ВЪ ГОСТЯХЪ У ‘ЛЕТУЧКИ’.
ВЪ ГОСТЯХЪ У ‘ЛЕТУЧКИ’.
(ИЗЪ ЖИЗНИ ИСКАТЕЛЕЙ ЗОЛОТА ВЪ СИБИРИ).
I.
II.
III.
IV.
Нургали.
‘Сверный Встникъ’, No 6, 1890
В гостях у летучки, Нургали, Год: 1890
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Охота была неудачна. Мы пролазили цлый день по горамъ, карабкались по утесамъ, шагали по снжнымъ полянамъ, разъ съ десятокъ пришлось перебродить сердитые горные ручьи. Мой спутникъ, инородецъ, съ непонятнымъ для меня терпніемъ, по цлымъ часамъ всматривался въ каждый кустикъ и меня заставлялъ проврять его наблюденія.
— Вонъ! видишь тотъ зеленый лугъ, на немъ стоятъ три кедра, а около нихъ — что то красное! Не знаю, можетъ — камень, а можетъ и коза… Посмотри ты еще.
Въ угоду товарищу, я старался внимательно разглядть загадочный предметъ, хотя заране былъ увренъ, что изъ моего обзора ничего не выйдетъ.
Если старикъ, выросшій среди этихъ горъ, не могъ своими узенькими глазками разсмотрть, въ чемъ дло, то что могъ сдлать я, городской житель, зрніе котораго отлично различало буквы печатныхъ и писанныхъ строкъ на разстояніи девяти дюймовъ отъ глаза, но здсь, среди обширныхъ горныхъ горизонтовъ, оказывалось вполн неудовлетворительнымъ.
Итакъ во весь длинный лтній день мы не видали ни одного звря. Спутникъ мой хмурился, былъ очень недоволенъ мной за то, что неудача охоты нисколько не отразилась на моемъ душевномъ настроеніи. Я былъ буквально счастливъ, находился въ томъ возбужденномъ веселомъ состояніи, какое ощущаетъ человкъ, вырвавшись, посл утомительной зимы, проведенной въ город за работой, на волю, на лоно природы, особенно той природы, которая окружала насъ: двственная, могучая, въ лучшую пору таежнаго, сибирскаго лта. Дышать горнымъ воздухомъ, ходить по горнымъ лугамъ, сплошь заросшимъ алтайскими фіалками и темно-синими аквилегіями, взбираться на горы — до нельзя пріятно. Самая трудность подъема иметъ много заманчиваго: сдлаешь три — четыре шага вверхъ, оглянешься и видишь, что изъ-за горы, которая закрывала горизонтъ, выглядываетъ уже другая, взберешься на вершину, и глазамъ открывается громадная панорама снжныхъ горъ, долинъ, степей и безконечныхъ сибирскихъ лсовъ. Чувствуешь такую бодрость и свжесть, что и въ голову не приходитъ жалть о недостатк боле сильной приправы къ удовольствію, въ род встрчи съ дикимъ козломъ, изюбремъ или даже съ самимъ медвдемъ.
Я залюбовался далекой снжной вершиной, которая закраснлась подъ лучами заходящаго солнца, но такое праздное занятіе, видимо, не понравилось моему товарищу.
— Будетъ смотрть по сторонамъ! замтилъ онъ. Пойдемъ внизъ, къ лошадямъ, сдлать надо, хать надо!
— Разв мы не останемся здсь еще на день? спросилъ я.
— Зачмъ? Видишь и слдовъ звря нтъ нигд.
— Куда же подемъ?
— А вонъ къ той гор, куда все время смотрлъ. До нея верстъ шестьдесятъ будетъ. Нынче ночуемъ на Безденежномъ пріиск у Василья Ивановича — верстъ десять отсюда, а завтра, Богъ дастъ, засвтло на гору попадемъ, посмотримъ поляны около снга: тамъ звря много бываетъ.
Я согласился и сталъ спускаться вслдъ за товарищемъ къ ручейку, гд паслись наши кони.
Уже смеркалось, когда мы сли на лошадей и тронулись въ путь. Для сокращенія дороги мы похали напрямикъ, черезъ таежную чащу. Высокая, густая трава совершенно скрывала маленькую коренастую лошадку моего спутника. Приходилось безпрестанно объзжать громадные стволы упавшихъ деревьевъ. Сухія узловатыя втви ихъ, словно сжатые кулаки мертвецовъ, высовывались изъ темной зелени травы и на каждомъ шагу угрожали опасностью — распороть брюхо лошади. Стало совсмъ темно. Дорога становилась все трудне и трудне. Пришлось спускаться подъ гору и такъ круто, что лошади почти садились на купъ, чтобы не поскользнуться внизъ.
— Темно, дорога худая, не добраться до пріиска! заявилъ вожакъ.
— Остановимся въ лсу, предложилъ я.
— Вода далеко, мсто сырое.
— Ну, назадъ вернемся?
— Пожалуй, только трудно въ гору,— враздумьи произнесъ вожакъ, закуривая трубку.— Разв вотъ что! вдругъ оживился онъ: Тутъ я слыхалъ, на ключик ‘летучка’ стоитъ: айда къ нимъ ночевать! У нихъ балаганы хорошіе, можетъ, и свжинка есть — ужиномъ накормятъ.
— А кулаками по ше не накормятъ, вмсто ужина? спросилъ я.
— Ну, вотъ теб! За что? Тамъ наши инородцы есть: меня знаютъ. Подемъ! недалеко!
И не дождавшись отвта, мой спутникъ повернулъ своего коня вдоль косогора.
Побывать на стану у ‘летучки’, или ‘вольныхъ старателей’, какъ они называютъ себя, показалось мн очень заманчивымъ. Я молча похалъ вслдъ за вожакомъ, который съ косогора спустился уже въ узкую черную долину, гд шумлъ и пнился горный ручей и по берегу его шла узенькая тропинка. Вожакъ хлестнулъ свою лошадку, торопясь къ покойному ночлегу. Я не отставалъ отъ него, но меня сильно смущалъ вопросъ,— какъ то примутъ меня эти ‘вольные старатели’, занимающіеся недозволенной и, по увренію золотопромышленниковъ, ‘хищническою’ разработкой золота. Мн живо припомнились разсказы о подвигахъ ‘летучки’, которые я слышалъ въ одномъ изъ сибирскихъ городовъ…
Въ уютной, и даже не безъ претензіи на роскошь, гостиной велась оживленная бесда о томъ, какъ трудно въ ныншнія времена заниматься золотопромышленностью. Говорили, что съ рабочими нельзя ладить, что съ этимъ отптымъ народомъ нужно держаться принциповъ военной дисциплины, стовали, что волостныя правленія медленно исполняютъ требованія золотопромышленниковъ относительно розыска и высылки на пріиски бжавшихъ рабочихъ, жаловались, что рабочіе уносятъ много золота изъ тайги и продаютъ на сторону, удивлялись, почему это правительство не обяжетъ мстныя казначейства принимать отъ пріискателей ассигновки на золото по биржевой цн со скидкой небольшого процента, и, наконецъ, снова вернулись къ вопросу о развращенности и своеволіи рабочихъ.
— Ну, представьте себ, до чего дошелъ народъ… съ этой гуманностью! говорилъ мужчина лтъ сорока, гласный мстной думы, съ громкимъ голосомъ, пухлымъ лицомъ и великолпной рыжей бородой:— Поймали у меня въ прошломъ году рабочаго съ золотомъ — отъявленный негодяй: ушелъ посл работъ къ Перекрещенцеву золото продавать! Привели ко мн. ‘Какъ ты смлъ, мошенникъ’? Что же онъ отвтилъ мн, какъ вы думаете, а? ‘Вы, говоритъ, намъ, Иннокентій Егорычъ, по два рубля за золотникъ платите, а ‘летучк’ — три рубля восемь гривенъ да четыре рубля’… Это я то, покупаю золото у ‘летучки’?!… Каковъ негодяй!…
— А что такое ‘летучка’? спросилъ я.
