В эти дни
В эти дни
Комментарии
Комментарии
В эти дни, Макаренко Антон Семёнович, Год: 1937
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Макаренко А. С. Педагогические сочинения: В 8-ми т. Т. 7
М., ‘Педагогика’, 1986.
В такие дни, как сейчас, пересматривается человеческая история.
Великаны нашей страны там, в пустынном центре Арктики, продолжают ревизию привычных установок человечества и сообщают миру новые идеи.
Нельзя представить ничего более скромного, чем пришедшие к нам радиограммы О. Ю. Шмидта:
‘Рады сообщить, что смогли выполнить задание товарища Сталина и создать на полюсе прочную базу для науки и авиации. Наши мысли с нашей великой Родиной’.
Здесь слово ‘полюс’ мелькает между прочим, как будто это не заколдованная в студеных просторах недоступная цель вековых человеческих стремлений, а маленький городок где-нибудь на Волге.
Здесь говорится как будто только о ‘текущих делах’: получено задание и выполнено, создана не историческая победа, блещущая уверенным советским героизмом, а только ‘прочная база’, как будто к неизмеримому числу наших ‘прочных баз’ прибавилась только единица.
Но за этой скромностью весь мир видит величие Советского Союза, на фоне которого совершенно в новом свете выступает фигура человека.
В событиях, происходящих на Северном полюсе, наиболее поражает новое нравственное звучание человека.
Нельзя сейчас не вспомнить капитана Скотта, погибшего с товарищами на обратном пути с Южного полюса в марте 1912 г. Нельзя не преклоняться перед его мужественным подвигом, нельзя не восхищаться этой большой человеческой личностью.
Но, когда перечитываешь предсмертные записки и письма капитана Скотта, поражает одиночество, тоска, трагизм, фатально сопровождавшие героизм подобных людей.
Так становится ясно, что нравственная атмосфера капиталистического общества — созданные веками традиции разобщения, конкуренции, наживы, спортивного ажиотажа — уже не могла вместить одинокий героизм личности. Между этим героизмом и так называемым обществом всегда стоит ‘некто в цилиндре’, и его присутствие отравляет человеческий подвиг прежде всего в самой центральной идее, в идее цели.
Здесь драма происходила не только в характере организации.
Экспедиция Скотта была прекрасно организована по тогдашнему времени, и все же величие его усилий заранее было опорочено ничтожным нравственным содержанием цели.
Поэтому так незаслуженно легко подвиг Скотта и его товарищей в их собственных глазах потерял всякую цену, когда они нашли на Южном полюсе флаг Амундсена:
‘Подошедши ближе, увидели, что это был черный флаг, привязанный к полозу саней, тут же близко остатки лагеря: следы саней и лыж, которые шли туда и обратно, выразительные следы собачьих лап, — многих собак. Вся история как на ладони: норвежцы нас опередили и первые достигли полюса. Страшное разочарование, и мне больно за моих товарищей!.. Конец нашим мечтам, печальное будет возвращение!..
Мы поставили наш бедный, обманутый английский флаг.
И вот мы повернули спиной к цели наших честолюбивых стремлений, и перед нами 800 миль пешего хождения с грузом. Прощайте, золотые мечты!’
Конечно, страшно жаль капитана Скотта, хочется сочувствовать его неудаче, но у советского человека этого сочувствия уже не может быть. Мы уже привыкли к новым масштабам измерения удач и неудач.
Не только не сочувствуешь неудаче Скотта, но не радуешься и удаче Амундсена.
Скорее, становится одинаково жаль и Скотта и Амундсена, и победителя и побежденного, потому что на первый план в наших впечатлениях выступает их героическое одиночество, эта страшная неуютность в положении человека в капиталистическом обществе.
Последние строки дневника Скотта и в особенности его письма еще более усиливают это впечатление неуютности и одиночества. Последняя строка дневника Скотта:
‘Бога ради, не оставьте наших близких’.
В письмах капитана Скотта, написанных над телами раньше его умерших товарищей, читаем:
В письме к Д. М. Барри:
‘Умирая, прошу вас, дорогой мой друг, быть добрым к моей жене и к ребенку. Подайте мальчику помощь в жизни, если государство не захочет этого сделать…’
В письме к вице-адмиралу Эджертону:
‘Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы мою вдову обеспечили, насколько это будет зависеть от морского ведомства’.
В письме к Д. Д. Кинсей-Крайстчерч:
‘Мысли мои о моей жене и сыне. Сделаете ли вы для них, что сможете, если страна не сделает?
Если бы я знал, что жена и мальчик обеспечены, то не очень жалел бы, оставляя этот свет…’
В этих строчках важно не то, обеспечили или не обеспечили близких капитана Скотта.
Важно, что в момент предсмертной тоски он должен рядом с уже умершими друзьями сидеть и писать просительные письма. У него нет ощущения единства с своим народом, нет уверенности в том, что он делает общее дело, за которое отвечает не только он, его жена и мальчик, но и все общество.
В этом именно моменте так ясен нравственный порок капиталистического общества. Сам Скотт в своем собственном подвиге не видит большего, чем пример ‘джентльменства’, — жалкое утешение для героя, оказавшегося в момент своей трагической кончины в положении настойчивого просителя… и только.
И таким же одиноким остался бы капитан Скотт, если бы удалось ему возвратиться к жене, и таким же одиноким был он в каждый момент своего путешествия. Это фатально!
Почему так героически притягательны, так счастливы и так жизнерадостны наши герои? Почему в этой группе людей на Северном полюсе живут и строят ‘прочную базу’ все люди нашей страны и мысли наши с ними, как и мысли их с нами?
Почему в самой организации этого исторического похода, в каждом воздушном корабле, в каждом пищевом концентрате, в каждой подробности распоряжения и плана так много общественной и государственной заботы?
И почему, наконец, на Северном полюсе собрались не случайные ‘джентльмены’ героического почина, а крепкий коллектив, связанный со всей страной многолетним напряженным опытом борьбы?
Ответы на все эти вопросы лежат в новой нравственности нового общества.
Потому что исчезли все проклятия капиталистической разобщенности, поедания человека человеком, потому что впервые в мире развевается над нами единый флаг человечества, потому что под этим флагом собрались новые, полной грудью вздохнувшие люди, люди нового подвига и новой человеческой этики.
Наша этика уже не несет в себе припадочной истерики, выпячивания личности, в ней нет надрыва неуюта и одиночества.
ЦГАЛИ СССР, ф. 332, оп. 4, ед. хр. 118, л. 1, фотокопия статьи в ‘Литературной газете’, 1937, 26 мая. Там же, п. 2 — машинопись. Оп. 4, ед. хр. 117 — первоначальный авторский вариант.
Статья стала началом разработки А. С. Макаренко темы подвига и героизма, которая занимает важное место в его нравственно-педагогических воззрениях и деятельности с первых лет Советской власти (см. рассказы ‘Из истории героизма’, ‘О человеческих чувствах’ в т. 6 настоящего издания). В сравнении с ‘проклятьем капиталистической разобщенности’ и конкуренцией он показывает рождение в советском обществе новой ‘нравственности человеческого единства’, которая в корне изменяет сущность героического, освобождает мужественное самоутверждение личности от трагизма, поднимает человека к высотам жизнерадостности и счастья.