ и вынулъ изъ незамтнаго шкапчика бутылку вина и дв большихъ рюмки. Затмъ откуда-то появились сигары. Капитанъ налилъ дв рюмки, отхлебнулъ свою и развалился въ кресл, пуская подъ стеклянный потолокъ своего обиталища клубы синеватаго ароматическаго дыма.
— Ну-съ, молодой человкъ, — сказалъ онъ, — что-же вы не попробуете этого хереса, это вдь настоящій, какого вы здсь не достанете.
— Я почти не пью,— отвтилъ Митя.
— Ну, ничего, если будете плавать по морямъ, начнете пить и курить, какъ мы, старые морскіе волки. Хорошая сигара на вахт разгоняетъ сонъ, а когда штормъ крутитъ на мор, и втеръ несетъ холодъ чуть не отъ полюса, стаканъ горячаго пунша вливаетъ въ капитана бодрость.
Завязался разговоръ. Сперва капитанъ сообщилъ, откуда онъ пришелъ, куда теперь пойдетъ и съ какимъ грузомъ, потомъ сказалъ, что сдлалъ въ этотъ рейсъ хорошее дло, почему и веселъ, а затмъ сталъ разспрашивать Митю, чмъ онъ занимается.
Митя вкратц изложилъ ему свое положеніе.
— Да, сказалъ капитанъ, вамъ надо пробивать себ дорогу въ жизни. Ну, вы молоды, не удастся здсь, попробуйте за моремъ. Свтъ великъ, найдется мсто и вамъ.— И онъ сталъ разсказывать, какъ въ Австраліи и въ Америк энергичные люди въ короткое сравнительно время наживаютъ цлыя состоянія.
— Если есть молодость, энергія, умнье работать и смкалка, — не пропадете!
Вернувшись вечеромъ домой, Митя былъ задумчивъ и разсянъ. Ночью ему снился нмецкій мальчикъ, который курилъ сигары и говорилъ, что онъ капитанъ парохода и приглашалъ Митю въ Америку, которая помщалась въ сосдней комнат — тамъ лязгали и громыхали цпями.
Когда Митя пришелъ на другой день на пристань, то самъ не замтилъ, что въ немъ созрла мысль искать счастья за моремъ и именно въ Америк. Онъ уже не помнилъ въ который разъ доказывалъ самъ себ, что не иметъ права пользоваться скудными средствами матери, и что здсь, на родин, онъ, недоучившійся гимназистъ, ни въ какомъ случа не добьется такого положенія, чтобы вернуть матери и сестр ихъ прежнее положеніе. Робость и нершительность понемногу покидали его и единственно, что возбуждало тревогу, это мысль, какое огорченіе причинитъ Евгеніи Петровн его исчезновеніе. Вотъ почему, когда намреніе его сложилось вполн, Митя ршилъ скрыться, не предупреждая своихъ, а оставивъ имъ прощальное письмо, въ которомъ хотлъ обстоятельно изложить, почему онъ поступилъ такъ. Затмъ Митя сталъ думать, какъ осуществить свое намреніе. ‘Денегъ’ думалъ онъ онъ, ‘я у мамы не спрошу, а устроюсь иначе, я продамъ или лучше заложу папины часы съ цпочкой и перстень, а капитана попрошу взять меня кочегаромъ или прислугой. Только вотъ какъ быть съ паспортомъ. Говорятъ, кто детъ за границу, долженъ имть особый паспортъ’… Это обстоятельство смутило Митю не мене разлуки со своими.
На пристани Митя работалъ теперь на другомъ пароход. Капитанъ, угощавшій его настоящимъ хересомъ, уже ушелъ и порекомендовалъ Митю другому капитану. Этотъ былъ ворчливый и угрюмый старикъ, и Митя никакъ не ршался заговорить съ нимъ о своемъ дл. Между тмъ, онъ уже усплъ сходить въ ломбардъ и заложить старинные отцовскіе часы съ цпочкой и массивный золотой перстень. Здсь затя его едва не потерпла крушеніе.