— Это-съ… а одна изъ сквернйшихъ язвъ нашей золотопромышленности — обратился ко мн ораторъ.— Артель хищниковъ, изволите-ли видть, забирается на какой нибудь старый пріискъ. Натурально, вожакомъ служитъ кто-либо изъ старыхъ прожженыхъ рабочихъ, который знаетъ, гд осталось невыработанное золото. Вольница устраиваетъ желоба, добываетъ пески и моетъ себ безданно — безпошлинно, сбывая золото жидамъ, китайцамъ, продавцамъ спирта и т. п. проходимцамъ…
— Чмъ же они вредятъ золотопромышленности,— спросилъ я,— если добываютъ золото, уже брошенное, нестоящее обработки?
— Не всегда-съ бросаютъ пріиски только потому, что они выработаны — это во 1-хъ… Разныя бываютъ причины. А во 2-хъ, хищникъ не вырабатываетъ, а только портитъ пріискъ. Поковыряетъ тамъ, здсь, насоритъ всюду, закидаетъ всю золотоносную площадь негодными отбросами, отвалами… Взгляните на пріискъ, гд побывали эти архаровцы — и вы скажете, что здсь рылись свиньи, а не люди. Посл нихъ почти невозможно приступить къ правильной разработк золота: мста, гд было золото побогаче, выработаны, мста со среднимъ или слабымъ содержаніемъ — ихъ бы, при раціональной обработк, пустили въ дло — обыкновенно завалены толстыми слоями промытыхъ ‘песковъ’, гальки и ‘турфа’…. Но все это куда-бы ни шло! Гораздо важне нравственный вредъ отъ этой хищнической, контрабандной разработки золота: всякій сбродъ, бродяги, преступники — вс, вс находятъ тамъ пристанище…
Я внимательно слушалъ, въ ожиданіи получить отвтъ на свой вопросъ, но собесдникъ, очевидно, не могъ отдлаться отъ своей прежней мысли о распущенности пріисковыхъ рабочихъ, и уклонился въ сторону:
— Я уже говорилъ о необходимости строгой дисциплины между пріисковыми рабочими,— съ апломбомъ произнесъ онъ…— Я знаю, насъ, золотопромышленниковъ, сравниваютъ съ защитниками крпостного права… Но это очень неудачное сравненіе! Крпостные составляли треть земледльческаго населенія Россіи. Это былъ народъ, привыкшій къ труду. Отрицая человческія права своихъ крестьянъ, крпостники этимъ самымъ отрицали гражданскую правоспособность или, лучше сказать, совершеннолтіе русскаго народа вообще… Мы-съ имемъ дло съ другимъ народомъ. Кто нанимается къ намъ на пріиски? Безхозяйственный бобыль, пропойца, а чаще всего — поселенецъ, вчерашній тюремный завсегдатай! У насъ на пріискахъ восемдесятъ процентовъ рабочихъ — поселенцы! Если правительство, при всхъ громадныхъ средствахъ, которыми располагаетъ, не можетъ обойтись съ этимъ народомъ безъ строгихъ мръ въ тюрьмахъ, арестантскихъ ротахъ и рабочихъ домахъ, то какъ же безъ нихъ обойдемся мы. частныя лица, золотопромышленники, заброшенные обстоятельствами въ тайгу, вдали отъ жилыхъ мстъ, гд на сотню такихъ отчаянныхъ головъ, какъ наши рабочіе, приходится много — много трое казаковъ, представителей полицейской власти?.. Строгая дисциплина, твердая рука, неослабно держащая бразды порядка — вотъ единственный методъ, которымъ должна руководиться пріисковая администрація!.. Къ тому же громадные задатки, заборъ денегъ впередъ, въ ожиданіи будущихъ благъ, задолженность пріисковыхъ рабочихъ хозяевамъ — заставляютъ насъ быть строгими ради собственныхъ интересовъ. Пріискъ не исправительное заведеніе, а коммерческое предпріятіе!..
— Извините,— перебилъ я,— я не вижу прямой связи вашихъ послднихъ словъ съ вопросомъ о ‘летучк’.
— Связь самая прямая, непосредственная! понизивъ тонъ, отвтилъ золотопромышленникъ:— Если при условіяхъ пріисковой жизни мы часто слышимъ о безпорядкахъ, производимыхъ рабочими, дракахъ, уголовныхъ преступленіяхъ, то что можемъ мы встртить среди организованной шайки хищниковъ, гд цль организаціи, сама по себ, преступна, гд единственное связующее звено между этими поддонками общества — нажива? Разумется, — полный нравственный хаосъ, кулачное право, право сильнаго! И это на самомъ дл такъ: работаетъ на хорошемъ мст артель въ 5 человкъ, явилась боле сильная шайка — и выживетъ первую съ мста. Жаловаться некому. Положимъ, я попалъ въ артель вольныхъ старателей, работалъ, какъ и другіе, но меня обидли при раздл добычи — гд мн искать своего права? Мн остается одно — мстить за обиду. И мстятъ… А сколько бываетъ случаевъ, что уйдетъ человкъ въ тайгу, якобы за звремъ, на промыселъ, да и пропадетъ безъ всти. А потомъ окажется, что старался въ одиночку, добылъ много золота и попалъ на мткую пулю. Или возвращается артель съ золотомъ, встртитъ ее другая и отниметъ у первой весь ея заработокъ… А если-бы вы знали, какая пагуба для правильныхъ работъ сосдство ‘летучки’? Гд ‘летучка’ — тамъ картежная игра, тамъ и хищническая торговля спиртомъ, и неповиновеніе команды — всего не перечтешь…
— Почему-же вы не заявляете горной полиціи о такихъ скопищахъ хищниковъ? спросилъ я. Но мой вопросъ, очевидно, былъ очень наивенъ. Вс расхохотались.
— Помилуйте! пока горный исправникъ явится, по моему заявленію, ловить хищниковъ, они успютъ двадцать разъ перебраться на другое мсто, да по пути подожгутъ у меня казармы или товарный складъ, а то и самого укокошатъ… При современныхъ горныхъ порядкахъ или, лучше сказать, безпорядкахъ,— такой образъ дйствій совершенно немыслимъ!..
Я такъ увлекся воспоминаніями объ этомъ разговор, что и не замтилъ, какъ мы выхали изъ узкой долины, стиснутой съ обихъ сторонъ высокими горами, на широкую поляну. Она была вся изрыта какими-то ямами и рвами. Направо и налво рисовались силуэты длинныхъ валовъ изъ щебня и песку. Дорожка, по которой халъ мой проводникъ, то спускалась въ канавы, то поднималась по крытымъ откосамъ насыпей. Изъ-подъ ногъ лошадей то и дло сыпалась галька. Не трудно было догадаться, что мы демъ по площади выработаннаго, брошеннаго пріиска. Вотъ мы спустились въ длинный ровъ, гд тощей струйкой протекалъ ручеекъ. Лошади зашлепали по грязи. Мы хали по старому ‘разрзу’. Спутникъ довольно долго велъ меня по дну этой канавы, подъзжая то къ одному, то къ другому борту ея, съ цлью найти мстечко, гд бы можно было изъ нея вылзти.
— Ну ужъ эти проклятые пріиски! Перекопаютъ вс рчки, накидаютъ камней, гд попало,— вс дороги перепортятъ! ворчалъ онъ.
Наконецъ, выходъ изъ ‘разрза’ былъ найденъ. Мы поднялись наверхъ. Вдали, на опушк лса, мелькали огоньки. Послышался лай собакъ. Товарищъ заявилъ, что сейчасъ прідемъ на мсто.
— Что за люди? Куда дете? раздался голосъ съ сильнымъ инородческимъ акцентомъ, когда мы приблизились къ горящимъ кострамъ. Вокругъ огня сидло нсколько человкъ. Мой спутникъ привтствовалъ вопрошавшаго на инородческомъ язык. Раздались пріятельскія восклицанія и между двумя знакомцами завязался оживленный разговоръ. Я остановился поодаль и всматривался въ окружающее.
У костра въ разныхъ позахъ сидло человкъ десять здоровыхъ, рослыхъ рабочихъ, въ однхъ рубашкахъ съ растегнутыми воротами. Четыре мдныхъ чайника и два котелка висло надъ огнемъ. Передъ сидвшими стояли деревянныя чашечки, лежали ломти хлба и сухари, разсыпанные на куск бересты. Общество ждало ужина.
