В. Л. ДЕДЛОВ. ПАНОРАМА СИБИРИ
В. Л. ДЕДЛОВ. ПАНОРАМА СИБИРИ
Путевые заметки. Сибирь осенью. — Сибирь летом. — Через Сибирь, от Урала до Тихого океана. — Из Владивостока в Одессу. СПб., 1900. Стр. 248.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
В. Л. Дедлов. Панорама Сибири, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Несколько лет назад г. Дедлов издал ‘По Италии, Египту и Палестине’ — ряд тоже путевых очерков, позднее — путевые заметки ‘Вокруг России’, очень чем-то раздражившие наши либеральные органы печати, теперь он издал ‘Панораму Сибири’.
Неприятная черта вообще путевых очерков — верхоглядство, подвижность зрителя и рассказчика, торопливость страниц и впечатлений. Книжки г. Дедлова не имеют этой главной неприятной особенности ‘очерков’. Мы не знаем более привлекательного, более характерно русского рассказчика о всех иноземных диковинках, чем г. Дедлов, которого, несмотря на его угрюмость и постоянную жесткость, слушаем с неутомляющимся любопытством.
Книга его нова на каждой следующей странице не столько новизною предметов, сколько чуткостью наблюдателя, который выбирает все новые и новые стороны в старом предмете, его умом, который набрасывает на предмет все новые и новые покровы размышлений. Ум автора приковывает с первой же страницы, где он, перевалив через Урал, думает о странах, в которые едет: ‘Западная Европа и Россия — это два совсем разных мира. Западная Европа — Италия, Греция, Архипелаг. Это — тепло, море, острова, полуострова, заливы, горы. Россия — Сибирь. Это — плоская равнина, океан суши, с немногочисленными островками воды, это — холод, с теплом урывками. Западная Европа — собрание индивидуальностей, мы — колония полипов, которые вне колонии — ничто. На всем огромном пространстве нашего царства у нас почти один и тот же пейзаж, те же растения, те же небеса и солнце, — кажется, что и душа отпущена на всех нас одна. На площади далеко меньшей, чем Русская империя, развились десятки разновидностей истории и культуры, у нас — почти полное однообразие, от Варшавы до Владивостока. Там — шум, споры, соревнование, у нас — тишина. Там — многолюдное сборище, у нас — словно одиночество. Когда из Западной Европы возвращаешься на родину, то словно с шумной улицы или из наполненного народом театра пришел к себе домой, — а дом огромный, пустой, недостаточно освещенный’ (стр. 1-2). Не правда ли, все тут общеизвестно, но как полно, и психологически верно схвачено? Едва путешественник перевалил через Урал, как начались неожиданности, которые и нас удивляют. Он приезжает на первую остановку. — ‘А кровать где наша?’ — ‘Как кровать?’ — ‘А подушки и перина, чтобы спать на станциях и лежать в тарантасе?’ — Оказывается, вследствие огромности сибирских переездов, ездят там не сидя, а лежа, и всегда возят с собою и складную железную кровать. К чрезвычайно привлекательным особенностям сибирского житья-бытья относится необыкновенная любовь к цветам. В самых бедных деревенских амбарчиках ссыльных найдете розы и гвоздики, а дома побогаче заставлены множеством редких, прихотливых в смысле ухода, цветов. И это — особенность Сибири на всем ее протяжении. Народ там — русский тип, но с огромными ‘прибылями’ в смысле инородческой, и какой-то мешаной крови: немножко цыгана, немножко кавказского горца, немножко бурята или якута, а все прикрыто русским. Рост выше среднего, нрав — груб и жёсток, неприветлив, даже жесток. Автор отмечает легкую и свободную манеру держаться, отсутствие напряженности и натянутости в движениях и речах. ‘Перед начальством он спокоен и достоен, со своим братом суров, к посторонним относится с полнейшим равнодушием’. Нет совершенно ни ямщицких песен, ни прибауток, которыми так изукрашена езда великорусского ямщика: за исключением любви к цветам — вообще никаких художественных задатков. К религии глубоко равнодушен, и все церкви, не только по городам, но и по селам — правительственной постройки и правительством украшенные (стр. 18-19). Сибирь, однообразная в ожидании, оказалась, однако, не столь печально одинаковой на всем протяжении. Так, в Кокчетавском уезде Акмолинской области автор до известной степени пережил Швейцарию: ‘Это — одна из диковинок Сибири, которую со временем будут приезжать смотреть из Европейской России. Маленькая горная страна выросла среди необозримой киргизской степи, со всеми горными принадлежностями: горами, хребтами, скалами, водопадами, лесами на горах и цветущими горными долинами. Это так удивительно, среди гор так уютно, тут такое обилие, сравнительно с соседней сухой и безлесной степью, воды и леса, что мужик, раз увидавший Кочеток, начинает им бредить. И не сразу в силах мужик примириться с мыслью, что нельзя занять весь Кочеток, что часть его принадлежит казакам, часть нужна киргизам, и только третья часть свободна, да и та уже занята ранее прибывшими счастливцами. Когда мужик в этом убеждается, он имеет вид пробудившегося от сладкого сна’ (стр. 46). А вот уныло-типичное впечатление в Сибири: ‘Пароход подошел к пристани поздно вечером. По очень крутому спуску нас взвезли в темные улицы, обставленные маленькими домиками, покружили по ним, то взбираясь на гору, то скатываясь с горы, и остановились у совершенно карточного флигеля такой же карточной гостиницы, носившей, однако, название отеля. Во флигеле нам отвели кривую, косую и сырую комнату, от которой веяло чем— то ‘Достоевским’, обстановкой ‘Бесов’, ‘Преступления и наказания’, ‘Карамазовых’. Прислуживали ссыльно-переселенцы — горнозаводский Андрей, убивший жену, и поляк Алексей из солдат, сосланный за оскорбление в пьяном виде офицера. Из флигеля мы перешли в отель ужинать. Повар-армянин — тоже ссыльный, но за что — не говорит. Хозяин — ссыльный, хотя и утверждает, что приехал в край в качестве подрядчика при постройке железной дороги’ (стр. 192). Это — впечатление Хабаровска. Прекрасны впечатления моря, от Владивостока до Одессы, и особенно они прекрасны в фантастической и оригинальной Японии. Автор хорошо назвал последнюю главу: ‘Год в семь недель’, ибо от зимы через все степени весны, лета, зноя, он опять, приближаясь к Одессе, попадает в осень и зиму.
Книга г. Дедлова останется в литературе как очень точная и умно снятая панорама громадной страны со множеством любопытных подробностей. В исторических городах, как Тобольск, он собирает сведения и дает ряд необыкновенно характерных, почти фантастических портретов старых администраторов края, чрезвычайно точно отражавших колорит эпохи: люди петровского, елизаветинского, екатерининского, александровского времени проходят перед читателем, как живые. Там же он находит в старой заколоченной церкви картины Левицкого и Боровиковского, отлично сохранившиеся и представляющие важную художественную и историческую ценность, о которой никто не подозревает. В краткой рецензии мы даем только понятие о книге, где интересом наблюдательности и мастерского языка дышит каждая страница.
НВип. 1900. 12 апр. No 8664. С. 6-7.
Несколько лет назад г. Дедлов издал… — речь идет о сборниках очерков писателя и публициста Дедлова (настоящие имя и фамилия Владимир Людвигович Кигн, 1856-1908) ‘Приключения и впечатления в Италии и Египте. Заметки о Турции’ (СПб., 1887), ‘Вокруг России. Портреты и пейзажи’ (СПб., 1895).