‘Русское Богатство’, No 8, 1913
В. Г. Тардов. Странник. Стихи. Изд. ‘Трилистник’. М. МСМХІІ, Ардов Т., Год: 1913
Время на прочтение: 2 минут(ы)
В. Г. Тардовъ. Странникъ. Стихи. Изд. ‘Трилистникъ’. М. МСМХІІ. Ц. 1 р.
Стихи г. Тардова выдляются среди безчисленнаго множества появляющихся нын стиховъ полнымъ отсутствіемъ претенціозности и нарочитости. Чувствуется, что они адекватны автору, и въ этомъ ихъ прелесть, прелесть искренности, безотносительно къ размрамъ сказавшагося въ нихъ поэтическаго дарованія.
Послднее — невелико. Стихи г. Тардова часто бываютъ безупречны, задушевны, теплы,— сильны никогда. Врное чутье и здоровый вкусъ подсказали ему, что самое цнное въ его стихахъ, чего онъ можетъ достигнуть, это гармоническое сочетаніе некрупнаго замысла съ простой, непритязательной и единственно доступной ему формой. Ему нельзя, невыгодно ‘дерзать’,— силъ не хватитъ,— и вотъ небольшимъ, но пріятнымъ голосомъ онъ поетъ незамысловатыя, но милыя псни…
Ихъ мотивы, прежде всего и главнымъ образомъ, — единство всего сущаго, слитаго съ авторской душой:
Вотъ коростель кричитъ и будитъ камыши,
Вотъ мышь летучая проносится въ тиши,—
Благословляю всё живущее незримо!
Вс души тихія, что, проплывая мимо,
Коснулися крыломъ моей души.
Это мирное чувство, то съ примсью грусти, то умиленія заполняетъ всю лирику г. Тардова и порой отливается въ форму законченнаго міроощущенія, похожаго на авторское credo:
Одна есть мудрость въ мір подъ луною:
Отдать себя всему и все принять въ себя.
Иду одинъ, но цлый міръ со мною,
Міръ точкой сталъ, и эта точка я.
И все во мн: и облаковъ теченье,
И этихъ ласточекъ играющихъ полетъ,
И встрчныхъ лицъ улыбки и движенье,
И времени невозвратимый ходъ.
Все, что ни есть въ лазурности эфира,
Весь этотъ міръ — лишь мой прекрасный сонъ,
Иду и знаю: безъ меня нтъ міра, И нтъ меня, и самъ я только онъ.
Это чувство и сознаніе (другъ въ друга переходящія) сліянія всхъ и всего воедино,— не новы, конечно, въ поэзіи, но столь широки, что для всхъ здсь мста достаточно. Г. Тардовъ поетъ этотъ мотивъ на свой ладъ, съ подкупающей теплотой, чистотой, но масштабъ его захвата безусловно малъ. Здсь часты эти обычные, примитивно-пантеистическіе экскурсы (‘Молись въ слезахъ ты ветламъ придорожнымъ, пойми языкъ тоскующихъ осинъ’), милы, но не сильны (и не новы) лирическія обращенія, порой похожія на аранжировку классическихъ мотивовъ (Тютчева, Кольцова):
Люблю васъ до слезъ, деревни забытыя,
Извивами рчекъ обвитыя,
Подъ снью плакучихъ березъ.
Овраги съ ключами громовыми,
Погосты съ крестами сосновыми
Люблю я до слезъ.
Это задушевно, но не ново и не ярко… Соединеніе задушевности съ яркостью не часто у Тардова, хотя и попадается:
Весна поетъ, что жизнь еще настанетъ,
А мысль тоска гнететъ,
И что-то нжными когтями душу ранитъ
И сердце жметъ.
Лучшее въ сборник стихотвореніе — ‘Послдній путь крестоносца’. Оно невелико, но прочувствовано, музыкально и торжественно какой-то мудрой, тихой и законченной торжественностью:
Я побдилъ иль нтъ въ смертельной сч,
Не знаю я, но духъ покоя полнъ,
И по водамъ безмолвнымъ тихій челнъ
Меня влечетъ къ брегамъ послдней встрчи.
Еще въ рук убійственная сталь,
Пятнаетъ кровь изрубленныя латы,
Вдали трубитъ труба войны крылатой,
Но въ сердц міръ, и близокъ мой Грааль.
Въ сборник помщены также и переводы. Они по большей части неудачны: въ восточныхъ мотивахъ много восточныхъ ‘словарныхъ’ терминовъ, но нтъ восточнаго настроенія и внутренняго ритма.