Шагахъ въ двухъ отъ костра возвышался гигантскій кедръ, а къ нему прислонился балаганъ, убжище искателей приключеній во время непогоды и складъ ихъ имущества. Балаганъ былъ сдланъ прочно, въ разсчет на продолжительное пребываніе на мст. Типъ этихъ таежныхъ сооруліеній везд одинъ и тотъ же: дв вертикальныхъ стойки, между ними горизонтальная перекладина, къ которой съ обихъ сторонъ прислонены пихтовыя втки, если балаганъ сдланъ на скорую руку, и доски или прочные расколотые вдоль обрубки, если хозяева постройки разсчитываютъ пожить въ ней подольше и заботятся о нкоторыхъ удобствахъ. Этотъ балаганъ сверхъ досокъ былъ еще тщательно обложенъ дерномъ, у выходного конца была навшена дверь, открытая теперь настежь.
Посмотрвъ по сторонамъ, я увидлъ шагахъ въ 60 отъ насъ другой костеръ, при красномъ отсвт котораго можно было различить въ темнот силуэтъ другого балагана. До меня доносилось фырканье лошадей. Он, очевидно, паслись гд-то недалеко.
— Что сидишь на кон? Чего дожидаешься? Слзай! обратился ко мн мужчина лтъ сорока, съ умнымъ и плутоватымъ лицомъ, какъ бы приглашая въ свою компанію.— Ихъ вдь не переслушаешь,— кивнулъ онъ въ сторону моего вожака: они еще долго талалакать, по своему, будутъ. Другой подумаетъ, братья родные… сто лтъ не видались!
— Эй, Козанка!— крикнулъ онъ моему вожаку, называя его по имени: будетъ теб, еще наболтаешься! Слзай.
Видно было, что кругомъ люди знакомые. Мы слзли съ коней, разсдлали ихъ, землякъ вожака помогъ развьючить третью лошадь и внести въ балаганъ дорожныя сумы.
— Сумы ставьте къ лвой сторон, на правой у насъ винтовки и струментъ лежитъ: неравно въ потемкахъ разроняете! лниво замтилъ одинъ изъ грвшихся у костра, тщательно просушивая мокрую опучку.
— Коней отведите вонъ туда, вверхъ по ключику и спутайте. Кормъ хорошій и мсто чистое. Тамъ и наши ходятъ — замтилъ другой.
Когда мы, наконецъ, услись у костра, получивъ отъ ‘старателей’ любезное приглашеніе раздлить ихъ трапезу, мн былъ заданъ вопросъ, который сразу показалъ, что мой вожакъ, въ разговор съ своимъ землякомъ, уже усплъ сообщить обо мн вс подробности. Его языкъ прекрасно понимало большинство рабочихъ.
— Такъ это ты, ваше благородіе, и здишь по тайг изъ любопытства, только мста разсматривать? спросилъ тотъ же старатель, который первый пригласилъ меня къ огню.
— Да. Въ город лтомъ душно и любопытно посмотрть на тайгу: много ужъ я наслышанъ о ней.
— Это врно: коли у человка задлья большого нтъ да погодье стоитъ хорошее, такъ въ тайг здить можно замсто прогулки. Ужъ на что мы… работы наши трудныя, другой разъ ни за что цлое лто слоняешься по тайг, зарокъ даешь: ну, молъ, никогда больше съ этимъ вольнымъ стараніемъ не свяжусь, а какъ подойдетъ лто и потянетъ тебя сюда на медвжье житье подъ кедру…
— Вонъ вожакъ твой сказывалъ,— обратился ко мн одинъ изъ компаніи: здишь ты, ваше благородіе, по рчкамъ, по хребтамъ, камни, породы собираешь — не видалъ-ли какого ключика съ золотцомъ? Укажи намъ, вольно-старателямъ: Бога за тебя молить будемъ!
— Мн-то гд знать здшнія мста. Вы вотъ не укажете-ли мн хорошаго мстечка?
— Ишь ты!.. Намъ самимъ мста нужны.
— Да вамъ на что? Вы, вдь, говорятъ, все по старымъ площадямъ работаете. Новыя мста вамъ развдывать несподручно?
— Еще какъ развдаемъ — только держись! вмшался въ разговоръ новый собесдникъ. Это былъ сдой, нсколько сгорбленный человкъ, съ лицомъ, изрзаннымъ мелкими морщинами. Въ разговор вс эти тонкія черточки на лиц приходили въ движеніе, словно оживали, и, вмст съ слезящимися старыми сренькими глазками, принимали участіе въ улыбк. У этого человка, когда онъ улыбался, улыбалось все лицо, даже жиденькая сренькая бороденка какъ-то комично топорщилась на подбородк. Отъ всей его изможденной фигуры, очевидно, видавшей виды на своемъ вку, такъ и вяло заразительнымъ добродушнымъ юморомъ и веселостью. И теперь, кажется, онъ ничего смшного не сказалъ, а вс дружно захохотали. Не принялъ участія въ смх только одинъ молодой еще, видимо, очень здоровый парень, съ шапкой густыхъ и жесткихъ черныхъ волосъ на голов и явными признаками инородческой примси въ чертахъ лица.
— А ты думаешь, ваше благородіе,— произнесъ онъ низкимъ, нсколько сиповатымъ голосомъ, — что ‘летучка’ только по старымъ промысламъ слоняется! Врно это теб кто-нибудь изъ пріискателей назвонилъ, такъ однако этому врить нельзя. Мы вотъ съ Васильемъ, что около тебя-то сидитъ (говорящій указалъ на моего сосда, съ умнымъ, плутоватымъ лицомъ), разв мало маялись: шесть шурфовъ выбили. Да вотъ недли черезъ дв надо будетъ опять на то же мсто хать дошурфовывать. Мсто совсмъ новое.
Разговорчивость компаніи подала мн поводъ пуститься въ разспросы.
— Какъ же это вы развдываете площади сами? Вдь тутъ нужны и водокачки, и вашгерды, нужно лсъ рубить, чтобы крпить шурфы — все это нужно длать потихоньку. Трудно вдь это? спросилъ я.
— Присноравливаемся! отвтилъ Василій.— Извстно, площади, гд въ шурфахъ большой притокъ воды, намъ не съ руки. По нашимъ достаткамъ такихъ шурфовать нельзя. Мы, если шурфуемъ, такъ или ложокъ сухой, или ключикъ маленькій. Остерегаемся, стало-быть, чтобъ близко пріисковъ не было. Потому, пріискатели, какъ узнаютъ, что ‘летучка’ шурфуетъ по близости, заявятъ площадь на себя — наши труды и пропадай даромъ. Намъ судиться съ ними нельзя… Вашгердочки у насъ маленькіе есть, разборные, съ собой за сдлами возимъ. Шурфовъ большихъ не бьемъ, больше все такъ — аршина полтора шириной, много два. Ежели глубоко бить приходится,— бросаемъ. Когда идемъ на развдку, такъ не только отъ пріискателей, и отъ своихъ хоронимся. Вотъ мы съ омой шурфовали и опять подемъ, а куда?— это и артели неизвстно.
Въ это время изъ темноты раздался голосъ:
— Василій! дойди-ка къ намъ на минутку, на станъ: дло есть!
— Ладно, сейчасъ! и Василій поднялся съ земли, накинулъ на плечи азямъ, положилъ огня въ трубку и зашагалъ въ темнот.
— Куда это онъ?
— А вонъ къ тмъ, къ тому балагану!— какъ бы нехотя отвтили мн.
— Ну, а какже? если ты, ома, найдешь съ Васильемъ хорошее золото, одни вы будете работать?— спросилъ я.
— Зачмъ одни! Артель соберемъ. Скажемъ: такъ и такъ — золотце есть, хотите, ребята, съ нами, такъ вы намъ столько-то съ золотничка дайте! Поторгуемся и сойдемся.
— А если согласятся да надуютъ?
— Подлецовъ-то, однако, есть и въ нашемъ брат да только на такое дло все-таки людей съ разборомъ зовешь. Да и такимъ людямъ, посл этакой оказіи, трудно въ артель попасть! Имъ ужъ прямая дорога — взять задатокъ да въ контрактъ на пріиски! Тамъ всякому хаму мсто есть!
