В ночь перед Рождеством
В ночь перед Рождеством
(1906)
В ночь перед Рождеством (1906), Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов
Наступает Рождество Христово, — а у нас как бы нет праздника. Как бы вовсе никогда не пели ангелы Вифлеема: ‘Слава в вышних Богу и на земле мир и благоволение‘, и как бы ничего не рождалось в том вертепе. Ужасная сторона политики и острых политических кризисов в истории заключается в том, что они сводят как бы на ‘нет’ гораздо высшие и более нежные стороны культуры, что они несомненно огрубляют человека и делают более поверхностным. Все сводится к интересам и борьбе интересов, почти исключительно материальных, все сводится к волевым движениям, волевым страстям, с очень малым участием сердца, воображения и размышления. Что умственная жизнь России уже много лет придвигалась к этому политическому кризису, об этом можно судить, между прочим, по рождению и торжеству у нас так называемого ‘материалистического истолкования истории’, по которому из всемирной цивилизации вовсе выталкиваются в качестве движущего начала все высшие идеи, религиозные, поэтические и философские, и вся история сводится к борьбе только материальных интересов, классовых и имущественных. Конечно, это так же глупо, как если бы кто сказал, что поэзия Пушкина объясняется составом кушаний, какие были употребительны в России в первую четверть XIX века, или что Лютер начал реформацию, соскучившись постною пищей католических монастырей. Но объяснение это, ничтожное с научной стороны, важно как симптом, как показатель того, куда клонят общественные умы. Нельзя не сказать с печалью, что русский народ, который вечно был идеалистом-мечтателем, таким был в вере и таким был в поэзии, — может быть, под реальным действием угнетенного и нищенского состояния, забыл на время все и двинулся прежде всего к изменению своего экономического положения. На этой почве, на пути этого движения померкли все высшие идеи, и вот уже второй год мы встречаем великий праздник религиозного и всеобще-человеческого мира в кровавых лучах ужаснейшего политического ожесточения, всеобщей борьбы, всеобщего нежелания что-нибудь забыть и что-нибудь простить.
Долго ли продлится эта мука? Во всяком случае мы быстро дичаем в этой сухой, исключительно политической борьбе. Трудность чрезвычайно увеличивается тем, что политика по рубрике ‘что надо’ осложняется другою рубрикою: ‘кому и за что отомстить’. Теория ‘экономического материализма в истории’ постоянно нарушается глашатаями этой же теории, совершающими с величайшим рвением ряд дел и поступков, не имеющих никакого в себе утилитарного содержания. Все это вводит слепоту и стихийность в политику, — и ту повышенную температуру житейской атмосферы, при которой ничего решительно делать нельзя. Правительство, общество, партии, частные люди — все терпят в этой сумятице вещей и отношений без какой-либо пользы для народа и вообще для кого-нибудь.
Еще раз спрашиваем, надолго ли затянется этот мучительный и по существу антикультурный процесс? В растерянности, лишенные самообладания, мы выделили почти как две главные партии — партию красного и партию черного террора, равно лишенные способностей политических. Одни хотят лететь, другие не хотят даже и ползти, одни кричат: ‘Все преобразовать’, другие — ‘все оставить по-старому’. Великое горе России заключается в том, что ни одна, ни другая партия не считаются почти вовсе с реальными нуждами России и даже почти не принимают в расчет Россию, смотря на нее как на пустое поле, где могут разыграться ураганы их страсти и воображения. Россия уже построена, есть, существует: она не нуждается и даже не вынесет ничего, кроме починки частей, некоего ремонта, который бы создал лучшие условия для существования живых наличных ее частей. Но верхоглядство и темнота сцепились друг с другом, отнимая друг у друга право господствовать, повелевать, формировать.
Россия очевидно нуждается в преобразовании, — и нуждается в нем в том самом направлении и в тех пределах, как это было указано и дано манифестом 17 октября. Россия должна стать могущественною и честною: это такие задачи, которых не достигнешь ни красными, ни черными фразами. Россия должна переодеться в европейский удобный и ноский костюм, взамен того полуевропейского, полуазиатского платья, какое она носила доселе, носила его и износила. Ничего нет национального, ничего нет специально русского в той системе всепоглощающего бюрократизма, из-за которой, в сущности, одинаково не было видно ни Царя, ни народа и которую и сталкивал манифест 17 октября, очищая поле для свободного, доверчивого и нравственного союза и единения населения и Царя. К великому сожалению, к русскому народу быстро подскочили учителя-шептуны, которые по ‘последней книжке’ начали подсказывать ему совершенно нелепые и фантастические мысли и пожелания, никогда самостоятельно не зарождавшиеся в русском народе, нимало в манифесте 17 октября не содержавшиеся, нисколько не вытекающие из всех минувших событий нашей истории. Манифест 17 октября нужно было развивать как зерно нашей свободы и новой государственности, но его поняли и приняли совершенно не так, а как что-то пустое само по себе, что убрало с дороги лежавшее на ней препятствие и затем эту дорогу дало всяческим личным, безбрежно-свободным построениям. Получилось не политическое движение вперед нации и государства, а какой-то сумбур почти личных столкновений, личной и групповой борьбы.
Манифест 17 октября был дорогою, путем, программою будущего. В этом смысле, с этими намерениями он был дан. Между тем растерянное в те дни правительство, как бы само не справившись с этим величайшим актом, дало возможность принять его не как путь-дорогу, а как ворота, через которые общество вышло куда-то, и прошло их, и забыло о них, как о чем-то позади лежащем и ненужном, неинтересном…
Свободная и просвещенная страна, страна, честная в мелком и в большом, — вот задача, лежащая перед Россиею, не достигнув которой она не может успокоиться и не успокоится. Оба террора, и красный и черный, равно должны быть сброшены, как не отвечающие ничему в России, как ни для чего ей не нужные. Все это ‘манифестанты’, люди криков и истерики, а не дела. В обширном политическом движении — это только наездники, ничего не решающие, хотя и видные издалека, шумящие, размахивающие красивым оружием.
‘Дело’ решается тяжелым движением пехоты. И завоевание будущего для нашей родины должно совершиться поступательным движением вперед самого общества, всего общества, которое должно с силою откинуть в сторону мнимых вожаков своих, этих гарцующих кавалеристов справа и слева. К обществу мы и обращаем свои речи: девиз наш — просвещенная свобода, культура, цивилизация, высшие ее идеи.
Политике — своя доля внимания. Но только доля. Выше ее блага вечного просвещения души человеческой.
Вспомним же мирно этот день, не как он течет сейчас у нас, — в грусти, слезах и злобе: вспомним, как он протек 1906 лет назад. И из святого ‘мира’ и ‘благоволения’, необъятный запас которого принес этот день целому миру, — направим хоть один луч на истерзанное тело нашей родины.
Если кто-нибудь загасит в своем сердце хоть одну каплю злобы, мести, раздражения в этот день — вот и жертва Новорожденному.
О, как хотелось бы, чтобы таких погашенных капель было больше…
Впервые опубликовано: ‘Новое время’. 1906. 25 дек. No 11059.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_v_noch_pered_rojdestvom1906.html.