Когда Митя вошелъ въ большую комнату ломбарда, перегороженную ршетчатой загородкой, и сталъ въ очередь у окошка, надъ которымъ стояла крупная надпись ‘Пріемъ вещей въ закладъ’, ему пришла въ голову мысль, какъ бы его не приняли за вора. Покончивъ съ бдно одтой женщиной и съ какимъ-то растрепаннымъ мастеровымъ, конторщикъ обратился къ Мит, который протянулъ ему коробку изъ подъ конфетъ, гд завернутые въ вату лежали его драгоцнности. Конторщикъ вынулъ ихъ, внимательно осмотрлъ, оглядлъ затмъ пытливо Митю и передалъ вещи оцнщику. Затмъ оба начали шептаться и украдкой посматривали на Митю.
— Это ваши вещи?— спросилъ конторщикъ.
— Мои.
— То есть, он всегда вамъ принадлежали?
— Они принадлежали моему отцу.
— Вещи старинныя и очень дорогія… началъ конторщикъ, — и мы нсколько сомнваемся въ ихъ происхожденіи… Сколько вамъ лтъ?
— Двадцать второй…— солгалъ Митя, — если вы сомнваетесь, то можете сейчасъ позвать полицію, и я вамъ скажу свою фамилію и адресъ, — сказалъ Митя твердымъ голосомъ.
— Триста пятьдесятъ рублей! — сказалъ въ это время оцнщикъ, вшавшій Митины драгоцнности на маленькихъ всахъ.
— Что?— спросилъ Митя.
— Вы можете получить за нихъ триста пятьдесятъ рублей, — повторилъ конторщикъ.
Митя подумалъ и сказалъ:
— А сколько составятъ проценты за два года впередъ, я узжаю и боюсь, что вещи пропадутъ.
— Да немногимъ мене пятидесяти рублей.
— Хорошо, вычтите проценты.
Получивъ деньги, Митя отправился на пристань и извинился у капитана за отсутствіе. То обстоятельство, что триста рублей лежали у Мити въ карман, придало ему смлости, и онъ сказалъ:
— Капитанъ, я хочу съ вами поговорить объ одномъ дл.
— Ваше дло или мое?— спросилъ тотъ.
— Мое.
— Такъ подождите перерыва.
Когда рабочіе ушли обдать, капитанъ позвалъ Митю къ себ въ каюту. Онъ тоже курилъ сигару и пилъ вино, но Митю не угостилъ.
— Ну?— сказалъ онъ.
— Капитанъ, я хочу ухать въ Америку, — началъ Митя.
— Ну, это ваше дло!— буркнулъ капитанъ.
— У меня мало денегъ, возьмите меня кочегаромъ.
— Ну, кочегаромъ, до Гавра, можно!
— Еще я не могу взять иностранный паспортъ, у меня мало денегъ, а онъ стоитъ пятнадцать рублей.
Капитанъ пососалъ сигару и посмотрлъ на Митю.
— Вы украли что нибудь?— спросилъ онъ.
— Нтъ!— засмялся Митя.
— Въ солдаты идти надо?
— И въ солдаты не надо, мн семнадцать лтъ, и я одинъ сынъ.
— Ну тогда зачмъ паспортъ, не надо паспортъ! — сказалъ капитанъ и посмотрлъ вопросительно на Митю.
— Нтъ, надо паспортъ, по закону, — настаивалъ Митя..
— Мн не надо паспорта! — закричалъ капитанъ.— Перкинсъ сказалъ, что вы честный человкъ, а честному человку не надо паспорта.
Перкинсъ былъ капитанъ, пригласившій Митю считать мшки и рекомендовавшій его этому капитану.
— Я былъ въ Америк, — началъ капитанъ, — въ Америк трудно жить!
— Да, надо работать, — отвтилъ Митя, — но тамъ не надо паспорта и не надо диплома, а надо только голову и руки.