— А бывали такіе случаи?
— Бывать-то бывали, однако — рдко.
— И бивали за это мтко! къ удовольствію публики и къ своему собственному, подобралъ поговорку веселый старичокъ и, какъ-бы въ подтвержденіе своей мысли, разсказалъ слдующій случай:
— Работали мы въ Тарханской систем. Полячишко тамъ пріискъ держалъ въ аренд. Мы таскали ему золото. Разсчитывался, какъ слдуетъ, даже въ долгъ намъ впередъ давалъ и хлба, и спирту. Ладно. Работаемъ одну операцію, другую. Два года только и держался нами. На третій годъ напалъ на золото и забралъ силу. Соорудилъ партію поисковую, а потомъ, слышимъ, вс наши мста заявилъ. Мы было къ нему: ‘Казиміръ Казиміровичъ, за что ты насъ обижать вздумалъ’?— Я, говоритъ, не обижаю васъ, а для васъ же стараюсь! Чмъ вамъ отъ людей-то прятаться, да потихоньку работать, лучше вы такъ, по явности, по закону, работайте у меня, будто на золотникахъ, а все по старому останется… Видимъ, дло плохо: провелъ насъ полякъ. Какъ тутъ быть? Посылаемъ по весн робятъ: оборудуйте, молъ!.. Поляку-то недосужно было навдаться въ нашу-то площадь, да и ждалъ онъ, что ему отведутъ ее, не приступался къ ней. Наши робята пріхали, столбы {Желающій заявить извстную площадь подъ разработку золота отмчаетъ избранный имъ участокъ столбами и ямами (шурфами).} его пожгли, шурфы засыпали, новыхъ ямъ накопали и пустили огонь по тайг. А тайга была густая! Огонекъ все очистилъ… Потомъ говоримъ одному знакомцу: ‘Хочешь мсто укажемъ? Хорошее мсто! Сами работали и золото теб-же оттуда носили’. Обрадовался онъ, похалъ съ нами. Указали ему мсто. Понравилось. Наковырялъ и онъ тутъ ямъ и столбовъ наставилъ… Теперь третій годъ наши заявщики и судятся!… И что ты думаешь?— закончилъ свой разсказъ веселый старичекъ, подмигнувъ лукаво: — Слыхалъ я, нтъ съ тхъ поръ поляку счастья въ золот: то машина сгоритъ, то казармы, то золото украдутъ, то водой ‘разрзы’ затопитъ.
— Не было лучше для нашего брата — Переверзина! вставилъ словцо молчавшій до сихъ поръ сдой высокій старикъ, съ бритой бородой и большими усами, — по виду, изъ отставныхъ солдатъ. Все время онъ усердно накладывалъ заплаты на голенища бродней.
— Переверзина, бывало, въ тайг, на дорог встртишь, отдашь ему, безъ всу, въ пакетик золото, запишетъ отъ кого взялъ и потомъ до копчки врно разочтетъ тебя въ город… Ну, и милліонщикомъ сталъ теперь!
Въ это время послышался голосъ Василія:
— Хорошо! Скажу артели. По мн все равно. Какъ артель ршитъ.
Василій присоединился къ компаніи.
— Ну что? Зачмъ звали?— посыпались вопросы.
— Да поработать просятся двое — такъ спрашивали.
— Что за люди?
— Бродяжки.
— А сколько просятъ?
— Просятъ передержать ихъ съ недлю… по пар бродней, да по рублю на человка и припасу на дорогу.
— Ты что-же сказалъ?
— А я что скажу? Какъ, молъ, артель ршитъ, я не прочь. Мужики, кажется, ладные!
— Ну, завтра посмотримъ! Теперь ужъ спать пора.
— Вотъ что, ребята, — замтилъ Василій, — завтра за хлбомъ да за мясомъ хать надо.
— И струментъ надо-бы подвострить въ кузниц! добавилъ ома.
— Кто же подетъ?
— Да ужъ, окромя тебя, Василій, однако, некому: ты съ этими пріискателями лучше столкуешься.
— Что-жъ, ладно, съзжу. Только къ Антропкину не поду: хлбъ отпущаетъ сырой и по три рубля за пудъ ставитъ. Къ тому-жъ и вски-то у него, видать, съ фокусомъ!
— Куда-же думаешь?
— Къ Жолчину… Мн съ вами по пути, почти до мста,— заявилъ Василій, обращаясь ко мн, — вмст и подемъ: веселе будетъ!
— Къ Жолчину, такъ къ Жолчину! отозвался кто-то ужъ изъ-подъ азяма.
Большинство собесдниковъ улеглось спать. Пристроился и я къ огоньку и скоро уснулъ. Новизна впечатлній и интересъ обстановки не могли одолть дорожной усталости и убаюкивающаго вліянія журчащаго ручья и тихо шумящей тайги.
— Не хочешь-ли посмотрть, какъ ‘летучка’ работаетъ? разбудилъ меня утромъ голосъ Василія. Я встрепенулся и протеръ глаза. Свжее таежное утро сразу прогнало весь сонъ. Василій съ ломомъ на плеч прошелъ мимо меня и остановился на краю ‘разрза’. Я одлся и пошелъ за нимъ.
Некрасивое зрлище представляетъ брошенный пріискъ! По всей долин рчки раскиданы безобразные бугры, гальки, кучи земли. Старый изгнившій срубъ бывшей казармы — безъ крыши, съ черными дырами въ стнахъ вмсто оконъ и съ перекосившейся дверью. Запустніе, раззореніе полное! Словно дикій завоеватель прошелъ здсь когда-то и, на страхъ потомству, не оставилъ камня на камн, въ дикой ненависти, изрылъ и изуродовалъ самую почву, гд когда-то кипла шумная и дятельная жизнь. Между этими кучами земли и ворохами гальки копошились люди. Одни совсмъ припали къ земл и что-то ковыряли въ ней. Другіе изъ вороха мелкой гальки насыпали землю въ маленькую ручную тачку. Недалеко отъ меня трое, усердно взмахивая кайлами, подкапывались подъ крутой бортъ стараго ‘разрза’. Двое стояли возл ‘бутары’, куда по старому жолобу текла вода, и длинными крючьями перемшивали въ ней землю, которую съ разныхъ концовъ подвозили къ нимъ на тачкахъ и таскали на носилкахъ.
— Чего стоишь тамъ? Иди къ намъ сюда! Посмотри, какъ ‘летучка’ золото моетъ! крикнулъ мн вчерашній веселый старичекъ, одинъ изъ копошившихся на ‘бутар’.
Словоохотливый ‘старатель’, онъ посвятилъ меня во вс подробности работъ.
Ихъ ‘бутара’ — очень прочный ящикъ съ желзной ршеткой, вмсто дна. Въ него ссыпаютъ добытую землю и, обмывая водой изъ жолоба, перемшиваютъ крючьями, чтобы лучше отдлить мелкія частицы отъ крупныхъ, предназначенныхъ къ выгребу. Подъ ‘бутарой’ стоитъ въ наклонномъ положеніи ‘шлюзъ’ — узкій и длинный ящикъ съ подвижной лсенкой на дн, ступеньки которой задерживаютъ золото, попадающее сюда черезъ отверстіе ршетки бутары вмст съ мелкой галькой, пескомъ и грязью. Посл промывки, лсенку вынимаютъ изъ шлюза и все, что остается въ ящик, переносятъ руками на ‘вашгердъ’, гд золото уже окончательно отдляется отъ постороннихъ примсей.
Люди, добывавшіе землю лопатами и возившіе ее на тачкахъ къ бутар, разработывали старый жфельный отвалъ. Изъ него взята была проба. Оказалось, что въ немъ доль 15 во сто пудахъ, а то и вс 30. ‘Не больно много, но курочка по зернышку клюетъ’. Надо-бы бутару принести туда, да вотъ напали на нетронутый богатый пластъ. Митрій, Ларивонъ и ома подкайливаютъ его снизу, а Василій съ Федотомъ и съ татариномъ Асайкой сверху ломами будутъ бить ямки, пока подкопанный снизу и расшатанный сверху пластъ земли не упадетъ и не разсыпется. Тогда землю можно будетъ прямо бросать лопатами на бутару. Скоро и удобно. ‘Кусочекъ не величекъ, а золотничковъ 30 огадываемъ тамъ золота’.
‘Вонъ т, которые на брюх-то да на колняхъ ползаютъ, обираютъ скребками песокъ съ утеса на дн стараго разрза. Золото тамъ хорошее, только добывать ‘пески’ трудно. ‘Пески’ насорились въ щели. Ихъ только и можно огребать скребкомъ да очищать веничкомъ. Когда оберутъ ‘пески’ съ утеса, нужно будетъ разбивать его ломами: въ глубокихъ трещинахъ много зотота, а не изломавши утеса, его не добудешь никакъ’…
Посвящая меня во вс эти подробности, старикъ не выпускалъ изъ рукъ своего крюка и безпрестанно переворачивалъ имъ грязные, обрызганные водою жолоба, камни и землю.
Явились Василій и съ нимъ двое другихъ: едотъ и татаринъ — съ ломами въ рукахъ. Установившись въ рядъ, они разомъ занесли свои тяжелые ломы, поднявъ руки высоко надъ головою, и разомъ ударили ими въ землю. Черезъ нсколько секундъ снова, какъ по команд, поднялись кверху шесть рукъ, и снова тотъ же дружный, напряженный ударъ въ землю. Глухой и густой звукъ этихъ ударовъ рзко выдлялся среди безпорядочнаго грохота бутары. Ударамъ лома вторили снизу кайлы. Стоявшіе внизу рабочіе уже аршина на полтора подрзались въ землю. Кайлы ихъ описывали въ воздух длинныя кривыя, торсы сгибались, какъ у жнецовъ, руки вытягивались, чтобы кривымъ носомъ кайлы зацпить кусочекъ земли.
— Сто…ой! крикнулъ Василій сверху, опустивъ ломъ. Будетъ кайлить! Теперь качать станемъ: отойдетъ!
Нижніе рабочіе отошли въ сторону, а верхніе вонзили свои ломы въ землю. Вс трое налегли грудью на тяжелыя желзныя штанги и, упершись ногами въ землю, съ крикомъ ‘о…о…го!’ стали пригибать ломы къ себ.
— Что? подается? крикнули снизу.
— Иде…етъ!
Едва было произнесено это слово, какъ громадная глыба подкопанной земли начала тихо, какъ-бы нехотя, шевелиться. Еще размахъ ломами — вся масса земли вздрогнула, нагнулась, съ нея посыпались камешки и что-то зашуршало. Я стоялъ довольно далеко, но попятился еще на нсколько шаговъ, не спуская глазъ съ остановившейся на мгновеніе земляной глыбы.
— Э! Чортъ! Чего задумались! Ну, что-ли! крикнулъ Василій сверху и, какъ-бы понукая инертную массу, ткнулъ въ нее ломомъ.
Глухой гулъ, взвившійся столбъ пыли, среди котораго что-то грузное шлепнулось въ грязь — и передъ нами лежала безформенная куча земли съ медленно шевелившимися въ ней, сдвинутыми съ мста, камешками. Широко распластался поверженный великанъ. Всего въ двухъ шагахъ отъ бутары лежали рыхлые комья земли. Общее удовольствіе сіяло на покрытыхъ потомъ и пылью лицахъ. Вс находили, что подкалка сошла удачно.
— Главное дло — у самой бутары! замчалъ одинъ.
— Прямо бери лопатой и кайлой разбивать не надо: разрушистый грунтъ! восхищался другой.
— Теперь и позавтракать можно! тономъ человка, исполнившаго свой долгъ, говорилъ, расправляя руки, третій.
За завтракомъ моя поздка съ Василіемъ чуть не разстроилась. Кто-то замтилъ, что все Василій да Василій здитъ за покупками, отчего не другой кто? Вышелъ споръ. Василій отказывался хать. Сосдняя артель заявила, что ни съ кмъ, кром Василія, золота не отправитъ, потому что другіе на водку слабы и толку не знаютъ. Протестанты стушевались. Василій началъ ломаться, заставилъ себя просить. На него снова накинулись протестанты. Старикъ, пробойщикъ на бутар, представлявшій собою элементъ компромисса, принялся улаживать дло. Окончилось все тмъ, что ршено было отправить съ Васильемъ старика.
Началась пріемка золота. Пущены были въ ходъ дв золотины, изъ которыхъ одна всила ровно золотникъ, а другая тридцать доль. (Здсь я узналъ, что новая игральная карта вситъ 12 доль). По этимъ разновскамъ сдатчики должны были проврить показанія всовъ господина Жолчина.
Затмъ шли переговоры о томъ, сколько взять хлба, сколько спирту, кому купить бродни, кому нитокъ или ситцевую рубаху. Василій, насупившись, принималъ порученія, не вмшивался въ дебаты, длая видъ, что онъ, не смотря на высказанное ему недовріе, готовъ послужить артели. Старикъ всми силами старался убдить и Василія, и публику, что детъ лишь для помощи первому.
— Ты самъ возьми: вдь дв вьючныхъ пойдетъ, и золото сдай, и на кузниц инструментъ точи, и къ матеріальному за товаромъ… да тутъ одному ни въ жизнь не уяравиться къ вечеру! А завтра съ утра подкалка опять, а Василій на подкалк нуженъ! резонировалъ миротворецъ направо и налво.
Какъ-бы то ни было, но, въ конц концовъ, Василій и мой проводникъ открыли шествіе, а я со старикомъ, позади вьючныхъ, составили аріергардъ.
Словоохотливый старецъ занималъ меня всю дорогу. Оказалось, что пріздъ посторонняго человка нисколько не смущаетъ ‘летучку’. Пріздъ стражника не составляетъ пріятнаго событія, потому что сопряженъ съ уплатой взятки блюстителю интересовъ казны, но стснять промыселъ, мшать работать невыгодно ни для стражника, ни для горнаго исправника, ни для господъ золотопромышленниковъ. Горный стражникъ является на пріискъ исключительно для сбора дани, золотопромышленники ведутъ открытый торгъ съ ‘летучкой’.
— Ты то возьми: мука-то приходится въ здшнихъ мстахъ золотопромышленнику по рублю, а намъ онъ печеный хлбъ отпускаетъ три рубля пудъ — разв невыгодно?.. Потомъ, прямо сказать, за инструментъ, за отточку, за ковку лошадей — за все съ насъ хорошія деньги берутъ… Когда будешь на пріиск у кого изъ здшнихъ хозяевъ, посмотри ты только золото у нихъ! Все золото пестрое: одна золотина окатанная, гладенькая, другая ровно заноза, одна какъ желтокъ, а другая бленькая, такъ маленько изжелта… Это, другъ, ужъ врная примта, что золото у нихъ съ борку да съ сосеньки: которое отъ нашего брата, которое другъ у дружки перекупаютъ…
— Сказываютъ, ‘летучка’ пріискй портитъ? спросилъ я.
— Порченаго ужъ не испортишь! Хозяинъ выгребъ — что тутъ было, бросилъ, въ казну отпустилъ пріискъ, его ужъ никто и не беретъ, а ‘летучка’ работаетъ и сыта живетъ. Видлъ, какъ работаемъ? Только языкомъ не вылизываемъ каждую галечку — разв такъ портятъ пріиски? Вонъ посмотрлъ-бы ты въ Бирюссинской тайг — тамъ не ‘летучка’ работала, а самые настоящіе хозяева, милліонщики. У Розановыхъ тамъ и ‘разрзы’ есть, называются милліонными. Золотничковъ по семи со ста брали. Ужъ, кажется, отъ такого богатства можно-бы на отчистку работать, анъ на поврку выходитъ, что теперь тамъ старые отвалы посл богачей-то работаютъ, ворочаютъ землю съизнова, да по 10 пудовъ въ годъ намываютъ — вотъ гд напортили дло, такъ напортили: два золотника взяли, да третій въ землю закопали! А ‘летучка’ — что? разв ей дадутъ хорошее мсто работать? Прослышь кто-нибудь, что вотъ, молъ, тамъ-то хорошее золото есть — сейчасъ заявитъ, а ‘летучку’ долой. Я, вдь, теб сказывалъ вечоръ, какъ полякъ-то, подлецъ, насъ обдлалъ. Этого много бываетъ, другъ! Тамъ только и работать намъ, гд люди не работаютъ: косточки посл богатаго мужика огладывать!