— Молодой человкъ, — сказалъ капитанъ, хлопнувъ Митю по плечу и указывая на рюмку, — я думаю, у васъ есть голова и руки, будьте здоровы!
Итакъ, это дло было устроено. Пароходъ отходилъ въ Гавръ черезъ три дня, и эти три дня были едва-ли не самые тяжелые въ жизни Мити. Дома Евгенія Петровна тревожилась, не захворалъ ли Митя. Она знала, что Митя нашелъ работу на пристани, и все время безпокоилась, что онъ тамъ плохо стъ и жарится на солнц.
— Упаси Боже, заболетъ, — думала она съ тревогой, наблюдая Митю. Послдній день Митя былъ дйствительно, какъ въ лихорадк — онъ почти не лъ и плохо отвчалъ на вопросы, точно не слышалъ или не понималъ ихъ. Ночь онъ не спалъ вовсе, а частью проплакалъ, частью просидлъ одтый на постели и мучительно ожидалъ наступленія утра. Сомннія уже не колебали его, но ему было страшно тяжело отъ разлуки со своими. ‘Вотъ, — думалъ онъ, — мама и Надя спятъ, и имъ не снится, что завтра меня уже не будетъ съ ними. Поймутъ ли они, поврятъ ли, какъ мн тяжело обременять ихъ…’. Утромъ Митя ушелъ, не взявъ съ собой ничего, кром денегъ. На стол онъ оставилъ записку, что вернется поздно, а въ ящик комода положилъ давно заготовленныя письма, одно матери, другое Над. Матери онъ написалъ только, какъ любитъ ее и страдаетъ отъ перемны въ ея жизни, а Над подробно объяснялъ, что не иметъ надежды измнить ихъ положеніе къ лучшему здсь и потому поищетъ удачи на чужбин. ‘Я не могу избавиться отъ мысли, — писалъ Митя, — что на мн лежитъ обязанность позаботиться о васъ, а вмсто этого я только отнимаю у васъ то немногое, что осталось. И хоть бы я зналъ, что изъ этого выйдетъ какой-нибудь толкъ, а то, ты сама видишь, я даже никакъ не могу кончить гимназію. Прошу тебя, милая Надя, не безпокойся обо мн, я увренъ, что не пропаду, а постарайся всми силами успокоить маму. Я буду вамъ писать часто, часто и подробно, и даю слово: если мн будетъ очень плохо, и я потеряю надежду устроиться, то покорюсь судьб и вернусь къ вамъ на родину. Но увидимъ!’ На пароходъ Митя пришелъ за часъ до отвала. Капитанъ распоряжался, кричалъ и не обратилъ на Митю никакого вниманія, но Митя не смутился, а спокойно ползъ въ машинное отдленіе. Онъ попалъ какъ разъ въ отдленіе передъ топками, гд было темно, жарко и возились черные, какъ трубочисты, люди. Главный машинистъ, узнавъ отъ Мити, что онъ ‘кочегаръ’, спросилъ, гд онъ служилъ.
— Нигд пока!
— А нигд, такъ будете уголь подавать и золу выносить.
Мит дали черную отъ угольной пыли корзину и заставили выносить въ ней наверхъ выгребаемые изъ топокъ золу и шлаки. Митя карабкался наверхъ съ тяжелой корзинкой на плечахъ, высыпалъ содержимое ея черезъ бортъ въ воду и возвращался внизъ за новой. Посл третьяго такого путешествія онъ былъ уже такъ же черенъ и грязенъ, какъ остальные кочегары, и если бы Евгенія Петровна и Надя по какому-нибудь чуду появились на пристани, то врядъ ли они узнали бы въ этомъ чумазомъ юнош, у котораго блыми оставались только блки глазъ, Митю.