— А Василій говорилъ вчера про новый пріискъ? напомнилъ я.
Старикъ усмхнулся въ бороду, замолчалъ было, по чисто дтская доврчивость и болтливость взяли свое.
— Боятся у насъ въ артели-то Василія! Бываетъ и нашъ братъ откроетъ золото — это бываетъ… Вонъ одинъ, тоже вольный старатель былъ, Пузовенко, открылъ золото вмст съ тремя товарищами, да ухалъ въ городъ осенью, женился тамъ на мщаночк, выправилъ свидтельство ей да на нее и заявилъ пріискъ. Теперь — баринъ, а артель — на бобахъ!.. Да, боятся Василія у насъ. Совсмъ, говорятъ, въ руки заберетъ насъ. Работникъ хорошій, что и говорить, дло знаетъ, къ вину крпокъ: временемъ пьетъ, а когда нужно, поудержится, грамотенъ, въ Желтугу ходилъ, вс порядки знаетъ. Вчера съ бродягами — это ужъ его выдумка. Ему охота набрать человкъ десятокъ-бы бродягъ, въ род какъ работниковъ, а артель боится этого. Въ прошломъ году онъ сдлалъ такъ, согласилъ артель набрать бродягъ. Работаютъ они у артели… артель четыре человка была… развели разработку большую. Василій и говоритъ: ‘что-жъ, братцы, надобно ребятамъ хоть сколько нибудь съ золотничка положить? Теперь они ужъ понимать стали. Нельзя же ихъ какъ работниковъ держать: люди вольные…’ Какъ будто, и по божьему говоритъ, а на ум у него хитрость была. Артель говоритъ: ‘золото плохое, дать не изъ чего, да и работаютъ плохо…’ — ‘Ну, коли не согласны, — идемъ, ребята, ко мн! У меня другой ключикъ есть’. Бродяжки за Васильемъ въ огонь и въ воду!.. Набралъ по пріискамъ инструменту, хлба, одежи — все въ довріе (ему пріискатели врятъ), обстановилъ работы, въ род какъ подрядчикъ, обозначилъ бродягамъ жалованье съ золотника, да и прижалъ-же онъ ихъ. ‘Хлбъ, говоритъ, по такой-то цн, мясо — по этакой, спиртъ стоитъ столько-то’ — дороже пріискательскаго! ‘Я, говоритъ, васъ обуть, одть хотлъ, въ люди вывести, въ долгъ всего набралъ, а золото у насъ низкой пробы: дорого не даютъ…’ Бродяга въ тайг, — извстно: овца всего боится, что хочешь съ нимъ длай! Манежилъ ихъ Василій такъ недли дв, а потомъ вс у него и разбжались…
— Вдь бродяги могли просто убить его и отнять золото?
— Попробуй-ка! Бродяга идетъ изъ далека: ни мстовъ, ни дорогъ въ тайг не знаетъ. Онъ человкъ пшій. Куда уйдетъ? Куда спрячется? Вся ‘летучка’ на ноги поднялась-бы. Василій и то жаловался, что у него бродяги золото унесли. Собралось насъ человкъ 20 съ разныхъ мстъ. Охотники были въ тайг, т тоже къ намъ на помочь. Живо переловили и обыскали. Только Василій на нихъ напрасно наговорилъ… Не хотли его посл этого ни въ одну артель брать, да вотъ мы ужъ ршились: золото хорошее общалъ указать. Это мы, по его указу, работаемъ теперь. Золотце, слава Богу, есть!.. Видалъ, люди-то на брюх ползаютъ по утесамъ у насъ. Тамъ въ плохой день каждый золотничка по три наберетъ на себя, да и въ артель останется.
— Какъ на себя? Что это значитъ?
— А вотъ что: тамъ на почв да въ щеляхъ, опричь мелкаго золота, много такого, что прямо глазами видно, подъемнаго. Кто работаетъ тамъ, беретъ это золото себ. Оно ужъ въ артели въ длежку не идетъ и въ кружку его не кладутъ — каждый у себя держитъ. Выгодная эта работа и легче другихъ: мы очередь и завели работать тамъ. Т, что сегодня работаютъ на утесахъ, завтра ужъ не будутъ тамъ, на ихъ мсто другіе станутъ. Третьяго дня моя очередь была. Это у насъ безъ обиды, по божьему.
— Трудно, должно быть, ддушка, въ твои-то годы работать?
— Какой я работникъ! Мн-бы ужъ въ пору гд-нибудь въ сторожа, въ колотушку бить по ночамъ, да нужда-то моя большая! Сынъ у меня померъ два года назадъ. Внучки, два мальчика, остались, одному восьмой, другому девятый годокъ пошелъ. Не охота тоже, чтобъ они по людямъ кусочки сбирали. Для нихъ стараюсь… Опять-же и привычка къ тайг есть въ человк!.. И артель тоже все-таки снисходитъ: въ забо я не работаю, больше все около бутары или на съемк золота. Тутъ легче: силы не нужно, а снаровка одна только требуется… Какъ-же! артель тоже разбираетъ, кому что сподручно. И безъ такихъ, какъ я, нельзя. И доля мн одинаковая идетъ, и положеніе одинаковое…
— Какое положеніе? Разв у васъ, какъ на пріискахъ, положеніе для рабочихъ?
— Н…тъ! Слыхалъ, что мы нон утромъ толковали? Одинъ просилъ купить рубаху, другой бутылку спирту, третій сахару, это на свое, на подъемное золото. А хлбъ, мясо, чарка спирту, полкирпича чаю на двоихъ на мсяцъ, соль — это ужъ на артельный счетъ, сообща. Вотъ, къ примру, ты-бы или я крупитчатыхъ сухарей бленькихъ захотли, или сахару къ чаю — неужли-же это въ артельную раскладку заверстать? Этого нельзя! У насъ такъ: хлба — сколько съшь, соли тоже, а все прочее по положенію. И стражника подарить или другого кого — тоже изъ положенія. Хочешь варшавскіе сапоги или гарусную рубаху — это ужъ на свой счетъ.
— Вы сегодня не работаете съ Васильемъ, какъ-же этотъ день — пропадетъ у васъ?
— Ни, Боже мой! Все равно заверстается. Бываетъ, что человка три сутокъ двое канаву ведутъ — тамъ золота не добудешь, а доля твоя все-таки идетъ наравн съ другими. У насъ этого нтъ, чтобы какъ на пріискахъ: на одной работ жалованье, на другой — другое. Какая есть на пріиск работа нужная — все равно она за день считается…
Среди болтовни незамтно шло время. Начало уже нрипекать. Намъ пришлось перевалить черезъ дв довольно крутыхъ горы. Тяжело нагруженныя вьючныя сильно пріустали. Василій, очевидно, привыкшій брать иниціативу во всемъ, крикнулъ мн, обернувшись:
— Ваше благородіе, не хочешь-ли чайку попить? Пора, и мсто хорошее. Кони травки пощиплютъ.
Мсто было, дйствительно, прекрасное. Лужайка, на которой сходились три горныхъ ручья, вершинки большой рки, была покрыта гигантскими, развсистыми кедрами. Любой изъ нихъ манилъ подъ свою тнь. Трудно было ршить, который лучше. Спутники, однако-жъ, не затруднились выборомъ. У самой рки, быстрой и свтлой, росъ кедръ, часть громадныхъ втвей котораго осняла своей тнью и самую рку. Безъ торопливости, но съ умньемъ и находчивостью опытныхъ людей, трое моихъ товарищей развьючили лошадокъ, разложили огонь и поставили на него чайникъ съ водой, пока я, усвшись подъ кедромъ, усплъ наскоро нацарапать одну страничку въ дорожной, записной книжк.
— Такъ ты, ддъ, со мной, въ род какъ надзиратель, дешь? спросилъ Василій, когда мы молча услись распивать горячій чай.
— Ахъ, Василій, Василій!.. Вдь это дло артельное! Всякому хочется, какъ-бы поврне да получше. Опять-же міръ свое дло ршаетъ!