Но вотъ сверху раздался звонокъ, и что-то прокричали въ трубку. Машина пришла въ движеніе, сперва медленно, а когда раздался еще звонокъ, быстре и стала двигаться равномрно. Кочегары походили на чертей въ аду. Въ однихъ штанахъ, черные, потные, они откидывали дверцы, изъ которыхъ пышалъ жаръ, и съ лихорадочной спшкой кидали лопатами въ это пекло уголь, который непрерывно подносили Митя и другіе полуголые рабочіе. Митя тоже скинулъ рубаху. Съ непривычки ему было страшно жарко и тяжело, однако онъ крпился. Черезъ четыре часа, когда Митя еле держался на ногахъ, ихъ смну освободили. Кочегары пошли переодваться, а одинъ изъ нихъ, увидавъ, что Мит нечего одть, далъ ему вязанную куртку. Когда Митя умылся и вылзъ на палубу, то очень удивился. Ни набережной, ни домовъ, съ возвышавшимися надъ ихъ крышами золотымъ куполомъ Исакія не было видно, со всхъ сторонъ виднлось море, и только слва тянулась вдали полоска суши. Пароходъ ‘Ньюкестль’ оставилъ позади себя Кронштадтъ и шелъ теперь по Финскому заливу. Густые клубы дыма вырывались изъ гудвшей трубы и неслись по втру, свжій нордвестъ трепалъ флагъ и вымпела, капитанъ, заложивъ руки за спину, съ трубкой въ зубахъ шагалъ по мостику. Все было такъ необычайно и произошло такъ неожиданно быстро, что Митя не врилъ себя. Ему казалось, что онъ не Митя, а какой-то другой, не русскій мальчикъ, что ничего особеннаго въ его жизни не произошло, и что онъ уже давно здитъ кочегаромъ. Только когда онъ пристально посмотрлъ назадъ, гд еще виднъ былъ стлавшійся надъ Кронштадтомъ дымъ, Митя отчетливо понялъ все, и ему стало страшно и грустно.
До Гавра ‘Ньюкестль’ тащился пять дней, которые дались Мит страшно тяжело: онъ сильно страдалъ отъ жары, отъ угольной пыли и утомительной работы и еле высыпался, потому что кочегары дежурили у топокъ по четыре часа и столько же отдыхали. ‘Ньюкестль’ стоялъ въ Копенгаген полсутокъ. Митя не усплъ познакомиться съ городомъ, онъ побывалъ только на почт, послалъ заказное письмо своимъ, на пристани въ лавк онъ купилъ себ дв перемны одежды, какую носили вс матросы. Въ одну изъ смнъ Митя улучилъ время, когда товарищи спали, и зашилъ свои деньги въ разныя части одежды, предусмотрительно раздливъ ихъ на четыре части. Митя боялся, чтобы ихъ не украли у него въ Гавр или по дорог въ Америку.
Въ Гавр Митя простился съ ‘Ньюкестлемъ’. Мит надо было въ Америку, а ‘Ньюкестль’ отправлялся въ Средиземное море. Улучшивъ минуту, Митя подошелъ къ капитану, чтобы поблагодарить и проститься съ нимъ. Старикашка по обыкновенію хмурился и казался недовольнымъ цлымъ свтомъ.
— Благодарю васъ, капитанъ, прощайте! сказалъ Митя, снимая свою матросскую шапку съ помпончикомъ на макушк.
Капитанъ сунулъ руку въ карманъ жилета, вынулъ и отсчиталъ нсколько большихъ серебряныхъ монетъ и протянулъ ихъ Мит.
— За пять дней жалованье угленоса, — буркнулъ онъ. Митя не хотлъ брать. Капитанъ разсердился.
— Глупо, молодой человкъ, такъ не длаютъ люди, дущіе въ Америку. Всего хорошаго!— крикнулъ онъ, тронулъ пальцами козырекъ фуражки и, отвернувшись, сталъ распоряжаться.
Митя сошелъ на берегъ, потряхивая въ ладони получен ъныя пятнадцать франковъ. На пристани шла суетня, какой Митя еще не видалъ. Все было чужое, невиданное — лица, рчи, костюмы, дома…. но всего чаще звучала французская рчь. На углу громаднаго роскошнаго дома помщался ресторанъ, и много разнаго люда сидло за столиками прямо на панели. Кто читалъ газеты и пилъ пиво, кто закусывалъ. Тутъ же за угломъ въ тни французскій полицейскій читалъ газету. Мимо чинно двигались прохожіе, катились со звономъ электрическія конки.
Митя спросилъ, гд почта, дорого ли въ этомъ ресторан, гд можно дешево переночевать. Полицейскій любезно объяснилъ Мит, что ‘такъ какъ месье, судя по костюму, матросъ и недолго пробудетъ въ Гавр, то ему лучше всего остановиться въ любой гостиниц для матросовъ и корабельныхъ служащихъ, нсколько которыхъ помщается дальше на пристани’.
Митя пошелъ въ ту сторону, прошелъ оживленный рынокъ, на которомъ французскія рыбачки со смхомъ и криками торговали свжей рыбой, и скоро отыскалъ нсколько грязныхъ кабачковъ, носившихъ однако громкое названіе ‘отелей’. Въ одномъ изъ нихъ онъ дешево нанялъ себ въ третьемъ этаж удобную, но довольно таки грязную каморку, но оставаться въ ней было такъ тоскливо, что Митя спустился внизъ, гд въ общей зал шумли сильно подвыпившіе матросы. Никто не обращалъ на Митю ни малйшаго вниманія. Митя спросилъ себ пость, выпилъ крохотную чашку кофе и сталъ думать, какъ ему добраться до Америки. Въ голов его все еще гудлъ шумъ пароходной машины, полъ казался слишкомъ устойчивымъ, а лицо и руки горли — съ нихъ лоскутками лупилась кожа. Но все-таки Митя чувствовалъ себя теперь лучше, чмъ въ кочегарномъ отдленіи ‘Ньюкестля’, и только безпокойная неувренность за будущее и тоска разлуки со своими и со всмъ русскимъ сосали его сердце. Теперь Митя могъ только думать русскими словами, говорить же приходилось на иностранныхъ языкахъ. ‘Какъ хорошо, — думалъ онъ, что въ дтств насъ научили имъ’. Митя написалъ письмо домой, въ которомъ подробно и весело описывалъ свое удачное путешествіе, скрывъ вс непріятности, какія ему пришлось испытать. Затмъ онъ пошелъ на пристань и ходилъ съ парохода на пароходъ, спрашивая у матросовъ, куда идетъ судно и не требуется ли, молъ, случайно кочегара. Въ этотъ день Митю преслдовали неудачи: были пароходы, отправлявшіеся въ Америку, но кочегаровъ не требовалось. На второй и третій день случилось тоже самое. Хозяинъ харчевни, котораго Митя угостилъ рюмкой горькой настойки, посовтовалъ ему отправиться въ сосдній кабачекъ, гд собираются машинисты, и гд они вербуютъ себ служащихъ, но тамъ нанимали на сроки въ нсколько мсяцевъ, а на одинъ рейсъ не соглашались. Между тмъ Митя, какъ не экономилъ, а уже прожилъ свои заработанные пятнадцать франковъ, и наступила необходимость ‘тронуть капиталъ’. Онъ сидлъ со своими мыслями въ пустой, душной и наполненной мухами общей зал, когда туда вошелъ прилично одтый господинъ въ цилиндр и черномъ сюртук.
— Какъ дла?— спросилъ его хозяинъ, когда они обмнялись привтствіями, и гость заказалъ себ бокалъ пива ‘похолодне’.
— Сегодня очень удачно!— отвтилъ господинъ въ цилиндр.
Хозяинъ подошелъ къ нему, и они о чемъ-то переговорили про себя. Господинъ въ цилиндр мелькомъ оглядлъ Митю, откинулся на спинку стула и забарабанилъ пальцами по столу.
— Это удивительно, сколько людей стремится въ Америку, — сказалъ онъ громко.— Пароходъ нашего общества переполненъ, и все еще есть желающіе… Месье машинистъ?— спросилъ онъ вдругъ, обращаясь къ Мит.