— Что-жъ я, обокраду ихъ, что-ли? Съ золотомъ убгу, пропью его? Поврять, вдь, будутъ расходы-то. Бжать мн съ золотомъ не разсчетъ: въ кружк-то моей даже осталось побольше, чмъ съ собой веземъ.
— Полно, зачмъ зря толковать! Артель знаетъ, что все врно будетъ, а посылаетъ двоихъ, чтобъ управились скоре. Это ея дло ужъ!
— То-то у васъ хозяевъ-то много, а толку-то нтъ. Гд-бы поберечь работника, они, не всть зачмъ, двоихъ посылаютъ!
— Нельзя-же, Василій, чтобъ ужъ въ артели, окромя тебя, и дла не длали. Нужно и намъ съ компаніонами {Компаніонами называютъ вообще золотопромышленниковъ.} хорошими сойтись. У тебя и знакомство, и довріе, и знаютъ тебя… да ты, вдь, къ намъ не привязанъ. Ты наровишь самъ въ компаніоны. Сегодня ты артельный человкъ, а завтра подрядчикъ, а тамъ, глядишь, и свое дло заведешь, какъ Пузовенко. Нельзя-же, чтобъ ужъ артель на все изъ твоихъ рукъ смотрла.
— То-то дуракъ я! Кабы я, какъ Пузовенко, заставилъ васъ работать да потомъ оставилъ на бобахъ, лучше было-бы! А то вамъ и пріискъ указалъ, и новое мсто артели общалъ отдать… Нтъ, братъ, Пузовенку-то не скоро проникнешь! Онъ и теперь къ себ въ огородъ никого не пускаетъ. Работаютъ у него, а въ обдъ, когда золото снимать, никого не пуститъ, всхъ долой съ машины!
— Что-же, разв уменъ этимъ твой Пузовенко? Глупость одна! Вдь золото-то все равно въ книгу пишется, вдь знаютъ-же и стражникъ, и вс компаніоны, сколько намываетъ онъ?.. Такъ это… съ той поры, какъ въ ‘летучку’ ходилъ, привыкъ таиться это всхъ, — у него и теперь это осталось.
— Нельзя не таиться! Мы съ омой разв мало хлопотали, даромъ что-ль отдать все? На, молъ, люди добрые, вотъ вамъ золотце! Самъ нашелъ, шурфовалъ и мерзъ, и подъ дождемъ мокъ, и бока ломалъ, — а вы даромъ берите!
— Этого и дуракъ не сдлаетъ!.. Теб разв отказано было за указъ пріиска? Какъ толковано было, такъ и сдлали. Ты свое получилъ… Мы не компаніоны, и намъ съ тобой выше артели нельзя-же стать!
— Ходу не даете вы съ вашей артелью! ‘Артель, да артель’, только и зарядили… А кабы не я, какъ-бы васъ всхъ Иннокентій Егоровъ облапошилъ?
Я насторожилъ уши. Рчь, очевидно, шла о моемъ знакомц, гласномъ думы. Оказалось, что этотъ строгій критикъ ‘летучки’ былъ усерднымъ скупщикомъ ‘дешеваго золота’ и, въ видахъ еще большей дешевизны, съ успхомъ пользовался поддльными гирьками, обвшивалъ и ‘летучку’, и своихъ ‘старателей’ на пропалую. Честь открытія его продлки принадлежала Василію. Самъ онъ не далъ замтить ловкому золотопромышленнику своего открытія, а далъ знать объ этомъ нкоторымъ изъ вліятельныхъ пріисковыхъ ‘старателей’. Т, сдавая золото, уличили обманщика, хотли возбудить дло формальнымъ порядкомъ, но покончили миромъ. Золотопромышленникъ оправдывался тмъ, что на этотъ разъ захватилъ испорченныя разновски, по ошибк, тмъ не мене пошелъ на всякія уступки и компромиссы. Съ тхъ поръ онъ возненавидлъ ‘летучку’ и особенно Василія.
— Что и говорить, Васильюшка, ты человкъ дошлый! Ты съумешь обернуться и — помяните мое слово, православные, — Васенька будетъ при капитал, какъ ни какъ, а въ люди выйдетъ: на пріискъ-ли попросится, ему мсто разрзного смотрителя сейчасъ дадутъ, а то и золотничать у компаніи возьмется, въ подрядчики пойдетъ… Не въ ныншнюю, такъ въ будущую операцію сдлаешь вдь такъ? Теб что артель? Что теб наши порядки?.. У тебя своя линія!.. Ты и недоволенъ артелью… А намъ, другъ, нельзя! Я, къ примру сказать, — куда я безъ артели днусь? Да и не я одинъ, а помоложе меня, такъ тоже безъ товарищей никуда не сунутся. Намъ отъ артели шарашиться нельзя: всякій обидитъ!— заключилъ свое разсужденіе старикъ.
— А бываютъ ссоры у артелей другъ съ дружкой изъ-за мстъ, гд работаете? спросилъ я.
— Былъ случай! отвтилъ старикъ и разсказалъ слдующее:
— Однова пришла дальняя артель изъ N — скаго округа на мсто и хотла прогнать другую, здшнюю. Понадялись на силу и прогнали. Прогнанные жаловаться по артелямъ. Обдумали это мы все и отправились къ N — скимъ. ‘Такъ и такъ, ребята, не ладно, молъ, длаете! У насъ кто первый мсто занялъ, того не трогать, а вы зашли въ чужую тайгу да хозяйничать вздумали. Смотрите, худа не было-бы’!— Т и слушать не хотятъ, винтовками грозятся. ‘Винтовки, говоримъ, и у насъ есть. Зашли-то вы сюда далеко, какъ-то выйдете’!— ‘Выйдемъ, не пужайте… Не такихъ видали! Вы N — скихъ-то не знаете’… Слово за слово, горячіе парни изъ нашихъ сулятъ: ‘За каждымъ, молъ, камешкомъ сторожить васъ будемъ’!.. Не всть, чмъ-бы и кончилось, да были у насъ два умныхъ старика, уговорили нашихъ: ‘Не вяжитесь, говорятъ, съ ними! Зашли къ намъ чужіе люди не добромъ, не добромъ и уйдутъ. Здсь хоть и тайга, а на разбойниковъ управу найдемъ! Счастливо оставаться, господа N — скіе, дай Богъ золотца чужого помыть’!.. И ухали. Мы, молодежь, тоже за стариками поворотили, думаемъ про себя, что старые черти наши, наврное, что-нибудь въ ум держатъ, да только при чужихъ говорить не хотятъ. Такъ и вышло.
Вернулись мы на свой станъ и ршили старики: ‘N — скіе,— говорятъ они, — вс пшкомъ пришли. Припасу у нихъ немного. Окромя компаніона Всеволодки, имъ взять хлба не гд’… Похали старики къ Всеволодк и къ другимъ компаніонамъ по близости и говорятъ имъ: ‘Жили мы съ вами, господа честные, по совсти, мы отъ васъ пользовались и вы отъ насъ пользу имли. Кажется не обижали васъ, нитки вашей компаніонской не пропало. Все золото, какое добывали, вамъ носили. Не дайте и вы насъ въ обиду!.. Забрались къ намъ N — скіе люди, гонятъ насъ съ нашихъ мстъ. Если вы насъ не поддержите, у насъ въ тайг здсь такой разбой и убійство пойдетъ, что непріятно будетъ!.. Опять-же N — скіе вамъ не работники: которое золото вынесутъ, къ вамъ не попадетъ, все въ N — ск китайцамъ сдадутъ… Сдлайте для насъ милость, откажите имъ въ припасахъ и струменту не давайте! Сами уйдутъ’… Позамялись было компаніоны, а старики опять: ‘Мы люди здшніе, крестьяне, инородцы, поселенцы, вы насъ знаете и мы другъ дружку знаемъ. Мы ручаемся, что у насъ однихъ все тихо и кротко будетъ… А если теперь гд на пріиск случится какое неблагополучіе, пропадетъ-ли что или грхъ какой выйдетъ, — мы за N — скихъ не отвтчики. А если сдлаете, какъ просимъ,— четвертачекъ уважимъ на золотникъ’… Такъ черезъ недльку является отъ N — скихъ парень съ золотомъ къ Всеволодк. Всеволодка золота не беретъ: ‘Не принимаю, говоритъ, не знаю, что вы за люди? можетъ, отъ исправника подосланы’… Парень божится: ‘Мы вольные старатели, N — скіе, кого хоть спроси’!
— Скажи ты своимъ товарищамъ, — отвтилъ Всеволодка: Исправникъ съ облавой сбирается. Большая слабость у насъ въ тайг пошла: не токмо что свои, со всхъ концовъ Сибири народъ сбгается къ намъ… Слыхалъ я, что вы со здшними повздорить успли — это напрасно! Исправникъ прідетъ, они васъ ему руками выдадутъ. Какъ это можно — зайти въ чужую тайгу съ такимъ дломъ да еще споры заводить!.. Уходи! Я отъ вашихъ крупинки не возьму и нитки не отпущу вамъ… Ушелъ парень не солоно хлебавши. А дорогой наши ребята его прикрутили: все золото отняли. Съ тхъ поръ N-скіе перестали ходить къ намъ!
— Убили одного N-скаго-то въ тайг, съ тхъ поръ и не слыхать ихъ! вставилъ свое слово мой проводникъ, какъ бы не взначай.
Старикъ и Василій многозначительно переглянулись и покосились на моего товарища.
— Бывали случаи по тайгамъ и не одинъ, коли ты хочешь знать, — сказалъ Василій, обращаясь къ моему проводнику,— только разв въ жилыхъ-то мстахъ этого нтъ? Или на пріискахъ? Недлю тому назадъ всего жидовскому довренному кишки выпустили ножомъ… А посл разсчета — сколько рабочихъ пропадаетъ въ деревняхъ? Найдутъ покойничка — одинъ отвтъ: опился пріискатель да замеръ хмльной. Вечоръ видли человка въ новомъ азям, въ бобровой шапк, въ сапогахъ варшавскихъ, а на утро — мертвый и въ чемъ мать родила. Неужто ужъ онъ все до гола пропилъ?.. Да если и такъ, то разв можно посл Покрова человка голаго да пьянаго на улицу выкидывать?.. Ты здшній охотникъ, а слыхалъ-ли ты, чтобы ‘летучка’ обижала кого или убійство было гд?— это было, братъ, когда-то, нын, слава Богу, давно не слыхать!.. Ежелибы у насъ былъ разбой на ум, разв ты повелъ-бы къ намъ ночевать чужого человка, да можетъ и чиновника каконго?..
— Теперь ничего не слыхать, а что прежде было, то было! невозмутимо отвтилъ инородецъ, собирая вьюки и укладывая припасы въ суму.
— Все, что бывало у насъ, — замтилъ старикъ-миротворецъ,— какіе непорядки, ссоры — все отъ того, что нашего брата, вольнаго старателя, за собаку считаютъ. Обидятъ тебя, ограбятъ кровно, трудовое отнимутъ — все ты виноватъ! А что мы худого то длаемъ? Золото копаемъ, отъ котораго компаніоны отступились — такъ, я полагаю, оно все-таки въ пользу, въ казну же идетъ, хоть и не черезъ наши руки. По моему глупому разуму, повеллъ-бы царь принимать отъ насъ золото, хоть исправнику — что-ли, приказалъ-бы съ насъ пошлину брать — съ дорогой душой-бы заплатили: все равно стражнику больше переплатимъ… Ей Богу, такъ-бы сходне!.. Теперь, извстно, какіе у насъ порядки, коли воровскимъ манеромъ дло ведешь? Только т порядки и есть, какіе артели промежъ себя завели… Безъ нихъ совсмъ-бы бда!.. А ты, Василтюшка, еще на артель гнваешься!
— Давай вьючиться, ддъ, хать пора! отрзалъ Василій.
Мои лошади были уже готовы. Проводникъ сообщилъ, что наша дорога пойдетъ влво, въ сторону отъ той, куда хали ‘вольные старатели’. Мы распростились.
— Правду-ли они мн разсказывали? спросилъ я своего едора, когда наши спутники скрылись.
— Должно-быть, правда!
— А что, если-бы самъ исправникъ пріхалъ къ нимъ вчера, вмсто меня?
— Исправникъ такъ не подетъ. Впередъ казаковъ пошлетъ.
— Но онъ можетъ случайно столкнуться съ ‘летучкой’?
едоръ помолчалъ, потомъ, вмсто отвта, разсказалъ мн слдующее:
— Десять лтъ больше будетъ. Былъ я вожакомъ, горнаго ревизора по тайг водилъ. Съ нимъ пять казаковъ было, стражникъ, компаніонъ одинъ еще, Костылевъ. Спустились въ одну рчку. Глядимъ, три бутары стоятъ, балаганъ, огонь не погасъ, а народу никого нтъ. Видно, что вс сейчасъ разбжались. демъ дальше. Другая рчка пришла. Стоитъ тамъ семь бутаръ, на бутарахъ люди работаютъ и въ разрз работаютъ, а около винтовки на сошкахъ стоятъ. Ревизоръ спрашиваетъ: ‘чей пріискъ’? — Вольный, ваше высокоблагородіе!— ‘Отъ кого стараетесь, ребята’?— Отъ Миколы Милостиваго, ваше высокоблагородіе!— ‘Куда золото сбываете’?— А куда придется, ваше высокоблагородіе.— ‘Нехорошо, ребята’.— Что станешь длать, ваше высокоблагородіе! Посмотрлъ ревизоръ и похалъ дальше… И теперь говорятъ, что все тихо у нихъ. Тихо — это правда, ихъ мало обижаютъ, а я вчера посмотрлъ — винтовки все заряжены!..
Мы оба умолкли. едоръ, по обыкновенію, внимательно озирался по сторонамъ, высматривая звря. Я ни о чемъ не разспрашивалъ. Голова была полна новыхъ впечатлній. Мн представлялось, что я былъ на суд, гд судили ‘летучку’. Роль прокурора исполнялъ золотопромышленникъ, гласный думы, всевозможные Всеволодки, Жолчины, стражники и мой едоръ фигурировали въ качеств свидтелей, подсудимые защищались сами… Вспомнились мн больницы на пріискахъ съ ихъ фельдшерами изъ конторщиковъ и конторщиками изъ фельдшеровъ, недавніе процессы по поводу перевода краденаго золота крупными капиталистами и рядомъ съ этимъ ‘Амурская Калифорнія’ изъ бродягъ. Посл шести мсяцевъ своего существованія, она имла хорошую больницу, общественную баню и 15 промывальщиковъ съ завдывающимъ, получавшимъ губернаторское жалованье. У амурскихъ оборванцевъ слагался общественный капиталъ для развдокъ золота въ глубин Манджуріи, когда Желтугинскія розсыпи начнутъ оскудвать… Вспомнилъ я, что тамъ, въ Желтуг золото покупалось за счетъ государственнаго банка по 3 и 3 1/2 рубля за золотникъ, когда золотопромышленникамъ приходилось уплачивать за него въ то время, по курсу, 8 р. съ копйками…
Потокъ моихъ праздныхъ размышленій былъ прерванъ стукомъ копытъ, предвщавшимъ новую встрчу. На поворот тропинки показался всадникъ, за нимъ два вьючныхъ коня. На бокахъ у передняго болтались боченки, у задняго — мшки. Позади вьючныхъ халъ другой всадникъ, въ широкополой шляп, съ двуствольнымъ штуцеромъ за плечами, въ бурк и съ черкесскимъ кинжаломъ на пояс. Онъ вжливо раскланялся со мной, пріостановилъ коня, сказалъ по инородчески нсколько словъ моему вожаку, кивнулъ мн шляпой, стукнулъ посеребренными стременами по бокамъ коня и исчезъ.
— Кто это такой прохалъ? поинтересовался я.
— Шуринъ компаніона Иннокентія Егоровича Бухвостова.
— О чемъ говорилъ съ тобой?
— Спрашивалъ, не видали-ли ‘летучки’.
— На что ему?
— Какъ на что! ‘Летучка’ не возитъ къ нему золота: боится, — вотъ онъ и посылаетъ къ ней на станъ довреннаго со спиртомъ — спиртъ мнять на золото…
Моя фантастическая схема суда измнилась, благодаря этой встрчи: изъ публики я попалъ въ свидтели…