— Н-н-тъ…
— Месье детъ въ Америку?
— Да, я отправляюсь въ Нью-Іоркъ, — сказалъ Митя.
— Месье уже иметъ мсто?— спросилъ опять господинъ въ цилиндр.
— Нтъ, я еще не устроился.
— Въ такомъ случа я могу устроить месье черезъ наше общество. Это обойдется месье очень дешево. Шестьдесятъ франковъ въ третьемъ класс и сто во второмъ. Э?
— Этотъ господинъ агентъ эмигрантскаго общества — сказалъ хозяинъ ‘отеля’ Мит, — я его хорошо знаю.
Митя подумалъ, и черезъ пять минутъ дло было слажено. Господинъ въ цилиндр вынулъ бумажникъ, написалъ на печатномъ картонномъ бланк фамилію Мити и сказалъ:
— Завтра, въ 10 ч. утра, пароходъ ‘Геркулесъ’, номеръ пристани 42, противъ ‘Отель де Пари’. Ваше мсто No 375, очень удобное, вторая палуба, какъ разъ у окна.
— Но у меня русскія деньги, сказалъ Митя, я не усплъ размнять.
— Это ничего, сказалъ господинъ, мы беремъ всякія. Онъ сдлалъ какой-то расчетъ въ книжечк и сказалъ:
— Тридцать пять рублей.
— Нтъ, возразилъ Митя, это никакъ не больше двадцати пяти.
— Пардонъ, месье, я ошибся.
Митя досталъ и отдалъ деньги, а въ замнъ получилъ зеленый картонный билетъ.
Господинъ поболталъ немного съ хозяиномъ, затмъ распростился и исчезъ, напомнивъ Мит еще разъ имя и пристань парохода. Остатокъ дня Митя провелъ, осматривая Гавръ. Утромъ онъ всталъ пораньше, разсчитался съ хозяиномъ и отправился искать ‘Геркулеса’. Вотъ противъ ‘Отель де Пари’ пристань 42, и возл нея громадный пароходъ. На корм его саженными буквами значилось: ‘Hercules’, а ниже: ‘Havre—Marseille’. Митю удивило, что трубы парохода не дымили, на палуб не видно было пассажировъ, а на пристани грузили съ парохода бочки.
— Скажите, это эмигрантскій пароходъ ‘Геркулесъ’, онъ идетъ сегодня въ 10 ч. въ Нью-Іоркъ?— спросилъ Митя помощника капитана на палуб.
Тотъ посмотрлъ внимательно на Митю и процдилъ:
— Исключительно товарные фрахты во вс порта Средиземнаго моря, уходитъ въ пятницу черезъ недлю.
— Какъ, месье?— сказалъ Митя, пораженный его словами, — у меня мсто, — и Митя протянулъ собесднику свою зеленую карточку.
Тотъ повертлъ ее передъ глазами и отдалъ со словами:
— Не знаю, вы ошиблись, или васъ обманули. Мы не ходимъ въ Америку.
Митя былъ ошеломленъ. Онъ уже совсмъ приготовился плыть по океану, и вотъ-те-на, какая исторія! Съ узелкомъ подъ мышкой медленно сошелъ онъ на пристань и побрелъ, ничего не понимая, пока не наткнулся на полицейскаго сержанта. Митя обратился къ нему за разъясненіями.
Сержантъ, усатый брюнетъ съ эспаньолкой, внимательно выслушалъ Митю, мелькомъ взглянулъ на билетъ и сказалъ:
— Васъ обманули… здсь много мошенниковъ, и надо быть осторожнымъ. Вы гарантированы только въ томъ случа, если возьмете билетъ въ бюро Общества.
Сержантъ разсказалъ Мит, гд помщается бюро эмигрантскаго общества и не совтывалъ поднимать исторіи.
— Все равно ничего не добьетесь. Вашъ агентъ, наврно, въ стачк съ хозяиномъ отеля.
Мит было очень досадно потерять деньги и еще досадне то, что его надули.
